Как же мышечная память… При отсутствии крыла? Сердце ныть не перестанет: Где же я вчера была?.. Кроны сосен, пики елей, Где-то снизу — облака… Рядом звёздные метели И туманная река… Мир бескрайний, заповедный, То ли есть ты, то ли — нет… Там Дракон прекрасно-медный, Там пылающий рассвет… Ломит плечи: ветра тяжесть Поворочай-ка крылом! А туман — как пух лебяжий Над притихшим молоком… Листьев полные карманы И травинка в рукаве, Предрассветные туманы Отдыхают в голове… Ставлю чайник (руки ноют). Тишина. Лишь звон синиц. Это правда, что весною Нет порядка и границ? Размываются ручьями, Растекаются, плывут… Вот и я не замечаю: То ли «там» я, то ли — «тут». То ли я качаюсь в кронах Рыжих сосен, то ли я Чай «Российская корона» Заварила у ручья… Мир плывёт, перетекает… Я сама уже — туман… Я сама уже такая Как рассказ или обман…

Тишина плывёт вся в кузнечиках, Тишина звенит и колышется. Я — на крыше. Мне делать нечего. Дальний поезд за лесом слышится. И от поезда, от кузнечиков, Тишина всё поёт, всё не кончится… Делать нечего нынче вечером, Потому что просто не хочется. Тишина до того невесомая, Что в ней можно поплыть, как в омуте. И зевает облако сонное, И потягивается в невесомости. Невесомость распространяется На гусей, на собачку белую. Всё само собою случается — Я совсем ничего не делаю. Вижу — крыша плывёт далёкая Где-то там внизу серой лодкою, Рядом облако стелется лёгкое По дорогам из ветра сотканным. Я не знала, что облако — мягкое И, как морда собачья, мокрое… Я не знала, какое яркое И какое небо — широкое! А тропинки качаются волнами Все истоптаны птичьими лапками. И вернусь я с карманами полными Неба синего, с мокрыми тапками. Вылью небо обратно на крышу я — Пусть и дальше там отражается… Тихо жмурится Солнце рыжее… А кузнечики — всё стараются…

На поверхности пруда смотрю в облака, Шевелю плавниками-руками слегка, Подо мной разлетаются птицы. И боюсь я упасть И на небо попасть, В синеве, словно дым, раствориться. Надо мною вода за прохладной спиной, Краем глаза слежу за стеною лесной, Облака — словно рябь цветочная. Шевельну плавником. Надо мной двойником — Птица плавает — копия точная. Невесомо в прохладной и мягкой воде Я парю. Только небо я вижу везде — Значит правда — вокруг одно небо. Я нырну к облакам, Доверяя рукам Или крыльям из белого снега. Так медлителен этот ленивый полёт… Серебристым стрижом задремал самолёт, И лыжня в васильках не тает. А в ушах — тишина Синевою полна, И стрекозка летает…

Молоком разбавили синеву, Я за тонким месяцем поплыву. Сквозь листву прозрачную, словно дым, Сквозь леса весенние и сады. Птицы, птицы, птицы! Весна, весна! Мне не спиться, милый мой, не до сна: В мае невесомою становлюсь, Как пыльца по воздуху тонко льюсь, Отражаюсь в лужах, во всех подряд… Ты, я знаю, тоже, конечно, рад… Даже если дома один уснёшь — В мае мною дышишь ты и живёшь. Я ж не привидение… Так, шалю. В мае ещё гуще тебя люблю. Ты меня не слушай: «Чирик-чирик!» Вечер, месяц, яблони… Чудный миг!

Ах, весна, весна, весна! И поэтому Все прозаики становятся поэтами. Быть циничным — неприлично весною, А прилично — петь по-птичьи под сосною! И поэтому прозаики серьёзные Отправляются за розами и звёздами, Отправляются за глупостями разными, За безумствами в скитания опасные. Ах, весна, весна, весна! И поэтому Ради женщин, Музы брошены поэтами! Рифмы ношенные — в лужи позаброшены, И плывут по речке старыми галошами. А поэты — заикаются, стесняются, И стихи у них совсем не получаются. Получаются — цветы, признанья нежные И полёты журавлями белоснежными. Ну а женщины — весною становятся, Расцветают или только готовятся, Улетают или только решаются Все законы-рубежи разрушаются. Улетают, чтоб совсем раствориться В небе звонком, словно синие птицы, Чтоб в лучах весенних петь и смеяться, Ни любви, ни высоты не бояться.

Иногда приходит чувство летучести И какой-то неоправданной лёгкости, Словно ветер собирается до туч нести, Словно воздух в голове и ветерок в кости. И подошвы жжёт, и в пятках — кузнечики, И потеряна земная гравитация. Только бабочки и птицы мне советчики — Как они, на ветер буду опираться я! И, зависнув с каждым шагом в синем воздухе, (Удивляешься: что ж раньше по земле ходил?!) Чуть провалишься на выдохе, как воз в трухе, Но вдохнёшь — и ощущаешь под ногой настил. И летучими шагами воздух меряешь, Через два на третий вверх поднимаешься. Глядь — гуляешь по небесной империи, И сугробов ослепительных касаешься. Снегопад завис огромными тоннами, Перемешанный с воздушными глыбами. А под облаком — колодцы бездонные, Но я в них, как в море тёплое прыгаю. Вдруг не во время проснётся Сомнение. Глянет вниз, воскликнет с ужасом: «Господи!» И крыло свело, и вверх устремления Уже шепчут тихо: «Лучше бы мне коз пасти…» И ты снова — на асфальте, на правильном. Облака вверху плывут, как положено. Гравитацией всё снова отравлено… Коз не видно, но взлететь уже сложно мне…

Ты ослеплён, восхищён и раздавлен. Невероятен Он, светел, реален! Белый Орёл опустился на камни. Снег на когтях безупречной эмали… Катится свет по сверкающим перьям, Огненный взор беспощаден и честен. Да, Он излечит тебя от неверья… Только Ему ты и неинтересен. Ярче слепящего снежного склона, Жарче жестокого ветра пустыни — Странник небесный, царевич бездомный… Перья сияют лучами косыми. Мига, скользящего взгляда довольно, Чтобы сгорели защитные стены! Это так страшно, что даже не больно, Это за гранью привычных оценок. Кажется, что ты себя оставляешь. Рядом зияет кромешная пропасть… Крылья ты вслед за Орлом расправляешь: Вслед за стихией — дрожащая робость. Он — восходящие ловит потоки, Невыносимо далёк и прекрасен. Ты же — ныряешь, как в омут глубокий, В опыт, который смертельно опасен. Глупо. Ты знаешь: орлиные перья Рук твоих слабых отнюдь не покрыли… Странно, что ты безнадёжно уверен… Страшно! Вершины качнулись, поплыли… Алое солнце разбилось о скалы, Первые звёзды глядят, улыбаясь. Что-то случилось — и смерти не стало! Ты — поднимаешься, неба касаясь! Кто ты теперь? Бесполезны сравненья… Переживанье, подобное смерти… Весь прошлый опыт исчез за мгновенье… Сказка? Не верите? Верно. Не верьте.

Ощущение беззащитности — Словно в темени — родничок… И лишение всякой хитрости, Ставит словно бы маячок… Словно жёлтым мишень нарисована На спине… Или — хуже — ромб. И не спрячешься за засовами: Взаперти — это тот же гроб. Воздух свеж до головокружения, И до боли контрастен свет, Словно в пропасть твоё скольжение От тебя не зависит, нет… Ну так падай! Уже бессмысленно Оборачиваться назад. И от логики независимо Ты падению даже рад. Ты оплатишь свободу крушением Обустроенной жизни всей. Этим медленным в бездну скольжением, Мимо «правильных», «нужных» вещей. Прав ли ты, или вдруг ошибаешься — Совершенно не важно уже. Ты в падении поднимаешься На каком-то ином рубеже. А отсутствие слов не является Показателем темноты… Даже если и не получается В мир людей перекинуть мосты. Ты меняешься… Что тут поделаешь? Истончается кожура. Даже если душа и не зрелая, Ствол раскачивают ветра. Время падать, оно независимо От готовности падать твоей, От причины (от ветра, от выстрела) — Независимо от людей. Крылья будут ли благословением, Ты узнаешь, уже упав. Но почувствуешь с удивлением, Что был прав.

Ворона прозрачно умеет кричать, Как будто бы город — горы. Как будто бы взмахом крылатым меча Воздух лишился опоры. Как будто бы ветер до самых гор Раздвинул простор. И сердце звенит от такой высоты, Как будто бы город — скалы. И эхо до неба наводит мосты, И падают звуки в провалы. И холод с небесно-высоких скал Хрустально упал. И я поднимаюсь в летящую высь По гулкому крику вороны. И под ноги мне облака улеглись, Ветра и древесные кроны. И гребень скалы затвердел под ногой — На шаг, на другой.

А в квартире — тишина, тишина, Лишь далёкие машины шуршат. Я звонков и голосов лишена, Отдыхает, улыбаясь, душа. И ночные расправляются сны, Оживают, раскрывают глаза, Крылья пробуют среди тишины, И сгущаются вокруг чудеса. Птицы сонные сопят в тишине, Их уносят облака до Луны, Где ледышками в серебряном сне Тают звуки, что без них не слышны. Пролетает фиолетовый кот… А на тонкой грани яви и сна Тихий Ангел крылья всем раздаёт И в кулёчках из газет — семена. Вот лечу, держу кулёчек в руках — Не просыпать бы и не потерять Семена в обманных снах — облаках… Чтобы крылья — не напрасно, не зря… Чтоб в реальность семена донести Из реальности, в которой я — кот… И, тем самым, свою душу спасти. И проснуться. И увидеть восход.

Жил-был кот на тридевятом этаже. У хозяйки на коленях песни пел, Ел сметану и не слышал про мышей, Только вдруг, однажды ночью улетел. Он расправил серебристые усы, Распушился, словно лунный дирижабль, Прихватил с собой кусочек колбасы И умчался в неизведанную даль.

А хозяйка, со слезами на глазах, Всё кричала бесконечное «кис-кис». Высоко сияла звёздная роса, А хозяйка в темноту смотрела, вниз… Кот на облаке пушистом отдохнул, Обнаружил в блюдце лунном Млечный Путь И комету вниз нечаянно смахнул, И увидел, в чём его, кошачья суть… И причину появления планет, И теорию волнующую струн… И подумал, что материи-то — нет! И — взлетел навстречу звёздному костру. Ветер солнечный ему лохматил шерсть, Слышал кот урчанье сотен Чёрных Дыр… Только вскоре захотел он, всё же, есть И вернулся в ожидавший, тёплый мир. Шмякнулся к хозяйке спящей на диван, Замурчал, запел про звёзды и пути, Про светил неисчислимый караван, И про то, что нужно в кухню им пойти. А хозяйка обняла пушистый ком И расплакалась от чувств и от обид. Накормила, напоила молоком И сказала, что разлуки не простит! Он мурчал и жмурил звёздные глаза, Думал: «Завтра никуда не полечу… Нужно будет про комету рассказать… Нет… Пожалуй, про комету — не хочу…»

Я сижу, такая маленькая-маленькая На кровати. Шью игрушечную кошечку. Обуваю ножки в войлочные валенки, Пришиваю хвост и усики ей крошечные. А за окнами, за стёклами за чёрными Снег невидимый всё падает и падает. Над заснеженными крышами развёрнуто Одеяло оглушающее ватное. Где-то там, вверху, галактики вращаются, Расширяется безмерная Вселенная. На кровати — ничего не ощущается И не верится, что я — букашка тленная. Я стараюсь, шью свою игрушку мягкую, Прикусив язык, привязываю усики, Укатилась и лежит в тени под лавкою Голубая провороненная бусинка. А планета незаметно и немыслимо Нас несёт сквозь Время, вдаль по Космосу… Исчезает где-то бусинка таинственно, Ну а я рукой под лавкой шарю, ползаю. Ожидает меня кошка недошитая. Снег в окне стеной бесшумной валится. Время тикает, земное, непрожитое… Не забыть бы, что на кухне каша варится…

Словно пьяница качается Ветер, Всё хватается за крыши, за ветви. Он, наверное, приятеля встретил, Или, может быть, влюблён безответно. Или, может быть совсем без причины Окунулся в зацветающий бражник И нырнул неосторожно в пучину Разнотравья, и оставил бумажник. Потерял широкополую шляпу, Да совсем и не заметил потери И смеётся, словно Махакашьяпа И заглядывает в окна и двери. Что же Ветер, он уже — просветлённый? Этот пьяный безответственный мистик? Или он обыкновенный влюблённый С хулиганским неожиданным свистом… Мне немного, всё же, страшно от шума, От гремящих фиолетовых крыльев. Не могу я ни читать и ни думать — Крылья двери в мою душу открыли. А душа моя — летучая тоже! Тоже пьяная слегка, если честно… Как же весело, легко и тревожно! Боже мой! Ну до чего же — чудесно!

На плече у каждого нежно-васильковая, Яркая и лёгкая птица улыбается. Будто бы — прозрачная, будто родниковая — Взором к небу тянется, с синевой сливается. От того неузнанна и незамечаема, Только ощущаема беспричинной радостью. Если небо ясное — таем под лучами мы Словно масло жёлтое, словно в вазе сладости. Ну а если пасмурный день закрылся шторами, Птице ввысь приходится улетать за облако, Чтоб сливаться с нежными синими просторами, Где ветра лазурные, где озёра кобальта. Ей нельзя без синего! Грустно ей от серого. Тяжело от чёрного, тёмного, бесцветного. Шлёт она послания в виде снега первого, Но не опускается птица незаметная… Нужно что-то синее… Можно — просто пятнышко, Всех других цветов оно ей необходимее… Чтоб она увидела, чтоб присела рядышком. Очень нужно синее! Даже просто линия… Колпачок фломастера, шоколад (для стимула) И осколок блюдечка, и кусочек вечера — Всё для птицы — странницы, чтобы не покинула, Чтоб она устроилась на плече доверчиво.

О, боже… какой неспешный И тихий, и молчаливый Сегодня сложился день… И — птицы! И птицы, конечно! И посвисты их счастливые, И тихая лень… Не нужно бежать, беспокоиться, Бесшумные, словно цветы, События сами устроятся, И сами возникнут мосты. Уложатся мысли по зёрнышку, Неспешные и беспечные, Как снег в снегопад… И день пролетает, как пёрышко, Над маленькой талою речкою, Парит наугад. И серое небо над крышами Так не высоко, Что шорохи лёгкие слышимы Сырых облаков…

Не было… Я не помню подобного листопада: С гулким шорохом листьев, с тёплым янтарным светом. Сосны словно примолкли, дятел играет стаккато… Только не держат крылья, размокшие этим летом. Бесцельно идти — не хуже, хотя и дрожат колени, И, словно у старой собаки, глаза слезятся печально. Тропинка бежит по лесу… Я думаю про оленей… И думаю, что не догнать их, если увижу случайно. Шершаво горбятся листья, волнуются под ногами, И ярко-жёлтые кляксы роняют прекрасные клёны… И невозможно поверить, что это случалось веками, Что лес каждый год светлеет, осенью опалённый. Листья летят, летают, дышат огромным небом, Слышат высокую песню, крыльями ловят ветер… Но я сегодня — собака. В сумке буханка хлеба, Масло, песок, заварка и память о мокром лете. Осень деревья сушит, дождь отложив на завтра. И по лесным тропинкам можно бродить кругами, Ждать, когда высохнут крылья, тихо бродить — не гавкать, На самые яркие листья не наступать ногами.

По дуге, освещая собою пруд, Гуси белые-белые тихо плывут. Гусь на полкрыла впереди подруг, А они — за ним, замыкая круг. Спит вода по краю черным-черна, Как восторг цветёт его белизна. Изнутри сияет-струится свет, Словно Истина и на всё ответ. В отражение неба скользнёт он вдруг, Изменяя пруд и весь мир вокруг. А парабола шеи и крыльев взмах Расцветут на сердце летящим: «Ах!..» Совершенен он, словно первый снег. Остановит время привычный бег — Станет целой вечностью взмах крыла. Вся округа — крылья вдруг обрела! И пока плещет-светится белый гусь, Замирает время, уходит грусть, Мир становится ясным, как свет, простым, Исчезает обид и страданий дым. Озаряет Мир белоснежный взмах, Он останется в памяти сердца, в снах. Откровение… Этот чистый свет На всю вечность… В десятки коротких лет.

Под ногами — золотая дорога Из высокого, слепящего света. Под ногами — солнца слишком уж много, Даже стыдно наступать на всё это! Солнце в брызгах отразится восторгом. Я у лужи научусь отраженью… И расплавятся все двери и створки, Станет всё неудержимей движенье. Я пройду над обезумевшей речкой, И узнаю я, как петь откровенно, Как нестись навстречу жизни беспечно, Выбирая только то, что мгновенно. Выбирая то, что может исчезнуть, Что погаснет вместе с ярким закатом, То, что, в общем-то, совсем бесполезно… (Как я выбрала дорогу когда-то) Из пустых необъяснимых находок Не сложить мне ни стихов, ни рассказа. Затопили речку вешние воды — Где вода? Где свет? — не вынырнешь сразу. Свет и ветер, свет и грязь, свет и лужи, Свет и тополь, свет и я, и дорога… А я речки сумасшедшей — не хуже: Что-то прыгает во мне по порогам. Из-за солнца, даже ветра не слышно… Если ты в нём раствориться не сможешь — Ты не выдержишь — огромное слишком Это солнце…

Серая цапля расправила серые крылья. Ровные-ровные, тихие-тихие перья… Дождь прошуршал невесомой серебряной пылью. В тёмном пруду отразились большие деревья. Серые крылья, бесшумные плавные взмахи… Так тишина поднимается утром туманным над прудом. Страхи ночные, густые полночные страхи Тают, реальность теряют в присутствии чуда. Можно вздохнуть полной грудью, роняя привычную тяжесть. Знаешь… за прудом живёт настоящая серая цапля… Видишь? — живём! И, на новое утро отважась, Падает свет, словно дождик, за каплею капля.

Тайну, даже небольшую, Ощущаю, как награду… Поделиться?.. Что скажу я?.. «Снег с высоких сосен падал»? Невозможно… Запредельно — «Пум…» сорвавшегося снега, Шелест хвои, шум бесцельный Вниз стремительного бега… Что сказать? Что птицы пели? Что ручьями золотыми Плавились, горели трели Между соснами литыми? Падал снег… срывался с веток, Падал снова… падал… падал… Падали охапки света, Шапки, россыпи, громады! Кроны синие качались… Снег сиял, и пели птицы… Мы под вечер повстречались. Я хотела поделиться… «Падал снег — такое чудо! Понимаешь?» «Понимаю!» Объяснять всего не буду — Просто нежно обнимаю… «Знаешь, звук какой у света?» Прошепчу я безнадежно. Поделиться — шансов нету! Поделиться — невозможно. Но на уровне восторга, Замирания и дрожи У души исчезнут створки, Логика исчезнет тоже. То, что не передаётся Бесполезными словами, Тихим смехом с губ сорвётся… Талым снегом меж стволами… «Понимаешь?» «Понимаю!» Что ещё для счастья нужно? Обнимаешь… Обнимаю… Под ногами — снег жемчужный…

Да и где уж тут найдутся слова — Только ахать, сладко сердце уняв: Как мужик красиво колет дрова! Да — в охотку! Да рубаху-то сняв! Солнце в небо окунулось, как в мёд. Пот блестит на загорелой спине. Колуном — как ахнет — АХ! — как взмахнёт! Отлетают щепки под ноги мне. И берёзовый чурбак — пополам! Да ровнёхонько, как хлеба кусок! Да играючи — полешки к ногам! Да удары — к волоску волосок! Древесины упоительный звук, Принимающей звенящий металл, Взмахи точные натруженных рук. За работой его вечер застал. Он в сиянии усталого дня — Совершенный и пленительный Бог. Он расплавленного полон огня, И растёт гора поленьев у ног. Пополам! И — АХ! — опять пополам! Свет вечерний в каплях пота дрожит. Это Бог, свои забросив дела, Самый комель на полешки крошит! Это Бог водицу пьёт из ковша, А на торсе — солнце медью горит. В восхищенье замирает душа — Словно сам он весь из света отлит!

Наши души смешались, коснувшись слегка, Словно воздух с туманом и как облака… И не важно — твоя ли, моя ли рука… И не важно — ты здесь, или издалека Меня сердцем коснёшься… Как чай с молоком Перемешан наш смех, перемешан наш сон… Ты — мой путь? Значит путь. Ты — мой дом? Значит дом. Мне с тобою легко даже в гору пешком. Золотой, согревающий, радостный свет, Утро доброе, жаркое солнце, привет, Ты — на всю мою жизнь — благодарный ответ, Без тебя и меня, получается — нет. А ещё — ты безудержный ласковый дождь По полям раскалённым — на жёлтую рожь, И от грома — восторга щемящего дрожь, Когда новую молнию с ужасом ждёшь… Да… «Великий Квадрат не имеет углов»… И бессмысленно слово такое, «любовь»… Словно я из камней собираю цветок… Словно углем рисую бурлящий поток… Лишь тебе… Лишь тебе объяснить я смогу, Как смешно танцевать босиком на снегу, Когда радости тесно, и искры летят, А на сердце — десятки пушистых котят!

Вот осталось от зимы два часа, И Февраль уже собрал чемодан И сидит, прикрыв устало глаза… Может, плачет он, а, может быть — пьян… А под снегом, в тишине, в темноте, Оживают ото сна семена… А над снегом разгулялась Метель — Никому она уже не нужна… Скоро полночь. Он продрогшей рукой Проводнице предъявляет билет… И — плацкарт, и — стук колёс, и — покой, И — уехал. И — его больше нет… А Метель ещё кружит да поёт, Притворяется весёлой, лихой… А на реках тёмный плавится лёд… А Февраль уже совсем далеко… Она брошена, чего уж скрывать! Он не взял её с собой, не позвал. Всё пытается она танцевать, Засыпает белым снегом вокзал…

А бессовестная Весна Две недели спит с Февралём. Не повенчанная календарём — Полюбовница, не жена. От любви и Февраль ослеп: Лишь Весна у него в глазах. И деревья стоят в слезах. Тонет месяц и топит снег. Без цветов Весна, без одежд: Смех, да ветер — всего-то добра! Но отчаянно любит Февраль Без гарантий, без слов, без надежд. Он уйдёт через несколько дней За Зимой уйдёт в холода… Но дрожит на ресницах вода, Плачет талое сердце о Ней… Ветки тонкие рыжих кустов Прожигают безжалостно лёд. Он уйдёт совсем, он уйдёт, Пропадёт в снегопаде густом.

Да… Она до того безответственна, Что сбежала, ушла с работы. Ей плевать, что на улицах — бедствие, Что ругают её до икоты. Поминают и осуждают, Уговаривают вернуться. Уговоры ей — не мешают… Видно, совести не проснуться. Ах, Весна! Испарилась, пропала! С Февралём улетела за горы. Убежала речушкою талой Под ворчание и разговоры. «Как же так! Снег летит, а не тает!» «Как же так! Минус двадцать и ветер!» А она ничего и не знает… А она никому не ответит. Что работа ей! Если сердце С Февралём долгожданным и милым? Ей бы только в руках его греться, А на прочее — нет уже силы. Нет желания возвращаться, И растягивается встреча. И не хочется им прощаться. И не вечер ещё! Нет, не вечер!

Сначала Осень — в зелёном платье И в летнем солнце, в цветах и пчёлах. Она теплом по щекам вас гладит, И обещает сто дней весёлых. Назавтра — вдруг зарыдает бурно, Почти как летом: навзрыд, с грозою, А после киснет тоскливо, хмуро, Проходит тёмною полосою. Наутро — радостно рассмеётся, Примерит платьев шикарных ворох И — затанцует под ярким солнцем, Флиртуя с Ветром в шутливых спорах… В разгар веселья, порвав все платья, Она решает в лесах прибраться… И Ветер лишь пустоту в объятьях Вдруг ощутит… А куда деваться! И он скользит меж деревьев голых, Сухие листья перебирает… А Осень с верхних небесных полок Дождём холодным тоску стирает. И станет небо слепяще-белым, И будет падать на землю снегом… А Осень занята новым делом: Укрыть от злых холодов побеги. Она на Ветер не смотрит даже. Какие танцы? Кругом работа! «Остыло сердце…» — он грустно скажет. Но бродит следом, но ждёт чего-то… И снова — утро! И праздник света, И — белый снег рассыпает Осень… Она на вальс приглашает Ветер, И кружит между берёз и сосен. А Ветер… тоже непостоянный. Такой внезапный, такой бродячий! Её считают чудачкой странной… А он считает совсем иначе. И кружат, кружат… И вихрем снежным Свои следы заметают, прячут… Она смеётся легко и нежно. Лишь иногда, лишь от счастья плачет.

Слушаю звуки, словно собака, Слушаю звуки… Жду от деревьев тайного знака… Птицами руки, Крыльями руки чуткие дремлют Перед полётом… Падает снег на замёрзшую землю, Холодно что-то… Чай остывает… Лето промчалось Как-то внезапно… Ждать уж осталось самую малость, Кончу вязанье — И за калитку, и на дорогу Выйду навстречу… Ждать уже очень… очень немного, Ждать уже легче. Я уже слышу: ты где-то рядом, Скоро приедешь… Если я дома, за стенами сяду — Вдруг не заметишь?.. Шарф я связала… объятьем на плечи Скоро примерю… Ты же сказал, что приедешь под вечер — Я тебе верю.

Я плыву на тонущем корабле, Под водой пробоина не видна. Я забыла: как это, на земле? Днище лижет жадная глубина. Парус — еле плещется, ветер стих. И вода солёная на щеках. И корявым кажется каждый стих, И бессилен крыльев нелепый взмах. Люди превратились в далёких птиц: Пусть себе летают, поют, галдят… Я не различаю знакомых лиц За стеной безрадостного дождя. Водоросли страха со всех сторон Бахромой волочатся, душат бег… Я вдруг поняла, что не вечен он — Самый мой единственный человек.

Воздух морозный звёздами пахнет, Гулкое эхо собачьего лая С дымом печным поднимается в космос, Медленно тая. Встречи под небом, под бархатом чёрным Ярче, чуднее, чем дома за чаем, Кажется мир не уснувшим, а мёртвым. Холода не замечаем. Под фонарями сверкают алмазы, Иней дыхания белит ресницы, Как это странно, что нам с тобой разом Ночью не спится… Кажутся руки ещё горячее, Если кругом — лишь сугробы да тени, Звёздное, зимнее снега кочевье, Мир без движений.

Разжимаю руки — отпускаю ветер, Отпускаю счастье, отпускаю птицу. Ведь без неба жизни не было и нету… Отпускаю сердце… Всё само случится. Ты лететь свободен и свободен рядом. Никаких гарантий, никаких законов. Мне орла навечно пленного не надо И прогулок чинных в клетке по балкону. Разжимаю руки — обретаю крылья, Отпускаю страхи — обретаю радость. Кем бы мы с тобою на балконе были?! Я ведь в клетке крепкой тоже не останусь. Рядом — два полёта. Рядом — две свободы. Только так возможно прорастать до света: Не уничтожая клеткой небосвода… Разжимаю руки — отпускаю ветер.

Безжалостный, щедрый обрушился дождь, По платью ручьи, по спине, по коленям. Мы с Вами из разных — увы! — поколений… Я просто промокла — от этого дрожь. Сверкают не слёзы, ей-богу, — смешно! И встреча — клянусь! — совершенно случайна… Портфель позабыт на скамейке печальной. Как жить — не понятно и не решено. Я прячусь за гордый, бессильный обман, Прозрачна под Вашим сочувственным взглядом, Я всё понимаю: признаний не надо… И я не расставлю наивно капкан. И сердце моё обжигающий свет Пусть Вас защитит от меня и от бед.

Не проходят ни боль, ни любовь — происходит другое: Тебя время относит в сторону, по пути изменяя… Иногда ты ныряешь в озеро тишины и покоя, Иногда — сжимается сердце, прожитое теряя… От любви ты уходишь, да, но она не пошла на убыль, Словно дерево в давнем сне всё царапает небо… Пусть его заслоняют крыши, заборы, трубы, Как оно станет ниже?! Весенним растает снегом?.. Просто не может любовь исчезать, становиться меньше, Как ты не можешь снова уменьшиться до ребёнка. Материю тряпкой треплет время, ломая вещи, И для потерь обычных память, увы, — не заслонка… Ну а новое дерево… это, заметь, всё — то же! Не «такие же» — те же корни и те же ветви. Убивая старое дерево — новому не поможешь… Потому что это не дерево — это звездою светит Внутреннее твоё, неподвластное времени Солнце… Нечто безумное, но, как ни крути, — святое. Дерево, древо… с корою из меди и бронзы, Дерево неумирающее, огненное, золотое…

Как пенное море сиреневое, тяжелые, как волна, Качаются, гнутся соцветия, захлёбываются дождём. Трава побелела под яблоней и лужа цветами полна, И скрылся асфальт устойчивый, потоками побеждён. Ныряю в сирень безумную. Смыкаются гребни волн. Почти что не верю в наивные рассказы про пять лепестков. Не ливнем, а водной лавиною скатился небесный склон. Не ливнями, а лавиною обрушивается любовь. И будущие события окрашиваются в сирень! Сиреневые созвездия — живой бесконечный свет… Шиповник, как откровение, цветущий который день, Восторженное удивление, которому края нет. И точка невозвращения, неназванная в календаре, Весной полыхает-светится, не требуя новых слов. В душе остаётся и осенью, и в самом глухом ноябре… Сиреневые созвездия — основа моих основ.

Моя лисья нора Вся полна серебра — Так сияет Луна молодая. Это милый мой Лис Смотрит ласково вниз. Спит поляна от снега седая. Ах, как весело ждать, Предвкушая опять Лёгкий шорох за краем оврага. А на сердце — любовь И цепочка следов. Поле ровное, словно бумага. Побежим вместе с ним, И, Луною храним, Вечен будет мой Лис благородный. Ослепительный снег, И сверкающий бег — Словно ветер, мы будем свободны! Приходи ко мне, Лис! С небосклона спустись! Я не знаю: ты был, или снился?.. Как был ласков вчера… Но сказал, что пора… И Луною твой голос лучился.

Кажется, будто я что-то забыла… Что-то я сделать должна, но не помню… Дождь успокаивающе, уныло В стёкла скребётся, и на подоконник Сырость сквозь щели уже просочилась… На пол стекают осенние тени… Может быть, что-то с квартирой случилось? Или ищу себе повод для лени? Словно бы сторожевая собака Вдруг разучилась и прыгать, и лаять. Нет, мне не грустно, не хочется плакать, «Злая собака»? Не знаю… Не злая. Пусть все хоть толпами перед глазами Ходят, ругают, ступают на лапы… Что за беда у людей с голосами?.. И захотела б понять — не смогла бы… Кто я?.. И что за ответ я забыла? Кто я, когда мне октябрь — собеседник? Осень слова и дороги размыла, И беспорядок в квартире осенний. Но телефон возвращает мгновенно Смысл и тепло разбежавшимся звукам. «Здравствуй!» — «Привет!» — и жемчужный оттенок Дождь обретает. И радость без стука В сердце заходит, и жёлтые листья Светятся в окна и дождь безнадёжный Правда светлеет, и в пасмурной выси Свет увеличивается осторожно.

Гром прокатился над лесом, над лугом, Катится грохот над мокрыми крышами, Словно Дракон что-то шепчет подруге. Птицы умолкли, исчезли неслышимы. Гром через стены, до самого сердца, Гром до костей добирается вкрадчиво. Небо пылает и некуда деться, И безопасность под крышей обманчива. Взмахи огромных, с прожилками, крыльев, Грохот. Деревьев качаются кроны. Громче, неистовей в огненной пыли Переговариваются Драконы. И в позвоночнике, древних рептилий Память проснётся, и разум мятущийся Сам не поверит, что мы говорили На языке естества и могущества. Плечи откликнутся памятью крыльев, Дрожь отзовётся гулом огромным, Стану Драконом, как пращуры были, Стану Драконом — и выйду из дома! Вдох мой наполнится гулом и ветром, Свет полоснёт от избыточной силы. Стены? Дороги? Не знаю об этом. Лишь бы пространства для крыльев хватило…

Драконы вечны, как вечны звёзды, Как вечны небо, земля и воздух, Как вечно солнце над краем крыши, И как под полом бессмертны мыши. Они реальны — восторг и ужас, Как будто пламя, горящее в окнах И призрачны, как отражения в лужах, Как тени птиц на дорогах мокрых. Никто не верит, пока дыханье Души ожогами не коснётся, Пока и сам ты не выдохнешь пламя, И превращение не начнётся.

Я купила серебряного, в пятнах света, коня. И копыта, как раковины… Перестук, перезвон… Он косился испуганно, сторонился меня, Я боялась — исчезнет он, словно утренний сон… Ни седла, ни попоны нет… Недоуздок из трав… Взгляд его фиолетовый отражает звезду… Я шагаю испуганно, словно что-то украв, Как цыганка, Серебряного веду в поводу… Имя мягко придумалось, прямо к шкуре легло! Ну конечно — Серебряный! Он ушами прядёт… И ещё он, наверное, не ходил под седлом — И ни с кем не делил ещё свой свободный полёт. Он идти соглашается по асфальту со мной… И по льду, и по крошеву прошлогодних снегов, Светлой гривы касаюсь я… Воздух пахнет весной, Воздух пахнет надеждами и струится легко. Вдоль дорог, вдоль оставленных у обочин машин, Сквозь поток нескончаемый беспокойных людей, Мы идём, не торопимся. Мы совсем не спешим, Осторожно обходим их, словно взрослый — детей. Вот дойдём мы до облака, что за краем домов, Вот тогда и попробуем: каково это — вскачь! Конь уже доверяет мне, и, как в лучшем из снов, В ухо мордой мне тычется… Щит от всех неудач.

Отвага во взоре и меч наготове, И конь белогривый под Рыцарем смелым… А Дева… Затмила б Луну наготою, Когда обнажиться бы вдруг захотела. Прекрасная Дева, как водится, — в башне. Грустит у окна, вышивает узоры. А Рыцарь достойный — герой бесшабашный, От скуки, уж точно, спасёт её скоро. И гордая надпись «Свободу Принцессам!» Эфес и забрало его украшает… А Дева следит из окна с интересом, Процессу Принцесса отнюдь не мешает… И, в облаке пыли, пропахшие потом, Скакун норовистый и всадник бесстрашный Мечом и копытом по крепким воротам Ударили так, что подпрыгнула башня. Убрались с кудахтаньем глупые куры, Описались белые овцы от страха, И пёс в конуре приберёг свою шкуру, Решил под копыта не лезть и не гавкать. И скуки, конечно же, как ни бывало! Глаза загорелись у Девы Печальной: — Ах, Доблестный Рыцарь, — Принцесса сказала, — Не соблаговолите ль на чашечку чая? Их взоры скрестились, как острые шпаги, Как меч с наковальней, как молот с подковой, И Рыцарь лишился двух третей отваги, В подпруге запутался вдруг бестолково. А дева ещё посильней улыбнулась, И Рыцарь обмякнул, навеки повержен, В руке его ручка дверная согнулась, И он покраснел и неловок, и нежен… И был он отправлен в хрустальные ванны, Отчищен, отмыт и обрызган духами… В костюме, отглаженный, как деревянный, Поднялся он в башню с вином и стихами. А Дева прекрасная чай разливала, Служанки безе подносили и фрукты… — Корицы достаточно? Чаю не мало? А Рыцарь не знал, куда деть ему руки. «Ну что ж за болван… — заскучала Принцесса, — Краснеет и мямлит, и вазы роняет… А где же весёлый брутальный повеса, Что огненным взором и смехом пленяет?..» Ах, влюбится Дева в того, кто при встрече Красив, остроумен и недосягаем… Кто не замечает — тот будет замечен, И кто равнодушен к ней — тот почитаем… Она покосилась в окно ненароком, Зевнула, изящно ладошкой прикрывшись… Но — нет: не пылит, опустела дорога, И Рыцарей больше не шлёт ей Всевышний… И в чайной посуде — печальный осадок. И — вежливо — Он и Она попрощались… Наверное, чай был избыточно сладок… Ах… если бы Рыцари меньше смущались! Ах, если бы Девы прощали влюблённым Невнятную речь и нелепые жесты — Значительно чаще бы, определённо, Принцессы бы мерили платье невесты…

За лесом, где сосен качаются кроны, Принцессы живут, колдуны и драконы, Сверкают на солнце высокие башни, Пегас у ворот отдыхает домашний, Ведут к облакам голубые дороги И прячутся в зарослях единороги. Тропинка туда может только присниться, Но знают дорогу волшебные птицы. Просторные взмахи сиреневых крыльев Зовут из квартиры, где тесно и пыльно. Смотрю я с балкона на птиц и драконов, На мир колдовства, где другие законы… И думаю: «Что же возьму я в дорогу?.. Наверное, хлеба для единорога, Возьму с собой спальник, консервы и спички, И фляжку хлорированной водички, «Прикамский бальзам» для дракона в подарок, Фонарик, топорик и свечки огарок… Волшебную палочку — там раздобуду: Их там, говорят, словно грязи, повсюду… Ещё приключений там — в день — по пятнадцать! Их столько, что даже устанешь пугаться… Взять, что ли, с собой пузырёк валерьянки?.. А лучше — пол-литра в небьющейся банке. Наверное, нужен там кот говорящий… И конь… И кольчуга… И меч настоящий! Я думаю — выдадут всё на границе: К чему понапрасну сейчас суетиться?.. Ой! Чуть «Нескафе» не забыла и сахар! Готовить напиток от сна и от страха… Ну, так. Вроде, всё… Посижу на дорожку… Я всё же, чего-то волнуюсь немножко…»

Рыжий клоун под осенним дождём Шёл, совсем не замечая весны, Мокла яркая жилетка на нём… Пели птицы — не нужны, не слышны. И светило солнце всем — да не всем… Шёл он словно среди серого дня. Рыжий клоун поседевший совсем, Словно выцвел, словно весь полинял. Но привычно потешались над ним, Благодарно улыбались ему. Не смеялся только клоун один, Было грустно лишь ему одному. Все он шарики уже раздарил, Все цветы и все слова растерял. И в душе погасли все фонари, День пришёл, да не настала заря. Просто сказочник ему рассказал, Что у сказки будет грустный конец, И что жизнь его — всего лишь вокзал, И что нет вокруг счастливых сердец. Ну конечно, этот сказочник врал! Кто ж не знает, что рассказчики врут?! Только радость он зачем-то украл, И весёлую разрушил игру… И не может клоун мысли собрать, И не может слёзы остановить… Это жизнь была его — не игра… Эта тонкая, непрочная нить…

Старая Большая Рыба Никогда не плачет. Словно каменная глыба Свои мысли прячет. Словно целый синий остров… Ветер берег гладит. Не нырнуть ей глубже просто — Глубины не хватит. На спине её — закаты, Небо с облаками… И ветра штормов косматых Спят под плавниками… И Драконы, и легенды, Горы, люди, звёзды, Рек серебряные ленты, И дома, и гнёзда… Никому не скажет Рыба, Что недавно море Словно лошадь встало дыбом В голубом просторе, Что волной до звёзд достало, Горизонты смяло, Потому что Рыбе стало Места очень мало! Уплыла на небо Рыба — На большое небо. Где нырять ещё смогли бы Горы, словно нерпы! Где ликуют и смеются Рыжие кометы, В чёрных реках, словно блюдца, Плавают планеты…

Во сне я стояла на палубе, И брызги летели. Ещё бы чуть-чуть — и упала бы Я в море с постели! В руках — белоснежная рыбина, Вся в радужных искрах Змеиными билась изгибами До ужаса близко. Я утром почти её видела— Чудесную рыбу… В реальности — странное видео: Багамы? Карибы?.. Но к полудню сны растворяются В житейских заботах, И радуги все заменяются Обычной работой. Но я её встретила! Встретила Опять в магазине. Она меня тоже заметила Зрачком своим синим. В аквариуме, огромная, Она — как в стакане… Такая спокойная, скромная… А я-то — руками Держала её, как драконицу Над пеной летящей… Опять захотелось дотронуться До тени скользящей. Змеиная, лунная, странная… Написано: «Не продаётся». Плыла меж стеклянными гранями, Как в тёмном колодце… А я-то, смешная, не верила В подобные встречи! И страшно: кто встретит теперь меня Сегодня под вечер?!.

Незадолго до рассвета У поверхности реки Босиком гуляет лето, Сняв зелёные носки. Рыба в тишине струится, Притворяется, что спит. Притворяется, что снится — Ничего не говорит. Я смотрю с моста на Рыбу. Рыба смотрит сладкий сон. — Рыба, Рыба! Вы могли бы Переплыть за горизонт? Рыба плавниками в звёздах Еле слышно шевелит И раскачивает воздух У поверхности Земли. Наконец, она смеётся И ныряет в облака, Где из лунного колодца Начинается река. Молодец какая — Рыба! Уплывает налегке, Её лунные изгибы Отражаются в реке. Я нырну за нею следом, Вдоль по Млечному пути. С неба сброшу в речку кеды — Всё! Теперь их не найти.

Лето зевает… Зелёные кудри Спутались, где-то совсем пожелтели. Нос конопатый пыльцою не пудрит, В тереме стелет лениво постели. Стелет постель Земляничным Котятам, Рыжим Котам бесподобных Закатов, Спать отправляются Запахи Мяты В комнату летних дневных ароматов… Стелет постели Дождливым Собакам — Ярким, лохматым неистовым Грозам, Стелет постели Ромашкам и Макам, Нежным Фиалкам и бархатным Розам. Тихо Июньский Щенок засыпает, Сонно вздыхают Ночные Зарницы, Сну даже Ветер и тот уступает… Осень… А Лето само себе снится…

Стайками солнечных рыбок узкие листья сверкают. Ива ветвями колышет: сама — и волна, и рыбёшки… Ветер волну поднимает, ветер играет мальками… Пятнышки света под ноги лето зелёное крошит. Лето гуляет по иве, словно по речке прохладной. Лето болтает ногами, сидя на веточке гибкой. Ива течёт и сияет, иве легко и отрадно — Тонкая, нежная речка, с ласковой тихой улыбкой. Рыбки, беспечные рыбки — плещут, качаются листья. Ива — живительный омут, мягкой прохлады касанье… Лето купается в иве… Счастливо просто немыслимо! Милое, глупое лето, с ветреными волосами…

Сколько света накопили деревья! Под задумчивым темнеющим небом Освещают города и деревни, Чтобы как-то продержаться до снега. Чтобы пасмурные дни освещались Разноцветными шальными кострами, Чтобы празднично мы жгли и прощались, Не жалели унесённых ветрами. Отпускали бы, с улыбкой, как листья, Всё на свете, вплоть до жизни и счастья… Осень празднует светло и неистово! От чего ж и нам теперь огорчаться?.. Принимая, отпуская, светлея, Улыбаются потерям деревья… Просто радуясь, листвы не жалея, Освещают города и деревни.

Почему ты цветёшь, одуванчик? Ты что, идиот? Неужели не слышал, что засуха будет опять? Почему ты легко семена провожаешь в полёт? Мир ужасен, пойми, бестолковый! Попробуй понять. С неба падают птицы, горят на востоке леса. Обещают холодную осень и слякоть зимой. Ты чему улыбаешься? Видишь: в сарае — коса, И удачу ни в жизни не выиграть, ни в казино. Почему ты смеёшься? Что хочешь ты этим сказать? То что ты идиот, мне понятно, но где тут подвох? Почему от жары ты не вянешь в бессильных слезах? Неужели считаешь, что мир твой несчастный не плох? Но летят и летят, и летят, и летят семена… И приходит весна за зимою, и солнце над Миром встаёт. Если ждёт одуванчик, приходит, приходит весна. Если ждёт одуванчик, приходит она, настаёт.

Свет вечерний тихий-тихий, И кузнечиков не слышно. Цвета спелой облепихи Замер воздух неподвижный. Пух бесшумный, растворяясь В невесомости ленивой, Словно свет распространяясь, Вдаль летит неторопливо. Свет и сам, как пух осенний Спелого чертополоха Мягким дымом гасит тени И ложится легче вздоха. Тёмный лес — в пушистом свете. Нет ни звука, ни движенья. Изумлённый замер ветер. Тишь — до головокруженья. Что-то происходит с нами Так таинственно и нежно, За пределом пониманья, Невесомое, конечно.

Как прохладная вода обнимает… Как малиново вздыхает дорога… Я — бесцельная, живая, немая, Окунула в пруд гудящие ноги. И мальковая, щекотная стайка… И стрекозы, и поля иван-чая Из божественно-ленивой мозаики — Совершенны, бескорыстны, случайны. Водомерки… На угоре — душица… Вдруг — за лесом, словно лету в награду, Прокричал петух… Малина пылится… Придорожная, ничья, без ограды.

Я проигрываю траве, Этой силище беззащитной, Войску солнечных, чистых кровей Безнадёжную тихую битву. То, что скошено — поднялось, То, что вырвано — лезет бесстрашно. Кирпичи прорастает насквозь Листик тоненький, нежный, отважный… И — по пояс нетронутый лес! Зелень сочная листья топорщит. Огород захлебнулся, исчез — Он на дне этой радостной рощи. Словно тут не ступала нога Человека… Рука — не полола! Словно тут зарастало — века! Лебеда да пырей — частоколом. Что-то сил не хватает уже… И не весело биться с природой… Год от года — свежей и свежей Лебеда моего огорода…

Я — трава. Ну какая, ей-богу Есть ответственность у травы? Я расту, окаймляю дорогу, Лезу в гору, ныряю во рвы. Прорастаю сквозь хрупкие камни, Пью дожди, выгораю в жару. Ни забота ничья не нужна мне, Ни могила, когда я умру. Только кажется мне, я — бессмертна, Что, растоптана диким конём, Вновь взойду и нежна, и несметна, Вновь вернусь вслед за льдом и огнём. Мне не ведома речь и границы, Языки, государства, мораль. Полководцев пустые глазницы Я скрываю от неба, как встарь. Чтоб со мной говорить, бесполезны Человечьи смешные слова. Тайна жизни моей — бессловесна. Я — трава. Я — простая трава.

Словно искры, опавшие листья летят. Формы яблок, с деревьев срывается свет, И по лесу рассыпался в форме опят, И у девочки хвостики — формы комет. Ярко-рыжей коровой приходит закат, Золотистым окошком осина горит, Засыпает котёнок светло на руках — Жарко топится печь у котёнка внутри. Формы света бесчисленны, словно трава. Да и травы — проросший из семени свет. И деревьев роскошный цветной караван — Самый верный, пожалуй, о свете ответ. Свет глаза закрывает, когда ты уснёшь, И уносит рекой отражения снов, Прорастает в пшеницу, вливается в рожь И пытается форму найти среди слов. Мы не просто энергией Солнца живём — Мы являем собой прорастающий свет. Можем мы и не знать, и не думать о нём… Не священного — нет. И не светлого — нет.

Праздник солнечных облаков У сияющих тополей. И взлетают пушинки легко, И — метель! Словно мы в феврале. Так доверчиво и светло, С тайной радостью на душе, Пух летит в ветровое стекло, И трава побелела уже. Ветром катятся колобки, Завихряются от машин, Ускользают от взмаха руки, Уворачиваются от шин. Проявляя пространство кругом, Намечая до неба маршрут, То парят, то несутся бегом, То на листьях пушисто уснут. И полётом пропитанный день — Как лекарство, как будто — вино, Как на синее небо ступень, Где счастливым быть разрешено.

Цветок иван-чая качается На склоне холма, за крапивою, Пушинками с ветром встречается И празднует встречу счастливую. А ветер — не ветер — а пёрышко! Летит — не летит — поднимается! И льются пушистые зёрнышки, И льются, и вверх выливаются. Откуда их столько?! Сияние Их нимбов, парящих доверчиво, Стирает легко расстояние До сердца, до неба, до вечера… И вечер становится таинством, Великой безмолвной мистерией. Цветок постепенно расстанется С корнями, почти что — с материей. Возносятся звёзды вечерние… И каждый момент продолжается Молочное это свечение — Галактика наша рождается! На склоне цветущем, за дачами, В пушистом младенчестве, звёздочки Глаза раскрывают щенячие, И светят их ясные мордочки.

Безумная щедрость: избыточно листьев, Избыточно яблок, избыточно снега, Не счесть в океанах мальков серебристых, Избыточно первых весенних побегов, И рвущихся к жизни из тесных скорлупок, Бессчетны попытки людей и растений Успеть расцвести и исчезнуть без звука За время, пока удлиняются тени. И вновь семена упадут изобильно, Растает в земле вековая усталость, И сердце забьётся так жарко и сильно — Я снова вернусь, как всегда возвращалась. Глаза раскрывает в овраге подснежник, С доверием к жизни, с доверием к смерти… Он снова вернётся и юный, и нежный… Он снова вернётся, уж вы мне поверьте!

Нужно уметь ждать. Не ковырять бутон. Не торопить жизнь, спрятанную в цветке. Просто тихо сидеть, лапы прикрыв хвостом, Слушая, как река плещется вдалеке, Слушая, как плывут по небу облака, Слушая, как звенит скошенная трава… Нужно уметь ждать, взглядом касаясь слегка Того, что должно уйти в радугу или в слова. Нужно расправить усы, уши слегка прижать, Чтобы не оглушил в раковинах прибой… Можно даже уснуть… Так неподвижно лежать, Чувствуя тонкую связь неявленного с тобой. Сбудется круговорот огненных лепестков! Нужно уметь ждать, не убегать, скуля. Бутон раскрывается сам — ярко, прозрачно, легко. И с ним расцветает вся доступная взору земля.

Если свеча горит в темноте, ну а рядом нет Никого, кто смог бы увидеть её сияющий свет, Если рядом дыра, отсутствие, пустота, И нет ни пылинки, ни вздоха, ни высохшего листа — То свет не способен будет пространство вокруг зажечь, И не услышанной в бездну провалится яркая речь, И будет рядом такой же мрак, какой вдалеке, И свет исчезнет со скоростью света, водой в песке Будет просачиваться, искать видящие миры… Но некому видеть — и он невидимый до поры. Нужно, чтоб кто-то рядом подставил свою ладонь, Чтоб свет в неё носом уткнулся, как огненный конь. А рядом с огнём ты сам становишься освящён, Во что-то прекрасное ясным огнём посвящён. Теплом оттолкнувшись от глаз твоих и от рук, Свет создаёт легко освещенный и видимый круг… Старое кресло и плед, и кофейник, и дремлющий кот — Тоже включаются в огненный круговорот. Ну а если свеча одна, то она и за сотню лет Не увидит ответ на её покидающий свет…

Всё черней деревья, яснее даль, Всё прозрачней воздух, темней земля, Всё невыносимей звенит печаль, Ветви тянут струнами тополя. Лес давно очистился от листвы. Ожиданье света сведёт с ума. Семена упали. Поля пусты. И звенит натянутая струна. Но звездою первой на чёрный лес Упадёт прохладная тишина. Полетит, опустится свет с небес, Станет боль невидима, неслышна. Облака опустятся, облака, Засияет белым пушистый день, И, как свет, летящий издалека, Лёгкий снег утешит земную тень… Облака опустятся на леса, На поля опустятся, на дома, Завершится чёрная полоса, В воскресенье утром придёт зима.

Снег так летел, что тишина, Ошеломлённая паденьем, Оглядывалась с изумленьем На лес, машины и дома. Снег так летел, что целый Мир, Укрытый мягким, тихим, белым, Замедлился, умолк несмело, Оторванный от шумных игр. А снег всё падал, оглушал Деревья, тротуары, крыши… И становилось тише, тише, И каждый тишиной дышал. И голоса людей, машин В пространстве белом умолкали, Терялись лишние детали, Ненужные в такой глуши.

Мы живём в середине зимы. Там у нас и дела, и дома. Остальное — всего лишь — сны. Скоро будет опять зима. Скоро, скоро приедем домой И заварим покрепче чай… Мы обычно живём — зимой. Просто вышли мы невзначай. Ненароком открыли дверь — Полыхнуло зелёной листвой… И обратно вернулись теперь С непокрытою головой… Погуляли — и хватит. Дожди Пролились по зонтам и по нам Впереди снега, позади… Возвращаемся к светлым тонам… Чёрт с ней, с этою суетой… Заметёт все дороги снег. Успокоится воздух пустой, Остановится нервный бег.

Сыплет! Сыплет! Белым! Белым! Белым вихрем снег летает! Что темнело и чернело — Заметает! Заметает! Воздух кружится, танцует, Снег — на ветках, на травинках, Пёс бежит — следы рисует На расстеленной тропинке. А следы — пропали снова! Снова — белая дорога! Снова — белая основа! Для следов — простора много! Укрывает снежной стаей Каждый след и каждый камень! Даже если снег растает — Мир танцует вместе с нами. Мы с собакой, со следами, С воробьями и дорожкой Кружим в утреннем буране, Ошалевшие немножко.

Дует ветер безжалостный северный, Ветви в небе чернильном качаются. Продувается куртка серая, Шапка тонкая продувается. По спине — леденящая изморозь, А по снегу — позёмка наждачная. Ветер, словно фанатик неистовый, На охоту несётся удачную. Он стереть меня хочет, вытравить. Рвёт тепло, отнимает уверенно. Ветер — северный! Мне не выстоять! Для него — даже время — не меряно. Для него — и законы не писаны! Захотел — и летит себе, бесится. Не нужны ни дома и ни пристани — Он там с крыльями не поместится. И — с размаху — о двери железные — Только гул пойдёт — он ударится. Добралась, наконец, до подъезда я, Увернулась от бешеной палицы. Лифт спасает меня окончательно, Дом раскроет объятия тёплые… Как на кухне у нас замечательно! Как ужасно за чёрными стёклами! Дует ветер с безжалостной силою, Ветви в небе чернильном качаются… «Беззащитное дерево милое!» — Вдруг душа моя опечалится… В темноте промерзающей — дерево… Леденеет до сердца продрогшего. Его гложет, как кость, ветер с севера… Не уйти ему, что же хорошего?! Не укрыться в тепло и в ласковость, Кружку чая не взять горячего… Ветер может ломать его, властвовать, А оно не сбежит и не спрячется! Мне не видно несчастного дерева — Окна смотрят на южную сторону. Сильный ветер дорос до стерео, Бьётся, кружится чёрным вороном. Чай вскипел. Борщ готов обжигающий… Где там книга про странствия дальние?.. Про какой-то мороз ужасающий, Про какие-то судьбы печальные…

Облака над двором — абажуром. Свет от ламп, фонарей, от машин Укрывает, как рыжая шкура Двор ночной. А кругом — ни души. Все по кухням, за чаем, в постелях, Исчезают, торопятся спать. Я — в оранжевой таю метели, «Как светло!» — удивляюсь опять. Рыжий снег в фонарях не иссякнет, Льёт и льёт, как из душа вода. Двор от снега утихнет, обмякнет… И любая снежинка — звезда! Звёзд нападали целые горы. Всё безумней прогулка моя. Угловатый расплавился город В снежном танце ночного огня. Где вы, чёрные, синие тени? Воздух кружится, словно шальной. Полон двор незнакомых растений, Двор — не мой. Двор вообще не земной. Я, наверное, тоже другая… Может быть, не совсем человек… Я ладонь поднимаю… Я знаю, Что пойдёт из неё рыжий снег.

Тропинки заледенели. Тропинки в лесу — грохочут. А тихие тёмные ели Неслышно готовятся к ночи. Бегут по тропинкам дети, Шуршат их комбинезоны, И низкое солнце светит Последним лучом сквозь кроны. Восторженно лает собака, И гулкое яркое эхо Ныряет меж сосен без страха, За взрывами детского смеха. День тает, уходит по кромке… Проносятся лыжники лихо, Так весело, быстро и громко… А в кронах заснеженных — тихо. И тихие-тихие звёзды На землю летят осторожно. Недвижим темнеющий воздух, И холод стоит невозможный. И звуки совсем не мешают Бесшумности старого парка… Собаки бегут с малышами — Им жарко.

Выпал снег. Значит — всё хорошо! С неба сыплет ещё, и ещё… Выпал снег, закружил, полетел… Пролетел этот год… На плите Чайник белый победно свистит, Почему-то легко на душе… Ну а снег всё летит и летит, По колено сугробы уже. И светло… Слава Богу — светло! Все печали мои замело.

Деревья расслабились. Небо плывёт акварелью. Декабрь на излёте, а в воздухе пахнет весной. И кажется — март, и всего пара дней до апреля, А там уже — солнце, зелёные листья и зной… Пока лишь растаял на тоненьких ветках серебряный иней, И хрупкость морозная звоном сорвалась с берёз… Но жесткость ушла из застывших, безжизненных линий, И ветер, как льдинки, унёс эту жесткость, унёс… Деревья танцуют, качаясь почти не заметно, И память о лете, как сон на ветвях шелестит. Декабрь на излёте… Но птицы светло и победно Поют… А ветрам ещё целую вечность до марта мести… И синим, продрогшим, бездомным бродягам-метелям Ещё заметать, засыпать по колено дома и стволы, Ещё расстилать белым саваном щедро просторы-постели… Но память сквозь снег прорастает наивным побегом травы…

За день до марта по синей дороге, По переливам скользящего света В лес захожу… У весны на пороге — Роскошь пушистая снежного пледа… Синие-синие, ярче, чем небо, Вдаль убегают звенящие сани. Небо поёт, отражаясь от снега, И колокольчик звенеть не устанет. Звон затеряется в белых берёзах, Жёлтым туманом и розовым дымом. Мягко сияет божественный воздух, Самый насущный и необходимый. Нет, не догнать мне далёкие сани… Не рассмотреть белоснежную лошадь. Синие тени скрипят под ногами… День — просто сказочный, просто хороший. И прибежала собака навстречу, Светло-молочная, с радостной мордой… Будет наполнен блаженством и вечер — Нос у собаки и мокрый, и добрый. Всё убегает… Но радость осталась! Звон от саней — колокольчик на сердце. В свете берёз я сегодня купалась… В свете собачьем ходила я греться.

Я ходила попрощаться со снегом… Скоро он совсем растает, как не был. И подснежники прощальным приветом Промелькнут метелью нежной юной… До свиданья, снег! Пока! Скоро лето. Тополиным пухопадом в июне Ты напомнишь о себе, а сегодня — Ослепительные синие тени, Солнце прыгает по ним, как по сходням, Тают льдинки предпоследних мгновений… Лес ручьями и синицами полон, Снежно-синий неба высится полог…

Солнце шуршит в ушах, Лужи хихикают, И у меня душа Тоже чирикает. Ветер промок насквозь — Вот же, влетит ему! Сосулек срываю гроздь, Радуюсь ритму. А ритм, сумасшедший, бьёт В Солнце, как в бубен. Воробушек, глупый, пьёт Радость из буден. Что же вам нужно ещё?! Двери — раскрыты! Весна не берёт в расчёт Времени свиток. Весна не берёт в расчёт Все ритуалы. Кровь моя в жилах течёт Речкою талой. Солнце моё! Танцевать Буду и плакать! Любимого целовать, Сосульками капать! К Чёрту — все рубежи, Планы, работы! Солнечно речка бежит, Плавится лёд и Солнце в ушах шуршит, Может, я — птица? Ай! Просто счастье спешит Во мне раствориться!

Кошки ходят аккуратно, Очень-очень аккуратно! Аккуратно наступают серой лапкой в белый сахар, Перешагивают кофе, И усато-гордый профиль Застывает над тарелкой, без единой капли страха. Кошки ходят аккуратно, Очень-очень аккуратно, Грациозно и спокойно залезают на гардину И по шторам аккуратно Опускаются обратно, И волною выгибают гуттаперчевую спину. Обтекают плавно вазу (Удовольствие для глаза!), Не спеша переступают через крошки, осторожно, Мягко-мягко на носочках, Аккуратно очень-очень На железный лист проходят, думая, что он надёжный… Кошки ходят аккуратно… Очень-очень аккуратно! Только лист, а следом — чашка, падают под жуткий грохот! На испуганную кошку, Рассыпая на пол крошки, И опять всё затихает. Значит, всё не так уж плохо… Значит, снова любопытно: Что там крышечкой прикрыто? Значит, снова кошки ловко прыгают на спинку стула. Им ужасно интересно: Что там пахнет так чудесно Грохот стих… И совесть тоже, тем же ветром с кошек сдуло.

Кошки спят, когда хотят. Даже днём, бывает, спят. Кошка спит, когда захочет. А захочет — спит и ночью. Человек с утра встаёт И, конечно, устаёт! Глупый, мечется, кружится И до ночи не ложится. Целый день с утра зевает И, как жить, не понимает. Кот побегает — и хватит, И ложится на кровати. Кот устанет — и приляжет, Хоть там день, хоть утро даже. Копит силы умный кот. Человек — наоборот: Даже если он устанет, Отдыхать он днём не станет! У него кругом — работа До двенадцатого пота. И, в итоге, кот под утро Встанет бодрый, встанет мудрый. Кот под утро — полон сил, Человек — невыносим! Кот с утра всегда прекрасен, Человек с утра — ужасен. Кот с утра играть стремиться, Тратить силы, веселиться. Потому что спит как надо, А не пашет до упаду, Потому что — умный кот. Человек — наоборот.

Я решила выпить кофе, посидеть на кухне с книжкой. И достала я баранки, даже масло я достала, Чтоб уж точно было вкусно… Может, масло — это слишком, Только сливочное масло никому не помешало. Но зато мешают кошки: так и носятся по креслу! А что в кресле я и книжка, кофе и баранка с маслом — Им нисколько не мешает! Им носиться интересно. Их никак не успокоить — им носиться распрекрасно! Что же! Я хитрее кошек: открываю в ванной воду — Пусть они сидят и смотрят, как вода стекает струйкой… Так и есть! Примчались обе, и таращатся две морды Удивлёнными глазами, как я снова мою руки. Набрала я в ванне лужу, принесла туда игрушки: Мячик маленький зелёный и кусочки пенопласта, И обломанную ложку, и пластмассовую кружку, И всплывающую крышку, что не тонет без балласта. Замечательно играли я и кошки больше часа! Воду делали теплее, колбасу на дно бросали, Доставали лапкой крышку и обломки пенопласта, Мячик, сломанную ложку — нюхали: не колбаса ли? Остывала кружка с кофе, пустовало в кухне кресло, На столе забыта книжка… Всё спокойно и красиво. Отвлекать водою кошек я придумала чудесно! Не мешают кошки в кухне! Всё же, разум — это сила.

Ветер пылью мягко стелет по тропинке под ногами, И прохладный подорожник, как собака, лижет пятку, А за трактом, за полями, за плетнями и лугами Ярко-рыжая корова в лес уходит через грядки. Молоком и небом пахнет и тепло и шумно дышит, И шагает по картошке, по капусте и по луку… Золотой подсолнух взглядом проводить корову вышел, И протягивает листья, как протягивают руку. А корова красной, красной головой своей качает, И печальными озёрами коричневого света Ни на что вокруг не смотрит, ничего не замечает, А вокруг неё качается ромашковое лето. И кузнечики смолкают, а потом стрекочут снова, Начинают ещё громче, ещё радостней стрекочут. Мимо них горою тёплой продвигается корова И за гору горизонта, словно солнце, канет к ночи. Вот ступает по морковке заострёнными ногами, А потом — в дыру в заборе, через клевер, через мяту… И по ласковой дороге мимо поля со стогами, Так прекрасно и печально пламенеет на закате. В лес зелёный, птичий, хвойный, земляничный, полусонный Входит рыжая корова, и на огненную шкуру От седых и тёмных елей тени падают узорно, И текут по гладкой шерсти тёмно-синие фигуры И таинственные письма, и таинственные знаки, И уму непостижимые скользящие намёки… И идёт она по хвое, ни под солнцем, ни во мраке — Бесконечно совершенна, бесконечно одинока.

Хотите, чтоб дома жил Будда? — Купите на рынке кота. Глаза его жёлты, оттуда Посмотрит на Вас Пустота. Блаженное равнодушие Рыжей усатой души. Дела отложите ненужные И поучитесь жить. Часами он медитирует, Глядя на рыжий хвост. Друзей не терзает лирою — Он не настолько прост. Он просит у Вас подаяния, Внутри оставаясь Царём, Все Ваши страданья-метания Он в марте оставил своём. Вокруг суета затихает. Он — Дзен. Он — спокойствия глыба. Куда Вам за ним со стихами! Почистите лучше рыбу!

Солнце утром зевает И сидит на окне, Новый день нагревает, Улыбается мне. Восхитилось лимоном, На стакане блестит, И котов беспардонно, Лучезарно слепит. Кошки луны прижмурят И впитают тепло, На тот день, когда хмурый Дождь ударит в стекло, На тот случай, где тучи Соберутся стеной, Нужно солнцем получше Пропитаться весной. Зарядить батарейки Разноцветных котов, Их тела — телогрейки Полосатых цветов… Чтобы в пасмурный вечер, Кот мурчал и мурчал, Чтоб светился навстречу, Чтобы песней встречал. Чтоб глазами котейка Освещал темноту Зарядить батарейки Нужно утром коту.

Ах, как пахнет пузико у Щенка! Словно кружка тёплого молока. Это запах радости и добра, Счастья, сонно-ласкового с утра. Поперёк подушки лежит-сопит. Тише, осторожней — собака спит! И Хозяин крючится на боку, Чтоб удобней было лежать Щенку. А Щенок, когда Человек уйдёт, Голову на тапки его кладёт И вздыхает грустно, не хочет есть, Или вовсе в шкаф норовит залезть. И не манит запах его и свет, Если рядом с ним Человека нет… И бесценен стал Человек, и свят На щенячий честный и ясный взгляд. А на взгляд Человека, ценней Щенка, Вряд ли что-то сыщется, наверняка. Вот Щенку скажите: «Хозяин пьёт. Поступает часто, как идиот.» А Щенок — только вертит смешно хвостом. Он в Хозяина верит на все на сто! Он душой в Человека проник, пророс, Этот маленький, в общем, невзрачный пёс… А душа Человека, она в Щенка Проросла, как дерево в облака. А душа у Мира… Она — одна! Как Щенок, доверчива и нежна. И рождается с каждой травинкой вновь, И зовётся просто она — Любовь.

Смолоты зёрна, и бархатный запах горячего кофе Вытеснит мысли и время, и станет нирваной на вдохе… Слышишь? Собака лохматую морду под руку толкает? Чувствуешь? Сердце пломбиром умильно, счастливое, тает… И у тебя на ладони — ключи в бесконечность блаженства, В мире, который далёк от идей совершенства. Ты ведь не думаешь, нет, что твоя идеальна собака? Сам ты — не ангел, она тебя любит, однако… Ну а представь, что любовь не лучом одиноким сияет, А равнодушно, как Солнце, пространство вокруг озаряет. Если ты счастлив при взгляде на пса, что ты искренне любишь, Мир полюбив, ты стократно счастливее будешь! Жалко, что этот проект нереален, как все остальные… И не убрать из души убеждений решётки стальные. Как полюбить непутёвых соседей сквозь пьянки и крики, и драки?! — Солнце?.. Иисус?.. Нет, хотя бы душой дорасти до соседской собаки. Видишь? Учитель стоит и хвостом непрерывно виляет… Любит он этих придурков и, глупый, надежду вселяет…

Собачья любовь и верность так явственна, так безмерна… Её невозможно не видеть: она до того большая, Что кажется, заполняет пространство вокруг собаки На многие километры… И ей человек счастливый готов подарить всю душу! Он в нос её мокрый целует, рассказывает про невзгоды… И долгие годы собака без устали жизнь освещает И делит огромную радость своей безыскусственной жизни. О, нет! Я не стану спорить об этом священном и светлом… О том, что собаки способны Любить… Но откуда мы взяли, что эта любовь — уникальна? Что только хозяина может любить бескорыстно дворняга? И в стае, где нет человека, утрачивают способность Любви и собаки, и волки?.. И разные птицы, и звери?.. Мы просто не видим, не слышим, Не чувствуем их и не знаем Насколько любить способны друг друга (не человека!) Лесные далёкие звери. Не видим мы, как они плачут, заботятся друг о друге, Как в зимних лесах выживают, как делятся необходимым. Способны мы только увидеть Когда нас самих обожают… А если кота любит кошка — Мы кошку посадим в коробку и сплавим беднягу на дачу… А после подыщем другого — породистого, с родословной. И так же поступим с собакой, считая, что чувствовать можно Святую любовь к человеку, а всё остальное — не важно И, попросту, не существует. И нам неудобно верить, Что звери друг друга любят. Что любят друг друга птицы, Что, может быть, даже деревья не отбирают солнце Летнее у соседа, а с нежностью переплетают Зелёные тёплые ветви…

Позабыт-позаброшен щенок на подушке. И не гладят его уже двадцать минут. И не чешут давно ни животик, ни ушки, Не берут на прогулку и есть не зовут. Он лежит, как собака, покинутый всеми. Засыхает под носом кусок колбасы. За окном начинается дождик осенний. От обиды обвисли и хвост, и усы. А хозяин проходит, такой равнодушный… И садится за комп… И налил себе чай… Ты ж — как мусор — лежи с колбасой на подушке! Не погладил… А ты тут валяйся, скучай! И щенок полумесяцем карим косится — Равнодушию есть же какой-то предел! Не спросил: «У-ти, Солнышко! Что тебе, Миленький-Лапонька-Кисонька-Заинька, снится?» Просто мимо прошёл. Даже не посмотрел!!!

Шла собака по деревне, Пела радостную песню. Не о чём-нибудь конкретном, А о том, что просто вечер, Что жара дневная спала, Но хранит тепло дорога, Что кузнечики стрекочут, Облака плывут по небу. Шла собака по деревне, По ухоженной тропинке, По траве, по старым доскам И по мостику в овраге По делам своим собачьим. Нюхала вечерний ветер, Щурилась смешно на солнце И не лаяла на кошку, Что сидела на заборе И стрижей ловила взглядом, И следила за собакой, И прислушивалась к песне, Что звучала и звучала, Тонкой радостью струилась. Так собака громко пела! Во всё сердце, во всю душу! И от этого вечерний Воздух ласково светился. И от этого в деревне Все деревья улыбались, И зевала мирно кошка, И рябина пламенела, И закатными лучами Из окна герань сияла… Шла собака по деревне, Пела радостную песню.