Вечером Катя принесла мне чай, а вместе с ним банку консервов.

 - Что это? – спросил я у девушки.

 - Сгущенка.

 - Сгу-щен-ка? – произнес по слогам.

 - Сгущенка. Ты когда-нибудь, пробовал?

 - Нет.

 - А хочешь?

 Я кивнул головой.

 - Хочу!

 Попробовав ложку, зажмурился от удовольствия. До этого я не пробовал этот продукт, он бы действительно вкусным!

 - Вкусно? – спросила Катя

 - Очень! Шон!

 - Что?

 - Гут! Как это по-русски точнее сказать? Прекрасно!

 - Язык не проглоти.

 - Это что, едят ваши солдаты?

 - Да, – она засмеялась.

 - Тогда я хочу в Красную Армию. Честное слово! – я решил пошутить. - Если у вас есть такой продукт, то немецким солдатам нечего делать, русские точно победят.

 Катя засмеялась еще больше. В палату заглянул доктор.

 - Что здесь происходит? – спросил он строго.

 - Я его нашей сгущенкой угостила, он такого не пробовал. Чуть язык не проглотил. Даже сказал, что если у нас есть такая еда, немецким солдатам делать нечего. Представляете?

 - Ладно, только смотри, совсем ты его разбаловала. Так нельзя, чтобы в плену ему жизнь медом казалась.

 Прошло десять дней с тех, пор как я оказался в плену и меня по-прежнему лечили при санчасти. Рана еще немного болела, но терпеть было можно, поэтому я отказался от обезболивания.

 Закончив делать перевязку одному из солдат, доктор подошел ко мне.

 - Сегодня вам снимем швы, пройдите в процедурную.

 Я последовал за ним.

 - Садитесь, – предложил он.

 - Больно не будет? – задал я вопрос.

 - Потерпите.

 Мне сняли повязку, аккуратно пинцетом сняли швы, намазали зеленкой. Немного конечно пощипало.

 - Перевязывать больше не будем, пусть подсыхает, – сказал врач. – Идите.

 Вернувшись на свое место, я лег.

 Вскоре вошла Катерина с порцией каши. Я ее с удовольствием съел, она была вкусной, со сливочным маслом. Надо сказать, что кормили меня вполне сносно, я бы даже сказал не плохо. Обычно с утра был чай, какая ни будь каша или яйцо. В обед: картошка с тушенкой, каким-нибудь мясом, чаще курица, иногда печень или суп овощной - гороховый, щи, капуста тушеная. Просто, но мне этого хватало, в первые дни у меня вообще не было аппетита.

 - Спасибо.

 - Пожалуйста, – ответила девушка. – Почему ты так на меня смотришь?

 - А что нельзя? Я же только смотрю.

 Катя принялась за уборку, перед этим включила радио. Там что-то говорили, потом прозвучал сигнал московское время двенадцать часов, я услышал голос Левитана:

 - От советского информбюро! В течение ночи на 12 мая на Кубани, северо-восточнее Новороссийска, наши войска продолжали вести бои с противником. На других участках фронта ничего существенного не произошло... Вчера наши корабли в Баренцевом норе потопили транспорт противника.

 Передали сводки, все, что происходило на фронтах минувшим днем, затем зазвучала песня, «Синий платочек».

 Я слушал ее молча,  вслушиваясь в слова, вспомнил об Инге, мне почему-то взгрустнулось.

 - О чем ты думаешь? – спросила девушка.

 - Ни о чем, просто слушаю песню.

 - Нравится?

 - Да, хорошая песня.

 Сводки передавали ежедневно, ровно в 12 часов, так что можно было сверять часы, что я и делал. В них говорилось обо всем, что происходило на фронтах в предыдущий день, потом еще вечером, передавали обо всем, что произошло за день. После обычно, звучала какая-либо музыка или военные песни, некоторые из них мне даже нравились, например: «Катюша», «Синий платочек», «На позицию девушка провожала бойца» и я их с удовольствием слушал.  Было не скучно, к тому же, благодаря этому я был в курсе событий. Да и что мне еще оставалось делать в моей ситуации, как ни слушать радио да наблюдать за всем, что происходит из окна, хотя бы иногда.

 Меня не связывали, на цепи не держали, мне даже предоставлялась свобода, в определенных конечно границах, я мог свободно передвигаться в пределах санчасти, по комнате, и на этом спасибо! Если доктор куда-то отлучался, и Катя тоже выходила, на всякий случай снаружи ставили солдата, но вокруг и так всегда было много народу, так что выскользнуть незаметно было нельзя. Да я и сам бежать не пытался, какой в этом смысл? Если бы мне это удалось, меня могли бы убить и свои, наверняка, поэтому назад мне тоже ни сколько не хотелось.

 Иногда, конечно я маялся от безделья, не зная чем себя занять. Медсестра сматывала бинты, складывала марлевые салфетки, делала ватные туфики…

 - Ну что ты, все на меня смотришь?! – возмущалась Катя.

 - А что нельзя? Мне просто скучно, я хочу что-нибудь делать. Хочешь, я тебе помогу? Можно я тоже попробую?

 - Салфетки укладывать? Я сама. Сматывай лучше бинты, если хочешь. – Она показала, – Вот так. Понял? Только аккуратней, – доверила мне работу.

 Я принялся за нее с удовольствием, и надо признаться старался.

 Вошедший доктор с удивлением смотрел на представшую перед ним картину.

 - Что это? Ему что, делать нечего, уже мается от безделья? Как это понимать?

 - Попросился мне помочь, вот я и дала ему работу.

 Соколов засмеялся.

 - Да? Ладно, пускай занимается,  хоть какой-то от него толк!

 По радио снова передали сводку от советского информбюро за 13 мая…

 -В течение ночи на 13 мая на Кубани, северо-восточное Новороссийска, наши войска продолжали вести бои с противником. На других участках фронта ничего существенного не произошло...

 Я внимательно выслушал, потом запели песню «Священная война»:

 Мне немного стало не по себе.  

 - Что с тобой? – спросила Катюша.

 Я взял себя в руки,  пытаясь сделать вид, что ничего не происходит.                                           

 - Ничего, все в порядке, – как ни в чем не бывало, продолжил делать свою работу.

 Катя была небольшого роста, маленькой, курносой, с задорными веснушками, соломенные волосы блестели на солнце. Я и так был без ума от натуральных блондинок! Когда снимала халат, я видел ее в гимнастерке, надо сказать, что форма ей очень шла, короткая юбочка, кирзовые сапожки, я то и дело любовался ее точеной фигуркой. С каждым разом я влюблялся в эту девчонку все больше и больше. Не за что бы не подумал, что смогу влюбится в этого маленького воробья, в этого задорного чижика. А она ведь была солдатом! Представить только, это чудо с автоматом! При одной мысли об этом мне становилось страшно! Если бы я с ней столкнулся, я бы погиб!

 Волосы мои постепенно отрастали, голова начала чесаться. Не помойся почти две недели!

 - Ты чего голову чешешь? – спросила она.

 - Не знаю, чешется! Наверное грязная, я давно уже не мылся. У меня, наверное эти… как их?

 - У тебя наверное вши уже завелись! – засмеялась девушка

 - Ну да, вши! Ты посмотри, они наверное уже бегают.

 Катя присела рядом.

 - Давай голову посмотрю. А то, правда, еще разведешь…

 Надо признаться, что вшей я тоже хватал, почти что каждые два месяца, так что для меня это было уже делом обыденным, как еще не заразился тифом, не знаю. Эти твари заставляли постоянно чесаться, не давали спать по ночам, приносили массу неудобств. Избавлялись мы от них подстригаясь наголо, если была возможность старались стирать и кипятили одежду, мылись в бане, если позволяли условия.

 Я послушно положил голову ей на колени, обнял их слегка руками, закрыл глаза и балдел от удовольствия пока она капалась в моих волосах, перебирая мои темно русые локоны. Когда меня гладили по голове, мне тоже очень нравилось, я ощущал себя маленьким мальчиком и вспоминал свое детство,  как часто это делала моя бабушка и мама.             

 Увидев это доктор, снова не мог ничего понять.                          

 - Катя, что ты с ним делаешь?

 - Ничего, просто вшей у него в голове смотрю, он чесался. А то еще разведет… насекомых.

 - И что?

 - Да нет, голова вроде чистая, слава Богу.

 - Вымой ему голову. Я смотрю, ты его тут  совсем уже приручила, так что он…

 - Он меня правда слушает, совсем ручной.

 Я сделал невинное лицо, состроив домиком брови.

 За все время из всех заболеваний, что я перенес, были в основном обморожения конечностей, простуда, частые вирусные инфекции, самое тяжелое из всех воспаление легких. Были и отравления и поносы, случались вспышки дизентерии, которые слава Богу меня миновали. Умереть изойдя на говно, было бы ужасно!

 Тем временем в Берлине, Мария получила письмо, в котором говорилось, что сын ее, Краузе Ганс Вильгельм, пропал без вести, не вернулся с задания. Тело его не найдено и дальнейшая судьба неизвестна. Вероятно он погиб или взят в плен. Вспомнила мать о своем предчувствии, не обмануло ее материнское сердце.