Ушла волна

Безмолвно ушла волна, и сидишь на сухом песке

И даже не слышишь, как море плещется вдалеке,

И даже не видишь, чего-нибудь, кроме песка,

И в горле твоём песком застряла тоска,

И всё становится плоско-беззвучным, как будто кино,

Где звук утрачен, утерян когда-то давно…

И пусть даже люди любящие кругом,

И даже скучать не приходится ни о ком…

Но ты без конца по пустыне беззвучной идёшь,

И день на неясные, смутные сумерки снова похож…

Бессильно ищешь, оглядываясь, волну,

Чтоб плыть, покачиваясь, или пойти ко дну,

С тоскою смотришь, на горы сухого песка:

Средь них бессмысленно слово живое искать…

И не понимаешь, не чувствуешь жизни уже,

Хоть море и плещет в твоей одинокой душе.

Но это не то всё! Лишенное глубины,

Оно задыхается тоже без горней волны…

Оно, по сути, тот же шуршащий песок:

Тысячи слов перекатываются у ног.

Странно и страшно, что нет среди них живых,

Если Огромный Голос ушёл от тебя, затих.

 

В глупой моей голове

В глупой моей голове

Нет ни идей, ни стихов,

Только душица в траве

Да купола облаков.

Неба пустого простор,

Долька прозрачной Луны

Да подорожник простой,

Да перезвон тишины.

Пух невесомо парит,

Кружится до октября.

Маленьких звёзд фонари

Просто без смысла горят.

 

Дочитываю

Я влюбляюсь по уши, с головой,

Не в реальность близкую, а в слова,

В чей-то мир немыслимый и живой,

И, как лава, сжигает меня глава.

Чья-то страсть и слёзы, и боль, и смех…

Бьётся сердце в лампочку мотыльком…

Прячет ночь безумие ото всех,

Льётся книга лунная молоком.

Точку невозврата зажав в руке,

Плачу, как придурошная над сном.

И плыву, безвольная, по реке,

И теряюсь в мусоре наносном.

Из чужого времени, ни к строке,

Ни к словам, ни к замыслу не гожусь —

Просто тонкой щепочкой по реке,

По стремнинам выдуманным кружусь.

Скоро меня выбросит на песок,

Задыхаться рыбой, последний лист.

За строку, за фразу, за волосок

Зацепляюсь. Падаю. Не спастись.

 

Дырявое ведро

Понимаете… Чёрт с ней, с литературой!

Со словами правильными и точными,

С этой — на вес золота! — макулатурой…

Есть другие, знаете ли, источники…

Не «другие»! Чего я?.. Опять — не в яблочко!..

Неточны слова все по определению!

Приколачиваем к забору облачко,

На «Момент» приклеиваем мгновение…

Понимаете всю безнадёжность профессии?! —

Всю искусственность самых искусных россказней?!

Что-то прячется там, за строкою песенной,

Растекается, дышит свечением розовым…

Но бывает, что даже слова корявые,

Нарушая ритмы, ошибки делая —

Вдруг, как вёдра ржавеющие, дырявые,

Зацепляют нечто слепящее белое.

Вдруг ты видишь — вот оно! — несказанное…

Непонятно как, сквозь досмотр таможенный

Контрабандой доставлено долгозванное.

И ты думаешь: «А ведь — не зря! А ведь можем мы!»

Безымянное Нечто непроизносимое…

Кто дырявым ведром, а кто ярко начищенным…

А на вёдрах — метафоры пишем красивые,

Чтоб привлечь это Чудо, которое ищем мы…

Потому что всё дело — увы — не в метафорах,

Не в ведре и не в ритме, не в рифме застиранной…

Содержимое вдруг замирает и ахает!

Замыкается круг непонятными силами…

Значит, всё же, не так безнадёжно занятие…

Этот поиск путей сквозь границы реального…

Значит, гиблое дело — совсем не проклятие!

Значит, ценны слова, пусть и не гениальные.

 

Князь Мышкин

Чистый лебедь, светлый князь, идиот —

Сердце — настежь, словно крыльев размах!

От чего же вдруг душа не поёт?

Туз пиковый — безысходности знак.

Всё же верно! По любви, по уму,

Откровенно и легко, от души…

От чего ж он в ранах весь — не пойму?!

И слова терзают-бьют, как ножи…

Он, как свет слепящий, невыносим,

С откровенностью и детским лицом!

Так мучительно идти рядом с ним

И себя вдруг ощущать подлецом…

Просто нет в тебе такой чистоты.

«Он — юродивый, ей-богу!» — кричишь.

Князь немыслимой достиг высоты,

А тебе доступны холмики лишь.

А душа, как зверь в ловушке, кричит,

Невозможно ни понять, ни принять —

Не согреешься, как кот на печи —

Сгинешь, горнего коснувшись огня.

Рядом с ангелом, легко ли идти?!

И прощать ему беззлобность и свет?

Только нет у нас иного пути…

Но и сил, подняться вверх, тоже нет.

 

На уровне сердца

На уровне сердца — сквозная дыра.

И льётся туда дождевая вода,

Бывает, в дыру залетают ветра,

И с неба ночного сорвётся звезда…

Когда разгорится огромный закат —

На уровне сердца — оранжевый шар.

Насквозь запоздалые птицы летят,

Галдят и торопятся, как на пожар.

И мне не уснуть из-за этой дыры!

То светом, как лезвием, режет Луна,

То звёзды горят и трещат, как костры,

То туча рыдает, слезами полна…

И ветки болезненно ветер скребут,

И кто-то скулит в подступающей тьме…

Как будто я угли руками гребу —

Весь Мир без покровов приходит ко мне.

Но как же блаженно сияет сирень!

А ветер черёмух — сплошное вино:

Глоток — как живой лепесток в декабре,

Глотнёшь — и до слёз хорошо и смешно.

Ах, эта, на уровне сердца, дыра!

Ну как мне не плакать и песни не петь?..

Собака в дыру забежит со двора:

На морде — улыбка и лапы в песке…

 

Не знаю слов

Ещё не знаю нужных слов, а просто плачется.

Когда прошла я поворот?.. Что не заметила?

И словно бы не узнаёт Зима — обманщица,

И заметает снег следы свежо и ветрено.

И белый холст, и белый лист, и смех нетронутый…

И все ошибки, и все встречи не случайные —

Я вас теряю. И в душе чернеют омуты…

И я тоскую по неспетому отчаянно.

Из горсти зёрен — лишь одно в тебе прокюнулось.

Из океана — лишь волна тебя подбросила…

По звёздным меркам, ты уйдёшь — такой же юною,

Не успевая накопить веселья к осени.

Да, сослагательного — нет… Но боль сердечная,

Откуда боль по непришедшему, по тайному?..

Откуда это — прорасти — желанье вечное?

Откуда это — улететь — желанье стайное?..

Ну чем не зверь?! И понимания не выросло…

Зима метёт… И поворот, и ветер северный…

И не могу про новый день собраться с мыслями.

И новый мир опять вокруг. И всё потеряно.

 

Звёздные волки

Воздух пахнет дождём, лопухами и ласковой пылью.

Воздух пахнет спокойным теплом и задумчивым летом.

Но по рекам чернеющим синие звёзды уплыли

И растаяли снегом за мутными тучами где-то.

Рассыпается дом непрестанно, почти незаметно.

И по рекам, по рекам, по тёмным протокам уходит…

Эта осень, мне кажется, будет сухой и бесцветной.

Даже волки мои не мечтают уже об охоте.

Покидают меня, убегают на дальнее небо опасные звери,

Я со всем соглашаюсь, пустая, незлобная и никакая…

Отключаю совсем телефон, запираю железные двери —

Непривычно и страшно, когда тебя бросила стая.

А все думают: лето ушло, от того неуютно и грустно…

Но сжимается сердце от странной и страшной потери:

Убегают, уходят на небо по звёздному руслу

Мои самые дикие, самые яркие звери…

 

Читая Стивена Кинга

Ненавижу дочитывать книги!

Особенно — Стивена Кинга.

Особенно — «Тёмную башню»,

Которую ищет Роланд,

Особенно, если в сердце

Тёмный застрял осколок

От этой проклятой Башни…

И — что же?!! И — как же дальше?!!

И где этот мир остался?!

За сетью далёких станций?

ХА! Если б всё так просто!

Нужный найти перекрёсток,

Сесть в подходящий поезд,

Двери открыть рукою…

Хожу тут одна, беспокоюсь…

На двери смотрю с тоскою…

Беда моя, что не верю

Я в эти дурацкие двери!

А мир-то, действительно, «сдвинулся»!

И Роланлд всё ищет Башню…

А я — в постоянном минусе —

Сон вспоминаю вчерашний.

Он где-то идёт по свету,

Чтобы спасти вселенную,

А я читаю газету

и ни черта не делаю!

 

Читая Чарльза Буковского

К поэзии прилагается

Пегас

Или просто резвая

Лошадь с набором аллюров

Блестящая, потная, яркая,

Гремящая честно подковами

По разуму спящих читателей.

Поэзии также положены

Одежды из бантов и рюшечек

И пуговки симметричные…

А у мужчин, естественно,

Мечами декоративными,

Доспехами и погонами

Успешно они заменяются…

Не суть!

Поэзия упакована,

Как курица в перья, в образы.

Как дама, в роскошные кружева

Наряженная и блестящая,

Гремящая ритмом породистым,

Она производит верное

Огромное впечатление.

Большое такое, приятное,

Хорошее впечатление.

Добротное и приятное,

(я повторюсь, что приятное,

Ну, раз оно правда — приятное)

И сильное впечатление.

Но если однажды встретите

Вы где-то Поэзию

Голую,

Лишенную платья и лошади,

Ужасною в откровенности

Своей и слегка сумасшедшую…

(возможно, сначала покажется

Она вам такой сумасшедшею.

Ведь разве возможно Поэзии

Идти босиком по мусору,

Подошвы царапать, и глупые

Слова заставлять так выглядеть,

Как будто они бесценные

Сокровища!

А вы сами видели только что:

Она подобрала с окурками

Эти слова

И мёртвые перья больных голубей

Стряхнула и руки грязные

Вытерла о живот…)

Ужасна в своей откровенности!

Ужасна в своей откровенности!

Ужасна в своей откровенности!

И, чёрт побери, все лошади,

Гремящие и прекрасные,

Не стоят того непонятного

Щемящего замирания,

Когда ты соприкасаешься С живым.

 

Они как щенки

Они, как щенки или кошки, приходят и просятся в дом.

А ты убегаешь, спешишь по серьёзным делам.

А ты говоришь им: «Потом… Приходите потом…»

И снова под локоть тебя суета увела…

Они, словно серые птицы, летят за тобой вдалеке.

Их даже не видно… Но чувствуешь ветер сквозной.

И знаешь, что только что он побывал на реке,

Где лодка, стрекозы, где лень и полуденный зной.

А образы… Что же! Они посидят, подождут…

Глаза их испуганно-кротки, и коротки дни.

И если они убегут, то совсем пропадут.

Ты знаешь, они не способны… они не умеют одни.

Пусть формы грубЫ, кособоки для этих несбывшихся душ…

И просто не можешь ты всех подобрать и спасти…

Но ты их впускай! Подбирай отраженья из луж,

Не думай, что нечем кормить, что нельзя привести…

Ты их заверни в тишину и совсем телефон отключи.

Ты двери и окна открой, прогони, хоть на время, дела.

Ты чувствуешь? Слышишь? Проснулись, забили ключи…

Нетронутым снегом сияет страница бела.

 

От холода свет густеет

 

Ветер из книги «Дом, в котром…»

Звоном и шелестом ветер в ушах,

Ветер соседних Миров —

Песни, которыми можно дышать,

Стелятся тканью ветров.

Что-то невидимое ещё,

Тянется, чует свет…

Костёр пылает, перемещён,

Из Мира, которого нет.

Люди-Драконы уходят за грань,

Пересекают рубеж,

Их крылья — алые, как герань,

Как мантии царских одежд.

Оно — не в книге, оно — вокруг

Плетёт совпадений вязь,

Смеясь, замыкает случайный круг,

Разводит кого-то, смеясь.

Кого-то, своим опаляя огнём,

Меняет, вскрывая суть,

Прикидывается вчерашним днём,

Мешает спокойно уснуть.

Неназванное, за границами слов,

Из Мира, где всё — мираж,

Просачивается в основы основ,

В Мир беспокойный наш.

И вот уже, ветром подхваченный сор

Приобретает смысл,

И странная мысль прорастает в узор,

Узор — прорастает в мысль.

Стираешь с лица человеческий грим,

Ведешь разговор без слов…

И так осязаем, так необозрим

Мир окружающих снов.

 

Книга

Лучшая книга должна замыкаться в кольцо.

Брошенным камнем ты тонешь, паришь в глубине.

И не найти всех корней, не распутать концов.

С каждым витком эта книга длинней и длинней.

Даже в реальности шире и шире круги,

Мир изменяется, выскользнув из-под страниц.

На расстоянии взмаха крыла и руки —

Мир, расширяющийся, без замков и границ.

Снова и снова качнётся знакомый сюжет,

Но совершенно другие проснутся пути.

Жизнь, словно фокусник, вытащит из-под манжет

Чудо, какого, казалось уже не найти.

 

Страшная песня

«Враги сожгли родную хату»

Переводчик с языка сердца

Оказался как стрелок точен.

Приоткрытая слегка дверца

Распахнулась в темноту ночи.

Беспощадные слова били

Словно в колокол в мою душу.

И предметы, задрожав, плыли,

И от слёз казалось лишь хуже.

В горле комом эта боль — песня.

Что слова? Они — как соль горкой.

Всё казалось рядом с ней пресно.

А и петь её нельзя — горько.

Лучше б не было её вовсе!

И солдат бы не хмелел с горя!

За широкий стол бы к ним — гости…

Лучше б не было её, что ли…

Что слова? Они сама правда:

Он вернулся, он пришёл, выжил!

Не приветила его радость —

Только ветер повстречать вышел…

Лучше б не было такой песни.

Лучше б встретились они летом.

Жили б счастливо себе вместе…

Я б — все песни за одно это!

 

Литературный герой

«По равнине беспредельной

Брёл продрогший человек.

Снег стелил себе постелью,

Пил из ручейков и рек…

Воспалёнными глазами

Еле видный путь искал…

Шел степями и лесами,

Пробирался среди скал…

Путь его был страшно долог,

Он устал, как сто чертей…

В сердце — ледяной осколок,

К обшлагу пристал репей.»

Предан другом, брошен милой,

Потеряв любовь и дом,

Он ещё находит силы,

Он идёт, идёт с трудом…

В чём же смысл? Чего он ищет?

Что за тайна? В чём тут суть?

В поле дикий ветер свищет…

Ни согреться, ни уснуть…

Автор выпьет крепкий кофе

И закутается в плед…

И напишет: «Катастрофе

Скоро быть. Спасенья нет.»

И ЛГ бредёт шатаясь,

Кровью платит за сюжет.

Так живёт, безвинно маясь,

В чьём-то страшном мираже.

Автор спит в своей постели,

На девятом этаже

А герою из метели

Не найти пути уже…

 

Стихам Юрия Левитанского

Пролились стихи на душу,

Где саднило, где болело.

Пролились прохладой мягкой,

Обнимая, утешая.

И, смывая камни, речка

Зажурчала о неважном,

И, смывая тяжесть светом,

Листья клёнов полетели…

Снова вижу. Снова — осень.

Яблоко лежит на листьях.

Дым, туманом гладит сосны.

Солнце снова. Снова осень.

И — дышу. Спасибо, милый.

Я Вас даже не встречала…

Но любовь большая лечит

Через смерть и через время

Проливается лучами,

Словно Солнце, словно осень —

Окружает, утешает.

Жил поэт один когда-то…

Я его стихи читаю.

Пусть в душе моей он ходит,

Собирает слов букеты,

Словом, светом лечит раны,

Улыбается бесстрашно.

 

Песням Высоцкого

Полностью дверь открывая в сердце,

Попросту створки срывая с петель…

Руки в разлёте — куда там детству! —

Так дарит Огонь, оставляя пепел.

Подарок жаркий — до слёз, до боли!

В ответном крике душа зайдётся

И ввысь поднимется поневоле:

Огромное сердце в груди забьётся.

Ты сможешь ТАКОЙ воспринять подарок —

Биение мощи в раскрытых рёбрах?

Пожара ярость — в свечной огарок

Не поместить, как стихию в вёдра.

И, всё же, сливаясь с ужасной песней,

Когда она уже небом стала,

Ты смог умереть, а потом — воскреснуть,

Пока она кровью из ран хлестала.

…А Он всё рвал, не жалея, душу,

Тебя поднимая на свет слепящий,

Защиты и звания враз разрушив,

Всё спрашивал: «Где же ты, настоящий?»

А ты был наг, словно в час последний.

Всю жизнь прозрачно держал в ладонях…

И мир возвращался зелёный, летний…

И уносили шальные кони…

 

Чужой

Н. С. Гумилёву

Был ветер, космический ветер,

Летели по всей планете

Чьи-то мечты и души,

Письма, сухие листья

Кружились, ветру послушны,

Цветным хороводом лисьим.

Среди тополей замерзающих,

Домов под крышами белыми,

Среди тополей, пронзающих

Небо ветками — стрелами,

Что-то такое сдвинулось

Невидимое, неслышное,

Что-то в душе опрокинулось

Ранее неподвижное.

Деревья едва качались,

Ветра не ощущая,

Сквозь них галактики мчались,

Души перемещая.

Из сердца страны далёкой

Он вырван был ветром диким,

Навеки став одинокой,

Душа заходилась криком.

Львиным рыком гремящим

Ему отвечали звёзды,

Когда он живым, настоящим

Мчался сквозь чёрный воздух

Оттуда, где ягуары,

Чья поступь облака тише,

Крадутся ночным кошмаром

Меж стен тростниковых хижин,

Оттуда, где алые птицы

В синих кустах отдыхают,

Где в небе пылают зарницы,

У хижин — костры полыхают,

Где был он вождём и драконом,

Где огненным солнцем дышат,

Где слово звучит законом,

А горы до звёзд и выше,

Где мир горячий и страстный,

Напоенный светом и соком,

Непостижимо прекрасный,

Недостижимо далёкий.

Пришелец чужого племени

Среди снегов, листопадов —

Дождей моросящих пленник,

С памятью о водопадах,

Он оказался — в квартире,

В обычном мире.

И даже кронштадтское море

И царскосельская зелень

Не погасили во взоре

Тоски по землям утерянным.

Быть может, он снова б вернулся

Туда, где живут драконы,

На землю свою исконную,

И мир бы ему улыбнулся

Цветами на ярких склонах…

Но гибель слишком поспешно

Вороны предвещают.

Чужих не прощают, конечно,

Конечно же, не прощают…

 

Проверка ошибок в стихах

Чуть только читать начинаешь, выискивая ошибки,

Ставить тире, запятые, буквы ловить пропавшие —

Глядь — уплываешь в омут лёгкой, серебряной рыбкой,

Радуешься, ныряешь, коряги минуешь страшные…

Снова себя вылавливаешь, вытаскиваешь поближе

К поверхности, к чёрным знакам, в которых-то всё и дело…

Но — всплеск! — и ты взором рыбьим теряешься ила ниже,

В какой-то придонной мути барахтаешься неумело.

И снова на снег страницы безжалостно взгляд бросаешь,

Он корчится, ближе к проруби прыгает затухающий…

И падает в воду чёрную! И чувствуешь — оживаешь,

Опять веселишься рыбкой, про знаки непонимающей.

 

Слова — главное!

А у песни, а у песни

Всё же, главное — слова:

Не споёте песню если

Не в порядке голова.

Если память не надёжна,

«А-а-а» вас не спасёт!

Нет, без слов петь невозможно,

Ведь слова для песни — всё!

Ну а если вы забыли

И не вспомнили мотив,

Смело взяли, да завыли,

Хоть и был мотив красив.

Никого не остановит,

Если с нотами беда.

Смело пойте! Ведь в основе

Здесь слова, а не вода!

Даже если слух не важный,

И мелодия крива,

К вам прислушается каждый,

Если помните слова!

 

Опасность диет для поэтов

Был поэт немного полным.

Так, чуть-чуть не очень стройным.

Ел пирожные за полночь

И котлеты ел спокойно.

Воспевал ветра и ливни,

В поле собирал ромашки,

На котят смотрел умильно,

Нюхал ландыши и кашки.

Был романтиком влюблённым

И мечтал о разных странах,

Был беспечным, окрылённым,

Жил легко, казался странным…

Но внезапно этим летом

Догнала его диета.

Стал следить он за фигурой,

Чтобы та не наедалась,

Занялся мускулатурой,

Бросил пить — такая жалость!

Стал вести здоровый образ,

Только — жизни ли? Не знаю…

Стал он не особо добрым,

Стал он как собака злая.

Но страшней всего не это,

Пусть бы он ворчал, но хуже —

Начал видеть он котлеты

в каждом камне, в каждой луже!

Не моря и океаны,

А пломбир, пюре с сосиской…

Стал мечтать он постоянно

О еде, о полной миске…

Ни пиратов, ни драконов:

В голове — одни конфеты.

Не глядит он вдаль с балкона,

Не отходит от буфета.

И Луна — тарелка с кашей,

Пицца, что на небе стынет,

Кружка с нежной простоквашей,

Или золотая дыня.

Думать может лишь «про это»,

Про сардельки и печенье…

Был поэт — и нет поэта,

Вот такое невезенье.

Так какая-то диета

Нам испортила поэта.

 

Поэт

Вот дурак же, дурак, идиот!

Что творит?! То на голову выльет

Океаны оттаявших вод,

То лежит, покрывается пылью…

То со смехом приветствует снег,

То напьётся, рыдает и стонет,

То ведёт себя, как человек,

И в обиде ничтожнейшей тонет…

В доме может быть невыносим,

Раздражающе туп по вопросам

Бытовым, и идти рядом с ним

Всё равно что скользить по откосам,

Ждать то солнце, то град, то пургу,

Наблюдать, как гуляет по крышам…

Маяком на пустом берегу

Оставаться, знакомых не слыша.

Он как шторм, словно ветер какой —

Человек он не больше, чем воздух.

Сквозь него ты проводишь рукой,

Тщетно жить предлагая серьёзно.

Он — сияющий водоворот,

Бескорыстных идей и фантазий

В подворотне — таинственный грот

Видит он, а в простуде — проказу.

Неудобен, опасен, нелеп,

Неподвластен простому рассудку…

Для него вдохновение — хлеб,

Всё иное — нелепая шутка.

Проживёт ослепительный миг,

Обжигая себя и домашних…

И останется в томиках книг,

В чёрных буквах и в сказках вчерашних.

 

Откровенность

Страшна излишняя откровенность.

Насквозь всей вежливости приличной…

Из раны сердца — как кровь из вены,

Она вдруг хлынет, презрев обычай.

Она такие слова отыщет,

Что вдруг покажется невозможным

Вернуться к прежней словесной пище,

И развлекаться пустым и ложным.

Слова сияющие, живые,

Вдруг обожгут, задохнутся в горле.

Слова — безжалостно-ножевые,

Слова волнующие, как море.

О том, что тайной лежит на сердце,

О том, что света не терпит даже…

И вот от них уже некуда деться,

Но хуже, если их вдруг не скажут.

Не для жестокости и убийства!

Нет. Чтобы кокон прорвать надёжный,

Чтоб очумев от раскрывшейся выси,

Крылья расправились осторожно.

 

Одна иду

Я одна иду по белому

Снегу, лёгкому и чистому.

Даже если захотела бы —

Не позвать любимых из дому.

Надо мною — небо белое —

Белый свет, таящий радуги.

Всё тут правильно, что сделано

И иного мне не надобно.

Пусть слова чужие падают

За границей понимания.

Тишины бесплатно снадобье

От навязанного знания.

Нежное прикосновение,

Снежное великолепие…

Продолжается мгновение

Бесконечное столетие.

Бессловесные и яркие

Огоньки переливаются,

Разноцветными подарками

Под ногами рассыпаются.

«Эх, полным-полна коробушка!» —

Самоцветы несказанные:

Песни серого воробушка

Да лихие песни санные!

Не внести их в дом из белого

И не раздарить подарками…

Как ни билась — не сумела я

Песню взять руками жаркими…

 

Слово

В тёмной укромной ямке души —

Обыкновенное слово

До срока неведомого лежит,

И сон, и основа…

Ты даже совсем и не помнишь о нём,

Не ощущаешь, не видишь,

Не жжёт оно душу вселенским огнём…

На русском, на хинди, на идиш —

Проникло, запало… Ты дремлешь, да ешь…

А слово пускает корни

До самого сердца и ищет брешь

В броне… И оно упорно

Тебя разрушает, как медленный взрыв,

Чтоб расцвести, случиться,

Оно становится больше горы,

Кровью в виски стучится.

Апрель навстречу ему поёт,

Захлёбывается ветром,

Тает и твой застарелый лёд…

В парке играют «ретро»…

Ты дышишь, словно бы в первый раз,

Ты пьёшь этот воздух талый.

Смеёшься, и — слёзы капелью из глаз!..

Всего лишь — весна настала!

Всего лишь слово одно проросло,

Сказанное поэтом…

А это — всего лишь его ремесло —

Быть запредельным светом.

 

Прикосновение

Максиму Емельянычеву

Взмахи беспечные шёлковых крыльев,

Бабочек лёгких немыслимый танец —

Он появился из солнечной пыли,

Чудо-дитя, на Земле — иностранец.

Так не бывает, чтоб Моцарт вернулся

Снова весёлым и юным, и нежным!

В музыку, как в океан окунулся,

Радуясь силе стихии безбрежной.

О, это счастье танцующих звуков!

В них как ребёнок он самозабвенно

Тает, играет… И чуткие руки

Логики лёд растопили мгновенно.

Плачет от счастья оркестр влюблённый,

Моцарт смеётся, а первая скрипка

Душу достанет твою удивлённо,

Звук в ней плеснётся серебряной рыбкой…

Что-то божественное происходит

И несерьёзное, дивно живое!

Моцарт нисходит и душу уводит

В горние выси за светлым собою…

Будешь счастливым и глупым, и новым

Ты возвращаться сегодня в реальность,

Смехом ответишь на резкое слово,

Будешь ходить по земле, запинаясь:

В сердце останутся крылья и небо,

С Моцартом невероятная встреча.

Станет реальностью странная небыль,

Станет возможной поющая вечность…

 

Пленник

Ребёнок — раб, наивные мечты,

Уж позабывший в череде занятий,

И гаммы, вид изысканных проклятий,

Возводит в безупречные мосты

Из чистых звуков… И уже без слёз

Этюды надоевшие играет,

Учителя до сердца пробирает…

И любит, и старается всерьёз…

А живописца дар в его душе

Теряет силы, муча, беспокоя…

Он сам не знает, что творится с ним…

Неясным, странным голодом томим,

С тоской глядит на небо голубое…

Он — вечный пленник Музыки уже…

 

Дождь

Мягкими подушечками пальцев

По дорогам, листьям и карнизам

Он играет шорохи и вальсы,

Исполняет фуги и капризы.

Иногда звучат литавры грома,

В самых патетических моментах…

То легко, то нервно и неровно,

То под свист, то под аплодисменты

Он играет так самозабвенно!

Даже ночью вдруг спешит к роялю.

Музыка, текущая по венам,

Просит, умоляет, чтоб играли.

Лишь опустит он устало руки,

Тишина поднимется туманом —

Вновь его тревожат сны и звуки

О высоком, нежном, несказанном.

И опять минорные аккорды

Падают каскадами на крыши…

Зыбко всё… Неточно и нетвёрдо…

Ни просвета, ни конца не слышно.

Потому что сам он не доволен:

Не находит нужные созвучья…

И остановиться он не волен…

И себя, и зрителей замучил.

 

Это солнце…

Под ногами — золотая дорога

Из высокого, слепящего света.

Под ногами — солнца слишком уж много,

Даже стыдно наступать на всё это!

Солнце в брызгах отразится восторгом.

Я у лужи научусь отраженью…

И расплавятся все двери и створки,

Станет всё неудержимей движенье.

Я пройду над обезумевшей речкой,

И узнаю я, как петь откровенно,

Как нестись навстречу жизни беспечно,

Выбирая только то, что мгновенно.

Выбирая то, что может исчезнуть,

Что погаснет вместе с ярким закатом,

То, что, в общем-то, совсем бесполезно…

(Как я выбрала дорогу когда-то)

Из пустых необъяснимых находок

Не сложить мне ни стихов, ни рассказа.

Затопили речку вешние воды —

Где вода? Где свет? — не вынырнешь сразу.

Свет и ветер, свет и грязь, свет и лужи,

Свет и тополь, свет и я, и дорога…

А я речки сумасшедшей — не хуже:

Что-то прыгает во мне по порогам.

Из-за солнца, даже ветра не слышно…

Если ты в нём раствориться не сможешь —

Ты не выдержишь… Огромное слишком

Это солнце…

 

Гость

Из блеска грозы, из истерики листьев

Невнятным, безумным комком восхищенья

Из недосягаемой разумом выси

Вдруг… птицею падает стихотворенье.

Откуда?! В дичайших, растрёпанных перьях…

О, чудо! Позволит к себе прикоснуться…

Боится… До дрожи боится неверья,

Боится исчезнуть, боится проснуться…

Ну как с ним?! Приручишь — оно заскучает,

Ослепнет, затянется мутной тоскою…

И сам не поймёшь, что оно означает,

Такое… божественное, такое…

А если отводишь глаза ненароком,

Оно растворяется сном безвозвратным.

Соломинку смысла уносит потоком,

И станет совсем ничего не понятно.

Но тем неожиданнее награда:

Почувствовать взмахи сверкающих крыльев,

И встретиться сердцем и встретиться взглядом

С таинственным гостем из солнечной пыли,

Из блеска грозы, из истерики листьев,

Из тонких материй невидимых глазу,

Из недосягаемой разумом выси,

С ещё не являвшемся Миру ни разу.

 

Не встретились

День слишком грубый, он слишком светел

Для тихой тайны.

Стихи сидят, как чужие дети,

Грустны, случайны.

Они коробятся, как медузы

На солнце резком.

С толпой смешались, исчезли Музы

За шумом, блеском.

Кухарки, няни и секретарши —

Да кто угодно!

Лишь для полётов от дел подальше

Нет рук свободных.

Всё так серьёзно, всё так логично,

Всё так нелепо!

Идёт поэт в магазин привычно

За белым хлебом.

А Стих прозрачный сидит на мокрой

Скамейке в сквере.

Следит, как листьев темнеет охра,

Как плачут двери,

Как зябким комом на теплотрассе

Собака дремлет.

Ревут машины, железной массой

Несётся время.

И долго-долго огнями вечер

Луну терзает.

А он всё ждёт клавесин и свечи,

Всё замерзает.

Но вот уйдёт суета дневная,

Уснут соседи.

Поэт грустит, от чего — не знает,

Почти что бредит.

Он что-то слышит неуловимо

И невесомо.

Такое чувство, как будто мимо

Прошёл знакомый.

У самой двери: скамейка… псина…

Вот-вот — и вспомнит!

А Кто-то зыбкий (невыносимо!)

Уже уходит.

И ощущенье большой потери,

До слёз обидно!

А в темноте ту скамейку в сквере

Уже не видно…

Да был ли гость тот непостижимый,

Туман неспетый…

Пока мы чем-то надёжным жили,

Растаял где-то…

Окно пустое. Лишь сердце ноет…

Луна безмолвна.

Никто поэта не беспокоит

В затишье полном.

 

Божественная неудача

 

Сова

Сове В. Бородкина посвящается