Два дня я еще лежал в лежку (4, 5 -го мая), не мог подняться с постели и почти ничего не ел, Катя ухаживала за мной, кормила  с ложки бульоном как маленького. Мне  было тяжело осознавать свою беспомощность, я был один среди людей, которые относились ко мне враждебно, и наверное просто ненавидели.

 Из всех кто меня хоть немного жалел, была наверное только Катя. Нуждался ли я в жалости? Как ни странно, но да! Мне хотелось, чтобы меня пожалели, но не всякую жалость я воспринимал. Я терпеть не мог, когда меня жалели мужчины, скажу, что их сочувствие не всегда было мне приятно, но мне нравилось когда меня жалела женщина или молоденькая девушка, я испытывал от этого определенное удовольствие. Более того, мне это нравилось и очень умиляло. Я как раненный зверек хотел, чтобы меня приласкали, погладили по шерстке, перевязали ранку, при этом мне хотелось жалобно заскулить и ласково зарычать, сложив свою голову на колени.

 На пятый день день (6-го мая), доктор меня осмотрел и сказал, что я буду жить, и что жизни моей ничего не угрожает.

 - Температуры у вас нет, рана чистая, давление почти в норме.

 Мой организм справился, и видимо то, что я был еще молод, вынослив, тренирован,  сделало свое дело. У меня было отменное здоровье! Да девятнадцати лет я даже не курил!

 Комдив сам беседовал с доктором.

 - Состояние пленного стабилизировалось, – сказал врач. - Отправлять его будете?

 - Пока еще уточню куда. Вообщем так, без особой надобности, в санчасть никого посторонних не пускайте. Разговаривать с пленным никому кроме вас и Кати не разрешается без особого на то моего распоряжения. Ясно?

 - Ясно.

 Если бы я был здоров!  Меня бы наверное отправили очень быстро, а так меня еще надо было лечить. К тому же первые три дня вообще не знали, выживу я или нет, решили пустить все на самотек. Главное было меня допросить, а дальше трава не расти. Ложить в госпиталь, вместе с русскими солдатами? Не знаю, но меня туда не отправили, немцев наверное там не лечили, а специальных госпиталей для немецких военнопленных рядом не было. Вот меня и  держали пока в санчасти, поскольку я был один. НКВД, раненный и больной? Кому я был нужен?

 - Разберитесь с ним, с этим "фрицем" - поручил полковнику Слышкин, командующий дивизией и отлучился с проверкой в одно из подразделений...

 Заместитель командира дивизии связался с кем-то по телефону, очевидно с отделом НКВД, который занимался военнопленными.

 - День добрый. Это зам комдива из 15-й стрелковой, Джанджгава.

 - Капитан Василевский, – ответили в трубке. - Слушаем вас.

 - У меня в дивизии пленный.

 - Один?

 - Пока один.

 - Да, это по нашей части. Допросили? Протокол допроса имеется?

 - Разумеется, данные переданы командующему армией.

 - Хорошо. Звание? Офицер, рядовой? 

 - Лейтенант. 258-я пехотная. Подразделение разведки…

 - Разведки? Минутку, этим у нас особый отдел занимается. Я свяжу вас с полковником. Тем более офицер, с офицерским составом у нас тоже отдельно.

 Трубку передали полковнику.

 - Да, я слушаю вас.

 - Зам командира дивизии из 15-й стрелковой, полковник Джанджгава. У меня пленный, лейтенант из 258-й пехотной дивизии немцев.

 - Разведка?

 - Так точно. Русским владеет хорошо, кажется, бабушка у него русская, уехали из Одессы в 17-м году, если ему верить.

 - Тогда направляй те его к нам, разберемся, по нашей части.

 - Дело в том, что он ранен. Состояние пока тяжелое, находится при нашей санчасти. Куда его?

 Полковник выдерживает паузу.

 - Вот что,  держите его пока при санчасти, пусть поправляется, как состояние его стабилизируется, хотя бы более или менее, мы сами лично за ним приедем.  Допросите его еще раз, узнайте о нем все, проследите за ним.

 Полковник вызвал доктора и Катю к себе.

 - Я хотел бы с вами поговорить Григорий Яковлевич, относительно того, как вести себя с пленным. Данные о нем переданы в НКВД. В вообщем так, посторонних к нему не допускать, смотреть за ним в оба. Проследите за ним, что касается его мыслей, его поведения, это очень важно. Позже дадите ему характеристику, это нужно.

 - Хорошо, я понял. Постараюсь, Владимир Николаевич.

 Пока не велось боевых действий, в последнее время тяжелых ранений, среди личного состава практически не было.  В санчасти доктор занимался в основном  рутинной работой – это были ожоги, мелкие травмы, инфекции, абсцессы, локальные нагноения, парезы ссадины ушибы и. т. п.

 После того как доктор, заканчивал делать перевязки русским солдатам, он делал перевязку мне.

 - Как самочувствие?

 - Спасибо, уже лучше.

 - Заживает все как на собаке, – констатировал врач. – Давление почти в норме. Голова не кружится?

 - Нет, двигаться еще больно.

 Резкие движения все еще причиняли мне боль, иногда острым кинжалом отдавали, то в плечо, то в руку, иногда в ребро, тогда я вскрикивал и корчился от боли.

 - Обезболивающее надо?

 - Да, – я мотнул головой.

 - Катя, сделай ему анальгин...

 Доктор вышел, Катя сделала укол и села возле меня.

 - А ты кто по военной специальности?

 - Разведчик, – ответил  я честно.

 - Шпион значит?! Лазутчик вражеский! Гадина!

 - Да. Убей меня! Работа у меня такая проклятая…

 - Попался все-таки? И как же тебя взяли?

 Все то ей надо было знать!

 - Нас было шесть человек, ночью мы вели наблюдение, а утром уже возвращались с задания. Там в лесу, в березовой роще попали на вашу засаду. Нас всех расстреляли, меня ранили ножом, я сознание потерял, потом ничего не помню. Когда очнулся один живой остался, остальных всех… убили. Мне тяжело вспоминать, не хочу.

 Мне стало горько, снова нахлынули воспоминания, которые я старался забыть. Мне до сих пор было больно, от потери товарищей, двое из которых были моими друзьями. Я лег, повернулся на бок, и молча лежал, не желая больше продолжать беседу.

 Через некоторое время Катя зашла с подносом, миской еды и хлебом в руках.

 - Есть будешь?

 - Спасибо, что-то не хочется.

 - Не хочешь, как хочешь.

 - Хотя, а что это?

 - Каша с тушенкой.

 - Можно мне есть? Я сам.

 Она помогла мне подняться, подложила под спину валик, предала положение полусидя, так чтобы мне было удобно. Я уже немного поднимался, иногда вставал, хотя делать приходилось это все еще очень осторожно, садился в постели.

 - Ложку держи, – дала мне в руку. – Миску придерживай.

 Я зачерпнул немного.

 - М-м-м. Вроде ничего, даже вкусно.

 Катя посмотрела на меня.

 - Да ты ешь, а не ложкой в тарелке ковыряй, – девушка засмеялась.

 Взгляд ее был слишком пристальный, она смотрела на меня как-то странно.

 - Что?

 - Ты как ложку держишь? Надо не так, палец большой сверху клади, а указательный вот, сюда – показала как правильно. - Тебе только вислом грести! У нас так только мужики в деревне щи да окрошку хлебают, а остальные люди нормально едят. А еще культурная нация называется.

 Меня это смутило.

 - Ты где вырос? Не городской что ли?

 - Я вырос, в Польше. Меня бабушка воспитывала, она русская, из Одессы. Она уехала, с дедом из России  в 17-м году.

 - Так вот ты откуда русский знаешь. А мама у тебя кто?

 - Полька, наполовину, а немец я по отцу.

 - Вон оно что. А сам–то ты кто?

 - Я сам уже не знаю, запутался… - Поев, я отдал Кате миску. – Спасибо. Я устал, можно мне отдохнуть? Меня и так замучили с допросами.

 - А ты все рассказал?

 - Все.

 - Хорошо отдыхай.

 Уже засыпая, слышал голос по радио, который что-то передавал, очевидно сводки:

 - В течение ночи на 7 мая на Кубани, северо-восточнее Новороссийска, наши войска продолжали вести бои с противником. На других участках фронта ничего существенного не произошло...

 Ганс заснул, а Катя, сняв свой белый халатик, переодевшись в обычную одежду, принялась за уборку.

 Прошло шесть дней, почти неделя, с тех пор как я попал в плен, рана начала заживать, стало немного легче. Мне ужасно не хотелось лежать, и я уже почти чувствовал в себе достаточно силы, чтобы встать на ноги. Проснувшись рано утром от шума машин и чьих-то голосов, раздававшихся  с улицы, я кликнул Катю, но мне никто не ответил. В санчасти никого не было, все вероятно куда-то вышли. Мне очень захотелось пить, но воды подать было некому, а на столе стоял стакан и рядом графин, наполненный кипяченой водой. Пришлось вставать с постели.  Осторожно поднявшись, я встал на ноги, опираясь на спинку железной кровати, тихонько подошел к столу, налил воды и выпил. После того как я пролежал, мне было ужасно любопытно узнать, куда я попал и что происходит вокруг меня. Выпив воды, подошел к окну. В окне увидел солдат, которые проходили мимо, недалеко стояла машина, из которой что-то выгружали. Вообщем была суета, все куда-то спешили, занимались своими делами, я спокойно наблюдал за картиной. В этот момент вошла Катя. Увидев меня на ногах, она заругалась

 - Ты что делаешь? Кто тебе разрешил вставать?

 - Я не могу больше лежать.

 - Рано тебе еще вставать.

 - Не хочу я лежать!

 - Ложись в постель! – закричала она на меня.

 - Не хочу! – я смотрел на нее умоляюще.

 - Хорошо, я спрошу у доктора, если он тебе разрешит, то будешь вставать. А сейчас ложись.

 Нехотя я подчинился. Вскоре вошел доктор.

 - Григорий Яковлевич, он уже с постели вставал, – доложила девчонка.

 - Вставал? Кто ему разрешил? Катя, ты где была?

 - Я за водой ходила.

 - Ты видела, что меня нет, я же сказал его одного не оставлять! Все может быть, мало ли что натворит!

 - Он спал. Я же на минуту вышла, да и что он натворит в таком состоянии? Откуда я знала, что он может встать, он же лежал!

 - Лежал. Лежал да сбежал! Все может быть. Раненый зверь все равно опасен, а это вон какая зверюга, тем более из разведки. Следующий раз будь осторожней, не оставляй его одного.

 Мне стало забавно, немного попридурявшись я изобразил из себя овчарку, подняв кверху лапки и высунув язык. Не выдержав, Катя хихикнула, а доктор, кажется перестав сердиться, сдержанно улыбнулся.

 - Придется к нему охрану приставить. – Он обратился ко мне, – Вы, почему встаете без спросу?! Кто вам разрешал?

 - Я пить хотел.

 - Вам велено соблюдать постельный режим, соблюдайте. Не забывайте что вы в плену! Не будете слушаться, сообщу командиру, отправят, куда следует, если вам не нужна медицинская помощь. Скажите спасибо, что вам еще ее оказали! Пить он хотел... Что бы больше без спросу ни шагу!

 - Я понял. Но, можно мне вставать? – сделал жалостливое лицо.

 - Хорошо, вставайте, вам действительно уже можно, надо расхаживаться. Можете ходить потихоньку, здесь в помещении, но чтобы отсюда ни шагу! Вам ясно?

 - Ясно.

 - Смотрите! Нет, еще вчера помирать собирался, а сегодня уже на ноги вскакивает, еще и говорит, что лежать не хочет! – доктор всплеснул руками.

 Немного помолчав, я сделал паузу.

 - Доктор… Григорий Яковлевич, - стараясь правильно выговорить имя и отчество.

 - Что?

 - Спасибо.

 - За что?

 - Вы мне жизнь спасли. Если бы не вы…

 - Я врач, это моя работа. Я клятву Гиппократа давал, для меня вы пациент, такой же как все остальные. Вы враг, пока держали в руках оружие, я и сам бы вас убил, будь это в бою, а сейчас вы без оружия, военнопленный, раненный и мой долг оказать вам помощь.

 - Я хотел бы вас благодарить, но у меня ничего нет, кроме души, наверное, и совести, которая осталась. Я умею быть благодарным и этого не забуду, – сказал я это абсолютно искренне.

 Доктор был несколько в замешательстве, от столь неожиданного откровения, наверное он вовсе не ожидал услышать от меня благодарности. Лицо его смягчилось и с него пропало суровое выражение.

 - Ладно, и на том спасибо, - сказал он.

 - Если бы не Вы и эта девушка, Катя, меня бы уже не было, так что я у вас в долгу.

 - Да, это уж точно.

 Несмотря ни на что я не был злым человеком, и всегда помнил, если для меня делали что-то хорошее. Этот доктор меня спас! И я оказался многим ему обязан. Он боролся за мою жизнь, и не важно какие были на это причины, боролся даже тогда, когда в этом не было необходимости. Он относился ко мне так же, как к русским солдатам, уделяя достаточно внимания, если мне было больно, он обезболивал и не экономил на лекарствах. Катя тоже ухаживала за мной, когда я был в тяжелом состоянии, поила меня, кормила с ложки, выполняла всю соответствующую работу.

 После нескольких дней запоров, у меня заболел живот.

 - Доктор я… в туалет хочу.

 - По малой нужде? По большой?

 - У меня живот болит, не могу больше, – пожаловался врачу. - Я сам пойду.

 - Ладно, вставай.

 Осторожно я встал с постели, надел ботинки. Доктор вытащил из-за пояса пистолет, приведя его в боевую готовность.

 - Пошли. Руки за спину, при попытке нападения, побега – стреляю.

 Пришлось подчиниться. Бежать конечно я так бы не пытался, это было бессмысленно и глупо. Разве мог я далеко убежать в таком состоянии? У меня даже ноги еще не окрепли.

 Впервые я вышел на улицу, вдохнул свежий воздух. Погода стояла чудная, было тепло, но еще не жарко. Оглядываясь по сторонам, я пытался рассмотреть окружающую меня обстановку. Туалет был во дворе, деревянный, он стоял чуть подальше от здания.

 - Только быстрее, мне некогда, – торопил меня доктор.

 Рядом проходил кто-то из офицеров.

 - Здравствуйте, Григорий Яковлевич! Куда под конвоем ведете? Пленный что ли?

 - Так точно. Под конвоем выгуливать приходиться, как овчарку, только без поводка.

 Офицер улыбнулся.

 - Ясно…

 После я снова вернулся на место. В голову пришли мысли, я подумал о своем внешнем виде.

 - Катя!

 - Что?

 - Мне надо… как это? – я старался вспомнить нужное слово, иногда бывает. – Забыл. Разирэн! – жестом показал, что надо побриться.

 - Побриться?

 - Да. Зеркало есть и бритва?

 - Я сейчас спрошу,– она обратилась к доктору.

 - Бритва у нас есть? Просит побриться.

 - Сейчас, где-то было, около умывальника. Это новая, возьми.

 Катя зашла с бритвой, помазком, мылом и полотенцем, присела возле меня.

 - Давай, я тебя побрею.

 - Не надо, я сам. Зеркало можно?

 Я начал бриться, зашел доктор.

 - Катя! – закричал на девчонку. – Ты что делаешь?

 - Ничего, а что?

 - Ты зачем ему бритву опасную  дала прямо в руки?

 - А что разве нельзя?

 - Осторожнее надо! Кто знает, что у него на уме? Тебя не тронет, так сам чего доброго вены себе порежет или еще что-нибудь.

 - Я не подумала, – ответила Катя.

 - Надо думать! Самой надо было его побрить, а не бритву опасную в руки давать.

 - Ничего я с собой не сделаю. У меня  с головой все в порядке, я еще жить хочу.

 - Дай мне, – она отняла у меня бритву.

 После бритья я посмотрел на себя в зеркало.

 - Вот, теперь на человека похож!

 Лицо немного преобразилось, хотя выглядел я все еще бледным и осунувшимся, щеки запали. За время что я лежал, я значительно похудел, и сбросил килограмма, наверное три.

 При моей комплекции, я и так не был толстым, а тут вовсе как жердь, дошел до ручки.

 В тот день в санчасть снова заглянул майор Савинов.

 - Здравия желаю, Григорий Яковлевич! 

 - Здравствуйте Алексей Константинович!

 - Я вот снова пришел узнать, что с этим пленным.

 - Ничего, идет на поправку, заживает на нем все как на собаке.

 - Надо будет решать что с ним делать, возможно скоро за ним уже приедут с НКВД. Если можно я с ним еще побеседую.

 - Пожалуйста!

 Майор зашел в палату, он поставил табурет и сел рядом. Я посмотрел на него немного недоуменно. Что еще от меня хотели? Все что мог я уже сказал.

 - Ну, и что с тобой делать? – спросил он серьезно.

 - Не знаю.

 - А ты как думаешь?

 - Делайте что хотите. Мне все равно. Я больше ничего не хочу, с меня хватит.

 - Ты знаешь, что тобой займется НКВД? Там с тобой шутить не будут. Ты даже не представляешь, что тебя ждет.

 - И что со мной сделают? Расстреляют? Ну и пусть… расстреляют, так расстреляют.

 - Да, я вижу ты не глупый, мозги у тебя есть, соображаешь. Мне даже жаль тебя почему-то, но ничем помочь не смогу.

 - Не надо, – сказал я спокойно. – Я сам виноват. Попался,  значит попался.

 - Сколько времени вы в разведке?

 - Два года.

 - Заканчивали школу разведки?

 - Да, в Цоссене, – это был город недалеко от Берлина.

 - Значит профессионал, думаю должен все знать хорошо.

 - Да.

 - Что входило в ваши обязанности?

 - Много. Функция переводчика, обучение, работа с личным составом. Я был заместителем командира взвода.

 - Ясно. Вы хорошо владеете русским, но все же акцент еще заметен.

 - Я много читал, литературы, русской классики: Пушкина, Лермонтова, Толстого, Достоевского… «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог…» - это Пушкин, «Евгений Онегин» - процитировал я.

 Майор был явно изумлен.

 - Да! Похвально. У вас отличная память.

 - Я даже Горького читал.

 - Сколько же языков вы знаете?

 - Польский, русский, немного французский и английский, не очень хорошо.

 - Х-мм? Это не мало. За ум я бы вас уважал. Я сам образован и знаю немецкий, – он перешел на немецкий язык.– Могу говорить свободно. До войны был преподавателем немецкого языка.

 Я был тоже несколько удивлен его знаниями.

 - У вас неплохо получается! – сказал я честно. – Даже произношение, вполне хорошее.

 - Спасибо. – Он сказал по-немецки.

 Я ответил улыбкой. Майор с удовольствием воспринял комплимент, видимо это ему польстило, и то же довольно улыбнулся. Еще несколько секунд мы смотрели друг на друга, майор глядел на меня оценивающе, словно старался меня изучить. По всему было видно,  что я ему интересен, иначе он не стал бы со мной беседовать.

 - Сколько вам лет?

 - Двадцать два.

 - Вы совсем еще молоды. У вас есть жена, ребенок?

 - Моя жена умерла. У меня есть дочь, три года.

 Он качнул головой.

 - Кто вы по профессии? Кем работали до войны?

 - Журналист. Я работал в одной берлинской газете…

 Он еще поговорил со мной несколько минут, задал несколько вопросов, потом ушел. Беседа получилась вполне спокойной и непринужденной, если не сказать почти дружеской.

 Понимая, отношение ко мне людей, я старался делать все, чтобы расположить их к себе. Мне хотелось, чтобы меня если не любили (об этом речи не шло), то хотя не ненавидели.

 На следующий день, доктор снова меня осмотрел, это было 9-го мая.

 - Как себя чувствуете?

 - Спасибо, хорошо.

 - Голова не кружится?

 - Нет.

 - Рана чистая, скоро швы снимать будем. Заживает все на вас, как на собаке. Катя, сделай перевязку.

 Катя принялась за дело.

 - Опять будешь мучить меня партизанка?

 Она засмеялась.

 - Потерпишь. Ганс, а сколько тебе лет?

 - Двадцать два. Точнее двадцать три, почти.

 - И когда же исполнится?

 - Скоро.

 - Это когда?

 - В мае, двадцать восьмого.

 - В этом месяце?

 - Да.

 - Повезло тебе, перед самым днем рождения в плен попал. Хорошо еще, что живой остался, а то не встречать бы тебе твоего дня рождения это точно.

 - Возможно, наверное… Хотя, я и так его не справляю, забыл совсем, не до этого. Катя, а сколько тебе лет? – спросил в свою очередь я.

 - Восемнадцать! Что же ты делаешь здесь?

 - Как что? Помогаю, раненных лечу.

 - Тебя что в армию призвали?

 - Нет, я сама, добровольно. Я студентка, медицинского училища, хотела стать врачом, в институт поступать, а тут война. Все вы «фрицы» проклятые, все планы испортили. Мы с первого курса с девчонками отправились на фронт, кто куда, меня сюда распределили.

 - Зато хорошая у тебя практика, даже теории не надо, тренируешься на живых пациентах.

 - Ну да.

 Катя снова засмеялась.

 - Мало своих, еще меня для забавы подкинули.  Весело.

 - Куда веселее, совсем не соскучишься.

 - Ладно, практикуйся, раз в руки попался. Делай со мной что хочешь. Сдаюсь! – я поднял руки к верху.

 Катя закончила перевязку.