Те, кто без промедления вкусят сладость океана рассказов, возникших из уст Хары, взволнованного страстью к дочери великого Повелителя гор — а сладость их воистину подобна животворной амрите, извлеченной богами и асурами из глубин Молочного океана, — те беспрепятственно обретут богатства и еще на земле достигнут сана богов!

 

Волна первая

Да ниспошлет вам счастье чело Шивы, украшенное множеством лунных серпов подобных следам ногтей Гаури, оставляемых ею во время любовных забав, когда играет она его волосами.

Да охранит вас слоноликий Ганапати, податель мудрости, простирающий вперед хобот, полный сладостной влаги.

Вот так совершив желанный свадебный обряд с Маданаманчукой, которая была ему дороже жизни, Нараваханадатта, сын повелителя ватсов, счастливо стал жить в Каушамби с Гомукхой и прочими советниками.

Когда пришел праздник весны и послышалось мелодичное любовное кукование кукушки, а среди лиан зашелестел ароматный ветерок с гор Малая и загудели неугомонные пчелы, пошел однажды царевич со своими советниками погулять в саду. Побродили они там, а спустя некоторое время подошел вдруг к царевичу его ровесник Тапантака, с глазами, полными восторга, и сказал ему: «Царевич, видел я, неподалеку с небес снизошла дева и села под деревом ашока. Поманила она меня и, когда подошел я к ней, озаряющей красотой все страны света, — а ее сопровождала подруга, — велела она позвать тебя». Услышав это, Нараваханадатта тотчас же захотел ее увидеть. Пошел он к тому дереву и увидел красавицу — губы ее были алы, глаза подобны черным пчелам, а груди — полным бутонам. Белое тело словно было покрыто сандаловой пудрой, и даже тенью своей красоты отгоняла она мучения. Казалось, будто явилась сама богиня — покровительница этого сада. Восхищенный красотой небесной девы, царевич подошел к ней и, поклонившись, обратился со словами привета, а его советник Гомукха при всех спросил ее: «Кто ты, красавица, и ради чего пришла сюда?» В ответ же она, будто по велению Манматхи отбросив стыд и бросая кокетливые, словно проливающие нектар любви, взгляды на лотосоподобное лицо Нараваханадатты, начала рассказывать

повесть о себе — Ратнапрабхе

«По всем трем мирам славится повелитель гор Химават, а среди многих его вершин есть одна, Гора Супруга Гаури, сверкающая и слепящая холодным блеском льда так, будто устлана она драгоценными камнями. Чуть ли не все небо закрывает она собой, а самый верх ее — сокровищница лекарств и снадобий, избавляющих от дряхлости и смерти и достижимых лишь по милости Хары. Своими пиками, золотящимися так, словно собрались там видьядхары в шафраном окрашенных одеждах, унизила она красоту горы Индрашринги. А между пиками точно отлитая из золота стоит златоверхая крепость Канчанашринга, сверкающая так, что кажется, будто это обитель самого солнца. В этом, раскинувшемся на многие йоджаны городе правит повелитель видьядхаров Хемапрабха, верный Шиве, супругу Умы. Любимейшей из многих жен его была Аланкарапрабха, а любил он ее так же, как изо всех своих жен больше всего любит Месяц, ниспослатель прохлады, прелестную Рохини. Каждый день на заре Хемапрабха вместе с ней совершал омовение и разные жертвоприношения великому повелителю Шиве и его супруге Гаури, а затем шел к людям и жаловал брахманам и беднякам по сто тысяч золотых, а потом, исполнив, подобно подвижнику, свой обет, занимался он делами государственными и совершал трапезы. Так шел день за днем, но тревожило повелителя, что не было у него сына. Заметила любимая, что мрачен он, и спросила, по какой причине он так озабочен. И отвечал ей повелитель: «Всякого богатства у меня довольно, но гнетет меня, милая, что нет у меня наследника. Слышал я однажды рассказ про добродетельного человека, у которого не было сына. Вспомнился мне тот рассказ сегодня, и одолела меня грусть».

«Что же это за история?» — спросила его царица, и тогда он коротко рассказал ей

о Саттвашиле, не имевшем сына, но находившем клады

«В городе, который называется Читракута, жил великий царь, считавший своим долгом почитать брахманов и по заслугам прозванный Брахманвара, то есть «тот, для которого никого нет лучше брахманов». Служил у него доблестный воин, которого звали Саттвашила, твердый в добродетели, и жаловал ему царь каждый месяц по сотне золотых. Но денег этих воину не хватало — не было у него сына, и все золото он раздавал брахманам: «Нет у меня сына, — говорил он, — и единственная радость для меня — милостыня… Не наградил меня творец сыном, источником радости, а наградил даром щедрости, да не дал богатства! Лучше родиться старым и сухим деревом, чем бедняку быть щедрым». И было так или не было, а однажды, размышляя таким образом, бродил он в саду и по воле судьбы нашел клад. С помощью слуг вырыл он сокровище, слепящее блеском золота и переливами драгоценных камней, и принес домой. После этого он, добродетельный, одарил брахманов и стал пока что жить счастливо, окруженный друзьями и слугами. А его родичи, проведав про то, что досталось ему богатство, поспешили во дворец и рассказали обо всем царю.

Тотчас же послал царь за ним гонца, и Саттвашила поспешил в царские покои и скромно стал в углу двора, а пока стоял он там, ковырнул копьем землю и нашел еще один клад — медный кувшин, полный разных драгоценностей. И словно бы судьба ему подсказала, мелькнула у него мысль: «Отдам я это сверкающее сокровище тебе, раджа!» — и снова присыпал он найденное землей. А вскоре ввел слуга его к царю. Поклонился он повелителю, и тот обратился к нему со словами: «Стало мне ведомо, что ты клад нашел. Отдай его мне!»

«Соблаговоли, повелитель, сказать — который отдать? Тот, что сегодня нашел, или тот, что раньше?» — спросил его Саттвашила. «Тот, что нынче нашел!» Пошел тогда Саттвашила туда, где стоял, выкопал клад и отдал царю. «А тем, что ты раньше нашел, сам пользуйся!» — напутствовал Саттвашилу царь, довольный тем, что ему клад достался. Пошел воин домой и, чтобы как-то избавиться от горя бездетности, по-прежнему стал раздавать подарки брахманам.

Вот эту-то историю о Саттвашиле я когда-то слышал, а нынче вспомнил, и еще мне горше стало оттого, что нет у меня сына». Так закончил свой рассказ повелитель видьядхаров Хемапрабха, и тогда сказала ему Аланкарапрабха: «Правду говорят, что судьба помогает добродетельным. Ведь никому другому, кроме высокодобродетельного Саттвашилы, потому что был он в горе, достался клад, — чтобы мог он быть щедрым. Так вот и ты благодаря своей добродетели достигнешь многого. Послушай-ка

о царе Викраматунге, решительном в добродетели

Есть город, подлинная жемчужина земного круга, зовущийся Паталипутрой и украшенный всевозможными собранными из разных стран многоцветными камнями. А правил в нем в давние времена добродетельный царь Викраматунга, с которым никто не мог сравниться ни в битве с врагами, ни в милостыне просящим.

Однажды отправился Викраматунга на охоту и, заехав далеко в лес, увидел там брахмана, совершающего жертвоприношение плодами бильва, - он бросал их в огонь. Хотел было раджа подойти к нему и спросить, зачем он это делает, да передумал и умчался со своей свитой охотиться — и разил он своей рукой и летящую и бегущую дичь и долго веселился на охоте, швыряя газелей и львов, словно мячи. Когда же отправился он обратно, то, проезжая снова мимо того места, где брахман продолжал жертвоприношение, подошел к нему, поклонился и спросил, для чего брахман совершает такую жертву. Благословил его брахман и обратился к нему с такими словами: «Я — брахман, и зовут меня Нагашарман, и вот ради чего я приношу эту жертву. Если бог Агни будет доволен жертвой плодами бильва, то из очага сначала появятся золотые бильвы, а после этого и сам Агни явится перед очами. Давно я уже жгу здесь эти плоды, но, видно, недостоин я и он, Очищающий, еще не возрадовался этим жертвам». Тогда царь, исполненный добродетели, предложил ему: «Дайка мне, брахман, одну бильву, принесу я ее в жертву и, может быть, умилостивлю Агни». Возразил брахман на это радже: «Как же это ты, недостойный, нечистый, сможешь умилостивить Агни, если я, обеты исполняющий, в святости живущий, не могу этого сделать?» «Не тревожься, лучше дай мне бильву и смотри!» — ответил ему раджа, и тот, любопытствуя, что будет дальше, дал ему плод. А царь, сердце которого было исполнено добродетели, бросил бильву в огонь со словами: «Если ты, Агни, этому плоду не возрадуешься, то голову свою в жертву тебе принесу!» И только бросил он бильву в огонь, как тотчас взвился из жертвенного очага Семиязыкий и сам принес радже золотую бильву, словно плод от дерева добродетели. И, представ перед царем, сказал Агни: «Обрадовал ты меня своей добродетелью. Скажи мне, какой ты желаешь награды!»

Склонился перед ним добродетельный царь и молвил: «Ничего мне не надо, а исполни то, чего этому брахману хочется!» Очень обрадовался Агни словам раджи и решил: «Станет, раджа, этот брахман богатым купцом, а ты по моей воле будешь наслаждаться счастьем и неистощимой казной!» Заговорил тогда брахман, обращаясь к Агни, щедро вознаграждавшему их: «Как же это, господи!? Наградил ты раджу своевольного, а не меня, усердно исполняющего обеты?» Тогда сказал ему на это Агни, Исполнитель желаний, так: «Если б не явился я, этот раджа, решительный в добродетели, принес бы в жертву свою голову. Тем, кто решителен в добродетели, быстро достается удача, а тем, кто, как ты, брахман, медлителен, долго приходится ее ждать!» С этими словами исчез Агни, и Нагашарман испросил позволения у раджи удалиться и со временем стал богатым купцом, а раджа Викраматунга, восхваляемый всеми его приближенными за решительность и добродетели, отправился к себе в Паталипутраку.

Вот живет он там, и однажды приходит к нему неожиданно пратихара Шатрунджая и по секрету говорит: «Пришел какойто человек, стал у дверей, назвался Датташармой и говорит, что о чем-то надо ему сказать тебе с глазу на глаз». И когда раджа повелел впустить его, ввел слуга пришельца, и тот повел такую речь: «Могу я, божественный, с помощью порошка превратить медь в чистейшее золото. Сообщил мне о составе порошка мой учитель, и не раз я видел, как с помощью этого порошка он делал золото». Выслушал царь его и велел принести меди, и, когда ее расплавили, бросил парень в нее щепотку порошка. Но словно какое-то незримое божество похитило порошок, и медь не обратилась в золото. Так проделал он три раза, но все усилия его оказались тщетными. А царь благодаря благоволению Агни увидал, что кроме них оказался здесь еще и якша. После того как трижды ничего не получилось, взял царь у того человека, огорченного неудачей, немного порошка и сам бросил в сверкающую и бурлящую медь. Не смог якша похитить порошок и, ухмыльнувшись, исчез, а медь, соединившись с порошком, обратилась в золото. Тогда раджа рассказал смущенному неудачей человеку, что мешал ему якша. Выучившись у него составлять порошок, раджа в благодарность дал ему жену, а золотом, добытым с помощью порошка, наполнил сокровищницу и был щедр к обедневшим брахманам. Так-то вот боги помогают достичь успеха решительным, а не вялым да робким.

Разве есть кто-нибудь добродетельней и щедрее тебя, божественный? Ты верен Шиве и не сомневайся — дарует он тебе сына!» Выслушал Хемапрабха эту историю, рассказанную царицей Аланкарапрабхой, обрадовался он ее словам, уверовал в их правоту и укрепился в мысли, что если совершит он поклонение супругу Гаури, то непременно родится у него сын.

Вот он на следующий день совершил вместе с супругой омовение, поклонился Шиве, роздал брахманам девяносто миллионов золотых и решил так: «Начну я подвиги великие ради Шивы, ничего есть не буду и либо жизни лишусь, либо Шарву умилостивлю!» И взмолился он тогда супругу Гаури, Исполнителю желаний, так:

«Тебе, прибежищу страждущих, тебе, подарившему Упаманью молочный океан, тебе, сотворителю, вседержителю, сокрушителю вселенной, тебе, супруг Гаури, слава!

Тебе, восьмиобразной опоре мироздания, слава, супруг Гаури!

Тебе, Шамбху, возлежащему на ложе из куши в постоянно раскрытых тебе сердцах, слава!

Тебе, божественному свету, кристально чистой воде, тебе, чудесному, на кого взирают безгрешные, слава!

Тебе, несущему в половине своего тела супругу, единственно целомудренному, объемлющему все формы, сотворившему своим желанием мир, слава!»

Вот так молился Шиве раджа, и постился он три дня, а когда они миновали, явился ему во сне бог и повелел: «Проснись, раджа! Будет у тебя сын-герой и продолжатель рода, а по милости Гаури родится и дочь-красавица, и станет она в будущем женой Нараваханадатты, вашего будущего повелителя!» И когда, сказав это, исчез Шива, пробудился на исходе ночи обрадованный повелитель видьядхаров Хемапрабха и обрадовал Аланкарапрабху, поведав ей о виденном во сне, а она ему рассказала, что ей во сне явилась Гаури и пообещала то же самое. После этого совершили они омовение, и раджа щедро раздавал милостыню, и одаривал брахманов, и устроил на радостях праздник.

Сколько-то дней прошло после того, и понесла Аланкарапрабха под сердцем своим. Радовался раджа, видя ее подобное лотосу, побледневшее, но сладостное лицо, ее глаза, полные ожидания, и, когда миновало положенное время, она, как и было обещано, родила сына, подобно тому как заря рождает солнце. Как оно озаряет своими розовыми лучами небосвод, так и младенец осветил сиянием покои, где родила его мать. И как повелел небесный голос, отец нарек младенца, ужас для всего вражеского рода, Ваджрапрабхой. Стал младенец, питаясь соками своего могучего рода, расти не по дням, а по часам, как с каждым днем прибывает новорожденный месяц, встающий из океанских вод. А после этого не прошло много времени, как снова понесла царица Аланкарапрабха. Озаряло ее какое-то особое сияние, когда лежала она в своих покоях, — истинно драгоценный камень в золотой оправе. И чтобы удовлетворить желание, порожденное тем, что ждала она дочь, с помощью знания своего создал раджа воздушный корабль в форме лотоса, и лежала она на нем в поднебесье. Когда же исполнился положенный срок, родила царица дочь, именно такую, какую обещала в своей милости Гаури. И когда родилась она, с небес раздался божественный голос: «Вот будущая жена Нараваханадатты!», как и говорил о том сам Шива.

Роскошный праздник устроил раджа Хемапрабха по случаю рождения дочери и нарек ее Ратнапрабхой. Стала она расти, и отец стал учить ее всему, что сам знал, и сиянием своим озаряла она все страны света.

Спустя какое-то время раджа, заметив, что сын его, Ваджрапрабха, преуспел в воинском искусстве, женил его и сделал своим наследником. Передав сыну государственные дела, избавился раджа Хемапрабха от забот. Но одна забота всетаки осталась у него — выдать дочь замуж. Видя, что она уже вошла в пору, сказал раджа сидевшей подле него Аланкарапрабхе: «Посмотри-ка, царица, дочь-то наша воистину украшение рода и красавица такая, что во всех трех мирах не сыщешь! Но недаром говорят мудрые: «Дочери — большая беда!» И красива, и послушна, и умна наша Ратнапрабха, но горько мне, что нет ей достойного ее жениха». Ответила ему на это супруга: «Нарекли ее боги женой Нараваханадатты. Почему ж не выдать ее за него, будущего повелителя мира?»

Возразил ей на это раджа: «Воистину счастлива она, и жених ей достанется достойный, истинное воплощение бога любви, но не достиг он еще божественного положения. Видно, придется подождать, пока он овладеет всей мудростью, необходимой для повелителя видьядхаров, хранителей знания».

А от отцовских слов, подобных любовным заклятиям самого Кандарпы, бога любви, несущего на знамени своем рыбу, дошедших до ушей Ратнапрабхи, заскучала она, затревожилась и, мечтая о нареченном, сразу похудела так, что стала будто нарисованной. Кое-как поклонилась она отцу с матерью и пошла в свой покой, и там к ней, встревоженной сердцем, долго не шел сон, и когда она все-таки заснула, привиделась ей Гаури, с состраданием обратившаяся к ней: «Увидишь ты, доченька, завтра рано утром, отправившись в город Каушамби, сына повелителя ватсов, твоего нареченного, а потом вас приведет отец в свой город и устроит счастливую свадьбу!»

Проснулась царевна рано-рано, и рассказала о том сне матери, и с ее позволения, узнав с помощью волшебных знаний, в каком саду гуляет ее суженый, отправилась из своего города туда.

Знай, благородный юноша, что зовут меня Ратнапрабха. Наконец-то нашла я тебя, желанный!»

Услышав эти ее слова, наполненные сладостным смирением, и окинув ее стан, ласкающий взор, подумал про себя Нараваханадатта: «Зачем не обратит меня бог всего в глаза и уши!» Вслух же он промолвил: «Счастливец я! Сегодня благодаря тебе, стройная, жизнь моя стала осмысленной, ибо ты сама пришла ко мне, движимая любовью!» Так беседовали они, обуреваемые вспыхнувшей любовью, как вдруг заметили в поднебесье множество видьядхаров. «Вот, — сказала Ратнапрабха, — отец мой летит!» И тогда спустился с небес раджа Хемапрабха вместе с сыном Ваджрапрабхой и приблизился к Нараваханадатте. Приветствовали они его и обменивались с ним учтивостями, покуда туда не пожаловал, узнав об их прибытии, сам властитель ватсов со всеми министрами.

Когда же Удаяна устроил гостям угощение, Хемапрабха рассказал ему всю историю Ратнапрабхи, а потом сказал: «С помощью волшебства узнал я, что дочь моя ушла именно к тебе, и поспешил сюда сам, а обо всем, что здесь произошло, я уже знаю. Будет принадлежать Нараваханадатте колесница повелителя мира… Возьму я у тебя сына. Согласись на это. Но ты не тревожься, скоро увидишь его — он вернется с Ратнапрабхой, которая станет его женой». Обратившись с этими словами к царю ватсов и получив его согласие, Хемапрабха вместе с сыном с помощью своих волшебных знаний построил воздушный корабль. Взойдя на него со смущенной Ратнапрабхой и Нараваханадаттой, сопутствуемым Гомукхой и прочими, а также Яугандхараяной, которому отец Нараваханадатты поручил сына, Хемапрабха направил корабль прямой дорогой в свой город Канчанашрингу. И увидел Нараваханадатта город, в котором правил его будущий тесть. Весь город словно был выстроен из золота, и потому от города исходили лучи. И казалось, это тянулось множество рук, стремившихся обнять царевича и тем самым выразить свою любовь к будущему зятю правителя города. В том чудном городе раджа Хемапрабха, устроив свадьбу по всем правилам, отдал царевичу в жены Ратнапрабху — так некогда Океан отдал Шри в супруги блистательному Вишну. И дал Хемапрабха дочери в приданое столько драгоценных и самоцветных камней, что хватило бы их сверкания на множество свадеб, и так осыпал он праздничный город богатствами, что от раздаренных им одежд казалось, будто каждый дом украсился флагами. А после свадьбы зажили Нараваханадатта и Ратнапрабха, наслаждаясь божественной радостью. Взвиваясь же благодаря чудесному умению Ратнапрабхи в поднебесье, радовались они, глядя сверху на прекрасные сады, пруды и храмы.

Прожив так какое-то время в столице Хемапрабхи, решил Нараваханадатта, сын повелителя ватсов, по совету Яугандхараяны отправиться с женой на родину. Теща совершила для него напутственный обряд, благословил его и тесть. И тогда Нараваханадатта с супругой и своими друзьями, а с ними и Хемапрабха с Ваджрапрабхой, взошел на воздушный корабль и как стрела полетел в город своего отца, повелителя ватсов, празднично украшенный, полный радости и сладостного блеска женских очей. Повелитель ватсов Удаяна с супругой своей Васавадаттой благословили и сына и его жену, склонившихся перед ними, а своего нового родича Хемапрабху и сына его почтили и одарили, как они того заслуживали. Потом Хемапрабха и его сын простились с повелителем ватсов и, взвившись в небо, улетели восвояси. Нараваханадатта же с Ратнапрабхой и Маданаманчукой провели день, окруженные друзьями и близкими.

 

Волна вторая

Нa следующий день рано утром пришли повидать Нараваханадатту, которому досталась в жены Ратнапрабха из рода видьядхаров, его советники во главе с Гомукхой и остановились около входа в его опочивальню — задержал их страж, а сам пошел сказать Нараваханадатте о том, что они пришли. Позвал их к себе Нараваханадатта и обласкал, а Ратнапрабха так сказала стражу: «Не следует их у дверей задерживать — пусть они сразу входят! Ведь друзья благородного — часть нас самих. А охранять наши покои так, как это ты делаешь, по-моему, не следует». Так сказав стражу, у дверей поставленному, обратилась она к мужу: «Расскажу я тебе, благородный, одну историю, а ты послушай. Только с помощью разума можно женщину охранить. Ни гнев, ни ревность в этом не помогут! Только добродетель может спасти добрую жену, а уж если страсть разгорится, то и сам творец ничего сделать не сумеет. Ведь никто и никогда не может остановить ни бурную реку, ни охваченную бурей страсти женщину! Вот послушай

о радже Ратнадхипати и его женах

Посреди океана есть большой остров, и называют его Ратнакута, а на том острове жил некогда могучий раджа, истово поклонявшийся Вишну, и звали того раджу Ратнадхипати. Начал раджа совершать во славу Вишну разные великие подвиги умерщвления плоти того ради, чтобы на земле одолеть всех царей, а их жен взять себе в жены. Возликовал от его подвигов Вишну, явился перед его очами и так ему повелел: «Встань, раджа! Обрадовал ты меня и послушай-ка теперь, что я тебе скажу!

Говорят, что в стране Калинга некий гандхарва, проклятый каким-то пророком, родился в образе белого слона, а зовут его Шветарашми. Слон этот благодаря успешным подвигам гандхарвы в прежнем рождении и великой преданности мне владеет великой мудростью, может летать по небу и помнить, кем он был прежде. Явился я ему во сне и повелел, чтобы он стал для тебя ваханом на небесных дорогах. Садись на него, как Индра-громоносец садится на слона Айравату, и ступай дорогой небесной, и, какого только царя ты ни вызовешь на бой, тот, трепеща перед божественной волей, сдастся тебе, а повинуясь тому повелению, которое он от меня услышит во сне, отдаст тебе и дочь свою. Так покоришь ты весь мир и все гаремы, и женишься ты на восьмидесяти тысячах царевен». Вот так сказал Вишну царю, твердому в своих обетах, и на следующий же день увидел царь слона, сошедшего с небес.

Когда слон склонился перед ним, то, как ему Вишну наказывал, взобрался на него раджа, всю землю покорил и, взяв в жены восемьдесят тысяч царевен, стал на том острове Ратнакута жить в свое удовольствие. А для того чтобы божественный слон Шветарашми жил в довольстве, царь каждый день устраивал угощение для пятисот брахманов.

Однажды взобрался царь Ратнадхипати на слона и отправился посмотреть другие острова, а потом вернулся домой. Вот слезает он со слона, как вдруг откуда ни возьмись с небес слетела птица какая-то из рода Гаруды да как клюнет слона в темя. Замахнулся царь на птицу острым анком и прогнал ее, а слон без памяти как упал на землю, так и лежит. Никак не удавалось царю ни в сознание слона привести, ни поставить его на ноги, ни покормить его. Вот уже целых пять дней слон лежит бездыханный и раджа тоже от горя ничего не ест, не пьет. В отчаянии взмолился царь: «О защитник мира, скажи, что мне в этой беде делать, а не то принесу я тебе в жертву свою голову!» — и с этими словами вытаскивает меч из ножен и уже готов голову себе отрубить, как вдруг раздается с небес незримый голос: «Не торопись, царь! Слон встанет только в том случае, если какая-нибудь добродетельная женщина, верная жена мужу, коснется его своей рукой». Возрадовался царь и велел привести свою главную жену Амриталату, которую он оберегал пуще зеницы ока. Коснулась она слона, а слон не встает! Тогда велел раджа всех жен привести, и каждая из них по очереди подходила к слону и касалась его ладонью, а слон как лежал, так и остался лежать и значило это, что ни одна не была верна мужу. И тому радже и всем восьмидесяти тысячам жен от всего этого был превеликий стыд! Тогда велел царь, пришедший от всего этого в отчаяние, привести всех женщин из его столицы и заставил всех их по очереди прикоснуться к слону, но и тогда слон не поднялся, и еще горше стало радже — ведь стыд и позор каков: «Горе, горе — во всей моей столице нет ни одной порядочной женщины!»

А в это время прибыл в столицу из Тамралипти купец Харшагупта и с любопытством расспросил обо всем. А тут подошла к нему его служанка Шилавати, женщина, мужу верная, увидела все это да и говорит: «Трону-ка я этого слона рукой, ибо нет у меня никого, кроме мужа, да и в помыслах никогда ничего такого не было — должен слон встать». Так-то вот промолвила она — прикоснулась рукой к слону, и тотчас же поднялся он, здоров-здоровешенек и начал есть.

«Воистину, добродетельные жены подобны богам, способным создавать, поддерживать и уничтожать мир!» — так говорили люди, изумленные тем, что сделала Шилавати, и радовались при виде поднявшегося с земли Шветарашми. А раджа Ратнадхипати от радости воздал великие почести добродетельной Шилавати и осыпал ее бессчетно драгоценными камнями, а ее хозяину купцу Харшагупте, хоть и не был он ей мужем, тоже воздал почести и подарил ему дом поблизости от своего дворца. И ни к одной из своих жен с тех пор раджа не прикасался и велел только кормить да одевать их.

Позвал однажды раджа к себе купца Харшагупту, устроил угощенье и спросил, когда слуги вышли, добродетельную Шилавати так: «Нет ли еще девушки на выданье в твоем роду, Шилавати? Если б за меня ее выдали, верно, была бы она такая же добродетельная, как и ты». Отвечала ему на это Шилавати: «Живет в Тамралипти моя сестрица Раджадатта, собою она красавица! Посватайся к ней, божественный, если хочешь!» Так она сказала радже, и раджа молвил: «Так тому и быть!»

Решив так, на другой же день вместе с Шилавати и Харшагуптой уселся он на слона Шветарашми, а тот их быстрехонько по небу доставил в Тамралипти. Вошел раджа в дом Харшагупты, велел позвать звездочетов и спросить у них о дне, подходящем для его свадьбы с Раджадаттой, сестрицей Шилавати. Звездочеты же, расспросив жениха и невесту, в какой день да под какой звездой они родились, и звезды выспросив, так сказали радже: «Подходящий день твоей свадьбы с Раджадаттой, о сиятельный, наступит только через три месяца, а ежели сегодня женишься, то не миновать того, повелитель, что Раджадатта не будет тебе верной женой». Хотя и не советовали звездочеты спешить, да уж больно не хотелось царю без новой жены оставаться, да и девушка желанна ему была — вот и подумал он: «Да чего тут размышлять! Сегодня же и женюсь на Раджадатте! Раз она Шилавати сестра, так тоже, значит, безгрешна и будет мне верной женой. Есть у меня посреди моря на безлюдном острове пустой дворец — вот я ее туда и поселю. И на этом неприступном острове окружу ее свитой из женщин — раз мужчину она даже и увидать не сможет, как же она мужу изменит?» Вот так все рассчитав, в тот же день земли повелитель совершил свадебный обряд. А после свадебного пира, почтенный Харшагуптой, взяв супругу, взобрался он вместе с Шилавати на Шветарашми, и в мгновение ока небесной дорогой примчались они на остров Ратнакута, все жители которого с нетерпением и любопытством ждали их. Снова раджа щедро одарил добродетельную Шилавати — ее супружеская верность, подобно плодовому дереву, принесла ей богатые плоды! А потом вместе с молодой женой снова взобрался на слона, и примчал их слон на остров, для мужчин недоступный, со всех сторон окруженный океаном, и поселил царь Раджадатту в пустом дворце, окружив ее только женской прислугой. Если что-нибудь нужно было, то он сам, никому не верящий, все это нужное привозил на слоне по воздуху. А сам, одолеваемый страстью, проводил ночь у Раджадатты, а утром возвращался на Ратнакуту вершить государственные дела.

Однажды на заре раджа дал ей доброго питья, отвращающего дурные сны, а сам, оставив ее, захмелевшую, улетел на Ратнакуту заниматься государственными делами — нет ведь супруги милей, чем царская власть! Но и среди дел не переставало его терзать сомнение: «Как же это я ее, захмелевшую, одну оставил?»

А в это время Раджадатта, оставшись одна на своем труднодоступном острове, среди служанок, занятых всякими кухонными и прочими делами, с удивлением увидела на дворе какого-то мужчину, словно иную судьбу свою, назначенную нарушить ее добродетель! «Ты кто такой, почтенный, и как ты сюда, в место недосягаемое, пробрался?» — спросила она, еще хмельная. А он, претерпевший, как видно, немалые беды, так ответил ей: «Купеческий сын я из Матхуры, а зовут меня, милая, Паванасена. Умер у меня отец, все имущество родня растащила, и пошел я, беззащитный горемыка, скитаться на чужбину — может, сжалится кто и возьмет меня в услужение. С великим трудом сколотил я торговлей немного денег и пошел в другую страну, да по дороге ограбили меня воры. Стал я вместе с другими побираться и добрался до страны, богатой драгоценными камнями, называющейся Канакакшетра. Вот стал я там копать алмазы, отдавая положенную долю царю той страны. Копал-копал я там землю, и ни единого камешка мне не досталось, а приятели мои добывали много камней и радовались им. Пошел я тогда на берег моря и стал собирать дрова, решив: «Успокоюсь, верно, коли на костер взойду!» Но тут объявился купец по имени Дживадатта и отговорил меня от смерти. Положил он мне, сердобольный, жалованье и взял с собой на корабль, который направлялся на Золотой остров. Плыли мы по океану пять дней, а когда наступил шестой, откуда ни возьмись появилась черная туча и осыпала нас градом и облила дождем, а свирепый ветер ударил в корабль, словно бешеный слон, и тотчас же судно разломилось и пошло ко дну, а мне, тонущему, по воле судьбы в руки попалась какая-то доска. Взобрался я на нее, и, когда по воле судьбы рассеялась буря, выбросило меня на этот остров. Прошел я через лес и увидел дворец, вошел в него и тут увидел тебя, и сверкнула передо мной твоя красота, уничтожающая страдания, подобная дождю из амриты!'' Когда сказал он ей это все, положила она его на ложе и сама слилась с ним в объятиях, ибо была охвачена страстью и хмелем от питья. Там, где пылают пять огней — женская природа, хмель, одиночество, встреча с мужчиной и отсутствие присмотра, — как не сгореть травинке добродетели? И ничем не угасить страсти женщины, попавшей под власть Мары, и коли случилось с ней такое несчастье, то полюбит она и недостойного любви.

Тем временем раджа Ратнадхипати, одолеваемый тоской, с Ратнакуты мчится в поднебесье на Шветарашми, входит во дворец и видит жену, слившуюся в страстных объятиях с незнакомцем. Захотел было царь заколоть на месте оскорбителя своего, но не сделал этого — увидел он того упавшим перед ним на колени, а супругу перепуганной и хмельной, и так подумал: «Как же могла она остаться добродетельной, коли единственными друзьями ее я оставил хмель да страсть? Никакая стража тут не убережет! Разве удержишь руками буйный ветер? Не послушался я звездочетов — и вот пагубный плод того, что не внял голосу надежных людей! Думал я, что она такая же, как и ее сестра Шилавати, да совсем позабыл, что сладчайшая амрита и смертельный яд халахала — брат да сестра. Верно говорят, что какие бы невероятные усилия человек ни прилагал, не может он предотвратить необычайные повороты судьбы». Одолеваемый такими мыслями, не стал он гневаться, а, расспросив купеческого сына, этого тайного любовника, обо всем, что с ним было, отпустил его. А тот кинулся опрометью из дворца, побежал на берег и увидел, что вдали плывет какой-то корабль. Тогда снова садится он на ту доску, на которой добрался до острова, и плывет, рыдая и крича: «Эй, спасите меня, спасите!» Услышав вопли, плывший на том корабле купец Кродхаварман подобрал его. Но воистину творцом предначертанная судьба бежит за человеком по пятам — куда он, туда и она! Заметил Кродхаварман, что этот дурачок уединился с его женой, и тотчас же снова бросил его в океан.

И пока все это происходило, царь Ратнадхипати, не гневаясь, уселся вместе со своей женой Раджадаттой и со всеми слугами на Шветарашми, и, прибыв на Ратнакуту, поручил жену заботам ее сестры Шилавати, и поведал Шилавати и всем советникам своим, что случилось, и промолвил: «Вот какое великое горе-то со мной приключилось! Было сердце мое привязано к пустым и бессмысленным наслаждениям, а ныне я в лес ухожу, буду молить Хари о спасении, чтобы никогда больше мне такой беды не испытывать!»

И хотя министры и Шилавати отговаривали его, горем удрученного, не отказался он от решения покинуть этот мир. Половину казны он отказал добродетельной Шилавати, другую половину брахманам, а царство отдал по закону брахману по имени Папабханджана, в добродетелях превосходному.

И увидели тогда рыдающие горожане, как, отдав царство, готовый уйти в скитания и на подвиги в лес, раджа позвал слона Шветарашми и как только привели его, тот слон обратился в мужа небывалой красоты, сверкающего браслетами и ожерельями.

«Кто ты такой? И как это случилось?» — спросил его царь, а тот стал рассказывать: «Мы с тобой в прежней жизни были братьями-гандхарвами и жили на горах Малайя. Я был младшим, и звали меня Сомапрабха, а старший был наречен Девапрабхой, и была у него супруга милая и красивая, и звали ее Раджавати. Однажды взял он Раджавати на руки и пошел вместе со мной в место, называвшееся Сиддхаваса, то есть Жилище сиддхов. Нашли мы там храм Вишну, помолились в нем и стали все вместе петь перед его изваянием. Пришел в тот храм один из сиддхов и стал смотреть, не отводя глаз, на Раджавати и слушать, как она поет. Тогда мой брат возгорелся ревностью, разгневался, да и говорит ему: «Ты хоть и сиддха, да нечего тебе на нее с такой страстью смотреть!» Разгневался сиддха и проклял моего брата: «Дурачина, пеньем ее я наслаждаюсь, а не со страстью гляжу. За свою глупость родишься ты теперь, ревнивец, среди смертных вместе с нею и увидишь своими глазами, как твоя жена с другим сойдется». Я из ребячества, рассерженный этим проклятием, ударил его игрушечным белым слоном, который был у меня в руках. Тогда он и меня проклял: «А ты на земле родишься таким же белым слоном». Стал тут мой брат каяться да виниться, и смилостивился сиддха и положил предел своему проклятию: «Ты, Девапрабха, по милости Вишну родившись среди смертных, станешь царем на острове, а твой брат, обращенный в слона, будет тебя возить. Будет у тебя восемьдесят тысяч жен, и познаешь ты от них великий позор, и будет тебе перед народом великий стыд. А потом женишься ты на девушке из смертных и увидишь ее в объятиях другого. Когда же ты в отчаянии отдашь царство брахманам, а сам, Девапрабха, соберешься уйти в лес на покаяние, тогда освободитесь вы — твой младший брат и ты вместе с женой — от проклятия». Так определил он конец нашему проклятию, которое обрушилось на нас из-за того, что нарушили мы когда-то карму. И вот нынче пришло нам прощение». И только лишь Сомапрабха успел произнести эти слова, как царь Ратнадхипати тотчас вспомнил о прежней жизни и воскликнул: «Так ведь это же я Девапрабха, а Раджадатта не кто иная, как моя жена Раджавати!» Тотчас же на глазах у всего народа отбросили они свои смертные тела и, обратившись в гандхарвов, взвились в небо и полетели к себе домой в горы Малайя. Шилавати же, которой достались несметные богатства благодаря ее великой добродетели, уехала в Тамралипти и стала вести там благочестивую жизнь.

Так-то вот, — молвила Ратнапрабха, — нигде в мире никто не может удержать под присмотром женщину и ничто ее не защитит больше, чем ее собственная чистота и совесть. Ревность — грех, приносящий одни беды! Из-за нее мужчины ненавидят друг друга, но жен этим не охраняют, а лишь подстрекают на еще большую страсть!»

Так говорила Ратнапрабха мужу своему Нараваханадатте, и он, прослушав этот рассказ вместе со своими советниками, был им очень доволен.

 

Волна третья

И когда так закончила Ратнапрабха свой рассказ, обратился Гомукха к Нараваханадатте: «Воистину добродетельные женщины редко встречаются; чаще всего женщины не заслуживают доверия.

Послушай теперь, божественный, мой рассказ

о приключениях купеческого сына Нишчаядатты

По всему миру славится город Удджайини. Давно уже то было, когда жил в нем купеческий сын Нишчаядатта и был он азартный игрок и что ни день, то выигрывал. Каждый день совершал он, хитроумный, омовение в реке Сипра, поклонение Махакале, и одаривал брахманов, нищих и бездомных, и устраивал им угощение, и бетель им давал и сандаловые притирания. Сам он всякий раз после омовения, поклонения Махакале и всего прочего шел на кладбище, расположенное рядом с храмом Махакалы, и там натирался сандалом и прочими снадобьями. Стоял там каменный столб, и всякий раз, когда юноша приходил туда, он на столб намазывал притирания, а потом терся о него спиной. Стал столб от этого гладким и красивым, и как-то раз увидели его забредшие на кладбище художник и ваятель. Художник изобразил на нем Гаури, а ваятель, словно играючи, — взял да и высек из камня ее фигуру. Когда же они ушли, пришла туда девушка из племени видьядхаров совершить жертву Махакале, и увидела высеченную на столбе фигуру Гаури и, после того как закончила жертвоприношение, проникла в столб, чтобы отдохнуть там. Тем временем пришел туда, как обычно, Нишчаядатта, купеческий сын, и с удивлением заметил фигуру, высеченную на столбе. Тогда, умастив тело сандалом, стал он тереться о другую сторону столба. Заметила его быстроглазая девушка из племени видьядхаров — понравился он ей, и подумала она: «Никого-то у него нет, кто бы ему спину натер. Дай-ка я ему спину натру!» И так вот подумав, высунула из столба руку и стала нежно натирать ему спину. В тот же миг почувствовав прикосновение и услышав легкое позвякивание браслетов, юноша поймал ее за руку. Вскрикнула видьядхари, укрывшаяся в столбе. «Чем я против тебя согрешила, почитаемый? Отпусти мою руку!» А Нишчаядатта ей в ответ: «Покажись и расскажи, кто ты, — тогда отпущу!» Обещала она, что покажется и расскажет о себе, и он отпустил ее. Тогда вышла из столба красавица видьядхари, села, и глядя ему прямо в глаза, заговорила: «Стоит у Гималайских гор город Пушкаравати, и правит там царь видьядхаров Виндхьяпара, а я — Анурагапара, его дочь. Здесь я отдыхала после жертвоприношения Махакале, а тут ты явился, подобный оружию бога любви Мары, и стал натирать себе спину. Сначала я слегка тебя коснулась, а потом уже и спину стала тебе натирать умащениями. Сказала я тебе все, а теперь пусти меня домой к отцу — пора мне идти!» На это отвечал ей купеческий сын: «Как же это ты хочешь уйти, моя Чанди, похитив мое сердце и не вернув его?» Она же ему так ответила на это, почувствовав трепет любви: «Встретимся мы с тобой, если ты придешь в наш город. Но только трудно, почитаемый, добраться до нашего города, и не дойдешь ты до него. Впрочем, для настойчивого нет ничего недостижимого». И при этих словах взвилась в небо Анурагапара и улетела, а Нишчаядатта отправился к себе домой. Все вспоминал он, как из столба протянулась ладонь, словно цветок из дерева, и ругал себя: «Как же это я, глупец, не сообразил задержать ее да жениться на ней?! Отправлюська я к ней, в город Пушкаравати. Либо жизни лишусь, либо судьба мне поможет!» В таких мыслях провел он целый день, а поутру отправился в дорогу на север. Повстречались ему трое попутчиков — тоже шли на север. С ними вместе прошел купеческий сын через города, переправлялся через реки, миновал деревни, пробирался через леса. Добрались они со временем до северной страны, населенной главным образом млеччхами. Поймали их на дороге таджики и продали по сходной цене другому таджику же, а тот, сделав их слугами, решил отдать в качестве взятки турку, которого звали Муравара. Привел таджик Нишчаядатту вместе с другими тремя к Мураваре, а тот, оказывается, умер. Тогда обратился таджик к его сыну: «Вот от друга отцу твоему подарок прислан. Раз он помер, следует их завтра утром на заре бросить к нему в могилу». И сын турка оставил их на ночь, крепко сковав всех четверых цепями. Видит Нишчаядатта, что три его попутчика дрожат от страха перед грозящей им смертью. «Что вы приуныли? Смелее! Несчастья бегут от стойких людей! Давайте помолимся богине Дурге, избавительнице от несчастий!» И, подкрепив дух своих товарищей, начал он славить великую богиню: «Хвала тебе, богиня великая! Славлю лотосы стоп твоих, красных от крови асуров злобных! Только благодаря силе твоей Шива достиг власти над миром! Благодаря тебе живут и движутся все три мира! Ты миру защита, о сразившая асура Махишу! Защити меня, нежная к преданным, к твоей помощи прибегающего!»

Так вот он славил вместе со своими спутниками Дургу и, утомившись, заснул глубоким сном. А во сне явилась ему и другим трем богиня и каждому сказала: «Проснись, сынок, разорваны твои оковы!» Пробудились они тогда среди ночи и увидели, что освободились от оков. И, рассказав друг другу о том, что видели во сне, поспешили уйти оттуда. Когда же за ночь ушли они далеко от того места, купеческие сыновья, видно напуганные приключившимся с ними, сказали Нишчаядатте: «Уж больно много в этом краю варваров. Лучше мы, друг, пойдем на юг, в Дакшинапатху, а ты поступай как знаешь». «Раз так, идите куда вам хочется!» — ответил он им, а сам отправился на север, куда звала его надежда, и шел он один, и ум его был занят одной лишь страстью к Анурагапаре. Шел он, шел и повстречал по пути четырех подвижников — капаликов, украшенных ожерельями из черепов. Дошел с ними до реки Витасты и переправился через нее. После этого они поели, а когда солнце поцеловало гору Заката, вошли они в лес, и повстречался им какой-то дровонос и сказал Нишчаядатте: «Куда идете вы на ночь глядя? Впереди ведь нет никакой деревни, а есть среди леса только заброшенный храм Шивы, и всякого, кто там остановится, в храме ли, снаружи ли, того якшини по имени Шринготпадини, рога выращивающая, сначала заморочит, в скота обратит и рогами наделит, а потом слопает». Стали уговаривать Нишчаядатту четыре подвижника, его попутчики: «Ну, что нам сделает жалкая якшини? Идем туда! Не раз мы с ними на кладбищах ночевали!» Пошли они дальше, добрались до заброшенного храма Шивы и зашли туда переночевать. Сделали они большой круг из пепла, набрали поленьев и разожгли костер, а потом стали Нишчаядатта и четверо великих подвижников бормотать мантру для защиты от всякого зла. А когда сгустилась ночь, явилась туда сама якшини Шринготпадини, наигрывая на вине, сделанной из скелета, и стала вне круга плясать, выпучивая глаза поочередно на каждого из четырех подвижников и бормоча мантру. А от той мантры у подвижника, который ее слышал, выросли рога, и начал он плясать, а затем упал в огонь. И как только он упал и наполовину зажарился, вытащила якшини его из огня и, радостная, сожрала. Потом на другого глазищи свои выпучила и мантру, от которой рога вырастают, пробормотала, и заплясал он и упал в огонь, и она на глазах у других сожрала его. Так по очереди она заколдовала всех четырех подвижников и наградила рогами и сожрала в ту ночь. Когда четвертого-то дожрала она, захмелевшая от крови да человечины, случайно вину свою костлявую уронила наземь. Вскочил смелый Нишчаядатта, схватил вину и стал плясать, прыгать и смеяться и повторять мантру, от которой рога вырастают, выученную им, и смотрел прямо ей в глаза. Испугавшись действия мантры, глядя в лицо смерти неминучей и чувствуя, что растут уже у нее рога, взмолилась якшини: «Не убивай, высокодобродетельный, меня, женщину бедную! Защити ты меня от действия мантры, защити меня. Знаю я все, что тебе хочется, и помогу достичь желанного и проведу тебя туда, где живет Анурагапара!» «Ладно! Будь по-твоему!» — ответил ей смельчак, остановился, и перестал твердить мантру, и, забравшись на плечи к якшини, полетел к любимой. На исходе ночи, когда уже светало, добрались они до какого-то горного леса, и обратилась к Нишчаядатте эта гухьяка: «Скоро солнце взойдет и не будет у меня силы лететь дальше. Проведи, повелитель, день в этом красивом лесу, отведай плодов сочных, испей воды ключевой, а я пока пойду к себе домой. Когда же снова настанет ночь, приду я и отведу тебя к твоей любезной Анурагапаре в славный город Пушкаравати, красой равный снежным вершинам Гималаев». Согласился Нишчаядатта, слез с ее плеч и, после того как взял с нее клятву, что она вернется за ним, отпустил ее. Поспешила она к себе, а Нишчаядатта пошел по лесу и увидел озеро, бездонное, полное свежей и чистой воды, но взошедшее солнце простерло руки лучей, словно бы предостерегая смельчака: «Озеро это подобно женскому сердцу и таит в себе яд!» И, уйдя от этого озера, кемто отравленного, Нишчаядатта, хотя и мучила его жажда, пошел дальше по чудесной горе.

Бродил он, бродил по склонам горы и вдруг увидел, как словно два рубина сверкнули ему из земли. Стал он в том месте копать землю, а когда разгреб ее, то увидел голову живой обезьяны и понял, что это ее глаза сверкали, точно рубины. И пока он дивился, что это, дескать, такое, обезьяна заговорила человечьим голосом: «Человек я, был брахманом, а стал обезьяной! Вызволи меня, добрый человек, все тебе расскажу, что со мной приключилось». Удивился Нишчаядатта, услышав эти слова, раскопал землю и освободил обезьяну. А когда выбралась она из земли, упала ему в ноги: «Вытащил ты меня с великим трудом и жизнь мою спас. Отдохни здесь, отведай плодов и попей воды. Благодаря твоему великодушию избавился я от гибели». С этими словами привела обезьяна Нишчаядатту к реке, катившейся по горному склону, и усадила под тенистым деревом, на котором росли сладкие плоды. Искупавшись и утолив голод плодами, а жажду водой из реки, спросил Нишчаядатта обезьяну: «Как же это ты из человека обратился в обезьяну?» Тогда начался рассказ

о том, как Сомасвамин был обращен в обезьяну

«Слушай, теперь расскажу тебе все с самого начала. Живет в городе Варанаси лучший из брахманов по имени Чандрасвамин, а я, друг, его сын от верной его жены. Нарек меня отец Сомасвамином. Рос я, подобно слону дикому, анка не слушающемуся, страстью одолеваемому. Однажды увидела меня из окна Бандхудатта, юная дочь купца Шригарбхи, жена Варахадатты, старшины купеческого из города Матхуры, приехавшая к отцу погостить. И почувствовала она, увидев меня, зов бога любви и послала свою верную подругу, чтобы та условилась со мной о свидании, а подруга, видя, что ту страсть одолела, рассказала мне о ее желании и привела меня к себе домой. Устроив меня там, привела она затем туда же Бандхудатту, распаленную страстью сверх всякой меры, и только вошла красавица, как кинулась ко мне с объятиями. Воистину, когда женщину любовь одолеет, ей только был бы мужчина! Бандхудатта прибегала из отцовского дома в дом к подруге и там что ни день миловался я с ней.

Случилось так, что из Матхуры приехал за ней муж, главный среди купцов того города. Отец велел Бандхудатте собираться, и муж ее торопил, и сказала она тогда подруге своей, знавшей ее тайну: «Должна я уезжать, подруженька милая, с мужем в Матхуру-город. Да не будет мне жизни в разлуке с Сомасвамином! Не знаешь ли средства какого беде моей помочь?» А подругу ее звали Сукхашаей и была она колдуньей. И так она сказала Бандхудатте: «Есть у меня два заклятия. Если одно произнесешь, человек обратится в обезьяну, другое скажешь — снова человеком станет, от этого знаний его не убудет. Если хочешь, могу я твоего любезного Сомасвамина тотчас же превратить в обезьянку. Возьми ее с собой словно для забавы и поезжай в Матхуру, а я научу тебя, милая, обоим этим заклятиям, и благодаря им всегда милый твой в облике обезьяны будет при тебе. Когда же вы уединитесь, то, обратив его в человека, ты снова сможешь соединиться с ним». Согласилась Бандхудатта и, позвав меня, тоже стала ласково уговаривать. Ну, и согласился я, и тогда повязала мне Сукхашая на шею ладанку с сутрой и заклятие прочла. И обратился я в обезьяну. В таком-то образе принесла меня Бандхудатта к мужу своему: «Вот, подружка подарила мне для забавы». Посмеялся он, видя, как я на груди ее забавляюсь, а я, хоть и стал обезьяной, все понимал, как человек. «На что только не пускаются женщины! — смеялся я про себя. — На какие только штуки не толкает их любовь!»

На следующий день Бандхудатта, выучившись от колдуньи заклятию, покинула вместе с мужем отцовский дом и двинулась в Матхуру. Взял и меня ее супруг — на радость своей жене — и посадил на плечо одному из слуг. Шли мы, шли и, когда прошло то ли два, то ли три дня, достигли леса, полнымполного обезьян. Увидев меня, обезьяны, бегавшие стаями, стали подходить все ближе и ближе, словно войска, предпринявшие осаду, перекликаясь друг с другом и визжа, и начинали, летучие, заигрывать со мной. А тот несносный слуга, у которого я сидел на плече, взял да с перепугу и сбросил меня наземь. Подхватили меня тогда обезьяны, хоть и пытался я убежать. Из любви ко мне Бандхудатта вместе с мужем и со всеми слугами пытались камнями и дубинами отогнать обезьян, да не смогли. И стали тогда обезьяны у меня, злосчастного, все волоски на всем моем теле, на руках, на ногах, ногтями выдирать. Благодаря ладанке, что висела у меня на шее, да благодаря милости Шивы вырвался я от них, да только тем и спасся. Скрылся я с их глаз, и попал в дремучий лес, и стал из леса в лес скитаться, пока сюда не попал. Из-за распутной Бандхудатты, за то, что с чужой женой сошелся, обречен я теперь оставаться обезьяной! Но видно, и этого мало мне, горемыке, от горя ослепшему. Судьба, мной разозленная, новую беду послала, когда началось время дождей. Появилась вдруг откуда ни возьмись слониха, схватила меня злым хоботом и швырнула в муравейник, размытый ливнями, словно некая богиня, исполнительница уготованного мне судьбой. И так я там завяз, что, несмотря на все усилия, не смог выбраться из грязи. Только благодаря тому, что все время, помышляя о Шиве, твердил «Не помер я, не помер я!», остался я жив до тех пор, пока ты, друг, не вытащил меня и не очистил от засохшей грязи. Не чувствовал я ни голода, ни жажды, но не знаю я пока еще, как мне избавиться от моего обезьяньего обличья. Если бы какая-нибудь йогини могла раскрыть ладанку да прочесть заклятие, снова бы стал я человеком. Вот и весь мой рассказ. Теперь ты расскажи мне, приятель, как ты попал в этот дремучий лес и зачем?» И когда обращенный в обезьяну брахман Сомасвамин спросил так Нишчаядатту, тот поведал ему, как он из-за Анурагапары покинул Удджайини и как якшини, которую он перехитрил, перенесла его сюда по воздуху. Выслушав его удивительный рассказ, Сомасвамин в облике обезьяны задумался и так сказал Нишчаядатте: «И ты, подобно мне, немало горя испытал из-за женщин — ни женщина, ни удача не бывают постоянными. Подобно тому как в сумерках прозвучит иной раз песня, так к женщинам приходит страсть — меняют они настроение, как реки русла, нельзя, как змеям, им верить, и своевольны они, словно молнии. Да и эта видьядхари Анурагапара, хоть и привязалась она на какое-то время к тебе, да есть у нее, наверное, возлюбленный из ее племени, так что отвергнет она тебя, смертного. Не стоит тебе тратить силы ради женщины — как и в плоде дурного дерева, нет в этом ни смысла, ни вкуса. Не ходи ты в Пушкаравати к видьядхарам, а лучше ступай, забравшись снова на спину якшини, к себе в Удджайини. Послушайся меня, друг, и сделай так, как я советую. Не послушал я дружеского слова и мучаюсь теперь из-за той распутницы. Когда увлекся я Бандхудаттой, то говаривал мне друг мой дорогой брахман Бхавашарман так: «Не поддавайся, друг, женщине. Трудно понять женскую душу. Послушай-ка, расскажу я тебе

о двух брахманках, бывших колдуньями

Жила здесь в Бенаресе молодая, красивая и веселая брахманка Самада, но никто не знал, что она была йогини, колдуньей. По воле случая сошлись мы с нею и чем чаще встречались, тем больше росла у меня любовь к ней. Однажды приревновал я ее и поколотил, а она, злодейка, разозлилась на это, но виду не показала. На другой день, притворившись, будто она ко мне ласкается, повязала мне на шею ладанку с заклятием, и тотчас обратился я в быка. Потом продала меня за сходную цену какому-то человеку, торговавшему верблюдами. Увидела, как я мучаюсь под грузом, на меня навьюченным, йогини Бандхамочаника, разрешительница заклятий, и движимая жалостью — а она знала, что Самада меня обратила в скота, — сняла с моей шеи ладонку с заклятием, когда хозяин мой не видел, и стал я снова человеком. Он же, посчитав, что бык сбежал, начал повсюду его разыскивать.

Прогуливался я с Бандхамочаникой, и привела судьба так, что издалека заметила меня с нею Самада. Вот она, гневом распаленная, и кричит Бандхамочанике: «Как ты смела этого негодника от скотства избавить? Ну, завтра же утром достанется тебе, да и этому греховоднику тоже за злые дела!» Когда же скрылась она из виду, мудрая йогини сказала мне, чтобы предотвратить задуманное той зло: «Чтобы меня убить, заявится она завтра утром в образе черной кобылицы, а я обращусь в рыжую, и начнется между нами драка, а ты в это время с мечом в руке стой позади нас, следи внимательно и, когда будет удобный момент, ударь Самаду мечом. Вот так мы и покончим с ней. Приходи утром ко мне домой», — и показала мне свой дом. Проведя там некоторое время, я ушел к себе домой, словно бы за одну жизнь пережив много жизней. Когда же на следующее утро пришел я с мечом в руке в ее дом, примчалась туда Самада в образе черной кобылы, а Бандхамочаника тотчас же приняла облик рыжей, и началась между ними драка, в которой пускали они в ход и зубы и копыта. Улучил я удобный момент и поразил мечом колдунью — так вместе с Бандхамочаникой избавился от Самады. Освободился я от скотского состояния и от страха и решил никогда более не связываться с дурными женщинами. Разврат, жестокость, колдовские чары — вот эти три качества женщины грозят миру погибелью».

«Зачем же ты бегаешь за этой демоницей Бандхудаттой? С чего она будет тебя любить, коли своего мужа не любит?» — так говорил мне друг мой Бхавашарман, но не послушал я его и вот попал в такое положение. Поэтому советую тебе не мучаться из-за Анурагапары — найдет она кого-нибудь из своего видьядхарского племени, а тебя бросит. Как пчела летает с цветка па цветок, так и женщина ищет все новых и новых мужчин. Не желаю я тебе такой муки, какую мне довелось перенести», — так говорил обращенный в обезьяну Сомасвамин, но его слова не вошли в душу Нишчаядатты, охваченного страстью. Сказал он обезьяне: «Не совершит она против меня никакого проступка, ибо родилась в благородном роде повелителя видьядхаров!»

Пока они так беседовали, солнце, словно желая сделать приятное Нишчаядатте, окрасилось пурпуром сумерек, и коснулось горы Заката, и словно послало вперед ночь, как свою вестницу, а за нею вслед явилась якшини Шринготпадини. Забрался тогда ей на плечи Нишчаядатта, собравшись лететь к своей любезной, и крикнула ему вслед обезьяна: «Помни обо мне!» И не достигла ночь еще своей середины, как оказался он в городе Пушкаравати, стоящем в окружении гималайских вершин, столице отца Анурагапары, повелителя видьядхаров.

И, узнав благодаря своему чудесному знанию о его прибытии, вышла ему навстречу милая, и тогда со словами: «Вот идет в ночи твоя возлюбленная, истинное наслаждение для глаз, подобная молодой луне, а я теперь пойду», — поклонилась якшини и улетела.

А видьядхари Анурагапара, истомившаяся от долгой разлуки, стала обниматься да миловаться с возлюбленным, и он отвечал ей объятиями, обрадованный встречей с ней, с таким трудом достигнутой, и так горячи были их объятия, что, казалось, каждый потерял свое тело в теле другого. А потом стала она ему женой по закону гандхарвов и, воспользовавшись чудесным своим знанием, мгновенно построила город и стала жить с возлюбленным в этом городе, и было таково ее знание, что с его помощью сумела она избежать взглядов родительских.

Когда же спросила Анурагапара его, рассказал ей возлюбленный, с какими трудностями ему пришлось добираться до Пушкаравати, и от этого она еще больше ласкала и доставляла ему всяческие радости. Поведал он ей и необыкновенную историю о Сомасвамине, обращенном в обезьяну. И сказал он ей после этого: «Вот если бы ты этого моего друга, любимая, силой своего знания избавила от обезьяньего облика, то было бы хорошо!» Она же возразила ему: «Это дело проклятой йогини, не наше это дело. Но попробую я уговорить мою приятельницу мудрую йогини Бхадрарупу, чтобы она твоего друга вызволила!» Порадовался таким ее словам купеческий сын и попросил милую: «Ты бы на него посмотрела. Давай к нему слетаем!»

«Ладно!» — согласилась она, и на другой день, обняв крепко Нишчаядатту, полетела с ним в тот лес. Увидев друга в образе обезьяны, подошел к нему Нишчаядатта, поклонился и почтительно спросил о здоровье. «Вижу я, что ты пришел с Анурагапарой, и сегодня чувствую себя хорошо», — ответил Нишчаядатте на это Сомасвамин в облике обезьяны и благословил его возлюбленную. Сели они все вместе на гладком камне, и начались у них разговоры, а потом с позволения обезьяны Нишчаядатта снова улетел в объятиях своей возлюбленной в ее дворец. На следующий день он снова говорит Анурагапаре: «Давай слетаем ненадолго к Сомасвамину!» А она ему в ответ: «Ступай сегодня ты к нему сам. Научу я тебя, как взлетать и как опускаться!» Послушал он ее и, овладев этим несравненным искусством, полетел к своему другу-обезьяне. И началась у них долгая беседа, а пока она шла, Анурагапара вышла прогуляться в сад. Случилось так, что, когда она там была, увидел ее пролетавший в небе юный видьядхар, и завладел Кама, бог любви, его сердцем. Спустился к ней видьядхар и понял благодаря своему всеведению, что супруг ее — простой смертный. Увидала его красавица, от смущения голову опустила и спросила его из любопытства: «Кто ты и как сюда попал?» «Знай, прелестная, — ответил он ей, — что я видьядхар и зовусь Раджабханджаной. Как только увидел я тебя, газелеокая, так вспыхнула в моей душе любовь и привела она меня к тебе, как жертву на алтарь бога любви. Оставь, божественная, смертного, ползающего по земле, и, пока еще не узнал об этом отец, полюби меня, тебе равного!»

Пока он так говорил, она бросала на него кокетливые взгляды и думала, непостоянная сердцем: «Вот истинно мой суженый!» А затем сделал ее видьядхар своей женой, и разве что только бог любви Кама заметил в их уединении, как слились их души.

Что еще нужно для тайной любви, кроме взаимного согласия двух? Когда видьядхар улетел, вернулся после встречи с Сомасвамином Нишчаядатта, но эта изменница не вышла к нему, как обычно, с ласками да поцелуями, отговорившись, что у нее голова болит. Нишчаядатта же, искренне поверив этому, очарованный любовью, решил, что она больна, провел день в горестном одиночестве. Когда же наступило утро, он, пользуясь полученными им знаниями, снова полетел к другу своему обезьяне, и только стоило ему улететь, как снова явился к Анурагапаре тот видьядхар, лишившийся из-за нее сна. Обнял он ее, истомленную ночной разлукой, и, когда утомились они оба от любовных забав, она силой своих знаний сделала спящего в ее объятиях возлюбленного незримым, да и сама уснула — ведь ночь она тоже провела без сна. А Нишчаядатту, когда прилетел он к своему другу, тот приветствовал и спросил: «Вижу я, что-то томит сегодня твое сердце. Расскажи мне». И тогда сказал Нишчаядатта обезьяне: «Захворала тяжело Анурагапара. Вот это-то и тревожит меня, друг мой, ибо она мне — дороже жизни!» Тогда посоветовала ему мудрая обезьяна: «Ступай сейчас же и, пользуясь силой полученного тобой знания, возьми ее на руки и принеси ко мне — покажу я тебе сегодня великое чудо». Послушал его Нишчаядатта, взвился в поднебесье, прилетел к своей возлюбленной, легко поднял ее, сонную, но из-за ее мудрого волшебства не заметил, что прильнул к ней нагой видьядхар, снова понесся небесной дорогой и скоро прилетел к Сомасвамину. А тот рассказал Нишчаядатте о божественном способе видеть, с помощью которого он заметил видьядхара, — обнявшего его возлюбленную. Когда же Нишчаядатта увидел все это, вскрикнул он: «Что за мерзость?» Обезьяна же, понимающая суть вещей, рассказала, как все это случилось.

Разгневался Нишчаядатта, а видьядхар тем временем пробудился и, взлетев в небо, исчез. Пробудилась и Анурагапара и, поняв, что тайное стало явным, стояла, опустив от стыда голову. И обратился к ней со слезами на глазах Нишчаядатта: «Верил я тебе. Как же ты, негодная, меня, обманула? Даже ртуть, вечно живую, можно связать, но никто не знает средства, как связать женское сердце!» Так говорил он, заливаясь слезами, а она, бессловесная, молчала, потом взлетела в небо и улетела к себе домой.

Тогда сказал Нишчаядатте его приятель-обезьяна: «Так вот и я гнался за моей возлюбленной — до сих пор палит нещадный огонь. Кто может верить постоянству богатства или распутной женщины? Но хватит тебе сокрушаться, успокойся! Что судьба предназначит, того даже сам Брахма не может исправить!»

Выслушал Нишчаядатта друга своего обезьяну, перестал кручиниться да гневаться и решил, отвратившись ото всего мирского, искать милости великого Шивы.

Скитаются они по лесу, Нишчаядатта со своим другом в обезьяньем облике, но вот по воле судьбы оказалась там подвижница Мокшада, подательница избавления. Увидев их и поклонившись, спросила она: «Интересно, как это — ты человек, а друг твой — обезьяна?» Поведал тогда ей Нишчаядатта свою историю и рассказал о том, что случилось с его другом: «Если бы знала ты, почитаемая, мантру подходящую, избавила бы ты моего друга от заклятья!» А она в ответ на это взяла и отвязала с шеи обезьяны ладанку с мантрой, и тотчас же сбросил Сомасвамин обезьянье обличье и стал, как прежде, человеком. Мокшада же исчезла молнии подобно, а Нишчаядатта и Сомасвамин со временем достигли наилучшего пути, ведущего к освобождению. Жизнь распутниц вызывает крайнее презрение и приводит людей к подвижничеству и отвращению от всего мирского, тогда как добродетельная женщина украшает свой род подобно тому, как юная луна — темно-синий свод неба».

Нараваханадатта, Ратнапрабха и все прочие очень были довольны увлекательным рассказом советника Гомукхи.

 

Волна четвертая

Когда, видя, как Нараваханадатта доволен рассказом Гомукхи, заговорил Марубхути, возражая ему: «Совсем не обязательно, чтобы женщины в большинстве были распутны. Ведь даже среди гетер встречаются высокодобродетельные.

Позволь мне, божественный, рассказать

о царе Викрамадитье и его возлюбленной Маданамале

Жил когда-то царь Викрамадитья, стольным городом которого была Паталипутрака, и было у него два самых любимых друга: царь Хаяпати, в войске которого было множество всадников, и царь Гаджапати, у которого было бессчетное множество боевых слонов. Единственным же врагом царя Викрамадитьи был повелитель Пратиштханы, могучий царь Нарасимха, войско которого состояло из пеших воинов.

Уверенный в мощи своих друзей, воспылав гневом к врагу, решил Викрамадитья в своей ярости так: «Я нанесу Нарасимхе такое поражение, что будет он в дверях вместе с шутами и пленниками, как слуга, просить позволения войти». Поклявшись в этом, сговорился Викрамадитья с Хаяпати и Гаджапати, друзьями своими, и вместе с ними могучий царь во главе всего войска, в котором было так много коней и слонов, что не было видно земли, двинулся, чтобы одолеть Нарасимху. Когда же дошли они до Пратиштханы и стало известно об этом царю Нарасимхе, надел он боевой наряд и сам вышел на поле боя. И вот началась жестокая битва, в которой на равных бились пешие воины, всадники и слоны, и так случилось, что десять миллионов пеших воинов Нарасимхи сломили войско царя Викрамадитьи — сам Викрамадитья бежал, спасаясь к себе в Паталипутраку, а друзья его разбежались по своим столицам. Царь же Нарасимха, одолев врага, вернулся в свою столицу Пратиштхану, и множество поэтов восхваляли его доблесть. А царь Викрамадитья, потерпев неудачу, решил: «Что же, не одолел врага я оружием, так одолею его хитростью. Пусть осуждают меня за это поражение, но клятву свою я выполню!»

А так решив, оставил он дела государственные на надежных министров и тайно ушел из города, одетый йогом, сопровождаемый министром Буддхиварой и пятью сотнями лучших и родовитых воинов из раджпутов, и добрался до столицы врага своего — города Пратиштханы. Там направился он в дом самой славной из гетер, особенно искусной в ласках, которую звали Маданамала, а дом ее был наилучшим в городе и мог сравняться с царским дворцом и словно зазывал к себе множеством флажков, поднятых на башенках и подобно нежным побегам лиан то вздымающихся, то ниспадающих под дуновением приятного ветерка. У главных ворот Пратиштханы, обращенных на восток, скрыто стояли день и ночь двадцать тысяч пеших воинов, вооруженных разнообразным оружием, а у каждых ворот, обращенных к трем другим странам света, стояло на страже по десять тысяч славных яростных бойцов. Назвавшись караульным ложным именем, неузнанный вошел Викрамадитья в крепость, где размещались и отборные табуны лошадей, а кое-где теснились группы слонов; на стенах дворца висели украшения из различного оружия, слепил блеск драгоценных камней и монет в сокровищницах, повсюду толпилось бесконечное множество слуг, слышалось мелодичное пение под ритмы мриданга и голоса сказителей, славящих наперебой владыку. Так прошел Викрамадитья со спутниками через все семь посадов и добрался до высокого дома Маданамалы. Она же по нарядам коней, и прочему, и по тому, что узнала от людей, поняла, что это, видно, какой-то высокородный человек, вышла навстречу ему с приветом, и лаской, и сердечностью, и ввела в покои, и устроила на ложе, достойном царей. Она пришлась по душе Викрамадитье своей красой и прелестью, а также скромным нравом, и остановился он у нее, не раскрывая ей, однако, своего имени, а Маданамала устроила омовение, натерла душистыми притираниями и преподнесла ему одежды и украшения драгоценные и каждый день стала тешить его, и министра, и всех прочих, кто ему сопутствовал, всякими яствами и всем, что только может порадовать гостей. Каждый день проводила она с ним, и угощала его хмельным питьем и ласками, и отдавалась ему, покорная его взгляду. Вот так и жил там, наслаждаясь ее ласками, повелитель мира Викрамадитья, и день шел за днем. Все, что давал он нищим на милостыню, все Маданамала сама раздавала. И так была она щедра к Викрамадитье и телом своим и всем, что имела, что ни на кого больше и не смотрела и всякими уловками отваживала тамошнего раджу Нарасимху, влюбленного в нее и пытавшегося проникнуть к ней. Вот так она ублажала гостя. Однажды, оставшись наедине с министром Буддхиварой, сказал Викрамадитья так: «Не нравятся Каме гетеры, лишенные жадности, — ведь судьба, создав попрошаек, жадность отдала гетерам. Маданамала же все тратит на меня и от великой любви не отвращается из-за этого от меня, а, напротив, радуется. Как бы мне ее отблагодарить и такой подарок сделать, благодаря которому преуспел бы я в своей клятве?»

Ответил на это царю светлый умом министр Буддхивара; «А что, если подарить ей несколько из тех бесценных самоцветных камней, которые тебе нищенствующий буддийский монах Прапанчабуддхи приносил?» Но возразил ему на это Викрамадитья: «Нельзя этого с ними делать — кто знает, что случится? Как бы не случилось чего другого, как тогда, когда я их получил!» И, услыша это, попросил его министр: «Не изволишь ли, божественный, рассказать, как достались тебе эти камни от нищенствующего монаха?» Ответил на это Викрамадитья министру Буддхиваре: «Слушай же, расскажу я тебе

о коварном монахе Прапанчабуддхи

Уже много времени прошло, как повадился нищий буддийский монах-бхикшу по прозванию Прапанчабуддхи что ни день приходить ко мне во дворец и приносить каждый день по ларчику. Так целый год прошел, и всякий раз я отдавал ларчик, не открывая его, прямо в руки казначею. Но случилось однажды так, что подаренный-то монахом ларчик случайно выскользнул из моей руки, упал и раскрылся, и выпал тогда из него камень драгоценный, пылающий огнем, и при виде его сердце мое затрепетало. Повелел я тогда принести все прочие ларчики и велел их раскрыть, и в каждом из них оказалось по такому же камню. Спросил я тогда с удивлением Прапанчабуддхи: «Скажи, чего ради ты мне приносишь такие дары?» А бхикшу попросил всех отослать и, когда остались мы с ним наедине, сказал: «Когда опустится на землю ночь, следующая за четырнадцатым днем темной половины месяца, и я пойду туда, где сжигают трупы, и устрою некое колдовство, тогда нужно будет, чтобы ты пришел мне на помощь, ибо, если герой поможет устранить все препятствия, успешно закончится мое колдовство!» Так попросил меня бхикшу о помощи, и я согласился. Обрадовался он и ушел, и вот дни сменились днями и наступила ночь, следовавшая за четырнадцатым днем темной половины месяца, и я вспомнил о том обещании, которое Дал шрамане. Выполнил я все дневные дела, а там и вечер подошел. И вот, сделав все, что нужно делать в сумерках, я нечаянно уснул. Но только сомкнул я очи, как явился мне летящий на Гаруде, милостивый к искренне верующим, сопровождаемый Лакшми, великий бог Вишну, да и говорит: «Недаром у этого лгуна-бхикшу имя Прапанчабуддхи — лживый ум! Смотри, сын, хочет он тебя на кладбище в жертвенном кругу принести в жертву. Поэтому когда скажет он тебе, что делать, ты не делай этого, а скажи ему так: «Сделай сначала ты, а потом я сделаю!» И как только начнет он делать то, что тебе велел, тут-то и следует его убить. Тогда тебе достанется плод его колдовства». Так сказал мне Вишну и исчез, а я проснулся и стал думать, что мне, по слову Вишну, надлежит того бхикшу убить. Пока думал я об этом, спустилась ночь, и я один-одинешенек пошел с мечом в руке на место, где сжигаются трупы. Там увидел я бхикшу, занятого приготовлениями к жертве, и приблизился к нему. А он, негодяй, заметив, что я пришел, говорит мне: «Ложись ничком, закрыв глаза, распластавшись на земле, и будет, царь, нам от этой жертвы великое благо». Возразил я на это: «Ты сначала сделай это сам, покажи мне — научусь я от тебя и точно так же сделаю!» Выслушал это шрамана и распростерся, глупец, а я быстро, одним ударом, отсек ему голову. Тогда зазвучал в поднебесье голос: «Хорошо поступил ты, царь, что принес в жертву этого грешного бхикшу, и пусть тебе достанется плод его волшебства — умение передвигаться в воздушном пространстве! Я, повелитель богатства, доволен твоей твердостью, и поэтому выбирай себе еще награду!» Когда смолк голос, предстал передо мной сам Кубера, и я попросил его: «Коли придет нужда, попрошу я у тебя, повелитель, награды, а ты уж не забудь об уговоре». «Быть посему!» — согласился он и исчез, а я, завладев плодом волшебства бхикшу, поспешил к себе во дворец. Все рассказал я тебе, а теперь хочу я поднести Маданамале в дар ту награду, что обещана Куберой. Ты же, Буддхивара, поспеши со всеми переодетыми раджпутами и слугами в Паталипутраку, а я, вознаградив возлюбленную, поспешу за тобой, но только чтобы снова сюда вернуться». Так говорил повелитель земли Викрамадитья своему министру.

Когда же настало утро, Викрамадитья поклонился солнцу и отправил министра и всех прочих домой. А затем, томясь чувством предстоящей разлуки, провел он ночь с Маданамалой. Маданамала же, словно каким-то внутренним чувством поняв, что отдаляется от нее царь, провела эту ночь, обнимая и лаская его, но от тоски не могла даже на мгновение сомкнуть глаз.

Когда же настало утро и совершил царь все, что положено, вошел он словно для того, чтобы вознести обычную молитву, в какой-то храм, а там, помня о том, что было ему обещано Куберой, воззвал к нему: «О владыка, обещал ты мне награду, так пожалуй мне пять больших из золота сделанных пурушей, отрубая от которых куски золота можно было бы менять их на деньги, но чтобы тела их снова и снова оказывались бы целыми». «Да сбудется все, что ты просишь, и пусть будут у тебя такие пуруши, как ты хочешь!» — тотчас ответил повелитель богатств, представ перед царем в зримом облике. И вслед за этим увидел царь в храме внезапно появившихся больших золотых пурушей. Вышел он, так же как и вошел, помня об обете одолеть Нарасимху, вознесся высоко под самое небо и улетел в Паталипутраку. Возрадовались ему, долго отсутствующему, и мудрые советники, и горожане, и придворные, и остался он там, но какие бы дела он умом ни вершил, сердцем оставался он в Пратиштхане.

А там его возлюбленная Маданамала, истосковавшись по нем и возжелав увидеть его, пошла в тот храм, но нигде не нашла своего любимого, а нашла пять больших пурушей, сделанных из золота. И видя только этих золотых истуканов и не видя раджу, так подумала она: «Наверное, любимый мой или гандхарва, или видьядхар. Видно, сам он улетел на небо, а мне оставил этих истуканов. Что я, покинутая, буду делать с ними?» Так раздумывала и спрашивала себя в этом безлюдье и нигде не находила утешения. Стала она бродить повсюду, и нигде не находила радости — ни во дворце своем, ни в саду, — и измученная разлукой, готовая даже с телом своим расстаться, заливалась она слезами, а слуги ее утешали: «Не горюй, божественная, как неожиданно пришел к тебе тогда возлюбленный, так неожиданно он к тебе и теперь придет!»

Успокоилась она кое-как, но сказала: «Клянусь, если через шесть месяцев не увижусь я с ним, раздам все свое достояние и взойду на погребальный костер!» И после такой клятвы стала она жить в мечтах о своем возлюбленном и каждый день раздавала богатую милостыню. Однажды случилось так, что она отсекла у одного из золотых пурушей руку и, раздробив ее на куски, раздала милостыню брахманам, а на другой день увидела — стоит он как ни в чем не бывало. Удивилась она, как это за ночь рука снова отросла! Тогда она и у других золотых мужей стала отсекать руки и дробить их, чтобы раздавать подаяние, но и у тех точно так же отрастали руки. Видя, что истребить их невозможно, стала она что ни день отсекать им руки и раздавать милостыню брахманам в соответствии с тем, кто сколько вед знал. Прошло немного дней, и молва об этом разнеслась по всем странам света. Пришел тогда к ней 'за милостыней Самграмадатта, брахман из Паталипутраки. Знал он, бедняк, четыре веды и обладал многими добродетелями. Пошел он к Маданамале просить о милостыне, и, после того как слуга о нем доложил, вошел он в ее покои. Дала она ему, все четыре веды знавшему, четыре руки от тех золотых мужей, и видел он, что все тело ее от жгучей тоски побледнело, ибо истомлена она была горькой разлукой. Узнал он от близких ее и слуг всю историю вплоть до ужасной клятвы и огорчился.

Огорченный тем, что услышал, и обрадованный наградой, погрузил он те руки на двух верблюдов и пошел к себе в Паталипутраку. А придя туда, подумал: «Если раджа под свою защиту не возьмет это золото, не будет мне покоя!» А так подумав, пошел он к царю Викрамадитье, сидевшему в окружении всех придворных, и сказал: «Вот, махараджа, я, бедный брахман, этого города житель, пошел однажды, богатства взалкав, в Южные края и дошел до города Пратиштханы, где правит царь Нарасимха. Желая получить милостыню, пошел я в дом гетеры Маданамалы, прославившейся щедростью. Некий божественный муж прожил с ней долгое время и оставил ей пять золотых пурушей, которые, сколько бы от них золота ни брали, опять становятся целыми. Маданамала же, убитая горем разлуки с тем мужем, считает чувство — отравой, еду — воровством, а тело — никчемным, и, хотя продолжает она жить, потому что уговорили ее близкие и слуги не убивать себя, крепко-накрепко поклялась: «Коли через шесть месяцев не встречу я возлюбленного, взойду я на костер и расстанусь с жизнью, злосчастная!»

Дав такую клятву, готовится она к смерти и что ни день раздает богатые дары, чтобы обрести награду в другом рождении. Видел я ее, божественный, в полном отчаянии, исхудавшую и от мирских радостей отказавшуюся, но все равно прелестную. Руки ее постоянно влажны от воды подаяний, вокруг черных волос ее вьются иссиня-черные пчелы, и вся она истомлена любовью, подобно слонихе, охваченной страстью. Думаю я, что любовника, ее покинувшего, и осудить и похвалить надо — похвалить за то, что покорил такую красавицу, осудить за то, что хочет она, прелестная, расстаться со своим телом. Она дала мне четыре руки от золотых мужей — четыре веды я знаю, а брахманов она оделяет по числу вед, ими выученных. Хочу я на них выстроить храм, чтобы можно было там приносить жертву, и тем послужить своей дхарме, и хочу я, божественный, чтобы ты мне помог и взял это богатство под свою высокую руку».

Получив от брахмана такое известие о своей возлюбленной, опечалился Викрамадитья. Повелел он слуге сделать все нужное для успеха задуманного брахманом святого дела, а сам стал думать о твердой в решениях и страсти своей возлюбленной и о том, что жизнь свою она ценит не дороже стебелька травы. И посчитал он, что мало уже дней осталось жить Маданамале и она действительно может расстаться со своим телом.

Преисполнился тут блистательный Викрамадитья решимости и, поспешив переложить на министров бремя дел государственных, понесся он дорогой небесной в город Пратиштхану и вскоре вошел в дом возлюбленной. Увидел он ее, щедро раздающую брахманам свое богатство и так исхудавшую от томительной тоски, что, казалось, и сама она и ее одежды были сотканы из лунных лучей. Сама же она стала столь же прекрасной, как бледный серп только что народившейся луны. А она, увидав Викрамадитью, облик которого для ее глаз был столь же сладостен, как амрита, явившегося нежданно-негаданно, встрепенулась и словно замерла на мгновение, а потом кинулась к нему и, как бы опасаясь, что он снова исчезнет, обвила его шею руками, словно петлей из лиан. «Безжалостный, чем провинилась я перед тобой, что ты меня покинул!» — выговаривала она ему, захлебываясь от слез. «Идем, — отвечал он ей, — и я расскажу тебе все, когда мы с тобой останемся одни!» И удалились они в ее опочивальню, а все слуги и близкие радовались и приветствовали царя.

И там открылся ей раджа Викрамадитья — все рассказал о себе: и как он пришел сюда, замыслив одолеть царя Нарасимху хитростью, и как он, убив Прапанчабуддхи, овладел даром двигаться в поднебесье, и как достались ему от повелителя богатств Куберы золотые мужи, а он оставил их ей, и как, узнав о ее страданиях от брахмана, он решил снова прийти сюда, чтобы не дать ей исполнить свою страшную клятву, и обо всем прочем. «Этот Нарасимха-царь могуч, любимая, и никакой силой его не одолеть. Можно было бы спор решить поединком, но я могу двигаться в поднебесье, а он только по земле, и не хочу я воспользоваться этим преимуществом и убить его. Какой же кшатрий хочет победы, добытой бесчестно! Для исполнения же моей цели помоги мне, дорогая, и устрой так, чтобы могучий Нарасимха пришел сюда и меня уведомили бы о его приходе те, кто стоит у твоих дверей».

Ответила она Викрамадитье на это, что счастлива помочь ему, и, рассудив вместе с ним, что и как делать, позвала слуг своих, несущих стражу у дверей, и так им наказала: «Если раджа Нарасимха придет ко мне в дом, то стоящий у дверей, как только заметит его, пусть произнесет: «О божественная, это пришел раджа Нарасимха, верный и преданный тебе!» Когда же так будет сказано и он войдет и спросит: «Кто здесь находится?», надобно ответить ему спокойно: «Раджа Викрамадитья!»

Так она всем им наказала и отпустила, а служанке, которая должна была стоять у ее опочивальни, сказала так: «Когда дойдет раджа Нарасимха до моих дверей, не останавливай его, а пропусти». Устроив все так, Маданамала от счастья, что вновь обрела супруга, стала раздавать бессчетно свои сокровища.

Дошла весть о ее необычайной щедрости и о тех неистребимых золотых мужах до Нарасимхи, и пошел он к ней в дом посмотреть на них. А слуги не чинили ему препятствий, и вошел он в дом Маданамалы, и стоявшие у наружных дверей стражи провозгласили: «Божественная, это пришел раджа Нарасимха — верный и преданный тебе!» Когда услышал это Нарасимха, удивился он, и закралось в душу ему подозрение, и спросил он у стражей: «Кто здесь находится?» А узнав от них, что Викрамадитья, подумал: «Вот как! Поклялся этот доблестный царь когда-то, что войдет ко мне без моего ведома и что обо мне ему возвестят, как о царе, явившемся на поклон к императору, да так и сделал! Но не могу же я убить его, вошедшего в мой дом! Войду же!» И Нарасимха пошел дальше, сопровождаемый криками стражей, возвещавших о его приходе. Когда же входил он в опочивальню, то улыбнулся, а навстречу ему с улыбкой же поднялся Викрамадитья и крепко обнял его. Сели оба царя и осведомились друг у друга о здоровье. Была при этом и Маданамала, и шел у них разговор. Тогда спросил Нарасимха Викрамадитью: «Откуда взялись здесь эти золотые мужи?»

Поведал ему Викрамадитья и о том, как был убит злобный монах-бхикшу и как, он, Викрамадитья, получил умение передвигаться в воздухе, поведал царь и о том, как повелитель богатств пожаловал ему в награду пять золотых неистребимых пурушей, и поведал ему о всех своих прочих чудесных приключениях.

Все это выслушав, Нарасимха понял, что обладает Викрамадитья великими силой и мудростью и может даже летать по небу. Предложил он Викрамадитье свою дружбу, и ответил тот согласием. Когда же скрепили они дружбу свою, как полагалось, Нарасимха взял Викрамадитью в свою столицу и принял его, как дорогого гостя. А после этого вернулся Викрамадитья в дом Маданамалы.

Так, благодаря уму и хитрости выполнив свою трудноисполнимую клятву, решил Викрамадитья отправиться к себе домой, а с ним вместе захотела отправиться и Маданамала, ибо не могла она снести разлуки. Раздарив все достояние брахманам, покинула она свою страну. И двинулся тогда Викрамадитья, истинный месяц среди правителей, с возлюбленной Маданамалой в сопровождении слонов, коней и воинов в свой стольный город Паталипутраку и стал там жить сильный дружбой царя Нарасимхи и счастливый любовью Маданамалы, покинувшей ради него родную страну. Вот, Нараваханадатта, и гетеры бывают великодушны и верны в любви, — что же говорить о царицах и других благородных и почтенных женщинах!»

На этом Марубхути закончил свой благородный рассказ, благосклонно и с удовольствием выслушанный Нараваханадаттой и супругой его Ратнапрабхой, рожденной в высоком роду видьядхаров.

 

Волна пятая

Когда Марубхути закончил свой рассказ, Харишикха, военачальник Нараваханадатты, сказал: «Истинно, для добрых женщин нет другого прибежища, кроме супруга. Вот весьма занимательная и достойная внимания история

о Шрингабхудже [234] и его девяносто девяти злых братьях

В городе, который по всей земле известен как Вардхаманапура, правил царь Вирабхуджа, лучший из служителей правой веры, и было у него множество жен, но больше всех была ему дорога царица Гунавара. Но хоть и было у царя сто жен, а случилось так, что ни одна из них не одарила его сыном. Позвал царь к себе лекаря Шрутавардхану и спросил: «Нет ли такого снадобья, от которого бы сыновья рождались?» А тот ему на это: «Приготовлю я такое снадобье, только вели, царь, привести мне из лесу дикого козла!» Тотчас же царь, услышав, что нужное ему снадобье можно изготовить, кликнул стража, стоявшего у дверей, и велел добыть в лесу дикого козла. А после отдал лекарь добытого козла царским поварам, и те разделали его и из мяса приготовили для цариц вкусный суп. Затем велел он всех цариц собрать в одно место как будто для того, чтобы богу поклониться. Все царицы пришли, и не было там только одной Гунавары, которая в это время вместе с царем приносила жертву богам. И всем собравшимся царицам дал лекарь супа из козлятины, в который подмешал какой-то порошок. Тем временем, закончив жертву, пришел туда и царь с любимой женой. Увидел он, что суп до донышка разлит, и с укором сказал лекарю: «Как же это ты ничего не оставил для Гунавары? Ведь для нее это прежде всего было сделано, а ты позабыл!» Устыдился лекарь от этих слов, а царь у главного повара спрашивает, не осталось ли от того козла хоть немного мяса. «Два рога осталось», — ответили повара, и лекарь сказал тогда, что, верно, внутри рогов самое вкусное мясо — из него хороший суп получится! Велел тогда лекарь сварить суп из этого мяса и, подмешав в него какое-то снадобье, дал съесть Гунаваре.

Когда же настало время, забеременели девяносто девять цариц и в положенный срок родили сыновей, а царица Гунавара родила позднее всех, но был сын ее отмечен всеми признаками превосходства, и раз родился он от мяса из рогов, то нарекли его Шрингабхуджей — «Рогоедом». От#ц его Вирабхуджа устроил великое торжество. Рос Шрингабхуджа вместе со своими братьями, и хоть был он из них самым младшим, но по добродетелям своим превзошел всех. Был царевич красив, словно Кама, бог любви, в стрельбе из лука равен Арджуне, а по силе подобен славному Бхимасене. Видя, как счастлив Вирабхуджа, и младшему сыну и царице Гунаваре другие его жены стали завидовать. А была среди них царица Аяшалекха, истинное обиталище злобы, — она-то, со всеми прочими посоветовавшись, замыслила дурное и когда однажды пришел царь в покои цариц и увидал их притворно огорченные лица, спросил, что случилось, то поспешно она ответила ему: «Как ты можешь, благородный, сносить позор дома? Защищая других от зла, почему сам себя не охранишь от него? Ведь юный страж Суракшита влюбился в твою царицу Гунавару! Эти стражи, охраняя женскую половину от других, пользуются своим положением — вот и он сошелся с ней. Это всем на женской половине известно». Опечалился царь и задумался. Стал он всех своих жен, одну за другой, спрашивать, и все эти сочинительницы сказали ему одно и то же.

Однако мудрый царь подавил свой гнев. «Не может быть правдиво это известие, и не следует это дело считать решенным, пока не будет какого-нибудь доказательства; раз идет такой разговор, следует удержать их от встреч». Вот так решив, на другой день призвал царь Суракшиту, начальника стражи женской половины, и с притворным гневом проговорил: «Стало мне известно, грешник, что ты убил брахмана, и не могу я больше держать тебя здесь, пока не совершишь ты паломничества в места священных купаний». А тот с удивлением и тревогой спросил: «Когда же это, божественный, я брахмана убил?» Царь же ему на это возразил: «Не смей оправдываться! Отправляйся в Кашмир — там отпускаются все грехи. Есть там святые места Виджаякшетра и Нандпкшетра, а также Варахакшетра, освященные самим Вишну, держащим в руке чакру, диск для метания, и течет там священная река Витаста, и есть еще там святое место, которое зовется Уттараманаса, и, пока не посетишь ты все эти места, не хочу я тебя видеть!» С тем и отпустил он Суракшиту — отправил его в далекое и долгое странствие.

Пошел потом царь Вирабхуджа к царице Гунаваре, и на лице его любовь сменилась гневом, а гнев — грустью. А она, увидев, что он расстроен, встревожилась и спросила: «Почему, благородный, вдруг дурное настроение тобой овладело сегодня?» В ответ на это рассказал ей земли повелитель такую небылицу: «Явилась мне сегодня мудрая богиня и сказала так: «Царь, заключи царицу Гунавару на некоторое время в подземную темницу, а сам веди жизнь целомудренную и не приближайся к женщинам. Если так не сделаешь, то и царство твое погибнет и царица умрет». Сказав это, исчезла она, и от этих слов ее я и печален».

Выслушала сказанное царем царица Гунавара, несравненная в своей добродетели и верная супругу, и, охваченная и страхом и нежной любовью, молвила так: «Не знаю я, благородный, за что ввергаешь ты меня в подземелье, но буду я счастлива, если ценой моей жизни будет тебе благо. И даже если придется мне умереть, пусть тебя не коснется невзгода. И здесь, на земле, и на том свете для жен один закон — воля мужа». Заплакал царь, слушая такие слова, и подумал: «Не было между ней и Суракшитой никакого греха — ведь видел я, что он глядел мне в лицо прямо и открыто. Вот беда-то! Что-то придется делать с этой клеветой!» Обратился царь, горем удрученный, к царице и сказал: «Вот мое решение, божественная: придется тебе быть в подземелье». И она согласилась: «Пусть так и будет!» И повелел тогда царь там же на женской половине сделать подземную темницу и поместил туда царицу.

Спросил огорченный царевич мать свою, по какой причине ей достался такой удел, а она успокоила его, передав все, что царь говорил ей. Сказала, что темницу эту подземную считает раем небесным, ибо от этого зависит счастье мужа, а для женщин добродетельных их счастье не счастье, а вот мужа счастье — их настоящее счастье.

Когда же все это случилось, то Аяшалекха, это вместилище бесславия, так наставляла сына своего Нирвасабхуджа, уединившись с ним: «Царь нынче в расстройстве, а злодейка Гунавара в подземелье. Вот бы еще сыночка ее из страны выдворить, то было бы нам благо. Вот и подумай-ка со всеми другими братьями, сыночек, как бы нам Шрингабхуджу отсюда спровадить!» Передал материнский совет Нирвасабхуджа всем другим братьям, таким же завистникам, как он сам, и стали они вместе думать, каким способом злодейство осуществить-. Однажды все вместе царевичи упражнялись в овладении разным оружием и заметили на крыше дворца очень крупного ворона.

Видя, как они уставились на эту противную птицу, сказал им мудрый монах, которому случилось там проходить: «Это, царевичи, не ворон! Это ракшас Агнишикха, погубитель городов! Поразите его острой стрелой, пока он не улетел!» Услыхали такие слова девяносто и девять старших царевичей и начали стрелять в ворона, но сколько ни стреляли, а ничья стрела в того ворона не попала. Посоветовал тогда им мудрый монах: «Может, ворона сразит ваш младший брат? Он — хороший стрелок из лука». При этих словах сразу вспомнил Нирвасабхуджа наставления своей матушки и подумал: «Ботто случай подходящий спровадить Шрингабхуджу. Дам-ка я ему для этого дела стрелу из отцовского колчана. Та стрела золотая коли в ворона попадет, он улетит, а Шрингабхудже придется вслед за ним бежать, чтобы стрела не пропала. Коли не сыщет он ракшаса, станет он кидаться и туда и сюда, а без стрелы вернуться не посмеет». Так рассудив, дает злодей Шрингабхудже стрелу из отцовского колчана и лук отцовский, чтобы убил он ракшаса.

Взял младший царевич отцовский лук, наложил стрелу золотую с хвостом, украшенным самоцветами, натянул тетиву, и поразил той стрелой ракшаса могучий Шрингабхуджа. Но только ранен был ракшас и со стрелой, в теле его застрявшей, истекая кровью, улетел, взмахнув крыльями. Стал подлый Нирвасабхуджа вместе со всеми другими братьями корить героя: «Ты верни эту стрелу золотую, она ведь из отцовского колчана взята, а не то мы тут все перед тобой разом умрем. Если не вернешь стрелу, то отец нас всех из царства выгонит! Другой такой стрелы не достанешь и не сделаешь». Мужественный Шрингабхуджа тазе отвечал этим хитрецам: «Не трусьте вы, потерпите! Бросьте ваши хитрости. Пойду я, убью ракшаса подлого и принесу стрелу обратно!» Забрал он лук и стрелы и отправился в ту сторону, куда улетел ворон. А тот ронял на лету кровь, и по кровавым пятнам шел Шрингабхуджа дальше и дальше, а все его братья тем временем, радостные, что его спровадили, побежали к своим матерям. Шел он, шел и забрался в дремучий лес, а когда дошел до его конца, увидел город обширный, подобный плоду дерева добродетели, вызревшему со временем ради того, чтобы кто-нибудь отведал его. Присел он, усталый, под деревом в каком-то саду, чтобы отдохнуть, и увидел, что приближается к нему некая дева небывалой красоты, при разлуке жизнь похищающая, а при встрече возвращающая ее, — ведь творец создает красавиц из смеси яда и амриты! Когда же приблизилась она, бросив на него взор, исполненный любви, спросил ее царевич, сердце которого устремилось к ней: «Как называется этот город, газелеокая, и кто в нем правит? Скажи мне, кто ты и как здесь очутилась?» Кокетливо скосив глаза, опустила она взор свой долу и ответила ему, белозубая, сладостным голосом: «Город этот — сокровищница всяческих богатств — называется Дхумапур, а живет в нем величайший из ракшасов Агнишикха, а стоит перед тобой дочь его Рупашикха, с сердцем, похищенным твоей несравненной красотой, пришелец! Ответь мне, кто ты и что тебя сюда привело?» Когда кончила она говорить, тотчас ответил ей Шрингабхуджа и как зовут его, и какого царя он сын, и как из-за стрелы он попал в Дхумапур, а она, узнав про все с ним случившееся, промолвила: «Нет во всех трех мирах лучника лучшего, чем ты! Ведь это твоею стрелой был ранен мой отец в образе ворона, а ту золотую стрелу забавы ради я взяла себе, отца же моего от раны вылечил министр Махаданштра, великий знаток всяческих снадобий, исцеляющих недуги. Поспешу к отцу, расскажу ему обо всем и быстро приведу сюда. Ты, благородный, покорил меня!» Выговорила все это Рупашикха, оставила Шрингабхуджу и поспешила к отцу своему, Агнишикхе. «Батюшка, — промолвила она, — пожаловал сюда царевич по имени Шрингабхуджа, с которым никто-никто не сравнится ни в красоте, ни в роде, ни в юности, ни в добродетели. Верно, это божество какое-нибудь, снизошедшее на землю, а не смертный человек. Если он мне мужем не станет, тотчас же я с жизнью расстанусь!» Отвечал ей на это отец ее ракшас: «Люди, доченька, для нас пищей служат. Но уж коли тебе он понравился, быть по-твоему. Приведи его сюда и покажи мне». Немедля кинулась Рупашикха к Шрингабхудже, рассказала, как все устроилось, и привела царевича к отцу. Агнишикха тогда и говорит ему, послушному, склонившемуся перед ним: «Отдаю я за тебя, царевич, дочь мою Рупашикху, если только ты никогда против слова мвего не пойдешь». Согласился на это царевич и сказал, что никогда ни слова его, ни воли не нарушит. Обрадовала Агнишикху такая разумная речь царевича: «Встань, ступай, соверши омовение и возвращайся сюда». И так повелев царевичу, дочери своей Рупашикхе он сказал иначе: «А ты ступай, собери всех сестер, да поспеши». Получили они оба каждый свой приказ и тотчас же ушли, сказав: «Да будет так!»

Когда же удалились они от Агнишикхи, обратилась к Шрингабхудже с такими словами хитроумная Рупашикха: «У меня, благородный, сто сестер-царевен. Все мы одна на другую похожи и обликом, и одеждой, и украшениями, и у всех на шее одинаковые жемчужные ожерелья. Хочет он запутать тебя, любимый, собрав нас всех вместе, а когда соберет, скажет тебе: «Найди среди них твою желанную!» Я про это знаю и скажу тебе, как эту задачу решить. С чего бы ему всех нас собирать, коли не для этого? Когда же все соберутся, закину я ожерелье на голову себе, а ты, узнав меня по этой примете, надень на меня гирлянду из лесных цветов. Не очень-то догадлив и благороден мой батюшка, иначе зачем ему так со мной поступать?! Поэтому ты все, чтобы он ни сказал тебе, чтобы тебя обмануть, мне передавай, а уж что там надо будет сделать, я сама соображу». Так она наказала возлюбленному и побежала за сестрами, а он молвил: «Пусть так и будет» — и отправился совершать омовение.

Вот приходит Рупашикха со всеми сестрами к отцу, и приходит туда тотчас же после омовения и Шрингабхуджа. Дает тут Агнишикха венок из лесных цветов Шрингабхудже и говорит: «Выбери из них суженую свою». И царевич взял венок и, заметив, которая из девушек закинула ожерелье на голову, надел венок на Рупашикху. Тогда и говорит Агнишикха им обоим: «Завтра поутру справим свадьбу по закону!» — и отпустил и их и всех прочих. А потом подозвал к себе Шрингабхуджу, да и велит ему: «Вот тебе упряжка волов, возьми их, ступай за город, насыпано там в кучу шесть тысяч четыреста двадцать серов кунжутных зерен, и ты все их посади!»

«Ладно!» — ответил ему на это Шрингабхуджа и, оставив его, пошел к Рупашикхе и рассказал про новую задачу. «Не горюй, благородный, разве это задача? Ступай, а я все сама с помощью колдовства устрою!» Послушался он и пошел туда, и только начал царевич из той кучи сеять, как увидел, что благодаря волшебству его возлюбленной и поле вспахано и весь-весь кунжут посеян. Обрадованный царевич пошел к Агнишикхе и сообщил, что выполнил работу, а хитрый ракшас ему и говорит: «Да не велел я тебе сеять! Иди и собери их в кучу!» Опять пошел царевич к Рупашикхе и обо всем поведал. Снова она велела ему идти на поле, куда послала бесчисленное множество муравьев, которые все зернышки собрали, и снова куча кунжута словно сама собой выросла. Опять Шрингабхуджа идет к Агнишикхе и опять говорит ему, что все зернышки кунжутные до одного в кучу собраны. А Агнишикха, глупый хитрец, опять ему велит: «Ты иди отсюда на юг на две йоджаны. Там, любезный, в лесу стоит пустой храм, посвященный Шиве. Там живет мой дорогой брат Дхумашикха. Тотчас же туда отправляйся, а как придешь, стань перед жертвенником и возгласи так: «О Дхумашикха, стоит здесь посланец Агнишикхи, брата твоего, с приглашением тебе со свитой, и следует тебе поспешить, ибо завтра утром будет свадьба дочери его Рупашикхи!» Когда же ты все это скажешь, тотчас же поспеши обратно, и на заре возьмешь ты в жены дочь мою Рупашикху!» Так-то наказывал царевичу этот грешник, а царевич в ответ: «Так тому и быть!» — и снова пошел к Рупашикхе и передал ей все, что было сказано. Она, добродетельная, дала ему глины, воды, колючек, огня и отличного коня и так наказала: «Ты садись на коня и скачи к тому храму, а когда Дхумашикхе передашь батюшкино приглашение, тотчас же на этом же коне мчись обратно и когда будешь возвращаться, то посматривай назад. Коли заметишь, что гонится за тобой Дхумашикха, то брось себе за спину на дорогу глины. Если же увидишь, что не перестал Дхумашикха за тобой гнаться, то точно так же плесни назад воду. Если и тогда не перестанет, кинь за спину колючек, а коли и это не поможет, то метни огонь. Сделаешь все так, как я тебе велела, никто тебе не помешает и ты благополучно вернешься. Увидишь ты сегодня силу моего знания».

Все она ему сказала, что и как делать, и снарядился Шрингабхуджа в путь, взяв с собой глины и всего прочего, и со словами: «Так тому и быть» — вскочил на коня. Вот добрался он через лес до храма и увидел там Шиву, повелителя всего сущего, слева от которого стояла Гаури, а справа Винаяка, повелитель ганов, поклонился им и сделал все, как Агнишикха велел. Выкрикнул он приглашение Дхумашикхе и немедля погнал коня в обратный путь. Обернулся он через некоторое время и видит, что Дхумашикха за ним гонится. Быстро кинул он пригоршню глины себе за спину, а где бросил, тотчас выросла там огромная гора. Еще какое-то время прошло, и снова оглянулся царевич — видит, что перевалил ракшас через гору, и снова его догоняет. Плеснул Шрингабхуджа тогда на дорогу воды, и разлилась там река широкая, и волны заходили по ней. Но и ее одолел ракшас, в ночи бродящий, и опять царевич, обернувшись назад, увидал, что тот за ним гонится. Тогда швырнул он за спину колючек, а из тех колючек вырос дремучий лес. Но и через лес продрался ракшас и снова погнался за царевичем. Метнул тогда царевич ракшасу навстречу огонь, и от того огня и трава на дороге и лес запылали. Перепугался Дхумашикха при виде бушующего огня, да и утомился, и пошел восвояси, по земле пошел, так как околдованный Рупашикхой позабыл он небесную дорогу. Царевич же, изумленный великим волшебством возлюбленной, примчался в Дхумапур и, вернув коня Рупашикхе, поведал ей обо всем случившемся и как он все выполнил. Затем уже отправился он к Агнишикхе. «Был я там и пригласил брата твоего Дхумашикху» — так молвил ему Шрингабхуджа. Забеспокоился ракшас и спрашивает: «Коли там был, так расскажи, что видел!» И ответил ему царевич: «Вот что я видел: стоит там храм Шивы и изваяние Шивы в середине, а по левую руку от Шивы Парвати стоит, а по правую Винаяка». Улыбнулся ракшас в ответ и призадумался: «Как же это не смог брат сожрать этого молодца?! Видно, не человеческий он сын, а божественного рода и что судьбой решено, так тому и быть! Пусть будет он достойным мужем моей дочери». Так рассудив, послал ракшас царевича, достигшего цели, к дочери, но не знал он, что он-то и был тем, кто его ранил! А Шрингабхуджа, спеша сделать возлюбленную женой, пошел к ней, и попил, и поел, и в нетерпении провел ночь. На заре Агнишикха, как подобало ему, все устроил и отдал, как полагалось по закону, перед жертвенным огнем царевичу в жены свою дочь. И веселье на свадьбе было такое, как в старые дни, и уж где там был царевич и где дочь ракшаса и что они оба делали, про то никому не ведомо. Как лебедь добирается до приглянувшегося ему нежного лотоса, расцветшего посреди трясины, так и царевич добился своей возлюбленной, дочери ракшаса, и был рад тому. И стали молодые там жить, не ссориться, вкушая всяческие удовольствия, создававшиеся волшебством ракшаса.

Один за другим пролетали дни, и говорит однажды царевич Рупашикхе: «Отправимся, милая, в Вардхаманапур, в родной мой город. Не по душе мне житье здесь — ведь душа-то у меня человеческая! Ни с родиной не могу я быть в разлуке, ни с тобой расстаться. Скажи батюшке о моем решении и забери золотую стрелу!» На это ответила Шрингабхудже Рупашикха: «Как повелишь, благородный, так я и поступлю. Что мне родина? Что мне родня? И родина и родня мне — супруг мой. Нет добродетельным женам иной дороги, кроме послушания мужу! Только батюшке говорить не надо — не пустит он нас. Когда уйдем мы, он, гневный, узнает об этом от слуг и помчится за нами, но я его, неразумного, обману». Обрадовался царевич ее словам, и на другой день, взяв золотую стрелу, вскочил на коня Шаравегу, стремительного, как стрела, и посадил возлюбленную, принесшую ему половину царства ракшаса и захватившую с собой корзину с драгоценными камнями, и, обманув слуг — мол, поехали по садам покататься, — помчался с ней в Вардхаманапур.

Когда дошло это до Агнишикхи, разгневался ракшас, взвился в небо и помчался за ними вслед. Издалека услыхала свист его полета Рупашикха, да и говорит Шрингабхудже: «Милый, батюшка за нами летит, воротить нас хочет. Ты не бойся, обману я его — не заметит он нас. Укрою я и тебя, и коня от его глаз своим колдовством». После этого спрыгнула она с коня, приняла облик мужчины: «Ну вот и приближается великий ракшас. Ты теперь помалкивай, — сказала она, улыбаясь, царевичу, — и прикинься дровосеком, пришедшим в лес дров нарубить!» Стали они тут деревья валить. Домчался до них ракшас, спустился с небес на землю, да и спрашивает, дурень: «Эй, ты! Не видел ли ты на этой дороге мужчину и женщину?», а Рупашикха в ответ, притворяясь усталой: «Никого мы не видели, пот глаза нам застилает. Готовим мы дрова для погребального костра повелителя ракшасов Агнишикхи. Много дров-то надо нарубить». Услышав это, подумал неразумный ракшас: «Коли помер я, так ничего с дочерью-то мне не сделать! Пойду-ка я домой, со слугами посоветуюсь», — и тотчас же умчался Агнишикха, а дочь и ее муж весело посмеялись и снова в дорогу отправились. Вернулся ракшас к себе домой, стал родню да слуг спрашивать, не помер ли он, а они со смехом уверяли его, что он жив, и о5ень уж он этому обрадовался.

А когда сообразил, что его обманули, разъярился и снова кинулся в погоню. Издалека Рупашикха услыхала ужасный вой его полета, тотчас же с помощью колдовства укрыла супруга, а сама опять приняла облик вестника, спешившего кудато с письмом. Задает ей ракшас вопрос: «Не попадался ли тебе, вестник, мужчина, сопровождаемый женщиной?» А дочь ему и отвечает: «Быстро мчусь я и ничего такого не видел! Сражен сегодня врагом в бою Агнишикха, и, раз нет у него сына, послал он меня, вестника, к брату его Дхумашикхе с письмом, в котором зовет его к себе в город, чтобы царство передать». Услышав такие слова, испугался ракшас: «Неужто я убит?» — и поспешил домой. И в голову ему не пришло подумать: «Да какой же я убитый? Вот он я, здоровешенек!» Уж так устроил повелитель — раз глупец кто, так ему и яркий день кажется темной ночью.

Вернулся он домой и по тому, что все над ним смеялись, понял, что и это неправда. Да устал он и не стал больше гнаться за дочерью. А Рупашикха, обманув так отца, снова вместе с мужем поспешила в путь — не знают добродетельные женщины иного пути, кроме блага супруга. Снова сел Шрингабхуджа на волшебного коня, и Рупашикха вместе с ним, и мигом домчались они до Вардхаманапура. А там его отец, Вирабхуджа, узнав о том, что прибыл Шрингабхуджа с женой, поспешил ему навстречу и увидел сына, украшенного супругой, точно Кришну, сопровождаемого Бхамой, и подумал, что держава его укрепилась и расцвела. Когда же сын спрыгнул с коня и почтительно коснулся ног отца, поднял его царь, с глазами, полными слез, обнял его и насмотреться не мог. А затем отправился он с сыном, словно бы со вновь обретенным счастьем, в столицу.

Спросил он сына: «Где ты был и что с тобою случилось?» И Шрингабхуджа рассказал ему о своих приключениях с самого начала и, позвав Нирвасабхуджу и всех прочих братьев, отдал им золотую стрелу. Когда же царь Вирабхуджа узнал про все проделки братьев, разгневался он и сказал, что отныне только Шрингабхуджу считает своим сыном. И подумал мудрый раджа: «Ведь так же как из ненависти эти братьявраги, грешники, брата своего спровадили, точно так же их матери мою возлюбленную Гунавару безгрешную оболгали злобно. Нужно разобраться, да и решить сегодня же». Рассудив таким-то образом, когда угас день и настала ночь, желая все разузнать достовернейше, пошел к царице Аяшалекхе и напоил ее, обрадованную его приходом, допьяна, а когда она под утро уже стала бормотать во сне, проснулся Вирабхуджа и услышал: «Коли не оговорила бы я Гунавару, разве пришел бы сегодня ко мне раджа?» Такие злодейские слова услышав, в гневе поднялся царь, и решение у него уже созрело. Ушел он от Аяшалекхи, и, вернувшись в свои покои, созвал старейших советников и приказал: «Тотчас же Гунавару из подземелья выпустить и сюда привести! Коли сказано, так не медлить!» И они услыхали и сказали: «Быть посему!» Поспешили они тогда за ней, велели вымыть и нарядить и тотчас же привели Гунавару к царю. Тут супруги, словно бы переправившись через море разлуки, обнялись крепко и провели вместе то время, что осталось от ночи. Рассказал тут царь царице на радостях, что с их сыном Шрингабхуджей приключилось. А тем временем Аяшалекха проснулась и, поняв, что проговорилась во сне и царь, видно, все слышал и потому ушел, пришла в крайнее отчаяние.

Рано утром привел царь к Гунаваре Шрингабхуджу и Рупашикху, а они, приблизившись и увидав мать, обрадовались, что выпущена она из темницы, и поклонились отцу с матерью в ноги. Обняла мать сына, одолевшего дальний и трудный путь, и сноху обретенную, и от одной радости рождалась другая. По велению отца поведал Шрингабхуджа матери всевсе, что с ним приключилось и что Рупашикха сделала, и Гунавара обрадовалась и молвила ему: «И чего только не сделала Рупашикха ради тебя, сынок? Отдала она тебе жизнь свою, ради тебя родных и родину оставила — все это она отдала тебе ради жизни радостной! Видно, волей судьбы какаято богиня отметила ее тем же знаком, что и всех добродетельных жен». Сказала так царица, и супруг согласился с ней,» Рупашикха от смущения потупила очи. А тут как раз вернулся после скитаний по святым местам Суракшита, начальник стражи, оговоренный Аяшалекхой, и, когда глашатай возвестил о его приходе и он, радостный, пал к стопам раджи, Вирабхуджа щедро его наградил. Велел раджа Суракшите привести Аяшалекху, это вместилище греха, и всех других цариц и, когда это было сделано, повелел: «Бросить этих злодеек всех в подземную темницу». При таких его словах и видя, как все они обречены на заключение в подземной темнице, Гунавара коснулась его ног и попросила: «Божественный, лучше ты меня навсегда осуди на жизнь в темнице подземной! Смилуйся над ними, не могу я видеть их перепуганными!» Вот так попросив царя, освободила она их от оков. Благородные сострадательны даже к врагам! После этого они, прогнанные царем, предпочитающие жизни смерть, разбежались, устыженные, по своим покоям. Еще больше стал уважать раджа благородную царицу Гунавару, а царица стала его считать совершенством в добродетели.

После этого велел Вирабхуджа привести всех сыновей и сказал им притворно: «Дошло до меня, что вы, грешники, убили странствующего купца. Отправляйтесь по всем святым местам, а здесь оставаться не смейте!» Не посмели перечить царю сыновья — коли царь порешил, кто его переубедит? Увидел Шрингабхуджа, что братья его собрались уходить, и стало ему их жалко и с глазами, полными слез, попросил он отца: «Прости им, батюшка, этот единственный грех, сделай милость!» — и припал к его стопам. Задумался царь и подумал, что сын его уже способен нести бремя дел государственных и что в нем и слава и сострадание живут, а сам он — истинное воплощение юного Кришны, сына Яшоды, поднявшего гору Говардхана, и уважил его речь оберегающий от врагов, а братья стали почитать Шрингабхуджу, как спасителя их жизней. При виде такого высокого благородства царевича все жители отдали ему свою любовь, и на следующий же день Вирабхуджа, считая его старшим над всеми братьями, хотя и был он младшим, — ведь нет старшинства больше добродетели! — сделал его своим наследником. После этого Шрингабхуджа, испросив у отца позволения, взял войска всех возможных родов и отправился весь мир покорять, и показал он беспримерную доблесть, и всю землю от края до края придел под свое правление, и вернулся, разнеся по всем отдаленным уголкам земли свою славу, а затем стал нести бремя дел государственных вместе с послушными ему братьями, и родители его наслаждались беззаботным счастьем, и дары он щедрые давал брахманам, и счастливо жил с прекрасной Рупашикхой, в которой словно воплотился его успех. Так-то вот своим мужьям в каждом деле помогая, добродетельные жены счастливо живут, подобно Гунаваресвекрови и Рупашикхе-невестке».

Кончили слушать рассказ Харимукхи царевич Нараваханадатта и Ратнапрабха, и были им очень довольны, и говорили: «Славно, славно!»

Поднявшись, Нараваханадатта завершил то, что было назначено на день, и вместе с женой пошел к отцу своему, повелителю ватсов. Поели они и попили вместе и остаток дня наслаждались песнями с музыкой, а ночь царевич провел на женской половине дворца со своей возлюбленной.

 

Волна шестая

Когда же настало утро, к нему, находившемуся в покоях Ратнапрабхи, пришли все прочие во главе с Гомукхой. Марубхути же, напившийся хмельного и от этого бывший не совсем в себе, увенчанный цветами, чем-то измазанный, пришел позднее всех.

Видя, как он спотыкается, и слыша, как всех задирает, сказал ему терпеливый Гомукха: «Что же это? Ты сын Яугандхараяны, а порядка не знаешь — с утра напиваешься и в таком виде приходишь к повелителю?» Разозлился на это Марубхути и ответил: «Кто это мне говорит — повелитель или наставник? Ты кто таков, что меня учишь? Ну-ка, отвечай, ты, сын дварапалы!» Рассмеялся Гомукха на это: «Что же ты людей почтенных без вины бранишь?» И все, кто около него стояли, согласились с его словами: «Истинно, я сын дварапалы, а ты хоть и лучший из министров, а ведешь себя, как бычок! Это глупость, тебя одолевшая, говорит, а не ты!» Огрызнулся на это Марубхути: «Ты сам из бычьей породы! Недаром и имя у тебя Гомукха! И хоть не украшен ты рогами, а порода твоя видна!» Среди общего хохота возразил ему Гомукха: «Этот Марубхути — подлинный алмаз! Кто же может, прилагая усилия, просверлить его и продеть нить добродетели? Вот был однажды такой же человек-алмаз, которого никакими усилиями нельзя было убедить! Послушайте-ка историю

о невежественном брахмане Таподатте

Жил когда-то в Пратиштхане брахман Таподатта, которого в детстве отец никакими усилиями не мог заставить учиться. Но когда умер отец и вся родня от Таподатты отвернулась, то решил он все-таки одолеть науки и ради этого пошел на берег Ганги и стал подвижником. Удивленный его жестокими самоистязаниями Шакра обернулся брахманом, и пошел к нему на берег Ганги, и стал у него на глазах кидать и кидать песок в волнующиеся воды Ганги. Заметив это, нарушил обет молчания Таподатта и с любопытством спросил: «Что это ты так усердно делаешь, брахман?» Ответил на его вопрос Шакра в облике брахмана так: «Строю я мост через Гангу, чтоб можно было живым существам через нее переправляться». Посмеялся над ним Таподатта: «Как же ты, дурень, мост строишь? Ведь волны Ганги уносят песок!» Возразил ему на это Шакра: «Коли это тебе ведомо, то чего же ты стараешься, не читая, не слушая, с помощью подвижничества да обетов знания достичь?! Это такая же бессмыслица, как рога у кролика искать или картину на небе рисовать. Букв не зная, писать не научишься, без учения ничего никогда знать не будешь!» Сказал ему такие слова Шакра, и призадумался Таподатта, бросил подвижничество и ушел домой.

Легко научить разумного, да Марубхути у нас неразумен, не научишь его, а начнешь учить, так он же, глупец, и сердится!»

Кончил Гомукха, и тотчас же Харишикха заговорил: «Истинно, божественный, легко разумного научить. Вот послушайте

об уродливом брахмане Вирупашармане

Жил в стародавние времена в Варанаси лучший из брахманов, и звали его Вирупашарман, и был он уродлив и нищ. Придя в отчаяние от нищеты и уродства, стал он отшельником и начал жестокие подвиги совершать в надежде обрести достаток и красоту. Тогда повелитель богов Индра принял облик еще более уродливого калеки и предстал перед ним.

Увидев калеку, тела которого не было видно из-за покрывавших его мух, подумал Вирупашарман про себя: «Рождаются же такие в мире из-за дурных дел, свершенных в прежних рождениях. Но творец сотворил меня нисколечко на него не похожим. Кто может преступить участь, предписанную судьбой?»

Поняв это, поплелся утешившийся Вирупашарман из пустыни домой.

Вот так, божественный, разумный даже с малого намека понимает, а неразумному даже великой силой ничего не втолкуешь!»

Сказал все это Харишикха, и согласился с ним Гомукха, а пьяный Марубхути вне себя сказал в ярости: «Эх, Гомукха, только в словах-то у тебя вся сила, в руках ее нисколько нет! Негоже таким сильным, как я, связываться с такими болтливыми евнухами, как ты!» Посмеялся Нараваханадатта над речами драчливого Марубхути, и его успокоил, и, отправив домой, сам, ласковый к друзьям, стал заниматься делами дня, и счастливо провел тот день.

Когда же на следующее утро все собрались снова, и в тоу числе пришел, понурив голову, Марубхути, обратилась к ним Ратнапрабха: «Счастлив ты, благородный, что ты и твои министры чисты сердцем и с детства связаны неразрывной нитью дружбы, и они счастливы, имея такого доброго к ним повелителя. Нет сомнения, что и в прошлых рождениях вы все друг с другом были связаны». Промолвила она это, и сказал тогда Тапантака, сын Васантаки, Нараваханадатты добрый друг: «Истинно, привязаны мы к повелителю еще с прошлых рождений. Вот соизвольте послушать весьма поучительный рассказ

о хитром лекаре Таруначандре и мнимом царе

Правил когда-то в Гималаях, голубых, словно шея Шивы, в городе Виласапуре царь Винаяшила, по заслугам названный оплотом смирения, и была у него жена, которую любил он пуще жизни, и звали ее Камалапрабха, и долго жил он с ней, наслаждаясь всякою радостью. Шло время, и, заметив, что тело его поразила старость, похитительница красоты, опечалился царь: «Как покажу я царице свое морщинистое, побледневшее лицо, подобное лотосу, обожженному снегом? Тьфу! Лучше умереть!» Так-то печаль его одолела, что велел царь позвать к нему придворного лекаря, а когда тот явился, сказал ему почтительно: «Любезный, знаю я твою мне преданность и мудрость твою и хочу спросить я тебя, не знаешь ли зелья какого для предотвращения старости?»

Выслушал это хитрец Таруначандра, душа которого была искривлена не менее, чем молодой месяц, и поскольку знал он только всякое черное колдовство, то подумал так: «Царь-то глуп, и могу я от него поживиться». А царю лекарь сказал: «Есть, царь, снадобье одно. Если ты будешь его применять, просидев восемь месяцев в подземной темнице, то избавлю я тебя, божественный, от старости». Выслушал его царь и тотчас же велел приготовить подземную темницу — коли уж задастся дурень какой целью, то он уж и думать ни о чем другом не может. Говорили ему советники: «В прежние времена, царь, предки наши подвигом, смирением и добродетелью и благодаря самому доброму времени добывали добрые снадобья, а те, о которых мы теперь слышим, производят действие обратное ожидаемому. Негоже все это! Этим всем плуты глупцов надувают. Разве минувшее вернешь вспять?»

Но не дошли увещевания министров до царских ушей, ибо одолела сердце царя жажда наслаждений, и, как велел ему лекарь, спустился он в подземелье, забросив все, что царю делать положено. Только лишь лекарь со своим слугой спускался к нему, и зелье давал, и за ним ходил. Вот и сидит царь в подземелье, и словно бы незнание выходит из его сердца.

Проходит шесть месяцев, и видит хитрый лекарь, что дряхлость одолела царя еще пуще. Нашел он какого-то молодца, похожего на царя, и говорит ему: «Хочешь, я тебя царем сделаю?» Тот согласился. Тогда лекарь прокопал издалека подземный ход в цареву темницу, и ночью убил спящего царя, и под покровом темноты провел в подземелье этого молодца. Когда же он это сделал, то ход подземный завалили. Чего только не сделают хитрые злодеи с наивными простаками?

Вот так-то все устроив, на другой день говорит лекарь слугам царским: «За шесть месяцев избавил я царя от старости, а за два месяца, что остались, изменю я его облик, а пока я его вам издали покажу». Всех подводил он к входу в подземную темницу поодиночке и называл и имя каждого и занятие, а затем что ни день знакомил его с обитательницами женской половины. Так и прошло два месяца, а когда завершился весь срок, то вывел он его, укормленного и ухоженного, из темницы подземной и сказал: «Глядите, вот царь, силой лекарства от дряхлости избавившийся и блещущий юностью!» И все подданные обрадовались и признали царем того юношу. И когда совершил он омовение, то был совершен юношей и министрами обряд, сопутствующий вступлению на царство.

С той поры он прилежно и с удовольствием занимался вместе с министрами государственными делами. Звался он Аджара, что означало «лишенный старости», и веселился с обитательницами женской половины, и все его признали подлинным раджей, облик которого изменился благодаря действию снадобья, и никто не сомневался в волшебном искусстве лекаря. Раджа проявил свою любовь к народу и к царице Канчанапрабхе и наслаждался вместе с друзьями счастьем. К приятелю своему Бхешаджачандре и еще другому, Падмадаршане, он чувствовал особую любовь и одарил их слонами, конями и деревнями, а к лекарю Таруначандре относился только почтительно — ведь сошел тот с пути правды, и потому не было у царя к нему доверия. Вот и говорит однажды лекарь царю с глазу на глаз: «Что же ты со мной не считаешься и своевольничаешь? Забыл ты, что ли, что я тебя царем сделал?» Так ответил на это лекарю царь Аджара: «Ну и дурень же ты! Кто кого сделал, кто кому что дал? Только поступкам в прежних рождениях, приятель, обязан человек тем, кем он становится или что получает. Так что не заносись! То, что я нынче царь, — плод моего подвижничества, и я тебе это скоро покажу!» Встревожили лекаря такие слова, и призадумался он: «Гляди-ка, он не испугался, говорит уверенно, словно подлинно зияет тайну, известную только мне. Нужно потерпеть, и посмотреть за ним, и, уж коли сказал он: «Покажу я тебе!» — поглядеть, что же он покажет». И замолчал лекарь. На другой день пошел раджа Аджара погулять. Играл он с друзьями и приятелями, а Таруначандра и другие прислуживали им. Так, гуляя, вышли они на берег реки, на середине которой увидел он уносимые потоком пять золотых лотосов, а когда слуги по его велению поймали их и принесли, посмотрел он на цветы и обратился к лекарю Таруначандре, оказавшемуся рядом: «Ступай по течению реки вверх и разыщи место, где рождаются такие золотые лотосы, а найдешь, сразу же возвращайся — очень мне интересно узнать об этих необычайных лотосах, а ты мне — дорогой друг». Вышел из себя лекарь, но сказал: «Как прикажешь» — и тотчас отправился. Царь же тем временем вернулся в город, а лекарь шел-шел, да и добрался до храма Шивы, стоявшего на берегу реки. Перед ним на берегу реки рос раскидистый баньян, на котором лекарь увидел висящий человеческий скелет. Утомленный дорогой, совершил он омовение, поклонился богу, и, пока он все это делал, набежала туча и пошел дождь, и дождевые капли стекали по висевшему на дереве вата человеческому скелету и падали в речную заводь, и лекарь увидел, что стоило им только коснуться воды, как превращались они в золотые лотосы. «Вот чудо! И спросить-то некого в этом безлюдье! Да знает ли кто, сколько в мире чудес? Вот увидал я место, где рождаются лотосы. Брошу-ка я в воду этот скелет, от которого рождаются лотосы, и да будет мне благо!» Так поразмыслив, забрался лекарь на дерево и скинул оттуда скелет. И провел он на том месте остаток дня, а на следующий день, выполнив веление государя, поспешил восвояси, и через несколько дней добрался он до Виласапура и, покрытый с ног до головы дорожной пылью, явился к царю Аджаре. Когда возвестил о нем страж, стоявший в дверях, вошел и склонился лекарь перед царем, а тот осведомился о его здоровье. После этого рассказал лекарь о всем случившемся с ним. Тогда, выслав всех из покоя и с глазу на глаз оставшись, сказал ему Аджара: «Видел ты, друг, место, где рождаются золотые лотосы, а это место святое, и видел ты еще и скелет, висевший на баньяне. В давние дни сам я, совершая подвиги, оставил тело свое — повесился на высокой ветке, и от великого благородства подвига так случилось, что, когда дождевые капли падают на мой скелет, обращаются они в золотые лотосы. А то, что ты скинз'л мой скелет в святую воду тех мест, вполне справедливо, ибо и в прежнем рождении ты был мне другом. Бхешаджачандра и Падмадаршана и в прежнем рождении были мне друзьями, и благодаря тому подвигу, друг, помню я о прежнем рождении, и благодаря знанию моему досталась и царская власть. Вот и показал я тебе то, что хотел показать. Не говори: «Мною дано тебе царство!» — не возносись и не горюй. Никто ничего дать не может, кроме как дела, совершенные в прежних рождениях. Дитя еще и не родилось, а уже вкушает плоды кармы». Сказал ему так Аджара, и лекарь согласился и стал, как прежде, служить без всякого о том сожаления. Мудрый царь Аджара одарил лекаря богатством и наделил почетом, как и обещал, и вместе со своими друзьями и обитательницами гарема наслаждался жизнью на земле, и было у его царства много друзей и не было врагов.

Вот так, божественный, и идет все и у всех в этом мире — и счастье и несчастье. Все определяется тем, что совершила душа в прежнем своем рождении, — молвил Тапантака, закончив рассказ. — Думаю я, государь, что и в прежнем рождении был ты нашим повелителем. А иначе с чего бы мы теперь были счастливы!?»

После этого необычайно увлекательного и интересного повествования Тапантаки поднялся Нараваханадатта и пошел совершать омовение, а потом отправился навестить отца своего, повелителя ватсов, и был он для очей родительских словно мгновенный дождь амриты. И там его, сопровождаемого министрами, ждала трапеза, и отведали они всяких яств и питья. Так провел Нараваханадатта день этот и ночь.

 

Волна седьмая

Случилось в какой-то день так, что когда в своих покоях беседовал Нараваханадатта с Ратнапрабхой и со своими министрами, вдруг снаружи, из двора храма, послышался чей-то плач. «Что бы это было?» — спросил царевич, и тотчас же служанки кинулись разузнавать, а потом говорят: «Это плачет Дхармагири, привратник. Какой-то неразумный приятель его пришел сюда нынче и сообщил: «Твой брат пошел по святым местам и где-то умер!», а привратник при этих словах воскликнул: «А я-то в царском дворце стою!» — и от горя память потерял. Люди повели его, рыдающего, домой». Услышал это царевич и посочувствовал горю Дхармагири, а супруга его Ратнапрабха опечалилась и промолвила: «Нестерпимо горе разлуки с дорогим другом. И почему это не создал творец человека нестареющим и бессмертным?!» Возразил Ратнапрабхе на эти слова Марубхути: «Как же это можно смертным, божественная? Послушай рассказ

о том, как мудрый Нагарджуна [243] пытался избавить людей от смерти

В городе Чираюсе, где люди живут подолгу, правил царь. звавшийся Чираю, то есть «долгоживущий». Всего-то всего было полно в доме у Чираю, и был у него мудрый-премудрый, Щедрый и сострадательный министр Нагарджуна, рожденный от семени Бодхисаттвы. И поскольку знал он всяческие сочетания лекарств и был умудрен в химии, то и себя и раджу сделал он долгоживущими и нестареющими. Однажды случилось так, что умер самый любимый изо всех сыновей министра Нагарджуны. Загоревал Нагарджуна без меры и, убитый горем, стал составлять амриту, напиток из разных снадобий, добывавшихся им с помощью подвижничества, способный избавить смертных от смерти. Оставалось ему добавить лишь одну, последнюю часть, называющуюся калайога, то есть «связующее время», и, пока он искал это снадобье, узнал о том сам повелитель богов Индра, и, обсудив это с богами, призвал обоих Ашвинов, и так им наказал: «Ступайте на землю и передайте Нагарджуне такое мое слово: «Ты за что это принялся, министр, ты что затеял? Уж не собрался ли превзойти Праджапати, творца всего сущего? Ведь он всех людей сотворил обреченными на смерть, а ты амриту готовишь, которая сделает их бессмертными? И чем же тогда будут отличаться боги от людей? И если не будет различия между тем, кто приносит жертву, и тем, кто ее принимает, нарушится миропорядок! Поэтому велю я тебе — вылей приготовленное тобой, иначе разгневаются боги и проклянут тебя немедля! А сын твой, по которому горюешь, уже на небе».

Так Шакра повелел Ашвинам и послал их обоих к Нагарджуне, и они поспешили повиноваться. Пришли они к министру, обрадовавшемуся их приходу, и передали все, что велел Шакра, и что сын его на небесах наравне с богами тоже. Подумал тогда удрученный Нагарджуна: «Коли не выполню я веления Индры, проклянут меня боги, да и эти близнецы разве не могут проклясть меня здесь же? Не могу я выполнить желание свое и изготовить амриту, а путь сына моего оплакивать не надо, ибо благодаря его делам в прежних рождениях он достиг счастья». Подумав так, сказал Нагарджуна Ашвинам: «Понял я веление Индры и амриту готовить не буду. Коли бы вы не пришли, то и пяти дней не прошло бы, как вся земля стала юной и никто бы не ведал ни смерти, ни дряхлости!»

С этими словами выплеснул Нагарджуна готовившуюся им амриту на землю перед ними. Распрощались с ним Ашвины, поспешили на небо и обрадовали доброй вестью повелителя богов Индру.

Тем временем раджа Чираю, повелитель Нагарджуны, сделал своим наследником сына, которого звали Дживахара, и юноша поспешил радостный к царице Дханпаре за благословением. Но она сказала сыну так: «Напрасно радуешься ты этому, сынок! Никто к царству не знает пути, на котором не было бы страданий. Уже не одного сына назначал твой отец наследником, и никому из них не досталось царство, а достались одни унижения. Изготовил Нагарджуна для царя такое зелье, от которого тот проживет восемьсот лет. Кто знает, скольких еще сыновей, которым отпущен долгий срок жизни, будет царь Чираю делать своими наследниками». При этих словах огорчился ее сын, и она, заметив это, посоветовала: «Если хочется тебе получить царство, воспользуйся таким способом. Этот министр Нагарджуна каждый день, сделав все положенное, во время трапезы провозглашает: «Кто что пожелает, тому то и дам!» Ты ступай к нему и скажи: «Отдай мне твою голову!» Он слову своему верен и отдаст голову, а раз она будет отсечена, то царь от горя либо умрет, либо уйдет в лес и станет отшельником. Только таким способом добудешь ты себе царство — иного пути нет». Обрадовался сын этому материнскому наставлению и решил, что он именно так и сделает. Жажда власти, увы, превозмогает родственные чувства!

Вот пошел на другой день царский сын Дживахара, похититель жизни, в дом к Нагарджуне ко времени трапезы и, когда было провозглашено: «Кто чего просит» и прочее, — вышел вперед и потребовал его голову. «Дивлюсь я, сынок, что ты делать будешь с моей головой? На что тебе это собрание костей, мяса и волос? Но если будет тебе в ней толк, отруби и возьми ее». С этими словами склонил Нагарджуна перед царевичем голову. Долго сек мечом царевич шею министра, но из-за длительного употребления разных снадобий шея стала такой твердой, что меч искрошился. А тем временем узнал обо всем царь Чираю и поспешил сюда, чтобы предотвратить такую жертву, но Нагарджуна его остановил: «Знаю я, государь, о том, что было со мной в прошлых рождениях, и ведомо мне, что девяносто и еще девять раз отдавал я голову свою в жертву, а теперь в сотый раз ее отдаю. Не отговаривай меня, повелитель, не следует отказывать просящему. Нынче отдаю я голову твоему сыну и только ждал тебя, чтобы еще раз увидать твое лицо». При этих словах обнял он царя, а потом достал из сумки порошок и натер им меч царевича, а тот размахнулся и ударил — слетела голова Нагарджуны с плеч, словно лотос со стебля.

Поднялся тогда кругом стон и плач, и царь готов был на себя руки наложить, как вдруг раздался в небесах голос: «Не совершай того, чего совершать не следует. Ныне, царь, друг твой избавлен от горя; избавлен он от новых рождений, стал он равным Будде!»

Услышал это царь Чираю и не стал кончать с собой, но в горе роздал многие дары, оставил царство и удалился в лес, где через какое-то время от тягот подвигов и скончался. Сын же его, Дживахара, сел на царство. Но не долго довелось ему поцарствовать — не забыли сыновья Нагарджуны убийства отца и подняли мятеж.

Убили они Дживахару, а когда весть об этом дошла до его матери, не выдержало ее сердце и разорвалось. Да и то сказать, с чего бы пошедший недобрым путем обрел благо? А на царство министры посадили сына Чираю от другой царицы, которого звали Шатаю.

Так-то вот хотел Нагарджуна избавить смертных от смерти, да боги этого не потерпели, и сам Нагарджуна был убит.

Уж так творцом устроен мир — полон он несчастий и мучений, и никакими усилиями, будь их бесконечное множество, нельзя совершить того, чего он не хочет».

Умолк Марубхути, закончив рассказ. Поднялся тогда Нараваханадатта, а министры последовали его примеру, и занялись все очередными делами.

 

Волна восьмая

Потом так случилось, что в какой-то из дней, уверив свою дорогую Ратнапрабху словами: «Я скоро вернусь!» — отправился Нараваханадатта с отцом своим, повелителем ватсов, и со сверстниками на охоту в лес. Нараваханадатта ехал, окруженный конями и слонами, и рассекал диким слонам лбы, и усыпали путь царевича, словно зерна жемчуга, когти львов, сраженных во сне; отрубленные хвосты медведей валялись вперемешку с клыками тигров; капли крови сраженных стрелами газелей алели словно пунцовые бутоны на лианах; друг на друге лежали туши кабанов, сваленных ударами анков, украшенных перьями цапли, а пестрые восьминогие шарабхи падали на землю и словно бы покрывали ее грудами диковинных цветов, и летели с ужасающим свистом стрелы и дротики Нараваханадатты, и великолепен был лес, где шла эта охота. Но вот утомился царевич, а когда отдохнул, то они вдвоем с Гомукхой верхами въехали в какой-то другой лес.

Попав туда, начали они играть в мяч, и тут-то попалась им навстречу какая-то подвижница, а мяч возьми да и упади из руки Нараваханадатты ей на голову. Она улыбнулась и сказала: «Ишь, как ты развеселился! Досталась бы тебе в жены Карпурика, каков бы ты был?»

Соскочил Нараваханадагта с коня и, поклонившись подвижнице, спросил: «Не заметил я тебя — случайно мячом попал. Не гневайся, почитаемая, извини меня, неразумного». «Да не сержусь я на тебя, сынок!» — ответила она ему, укротившая страсти, и благословила Нараваханадатту, а он, видя истинную подвижницу, мудрую и могущественную, почтительно спросил у нее: «А кто такая эта Карпурика, матушка, которую ты назвала? Коли не сердишься ты на меня, сделай милость, расскажи». В ответ на эти его почтительные слова рассказала подвижница

о царевне Карпурике, не желавшей выходить замуж

«Есть в океане остров Карпурасамбхава, по достоинству так названный, ибо рождается на нем драгоценная карпура — ароматная камфара. Рассказывают, что правит там раджа Карпурака, а у того Карпураки есть дочь — лучшая из дочерей, имя ее Карпурика. И уж так она прекрасна, что боги приняли ее за рожденную океаном сестру похищенной у них Лакшми. Ненавидит она мужчин и замуж идти не хочет. Но если ты найдешь ее, непременно она в тебя влюбится. Отправляйся туда, сынок, и возьми в жены красавицу. А пока доберешься туда, много в лесу тебе придется претерпеть. Но ты не страшись — все кончится счастливо», — и, произнеся эти слова, подвижница исчезла.

Нараваханадатта же ночью, повинуясь голосу бога любви, увлекся этой неведомой красавицей и сказал Гомукхе, бывшему с ним: «Что ж, поехали к Карпурике на остров Карпурасамбхава, ибо, не видя ее, я и минуты прожить не могу!» Возразил ему на это Гомукха: «Остановись, государь, не усердствуй! Где ты и где океан? Где тот город? Где дорога и куда она приведет? И-где эта красавица? Одно только имя услыша, готов ты покинуть своих божественных жен ради какой-то безвестной смертной?!» Сын повелителя ватсов возразил Гомукхе: «Это была истинная подвижница, и не могут слова ее быть лживыми! Непременно туда отправлюсь и добуду себе ту царевну». С этими словами вскочил он на коня и помчался, а Гомукхе хоть и не хотелось, но пришлось за ним поспешать. Хоть и не по доброй воле, а слугам должно следовать за их господином.

Тем временем повелитель ватсов после охоты вернулся в свою столицу, думая, что и сын пришел вместе с ним среди сопровождавших. Но, всех пересчитав вместе с Марубхути и другими советниками и по всему городу и среди войска, он понял, что царевич не пришел. Тогда пошел он со всеми прочими к царевне Ратнапрабхе. Она, хоть и опечалилась, ибо знала все наперед благодаря своему всеведению, так сказала удрученному свекру: «Узнала я силой своего знания, что встретилась царевичу в лесу подвижница и рассказала ему о царевне Карпурике и отправился Нараваханадатта ее добывать в город Карпурасамбхава и сопутствует ему верный долгу Гомукха».

Так она утешила и владыку ватсов и всю его свиту. С помощью другого волшебства она предотвратила трудности на пути Нараваханадатты. Добродетельные жены не гневаются, а ищут блага своим мужьям.

А тем временем царевич верхом на коне едет все дальше и дальше в том лесу, и сопровождает царевича Гомукха. Вдруг откуда ни возьмись встречается им по дороге девушка, да и говорит царевичу: «Послала меня Ратнапрабха, а зовут меня Маявати. Ты ступай себе вперед, а я незримо буду тебя охранять!» Сказала это девушка, да и исчезла, только ее и видели. Благодаря ее заботам избавленный от голода и жажды едет царевич, да нахваливает свою милую Ратнапрабху. Уже стемнело, когда доехал царевич с Гомукхой до озера со сладкой водой. Отведали они плодов лесных, напились воды, совершили омовение. Устроились они там переночевать, задали коням на ночь корм, а сами забрались на дерево и устроили там себе жилище, а когда на широких ветвях охватил их сон, проснулись они вдруг от ржания перепуганных лошадей, посмотрели вниз и увидели, что появился там лев. Захотел царевич спуститься, чтобы защитить коней, а Гомукха, заметив это, остановил его словами: «Телом своим ты пренебрегаешь, у меня совета не спрашиваешь! А что такое царь без тела или царские дела без совета? Как ты собираешься драться со зверями, вооруженными и когтями и зубами? Ведь чтобы тело уберечь, мы сюда забрались!» А пока Гомукха сердито ему выговаривал, царевич, увидев, как лев коня завалил, метнул кинжал прямо с дерева. Вонзился булат в тело царя зверей, но могучий лев и другого коня свалил. Тогда выхватил сын повелителя ватсов у Гомукхи меч, метнул его вниз, и сталь рассекла льва надвое. Слез потом царевич с дерева, забрал и кинжал и меч и снова забрался на сук, и провели они вдвоем остаток ночи на дереве.

Когда же пришло утро, слез Нараваханадатта с дерева и в сопровождении Гомукхи отправился дальше на поиски Карпурики. А кони-то львом зарезаны, и идет царевич на своих на двоих. Заметив, что утомился Нараваханадатта и нужно его развлечь, рассказал ему Гомукха

о царе Паритьягасене, его злой жене и доблестных сыновьях

«Послушай, божественный, расскажу я тебе забавную историю. Есть на земле город Иравати, превзошедший красой и богатством Алаку, жилище Куберы. Правил там великий государь Паритьягасена, и были у него две жены, которые были ему дороже самой жизни. Одну из них звали Адхикасангама, и была она дочерью царского министра, а другую звали Кавьяланкара, и родилась она в царском роде. Хотелось царю, чтобы от них обеих родилось по сыну, и ради этого усердно молился он богине Амбике, постился и совершал великий подвиг, проводя ночи на ложе из жесткой, как железо, травы дарбхи. Обрадовалась богиня его самоотверженности, явилась ему во сне, дала, милостивая к преданному, два плода и так сказала Бхавани: «Проснувшись, раджа, дай эти плоды женам своим, пусть они их съедят, и тогда, мужественный, родят они тебе каждая по сыну». И только промолвила это Гаури, как тут же исчезла, а царь проснулся утром и обрадовался, увидев в своей руке два плода, как раз те, о которых во сне ему было сказано. Совершил он омовение и восхвалил благосклонную, вознаградившую его подвижничество.

Когда же наступила ночь, пошел он к царице Адхикасангаме, отдал ей один из плодов, и она его тотчас же съела. Провел царь эту ночь в ее покоях, поскольку была она дочерью главного министра и следовало ей отдать предпочтение, а плод, предназначенный для другой царицы, положил под свое изголовье. Крепко уснул царь, а царица Адхикасангама поднялась с ложа, и, желая сама родить двух одинаковых сыновей, вытащила из под царской головы второй плод, и съела его — известное дело, женщины не могут избежать взаимной зависти!

Когда же утром раджа проснулся и стал искать тот плод, она ему призналась: «А я и второй плод съела!» Ушел от нее царь, расстроенный, прогоревал весь день, а когда спустилась ночь, пошел в покои другой жены. А та спросила его о плоде, и ответил он, что вот-де, пока он спал, ее соперница и второй плод съела. Очень огорчилась Кавьяланкара, не получив плода, который помог бы ей родить сына. Дни шли и шли, и бывшая бесплодной царица Адхикасангама забеременела и, когда настало время, родила двух сыновей. Обрадовался царь Паритьягасена тому, что исполнилось его желание. Устроил он великий праздник и сына, родившегося первым, очи которого были подобны цветам лотоса индивары, а сам он был красоты необычайной, нарек Индиварой, а родившегося вторым назвал Аниччхасеной, то есть «нежеланное воинство», так как не хотел царь, чтобы Адхикасангама съела и второй плод.

Вторая жена царя, Кавьяланкара, при виде этого события разгневалась и подумала так: «Увы мне! Лишила меня завистница радости родить сына, так я ей за это отплачу! Оба они погибнут во взаимных распрях» — и, так подумав, стала она искать к этому средство.

Стали расти оба царевича, и чем старше они становились, тем сильнее росла и укоренялась ее лютая ненависть к ним. Когда же вступили они в пору юности и стали могучими молодцами, пришли оба царевича к отцу и, жаждая ратных подвигов, так ему сказали: «Умеем мы владеть оружием, и оба мы молоды, и нехорошо, что руки наши ничем не заняты. Коли кшатрий не сражается, тьфу на все его молодечество! Потому, батюшка, позволь нам пойти и весь мир завоевать». Обрадовался царь таким речам своих сыновей, и повелел все приготовить для их похода, и так их наставлял: «Коли где трудно придется вам, молодцы, то следует вам вспомнить об Амбике, устранительнице несчастий, ибо оба вы родились по ее милости». С таким напутствием отправил он их в поход и дал им войско, состоявшее из слонов, колесниц, всадников и пеших воинов и возглавляемое его вассалами, а мать благословила их и отправила с ними самого главного своего «министра старого Пратхамасангаму, своего отца, чтобы было с кем посоветоваться.

Пошли два брата с войском, исполненные мужества, сначала восточные страны покорять. Никто перед ними, могучими, устоять не мог, и они, покорив многих раджей и доказав свое мужество, отправились завоевывать южные царства. Вести об их подвигах дошли до отца с матерью, и родители возрадовались, а завистницу еще пуще стал мучить огонь зависти. Велела эта злодейка изготовить от имени царя военачальникам, с царевичами отправившимися, такой указ: «Сыновья мои, вознесшиеся от гордости своими победами, задумали после того, как всю землю покорят, убить меня и завладеть всем моим царством. А посему, коли вы мне верны, вам следует без рассуждений убить обоих моих сыновей». А написал Кавьяланкаре этот указ за деньги немалые писец из приказа по делам мира и войны, и послала она его тайно с нарочным. А тот нарочный добрался до лагеря царевичей и тайком отдал повеление царское военачальникам. А те дела государственные знали тонко — судили, рядили, указ царев одолели и уяснили и ночью, собравшись, порешили обоих царевичей убить: хоть приказ и несправедлив, а исполнять его надо, даже если он и не нравится. Но многомудрый министр, который был царевичам дедушкой, узнал об этом — был среди военачальников один ему приятелем — и рассказал про все внукам. Вскочили они тогда на коней и тайком тотчас же исчезли из лагеря. Ехали всю ночь — ехали царевичи вместе с дедом, и заехали в дремучий Виндхийский лес, и, не знаючи дороги, заблудились. Провели они ночь в лесу и снова отправились в путь, и, когда солнце стало прямо над головой, кони у них, измученные жаждой, подохли. Дряхлый Пратхамасангама, измученный нестерпимым зноем, беспощадной жаждой и жестоким голодом, скончался на глазах у царевичей.

«Как же это отец нас, ни в чем не повинных, сам в такую беду завел? Неужто, чтобы угодить этой злодейке, своей второй жене?» Тут оба брата в горести и в печали вспомнили, как отец наставлял их в беде молиться Амбике. И только лишь вспомнили братья о ней, защитнице, как перестали, могучие, ощущать голод, жажду и усталость. Ободренные этим они, заблудившиеся, пошли ей, живущей в горах Виндхья, молиться и, чтобы ее умилостивить, начали совершать подвиги и изнурять себя постом.

А в это время военачальники, оставшиеся в лагере, желая совершить над братьями черное дело, стали их искать, а не найдя, решили, что куда-то бежали царевичи со своим дедом. Напуганные тем, что веления царского не исполнили, вернулись они к радже Паритьягасене, грамоту ему показали и поведали, что случилось. Царь же все понял и рассердился и, разгневанный, так им сказал: «Что это за наваждение? Никакого приказа я не посылал! Что же вы, дурни, разобраться не могли? Как же это я убью сыновей своих, доставшихся ценой немалых подвигов? Вы сами их убить хотели, да, видно, благодаря добродетелям своим они спаслись, да благодаря мудрому совету их деда!» Повелел тогда раджа всех военачальников и писца, сочинившего ложный указ и пытавшегося бежать, схватить, выспросить, что как было, да заодно и супругу свою Кавьяланкару, всего дела устроительницу, злодейку, на сыновей руку поднявшую, бросить в подземную темницу. Да, по правде сказать, могло ли быть иначе? Кто из-за крайней ненависти вершит черное дело, как же ему самому не изведать невзгод? Всех же тех военачальников, которые с царевичами пошли, да назад вернулись, царь сместил, а на их место других назначил. И стал он разыскивать, где же его сыновья, и ради этого, горюющий и благочестивый, молился Амбике.

А жительница гор Виндхья в то время возрадовалась жестоким подвигам царевича Индивары и его брата, явилась ему во сне, дала меч и так сказала: «Этим мечом сверкающим сразишь ты врагов несразимых и, как только о чем подумаешь, сразу то и будет дано тебе. Вы оба с его помощью осуществите задуманное». Сказала это богиня и исчезла, а Индивара проснулся и увидел в своей руке меч. Обрадовал он брата, рассказав о том, что ему приснилось, и об этом мече, и кончили они свой пост, отведав лесных плодов.

Радостные и окрепшие благодаря милости богини, поклонились они ей и отправились — Индивара, держащий в руке меч, и его брат — дальше. Шли они, шли и добрались до какого-то города, дома которого, сделанные из золота, сверкали будто вершины горы Меру. Увидал Индивара там у городских ворот ужасного ракшаса и спросил у него, что это за город и кто в нем правит. Отвечал ему ракшас: «Город этот называется Шайлапур, и находится он под властью повелителя ракшасов Ямаданштры, сразителя врагов».

Кончил он говорить, и захотелось Индиваре сразить Ямаданштру. Собрался он войти в город, а стоявший у ворот на страже попытался помешать ему, и тогда могучий Индивара одним ударом меча рассек ему голову и тем свалил его. Покончив с ним, вошел герой в царский дворец и увидел, что сидит на львином троне злодей ночной Ямаданштра и стоит слева от него, ужасно клыкастого, прекрасная женщина, а с правой стороны — божественно красивая дева. Вошел он с мечом в руке, пожалованным Амбикой, и вызвал ракшаса на битву, и тот тотчас же вскочил и схватился за меч. Вот началась между ними сеча, но, сколько ни рассекал Индивара голову ракшаса, она тотчас же срасталась. Заметив хитрость ракшаса, стоявшая около него дева, которой Индивара понравился, показала царевичу, что надо сделать, и тогда ловким движением снес он ракшасу голову и тут же рассек ее надвое, и раз одна хитрость была сражена другой, то и голова уже больше не срослась, и тут пришел конец ракшасу.

А когда это случилось, обрадовались и женщина и дева. Подошел царевич с братом к ним и спросил: «Что же это за город с единым стражем у ворот и кто этот удалой ракшас и почему вы радуетесь его смерти?» На это ответила ему дева так: «Правил в этом городе Шайлапуре царь по имени Вирабхуджа, а это жена его Маданаданштра. Хитростью пробрался сюда ракшас Ямаданштра и сожрал и царя, и всю семью его, и челядь, а ее из-за красоты не сожрал, а взял себе в жены. Обезлюдив все золотые дома этого прекрасного города, стал с ней, лишенной слуг, развлекаться. Я же ракшасу младшая сестра, а имя мое Кхадгаданштра, и, когда увидела я тебя, ты мне сразу же понравился. Потому-то мы обе и радуемся, видя, что ты ракшаса сразил, а меня ты, благородный, возьми к себе — любовь меня тебе отдала». Тогда Индивара взял Кхадгаданштру в жены по обычаю гандхарвов — по ее доброй воле и их взаимной любви — и остался жить в том городе, силой меча ему доставшегося, и веселился с женой. А брат жил при нем.

Однажды с помощью мысли и меча построил он для младшего брата воздушный корабль, посадил на него Аниччхасену и послал его к родителям передать его горячую любовь да привет.

Быстро домчался тот по небу на воздушном корабле до родительского города Иравати. При виде его обрадовались измученные горькой разлукой отец и мать, словно чакоры при виде месяца, вновь народившегося. Подошел он к ним и пал в ноги, и обнимали они его, и успокоил он их тревоги вестью о том, что брат здоров, и поведал обо всем, что с ними приключилось, — от бед великих до счастливого завершения, а сам услышал о той завистливой злодейке и о ее черном умысле, из-за которого и он и его брат должны были погибнуть. Устроил отец по случаю его возвращения праздник, и народ ему радовался, и остался Аниччхасена жить с отцом да матерью.

Только вот прошло сколько-то дней, и приснился ему дурной сон, и затревожился он о брате и так сказал отцу: «Позволь, батюшка, пойду я и привезу сюда брата — хочется и ему с вами встретиться». Отцу же тоже хотелось увидеть и другого сына. — И с отцовского и материнского согласия взошел Аниччхасена на свой воздушный корабль и помчался поднебесной дорогой в город Шайлапур. На заре долетел он до него, вошел в покои брата и увидел, что лежит ничком без памяти его старший брат, а около него стоят и слезами заливаются Кхадгаданштра и Маданаданштра. «Что это?» — воскликнул он. И тогда, опустив голову, рассказала ему Кхадгаданштра, осуждаемая Маданаданштрой: «Когда не было тебя, пошла я однажды совершить омовение, а твой брат остался наедине с Маданаданштрой и стал с ней забавляться. Быстро кончила я омовение, вернулась и своими глазами увидела, что между ними было, и стала кричать и браниться. И хоть и уважала я его, да из-за гнева перешла все пределы и, без меры ослепленная, подумала: «Что же это, со мной не посчитавшись, он с этой связался? Знать, из-за своего меча он так вознесся. Так я упрячу эту железку!» — и я, глупая, ночью, когда он спал, сунула его меч в огонь. Пошли по мечу пятна, брат твой без памяти лежит, а я с Маданаданштрой убиваюсь и терзаюсь. И так нас обеих измучили и скорбь и гнев, что мы уже и умереть собрались, да ты тут появился. Возьми же ты этот меч, безжалостно свершающий свое дело, и рассеки им меня, не оставившую дурных дел моих сородичей-ракшасов». Вот так умоляла пожелавшего рассечь себе голову Аниччхасену жена его брата, изнемогшая от страданий. И тут раздался глас с небес: «Не слушай ее и не поступай так! Твой старший брат, царевич, не умер. Он оттого без памяти, что богиня разгневалась из-за бесчестья, нанесенного мечу. И не следует осуждать Маданаданштру — не виновата она. Это все из-за проклятия, брошенного на них. Обе они в прошлой жизни были женами брату твоему. Ты же ради избавления помолись той богине». Услыхал это Аниччхасена, с собой кончать не стал, а взошел на воздушный корабль, взяв тот огнем оскверненный меч, и полетел помолиться у стоп богини, живущей в горах Виндхья. Там, когда он собрался, чтобы ее порадовать, голову себе отсечь, услышал он с небес голос божественный: «Не делай этого, сынок! Оживет твой старший брат и меч снова станет сверкать! Обрадовал ты меня своей преданностью!» Услыхал он эту речь божественную и, тотчас же взглянув на меч, увидел, что вновь он сверкает, и вознес хвалу богине. Словно на свое сердечное желание вскочил Аниччхасена на корабль быстролетный и помчался, нетерпеливый, прямо в Шайлапур-город, а там увидел старшего брата, к которому сознание вернулось, и припал к его стопам, а тот со слезами на глазах поднял его и обнял, и обе женщины со словами: «Ты нас обеих и мужа нашего спас» — бросились ему в ноги. Тогда расспросил Индивара брата о том, что случилось, и тот все подробно рассказал ему.

Не рассердился на Кхадгаданштру Индивара и был доволен всем, что сделал младший брат. Узнал он от Аниччхасены и как родителям хочется с ним повидаться, и о подлом обмане завистницы, из-за которой случилась разлука. Взял он тогда из рук брата меч, вскочил на огромный воздушный корабль, созданный при помощи меча и мысли, на котором и золотые дворцы, и обе жены, и младший брат поместились, и полетел Индивара в тот город Иравати.

А там, на глазах изумленных людей спустившись с небес, вошел со всеми спутниками в отцовский дворец. Увидал он там отца и мать, измученных разлукой, и пал к их ногам. Омылись лица их потоком слез, и обняли они сына — и младшего тоже, — и от этого все их мучения исчезли, будто тела их оросила амрита. Обрадовались они и красоте божественной обеих снох, и тому, что поклонились они свекру и свекрови в ноги, а когда из рассказа узнали, что и в прежнем рождении обе были старшему сыну женами, как о том возвестил голос с неба, то еще пуще возрадовались. Восхищались мать с отцом могуществом сына, благодаря которому на воздушном корабле к ним и дворцы золотые и все прочее было доставлено. Стал Индивара, истинная радость для народа, с обеими женами да с родителями, да со свитой жить там.

Но однажды, снова сказавшись Паритьягасене, отцу своему, пошел он, Индивара, с младшим братом своим завоевывать весь мир. Мечом подчинил славный воин всю землю и вернулся с золотом и слонами, конями и жемчугами, да всякими прочими сокровищами, захваченными у побежденных царей. Дошел он до своего города со всем войском, и словно из страха покоренные земли расстилались за ним будто пыль, поднятая войском и оседающая наземь. Когда вступил Индивара в столицу, навстречу ему вышел отец, и доблестный воин вместе с братом поклонился и ему и матушке своей Адхикасангаме. Воздав почести вассальным князьям, со своими женами и со всей свитой и родней провел Индивара в радости тот день.

А на другой день, отдав отцу всю покоренную землю, царевич вдруг вспомнил, что с ним было в прошлой жизни. Словно пробудившись ото сна, сказал он родителю: «Вспомнил я прошлое свое рождение, батюшка, послушай-ка, расскажу я тебе.

На одной из вершин Гималайских гор стоит город по названию Муктапур, жемчужина среди городов, а правит там раджа, имя которого Муктасена. Повелитель он видьядхаров. От царицы его по имени Камбувати у него двое добродетельных сыновей — Падмасена и Рупасена. Из них двоих видьядхарская царевна Адитьяпрабха по любви избрала себе в мужья Падмасену, а ее ровесница, любовью одолеваемая, которую звали Чандравати, узнав об этом, тоже избрала его себе в мужья. Живет Падмасена с двумя женами, и все его огорчает Адитьяпрабха, завидующая сопернице. Вот однажды и говорит Падмасена отцу своему, Муктасене: «Не могу я больше терпеть ссоры между женами, пойду я в лес на подвижничество, чтобы избавиться от унижения. Разреши мне, отец!» Разъярился Муктасена и проклял его вместе с женами: «Чего вам в лесу подвижничеством заниматься?! Отправляйтесь в мир смертных. Там эта твоя сварливая жена Адитьяпрабха, родившись от ракшасы, снова будет твоей женой. Вторая твоя любезная Чандравати станет жаждущей крови царицей ракшасов и тоже тебе в жены достанется. И как назначено мной, за тобой, старшим, и Рупасена последует и тоже там станет твоим братом. И там тебе достанется от обеих жен!» Так сказав, подождал немного, а потом назначил предел проклятию: «Когда царевичем станешь и, всю землю покорив, отцу отдашь, тогда со всеми ими прежнее рождение вспомнишь и от проклятия избавишься». Только кончил Муктасена говорить это, как Падмасена со всеми прочими очутился в мире смертных. Я, батюшка, и есть тот самый Падмасена, а нынче твой сын, и зовусь я Индивара. Все, что мне надлежало совершить, я совершил. Другой же царевич, видьядхар Рупасена — мой младший брат Аниччхасена, а что до Адитьяпрабхи и Чандравати, так судьба положила им быть Кхадгаданштрой и Маданаданштрой. А теперь случай пришел избавиться нам от проклятия, и пойдем мы, батюшка, дорогой видьядхаров». И только он это молвил, как и он сам, и жены, и брат, вспомнив прежнее свое рождение, оставили человеческий облик и вновь стали видьядхарами. Поклонился Индивара земным родителям в ноги, подхватил обеих жен и, сопутствуемый братом, понесся в поднебесье в свой родной город. А там обрадовал Падмасена отца, утер слезы с глаз матери и вместе с братом Рупасеной и с женами обеими стал жить там, а ни Адитьяпрабха, ни Чандравати больше друг друга не ревновали».

Вот так пока они шли, рассказал Гомукха эту интересную историю Нараваханадатте и в дополнение еще сказал: «Так и могущественным приходится пострадать, а уж потом достичь успеха! Что уж тут, божественный, говорить обо всех прочих! Коли потрудишься, так и успех придет. Ты же, охраняемый силой мудрости супруги твоей Ратнапрабхи, без труда заполучишь царевну Карпурику».

Выслушал это Нараваханадатта из уст приятноликого Гомукхи и, пока шли, не чувствовал никакой усталости. Шли они, шли, и заметил Нараваханадатта озерцо, полное чистой воды, прохладной, утоляющей жажду и подобной амрите. А вокруг него росли и манго, и гранаты, и бетель, и приятно перекликались на нем красные гуси. Омывшись и истово помолившись супругу дочери Гималаев, утолив голод ароматными и сладкими плодами, Нараваханадатта и его спутник уснули на ложах из нежных листьев и провели там ночь.

 

Волна девятая

Когда же миновала ночь и наступило утро, проснулись Нараваханадатта и Гомукха на берегу озера и собирались уже отправиться дальше, обратился Нараваханадатта к Гомукхе: «Сегодня ночью, приятель, явилась мне во сне дева божественной красоты, одетая во все белое. Она сказала: «Не тревожься, любезный! Отсюда отправившись, быстро дойдешь ты до удивительного и обширного города, стоящего в лесу на берегу океана. Отдохнув там, безо всяких трудностей попадешь ты в город на острове Карпурасамбхава и добудешь там царевну Карпурику!» Вот так она мне сказала, исчезла, а я тотчас же проснулся».

Так ответил царевичу обрадованный Гомукха: «Ты, божественный, любезен богам. Разве есть что-нибудь для тебя недосягаемое. Непременно без усилий и быстро достигнешь ты желанной цели!»

И отправился он вместе с Гомукхой, так говорившим, в путь и, когда прошло некоторое время, дошел до того города, расположенного на самом берегу океана и полного башен, вздымающихся, словно гималайские вершины, над городскими воротами, открывающими дорогу на широкие улицы, сверкающие царскими дворцами, блистающими золотыми кровлями, словно сама гора Меру, и настолько этот город был обширен, что, казалось, это была новая планета. Вошел царевич в город, и пошел по базару, и увидел, что все люди там — купцы, гетеры, горожане — двигаются словно куклы. И удивительно было, что все они делали как живые люди, но только живыми назвать их нельзя было, так как они были лишены речи. Добрался он мало-помалу вместе с Гомукхой до царского дворца и увидел таких же слонов и коней и вошел, изумленный, вместе с советником во дворец, возвышавшийся над золотым городом подобно голове. Там они увидели дивного мужа, восседавшего на троне, украшенном жемчугами, и этот муж, окруженный бесчувственными механическими придворными и красавицами, заставлял их двигаться словно душа, повелевающая чувствами. Заметив прекрасного Нараваханадатту, приветствовал его и усадил рядом с собой, а потом спросил вежливо, кто, мол, он, что за человек, и как сюда попал, и кто его сопровождает. Все без утайки рассказал ему о себе Нараваханадатта, а когда кончил, деликатно спросил того человека: «Не соблаговолит ли любезный сказать, кто он сам и что это за дивный город?» В ответ на это тот человек стал рассказывать историю

об искусных плотниках Пранадхаре и Раджьядхаре

«Стоит город Канчи, средоточие всяческих добродетелей, подобный искусно украшенному опояску на женских бедрах. А правит в том городе Канчи великий государь Бахубала, сумевший заточить в своей сокровищнице непостоянную Лакшми и потому наполненной драгоценностями. Жили в его стране два брата, и были они искусными плотниками, весьма изощренными в изготовлении из дерева и прочих материалов дивных механизмов, придуманных данавом Маем. Старший из них — Пранадхара, и одолевала его страсть к гетерам, а я — его младший брат, очень к нему привязанный, и имя мое, почитаемый, Раджьядхара. Что отец ему оставил, что он сам получал, и что я ему из любви давал, все он растрачивал. Вот Пранадхара, одолеваемый своей страстью, желая добыть денег, чтобы ублажить гетер, смастерил из дерева пару гусей, хитроумно двигавшихся на веревочке.

Стал он по ночам, веревочкой этих гусей двигая, запускать их с крыши в слуховое окно сокровищницы царя Бахубалы, а они, ухватывая клювами украшения, возвращались в дом моего брата. Он эти украшения продавал и веселился с гетерами. Вот так-то он днем ли ночью ли грабил цареву сокровищницу, и хоть отговаривал я его, он меня не слушал и продолжал наслаждаться. Если кто увлекся гетерами, тот дороги не разбирает — хорошая ли, дурная, ему все одно.

Смотритель сокровищницы, по ночам крепко замкнутой, никогда мышей не ведавшей, а все же что ни день обкрадываемой, перетревожился и как-то раз, страхом без меры измученный, пошел к царю и все тому рассказал.

А царь, чтобы все подлинно разведать, поставил у сокровищницы кроме него еще и других сторожей бодрствовать в ночи. Когда наступила ночь, увидели они, как сделанные моим братом гуси на веревочке, через слуховое окно забрались в сокровищницу и оттуда выбирались, неся в клювах украшения. Схватили их, веревочку оборвали и понесли царю показать. А когда это случилось, сказал мне брат с опасением: «Поймали, брат, моих гусей сторожа у сокровищницы, потому что ослабла веревочка и механизм испортился, и нужно нам обоим бежать отсюда! Поутру царь, узнав обо всем, велит нас схватить, как воров. Ведь только мы оба известны здесь как делающие механизмы. Есть у меня воздушный корабль, который от одного поворота рукояти летит целых восемьсот йоджан. Давай полетим с тобой на чужбину горькую. И что это я, злоумный, тебя не послушался! Разве будет кому счастье, кто дурные дела вершит и добрым советом пренебрегает?! Вот и созрел плод зла, от которого и тебе безвинно вкусить приходится». Сказал так мой брат Пранадхара и взошел на воздушный корабль со всем семейством своим. А я на тот корабль не взошел — уж очень много людей на нем и разве улетел бы он далеко? Когда же унесся ввысь Пранадхара, по заслугам так прозванный, ибо воистину во все он мог жизнь вдохнуть, я на заре, опасаясь царского гнева, взошел на другой корабль, мной самим изготовленный и движимый ветром, и тотчас же унесся на двести йоджан, а еще повернул я рукоять, и еще двести йоджан промчался мой корабль, пожирающий небесное пространство. Затем, опасаясь близости моря, оставил я воздушный корабль и пошел пешком. И вот дошел я до этого заброшенного города. Из любопытства, божественный, вступил я в царский дворец, полный богатых одежд, украшений и всего прочего, царям приличествующего, а когда настал вечер, пошел в сад и омылся в пруду, поел плодов, улегся на царское ложе и стал ночью в одиночестве размышлять: «Что буду я делать здесь в безлюдье? Куда мне утром идти? Царя Бахубалы здесь бояться не приходится!» С такими мыслями я заснул, а когда ночь была уже на исходе, явился мне божественного облика муж, восседающий на павлине, и так сказал: «Тебе, любезный, следует здесь остаться и никуда больше не ходить. Когда же наступит час трапезы, надлежит тебе оставаться в среднем покое». Так этот муж сказал и исчез, а я тут проснулся и подумал: «Видно, сам Кумара построил этот прекрасный и хорошо устроенный город! Видно, благодаря добрым моим делам в прошлом рождении оказал он мне милость и явился во сне, и потому останусь я здесь — будет мне тут удача!» Укрепившись в этих своих мыслях, встал я и занялся дневными делами, а когда пришло время трапезы, поднялся в трапезную, а там на подносах да на блюдах заранее приготовленных, откуда ни возьмись появились и кислое молоко, и рис, и прочие кушанья. Подумал я, подумал и решил, что для меня, видно, все это приготовлено, и, съев приготовленное, почувствовал я себя, божественный, очень счастливым. Вот так, повелитель, стал я каждый день проводить в этом дворце, подобно царю, всем наслаждаясь. Только вот не было у меня ни жены, ни свиты, и потому создал я всех этих искусственных людей. Так вот, сюда попав, хоть и плотник, а действую, как единственный раджа, — недаром мне судьба определила имя Раджьядхара, опора царства — и истинно наслаждаюсь я царскими радостями. В этом, богом созданном городе нынче отдохни, почитаемый, сколько надобно, а я всем, чем могу, тебе услужу».

Так сказал им Раджьядхара и проводил Нараваханадатту с Гомукхой в сад во дворце, и они омылись водой из пруда и принесли лотосами жертву Шиве, а потом он проводил их в трапезную, и отведали они там таких необычайных явств, какие только придумать можно. А после еды пожевали они бетеля и хмельного отведали изрядно, а затем Раджьядхара уложил царевича подобного драгоценности, изумленного великолепием города, спать на лучшее ложе. Но не шел сон к Нараваханадатте, вновь возмечтавшему о Карпурике, и сказал ему Раджьядхара, продолжавший оставаться у ложа: «Почему не спишь ты, счастливец? Достанется тебе твоя возлюбленная. Ведь подобно Лакшми женщина избирает благородного. Сам я тому свидетель, и послушай-ка я тебе расскажу

об алчном придворном, продавшем свою честную жену

У того самого правителя Канчи раджи Бахубалы был богатый придворный — купец, по заслугам звавшийся Артхалобха, ибо был он необычайно жаден до денег, и была у него красавица жена Манапара. Из-за жадности этот купец никому из слуг не верил и все торговые дела поручил жене. И хотя и не хотелось ей мешаться в дела, но по воле мужа приходилось ей иметь дело с купцами, и благодаря красоте ее, обходительности и сладкой речи дела она улаживала, и Артхалобха, видя, как она с прибылью продавала слонов и коней, ткани и камни самоцветные, не мог нарадоваться.

Однажды приехал в Канчи из дальних стран пребогатый купец Сукхадхана и привез с собой множество всяких товаров и коней. Узнал Артхалобха о его приезде и тотчас же говорит жене: «Прибыл сюда, любезная, из дальних стран купец Сукхадхана, и привел он с собой на продажу двадцать тысяч коней, и привез он с собой бесчисленное множество отменных одежд из Китая. Пойди-ка ты к тому купцу и выторгуй пять тысяч коней и десять тысяч одежд. Покажу я несколько тысяч, своих коней да пять тысяч чужеземных царю и хорошую сделку совершу». Вот так сказал ей негодяй Артхалобха, и пошла Манапара к Сукхадхане. Шла она и прикидывала цену коням и одеждам и пришла к тому купцу, а у Сукхадханы при виде ее красоты глаза ни на что больше смотреть не могут. Отвел он ее в укромное местечко, да и говорит: «Не дам я тебе за деньги ни коня, ни единой тряпки, а вот коли ты, красавица, со мной эту ночь проведешь, то дам я тебе пятьсот коней и пять тысяч одежд». Предложил он ей столько и еще больше обещал красавице — у кого желания не появится, коли женщины свободны торговаться?

Отвечала она ему на это: «Мужа я спрошу — это он меня сюда из-за великой жадности послал!» Вернулась она домой и все до словечка рассказала мужу, что ей купец Сукхадхана предложил. А этот нечестивец Артхалобха, муж никудышный, ей и говорит: «Милая ты моя! Да если пять тысяч одежд да пятьсот коней дают, так что за грех одну ночку с ним переспать! Поспешай, поспешай к нему, а на заре быстренько домой вернешься!» Выслушала Манапара такие-то слова мужа, ублюдка негодного, почувствовала в душе великое отвращение и подумала: «Тьфу на него совсем, на подлеца, совесть растерявшего, жену свою продающего. В нем ничего, кроме жадности, не осталось. Уж лучше пусть мужем будет тот умом достойный, который за одну ночь платит сотней коней да тысячами штук одежд китайских!» Вот так-то рассудив и решив: «Не на мне грех!» — покинула она дом мужа и пришла к Сукхадхане. Тот же, увидев ее, расспросил, и все понял, и, проницательный, посчитал себя счастливым, что она ему досталась. Тотчас же послал он ее мужу, как было обещано, в уплату коней и одежды и провел ночь в радостях любви с красавицей, словно бы с богиней счастья, воплотившейся в прибыль на данные взаймы деньги. Когда же настало утро, Манапара сказала слугам, которых этот скупец Артхалобха бесстыдно послал позвать ее обратно: «Раз продал он меня и я с другим сошлась, какая же я ему жена? Разве я такая бесстыдная, как он? Вы ему так и скажите, что говорю: кому он меня продал, тому я теперь и жена». Выслушали слуги ее, вернулись и, понурив головы, так все и передали Артхалобхе. А тот, худший из мужей, стал кричать: «Силой ее приведите!» Тогда его приятель Харабала так ему сказал: «Не можешь ты теперь увести ее от Сукхадханы. Нет у тебя смелости такой, как у того молодца. Он вдохновлен Манапарой, полюбившей его за щедрость, и потому силен и мужествен, да к тому же пришел сюда с другими сильными друзьями. А ты из-за жадности' продал жену — расстался с ней и из-за унижения и бессилия стал трусливым скопцом. И если ты не силен и нет у тебя сильных друзей, как же ты можешь одолеть соперника? Да и раджа разгневается, кили узнает, как ты жену продал! Уж лучше ты помалкивай, не делай из себя посмешища». Не послушал Артхалобха друга и в гневе со своими воинами напал на дом Сукхадханы, но только стоило тому вместе со своими друзьями и воинами выйти, как все воинство Артхалобхи тотчас же пустилось наутек. Обращенный в бегство Артхалобха кинулся к радже: «Божественный, похитил у меня жену купец, Сукхадхана ему имя!» Так он царю сказал, но о своем злодействе промолчал. Разгневанный царь велел к нему доставить Сукхадхану. Тогда обратился к царю министр Сандхана: «Никак невозможно, государь, доставить того купца. Пришел он сюда с одиннадцатью друзьями и привел с собой более ста тысяч отличных коней. Тебе пока неизвестно, какая была тому причина. Следует гонца к нему послать и попросить прийти — что он сам расскажет?» Послушал царь Бахубала, что сказал министр, и послал гонца к Сукхадхане — расспросить. По цареву велению поспешил туда гонец и стал спрашивать, а Манапара сама ему свою историю поведала. Услышав-от гонца обо всем, что приключилось, поспешил сам царь в дом Сукхадханы посмотреть на ее красоту, а за ним и Артхалобха увязался. Придя туда и приветствовав Сукхадхану, увидал царь Манзпару, способную прелестью своей повергнуть в изумление даже самого создателя, и от нее, в ноги царю упавшей, в ответ на расспросы услышал все о злодействе Артхалобхи, тут же стоявшего и не могшего и слова вымолвить, и по молчанию его понял царь, что все сказанное — правда, и спросил: «Что же теперь будет, красавица?»

Отвечала она решительно царю: «Безо всякой надобности, божественный, он меня продал. За что же снова я тому бессовестному достанусь?» «Верно, верно», — сказал царь, выслушав ее слова, но тут заговорил Артхалобха, одолеваемый сразу и страстью, и злобой, и страхом: «Вот, царь, Сукхадхана, а вот я, и пусть мы безо всякой помощи, один на один, сразимся и посмотрим, кто прав и кто не прав». Услыхав такую речь Артхалобхи, молвил Сукхадхана: «А что ж, давай сразимся вдвоем — зачем нам воины? Кому победа достанется, тому и Манапара». Согласился на это раджа: «Так тому и быть!» Тогда в присутствии царя и Манапары вскочили соперники на коней и выехали на поле боя, и начался у них поединок, и Сукхадхана переломил копье Артхалобхи и свалил и его и коня на землю. Таким-то образом еще три раза убил доблестный боец Сукхадхана коня под Артхалобхой, но не его самого, а когда пятый раз коня свалил, то забитый ударами его копыт Артхалобха бездыханный унесен был его слугами с поля битвы. Стали тут все Сукхадхану прославлять, и сам раджа Бахубала чествовал его, а сам забрал все имущество Артхалобхи, нечестно нажитое, а на его место при дворе другого назначил и вернулся, довольный, к себе во дворец. Добродетельные довольны, когда отделаются от погрязших в грехах.

Сукхадхана же стал счастливо жить с любящей женой Манапарой, и дела его шли хорошо. И деньги и жены бегут от тех, кто с добродетелью расстался, а к добродетельным они сами идут.

Хватит тебе тревожиться, царевич, поспи, от ночи уже мало осталось. Добудешь ты, повелитель, царевну Карпурику непременно».

Такую умную речь от Раджьядхары выслушав, Нараваханадатта и Гомукха уснули, а проснувшись утром, не мешкая, встали, поели, и мудрый Гомукха сказал Раджьядхаре: «Построй, любезный, корабль воздушный, с помощью которого мой господин мог бы попасть в столицу острова Карпурасамбхава и встретиться с любимой». Выслушал это плотник и подарил Нараваханадатте корабль воздушный с машиной. Вот взошел Нараваханадатта с Гомукхой на небесный корабль, как мысль быстролетный, и, пронесясь над океаном, вздымавшем волны, подобные решимости и радости, царевич достиг стоящего на морском берегу города Карпурасамбхава. Спустился корабль с небес, и они оба сошли на землю. Вошел Нараваханадатта, сопровождаемый Гомукхой, в дивный город, и стал ходить, и, расспросив людей, убедился, что действительно это и есть тот самый город, о котором он столько мечтал, и, избавившийся от сомнений и радостный, пошел искать царский дворец.

Был там один дом, в котором жила старая женщина, и вошел он в этот дом и спросил почтительно разрешения поселиться у нее, и она согласилась. Всем сердцем желая узнать, как бы встретиться с царевной, спросил он у той женщины: «Кто, почтенная, здесь царь и как зовут его и есть ли у него дети? Каков из себя? Расскажи нам о нем, ибо мы чужестранцы». На это ответила ему женщина, любуясь красотой Нараваханадатты: «Слушай, счастливец, все тебе расскажу. Здесь на Карпурасамбхаве правит раджа Карпурака. Не было у него детей, и он вместе с женой Буддхикарой взмолился Шанкаре и стал поститься. Вот три ночи прошло, и явился ему во сне Хара и возвестил: «Встань, будет у тебя кроме сына еще и дочь, супруг которой станет правителем всех видьядхаров». Так ему Хара сказал, и он, поутру, проснувшись, обо всем поведал царице Буддхикаре, которой тоже такое же видение было. Обрадовался царь, ибо их подвижничество достигло успеха. А потом через некоторое время понесла царица под сердцем и со временем родила дочь с приметами счастливыми и совершенную во всех членах. И только она родилась, так ярко было сияние ее красоты, что все светильники в этом покое померкли и закоптили, будто вздыхая о своем поражении. Назвал отец, раджа Карпурака, девочку Карпурикой и устроил праздник. И стала она, словно месяц для глаз людских, взрослеть, и нынче царевна уже в пору вошла. Очень хочет отец выдать ее замуж, да царевна благородная мужчин ненавидит и замуж идти не желает. Моя дочь — подруга Карпурики — спросила однажды ее: «Венец рождения дочери — свадьба. Почему ты, подружка, замуж идти не хочешь?» А та ей так ответила: «Знаю я, подружка, о своем прошлом рождении. Слушай, расскажу я тебе о причине, Только дело это давнее. Послушай

о лебеде и лебедушке

Стоит на берегу океана высокое сандаловое дерево, и есть неподалеку от него пруд, весь покрытый цветами лотоса. Там жила я лебедушкой, как предназначено мне было по моим делам, и стала я неподалеку от того дерева вместе с мужем моим, лебедем, вить гнездо. Вывела я в том гнезде ребят-лебедят, да случилось так, что однажды унесло их всех океанской волной. И рыдала, и билась я, безутешная, и горевала, сидючи у лингама Шивы, возвышавшегося на океанском берегу.

Подошел ко мне лебедь мой и сказал: «Встань, что убиваешься ты так по детям погибшим?! Пока мы живы, еще будут у нас ребята-лебедята». От таких-то слов будто стрела мне сердце пронзила, и подумала я: «Будь прокляты мужчины! К своим собственным детям нет у них ни любви, ни жалости. Только у женщин может быть подлинная любовь. Что за толк мне в таком муже! Зачем мне это несчастное тело!» Так подумав, с великой верой в сердце поклонилась я Шиве и на глазах у мужа там же кинулась в воду с мыслью: «Царевной, помнящей прошлое, стану я в новом рождении». Но все еще помню я мужскую жестокость, а раз помню — никто моей душеньке не нравится, и потому не хочу я замуж идти, а что потом будет, то от судьбы зависит». Так вот царевна говорила моей дочери по секрету, а уж дочь моя пришла ко мне и все это пересказала, и все, что я знала, как ты стал спрашивать, все тебе рассказала. Видно, будет эта царевна твоей женой будущей, ибо, как вижу я, есть у тебя в лице приметы, и тилак, и прочее будущего повелителя всех видьядхаров — так мне ранее было открыто божественным Шамбху. Может, ради этого и привел тебя сюда творец? Поживи покуда у меня, а там посмотрим, что будет!» С этими словами угостила их старушка, и провел ту ночь Нараваханадатта вместе с Гомукхой под ее крышей.

На следующее утро, обсудив с глазу на глаз с Гомукхой, что да как делать, нарядился сын повелителя ватсов великим подвижником. Пошел он с Гомукхой к царскому дворцу и, поминутно восклицая: «Ах, лебедушка! Ах, лебедушка!» — стал бродить у дворцовых ворот, а народ на него во все глаза глядит. Выбежали на шум из дворца служанки, подивились на него, а потом царевне Карпурике и рассказывают: «Видели мы, несравненная, у ворот у дворцовых молодого подвижника с приятелем, а тот подвижник красоты невиданной и все день и ночь повторяет удивительную мантру, всех женшин заворожившую: «Ах, лебедушка! Ах, лебедушка»!

А царевна-то ведь сама в прежнем рождении лебедью была, и, услыхав об этом, заинтересовалась, и велела служанкам привести того красавца к ней. Привели его к ней, и увидала она его словно бы нового Смару, бога любви, принявшего на себя обет поклонения Шанкаре, облаченного в наряд безупречной красоты, и сказала ему со взором, преисполненным восхищения: «Что это ты ходишь да кричишь все: «Ах, лебедушка! Ах, лебедушка!?»» А он ей опять на эти-то слова: «Ах, лебедушка! Ах, лебедушка!» Тогда Гомукха, с ним бывший, объяснил ей: «Все расскажу я тебе, божественная, все поведаю, слушай только внимательно. По воле кармы был он в прежнем-то рождении лебедем. И случилось еще, что океанской волной унесло ребятушек-лебедятушек, а лебедушка, от горя вне себя, и. сама в море кинулась. Тогда, удрученный разлукой, преисполненный отвращения к своему птичьему рождению, возжелавший расстаться с бренным телом, задумал так: «Пусть стану я в будущем рождении царевичем, помнящим свои прежние рождения, и пусть там у меня будет жена добродетельная и помнящая прежние рождения!» Вот так задумав, тело посвятив Шанкаре, измученный разлукой, бросился в пучину морскую. Теперь же, прекрасная, родился он в Каушамби сыном повелителя ватсов, царевичем Нараваханадаттой, помнящим прежние рождения. «Будет он повелителем царей видьядхаров», — раздалось с небес, как только царевич родился. Когда же достиг он юности, то, видно, по божьей воле женил его отец на божественной Маданаманчуке, а потом дочь Хемапрабхи, повелителя видьядхаров, Ратнапрабха сама избрала себе в мужья Нараваханадатту. Но только как вспомнит он о лебедушке, бежит от него счастье. Так он мне сам об этом сказывал.

Случилось недавно поехать на охоту, как вдруг в лесу повстречалась ему да мне мудрая старушка подвижница и ласково сказала: «Был ты по воле кармы, сынок, в лебедях, а любимая твоя супруга, лебедушка, на самом деле небесная дева, проклятием обращенная в лебедь белую, и, когда волной унесло ваших ребятушек, от горя она кинулась в глубь морскую, а затем и ты, лебедь, туда же бросился. Нынче по милости Шамбху ты родился сыном повелителя ватсов, и, верно, ты, сынок, помнишь прежнее рождение. А та лебедушка нынче за морем на острове Карпурасамбхаве родилась, и зовут ее теперь Карпурикой. Ступай туда, сынок, и соединишься ты со своей возлюбленной супругой». Сказав все это, взвилась в небо мудрая подвижница и исчезла, а мой повелитель, узнав всю эту историю, весь устремился вперед и пошел вместе со мной сюда, влекомый любовью к тебе, ни в грош не ставя свою жизнь. Преодолев дремучие леса и бескрайние джунгли, наконец пришли мы в страну на берегу океана. Там живущий в городе Хемапуре плотник по имени Раджьядхара встретил нас и подарил воздушный корабль, движимый машиной. Взойдя на него, мы и ахнуть не успели, как со страшной скоростью перенес он нас над океанской глубью и доставил в этот город. Вот почему, божественная, мой повелитель бродит здесь кругом и восклицает: «Ах, лебедушка!», чтобы попасть к тебе. А теперь при виде твоего прекрасного и благородного лица словно бы от множества несчастий избавляется, и ты этого гостя ублажи синими лотосами твоих взоров».

Когда же завершил Гомукха свою искусно составленную речь, Карпурика удивилась совпадению с ее собственной историей, сочла за правду и тогда подумала: «Ох, что это? Кажется, влюбилась я в благородного, хотя словно бы и ни к чему это мне. И кончилось, видно, отвращение мое, и любовь мною овладела». И сказала тогда: «Истинно я и есть та самая лебедушка, и все как раз так и было, и счастлива я, что и во второе рождение царевич за мной последовал». А затем, говоря: «Теперь я рабыня, за любовь купленная!» — предложила она Нараваханадатте омовение, попотчевала всем, чем гостя потчевать полагается. А потом пошла она к отцу и при всех рассказала ему обо всем. Узнав о вдруг появившемся у дочери желании выйти замуж, да еще узнав, что выбрала она себе в мужья Нараваханадатту, да увидав, что наделен он всеми признаками будущего императора видьядхаров, согласился царь, и почел для себя это великой честью, и отдал тогда он царевичу в жены дочь свою Карпурику как по закону полагалось и с уважением, а когда жених с невестой обходили вокруг священного огня, пожаловал царь Нараваханадатте триста раз по сто тысяч золотых и столько же камфары. И горы золотых и камфары, что царь подарил, казались горами Меру и Кайласа во время свадьбы Парвати. И еще царь Карпурака подарил десять кроров одежд и триста рабынь, нарядно одетых. Стал жить Нараваханадатта с Карпурикой, подобной воплощенной любви. И кого только не радовало соединение нежной лианы мадхави с подлинным праздником весны?

Но вот как-то сказал Нараваханадатта любимой своей Карпурике: «Давай съездим в Каушамби!» И она ответила ему: «А почему бы и не слетать туда быстро на твоем корабле, в небе несущемся? А если он для этого мал, то велю я сделать больший, чем твой, — живет здесь плотник, которого зовут Пранадхара, и умеет он строить воздушные корабли, снабженные механизмом, а пришел он к нам из другой страны. Велю я, и быстро он сделает». Так она сказала, позвала стража и велела ему: «Ступай и скажи Пранадхаре, чтобы занялся изготовлением корабля, в небе несущегося, и чтобы был корабль достаточно велик для нашего путешествия». Так дав поручение, послала она к плотнику постельничего, а к отцу послала служанку, чтобы та передала царю об их желании отправиться в Каушамби. И вот пока, получив это известие, царь сюда идет, Нараваханадатта думает про себя: «Видно, Пранадхара брат плотнику Раджьядхаре. Тот ведь рассказывал, как они в страхе перед царем бежали из родной страны». А пока он об этом размышлял, пришел царь, и тотчас же в сопровождении стража явился плотник и сказал: «Есть у меня готовый уже большой корабль, который с легкостью может нести хоть тысячи человек!» «Хорошо», — ответил ему на это Нараваханадатта и с уважением спросил его: «Не приходишься ли ты старшим братом Раджьядхаре — он ведь тоже большой мастер, способный создавать различные механизмы!» Поклонился ему Пранадхара и ответил: «Истинно, я ему брат, но откуда божественному ведомо про нас?» Тогда рассказал ему Нараваханадатта и о том, как встретил его брата, и о том, как Раджьядхара все ему поведал.

Вот привел Пранадхара воздушный корабль, и Нараваханадатта, испросив у тестя позволения и поклонившись ему, взошел на корабль, куда были погружены рабыни, камфара, и золото, и вместе с ним царем отпущенный Пранадхара, и главный из придворных. Благословленный тестем Нараваханадатта посадил супругу свою царевну Карпурику на корабль и, одарив брахманов множеством одежд, сам взошел, сопровождаемый Гомукхой, на корабль и так сказал Пранадхаре: «Сначала полетим на океанский берег к Раджьядхаре, потом — домой!» Тогда направляемый Пранадхарой воздушный корабль быстро взлетел, и царевич со всеми спутниками полетел на нем в небе, словно на коне сердечного желания. Вскоре опустился корабль на берегу у города Хемапура, где был дом Раджьядхары. Приветствовал царевич Раджьядхару, обрадованного встречей с братом, попировал с ним и одарил его рабынями, ибо рабынь у Раджьядхары не было. Трудно Раджьядхаре было, встретив брата, вновь расставаться с ним, но царевич снова продолжал свой путь в Каушамби и достиг своей цели. А там, дивясь при виде того, как с неба спускается корабль и как сходит с него Нараваханадатта с женой и со всеми спутниками, и увидев возбуждение в народе, его отец, повелитель ватсов, радостный, поспешил с супругами, министрами и невестками ему навстречу. И решил он, что раз прилетел сын на воздушном корабле, то это предвещает ему быть повелителем всех существ, движущихся в поднебесье. Он, радостный, благословил сына с супругой молодой, склонившихся к его ногам. Обняла сына мать Васавадатта и царица Падмавати, и слезы словно бы смыли с их сердец тяжкие камни разлуки. Пришли его радостные жены Ратнапрабха и Маданаманчука, и любовь к нему пробудила в них ревность. Когда же они обе коснулись его стоп и обнялись с ним, исчезла она без следа. Затем поклонились ему и честь воздали Яугандхараяна, и все отцовские министры, и предводительствуемые Марубхути все советники царевича. И все они во главе с повелителем ватсов восхвалили пересекшую океан вместе с их господином подлинным украшением рода, новобрачную, царевну Карпурику, окруженную, подобно Лакшми, сотней вечно юных дев, облик которой был словно амрита для очей. Воздал честь Удаяна старшему из придворных ее отца, вручившему нагруженное на корабль приданое, состоявшее из многих миллионов золотых, множества одежд, камфары и прочего. И почтил он Пранадхару, строителя корабля, представленного ему Нараваханадаттой.

«Как все это царевичу досталось? Как вы оба сюда добрались?» — спросил радостный Удаяна у Гомукхи. И тогда рассказал ему Гомукха обо всем, начиная с того, как отправились на охоту и как встретились с подвижницей. И как переправились через океан с помощью воздушного корабля, построенного Раджьядхарой, и как Карпурика о свадьбе и думать не хотела, и как все-таки согласилась; как затем на корабле, полученном от Пранадхары, прибыли они в Каушамби, — всевсе, с начала до конца, ничего не упуская, все, как было, поведал Гомукха. А пока он рассказывал и Удаяне, и женам его, и министрам — что там охота, что подвижница, что там плотник Раджьядхара, умеющий строить машины, вроде корабля воздушного, который сюда прилетел, что океан безбрежный, что там другой мастер, который тоже корабли умеет строить, — обо всем этом, видно, судьба позаботилась и устроила так, чтоб все успешно завершилось, — нет, не это всех их без меры удивило и порадовало, а то, какова преданность Гомукхи господину. И они от этого покачивали в изумлении головами — и все славили-за это Гомукху. Хвалили и Ратнапрабху за безмерную преданность супругу и соблюдение ею долга верной жены и за мудрость, которые оберегали его на пути.

Потом Нараваханадатта, утомленный воздушным путешествием, чтобы отдохнуть, вошел вместе с родителями, женами и всеми прочими в столицу. Прибыв туда, он всех своих родных, друзей и слуг, а также Пранадхару и старшего из придворных тестя наделил всякими сокровищами. После трапезы обратился к нему Пранадхара с такими словами: «Божественный, царь Карпурака повелел мне и придворному своему так: «После того как достигнет дочь моя дома мужа, тотчас же вам обоим надлежит вернуться, чтобы знал я, как она долетела». Поэтому, божественный, надобно нам поспешать. Пусть Карпурика даст нам письмо царю, написанное ее собственной рукой, не то царево чадолюбивое сердце не успокоится — тревожился он, как бы, на корабле воздушном летаючи, не свалилась она с него. Позволь мне и старшему из придворных отправиться с письмом. А что до меня, царевич, то потом я, забрав свою семью, сюда вернусь — не могу я, божественный, покинуть твои благословенные стопы».

Так решительно сказал Пранадхара царевичу, и Нараваханадатта сказал Карпурике, чтобы написала она такое письмо: «Не тревожься, батюшка, дела мои благополучны, и счастлива я с добродетельным супругом. Разве тревожился океан, отдав лучший свой лотос лучшему из людей? Разве следует тревожиться за судьбу Лакшми, доставшейся в жены Вишну?»

Вот это письмо, написанное самой Карпурикой, вручил Нараваханадатта Пранадхаре и придворному царя Карпураки и отпустил их. Они же оба поднялись на воздушный корабль, в поднебесье мчавшийся, и при всеобщем удивлении на глазах у всех полетели через океан в город Карпурасамбхава. А там порадовали они царя Карпураку вестью о том, что дочь его благополучно достигла дома своего мужа.

На другой день с позволения раджи Карпураки Пранадхара со всем семейством, навестив Раджьядхару, отправился к Нараваханадатте, а когда он прибыл, исполнив поручение, назначил царевич ему жить неподалеку от своего дворца, и положил на прожитие жалованье, и стал со своими царицами носиться в поднебесье на воздушных кораблях, которые тот строил, и развлекался с ними, как подобает будущему повелителю видьядхаров. Позабыв о своих приятелях и родичах, стал сын повелителя ватсов дни проводить в счастье с Ратнапрабхой и Маданаманчукой и с вновь обретенной третьей женой — Карпурикой.