Джолли отпер дверь черного хода, прошел на кухню и включил свет. Измученная Одри вошла следом.

— Как насчет кофе? — спросил Джолли, решительно шагнув к буфету, где хранилась банка с молотым кофе. — По-моему, самое время выпить чего-нибудь горячего. Я продрог до костей.

— Я тоже, — подтвердила Одри, опустив рюкзак на крышку стола. — Должно быть, за вечер температура упала градусов на пятнадцать.

— Ага, — согласился он, включив кофеварку. — Я и не подумал о такой возможности, когда вынул из лодки куртки вместе со всем инвентарем. Думал только об этом бедолаге.

— Я знаю. — Одри выдвинула из-под стола стул и села. — Как вы думаете, он выкарабкается?

— Сказать наверняка не могу, но доктора в больнице считают, что надежда есть.

— Вы спасли ему жизнь.

— Нет. Мы спасли ему жизнь. Вы сделали не меньше моего.

— Вы заметили, как дрожали его жена и дети, когда они приехали в больницу?

— Ага. Мне даже стало их жалко.

— Мне тоже. — Одри скрестила руки на столе и устало опустила на них голову.

Спустя несколько мгновений она почувствовала, что ее плеч коснулись руки Джолли. Не успела она открыть рот, как сильные пальцы начали массировать ее онемевшие мышцы.

— О Господи, как хорошо… — простонала она.

Сомнений не оставалось. За прикосновение таких рук можно было отдать жизнь.

— Уже слишком поздно, чтобы ехать за кладом, — сказал он. — Займемся этим прямо с утра.

— Угу… согласна, — сонно ответила Одри, закрыв глаза и мечтательно улыбнувшись.

А затем она почувствовала легкое прикосновение губ к шее. Такое легкое, что Одри задумалась, не показалось ли ей.

Спустя минуту она услышала, как Джолли сказал:

— Кофе готов.

Одри открыла глаза. Ей действительно показалось. Но ощущение было таким реальным…

Он поставил перед ней кружку, поднял свою и провозгласил тост.

— За нас, — сказал он и улыбнулся так, что у Одри похолодело в животе. — В конце концов, это наша первая ночь.

— Верно, — кивнула Одри, у которой кружилась голова от усталости и воспоминаний о прикосновении его волшебных пальцев. — Но только без глупостей, — лукаво добавила она.

— Каких глупостей? — удивился Джолли. — Мне и в голову не приходило ничего подобного.

Они сделали по глотку кофе, и Джолли опустился на стул, стоявший рядом.

— А теперь скажите мне, как сюда попала такая красивая девушка, как вы?

О Господи, опять эта переворачивающая душу улыбка!

Одри засмеялась.

— Должно быть, такое уж мое счастье!

— Нет, леди, вы ошибаетесь. Это мне несказанно повезло.

Они продолжали улыбаться друг другу и пить кофе. Одри прекрасно сознавала перемену, происшедшую в их отношениях после того, как они вместе попытались спасти человеку жизнь. Теперь их объединяло родство. Близость. По крайней мере, так казалось Одри. Интересно, что думает об этом Джолли?..

— Пора спать, — сказал Джолли. Когда Одри сделала последний глоток кофе, он взял кружки и отнес их в раковину. — На этот раз вы ляжете на кровати, а я на диване. Конечно, если со вчерашнего дня вы не передумали и не захотели спать вместе.

Одри засмеялась.

— Нет, не передумала.

— Вы уверены? Послушайте, наверху стоит королевская кровать, в которой хватит места нам обоим. Мы слишком устали, и было бы жестоко отправлять кого-то из нас спать на каком-то несчастном диване.

— Я не против дивана, — сказала Одри, желая как можно скорее разрешить этот деликатный вопрос.

— Нет. Если кто-то из нас должен спать на диване, тогда это я. — Джолли вышел в соседнюю комнату и плюхнулся на злополучный диван. Он сбросил с себя ботинки, улегся и подложил руки под голову. — Видите? Точно по росту.

— Да. Только ноги торчат на метр, — хмыкнула Одри.

— Ладно. — Джолли повернулся на бок, согнул ноги в коленях и поместился между двумя валиками. — Вот теперь в самый раз.

— Нет, на диване лягу я, — упрямо сказала Одри и подбоченилась, показывая, что собирается стоять на своем.

Но это не произвело на Джолли должного впечатления.

— Спокойной ночи, Этелдред, — сказал он и выключил настольную лампу. В комнате стало совершенно темно. — Приятных снов.

— Ох, — с досадой сказала Одри, — все-таки вышло по-вашему…

— Нет, моя дорогая. Вышло как раз по-вашему. Это ведь вы не согласились, чтобы всем было хорошо.

Слава Богу, в холле второго этажа горел свет, так что подниматься по лестнице пришлось не впотьмах.

— Черт бы его побрал, — проворчала она себе под нос.

Он пытался вызвать у нее чувство вины. Шантаж это, вот и все. Грубый шантаж. Однако…

Спать на этом диване — впрочем, как и на любом другом — ей было бы не слишком приятно. Тело Одри ныло от усталости. Сделка оказалась выгодной — кровать осталась за ней.

Хотя, если быть абсолютно честной, с какой стати она так измучилась? Особенно по сравнению с Джолли, который почти все сделал сам? Нет, конечно, она помогала ему по мере сил, но большую часть времени оставалась простым наблюдателем. Исполнителем был он. Если устала она, то как же должен был устать Джолли?

Она чувствовала себя виноватой, и это ощущение становилось все сильнее.

Наверное, я неженка, думала Одри, раздеваясь и отправляясь под душ. Она мельком вспомнила о своей длинной пижаме, наверняка выкинутой из лодки вместе с остальными вещами. Либо коробка с пижамой валяется на берегу, либо лежит в багажнике пикапа. Конечно, искать пижаму Одри не стала. Просто вынула из ящика шкафа чистую футболку Джолли, быстро надела ее, легла на его большую, мягкую, удобную постель и укрылась теплым одеялом.

Немного согревшись, Одри призналась себе, что вела себя, как девчонка. В конце концов, они взрослые люди. Более того, женатые взрослые люди. Находящиеся в законном браке. Конечно, она не будет такой чопорной, чтобы заставлять его всю ночь мучиться ради соблюдения правил приличия. Даже Мэри Поппинс не смогла бы быть такой чопорной.

Спустя несколько секунд Одри вздохнула, признала свое поражение, зажгла лампу, сбросила теплое одеяло и на цыпочках спустилась по лестнице. Она старалась не шуметь, сама не зная почему. Если он захочет подняться наверх и спать с ней — фу, какая гадость! — то ей все равно придется разбудить его. И тем не менее она продолжала бесшумно красться.

Остановившись в нескольких шагах от дивана, она прошептала:

— Джолли, я передумала. — Когда ответа не последовало, она повторила сказанное, на сей раз громче. И снова не услышала ни звука. Наконец Одри подошла вплотную и потрясла его за плечо. — Джолли, вы спите?

— Что? Ах, да… Нет, конечно; не сплю. Разве на такой неудобной штуковине можно быстро уснуть?

— Послушайте, я передумала. Мы достаточно взрослые люди, чтобы спать в одной кровати без того, чтобы… чтобы это было неправильно понято. А вы думаете по-другому? — В комнате было темно, но Одри увидела, что он встает.

— Нет, не думаю, — ответил Добсон и выпрямился во весь рост.

Не зная, что сказать, Одри повернулась и вышла. Джолли шел следом.

Добравшись до спальни, она обошла кровать и остановилась у ее края. Джолли быстро юркнул под одеяло, посмотрел на нее и улыбнулся.

— Мне нравится, как моя футболка смотрится на твоем крепком маленьком теле. — Потом он повернулся на бок и пробормотал: — Баю-бай…

— Ох! — только и вымолвила Одри.

Она забралась в кровать, удостоверилась, что лежит на самом краю, выключила свет и натянула одеяло до самого подбородка. Вот уж действительно «баю-бай»!

Одри отчаянно пыталась проснуться, но все было тщетно. Ей снился тот же сон, который снился всегда. Она бежит за высоким мужчиной, который идет все быстрее и быстрее и наконец исчезает. Во сне мужчина всегда оборачивался, чтобы она могла увидеть его лицо. Однако иногда у него вообще не было лица, и Одри откуда-то знала, что мужчина без лица — это ее отец, которого она никогда не видела. Но обычно этот мужчина оказывался ее дедом, и девушка отчаянно пыталась догнать его. И… ну да, она чуть не забыла. Несколько раз за последние девять лет у этого мужчины было лицо Джолли.

Одри ненавидела этот сон и пыталась от него избавиться. Она металась, ворочалась с боку на бок, стонала и кричала, оказавшись в ловушке собственного воображения.

Внезапно она ощутила, что кто-то нежно обнимает ее и шепчет на ухо ласковые слова. Голос этого человека был низким и волнующим, а объятия нежными как шелк. И Одри почему-то знала, что этот мужчина хочет сделать ее счастливой.

Теплым и влажным кончиком языка он коснулся ее уха, после чего начал покусывать, тянуть и сосать мочку. Одри почувствовала, что у нее участилось дыхание. Казалось, она горит в огне.

Мужчина из ее сна снова исчез. Но Одри это больше не заботило. Она инстинктивно знала, что мужчина ее снов — точнее, ее мечты — наконец-то находится с ней рядом и ее тело прижимается к нему. Она знала, что именно его руки сейчас бережно ласкают ее, и страстно стремилась к этому человеку — единственному, кто мог дать ей удовлетворение. Поэтому Одри ничуть не удивило, что она сдалась, когда он прильнул к ее губам и лег на ее податливое тело. А когда таинственный незнакомец прошептал, что умирает от желания, сердце и душа Одри соединились с его сердцем и душой в стремительном чувственном танце. Слившись в одно существо, как положено мужу и жене, они пели самую древнюю и самую сладкую любовную песню на свете. Это был чудеснейший сон из всех, которые доводилось видеть Одри. Только сейчас она не спала и знала, что это ей не снится. Ни один сон, каким бы волшебным он ни был, не смог бы заставить ее почувствовать себя настоящей женщиной. Она отдала свою девственность мужчине, которого любит и любила всегда, и нисколько не жалела об этом.

А когда она заметалась снова, именно его губы утешили ее поцелуем, его гортанный шепот успокоил ее истерзанную душу и заставил забыться таким мирным, таким безмятежным сном, какого она никогда не знала.

Однако Джолли уснуть не мог. Он привык к Одри, сам того не желая. Кто знает, может быть, именно этого и добивался старый Грэм. А может, это просто судьба, наконец решившая, что им пора найти друг друга. Как бы там ни было, сейчас это уже не имеет значения. Кто-то — или что-то, — желавший, чтобы этот союз состоялся, знал его тайные чаяния лучше, чем он сам.

А, судя по тому, как вела себя Одри сегодня ночью, ее чаяния были точно такими же. Вообще-то во время их близости она почти все время молчала. Но Джолли не требовалась ученая степень в области психологии, чтобы понять, что ее тело трепещет от страсти к нему. Она действительно желала его. Так же, как он желал ее. Теперь Джолли понимал, что они созданы друг для друга. Не приходилось сомневаться, что Одри тоже понимает это.

Уверив себя в том, что утром они с Одри найдут общий язык и обо всем договорятся, Джолли крепко обнял молодую жену, уткнулся лицом в ее мягкие волосы и заснул блаженным сном.

Одри, рывком проснувшаяся перед рассветом, через секунду вспомнила все и тут же поняла, что это ей не приснилось. Но теперь тепло и наслаждение, которые они дарили друг другу под покровом ночи, собирались уступить место холоду и равнодушию наступавшего дня. Но Одри знала, что отныне все будет по-другому.

Инстинкт подсказывал ей, что согласие Джолли разделить с ней ложе ничего не значит. Это не было доказательством любви. Он сказал только, что желает ее. А это большая разница. Среди нежностей, которые он шептал, когда она лежала в его объятиях, не было трех волшебных слов. Нельзя, конечно, отрицать, что девять лет назад, когда она бросилась в его объятия, он не желал ее. А после ее прибытия в Луизиану он ясно дал понять, что и не желает. По крайней мере, не хочет долгой и прочной связи. Видимо, случившееся нынешней ночью было минутной слабостью. Он просто пожалел слабую, изголодавшуюся по любви женщину, которой считал ее, и решил подарить ей ночь незабываемого секса. Всем известно, что мужчины на такое способны. Жалеть одиноких женщин.

А жалость ей была не нужна. Ни от кого. Тем более от Джолли.

Нужно встать. И уйти от него. Немедленно.

Преодолев нерешительность, Одри бережно отвела в сторону обнимавшую ее руку и неслышно соскользнула с кровати. Мгновение она постояла в полутьме, едва дыша, глядя на него сверху вниз и пытаясь запомнить каждую его черточку — от пышных темно-русых волос до полных, слегка приоткрытых губ и щетины суточной давности, проступившей на подбородке. Ей хотелось запомнить его запах, его вкус и те чувства, которые он заставил ее пережить, когда они достигли пика любви. Эта ночь останется с ней навсегда.

Она любит его. Она знала это всегда. Но односторонней любви недостаточно. Когда-нибудь, в не столь отдаленном будущем, часть ее души возненавидит Джолли за отсутствие ответной любви, и этого она уже не переживет.

Одри слегка вздохнула, набралась решимости, тихо вышла из комнаты и спустилась по лестнице. Скоро рассветет. Если она поторопится, го до пробуждения Джолли успеет достать свои вещи из пикапа, вызвать такси и добраться до ближайшего аэропорта, откуда можно будет немедленно вылететь в Талсу. Она сделает это сию же минуту. Одри прилетела в Луизиану только из гордости и вернется в Оклахому, не потеряв ее. Но если она задержится здесь хоть на одно лишнее мгновение, это будет опасно. Вот почему она должна уйти от Джолли, ибо он способен причинить ей такую сердечную боль, о которой она даже не подозревала.

Одри прошла на кухню, вызвала такси, положила трубку и ушла через черный ход, плотно закрыв за собой дверь.

Она не осуждала Джолли за случившееся. В конце концов, она желала его не меньше, чем он ее. Честно говоря, наверное, даже больше. Как-никак, сказала себе Одри, вытирая внезапно навернувшиеся на глаза слезы, ведь это она побит его, а не он ее.

Прилетев сюда, она сделала ошибку. Но главной ее ошибкой было то, что она думала, будто самую сильную душевную боль ей причинил дед. Джолли Добсон сумел превзойти его.

Как ни глупо, она продолжала надеяться, что, когда Джолли вернется в плавни Абминга, клад будет его ждать. Все сокровища будут принадлежать ему. Что ж, он заслужил это. А ей не нужно ни цента. Никакое золото не вылечит ее разбитое сердце.

Джолли понял, что стряслась беда, как только открыл глаза. Одри больше не лежала в его объятиях. Она могла принимать душ в ванной или готовить завтрак на кухне. Но ее не было нигде, и он знал это. Она ушла от него.

Он чувствовал это. Сердцем. Кишками. Костями. Все тело ныло при мысли о том, что она оставила его. Вполне возможно, что он больше никогда ее не увидит.

В комнате еще витал ее запах. Ею пахли простыни, подушки и тело самого Джолли.

Он все еще видел ее лицо в тот момент — в тот волшебный, колдовской момент, — когда они были единым целым. Ее глаза были закрыты, голова откинута, спина выгнута дугой… В тот момент они были мужем и женой. Супругами.

Но она оставила его. В эту ночь он выдал себя с головой. Раскрылся. Сказал, что она нужна ему. Черт побери, он никому не говорил этого с самого детства. Сказал, что желает ее, как не желал никого другого. И все же этого оказалось недостаточно. Чего еще она хотела от него?

Он знал, что этим кончится. Так всегда бывает, когда ты пускаешь кого-то в свою душу. Знал, что она будет ждать от него большего. Но истина заключалась в том, что он уже отдал ей все. Если она хотела большего, то ей не повезло.

Джолли резко встал с кровати. В конце концов, он дал обещание старому другу и сегодня днем выполнит его. Завтра он передаст наследство Этелдред Эрону Залкинду, и пусть тот сам делает все остальное, включая звонок Одри и сообщение, что она может получить то, что по праву принадлежит ей. И тогда он будет свободен.

Именно к этому он стремился с самого начала. Но сейчас, когда он узнал, что такое любовь, жизнь без Одри казалась ему одинокой и бессмысленной. Теперь он тосковал по тому, по чему не тосковал прежде, и знал, что никогда не станет прежним.

Впервые в жизни Джолли захотелось пустить корни.

Теперь, когда он нашел, а затем потерял единственного человека, который мог помочь ему это сделать, утрата тяги к приключениям уже не удивляла его. За время, прошедшее с детства, он описал полный круг. У него ничего не было тогда, ничего нет и теперь. Не успев до конца осознать случившееся, Джолли уже чувствовал пугающее одиночество, похожее на то, от которого он страдал, будучи ребенком. Он начинал жалеть о выборе, который сделал много лет назад, когда был молод, глуп и считал себя непобедимым.

Непобедимых людей нет. Есть добро и зло. Рай и ад. Жизнь и смерть. И, когда ты уйдешь из жизни, нужно оставить после себя что-то хорошее. Детей. Любовь. Наследие.

Это ведь так просто. Почему же он не понял этого раньше?

Беда заключается в том, что он сам все испортил, не сказав Одри тех самых трех волшебных слов, которые она хотела услышать, когда лежала с ним в постели. Тогда это казалось необязательным. Точнее, тогда он не хотел, чтобы это было обязательным. Неужели теперь слишком поздно сказать ей, что все переменилось?

О Господи, только не это!

Эрон Залкинд позвонил Одри через день после того, как она вышла на работу. Она решила, что требуется оформить какие-то дополнительные документы на вступление в права наследования, и не удивилась, услышав его голос.

Но он начал с сообщения о том, что Джолли нашел клад, обозначенный на карте, которую им завещал дед. Залкинд сказал, что клад представлял собой небольшой железный ящик, где лежали ключ и записка, написанная кодом, который знал только Джолли. Это был ключ от сейфа в одном из банков Лафайета. Будучи душеприказчиками Грэма Мейсона, они с Джолли открыли сейф и обнаружили там двести тысяч долларов наличными.

Эта новость привела Одри в изумление. Двести тысяч долларов? Ничего себе находка! Но еще сильнее она изумилась, когда несколько секунд спустя Эрон Залкинд объяснил, что именно скрывалось за завещанием ее деда. Оказывается, Джолли подозревал, что ее дед зарыл наследство Одри и составил завещание таким образом, чтобы эти деньги ни в коем случае не достались ее жениху, Джералду Уильямсу.

Еще несколько минут ушло на подробное изложение деталей. Когда Одри положила трубку, она пребывала в полной растерянности. Выходит, что дед составил завещание именно так, а не иначе вовсе не из эгоизма и что Джолли искал клад тоже не для себя. Она впервые поняла, что дед заботился о ней. Мысль о том, что смертельно больной старик один отправился в болота, чтобы зарыть там ключ от сейфа, заставила ее заплакать.

А Джолли… Что теперь думать о нем?

Он запугивал ее. Лгал ей. Женился на ней… и все ради того, чтобы выполнить обещание, данное ее деду. Получается, что он кристально честный человек.

Но она сама поняла это еще до своего бегства из Луизианы.

Если бы он сказал те слова, которые она мечтала услышать… Это решило бы все. Три коротких слова навсегда изменили бы их жизнь.

И все же Одри считала, что должна сказать ему спасибо. Обязана это сделать. Особенно после тех жертв, которые он принес ради нее. Он не остановился даже перед тем, чтобы дать ей свое имя.

Но у нее не было сил услышать его голос. Позвонить ему невозможно. Слишком болит сердце. Если она заплачет, то не переживет этого.

Тогда она решила написать ему письмо и вежливо поблагодарить. Письмо получилось простым, деловым и в то же время сердечным. А между строк читалось: «Спасибо, не надо. Я не нуждаюсь в твоей жалости». Она была уверена, что Джолли все поймет. Это было очень важно.

Ответ в виде маленькой посылки пришел к Одри на работу через двенадцать дней после того, как она отправила письмо. Посылка состояла из небольшой шкатулки, к которой были приложены двенадцать алых роз на длинных ножках. Одри дрожащими руками открыла шкатулку и прочитала написанную от руки записку.

«Я мечтаю пустить корни. Ты нужна мне. Пожалуйста, возвращайся в принадлежащий тебе дом. Ты — мое единственное сокровище. Любящий тебя Джолли».

Одри показалось, что сердце выпрыгнет у нее из груди и лопнет от счастья. Вскоре ее окружили коллеги и стали заглядывать через плечо, пытаясь понять, что именно привело ее в такой восторг. Конечно, они догадывались, что розы — это дар любви, но реакция Одри превзошла все их ожидания.

А потом она расплакалась. Честно говоря, она плакала так, что босс отпустил ее с работы, велев прийти в себя и как следует отдохнуть. Никто в ее конторе не понял бы, если бы она сказала, что ее дом находится в трех штатах отсюда. И что она не сможет отдохнуть, пока не вернется в объятия Джолли, на сей раз навсегда.

Но, приехав в свою квартиру, Одри не стала звонить Джолли и сообщать ему о своем возвращении, боясь, что это кончится истерикой. Кроме того, ей хотелось сделать ему сюрприз. Поэтому она начала собирать вещи и готовиться к окончательному переселению.

При известии об этом ее лучшая подруга ударилась в слезы, но Одри взяла с нее слово, что та вскоре навестит ее в Луизиане. Она описала индейцев каджуна, живущих там, как самых красивых мужчин на свете, зная, что этого будет вполне достаточно, чтобы подруга поехала куда угодно.

А когда она рассказала о своих планах работодателю, тот благословил ее, написал рекомендательное письмо и отпустил, не заставив отработать обязательные две недели после подачи заявления об уходе, чего требовал от своих служащих неукоснительно. Он сказал, что Одри честно отработала на компанию пять лет и заслужила поощрение. Ее последний рабочий день закончился тем, что у всех выступили слезы на глазах, включая самого босса.

А потом Одри села в самолет и полетела домой… к любимому человеку, которому теперь принадлежала душой и телом.

Одри села в такси и поехала на квартиру Джолли. Узнав, что его нет дома, она огорчилась, но не очень. Сердце подсказывало ей, что Джолли где-то неподалеку. Недолго думая, она дала шоферу адрес своего родового гнезда и велела ехать туда.

Когда они добрались до поляны, на которой стоял дом ее предков, первым, что заметила Одри, был красный пикап Джолли. Ее сердце застучало с перебоями. Она расплатилась с шофером, подхватила чемоданчик (остальные вещи должны были прибыть через два дня) и выскочила наружу. Вскоре такси исчезло за поворотом узкой тропы.

Глядя себе под ноги, Одри поднялась на крыльцо и вошла в дом. В первой комнате было пусто, но из второй, выходившей окнами во двор, доносился стук молотка и какое-то рычание. Недоуменно нахмурившись, она открыла дверь и увидела Джолли, стоявшего лицом к стене. В одной руке он держал молоток, а в другой гвоздь. Она увидела, как Джолли поднял молоток и ударил по гвоздю — точнее, по пальцу. Он охнул, а потом испустил несколько громких ругательств.

— Ай-ай-ай, — сказала Одри, стоя у него за спиной. — Настоящие плотники так себя не ведут. Разве ты забыл первое правило выживания?

Джолли обернулся и посмотрел на нее так, словно увидел привидение. Одри улыбнулась.

— Привет!

Тут Джолли справился с изумлением, и его лицо стало мрачным.

— Одри, зачем ты приехала?

Нотка гнева, звучавшая в его голосе, заставила Одри опешить.

— Я… я приехала, потому что думала, будто ты хочешь этого…

На губах Джолли расцвела медленная счастливая улыбка, и он шагнул к ней.

— О Господи, Одри, я два дня ждал твоего звонка! И начал бояться, что ты не приедешь!

А потом она оказалась в его объятиях. Он поцеловал ее, а она поцеловала его.

— Я люблю тебя, женщина. Теперь ты больше не сбежишь от меня.

— Не сбегу, — ответила Одри, глядя ему в глаза и ища в них подтверждение только что сказанных слов.

— Одри, милая, я знаю, ты боишься довериться мне. Я не могу осуждать тебя, потому что много раз говорил, что не хочу обзаводиться семьей. Но я не похож ни на твоего отца, ни на твоего деда. Я уже не тот малый, который считал себя непобедимым. Я знаю, что я не непобедимый. Мысль об одиночестве пугает меня. Я не могу без тебя жить, и если ты дашь мне хотя бы половину шанса, то буду доказывать тебе это каждый день. А сейчас я могу обещать только одно: я всегда буду рядом с тобой.

— Это такое же обещание, как то, которое ты дал деду, поклявшись на Библии? — спросила она с лукавым блеском в глазах, припомнив подробности, которые ей сообщил Эрон Залкинд во время последнего телефонного разговора.

— Можешь быть уверена, — ответил сияющий Джолли. Потом он обвел рукой комнату, в которой они стояли, и сказал: — Видишь, я пускаю корни.

Одри впервые осмотрела комнату и только тут поняла, что он уже начал обновлять старый дом.

— Что ты делаешь?

— Чиню наш дом. Я знаю, ты его любишь, и… ну, думаю, мы сможем пользоваться им какое-то время, пока не появятся дети… Потом построим рядом дом побольше, а этим будем пользоваться как флигелем. Как ты считаешь?

— Дети? — спросила Одри.

Он кивнул.

— Несколько. Думаю, нашей семье не мешает немного вырасти. Конечно, если ты согласна.

— Это моя хрустальная мечта.

Она снова оказалась в его объятиях.

— Одри, милая, я хочу сделать явью все твои мечты.

Она улыбнулась ему.

— Ты уже сделал это.

Он поцеловал ее. Поцелуй был долгим и крепким.

А когда он закончился, Джолли взял ее за руку и потянул за собой.

— Пойдем. Я хочу тебе кое-что показать.

— Что?

Он повернулся и приложил палец к ее губам.

— Никаких вопросов, о'кей?

Вспомнив, сколько вопросов она задавала ему раньше, Одри засмеялась.

— О'кей.

Они вышли из дома и двинулись по узкой тропе через дремучий лес. Путь получился неблизким. Когда лес остался позади, Одри слегка испугалась, поняв, что они с другой стороны вышли к маленькому кладбищу, на котором был похоронен ее дед. Они нашли его могилу, и Одри положила на нее желтую хризантему, которую сорвала в заросшем сорняками палисаднике старого дома, а затем про себя помолилась за упокой его души, в глубине сердца зная, что дед любил ее.

— Пойдем дальше, — сказал Джолли, когда она подняла голову.

Он снова взял ее за руку и повел по тропинке, петлявшей между могилами. Пройдя метров тридцать, они оказались у старого кизилового дерева.

— Смотри, — сказал Джолли, остановившись под ним.

— Куда? — спросила Одри, не понимая, на что он указывает.

— Одри, прочитай надписи на этих могилах. — Он указал подбородком на две плиты, лежавшие внизу.

Одри посмотрела на ближайшую плиту, а потом на плиту, лежавшую справа. Джолли нашел место упокоения ее прадеда и прабабки. Они были похоронены рядом, как ей и представлялось, бок о бок, остались вместе навечно, в назидание всем будущим поколениям.

В это мгновение Одри чувствовала себя так, словно сундук с ее драгоценными мечтами уже найден, открыт и она любуется его содержимым.

Она всегда будет жалеть, что не успела как следует узнать деда. Честно говоря, она бы с радостью отдала все завещанные им деньги за возможность побыть с ним хотя бы несколько минут. Но, увы, это было невозможно…

Она подняла заплаканные глаза и посмотрела на Джолли.

— Спасибо. Сегодня ты сделал меня счастливой…

Он обнял ее и страстно поцеловал на глазах у всех обитателей и посетителей маленького кладбища, живых и мертвых.

— Я постараюсь делать тебя счастливой каждый день. А я всегда выполняю свои обещания. Я люблю тебя, Одри.

— А я тебя, Джолли. Я полюбила тебя давным-давно…

— Здесь мы будем счастливы, — с улыбкой ответил он, глядя в ее сияющие глаза. — Теперь, когда мы нашли свои корни, в нашем доме поселится любовь. Мы будем любить друг друга, наших детей и внуков.

— И жизнь у нас будет замечательная. Честная и полная любви, — с улыбкой ответила ему Одри.

А когда они повернулись и медленно пошли по тропинке — бок о бок, рука в руке, — Одри почудилось, что в прохладном вечернем воздухе прозвучал еле слышный шепот предков, приветствовавших ее долгожданное возвращение.