Гром прокатился над лесом, над лугом, Катится грохот над мокрыми крышами, Словно Дракон что-то шепчет подруге. Птицы умолкли, исчезли неслышимы. Гром через стены, до самого сердца, Гром до костей добирается вкрадчиво. Небо пылает и некуда деться, И безопасность под крышей обманчива. Взмахи огромных, с прожилками, крыльев, Грохот. Деревьев качаются кроны. Громче, неистовей в огненной пыли Переговариваются Драконы. И в позвоночнике, древних рептилий Память проснётся, и разум мятущийся Сам не поверит, что мы говорили На языке естества и могущества. Плечи откликнутся памятью крыльев, Дрожь отзовётся гулом огромным, Стану Драконом, как пращуры были, Стану Драконом — и выйду из дома! Вдох мой наполнится гулом и ветром, Свет полоснёт от избыточной силы. Стены? Дороги? Не знаю об этом. Лишь бы пространства для крыльев хватило…

Драконы вечны, как вечны звёзды, Как вечны небо, земля и воздух, Как вечно солнце над краем крыши, И как под полом бессмертны мыши. Они реальны — восторг и ужас, Как будто пламя, горящее в окнах И призрачны, как отражения в лужах, Как тени птиц на дорогах мокрых. Никто не верит, пока дыханье Души ожогами не коснётся, Пока и сам ты не выдохнешь пламя, И превращение не начнётся.

Я купила серебряного, в пятнах света, коня. И копыта, как раковины… Перестук, перезвон… Он косился испуганно, сторонился меня, Я боялась — исчезнет он, словно утренний сон… Ни седла, ни попоны нет… Недоуздок из трав… Взгляд его фиолетовый отражает звезду… Я шагаю испуганно, словно что-то украв, Как цыганка, Серебряного веду в поводу… Имя мягко придумалось, прямо к шкуре легло! Ну конечно — Серебряный! Он ушами прядёт… И ещё он, наверное, не ходил под седлом — И ни с кем не делил ещё свой свободный полёт. Он идти соглашается по асфальту со мной… И по льду, и по крошеву прошлогодних снегов, Светлой гривы касаюсь я… Воздух пахнет весной, Воздух пахнет надеждами и струится легко. Вдоль дорог, вдоль оставленных у обочин машин, Сквозь поток нескончаемый беспокойных людей, Мы идём, не торопимся. Мы совсем не спешим, Осторожно обходим их, словно взрослый — детей. Вот дойдём мы до облака, что за краем домов, Вот тогда и попробуем: каково это — вскачь! Конь уже доверяет мне, и, как в лучшем из снов, В ухо мордой мне тычется… Щит от всех неудач.

Отвага во взоре и меч наготове, И конь белогривый под Рыцарем смелым… А Дева… Затмила б Луну наготою, Когда обнажиться бы вдруг захотела. Прекрасная Дева, как водится, — в башне. Грустит у окна, вышивает узоры. А Рыцарь достойный — герой бесшабашный, От скуки, уж точно, спасёт её скоро. И гордая надпись «Свободу Принцессам!» Эфес и забрало его украшает… А Дева следит из окна с интересом, Процессу Принцесса отнюдь не мешает… И, в облаке пыли, пропахшие потом, Скакун норовистый и всадник бесстрашный Мечом и копытом по крепким воротам Ударили так, что подпрыгнула башня. Убрались с кудахтаньем глупые куры, Описались белые овцы от страха, И пёс в конуре приберёг свою шкуру, Решил под копыта не лезть и не гавкать. И скуки, конечно же, как ни бывало! Глаза загорелись у Девы Печальной: — Ах, Доблестный Рыцарь, — Принцесса сказала, — Не соблаговолите ль на чашечку чая? Их взоры скрестились, как острые шпаги, Как меч с наковальней, как молот с подковой, И Рыцарь лишился двух третей отваги, В подпруге запутался вдруг бестолково. А дева ещё посильней улыбнулась, И Рыцарь обмякнул, навеки повержен, В руке его ручка дверная согнулась, И он покраснел и неловок, и нежен… И был он отправлен в хрустальные ванны, Отчищен, отмыт и обрызган духами… В костюме, отглаженный, как деревянный, Поднялся он в башню с вином и стихами. А Дева прекрасная чай разливала, Служанки безе подносили и фрукты… — Корицы достаточно? Чаю не мало? А Рыцарь не знал, куда деть ему руки. «Ну что ж за болван… — заскучала Принцесса, — Краснеет и мямлит, и вазы роняет… А где же весёлый брутальный повеса, Что огненным взором и смехом пленяет?..» Ах, влюбится Дева в того, кто при встрече Красив, остроумен и недосягаем… Кто не замечает — тот будет замечен, И кто равнодушен к ней — тот почитаем… Она покосилась в окно ненароком, Зевнула, изящно ладошкой прикрывшись… Но — нет: не пылит, опустела дорога, И Рыцарей больше не шлёт ей Всевышний… И в чайной посуде — печальный осадок. И — вежливо — Он и Она попрощались… Наверное, чай был избыточно сладок… Ах… если бы Рыцари меньше смущались! Ах, если бы Девы прощали влюблённым Невнятную речь и нелепые жесты — Значительно чаще бы, определённо, Принцессы бы мерили платье невесты…

За лесом, где сосен качаются кроны, Принцессы живут, колдуны и драконы, Сверкают на солнце высокие башни, Пегас у ворот отдыхает домашний, Ведут к облакам голубые дороги И прячутся в зарослях единороги. Тропинка туда может только присниться, Но знают дорогу волшебные птицы. Просторные взмахи сиреневых крыльев Зовут из квартиры, где тесно и пыльно. Смотрю я с балкона на птиц и драконов, На мир колдовства, где другие законы… И думаю: «Что же возьму я в дорогу?.. Наверное, хлеба для единорога, Возьму с собой спальник, консервы и спички, И фляжку хлорированной водички, «Прикамский бальзам» для дракона в подарок, Фонарик, топорик и свечки огарок… Волшебную палочку — там раздобуду: Их там, говорят, словно грязи, повсюду… Ещё приключений там — в день — по пятнадцать! Их столько, что даже устанешь пугаться… Взять, что ли, с собой пузырёк валерьянки?.. А лучше — пол-литра в небьющейся банке. Наверное, нужен там кот говорящий… И конь… И кольчуга… И меч настоящий! Я думаю — выдадут всё на границе: К чему понапрасну сейчас суетиться?.. Ой! Чуть «Нескафе» не забыла и сахар! Готовить напиток от сна и от страха… Ну, так. Вроде, всё… Посижу на дорожку… Я всё же, чего-то волнуюсь немножко…»

Рыжий клоун под осенним дождём Шёл, совсем не замечая весны, Мокла яркая жилетка на нём… Пели птицы — не нужны, не слышны. И светило солнце всем — да не всем… Шёл он словно среди серого дня. Рыжий клоун поседевший совсем, Словно выцвел, словно весь полинял. Но привычно потешались над ним, Благодарно улыбались ему. Не смеялся только клоун один, Было грустно лишь ему одному. Все он шарики уже раздарил, Все цветы и все слова растерял. И в душе погасли все фонари, День пришёл, да не настала заря. Просто сказочник ему рассказал, Что у сказки будет грустный конец, И что жизнь его — всего лишь вокзал, И что нет вокруг счастливых сердец. Ну конечно, этот сказочник врал! Кто ж не знает, что рассказчики врут?! Только радость он зачем-то украл, И весёлую разрушил игру… И не может клоун мысли собрать, И не может слёзы остановить… Это жизнь была его — не игра… Эта тонкая, непрочная нить…

Старая Большая Рыба Никогда не плачет. Словно каменная глыба Свои мысли прячет. Словно целый синий остров… Ветер берег гладит. Не нырнуть ей глубже просто — Глубины не хватит. На спине её — закаты, Небо с облаками… И ветра штормов косматых Спят под плавниками… И Драконы, и легенды, Горы, люди, звёзды, Рек серебряные ленты, И дома, и гнёзда… Никому не скажет Рыба, Что недавно море Словно лошадь встало дыбом В голубом просторе, Что волной до звёзд достало, Горизонты смяло, Потому что Рыбе стало Места очень мало! Уплыла на небо Рыба — На большое небо. Где нырять ещё смогли бы Горы, словно нерпы! Где ликуют и смеются Рыжие кометы, В чёрных реках, словно блюдца, Плавают планеты…

Во сне я стояла на палубе, И брызги летели. Ещё бы чуть-чуть — и упала бы Я в море с постели! В руках — белоснежная рыбина, Вся в радужных искрах Змеиными билась изгибами До ужаса близко. Я утром почти её видела— Чудесную рыбу… В реальности — странное видео: Багамы? Карибы?.. Но к полудню сны растворяются В житейских заботах, И радуги все заменяются Обычной работой. Но я её встретила! Встретила Опять в магазине. Она меня тоже заметила Зрачком своим синим. В аквариуме, огромная, Она — как в стакане… Такая спокойная, скромная… А я-то — руками Держала её, как драконицу Над пеной летящей… Опять захотелось дотронуться До тени скользящей. Змеиная, лунная, странная… Написано: «Не продаётся». Плыла меж стеклянными гранями, Как в тёмном колодце… А я-то, смешная, не верила В подобные встречи! И страшно: кто встретит теперь меня Сегодня под вечер?!.

Незадолго до рассвета У поверхности реки Босиком гуляет лето, Сняв зелёные носки. Рыба в тишине струится, Притворяется, что спит. Притворяется, что снится — Ничего не говорит. Я смотрю с моста на Рыбу. Рыба смотрит сладкий сон. — Рыба, Рыба! Вы могли бы Переплыть за горизонт? Рыба плавниками в звёздах Еле слышно шевелит И раскачивает воздух У поверхности Земли. Наконец, она смеётся И ныряет в облака, Где из лунного колодца Начинается река. Молодец какая — Рыба! Уплывает налегке, Её лунные изгибы Отражаются в реке. Я нырну за нею следом, Вдоль по Млечному пути. С неба сброшу в речку кеды — Всё! Теперь их не найти.

Лето зевает… Зелёные кудри Спутались, где-то совсем пожелтели. Нос конопатый пыльцою не пудрит, В тереме стелет лениво постели. Стелет постель Земляничным Котятам, Рыжим Котам бесподобных Закатов, Спать отправляются Запахи Мяты В комнату летних дневных ароматов… Стелет постели Дождливым Собакам — Ярким, лохматым неистовым Грозам, Стелет постели Ромашкам и Макам, Нежным Фиалкам и бархатным Розам. Тихо Июньский Щенок засыпает, Сонно вздыхают Ночные Зарницы, Сну даже Ветер и тот уступает… Осень… А Лето само себе снится…

Стайками солнечных рыбок узкие листья сверкают. Ива ветвями колышет: сама — и волна, и рыбёшки… Ветер волну поднимает, ветер играет мальками… Пятнышки света под ноги лето зелёное крошит. Лето гуляет по иве, словно по речке прохладной. Лето болтает ногами, сидя на веточке гибкой. Ива течёт и сияет, иве легко и отрадно — Тонкая, нежная речка, с ласковой тихой улыбкой. Рыбки, беспечные рыбки — плещут, качаются листья. Ива — живительный омут, мягкой прохлады касанье… Лето купается в иве… Счастливо просто немыслимо! Милое, глупое лето, с ветреными волосами…