Те, кто без промедления вкусят сладость океана рассказов, возникших из уст Хары, взволнованного страстью к дочери великого Повелителя гор, — а сладость их воистину подобна животворной амрите, извлеченной Богами и асурами из глубин Молочного океана, — те беспрепятственно обретут богатства и еще на земле достигнут сана Богов!

 

12.1. ВОЛНА ПЕРВАЯ

Да охранит вас Ганапати, вскидывающий, забавляясь, хобот, словно триумфальную колонну по случаю победы над препятствиями, вокруг которого, подобно затейливой вязи надписей, свидетельствующих о его торжестве, вьются пчелы.

Слава Харе, совершенству страсти, лишенному страстей, искусному художнику, не ведающему красок, творящему все новые и новые дивные картины!

Победа стрелам Смары — попадая, они лишают силы оружие всех Богов и даже саму ваджру в руках Индры!

Итак, сын повелителя ватсов, добыв себе одну за другой множество жен, живет в Каушамби. Но хоть и много жен у Нараваханадатты, а из всех была ему милее — и даже дороже самой жизни — Маданаманчука: как Мадхаве Рукмини была она ему.

Однажды ночью приснилось царевичу, что слетевшая с небес божественная дева уносит его куда-то. Проснулся он и увидел, что сидит на камне таркшйа на вершине высокого холма, поросшего деревьями, покрытыми густой листвой, а рядом с собою ту деву, подобную волшебному снадобью, с помощью которого Смара зачаровывает весь мир; и, казалось, она рассеяла ночную мглу, нависшую над рощей.

«Она-то меня сюда и принесла», — подумал он и, заметив, что стыдливость мешает ей обнаружить свои желания, притворился спящим. Он, хитрец, словно бы сквозь сон проговорил: «Где ты, милая Маданаманчука? Подойди сюда и обними меня!» Она же, услышав эти слова, воспользовалась ими и, приняв облик супруги Нараваханадатты, обняла его, отбросив сдерживавший ее стыд. Он же, раскрыв глаза, увидел эту деву в образе Маданаманчуки, улыбнулся и обнял ее, воскликнув: «Какое волшебство!» Тогда она, избавившись от стыдливости, предстала пред ним в своем облике мол вила: «Возьми меня, благородный! Тебя избрала я в супруги!» А он в ответ на ее слова сочетался с ней по обряду гандхарвов и взял ее в жены. Так провел Нараваханадатта с ней ту ночь, а когда забрезжило утро, желая как-нибудь узнать, из какого она рода, сказал: «Послушай, милая, расскажу я тебе одну забавную историю:

12.1.1. О шакалихе, обращенной в слониху.

В некоей обители жил мудрец Брахмасиддхи, обладавший могущественным знанием, а неподалеку от жилья этого волшебника устроила себе логово в пещере старая шакалиха. Однажды в несчастный день, когда она, отощавшая, вышла на поиски пищи, случилось по воле судьбы так, что кинулся на нее, желая растоптать, обезумевший без подруги слон. Увидел это волшебник и, будучи мудрым и сострадательным, по доброте своей обратил шакалиху в слониху — и было это на благо обоим существам: увидав пару себе, успокоился слон и привязался к ней, а она избавилась от смерти.

Стал он с ней повсюду бродить и однажды зашел в поисках лотосов в пруд, образовавшийся после осенних дождей, и стал там тонуть. Что ни делал он, а выбраться не мог и остался стоять недвижно, словно гора, упавшая с небес после того, как ваджра Индры перебила ей крылья. Шакалиха же, обращенная в слониху, увидев, что он тонет, пошла к другому слону и с ним ушла.

Тем временем случилось так, что пришла туда по воле судьбы прежняя подруга тонувшего слона; она, благородная, разыскивавшая его, увидев, что затянуло его болото, и желая последовать за супругом, устремилась к нему. Как раз в это время проходил там мудрец Брахмасиддхи со своими учениками. При виде того, что случилось, преисполнился он состраданием, наделил учеников небывалой силой и велел им вытащить попавших в беду слонов из болота. Ушел мудрец в сопровождении учеников оттуда, а слоны, избавившись и от смерти, и от разлуки, стали развлекаться, как хотели.

Вот так, милая, души благородные даже в несчастье не покидают друга, а, напротив, помогают ему преодолеть беду.

Когда закончил на этом рассказ Нараваханадатта, молвила божественная дева: «Нет в том никакого сомнения. Но мне ведомо, благородный, с какой целью ты это рассказал.

Послушай теперь, что я тебе расскажу:

12.1.2. О красавце Вамадатте и его жене, злой колдунье Шашипрабхе.

Жил некогда в Канйакубудже лучший из брахманов Шурадатта. Владел он ста деревнями, и очень почитал его великий царь Бахушакти. Была у того брахмана жена, почитавшая мужа, как Бога, и звали ее Васумати. Родила она Шурадатте красивого сына, имя которому дали Вамадатта. И стал он любимцем отца. Скоро стал Вамадатта сведущим во всех науках, и взял он себе в жены Шашипрабху.

Миновало какое-то время, и вознесся отец Вамадатты на небо, а за отцом последовала и мать, и стал Вамадатта с женой хозяйничать в доме. Но неведомо ему было, что его своенравная жена, то ли по воле судьбы, то ли по какой иной причине, оказалась наделенной способностями злой колдуньи.

Раз, когда Вамадатта нес службу при царском дворе, прибежал к нему из дому кто-то из родичей отца да и говорит по секрету: «Погублена, сынок, честь рода нашего — сам я видел, как твоя-то жена сошлась с твоим же пастухом!» Выслушав все это и оставив того за себя, устремился Вамадатта, с мечом сам друг, домой и укрылся в беседке, увитой цветами. А тем временем наступила ночь, и пришел туда тот самый пастух, буйволов пасущий, а ему навстречу выбежала с разными угощениями жаждущая встречи с любовником Шашипрабха. И затем, когда утолил он голод, улеглась с ним на ложе.

При виде этого выскочил к ним, занеся меч, Вамадатта с криком: «Вот до чего вы, грешники, дошли!» Но тут поднялась его хозяйка и со словами: «Тьфу на тебя, дурень!» — бросила ему в лицо пригоршню пыли, и тотчас же обратился он из человека в буйвола, но не утратил при этом ни ума, ни памяти. Прогнала его, подлая, в буйволиное стадо и велела тому пастуху отколотить его дубиной, а как стал какой-то купец приторговывать себе буйвола, так она, жестокая, и вовсе от мужа избавилась, продав его купцу. А тот навьючил на буйвола груз немалый.

Но вот, мучимый своим буйволиным состоянием, Вамадатта оказался в какой-то деревне неподалеку от Ганги. Убивался он: «Злобная жена, вступившая в дом доверчивого, все равно что змея, поселившаяся в доме! Разве будет кому нибудь от нее польза?» — и заливался слезами. Увидала однажды его, отощавшего от тяжкой работы и исхудавшего до самых костей, какая-то йогини и, узнав, благодаря своей мудрости, что с ним случилось, прониклась жалостью и, спрыснув заговоренной водой, избавила от буйволиного обличья, отвела его, снова обретшего человеческий облик, к себе домой и отдала ему в жены дочь свою Кантимати. Затем насыпала ему горчичных зерен, особым образом заговоренных, и сказала: «Кинь их в злодейку-жену, и она обратится в кобылу».

Взял Вамадатта зерна и пошел вместе с новой своей женой Кантимати к себе домой, убил пастуха, кинул зерна горчичные в Шашипрабху и обратил ее тем в кобылу, которую и привязал в стойле. А чтобы исправить ее дурной нрав, положил себе за правило каждый день перед едой наносить ей палкой семь ударов.

Так живет он в своем доме со своей женой Кантимати. Но вот однажды пришел к ним в дом гость. Начали его угощать, и вдруг, трапезы не завершив, выбежал Вамадатта, вспомнив, что не дал сегодня семи ударов палкой злой жене. Когда же выполнил он это — ударил кобылу семь раз, — вернулся успокоенный и продолжал еду.

Гость был удивлен и из любопытства спросил: «Куда это ты, почтенный, в тревоге уходил, оставив трапезу незавершенной?»

Тогда поведал ему Вамадатта свою историю от самого начала, а гость, выслушав его, промолвил: «Трудно все это понять, и что тебе в том, что она в скотину обращена? Лучше бы ты у тещи своей попросил какой-нибудь волшебной силы!» И согласился Вамадатта с гостем и поутру проводил его, почтив должным образом.

Пришла по какому-то случаю к нему в дом его теща, добрая йогини, и стал он всячески потчевать и ублажать ее и попросил о желанном. Тогда она, искушенная в йоге, пожаловала ему и жене волшебные знания, продлевающие время жизни, наставив их перед этим, как полагается, что и как делать.

Затем отправился Вамадатта на гору Шрипарвата и применил то знание, и явилось оно пред ним в облике девы, вручившей ему чудесный меч. И как взял Вамадатта его в руки, так и сам он, и жена его Кантимати обратились в блистательных видйадхаров. После этого он создал силой достигнутого им знания на вершине Раджатакута, украшающей горы Малайа, прекрасный город. Со временем родилась у них дочь, и назвали ее Лалиталочаной, а когда появилась она на свет, возвестил с небес голос: «Рождена она, чтобы стать супругой верховного повелителя видйадхаров!».

Знай, благородный, что я и есть та самая Лалиталочана и когда полюбила тебя, то силой своего знания перенесла к себе в горы Малайа».

Таким образом узнал Нараваханадатта, что она видйадхари, и еще больше полюбил ее и остался там с нею, а владыка ватсов и другие узнали всю эту историю благодаря прозрению Ратнапрабхи и прочих жен Нараваханадатты.

 

12.2. ВОЛНА ВТОРАЯ

Обретя в Лалиталочане новую жену, Нараваханадатта развлекался с ней на горах страны Малайа, в лесах, разбросанных по их склонам, украшенным деревьями, пышно расцветшими с наступлением весны. Забавляясь в одной из рощ, его подруга, собиравшая цветы, вдруг исчезла в чаще, и он, разыскивая ее, увидел большое озеро, полное чистой воды, все усыпанное цветами, осыпавшимися с росших на берегу деревьев, и уподобившееся из-за этого небу, усыпанному звездами, и подумал Нараваханадатта: «Пока не вернулась моя милая, пока собирает она цветы, искупаюсь в этом озере и посижу на берегу». Потом он искупался, помолился Божеству и сел на камне в благоуханной тени сандалового дерева, любуясь стайками красных гусей, походка которых напоминала плавную поступь его любимой, слушая подобное ее сладостному шепоту воркование птиц, укрывшихся в манговых деревьях, оплетенных лианами, глядел на газелей, блеск глаз; которых вызывал в его памяти сверкание ее очей, и все приводило ему на память находящуюся далеко отсюда Мадаманчуку. И так были сильны воспоминания, что, опаленный порывом пламенной любви к ней, упал он в беспамятстве. Как раз в это время пришел на озеро совершить омовение средоточие добродетелей Пишангаджата. Увидел он Нараваханадатту в таком состоянии, сбрызнул сандаловой водой, освежающей, как ласковое прикосновение руки возлюбленной, и, когда тот пришел в себя и склонился перед мудрым, сказал: «Если хочешь, сынок, достичь желанного, то надо обрести терпение! Именно с его помощью можно достичь всего, а пока пойдем в мой ашрам, и я поведаю тебе сказание о Мриганкадатте, если ты его прежде не слышал». С этими словами мудрец, совершив омовение, отвел Нараваханадатту в свое жилище и, прочитав дневную молитву, угостил гостя плодами и, сам их отведав, начал рассказывать обещанную историю:

12.2.1. О царевиче Мриганкадатте и о его верных друзьях.

«Есть город Айодхйа, прославленный во всех трех мирах. А правил там в прежние времена великий царь Амарадатта. Любил он единственную свою жену Суратапрабху, свет страсти, и она была привязана к нему, как жертвоприношение к жертвенному огню, и родился у них сын Мриганкадатта, наделенный десятью миллионами достоинств, могучий, как лук его с тетивой, сплетенной из десяти миллионов жил. Было у Мриганкадатты десять министров: неукротимой силы Прачандашакти, могучерукий Стхулабаху, Викрамакесари, превосходящий доблестью льва, Дридхамушти, обладатель железных кулаков, тьма силы Мегхабала, несокрушимо грозный доблестный Бхимапаракрама, проницательный Вималабуддхи, Вйагхрасена, истинное войско из тигров, Гунакара, воплощение добродетели, и Вичитракатха, сведущий в забавных историях. И все десять были из высоких родов, юны, мудры, мужественны и преданны своему повелителю. Весело жил с ними в отцовском доме царевич Мриганкадатта, и только не было у него равной ему жены.

Однажды сказал ему по секрету министр Бхимапаракрама: Послушай, божественный, что со мною этой ночью было. Лег я спать на крыше дворца и, словно проснувшись сред;, ночи, увидел, что собирается броситься на меня лев, и когти его ужасны и беспощадны, словно молнии. Вскочил я, схватил кинжал и кинулся на него, а он побежал. Гнался я за ним до той поры, пока он, перепрыгнув через реку, не попытался достать меня языком, а я тот длинный язык отрубил. Когда же я по этому отсеченному языку, словно по мосту, пересек реку, тот лев обратился в страшного великана. «Кто ты, почтенный?» — спросил я. А он мне ответил: «Я — Ветала, и доволен я, герой, твоей доблестью!» Тогда спросил я его: «Коли истинно ты мной доволен, то скажи мне, кто будет женой моему повелителю?» Выслушал мои слова Ветала да и говорит: «Славится правящий в Удджайини царь Кармасена, и есть у него дочь, посрамившая своей прелестью самих апсар, истинная сокровищница красоты, созданной самим творцом, а имя ее Шашанкавати — она и будет супругой твоему повелителю. Когда же он ее добудет, то станет царствовать над всей землей». И с этими словами Ветала исчез, а я возвратился домой. Вот что, повелитель, случилось со мной этой ночью».

Все, что поведал Бхимапаракрама, выслушал Мриганкадатта, созвал всех министров и, когда они тоже выслушали все это, сказал им: «Послушайте теперь, что я вам расскажу.

Приснилось мне, будто все мы, измученные тяжелой дорогой, оказались в каком-то дремучем лесу. Мучимые жаждой, с трудом отыскали мы воду. Только собрались напиться, как вдруг откуда ни возьмись явились пятеро мужей с оружием в руках и не позволили нам напиться. Убили мы их и хотели было, истерзанные жаждой, попить, но теперь уже ни воды не увидели, ни этих мужей. Когда совсем стало нам тяжко, увидели мы великого Бога, озаренного сияющим во «лбу месяцем, приближающегося к нам верхом на быке. Склонились мы перед ним, а он, исполнившись к нам состраданием, выронил из глаза слезу, которая, упав на землю, обратилась в целое море. Из этого моря добыл я жемчужное ожерелье и надел себе на шею, а море выпил из черепа, измазанного кровью.

Проснулся я, а ночь уже миновала».

Когда закончил Мриганкадатта свой рассказ о чуде, виденном во сне, обрадовались все его министры, а Вималабуддхи заметил: «Счастлив ты, божественный, что Шива явил тебе свою милость. Добытое тобой во сне жемчужное ожерелье и выпитое море означают, что, взяв Шашанкавати в жены, станешь ты править всей землей, но до этого придется тебе претерпеть и немало мучений, как на это указывает все прочее, виденное во сне». Умолк Вималабуддхи, и обратился Мриганкадатта ко всем министрам: «Хотя и неизбежно достанется мне то, что сон предвещает, — да и слышал об этом Бхимапаракрама от Веталы, — но все же придется мне добыть Шашанкавати у отца ее Кармасены, гордящегося несокрушимостью своих крепостей и войска, с помощью силы и мудрости, а мудрость — главнейшее средство во всех делах. Вот послушайте, я вам расскажу историю о том:

12.2.2. Как министр Мантрагупта извел слона и тем помог царю Бхадрабаху добыть красавицу Анангалилу.

Некогда правил у магадхов царь Бхадрабаху, и был у него министром лучший из мудрецов по имени Мантрагупта.

Однажды сказал по секрету раджа министру: «Есть у Дхармагопы, правителя города Варанаси, дочь, названная им Анангалила, — красота ее покорила все три мира. Просил я отдать ее мне в жены, но из-за вражды ко мне не отдает ее Дхармагопа. Не одолеть мне его, потому что есть у него слон Бхадраданта. Я же не смогу жить без его дочери Анангалилы. Нет ли, друг, какого-нибудь способа, с помощью которого можно это дело, достойно разрешить?» И тогда ответил на это радже министр: «Почему ты думаешь, божественный, что успеха достичь можно только доблестью, а не умом? Не тревожься — улажу я это дело с помощью своего ума».

Так успокоив царя, на следующий же день он, переодевшись подвижником, почитающим Шиву, и взяв с собой пять или семь спутников, выдававших себя за его учеников, отправился в Варанаси, а те ученики, ему сопутствовавшие, говорили всем, кто приходил почтить его: «Это могущественный волшебник!»

Однажды ночью бродил он с одним из спутников, размышляя, как бы осуществить задуманное, и вдруг увидел, что из дома смотрителя слонов трое или четверо мужчин с оружием в руках вывели испуганную жену смотрителя и куда-то увели ее. Тотчас же подумав: «Верно, бежала она из дому. Пойдем-ка посмотрим, куда это ее ведут!» — последовал он вместе со своим спутником за ней. Заметив, в какой дом она вошла, поспешил он вернуться туда, где сам поселился.

Когда же наступило утро, смотритель слонов стал разыскивать похищенные сокровища и исчезнувшую жену, а министр подослал к нему своих спутников, а те, увидев, что смотритель, не нашедший ни того, ни другого, отравился, с помощью знаний своих как бы из сострадания дали ему противоядие и посоветовали: «Ты ступай к нашему наставнику — мудр он и во всем сведущ». Затем привели они его к министру, и смотритель слонов, увидав того, украшенного сиянием своего обета, поклонился ему в ноги и спросил, что случилось с его, смотрителя, женой.

Притворился министр, что задумался, хоть и было ему уже все известно, а потом указал смотрителю слонов место, куда ночью была уведена его жена чужими мужчинами. Тогда поклонился подвижнику смотритель слонов, взял с собой городских стражников, нашел тот дом, и, вступив в него, убил грешников и злодеев, похитивших его жену, и вернул себе и супругу, и сокровища.

На следующее утро пришел смотритель слонов к мнимому подвижнику и пригласил его на угощение, а поскольку тот под предлогом, что только по ночам вкушает пищу, отказался, то устроил ему угощение ночью в слоновых стойлах. Пришел туда министр со своими спутниками, взяв с собой скрытую в колене бамбука зачарованную змею, и отведал угощения. А когда смотритель слонов и все прочие уснули, пустил он змею в ухо спящему слону Бхадраданте, и провел в слоновнике ночь, и, изведя слона, ушел к себе в Магадху.

Возрадовался раджа Бхадрабаху возвращению лучшего из министров, истребившего слона Дхармагопы, словно высокомерие раджи, и послал в Варанаси посла, чтобы попросить Анангалилу в жены. Пришлось гордому Дхармагопе, мощь которого была ослаблена гибелью слона, отдать дочь в жены радже Бхадрабаху: цари, понимающие смысл во времени, когда следует упорствовать, а когда покориться, сгибаются перед силой обстоятельств, как тростник под ударами ветра.

Так благодаря мудрости своего министра Мантрагупты добыл раджа Бхадрабаху себе в жены Анангалилу. Так же с помощью ума должна быть добыта жена и мне!»

И тогда рассказавшему все это Мриганкадатте сказал министр Вичитракатха: «Все сбудется, что по милости Шивы видел ты во сне! Чего не свершит милость Богов?»

Вот соизвольте послушать, расскажу я:

12.2.3. О влюбленных, претерпевших превращение в пчел.

Жил в городе Такшашиле царь по имени Бхадракша. Страстно хотелось ему сына, и он совершал жертвоприношение Лакшми — каждый день приносил ей сто и восемь белых лотосов. Однажды совершал он жертвоприношение и, не нарушая молчания, в уме пересчитал лотосы, и, обнаружив, что одного не хватает, тотчас же вырвал лотос своего сердца, и отдал его Богине, а она», обрадованная этим, оживила царя, пожаловала ему в награду сына, которому суждено было стать повелителем всей земли, и тотчас же исчезла. После этого родила сына прекрасная жена царя, и царь, подумав, что достался ему сын благодаря тому, что вырвал он лотос своего сердца, назвал мальчика, обладавшего добрыми приметами, Пушкаракша, что означает «лотосоокий».

Когда же со временем сын достиг юности, помазал царь его, добродетелями украшенного, на царство, а сам удалился в лес. Пушкаракша же, вступив на трон, каждый день приносил жертвы великому Харе, и однажды попросил его о супруге, и тогда услышал голос с небес: «Все, сынок, свершится, как ты того пожелаешь!» Очень обрадовался этому Пушкаракша.

Однажды поехал Пушкаракша в лес, полный зверей, поразвлечься охотой. Увидел он там свившихся в соитии змей и верблюда, готового их сожрать, и, преисполнившись сострадания, убил верблюда. Но только тело верблюда рухнуло наземь, как предстал перед Пушкаракшей избавившийся от обличил верблюда красавец видйадхар и сказал ему:

«Обязан я тебе за помощь, почитаемый! Слушай, что я скажу. Есть царь, по имени Ранкумалин, славнейший из видйадхаров. Случилось Таравали, дочери лучшего из видйадхаров, восхитительной, прелестной, увидеть его, и тут же воспылала она к нему страстью и избрала его в мужья. За то, что сочетались они по своей воле, прогневался на них ее отец и наложил на обоих проклятие, обрекающее их на какой-то срок на разлуку.

После этого Таравали и Ранкумалин веселились и жили как муж с женой на землях, им принадлежавших, до тех пор, пока однажды, гуляя в лесу, из-за этого проклятия потеряли друг друга из виду и оказались разлученными друг с другом. В поисках супруга красавица Таравали дошла до леса на другом берегу Западного океана, в котором жил мудрый волшебник. Там увидела красавица цветущее дерево джамбу, которое утешало ее, словно любовью, сладостным гудением пчел. Когда же подошла она к нему и села отдохнуть, тотчас и сама обратилась в пчелу и увидела своего супруга также в облике пчелы, пьющей мед из цветка на том же дереве.

И когда по воле судьбы увидели после долгой разлуки супруги друг друга, то он от радости изверг в цветок семя, и тотчас же избавились они от облика пчел и слились друг с другом, как месяц и его сияние, а после этого вернулись к себе домой.

А в цветке, орошенном им, созрел плод, и внутри него со временем родилась девушка — ведь семя божественных никогда не бывает бесплодным. Пришел туда как-то раз в поисках плодов и кореньев мудрец, которого звали Виджитасу, и плод этот зрелый упал с дерева джамбу и раскололся от падения, и вышла из него девушка, склонилась в поклоне, почтительная, к стопам мудреца, а он, обладающий божественным провидением, сразу понял, что случилось, и, изумленный этим, привел ее к себе в обитель и дал ей имя Винайавати, что значит «смиренная». Так и росла она в обители этого мудреца.

Однажды случилось мне, пролетая в поднебесье, увидеть ее. Спустился я тогда и, объятый страстью и упоенный своей красотой, попытался овладеть Винайавати против ее желания. Тотчас же донеслись до слуха Виджитасу рыдания девушки, и пришел он, исполненный гнева, и проклял меня: «Будь ты, своей красотой чванящийся, всеми презираемым верблюдом! Избавишься ты от проклятия, когда сразит тебя царь Пушкаракша — его женой станет Винайавати, а он ей — мужем». Так и стал я жить на земле верблюдом. Но сегодня благодаря тебе избавился я от проклятия. Ты же ступай в тот лес, стоящий на другом берегу океана и зовущийся Сурабхимарута, то есть полный благоуханий, и возьми в жены Винайавати, божественную красавицу, красотой своей способную унизить саму Шри, Богиню счастья». Рассказав все это Пушкаракше, исчез видйадхар в небе, а царь вернулся к себе в столицу, поручил царство министрам, вскочил на коня и в ту же ночь уехал, сам себе товарищ. Вот едет он, едет и, наконец, доезжает до берега Западного океана. Стал он думать, как переправиться через океан. Увидал он тут пустой храм Чандики, вошел в него, совершил омовение и поклонился Богине. Заметил он кем-то оставленную вину, взял ее и стал славить прекрасную Богиню сочиненными им самим песнями, подыгрывая себе на вине. Очень была обрадована Богиня пением и, когда он заснул, велела сопровождающим, ее духам перенести его на другой берег океана.

Наступило утро, и проснулся раджа в лесу на океанском берегу. Но нигде не было видно храма Чандики. Удивился он, поднялся и стал бродить по лесу. Вскоре заметил Пушкаракша обитель, словно приветствовавшую его ветвями, согнувшимися под тяжестью плодов, предлагаемых в угощение гостю, и благословлявшую его приход разноголосым щебетанием птиц. Вошел он в обитель и, увидев мудреца, окруженного учениками, приблизился и склонился в поклоне к его стопам, а исполненный мудрости старец обласкал гостя и проговорил: «Та, ради которой ты, Пушкаракша, пришел, ушла ненадолго — пошла Винайавати за хворостом — и скоро вернется, и ты сегодня же возьмешь ее в жены — она и в прежнем рождении была твоей женой».

Когда сказал все это мудрец, подумал Пушкаракша: «Верно, это-то и есть тот самый мудрец Виджитасу, это-то и есть тот самый лес. Быстро же перенесла меня Богиня через океан! И что это мудрец сказал, будто была она моей супругой в прежнем рождении?» А подумав, спросил обрадованный Пушкаракша мудреца: «Соблаговоли, почитаемый, поведать, как это была Винайавати моей женой в прежнем рождении.

И тогда молвил мудрец: «Слушай, если тебе интересно:

12.2.4. О купце Дхармасене и его жне Видйутлекхе, обратившихся в гусей.

Жил прежде в Тамралипти купец Дхармасена, и была у него красавица жена по имени Видйутлекха. По воле судьбы был он ограблен ворами и в схватке с ними тяжко изранен. Желая умереть, готов он был уже взойти вместе с женой на костер, да вдруг увидели они летящую в поднебесье красивую пару гусей. Взошли они вслед за тем на погребальный костер, но были их сердца сосредоточены на тех увиденных гусях, и потому в новом рождении оказались они супругами в облике виденных ими птиц. Однажды ночью, когда бушевали дожди, с корнем вырвало ветром финиковую пальму, у подножия которой было устроено ими гнездо, и они оказались разлучены. Когда на следующее утро утихла буря, стал гусь искать свою супругу, но нигде не мог найти ее — ни на озерах, ни в небесах.

Полетел он тогда на озеро Манаса, куда в это время года собирались все гуси, и сказала ему там одна гусыня, что найдет он, любовью одолеваемый, свою подругу. И правда, нашел он ее там и провел с ней на озере Манаса время дождей, а потом поселились они вместе на какой-то горной вершине.

Но случилось так, что подстрелил гусыню птицелов, и, увидев ее мертвой, от горя и страха улетел тогда ее супруг прочь. Птицелов же, взяв было гусыню, заметил, что приближаются по дороге во множестве какие-то вооруженные люди. Быстро нарезал он ножом травы и, бросив добычу на землю, забросал ее травой из опасения, что, увидев гусыню, захотят они ее унести. Но скрылись из виду те люди, и птицелов захотел взять гусыню, да случилось так, что среди той травы, под которой он скрыл птицу, была целебная трава, оживляющая мертвых, и благодаря ее соку ожила гусыня и прямо перед его носом взлетела в небо.

Тем временем супруг гусыни, улетев на берег какого-то озера, сел среди стаи гусей и, обезумевший от горя, все же стал высматривать свою любимую. В это мгновение рыбак бросил сеть на них, поймал всех гусей и собрался было уже поесть, как прилетела туда та самая гусыня, высматривавшая мужа, увидала его, запутавшегося в сети, и стала осматриваться. Заметила она, что некий человек, пришедший на озеро совершить омовение, положил поверх своей одежды жемчужное ожерелье. Подлетела она к нему и, незаметно схватив, стала медленно перелетать с места на место, показывая ожерелье рыбаку. А тот, увидев в клюве у птицы ожерелье, схватил палку и бросился за гусыней, забыв про сеть с птицами. А гусыня бросила ожерелье на вершине отдаленного холма, и рыбак, в жажде заполучить драгоценность, стал туда карабкаться. Когда увидела это гусыня, поспешила она к плененному супругу, клюнула в глаз обезьяну, спавшую на соседнем дереве, та от удара перепугалась, свалилась и порвала сеть. Благодаря этому и освободились все гуси.

Снова супруги соединились, рассказали друг другу о том, что с ними было, и снова стали весело жить вместе. А рыбак тем временем не только радовался, что досталось ему жемчужное ожерелье, но и, побуждаемый жадностью своей, еще и птиц хотел поймать. Но тут его самого поймал хозяин ожерелья, разыскивавший пропавшую драгоценность, вырвал у того, дрожащего от страха, ожерелье, да своим же мечом еще и правую руку этому рыбаку отрубил. Те же два гуся, взяв с собой лотос вместо зонта, в полдень покинули озеро и взвились в небо. Когда же пролетали они над берегом какой-то реки, где жил отшельник, усердно совершавший омовение, некий охотник сразил обоих супругов одной стрелой, и рухнули они, бездыханные, на землю, а лотос, служивший им зонтом, упал прямо на Лингам Шивы, перед которым совершал поклонение отшельник. Охотник же разыскал их и, забрав гуся себе, гусыню отдал подвижнику, а тот принес ее в жертву Шиве. Раз лотос упал на Лингам Шивы, гусь этот стал в новом рождении тобой, Пушкаракша, царским сыном, а гусыня стала Винайавати, дочерью видйадхара, потому что Шива был весьма доволен ее мясом, принесенным ему в жертву. Вот так была сна тебе в прошлом рождении женой».

Когда окончил рассказ Виджитасу, спросил его царь Пушкаракша: «Скажи, благоустый, как это, вступив в огонь, испепеляющий все грехи, обрели мы оба рождение из птичьей утробы?»

И сказал Пушкаракше на это мудрец: «Душа принимает в следующем рождении телесный облик того, о ком или о чем думала она в миг смерти. Да вот послушай:

12.2.5. О целомудренной Лаванйаманджари, ставшей в другом рождении гетерой.

Жила в давние времена в Удджайини девушка из брахманской семьи по имени Лаванйаманджари, твердо хранившая целомудрие. Случилось ей однажды увидеть юного брахмана, которого звали Камалодайа, и тотчас же была она охвачена огнем страсти. Преисполненная мысли о соединении с ним, но не желающая расставаться со своим обетом, пошла Лаванйаманджари на тиртху на берегу Гандхавати и рассталась там с жизнью. Но потому, что была она перед смертью сосредоточена на мысли о плотской радости, родилась в облике гетеры Рупавати из города Экалавйа. Поскольку умерла девушка на святой тиртхе, даровано ей было помнить о прежнем своем рождении. Поведала она однажды о том, что случилось с ней в прежнем рождении, в поучение дваждырожденному Чодакарне лопоухому, погруженному в одно лишь бормотание молитв. В конце концов она, очистившая свои думы, хотя и была гетерой, стала на путь добродетели. Вот так, царь, соответственно думам своим перед смертью и обретает человек облик в следующем рождении».

Окончив свою речь, отпустил мудрец царя для омовения и сам совершил полуденное омовение.

Пошел царь Пушкаракша на берег реки, протекавшей в лесу, и увидел собиравшую цветы Винайавати, сверкавшую красой тела своего, подобно солнцу, словно бы из любопытства проникшему в никогда прежде не виданную им глушь леса. Пока Пушкаракша, охваченный любопытством, раздумывал: «Кто же это?» — она заговорила, обращаясь к сидящей вблизи подруге: «Знаешь, милая, тот самый видйадхар, который когда-то хотел меня похитить, избавился от проклятия, прилетел утром сюда и сказал, что получу я сегодня супруга». И, услышав это, отвечала подруга дочери мудреца: «Так это и должно быть. Слышала я, как мудрый Виджитасу велел своему ученику Мунджакеше: «Ступай и поспеши привести сюда Таравали и Ранкумалина. Будет, сынок, сегодня здесь свадьба их дочери Винайавати с царем Пушкаракшей». А на эти слова наставника Мунджакеша ответил: «Так тому и быть!» — и пошел делать то, что ему было велено. Поспешим и мы, подружка, — вернемся в обитель».

Послушалась ее Винайавати, и пошли они в обитель, а Пушкаракша, не замеченный ими, слышал все, что они говорили, и, окунувшись в реку, точно спасаясь от огня палящей его любви, вернулся в ашраму мудрого Виджитасу. Пришедшие туда Таравали и Ранкумалин приветствовали склонившегося перед ними царя, и всех их окружили подвижники. А затем у алтаря, озаренного пылавшим жертвенным огнем и сиянием мудрого Виджитасу, телесного воплощения жертвенного огня, была Винайавати отдана святым мудрецом в жены царю Пушкаракше. Подарил царю Ранкумалин колесницу, которая могла мчаться в поднебесье. «Благодаря ей будешь ты править всей землей, окруженной четырьмя океанами!» — предрек ему великомудрый Виджитасу.

После этого с разрешения Виджитасу царь с юной женой взошел на божественную колесницу, взмывающую в поднебесье, и, пересекши океан, прибыл в город свой и предстал перед очами горожан, словно только что взошедший месяц. А затем благодаря чудесной колеснице покорил он всю землю, и утвердил на ней свою верховную — власть, и долго жил с Винайавати, вкушая счастье.

Так дело, хотя бы и трудноисполнимое, может быть успешно завершено, если Боги будут милостивы. Так и твое дело, божественный, скоро завершится благодаря явленной тебе во сне милости дочери Гималайа».

Выслушав эту занимательную историю от министра и жаждущий соединиться с Шашанкавати, царевич Мриганкадатта вместе со своими министрами укрепился в решении отправиться в Удджайини.

 

12.3. ВОЛНА ТРЕТЬЯ

Итак, Мриганкадатта, преисполненный желания добыть Шашанкавати, дочь царя Кармасены, о которой Бхимапаракраме говорил Ветала, посоветовался с министрами и решил, переодевшись отшельником, тайно покинуть свой город и отправиться в Удджайини. Приказал он Бхимапаракраме приготовить посохи, украшенные черепами, чаши, сделанные из черепов, и прочее. А пока тот собирал все это в своем доме, стало о том известно от соглядатая главному министру отца Мриганкадатты. И получилось так, что, пока нашептывал тому соглядатай свой донос, Мриганкадатта, прогуливаясь по крыше дворца, жевал бетель. А потом сплюнул он пережеванный бетель, и нужно же было случиться так, что угодил он по воле судьбы прямо на голову главному министру, притаившемуся с соглядатаем под стеной! Узнал министр, кто на него сплюнул, обмылся, но затаил в душе злобу на царевича.

А тут на следующий день по воле судьбы схватила царя Амарадатту, отца Мриганкадатты, холера, и министр, решив, что пришел его час, царю, корчившемуся от боли, сказал, прежде выпросив у того обещание не гневаться на него, министра: «Твой Мриганкадатта, государь, затеял в доме Бхимапаракрамы колдовство — от него ты и мучаешься. А услышал я об этом от соглядатая, да и своими глазами видел. Потому изгони сына из страны, как болезнь изгоняют из тела». Встревожился, услыша такую весть, царь и послал в дом Бхимапаракрамы своего военачальника, а тот, забрав там накладные волосы, чаши из черепов и прочее, тотчас же все доставил к царю.

«Алчет власти мой сын — стал он врагом моим, а потому следует его изгнать из города вместе с его советниками, а сделать это нужно сегодня же без промедления!» — повелел разъяренный раджа военачальнику. Слепо доверяя своим министрам, разве может царь догадаться об их злодействе? Военачальник тотчас же отправился и передал Мриганкадатте и его министрам царскую волю и изгнал их всех из города.

Но Мриганкадатта обрадовался изгнанию — он ведь все равно хотел уйти из города. Поклонился Мриганкадатта Винайаке, устранителю несчастий, мысленно простился с родителями и покинул город. Когда же Айодхйа осталась далеко позади, Мриганкадатта обратился к своим десяти министрам, главным среди которых был Прачандашакти, с такими словами: «Есть великий царь, властвующий над киратами, которого зовут Шактиракшита. Он тверд в целомудрии, искушен в науках — с детства мы друзья с ним. Когда-то был взят его отец в плен и, чтобы освободиться, отдал сына в заложники. Когда же умер его отец, то родичи собрались было силой захватить его царство, но мой отец по моей просьбе посадил его править царством отца. Так пойдемте, друзья, пока к нему, а потом и в Удджайини отправимся за Шашанкавати».

Согласились с Мриганкадаттой его советники и двинулись в путь. А когда уже начало смеркаться, дошли они до страшной пустыни, и не было там ни деревца, ни воды. С большим трудом нашли они озерцо, на берегу которого стояло высохшее дерево, совершили то, что ввечеру совершать надлежит, попили воды и усталые уснули под тем деревом.

Проснулся ночью Мриганкадатта и при лунном свете увидел вокруг, что сухое дерево пустило зеленые побеги, затем распустились на нем цветы, после покрылось оно плодами. А как заметил он, что созревшие плоды начали падать, тотчас же разбудил своих министров и показал им совершившееся чудо. Изумились они, а поскольку были голодны, то стали есть сочные и вкусные плоды с того дерева. Вот едят они эти плоды, и вдруг у них на глазах сухое дерево обращается в молодого брахмана. Бросился пораженный Мриганкадатта расспрашивать его, и тот сказал: «Слушай же:

12.3.1. Рассказ Шрутадхи о самом себе.

Живет в Айодхйе лучший из брахманов — Дамадхи, а я его сын, и имя мое Шрутадхи. Однажды во время голода скитался он вместе со мной и полумертвые добрались мы до этих краев. Где-то здесь раздобыл он пять плодов, и вот он, истощенный от голода, отдав мне три из них, а себе оставив два, пошел совершить омовение в озере. А пока ходил он, съел я все пять плодов и притворился спящим. Вот возвратился он, совершив омовение, и, увидев меня, лежащего как бесчувственное бревно, понял обман и так меня проклял: «Расти здесь на берегу этого озера сухим деревом. Лишь ночью при лунном свете будешь ты покрываться цветами и плодами. Когда же насытишь ты пришедших сюда измученных голодом гостей своими плодами, избавишься от проклятия». Так-то силой отцовского проклятия стал я сухим деревом. Но теперь, после того как насытились вы моими плодами, избавился я от него».

Так поведал свою историю Шрутадхи, а после и Мриганкадатта рассказал о том, что случилось с ним. Затем Шрутадхи, который был один в целом свете, испросил у Мриганкадатты разрешения служить ему.

Так провели они ночь. Но вот пришло утро, и отправился в путь Мриганкадатта со своими десятью министрами. И Шрутадхи пошел вместе с ними.

Шли они, шли и дошли до леса, называвшегося Каримандита. А там увидел Мриганкадатта пятерых мужей, страшных обликом, заросших волосами. Те же почтительно приблизились к царевичу, исполненному удивления, и молвили: «Родились мы в городе Каши брахманами, а пропитание себе добывали, разводя коров. Да случилась в нашей стране засуха, и вся трава высохла. Покинув родину, пришли мы со своими коровами в этот лес, изобилующий травой, и поселились у озера. А вода в этом озере волшебная — падают в озеро с деревьев, растущих по его берегам, плоды трех сортов, и уже пятьсот лет прошло, как живем мы здесь, в этом безлюдном лесу, питаясь молоком и утоляя жажду этой водой. Вот что было с нами, божественный, а сегодня судьба наградила нас гостями. Так соблаговоли войти в нашу обитель».

И Мриганкадатта по их просьбе вступил в обитель вместе со всеми спутниками, отведал и молока, и прочей снеди и провел там день. Когда же наступило следующее утро, снова двинулись все в путь и, прежде чем дойти до страны киратов, увидели по дороге много всяких чудес. Послал Мриганкадатта к своему другу повелителю киратов Шактиракшите брахмана Шрутадхи, чтобы известить о своем приходе, а тот, узнав о его приближении, сам вышел к нему навстречу и почтительно проводил Мриганкадатту с друзьями в свою крепость. Остался Мриганкадатта у друга на несколько дней, и тот всячески его ублажал. Рассказал царевич повелителю киратов о цели своего странствия и условился с ним о том, что тот поможет ему, когда наступит благоприятный день.

Но вот уже снова все двенадцать странников во главе с царевичем, сердце которого было похищено красавицей Шашанкавати, продолжили свой путь к Удджайини.

Так дошли они до какого-то пустынного места и увидели там под деревом совершенно нагого подвижника. Тело его было посыпано пеплом, на плечи наброшена оленья шкура, волосы заплетены в косу. Приблизился к нему царевич вместе со своими спутниками и спросил: «Зачем ты здесь, в этом безлюдном месте, где и укрыться негде, живешь в одиночестве?» Ответил на это подвижник: Я — ученик великого наставника незапятнанной славы, имя которого Шуддхакирти, и знаю я различные заклятия. Однажды попался мне мальчишка-кшатрий, обладавший нужными приметами, и, когда удалось мне добиться, чтобы вселился в него дух, стал я разными способами выспрашивать у него, где растут волшебные целебные травы и скрыты клады, а дух тот так сказал: «Стоит здесь, на севере Виндхийского леса, одинокое дерево шиншапа, а под ним вход в роскошный дворец повелителя нагов, змеиного племени. Пруды в его садах скрыты под водяной пылью, но их можно заметить в полдень, когда резвятся на них супружеские пары красных гусей и белых лебедей. Живет во дворце могучий змей, лучший среди нагов, по имени Паравата. Это ему после битвы Богов и асуров достался несравненный меч, называющийся Вайдурйаканти. Человек, который завладеет этим мечом, станет повелителем сиддхов, и никто не сможет победить его. Добыть же этот меч, говорят, может только герой». Когда дух, вселившийся в мальчишку, сказал мне это, отпустил я его. Тогда, в жажде раздобыть этот меч, отвратившись от всего прочего, стал я скитаться по земле. Нигде не нашел я помощников и, утратив надежду, пришел сюда, чтобы умереть».

Выслушал Мриганкадатта все, о чем поведал подвижник, и сказал ему: «Я и мои друзья поможем тебе». Обрадовался подвижник этому обещанию и, натерев ноги себе, Мриганкадатте и его спутникам волшебной мазью, благодаря которой они могли летать в поднебесье, отправился вместе с ними к жилищу нага. Отыскав примету, по которой можно было узнать вход в него, он по направлению к каждой из десяти стран света произнес заклинания, чтобы не было оттуда помех, и оставил там до ночи Мриганкадатту с его спутниками, наказав, что и как делать.

Бросив заговоренные горчичные зерна, заставил подвижник рассеяться густой туман над водой и начал тогда под деревом шиншапа совершать жертвоприношение, сопровождая его мантрами, укрощающими змей, и одолел он силой своих заклинаний все злые стихии — и землетрясение, и грозовые тучи, и всякие иные. Но тут вышла из дерева шиншапа божественной красоты дева, и позванивание ее браслетов и других драгоценных украшений было подобно произносимой мантре, очаровывающей мир. Приблизилась она к подвижнику и в один миг кокетливым взором пронзила его сердце, и он утратил стойкость. Тут она, полногрудая, прильнула к нему, и он, зачарованный, позабыл все мантры и выронил из рук чашу, с помощью которой совершал жертвенное возлияние.

И в то же мгновение явился из своего жилища нага Паравата, мрачный и грозный, как туча, окутавшая весь небосвод в день конца света, яростно сверкающий очами и издающий грозный рев. При виде его упал подвижник мертвым. Тогда Паравата обратил гнев свой на Мриганкадатту и его друзей, помогавших подвижнику, и проклял их: «Вы все, безо всякой причины связавшиеся с ним, будете разлучены на какое-то время!»

С этими словами исчез нага, и тотчас же Мриганкадатта и его друзья утратили способность слышать, а на их глаза опустилась тьма. Разбрелись они все кто куда, и хотя и искали друг друга, и звали, а оказались разлученными. Когда же миновало наваждение ночи, после долгих блужданий то в одну сторону, то в другую, обнаружил Мриганкадатта, что занесло его совсем одного в какой-то лес.

Прошло то ли два, то ли три месяца, и он все скитался по этому лесу, как вдруг однажды очутился перед Мриганкадаттой брахман Шрутадхи. Пал к ногам царевича Шрутадхи, и глаза его были полны слез. И молвил он царевичу, ласково утешающему его и расспрашивающему о судьбе своих друзей: «Не видел я их, повелитель, но куда же им еще идти, как не в город Удджайини? Ведь и тебе следует его достичь!» И побуждаемый такими речами Шрутадхи устремился царевич вместе с ним к славному городу Удджайини.

Несколько дней шли они вдвоем лесом, но вдруг перед Мриганкадаттой предстал Вималабуддхи, неизвестно откуда появившийся, и склонился перед царевичем. Радость встречи вызвала слезы на глазах у Вималабуддхи, а Мриганкадатта обнял его, усадил подле себя и спросил, не знает ли он чего-нибудь о других пропавших. Отвечал ему, любимому всеми слугами, Вималабуддхи: «Неведомо мне, божественный, кто из них и куда девался, но ты их всех обретешь. А как это стало мне известно, я тебе расскажу. Слушай же:

12.3.2. О чуде жизни или о круге земного бытия, сансаре.

Проклятие нага обрекло меня скитаться неведомо где. Вот и блуждал я в восточной части этих злых дебрей до той поры, пока не привел меня, уставшего, какой-то добрый человек в обитель великого мудреца Брахмадандина. Угостил меня мудрый плодами, дал воды, и исчезла моя усталость. Пошел тут я прогуляться и, когда отошел от обители, заметил большую пещеру. Из любопытства вошел я в нее и увидел дворец из драгоценностей.

Стал заглядывать я в решетчатые его окна, и взор мой упал на женщину, вращающую колесо, обвитое роем пчел. Пчелы же устремлялись к стоявшим здесь же быку и ослу и пили одни изрыгаемую быком молочную пену, а другие извергаемую ослом кровавую пену, и от этого первые становились белыми, а другие черными и превращались в пауков. Те же плели паутину, и раз были они двух родов, то одни оплетали ею благоуханные цветы добра, а другие ядовитые цветы зла.

А пока пауки бегали по своей паутине, явился двуглавый змей, и одна глава его была белая, а другая — черная, и стал он беспощадно жалить пауков.

Тогда собрала женщина мертвых пауков и побросала их в разные сосуды, и они ожили и снова начали ткать паутину, как прежде. Те из них, которые ткали ее на ядовитых цветах, начали рыдать от мучений, причиняемых ядом, а вслед за ними застонали и те, которые были на других цветах. Стоны тех и других нарушили размышления сидевшего там подвижника, и он, сострадательный, изверг огонь и спалил их сети. Когда сети сгорели, пауки скрылись в полом стволе бамбука, а на вершине его возникло сияние.

И тогда куда-то исчезли и женщина с колесом, и бык, и осел, а я, охваченный от всего виденного великим изумлением, продолжал бродить, пока не увидел наконец радующее взгляд озерцо, все заросшее лотосами, над которыми гудели пчелы. Оно словно звало: «Подойди сюда и полюбуйся!» Подошел я к берегу и вдруг увидел в воде густой лес, а в нем — охотника с десятилапым львенком, которого он поймал. Вырастил тот охотник львенка, а затем в гневе на его непокорность выгнал из леса. Услышал юный лев призывное рычание львицы, доносившееся из другого леса, и устремился к ней. Но тут вдруг налетел вихрь, оторвал львенку все десять лап, разметал их по сторонам. Вслед за этим явился некий муж с отвислым брюхом и вернул ему все десять лап. Снова лев пошел искать львицу, и немало бед пришлось ему претерпеть. Но когда добыл он львицу а она в прежнем рождении была его женой, — ушел с нею в свой лес.

Охотник же, видя, что юный лев вернулся с супругой, отдал ему лес, называвшийся Каримардана, что означает «погибель слонов», а сам исчез. Все это видел я, а вернувшись в ашрам, поведал мудрому Брахмадандину об обоих чудесных видениях. Тот же, знающий суть трех времен — минувшего, нынешнего и грядущего, — ласково объяснил мне: «Счастливец ты — все показал тебе довольный тобой Ишвара. Та жена, которую ты видел, зовется Майей, иллюзией, а колесо, которое она вращала, — колесо земного бытия, сансары. Пчелы же — живые существа, бык и осел — праведность и неправедность, а молочная пена, изрыгавшаяся быком, — дела добрые, кровавая пена, извергавшаяся ослом, — дела злые. Белые пчелы садились на быка, а черные на осла, и обращались те и другие в пауков двух видов и начинали ткать паутину соответственно двух свойств. А паутина эта сыновья и все прочие житейские привязанности, а цветы благоуханные и цветы ядоносные — это счастье и горе. И пока лепились пауки к своим паутинам, сразила их смерть в облике двуглавой змеи, и пасть белой головы у нее для добрых, а пасть черной головы — для злых. Майа в образе женщины бросила их в разные утробы, которые показались тебе горшками.

Те существа снова выбирались наружу и снова делились на белых и черных и продолжали ткать паутину мирских тягот, обрекавших их на счастье и горе. Наконец черные пауки, запутавшиеся в своих же тенетах и отравленные ядом горестей, стали взывать к Парамешваре. Слыша это, и белые пауки, опутанные своими же тенетами и жаждущие избавиться от них, тоже стали взывать к верховному Богу. Пробудился он и, приняв облик подвижника, истребил опутавшие тех и других тенета огнем знания. Проникнув благодаря этому в посох Парамешвары из кораллового дерева, увенчанный диском солнца, достигли они высшей обители. Были этим погублены и Майа, вращавшая колесо сансары, и сопутствовавшие ей бык, воплощавший праведность, и осел, воплощавший неправедность.

Вот так существа с доброй или дурной кармой, влекомые колесом сансары, почитая верховного Бога, достигают спасения. Все это великий Ишвара показал тебе, желая избавить от наваждения, с помощью которого Майа помрачает людские умы.

А что значит виденное тобой в пруде — слушай. В том, что верховный Бог явился тебе в воде, отразилась судьба Мриганкадатты. Ведь десятилапый львенок, отпрыск истребителя зверей, — это сам царевич, взращенный в окружении десяти министров, подобных его рукам. Был царевич изгнан разгневанным отцом из родной страны так же, как и львенок из леса изгнан охотником. Призывное рычание львицы, донесшееся до слуха юного льва, подобно разнесшейся из страны Авантийской славе о красоте Шашанкавати. Как вихрь оторвал львенку все его десять лап, так и проклятие нага лишило царевича министров. Затем с помощью Винайаки, мужа с обвислым, брюхом, обрел львенок все свои лапы — как будто к Мриганкадатте вернулись его министры. Как юный лев, пройдя через многие трудности, обрел львицу из другого леса и вернулся в свой, так и Мриганкадатта, добыв Шашанкавати, вернется на родину. И когда увидит Мриганкадатту, истинного льва, сразившего врагов, как молния слона, сопровождаемого супругой, его отец, отдает он сыну свое царство, как охотник отдал лес, а сам удалится в леса и отречется от мира. Показал тебе могущественный будущее твоего повелителя как бы свершившимся — и тебя, и своих министров, и супругу встретит царевич и» царство получит».

Так объяснил мне лучший из мудрецов все виденное, и я, преисполнившись уверенности, отправился из обители в путь и, мало-помалу одолев дорогу, встретился сегодня с тобою. Достигнешь ты желанного, встретишь министров своих во главе с Прачандашакти, ибо, прежде чем уйти из города, почтил ты жертвоприношением Ганешу, устранителя препятствий».

Мриганкадатта, выслушав историю о чудесных видениях своего министра, был очень доволен и, посоветовавшись с Вималабуддхи, устремился к городу Аванти в надежде на встречу с другими своими министрами и на то, что достанется ему Шашанкавати.

 

12.4. ВОЛНА ЧЕТВЕРТАЯ

На пути к Удджайини Мриганкадатта, отправившийся туда ради Шашанкавати, сопровождаемый Шрутадхи и Вималабуддхи, достиг реки Нармады, которая словно в радости оттого, что встретился он с двумя своими министрами, кружилась в пляске водоворотов, всплескивая гибкими руками волн, и смеялась белым смехом пены. И когда царевич спустился к реке, чтобы искупаться, подошел к ней, желая совершить омовение, предводитель шабаров по имени Майабату. Но лишь окунулся он в воду, набросились на него три водяных чудища, а сопровождавшие этого вождя в страхе разбежались. Схватил Мриганкадатта меч и, кинувшись на водяных, сразил их и спас тем вождя бхилов. Избавившийся от угрозы гибели, вышел из воды царь бхилов и, пав в ноги Мриганкадатте, спросил: «Скажи мне, кто ты, приведенный сюда творцом ради моего спасения? Род какого счастливого отца украшаешь ты? И в какую страну, населенную добродетелями, ты направляешься?»

Поведал тут ему Шрутадхи подробно всю историю, и тогда с превеликим почтением склонился Майабату перед Мриганкадаттой и заговорил снова: «Так стану я тебе помощником в достижении тобой желаемого, а вместе со мной будет мой друг Дургапишача, повелитель матангов. А сейчас окажи мне милость, соблаговоли посетить дворец твоего раба!» Такими и подобными речами уговорил он Мриганкадатту, привел его в свою палли и старался услужить ему как только мог, и все жители этой палли почитали царевича как могли. И пришел туда повелитель матангов, поклонился спасителю жизни друга и положил свою голову на землю в знак того, что стал он Мриганкадатте рабом. После этого по просьбе Майабату, повелителя бхилов, провел Мриганкадатта сколько-то дней в этой палли.

Пока он там жил, случилось однажды, что вождь шабаров стал играть в кости со своим пратихарой Чандакету, и как раз в это самое время загрохотало в небе среди туч, предвещая дождь, и ручной павлин заплясал, и Майабату встал, чтобы полюбоваться его танцем. Тогда и говорит ему пратихара, очень любивший играть в кости: «Что смотришь, владыка, на шумные прыжки этой неученой птицы? Вот у меня дома есть павлин, так равного ему нигде на земле не сыщешь. Завтра на заре я тебе его покажу, если интересно тебе на это посмотреть». Выслушав его, сказал вождь бхилов: «Обязательно покажи мне его» — и после этого совершил все, что положено на этот день, а Мриганкадатта, все слышавший, поднялся вместе со своими спутниками, совершил омовение, поел и занялся прочими делами.

Когда же приблизилась ночь и все было уже окутано мраком, царевич, натерши тело камфарой, в одежде темно-синего цвета, по своей воле, в поисках геройского дела, оставив спутников спящими, вышел из отведенных им покоев один-одинешенек с мечом в руке. И когда двигался Мриганкадатта в темноте, то шедший по дороге какой-то человек, не заметив царевича во мраке, больно ударил его плечом, а царевич разгневался и вызвал того сразиться, но тот, с которым царевич столкнулся, вполне разумно ему возразил: «Что это ты так нерассудителен? Если бы подумал, то понял бы, что осудить нужно повелителя ночи за то, что не рассеял он ночную тьму, или же творца, не воспользовавшегося полностью своей властью — не наделил человека возможностью видеть во мраке. Из-за того и возникают беспричинные ссоры». И тогда, довольный ответом горожанина, Мриганкадатта проговорил: «Истинно, истинно!» А потом спросил его: «Ты кто?» И когда тот ответил: «Вор я!» — взял царевич его за руку и сказал ему неправду: «И я тоже!» Затем напросился он ему в друзья и, желая узнать, куда и зачем вор идет, последовал за ним.

Пошли они к старому колодцу, заросшему травой, забрались в него и по подземному ходу проникли в антахпур Дворца царя Майабату. При свете светильника узнал царевич того человека — был им пратихара Чандакету, а вовсе не вор. Пратихара же, бывший тайным любовником жены повелителя бхилов, царевича не узнал, потому что был тот одет в другое платье и стоял в темном углу. Царская жена по имени Манджумати, страстно влюбленная в пратихару, обняла его за шею и, увлекши на ложе, спросила: «Скажи, почитаемый, кто тот муж, которого ты сегодня привел с собой?» «Друг он мой верный, — отвечал ей пратихара. — Будь спокойна!» «Да как же быть мне спокойной, — возразила она, — если вызволил Мриганкадатта повелителя из самой пасти смерти». А он ей на это: «Да не тревожься, милая, скоро я убью и его, и Мриганкадатту!»

И тогда она возьми да и скажи ему на это: «Что хвастаешься? Когда сегодня в водах Нармады напали на царя чудовища и Мриганкадатта кинулся спасать того, ты не то что погубить его не решился, а, напротив, перепугался и убежал. Так уж лучше помолчи, а не то услышит кто-нибудь твои речи и будет тогда тебе худо от героя Мриганкадатты». Выговорила она это, и не стерпел ее любовник: «Подлая! Быстро же ты влюбилась в Мриганкадатту. Так ты немедля вкусишь плоды такого оскорбления!» Выхватил он кинжал и бросился на нее. Но тут вбежала ее верная служанка и схватила рукой кинжал, желая остановить злодея, а Манджумати успела скрыться в других покоях. Злодей же, вырвав кинжал из руки служанки и порезав ей пальцы, бросил его и в смятении скрылся тем же путем, что и пришел, а вместе с ним и изумленный Мриганкадатта.

«Дошли мы, почтенный, до дома, и пойду я теперь к себе», — сказал пратихаре Мриганкадатта, оставшийся из-за темноты неузнанным. Пратихара же предложил ему: «Оставайся здесь, у меня, ведь ты очень устал». Согласился царевич и сказал: «Пусть так и будет». Уж очень хотелось ему разузнать все о делах пратихары. А тот, позвав слугу, наказал ему: «Помести этого гостя туда, где павлин живет, да дай ему на чем поспать и отдохнуть». «Как повелишь!» — ответил слуга, отвел Мриганкадатту в дом, устроил ему ложе и дал светильник, и, после того как ушел слуга и закрыл снаружи дверь на цепь, заметил Мриганкадатта павлина в клетке: «Это, видно, и есть тот павлин, о котором говорил пратихара». А подумав так, из любопытства взял и открыл клетку. Вышла птица из клетки, поглядела пристально на царевича и вдруг пала ему в ноги и стала кататься по полу. Тут заметил Мриганкадатта, что шея птицы перевязана веревочкой, и, думая, что из-за этого-то птица и мучается, взял и развязал ее. И только упала с шеи павлина веревочка, как предстал перед царевичем как ни в чем не бывало его министр Бхимапаракрама.

В великом изумлении и радости обнял Мриганкадатта склонившегося перед ним верного министра и спросил: «Поведай мне, друг, что все это значит?» И тогда вот что рассказал обрадованный Бхимапаракрама: «Выслушай, божественный, поведаю я тебе обо всем, что со мной случилось с самого начала. Когда унесло меня от повелителя силой проклятия нага, скитаясь по лесу, дошел я до одного дерева шалмали и увидел на нем изображение Ганеши. Поклонился я ему и сел под тем деревом отдохнуть. Стал я размышлять: «Проклятие всему, что из-за меня приключилось после того, как рассказал я повелителю о ночной встрече с Веталой. Так расстанусь же я здесь со своей грешной душой». И, придя к такому решению, остался я сидеть перед изображением Божества и не принимал никакой пищи.

Прошло несколько дней. Но вот как-то проходил мимо этого дерева дряхлый путник. Расположился он отдохнуть в его тени. Заметив меня, тот святой человек спросил с интересом: «Что делаешь ты здесь, сынок, в этом безлюдье и почему так осунулось твое лицо?» И когда поведал я ему обо всем, что со мной произошло, странник с любовью и ободряюще укорил меня: «Зачем ты, герой, хочешь убить себя, предаешься терзаниям, словно малодушная женщина? Но ведь и женщины не теряют стойкости в несчастье! Послушай, расскажу я тебе историю:

12.4.1. О Хансавали и Камалакаре.

Жил в городе Кошала раджа Вималахари, и был у того раджи сын по имени Камалакара, столь доблестный, красивый и щедрый, что, казалось, создал его творец, желая посрамить Бога войны Сканду, Бога любви Кандарпу и волшебное дерево кальпа, выполняющее любые желания. Однажды пришел странствующий поэт к этому царевичу, достойному того, чтобы восхваляли его поэты по всем странам света, — а этого поэта царевич знал раньше, — и прочел ему такой стих:

Когда же он прочел этот стих несколько раз и Камалакара спросил, что это значит, поэт, имя которого было Маноратхасиддхи, ответил так: «Скитаясь по земле, божественный, достиг я славного города Видиша, подобного саду небесному, где развлекается сама Богиня счастья, а в том городе правит царь Мегхамалин. Остановился я там в доме учителя пения Дардураки. Однажды сообщил он мне в разговоре: «Завтра будет здесь перед царем показан царевной Хансавали новый танец». Из любопытства на другой день пошел я с ним в царский дворец, вошел в театр и увидел ее, царевну Хансавали, танцующую перед отцом под звуки барабана, — она, с тонкой талией, была подобна колеблемой ветром юности лиане, опутавшей дерево Смары, и руки ее, увешанные драгоценностями, были словно гибкие ветви, усеянные цветами. И подумал я: «Нет никого, достойного быть супругом газелеокой, кроме царевича Камалакары. Если она не сочетается с ним, то зачем берется Кама за тетиву своего лука, сплетенного из цветов?! Найду я способ соединить их!»

Досмотрев до конца танец, пошел я к дверям царского дворца и повесил кусок бумаги с надписью: «Да напишет на этом месте картину художник, если найдется здесь художник, равный мне!» Никем, однако, не была уничтожена эта надпись, а царь, узнав о ней, назначил мне расписать покои дочери. Тогда расписал я стену в покоях Хансавали, изобразив тебя, божественный Камалакара, окруженным министрами, а про себя так решил: «Если я прямо объявлю о своих мыслях, то подумают обо мне: «Вот плут-то!». Лучше будет, если я каким-нибудь другим способом дам царевне понять о них!» И, подумав так, уговорил я одного надежного друга, обладавшего приятной наружностью, прикинуться безумцем.

Вот идет он, мнимый безумный, поет и пританцовывает. Заметили его царские слуги и привели к себе, чтобы позабавиться. А потом заметила его Хансавали и взяла в свои покои, и он, увидав расписанную стену, вознес тебе хвалу: «О, благодарение судьбе, вот Камалакара, обладатель бесконечных достоинств, подобный Вишну, длань которого отмечена знаками лотоса и раковины, ласкаемому самой Богиней счастья» — и пел при этом, и приплясывал. Тогда, слыша и видя все это, спросила меня дочь раджи: «Что этот говорит и кого ты нарисовал?» И ей, так меня спрашивавшей, отвечал я: «Видно, безумец прежде видал изображенного мною, красавица, а изобразил я этого царевича потому, что уж очень он красив». Тут я ей и твои добродетели описал, и имя назвал. И выросло в сердце Хансавали юное древо страсти, политое живительной водой вспыхнувшей любви. Но явился раджа и, увидев безумца, приплясывающего перед картиной, и меня, пришел в гнев и выгнал нас.

С этого времени стала Хансавали худеть и бледнеть, точно луна в темную половину месяца, и исхудала до того, что осталась от нее одна лишь красота. Под предлогом нездоровья укрылась она в храме Хари, истребителя грехов, и с позволения отца стала жить там в одиночестве и служить Божеству. От мыслей о тебе, почтенный, не могла она спать, и даже лунные ночи опаляли ее. И жила она, не замечая ни дня, ни ночи. Как-то зашел я в храм — заметила она меня, позвала и одарила одеждами и украшениями и сделала это с большим почтением. Когда же вышел я со всеми подарками из храма, увидел на кайме подаренной одежды вышитое то самое двустишие. Послушай его снова:

Прочел я его и понял, что сердце девушки пришло к решению, и тогда поспешил я сюда и прочел тебе этот стих, а вот и одежда, на кайме которой он вышит».

Выслушав все, что рассказал ему поэт, и прочитав стих, обрадовался Камалакара и стал непрестанно думать о Хансавали, проникшей в его душу через уши и глаза. Стал он старательно размышлять, как бы ее добыть, да случилось так, что позвал его отец и сказал: «Ленивые цари, сынок, погибают подобно зачарованным змеям, а как погибшему воскреснуть?! Ты все еще не собрался на дела ратные, погружен в наслаждения. Так, пока жив я, попрощайся с негой и забудь про леность. Ты должен одержать победу над врагом моим, — повелителем ангов, — он уже покинул пределы своей страны и угрожает нам».

Обрадованный такой речью отца и жаждущий попасть в страну, где живет его возлюбленная, Камалакара молвил: «Так тому и быть!»

По отцовскому приказу выступил он с войском, от мощи которого содрогнулась земля и в страхе затрепетали сердца врагов. В несколько переходов достиг он армии повелителя ангов, вынудил того сразиться с ним и будто выпил все вражеское войско, подобно тому как пророк Агастйа выпил океан. Торжествующий, захватил доблестный Камалакара царя ангов живым. Одолев и смирив врага, отправил его Камалакара пленником к своему отцу, поручив надежному пратихаре, и наказал ему передать радже такие слова: «Теперь, батюшка, устремляюсь я отсюда на других врагов».

Затем, одного за другим смиряя своим войском царей, подошел Камалакара к городу Видише и, остановившись под его стенами, послал к Мегхамалину, отцу Хансавали, посла просить его отдать дочь в жены ему, Камалакаре. Мегхамалин же, узнав, что Камалакара пришел не со злым умыслом, а просить его дочь в жены, с радостью вышел к нему, принял, как гостя, и с почтением произнес: «Зачем ты изволил сам переносить все тяготы ради дела, которое можно было бы исполнить через посла? Желаю я этого брака, а по какой причине, слушай. Уже в детстве Хансавали стала великой почитательницей Несокрушимого. Видя, что нежна она, как цветок шириши, тревожила меня забота, кто будет для нее, наделенной таким качеством, достойным женихом. Но не видел я достойного жениха, и потому лишился я сна и случилась у меня страшная лихорадка. Измученный болезнью, чтобы умерить ее, молился я Вишну, о тревоге моей поведал я ему. Ночью снизошел на меня сон и явился мне Вишну и повелел: «Пусть дочь твоя, сынок, из-за которой случилась у тебя лихорадка, коснется твоего тела рукой от этого избавишься ты от хвори. От пламени поклонения мне, горящего в ее душе, рука твоей дочери стала такой святой, что одно ее прикосновение, без сомнения, укротит твою страшную лихорадку. И не тревожься о ее свадьбе — станет ей мужем царевич Камалакара. Но придется какое-то время дочери твоей претерпеть мучения».

Услыхал я сказанное Держащим лук и на исходе ночи проснулся. Исполнил я все, и прикосновение руки Хансавали избавило меня от лихорадки. Сам Бог предназначил вам быть мужем и женой, и отдаю я тебе Хансавали в жены». Затем назначил он день свадьбы. А потом уж вернулся к себе в столицу. Там он рассказал дочери обо всем, Хансавали же призвала самую близкую подругу по имени Канакаманджари и сказала ей: «Ступай и посмотри, тот ли это похитивший мое сердце царевич, что здесь нарисован. Не выдал бы меня отец за какого-нибудь другого, носящего то же имя, пришедшего сюда с войском, из страха, в качестве подарка».

Так наказала она Канакаманджари, и та, нарядившись подвижницей, уложив пирамидой волосы на голове, с четками в руке, поспешила в стан к царевичу и, смешавшись с его приближенными, разглядела его, подобного Божеству, покровительствующему оружию Бога Камы, способного очарованием победить весь мир. И тотчас же сердце ее было похищено его красотой, и она подумала, словно углубившись в самадхи: «Если не сойдусь я с ним, значит, напрасно я родилась! Будь что будет, а я этого добьюсь!»

Приблизилась она затем к нему, благословила и дала камень драгоценный. Он принял его с благодарностью, а она сказала: «Не раз видела я действие этого лучшего из камней. Пока ты его держишь, любое оружие врага будет остановлено, а отдаю я его тебе восхищенная твоими достоинствами — не мне он нужен, а тебе, царевич». И, сказав так, удалилась она, отговорившись тем, что дала обет жить только подаянием, хотя и оставлял ее царевич погостить.

Сбросив одежду подвижницы и сделав печальное выражение лица, явилась она к Хансавали и, когда стала та расспрашивать ее, рассказала такую небылицу: «Хоть и не должно говорить об этом, но из преданности открою я тебе великую тайну. Когда, одевшись подвижницей, явилась я в стан царевича, подошел ко мне вдруг какой-то человек и спросил: «Не знаешь ли ты, почтенная, как бесов изгонять?» Услышала я это и ему, который, как показалось мне, был пратихарой, ответила: «Хорошо я это дело знаю. Подумаешь, невидаль какая! Это для меня пустяки!» И тотчас же отвел он меня к царевичу Камалакаре, и увидела я его корчившегося, мучимого бесом, увенчанного рогами, а около него стояли успокаивающие снадобья, а на нем самом был надет исцеляющий талисман. Сделала я тогда несколько движений, будто заклинала его, и сразу же вышла оттуда, сказав при этом, что приду на следующее утро, чтобы избавить его от недуга, а затем, крайне удрученная неожиданно увиденным, поспешила сюда, чтобы все тебе рассказать».

Выслушала Хансавали из ее уст всю эту ложь, и поразила она ее, как удар грома. Тогда сказала она, простодушная, Канакаманджари: «Хоть и хорошо рукоделье судьбы, она сама себе завистница — все портит. Вот ведь даже на светлый лик луны посадила пятно! Выбрала я себе мужа, а теперь и думать о нем не могу! Уж лучше умереть мне или скитаться в лесу! Скажи же, что мне делать?» — спрашивала простодушная Хансавали обманщицу Канакаманджари. А та ей: «Когда придет время свадьбы, вели кому-нибудь из служанок надеть твой свадебный наряд, и, пока все будут суетиться около нее, ты куда-нибудь убежишь!»

Выслушав такой совет, попросила царевна предательницу: «Так ты и нарядись в мое платье для венчания с этим царевичем. Кто же еще так верен мне и так похож на меня?!» И ответила ей на это злодейка Канакаманджари: «Найду я какой-нибудь способ так устроить, а ты, коли веришь мне, поступай так, как я скажу!»

Так подбодрив царевну, пошла она к своей подруге Ашокакари, от которой у нее не было секретов, и открыла ей все, что задумала совершить, и вместе с ней стала прислуживать совсем отчаявшейся Хансавали, послушно делавшей все, о чем говорила ей Канакаманджари.

Пришел день свадьбы, и, когда наступил вечер и все были заняты встречей царевича Камалакары, прибывшего в сопровождении пеших воинов, всадников и слонов, отвлекши чем-то других служанок, Канакаманджари увела царевну Хансавали, словно желая нарядить ее, в потаенные покои, а там сама оделась в ее одежду, а ей отдала платье Ашокакари, а свое отдала той. Когда же сгустился ночной мрак, сказала она Хансавали: «Если выйдешь ты из города через западные ворота, то всего в одном кроше от них стоит старое высокое дерево шалмали. Ступай к нему и спрячься в нем, да жди, пока я не появлюсь. Когда закончится обряд, обязательно я приду к тебе».

Согласилась Хансавали на то, что предложила ей коварная подруга, — одетая в одежду Ашокакари, она вышла из антахпура в ночную тьму, незаметно прошла через ворота, заполненные народом, и добралась до того дерева шалмали. Как увидела она мрак, таившийся в расщелине его ствола, испугалась и не вошла в нее, а забралась на росшее рядом дерево вата, уселась там, скрытая листьями, и стала высматривать, не идет ли ее подруга-предательница. Ведь не знала простодушная царевна о подлой натуре Канакаманджари.

А тем временем в царском дворце, когда наступил благословенный час, привел царь к алтарю Канакаманджари, одетую, как Хансавали, и Камалакара взял ее в жены. И никто в сумерках не заметил обмана, даже когда жених поднял покрывало невесты, чтобы взглянуть ей в лицо. Когда же завершился свадебный обряд, Камалакара вместе с мнимой Хансавали и Ашокакари, выдававшей себя за Канакаманджари, поспешил к себе в лагерь так быстро, словно спешил не утратить расположения благоприятных к нему созвездий. Он тоже выехал из города через западные ворота и через некоторое время доехал до дерева шалмали, вблизи которого стояло дерево вата, укрывшее обманутую Хансавали. Когда приблизился его слон к дереву, словно в страхе обхватила мнимая Хансавали Камалакару и на удивленный вопрос его в притворном испуге прошептала: «Знай, благородный, что приснилось мне, будто из этого дерева выскочила ракшаси, принявшая образ женщины, и схватила меня, чтобы сожрать. Но вдруг явился какой-то брахман и вызволил меня, успокоил и сказал так: «Это дерево, доченька, надобно сжечь, а ту женщину, которая из дерева выскочит, тотчас же нужно бросить в огонь, и будет тебе от этого благо!» И, сказав это, он исчез, а я проснулась. А вспомнила я об этом при виде этого дерева и испугалась».

И когда она все это рассказала, приказал Камалакара своим слугам: «Спалите и дерево, и ведьму!» Сожгли они то дерево, и мнимая Хансавали решила, что настоящая Хансавали тоже сгорела вместе с деревом, так как никто из огня не выскочил, и была этим довольна. Камалакара же, считавший, что обрел подлинную Хансавали, прибыл к себе в лагерь, а на следующее утро поспешно отправился в свой город Кошалу. А там отец, обрадованный быстрым завершением дела, помазал его на царство, а когда удалился на святое подвижничество в лес, стал Камалакара править землей, а обманщица Канакаманджари, выдавшая себя за Хансавали, была ему женой. А что до поэта Маноратхасиддхи, то он, опасаясь за свою жизнь, постарался уехать подальше от дворца.

А Хансавали, сидевшая в ту ночь на дереве вата, услышав и увидев все, поняла, что случилось: «Обманута я!» Когда же удалился Камалакара, подумала: «О, горе! Обманом похитила у меня супруга подруга-предательница! Хочет она ради спокойствия своей души спалить меня! Кому не причинит горя доверие к злодеям?! Так кинусь я в пламя пылающего дерева шалмали и избавлюсь ценой моего ненужного тела от долга этому дереву, сожженному из-за меня!» Так горько сетуя, спускалась она с дерева, решившая уже, что жизнь ее ничего не стоит, но, когда спустилась на землю, словно по воле судьбы, вернулась к ней рассудительность, и она подумала: «Но зачем мне губить себя напрасно? Если останусь жива, то вскоре сумею достойно отплатить нарушительнице дружбы. Ведь когда батюшке, охваченному лихорадкой, явился Вишну и сказал ему, что избавится он от болезни, если я прикоснусь к нему рукой, Бог ведь еще и предсказал: «Будет мужем Хансавали царевич Камалакара, но какое-то время придется ей немного помучиться». Так пойду я куда-нибудь да посмотрю, что будет!» И пошла она по лесу, где не было ни одной живой души, а когда далеко ушла от того места, и устала, и стала спотыкаться, ночь словно из жалости к ней удалилась, желая дать ей увидеть дорогу, а занимавшийся день словно из сострадания, рожденного ее видом, уронил слезы росы, и солнце, друг добродетельных, как будто желая стереть с ее лица слезы, утешить и обнадежить ее, протянуло к ней лучи-руки свои.

Немного приободрившись, шла она не по большой дороге, а тропинками, избегая взглядов людей. Больно резали ей ноги острые стебли травы куша, а она шла и шла и, наконец, достигла леса, полного птиц, — словно обрадовался он при ее появлении и зазывал ее к себе их криками:

«И-ди! И-ди! И-ди сю-да!» Вступила она, усталая, в тот лес, любовно овевавший ее колышущимися на ветру лианами, опутавшими деревья, и увидела, тоскующая по возлюбленному, лес в весеннем цветении, и перекликались в нем на цветущих магнолиях коялы. Удрученная, подумала она так: «Хоть и обжигает меня здесь ветер, дующий с гор Малайа и несущий красноватую цветочную пыльцу, и бьют меня, словно ливень из стрел Камы, падающие с деревьев цветы, вокруг которых гудят пчелы, но останусь я здесь и буду приносить жертвы этими цветами супругу Лакшми, пока не избавлюсь от грехов». И, решив так, осталась она там, и совершала омовения в прудах, и питалась плодами, и приносила жертвы Вишну, мечтая о встрече с Камалакарой.

Тем временем в Кошале случилось так, что Камалакара заболел — напала на него лихорадка, и забирала она его через каждые четыре дня. Перепугалась, видя это, мнимая Хансавали, Канакаманджари, и подумала тогда: «Одного только я боялась — что Ашокакари может выдать мою тайну. А тут другая беда явилась. Рассказывал мне прежде повелитель, что когда отец Хансавали мучился от лихорадки, то исцелило его одно прикосновение руки дочери. Ну, как теперь, когда самого Камалакару лихорадка терзает, вспомнит он об этом? Нет ведь у меня такой силы — обнаружится все, и погибну я! Рассказывала мне, правда, одна йогини о заклинателе лихорадки — что, если умилостивлю его, этого погубителя лихорадки, по всем правилам? А для этого убью я как-нибудь Ашокакари, потому что, только если умилостивить его, принеся в жертву человеческие внутренности, выполнит он мое желание. И лихорадка у царя пройдет, и Ашокакари не будет — от обеих бед разом избавлюсь! Иначе не могу я быть спокойна!».

Рассудив так, рассказала она Ашокакари, что задумала совершить жертвоприношение, но не сказала, что для этого нужно убить человека. Та согласилась ей помочь и собрала все необходимое для такого жертвоприношения, и Канакаманджари, отпустив под каким-то предлогом слуг, вышла во мраке ночи, тайком, через черный ход из антахпура. Отправилась она, держа меч в руке, в заброшенный храм Шивы, где стоял только Лингам. Войдя в храм, заколола она мечом козла, омыла его кровью Лингам, принесла ему жертву козлиным мясом и повесила на него гирлянду из внутренностей козла. Затем особо почтила она Лингам, возложив на его вершину лотос козлиного сердца, окурив сожженными козлиными глазами, и принесла ему в жертву голову козла. Обмазала она и алтарь кровью и сандалом, а желтой краской изобразила на нем лотос с-восемью лепестками и в середине его соком раздавленного плода манго нарисовала демона лихорадки — трехногого и трехглавого, держащего вместо оружия пепел в горсти, а на лепестках лотоса поместила она все семейство демона и тогда призвала его, произнеся заклятие.

После этого, вознамерившись совершить жертвоприношение человеческими внутренностями, сопровождаемое омовением, возлиянием и прочими церемониями, как это она задумала раньше, обратилась Канакаманджари к Ашокакари:

«Теперь, подружка, соверши поклон перед божественным, приникни всем телом к земле, и благо тебе будет!» Когда же та, злосчастная, проговорив: «Так тому и быть», распростерлась на земле, Канакаманджари ударила ее мечом.

Но случилось по воле судьбы так, что только слегка задел меч плечо Ашокакари, и та, перепуганная, вскочила и побежала. А увидев, что Канакаманджари гонится за ней, завопила: «Спасите! Спасите!» И тотчас же кинулись к ней на помощь городские стражники, оказавшиеся поблизости. Увидели они разъяренную Канакаманджари с мечом в руке и, думая, что это ракшаси, ударами мечей обратили ее в почти мертвую, а после этого, узнав из уст Ашокакари, как и что было, доставили обеих на царский двор.

Встревожился раджа Камалакара, когда ему обо всем доложили, и велел привести к нему и жену подлую и ее приятельницу, а когда притащили их, то и от страха, и от жестоких ран покинула Канакаманджари жизнь. И тогда царь, тяжко удрученный всем виденным, спросил у раненой Ашокакари: «Скажи мне, что это значит? Не бойся» Рассказала она ему обо всем с самого начала, и в том числе о жестоком обмане, совершенном Канакаманджари. Когда понял Камалакара суть происшедшего, был он этим сражен и горько сетовал: «О, как жестоко обманут я был этой мнимой Хансавали! Глупец, своей рукой спаливший дорогую Хансавали! Эта злодейка, хоть и стала царицей, но пожала плоды своего злодейства, обретя такую смерть. Но как я, словно младенец, обманулся внешностью и принял за алмаз кусок плохо сваренного стекла, недоумок! Как не вспомнил я, что для исцеления от лихорадки достаточно прикосновения руки Хансавали — ведь об этом Вишну говорил ее отцу!»

И о том вспомнил Камалакара, что сказал Вишну Мегхамалину: «Обретет Хансавали супруга, но придется ей претерпеть немного мучений!» А божественное слово, объявленное ее отцу, не может быть ложным!» Видно, где-то и как-то живет она, — решил он. — Разве кто-нибудь и когда-нибудь знал сокровенные пути судьбы, неисповедимые, как и пути женской души? Нет, никто мне теперь не поможет, кроме поэта Маноратхасиддхи». Подумав так, велел царь отыскать и позвать к нему лучшего из поэтов. А когда прибыл тот, так спросил его: «Почему это не видно тебя во дворце, дорогой и почитаемый нами? И где сбываются, Маноратхасиддхи, заветные желания тех, кто обманут плутами?»

«Мой ответ, государь, в том, — промолвил Маноратхасиддхи, — что умерла здесь обманщица от страха, ибо стала известна тайна ее, и стоит здесь Ашокакари, едва не убитая злодейкой из страха, что может выдать та ее замысел. А о Хансавали ты не печалься — как повелел Хари, так и придется ей какое-то время пострадать. Хранит он ее, занятую постоянным его почитанием. Ведь справедливость торжествует — разве не видишь ты этого в том, что случилось? Пойду я, божественный, разузнать что-нибудь о Хансавали». Кончил говорить поэт, а Камалакара ему: «И я с тобой пойду. Не могу я здесь оставаться ни мгновения». И, порешив так, на следующий день Камалакара, поручив царство министру Праджнадхйе, вершине мудрости, хотя тот и отговаривал царя, вместе с Маноратхасиддхи тайно отправился в путь.

В поисках проходили они через поля, леса и ашрамы, не обращая внимания на неудобства и трудности, — ведь неумолим зов живущего в сердце. Со временем по воле судьбы дошли они до леса, где жила Хансавали, и увидел Камалакара ее у подножия дерева ашоки, истаявшую и бледную, словно убывающая луна, и спросил у поэта: «Кто эта молча стоящая в задумчивости Богиня, принявшая облик земной женщины?» Услыхав это и взглянув на нее, ответил поэт: «Милостива к тебе судьба, божественный, — вот и нашел ты Хансавали! Это она стоит перед тобой!»

Она же при звуке голосов подняла свой взор, и, когда узнала поэта, с новой силой охватило ее горе, и она вновь зарыдала: «О отец мой! Убита я горем, о благородный! О Камалакара! О Маноратхасиддхи! О судьба, устроительница превратностей!» Так и по всякому иному стенала она, пока не упала без памяти наземь, а видя и слыша все это, упал в беспамятстве и Камалакара. Привел их обоих в чувство Маноратхасиддхи, и когда они уверились в том, что вновь обрели друг друга и почувствовали себя, будто переправились через океан печали, полный яда разлуки, то испытали несказанную радость и поведали друг другу обо всем, что с каждым из них случилось. Взял Камалакара с собою Хансавали и в сопровождении поэта отправился к себе в Кошалу, и там сыграли свадьбу, на которую пожаловал и сам Мегхамалин, отец невесты. Камалакара же, взяв в жены устраняющую обман и исцеляющую болезни Хансавали, засверкал радостью и чистотой, словно пруд, покрытый цветущими лотосами, а Хансавали была прекрасна, словно лакомящаяся на нем лотосами лебединая стая. Жил он с той, терпение которой было вознаграждено, счастливо управляя землею. И был с ними Маноратхасиддхи. Так те, кто и в несчастье не потерял самообладания, всего достигают. Так что, сынок, не следует расставаться с телом: будешь жив, так и со своим повелителем встретишься!» Такую историю, божественный, поведал мне дряхлый странник и, не дав мне расстаться с жизнью, пошел куда ему хотелось.

Закончив эту историю в ту ночь в доме Чандакету, снова обратился Бхимапаракрама к Мриганкадатте: «Так вот, после того как получил я столь полезное наставление, ушел я из той глуши, и, зная, что Удджайини самая желанная для тебя цель, в надежде встретиться с тобой, отправился и я туда. Но, не найдя тебя в городе и чувствуя усталость, остановился я в доме какой-то женщины, дав ей денег, чтобы купила она еды, а сам, в изнеможении упав на указанную ею постель, тотчас же заснул. Когда же проснулся я, то увидел, из любопытства затаившись, как эта женщина, взяв пригоршню ячменя, высеяла его прямо в доме по всем углам. А при этом шептала она заклинания и губы ее дрожали. Тотчас же поднялись колосья ячменя и налились зерном, и вызрело оно, и она его сжала, отвеяла, высушила и истолкла в крупу, а потом ссыпала ту крупу в медный горшок, привела дом в порядок, как прежде было, и пошла совершить омовение.

Догадался я тогда, что это ведьма. Быстро встал я, пересыпал ячменную крупу из той медной посудины в простой горшок, а из того другую порцию ячменной крупы в медную посудину, остерегаясь смешивать обе порции, а после этого снова улегся. Тут снова вошла женщина, разбудила меня и угостила ячменной кашей из медной посудины, а сама взяла из простого горшка наговоренной каши, не зная о том, что я поменял их местами, и, съев эту кашу, обратилась в козу. Взял я ее да и в отместку продал мяснику.

Прибежала ко мне после этого мясничиха: «Обманул ты мою подругу, так уж тебе за это будет!» Услыша от нее такую угрозу, ушел я тайно из города и, когда устал в дороге, прилег у корней дерева нйагродха. А пока я там спал, отыскала меня мясничиха, злая колдунья, и повязала мне на шею ладонку. Когда же она исчезла, проснулся я и обнаружил, что обращен в павлина, хотя и сохранил человеческую память. Сколько-то дней провел я, удрученный таким состоянием, бродя туда и сюда, пока однажды не попался в сеть птицелова, а тот отдал меня Чандакету, главному пратихаре царя бхилов, а тот подарил меня своей жене. Она же меня поместила в эти покои и стала держать для забавы. А сегодня сама судьба привела и тебя сюда, и ты снял с шеи моей ладонку. Благодаря этому, божественный, снова обрел я человеческий облик. Но давай сейчас же убежим отсюда — убивает пратихара всякого участника своих ночных похождений из опасения, как бы его не выдали, а ты был сегодня свидетелем его ночных дел. Повяжи, повелитель, эту ладонку себе на шею, и, обратившись в павлина, выйдешь ты отсюда через слуховое окошко, а потом я просуну руку и сниму ее с твоей шеи, повяжу себе и тотчас же выберусь отсюда, и ты тогда снимешь ее с моей шеи, и оба мы примем свой обычный облик! А через дверь нам не выйти — заперта она снаружи!»

И как сказал мудрый Бхимапаракрама, так они и сделали, и выбрались оба, и Мриганкадатта вернулся в свои покои, где жил со своими двумя друзьями. Там они друг другу рассказали о том, что с ними случилось, и весело провели ночь.

Когда же наступило утро, пришел к Мриганкадатте предводитель бхилов Майабату, страны той повелитель, и спросил царевича, хорошо ли он провел ночь, а затем предложил ему: «Давай сыграем в кости!» Но, видя, что бхил пришел вместе с пратихарой, спросил у него Шрутадхи, друг Мриганкадатты: «При чем тут кости? Или ты забыл? Сегодня нам надо посмотреть, как пляшет павлин пратихары, — ведь это нам обещано». Услышал это повелитель бхилов, вспомнил и из любопытства послал пратихару привести павлина.

«Как это забыл я прикончить вора, свидетеля моих ночных похождений, запертого в комнате с павлином? Так поспешу же сделать оба дела!» — так сетуя на свою забывчивость, спешил пратихара к себе домой, а когда пришел туда, то не увидел в той комнате ни вора, ни павлина. Отчаянно перепугавшись, прибежал он к своему повелителю и говорит: «Повелитель, какой-то вор похитил ночью павлина моего». Улыбнулся при этих словах Шрутадхи и говорит: «Видно, искусен этот вор, укравший павлина!» Видя, что Мриганкадатта и его друзья пересмеиваются да друг с другом переглядываются, захотелось Майабату, предводителю бхилов, узнать о причине этого, и спросил он: «Что это значит?» Тогда Мриганкадатта рассказал ему, как ночью столкнулся с пратихарой, как пробрался тот в покои жены повелителя бхилов, как в ссоре с ней выхватил он кинжал, как добрались они потом до дома пратихары, как царевич нашел там обращенного в павлина Бхимапаракраму, как вернул он ему человеческий облик и как, избавившись от опасности, пришли они сюда. Узнав о служанке в антахпуре, пораненной кинжалом, и увидав ее, а затем, воочию увидев, как ладонка, надетая на шею Бхимапаракрамы, обращала его в павлина, казнил Майабату своего пратихару как нарушителя чистоты антахпура. Жену же повелителя бхилов Мриганкадатта оберег от его гнева, и тот, избегая соприкосновения с ней, услал ее подальше от дворца.

Провел еще несколько дней у бхилов Мриганкадатта, наслаждаясь гостеприимством Майабату, хотя в жажде встречи с Шашанкавати и со своими другими друзьями был готов немедля отправиться в путь.

 

12.5. ВОЛНА ПЯТАЯ

Пока Мриганкадатта с Вималабуддхи и другими министрами жил у повелителя бхилов Майабату, явился к тому его военачальник. Был он весьма возбужден и так сказал владыке: «По твоему велению, господин, искали мы человека, которого можно было бы принести в жертву Благостной, и поймали такого; он уложил пятьсот наших лучших бойцов, но и сам много ран получил и двигаться не может — доставил я его сюда».

Промолвил на это Майабату, обращаясь к полководцу: «Приведи его сюда ко мне — хочу на него посмотреть!» Велел полководец притащить того человека, и все увидели его, покрытого пылью битвы, истекающего кровью от многочисленных ран, нанесенных различным оружием, ворочающегося в цепях и путах, словно обезумевший от страсти слон, запутавшийся в стеблях лотосов, по вискам которого текут потоки грязи, смешанной с пыльцой шафрана. Тотчас же узнал в нем Мриганкадатта еще одного своего министра — Гунакару, подбежал к нему и, рыдая, обнял. Узнав от друзей царевича, кто был этот человек, повелитель бхилов подошел к Гунакаре, лежавшему в ногах у своего господина, утешил его, велел отнести в свои покои, обмыть и перевязать ему раны и потчевал всякой едой и питьем, позволенными лекарями.

Затем, когда Гунакаре стало лучше, обратился к нему Мриганкадатта с просьбой: «Поведай мне, друг, что с тобой было?» И все приготовились слушать, а Гунакара начал: «Соблаговоли выслушать, божественный, поведаю я тебе обо всем, что со мной случилось.

Когда из-за проклятия нага оказался я разлученным с вами, ничего я не соображал и в помрачении блуждал в той глуши. Когда же вернулся ко мне рассудок, то, удрученный всем случившимся, подумал я: «Что это за забавы дурно воспитанной судьбы! Как будет существовать в этом лесу Мриганкадатта, которому трудно оставаться одному даже на дворцовой террасе? И как будут жить его друзья?» Пока предавался я таким размышлениям и сетованиям, посчастливилось мне наткнуться на храм Богини, живущей в Виндхийских лесах. Вступил я в этот храм — в нем день и ночь приносили в жертву ей различных живых существ, и подобен он был дворцу самого Смертного часа, — поклонился великой Богине и увидел тело человека, принесшего самого себя в жертву, перерезав себе мечом горло. При виде его решил и я, в горести от разлуки с тобой, принести себя в жертву Богине и тем самым порадовать ее. Но когда кинулся я за спасительным мечом, то остановила меня какая-то сострадательная подвижница, издали наблюдавшая за мной и неодобрительно покачивавшая головой. Подошла она ко мне и, не дав мне умереть, спросила о том, что со мной случилось, а потом сказала мне: «Не поступай так! Бывает, и покойники встречаются, а что уж говорить о живых? Вот послушай, я тебе расскажу историю:

12.5.1. О том, как Винитамати победил в споре царевну Удайавати и взял ее в жены.

Славился по всей земле город, называющийся Ахиччхатра, и правил там в давние времена Удайатунга, слон среди раджей. Был у него пратихарой благородный Камаламати, а у того был несравненных достоинств сын по имени Винитамати. А достоинства того были таковы, что ни лотосу с ним не сравниться — пуст его стебель внутри, сплетенный из волокон, ни луку — крив лук! Однажды поднялся Винитамати на крышу дворца, выбеленного известью, и увидел, как сверкнула на челе ночи прохладнолучистая луна, подобная блистающей, сделанной из бутона «пожелай-дерева» Бога любви серьге на восточной стороне неба, и, наблюдая, как поток ее лучей заливает светом мир, в душевном упоении подумал: «О, как выбелила луна все дороги и как хорошо они видны! Почему бы не пойти мне по какой-нибудь из них?».

И, подумав так, взял лук и двинулся в дорогу. Когда же прошел он всего один крош, донесся до его слуха плач. Пошел он в ту сторону, откуда доносились рыдания, и увидел девушку, сидящую у дерева и заливающуюся слезами. Спросил он ее: «Кто ты, красавица, и зачем ты испятнала слезами подобное луне лицо твое — уж не хочешь ли ты сравниться с нею и пятнами?» Она же ему проговорила в ответ: «Дочь я повелителя нагов Гандхамалина, а имя мое, великий духом, Виджайавати. Однажды бежал он с поля битвы и был проклят самим Васуки: «Потерпишь ты, грешник, поражение и будешь врагом своим обращен в рабство!» Вот из-за этого-то проклятия потерпел поражение мой отец от йакши Каладжихвы, его врага, и был обращен в раба, который должен носить за господином корзину с цветами. Ради отца умилостивила я подвижничеством Гаури, и она явилась предо мной и, благостная, так велела: «Слушай, милая, растет на озере Манаса божественный лотос из хрусталя с тысячью лепестков, и когда касаются лотоса лучи солнца, то сам излучает он драгоценные лучи, переплетающиеся между собой так, словно распустился капюшон на голове божественного змея Шеши.

Однажды, купаясь в том озере, Вайшравана увидел этот лотос и страстно захотел добыть его. Стал он молить об этой милости Хару, а тем временем сопровождавшие Вайшравану йакши, приняв вид обычных гусей и других живущих на воде существ, плескались и веселились в озере. И случилось тогда по воле судьбы так, что старший брат твоего врага йакша Видйуджихва, призывно маня к себе ударами крыльев подругу, ударил крылом по жертвенной чаше, которую его господин держал пред собою, и она упала. Разгневался повелитель богатств и проклятием своим обрек Видйуджихву с супругой жить на этом озере в облике гусей. Зная, что это проклятие разлучает его старшего брата на ночь с женой, Каладжихва что ни ночь принимает облик его возлюбленной и ласкает его, исстрадавшегося от разлуки, а днем Каладжихва принимает свой собственный облик, а твой отец Гандхамалин служит ему как раб. Поэтому, доченька, попроси сына пратихары из Ахиччхатры, мужественного и предприимчивого Винитамати, отправиться туда — с этим конем и мечом одолеет он йакшу и освободит твоего отца. Тот муж, у которого в руках это сокровище среди мечей, всех врагов одолеет и станет править землей».

С этими словами дала мне Богиня коня и меч, а сама исчезла. Вот и пришла я для того, чтобы побудить тебя отправиться на такой подвиг. Увидав тебя, озаренного милостью Богини, сумела я ночью громким плачем, достигшим твоих ушей, привлечь тебя сюда. Так исполни, достойный, мое желание!» Так умоляла она его, и Винитамати согласился и молвил: «Так тому и быть».

Затем девушка из племени нагов ушла, но вскоре вернулась, ведя за собой молодого белого коня, подобного сгустившемуся молочному свету лучей месяца, устремившемуся до самых краев земли, чтобы истребить ненавистную тьму, и держа тот меч, истинное сокровище среди мечей, подобный взгляду Богини счастья, ищущей героя, небу, сверкающему звездами. Отдала она и коня и меч Винитамати.

Схватил он меч, и вскочил на коня, и отправился с Виджайавати в путь. И таков был конь, что тотчас же достигли они озера Манаса, которое словно бы из сострадания к Каладжихве пыталось раскачивающимися от ветра ладонями лотосов и тревожными криками чакравак умолить героя: «Не вступай сюда! Не надо, не надо!» Увидел Винитамати, что сторожат Гандхамалина несколько йакшей, и, чтобы освободить его, ринулся на презренных и немало ран нанес им своим мечом. Заметив это, Каладжихва сбросил облик гуся и с ревом поднялся из озера во всем своем грозном обличье, словно грозовая туча, готовая излиться ливнем. В начавшейся битве взвился йакша в небо, но догнал его на своем коне Винитамати, схватил за волосы и уже готов был отсечь злодею голову, как тот взмолился о пощаде и попросил у него прощения. Отдал Каладжихва Винитамати волшебное кольцо, отвращающее ливень, засуху, саранчу, крыс, попугаев и вражеское вторжение, и со всяческим почтением освободил нага Гандхамалина. Гандхамалин же на радостях отдал в жены Винитамати свою дочь Виджайавати и вернулся домой.

Как только наступило следующее утро, отправился герой с чудесным мечом, волшебным кольцом, могучим конем и доставшейся невестой к себе домой. Поклонился он отцу и в ответ на расспросы порадовал его рассказом о случившемся, и тогда сам раджа совершил свадебный обряд сына пратихары с девушкой из племени нагов.

Вот однажды говорит Винитамати, обладателю четырех сокровищ, всеми добродетелями украшенному, его отец Камаламати с глазу на глаз: «Есть у царя Удайатунги дочь Удайавати, сынок, всем наукам обученная, и он объявил, что отдаст ее в жены тому — брахману ли, кшатрийу ли, все равно, — кто одолеет ее в споре. Одного за другим побеждала она своим мастерством в спорах, а красотой своей, весь свет повергая в изумление, превзошла она бессмертных дев. Что же ты, такой герой, не отстоишь честь свою кшатрийскую, не одолеешь ее в споре да не возьмешь в жены?» Возразил отцу на это Винитамати: «Да достойно ли, батюшка, такому воину, как я, сражаться в споре со слабыми женщинами? Но раз велишь ты мне, сделаю так, как ты хочешь!» А когда он, гордый, так выразил свое согласие, пошел его отец к царю и сказал: «Утром придет сюда Винитамати спорить с царевной!» — и, получив согласие царя на это, Камаламати вернулся домой и сообщил о том сыну.

Когда же наступило следующее утро, в царский совет, на который собрались мудрецы, украшенный присутствием самого царя, подобно тому как красный гусь украшает собой озеро, заросшее лотосами, пришел вызвавшийся на спор с царевной Винитамати. Как только, сверкающий, вступил он в зал совета, полетели к нему со всех сторон стремительные пчелы взглядов. И в тот же миг величаво вступила в зал и царевна Удайавати, украшенная многими достоинствами и совершенствами, подобная оттянутой их силой тетиве лука Бога любви. Сладостное же позвякивание ее драгоценных украшений словно уведомляло заранее о том, что будет ее первым доводом в споре. Подобно блеснувшей среди чистого неба юной луне, украсила она собой изумрудный трон, а затем произнесла, словно сплетя из искусно выточенных из драгоценностей цветов венок, свою первую посылку, нанизав в блеске зубов изящные и точные слова. Но доказал Винитамати слабость ее доводов и в ходе спора по каждому пункту опроверг ее и заставил прекрасноликую умолкнуть. Все собравшиеся мудрецы восхвалили его, но она сама, хотя и потерпела поражение, считала себя победительницей, так как обрела супруга, а царь Удайатунга, обрадованный, отдал ее, добытую Витинамати победой в ученом споре, ему в жены и осыпал жениха драгоценностями. С тех пор стал Винитамати жить с дочерью нага и с дочерью царя.

Однажды, когда играл он с другими в кости и был опечален проигрышем, пришел к нему какой-то брахман и стал просить еды. Тогда разозленный его настойчивостью Винитамати сказал на ухо слуге: «Возьми-ка и заверни чашу с песком в тряпку, да дай этому!» Взял брахман то, что ему было дано, да и подумал, поскольку милостыня-то была тяжела весом, что там золото! А подумав так, обрадовался и, уединившись, развернул тряпку и тогда увидел, что там чаша с песком. Со словами «Обманут я!» бросил он ее на землю и убитый горем пошел домой. А Винитамати об этом и думать забыл и, когда кончил играть в кости, стал в своих покоях развлекаться с женами, как ему хотелось.

Шло время, и радже Удайатунге от дряхлости стало невмоготу заниматься делами мира и войны и прочими, составляющими дела государственные, и тогда помазал он на царство своего зятя Винитамати, поскольку сына у Удайатунги не было, а сам пошел на реку Ганг, чтобы там расстаться со своим телом. Немного прошло времени с той поры, как досталось Винитамати царство, а он благодаря силе меча своего и стремительности коня покорил все десять стран света, и благодаря волшебному кольцу, отвращающему несчастья, не было в его царстве ни болезней, ни голода — прямо как в царстве Рамы.

Однажды пришел к царю бхикшу из другой страны по имени Ратначандра, а славился он тем, что для всех искусных спорщиков был тем же, чем лев для слонов. Когда царь оказал ему гостеприимство — ведь царь любил умных людей, — бхикшу предложил ему сразиться в споре на такую ставку: «Если ты, царь, будешь побежден, то должен будешь принять веру Сугаты, если ты меня одолеешь, сброшу я одежду буддийского монаха и буду слушать брахманов». Согласился на это царь, и начался у Винитамати с бхикшу спор, и длился он семь дней, а на восьмой одолел буддийский монах царя, хоть и одолел тот в свое время Удайавати, прозванную «Сокрушительницей бритых». И тогда царь воспринял ту веру, о которой говорил монах и высшей добродетелью которой является помощь сущему, и стал строить вихары, ступы и жилища для бхикшу, брахманов, последователей Джины и всяких других вер.

Достигнув душевного мира благодаря таким делам, спросил он однажды у Ратначандры, с помощью каких добродетельных свершений можно стать Бодхисаттвой. Ответил на это бхикшу. «Только те достигают великого сана Бодхисаттвы, кто избавился от грехов, не иные. В твоих же поступках ныне нет никаких зримых прегрешений, которые могли бы быть заметны людям, подобным мне. Но ты убедись, нет ли какого-нибудь требующего искупления хотя бы и ничтожного греха с помощью вот чего» — и с этими словами бхикшу сообщил ему о средстве, вызывающем сны. Увидел царь с помощью этого средства сон и поутру рассказал о нем бхикшу: «Видел я, учитель, будто попал в другой мир и, мучимый голодом, просил о пище, а люди, вооруженные палками, сказали мне: «Съешь, царь, сколько хочешь того раскаленного песка, который ты дал когда-то голодному брахману, обратившемуся к тебе за подаянием. Освободишься ты от этого греха, если раздашь десять кроров золотых в милостыню». И тогда я проснулся и увидел, что ночь уже миновала». Так рассказав все это бхикшу, царь по его совету раздал в милостыню богатство в десять миллионов золотых и снова воспользовался средством, вызывающим сны.

Снова увидел он сон и, проснувшись еле забрезжила заря, рассказал наставнику: «Хоть и раздал я милостыню, но и сегодня снова увидел себя в другом мире, и снова был голоден и молил о пище, и опять вооруженные палками люди дали мне песка, а когда спросил я их, почему же, раздав такую милостыню, должен есть песок, они объяснили мне:

«Бесплодна вся милостыня — среди тех ста миллионов золотых монет была одна, принадлежавшая брахману». Выслушав эти слова, проснулся я». Поведав о виденном сне, царь опять раздал десять кроров золотых всем нуждающимся.

И снова, приняв средство, вызывающее сны, увидел сон и, пробудившись на заре, поведал о нем: «Увы, и на этот раз люди, вооруженные палками, дали мне вместо еды чашу, полную песка, а когда спросил я их о причине этого, сказали: «И на этот раз бесплодна милостыня твоя, царь, потому, что в пределах твоей страны в лесу разбойники ограбили брахмана и убили его, а ты его не защитил. Раз ты не защищаешь людей, бесплодна твоя милостыня, и потому искупить ее можно, если раздашь в два раза больше». При этих словах я проснулся». Так сообщил царь наставнику о том, что привидилось ему во сне в этот раз, и раздал в два раза большую милостыню.

Спросил после этого царь: «Скажи, наставник, как людям, подобным мне, следовать закону, в котором так много нарушений?» И ответил ему на это бхикшу: «Мудрый, чей ум устремлен на защиту и поддержание веры, не должен, царь, позволять отвлекать себя такими делами. Стойких и решительных, не пренебрегающих своей верой охраняют Боги и помогают осуществиться их желаниям. Да не приходилось ли тебе, царь, слышать джатаку о том, как благословенный Бодхисаттва был вепрем? Если не слышал, то послушай:

12.5.2. Историю о мудром и добродетельном вепре и его друге обезьяне.

Давным-давно в пещере в горах Виндхйа жил мудрый вепрь, воплотивший в себе частицу Будды, вместе со своим другом из обезьяньего племени. Так жил он, гостеприимный и благожелательный ко всему сущему, вместе со своим приятелем, и проходило время в приличествующих ему делах. И случилась там однажды непогода, и длилась она целых пять дней, и была она такая жестокая, что непрекращавшийся все пять дней ливень остановил движение всех живых существ. На пятые сутки ночью к пещере, где спали вепрь и обезьяна, пришел лев с львицей и львенком. Обратился лев к львице и сказал так: «В эту злую непогоду все мы умрем, давно уже никакого зверя не попадалось нам, и голод нас мучит». Молвила ему на это львица: «Мы, конечно, не сможем все выжить, а поэтому съешьте меня, и да будет вам обоим благостна жизнь. Ведь ты мне — повелитель, а в сыне нашем все, что дорого нам обоим в жизни. Ты же найдешь себе другую львицу. Да будет вам обоим благо».

Пока так переговаривались муж с женой, по воле судьбы проснулся великодушный вепрь и подумал, обрадованный: «Что мне ночь, что непогода, когда пришли ко мне такие гости! О, заслужу я сегодня награду! Да не помешает мне ничто — почему бы не отдать мне в жертву гостям это недолговечное тело?» С такими мыслями поднялся он, и вышел ко льву, и ласково молвил ему: «Не кручинься, любезный! Пусть я послужу пищей и тебе, и львице твоей, и львенку. Съешь меня!» И когда договорил это вепрь, лев обрадовался и сказал львице: «Пусть сначала поест львенок, потом я, а затем уже и ты». И она согласилась на это, и львенок стал насыщаться, а за ним и сам лев стал рвать мясо борова, и, пока он ел, добродетельный вепрь ему сказал: «Поспеши выпить кровь мою, пока не ушла она в землю, насыться плотью моей, а остальное пусть съест твоя милая». Пока же он говорил так, лев продолжал рвать его мясо и добрался уже до костей, но жизнь не покидала вепря, словно бы желая увидеть, насколько хватит его терпения. Тем временем измученная голодом львица издохла, а лев со львенком куда-то ушли, и вот уже кончилась ночь.

Проснулся друг вепря, обезьяна, вышел, увидел друга своего в таком жалком состоянии и в смятении спросил: «Скажи мне, кто с тобой это сделал, друг мой, если можешь!». А тот, терпеливый, рассказал, как все случилось. Тогда пал ему в ноги друг и в рыданиях проговорил: «Видно, несешь ты в себе частицу Божества, почему и смог ты избавить душу свою от звериного облика. Если есть у тебя какое-нибудь желание, скажи мне — я его выполню». И тогда ответил вепрь другу своему обезьяне: «То желание, которое есть у меня, столь трудно, что и сама судьба его не выполнит. Мучительно видеть мне эту несчастную львицу, издохшую от голода, и потому хотелось бы мне, друг, чтобы, как прежде, обрел я тело и смог бы, вернув ее к жизни, накормить этим телом. Вот чего я хочу!» В то время, когда кончил вепрь говорить, явился перед ним сам Дхарма, коснулся его рукою, и дал ему божественное тело владыки мудрецов, и молвил: «Это я принял облик льва и львицы со львенком, желая испытать твердость твою в служении благу других существ. Но ты, непреклонный в решимости служить благу других, хотя бы и ценой своей жизни, победил меня, самого Дхарму, и обрел сан главы мудрецов».

Слыша эти слова и поняв, что стоит перед ним сам Дхарма, промолвил мудрый: «Не возрадуюсь я, повелитель, пока и друг мой не избавится от звериного облика и не обретет сана главы мудрецов». А тот в ответ на это и обезьяну обратил в мудреца, а потом исчез. Исчезла и мертвая львица. Быстро приносит плоды встреча великого с великими.

Так вот, государь, сами Боги способствуют достижению успеха теми, кто, и достигнув добродетели, не забывает о Дхарме, — нет для них ничего недостижимого». Выслушав бхикшу, снова Винитамати, царь, щедрый на подаяния, когда спустилась ночь, воспользовался средством, вызывающим сны, а когда настало утро и он проснулся, вот что рассказал он наставнику: «Когда охватил меня сон, увидел я божественного мудреца, обратившегося ко мне с такими словами:

«Освободился ты от грехов, сынок, ступай теперь по стезе Бодхисаттвы». И только услышал я его слова, как тотчас же проснулся успокоенный». Сообщив все это своему наставнику-бхикшу, в благоприятный день с его позволения возложил он на себя этот великий обет и стал непрестанно осыпать дарами всех просящих, и богатства его не истощались, ибо корень богатства в добродетели.

Вот пришел однажды к нему проситель-брахман и говорит: «Я, божественный, брахман, а живу в городе Паталипутра. Служил я в храме Богу Агни, да брахмаракшаса отнял у меня этот храм, да и сына моего забрал, и никакими средствами не могу я изгнать злодея. Потому пришел я к тебе, о истинное «пожелай-дерево», исполняющее желания всех просящих, попросить тебя, чтобы дал ты мне на благо свое кольцо, уничтожающее всякие беды». Когда же кончил брахман свою просьбу, не колеблясь отдал царь свое кольцо, добытое у йакши Каладжихвы, и ушел брахман с кольцом, а слава царя, выполняющего великий обет боддхисаттвы, разнеслась по всем странам до самых краев земли.

Другой раз пришел к царю из Уттарапатхи, северной страны, царевич по имени Индукалаша. Оказал ему почести мужественный царь в соответствии со славным родом царевича и спросил, что за просьба у него. Сказал ему царевич: «Славишься ты по всей земле как истинное сокровище для просящих, и, если кто-нибудь попросит у тебя саму жизнь, не отвернешься ты от негр. Напал на меня брат мой Канакакалаша и изгнал из царства, доставшегося мне от отца. Дай, герой, твой меч и твоего коня, и благодаря их силе верну я себе царство». Выслушав царевича, отдал ему Винитамати и меч, и коня, хотя они и защищали его собственное царство, и нисколько не колебался, твердый духом, хотя все министры стояли, понуря головы и затаив от ужаса дыхание. А царевич, получив меч да коня, отправился восвояси и с их помощью отвоевал у брата царство.

Теперь его брат, изгнанный из царства, пожаловал в столицу царя Винитамати и от горя решил взойти на костер и сгореть, и когда царь узнал об этом, созвал министров и сказал: «По моей вине этот добрый человек пришел в такое состояние — освобожусь я от долга перед ним, только лишь отдав свое собственное царство. Что за радость мне в царстве, если не смогу я послужить благу другого? Раз нет у меня детей, то пусть станет он мне сыном и унаследует царство». И после этого призвал Канакакалашу и отдал ему царство, хотя министры и не желали этого.

Сам же он, отдав царство и нисколько не сокрушаясь из-за этого сердцем, вместе с обеими женами тот же час вышел из города. «О, горе! Увы нам! Взошла бы луна, льющая лучами своими амриту, да закрыла ее вдруг налетевшая туча! Был у нас государь, готовый всякое желание исполнить, да увела куда-то от нас судьба наше «пожелай-дерево»!» — с такими и прочими причитаниями и с рыданиями, орошая слезами землю, в горести понуря головы, шли за Винитамати горожане. Кое-как удалось ему отговорить их от этого и упросить вернуться, а сам он, бестрепетный, пешком отправился в пустыню. Со временем добрался он до нее, раскаленной солнцем и полной песка и высохших безжизненных кустов и деревьев, словно бы нарочно созданной судьбой, чтобы испытать его стойкость. Где-то в ней, истомленный жаждой, изнемогший от долгого и трудного пути, остановился он вместе с женами передохнуть. Внезапно охватил его сон, а когда проснулся Винитамати, то увидел словно бы возникший благодаря его могучей добродетели дивный сад, заросший зеленой травой, украшенный прудами, полными прохладной и чистой воды и покрытыми лотосами, со множеством деревьев, склонившихся под тяжестью зрелых плодов, и в тенистых местах были там плоские и широкие камни, на которых можно сидеть, а весь сад походил на спустившийся с небес благодаря добродетельной щедрости Винитамати чудесный сад Нандана.

«Что это? Уж не сон ли? Уж не обман ли это? Или, может, явили мне Боги свою милость?» — не переставал удивляться царь, и вдруг услышал он голоса двух сиддхов, летевших в поднебесье в обличье пары гусей: «Что ты, царь, так дивишься величию своей добродетели? Живи в этом саду, вечно украшенном плодами и цветами, как тебе захочется». И по их слову остался там Винитамати с обеими супругами и стал предаваться разным благочестивым подвигам.

Однажды, когда отдыхал он на плоском и прохладном камне, заметил Винитамати человека, готового покончить с собой, повесившись на дереве. Поспешил к нему царь, и ласковыми словами остановил его, и спросил, по какой причине тот хочет расстаться с жизнью. Ответил ему на это человек: «Слушай, поведаю я тебе обо всем с самого начала. Я — продавец сомы, и зовут меня Сомашура, а имя моего отца Нагашура. Когда родился я, предрекли звездочеты, что назначено мне заниматься воровством. Испугался этого отец и усердно наставлял меня законам, но и законы выучив стал заниматься я воровством и сошелся с дурной компанией разве может кто-нибудь изменить то, что предназначено ему кармой? Однажды поймали меня городские стражники прямо во время воровства и потащили на место казни, чтобы посадить меня на кол. И как раз в это время, разорвав путы, примчался на то место взбесившийся слон из царского слоновника, истребляя по пути все живое. В испуге разбежались палачи кто куда, про меня позабыв, а я в этой суматохе взял да и убежал.

Услышал я от людей, как при известии, что ведут меня на казнь, расстался мой отец с жизнью, а за ним и мать. Охватило меня горе, и в жажде расстаться с телом стал я повсюду блуждать, пока не привела меня судьба в этот обширный лес. Только вступил я в него, как явилась откуда-то некая божественная женщина и, утешая, промолвила:

«Это, сынок, обитель царственного мудреца Винитамати, и раз ты достиг этого места, то избавлен от грехов, а он сам даст тебе наставление». При этих словах исчезла она, но я, сколько ни скитался здесь, не смог найти того царственного мудреца, чистого душой, и уже готов был расстаться с душой, как ты меня увидал». И когда Сомашура обо всем поведал, отвел его Винитамати в свою хижину и, приняв, как гостя, назвал себя. Угостив его, царственный мудрец рассказал для отвращения от невежества много разных историй о вере, и среди них такую: «Невежество, сынок, нужно изгонять, в обоих мирах оно пагубно для тех, чей ум неустойчив, ибо ведет к греху. Послушай вот сказание:

12.5.3. О брахмане, его жене, стиральщике и его осле и о мудром приговоре.

Жил некогда в стране панчалов брахман по имени, и у него, искушенного в Ведах, была добродетельная жена по имени Бхогавати. Однажды пошел он совершить омовение, а она — на огород, и только зашла туда, как увидела, что осел стиралыцика пожирает овощи. Схватила она палку и кинулась на него, а осел, спасаясь от нее, побежал и, упав в яму, вывихнул ногу. Услыхав об этом, разозлился его хозяин и так отколотил брахманку и палками, и ногами, что у той — а она была на сносях — случился выкидыш. Стиралыцик же, забрав осла, отправился домой.

Совершив омовение, возвращается домой брахман и, узнав обо всем, что случилось, и видя жену в таком состоянии, спешит удрученный к начальнику городской стражи и жалуется ему. А тот велел немедля призвать стиральщика, имя которому было Баласура, и так рассудил, глупец, его спор с брахманом: «Раз у осла вывихнута нога, пусть брахман таскает стиралыцику ту ношу, которую таскал осел, пока у того не поправится нога. Раз из-за стиральщика погиб у жены брахмана первенец, пусть он же и сделает ее снова беременной». И когда таким образом назначил начальник городской стражи каждому из них наказание, от нестерпимого оскорбления брахман и его жена отравились и умерли. Узнав об этом, казнил царь начальника городской стражи, так нелепо рассудившего дело и тем самым надолго обреченного рождаться из звериного чрева.

Так вот окутанные мраком невежества блуждают по тропам своих грехов, не освещенным светочем мудрости шастр, и непременно падают».

И, закончив такими словами эту историю, Винитамати, желая вывести Сомашуру из тьмы невежества, рассказал ему, жаждавшему наставлений, еще такую историю: «Расскажу я тебе, что есть совершенство, а ты внимательно слушай:

12.5.4. О царевиче, обращенном в «пожелай-дерево».

Жил некогда в Курукшетре раджа Малайапрабха. Однажды случилось так, что наступил голод, и хотел он раздать свое богатство людям, но министры из жадности не дали ему так поступить. Тогда сказал ему сын Индупрабха: «Зачем пренебрегаешь ты народом, батюшка, слушаясь дурных советчиков? Ты для народа — «пожелай-дерево», они для тебя — камадхену, коровы, питающие тебя!» Но был царь во власти министров и в раздражении сказал сыну: «Разве неистощимо, сын, мое богатство? Разве без него буду я для подданных «пожелай-деревом»? Почему бы тебе самому не попробовать стать без денег таким «пожелай-деревом»!» Услышав от отца такие слова, поклялся царевич: «Либо умру я, либо с помощью подвигов веры стану таким «пожелай-деревом»!»

Решив так, удалился он, высокодобродетельный, в лес для подвигов, и только вступил в него, как голод в стране прекратился. Обрадованный жестокими подвигами царевича, сам великий Индра предложил ему самому избрать награду и по просьбе Индупрабхи сделал его в его же городе «пожелай-деревом», простиравшим свои ветви во все страны света, как бы зазывая тех, кто далеко жил, и приглашая их к себе щебетом обитавших на нем птиц. И что ни день, выполнял он желания нуждающихся, даже и такие, что казались неисполнимыми, и так он избавил людей от забот, что казалось им, будто живут они в раю.

Прошло какое-то время, и пришел к нему сам великий Индра и сказал ему, желая разжечь в нем жадность: «Достиг ты совершенства в помощи другим, и следует тебе теперь отправляться на небо». Ответил ему царевич, обращенный в «пожелай-дерево»: «Там, где другие деревья бескорыстно и постоянно служат другим плодами, цветами и семенами, как же я, будучи «пожелай-деревом», ради своего счастья уйду на небо, обманув людские надежды?» Возразил на эту достойную речь Шакра: «Что же, пусть и весь твой народ идет на небо!» Но и на это не согласился царевич: «Если доволен ты мной, то возьми народ на небо, а я буду продолжать великий подвиг, единственная цель которого помощь другим». И тогда царь Богов, восхвалив так говорившего царевича, в котором воплотилась частица Будды, и молвив: «Так тому и быть», взял с собой весь народ и ушел к себе на третье небо, а царевич, освободившись от облика дерева, обрел собственный облик, остался в лесу и благодаря своим подвигам достиг сана Бодхисаттвы. Так достигают успеха те, кто достиг совершенства в щедрости, о котором поведал я тебе в этой истории.

Теперь же послушай о совершенстве в целомудрии. Расскажу я тебе:

12.5.5. О попугае Чарумати, страстно любившем свою супругу.

Некогда жил в горах Виндхйа царь попугаев, в котором воплотилась частица Будды, совершенство в целомудрии, — таким стал он благодаря своим деяниям в прежних рождениях, а имя его было Хемапрабха. Помнил он о случившемся с ним в прошлых рождениях и потому был наставником в делах веры. Служил у него пратихарой попугай Чарумати, глупый и преданный страстям, у которого птицелов изловил силком жену и убил ее. Потому и горевал Чарумати и, тоскуя от разлуки с ней, пришел в жалкое состояние. Желая каким-нибудь способом отвлечь его от горя, мудрый царь попугаев Хемапрабха сказал ему неправду: «Да не умерла твоя жена. Сумела она спастись из силка охотника. Вот только что видел я ее живой. Летим, покажу я тебе ее». И с этими словами Хемапрабха полетел вместе с Чарумати к озеру и там, показав на его же отражение, сказал ему: «Вот жена твоя, здесь она и живет!»

Посмотрел при этих словах в воду несильный умом Чарумати, обрадовался и кинулся в воду обнять да поцеловать ее. Но не ответила она ему на объятия, и ничего не услышал он от нее в ответ, подумал: Что же любимая не обнимает меня и не говорит мне ласковых слов?» И, подумав, что, верно, она на него гневается, слетал он и принес плод амалаки, чтобы умилостивить ее, и бросил его в свое же собственное отражение. Плод, сначала потонувший, всплыл, и подумал неразумный, что супруга отвергла его приношение. Полетел он к царю Хемапрабхе и в горе сказал ему: «Не обнимает меня супруга, божественный, ни слова не произносит и даже амалаку, мной принесенную, не взяла — почему это?» И тогда в ответ ему молвил, как бы через силу, царь: «Хоть и не следовало бы тебе говорить это, но все же от любви к тебе скажу я. Нынче влюблена она в другого как же может она ответить тебе на любовь? Пойдем, покажу я тебе в воде воочию, что любит она другого».

И с этими словами снова полетел царь с пратихарой на то же озеро и показал ему в воде на свое и на его отражения, словно бы обнявшиеся. Решил глупый, что это жена с другим обнимается, отвернулся и, полный отвращения, сказал царю: «Не слушал я, божественный, твоих советов, и вот что получилось. Посоветуй, что же теперь делать?»

И тогда раджа Хемапрабха, выслушав его, решил, что наступил удобный момент для поучения, и сказал пратихаре: «Лучше проглотить страшнейший яд халахала, лучше повязать на шею ядовитую змею, чем верить женщинам — не спасет от них ни амулет, ни заклятие, порочат они тех, кто идет путем добродетели, и губят их — изменчивы они, как ветер. Поэтому-то разумным и стойким не следует к ним прилепляться, а надлежит упражняться в целомудрии, чтобы избавиться от желаний». Получив такое наставление от раджи, стал Чарумати целомудренным, и забыл о женщинах, и со временем стал равным самому Будде.

Так что, видишь, те, кто тверд в целомудрии, спасают от несчастий других. Рассказал я тебе о совершенстве в целомудрии, а теперь послушай о совершенстве в терпеливости. Расскажу я тебе:

12.5.6. О мудреце.

Жил когда-то на горе Кедара великий мудрец по имени Шубханайа, постоянно омывавшийся в струях реки Мандакини, терпеливый, от непрестанных подвигов во имя веры исхудавший до костей. Пришли туда однажды, чтобы выкопать зарытое ими прежде золото, разбойники, но почему-то ничего не смогли найти. Никто там не жил, кроме этого мудреца, и поэтому решили они, что именно он похитил их золото. Вошли разбойники к нему в хижину и накинулись на него: «Ну, ты, лицемерный мудрец, отдавай нам золото, которое ты выкопал из земли. Да ты вор из воров по сравнению с нами!» Когда эти грешники так лживо оговорили мудрого старца, возразил тот им: «Ничего я не брал и ничего не видел!» И хотя избивали они наилучшего и правдивейшего из мудрецов дубинками, он все твердил то же самое. Тогда решили разбойники: Ну и упрям же он!» — а затем отрубили ему одну за другой руки и одну за другой ноги и вырвали оба глаза. Но и при этом твердил он все то же и стоял на своем, и тогда они подумали, что, действительно, кто-то другой забрал их золото, и ушли, как и пришли.

А на заре пришел туда раджа Шекхараджйети, ученик мудреца Шубханайи, чтобы посоветоваться с ним. Увидел он наставника в таком горестном состоянии. Удрученный горестной участью учителя, расспросил его и узнал обо всем. Повелел он тотчас же найти разбойников и привести к нему. Чувствуя, что раджа готов казнить злодеев, стал убеждать его мудрец: «Если ты, государь, их убьешь, то я себя убью.

Если мечом свершено все то, что ты видишь, то разве кто-нибудь из них виноват? И если они пустили его в ход, то повинен их гнев. А в гневе их повинна утрата золота. А в этом виноваты мои дурные дела в прежних рождениях, а в них — мое невежество, и поэтому вина за все случившееся — на мне. Так если по вине судить, божественный, так меня и надо — убить. Зачем же их убивать? Напротив, их защитить и поблагодарить надо. Ведь если бы не сделали они такого злодейства, разве смог бы проявить я терпеливость, приносящую в виде своего плода Мокшу, конечное избавление? Так что тем, что они свершили, оказали они мне благодеяние!» Такими и подобными этим словами мудрец, для которого ничего не было выше прощения, убеждал царя — и избавил он разбойников от казни. Когда же добился он этого благодаря великодушию, тотчас же тело его стало, как и прежде, неповрежденным и достиг он наивысшего избавления. Так терпеливые преодолевают море бытия.

Рассказал я тебе о совершенстве в терпеливости, а теперь послушай о совершенстве в настойчивости. Поведаю я тебе:

12.5.7. Об упорном Маладхаре.

Давным-давно жил брахманский сын по имени Маладхара, и случилось однажды ему увидеть, как летел в поднебесье юный сиддха. Желая быть равным ему, привязал он себе к бокам крылья, сделанные из листьев, и стал подпрыгивать, пытаясь научиться летать в поднебесье. Так изо дня в день безуспешно старался он, и увидел это тот юноша-сиддха, пролетая случайно над ним. И подумал сиддха: «Так он настойчиво старается достичь этой труднодостижимой цели, что заслуживает моего сочувствия и помощи» — и своей силой волшебной взял он его с собой и сделал одним из своих слуг. Так помогают Боги тем, кто радует их настойчивостью.

Сказано о совершенстве в настойчивости, а теперь слушай о совершенстве в размышлении. Слушай же:

12.5.8. О наваждении любви.

Жил когда-то в стране карнатов богатый купец по имени Виджайамалин, и был у него сын — Малайамалин. Случилось однажды, что пошел отец с ним во дворец и там юноша увидел дочь царя Индукесарина, имя которой было Индуйашас. И была она прекрасна, словно лиана Бога любви; только лишь взглянул на нее купеческий сын — и как вошла она в его сердце.

Пришел он после этого домой и ночью не спит, и днем никуда не выходит, словно принял обет подражать цветку кумуды, закрывающемуся на день. И днем, и ночью помышляя о ней, перестал он и пить, и есть и ото всего прочего отвернулся, а когда родные его спрашивали, что случилось, молчал и ничего не отвечал, словно немой. Однажды, застав его, одолеваемого разлукой, в таком горестном виде, сказал ему с глазу на глаз его приятель — царский художник Мантхарака: «Друг, что стоишь ты, прильнув к стене, словно нарисованный? Словно одни очертания от тебя остались, лишенные жизни, — ничего ты не слышишь и не видишь!»

Тогда настойчиво спрашивавшему другу поведал Малайамалин о своем чувстве. «Не годится тебе, купеческому сыну, мечтать о царевне. Пусть лебедь мечтает о лотосах, украшающих собой обычные озера, но зачем ему помышлять о счастье наслаждения лотосом, украшенным Лакшми, растущим из пруда, плещущегося в углублении пупка самого Хари?» Но не смог художник уговорить друга оставить напрасные помыслы, и, чтобы помочь Малайамалину утолить тоску и сделать для него бремя времени более легким, изобразил он на полотне царевну и подарил тому эту картину. И почудилось тогда купеческому сыну: «Вот воистину настоящая Индуйашас!» — и стал Малайамалин на нее смотреть, ласкать и украшать, и со временем так поддался он этому обману, что и впрямь решил, что перед ним живая царевна и что она отвечает ему, и целует, и чего только еще не делает, хотя всего лишь была она нарисованной.

Так и жил он, счастливый, считая, что обладает возлюбленной, и весь мир для него слился в ее изображении. Однажды, когда поднялась луна, взял он картину и пошел в сад погулять с любимой. Поставил он там у корней какого-то дерева картину, а сам отошел, чтобы нарвать для милой цветов. Как раз в это время увидел его с небесной тверди мудрец Винайаджйети, светоч смирения, и проникся жалостью к нему, и, желая избавить юношу от заблуждений, спустился на землю. Благодаря волшебной силе изобразил он в углу картины черную кобру, и получилась она у него как живая, а сам, незамеченный, стал в стороне. Тем временем, нарвав цветов, вернулся Малайамалин, увидал на картине змею, подумал: «Откуда взялась здесь змея? Чего судьба не сделает! Видно, для того, чтобы защитить красавицу эту, средоточие всего великолепия красоты!» И с такими мыслями украсил он возлюбленную на полотне цветами, и, обнимая ее, спросил об этом, и увидел в это время, будто падает она замертво, укушенная черной змеей, хотя это было лишь наваждение, вызванное волей мудреца. Совершенно забыв, что перед ним всего лишь изображение на полотне, восклицает он: Ха! Увы мне!» — и сам падает на землю без памяти, словно видйадхар, лишившийся знании.

Придя через некоторое время в себя, залился Малайамалин слезами и, рыдая, исполнившись жажды умереть, залез на высокое дерево и кинулся с его вершины вниз. Когда же падал он, то наивысший из мудрецов сумел поймать его руками, открылся ему и, утешая, сказал; «Глупый, разве не ведаешь ты, что царевна твоя сидит спокойно в своем дворце, а эта-то, на полотне, всего лишь бездушная картинка? Кого же ты обнимаешь? И кого укусила черная змея? И кто же она, порожденная обманом чувств, придуманных тобою, без памяти влюбленным? Что ж не хочешь ты познать истину с помощью глубокого размышления, чтобы не стать снова жертвой таких несчастий?» Когда мудрец сказал все это, кончилась мрачная ночь ослепления, очнулся купеческий сын и, придя в себя, произнес: «Благодаря твоей милости, благостный, избавился я от наваждения. Так просвети же меня, чтобы смог я преодолеть море бытия!»

Когда Малайамалин попросил так Бодхисаттву, бывшего в облике мудреца, передал мудрый ему свое знание, а сам исчез. Тогда Малайамалин поселился в лесу и силой своего подвижничества понял истину и того, что должно быть принято, и того, что должно быть отвергнуто, и достиг тем сана архата. Лишь после этого, исполненный сострадания, вернулся он в город, и благодаря его поучениям и сам раджа Индукесарин, и все его подданные смогли достичь избавления. Вот так даже неистинное может послужить истинному с помощью тех, кто обладает совершенством в размышлении. Поведал я тебе о нем, а теперь слушай о совершенстве в мудрости. Расскажу я тебе:

12.5.9. О разбойнике Синхавикраме, сумевшем провести самого Бога смерти.

Жил на Львином острове в давние времена разбойник, который с юных лет поддерживал свое существование тем, что до нитки грабил других, а когда состарился, оставил он свое ремесло и подумал: «Кто поможет мне на том свете? У кого найду я защиту? Если пойду просить покровительства у Шивы или Вишну, что я для них, окруженных мудрецами и всякими прочими слугами. Послужу-ка тому, кто записывает и дурные и добрые дела всех живых существ, — только Читрагупта защитит меня своею властью. Ведь каястха — писарь ведет все дела и у Брахмы, и у Рудры. В одно мгновение он вписывает или стирает все в мире, находящемся в его власти».

Решив это, стал он поклоняться Читрагупте и, чтобы угодить ему, постоянно ублажал брахманов. Так он делал, и вот однажды Читрагупта в облике гостя пришел к нему домой посмотреть, истинно ли душа его полна такого усердия. Почтил разбойник гостя, накормил его, и еще милостыню дал, и молвил: «Следует говорить: «Да будет благосклонен к тебе Читрагупта!» Тогда тот, прикинувшийся брахманом, спросил: «Скажи мне, что тебе в Читрагупте, когда есть такие Боги, как Хари, Хара и, другие?» Ответил ему на это вор Синхавикрама: «Тебе-то что за дело? Ни к чему мне другие Боги!» Но снова спросил его Читрагупта, скрывшийся под обличьем брахмана: «Коли отдашь мне свою жену, скажу так, как ты хочешь!»

Тогда обрадовавшийся Синхавикрама сказал на это: «Ради того, чтобы порадовать моего любимого Бога, отдам я тебе ее». И предстал перед ним Читрагупта в своем настоящем виде и изрек: «Вот он я, Читрагупта, и доволен я тобой. Проси чего хочешь, и исполню я». Обрадовался Синхавикрама и попросил у него милости: «Сделай так, благостный, чтобы не было мне смерти». Ответил на это Читрагупта: «Хотя и невозможно избавить от смерти, но все же придумаю я способ, как это сделать. Слушай-ка! С самого начала времен Шива сжигает Смерть, разгневавшись на нее из-за мудреца Шветы, но пришлось ему возродить ее снова. Там, где живет Швета, не может Бог Смерти убивать никакое существо так повелел Шива. Сейчас мудрый Швета живет на другом берегу Восточного океана, в лесу подвижников за рекой Тарангини. Вот туда, куда Бог Смерти не может попасть, помещу я тебя, но чтобы ты никогда не переправлялся через Тарангини. Если случится тебе по небрежности переправиться на этот берег, и Бог Смерти убьет тебя, и ты попадешь на тот свет, тогда попробую я найти другой способ вызволить тебя из беды».

Так пообещал Синхавикраме довольный Читрагупта. Взял он Синхавикраму в обитель Шветы, оставил там, а сам незаметно исчез.

Прошло сколько-то времени, и пришел Бог Смерти на этот берег Тарангини, чтобы заманить вора к себе. Но никакими способами нельзя было провести Синхавикраму на этот берег, и вот создал Бог Смерти силой волшебства женщину божественной красоты и подослал ее к Синхавикраме. Приблизилась она к разбойнику и ласками, и всеми прелестями своими зачаровала его и подчинила себе.

Прошло сколько-то дней, и она, под тем предлогом, что захотелось ей повидать родных, вошла в покрытую бурными волнами Тарангини, чтобы переправиться через нее, а Синхавикрама за ней не пошел и остался на берегу. Дошла она до середины реки и притворилась, будто поскользнулась и уносит ее поток. Испустила она раздирающий душу вопль: «Что ж смотришь ты, благородный? Почему не спасаешь? Напрасно зовешься ты Синхавикрама — не лев ты, а подлый шакал!» Услыхав это, кинулся в реку Синхавикрама, а красавица, притворяясь, будто уносит ее течением, привела его, последовавшего за нею, чтобы ее же спасти, на тот берег Тарангини, на который никак нельзя было ему ступать. И только выбрался он из воды и вступил на землю, как тотчас же Бог Смерти накинул ему на шею свою петлю-удавку, произнеся при этом: «Тому, кто погряз в страстях, не миновать гибели!»

Привел его, неосторожного, Бог Смерти во дворец Йамы, а там увидал его тот самый Читрагупта, которого он когда-то ублажал, и шепнул: Если спросят тебя, куда хочешь сначала — в ад или в рай, то скажи, что в рай. А пока будешь в раю жить, то совершай трудные подвиги, чтобы вечной была твоя жизнь в нем, и предавайся самым жестоким подвигам, чтобы вовсе стерлись твои грехи!» И Синхавикрама, стоявший повеся голову, — так как было ему и стыдно, и страшно, — согласился с ним.

Как раз в это время спросил Дхармараджа у Читрагупты: «А что, есть у этого разбойника какие-нибудь добрые дела?» И ответил на это Читрагупта: «Есть. Гостеприимен он, готов ради своего любимого Бога даже жену отдать просящему, и за это причитается ему, о повелитель, провести в раю один день Богов». Посмотрел Дхармараджа при этих словах на Синхавикраму. «Эй, ты! Изволь сказать, чего ты сначала хочешь — доброго или недоброго?» Тогда вор попросил сначала доброго. По велению Дхармараджи прилетела воздушная колесница, взошел на нее Синхавикрама и отправился в рай, помня о сказанном Читрагуптой.

Истово соблюдал он все обряды, молился и совершал омовения в небесной реке, не предавался никаким развлечениям и заслужил так еще один день Богов в раю, а потом силой своего сурового подвижничества умилостивил Шанкару, обрел высшее знание, истребил грехи, и поэтому посылавшиеся за ним из ада гонцы не могли даже увидеть его лица.

Читрагупта же тем временем выскреб из своей берестяной книги все его грехи, а Йама промолчал. Таким образом, благодаря истинной мудрости достиг вор Синхавикрама успеха и полного избавления. Вот и поведал я тебе о совершенстве в мудрости.

Вот так, сынок, разумные переплывают море бытия с помощью шести указанных Буддой совершенств, словно на ладьях».

И пока царь Винитамати, достигший сана Бодхисаттвы, наставлял в лесу Сомашуру, солнце, наслушавшись умиротворяющих наставлений в вере, оделось в темно-шафранный одежды и скрылось в пещере горы Заката. Выполнив, как положено, все то, что надлежит совершать вечером, провели ночь царь Винитамати и Сомашура, а на другой день шаг за шагом царь посвятил Сомашуру во все тайны учения Будды. После этого, устроив меж корней дерева жилье, остался Сомашура в том лесу, предаваясь у ног учителя размышлениям. Со временем оба они — и учитель, и ученик овладели великими тайнами йоги и достигли наивысшего просветления.

А тем временем, пока царь Винитамати наставлял Сомашуру, завистливый Индукалаша изгнал с помощью чудесного меча и волшебного коня своего брата Канакакалашу из царства Ахиччхатра, подаренного тому Винитамати; когда Канакакалаша оказался изгнанным из своего царства, отправился он, сопровождаемый двумя или тремя министрами, скитаться по свету.

Судьба привела их в лес обители Винитамати, и хотели они в нем утолить жажду, голод и усталость, как вдруг Индра с помощью волшебства обратил лес в песчаную пустыню, словно желая испытать Винитамати — посмотреть, как же сумеет он теперь принять этих гостей и сможет ли оказать им достойное гостеприимство, как полагается по обычаю.

Винитамати, увидев лес и обитель свою обращенными в пустыню, встревожился и некоторое время метался то туда, то сюда, как вдруг заметил пришедших к нему Канакакалашу со спутниками, изголодавшихся так, что, казалось, жизнь уже покидает их. Подошел он к ним, расспросил, что случилось, и, желая быть гостеприимным, посоветовал им гостеприимный Бодхисаттва: «Обратился мой лес в пустыню, и не могу я вас здесь принять, как подобает принимать гостей, но скажу я, где вы сможете найти, чем утолить голод. Всего на расстоянии половины коса отсюда лежит в яме мертвый олень, мясом которого вы поддержите свою жизнь».

Согласился на это измученный гость и устремился со своими спутниками туда, куда было сказано, но еще прежде них достиг того места Бодхисаттва Винитамати, и, добравшись до ямы, силой волшебства обратился в оленя, и бросился в нее, принеся себя в жертву просящему. Дотащились до той ямы и Канакакалаша и его спутники и нашли в ней мертвого оленя. Вытащили они его, разожгли костер из сухой травы и колючек и, изжарив, съели мясо, ничего не оставив, кроме костей и рогов.

Пока это происходило, обе супруги Бодхисаттвы горевали при виде разрушенной обители и, нигде не видя своего мужа, пошли — и дочь нага, и дочь царя — к Сомашуре и, нарушив его размышления, рассказали обо всем. А он силой своей мысли узнал о том, что совершил наставник, и, хотя это было весьма горестное известие, сообщил о случившемся обеим женам. Вместе с ними поспешил он к той яме, где его наставник выполнил долг гостеприимства, отдав гостям самого себя, и разрыдались дочь нага и дочь царя, видя, что от их супруга, обратившегося в оленя, остались лишь кости да рога. Собрали они и кости, и рога, принесли из обители поленья, устроили погребальный костер и, верные своему супругу, взошли на него, а за ними последовали и Канакакалаша и его спутники, узнавшие о том, что случилось, и безмерно убитые горем.

Когда же случилось все это, Сомашура, который не в состоянии был перенести горе, улегся на ложе из травы дарбхи, вознамерясь расстаться с жизнью. Но тут явился ему Индра и молвил: «Не делай этого. Все было устроено мною, чтобы испытать твоего наставника; как только пролью я на останки костей и пепла амриту, так встанет, как ни в чем не бывало, наставник твой с супругами и гостями». Услышав такое решение Индры и поклонившись ему, встал радостный Сомашура и пошел к месту, где был костер, и увидел, как поднялись живыми его наставник Бодхисаттва Винитамати с супругами своими, с Канакакалашей и прочими, и склонил голову перед наставником и его супругами, вернувшимися из того мира, и совершил им жертвоприношение и словами, и цветами, и не мог наглядеться на них. Пока Канакакалаша и другие выражали преданность Винитамати, пришли туда все Боги во главе с Брахмой и Вишну и, восхищенные его добродетелью, оставив дары за его бескорыстие, исчезли, а сам Винитамати в сопровождении всех других, поведавших о том, что с ними было, с Сомашурой и прочими отправился в другую чудесную лесную обитель продолжать свои подвиги.

Так что встречаются и такие люди, которым довелось обратиться в пепел. Что уж говорить о людях живых и способных идти туда, куда они хотят. И не думай, сынок, расставаться со своим телом, а отправляйся, герой, в путь и непременно встретишься с Мриганкадаттой».

Выслушав все рассказанное старухой подвижницей, поклонился я ей и, взяв меч в руку, с надеждой в душе, отправился в путь. Со временем дошел я до этого леса, и здесь по воле судьбы изловили меня шабары, чтобы принести в жертву Богине Чандике. Был я в схватке с ними ранен, одолели они меня, связали и привели к своему повелителю Майабату. Увидев же здесь тебя, мой повелитель, и твоих трех отыскавшихся министров и ощутив твою ко мне милость, чувствую я себя, как дома».

Очень был обрадован Мриганкадатта, живший во дворце повелителя шабаров, всем тем, что услышал он о приключениях своего друга Гунакары, и, проследив затем, чтобы были приложены к телу раненого в битве соответствующие снадобья, вместе с другими друзьями приступил он к тому, что назначено на день, ибо день уже начался.

Он остался в гостях у Майабату еще несколько дней, чтобы подождать, пока поправится Гунакара, хотя и не терпелось ему отправиться в Удджайини, чтобы найти остальных друзей и встретиться с Шашанкавати,

 

12.6. ВОЛНА ШЕСТАЯ

Исцелились раны Гунакары и он выздоровел, в благоприятный день, простившись с повелителем шабаров, Мриганкадатта покинул его дом и устремился к Удджайини, чтобы встретиться с Шашанкавати, а Майабату со своей свитой и предводителем пишачей Матангой довольно далеко сопровождал его, чтобы в нужный момент прийти на помощь. Шел Мриганкадатта вместе с Шрутадхи, Вималабуддхи, Гунакарой и Бхимапаракрамой через Виндхийский лес, разыскивая остальных друзей, разбросанных проклятием нага Параваты.

Однажды, остановившись на ночлег, уснул он вместе со своими советниками у корней какого-то дерева. Но отчего-то вдруг проснулся Мриганкадатта. Осмотрелся он и заметил, что тут же спит еще кто-то, кого не было среди его спутников. Заглянул Мриганкадатта в лицо спящему и обрадовался — обнаружил он, что нашелся еще один из его министров — Вичитракатха.

Проснулся и Вичитракатха и, увидав перед собою Мриганкадатту, своего повелителя, радостный, кинулся ему в ноги. А тот, обняв его, смотрел ему в лицо широко раскрытыми глазами, полными радости от неожиданной встречи. Тем временем проснулись и другие министры, и все они обрадовались Вичитракатхе, приветствовали его и расспрашивали, что с ним было, и каждый рассказал ему о своих приключениях. Тогда и Вичитракатха поведал — Мриганкадатте и всем друзьям о том, что с ним произошло.

«Когда проклятие Параваты разбросало нас всех кого куда, долго скитался я в помрачении один-одинешенек во тьме. Лишь на другой день, еще не придя в себя, усталый, дошел я до какого-то прекрасного и обширного города, раскинувшегося на краю леса. А там встретился мне некий божественного вида муж, которого сопровождали две женщины небесной красоты. Увидел он меня, обласкал, дал омыться прохладной водой и, введя во дворец, поднес божественной еды и сам вместе с двумя красавицами вкусил от нее.

Когда же завершилась трапеза, спросил я, отдохнувший, у него: «Кто ты, господин, и зачем спас меня, желавшего умереть? Нет со мной теперь моего господина, и непременно расстанусь я со своим телом». После этих слов рассказал я ему, что со всеми нами случилось, и, когда закончил, он, исполненный великодушия и благожелательности, стал меня уговаривать: «Я — йакша, а эти две красавицы — мои жены, а ты — судьбою посланный гость, а принять гостя как можно почетнее — святой долг всякого хозяина дома. И я принял тебя как можно лучше. По какой же причине хочешь ты расстаться с жизнью? Разлука ваша не продлится вечно — непременно все вы встретитесь, когда закончится срок проклятия нага. Да разве, милый, рождается кто-либо в этом мире свободным от горестей и бед? Вот я хоть и йакша, а послушай, какое горе пришлось мне пережить. Я расскажу тебе:

12.6.1. О нищем брахмане Павитрадхаре и его жене йакшини Саудамини.

Есть город Тригарта, подобный венцу, украшающему чело Земли и сплетенному из добродетелей благородных людей. В том городе жил юный брахман Павитрадхара. Денег у него было немного, зато был он родовит, да и родни у него было достаточно. Жил он среди людей богатых и однажды задумался: Незаметен я, нищий, среди богачей, словно слово, лишенное смысла, среди слов, сплетенных в прекрасную поэму. Благороден я и не могу поэтому ни служить, ни принять подаяния. Разыщу я где-нибудь в безлюдном лесу йакшини — есть у меня для этого заклинание, сообщенное мне наставником».

Так рассудив, отправился он в лес и стал, зная нужные правила, искать йакшини, а когда нашел, уговорил ее стать его женой. И стал он, уподобившись дереву, претерпевающему суровые зимы ради радужных весен, жить с нею, звавшейся Саудамини.

Заметив как-то раз, что Павитрадхара удручен тем, что нет у него сына, утешила его супруга: «Не грусти, благородный! Родится у нас сын. Вот послушай-ка, расскажу я тебе историю:

12.6.2. Об игроке Шридаршане.

Есть на самом краю южной страны сторона, вся заросшая тамалой, темной, как тучи, затмевающие солнце, и кажется, будто там рождаются летние ливни. Именно там находится жилище знаменитого йакши Притхудары, а я, Саудамини, — его единственная дочь. С любовью растил меня отец, и странствовали мы с ним с одной горы на другую, и всюду я играла и резвилась в небесно-дивных садах. Однажды играла я с моей дорогой подругой Капишабхру в саду на горе Кайласе. Вдруг увидела я юного йакшу, которого звали Аттахаса, и в то же мгновение и он заметил меня, стоявшую среди подруг, — и каждый из нас был восхищен красотой другого. Увидев это, мой отец, прославленный йакша Притхудара, уверился, что мы равная пара, позвал Аттахасу и сговорился с ним насчет нашей свадьбы. А после того, как был выбран благоприятный для этого день, увел он меня домой, а радостный Аттахаса ушел вместе со всеми своими друзьями к себе.

А на другой день пришла ко мне подруга моя Капишабхру, и была она как будто огорчена. Стала я настойчиво расспрашивать ее, и вот что она мне сказала: «Хоть и не следовало бы говорить об этом, но придется, милая, сообщить тебе горькую весть. Видела я сегодня по пути сюда твоего жениха Аттахасу, тоскующего по тебе в саду на холме Читрастхала, похожем на Гималайи, а развлекавшие его приятели забавы ради решили сделать его повелителем йакшей, а его брата Дипташикху — Налакубарой, сыном Куберы, а все другие прикинулись его министрами. Как раз в то время, когда твой милый так развлекался со своими приятелями, увидал их игру пролетавший в поднебесье Налакубара. Разгневался при виде этого сын Бога богатств, призвал к себе Аттахасу и проклял его: «Как смеешь ты, раб, хотя бы и ради игры, изображать господина! За то, что ты, недоумок, стремишься вверх, становись смертным и ступай вниз, на землю!»

И как только он произнес свое проклятие, взмолился в отчаянии Аттахаса: «Ведь только для того, чтоб развеять тоску, повелитель, поступил я, неразумный, так, а не ради жажды власти. Смилуйся надо мной, могущественный владыка, сын повелителя богатств!».

Выслушав его мольбу и поняв по размышлении, что это действительно так, сказал ему Налакубара, когда кончится действие проклятия: «Станешь ты человеком, и от той самой йакшини, по которой теперь тоскуешь, родится у тебя сын, и будет им твой брат Дипташикха. Лишь после этого ты и твоя жена снова станете йакшами. Твой же брат, став твоим сыном, будет царствовать на земле и тоже избавится от проклятия». Закончил сын хранителя сокровищ говорить, и тотчас же Аттахаса куда-то исчез. Вот это все своими глазами увидав, в горе поспешила я, подруга, к тебе». И от рассказанного подругой такое охватило меня горе, что, оплакав себя, пошла я к родителям и обо всем им поведала. А после стала проводить время в ожидании встречи с возлюбленным. Тот Аттахаса-это ты, а Саудамини — я, и вот мы наконец встретились. Раз мы теперь вместе, то вскоре родится у нас и сын». Всем сказанным мудрой Саудамини был обрадован брахман Павитрадхара и обрел надежду на то, что у него родится сын.

Со временем родила ему та йакшини сына, и благодаря появлению ребенка озарились радостью их души и их дом, а как только Павитрадхара взглянул сыну в лицо, тотчас же обрел божественный облик и стал йакшей Аттахасой. И молвил он жене своей, йакшини: «Кончилось проклятие, довлевшее над нами, милая, и вновь я стал Аттахасой. Теперь снова пойдем мы с тобой своей дорогой». Возразила ему на это жена: «А как же дитя твое, в котором из-за проклятия воплощен твой брат? Следовало бы подумать о нем». Подумал Аттахаса, поразмыслил и так ей ответил: «Живет, милая, в этом городе брахман Девадаршана. Пять огней он раздувает сам, а еще два — голод в животах у жены и у него, лишенного потомства и богатства. Однажды, когда он предавался подвигам, ради того, чтобы родился у него сын, и старался всячески умилостивить божественного Агни, явился тот ему и повелел: «Будет у тебя сын, только не из утробы рожденный, а приемный, и благодаря этому, брахман, исчезнет твоя нищета!» Вот и ждет теперь Девадаршана, когда свершится то, что предрек ему Бог. Вот и нужно отдать наше дитя на воспитание этому, брахману. Ведь так предназначено!»

Так сказал Аттахаса своей милой и, положив младенца на горшок, полный золотых монет, и надев ему на шею ожерелье из драгоценнейших камней, ночью, когда тот брахман Девадаршана и его жена крепко спали, оставил ребенка и все сокровища у них в доме, а сам с Саудамини улетел небесной дорогой.

Проснулся брахман Девадаршана и увидал младенца, сверкавшего подобно юному месяцу ожерельем драгоценных созвездий. Стал Девадаршана с женой размышлять, что бы это означало, и тогда заметил горшок с золотом, заглянул в него, и тотчас же вспомнил веление божественного Агни, и обрадовался.

Взял Девадаршана сыночка малого, доставшегося по велению судьбы, и сокровище и в то же утро устроил великий праздник, а на одиннадцатый день дал он мальчику имя Шридаршана, которого тот заслуживал, так как означало оно «встреча с Богиней счастья». Девадаршана разбогател, но продолжал совершать жертвоприношения и вместе с тем вкушал всякие удовольствия.

Рос Шридаршана в отцовском доме и достиг высоких знаний в Ведах, и прочих науках, искусно владел он, мужественный, и различным оружием. Когда же распрощался он с детством и достиг юности, отец его, Девадаршана, отправился в паломничество на места священного омовения и в Прайаге скончался, а когда весть об этом дошла до матери, вступила она на погребальный костер. Горько оплакивавший их Шридаршана совершил все предписанные шастрами обряды. Мало-помалу истощилось его горе, и, поскольку не было у него ни жены, ни родственников, а был он образован, по воле судьбы увлекся игрой в кости, и немного времени прошло, как из-за этого порока до того убавилось богатство его, что и на еду не хватало.

Однажды после того, как пробыл он в игорном доме, не имея и крошки во рту, целых три дня, так как не мог выйти из него от стыда, потому что не осталось на нем уже никакой пристойной одежды, но и не принимая никакой еды от других, услышал он, как заговорил с ним один из его приятелей — игрок Мукхарака: «Что ты делаешь глупости? Уж такое это злое занятие — игра в кости! Разве не знаешь ты, что всякий бросок костей — игривый взгляд Богини Неудачи? Уж так творец устроил, что только руки служат игроку одеждой, грязь — постелью, перекресток дорог — домом, а разорение — женой. Что ж ты, мудрый, не берешь еды, которую тебе дают? Что ж ты себя так мучаешь? Скажи мне, чего не может достигнуть настойчивый человек, пока он жив? Послушай-ка:

12.6.3. О царе Бхунандане и о том, как он, несмотря на неразумие свое, достиг конечного избавления.

Есть такой благодатный край Кашмир, истинное украшение земли, созданный творцом словно для того, чтобы радости, которые на небе можно только видеть, здесь могли бы действительно радовать людей, край, где ряды высокостенных дворцов с их серебристо-белыми стенами подражают утесам, окружающим подножия Гималайа. Для того и создал творец это второе небо, и две Богини, Шри и Сарасвати, постоянно спорили, кому из них здесь отдают предпочтение. И когда одна из них говорила: «Мне!» — другая возражала ей: «Нет, мне!» Увенчанный же ледяными вершинами Гималайи защищал его своим телом, как бы говоря: «Не будет сюда доступа Кали, врагу веры!» — а река Витаста, всплескивая волнами, словно руками, гнала прочь грех: «Убирайся прочь от мест, где сами Боги совершают священные омовения!».

Вот в этом-то благословенном краю правил когда-то царь Бхунандана, наставник во всем, что касалось сословий и ступеней жизни, истинный месяц, радующий светом своим подданных, искушенный в науках и сказаниях, о доблести которого вещали следы ногтей, оставленные им на полных персях наложниц враждебных ему царей и на подвергнутых им разорению их царствах, а о мудрости его, преданного одному лишь черному Богу Кришне, говорило то, что его подданные всегда жили в мире и не были им ведомы черные дела.

Случилось так, что однажды, на двенадцатый день светлой половины месяца, после того как совершил царь по всем правилам поклонение Вишну, увидел он во сне, как приблизилась к нему какая-то девушка из дайтйев и слилась с ним в объятиях. Проснулся он и не увидел ее, но заметил на теле своем следы ее объятий и удивился: «Видно, спящего меня обнимала какая-то небесная дева и обманула меня!» Поняв это, опечалился он и стал мучаться от разлуки, да так, что забросил все государственные дела. Не находя никакого способа добыть ту деву, подумал Бхунандана: «Ведь то мгновенное счастье досталось мне по милости Вишну, — так уединюсь же я где-нибудь и ради соединения с нею стану умилостивлять Вишну, сбросив с себя петлю государственных забот, которые теперь без нее — увы! — утратили всю прелесть».

Рассудив так, позвал Бхунандана министров и, объяснив им все, передал царство своему младшему брату Сунандане, а сам, избавившись от этого бремени, отправился на тиртху, образовавшуюся там, где Вишну поставил ногу, когда он был в аватаре карлика, а тиртха та называлась Крамасара, и была она окружена горами, в которые обратились три великих Бога — Брахма, Вишну и Махешвара, а стопа Вишну словно из зависти к Витаете создала в Кашмире небесную реку Вишувати. Вот на этой тиртхе и стал раджа совершать свои подвиги, позабыв обо всех радостях, словно чатака, жаждущая в жаркое время лишь свежей воды.

Уже двенадцать лет совершал он подвиги, как вдруг появился однажды в той стороне некий подвижник, наилучший из мудрецов, с рыжими волосами, уложенными на голове пирамидой, в лохмотьях, сопровождаемый множеством учеников, подобный самому Шиве, словно сошедшему с окружных гор. Увидав Бхунандану, он исполнился к царю приязнью и, приблизившись, расспросил его, что и как, а затем, подумав мгновение, сказал следующее: «Та дева из дайтйев, раджа, живет в Патале. Успокойся, доставлю я ее тебе. А я сам — сын брахмана Йаджни, живущего в южных краях и совершающего жертвоприношения, а имя мое — Бхутивасу, и я — наставник йогов. Благодаря знаниям, сообщенным мне отцом, узнал я из «Шастры о Патале», какие нужны заклятия и каким образом их произносить, чтобы умилостивить Хатакешвару. После этого отправился я на гору Шрипарвату и когда умилостивил подвигами Шиву трехокого, явился он передо мной и изволил повелеть: «Ступай, и когда вкусишь ты в подземном мире наслаждение с девой из дайтйев, снова придешь ко мне, а пока слушай — расскажу я тебе, как туда попасть. Есть много путей, ведущих в Паталу, но самый большой и знаменитый находится в Кашмирских краях, и сделан он был великим асуром Майей. По этому пути Уша, дочь асура Баны, провела Анируддху в тайные сады Данавов и веселилась там с ним, а Прадйумна, чтобы спасти своего сына, сделал еще один ход туда через горную вершину и оставил его открытым. Чтобы защитить этот ход, поставил он туда Дургу под именем Шарики, умолив ее множеством хвалебных молитв оберегать его. Поэтому и теперь это место известно под двумя названиями — Прадйумнашикхара и Шарикакута. Ступай через этот проход со своими спутниками в Паталу, и по моей милости достигнешь ты успеха!»

Сказал он все это и скрылся, а я по его благоволению достиг совершенного знания и вот пришел теперь в эти края. Идем же, раджа, теперь вместе на Шарикакуту — отведу я тебя в Паталу к той, с которой жаждешь встретиться». И когда кончил говорить подвижник, ответил Бхунандана согласием, и отправились они на Шарикакуту. Совершили они омовение в потоке Витасты, поклонились Винайаке, помолились Богине Шарике, совершили обряд, очищающий все страны света, и тогда подвижник, осененный милостью Кары, разбросал повсюду горчичные зерна и нашел вход. Вступили под его своды подвижник с учениками и раджа Бхунандана и шли по пределам Паталы пять суток, и днем, и ночью, а на шестой день переправились через Гангу, текущую в Патале, и на серебристой земле увидели дивный лес, изобиловавший сандаловыми и камфарными деревьями, алоэ и кустами кораллов и благоухавший ароматом вечно цветущих золотых лотосов, а в нем устремившийся к небу просторный храм Шивы, сверкающий красотой лестниц, сделанных из драгоценных камней, стен, блистающих золотом, колонн из рубинов и святая святых из лунного камня.

И тогда молвил подвижник, мудрейший из мудрецов, своим ученикам и царю Бхунандане, стоявшим в изумлении: «Вот обитель Бога, которого почитают во всех мирах, славящегося в Патале Хатакешвары. Почтим же его!» И тогда они, омывшиеся в подземной Ганге, принесли могучему Шамбху жертву цветами, растущими в Патале. Когда же после жертвоприношения отдохнули они, пошли дальше и достигли раскидистого дерева джамбу, с которого падали зрелые плоды. Увидев это дерево, предупредил подвижник своих спутников: «Нельзя вам есть плоды его, а если отведаете их, будет от этого худо». Но хоть и слышали все это, а один из его учеников, изголодавшийся, схватил плод, и съел его, и тотчас же обратился в безмолвный камень. При виде этого все испугались и не стали трогать плодов. Пройдя еще целый кос, оказались подвижник с учениками и Бхунандана перед стеной из золота, в которой была дверь, сделанная из наилучших драгоценностей, а по обеим сторонам ее увидели поставленных, чтобы никто не мог в нее войти, двух баранов, с телами из железа, готовых пронзить путников рогами, но ударил подвижник заговоренным жезлом по их головам, и исчезли они, словно от удара молнии. Когда же прошли через ту дверь подвижник с учениками и Бхунанданой, то увидели за ней множество чудесных, выстроенных из золота и драгоценных камней домов, а в дверях каждого из них могучих стражей, с железными палицами в руках, прикусивших от ярости клыками нижние губы. И тогда все пришедшие с подвижником уселись под одним деревом, а сам подвижник погрузился в глубокое йогическое размышление, отвращающее препятствия, и из-за этого все свирепые стражники скрылись за дверьми, и тотчас же вместо них появились красавицы, наряженные в дивные одежды и богатые украшения, и прислужницы — девы из дайтйев, приблизившись к каждому из пришедших, от имени своей госпожи пригласили войти. Тогда подвижник сказал всем спутникам: «Когда войдете, ни в чем не нарушайте воли своих возлюбленных» — и с несколькими из них вошел в самый лучший дворец. А там соединился он с девой из дайтйев, вкусил с ней высочайшее наслаждение. А каждый из его спутников вошел в отдельный из этих дивных дворцов и изведал дополна счастье любви с дочерьми дайтйев. И раджа Бхунандана тоже был увлечен девой, почтительно склонившейся перед ним, во дворец, выстроенный из наилучших драгоценных камней и окруженный стенами, выложенными драгоценными камнями. В этих стенах отражалась спутница Бхунанданы, и казалось ему, что окружен он целым сонмом служанок. А дворец тот был поставлен на основание из сапфиров, и чудилось, будто и не дворец это, а колесница, мчащаяся по небесной тверди к победе, или щедро украшенный самим Ачйутой дворец потомков Вришни, в котором по прихоти Бога любви веселились хмельные красавицы, с пьянящей нежностью тел которых не мог бы сравниться ни один цветок. Когда вступил в этот дворец Бхунандана, услышал он дивную музыку и увидел прелестную дочь асура, когда-то приснившуюся ему, излучавшую сияние, — словно из-за того, что нет в Патале ни солнца, ни небесного света, велел Праджапати заново создать драгоценные камни и все прочее с помощью ее красоты. Узрев ее несказанную прелесть, от радости заплакал раджа, и слезы словно смывали с его глаз осквернение, причиненное тем, что смотрел он на других женщин, а она, которую звали Кумудини, окруженная, будто зарослью белых лилий, множеством служанок, вившихся вокруг нее, словно пчелы вокруг цветка, тоже испытала необычайную радость, увидев царя. Поднялась она и, взяв его за руки и промолвив: «Измучила я, верно, тебя», с почтением усадила его. Дала она ему омыться, отдохнуть, надеть одежду и украшения и отвела в сад, чтобы угостить хмельным. А там уселась она с ним под деревом на берегу пруда, полного вина, смешанного с жиром трупов, висевших на деревьях, росших по берегам, и кровью, и подала ему чашу, полную этой жидкости, и предложила выпить. Но не взял Бхунандана это отвратительное месиво. «Не будет тебе счастья, если не выпьешь ты этого!» — настаивала красавица. Он же возражал: «Будь что будет, а пить эту гадость не стану!» И тогда швырнула она чашу ему в голову и ушла, а служанки подхватили царя, глаза которого были залеплены всякой дрянью, и бросили в глубокий колодец. И как только бросили его, тотчас же увидел он себя в том самом лесу тиртхи Крамасара, в окружении блиставших снеговыми вершинами гор, словно смеявшихся над ним белым смехом. Огорченный и удивленный, озадаченный и обманутый, подумал он: «Где же сад дочери дайтйи и как я снова попал на гору Крамасару? И что это за диво? То ли мираж мне привиделся? То ли на меня помрачение нашло? Или потому это, наверное, случилось, что не исполнил я сказанного ею? Ведь слышал я, что подвижник сказал, да пренебрег его словами! Да, не следовало мне ругать то питье! Ведь она меня только испытывала. После того как бросила она в меня чашу с ним, ведь разнеслось божественное благоухание. Так вот всегда у нерешительных даже после великих трудов никакой награды не достается, всегда Богиня удачи поворачивается к ним спиной».

Так рассуждал он про себя, а тем временем привлеченные сладостным запахом, исходившим от его тела, слетелись к нему пчелы и начали жалить, а он, готовый уже и умереть, подумал: «Вот ведь напасть! Желанного плода не добыл, так тут тебе нежеланная беда — вот как малодушному с веталой встречаться!» И до того доняли его пчелы, что он и вовсе решил расстаться с телом. Увидел царя в таком состоянии случайный прохожий, преисполненный сострадания сын мудреца, подбежал и отогнал пчел, а потом спросил у Бхунанданы, что с ним случилось, и стал наставлять его:

«Пока, раджа, ты обладаешь телом, как могут прекратиться страдания? Поэтому мудрые, не обращая на них внимания, всегда устремляются к целям жизни человеческой. Пока ты не уяснил, что Ачйута, Ишана и Виринчи» есть одно и то же и почитание каждого из них отдельно не приносит пользы, поэтому ты, думая о Брахме, Вишну и Махешваре как о едином и неразделимом божестве, настойчиво продолжай здесь подвиги еще двенадцать лет. Тогда непременно и возлюбленную получишь, и над землей будешь царствовать, и избавления достигнешь. Вот тело твое уже обрело божественный запах, так чтобы пчелы тебя больше не жалили, возьми заговоренную шкуру черной антилопы и закутайся в нее». И с этими словами отдал ему мудрец заговоренную шкуру и ушел, а Бхунандана, молвив: Так тому и быть!» — укрепился в таком решении и остался жить на той тиртхе, и за двенадцать лет он так порадовал Шиву своими подвигами, что та самая Кумудини сама к нему прибежала, и он с ней отправился в Паталу и долго жил там с ней, как с женой, и вкусил многие наслаждения, и, наконец, достиг конечного избавления.

Вот так все те, кто неколебимо тверд и решителен, достигают своей цели, как бы далека она ни была. Ты же, Шридаршана, непременно будешь счастлив — обладаешь ты добрыми признаками. Так к чему же из-за волнения лишаешь ты себя пищи?»

И когда голодный Шридаршана выслушал ночью в игорном доме рассказанную ему Мукхаракой историю, он так отвечал: Как ты сказал, так оно и есть! Но как же я, принадлежащий к высокому роду, могу появиться в городе, доведенный до такого состояния игрой в кости? Стыдно мне! Но если не помешаешь ты мне, друг, уйти этой ночью на чужбину, то я поем». Согласился на это Мукхарака, принес ему еды, и Шридаршана поел. А после того как тот поел, отправился Мукхарака из любви к Шридаршане вместе с ним на чужбину.

Когда они так шли, то по какой-то причине пролетали тем же путем, но в поднебесье, отец и мать Шридаршаны, Саудамини и Аттахаса, когда-то оставившие его, увидели сына, обнищавшего из-за игры в кости и устремившегося на чужбину, и, преисполненные любви, обратились к нему с небес, оставаясь незримыми: «О Шридаршана, твоя мать, жена Девадаршаны, зарыла в своих покоях принадлежавшие ей украшения. Пойди за ними и, когда выкопаешь, обязательно уходи в Малаву, где правит могучий и богатый царь Шрисена. Он когда-то в юности тяжело пострадал от игры в кости и потому устроил обширную обитель для потерпевших неудачу игроков, где получают они и жилье и еду, какую только захотят. Ступай туда, сынок, и да будет тебе благо!»

Услыхав донесшиеся до него с небес такие слова, вернулся Шридаршана в тот дом вместе со своим другом, и выкопал из земли те заветные драгоценности, и, обрадованный, сочтя все это милостью Божества, отправился вместе с Мукхаракой в Малаву.

Шли они и ночь, и день, а к вечеру после долгого и трудного пути дошли до деревни Бахухасийа и уселись на берегу пруда, недалеко от деревни. Смыли они с себя дорожную пыль, а когда пили воду, пришла за водой небывалой красоты девушка, и была она похожа на Рати, голубой лотос, подпаленный огнем, которым Шива сжег Каму. Она, посмотрев на Шридаршану взором, исполненным любви, подошла к нему, восхищенно смотревшему, и его другу и спросила: «Откуда вы пришли сюда, достойные, в это злосчастное место? По незнанию, словно мотыльки, попали вы в пылающий огонь!»

Смущенный ее словами Мукхарака спросил девушку: «Кто ты и что значит все тобой сказанное?» И тогда она молвила: «Расскажу я вам коротко, а вы слушайте.

Есть большая и прославленная деревня, называющаяся Сугхоша, отданная в кормление брахманам, и жил в ней брахман Падмагарбха, до тонкости знавший Веды, а у него была жена из высокого рода, по имени Шашикала, и родились у них двое хороших детей — сын, которому дали имя Мукхарака, и дочь Падмиштха — это я. Брат мой Мукхарака еще в детстве был погублен игрой в кости, покинул дом и ушел куда-то на чужбину. С горя умерла моя матушка, а отец, потрясенный двумя несчастьями, покинул дом и, взяв меня, пошел разыскивать сына. Дошли мы в своих скитаниях по воле судьбы до этой деревни, а живет здесь знаменитый вор и главарь шайки разбойников брахман Васубхути. Но брахман он только по имени — когда оказались мы здесь, он со своими подручными схватил моего батюшку и лишил его и жизни, и золота, которое при нем было, а меня отвел к себе в дом и держал взаперти, вознамерясь отдать меня в жены сыну своему Субхути. Да, видно, благодаря добрым делам моим в прежних рождениях все еще не вернулся он с тех пор, как ушел грабить караваны, а что со мной будет, то в руках судьбы. Если разбойник этот увидит вас здесь, то непременно учинит над вами насилие, так что подумайте, как уйти отсюда».

Когда же договорила она эти слова, то Мукхарака вдруг узнал ее, разрыдался, обнял и проговорил сквозь слезы: «О Падмиштха! Ведь это же я, твой брат Мукхарака, погубитель родных! Увы, сестрица, горе мне, злосчастному!» При его словах охваченная горем Падмиштха узнала его, и, пока они обнимались, оплакивая родителей, Шридаршана успокаивал их и, найдя подходящее время, сказал: «Не время предаваться печали, а нужно сейчас подумать, как спастись, хотя бы и расставшись с тем богатством, что у нас есть». И тогда они, сдержав свое горе, условились о том, что каждый должен делать.

Шридаршана, исхудавший от долгого поста, растянулся на берегу пруда, изобразив больного, Мукхарака сел у него в ногах и горько заплакал, а Падмиштха поспешила к предводителю воров и сообщила ему: «Какой-то путник, ослабевший, лежит на берегу пруда, а с ним еще один, видно, его слуга». Услыхал это вор и послал своих сообщников разведать, что это за люди, а те пришли на берег и, когда увидели двоих, про которых говорила Падмиштха, спросили у Мукхараки: «Кто ты, любезный, и почему так заливаешься слезами?» А он, прикинувшись убитым горем, ответил так: «Это брахман, мой старший брат, пошел по святым местам вместе со мной, да в скитаниях прицепилась к нему хворь, и, добравшись досюда, вовсе он обессилел и попросил меня: «Встань, милый, приготовь мне быстренько ложе из травы дарбхи и приведи из этой деревни какого-нибудь добродетельного брахмана. Отдам я ему все свое достояние, потому что не пережить мне нынешней ночи». Когда договорил он это здесь, на чужбине, уже зашло солнце, и не знал я, глупец, что делать, и стал, убитый горем, плакать и взывать о помощи. Привели бы вы сюда какого-нибудь брахмана, чтобы брат, пока он еще жив, смог бы отдать своей рукой все, что у него есть. Поспешите, не переживет он ночи, а я такого горя перенести не смогу и взойду на костер вместе с ним. Сделайте так, милостивцы, — вы нам, здесь, на чужбине, единственная родня!»

Выслушали воры его речь, прониклись состраданием и, вернувшись к главарю, доложили: «Ступай туда и прими сам в дар то богатство, которое брахман отдает. Следует его принять — само в наши руки валится». На это сказал Васубхути: «Это что еще за порядок? Где это видано, чтобы так нам доставалось богатство, без убийства? Непременно нужно нам его убить, не то беда нам будет, если без убийства заберем мы его богатство». Но возразили злодею воры: «Чего нам бояться? Одно дело грабеж, другое дело — от умирающего дар принять. А если окажутся они утром еще живы, так мы их прикончим. А если не сделаем так, то какой смысл в напрасном убийстве брахмана?» Согласился с ними Васубхути и отправился ночью к Шридаршане, а Шридаршана кое-что из материнских украшений скрыл, а кое-что отдал и прерывисто при этом дышал и говорил запинаясь, а вор, довольный тем, что получил, ушел со своими сообщниками к себе домой.

Вот все воры уснули, и тогда прибежала Падмиштха к Шридаршане и Мукхараке, и, посоветовавшись втроем, поспешили они в Малаву — той дорогой, на которой разбойники не бывают.

Далеко ушли они в ту ночь и дошли до большого леса, который, ощетинившись колючками, будто дрожал от страха и метался из стороны в сторону, словно глаза пугливых ланей, и высохшие лианы в нем были подобны иссохшим телам, а шорох и скрип ветвей и коры — рыданиям, и от рева тигров, львов и других хищных зверей трепетал он весь. Целый день с трудом пробирались они через этот страшный лес, и наконец, словно сжалившись над ними, умерило солнце свой пыл и зашло. Усталые, голодные и измученные, сели они у корней дерева и вдруг заметили вдалеке огонь.

«Видно, деревня неподалеку. Пойду-ка я туда и посмотрю», — проговорил Шридаршана и пошел на свет, а когда дошел, то увидел дворец, выстроенный из драгоценных камней, — это от него исходило сияние, подобное свету пламени, а во дворце — небесной красоты йакшини, окруженную множеством йакшей, у которых ступни были повернуты вперед пятками, а оба глаза смотрели в разные стороны. Заметив, что они приносили и уносили разные яства и питье, он, смелый, подошел к йакшини и попросил то, что гостю полагается. Довольная его смелостью, дала она ему все, что гость попросил и для себя самого и для спутников, а он взял йакшу, которому она приказала все это нести на спине, и отправился к Падмиштхе и Мукхараке. Отпустив йакшу, он вместе с ними отведал всяких божественных яств и напился прохладной и чистой воды.

Тогда насытившийся Мукхарака вообразил, что родился Шридаршана от частицы Божества и наделен доблестью, силой и богатством, и, желая богатства и себе, обратился он к тому: «Раз ты, видно, от частицы Божества рожден, а сестра моя Падмиштха самая красивая в мире девушка, то, думаю, будет достойно отдать ее тебе в жены». С радостью Шридаршана ответил ему: «Мне и самому этого хотелось, а теперь ты и сам предложил, и я этому рад. Как только дойдем мы до места, куда я стремлюсь, так и сделаем все, как положено». И, так друг другу сказав, радостные, провели они там ночь.

Когда же рассвело, отправились они снова в дорогу и со временем добрались до города Малава, в котором царем был Шрисена. Желая отдохнуть — а в дороге они устали, — вошли они в дом какой-то старой брахманки и, после того как разговорились с ней, поведали ей свою историю, заметив, что озабочена она чем-то, спросили ее о причине. Она же так объяснила им свою печаль: «Имя мое Йашасвати, и я из высокого рода и замужем была за брахманом Сатйавратом, служившим царю. Когда умер мой муж, царь, смилостившись надо мной, поскольку сына у меня не было, назначил выдавать мне четвертую часть тех денег, что муж в жалованье получал. А нынче-то, видно, из-за моих недобрых дел, такая беда — хоть и благодетель он всему миру, да этот месяц среди раджей подхватил чахотку злую, с которой его лекари справиться не могут. И никакие заговоры, никакие снадобья не помогают. Только появился здесь один колдун, который так говорил: «Вот если найдется герой, готовый помочь мне завладеть веталой, тогда истреблю я и болезнь царя». Хоть и объявили об этом под барабан, но такого героя не нашли, и потому царь повелел министрам: «Известно, что устроил я здесь обитель для игроков, и думаю я, что найдется среди них подобный герой. Ведь игрок безрассуден расстается он и с женой, и с родичами, и с деньгами, не знает страха, ночует под деревом или где придется, подобно йогам». Так раджа наказал министрам, а министры передали это смотрителю обители, и тот согласился и постоянно смотрел, не появится ли такой смельчак среди пришельцев. Оба вы — игроки, и если ты, Шридаршана, сможешь в этом деле помочь, то отведу я тебя в ту обитель сейчас же, и получишь ты от царя награду, а от тебя и мне что-нибудь достанется уж больно горе-то меня убивает».

Не успела еще и договорить старуха, как Шридаршана уже сказал: «Ладно, смогу я это дело выполнить! Веди меня в обитель для игроков!» И тогда отвела она его вместе с Падмиштхой и Мукхаракой туда и сказала смотрителю: «Вот брахман-игрок, и он, пришедший из другой страны, сможет помочь колдуну ради царского здоровья». Смотритель спросил у Шридаршаны, действительно ли это так, и, когда тот подтвердил все сказанное старухой, с почтением отвел его во дворец. Когда же было объявлено о их приходе, быстро провел он Шридаршану к царю, и Шридаршана увидел того, бледного и исхудавшего, подобно лунному серпу. Посмотрел раджа на него, вошедшего с поклоном, и, довольный его видом, молвил: «Благодаря твоим усилиям обязательно сгинет моя, болезнь. Подсказывает мне это уменьшившаяся боль — а уменьшилась она, как только ты вошел. Так будь добр, благородный, помоги мне!» — «Да что это за дело, — отвечал ему Шридаршана, — пустяк!»

Велел тогда царь позвать колдуна и сказал ему: «Вот герой, который тебе поможет. Делай теперь все, как говорил!» Выслушав царскую речь, сказал тот Шридаршане: «Если ты, любезный, способен помочь мне завладеть веталой, то с приходом ночи — а сегодня как раз четырнадцатая ночь темной половины месяца — придешь ты на здешнее кладбище и поможешь мне достичь успеха». И с этими словами подвижник, занимавшийся колдовством, ушел, а Шридаршана, поклонившись радже, вернулся в обитель для игроков. Поел он вместе с Падмиштхой и Мукхаракой, а затем взял меч и отправился на кладбище.

Никого не было на кладбище, кроме сонма призраков. Лишь слышалось зловещее завывание шакала, и царящую там глухую тьму нарушали зловещие отсветы погребальных костров. Пробираясь мимо этих ужасов, увидал Шридаршана посреди всего этого колдуна, натертого пеплом от погребальных костров, с брахманским шнуром, свитым из волос, в тюрбане из одежды покойников, в черных одеждах. Приблизился к нему герой и напомнил ему о себе, а затем, затянув пояс потуже, спросил: «Скажи, что для тебя сделать?»

«Пройди отсюда примерно половину коса в сторону заката — стоит там дерево шиншапа, листья которого опалены огнем погребальных костров. Найдешь там у его корней нетронутый труп и принесешь его сюда невредимым» — так наказал ему обрадовавшийся колдун. Согласился Шридаршана, поспешил туда и увидал, что кто-то уносит этот труп. Догнал он незнакомца и попробовал сдернуть у того с плеча тело, а незнакомец не отдает. «Отпусти, отдай — куда это ты моего друга, которого надо предать погребальному огню, тащишь?» — говорит ему Шридаршана. А тот возражает: «Не отпущу! Это мой друг! Ты-то сам кто ему?» А пока они так друг у друга с плеча покойника тащили, покойник, в которого вселился ветала, испустил ужасный рев. Перепугался незнакомец, сердце у него разорвалось, и он тут же умер. А Шридаршана пошел, взвалив на плечо мертвеца. Но тотчас же вскочил умерший незнакомец — вселился в его труп другой ветала — и попытался задержать Шридаршану: «Не смей уходить! Куда ты тащишь моего друга, на плечо взвалив?» Но сказал ему Шридаршана, поняв, что в мертвеца вселился ветала: «Чем докажешь, что он тебе друг? Он мой друг!» — Да он сам скажет, чей он друг», — возразил тот. Согласился Шридаршана: «Что ж, пусть он сам об этом говорит». И тогда лежавший у Шридаршаны на плече труп со вселившимся веталой произнес: «Я тому друг, кто меня накормит, — кто мой голод утолит, тот мне и друг, тот пусть меня и унесет, куда хочет». И тогда незнакомец, в которого вселился другой ветала, сказал: «Нет у меня для него еды. Попробуй, накорми его ты».

На это ответил Шридаршана: «Накормлю!» — и, для того чтобы насытить сидевшего на его плече веталу, попытался достать мечом незнакомца, чтоб его мясом воспользоваться, но тот исчез — и труп, и ветала в нем. Обратился тогда к Шридаршане сидевший у него на плече ветала: «Ну, давай теперь обещанную еду» — и поскольку никакого другого мяса Шридаршана не добыл, он, для того чтобы веталу накормить, отсек мечом от своего тела кусок мяса и дал ему.

Обрадовался ветала и сказал: «Доволен я тобой, великомужественный, и тело твое будет невредимым, как ни в чем не бывало. Неси теперь меня — должен ты преуспеть в делах, а этот колдун-подвижник труслив и потому погибнет». Только лишь вымолвил покойник такие слова, как тело Шридаршаны стало и впрямь невредимым, и он донес веталу до подвижника и отдал тому. А тот обрадовался и почтил веталу умащениями, кровью и гирляндами из кишок, затем поместил веталу, положив его на спину, в зачарованный круг, очерченный пеплом из пережженных человеческих костей, а по сторонам поставил чаши, наполненные кровью, и светильники, заправленные человечьим жиром, а после этого сел ему на грудь и, взяв в руки ложку, сделанную из человеческой кости, стал вливать в рот растопленное масло. Тотчас же изо рта веталы вырвался столб пламени, и колдун с перепугу вскочил и, уронив ту ложку, кинулся бежать, но ветала раскрыл пасть и проглотил его целиком с руками и ногами.

Видя случившееся, вскинул Шридаршана меч над собой и кинулся на веталу, а тот ему и говорит: «О Шридаршана, обрадовал ты меня своей стойкостью. Поэтому возьми горчичные зерна, которые я сейчас выплюну, приложи их к голове и рукам царя, и навсегда будет он избавлен от чахотки, а что до тебя, то ты в скором времени станешь повелителем всей земли». Услыхав такую речь, возразил на нее Шридаршана: «Как же пойду-то я туда без колдуна? Ведь решит царь: «Этот из корысти подвижника убил!» Ответил Шридаршане ветала на это так: «Скажу я тебе способ, как оправдаться: ты вспорешь живот трупа, в котором я нахожусь, и покажешь его мертвого, проглоченного мной». И, вымолвив это и выплюнув горчичные зерна, куда-то исчез ветала, покинув труп, и от этого труп снова свалился на землю. Собрал горчичные зерна Шридаршана и ушел с кладбища. Провел он ночь там, где с другом жил, а как только рассвело, поспешил к царю и поведал ему обо всем, что ночью случилось, и провел министров к тому трупу, вспорол его и показал, что там колдун проглоченный находится. Потом он приложил горчичные семена к голове и рукам царским, и от этого без остатка исчезла болезнь царя. Обрадовался царь, и, поскольку детей у него не было, усыновил Шрисена своего спасителя Шридаршану и объявил героя своим наследником. На хорошем поле посеянное доброе семя приносит и добрый плод!

И тогда достойный Шридаршана взял в жены Падмиштху, которая подобно Шри, Богине счастья, сопутствовала ему в благодарность за прежнее служение, когда герой еще был игроком, и вкусил великое счастье, и жил с ними Мукхарака, помогавший Шридаршане в управлении землей.

Однажды богатый купец Упендрашакти нашел на берегу океана изображение Винайаки, сделанное из драгоценных камней, и преподнес Шридаршане, а йувараджа, видя, что нет ему цены, из преданности слоноголовому Богу с большой торжественностью водрузил его в особом храме, а для поддержания храма назначил навечно тысячу деревень. Устроил он большое торжество, когда вывозили это изображение на колеснице, и собиралось на торжество множество людей.

Обрадованный плясками, музыкой и пением в его честь, повелел ганам их предводитель: «По моему желанию станет Шридаршана верховным правителем всей земли. А еще есть на земле, на западном океане, остров Хансадвипа, и правит на том острове царь по имени Анангодайа, и есть у него дочь по имени Анангаманджари, истинное украшение женского рода. Предана она мне и всегда обращается ко мне с мольбой: «Дай мне, повелитель, в супруги верховного правителя всей земли». Так назначаю я теперь ей в мужья Шридаршану, и да будет это им наградой за преданность мне. Поэтому отнесите туда Шридаршану и, устроив так, чтобы они увидели друг друга, немедля верните его сюда. Со временем они непременно соединятся — но пока еще не время. Уж так предназначено! Вот как бы мне придумать какой-нибудь способ, чтобы отблагодарить еще и купца Упендрашакти, нашедшего мое изображение!»

И тогда же во мраке ночи, повинуясь воле властителя, взяли ганы спящего Шридаршану и унесли на остров Хансадвипа, а там проникли в покои Анангаманджари и положили его на ложе рядом с царевной. Тотчас же проснулся он, и взор его упал на Анангаманджари, а облик ее был столь же сладостен, как облик осенней луны, покоящейся на плывущем по небу облаке, прекрасный в сиянии звезд и созвездий. Раскинулась Анангаманджари на ложе, убранном белым шелком, и источала сияние, словно амриту нежности, а ложе стояло в богатом покое, пол которого сверкал темным камнем раджаварта, и светильники, сделанные из драгоценных камней, многократно отражались в бесценных самоцветах, украшавших ложа, сиденья и все прочее, что там было. Обрадованный, удивленный и смятенный, подумал он в то мгновение: «Сплю я или вижу все это наяву? И что это значит? И кто эта спящая красавица? Право же, это сон! Но пусть он не кончается, такой дивный сон! Сейчас я разбужу ее и увижу, кто же она!» И с такими мыслями он осторожно коснулся рукой плеча Анангаманджари, и от того прикосновения проснулась она, словно белый лотос от скользнувшего по нему лунного света, и, в полудреме еще, дрогнули ее глаза, точно пчелы внутри цветка лотоса, и подумала она: «Кто этот божественной красоты муж? Ведь трудно сюда войти, а он проник. Наверное, какой-нибудь Бог?!» И, поднявшись, спросила, одолеваемая стыдливостью и исполненная почтительности: «Скажи мне, кто ты и откуда и каким образом проник сюда?» А когда Шридаршана ответил и, в свою очередь, спросил ее, сказала она ему, в какой стране они и какому роду она принадлежит, и назвала свое имя. И тогда бросила их друг к другу в объятия любовь, но они все еще сомневались, не во сне ли все это происходит, и для верности решили обменяться украшениями, а тогда сочетаться браком по обычаю гандхарвов. Но тут ганы зачаровали их и повергли в глубокий сон, а Шридаршану снова доставили в его собственную опочивальню, так и не дав ему осуществить желаемое.

Когда же прошел сон, обнаружил Шридаршана, что он уже у себя дома, а увидев на себе женские украшения, подумал: «Что бы это значило? Куда делась дочь царя острова Хансадвипа? Где те дивные покои? Как я снова здесь очутился? Нет, это не был сон — иначе откуда бы взяться этим украшениям? Видно, все это прихоти судьбы». Вот так размышлял он, пока не проснулась Падмиштха, — расспросила она его и успокоила, и он провел с ней ту ночь.

Поутру же Шридаршана, появившись перед царем Шрисеной в женских украшениях, клейменных именем Анангаманджари, все тому поведал, а тот любил его и хотел ему помочь, но, хоть и объявляли под барабан о награде тому, кто укажет дорогу на Хансадвипу, никто почему-то на этот призыв не отзывался. И тогда Шридаршана, разлученный с Анангаманджари, беспощадно палимый страстью, отвернулся от всех радостей жизни и все глядел на ожерелье, украшавшее возлюбленную, и потерял сон, потому что тосковал о лотосе ее лица.

Тем временем на далеком острове Хансадвипа, когда настало после той ночи утро, под звуки музыки проснулась царевна Анангаманджари. Припомнив, что произошло в ту ночь, заметила она на себе украшения, надетые Шридаршаной, и от воспоминаний затосковала. «Эти украшения, подаренные мне далеким возлюбленным, разрушают мысль об обмане сна, и они же заставляют сомневаться в том, что я жива!»

Так предавалась она размышлениям, наряженная в мужские украшения, когда ее отец, царь Анангодайа, преисполненный любви к дочери, вошел неожиданно в ее покои. Она застыдилась своей наготы, а он, посадив дочь к себе на колени, спросил: «Что значат эти украшения, уместные на мужчине, и чего ты стыдишься? Скажи мне! Ведь вся жизнь моя в тебе — не обижай меня недоверием!»

Такими ласковыми увещеваниями он постепенно удалил ее стыд, и она призналась царю во всем, что случилось.

Счел ее отец все это делами нечеловеческими, каким-то божественным наваждением и, не зная, что делать, пошел тогда к любимому своему мудрому йогу Брахмасоме, родившемуся в этой же стране и исполнявшему великий обет, и спросил его, что все это значило, а тот, познав истину силой мысли, объяснил царю: «Принесли ганы из Малавы сюда царя Шридаршану к твоей дочери по велению повелителя ганов — был он обрадован и твоей дочери к нему преданностью, и преданностью Шридаршаны, которому предназначил царствовать над всей землей, и будет этот царевич достойным супругом твоей дочери». Но когда сообщил это мудрец, возразил ему, почтительно склонившись, царь Анангодайа: «Где Малава и где наш великий остров Хансадвипа? Труден и долог туда путь, а дело не терпит промедления, и в таких случаях ты — мое единственное прибежище».

А подвижник, благосклонный к преданным ему, промолвив: «Ступай, я все устрою», исчез и в тот же миг оказался в Малаве, главном городе царя Шрисены. Там отправился он в сооруженный Шридаршаной храм Ганеши и восхвалил слоноликого Бога так: «Слава тебе, воплощению счастья, тебе, подобному вершине горы Меру, тебе, вокруг головы которого вращаются сонмы светил. Слава хоботу твоему, разгоняющему тучи, взметнувшемуся вверх в восторге танца, подобному колонне, на которой покоятся все три мира. Тебе, залог всех успехов, сокрушитель препятствий, тебе, чье тело оплетено змеями, тебе, чей живот подобен горшку, слава!» Пока подвижник возносил хвалу Ганеше, прибежал к храму сын того самого купца Упендрашакти, который нашел изображение Ганеши. Обуреваемый безумием непокорный Махендрашакти — так звали сына купца Упендрашакти — случайно забежал в храм Ганеши и кинулся на подвижника, а тот ударил его рукой, и от этого удара заговоренной руки тотчас же избавился сын купца от безумия и обрел вполне здравый ум. И поскольку, будучи прежде безумным, ходил он совершенно обнаженным, то испытал великий стыд и, прикрываясь рукой, поспешил домой. Тотчас же узнав от людей о случившемся, вышел ему навстречу отец, исполненный радости. Отвел он сына домой, а там, заставив совершить омовение, нарядил его в хорошие одежды и затем вместе с ним поспешил к подвижнику Брахмасоме и принес возвратившему его сыну жизнь и разум много денег, но тот, обладатель божественной волшебной силы, ничего не взял.

А тем временем дошла весть о происшедшем и до самого царя Шрисены, и он из почтения к подвижнику пришел к нему сам в сопровождении Шридаршаны и, склонившись перед подвижником и воздав ему хвалу, сказал: «Облагодетельствовал ты купца, вернув его сыну здравый ум. Сделай и для меня доброе дело — пусть сын мой Шридаршана снова станет здоров!» Когда с такой просьбой царь к нему обратился, рассмеялся подвижник: «Зачем, царь, буду заботиться я об этом воре, который за одну ночь украл у царевны Анангаманджари и сердце и драгоценности и успел вернуться сюда с острова Хансадвипа? Но все равно, сделаю я то, что ты просишь!» И, сказав это, взял он Шридаршану и исчез вместе с ним.

Достигнув же Хансадвипы, привел подвижник Шридаршану, наряженного в украшения Анангаманджари, к ее отцу, а раджа Анангодайа приветствовал Шридаршану, но, радостный, прежде всего поклонился в ноги подвижнику. Затем, назначив благоприятный день, отдал раджа в жены Шридаршане дочь свою Анангаманджари, подобную земле, хранительнице богатств, усыпанной драгоценными камнями, а после свадьбы отправил зятя с дочерью благодаря волшебству того подвижника в Малаву.

Прилетел туда Шридаршана, и приветствовал его раджа. Счастливо стал жить с обеими женами наследник престола, а со временем, когда царь Шрисена ушел в другой мир, досталось Шридаршане все царство, а потом герой завоевал и весь мир. Когда же стал он верховным повелителем земли, родилось у обеих его жен — и у Падмиштхи, и у Анангаманджари — по сыну. Одному царь дал имя Падмасена, а другому Анангасена, и растил он их, пока не стали они взрослыми.

Сколько-то времени прошло, но вот однажды, когда царь с обеими царицами находился во дворце, услышал он доносящийся снаружи плач брахмана, велел он привести дваждырожденного и спросил, по какой причине тот плачет. Он же, явно взволнованный, в ответ на это молвил: «Мой алтарь, на котором горел огонь Дипташикха, и с сиянием и с дымом погублен издавшим дикий хохот черным облаком несчастья». И только произнес он эти слова, как тотчас же исчез, словно его и не было. «Что это такое он сказал и куда исчез?» — пока с удивлением расспрашивал Шридаршана, обе его царицы неожиданно залились слезами, застонали и тут же умерли. При этом зрелище, поразившем его, как жестокий удар грома, воскликнул царь: «О! Что это?! Что это?!» — и в жестоких рыданиях рухнул на землю. Подхватили его приближенные и унесли, а Мукхарака распорядился, чтоб устроили для обеих цариц погребальный костер. Когда пришел царь в чувство, то только из беспредельной любви к ним велел предать их тела огню и совершить прочие погребальные церемонии. Проведя день в ливне неудержимых слез, поделил царь всю землю между двумя сыновьями, а потом вышел из города и, отправив подданных, что пошли было за ним, обратно в город, ушел в лес совершать подвиги, ибо решил отречься от мира. Питаясь плодами лесными и кореньями, скитался он в лесу и в скитаниях своих пришел однажды к развесистому дереву нйагродха. Вышли из-за этого дерева навстречу ему две девы божественной красоты с плодами и кореньями в руках и обратились к нему со словами: «Прими, раджа, сегодня от нас эти плоды и коренья». А он спросил: «Скажите мне, кто вы?» И они сказали тогда: «Вот дом наш, войди в него, и мы расскажем обо всем, что было». Согласился Шридаршана, и пошел вместе с ними, и, когда вошел он в дерево, увидел внутри целый золотой дворец. Отдохнул он в нем, вкусил божественно вкусных плодов, и тогда сказали ему те две женщины: «Теперь слушай, царь!

Жил некогда в Пратиштхане брахман по имени Камалагарбха, и было у него две жены — одну звали Патхйа, а другую Абала. Со временем состарились и муж, и жены, и, достигнув преклонного возраста, решили все вместе, любящие друг друга, вступить на погребальный костер и, уже стоя перед ним, воззвали к небу с мольбой: «Да будем мы все трое неразлучны во всех грядущих рождениях, Господи!»

Тогда благодаря своим жестоким подвигам вновь родился Камалагарбха в роду йакшей, и стал он сыном йакши Прадиптакши, и нарекли его Дипташикхой, и был он младшим братом Аттахасы, а обе жены, Патхйа и Абала, родились дочерьми повелителя йакшей Дхумакету, и одной из них было дано имя Джйетирлекха, а другой — Дхумалекха. Со временем достигли сестры поры юности и в жажде обрести мужа отправились в лес и там жестокими подвигами возрадовали Хару. Довольный Бог явился перед ними и повелел: «Раз вы вместе вступили на погребальный костер в прошлом рождении, то и во всех будущих рождениях будете супругами Дипташикхи, младшего брата йакши Аттахасы, — из-за проклятия, обрушенного на него его повелителем, родился он среди смертных, и потому вам обеим следует отправиться в мир смертных и быть ему супругами там до той поры, пока не истощит проклятие силу, а тогда вы все снова станете йакшами». Так велел супруг Гаури обеим юным йакшини, и поэтому родились они на земле в образе Падмиштхи и Анангаманджари, стали женами Шридаршаны и долго и счастливо с ним жили. Но однажды, приняв облик брахмана, пришел к ним Аттахаса и в речи, имевшей скрытый смысл, напомнил о воле Бога и произнес имена, носительницы которых покинули человеческие тела и обратились снова в йакшини. Знай, что они — это мы, а ты, достойный, и есть йакша Дипташикха».

И когда кончили они говорить, вспомнил Шридаршана прежнее рождение и тотчас же осознал, что, истинно, он и есть йакша Дипташикха, и снова обрел обеих своих жен: Патхйу и Абалу.

Узнай же, Вичитракатха, что я и есть тот самый йакша, а это две мои любимые жены — Джйетирлекха и Дхумалекха. Так что и существам божественного происхождения приходится изведать и счастье, и горе, — что уж тут говорить о людях! Скоро вы, сынок, все встретитесь, и потому не тревожься о своем господине Мриганкадатте. А я пока побуду здесь и буду принимать тебя, как гостя, потому что здесь мой земной дом. Сам я и посмотрю, чтобы исполнилось твое желание, а потом уж пойду к себе на Кайласу».

Поведав свою историю, какое-то время йакша мне служил, а узнав этой ночью, что вы сюда пришли, он, благожелательный, принес меня спящего к вам и положил среди вас спящих же, и уж тогда вы меня увидали, а я вас. Вот и все, божественный, о том, что было со мной после того, как были мы разлучены».

Так в ту ночь выслушал занимательнейшую историю Мриганкадатта от своего министра Вичитракатхи и убедился в том, что не зря тот носит это имя, означающее, что мастер он рассказывать увлекательные истории. А вместе с Мриганкадаттой и все министры наслаждались рассказом Вичитракатхи.

Проведя ночь на опушке леса, Мриганкадатта, сопутствуемый уже найденными друзьями и надеющийся разыскать остальных, потерянных из-за проклятия нага, снова устремился к Удджайини, где мечтал обрести Шашанкавати этому были отданы все его помыслы.

 

12.7. ВОЛНА СЕДЬМАЯ

Шел Мриганкадатта с четырьмя нашедшимися министрами а пятым был присоединившийся к ним Шрутадхи — по Виндхийским дебрям, и со временем дошли они до рощи, где росли отягощенные плодами и дающие густую тень деревья, а среди них было озеро, полное вкусной и прохладной воды. Искупался царевич со всеми своими министрами и отведал разных плодов, как вдруг почудилось ему, что доносится из-за лиан разговор. Подошел он, заглянул за лианы и увидел там громадного слона, прислуживавшего уставшему в дороге слепцу — поливал он того из хобота водой, подносил ему плоды, и овевал непрестанно движущимися ушами, и притом, подобно доброму человеку, спрашивал человеческим голосом: «Хорошо ли тебе, почтенный? Не нужно ли чего-нибудь, почтенный?»

Видя это, удивленно молвил царевич спутникам: «Смотрите-ка, слон, тварь лесная, а ведет себя, как человек! По какой бы это причине и почему оказался он здесь? А человек очень напоминает мне друга моего Прачандашакти. Но почему он слеп? Посмотрим!» И, так сказав друзьям, остался Мриганкадатта стоять незамеченным и слушал, а слон в это время спросил слепого, пришедшего в себя: «Кто ты, и каким образом попал сюда и как случилось, что ослеп?»

И тогда слепец ответил лучшему из слонов: «Живет на этой земле царь Амарадатта, правящий в городе Айодхйа, а у него есть сын по имени Мриганкадатта, наделенный совершеннейшими добродетелями, а я — слуга Мриганкадатты, а назвали меня, счастливого своим рождением, Прачандашакти. По какой-то причине изгнал Амарадатта царевича вместе с нами, десятью его друзьями. Когда пошли мы все в Удджайини за суженой Мриганкадатты, красавицей Шашанкавати, из-за проклятия нага оказались все разлучены. Вот я из-за этого проклятия и ослеп и в скитаниях своих дошел досюда, и не мог я ни сорвать плод, ни вырыть корень, ни найти воды, и стала самой желанной для меня смерть от падения в пропасть или по какой-нибудь другой причине. Но не дал мне творец избавиться от мучений, а дал прийти сегодня сюда, где по твоей милости и голод я утолил, и облегчил свое горе, и надеюсь я, что так же исчезнет и слепота моя — ведь ты же Божество!»

Когда договорил такие слова слепец, Мриганкадатта, преисполненный и горя, и радости, уверился в своей догадке и прошептал министрам: «Это и в самом деле Прачандашакти, пришедший в такое печальное состояние. Но не следует нам спешить встретиться с ним. Наверное, этот слон избавит его от слепоты, но если слон заметит нас, то сразу же исчезнет». И остался царевич со своими спутниками стоять там же, где и был, и стал слушать, а Прачандашакти между тем обратился к слону: «Расскажи мне теперь о себе, великодушный, — поведай, кто ты? И как это случилось, что ты, будучи слоном, наделен человеческой речью, но лишен присущего слонам безумия?»

Вздохнул, услышав его вопрос, царственный слон и сказал: «Слушай, поведаю я тебе, что случилось со мной с самого начала, расскажу я:

12.7.1. О распре царевича Бхимабхаты и царевича Самарабхаты.

Правил в городе Экалавйа царь Шрутадхара, и было у него два сына от двух жен. Когда царь вознесся на небо, младший брат, Сатйадхара, сверг с престола и изгнал из царства старшего брата, по имени Шиладхара. Исполненный гнева Шиладхара ушел, и стал поклоняться Шанкаре, и, обрадовав его подвигами, попросил у него в награду: «Обрати меня, повелитель, в гандхарву, свободно движущегося в небесах, чтобы смог я погубить за нестерпимое поношение родича моего Сатйадхару!» Услышал мольбу его Шамбху и так изрек: «Пожалую я тебе этот дар, но зачем он тебе — ведь сегодня сам умер недруг твой. Родится он теперь в городе Радхе любимым сыном царя Уграбхаты, и назовут его Самарабхатой, а ты будешь сыном того же царя, только от другой жены, и имя твое будет Бхимабхата. Убьешь ты Самарабхату и станешь править страной. Но раз ты подвиги во славу мою совершал, охваченный гневом, то за это проклянет тебя мудрец, и лишишься ты теперешнего облика, и станешь диким слоном, но будешь помнить о прежних рождениях и сохранишь способность человеческой речи. Когда же ты утешишь гостя, попавшего в беду, и поведаешь ему, что с тобой случилось, тогда избавишься от слоновьего обличья и станешь гандхарвой, и твоему гостю от этого будет великое благо».

Произнеся это, исчез Бхарга, а Шиладхара, видя, что тело его истощено подвижничеством, бросился в Гангу.

А в это время к тому царю Уграбхате, о котором уже упоминалось, счастливо жившему в городе Радхе с супругой, которую звали Манорама, вполне достойной его, пришел из другой страны актер Ласака. Показал он царю представление о том, как Хари, прикинувшись женщиной, похитил у дайтйев амриту. Во время представления заметил царь дочь Ласаки, имя которой было Ласйавати, исполнявшую роль Амритики, и, когда увидели царские очи ее красоту, подобную самой амрите, погубившей данавов, одолела Уграбхату страсть. Когда окончилось представление, царь щедро наградил деньгами Ласаку, а его дочь поместил к себе в антахпур и устроил свадьбу, и взгляды его были прикованы к лицу Ласйавати.

Однажды обратился он к пурохите, имя которого было, великому совершителю жертвоприношений, с такими словами: «Нет у меня сына. Соверши такую жертву, чтобы родился от меня сын!» И тогда пурохита молвил в ответ: «Так тому и быть!» — и вместе с брахманами, знающими правила совершения жертв, устроил жертвоприношение ради выполнения царского желания. Разделив рис, освященный чтением мантр, на две части, первую отдал он, ранее ею облагодетельствованный, старшей из цариц, Манораме, а оставшуюся отдал Ласйавати. После этого зачали обе царицы тех самых Шиладхару и Сатйадхару, о которых я уже говорил.

Наступило положенное время, и родила царица Манорама сына, наделенного добрыми приметами, и как раз в это время явственно прозвучал голос с небес: «Прославится этот младенец, как царь Бхимабхата». А на другой день родила сына Ласйавати, и царь нарек его Самарабхатой. Были тогда совершены над младенцами все должные обряды, и стали они расти. Старший из них, Бхимабхата, превзошел добродетелями младшего, и вместе с соперничеством стала расти их взаимная вражда.

Однажды, когда упражнялись они в рукопашной борьбе, с ненавистью ударил Самарабхата брата рукой по горлу, а Бхимабхата, пришедший в ярость, схватил его обеими руками, поднял его и швырнул на землю. И тогда слуги Самарабхаты подняли своего господина, израненного и истекающего кровью, и отнесли к матери. А та, видя сына в таком состоянии и узнав, что случилось, охваченная любовью и состраданием, прижалась своим лицом к его лицу и горько зарыдала. В это время вошел раджа и, встревожившись при виде этого, спросил: «Что это?» И Ласйавати воскликнула сквозь рыдания: «Вот в какое состояние привел Бхимабхата моего сына! Всегда так случается, но я тебе, царь, ничего не говорила. Не знаю, как может благо тебе быть, царь, при таком сыне, но тебе самому об этом судить!» И когда услышал Уграбхата это от любимой жены, пришел в гнев, удалил от себя Бхимабхату, и назначил при этом в охрану Самарабхате сто раджпутов, и отдал ему, младшему, всю свою казну, а Бхимабхату и вовсе лишил всего.

Тогда призвала Бхимабхату к себе его мать Манорама и сказала так: «Отверг тебя отец, потому что охвачен он страстью к танцовщице. Поэтому отправляйся-ка ты к деду твоему, моему отцу, в Паталипутру — у него нет сыновей, и отдаст он тебе свое царство, не то убьет тебя здесь Самарабхата, твой могущественный враг». Выслушав то, что мать ему сказала, Бхимабхата ответил ей: «Я, матушка, кшатрий, и не подобает мне, подобно трусливому евнуху, бежать из своей страны. Успокойся, какой подлец посмеет меня убить?» Возразила она ему: «Пусть так, но вот тебе деньги мои, и найми себе в охрану людей верных».

Не годится мне, матушка, так поступать. Подумают тогда, что я и воистину против отца зло умышляю. А твое благословение окружает меня счастьем». И, утешив такими словами мать, ушел Бхимабхата.

Дошло все это до горожан, и стали все они думать так: «Недостойно поступил царь с Бхимабхатой и не годится, чтобы его законное царство похитил Самарабхата. Вот время для нас пришло отблагодарить Бхимабхату за прежние услуги». Так решив, тайком собрали горожане столько денег, что безбедно жил Бхимабхата со своими слугами. Младший же брат все время был занят мыслями, как бы убить Бхимабхату, считая, что ради этого окружил его отец такой обширной свитой.

Однажды пришел к Самарабхате брахман Шанкхадатта, молодой и богатый, обоим царевичам друг, и сказал ему: «Не годится враждовать тебе с братом, не в этом Дхарма твоя. Если убьешь его, достанется тебе великий позор». Но тот накинулся на него с ругательствами и бранью — разве добрым советом умеришь гнев глупца? И возмущенный его гневом Шанкхадатта сделал своим единственным другом Бхимабхату, надеясь отплатить Самарабхате.

В ту пору прибыл туда из другой страны богатый купец по имени Манидатта и привел с собой коня, истинную драгоценность среди коней. Был тот конь бел, как луна, а звонкое ржание его напоминало чистый звук раковин или боевых труб, и казалось, будто вынесло его волнами из глубин молочного океана. Курчавилась грива его, и был он богато украшен чепраком и всем конским убором, и на голове у него сверкал драгоценный волшебный камень — и все это происходило оттого, что родился он в роду гандхарвов. Когда рассказал Шанкхадатта об этом дивном коне Бхимабхата, поспешил тот и купил этого лучшего из коней у лучшего из купцов. Тогда же узнал об этом и Самарабхата, и поспешил на торг, и попытался перекупить коня, предложив за него вдвое больше, но купец на это не согласился, так как был уже продан конь другому, и попробовал тогда завистливый Самарабхата силой увести коня.

Из-за этого началась между царевичами схватка, и сбежались отовсюду их слуги с мечами в руках, и Самарабхата бросил коня и со всеми своими слугами, побитыми яростной рукой Бхимабхаты, в страхе пустился наутек. Догнал его Шанкхадатта, переполненный гневом, схватил за волосы и готов был уже убить, но догнал их Бхимабхата и предотвратил убийство: «Пусть живет пока — не то батюшке будет печаль!» Отпустил Шанкхадатта Самарабхату, и тот, покрытый ранами и весь в крови, прибежал к отцу.

Не успел еще Бхимабхата отвести своего коня, как пришел к нему какой-то брахман и, отведя в уединенное место, стал говорить: «Вот что сообщают тебе матушка твоя Манорама, пурохита Йаджухсвамин и Сумати, министр твоего отца: «Знаешь ты, сынок, как отец против тебя настроен и даже считает врагом. Поэтому, если защищаешь ты себя, Дхарму и славу, если думаешь ты о будущем, если считаешь, что мы тебе добра желаем, то, как только зайдет солнце, постарайся скрыться незамеченным, а как выберешься отсюда, то немедля ступай в дом отца твоей матери». Так они велели мне передать тебе это, и еще прими из моей руки посланную ими сумку, наполненную драгоценными камнями и золотыми монетами». И тогда Бхимабхата согласился и сказал: «Так тому и быть!» — и принял из рук брахмана сумку, полную драгоценных камней и золотых монет, и передал матери и друзьям подобающее послание. Отпустив брахмана, Бхимабхата, с мечом в руке, вскочил на коня, и на другого коня вскочил Шанкхадатта, и отправились они вдвоем в путь.

Долго скакали в ночной тьме царевич и его друг и наконец добрались до густых зарослей тростника. Стали они пробираться через него. Но шорохом и хрустом стеблей тростника под копытами коней были разбужены лев и львица со львятами, и набросились на коней, и распороли когтями своими их брюха, и задрали коней. В тот же миг царевич со своим другом мечами изрубили тех львов на части, а когда посмотрели они на коней, то увидели, что все кончено, ибо кишки у тех вывалились на землю. Загоревал при виде этого Бхимабхата и обратился к Шанкхадатте: «С великими усилиями, друг мой, спаслись мы от злобного родича, но, скажи, ценой каких усилий можем спастись от судьбы, настигшей нас здесь и не пощадившей коней?! Тот самый конь, из-за которого пришлось мне покинуть родину, погиб. Как же мы пешие проберемся ночью через эти заросли?»

Возразил ему на это Шанкхадатта: «Что ж нового в том, что злая судьба одолевает мужество? Победить ее можно только стойкостью — ничего не может она сделать стойкому, так же как и ветер — горе! Так оседлаем же коней стойкости — и в путь!» И отправился Бхимабхата с Шанкхадаттой снова в дорогу, и, пока они, круша ногами тростник, малопомалу продвигались сквозь него, ночь истощилась, и рассвело, и взошел светильник мира, разогнавший мрак ночи, и пчелы загудели над лотосами, и сквозь сладостное гудение пчел словно слышались голоса цветов, которые, будто раскрыв под солнцем лица, смотрели друг на друга и шептали: «Какое счастье, что кончились эти ужасные заросли, полные львов и других хищных зверей!»

Долго ли, коротко ли, а вышли они на песчаный берег Ганги, дочери Джахну, усеянный хижинами отшельников, и Бхимабхата омылся в ее прохладных и сладостных водах, словно напоенных амритой лучей полумесяца, с которым соприкоснулась она, ниспадая на голову Шарвы, и напился, и отдохнул, а затем подкрепился мясом газели, которое принес Шанкхадатта, купивший его у какого-то встреченного на дороге охотника. Видя, что полноводна Ганга, и невозможно через нее переправиться, и вскидывает она непрестанно волны-руки, словно предостерегая его, стал он бродить по берегу и увидел в безлюдном месте юного брахмана, сидевшего в хижине и погрузившегося в молитвы. Приблизился к нему Бхимабхата и спросил: «Кто ты и что делаешь в этом безлюдье?» А тот на это ответил ему: «Я — сын дваждырожденного, имя мое Нилакантха, и родом я из Варанаси. Мой отец, а имя его было Шрикантха, совершил надо мной все полагающиеся обряды и отправил меня к наставнику учиться, а когда кончилось учение мое, вернулся я домой, и случилось так, что все мои родные умерли. Остался я и нищ, и гол, и некому было обо мне позаботиться, и было мне невозможно стать в доме хозяином. В отчаянии я пришел сюда и стал предаваться подвигам, и тогда явилась мне во сне божественная Ганга, дала плоды и молвила: «Ешь эти плоды и оставайся здесь, пока не достигнешь желаемого». Проснулся я при этих словах и, когда ночь была уже на исходе, пошел и омылся, и волны Ганги вынесли к ногам моим плоды. Отнес я их к себе в хижину и съел, и вкус их был подобен амрите. Вот с той поры живу я здесь, и каждый день приносят мне волны такие же плоды».

После того как юный брахман закончил свой рассказ, Бхимабхата сказал Шанкхадатте: «Дам я этому добродетельному денег, чтобы мог он стать домохозяином!» Тот одобрил достойную речь, а царевич дал юному брахману сумку с деньгами, полученную от матери. И правда, что за смысл в величии тех, кто богат и доблестью, и сокровищами, если, слыша о беде другого, не истратят они ни доблести, ни богатства, чтобы помочь ему?!

Оказав таким образом брахману помощь, стал Бхимабхата искать способ переправиться через реку, а когда не нашел, то, связав меч и украшения свои, положил их на голову и вошел вместе с Шанкхадаттой в реку, чтобы переплыть ее. На середине реки ударом волны отбросило его от друга, но кое-как вынесли волны Бхимабхату на берег. Выйдя на сушу, не нашел он Шанкхадатту и стал бегать по берегу, разыскивая того, пока не зашло солнце. В отчаянии, убитый горем, он рыдал, восклицая: «О друг мой!» И когда спустилась ночь, собрался утопиться в Ганге: «Похитила ты, божественная Джахнави, друга, саму мою жизнь! Возьми ты теперь мое пустое тело!»

И при этих словах хотел он уже броситься в воды Ганги, как вдруг явилась перед ним из вод она сама и, обрадованная его решимостью, произнесла: «Не торопись, сын мой, жив твой друг, и пройдет немного времени, как встретишься ты с ним, а сейчас прими волшебное заклинание, которое называется «пратиломанулома». Человек, который прочтет анулому, будет невидим для других, а тот, кто произнесет пратилому, может принимать по желанию любой облик. Такой силой обладает это заклинание, состоящее всего лишь из семи слогов, что благодаря ему будешь ты править всей землей». Сообщила она Бхимабхате заклинание и исчезла. А он, избавленный от смерти и словно заново родившийся, обрадовался и тому, что снова сможет найти друга, и всему прочему и, жаждущий встретиться с другом, в нетерпении, как цветок лотоса, стал ожидать, когда минует ночь, и, как только рассвело, снова отправился на поиски.

Один-одинешенек, скитаясь повсюду в поисках Шанкхадатты, дошел он однажды до страны Лата, где хоть касты и не смешивались, а народ жил интересно и весело. Была та страна приютом искусств, не ведала она даже и самого слова «прегрешение». Ходил он по ее столице, дивился на дома горожан и на храмы, пока не дошел до одного игорного дома. Вошел он и увидал там множество игроков, занятых игрой в кости, — у многих из них лишь стыд был прикрыт обрывками тряпок, но члены тела были и нежны, и округлы и не свидетельствовали об отказе от наслаждений, и это указывало, что все они высокого происхождения, потому что обратились к искусству игры в кости ради достижения богатства. Потолковав с ними, начал и Бхимабхата играть, и хоть они и замышляли: «Вот мы сейчас его со всеми украшениями и слопаем!», но обыграл он их в кости и забрал у плутов все, что они только у других выиграли. Собрались было обыгранные игроки разойтись по домам, но остановил их Бхимабхата, загородив рукой двери, и обратился к ним: «Куда вы уходите? Возьмите все это богатство — зачем мне оно? Следует раздать его друзьям, но разве вы не друзья мне? Откуда взять мне таких дорогих друзей, как вы?» Но хоть он и уговаривал их, они из стыда не брали у него выигранного.

И сказал тогда один игрок по имени Акшакшапанака: «Выиграно — унесено! Вот что значат сами слова «игра в кости». Но если по своей воле он, будучи нашим другом, раздает выигранное, так почему бы нам не взять?» На это другие игроки отвечали: «Если вечно он с нами будет дружить, то почему бы не согласиться нам принять от него деньги?» И он на это согласился, ибо увидел, что это достойные мужи, и решил вести с ними дружбу. Раздал им деньги Бхимабхата и по их просьбе пошел с ними и с их близкими в сад, и там угощались они принесенными с собой яствами и винами и всячески веселились.

Спросили у него Акшакшапанака и прочие о его роде, имени и о всем том, что с ним приключилось, и он ответил на их расспросы, а потом и сам их о том же стал расспрашивать. Тогда-то поведал ему Акшакшапанака о своей судьбе:

«Жил в городе Хастинапуре богатый брахман Шивадатта, а у него был сын Васудатта — это я. В детстве научился я владеть оружием, изучил Веды, а затем отец устроил мою свадьбу с девушкой из достойной и равной нам семьи. А мать моя была злая, несговорчивая и жестокая, и из-за этого измученный ею отец, увидев меня женатым, однажды тайком покинул свой дом. Перепугался я, заметив это, и послал жену свою узнать, каково у матушки на сердце, а жена моя хоть и не хотела идти, но все-таки пошла. А матушка, всегда готовая к ссорам, ей не обрадовалась и поняла ее молчание как презрение, жалобные всхлипывания как притворство, попытки объяснений за попытки возражений. Разве может кто-нибудь заставить огонь перестать жечь?! Брань и побои свекрови так огорчили мою жену, что ушла она из дому, а куда — не знаю.

Хотел было и я дом покинуть, да родичи-злодеи заставили другой раз жениться. Но и новую жену так донимала моя матушка, что та, несчастная, с горя взяла да повесилась. После всего этого полный отчаяния собрался я уйти на чужбину, а когда родичи меня начали отговаривать, описал я им злодейства своей матери. Не убедил их и рассказ мой о бегстве отца и первой жены и о смерти второй. Тогда сделал я вид, будто женился снова, — велел сделать большую деревянную куклу, привел ее в дом и, поместив в одном из покоев, запер под замок, а другую куклу, словно ее служанку, приставил к ней, сторожихой. И сказал я при этом матери так: «И ты, и я пока в своих покоях останемся. Тебе не следует к ней ходить, и ей к тебе тоже. Она у меня еще робкая и не знает, как тебе услужить». Согласилась моя матушка на это.

Сколько-то дней прошло, и она, которой никак не удавалось добраться до мнимой невестки, сидевшей по-прежнему взаперти, взяла однажды камень и, ударив им себя по голове, упала во дворе, обливаясь кровью и рыдая. Заслыша стоны, пришел я туда со всеми родичами и когда, увидев ее в таком состоянии, спросил: «Что случилось, скажи мне?» Она же, полная злобы, ответила: «Невестка подлая выскочила да безо всякой вины привела меня в такое состояние. Теперь остается только умереть!» При таких словах матушки разъярились родичи, взяли ее и со мною пошли туда, где была деревянная кукла, и когда, сорвав запоры, распахнули дверь и заглянули в комнату, то ничего там не увидели, кроме сделанной из дерева женщины. Тогда осмеяли они мою мать, саму себя обманувшую и опозорившую, и, поняв, что правду я говорил, разошлись, а я покинул родную страну, и после долгих скитаний попал сюда, и по воле судьбы зашел однажды в игорный дом, где увидел вот этих моих товарищей, игравших в «пять костей». Вот он — Чандабхуджанга, а того имя — Пансупата, этого — Шмашанаветала, четвертого — Калаваратака, пятого — Шарипрастара, и все они герои, равные друг другу по мужеству. Стал я играть с ними в кости, и условились, что проигравший становится рабом выигравшего. Обыграл я их, и стали они моими рабами, но, добродетелями их покоренный, я и сам стал их рабом — стал с ними жить, и забылось мое горе, и по нынешнему моему состоянию имя мое Акшакшапанака. Таким-то образом стал я жить с этими высокородными и добродетельными, но скрывающими свое происхождение, а сегодня ты нам повстречался. Благодаря добродетелям твоим ты теперь наш повелитель, и только поэтому приняли мы от тебя деньги.

И после того, как Акшакшапанака закончил свой рассказ, каждый из них рассказал Бхимабхате о себе, и увидел он, что все это были мужи, скрывавшие свое происхождение, потому что добывали деньги необычными способами, и достойны они быть его друзьями. Весь день прошел у них в занимательных рассказах, а когда заметили они, что лик Востока уже украсился сверкающим тилаком прохладно-лучистого месяца, ушли из сада царевич Бхимабхата, Акшакшапанака и прочие пятеро и разошлись по домам.

Пока жил там Бхимабхата со своими друзьями, наступило время дождей, словно приветствовавшее обретение им друзей ливнями, тучами и громами, и тогда несущая свои воды к океану река Випаша пошла, гонимая океанским приливом, вспять и, переполнившись, вышла из берегов. Но успокоился океан, и снова она вошла в берега. А на берег тем временем вынесло большой водой громадную рыбищу, и из-за тяжести да неповоротливости своей никак не могла она уйти. Увидев это, со всех сторон набежали люди, вооруженные кто чем, вспороли рыбе брюхо, и вышел оттуда, как ни в чем не бывало, юный брахман. И при виде этого зашумел народ. Услышав о чуде, пришел туда и Бхимабхата с друзьями и увидел, что выбравшийся из рыбьего чрева не кто иной, как его друг Шанкхадатта. Подбежал к нему царевич, и обнял его, и оросил потоками слез, словно смывая с него зловоние от долгого пребывания в рыбьем чреве. А Шанкхадатта, избавившийся от несчастия такого, да встретивший потерянного было друга, переходил от радости к радости, а когда Бхимабхата из любопытства стал его расспрашивать, рассказал в немногих словах обо всем с ним случившемся: «Когда ударом волны Ганги унесло тебя и потерял я тебя из виду, проглотила меня громадная рыбища. Попал я в просторный дворец ее брюха и жил там, а когда мне было голодно, отрезал я ножом куски ее мяса и наедался. А сегодня по воле судьбы заплыла рыба сюда, и, когда люди вспороли ей брюхо, вышел я на свет и увидел тебя, солнце и все, что видно вокруг. Вот и все, друг, что со мной случилось, а больше я ничего не знаю».

Выслушали Бхимабхата и все другие рассказ Шанкхадатты и с удивлением говорили друг другу: «Проглотила рыба его в Ганге, и как же она сюда попала? Ведь сколько надо было проплыть ей и каким путем, чтобы попасть в Випашу! И ведь убили ее, а он живой и невредимый вышел из ее чрева! О, неведомы пути судьбы, дивны ее дела!» Затем Бхимабхата вместе с Акшакшапанакой и другими отвел Шанкхадатту к себе домой и, дав ему омыться, одеться и привести себя в порядок, устроил праздник — ведь тело Шанкхадатты словно заново обрело свою душу после того, как выбрался он из рыбьего чрева.

Стал Бхимабхата жить вместе с Шанкхадаттой в этой стране. А тут пришло время большого праздника джатры царя змей Васуки, и царевич пошел с друзьями посмотреть на праздник. Вместе с толпой вошли они в храм, посвященный царю змей, и поклонились его изображению, украшенному длинными цветочными гирляндами, подобными змеиным телам служителей Васуки, и потому выглядевшему как средоточие змеиного царства. Оттуда пошли они на юг и увидели широкое озеро, царю змей посвященное, заросшее множеством красных лотосов, подобных сверкающим лалам на змеиных головах, и синих: лотосов, похожих на космы ядовитого дыма, вырывающегося из Паталы, и покрытое осыпавшимися от ветра цветами росших по берегам деревьев, словно приносящих свои дары царю змей. При виде этого озера подумал Бхимабхата: «Ничтожно малым кажется мне по сравнению с этим бесподобным озером океан, с которого Кришна похитил Богиню красоты, а красота этого озера никем не похищена!» А пока он так думал, пришла туда совершить омовение дочь Чандрадитйи, повелителя Латы, родившаяся от царицы Кувалайавали, а имя царевны было Хансавали, и если бы только не моргала она, бросая кокетливые взгляды, то по всем ее членам можно было подумать, что она божественного происхождения. И была она подобна тетиве-лиане лука Манматхи, и столь тонка была в талии, что, как и упругий лук, можно было охватить ее ладонью, а ее нежное, как лепестки цветов, тело сверкало десятками миллионов совершенств.

Бросив искоса кокетливый взор на Бхимабхату, она словно пронзила сердце царевича стрелами своих очей и очаровала его. Но и он тоже, похититель красавицы, равной которой в мире нет, проник через глаза девушки в сокровищницу ее сердца и украл ее стойкость.

После этого она, тайком подослав к его друзьям ловкую служанку, выведала и имя его, и откуда он, и все прочее, а затем после омовения увели слуги Хаксавали в ее дворец, и, пока вели, непрестанно оборачивалась ока и ловила его своим взглядом. Ушел со своими друзьями к себе во дворец и Бхимабхата, и шел он, запинаясь и нехотя, словно полюбившаяся опутала ему ноги. Вернувшись во дворец, красавица немедля отправила к нему вестницу с посланием, ему приятным и желанным. Пришла вестница, и вот что передала она с глазу на глаз Бхимабхате: Божественный, царевна Хансавали отдается под твое покровительство. Видя, как уносит ее бурный поток страсти, поспеши спасти отдавшую тебе душу. Не годится стоять на берегу!» Выслушав от посланницы ласкающие слух своей сладостью слова возлюбленной, обрадованный тем, что вновь обрел жизнь, отвечал Бхимабхата так: «Разве не видит любимая, что не на берегу я, а в том же потоке? Но, обретя теперь надежду, сделаю я то, о чем просит она. Приду я этой ночью в ее покои, и никто» не увидит меня, ибо буду скрыт от взоров благодаря волшебному заклинанию».

Обрадовалась вестница и, вернувшись к своей повелительнице, рассказала ей обо всем, а та с нетерпением стала ждать встречи с возлюбленным. Он же, когда все покрылось мраком, надел свои лучшие украшения и, прочитав пожалованное Гангой заклинание «анулома», стал невидим, и вышел из дворца, и проник в ее блистательный антахпур, из которого она уже устранила слуг. В этих покоях, сам вид которых звал к любви, все было напоено благоуханием сандала, а сами покои были украшены цветами пятью разных видов. Увидел Бхимабхата в них, как в цветущем саду Бога любви, свою возлюбленную, благоухающую небесными ароматами, словно побег лианы волшебного знания, пожалованного ему Гангой. Прочел счастливец волшебное заклинание «пратилому» и тотчас же стал виден царевне, и она так радостно вздрогнула, что поднялись волоски на ее коже и откликнулись мелодичным звоном украшения, словно она затанцевала. И тогда потупила красавица от любовного смущения свои очи, будто заглядывая в свое сердце и вопрошая его, что же делать. А Бхимабхата ей: «Почему ты стыдишься, глупышка, уже раскрыв свою душу? Как можно скрывать то, что скрыть невозможно? Разве не выдают тебя трепет сердца и бурные вздохи?» Такими и подобными словами и ласками заставил он прекрасноликую забыть стыд и сделал ее своей женой по обычаю гандхарвов. Провел он с ней ту ночь, резвясь около ее лица, словно пчела около лотоса, а когда ночь миновала, с трудом оторвался он от любимой и со словами «Я приду ночью» прочел заклинание, снова стал незрим и ушел к себе.

Когда наутро пришли постельничьи в антахпур к Хансавали, то заметили они на царевне признаки любовных объятий — косы у нее растрепались, на теле следы зубов и ногтей, и была она возбуждена так, словно сам Кама явился перед ней и нанес ей своими стрелами все эти раны. Поспешили они к царю и обо всем доложили, а он назначил соглядатаев, чтобы те ночью незаметно все высмотрели. Бхимабхата же весело провел с друзьями день, а когда стемнело, он таким же образом явился к любимой в антахпур. Вошел он невидимым, а как вошел, снова стал зримым, и соглядатаи, приметив это волшебство, бросились к царю и обо всем рассказали. Он им повелел так поступить: «Кто незримым проникает в хорошо охраняемые покои, тот, видно, не человек. Приведите-ка его сюда, посмотрим, что он такое. И спросите его от моего имени, да не грубо: «Почему открыто не попросил ты мою дочь? Зачем тебе, такому добродетельному, нужно таиться?» Поспешили они после этих слов к дверям покоев Хансавали и, став в дверях, передали Бхимабхате то, что царь велел сказать. «Так меня увидели!» — подумал мужественный царевич и крикнул им: «Немедленно передайте царю то, что я скажу: «Утром я сам приду в зал совета и обо всем расскажу, а сейчас — ночь темная!»

Выслушал соглядатаев царь и промолчал. А поутру вернулся Бхимабхата от красавицы, надел очень богатый наряд и со всеми семью приятелями отправился к царю Чандрадитйе. Вступили они в зал совета, и, видя по блеску, доблести и красоте царевича, что он весьма высокого рода, принял его царь благосклонно и усадил на трон, равный своему. Тогда Шанкхадатта, друг Бхимабхаты, обратился к Чандрадитйе с такой речью: «Вот, царь, сын царя Уграбхаты, повелителя страны Радха! Неодолимо его мужество, ибо обладает он заклятием немыслимо могучим, а зовут его Бхимабхата, и пришел он сюда ради твоей дочери!»

И тогда царь вспомнил про все случившееся ночью и, решив: «Воистину, я счастливец!» — и посчитав Бхимабхату парой для своей дочери, устроил богатые приготовления к свадьбе. Отдал он Хансавали в жены Бхимабхате, дав за ней богатое приданое и еще в придачу много слонов, коней и деревень. И стал царевич жить там с Хансавали, и стала Лакшми, Богиня счастья, его второй женой. Когда же промчались многие дни, состарился Чандрадитйа и, поскольку не было у него сына, отдал Бхимабхате царство Лата, а сам удалился в лес. Досталось царевичу царство, и благополучно правил он им, а семь героев — Шанкхадатта и другие — помогали ему в делах власти.

Шли дни, и однажды услышал царь от соглядатаев о том, что, отправившись на поклонение в Прайагу, отец его, Уграбхата, умер, а перед тем как умереть, помазал на царство младшего сына, Самарабхату, рожденного танцовщицей. Оплакав отца и совершив все приличествующие случаю церемонии, послал царь к Самарабхате, его права поправшему, гонца с посланием: «Какое право ты, глупец и сын плясуньи, имеешь на отцовский трон? Хоть и царствую я над страной Лата, но трон, тобой занятый, принадлежит мне, и потому не следует тебе всходить на него». Поспешил гонец, и, войдя во дворец Самарабхаты и явившись в зал совета, где тот находился, объявил себя и вручил письмо. Самарабхата же, когда прочитали ему по его приказу такое важное послание, запечатанное печатью самого Бхимабхаты, пришел в гнев и изрек: «Подобная самонадеянность свойственна этому невежде, которого мой отец изгнал из страны. Шакал и тот изображает льва, пока сидит в своей пещере, но при виде льва понимает, что он всего лишь шакал!» А прорычав все это, велел он изготовить послание и отправил своего гонца к Бхимабхате.

Поспешил гонец к царю страны Лата и вручил, объявив о своем звании, это послание Бхимабхате, а Бхимабхата велел это письмо прочесть вслух и прослушав, расхохотался грозно и сказал посланцу соперника: «Ступай ты, гонец сына плясуньи, передай ему то, что я скажу: «Когда пытался ты похитить коня, спас я тебя от удара Шанкхадатты, думая о тебе, что ты еще мальчик и что ты дорог отцу, но не должно снова и снова прощать тебя. Непременно отправлю тебя к нежно любящему тебя отцу! Приготовься, через несколько дней ты со мной встретишься!» И с этими словами отпустил Бхимабхата гонца, которому предстоял долгий путь.

Когда Бхимабхата взошел на своего гороподобного слона, подобно океану пришли в движение его войска, и как при восходе блистательного месяца вздымает бурные и шумные волны океан, так до самых краев земли поднялись бесчисленными волнами вассалы и князья с их дружинами, и от топота множества слонов и коней задрожала земля, словно испугавшись, как бы не расколоться ей на части. Вот приближается Бхимабхата к стране Радха, и пыль, поднятая его войском, застилает небо и затмевает сияние солнца. Как узнал об этом Самарабхата, не в силах он был стерпеть такое и, надев доспехи, вышел со своей армией навстречу войску Бхимабхаты. И вот уже ошиблись два войска, словно столкнулись Западный и Восточный океаны, и началась жестокая битва героев, подобная всепожирающему пожару последнего дня мира. Огонь, высекаемый скрещивающимися мечами, и лязг их, подобный скрежету оскаленных клыков Бога смерти, достигали неба, и мчались железные стрелы и дротики, высматривая себе богатырей, словно искрометные взоры небесных дев, брошенные из-под ресниц. И обратилось поле битвы в сцену, где занавесом была пыль, музыкой — шум битвы, а танцорами — обезглавленные тела, и бешеный поток крови уносил и головы, и все живое, словно наступила мрачная ночь конца света.

Вооруженный луком Бхимабхата вместе с Шанкхадаттой, Акшакшапанакой, Чандабхуджангой и другими могучими героями, подобными яростным слонам, искушенным в искусстве войны, истреблял вражеское войско, и, когда было оно уже обращено в бегство, Самарабхата кинулся на колеснице, полный бешенства, в самую середину океана битвы и начал взбаламучивать его, как гора Мандара. Тогда верхом на слоне налетел на него Бхимабхата и, сломав лук его, ловко сразил стрелами всех четырех коней, впряженных в колесницу супостата. Оказался Самарабхата без колесницы, но кинулся он на слона Бхимабхаты и тяжелым боевым молотом поразил того прямо в лоб. Пришлось и Бхимабхате спешиться — пал его боевой слон. И оба яростных царя, пешие, сошлись в единоборстве, вооруженные каждый лишь мечом и щитом. И хотя в этом поединке мог бы царь воспользоваться силой заклинания Ганги и, став невидимым для противника, сразить его, но, блюдя справедливость, не мог так поступить Бхимабхата и только лишь в честном бою, превзойдя противника в мастерстве, отсек голову сыну плясуньи своим мечом. И когда свалил он Самарабхату и все солдаты врага были сражены, с небес раздались хвалебные возгласы сиддхов и чаранов, а когда завершилась битва, то под восхваления странствующих певцов и сказителей вступил Бхимабхата со своими друзьями в Радхапури, столицу царства Радха.

Вернувшийся после долгих скитаний и сразивший злого врага, обрадовал он свою мать, страстно желавшую его видеть, как Рама Каушалйу. Радостно встретили его горожане, когда воссел он на отцовский трон, приветствовали его и отцовские министры, любившие его за добрые качества; он же возблагодарил весь народ и устроил большой праздник.

В благоприятный день отдал он Шанкхадатте царство Лата и, отправив его в те пределы, назначил в сопровождение войско, состоявшее из уроженцев Латы, а Акшакшапанаке и другим друзьям дал в награду множество деревень и сокровищ. Стал он вместе с ними и с дочерью царя Латы управлять отцовским царством. Со временем покорил царь Бхимабхата все царства на земле и увел множество царских дочерей. И тогда погрузился он в любовные забавы с ними и веселился в антахпуре, препоручив бремя государственных дел министрам, — никогда не покидал царь его пределов, предаваясь пьянству и прочему распутству.

Вот однажды, словно напоминание о когда-то предсказанном Шарвой проклятии, пришел к дверям Бхимабхаты, чтобы повидать его, мудрец Уттанка, и об этом царю доложили, но он, опьяненный страстью и ослепленный гордыней власти, не слушал привратников. Разгневался Уттанка и изрек: «Ослепленный страстью, забывший о царстве, станешь ты диким лесным слоном!» Услышав такие слова, забыл царь о страсти, выскочил из покоев и, пав к ногам мудреца, смиренно умолял простить ему неразумие. Смягчился великий мудрец и молвил: «Будешь ты, царь, слоном до той поры, пока не встретишь ты Прачандашакти, министра царя Мриганкадатты, разлученного со своим повелителем проклятием нага и утратившего по той же причине зрение. Когда примешь ты его, как гостя, и поведаешь ему свою историю, тогда достигнешь ты избавления от моего проклятия и, как было предречено тебе Шивой, станешь гандхарвой, а твой гость вновь обретет зрение».

При этих словах Уттанка ушел, как и пришел, а Бхимабхата потерял царство и обратился в слона. Узнай же, друг, что я и есть тот самый Бхимабхата, обращенный в слона, а ты — тот самый Прачандашакти, благодаря которому наступит конец довлеющему надо мной проклятию». Произнеся это, избавился Бхимабхата от облика слона и тотчас же обратился в гандхарву, наделенного божественным могуществом, и в тот же миг настало торжество для Прачандашакти — глаза его вновь обрели способность все видеть, и узрел он перед собой гандхарву. И тотчас же слышавший из-за лиан разговор Бхимабхаты и Прачандашакти Мриганкадатта, знающий, что и когда надлежит делать, непреклонный в решениях, вместе со всеми своими друзьями бросился к Прачандашакти и обнял своего министра, а тот при виде своего повелителя — а видеть его для Прачандашакти было то же, что оказаться под потоком живительной амриты — пал к его ногам. И пока они, истомившиеся от долгой разлуки и горестей, обнимались, утешал гандхарва Бхимабхата рыдающих, а Мриганкадатта, склонившись перед ним, промолвил: «Слава тебе, благодаря которому встретили мы друга и благодаря великодушию которого наш друг прозрел!» Ответил на это царевичу гандхарва Бхимабхата: «Скоро встретишь ты остальных своих министров, возьмешь в жены Шашанкавати и достигнешь власти над всеми царствами на земле. Но не теряй мужества, и буду я тебе помогать и всегда являться, как только ты обо мне вспомнишь». Так молвил он, избавившийся от проклятия и довольный доставшимся ему благостным саном. Выразил он дружбу свою царевичу и взвился в небо во главе других гандхарвов, наполнив все вокруг мелодичным звоном красивых ожерелий и браслетов.

Мриганкадатта же, обретя вновь своего министра Прачандашакти и полный поэтому бодрости, провел вместе со всеми министрами этот день в лесу.

 

12.8. ВОЛНА ВОСЬМАЯ

Победа Ганеше, устранителю препятствий, заставляющему звезды ударами своего хобота во время танца срываться с небес и падать на землю, подобно цветочному дождю!

Когда ночь прошла и зарделось небо, Мриганкадатта вышел в сопровождении Прачандашакти и других министров из леса и направился в Удджайини за Шашанкавати и остальными министрами. И где-то на пути увидел он, как некий отвратительного облика муж мчит в поднебесье его министра Викрамакесари. И пока он в смятении показывал на него другим министрам, Викрамакесари спустился с небес, слез с плеч того мужа и, с глазами, полными слез, пал к ногам Мриганкадатты. Обрадованный, тот обнял его, и по очереди обняли его и все министры, а после этого Викрамакесари со словами «Приходи ко мне, когда я о тебе вспомню!» отпустил того мужа. Тогда Мриганкадатта, одолеваемый любопытством, спросил Викрамакесарина, что же с ним случилось, и тот сел и тут же в лесу рассказал обо всем, что с ним было.

«Когда проклятие нага разлучило меня, повелитель, со всеми вами, много дней скитался я в поисках встречи и однажды подумал: «Отправлюсь-ка я в Удджайини. Ведь они должны в скором времени прийти туда!» Так решив, устремился я к этому городу. По дороге туда дошел я до деревни, называвшейся Брахмастхала, и присел отдохнуть на берегу пруда под деревом. Тогда обратился ко мне укушенный змеей старый брахман с такими словами: «Встань и уйди отсюда, сынок, не то постигнет тебя моя участь! Живет здесь громадный змей — и укусил он меня, и так меня терзает боль, что готов я броситься в этот пруд!» Стало мне жалко сказавшего это брахмана, отговорил я его от самоубийства и с помощью знания своего избавил страдальца от действия яда. Тогда брахман почтительно и подробно расспросил меня, и, когда ему все стало известно, исполненный благодарности, сказал он мне: «Ты спас сегодня мне жизнь. Так прими же, доблестный герой, от меня мантру, дающую власть над веталами, а мантра эта досталась мне от отца. Владеть ею надлежит таким добродетельным, обладающим волшебными силами, как ты. Не таким же беспомощным, как я, владеть ими. Что мне с веталой делать?»

Возразил я на это брахману: «А мне что же делать с веталами, когда я разлучен с Мриганкадаттой?» Улыбнулся брахман, услыша мои слова, и снова мне говорит: «Да разве не знаешь ты, что с помощью ветал можно добыть все, что пожелаешь? И неизвестно тебе, что по милости веталы царь Тривикрамасена в давние времена стал повелителем видйадхаров? Так я расскажу тебе, как это случилось, а ты слушай:

12.8.1. Повесть о ветале и царе Тривикрамасене.

Есть на берегах реки Годавари страна, которая называется Пратиштхана, а правил там в давние времена равный могуществом Индре сын царя Викрамасены, слава которого распространилась повсеместно, и имя ему было Тривикрамасена. Каждый день, когда царь сидел в зале совета, буддийский монах Кшантишила являлся к нему и преподносил плод, а Тривикрамасена брал его и передавал в руки стоявшему вблизи хранителю сокровищницы. Так прошло десять лет, и вот однажды, когда монах передал царю плод и вышел из зала совета, царь бросил плод ученой обезьянке, вырвавшейся из рук надсмотрщиков. Когда обезьянка стала грызть плод, из его сердцевины выпал совершенной красоты драгоценный камень, которому нет цены. Увидел это царь, взял камень в руки и спросил хранителя сокровищницы: «Куда ты девал все те плоды, которые монах мне дарил, а я тебе передавал?» В страхе отвечал хранитель сокровищницы: «Все их я бросал в сокровищницу через окно, не открывая двери. Если ты повелишь, я открою, чтобы посмотреть на них». Когда все это сказал хранитель сокровищницы, согласился царь, чтобы он пошел в сокровищницу, и тот пошел, но, мгновенно вернувшись, доложил повелителю: «Не вижу я там плодов, ибо сгнили они, а вижу груду камней драгоценных, дивно блистающих». Обрадовался царь, услышав это, и велел хранителю сокровищницы беречь их.

На следующий день, когда, как обычно, пришел буддийский монах, спросил его Тривикрамасена: «Скажи мне, бхикшу, зачем, что ни день, ты угождаешь мне такой дорогой вещью? Не возьму я теперь от тебя плод, пока ты мне не скажешь!» А бхикшу в ответ на эти слова царю по секрету так сказал: «Есть у меня заклинание, но, чтобы успешно оно было, нужна мне помощь героя. Поэтому, доблестный муж, я и служу тебе». Выслушав его, согласился царь ему помочь, а шрамана, обрадовавшись, снова заговорил: «Коли так, царь, то, когда наступит четырнадцатая ночь темной половины месяца и я буду сидеть на большом кладбище под смоковницей, следует тебе прийти туда одному, без стражи». «Так я и сделаю! Ладно!» — отвечал ему на это государь, и шрамана Кшантишила ушел в свою хижину.

Вот опустилась на землю четырнадцатая ночь темной половины месяца, и вспомнил царь, что обещал он монаху. В первую стражу ночи», закутавшись с головой в темносиний плащ, с мечом в руке, незаметно вышел Тривикрамасена из города и пошел на кладбище, где ужасная тьма казалась еще более мрачной оттого, что пылали погребальные костры, и выбрасываемые ими языки пламени подобны были вспыхивающим свирепым глазам. И переполнено оно было бесчисленными человеческими черепами, скелетами и костями, духами и веталами, неистово дерущимися, и походило на иную аватару Бхайравы, безмерно ужасающую, ревущую и визжащую.

Разыскал там дерево вата бесстрашный и увидел сидевшего под ним шрамана, вычерчивавшего магический круг, подошел к нему и молвил: «Вот пришел я, шрамана! Говори же, что должен я для тебя сделать?»

Увидав царя и слушая его, обрадовался монах и сказал царю: «Великую милость оказал ты мне, государь. Теперь же, обратясь лицом в южную сторону, ступай, и увидишь ты вдалеке одиноко стоящее дерево шиншапа. Висит на том дереве труп какого-то человека — так сделай мне доброе дело, мужественный, и принеси его сюда!» Выслушал Тривикрамасена монаха, молвил: «Так тому и быть!» — и отправился, верный слову, в южную сторону. Шел он дорогой, отмеченной огнями погребальных костров, и в темноте добрался до того дерева шиншапа и на нем, дымящемся и смердящем горелым мясом, опаленном языками пламени, увидел висящий, словно свисающий со спины демона, труп. Взобрался царь на дерево, перерубил веревку и сбросил мертвеца на землю. И когда мертвец упал, он вдруг словно от боли зарыдал. Слез Тривикрамасена и, преисполненный сострадания, подумав, что тот, должно быть, еще жив, потрогал тело, и тогда труп разразился дьявольским хохотом. Догадался царь, что в мертвеца вселился ветала, и обратился неустрашимый царь к нему со словами: «Что ты смеешься? Подымайся, да пойдем!» Но тут увидел царь, что нет покойника на земле, а висит он снова на дереве. Опять полез на дерево Тривикрамасена и сбросил его — ведь, как алмаз драгоценный, несокрушимы сердца героев! А затем взвалил труп со вселившимся в него веталой на плечо и молча отправился в путь. Когда же двинулся он, находившийся в мертвеце ветала заговорил: «Слушай, раджа, расскажу я тебе, чтоб не скучно было идти, историю:

12.8.2. О царевиче Ваджрамукуте и красавице Падмавати.

Есть город на земле, называющийся Варанаси, жилище Пурари, населенный, подобно склонам Кайласы, добродетельными людьми, обвитый, словно жемчужным ожерельем, полноводной рекой, берущей начало в небесах. В этом городе в давние времена правил царь Пратапамукута, пламя мужества которого испепелило густые леса родов враждебных царей. Был у него сын Ваджрамукута, красотой посрамивший самого Смару, Бога любви, а доблестью — сонмы врагов. Был у царевича друг — сын министра многоумный Буддхишарира, истинное воплощение Разума, — и был он царевичу много дороже его собственной жизни.

Однажды тешился царевич вместе со своим другом охотой. Срезая стрелами головы львов с развевающимися гривами, подобными султанам, знаменующим их смелость, в крайнем увлечении гоньбой, заехал он далеко и углубился в глухой лес. Был этот лес подобен лагерю Смары, но вместо бардов там ворковали коилы, а деревья, качая цветущими ветвями, услужливо становились опахалами. И увидел там царевич, сопровождаемый сыном министра, озеро, подобное океану, место рождения самых разнообразных лотосов, а на берегу божественного облика красавицу, пришедшую туда со служанками, чтобы искупаться. Переполнившая прелестью своей озеро, разбросавшая взорами по лесу заросли лотосов, повергшая в стыд белые лотосы белизной лица своего, превзошедшего красотой луну, мгновенно похитила она сердце царевича. Но и он, взглянув на нее, похитил ее сердце, и она тут же забыла и свой стыд, и свои наряды. Смотрел царевич вместе со своим спутником на нее и думал: «Кто она?» А красавица, желая сказать ему о том, из какой она страны и прочее, кокетливо начала делать ему знаки: сначала взяла она лотос из гирлянды, украшавшей ее прическу, и заложила за ухо, а потом долго держала лотос в зубах, и еще один на голову возложила, и со значением приложила к сердцу руку. Не понял царевич ее знаков, но его сообразительный приятель, сын министра, распознал их смысл. Тотчас же была она уведена оттуда сопровождавшими ее. Придя домой, кинулась она на ложе, а сердце ее, словно для оправдания этих знаков, осталось с царевичем.

А царевич, немедля вернувшийся в свой город, горевал без нее, словно видйадхар, лишенный вдруг своих волшебных знаний. Тогда его друг, сын министра, спросил его: «Раз уж не так трудно добыть ее, так в чем же дело?» Царевич, уже утративший смелость, ответил ему на это: «Зачем ты меня напрасно утешаешь? Как добыть ее, когда ни имени, ни города, ни рода ее я не знаю?» Возразил ему на это сын министра: «Что, ты не заметил знаки, которые она тебе делала? Когда она за ухо заложила лотос, то сказала: «Живу я в царстве великого Карнотпалы»; когда в зубах держала лотос — «Знай, что я дочь врачевателя зубов!» Возложив лотос на голову, она дала понять, что имя ее Падмавати, а приложив руку к сердцу, — что ты ей дороже самой жизни. Есть в стране Калингов славный царь Карнотпала, а у него есть одаренный его милостью врачеватель зубов, зовут которого Самграмавардхана, а у того — любимая им больше, чем жизнь, дочь по имени Падмавати, истинная жемчужина трех миров. Вот это, божественный, узнал я от людей. Потому и понял я все ее знаки!»

Так объяснил все сын министра царевичу, и тот был доволен его сообразительностью. Но особенно радовался он тому, что обрел способ, как достичь желаемого. Вот посоветовался он с другом и отправился вместе с ним из дворца будто на охоту, а на самом деле — за возлюбленной. На полпути удалось ему благодаря стремительности быстрого как ветер коня оторваться от сопутствовавших ему воинов — в сопровождении одного лишь сына министра вступил он в страну Калинга. Достигли они города царя Карнотпалы и, войдя в ворота, разыскали дом врачевателя зубов. Ища приюта, зашли они в стоявшую неподалеку от этого дома хижину одной старой женщины. Сын министра поставил коней в укромном месте и задал им сена, напоил, а затем при царевиче спросил у старухи: «Не знаешь ли, матушка, врачевателя зубов, которого зовут Санграмавардхана?» Выслушала та его и ответила: «Знаю я его, была ему кормилицей, а нынче он меня приставил к своей дочери Падмавати. Да только не всегда я туда хожу — нет у меня платья. Всякий раз мой сын, негодяй этакий, как видит платье, так уносит его и проигрывает». Когда она все это рассказала, сын министра, обрадованный ее словами, подарил ей свой плащ и многое другое и попросил довольную старуху: «Будь нам матерью родной и вот что ты тайно сделай для нас. Пойди к дочери врачевателя зубов Падмавати и скажи ей так: «Пожаловал сюда царевич, виденный тобой у озера, и он тебя любит и потому послал меня к тебе!» Выслушала она все и молвила, довольная подарками: «Так и быть!» — и тотчас поспешила к Падмавати. Когда же вернулась она, то на расспросы царевича и сына министра вот что поведала: «Рассказала я ей о том, что вы сюда тайно пожаловали, а она все это выслушала, обругала меня и ударила меня обеими руками, в камфаре вымазанными, по щекам. Тогда, ни за что оскорбленная, разрыдалась я и поспешила сюда. Вот на щеках моих, сыночки, следы ее пальцев!» Когда старуха все это рассказала, царевичем овладела безнадежность, но многомудрый сын министра сказал ему на ухо: «Не горюй, красавица бережет тайну, а обругав старуху и отпечатав на ее лице десять пальцев своих, в камфоре вымазанных, вот что нам сказать хотела: «Пережди десять ночей светлой половины месяца, ибо неблагоприятны они для встречи». Так успокоил сын министра царевича и, продав на базаре сколько-то золота, велел старухе приготовить вкусной еды — поели они вместе с ней досыта.

Провели они так десять дней, и вновь послал старуху сын министра к Падмавати, чтобы разузнать, что да как. Старуха же, охочая до вкусной еды да сладкого питья и всяких радостей, пошла к той в дом, да тотчас же и вернулась и сказала обоим: «Нынче-то пошла я и стояла молча, а она опять накричала на меня за то, что о вас я рассказала, и ударила меня в грудь тремя пальцами, окрашенными шафраном, и вот я сюда вернулась». Когда же они выслушали ее, тотчас же промолвил царевичу сын министра: «Не беспокойся! Ударив старуху в грудь тремя пальцами, окрашенными шафраном, дала она понять: «Не могу еще три ночи встречаться с тобой — я нечиста!» Объяснил это царевичу сын министра, и еще три дня прошло. И снова отправил он старуху к Падмавати. И когда пришла она в покои красавицы, та ее приветила и улестила — и обхождением, и сладким питьем, и всякими прочими удовольствиями ублажила.

Но вот старуха уже собралась уходить — и тут вдруг снаружи поднялось ужасное смятение и шум и послышались крики: «Горе! Горе! Сорвался с привязи взбесившийся слон и мечется по улице, топча людей!» Тогда Падмавати и говорит ей: «Не следует тебе идти дорогой, по которой носится слон, а спущу-ка я тебя на веревке с сиденьем через большое слуховое окно в сад при доме, а там ты заберешься на дерево и переберешься через стену, а дальше спустишься по другому дереву и пойдешь домой». Сказав так, велела она служанкам отправить старуху через слуховое окно, и последовала та сказанной ей дорогой, а потом все, как было, поведала царевичу и сыну министра. Тогда говорит другу своему сын министра: «Вот и сбылось тобой желаемое — красавица тебе дорогу показала. Ступай же сегодня вечером, повелитель, по этой самой дороге — в покои своей возлюбленной». Как сказал сын министра, так царевич и пошел тем самым путем, о котором рассказывала старуха, и увидел веревку с сиденьем, а наверху над ним смотрящих на дорогу служанок. Сел он на сиденье, и только девушки его увидели, как мгновенно подняли через окно к его возлюбленной. Когда же подняли его, сын министра ушел к себе; царевич же увидал Падмавати, подобную сиянию луны, повсеместно рассеивающему свою красоту, лицо красавицы было полно прелести, а сама девушка подобна ночи полнолуния, словно пытающейся укрыться от темной половины месяца. Она же, заметив его, вскочила, и кинулась к нему, и обнимала его и за шею, и по всякому иному, ибо истомилась она от долгого ожидания. А после этого сочетались они по обычаю гандхарвов, и царевич, желания которого исполнились, остался тайно у возлюбленной.

После того как прошло сколько-то дней, говорит царевич однажды ночью возлюбленной: «Милая, ведь здесь живет пришедший сюда со мной сын министра, и живет он одинодинешенек в доме твоей старшей нянюшки. Пойду я, стройная, повидаюсь с ним да и назад вернусь». Услышав это, плутовка Падмавати спросила возлюбленного: «Ладно, благородный! Хочу я только спросить тебя — ты сам понял те знаки, что на озере я тебе делала, или объяснил их тебе твой друг, сын министра?» Ответил ей на это царевич: «Ничего из них я не понял, а все он мне объяснил, сын министра, обладатель божественного знания».

Тогда задумалась она, прекрасная, и молвила ему: «Негодно сделал ты, не сказав мне об этом раньше. Твой друг мне брат, и ему прежде, чем кому-нибудь другому, должна я служить — бетелем угощать и всяким обхождением угождать!» И, сказав так, согласилась она, чтоб царевич ушел, и тот отправился уже известной дорогой, и пришел к другу своему, и стал обо всем рассказывать, и помянул в разговоре, как он возлюбленной сообщил про раскрытие смысла знаков, но сказал ему сын министра, что не следовало этого делать. Пока они говорили, опустились сумерки, а затем наступила ночь, и они провели ее в разговорах.

Когда же забрезжило утро, пришла служанка Падмавати, и в руках у нее был поднос с бетелем и приготовленной едой, и девушка, осведомившись у сына министра о его здоровье, поднесла ему угощение, а царевичу сделала знак, чтобы не касался он еды, и сказала, что ее госпожа ожидает его прихода и сама приготовит ему угощение и все прочее, и затем незаметно исчезла.

После ее ухода обратился к царевичу сын министра: «Смотри, божественный, какое диво я тебе покажу!» — и с этими словами взял он кусок с подноса и кинул собаке, а та, жадно проглотив его, упала мертвая. При виде этого воскликнул царевич: «Что за чудо!» И спросил он сына министра, в чем дело, а тот ему вот что рассказал: «Потому, что понял я ее знаки, захотела она меня извести — вот и послала она эту отравленную пищу. Ведь думает она, в тебя влюбленная, так: «Пока жив этот, не будет царевич только мне принадлежать, да еще будет в его воле оставаться, покинет меня и уйдет в свой город!» Поэтому не сердись ты на нее, а убеди, благородный, оставить родню, а я поразмыслю, как ее похитить, да скажу тебе».

«Воистину ты Буддхишарира — ум во плоти!» — сказал ему на то царевич. А пока он так хвалил сына министра, с улицы донеслись вдруг людские вопли: «О, горе! Увы! Сын царя умер!» Обрадовался сын министра, услыхав эти крики, и вот что молвил царевичу: «Ну, вот! Ступай этой ночью к Падмавати и напои ее хмельным питьем до того, чтобы потеряла она сознание и стала как мертвая. А пока она будет спать без памяти, сделай ей трезубцем, раскаленным на огне, знак на бедре и, забрав все ее украшения, уходи через окно по веревке. А уж я знаю, что нужно сделать, чтобы все обошлось счастливо!» Вымолвив это, велел он сделать трезубец с остриями, торчащими, словно клыки борова, и дал его царевичу. А тот взял в руки трезубец с искривленными и грубыми остриями, словно выкованными из черного железа сердец и его возлюбленной, и его приятеля, и молвил: «Так тому и быть!» А затем, как прежде, отправился ночью в жилище Падмавати — не рассуждая, следуют государи слову своих министров!

Попав туда, напоил он красавицу до беспамятства, сделал ей на бедре трезубцем отметину и, забрав все ее украшения, вернулся к приятелю, показал ему драгоценности и поведал о том, что и как сделал. Тогда сын министра счел, что способ его оказался таким, как он того желал.

Когда же настало утро, пошел сын министра на кладбище — сам нарядился в рубище подвижника, а царевича нарядил своим учеником и велел ему: «Возьми из всех этих украшений одно жемчужное ожерелье, ступай на базар и сделай вид, будто желаешь продать его, но назначь такую большую цену, чтобы никто из толкающихся там не мог его купить, но чтобы все его видели. Если же схватят тебя городские стражники, то ты без тревоги им отвечай: «Дал мне это мой наставник!»

Выслушав наставление, пошел царевич на базар и стал бродить там, показывая ожерелье. Приметили его стражники, посланные на розыск вора, совершившего кражу у дочери врачевателя зубов, схватили его и потащили тотчас же к начальнику городской стражи. Тот же, видя перед собой подвижника, почтительно спросил: «Откуда ты, почтенный, принес сюда это жемчужное ожерелье? Было оно ночью похищено у дочери врачевателя зубов». Так ответил ему на это царевич, переодетый подвижником: «Дал мне его наставник — у него спросить следует!» Пошел к тому начальник городской стражи, поклонился и спросил: «Откуда, почтенный, это жемчужное ожерелье, с которым твой ученик ходит?»

Выслушав его, отвел плут в сторонку и сказал: «Я подвижник и всегда скитаюсь по лесам да пустыням. По воле судьбы попал я сюда, и провел на этом кладбище ночь, и видел здесь хоровод ведьм, собравшихся со всех сторон. А одна из них принесла с собой царевича, лотос сердца которого был раскрыт, предназначенного в жертву Бхайраве. Упившаяся хмельным, она, пока я молился, попыталась похитить мои четки и, великая мастерица разных обманов, корчила мне в лицо разные рожи. Слишком дерзкой она была, и я в гневе раскалил с помощью мантры свой трезубец, ударил ее в бедро и сорвал с ее шеи это ожерелье. Недостойно подвижнику владеть таким ожерельем, и надобно его продать!»

Отправился тогда начальник городской стражи к царю и доложил ему обо всем услышанном. Царь же, все сказанное выслушав и решив, что это и есть то самое ожерелье, послал надежную старуху посмотреть, нет ли на теле дочери врачевателя зубов следов от трезубца, и, узнав от той старухи, что все так и есть, заключил: «Это и есть та ведьма, что сына моего похитила» Отправился тогда он сам к сыну министра, прикинувшемуся подвижником, и спросил, как следует наказать Падмавати, и хотя очень горевали ее родители, приказал по его совету изгнать ее из города.

Была она изгнана в лес, но, хотя и испугалась, не отчаялась, подозревая, что это, возможно, еще одна уловка, придуманная сыном министра. На исходе дня царевич и сын министра, сбросившие одежду подвижников, верхом на конях разыскали ее, рыдающую, утешили, посадили на коня и увезли в свое царство, и стал царевич счастливо жить с ней. А врачеватель зубов, решив, что дочь его сожрана кровожадными зверями, впал в отчаяние и умер, а вслед за ним умерла и его супруга».

Досказал эту историю ветала и говорит царю: «Разреши мое сомнение, царь! Кто виновен в смерти этих супругов на царевиче ли грех лежит, или на сыне министра, или на самой Падмавати? Скажи мне, кто? Ведь ты же лучший из многомудрых! Если знаешь ты это, раджа, и не скажешь мне, то непременно твоя голова расколется на сто частей».

Проговорившему все это ветале, опасаясь быть проклятым за свое незнание, ответил царь Тривикрамасена: «Как же не понять, повелитель Богов, в чем дело? Никто из этих трех не виновен, а вина лежит на царе Карнотпале». Снова говорит ветала Тривикрамасене: «Да что за вина на царе? Ведь те трое участвовали в деле. Разве виноваты вороны в том, что гуси рис потравили?» Возразил ему царь: «Нет, не виноваты те трое! Нет греха на сыне министра — он служил своему повелителю. Нет греха ни на царевиче, ни на Падмавати — палимые огненными стрелами любовной страсти, не задумывались они ни над чем, кроме своей цели. А вот царь Карнотпала, видно, не изучал трактатов о политике, не пользовался услугами соглядатаев, чтобы знать, что среди его подданных делается, не понимал хитроумных проделок плутов, несведущ был в жестах и движениях. Потому именно и поступал он, не подумав, — на нем грех лежит».

Услыхал ветала, вселившийся в мертвеца, верный ответ, который царь дал, нарушив этим свое молчание, спрыгнул вместе с мертвецом с царского плеча и благодаря своей волшебной силе исчез с ним, чтобы испытать его упорство, неведомо куда, а неустрашимый царь Тривикрамасена твердо решил снова его найти и принести.

 

12.9. ВОЛНА ДЕВЯТАЯ

И нова пошел к тому дереву шиншапа Тривикрамасена, чтобы труп отнести, куда было условлено. Пришел туда и увидел во мраке ночи, рассеиваемом огнем погребальных костров, тот труп стонущим и корчащимся на земле. Поднял царь покойника с вселившимся в него веталой на плечо и снова молча отправился в путь. Говорит ему тогда ветала, сидя у него на плече: «Выпало тебе на долю недостойное тебя мучение, почтенный! Поэтому, чтобы поразвлечь тебя, расскажу я тебе одну историю о том, как:

12.9.1. Три юных брахмана вернули девушку к жизни:

Слушай же! Есть на берегу Калинди селение, пожалованное в кормление брахманам, а называют селение Брахмастхала. Жил там брахман Агнисвамин, величайший знаток Вед, и родилась у него дочка красоты необыкновенной-Мандаравати. Видно, дав ей такую невиданную и превосходную красоту, творец преисполнился отвращения к небесным девам, им самим прежде созданным. Когда вступила она в пору юности, пришли из Канйакубуджи три юных брахмана, и все они были добродетелями своими равны друг другу, и каждый из них просил у Агнисвамина отдать дочку ему в жены, и каждый готов был расстаться с жизнью, только бы не досталась она другому. Но ни за кого из них не выдавал Мандаравати отец, потому что боялся, что, если кому-нибудь одному отдаст, два других расстанутся с жизнью, — не хотел он оказаться виновным в чьей-либо смерти, а она так и оставалась незамужней.

А те трое и днем, и ночью недвижно сидели, устремив очи свои на луну ее лица, словно возложили на себя обет уподобиться чакорам, питающимся лучами лунного света». Случилось как-то, что от жестокой лихорадки Мандаравати умерла, и тело ее обратилось в пять первичных начал. Тогда в безмерной горести молодые брахманы ее, бездыханную, совершив положенные обряды и украсив, отнесли на кладбище и сожгли. Один из них прямо там устроил себе шалаш, из ее пепла устроил себе ложе и стал жить, перебиваясь тем, что подадут. Другой собрал ее косточки и отправился на берег Бхагиратхи. Третий же стал подвижником, пошел скитаться и попал в другую страну. Дошел этот подвижник до деревни, которая называлась Вакролака, и вошел, как гость, в дом какого-то брахмана. Почтили его, как следует, и угостили, и только он начал есть, как вертевшийся там ребенок во всю мочь заревел. Пыталась хозяйка его успокоить, а он все ревел, и тогда разгневалась она и, взяв на руки, бросила ребенка в огонь, и его нежное тело мгновенно обратилось в пепел.

Волосы дыбом встали у гостя-подвижника, когда он это увидел, и он воскликнул: «О, горе! О, ужас! Увы мне! Попал я в дом брахмана-ракшасы! Не стану я вкушать здесь пищу — в ней воплотился грех!» Но на такие слова возразил ему хозяин дома: «Смотри, какая сила заключена в мантре, которую я прочту, — вернется усопший к жизни!» Промолвив это, взял он книжицу с мантрами и, читая заклятие, бросил в пепел щепотку заговоренного порошка — и вскочил ребенок, как ни в чем не бывало, живой и здоровый. Тогда успокоился брахман-подвижник и закончил свою трапезу. А-хозяин и сам положил книжицу в ларчик из слоновой кости, пошел спать, и подвижник вместе с ним. Только когда заснул хозяин, поднялся, трепеща от страха, подвижник, вытащил ту книжицу с мантрами ради того, чтобы оживить любимую девушку, и вышел из дома. Шел он день и ночь и, наконец, достиг того кладбища, на котором была сожжена любимая.

Видит он, что в это же время явился сюда его соперник, который уходил, чтобы бросить ее кости в воды Ганги, и сказал и ему, и тому, который из ее пепла устроил себе ложе и построил там шалаш, следующее: «Надобно убрать шалаш, потому что силой заклятия подыму я ее живой из пепла». Так он настойчиво убедил их убрать шалаш и, открыв книжицу с заклятиями, прочел мантру, заговорил щепотку пыли и бросил в пепел, и тотчас же живой поднялась из пепла Мандаравати. Войдя в огонь и выйдя из него, тело Мандаравати обрело еще большую красоту, и казалось, что девушка была отлита из золота. Они же, одолеваемые страстью, видя ее воскресшей, домогались ее каждый для себя и друг с другом перессорились. Один кричит, что она его жена, потому что он силой заклятия ее оживил, другой ему в ответ, что она его жена, так как сила его паломничества ее вернула к жизни, а третий, что, мол, он, прах ее охраняя, жил подвижничеством и что его подвижничество ее воскресило и поэтому она должна быть его женой.

Разреши их спор, царь, скажи, кому из них она должна достаться в жены. Коли знаешь да не скажешь, вдребезги разлетится твоя голова!»

Выслушав все, что ветала рассказал, разрешил раджа этот спор так: «Тот, кто, претерпев великие лишения и испытания, с помощью мантры оживил ее, стал ее отцом и по этой причине не может быть ее мужем. Кто кости ее собрал и в Ганг бросил, выполнил долг сына, а тот, кто на ложе из ее пепла, обняв ее, совершал подвижничество на кладбище, по любви к ней, и должен быть ее супругом, потому что все, что он совершил, глубокой любовью вызвано».

Только выслушал ветала все это от царя Тривикрамасены, нарушившего таким образом молчание, как соскочил он вместе с мертвецом с плеча царя и незаметно вернулся на свое место. А раджа, готовый выполнить свое обещание бхикшу, еще пуще решил изловить веталу. Ведь твердые в добродетели непоколебимо стоят на своем и выполняют обещанное, даже если при этом могут утратить жизнь!

 

12.10. ВОЛНА ДЕСЯТАЯ

И нова идет, чтоб принести веталу Тривикрамасена, благороднейший из царей, снова идет он к дереву шиншапа, берет мертвеца, и взваливает на плечо, и снова молча отправляется в путь, а ветала, сидящий у него на плече, ему, идущему, и говорит: «Удивительно, как это ты, царь, не боишься ночью ходить взад и вперед по кладбищу. Расскажу я тебе, чтоб не скучно было идти, еще один рассказ, а ты внимательно слушай:

12.10.1. О двух мудрых птицах.

Есть город, прославившийся по всему земному кругу, а назван тот город Паталипутрой, и был там прежде царь Викрамакесарин, которого судьба сделала средоточием и богатства, и добродетелей. Был у него попугай, сведущий во всех шастрах и наделенный божественным знанием, и звали его Видагдхачудамани, и был он воистину светочем среди мудрых, обреченный чьим-то проклятием на рождение в этом облике. По совету мудрого попугая взял царевич, сын Викрамакесарина, в жены равную себе достоинствами царевну родом из Магадхи, и имя ее было Чандрапрабха. А у той царевны была майна Сомика, обладательница всеобъемлющих знаний. И попугай, и майна жили в одной клетке и служили своими знаниями хозяину и хозяйке.

Молвил однажды ласково попугай майне: «Давай, милая, жить как муж и жена, так как одно у нас ложе, одно жилище, одна пища». «Нет, — возразила ему майна, — не желаю я связи с мужчиной, ибо все мужчины злодеи и неблагодарные!»

Сказал ей на это умудренный знанием священных книг и сведущий в тайнах жизни попугай: «Нет, любезная, мужчины-то не злодеи, а вот женщины — злодейки жестокосердые!» И стоило так резко возразить попугаю, как разгорелся у них спор.

Прилетели они к царевичу за справедливым разрешением их спора, условившись, что если окажется прав попугай, то берет он себе майну в жены, а если она окажется права, то он станет ее рабом.

Узнал он, сидя в отцовском зале совета, о чем у них шел спор, и спросил у майны: «Скажи мне, почему же это мужчины неблагодарны?» Тогда она молвила: «Соблаговолите выслушать!» — и рассказала в доказательство греховности мужчин и своей правоты горестную историю:

12.10.2. О неблагодарном Дханадатте.

Есть на земле великий город, называющийся Камандика, и жил там отменно богатый купец по имени Артхадатта, и родился у него сын, названный Дханадаттой. Когда умер отец, стал юноша своеволен, пристрастился к игре в кости и прочим таким же играм, спутался с плутами; общение с дурными людьми — вот в чем корень древа порока. В скором времени пороки съели его состояние, и он, устыдясь своего дурного поведения, покинул родную страну и пошел скитаться по разным странам. Дошел он, странствуя, до места под названием Чанданапура и, в надежде на то, что его покормят, вошел в дом одного купца. А тот купец, увидав красивого юношу да расспросив его о роде-племени и прочем, узнал, что он из родовитых, и по воле судьбы взял его в дом, и отдал ему в жены дочь свою Ратнавали, и дал за ней приданое.

Стал Дханадатта жить в доме тестя, а когда прошло много дней и он в его нынешнем счастье забыл о прошлых бедах, захотелось побывать ему в родных краях. Вот этот негодяй, получивший богатство и жаждущий разгула, с трудом получив согласие тестя, который отпускать его не хотел, забрав единственную дочь у отца, нарядами разными украшенную свою супругу Ратнавали, да еще старую женщину, сам третий отправился из дома тестя. Со временем дошли они до дальнего леса, и он заявил, что, мол, ужасный этот лес полон разбойников, снял с жены все украшения и забрал себе. Видно, сердце мужчин неблагодарных, предающихся азартным играм, общению с распутницами и прочим порокам, безжалостно и жестоко!

Вот этот грешник, вознамерившись из-за жадности к богатству, убить свою жену, несмотря на то, что была она добродетельна, столкнул ее и старуху в яму и после этого ушел. Старая женщина разбилась насмерть, а его жена, запутавшись в лианах да кустарнике, осталась жива. Горько плача, постепенно выбралась она из ямы, цепляясь за траву да кусты, — ведь не завершилась еще ее жизнь! Пошла она, измученная и израненная, на каждом шагу спрашивая о дороге, и кое-как, с трудом добралась до отцовского дома. Неожиданно появилась она там — встревожились отец и мать и стали расспрашивать ее, а она, добродетельная, заливаясь слезами, рассказала, что, мол, были они по пути разбойниками ограблены и что мужа ее связали и куда-то увели, старуха связанная умерла, а ее хоть и сбросили в яму, да не погибла она — проходил там какой-то сострадательный путник и вытащил ее оттуда, и вот по воле судьбы добралась она до дому. Ее, такое рассказавшую, и отец и мать утешили, и стала она, добродетельная Ратнавали, всем сердцем привязанная к мужу, жить в доме у отца.

Прошло некоторое время, и ее супруг, Дханадатта, ушедший в родные края и спустивший там, играя в кости, все, что забрал, подумал: «Отправлюсь-ка я снова к тестю да попрошу у него еще денег, а про жену скажу, оставил, мол, дочь твою у себя дома». Вот так решив, отправился он в дом тестя и пришел туда, а жена увидала его еще издали, кинулась к нему и пала в ноги этому грешнику. Пусть муж хоть и злодей, да у добродетельных женщин сердце не знает иных привязанностей!

Она ему, перепугавшемуся, все без утайки рассказала какой вымысел она прежде-то родителям сочинила: и про воров, и про падение в яму, и прочее. Тогда без страха входит он, и при виде его обрадовались и тесть, и теща: «Вот счастье-то, что живым он отпущен разбойниками!» Его тесть по такому случаю созвал родню и устроил большой пир. После этого зажил счастливо Дханадатта со своей Ратнавали, пользуясь богатствами тестя.

Однажды ночью — о, как поведать о том, о чем не должно бы говорить, но нельзя прервать рассказ! — убил он супругу, спавшую в его объятиях, забрал все ее украшения драгоценные и затем незамеченным ушел в свою страну. Таковы-то злодеи мужчины!».

Когда на этом закончила свою историю майна, молвил царевич попугаю: «Теперь рассказывай ты!» И тогда сказал попугай: «Нестерпимы, божественный, и невыносимо упрямы, распутны и грешны женщины, и об этом я и поведаю. Соблаговоли же выслушать историю:

12.10.3. О коварной Васудатте.

Есть такой город Харшавати, и был там старейшиной купцов Дхармадатта, обладатель многих десятков миллионов золотых. И была у него дочь Васудатта, с которой никакая другая красавица не могла соперничать красотой, и любил ее купец больше жизни своей. Выдал он дочь за жителя города Тамралипти, населенного добродетельными людьми, купеческого сына Самудрадатту, равного ей по красоте, — до того он был хорош, что женщины упивались его красотой, как чакора лунными лучами. Однажды, когда он отправился к себе на родину, его жена, дочь купца, оставшаяся в доме отца, увидела издали какого-то мужчину. Заметив, что он и молод, и хорош собой, она, распутная, оказалась во власти Мары: подослала к тому мужчине тайком служанку и сделала его своим тайным любовником, и, начиная с того времени, что ни ночь, сходилась она с ним — с тем, к которому привязалась всем сердцем.

Но вот наступил день, когда юный муж вернулся из родных краев, и стал он для ее родителей воплощением радости. В тот день праздничный она, наряженная, по настоянию матери разделила с ним ложе, но не отдалась ему, и хоть просил он ее, но она, помышляющая о другом, прикинулась спящей. Он же, захмелевший от питья и уставший от дальней дороги, уснул. Когда все в доме, упившиеся и наевшиеся, крепко заснули, проник в дом, проломив стену, вор и увидел, как та дочь купеческая поднялась, не заметив его, вышла, устремившись на условленное с любовником свидание. Тогда вор, замысел которого оказался разрушенным, подумал: «Украшения, ради которых я сюда проник, на ней, вышедшей тайно ночью. Пойду-ка я и погляжу, куда это она идет?» Так решив, выбрался он из дома и пошел следом за Васудаттой, не спуская с нее глаз, а сам оставаясь незамеченным.

А она, с цветком и подобными вещами в руке, сопровождаемая служанкой, посвященной в ее тайну, вошла в сад, который был не очень далеко за городской стеной, и увидела своего возлюбленного висящим на дереве — когда пришел он на свидание, городские стражники, приняв его за вора, повесили. В ужасе вскрикнула она: «Горе! Пропала я!» — и упала на землю, горько рыдая и причитая. Потом сняла она с дерева мертвого любовника и, посадив, украсила его цветами и умастила притираниями. А потом обняла его, бесчувственного, та, душа которой была объята мраком горести и страсти. И только подняла она его лицо и, страстная, стала целовать любимого, как вдруг тот, неживой, но в которого вселился ветала, откусил ей нос. Перепугалась она, и больно ей было, и отбежала она, но, подумав: «Да что это? Уж не живой ли он?», — вернулась и посмотрела на него. И увидела она, что он мертв и недвижим, так как ветала его покинул. И пошла она прочь, испуганная и униженная, заливаясь слезами.

Вор же, стоявший незамеченным, все это видел и подумал: «Что же теперь эта грешница совершит? О, воистину сердце женское ужасно и мрачно, словно мрачный колодец, неизмеримо глубокий, в котором падению нет конца! Чего она теперь не сделает?» Снова из любопытства пошел он за ней следом. А она вернулась домой к спящему мужу и стала громко плакать и так кричать: «Спасите меня от этого врага в облике мужа! Откусил он мне, безвинной, нос!» Этот плач услыша, тотчас же все в испуге проснулись — и муж, и слуги, и отец. Прибежал отец в ее покои, увидал, что нос у нее только что откушен, разъярился и, крича: «Вот погубитель жены своей!» — велел связать зятя. Тот же, ничего не понимая, молчал, словно немой, поскольку и тесть, и все, кто этот крик слышали, были против него. Все это узнав, вор незаметно оттуда ускользнул. В суматохе и шуме прошла ночь, а утром тесть своего зятя и его жену с откушенным носом привел к царю. Царь же, про все узнав, приговорил: «Вот жены своей погубитель!» — не стал слушать оправдания Самудрадатты и велел казнить купеческого сына.

Ведут его царские слуги под барабанный бой на место казни, а вор подходит к ним и говорит: «Не следует безгрешного казнить! А как все это случилось, я знаю. Отведите меня к царю, и я все расскажу». Сказавшего это царские слуги провели к государю. Без страха поведал вор о ночной истории с самого начала и закончил ее так: «Если мне ты не веришь, то можешь посмотреть — тот самый нос и сейчас во рту у мертвеца».

Выслушав вора, тотчас же царь послал слуг убедиться, истинно ли все сказанное, а затем избавил купеческого сына от казни и отпустил его. А злодейке Васудатте приказал отрезать уши и изгнать из своей страны. Наказал он тестя отобрал у того имущество, а вора обрадованный им царь назначил начальником городской стражи.

Вот какими отвратительными и зловредными негодяйками бывают женщины!». Так закончил свою историю попугай, и тут же, обратившись в дивной красоты гандхарву по имени Читраратха, который освободился от проклятия Индры, улетел на небо. Майна в тот же миг обратилась в небесную деву по имени Тилоттаму, также избавившуюся от проклятия, и тоже скрылась в небесном просторе.

Но их спор в зале совета так и остался неразрешенным». Заключив этими словами историю, обратился ветала к царю: «Так скажи, почтенный, кто же грешнее — мужчины или женщины? Если знаешь, да не скажешь, разлетится голова твоя на множество кусков!»

Выслушал царь вопрос сидевшего на его плече веталы и ответил: «Женщины, Йогешвара, грешнее! Случается иногда, что и мужчина таким же грешником окажется, что же касается женщин, то они почти всегда и повсюду грешницы».

Пока отвечал царь, ветала, как прежде, соскочил с его плеча и исчез, и царь вновь пошел за ним, чтобы отнести его, куда было условлено.

 

12.11. ВОЛНА ОДИННАДЦАТАЯ

Добравшись до дерева шиншапа, оказался Викрамасена ночью на том же кладбище, снова поднял на плечо дико хохочущего веталу, вселившегося в труп, и, бестрепетный, опять в молчании отправился в путь. И как и прежде, ему, идущему, говорит ветала, сидя у него на плече. «И зачем ты, царь, стараешься ради этого дрянного бхикшу? Не понимаешь ты, видно, какое это бесплодное дело! Безумец ты, право! Слушай же, расскажу я тебе, чтобы дорогу скоротать:

12.11.1. О добродетельном Вираваре.

Стоит на земле город Шобхавати, по заслугам названный блистательным. Некогда правил в нем царь Шудрака, наделенный беспредельным мужеством, палящее пламя которого непрестанно раздувалось развивающимися густыми перьями опахал, которыми овевали его жены плененных врагов.

При нем земля, хранительница богатств, наслаждалась ничем не прерываемой праведностью жизни и, я полагаю, забыла о Раме и прочих царях.

Однажды к этому великому государю, почитаемому героями, пришел из Малавы проситься на службу брахман по имени Виравара. Были у того брахмана добродетельная жена Дхармавати, сын Саттвавара и дочь Виравати — всего в его семье было трое. Слуг у него было тоже трое: на боку кинжал, в одной руке меч, в другой — изукрашенный кожаный щит. И хоть это была вся его свита, просил он у раджи на каждый день жалованья пятьсот динаров.

Полагая, что внешность его соответствует достоинству и мужеству, царь Шудрака согласился и назначил ему именно такое жалованье, какое тот просил. Но стало Шудраке любопытно узнать, зачем Вираваре при такой малой семье так много золотых монет — для ублаготворения своих пороков или для какой-либо доброй цели, — и, чтобы разузнать о том, как живет Виравара, назначил мудрый государь тайных соглядатаев.

А Виравара утром являлся к царю, в середине дня стоял в боевом наряде на страже у входа во дворец и, получив полагавшиеся ему пятьсот динаров, уходил домой. Что ни день, давал он сто динаров жене своей на пищу, на другую сотню покупал одежду, притирания, бетель и прочее, совершая омовение, отдавал он еще сотню динаров для устройства жертвы Вишну и Шиве, а последние две раздавал брахманам и нуждающимся — так он постоянно все эти пятьсот динаров расходовал. Каждый раз после этого, совершив жертву огню и все прочие положенные обряды, он снова отправлялся к дворцовым воротам и с мечом в руке стоял там всю ночь. Когда доложили соглядатаи, что Виравара так добродетельно живет, очень обрадовался Шудрака, и потому велел перестать за ним следить, и решил, что Виравара человек исключительный и достойный высшего почета.

Много дней прошло, и Виравара немало претерпел от жаркой поры, когда яростно палит рассвирепевшее солнце.

Но вот наступило время облаков и туч, и словно из зависти загрохотал гром, подобно кинжалам яростно засверкали молнии, будто мечи обрушились бешеные ливни — день и ночь из ужасных туч низвергались потоки. Виравара же по-прежнему непоколебимо стоял у ворот — днем видел его Шудрака балкона дворца. А как-то ночью, пожелав узнать, стоит ли Виравара на посту, поднялся царь на балкон и спросил: «Кто стоит здесь, у ворот?» И услышал ответ Виравары: «Я здесь стою!» — «О, сколь тверд он в добродетели, преданный мне Виравара! Непременно надо будет назначить его на высокую должность!» — подумал царь, спустился в покои и отошел ко сну.

На следующий день еще пуще низвергали тучи потоки ливня на землю, и ввечеру мрак сгустился так, что не видно было ни зги. И снова царь поднялся на балкон и громко крикнул: «Кто у царских ворот стоит?» — «Я стою!» — снова ответил ему Виравара, и беспредельно было изумление царя стойкостью воина. А пока царь изумлялся, откуда-то издалека вдруг донесся полный отчаяния жалобный звук горестного рыдания.

«Нет в моем царстве ни угнетенных, ни бедных, ни обездоленных. Кто бы это мог в одиночестве рыдать во мраке ночи?» — подумал Шудрака, и пробудилось в его сердце сострадание, и повелел он стоявшему внизу Вираваре: «О Виравара, ты слышишь, как вдалеке плачет какая-то женщина? Сейчас же ступай и разузнай, кто она и почему плачет!» Услышав это и ответив: «Повинуюсь!» — тотчас же Виравара с мечом в руке и кинжалом за поясом отправился в путь. И когда царь увидел, как Виравара один уходил в эту жуткую ночь, когда мир, объятый черными тучами, из которых вырывались вспышки молний и лились тяжелые потоки дождя, казалось, обратился в ракшаса, бешено сверкавшего глазами и метавшего камни, наполнилось сердце его состраданием и любопытством, и, спустившись с крыши дворца и вооружившись мечом, незаметно пошел Шудрака следом за Вираварой.

Идет Виравара, разыскивая рыдающую женщину, и когда уже вышел он из города и дошел до какого-то пруда, то увидел, что стоит посреди него женщина и оглашает все вокруг рыданиями: «О герой! О сострадательный! О самоотверженный! Как жить я буду, лишенная тебя?!» — «Кто ты и о чем рыдаешь?» — спросил ее удивленный Виравара, за которым безмолвно следовал царь. Она же вот что ему отвечала: «О Виравара, узнай, милый, что я — эта Земля, а твой нынешний повелитель царь Шудрака — мой законный супруг. Через три дня суждено ему умереть. Где еще добуду я такого царя себе в супруги? Вот поэтому-то я, несчастная, оплакиваю и его и себя!»

Выслушал Виравара ее и, потрясенный ее словами, спросил у нее: О божественная, нет ли средства какого-нибудь, с помощью которого можно было бы избежать смерти повелителя, охраняющего мир?» Ответила ему на это Хранительница богатств: «Только один есть такой способ, и только ты, достойный, можешь его употребить!» Тогда попросил ее Виравара: «Скажи скорее, что это за способ? Если есть такой, то тотчас же я им воспользуюсь — что за смысл иначе в моей жизни?!» Снова заговорила Хранительница богатств: «Нет героя, подобного тебе! Предан ты повелителю своему и поэтому слушай, брахман, в чем состоит это средство. Если ты принесешь сына в жертву прославленной, милостивой Богине Чандике, которой царь возвел храм неподалеку от своего дворца, то царь не умрет, а проживет еще целых сто лет. И если ты это сегодня же совершишь, то будет хорошо, а если нет, то непременно через три дня не будет его в живых!» И только Земля кончила говорить, как воскликнул мужественный Виравара: «Спешу я, Богиня, свершить все теперь же!» «Да будет тебе благо!» — ответила ему Хранительница богатств и тотчас же исчезла. Все это слышал тайно и молча следовавший за Вираварой царь. Устремился воин домой, а Шудрака, пожелав узнать, чем это кончится, пошел вслед за ним.

Добравшись до дома, разбудил Виравара жену свою Дхармавати и рассказал ей, что ради спасения царя нужно ему сына принести в жертву, а та все выслушала и молвила только: «Да будет царю благо! Разбуди сына и скажи ему об этом, почтенный!» Разбудил сына Виравара и, поведав ему обо всем, сказал: «Так вот, сын, если будешь ты принесен в жертву Богине Чандике, то останется царь жить, если нет на третий день умрет!» Выслушал отца Саттвавара и, хоть и был он ребенком, показал, как о том свидетельствовало его имя, что стоек он в добродетели, — ответил на это отцу: «Достигнута цель моей жизни, если, отдав ее, смогу я обеспечить повелителю жизнь. Да тем и за съеденную пищу расплачусь. Что же медлишь, батюшка! Отведи же меня к благостной Богине и принеси меня ей в жертву. И да будет мир моему государю».

«Добро! Достойный сын от меня родился!» — только и молвил Виравара, выслушав, что сказал Саттвавара. Все это слышал стоявший за стеной царь и подумал: «О, все они равны в добродетели!»

Посадил Виравара себе на плечо сына своего Саттвавару и пошел к храму Чандики, а за ним следом поспешили жена Дхармавати и дочь Виравати. Неотступно шел за ними царь Шудрака, таясь от их взоров. Вот перед Богиней спустил Виравара сына на землю, и Саттвавара, истинное средоточие мужества, воззвал к ней: «О Богиня! Прими в жертву мою голову, и пусть благодаря этому царь Шудрака здравствует еще сто лет, и сделай так, чтобы царству его не угрожали враги!» И пока он так говорил, Виравара, воскликнув: «Хорошо! Хорошо!» — выхватил меч и отсек сыну голову. А затем принес ее в жертву Чандике со словами: «Да благоденствует царь благодаря жертве моего сына!» Тотчас же прозвучал в поднебесье голос: «Добро, добро, Виравара! Есть ли еще кто-нибудь столь же преданный господину, не остановившийся даже перед утратой единственного сына ради жизни и царства царя Шудраки?!» А царь все это видит и слышит.

Кинулась Виравати, малая дочь Виравары, к голове брата, обняла ее и разрыдалась — горе разрывало ей грудь. Не выдержало, разорвалось и ее сердце. Обратилась тогда к мужу добродетельная Дхармавати: «Исполнен нынче долг наш перед царем! Доченька милая, дитя несмышленое, от горя по погибшему брату сама скончалась. Погибли оба дитяти моих, и что мне теперь жизнь?! Раз уж не отдала я, глупая, раньше их своей головы на благо царю, то разреши мне теперь вступить на костер погребальный!» Молвил ей в ответ Виравара: «Сделай так. Что за благо будет тебе, если останешься жить? Чем жить ты будешь, кроме горя по погибшим детям? Чего бы не отдал я сам, чтобы избавить тебя от этого горя! Разве не принес бы я сам себя в жертву, если б можно было другого принести в жертву? Но подожди — разложу я здесь костер, собрав поленья, предназначенные для храма». Собрал Виравара те поленья, сложил их, положил на них тела сына и дочери, взяв огонь от светильника, разжег костер. Упала тогда ему в ноги Дхармавати и воззвала к Богине Чанди: «Пусть и в другом рождении благородный будет моим мужем! И да будет благо царю от жертвы моей, — оттого что принесла я в жертву свое тело!» Воскликнув так, бросилась она в пламя, взметывавшее языки свои подобно спутанным космам.

Задумался тогда мужественный Виравара: «Выполнил я долг перед царем, и голос небесный это подтвердил. За все то, что я съел и чем пользовался, ничего я царю не должен.

Что же мне теперь, одинокому, за жизнь держаться? Радостно поддерживать любимую семью, но нынче нет ее. Что такому, как я, одинокому осталось в жизни? Так почему бы не порадовать мне Амбику, принеся ей в жертву свое тело?» Так рассудив, вознес он Богине такую молитву:

«Победа тебе, сразившей асура Махишу, носительнице трезубца, погубительнице данава Руру!

Победа тебе, о лучшая из матерей, все три мира держащая, творящая праздник для мудрых!

Победа тебе, чьи стопы почитает весь мир, прибежище тех верующих, кто надеется на конечное освобождение!

Победа тебе, оберегающей лучи солнца, разгоняющей мрак сонмов несчастий! Победа тебе, черная! Победа тебе, черепами и скелетами украшенная!

Да будет тебе благо и слава!

Смилуйся над царем Шудракой — голову свою приношу тебе в жертву!»

И, закончив молитву Богине, Виравара снова выхватил меч и мгновенно обезглавил себя.

Все это видел стоявший во мраке Шудрака. Потрясенный и умиленный, подумал он с удивлением: «То, что этот воин совершил, нигде и никем не слыхано и не видано — невероятный подвиг совершил он вместе со всей семьей ради меня. Удивительно, откуда берутся в этом мире такие герои, скромно отдающие жизнь свою ради господина! Если не совершу я равного тому поступка, то что мне власть? Зачем жить мне, подобно неблагодарному скоту?» С такими мыслями выхватывает Шудрака меч из ножен и, приблизясь к Богине, говорит мужественный: «Мне, всегда тебе преданному, окажи нынче, Благостная, милость! Прими в жертву мою голову, Возлюбленная, и сделай так, чтобы этот Виравара, по заслугам так названный, отдавший жизнь за меня, ожил вместе со всей семьей». Произнеся такие слова, хотел было Щудрака отсечь себе голову, но раздался в поднебесье божественный глас: «Не спеши! Довольна я тобой, добродетельный! Вернется к жизни Виравара с женой и детьми!» И только прозвучали эти слова, как поднялись невредимые Виравара, и сын его, и супруга с дочерью.

Когда свершилось это чудо, снова спрятался царь, но не мог он насмотреться на них, и взор его туманился радостными слезами. Виравара же очень удивился, увидя жену и детей словно восставшими от сна, и спросил он их, назвав каждого по имени: «Как случилось, что вы, обратившиеся в прах, снова живы? Да ведь и я сам, хоть и отсек себе голову, жив! Что же все это значит? Что это — наваждение или милость Богини?» Говорящему так сказали жена и дети: «Видно, это милость Богини, не заслуженная нами. Благодаря ей мы и живы!» Согласился Виравара, что это, должно быть, так и есть, поклонился Богине и, достигший своей цели спасения царя Шудраки от смерти, — с женой и детьми отправился домой. Оставил он дома жену, сына и дочь, а сам пошел во мраке ночи к царским воротам и стал там, как обычно.

Царь Шудрака, видевший все и оставшийся незамеченным вернулся во дворец, снова поднялся на балкон и произнес: «Кто здесь у ворот стоит?» И ответил ему на это Виравара: «Я стою, государь! Ходил я по повелению божественного искать ту женщину, но она, лишь я ее увидел, исчезла, словно ракшаси». Выслушал Шудрака все, что сказал Виравара и, сам все видевший, удивился его ответу. «Воистину, — подумал он, — душа благородного, как море, безмерно глубока. Даже совершив небывалый подвиг, он и не пытается о нем поминать». Глубоко задумавшись, в молчании спустился царь с балкона, вошел к себе в покои и провел там остаток ночи.

Когда же на следующий день утром явился Виравара, чтобы присутствовать на утреннем приеме, рассказал радостный царь министрам обо всем, что случилось минувшей ночью, и все они были ошеломлены услышанным. Из любви к Вираваре отдал Шудрака ему и его сыну царства Лата и Карната, и после этого счастливо жили цари Виравара и Шудрака, равные в своем могуществе, помогая друг другу.

Окончив эту весьма занимательную историю, снова обратился ветала к царю: «Скажи мне, царь, кто же из них больший герой? Но вспомни, что, если, зная, не скажешь, поразит тебя проклятие, о котором говорил я прежде!» Отвечал охранитель земли ветале: «Самый большой герой из них, конечно, Шудрака». Возразил ему ветала: «А почему не Виравара? Ведь не рожден еще на земле кто-нибудь равный ему? И почему не жена его? Ведь пришлось ей быть свидетельницей, как сына ее, подобно скоту, в жертву приносят. И почему не сын его Саттвавара? Хоть и ребенок он еще, а сколь высок в добродетели! Почему же ты считаешь, что Шудрака герой больший, чем они?» Тогда сказал ветале на это царь: «Нет, не может быть большим героем Виравара, сын благородного рода, для которого защищать господина ценой своей жизни, жизни детей или жен — высокий долг! И не его жена! Ведь она из благородной семьи, добродетельная, и единственное Божество для нее — муж, а следовать во всем супругу — какой еще закон для нее может быть?! От них рожден и потому им подобен их сын Саттвавара — какова пряжа, такова и ткань! А Шудрака готов был принести тело свое в жертву, хотя известно, что царь скорее пожертвует жизнью слуги, чем своей ради последнего!»

Выслушав этот ответ, тотчас же соскочил ветала с мертвецом с царского плеча и с помощью своей волшебной силы незаметно вернулся на прежнее место на дереве. А царь, как и прежде, пошел той же дорогой на кладбище, твердый в своем решении отнести веталу, куда обещал.

 

12.12. ВОЛНА ДВЕНАДЦАТАЯ

Снова вернулся царь к подножию дерева шиншапа и увидел на этот раз мертвеца с вселившимся в него веталой висящим на дереве. Снова спустил покойника вниз Тривикрамасена и, выбранившись, снова поднял его на плечо и отправился в путь. Как и прежде, снова ветала говорит царю, молча шагающему в ночной тьме по кладбищу: «Упорен ты, царь, в достижении цели, настойчив, и очень ты нравишься мне. Чтобы душу твою позабавить, расскажу я тебе историю, а ты слушай:

12.12.1. Как спорили из-за невесты мудрец, чародей и герой.

У царя Пунйасены, правившего в Удджайини, был близким другом и советником добродетельный брахман по имени Харисвамин, и был у Харисвамина от его такой добродетельной, как и он сам, жены сын, в добродетелях не уступающий отцу, а имя его было Девасвамин. И еще родилась у них вслед за сыном дочь Сомапрабха, что означает «лунный свет», заслуженно так названная. Красота же и прелесть ее были такими, что никакая иная красавица не могла бы с ней сравниться. Как достигла Сомапрабха тех лет, когда девушку следует выдавать замуж, она, чрезмерно гордая своей красотой, передала через мать отцу и брату: «Отдать меня замуж следует или за героя, или за мудреца, или за чародея, а не за какого-нибудь иного жениха, если хотите, чтобы я осталась живой».

Услышав о таком ее выборе, крепко задумался отец, а пока он раздумывал над тем, как найти ей такого мужа, послал его Пунйасена с посольством к царю Южных краев, желая заключить с ним договор о союзе, — этим хотел он предупредить нападение, которое тот собирался совершить. Когда выполнил Харисвамин порученное ему дело, обратился к нему один брахман, слышавший о красоте дочери Харисвамина, с просьбой отдать ему ее в жены.

«Хочет моя дочь себе в мужья либо героя, либо мудреца, либо чародея, и никого иного. Скажи мне, почтенный, кто же ты?» — спросил Харисвамин. На это ему так отвечал брахман, желавший жениться: «Сведущ я в чародействе». — «Так покажи мне свое мастерство», — сказал ему Харисвамин. И брахман тотчас же силой своего волшебства изготовил колесницу, способную двигаться в поднебесье, пригласил Харисвамина взойти вместе с ним на ту волшебную колесницу и показал ему и небо, и все прочие миры, и доставил его, радостного, прямо в лагерь царя Южных краев, к которому он был послан с поручением. Пообещал Харисвамин отдать брахману свою дочь и назначил, что свадьба должна состояться на седьмой день.

Тем временем в Удджайини другой дваждырожденный попросил у Девасвамина отдать сестру ему в жены. Сказал Девасвамин, что, мол, сестра его не хочет никакого иного мужа, кроме либо героя, либо мудреца, либо чародея, и дваждырожденный ответил на это, что он — герой, и, когда подтвердил это владением разным оружием — и тем, которое мечут, и тем, которое в руке держат, — пообещал Девасвамин отдать ему сестру в жены и по совету звездочетов назначил свадьбу на седьмой день, а решил он это втайне от матери.

К матери же его, жене Харисвамина, в то же время пришел кто-то третий и тоже посватал Сомапрабху себе в жены. Рассказала она ему, что дочь ее желает себе в мужья либо героя, либо мудреца, либо чародея, а посватавшийся ответил, что он — мудрец. Спросила мать у него и о прошлом, и о будущем и, пообещав отдать ему в жены дочь, свадьбу тоже назначила на седьмой день.

Возвратился на следующий день Харисвамин и сообщил и жене, и сыну о своем решении выдать дочь замуж, а они каждый отдельно сами рассказали ему о том, как условились. Встревожился он, когда узнал, что приглашены три жениха.

Вот в день свадьбы сошлись в доме Харисвамина три жениха — герой, мудрец и чародей. Но вот что странно — невеста-то, Сомапрабха, исчезла куда-то, и ни доискаться, ни дозваться ее не могли. Говорит тогда в смятении Харисвамин мудрецу: «Скажи мне, мудрый, немедля, куда исчезла моя дочь?» А тот сразу же и ответил: «Похитил ее ракшас Дхумашикха и унес в свое жилище в леса на Виндхийских горах». — «Увы! Горе нам! Как вернуть ее? Вот несчастье-то! Что же со свадьбой делать?» При этих криках чародей сказал: «Крепись! Сейчас же доставлю я вас туда, где, по словам мудреца, она находится». И мгновенно изготовил он колесницу, снабженную всяческим оружием, и, взойдя на нее вместе с Харисвамином, мудрецом и героем, доставил на ней, движущейся по небу, их всех в леса на Виндхийских горах к жилищу ракшаса, указанному мудрецом. А там герой, посланный Харисвамином, сразился с разъяренным ракшасом, узнавшим, что они пришли, и вышедшим им навстречу. Разгорелась тут небывалая битва из-за женщины между человеком и ракшасом, сражавшимися разными видами оружия, как между Рамой и Раваной. В одно мгновение стрелой, острие которой подобно было серпу полумесяца, срезал герой голову ракшаса, хмельного от жажды битвы. А когда пал ракшас, освободили они Сомапрабху и на колеснице чародея отправились из жилья ракшаса восвояси.

Прибыли они в дом Харисвамина, но хоть и настал указанный астрологами день, а свадьба не могла состояться, так как между мудрецом, чародеем и героем начался превеликий спор. Мудрец кричал: «Разве не я здесь, в Удджайини, узнал, где она скрыта? Как бы иначе ее вызволили? Мне ее отдать следует!» — «Если б не создал я колесницу, в поднебесье движущуюся, как бы вы могли, Богам подобно, в мгновение ока передвигаться то туда, то сюда? Да как бы без колесницы можно было сразиться со стоящим на колеснице ракшасом? Должно мне ее в жены отдать, ибо благодаря мне наступил этот день!» Возражал им герой: «Если б не сразил я ракшаса в битве, что бы вы оба могли сделать, чтобы девушку спасти? Должна быть она отдана в жены мне!» А пока они так спорили, стоял Харисвамин молча и в полном смятении, размышляя, кому же следует ее отдать.

Так скажи ты, царь! А если ты, почтенный, зная, не скажешь, лопнет твоя голова».

Выслушав все это от веталы, нарушил молчание великий царь Тривикрамасена и так ему ответил: «Нужно отдать ее в жены герою, потому что он силой рук своих и рискуя жизнью сразил в бою ракшаса. Что же касается мудреца и чародея, то творец создал их лишь помощниками — ведь служат же другим мастеровые и знающие счет?»

Как только ответил так царь, соскочил ветала вместе с покойником с его плеча и, как прежде, умчался на свое место, а царь невозмутимо снова пошел за ним.

 

12.13. ВОЛНА ТРИНАДЦАТАЯ

Снова добрался царь до дерева шиншапа и снова, взвалив, как прежде, покойника с вселившимся в него веталой на плечо, молча отправился в путь. Быстро идет Тривикрамасена по дороге, а ветала снова к нему обращается: «Ты мудр и добродетелен, царь, и потому ты мне нравишься. Расскажу я тебе еще одну историю с загадкой, а ты слушай:

12.13.1. О поспешившей Маданасундари.

По всей земле прославился царь Йашаскету, истинное знамя славы, а столицей его был город Шобхавати. Был в этом городе богатый храм Гаури, а к югу от него — озеро, называвшееся Гауритиртха. Каждый год на четырнадцатый день светлой половины месяца ашадха со всех сторон стекались туда паломники совершить омовение. Однажды в этот день пришел туда молодой стиральщик Дхавала, живший в деревне Брахмастхала, и увидел он пришедшую на тиртху юную красавицу Маданасундари, дочь Шуддхапаты. Красотой и прелестью превзошедшая луну, она тотчас же похитила сердце Дхавалы, и он, выспросив о ее роде и имени, ушел домой, но не мог найти покоя — ничего не ел в разлуке с ней, и встревожилась его мать и спросила, что с ним, и он рассказал ей о сердечном влечении. Пошла она к своему мужу Вимале и обо всем поведала ему. Пришел тот, посмотрел, в каком состоянии сын находится, и так ему сказал: «Что печалишься, сынок? Не так уж трудно добыть твою желанную. Если попрошу я Шуддхапату, отдаст он за тебя свою дочь не уступаем мы ему ни рождением, ни богатством, ни занятием! Я знаю его, он меня знает, так что мне это устроить не трудно!» Так утешил он сына и уговорил поесть и попить, а на следующий день отправился вместе с ним к Шуддхапате. Попросил он Шуддхапату выдать дочь за Дхавалу, и тот с радостью согласился.

А на следующий день, когда звезды были благосклонны, отдал Шуддхапата Дхавале свою дочь Маданасундари, равную ему по роду. Когда же сыграли свадьбу, вернулся с молодой женой, с первого взгляда в него влюбившейся, Дхавала в дом своего отца.

Вот живет он там счастливо, и приходит однажды к нему сын тестя, брат Маданасундари. Все его радостно приняли, радовалась и Маданасундари — обняла она его. Был он спрошен родственниками о здоровье, а когда отдохнул, сообщил им вот что: «Послан я сюда отцом, чтобы пригласить зятя и Маданасундари к нам, потому что собираемся мы справить пуджу Богине». Обрадовались, услыша такое, все родичи, и с уважением приняли приглашение, и потчевали его, как следует, и питьем, и едой, и всячески его ублажали.

Рано утром отправился Дхавала с Маданасундари и шурином в дом тестя, и почти достигли они уже того города Шобхавати, как увидели по дороге к нему большой храм Гаури. Говорит Дхавала, преисполненный веры и благоговения, Маданасундари и шурину: «Войдем и посмотрим на Богиню благодатную!» Возразил ему шурин: «Что ж мы так-то с пустыми руками будем на Богиню смотреть?» «Ну, тогда я один пойду, а вы здесь подождите», — ответил на это Дхавала и пошел поклониться Богине.

Вступил он в храм, и поклонился ей, и в восхищении ею, сокрушившей яростных данавов мощью своих восемнадцати рук, поправшей асура Махишу своей лотосоподобной ногой, побуждаемый судьбой, подумал так: «Почитают эту Богиню люди, принося ей в жертву различных животных. Почему бы мне, ради освобождения от перерождений, не порадовать ее, принеся в жертву самого себя?» Так решив, входит он в безлюдное святая святых, берет меч, какими-то паломниками давным-давно в дар Богине принесенный, и, привязав волосами голову к цепи колокола, отсекает ее тем мечом и падает бездыханным на землю.

Поскольку долго не выходил он из храма, посмотреть, что с ним, отправился шурин. Увидел он мужа сестры обезглавленным и в отчаянии тем же мечом отсек себе голову.

Встревожилась его сестра — почему он так долго не выходит? Идет в храм сама Маданасундари и, как только вступает в него, видит и мужа, и брата обезглавленных. «О горе! Что это? Умираю я!» — и, рыдая, упала она на землю. Но тотчас же поднялась она, оплакивая неожиданно погибших: «Что мне теперь в этой жизни?» Взмолилась она, готовая с жизнью расстаться: «О Богиня, единственная доставляющая счастье в жизни, обитающая в половине тела своего супруга, врага Камы, истребительница несчастий, единственное прибежище женщин! Несправедливо поступила ты, лишив меня и мужа, и брата, — ведь я всегда была тебе преданна! К тебе прибегаю я теперь — защити, выслушай скорбную речь мою! Вот готова покинуть я это тело, злосчастьем пораженное, но пусть, Богиня, где бы и когда бы ни рождалась я, пусть всегда и повсюду будут они моими братом и мужем».

Так взмолившись и восславив Богиню, поклонилась ей Маданасундари, сделала на дереве ашока петлю-удавку из лианы, и, когда уже всовывала голову в петлю, готовясь принести себя в жертву, прозвучал с небес божественный голос: «Не торопись, дочь моя! Довольна я самоотверженностью твоей — совсем молода ты. Брось эту петлю. Награду тебе я даю — присоедини головы мужа и брата к их телам, и тотчас же встанут они оба целы и невредимы».

Услышав о такой награде, отбросила Маданасундари петлю, в радости кинулась к ним и, взволнованная неожиданностью, голову мужа по воле судьбы приставила к телу брата, а к телу мужа присоединила голову брата, и тогда поднялись они оба целы и невредимы. Но раз головы у них были перепутаны, перепутанными оказались и тела. После этого каждый из них рассказал свою историю, и они, радостные, поклонились божественной супруге Шарвы и отправились туда, куда собирались. Вот идут они, и тут только заметила Маданасундари, что головы им поменяла. Смутилась она — что же ей теперь делать?

Так скажи мне, царь, кто из этих двух перепутанных ей муж? Если знаешь, да не скажешь, то сбудется то проклятие, о котором прежде я говорил».

Выслушал эту историю, рассказанную веталой и оканчивающуюся загадкой, царь Тривикрамасена и так ответил: «Тот ей муж, у кого мужнина голова — из частей тела голова самая важная. Ведь по ней людей узнают».

И только кончил царь говорить, ветала соскочил с его плеча и сбежал незаметно, и царь снова пошел за ним.

 

12.14. ВОЛНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Вот, забрав с дерева шиншапа покойника с веталой, поднял его Тривикрамасена на плечо и отправился в путь, а ветала снова к нему обращается: «Расскажу я тебе, царь, чтобы усталость твою утолить, одну историю. Слушай:

12.14.1. О доблестном Саттвашиле.

Стоит на берегу Восточного океана город Тамралипти. Правил когда-то в том городе царь Чандасена, который всегда отворачивал свое лицо от чужих жен, а не от полей битвы — всегда похищал он победу у врагов и никогда не похищал имущества, принадлежащего другому. Однажды к воротам его дворца пришел из южных краев прославленный в народе раджпут по имени Саттвашила и, объявив, что из-за безденежья решил он служить царю, вместе с другими раджпутами, пришедшими с ним, разорвал изодранный ковер, их последнее достояние. Так оказавшись прислужником, провел он у Чандасены многие годы и всегда верно служил царю, но никогда не получал от него награды. «Что за толк родиться в царском роду и терпеть безденежье? И как это при таком безденежье наградил меня творец большими желаниями? Вот служу я царю, а семья моя в нужде мучается, и подолгу мы все голодаем, но не замечает этого царь!» — так однажды раздумывал раджпут, когда царь собрался на охоту. И побежал тогда Саттвашила с дубиной в руках перед царем, и вступил царь в сопровождении конных и пеших воинов в изобилующий оленями лес.

В пылу охоты погнался царь за громадным и свирепым кабаном и, преследуя его, попал в лесную глушь. А там в траве и листьях потерял он след и упустил зверя, а затем, усталый, потерял и путь. Один лишь раджпут, пренебрегая жизнью своей, мучимый голодом и жаждой, продолжал сопровождать царя пешком, хотя повелитель его был на быстром как ветер коне. Заметив, что следует за ним раджпут, царь милостиво обратился к нему: «А что, не знаешь ли ты дороги, по которой мы сюда попали?» И ответил ему раджпут, почтительно сложив руки: «Знаю я дорогу, но не соблаговолит ли государь отдохнуть немного? Солнце — самая большая драгоценность пояса, украшающего деву неба, супруг лилии, — простирает над миром сеть палящих лучей!» Выслушал его раджа и милостиво сказал: «Так не посмотрит ли почтенный, нет ли где-нибудь здесь воды, чтобы напиться?» Тогда взобрался раджпут на высокое дерево, увидел реку, слез и отвел к ней царя, а затем расседлал его коня, дал тому воды да свежей травы и пустил порезвиться да по траве покататься — и отдохнул конь. Когда же закончил царь омовение, развязал раджпут полу своей одежды и выташил оттуда несколько вымытых сладких плодов амалаки и предложил их повелителю. «Откуда они у тебя?» — спросил его царь. И ответил на это раджпут, держа в почтительно сложенных руках две амалаки: «Десять лет уже прошло, как я, каждодневно питаясь ими, совершаю, чтобы божественного порадовать, как подвижник, тяжкий обет, не уходя от людей». «Что уж говорить, — промолвил царь, — ведь истинно имя твое Саттвашила — твердый в добродетели!» Устыдившись и проникнувшись сочувствием, подумал царь: «Тьфу на тех государей, которые не знают, в беде или благополучии живут его слуги! Тьфу на приближенных, которые об этом не уведомляют государя!» С такими мыслями взял раджа две амалаки у раджпута, уступив его настойчивым просьбам. Съел он их, напился воды и отдохнул какое-то время в обществе раджпута, тоже поевшего амалак и попившего воды.

А потом раджпут оседлал коня, и царь вскочил на него. Раджпут же пошел впереди, показывая дорогу, и сколько ни уговаривал его царь сесть ему за спину на коня, отказывался тот. А тем временем встретил царь своих воинов и вернулся в столицу. Там он всем рассказал о преданности Саттвашилы и дал ему в награду и богатства большие, и уделы немалые и после того все еще не считал, что полностью с тем рассчитался. Удовлетворенный же раджпут оставался при царе Чандасене, хоть он уже и не обязан был служить ему.

Однажды посылает Чандасена раджпута к повелителю Ланки просить ему, Чандасене, в жены дочь того. Путь туда лежал по океану, и, поклонившись покровительствовавшему ему Божеству, Саттвашила вместе с брахманами, которых царь назначил его сопровождать, взошел на корабль. Когда же корабль миновал уже середину пути, то с изумлением увидел Саттвашила, как поднялся стяг из глубины вод. Верхушка его касалась облаков, и был он велик и лучезарен, словно сделан из золота, и, развеваясь, переливался всеми цветами. И тотчас же непрерывными валами заклубились грозовые тучи, и задул буйный ветер, и полились с небес потоки воды. И ветер, и проливной дождь словно веревками притягивали корабль к стягу, и был похож он на слона, привязанного к столбу. А тем временем стяг стал погружаться в глубь покрытого бушующими волнами океана, и корабль — вместе с ним. Тогда все брахманы, бывшие на корабле, перепугались, помянули повелителя своего Чандасену, и совсем не по-брахмански подняли крик. Не в состоянии был Саттвашила слышать их вопли, и, преданный господину, с мечом в руке, подвязав одежду, вслед за стягом отважно ринулся Саттвашила в океан, словно герой, пожелавший сразиться с его бурными валами. А пока раджпут погружался в пучину, корабль далеко отнесло ветром и разбило волнами, и все бывшие на нем попали в пасти морских чудовищ.

Саттвашила же продолжал погружаться в океан, но вдруг видит он, что не в океане он уже, а в дивном городе. В городе том повсюду колонны, украшенные драгоценными камнями, и сверкающие златоверхие храмы, и сады с прудами, ступени к которым выложены наилучшими самоцветами.

Заметил тут Саттвашила храм Богине Катйайани, высокий, как гора Меру, украшенный стягом, усыпанный переливающимися драгоценными камнями — стены храма были выложены различными самоцветами. Поклонился раджпут Богине, и вознес ей хвалу, и, удивившись: «Что же это за чудо?», — вступил в храм. И тотчас же увидел он сквозь сияние, окружавшее изваяние Богини, как открылась потайная дверь и вышла из той двери божественной красоты девушка — глаза ее были подобны синим лотосам, лицо — раскрывшимся водяным лилиям, улыбка — цветку, тело нежно, как волоконца корней лотоса, а вся она была как движущееся озерцо, заросшее лотосами. В сопровождении тысячи женщин вошла она и в святая святых храма, и в сердце Саттвашилы. Но из святилища, принеся Богине жертву, она вышла, а вот сердце раджпута не покинула. Тут снова скрылась она за той дверью, озаренной сиянием Богини. Саттвашила же последовал за ней. И там увидел он еще один божественно прекрасный город, подобный саду, где собрались, словно назначив свидание, все услады мира. Увидел он и ту красавицу сидящей на ложе, украшенном самоцветными камнями, и, подойдя к ней, сел с ней рядом, и замер он, страстно жаждущий обнять ее, словно нарисованный, вперив в нее взор и трепеща всем телом, на котором от крайнего волнения поднялись все волоски. Заметив по его лицу, что околдовал его Бог любви, взглянула она на служанок, и они, понимавшие знаки и жесты, пригласили его: «Ты здесь гость и потому воспользуйся гостеприимством нашей госпожи встань сюда, соверши омовение и отведай угощения». При этих словах загорелась в нем искра надежды, и сумел он кое-как сдвинуться с места и пошел к указанному служанками пруду в саду. Но как только погрузился он в него, тотчас же оказался в Тамралипти и с удивлением увидел, что выходит из пруда в саду царя Чандасены, а убедившись в этом, подумал про себя: «Что это? Откуда этот сад и куда исчез тот божественный город? Куда пропало то дивное и сладостное видение? Зачем так неожиданно досталась мне чаша смертельного яда разлуки с ней? Ведь это не сон, и я бодрствую и все ясно вижу. Быстро же меня одурачили эти красавицы из Паталы!» Так бродил он, разлученный с девой, словно безумный, по саду, одолеваемый любовью и рыдающий.

Увидели его садовники в таком состоянии — а казалось, будто тело его, покрытое желтой и оранжевой пыльцой, разносимой ветром, окутывали языки пламени палящей разлуки, — пошли к великому царю Чандасене и рассказали обо всем. Встревожился тот и пошел сам посмотреть, а увидя его, утешая, спросил: «Скажи нам, что это значит, любезный? Куда тебя послали и куда ты попал? Куда ты целился и где твои стрелы?».

Поведал Саттвашила царю о всех злоключениях, а тот подумал: «Вот беда-то! Добродетелен этот герой, а сумел Кама посмеяться над ним. Вот случай оплатить мой долг ему!» Подумав так про себя, обратился царь-герой к Саттвашиле: «Брось напрасно горевать! Добуду я тебе эту красавицу из рода асуров, тобой любимую, поведу тебя к ней той же дорогой, по которой ты шел». Успокоил его царь так и устроил ему омовение и угощение.

На другой день, поручив министрам царство, Чандасена, взяв с собой Саттвашилу, отправился на корабле по дороге, раджпутом показанной, и когда достигли они середины океана, то, как и прежде, увидел Саттвашила стяг, украшенный лентами, и, показав на него царю, проговорил: «Вот вознесся тот самый волшебный стяг, за которым по воле судьбы я последовал». А пока Саттвашила рассказывал это, приблизились они к стягу и начал он погружаться в волны. Ринулся тогда Саттвашила в пучину, а за ним и царь кинулся точно так же, и когда они погрузились в воду, то вскоре добрались до того божественного города. Увидав его, был удивлен царь. Поклонившись Парвати, вошел он вместе с Саттвашилой в ее храм. А там в это время в сопровождении служанок вышла из сияния, окружавшего Богиню, та красавица, и сама она была словно сияние. «Вот она, прекрасноликая!» — сказал Саттвашила царю, и тот подумал, что достойна она любви раджпута. Красавица же, увидав Чандасену, отличавшегося царскими приметами, подумала: «Кто бы это мог быть? Кто он, этот необычайно прекрасный муж?» — и вошла в храм Амбики, чтобы совершить жертвоприношение. Царь же вместе с Саттвашилой намеренно укрылся в саду. Через некоторое время, закончив жертву, вышла дочь дайтйи из святилища храма, вознеся моление Гаури о том, чтобы достался ей хороший муж, а выйдя, обратилась к одной из подруг с просьбой: «Милая, узнала бы ты, кто этот высокоблагородный муж, которого я видела, пока он здесь стоял? И попроси его, чтобы он оказал нам милость — воспользовался нашим гостеприимством. Видно по всему, что это человек, заслуживающий особого почтения!».

Подруга тотчас же пошла, разыскала царя в саду и все-все, что ей госпожа велела, передала ему. Выслушал ее царь-герой и беззаботно сказал: «Какое еще гостеприимство нам нужно?» Передала она эти слова госпоже, и подумала дочь дайтйи, что заслуживает он наибольшего уважения и почтения. А потом она, озадаченная тем, что царь не захотел воспользоваться ее гостеприимством и поступил тем самым не как обычный человек, и влекомая к нему его упорством, словно веревкой, посчитала, что Парвати, услышав ее моления о ниспослании хорошего мужа, послала ей его. Отправилась тогда дочка асура в сад, и приветствовал он ее пением разных птиц, трепетом листьев, колеблемых ветром, цветочным дождем, сыпавшимся с радующихся ее приходу деревьев. Приблизилась она к царю и с почтением стала упрашивать его воспользоваться ее гостеприимством. А он показал ей на Саттвашилу и сказал: «Пришел я сюда, чтобы посмотреть на Богиню, о которой он мне рассказал. Последовав за стягом, уходившим в морскую глубь, увидел я Гаури, которой посвящен этот дивный храм, а вслед за этим — тебя. Какого же еще гостеприимства нам желать!».

Сказала она тогда ему: «Так, может быть, любопытства ради пойдет повелитель посмотреть мой другой город, истинное чудо всех трех миров?» Засмеялся царь: «Не тот ли это город с прудом для омовения, о котором он мне рассказывал?» Возразила она ему на это: «Не говори так, божественный, не собираюсь я тебя обманывать! Да и кто посмеет обмануть достойного? Твое высокое благородство обратило меня в твою покорную служанку. Не отвергай мою просьбу!».

«Так тому и быть!» — ответил на это царь и вместе с Саттвашилой и с нею вступил в сияние, окружавшее Богиню, и через открывшуюся дверцу прошел вслед за красавицей. Увидел он тут еще один дивный город — и соединились в нем все времена года, и деревья поэтому были покрыты и цветами, и плодами, а сам город был похож на гору Меру, усыпанную золотом и драгоценными камнями. Пригласила красавица царя присесть на сидение, усыпанное жемчугами, и, угостив и почтив его, как полагается, обратилась к нему дочь повелителя асуров: «Я — дочь высокоблагородного повелителя асуров Каланеми. Был мой отец отправлен на небо божественным Вишну, метателем диска. Эти два города остались мне от отца, а построены они были Вишвакарманом, и не знают в них ни старости, ни смерти, и каждый может получить, что душе его угодно. А теперь ты — мой отец, и я, и города мои — в твоей воле!» И когда сказала она так, отдав и себя, и все свое на волю царя, он ей сказал: «Коли так, то отдам я тебя, доченька, герою Саттвашиле, другу и родственнику моему». Когда выслушала она сказанное царем, который оказался для нее живым воплощением милости, явленной ей Богиней, то, знающая добродетели и покорная, согласилась. А затем обратился царь к Саттвашиле, достигшему своей цели, получившему дочь асура и ставшему повелителем двух городов асуров: «Расплатился я с тобой только за одну из тех двух амалак, что съел в лесу, а вот за вторую буду я тебе вечным должником».

Сказав это склонившемуся перед ним в поклоне Саттвашиле, попросил он дочь дайтйи: «Соблаговоли показать мне дорогу, по которой я попал бы в свой город». Тогда дала ему она плод, избавляющий от старости и смерти, и меч, который назывался «Не знающий поражений». А он с этими двумя предметами окунулся в пруд и тотчас же очутился в своем царстве — и с тех пор все его желания исполнялись и во всем ему сопутствовал успех. Саттвашила же правил городами, доставшимися ему от жены, принадлежавшей к роду дайтйев.

Так скажи мне, царь, кто из них двоих явил большую доблесть, ринувшись в океан?». Выслушав рассказ и вопрос, опасаясь того, что осуществится проклятие веталы, царь Тривикрамасена ответил: «По-моему, Саттвашила. Ведь он безо всякой надежды, не зная ни сути дела, ни что его ждет, бросился в океан, а радже все это уже было известно и сам он не хотел дочери дайтйи, так как считал, что страстью ее не завоюешь».

Услышав ответ царя, снова нарушившего молчание, сорвался с его плеча покойник с веталой и снова, как и прежде, повис на дереве шиншапа, а царь точно так же снова пошел за ним, чтоб отнести его, куда было условлено. Разве успокоится разумный, не завершив начатого дела?

 

12.15. ВОЛНА ПЯТНАДЦАТАЯ

Вернулся царь Тривикрамасена к дереву шиншапа и снова, взвалив покойника с веталой на плечо, двинулся в путь, и снова обратился к нему, на его плече сидя, ветала: «Чтобы забыл ты, царь, об усталости, задам я тебе один вопрос. Слушай:

12.15.1. О трех разборчивых брахманах.

Есть в стране ангов большое селение, отданное в кормление брахманам, называющееся Врикшагхата. Жил там богатый брахман, совершавший жертвы, как Ведами предписано, и имя его было Вишнусвамин. Была у него жена, во всем ему равная, и от нее родились один за другим три сына, и все три юноши обладали необычайной проницательностью. Однажды их отец начал жертвоприношение и послал их принести ему черепаху. Пошли трое братьев на океанский берег, нашли черепаху, и тогда старший сказал младшим: «Вы оба возьмите черепаху для отцовского жертвоприношения. Не могу я ее тронуть, вонючую и грязную». И тогда ответили старшему младшие братья: «Что ж, тебе она противна, а нам — нет, что ли?». Тогда прикрикнул на них старший: «Ну-ка, вы оба, берите ее да отправляйтесь! Не то из-за вас останется неоконченным отцовское жертвоприношение и тотчас же и вы и он попадете в ад!».

Засмеялись они и возразили: «Что ж, ты хорошо знаешь наш долг! А разве твой долг не таков же?» Отвечал он им на это: «Не знаете, что ли, вы, как я разборчив во всем? Разборчив я в еде, и не след мне касаться всего, что вызывает отвращение». Такое от него услыхав, сказал ему средний: «Ну и что? Зато разборчив я в женщинах!» Старший все равно продолжал настаивать: «Пусть младший из вас возьмет черепаху!» Тогда самый младший из них, нахмуря брови, возразил братьям: «Глупцы вы оба! Весьма разборчив я в матрасах».

Вот они, перессорившиеся, бросив черепаху, занятые одной лишь мыслью, как бы спор свой разрешить, отправились к правившему в той стране радже Прасенаджиту и скоро дошли до города Витанкапура. А там, когда пратихара объявил о их прибытии, вошли они в зал совета и поведали царю обо всем, что с ними было. Выслушал их царь и сказал им, чтобы пожили они у него, пока он их испытает. Когда же наступило время трапезы, велел он их позвать, усадил на почетные места и угостил отменнейшей едой, достойной царей и обладающей шестью разными вкусами. Все ели угощение с удовольствием, и только старший сын, тот, который был разборчив в пище, не притронулся ни к чему и сидел с лицом, искаженным от отвращения.

Спросил его царь: «Что же ты, брахман, ничего не отведал? Угощение и вкусно, и душисто!» А брахман ему ответил спокойно: «Слышится мне от вареного риса запах трупа, сжигаемого на костре, и не могу я поэтому, государь, вкушать эту пищу, как бы ни была она сладка!» Когда он так сказал, все по слову царя понюхали еду и решили: «Из лучшего риса эта пища, и приготовлена безукоризненно, и душиста». Но разборчивый в еде все равно не притронулся к кушанью и сидел, зажав нос.

Тогда задумался царь, и решил узнать причину, и послал верных людей разузнать насчет этого угощения, и узнал от них, что было оно приготовлено из риса, выросшего на поле, расположенном вблизи от деревенского кладбища. Очень этому удивился царь и, обрадованный, сказал ему: «Истинно, разборчив ты в пище. Отведай другого кушанья!»

Когда же трапеза окончилась и царь отпустил брахманов, назначив каждому из них отдельный покой, послал он вечером лучшую из своих наложниц, совершенную во всех своих членах и богато наряженную, к тому из брахманов, который был разборчив в женщинах. Отправилась она в сопровождении царских слуг в покои к этому брахману, луноликая, подобная луне ночи полнолуния, светильнику Кандарпы. Когда же вошла она в покои, озарив их сиянием своей красоты, стало разборчивому в женщинах дурно, и, зажав левой рукой нос, закричал он царским слугам: «Уберите ее прочь, не то помру я! Несет от нее, как от козла!» И увели ее тотчас же, убитую горем, царские люди, отвели ее, лучшую из женщин, к царю и рассказали ему обо всем, что случилось. Немедля послал он за разборчивым в женщинах и спросил у него: «Как это от нее, умащенной сандалом, камфарой, соком черного алоэ и прочими превосходными благовониями, от чего по всем странам света распространяет она благоухание, лучшей из красавиц, может исходить вонь, как от козла?» Не согласился со словами царя разборчивый в женщинах, и был царь этим озадачен, и, после того как расспросил он, как следует, удалось узнать ему, что была она вскормлена козьим молоком, так как в детстве не знала она ни матери, ни кормилицы. Крайне удивился царь привередливости брахмана, разборчивого в женщинах, и восхвалил его за это.

Велел царь устроить для младшего сына, разборчивого в матрасах, ложе по его вкусу. Были уложены на ложе один на другой матрасы, а всего числом их было семь. Спал же он на них в самых лучших покоях, и была его постель покрыта белыми простынями тончайшего полотна. Не миновало и половины первой ночной стражи, как поднялся он с ложа и, держась за бок рукой, стал рыдать от острой боли. Увидали приставленные к нему царские слуги у него на боку извилистый красный след, словно от глубоко отпечатавшегося волоска, поспешили к царю и обо всем рассказали, и он им повелел: «Посмотрите-ка, нет ли чего под матрасами!» Пошли они, и стали смотреть, переворачивая один матрас за другим, пока не нашли под последним из них на камне самого ложа волосок, и отнесли его к царю, и показали. Привели они и разборчивого в матрасах к царю, и тот увидел, что след на теле соответствует волоску, и очень этому удивился, и провел, всю ту ночь, размышляя и дивясь: «Как это через семь матрасов смог волосок отпечататься у него на теле?» А утром царь с мыслью: «Вот воистину чудесные, умные и нежные юноши» — наградил их тремя сотнями тысяч золотых. Они там и остались, вполне довольные судьбой, забыв о черепахе и о том, что совершили грех, воспрепятствовав отцовскому жертвоприношению».

Сидя на царском плече, закончил ветала эту небывалую историю и задал царю Тривикрамасене вопрос: «Подумав о проклятии, о котором я тебе раньше говорил, скажи мне, царь, кто из них самый разборчивый? Тот ли, кто был разборчив в еде? Или, может быть, тот, кто в женщинах разбирался? Или тот, кто знал толк в матрасах?» И ответил мудрый царь ветале: «Считаю я самым большим знатоком того, кто толк знал в матрасах, у которого явно на теле был виден след волоса. А ведь те другие могли еще до испытания все разузнать и придумать причины отказов». Только успел сказать все это царь, как снова сбежал ветала от царя, а царь так же решительно, как и прежде, пошел, чтобы отнести его, куда было условлено.

 

12.16. ВОЛНА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Пришел Тривикрамасена к дереву шиншапа, взвалил на плечо покойника с веталой и только двинулся в путь, как обратился к нему ветала: «Царское ли дело — бродить ночью по кладбищу? Разве ты не видишь, что это обиталище предков, ужасное в ночной тьме, полно духов, окутано смрадом от погребальных костров? И что за упрямство заставило тебя согласиться на просьбу этого бхикшу? Слушай же загадку, чтобы дорогу нам скоротать! Расскажу я тебе:

12.16.1. О красавице Анангарати и четырех женихах.

Есть в стране авантийцев город, созданный Богами в начале времен, беспредельный, как тело Шивы, украшенный и благополучием, и наслаждениями, а в крита-йуге назывался он Падмавати, в трета-йуге — Бхогавати, в двапара-йуге-Хиранйавати, а ныне, в кали-йуге — Удджайини. Правил там когда-то лучший из царей Вирадева, а главной царицей у него была Падмарати. Вот пошел однажды Вирадева с супругой на берег Мандакини совершать подвиги во славу Хары, чтобы даровал он им сына. Долго истязал он себя разными подвигами, и был этому рад Ишвара, а когда царь совершил омовение и горячо помолился, услышал он божественный голос: «Будет у тебя, раджа, сын, и будет он героем и начнет династию, и будет у тебя дочь, такой небывалой прелести и красоты, что никакая из апсар не сравнится с нею». Услышав такую речь с небес, обрадовался царь, ибо достиг он желанной цели, и вернулся вместе с царицей в свои город.

А там Падмарати сначала родила мужу, как и было сказано, сына, а потом родилась у нее дочь, и отец назвал ее Анангарати, ибо благодаря ее красоте даже у Ананги могла разгореться страсть к ней. Когда же достигла она должного возраста, захотел раджа подыскать ей достойного жениха и раздобыл написанные на полотне портреты царей, но никто из них не показался ему подходящим для нее. И тогда обратился раджа нежно к дочери: «Не вижу я, доченька, подходящего для тебя жениха. Давай соберем сюда всех царей, а ты выбери себе кого-нибудь из них в мужья». Выслушав отца, молвила царевна: «Не смогу я, батюшка, из-за робости избрать себе супруга. А отдай ты меня за кого-нибудь, кто обладает совершенным знанием, хорошей внешностью и молод. Никого другого мне не нужно». Выслушал царь просьбу своей дочери, а потом стал искать подходящего ей жениха. Вот приходят к нему, узнав обо всем от людей, четверо юношей — все мужественные, мудрые, собой пригожие — из Дакшинапатхи и, с почетом принятые царем, говорят, что пришли вместе, чтоб посвататься к его дочери. А потом каждый стал рассказывать о своем ремесле. Сказал один: «Я шудра, и имя мое — Панчапаттика. Каждый день изготовляю я по пять наилучших одежд. Из них одну в жертву Богу отдаю, другую — брахману, третью — себе беру, чтобы одеваться, четвертую — жене буду отдавать, коли будет она у меня, пятую-продаю и на вырученные деньги покупаю еду, питье и все прочее. Знаю я ремесло свое, и следует Анангарати отдать мне!» Закончил он говорить, начал другой: «Имя мое — Бхашажнйа, я — вайшйа. Понимаю я крик всякого зверя и птицы. Мне следует отдать царевну в жены». Умолк второй, и речь повел третий: «Имя мое — Кхадгадхара, кшатрий я, а прославлен я, царь, силой рук своих. Нет на земле мне равного во владении мечом. Выдай, раджа, твою дочь за меня!» Отговорил свое третий, и четвертый сказал так: «Я — брахман по имени Дживадатта, а ремесло мое такое, что принесут мне любое живое существо умершим, а я лишь погляжу на него — и оно оживает. Так что согласись на то, чтобы я, преуспевающий в таких делах, стал ее мужем!»

Так все они о себе говорили, а царь Вирадева вместе с дочерью смотрели на них, подобных Богам внешностью и одеянием, и одолевали его сомнения.

Закончив на этом рассказ, снова спрашивает ветала Тривикрамасену, запугивая проклятием, которое прежде произнес: «Реши, царь, ты, повелевающий странами, кому из этих четырех должна быть отдана Анангарати?» Ответил царь ветале на это: «Всякий раз заставляешь ты меня, почтенный, нарушать молчание, видно, чтобы время провести. Иначе зачем тебе, повелитель йогов, задавать мне такой глубокомудрый вопрос? Как это шудре-ткачу отдать в жены кшатрийку? И как можно выдать ее за вайшйу? Да и на что годится его знание языка зверей и прочих? А на что годится этот брахман, уронивший себя тем, что забыл о своем призвании, воображающий себя героем и живущий колдовством? Поэтому надлежит ее отдать только кшатрийу Кхадгадхаре, равному ей по касте и прославленному своим искусством и доблестью».

Дослушав ответ царя, как и прежде, сорвался покойник с веталой с царского плеча и силой волшебства тотчас же вернулся на свое место на дереве шиншапа, а повелитель земли точно так же молча отправился, чтобы отнести его, куда было условлено. Не может сомнение проникнуть в сердце героя, преисполненное решимости.

 

12.17. ВОЛНА СЕМНАДЦАТАЯ

Снова пришел к дереву шиншапа Тривикрамасена. Взял раджа снова труп с вселившимся в него веталой, взвалил его на плечо, и, когда двинулся в путь, обратился ветала, сидя на царском плече, к царю: «Устал ты, раджа. Послушай-ка устраняющий усталость рассказ:

12.17.1. О верной слову Маданасене.

Жил когда-то лучший из царей, прославившийся под именем Вирабаху, которому покорны были все цари, а столицей его был лучший из уродов — Анангапура. Жил в том городе богатый купец, водивший караваны, и имя его было Артхадатта, а старшим из его детей был сын Дханадатта, а младшей — истинная жемчужина среди девушек Маданасена. Однажды друг ее брата, купеческий сын Дхармадатта, увидел, как она веселилась с подругами в саду, и когда взор его упал на нее, бурлящий источник прелести и красоты, с еле наметившимися чашами персей, с тремя складками, подобными волнам, словно озерцо, предназначенное для купания юных слонов, то тотчас же все чувства его были погублены пламенем, разожженным потоком стрел Смары, Бога любви. «О, выточена эта стрела самим Марой, чтобы сокрушить мое сердце ее плещущей через края красотой!» — с такими мыслями любовался он ею, и взор его был прикован к ней, и день прошел для него как для чакраваки. А когда вошла она в свой дом, как в сердце Дхармадатты пылающее, словно сжигал его огонь горя, оттого что не видело оно ее, убитое тем, что скрылась она от его взора, рдеющее точно солнце, опускающееся в Западный океан, тогда, словно узнав, что прекрасноликая ушла на ночь домой, медленно, не опасаясь, что красоту ее затмит лотосоподобное лицо Маданасены, поднялась луна.

Ушел домой и Дхармадатта, и был он полон думами о Маданасене и, упав на ложе, корчился и извивался, словно мучимый ударами лунных лучей. Настойчиво расспрашивали его друзья и родственники, но ничего не отвечал он, мучающийся в тисках Смары. С трудом уснул он ночью, но и во сне видел он ее и ласкал ее, и чего-чего только не жаждал он совершить. Поутру, проснувшись, поспешил он к ней и нашел ее в том же саду в одиночестве, ожидающую своих подруг. Приблизился он к ней, и, жаждущий обнять ее, стал молить нежными и ласковыми речами, и упал к ее ногам.

«Девушка я и сговорена с другим — обещана я отцом моим купцу Самудрадатте, и через несколько дней будет моя свадьба. Так что уходи потихоньку, не то, если кто-нибудь увидит, как бы не было худа!» — попросила она его. А Дхармадатта, только о ней помышляющий, и говорит ей: «Коли так, не жить мне без тебя!» Купеческая же дочь от этих слов встревожилась, как бы силой он ее не взял, и пообещала ему: «Пусть состоится моя свадьба, и пусть отец пожнет давно желаемый плод выдачи дочери замуж, а после этого я, любовью твоей покоренная, приду к тебе».

Выслушал он все это и возразил ей: «Не желанна мне возлюбленная, побывавшая до меня в объятиях другого! Что за радость пчеле от цветка, если выпит уже сладостный сок другим?» Ответила она ему: «Как только свадебный обряд совершится, к тебе я поспешу, а к мужу пойду потом!» Но хоть и убеждала она его так, но не было у него веры, и заставил он ее клятвой скрепить истинность ее слов. Только тогда отпустил он ее, и она удалилась к себе в дом.

Когда настал предназначенный для свадьбы день и был совершен счастливый обряд, отвели ее в дом мужа, и провела она там весь день, и когда ночью осталась наедине с мужем в спальне, то хоть и села к нему на ложе, но не поддалась ему и не хотела его объятий, а когда стал он настаивать, залилась слезами, и он подумал: «Не желает она меня» — и сказал ей: «Если ты, красавица, не желаешь меня, то что за радость мне будет? Кто тебе мил, к тому и ступай!» А она, понурив голову, тихо проговорила: «Ты мне дороже жизни, но слушай, любимый, что я тебе скажу. Будь спокоен и обещай, что не надо мне будет бояться, поклянись, что не накажешь меня, и я расскажу тебе обо всем». Так ей, говорившей нехотя, дал супруг обещание, и она со стыдом, с горечью и со страхом рассказала ему: «Однажды, когда была я одна в саду, увидел меня один юноша, друг моего брата Дхармадатты, и сразил его Бог любви. Стремилась я с помощью всяких слов помешать ему не дать моему отцу насладиться плодом выдачи дочери замуж. Опасаясь, как бы не взял он меня силой, пообещала я ему, что сначала к нему приду. Согласись, господин мой, чтобы не нарушила я обещания и чтобы слово мое оказалось правдивым. Пойду я к нему и тотчас же вернусь к тебе. Если не смогу я так поступить, то нарушу я обет правдивости, с детства строго мной соблюдаемый».

Словно ударом молнии убитый ее словами, Самудрадатта, связанный ее стремлением остаться правдивой, мгновенно подумал: «Увы! Увлечена она другим, так пусть побыстрей уходит! Что ж нарушать мне ее правдивость? Что мне женитьба на ней?» И, поразмыслив так, разрешил он ей идти куда хочет. Поднялась она и вышла из дома своего мужа, а в это время взошла на вершину горы Восхода, словно на крышу дворца Индры, лучистая луна, словно улыбающаяся дева Востока. Мрак уже заключил в свои объятия любимые им цветы на склонах горы, а сидевшие на них пчелы перелетели на другие лотосы. Тут, увидав Маданасену, в одиночестве спешившую по улице во мраке ночи, какой-то вор задержал ее за полу одежды и спросил: «Кто ты и куда идешь?» А она перепугалась и попросила его: «Зачем я тебе? Отпусти, спешу я по делу!» Тогда ответил он ей: «Как это от меня, от вора, ты избавишься?» Она же ему на это: «Вот возьми мои украшения!» Засмеялся он: «Нет, почтенная, что мне в них? Зачем мне отпускать тебя, истинное украшение мира, лицо которой подобно лунному камню, волосы-черному агату, талия — алмазу, тело — золотому слитку, стройные ноги — прелестным, усыпанным рубинами колоннам?»

Когда заявил ей так вор, ничего не оставалось купеческой дочери, как поведать ему всю свою историю. А потом попросила она его: «Отпусти меня хоть ненадолго, чтоб остаться мне правдивой. Жди меня здесь, и я быстро вернусь к тебе. Не обману я тебя. Вот тебе мое слово!» Выслушал ее вор, решил, что верна она слову, и отпустил ее, а сам остался на этом же месте в ожидании ее возвращения.

Она же поспешила к купцу Дхармадатте, а тот хоть и желал ее страстно, но, видя, что пришла она одна и стоит перед ним, и расспросив ее о том, что с ней было, подумал и промолвил: «Что ж, рад я, что ты своему слову верна. Но что мне в чужой жене? Пока тебя никто не видит, ступай, как пришла». Отпустил он ее, а она, сказав: «Так тому и быть!» — поспешила к вору, ожидавшему ее на дороге. «Расскажи мне, — попросил он, — что было с тобой, когда ты от меня ушла?» И она поведала ему, как отпустил ее купец. Сказал ей вор: «Уж если он тебя отпустил, то и я так же поступлю. Верна ты слову своему, ступай домой со всеми своими украшениями!» Отпустил Он ее и пошел за ней следом, оберегая, а она поспешила домой к мужу, радуясь тому, что не пришлось ей нарушить добродетель. Тайком проникла она, добродетельная, в дом, а он, увидев ее, стал расспрашивать, и рассказала Маданасена ему все в подробностях. Он же, поняв, что осталась она верна слову и что чести не нарушила, сохранил невозмутимое выражение лица, а сам от чистого сердца восхвалил жену, и стал Самудрадатта счастливо жить с ней.

Поведал царю эту историю на кладбище ветала и снова говорит Тривикрамасене: «Скажи мне, повелитель людей, кто из них истинно благороден — вор или купцы? Если знаешь, да не скажешь, разлетится твоя голова на сто кусков!»

Выслушав это, снова нарушил молчание царь и ответил ветале: «Конечно же, вор, а не оба купца. Муж, правда, разрешил ей, такой красавице и к тому же только что выданной за него, уйти. Но как может благородный человек держать жену, привязанную к другому? Тот, другой, отпустил ее из-за опасения, что муж, зная, что случилось, на следующее же утро расскажет все царю. К тому же страсть его от времени ослабела. Но вор, действующий под покровом ночи, отчаянный, для которого злодейство — ремесло, заполучивший эту драгоценность в образе женщины, отпускает ее вот воистину благородный человек!»

Мгновенно соскочил с его плеча покойник с веталой и тотчас же оказался на своем месте, а раджа с нисколько не ослабшим упорством снова пошел за ним, как прежде, чтобы принести туда, куда было условлено.

 

12.18. ВОЛНА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Снова вернулся царь Тривикрамасена к дереву шиншапа, и взяв труп с веталой, пошел выполнять обещанное. Но как только он двинулся, опять заговорил ветала, сидя на царском плече: «Расскажу я тебе, царь, одну любопытную историю, а ты слушай:

12.18.1. О трех нежных царицах:

В давние времена правил в Удджайини раджа Дхармадхваджа, и было у него три жены, весьма любимые и желанные, и все они были из царского рода. Имя одной из них было Индулекха, другой — Таравали, а третьей — Мриганкавати. Все три обладали ни с чем не сравнимыми достоинствами, и счастливо жил с ними раджа, одолевший всех своих врагов.

Однажды, когда наступил праздник весны, пошел он со своими возлюбленными в сад развлечься. И когда смотрел он на лианы, отягченные цветами, казались те лианы похожими по очертанию на лук Бестелесного, а вереницы пчел напоминали тетиву, сплетенную для того Весной. И слушал он при этом раздававшиеся среди деревьев голоса кокилей, подобные повелению Рожденного в душе наслаждаться единственно радостью любви. Раджа, подобный Индре, угощал своих жен хмельным питьем, которое воистину дает жизнь Кандарпе, Богу любви. Радже особенно приятно было пить те напитки, которые были испробованы его возлюбленными, облагородившими их благоуханием своего дыхания и подкрасивших краской со своих губ.

Когда потянулась игриво к волосам раджи Индулекха, у нее из-за уха упал на ее бедро лотос, и от него тотчас же образовалась рана, и царица вскрикнула: «Ах! Ах!» — и упала без памяти. И раджа, и свита встревожились и кинулись обмахивать ее, опрыскивать водой — и привели в чувство. А вернувшись в столицу, послал раджа к ней врачевателей, и те наложили на рану целебную повязку и исцелили ее с помощью разных чудесных снадобий.

Вечером же, убедившись, что она поправляется, поднялся раджа со второй женой Таравали на крышу дворца, и, только та уснула в его объятиях, упали на ее тело, когда ветерок откинул ее одежды, пробравшиеся сквозь решетку лучи луны. Тотчас же проснулась она с криком: «Ой, горю я!». В тот же миг, обеспокоенный, проснулся раджа и воскликнул: «Что это?» И увидел он, что на теле ее появились волдыри, как от ожога. Спросил он ее, и прошептала в ответ царица Таравали: «Это у меня оттого, что лучи месяца упали на мое обнаженное тело». При этих словах разрыдалась она, а он, обеспокоенный, позвал слуг, и те в тревоге сбежались отовсюду. Повелел он им, чтобы изготовили для нее ложе из лотосовых волокон и смазали тело ее сандаловой мазью.

Узнав о случившемся, третья его жена, Мриганкавати, решила идти к нему и вышла из своих покоев. А как вышла она, тотчас же услыхала в ночной тишине, не нарушаемой ни одним звуком, что где-то далеко на дворе кто-то толчет рис пестом. И только лишь слух ее уловил этот звук, как простонала она: «Ой, умираю я!», — и, страдающая, газелеокая, упала на дорогу, ломая руки. Тогда прислуга привела ее в покои, и упала она, плачущая, на ложе. И увидали тогда ее слуги, заливающиеся слезами, что руки у нее покрыты синяками и царапинами, словно белые лотосы черными пчелами. Доложили они обо всем радже, а тот поспешил, перетревожившись, к ней и спросил ее, светоч добродетели: «Что это?» Она же показала ему руки и, плача, проговорила: «Услышала я, как пестом где-то рис дробят, и вот от звуков тех ударов руки мои покрылись синяками и царапинами!» И тогда приказал царь смазать ей руки сандаловой мазью и прочими снадобьями, а сам стал сокрушаться. «У одной рана от упавшего лотоса, у другой на теле ожоги от лунных лучей, а у третьей всего лишь от еле слышного звука такие синяки и ссадины на руках! Ох, видно, по воле судьбы у всех моих любимых их великое достоинство — чувствительность — обернулось пороком!» С такими мыслями ходил он всю ночь из одних покоев в другие, и казалось ему, будто ее три стражи обратились в сто! А на следующее утро лекари и костоправы взялись за дело, и зажил он, как прежде, в окружении своих выздоровевших жен».

Когда, сидя на плече у Тривикрамасены, закончил ветала эту чудесную историю, спросил он у царя: «Исполнится то проклятие, о котором прежде я говорил, если ты, зная, не скажешь, какая из этих царских жен самая чувствительная». И ответил ему на это Тривикрамасена: «Конечно же, та из них самая чувствительная, у которой лишь от звука ударов песта, даже и не коснувшегося ее, появились синяки и царапины! А что до тех двух, так они с ней не сравнятся — ведь раны одной и ожоги другой появились у одной от удара лотосом, у другой — от прикосновения лунных лучей!»

Только кончил царь отвечать, как снова вернулся на свое место на дереве труп с веталой, а царь, непоколебимый в своей решимости, снова отправился за ним.

 

12.19. ВОЛНА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Вот снова Тривикрамасена дошел до дерева шиншапа, снова лезет он на дерево за трупом с вселившимся в него веталой и, взвалив его на плечо, отправляется, как и прежде, молча в путь. И снова обращается к нему ветала, как и прежде, сидя на его плече: «Нравится мне, царь, что ничто тебя огорчить не может! Чтоб не устал ты, расскажу я тебе одну увлекательную историю:

12.19.1. О царе Йашаскету и его министре Диргхадаршине.

В стране ангов жил когда-то царь Йашаскету, обликом своим подобный неиспепеленному Шивой Смаре, спустившемуся на землю ради спасения своего тела. Был у этого доблестного царя, мощью своей десницы искоренившего без остатка всех врагов, прозорливый министр Диргхадаршин, подобно тому как у Шакры министром был Брихаспати. Поручив ему свое лишенное врагов царство, Йашаскету, одолеваемый своей молодостью и красотой, стал искать только наслаждений. Постоянно находился он на женской половине дворца, а не в зале совета, внимал полным страсти песням юных дев, а не голосам доброжелателей, любил беззаботный царь решетчатые и узорчатые окна, да не любил дел государственных-дыр же в них было не меньше, чем в тех решетках. Всю тяжесть государственных забот нес на себе министр Диргхадаршин, не знавший покоя ни днем, ни ночью.

Пошла в народе молва, что-де царь только лишь именем царя довольствуется, а всю власть забрал себе Диргхадаршин и наслаждается он царским счастьем. Тогда Диргхадаршин и сказал жене своей, Медхавини: «Милая, хоть и несу я всю тяжесть государственных дел, пока царь предается наслаждениям, распространилась среди людей клевета, что я всю власть себе забрал. А то, что в народе говорят, пусть и ложное, наносит вред даже великим людям. Разве не пришлось Раме из-за разговоров в народе покинуть Джанаки и? Что ж мне-то делать?» И когда сказал он так, вот что ответила министру его верная жена, заслуживающая имени Медхавини — мудрая: «Под предлогом, будто хочешь ты посетить святые места, отпросись у царя и на некоторое время, достойный, уезжай в чужую страну. Раз ты государственных дел касаться не будешь, то слухи эти себя изживут, а уж раз тебя здесь не будет, придется государю самому решать государственные дела, и постепенно забудет он все свои увлечения. А тут и ты вернешься и снова будешь безупречно исполнять свое дело».

«Так я и сделаю», — решил Диргхадаршин, выслушав жену. А затем в разговоре как бы между прочим обратился к Йашаскету с такими словами: «Позволь, государь, удалиться мне на некоторое время от дел — хочу я пойти по святым местам, ибо жаждет душа моя, Дхармы». «Нет! — отказал ему раджа. — Разве нельзя иначе достигнуть Дхармы? Разве даяние и прочее не дают Дхармы обретения неба тем, кто живет в своих домах?» Сказал ему на это Диргхадаршин: «Даяние и прочее дают нам очищение, ведущее к достатку, а святые места навсегда очищают нас от грехов, раджа! Посещают их разумные люди, пока молоды еще! Как ходить по святым местам, когда нельзя уже доверять своим силам?» А пока он так просил, а раджа ему отказывал в его просьбе, вошел пратихара и объявил: «Божественный, лучезарное светило достигло середины небесного океана. Поднимись, ибо приходит время твоего омовения». Тотчас же поднялся раджа и отправился совершать омовение, а министр, возжелавший посетить святые места, поклонился ему и отправился домой.

Оставив дома жену — запретил он следовать ей за ним в святые места, — ухитрился Диргхадаршин уйти так, что даже слуги его не заметили. Вот скитается он по разным странам, переходит с одного святого места на другое и достигает, наконец, благочестиво решительный, страны Пундра. А там попал он в город, стоявший неподалеку от океана. И когда сел Диргхадаршин, покрытый пылью странствий и опаленный солнцем, во дворе храма Шивы, увидел его купец по имени Нидхидатта, пришедший туда поклониться. Заметил купец, что на нем брахманский шнур и что он обладает достойной внешностью и приметами, и подумал, что должен это быть высокого положения брахман, и, будучи гостеприимным, привел его к себе домой, а там, устроив для него омовение и попотчевав всякими яствами и прочим, спросил его, отдохнувшего: «Кто ты, откуда и куда идешь?» Ответил тот с достоинством: «Брахман я, а имя мое — Диргхадаршин. Пришел я сюда из страны ангов, а иду по святым местам».

Сказал тогда ему купец Нидхидатта: «Собрался я на Золотой остров — торговать. Оставайся пока здесь, в моем доме, до моего возвращения. Устал ты от скитаний по святым местам. Куда тебе усталому-то идти?» Возразил ему, выслушав это, Диргхадаршин: «Что мне здесь оставаться? Поеду я с тобой, купец, если не помешаю». И купец сказал на это: «Пусть так и будет!» И провел министр, давно уже не спавший на постели, ночь в доме купца.

На другой день Диргхадаршин вместе с купцом пошел к морю, взошел на его корабль, полный товаров, и, пока плыли они на нем, любовался министр беспредельно чудесным и грозным океаном. А затем прибыли они на Золотой остров. Да пристало ли главному советнику царя странствовать по бурному океану? Но чего не сделает добродетельный, чтобы избежать бесславия? Прожили они на том острове какое-то время, и Нидхидатта продавал да покупал. Когда же поплыли они обратно, то увидел Диргхадаршин с корабля, как среди океанских волн поднялось «пожелай-дерево» с коралловыми ветвями и сучьями, а кора его сверкала золотом, и было оно украшено плодами, словно из драгоценных камней, и прекрасными цветами. А среди ветвей увидел Диргхадаршин усыпанное наилучшими из драгоценностей сидение и на нем девушку необычайной красоты и прелести. И только успел он изумиться и подумать: «Ох! Что бы это значило?» — как девушка, державшая в руках вину, запела:

И только спела она эту песенку, как снова и с деревом, и с сидением погрузилась в океан. «Что это за диво дивное я сейчас видел? Среди океана вдруг вырастает дерево с поющей красавицей на нем и, только лишь появившись, погружается в бездну! Ну, как не восхититься постоянством океана! Разве не из него некогда всплыли Лакшми, Месяц, дерево париджата и много других чудес?» Видя как он всему этому дивится, и слушая, как восторгается, сказали ему кормчий и прочие, кто был на корабле: «На этом месте всякий раз появляется эта красавица, а показавшись, снова погружается. Для тебя, конечно, это зрелище внове». Так ему объяснили случившееся, но он продолжал изумляться, пока не достиг вместе с Нидхидаттой на корабле берега.

Вместе с тем купцом, товары разгрузившим, пришел Диргхадаршин в его дом, переполненный радостью по случаю их возвращения. Недолго погостив, обратился он к Нидхидатте: «Погостил я в твоем достойном доме, купец, и хорошо отдохнул, а теперь хочу отправиться на родину, — тебе же да сопутствует благо!» И не захотел Диргхадаршин оставаться, сколько ни уговаривал его купец. Отправился министр в дорогу, сопровождаемый лишь своей собственной добродетелью, и после долгих и трудных странствий достиг наконец своей родной страны Анга.

Там, когда он еще только подходил к городу, увидали его соглядатаи, которых уже давно Йашаскету назначил, чтобы разыскать его, и уведомили о том царя, а тот сам вышел встретить министра, огорченный разлукой с ним и радующийся его возвращению. Приветствовал он и обнял Диргхадаршина, и отвел его, утомленного и покрытого пылью дальних дорог, во дворец, и стал расспрашивать: «Зачем покинул ты нас? Зачем не только дух, но и тело свое ты привел в такое горестное состояние? Или ведомы почтенному пути судьбы, раз он внезапно решился отправиться в скитания по святым местам и разным странам? Но скажи мне, по каким странам ты ходил? Что нового видел?» И тогда стал описывать ему Диргхадаршин свое странствие на Золотой остров, а когда дошел до того, что видел, как из пучин океанских появляется божественная красавица, истинное украшение всех трех миров, сидящая на «пожелай-дереве», и что слышал, как она поет, тотчас же поразил Смара царя своей стрелой, и решил царь, что без нее ему нет радости ни в жизни, ни в царстве. Отвел он в сторону министра и молвил: «Должен я сам ее увидать, иначе не будет мне жизни! Отправлюсь я тем путем, о котором ты рассказал, поклонюсь судьбе и попытаю счастья. Не следует меня отговаривать, и не нужно за мной следом идти. Пойду я один и тайно, а ты охраняй царство. И сделай, как велю, заклинаю тебя моей жизнью!» Закончив говорить, не стал он слушать возражений министра и отпустил его домой, к семье, давно ожидавшей своего главу. Но хоть устроили родные большой праздник по случаю возвращения Диргхадаршина, оставался он мрачен — разве могут добродетельные министры быть счастливы, если неисправимы пороки их господина?

На следующий день раджа сбросил бремя державы на руки министра, переоделся подвижником и под покровом ночи отправился в путь. Встретился ему по дороге мудрец Кушанабха, и сказал тот радже в облике подвижника, поклонившемуся ему: «Смело ступай вперед! Поплывешь ты с купцом Лакшмидаттой на корабле через океан и обретешь желанную тебе красавицу!» Поклонился ему обрадованный такими словами царь и пошел дальше. А после того как прошел он через многие страны, переправился через многие реки, перевалил через многие горы, дошел он наконец до океана, взволнованно ожидавшего гостя, словно взмахивая седыми бровями волн и сверкая белками-раковинами широко раскрытых глаз.

Встретился Йашаскету на берегу океана тот самый купец, о котором говорил царю мудрец, и узнал царь, что собирается тот на Золотой остров. Лакшмидатта же, заметив, что на следу царя отпечатались чакра и другие знаки царского достоинства И, поклонился ему, и вот уже царь вместе с купцом плывут по океану. Когда же достиг корабль середины океана, поднялось из пучины «пожелай-дерево» и на нем та самая девушка. Глядит на нее царь, словно чакора на луну, а она тем временем мелодичным голосом запела, помогая себе игрой на вине:

Замер царь, пораженный стрелой Смары, слушая ее песню, полную глубокого смысла. «Слава тебе, Хранилище жемчужин! Недаром тебя так зовут, ибо скрыл ты в безмерных глубинах своего сердца эту деву, лишив Хари счастья. К твоей защите, Непокорный Богам, Убежище крылатых гор, царствовавших над землею, прибегаю я!» — так воззвал к океану царь, и, в то время как дерево с девушкой стало погружаться, кинулся он вслед за нею, словно стремясь угасить пламя страстной любви в глубине океанских вод. А добрый Лакшмидатта, видя, как этот смельчак кинулся в океан, и думая, что он погиб, от горя готов был покончить с собой. Но вдруг с небес раздался голос: «Не поступай поспешно! Ничто не грозит ему, поглощенному океаном. Этот человек, одетый подвижником, не кто иной, как царь Йашаскету, а девушка, ради которой он кинулся в океан, была в прежнем рождении его женой. Обретя ее, снова вернется он в царство Анга». Услышав все это, успокоился купец и поплыл дальше, куда хотел, к желанной цели.

А раджа Йашаскету, бросившийся в океан, был изумлен тем, что внезапно увидел перед собой богатый город, сверкавший дворцами, стены которых были из чистого золота, а колонны — из драгоценных камней, поблескивавший окошками, забранными решетками из жемчуга; по всему городу было много садов, где росли волшебные деревья, исполнявшие любые желания, манили прохладой пруды, каменные спуски к которым были выложены всяческими драгоценностями. Но город этот богатый был пуст, и раджа, заглядывая в каждый дом, нигде не мог найти своей возлюбленной. Осматриваясь вокруг, заметил раджа высокий жемчужно-белый дворец, поднялся к нему, открыл дверь и вступил во внутренние покои. Когда же вошел он, то увидел, что лежит кто-то на богато украшенном ложе и с головой покрытый покрывалом. Полюбопытствовав: «Кто бы это мог быть?» — открывает он ей лицо — и что же? — видит свою желанную. И как только снял он с нее черное покрывало, открылось ему ее смеющееся луноподобное лицо, и была она подобна озаренной луной ночи, спускавшейся в Паталу. И чего только тут с ним не было, с этим истомленным нещадной жарой путником, узревшим в песчаной пустыне реку! Она же, раскрыв очи и увидав неожиданно появившегося перед ней мужа, наделенного благородной внешностью и добрыми приметами, вскочила в изумлении с ложа и, оказывая гостеприимство, поклонилась ему в ноги и тихо спросила, глядя на него широко раскрытыми глазами-лотосами: «Кто ты, почтенный, и зачем пришел сюда в недоступные пределы Расаталы? И почему ты, тело которого несет на себе признаки царского достоинства, одет, как подвижник? Расскажи мне об этом, высокосчастливый, если будет на то твоя милость!»

Выслушал все, что она сказала, и ответил ей царь: «Я красавица, повелитель ангов, и имя мое Йашаскету. Слышал я от надежного друга, что каждый день ты здесь появляешься из океана. Ради тебя нарядился я в эту одежду, покинул царство и, добравшись сюда, кинулся вслед за тобою в океан. Но скажи мне, кто же ты?» И она ему, застыдившись, на это и со страстью, и с радостью отвечала так: «Есть такой высокодостойный повелитель видйадхаров по имени Мриганкасена. Знай, что я — его дочь и зовут меня Мриганкавати. По неизвестной причине оставил меня отец в своем городе одну-одинешеньку, а сам куда-то ушел со всеми горожанами. Вот я и живу в пустом дворце и из-за безмерной тоски поднимаюсь на механическом «пожелай-дереве» из океана и пою о непреложности Судьбы!» Пока она все это рассказывала, вспомнил Йашаскету, что ему мудрец говорил, и так обрадовал он ее речами, полными любви, что, охваченная страстью, согласилась Мриганкавати стать его женой, но с одним условием: «Да будет тебе ведомо, что куда бы ни пошла я на восьмой или четырнадцатый день в черную или светлую половину месяца, ни в один из этих четырех дней не должен ты меня ни спрашивать, ни останавливать — есть этому причина». Согласился царь на это условие и взял ее в жены по закону гандхарвов. Стал он счастливо жить с ней в любви и ласках, подобно Манматхе, наряжая и украшая ее: упал с головы ее венок — он растрепал ее локоны, лаская их, стерлась краска с губ ее — он прокусил ей в порыве страсти губу, порвалось на груди ее рубиновое ожерелье — украсил он ее следами своих ногтей, а умащения и благовония заменил страстными объятиями.

Так проводили они время в божественных наслаждениях, пока однажды не сказала царю супруга: «Ты подожди меня здесь, а я должна уйти по делу. Ведь сегодня как раз наступил четырнадцатый день черной половины месяца. Пока ты будешь здесь без меня, не заходи, благородный, в эту хрустальную беседку. Если ты войдешь туда, то упадешь в пруд и попадешь на землю».

Дала она ему такое наставление, а сама пошла прочь из города. Царь же, желая узнать, куда и зачем она ушла, взял меч и пошел тайком следом за ней. И увидал он ракшаса, черная пасть которого была подобна мрачной пропасти, а обличьем он был настоящее воплощение ада. Кинулся тот ракшас на Мриганкавати и, издав ужасающий рев, бросил ее в свою пасть и проглотил. При виде этого воспылал царь неистовой яростью, выхватил из ножен могучий меч, ставший подобным змею, сбросившему кожу, кинулся, подобный льву, на ракшаса и отсек тому голову с сжатыми губами. Хлынувший из тела ракшаса поток крови загасил пламя, рожденное гневом царя, но не мог он погасить палящий царя огонь разлуки с возлюбленной. Оказался царь во мраке ночи отчаяния и, казалось, сбился с пути деяния, как вдруг, разорвав тело ракшаса, иссиня-черное, как грозовая туча, вышла из него живой и невредимой Мриганкавати, словно чистая луна, диск которой озаряет все страны света. Вне себя от радости, оттого, что его возлюбленная избавилась от беды, кинулся к ней Йашаскету и, вскрикнув: «Иди! Иди ко мне!» — обнял ее. «Скажи мне, милая, что это такое — сон или наваждение?» — расспрашивал он ее. А видйадхари, вспомнив о прошлом, сказала ему: «Слушай, благородный, это не сон, не обман — лежало на мне проклятие отца, повелителя видйадхаров. Прежде жил здесь мой отец и было у него множество сыновей, но из-за чрезвычайной любви ко мне никогда без меня не садился за еду. Я же всегда на восьмой и четырнадцатый день черной и светлой половины месяца здесь в уединении совершала жертву Шарве. Однажды пришла я в четырнадцатый день, и с таким рвением и так долго молилась я Гаури, что по воле судьбы провела в молитве весь день. Отец же, ожидая меня к трапезе, остался голодным, не ел и не пил и разгневался на меня. И только пришла я, чувствуя себя виноватой и низко опустив от стыда лицо, как он, отцовская любовь которого ко мне оказалась похищена Судьбой, проклял меня: Из-за твоей заносчивости остался я сегодня голодным. Будешь ты теперь на восьмой и на четырнадцатый день в каждую половину каждого месяца ходить за город молиться Харе, и всякий раз будет тебя проглатывать ракшас по имени Критантасантраса, которого даже сама смерть страшится. Но ты всякий раз будешь выходить живая и невредимая, пробивая его сердце. Ты не будешь помнить ни о проклятии и ни о боли, когда ракшас будет тебя глотать. Останешься ты здесь одна-одинешенька!» Умолила я его постепенно, и он, отец мой, подумав, положил предел проклятию: «Когда царь ангов Йашаскету станет твоим мужем и, увидев, как ракшас тебя глотает, убьет его, избавишься ты от проклятия, выйдешь из сердца ракшаса и вспомнишь о проклятии, и вернутся тогда к тебе все твои волшебные знания».

Так распорядившись, оставил он меня здесь одну, а сам со всеми своими подданными ушел в мир людей на гору Нишадха, а я осталась здесь, околдованная его проклятием. Нынче истощилась сила проклятия, и вспомнила я все. Теперь отправлюсь я к отцу на гору Нишадха — когда кончается проклятие, можем мы идти в свой мир. Ты же, как хочешь-можешь или остаться здесь, или уйти в свое царство». Когда она все это выговорила, загоревал царь и попросил ее: «Окажи милость, прекрасноликая, не уходи еще семь дней — проведем их в саду, в ласках и нежностях, отодвигая неизбежную разлуку, а после этого ты вернешься к своему отцу, а я — в свое царство». Выслушала она все это и ответила, глупая: «Ладно!» После этого провел он с возлюбленной шесть дней, предаваясь любовным утехам в садах, которые глазами-прудами, заросшими лотосами и полными слезводы, словно молили: «Не покидай нас!» — и вздымали в мольбе волны-руки, и стонали лебединым криком. А на седьмой день он какой-то уловкой заманил возлюбленную в ту беседку, где находился пруд с механической дверью, через которую можно было попасть в земной мир. Обнял он ее за шею, кинулся с ней в тот пруд, а вынырнул вместе с любимой из пруда, находившегося в саду при его собственном дворце. Увидав царя вместе с красавицей, обрадовались садовники и поспешили обо всем рассказать министру Диргхадаршину. Бросился министр в сад и склонился в глубоком поклоне перед своим повелителем и добытой им желанной красавицей, и вместе со всеми горожанами проводил Диргхадаршин их во дворец.

«Как это раздобыл царь божественную красавицу, точно на одно лишь мгновение сверкнувшую передо мной подобно молнии в небесах! Если уж кому что творцом написано на лбу, непременно с ним то и случится, как бы невероятно это ни было!» — так размышлял министр, а все прочие люди праздновали возвращение раджи и дивились тому, что добыл он себе в жены божественную красавицу. А Мриганкавати, видя, что Йашаскету вернулся в свое царство и что полных семь дней уже прошло, захотела вернуться на путь видйадхаров, но не вернулось к ней умение летать, хоть она горячо призывала его, и тогда она, словно ограбленная, сильно опечалилась. «Что это ты вдруг как будто загрустила? Что за причина? Скажи мне, милая!» — обратился к ней царь. А она ответила: «Хоть и спало с меня проклятие, но раз я из-за любви к тебе оставалась с тобой, то и волшебство мое разрушено, и не могу я летать в поднебесье!»

Выслушал это царь и, воскликнув: «Ха! Совсем завоевал я эту видйадхари!» — устроил большой праздник. Диргхадаршин же, видя все это, пошел к себе домой, а ночью, когда он спал, внезапно разорвалось его сердце. И после этого, погоревав по поводу его смерти, стал Йашаскету сам нести бремя дел государственных и долго и счастливо жил с Мриганкавати.

Вот так по пути рассказав эту историю Тривикрамасене, спросил его ветала, сидя на его плече: «Скажи мне, государь, почему у этого великого министра, знавшего, что господин его достиг величайшего успеха, внезапно разорвалось сердце? Потому ли, что горевал он из-за того, что не ему досталась эта божественная красавица? Или потому, что хотелось ему самому власти и горе, рожденное возвращением царя, стало причиной его смерти? Если ты знаешь и не ответишь мне, то и Дхарма твоя погибнет, и голова твоя тотчас же разлетится на куски!».

Ответил на это ветале Тривикрамасена: «Ни то и ни другое недостойное чувство не было причиной смерти министра, отличавшегося достойной жизнью! Но подумал он: «От страсти к обычным женщинам пренебрегал царь делами государственными. А что же теперь, когда поглощен он страстью к небесной деве? Горе мне! Хоть и претерпел я такие мучения, беда стала еще большей!» Вот оттого-то, что одолела Диргхадаршина такая мысль, и разорвалось его сердце!»

И только повелитель людей закончил говорить, как этот чудодей-ветала со своим трупом снова оказался на прежнем месте, а Тривикрамасена, непоколебимый духом, снова решительно поспешил за ним, чтобы отнести его, куда было условлено.

 

12.20. ВОЛНА ДВАДЦАТАЯ

Снова царь пришел под дерево шиншапа и взвалил опять покойника с веталой на плечо, и, когда двинулся в путь, снова обратился к нему ветала: «Слушай, царь, расскажу я тебе небольшую историю:

12.20.1. О неосторожном брахмане.

Есть на земле город Варанаси, место, где обитает сам Хара и где жил брахман Девасвамин, которого очень уважал царь. А у этого богатого брахмана был единственный сын по имени Харисвамин, а у него была красивая жена по имени Лаванйавати. Я думаю, что творец смог создать ее лишь после того, как набрался мастерства, сотворив Тилоттаму и подобных ей небесных дев, — такой беспредельной красотой и прелестью наделил он Лаванйавати.

Как-то раз Харисвамин, утомленный трудами страсти, уснул вместе с возлюбленной на крыше своего дома, залитой прохладными лучами луны, а в это время над дворцом пролетал юный своевольный видйадхар, которого звали Маданавега. Упал его взор на Лаванйавати, спавшую около мужа, утомленную страстью и отбросившую одежды так, что открылось взору совершенство ее тела. Красота Лаванйавати похитила сердце Маданавеги, и он, ослепленный Маданой, тотчас же ринулся вниз, подхватил ее на руки и исчез в небесных просторах.

Сразу же проснулся ее супруг, юный Харисвамин, и, не увидав повелительницы его жизни, встревожился: «Горе мне! Что ж это случилось? За что же прогневалась она на меня? Или спряталась, желая испытать мое сердце, и, может быть, смеется теперь надо мной?» И, терзаясь такими и подобными им мыслями, всю ночь искал он ее во всех закоулках дома, на его крышах и за решетчатыми башенками, и метался он и туда и сюда и смотрел повсюду от дома до сада, но нигде не мог отыскать ее. Томимый огнем горести, залился он слезами, и было горестным прерывающееся его рыдание: «О луноликая моя! О любимая, нежная, как сияние луны! Уж не ночь ли тебя похитила, позавидовав тому, что сравнялась ты с нею? Верно, испугалась она, сраженная твоей красотой, что стала, пока тебя нет, ласкать меня руками своих прохладных, как сандал, лучей. Но жгут меня, милая, ее лучи, словно угли пылающие, словно стрелы, ядом напоенные!» Вот так и по всякому иному оплакивал ее Харисвамин, а тем временем увяла ночь, но не увяла, его душевная боль!

А поутру взошло солнце, и его лучи истребили мрак, окутывавший мир, но не смогло оно рассеять мрак горести и отчаяния Харисвамина, и стоны и рыдания, словно отданные ему чакраваками, для которых они кончаются с наступлением дня, усилились во сто крат и наполняли все горестными откликами, повторявшимися эхом. И хоть пытались утешить его родичи, не мог он без любимой своей обрести спокойствие, сжигаемый беспощадным огнем разлуки. «Здесь она стояла! Здесь она купалась! Здесь наряжалась! Здесь резвилась!» — с такими стонами бродил он повсюду, издавая их на каждом шагу.

«Да ведь не умерла же она! Зачем же ты себя убиваешь? Непременно обретешь ее вновь, живую и невредимую, коли сам будешь жив! Успокойся и ищи свою возлюбленную! Нет для решительного и предприимчивого слова «невозможно»!» — так уговаривали его родные и друзья. Но через несколько дней надежда помогла ему обрести мужество, и он подумал: «Если раздам я, брахман, все имущество, а сам пойду по святым местам и все грехи смою, то, избавившись от них, может, и встречу я в своих скитаниях мою возлюбленную?!» Так обдумав все, что случилось, совершил он омовение и все прочее, что положено. На следующий же день устроил Харисвамин жертвенное пиршество для брахманов, и было там много разной еды и питья, а потом раздал Харисвамин без остатка все свое богатство и, не оставив себе ничего, кроме своего брахманства, покинул родные края и начал обходить святые места в надежде обрести вновь свою возлюбленную.

И на него, странствующего, набросилось яростное, как лев, жаркое время с беспощадным солнцем вместо лика и гривой палящих лучей, и дули ветры такие раскаленные, что, казалось, вложен в них весь жар вздохов путников, страдающих от огня разлуки. И в прудах свирепый зной высушил воду, и растрескавшееся высохшее дно их было похоже на разорвавшееся от горя сердце, а потрескивание иссушенной зноем коры деревьев, стоящих у дороги казалось рыданием по покинувшей их весне, листья же деревьев, пересохшие от зноя, подобны были губам, запекшимся в страдании. Вот в такое-то время, истомленный и разлукой, и солнцем, голодный и мучимый жаждой, уставший от постоянных скитаний, изнемогающий, покрытый пылью, в поисках еды зашел однажды Харисвамин в какой-то деревне во двор к некоему брахману по имени Падманабха, устроившему угощение для брахманов. Увидал он там много пирующих брахманов и прислонился к створке двери, недвижим и неспособный вымолвить ни слова. Заметила его жена Падманабхи и, исполнившись сострадания, подумала добродетельная: «О! Поистине тяжек голод — кого не доведет он до унижения? Вот под бременем его склонил голову стоящий у дверей ждущий» подаяния человек. Далекий, видно, он путь проделал, скитаясь по святым местам, притупились его чувства, и изголодался он. Как не дать такому горсти риса?» И дала она ему чашу, полную риса с маслом и сахаром, и сказала при этом: «Пойди на берег пруда и съешь это. Двор наш переполнен угощающимися брахманами». «Хорошо», — проговорил он и, пойдя к находившемуся невдалеке пруду, поставил чашу с рисом под деревом. Ополоснул он в пруду руки и ноги, прополоскал рот, и, пока он собирался отведать вкусной еды, прилетел на то дерево откуда-то коршун, держа в клюве и лапах черную змею, а она, умирая, извивалась, и вместе с жизнью вытекла у нее из пасти ядовитая слюна и попала в стоявшую под деревом плошку с едой. Не видевший, как это случилось, Харисвамин подошел и все съел. Но только он, голодный, съел эту отравленную пищу, как тотчас же почувствовал острую боль от отравы: «О, если судьба против тебя, то все обращается тебе во вред! Вот и этот рис с сахаром и маслом оказался для меня ядом!» Так простонав, дотащился он в корчах до дома и проговорил, обращаясь к хозяйке, жене устроителя угощения: В том рисе, что ты мне дала, был яд. Позови поскорее кого-нибудь, кто яд заговаривает, не то будет на тебе грех убиения брахмана!»

«Что же это?!» — вскрикнула добродетельная, услыша слова Харисвамина, а в это время закатились его глаза и жизнь покинула его. Разгневался на супругу устроитель угощения, заподозрив ее в убийстве гостя, и, хоть была она невинна и гостеприимна, выгнал ее из дома, а она, навлекшая на себя хулу, ни слова не молвив против напрасного обвинения, порожденного ее добрым делом, пошла, добродетельная, на святые места совершать подвиги. И начался тогда перед Дхармараджей спор, на ком лежит вина за убиение брахмана — на змее, на коршуне или на том, кто еду дал, да так и нынче спор не решен! Так скажи мне ты, царь Тривикрамасена, кто же из них повинен в смерти брахмана? А не скажешь, так свершится то проклятие, о котором я тебе прежде говорил».

Выслушал раджа все, веталой сказанное, и, помня о проклятии, нарушил молчание и вот что сказал: «Что за вина на змее за то, что у нее яд вытек, когда ее пожирал враг? И разве виноват коршун, сам бывший голодным и пожиравший неожиданно доставшуюся ему пищу? И разве кто-нибудь из супругов виноват в этом? Не может быть, чтобы они оба, верно служащие Дхарме, могли бы совершить такой невероятный грех. Повинен в смерти брахмана лишь тот глупец, который бездумно возложил вину за это на кого-нибудь из них!»

И только лишь вымолвил он это, как сорвался с царского плеча ветала вместе с покойником и умчался на свое место, а царь, по-прежнему решительный, пошел вслед за ним.

 

12.21. ВОЛНА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

И снова пришел Тривикрамасена к дереву шиншапа, спустил труп с веталой с дерева и взвалил на плечо, и только двинулся, как снова обратился ветала к повелителю земных просторов: «Устал ты, царь, и поэтому расскажу я тебе занимательную историю, а ты слушай:

12.21.1. О купеческой дочери Ратнавати.

Есть такой город Айодхйа, который в давние времена был столицей Лучника, когда обрел он облик Рамы, покончившего с родом ракшасов, а правил в том городе раджа Виракету, истинный стяг доблести, и он, могучий, защищал эту землю, как крепостная стена защищает город. Во времена этого раджи жил в том городе богатый купец по имени Ратнадатта, и был он старшим над всеми купцами. Его жена Нандайанти родила ему дочку, вымоленную ими у Богов, которой дали имя Ратнавати. Росла она, разумная, в отцовском доме, и, казалось, с нею вместе были рождены и вырастали Краса, Послушание и Прелесть. Когда же она достигла поры юности, то не только богатые купцы, но и цари просили ее в жены. Но Ратнавати не терпела мужчин и никого не хотела в мужья, даже если бы посватался к ней сам Васава, и была готова скорей расстаться с жизнью, чем выйти замуж. Ее отец, преисполненный к ней нежным чувством, молча все это сносил, хоть молва о нежелании Ратнавати выходить замуж разнеслась по всей Айодхйе.

Случилось как-то раз, что горожане, которых воры постоянно донимали, пришли к радже и обратились к нему с такими словами: «Постоянно, из ночи в ночь, воры обкрадывают нас, а изловить их, государь, мы сами не можем. Тебе, божественный, ведать надлежит, что лучше делать!» Когда жители города сказали ему так, велел он, чтоб сыскать воров, по всему городу поставить переодетых ночных стражников, а они все равно ничего поделать не могли, и воры по-прежнему грабили город. И тогда сам раджа взялся за дело и однажды ночью пошел их ловить. Вот идет он с мечом в руке один-одинешенек и видит, что вдоль городской стены крадется какой-то человек, весьма искусный в разных способах движения, а потому шагающий осторожно и неслышно, сторожко оглядываясь по сторонам. «Вот тот вор, который в одиночку тревожит весь мой город!» — подумал раджа и приблизился к нему. Вор заметил раджу и спросил: «Кто ты?» А Виракету ему и отвечает: «Вор я!» Тот сказал: «Да ты, видно, мне ровня, приятель! Так пойдем ко мне домой, угощу я тебя по дружески!» Согласился на это раджа и пошел с ним в его дом, находившийся в подземелье, вырытом в лесу, и увидел он жилище вора, переполненное всякими богатствами и сокровищами и освещаемое яркими светильниками, — было оно подобно новой Патале, и разве что не было там только самого царя Бали.

Когда вошли они туда, пригласил вор царя посидеть, а сам пошел зачем-то в другие покои. Подошла в этот миг к царю служанка и проговорила: «Как ты, велико достойный, попал сюда, прямо в пасть смерти? Этот вор, что вышел отсюда, непременно учинит какое-нибудь злодейство и обманет твое доверие. Уходи отсюда поскорее!» Услыхав такой совет, поспешил раджа уйти, вернулся в свою столицу ночью и тотчас же снарядил войско. В полном снаряжении прибыло войско к подземному жилищу недруга, осадило вход в подземелье, оглашая трубными звуками все и вся.

Понял вор, что тайна его раскрыта и дом его осажден, и, решив умереть, бросился вор-смельчак на битву. В схватке показал он, что смел и обладает мужеством сверхчеловеческим — всего-то вооруженный мечом да щитом, рубил он хоботы слонам, отсекал ноги коням, сносил головы воинам. Тогда на него, беспощадно крушившего все вокруг себя, бросился сам царь. Был раджа великим мастером во владении мечом и ловким движением выбил у вора из рук и меч, и щит. Обезоружив вора, он и свое оружие отбросил, и, схватившись с ним врукопашную, уложил его на землю, и живым взял в плен. Доставил раджа вора со всем богатством в столицу и утром же объявил приговор — посадить вора на кол.

Вот под барабанный бой ведут вора на место казни, и увидала его из своего дома купеческая дочь Ратнавати, и, хоть был он весь изранен и покрыт пылью, тотчас же одолел ее Мара — влюбилась она в вора. Кинулась Ратнавати к отцу и сказала: «Вот этого человека, которого ведут на казнь, избираю я себе в мужья! Защити его от царя, батюшка, не то и я умру вслед за ним!» Удивился Ратнадатта: «Что это ты, доченька, говоришь? Даже от царей, к тебе сватавшихся, ты отказывалась. С чего же это тебе захотелось избрать в мужья этого подлого вора, попавшего в беду и обреченного на смерть?» И так, и этак отец ее уговаривал, но не изменила она своего решения.

Поспешил Ратнадатта к радже, и попросил избавить вора от казни, и готов был даже отдать все свое имущество, но даже за миллиарды золотых не отдавал раджа вора, потому что должен был тот, всех разорявший, расплатиться за все свои преступления ценой своей жизни. Вернулся отец опечаленный, и купеческая дочь, совершив омовение, вознамерилась умереть вместе с вором, хоть и отговаривала ее родня. Села она в паланкин и отправилась на место казни злодея, сопровождаемая рыдающим отцом, матерью и всеми прочими, а палачи тем временем успели вора на кол посадить. Жизнь уже покидала его, когда увидел он купеческую дочь, сопровождаемую родней. Услышал вор от людей всю историю и сначала заплакал, а потом рассмеялся, а затем, посаженный на кол, испустил дух.

Сняла Ратнавати его тело с кола, и взошла с ним на погребальный костер добродетельная купеческая дочь, и в этот же момент незримо присутствовавший на кладбище Бхайрава сказал ей с небесной тверди: «Обрадован я твоей преданностью избранному супругу. Так проси какой хочешь награды, верная мужу жена!» Услышав это, поклонилась она господу и попросила: «Защитник мой, да будут у моего отца, лишенного сына, сто сыновей, не то, раз нет у него других детей, без меня покончит он с жизнью!» И снова сказал Бог: «Родятся у твоего отца сто сыновей, а ты избери себе другую награду. Для таких твердых, как ты, в добродетели ничтожно избранное тобой!» В ответ на это взмолилась ему Ратнавати:

«Коли воистину доволен ты мною, боже, так пусть живет избранный мною супруг и всегда будет благочестивым и добродетельным!» — «Пусть так и будет, и да встанет твой муж живым! Пусть всегда будет он благочестив! Пусть будет им доволен раджа Виракету!» И пока незримый Шарва говорил все это с небес, поднялся тот вор живой и невредимый. Удивился и обрадовался Ратнадатта, и, взяв Ратнавати и вора, ставшего его зятем, вместе с радостной родней отправился домой, и устроил, обрадованный обещанием ста сыновей, праздник, соответствующий его радости. Узнав обо всем случившемся, очень обрадовался раджа Виракету, позвал к себе вора и за его беспримерную доблесть поставил начальником над войсками, а тот забыл про воровские дела, женился на дочери купца, вел добродетельную жизнь и был в милости у царя!»

Закончив историю, ветала, сидя на плече у царя Тривикрамасены, напомнил ему о проклятии и спросил: «Объясни мне, царь, почему вор, на колу сидя, при виде купеческой дочери со всей ее родней отцовской плакал и смеялся?» Ответил на это раджа: «Плакал он от горя: «Уйду я, не оплатив долга этому купцу, неожиданно ставшему моим родственником». Рассмеялся же он от удивления: «Как? Девушка, царей отвергшая, влюбилась в меня, оказавшегося в таком положении? Воистину неисповедимы пути женского сердца!»

И только закончил царь свое суждение, как сорвался чудодей с его плеча и с помощью волшебства умчался лучший из ветал на свое место, а царь, как и прежде, снова пошел за ним.

 

12.22. ВОЛНА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Опять пришел царь к дереву шиншапа, снял труп с веталой и, взвалив его себе на плечо, отправился в путь. И только сделал он первый шаг, как снова обратился к нему ветала, сидя на его плече: «Расскажу я тебе, царь, еще одну историю. А ты слушай:

12.22.1. О хитром брахмане Манахсвамине.

Был некогда в стране Непальской город, называвшийся Шивапура, а в нем правил царь Йашаскету, по заслугам прозванный «Знаменем славы». Бремя дел государственных он переложил на министра Праджнасагара, истинное море мудрости, а сам предавался любовным утехам с царицей Чандрапрабхой. Со временем родила ему царица девочку, и нарекли ее Шашипрабхой, Лунным светом, и воистину была она столь же прекрасна, как луна, это око мира. Прошло время, и вступила царевна в пору девичества, и однажды весной пошла с подругами в сад полюбоваться на праздничную процессию. Увидел ее там юный брахман Манахсвамин, сын богача, участвовавший в процессии, как раз когда красавица собралась сорвать цветок и подняла свою ручку, подобную нежной лиане, открывая взорам грудь и грациозно придерживая рассыпающиеся цветы.

Лишь взглянул на неё Манахсвамин, сразу же похитила она его сердце, и вот уже он сердцу своему не господин любовь околдовала юношу. «Уж не сама ли Рати забрела сюда собирать принесенные весной цветы, чтобы изготовить стрелы для Камы? Или лесная Богиня пришла сюда помолиться Весне?» — размышлял он. А тут увидала его царевна, и, только лишь ее взор упал на него, подобного новому Богу любви, обретшему тело, уже не помнила она ни о цветах, ни о теле своем и уж просто даже себя не помнила.

Так вот они, переполненные любовью, стоят, упиваясь друг другом, как вдруг поднялось невероятное смятение и раздались крики ужаса. «Что это?» — вскрикнули они, вытянув шеи и стараясь рассмотреть, что же случилось. А это слон, до которого донесся запах другого слона, пришел в ярость, порвал привязи, вырвался из стойла и мчался, безумный, с висящим на шее анком, сбросив корнака, вырывая растущие вдоль дороги деревья. Тут все слуги в испуге разбежались, а Манахсвамин подбежал к перепугавшейся царевне, оставшейся в полном одиночестве, поднял ее на руки, и она прильнула к нему всем телом, переполненная страхом, любовью и стыдом, а он отнес ее подальше от слона. Тут и слуги прибежали и, окружив царевну, стали восхвалять его, лучшего из брахманов, и затем отвели ее домой, а она, что ни миг, все оборачивалась, чтоб на него посмотреть. Стала она, любовью одолеваемая, пламенем страсти испепеляемая, день ли, ночь ли, думать о нем, жизни ее спасителе.

А Манахсвамин проводил ее из сада до дома и, видя, как она вошла в свои покои, подумал, переполненный любовью: «Теперь мне без нее не жить, не дышать! Единственное спасение мое — пойти к проницательному Муладеве, пройдохе и чудодею». Предаваясь таким раздумьям, кое-как провел он день, а на следующее утро отправился к наставнику Муладеве и нашел его, полного, словно небеса, воплотившиеся в человеческом теле, всяких хитростей и обманов, в компании с его непременным другом Шашином. Поклонился он Муладеве и рассказал о сокровенном своем желании. Улыбнулся наставник и согласился помочь ему.

Бросил наставник плутов волшебный шарик себе в рот и тотчас же обратился в дряхлого брахмана. Другой такой же шарик Муладева положил в рот Манахсвамину, и обратился юный брахман в красивую девушку. Взяв эту мнимую красавицу с собой, пошел Муладева, предводитель плутов, во дворец к царю, отцу возлюбленной Манахсвамина, и сказал: «Есть у меня, царь, единственный сын. Высватал я ему девушку издалека и привел сюда, а он куда-то ушел. Пойду я его искать, а ты соблаговоли взять ее под свою защиту. До той поры, пока я приведу сына, охраняй ее так же, как ты охраняешь мир».

Выслушал все это царь и, опасаясь, как бы брахман его не проклял, согласился. Велел он позвать дочь свою Шашипрабху и наказал ей: «Вот, доченька, помести ты эту девушку в своих покоях и дели с ней и ложе, и пищу». После отцовского наказа увела царевна Манахсвамина в образе девушки к себе.

Ушел Муладева, обратившийся в брахмана, куда ему было угодно, а превращенный в девушку Манахсвамин оказался подле своей возлюбленной.

Прошло сколько-то дней, и царевна почувствовала к новой подруге большую любовь и доверие. Однажды, когда измученная разлукой царевна не могла найти покоя на ложе, спросил, сидя около нее, Манахсвамин, скрытый под обликом красавицы: «Что ты, подружка, побледнела и таешь день ото дня? Словно разлученная с возлюбленным тоскуешь ты, Шашипрабха! Скажи мне, если не отказываешь в доверии нам, робким и любящим тебя служанкам. Если не поделишься своей печалью, то отныне ничего я есть не стану!» Глубоко вздохнула в ответ царевна и прошептала: «Почему ж не доверять тебе? Слушай, расскажу я. Однажды пошла я в сад посмотреть на праздник весны и заметила там одного пригожего брахманского сына, прекрасного, словно Месяц, выплывший из тумана, юношу, подобного Смаре, один вид которого разжигает пламя любви, красотой своей воистину напоминающего весенний лес, украшенный игрой солнечного света, в радостный месяц мадху. И пока я упивалась красотой его чела, подобно тому как чакора упивается напоенными амритой лучами Месяца, вдруг примчался туда орошающий все вокруг смрадным потом сорвавшийся с привязи слон, дико ревущий, словно грохочущая громами, не ко времени примчавшаяся грозовая туча. Разбежались мои слуги кто куда, а этот юный брахман меня, перепуганную, на руки взяв, унес оттуда подальше. От прикосновения его тела была я словно умащена сандалом, будто орошена амритой, и уж не знаю, как описать состояние, в которое я пришла. Когда же собрались мои слуги и меня, не желавшую с ним расстаться, привели сюда, то я словно с небес свалилась на землю. Вот с того времени и одолевают меня воспоминания, и чудится встреча с ним, и даже, когда бодрствую, кажется, что стоит он, супруг мой, податель жизни, рядом со мной. Когда же сплю, то вижу во сне, как Он ласковыми словами меня утешает, настойчиво заставляет ласками да поцелуями отбросить стыд. Но не могу я, незадачливая, найти его — не знаю я ни имени его, ни роду, ни племени, и палит меня вечно огонь разлуки с ним, повелителем жизни моей!»

От этих слов точно сладостной амритой наполнились уши обрадовавшегося Манахсвамина, обращенного в девушку-брахманку. Решил он, что цель его достигнута и пришло время, когда может открыться ей. Вынул он волшебный шарик изо рта и предстал перед возлюбленной в своем настоящем виде. А потом сказал: «Я и есть, прекрасноокая, тот, кого ты в саду своим взором обратила в своего верного раба. От горести, причиненной внезапной разлукой, обрел я облик девушки. Потому, стройная, ради счастья нашей любви да не останутся бесплодными эти перенесенные в разлуке страдания — не потерпит этого Смара».

Как увидала царевна пред своими очами говорящего такие речи повелителя своей жизни, так ее тут и охватили сразу же и любовь, и изумление, и стыд, и, оттого что горячо стремились влюбленные друг к другу, сочетались они по закону гандхарвов, и сколь сильна была их любовь, столь прекрасным был и праздник страсти. С этого времени жил у царевны счастливый Манахсвамин в двух образах: днем с волшебным шариком за щекой, в облике девушки, а ночью, вынув шарик, становился мужчиной.

Сколько-то дней минуло, и наступило время свадьбы Мриганкавати, наделенной безмерно богатым приданым, дочери Мриганкадатты, шурина царя Йашаскету, с молодым брахманом, сыном министра Праджнасагара. Была приглашена на свадьбу дочери брата матери и царевна Шашипрабха. Отправилась она в дом к своему дяде, а с нею и все прислуживавшие ей девушки, и среди них брахманский сын Манахсвамин в облике красивой девушки. Увидал эту мнимую девушку сын министра, и глубоко засела в его сердце поразившая его стрела Смары. Было похищено сердце молодого брахмана мнимой девушкой, и поэтому, когда с молодой женой вошел сын министра в свой дом, показалось ему, что нет с ним в том доме никого и пуст он. Ни о чем другом не мог он помыслить, кроме прелести ее лица, — казалось, обезумел он, уязвленный могучим змеем жгучей страсти. «Что это с ним случилось?» — спрашивали друг друга все в смятении, кто там был, позабыв о празднике. Поспешил к нему, узнав о недуге сына, его отец — Праджнасагара. Стал отец его утешать и расспрашивать, и юноша избавился от наваждения и поведал, несвязно бормоча, о своем безумном желании.

Решил отец, что сын не в себе, и встревожился недугом его еще больше. А тут, узнав обо всем, пожаловал к ним и сам царь. Тотчас же заметил он по состоянию тела юноши, что достиг тот седьмой степени любви, при которой люди утрачивают стыд.

«Как могу отдать я ему девушку, порученную мне брахманом? А без нее ведь непременно дойдет он и до десятой степени, при которой люди гибнут. Он умрет, так и его отец, мой министр умрет. А тот погибнет, так и державе моей конец. Скажите же, что мне делать?» — вопрошал он министров. Те же ему говорили так: «Говорят мудрые, что высший закон для царя — помогать подданным выполнять закон. Корень этому — в совете, а совет от министров исходит, и если министр гибнет, то непременно будет от этого и закону ущерб. Если допустить, чтобы министр и его сын погибли, то будет это великим грехом, а этого надобно остерегаться, иначе будет тобой нарушен закон. Нужно отдать эту девушку, брахманом оставленную, сыну министра, а если со временем тот брахман явится и разгневается, то тогда и нужно будет что-то делать».

«Хорошо!» — согласился царь со своими министрами и приказал отдать мнимую девушку сыну министра. Забрали Манахсвамина в образе девушки из дома царевны и назначили подходящий для свадьбы день. И вот тогда обратился Манахсвамин к царю с такими словами: «Другим и ради другого к тебе приведенную отдаешь ты меня не за того, кто был мне предназначен! Пусть так будет, коли такова твоя воля; ты ведь — и закон, и беззаконие. Но хочу я, чтобы не заставляли меня ложиться в постель к супругу, пока не посетит он в течение шести месяцев святые места. Если не будет так сделано, откушу я себе язык, лишу себя жизни!»

Когда так сказал обращенный в девушку Манахсвамин, то по совету раджи согласился на это сын министра и, быстро совершив свадебную церемонию, поместил в одном доме и настоящую свою жену Мриганкавати, и свою мнимую жену, а сам, глупец, как пожелала его любимая, начал странствовать по святым местам.

Вот и живет Манахсвамин в образе девушки в одном доме с Мриганкавати, и спят они на одном ложе. Однажды, когда все слуги уснули, остались они наедине в спальных покоях, и обратилась к нему Мриганкавати: «Рассказала бы ты мне какую-нибудь историю, подружка, — что-то не спится мне». И тогда рассказал ей Манахсвамин историю о том, как жил когда-то царственный мудрец Ила, и был он из рода Солнца, и из-за проклятия Гаури обратился он в женщину, красота которой обворожила весь мир, и о том, как встретилась эта красавица Ила в роще божественного сада с Буддхой, и как вспыхнула между ними любовь, и как сошлись они и от этого родился Пуруравас. Закончив рассказ, добавил плут, что то ли по воле Бога, то ли с помощью заклятия или снадобья может иногда мужчина стать женщиной или женщина мужчиной, и случается, что и соединяются они, побуждаемые любовью, — даже с великими такое бывает.

Послушала все это юная и робкая Мриганкавати, муж которой ушел сразу же после свадьбы, и, поскольку преисполнилась она доверия к подруге своей, призналась ей: «Послушала я твой рассказ, подружка, и тело мое затрепетало сладостью, а сердце замерло. Скажи, что бы это значило?» Ответил ей брахман, обращенный в девушку: «Непременно, милая, это необычайные приметы любви! Да и я сама чувствую то же — что мне скрывать от тебя?» И тогда Мриганкавати проговорила: «Ты, подруженька, дорога мне, как сама жизнь! Что, если спрошу я тебя, многознающая, нет ли какого-нибудь способа, чтобы сюда попасть мужчине?»

Тогда понял Манахсвамин, чего хотела она, и сказал он, ученик повелителя плутов: «Коли так, то вот что скажу я тебе. Я из вайшнавов, и лежит на мне милость Вишну, благодаря которой могу я по своему желанию в ночную пору становиться мужчиной. Если хочешь, могу я и сейчас стать им!» И с этими словами вынул Манахсвамин волшебный шарик изо рта и явил себя перед красавицей во всем цвете юной мужской красоты. Когда тайна была открыта и отброшено всякое стеснение, начался у них истинный праздник страсти. Стал Манахсвамин жить с женой сына министра, днем обращаясь в женщину, а ночью снова становясь мужчиной.

Но вот стало ему ведомо, что через несколько дней должен вернуться супруг Мриганкавати, и тогда взял он да и сбежал потихоньку с ней вместе в ночном мраке.

Дошли разговоры об этом до его наставника Муладевы, и, разузнав обо всем, снова обратился учитель пройдох в дряхлого брахмана, и в сопровождении Шашина в образе юного брахмана пришел к Йашаскету, и сказал: «Вот привел я сына моего! Отдай мне мою невестку!» Подумал царь, опасавшийся быть проклятым, и сказал ему: «Прости меня, брахман, не знаю я, куда ушла твоя невестка. Чтобы искупить вину, отдам я за твоего сына свою дочь».

Умолил так повелителя плутов в облике дряхлого брахмана, преисполненного притворного гнева, и отдал его приятелю, выдававшему себя за сына того брахмана, свою дочь Шашипрабху, как по закону полагалось. Взял тогда Муладева молодоженов и пошел к себе домой, не пожелав даже коснуться царских сокровищ. Когда пришли они домой, то нашли там Манахсвамина, и у него с Шашином перед Муладевой разгорелась жестокая ссора. Манахсвамин кричал, что Шашипрабху следует отдать ему, потому что взял он ее в жены еще в девичестве с согласия наставника. «Что тебе до нее, дурень? Она мне жена, отданная мне перед самим Агни ее отцом!» — возражал ему Шашин.

Так и не могли они разрешить спор из-за царевны, добытой с помощью волшебства!

Так скажи мне ты, царь, кому она должна достаться в жены? Разреши мое сомнение, а о прочем я тебе уже говорил». Выслушал царь вопрос веталы, на плече его сидящего, и ответил ему: «По-моему, если по справедливости судить, так она жена Шашина, — ведь ему отец ее отдал при всех и по закону. Манахсвамин же воровским путем овладел ею и сочетался по закону гандхарвов. Несправедливо отдавать вору чужое имущество!»

Услышав такой ответ Тривикрамасены, ветала, как и прежде, сорвался с его плеча и умчался вместе с трупом на свое место, а царь поспешил за ним, чтобы отнести его туда, куда было условлено.

 

12.23. ВОЛНА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Снова вернулся к дереву шиншапа царь Тривикрамасена и, сняв с него покойника с веталой, взвалил того на плечо и отправился в путь. Только он зашагал, как заговорил с ним ветала: «Слушай, царь, расскажу я тебе одну возвышенную историю:

12.23.1. О благородном видйадхаре.

Есть здесь, в этом мире, величественный Химават, повелитель гор, хранитель всех камней драгоценных, родитель Гаури и Ганги, двух богинь, милых Шиве. На склоны его не могли взойти даже самые большие герои из земных царей, и возвышается он, гордый, над всеми другими горами, — все истинно, что поется о нем во всех трех мирах. Стоит на склонах Химавата город Канчанапура, прозванный по заслугам золотым — так сверкают его крыши, что чудится, будто само солнце оставило ему в залог все свои лучи.

В давние времена пребывал в этом лучшем из городов царь Джимутакету, повелитель видйадхаров, подобно тому как на горе Меру — Индра, совершитель ста жертв. Росло в саду у дворца Джимутакету волшебное дерево, исполняющее желания, доставшееся ему в наследство, и по достоинству дереву было дано название Маноратхадайака, то есть исполняющее желания. Умолив его, как свое Божество, получил раджа по его милости сына, помнившего о прежних рождениях, несшего в себе частицу Бодхисаттвы, и назвали того сына, щедрого в даяниях, высокодобродетельного, сострадательного ко всем живым существам, почтительно послушного наставникам, Джимутаваханой. Когда вступил царевич в пору юности, то царь, побуждаемый советами министров и добрыми качествами сына, помазал его на царство, а после этого министры, исполненные доброжелательства, приблизились к нему и сказали:

«Это твое «пожелай-дерево», недоступное ни для одного живого существа, исполняет все желания, и тебе следует всегда его почитать. Пока оно у нас, не сможет нас одолеть даже сам Шакра. Что же говорить о каких-нибудь иных врагах». Выслушал их Джимутавахана и подумал про себя: «Увы! Предки наши, хотя и обрели некогда это божественное дерево, никогда не получали от него достойного плода. Испрашивали они только лишь богатства и этим ставили себя наравне с нищими, делая и самих себя, и это высокоблагородное дерево ничтожными. Но я поступлю так, что исполнит оно заветное желание моего сердца».

Так решив, пошел высокодобродетельный к отцу, удовлетворенному его беспрекословным послушанием, и сказал с глазу на глаз: «Ведь знаешь ты, батюшка, что в этом океане бытия нет ничего постоянного, все подобно колебанию и всплескам волны, а особенно мимолетны заря, молния и счастье. Только лишь заметишь, как и неведомо уже, где они! Одно лишь в этом мире вечно и несокрушимо — помощь другому, которая рождает Дхарму и славу, длящуюся сотни юг. Так зачем же мы ради мимолетных наслаждений напрасно держим у себя «пожелаи-дерево»? Для чего оно создано? Где нынче те наши предки, которые жадно берегли для себя это дерево, твердя: «Мое! Мое!»? Где они сами и что для них это дерево? Поэтому позволь, батюшка, отдам я дивное дерево, исполняющее желания, чтобы послужило оно благородной цели помощи другим!»

И отец согласился с ним и сказал: «Так тому и быть!» И после этого пошел Джимутавахана к волшебному дереву, исполняющему желания, и взмолился: «О божественное, всегда исполнявшее заветные желания наших предков! Исполни мое единственное сокровенное, не похожее на прежние, желание! Сделай так, чтобы увидел я эту землю освобожденной от нищеты! А когда исполнишь то, о чем прошу я тебя ради блага мира, ступай от нас, и да будет тебе благо!» Только закончил он говорить, стоя со сложенными молитвенно руками, как из дерева послышался голос: «Отпустил ты меня, и я удаляюсь!» И тотчас же вознеслось «пожелай-дерево» на небеса, пролив на землю такое богатство, что не осталось на ней ни одного несчастного. Разнеслась тогда слава Джимутаваханы по всем трем мирам, ибо не было никого, кто был бы столь сострадателен ко всему сущему.

Из-за жадности преисполнились к нему злобой все родичи Джимутаваханы, расставшегося с «пожелай-деревом» ради блага людского, и, решив, что сумеют они одолеть царевича вместе с отцом, пошли войной, чтобы отвоевать их царство. Видя это, молвил отцу Джимутавахана: «Если ты, батюшка, на бой выйдешь, кто против тебя устоит? Но кому нужно царство ценой смерти родичей? Только чтобы тешить это грешное, недолговечное тело? Так зачем нам это царство? Уйдем куда-нибудь вдвоем и будем блюсти Дхарму — ведь на ней держатся оба мира. Пусть радуются эти убогие, алчные до царства, вызывающие жалость!» На эти слова так ответил ему Джимутакету: «Только ради тебя, сын мой, желал я царства. Но раз ты от него отказываешься, преисполненный сострадания ко всему сущему, то что мне, старому, в нем?»

Покинул Джимутавахана с согласия отца царство и пошел с отцом и матерью в горы Малайа. Там он, послушный отцу, устроил ашрам в долине ручья, русло которого было скрыто сандаловыми деревьями, и появился у него там друг, имя которому было Митравасу, а был он сыном повелителя сиддхов Вишвавасу и жил в тех краях.

Однажды, блуждая по лесу, вошел Джимутавахана в стоявший на опушке храм Гаури, чтобы поклониться ей. Но только вступил он под его своды, как увидел прекрасную девушку, окруженную служанками и слугами, готовую совершить поклонение Дочери гор и в честь ее игравшую на вине. Застыли газели, заслушавшись дивной мелодией и словно оробев при виде ее прекрасных глаз, в которых черный зрачок выделялся на синеватой белизне белков и которые неудержимо стремились дотянуться до кончика уха, словно воинство пандавов, предводительствуемое Арджуной, жаждущее добраться до Карны. А перси ее вздымались, теснясь под одеждой, словно старались заглянуть ей в лицо, спорящее с луной. А на стане красовались прелестные складки, словно следы, оставшиеся от пальцев творца, когда он лепил ее. И только увидел ее Джимутавахана, как стройная, проникнув внутрь по незримой тропинке взгляда, похитила его сердце.

Увидела и она его, истинное украшение сада, манящего к себе, словно Мадху, укрывшийся в лесу из-за того, что был испепелен Кама, и поразила ее страсть — уронила красавица вину, и умолкла та, словно встревоженная случившимся подруга.

Тогда спросил Джимутавахана у подруги ее: «Что за счастливое имя носит она и какой род собой украшает?» И та, выслушав его, отвечала: «Имя ее — Малайавати, сестра она Митравасу и дочь повелителя сиддхов Вишвавасу». А после этого она, сочувствующая, спросила сына отшельника, пришедшего с Джимутаваханой, о имени и роде самого Джимутаваханы. А уж после этого спросила она, улыбаясь, у Малайавати: «Почему, подружка, не принимаешь ты повелителя видйадхаров, как гостя? Ведь пришел к нам сегодня такой гость, которого почитает весь мир!» Но от смущения безмолствовала красавица и не могла поднять своих очей. «Очень она стыдлива, и поэтому соблаговоли принять от меня все то, чем гостя положено почтить!» — и с этими словами одна из ее подруг с почтением поднесла ему гирлянду из цветов, а Джимутавахана, преисполненный любви, взял эту гирлянду и надел ее на шею Малайавати. А она, украдкой бросая на него нежные взгляды, словно отдарила его венком из голубых лотосов своих глаз.

Когда же завершили они этот безмолвный обряд избрания друг друга в супруги, одна из служанок подошла к дочери сиддха и молвила ей: «Матушка тебя зовет, царевна, поспеши!» Услыхав эти слова, Малайавати, словно пригвожденная к любимому стрелой Камы, Бога любви, с грустью оторвав взор от милого лица, пошла домой. Ушел к себе и Джимутавахана, но только душа его ушла с красавицей.

Малайавати, повидав свою матушку, пошла к себе и, палимая разлукой с повелителем ее жизни, упала на ложе. Заволокло ее очи дымом пламени страсти, палившей ее сердце, лились из них потоки слез, жарко кипела кровь во всем теле, и, хоть подруги умащали ее снимающими жар сандаловыми притираниями и овевали лотосовыми листьями, не могла она унять страсть свою ни на ложе, ни на коленях подруги, ни на земле.

А тем временем миновал день, и сумерки, окрашенные пурпуром, уступили место ночи, и выглянувшая луна поцеловала смеющееся лицо Востока. Хоть и побуждала красавицу любовь послать возлюбленному весточку и сделать все, что надо в таких случаях, но стыдливость мешала ей и, казалось, уже покидала ее жизнь — провела она ту лунную ночь, словно лотос, который, закрываясь ночью, так и не смог закрыться, и в сердце ее, полное смятения, подобного рою пчел, вселилось сомнение.

И Джимутавахана был словно на ладони повелителя лука, сделанного из цветов, — недавно возникло его чувство, а он уже побледнел и от стыда не мог произнести ни слова, и одни лишь стоны, рожденные любовью, вырывались из его уст. Так он провел всю ночь.

Когда же наступило утро, переполненный страстью Джимутавахана поспешил в тот храм Гаури, где встретился он с дочерью повелителя сиддхов, и там к нему, сгорающему от пламени страсти, приблизился сын мудреца и утешал его, а тем временем пришла туда же тайно, чтобы покончить с собой, истерзанная разлукой Малайавати и, не замечая возлюбленного, закрытого от нее деревом, заливаясь слезами, воззвала к Богине: «Исполнена я преданности тебе, Богиня, но если не в этом рождении, то пусть хоть в следующем станет Джимутавахана моим мужем!» При этих словах тотчас же сделала она из своей верхней накидки петлю и уже готова была в присутствии Гаури повеситься на суку дерева ашоки, но воскликнула: «О повелитель мой Джимутавахана! Как же ты, прославленный во всем мире своей сострадательностью, не избавил меня от страданий?» Тут стала она накидывать петлю себе на шею, но вдруг зазвучало с небес божественное слово Гаури: «Не спеши, доченька, будет твоим мужем верховный повелитель видйадхаров Джимутавахана!»

Внимал Богине и Джимутавахана вместе со своим другом, а затем предстал он перед обрадовавшейся ему возлюбленной. А друг его обратился к ней и молвил: «Вот и награда тебе от Богини!» Сам же Джимутавахана с ласковыми и преисполненными любви словами своей рукой снял с ее шеи петлю, и тогда внезапно почувствовали они, будто оросил их ливень из амриты, и Малайавати стояла, от смущения чертя на земле какие-то линии. В это время прибежала одна из ее подруг, разыскивавшая ее, и, радостная, воскликнула: «Подружка! Выглядишь ты совсем счастливой, а оттого, что достигнешь ты желаемого, еще большим будет твое счастье. Слышала я сегодня, как говорил царевич Митравасу твоему отцу махарадже Вишвавасу: «Пришел в наши края всем миром почитаемый, подаривший людям «пожелай-дерево», сын повелителя видйадхаров Джимутавахана. Должно нам принять его, как гостя. А поскольку он еще жених и никто иной с ним в достоинствах не сравнится, то самое большое, что мы можем сделать ему по законам гостеприимства, — это отдать ему в жены сокровище среди девушек Малайавати!» А твой отец молвил на это: «Так тому и быть!» Тогда царевич Митравасу поспешил к жилищу высокодостойного с такой доброй вестью, и знай, что свадьба твоя будет устроена сегодня же, и поэтому ты поспеши в свои покои, а высокодостойный пусть вернется к себе».

И как только подруга все это сообщила, медленно пошла оттуда царевна, исполненная радости и печали, поминутно оглядываясь через плечо. Поспешил Джимутавахана в свое жилище, выслушал там от Митравасу желанную весть, и возблагодарил его, и, помня о своих рождениях, поведал ему о том, в котором Митравасу был его другом, а сестра Митравасу — его женой. Обрадованный Митравасу сообщил благую весть и родителям Джимутаваханы, а они испытали при этом безмерную радость. Выполнив так успешно порученное ему, обрадовал этим Митравасу своих родителей. В тот же день забрал он Джимутавахану из родительского дома и приготовил все для свадьбы, да так, что все по богатству и пышности соответствовало его волшебному могуществу, и в тот же счастливый день устроил свадьбу сестры своей Малайавати с повелителем видйадхаров Джимутаваханой. Исполнилось сокровенное желание Джимутаваханы, и стал он жить там с молодой женой.

Однажды пошел он из любопытства вместе с Митравасу побродить в лесу, стоящем на берегу океана, и, заметив там груды костей, спросил у Митравасу, кому из существ принадлежат эти кости. И тогда вот что ему, сострадательному, поведал его шурин Митравасу: «Слушай, расскажу я тебе сейчас одну историю. В давние времена родительница нагов Кадру обратила Винату, мать Гаруды Таркшйи, в рабство, обманом выиграв спор. Хотя Гаруда и сумел вызволить свою мать, но из-за ненависти к Кадру стал он пожирать нагов, ее сыновей. Постоянно влетал он в подземный мир Паталу и кого-то из нагов пожирал, кого-то убивал, а кто и сам со страху умирал. Решил тогда повелитель нагов могучий змей Васуки, что так всему его роду приходит погибель, и обратился к Таркшйе с просьбой: «Буду я, повелитель живущих в небе, каждый день посылать по одному нагу тебе на пропитание сюда, на берег океанский, но ты больше никогда не залетай в Паталу. Что за польза тебе, если ты загубишь разом всех нагов?» Когда предложил такое условие повелитель нагов, увидел Таркшйа, что от этого ему будет выгода, и сказал высокомужественный: «Пусть так и будет!» Вот с тех пор, что ни день, сжирает Гаруда здесь, на океанском берегу, по одному нагу, которых посылает повелитель нагов Васуки. Вот так набрались здесь эти груды костей сожранных с того времени нагов, и со временем все больше и больше становятся они похожими на горные вершины».

Глубоко огорчился Джимутавахана, сокровище мужества и сострадания, когда услышал рассказ Митравасу, и промолвил: «Достоин сожаления царь змей Васуки, который, как трус, каждый день посылает своих подданных на съедение. Как же это не мог он, тысячеустый, хотя бы одними устами сказать Таркшйе: «Сначала съешь меня!»? И как же это настолько утратил он мужество, что упрашивал Таркшйу об истреблении своего рода? И как может он быть таким бездушным, когда слышит постоянно горестный плач жен истребляемых нагов? И как может свершать такое греховное дело Таркшйа, герой, сын самого Кашйапы, освященный своим служением Кришне? Какова глубина падения!» И когда добросердечный сказал это, зародилось в сердце его великое желание: «Пусть, принеся в жертву свое несовершенное тело Гаруде, совершу я доброе дело, сохранив жизнь хотя бы одному беззащитному и одинокому, перепуганному нагу».

Пока Джимутавахана предавался таким размышлениям, примчался за ними колесничий отца Митравасу. «Ступай ты сейчас, а я приду потом!» — с этими словами отпустил Джимутавахана домой своего шурина, а когда тот ушел, стал искать случая осуществить желаемое, и, пока блуждал по берегу, донесся до него издалека звук горестных рыданий. Пошел он на звук и заметил приближавшегося к высокому утесу некоего юного мужа, прекрасного обликом, удрученного горем, словно оставленного здесь царским слугой. Уговаривал он сопровождавшую его старую женщину возвратиться домой. Охваченный состраданием Джимутавахана, желающий узнать, кто это, услышал, как старая женщина, изнемогшая под бременем горя, глядя на того юношу, рыдала: «О Шанкхачуда! О доставшийся мне через множество страданий! О добродетельный! Единственная надежда рода! О сын мой! Где увижу я тебя вновь? Дитя мое, когда закатится светлый месяц твоего лица, обрушится на твоего отца черный мрак горя! Какая уготована ему старость? Как сможешь ты перенести боль, когда станет тебя пожирать Таркшйа, если страдает твое тело даже от солнечных лучей? Ведь народ нагов так многочислен — зачем же творец и царь нагов избрали тебя, единственного сына злосчастной старухи?» А сын уговаривал ее, заливающуюся слезами: «Безмерно горе мое, матушка! Зачем же ты делаешь его еще большим? Вернись домой, последний мой поклон тебе. Вот уже и время, когда прилетает сюда Гаруда». «О, горе, горе мне! Кто спасет моего сына?!» — рыдала старуха, обводя глазами, полными отчаяния, все страны света.

Слыша и видя все это, Джимутавахана, несущий в себе частицу Бодхисаттвы, исполнился сострадания и подумал: «Вот несчастный нага Шанкхачуда, посланный сюда царем Васуки на съедение Гаруде, а вот пришедшая сюда вслед за ним, горько рыдающая от безмерного горя его мать, старая женщина, у которой он — единственный сын. Так спасу я этого несчастного ценой своего бренного тела — пусть ему суждено погибнуть. Если не сберегу я жизнь этого наги, бесплодна будет жизнь моя в этом рождении».

Решив так поступить, подошел он к старой женщине и заговорил с ней: «Спасу я, матушка, твоего сына!» Она же решила, что это Гаруда прилетел, и, трясясь от страха перед ним, вскрикнула: «Ешь меня, Таркшйа, ешь меня!» Тогда Шанкхачуда объяснил ей: «Да это, матушка, не Таркшйа! Не бойся! Посмотри, разве похоже это, подобное луне, излучающее благость лицо на ужасного Таркшйу? «Когда кончил нага говорить, обратился к его матери Джимутавахана:

«Я, матушка, видйадхар и пришел сюда, чтобы спасти твоего сына. Отдам я свое тело, поскольку скрыто оно одеждой, голодному Гаруде, а ты ступай вместе с сыном домой!» Возразила ему на это старая женщина: «Если ты в такое время проявляешь такое сочувствие, ты мне больше чем родной сын».

Выслушал ее Джимутавахана и сказал на это: «Не должно вам разрушать мое намерение!» Но возразил ему, настаивавшему на этом, Шанкхачуда: «Убедился я, высокодобродетельный, в твоем сочувствии, но не могу я такой ценой обрести спасение — кто должен спасать простой камень ценой драгоценного? Такими, как я, тревожащимися лишь о своей судьбе, переполнен мир, но ничтожно мало таких, кто тревожится за весь мир. Да и не могу я стать для честного рода Шанкхапала позором, как пятно на безупречном зеркале». Так возразив Джимутавахане, велел Шанкхачуда своей матери: «Уходи ты, матушка, из этой злой глуши! Разве не видишь ты эту скалу казни, ужасное ложе, на котором забавляется Бог Смертного часа, измазанное кровью и слизью нагов? Я же пойду и поклонюсь здесь, на берегу океана, владыке Гокарне и поскорее вернусь, пока еще не прилетел Гаруда». Тут поклонился он своей горько рыдающей матушке и пошел поклониться Гокарне.

Подумал про себя Джимутавахана, что если тем временем появится Таркшйа, то сумеет он осуществить желаемое и сожрет Таркшйа его, отдающего свою жизнь за другого. Заметил он, что деревья пришли в движение от ветра, поднятого крыльями повелителя птиц, и словно пытались отговорить его, шепча: «Не надо, не надо!» Подумав, что настал час прилета Гаруды, стал Джимутавахана, готовый отдать жизнь за другого, подыматься на скалу, где тот обычно терзал свои жертвы, и сам океан, вздыбленный порывами ветра, с великим изумлением смотрел сверкающими алмазами своих глаз на героя, обладавшего такой небывалой добродетелью.

Внезапно, затмив небо крылами, ринулся вниз Гаруда и, схватив клювом своим высокодобродетельного, унес его с той скалы, — держа в клюве его драгоценное тело, истекавшее кровью, полетел на вершину горы Малайа, где собирался его сожрать. «Пусть в каждом рождении тело мое послужит благу другого, а если нет, то да не будет мне ни избавления от рождений, ни рая!» — думал Джимутавахана, пожираемый Таркшйей. В тот же миг с небесной тверди просыпался на него, истинный месяц среди вождей видйадхаров, дождь из цветов, а драгоценный камень, который носил он на челе, упал перед Малайавати, его супругой, и она сразу узнала украшение, и была поражена горем, и показала его свекру и свекрови, бывшим рядом с ней. «Что это?» — воскликнули супруги в тревоге, увидав украшение. Но тут же царь Джимутакету и царица Канакавати, благодаря своим могущественным и волшебным знаниям, поняли, что случилось, и поспешили вместе с невесткой туда, где находились Джимутавахана и Таркшйа.

А тем временем Шанкхачуда вернулся после поклонения Гокарне и был удручен без меры, когда увидел, что орошена скала смерти свежей кровью. «О, горе мне! — зарыдал он. — Великий грех на мне. Несомненно, отдал себя высокоблагородный и сострадательный Гаруде вместо меня. Последую я немедля туда, куда унес его Враг змеиного рода. Если застану я его в живых, то не погибну в трясине бесславия!» И пошел он, заливаясь слезами, высматривая на земле следы крови.

Гаруда же, пожирая тело Джимутаваханы, заметил, что тот этому радуется, и подумал: «Что это за чудо небывалое? Видно, этот какой-нибудь высокодобродетельный, — радуется он, меж тем как я его пожираю, да и жизнь его до сих пор не покинула. Хоть истерзано его тело, а все волоски на нем поднялись от наслаждения и образовали доспехи. И смотрит он на меня таким взглядом, будто я его благодетель! Видно, все-таки это не нага, а какой-нибудь святой. Не буду его есть, а спрошу!» Покуда Таркшйа так размышлял, обратился к нему Джимутавахана: «Что смутился ты, повелитель пернатых? Или нет во мне мяса и крови? Или нет тебе охоты в еде? Ешь меня!»

Удивился, слыша такие речи, царь птиц и спросил: «Ведь ты же, почтенный, не из змеиного рода! Скажи мне, кто ты?» И отвечал ему на это Джимутавахана: «Нет, я — настоящий нага! Зачем задал ты этот вопрос! Поступай согласно своей природе. Не следует по-ребячьи отступать от намеченной цели!» И пока так возражал Джимутавахана Таркшйе, донесся до них голос Шанкхачуды: «Остановись, сын Винаты, не совершай великого греха! Он вовсе не нага — как это ты ошибся?! Я тот нага, который тебе предназначен». Подбежал он и стал между Таркшйей и Джимутаваханой. Заметив, что Гаруда пришел в замешательство, снова обратился к нему Шанкхачуда: «Что ж смутился ты, Таркшйа? Или не видишь ты моего капюшона и не видишь, что язык мой раздвоен? И не замечаешь ты, сколь прекрасен облик видйадхара?».

А пока Шанкхачуда задавал Таркшйе эти вопросы, прибыли туда родители и жена Джимутаваханы, и при виде того, как разорвано его тело, возрыдали они: «О сын наш! О Джимутавахана! О сострадательный! О сыночек, никогда не жалевший жизни своей ради другого! О, как же, Вайнатейа, посмел ты, не подумав, свершить такое злое дело!» И, слушая их плач, устыдившийся Таркшйа подумал: «Вот горе! Как же это я по неведению стал пожирать несущего в себе частицу Бодхисаттвы? Ведь это же Джимутавахана, всегда готовый отдать свою жизнь на благо другому, чья слава гремит во всех трех мирах. Теперь, когда он мертв, придется мне, грешному, попасть в огонь, изведать, сколь сладок плод, зреющий на ядовитом древе беззакония!».

Предается таким горестным размышлениям Таркшйа, а тем временем Джимутавахана от причиненных ему ран обратился в собрание пяти начал. Вот рыдают над ним от горя родители, стонет непрерывно Шанкхачуда, осуждающий себя, а Малайавати, супруга Джимутаваханы, обратив очи к нему, голодом, прерывающимся от слез, осуждает Амбику: «Ты, ранее благосклонная ко мне, обещавшая мне в награду: «Будет мужем твоим будущий верховный повелитель видйадхаров!» — так ведь ты мне тогда говорила, Гаури? Так зачем же тебе понадобилось говорить мне лживые слова?» Укоряет она так Гаури, и вдруг является перед ней сама Богиня и произносит: «Не ложны мои слова, доченька!» Тут обрызгивает она Джимутавахану амритой из сосуда, бывшего с нею, и тотчас же подымается он цел и невредим, в еще большем блеске, чем прежде, — живой, как ни в чем не бывало! Пал он ниц перед Богиней, и все другие распростерлись перед нею, и молвила Гаури: «Довольна я тобой, тела своего не пожалевшим, и потому совершу я сама обряд помазания тебя на верховное правление видйадхарами до скончания кальпы!» При этих словах совершила она помазание Джимутаваханы, окропив его из того же сосуда, и исчезла. Тотчас же с небес пал дождь из цветов божественной красоты и радостно зазвучали в небесах литавры Богов.

Тогда обратился к Джимутавахане сам Таркшйа: «Обрадован я, повелитель, тобой, человеком, отличающимся никогда не виданным благородством ума, поражающим все три мира и записанным на стенках яйца Брахмы. Повелевай мной и проси у меня все что хочешь!» Повелел тогда высокоблагородный так говорившему Гаруде: «Да не будешь ты никогда более пожирать нагов, а те, которых ты загубил прежде и чьи кости громоздятся здесь, на берегу, пусть оживут». Согласился на это Таркшйа и произнес: «Отныне не буду я губить нагов! Да оживут те, которых я сгубил прежде!» И в тот же миг все наги, которых он прежде сожрал и от которых остались одни лишь кости, поднялись, орошенные животворной амритой желания Джимутаваханы.

Так собрались там на радостях Боги, наги и множество мудрецов, и горы Малайа получили от этого название «Троемирье». Тотчас же по милости Гаури узнали удивительную историю Джимутаваханы все повелители видйадхаров, и все они собрались и склонились к его стопам, а потом унесли того вместе со всеми радостными родственниками и друзьями на горы Гималайские, того, которого Парвати сама сделала верховным повелителем всех видйадхаров и сама же совершила обряд помазания, того, который отпустил Таркшйу. И стал он там, в этих горах, жить вместе с отцом и матерью, с другом своим Митравасу, и супругой своей Малайавати, и с Шанкхачудой, который, побывав у себя дома, пришел к нему, — долго держал Джимутавахана жезл верховного повелителя видйадхаров, усыпанный драгоценностями, доставшийся ему благодаря его необычайной жизни».

Так закончил ветала эту возвышенную историю и снова задал вопрос царю Тривикрамасене: «Скажи мне, кто из них, Шанкхачуда или Джимутавахана, более добродетелен? И не забудь о прежнем условии!» Выслушал царь веталу и, опасаясь, как бы проклятие не исполнилось, нарушил молчание: «Что ж удивительного, что так вел себя Джимутавахана, совершавший во всех рождениях благородные подвиги? Но Шанкхачуда достоин похвалы — ведь он избавился от смерти, а увидев, что враг его схватил другого, самого себя предложившего Таркшйе, далеко бежал за ним и, догнав, настойчиво предлагал тому свое тело».

Как только выслушал лучший из ветал ответ царя, тотчас же сорвался с царского плеча и умчался на свое место, а царь точно так же, как прежде, снова пошел за ним.

 

12.24. ВОЛНА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Снова вернулся царь к подножию дерева шиншапа, и снова снял Тривикрамасена труп с веталой и только-только отправился в путь, как сидящий у него на плече ветала заговорил: «Расскажу я тебе, царь, историю, которая утолит твою усталость. Слушай же:

12.24.1. О стойком в добродетели.

Был некогда на берегу Ганги город Канакапура, и нерушимы были в нем устои веры, и был он недоступен для злобного демона Кали, порождающего злобу и ссоры. А правил в том городе царь Йашодхана, по заслугам названный повелителем земли, хранительницы сокровищ, ибо прославился он своим богатством. Защищал он землю от океана бедствий, подобно берегу, охраняющему ее от волн, и Судьба создала его, словно слив воедино Месяц и Солнце, и радовал он мир, как Месяц, а гнев его был палящим, как Солнце. Никогда не нарушались пределы его царства, не знал он, как оговаривать других, но не знал он и нищеты в знании шастр, несведущ он был в грехах, а сведущ в щедрости, в военном деле, и весь народ пел славу ему, сотканному из геройства, благородства и страсти, ненавидящему зло, алчущему славы, евнуху для чужих жен.

А в городе того царя жил богатый купец, и была у него дочь Унмадини, сводящая с ума, а называли ее так потому, что всякого, кто только лишь взглядывал на нее, это сокровище красоты, Мадана, Бог любви, немедля сводил с ума. Когда же достигла она юности, ее отец, изощренный в политике, пошел к Йашодхане и так сказал: «Есть у меня, повелитель, дочь на выданье, истинное сокровище всех трех миров, и никому отдать ее не смею, тебя не уведомив. Ведь ты, божественный, владыка всех драгоценностей всего земного круга и потому соблаговоли принять ее или отвергнуть».

Выслушал царь то, что купец говорил, и послал своих мудрых брахманов посмотреть, всеми ли добрыми приметами она обладает, а они тотчас же поспешили к красавице, краше которой не было во всех трех мирах, осмотрели ее, и тотчас же овладело ими великое беспокойство, но, вскоре овладев собой, подумали: «Если получит ее раджа, худо будет державе. Если завладеет она его сердцем, разве станет он блюсти дела государственные? Поэтому не следует нам сообщать царю, что обладает она всеми добрыми приметами!»

И, согласившись на этом, пошли они к царю и солгали ему: «Дурные у нее приметы, божественный!» Потому-то и не взял царь купеческую дочь, а повелел, чтобы купец отдал ту самую Унмадини в жены военачальнику Баладхаре. Стала она счастливо жить в доме супруга своего, но горестно думала про себя: «Отвергнута я царем из-за того, что, видимо, есть у меня дурные приметы!»

Шло время, и ворвался в страну лев Весны с когтями из цветов манго и гривой из гирлянд ярких цветов и побегов шафранного цвета и стал резвиться в лесах, сразив вытаптывавшего заросли лотосов слона Зимы, бивни которого увиты расцветшими побегами жасмина.

Вот тогда-то и отправился благородный Йашодхана на слоне посмотреть на великий праздник, устроенный в городе по случаю прихода Весны, и громовые удары литавр возвестили, что всем благородным красавицам надлежит скрыться, ибо грозит им гибель неминучая от одного вида его красоты. Но Унмадини из-за того, что он пренебрег ею, при этих звуках поднялась на крышу своего дворца и показалась ему, и он затрепетал при виде ее, подобной разгоревшемуся языку пламени, при виде этого огня страсти, раздутого Весной и ветром с гор Малайа. И тотчас же неописуемая красота Унмадини, подобная всепобеждающему оружию.

Живущего в сердце, глубоко проникли в его душу, и в тот же миг потерял царь власть над собой. Слуги привели его в чувство, и когда вернулся царь к себе в крепость, расспросил их и узнал, что она-то и есть отвергнутая им купеческая дочь.

Тогда изгнал он из страны всех брахманов, которые говорили, что лишена она добрых примет, и день за днем томился по ней, вздыхая: «О, как безобразен и бесстыден Месяц, продолжающий восходить, когда светит ее чистый лик, истинный праздник для очей всего мира! Бесподобны перси ее, полные и высокие, упругие, словно набухшие слоновьи виски, прекрасные, как золотые чаши! Кого не встревожат бедра ее, украшенные поясом созвездий, подобные лбу слона Кандарпы?»

В таких и подобных думах о ней сох изо дня в день царь, томимый не знающим пощады огнем страсти. Стыдясь его, таил Йашодхана все это в сердце, а когда спрашивали его, то находил всякие мнимые причины, не имевшие никакого отношения к подлинным.

И только самым верным и близким слугам признался он в истинной причине своих страданий. «Довольно мучаться! Возьми ее, великий раджа, — разве она не твоя подданная?» — говорили ему эти слуги, но царь, твердый в законе, не соглашался с ними.

Узнал об этом великодушный военачальник Баладхара и, придя к повелителю, упал, преданный, ему в ноги и стал умолять: «Она — рабыня твоя, божественный, а раз так — то служанка она тебе, а не жена другого, и сам я отдаю жену возьми ее. А нет, так оставлю я ее в храме, и тогда не будет на тебе греха, ибо все женщины храма — твои!» Настойчиво просил царя об этом его военачальник, но Йашодхана, сдерживая гнев, возражал: «Как могу я, царь, совершить такое великое беззаконие? Если переступлю этот предел, кто останется на установленном ему пути? Предан ты мне, нет сомнения, но зачем же толкаешь меня на неправедный путь? Мгновенные радости жизни земной — причина великих несчастий в жизни небесной! И не прощу я тебе, коли бросишь ты свою законную жену! Как можно таким, как я, терпеть подобное попрание закона? Лучше умереть!» Сказав так, запретил царь военачальнику даже думать об этом — высокоблагородные легче откажутся от жизни, чем от праведного пути.

Умоляли его горожане, упрашивали и жители из разных джанапад, собравшиеся по этому случаю, но он, твердый в своем решении, отвергал все их просьбы. С течением времени безжалостное жаркое пламя страсти все съедало и съедало царское тело, пока не осталась от царя одна только слава.

Не мог перенести военачальник смерти царя и сам взошел на костер — никто не предскажет, что могут сделать преданные слуги!»

Такую-то историю поведал царю ветала, сидевший у него на плече, и снова задал он Тривикрамасене вопрос: «Скажи мне, царь, кто из них добродетельнее — царь или военачальник? Но при этом вспомни об условии!» Выслушал царь сказанное веталой и, нарушив молчание, ответил: «Из них двоих добродетельнее царь». Возразил на это усомнившийся ветала: «А почему не военачальник? Объясни мне! Ведь он из преданности царю хотел отдать ему любимую и столь прекрасную жену, с которой долго жил и изведал всю сладость счастья. А когда повелитель его умер, он и сам взошел на костер. Царь же отверг его жену, не изведав радости наслаждений с ней».

Рассмеялся царь в ответ на сказанное веталой: «Да если все это и так, так что ж из того? Что ж удивляться тому, что военачальник, сын высокого рода, из преданности государю поступил именно так? Ведь это долг всех слуг — защищать господина хотя бы ценой своей жизни! А цари своевольны, подобно слонам, обезумевшим от течки, беззаботно преступают границы закона, предаваясь чувственным наслаждениям. И только лишь стоит помазанию пролиться на их головы, как весь их рассудок уносится, словно смытый полой водой. Колышущиеся над их головами опахала словно буйными ветрами выдувают пылинки смысла шастр, сообщенных им мудрыми, будто отгоняют мух и комаров. Пышные царские зонты заслоняют от них вместе с солнцем и правду — ослепленный пышностью и роскошью взор не видит дороги. Даже те цари, которые, подобно Нахуше и другим, завоевали весь мир, впадают в беду, когда душой их овладеет Мара, Бог любви. Этот же царь, хоть и распростер зонт своей власти над всей землей, не дал Унмадини, изменчивой, как сама Лакшми, увести себя с праведного пути, но предпочел, справедливый, отдать свою жизнь, но не сделать ни одного шага по неправедной стезе. Поэтому и считаю я его более благородным!»

Дослушав все, что царем сказано, снова, как и прежде, соскочил с его плеча покойник с веталой и умчался благодаря своей волшебной силе на свое место, а царь, подобно тому как он делал прежде, пошел вслед за ним, чтобы снова его забрать и отнести, куда условлено. Пусть неимоверно трудна задача, но разве великий, начав дело, остановится на полпути?

 

12.25. ВОЛНА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Тот пришел он снова на кладбище, полное духов, и погребальные костры там с трепещущими языками пламени были подобны демонам, пожирающим покойников. Добрался наконец царь до дерева шиншапа и неожиданно увидал, что висит на нем множество трупов, и все они одинаково выглядят, и, казалось, в каждый из них вселился ветала. И подумал царь: «Эге! Что ж это такое? Хочет ветала, чтобы я время впустую потратил? Ведь не знаю я, которого из них брать! Может случиться так, что пройдет ночь, а я не достигну цели. Тогда войду я в огонь — не потерплю, чтоб надо мной смеялись!» И когда ветала понял, что царь решил, то, довольный его добродетелью, снял свое волшебство и тогда увидел царь один-единственный труп, в который действительно ветала вселился, снял его с дерева, взвалил на плечо и пошел привычной дорогой. Как только двинулся он в путь, опять заговорил с ним ветала: «Удивительно, царь, что неустрашим ты! Послушай историю:

12.25.1. О брахманском сыне Чандрасвамине.

Есть город на земле, словно избранный для жилья самим врагом Трипуры, супругом Гаури, доставшимся ей ценою тяжкого подвижничества, оценившим необычайное превосходство его достоинств. Называется тот город Удджайини; он-третий после Бхогавати и Амаравати. Полон он всяческих радостей, достижимых лишь благодаря высокодобродетельным деяниям, упругость и твердость там — удел только женской груди, кривизна — только женских бровей, непостоянство — только женских очей, мрак — удел ночи, замысловатость — поэтических иносказаний, безумие — слонов, прохладность — жемчуга, сандала и лунных лучей.

Был у правившего там царя Чандрапрабхи высокомудрый советник брахман Девасвамин, совершавший много жертв и весьма богатый. Родился со временем у него сын, нареченный Чандрасвамином, и, хотя он еще в юности одолел все науки, единственным занятием этого молодца стала игра в кости.

Пошел однажды брахманский сын Чандрасвамин развлечься игрой в кости в большой игорный дом, а там черные козероги бедствий, вскидывая черные глаза круглых меток на костях, высматривали: «Кого мы здесь опутаем?» А сам дом, гудящий от выкриков и ссор игроков, спрашивал: «Где тот, чье богатство я не унес бы, будь он хоть сам повелитель Алаки?»

Войдя туда, стал Чандрасвамин играть в кости с плутами и проиграл им и одежду, и все, что у него было, да еще и деньги, взятые взаймы. А когда хозяин дома отколотил его палкой, упал брахманский сын, словно мертвый, — а тело его было покрыто синяками да ранами от палки, — и недвижим он был, будто камень, и пролежал или два, или три дня. Видит хозяин игорного дома, что лежит тот, как мертвец, и, рассердившись, велел своим игрокам: «Возьмите-ка вы этого, притворившегося камнем, да выкиньте его куда-нибудь! Бросьте его в старый колодец, а я вам за это заплачу».

Велел он так, и подхватили мошенники Чандрасвамина, отнесли в лес и дотащили до отверстия колодца. Тут самый старый из них сказал приятелям: «Он и так мертв! Чего его в колодец кидать? Бросим его здесь, а сами скажем, что в колодец сбросили». И все согласились с ним, оставили Чандрасвамина и ушли. Он же, когда их уже не было, поднялся, вошел в пустой храм Шивы и, кое-как придя в себя, стал, злосчастный, размышлять: «Слишком увлекся я, вот и разделали меня вчистую мошенники. Куда ж мне такому идти — нагому, избитому, обесчещенному? Что скажут, увидев меня в таком состоянии, отец, родичи, друзья? Останусь-ка я здесь, а как ночь придет, то для утоления голода выйду я да посмотрю, куда бы пойти поесть». А пока он так раздумывал, измученный и раздетый, солнце умерило пыл и склонилось к горе Заката, оставляя свою одежду — небо. Явился тут великий отшельник, голова у него была косматая, в руках — трезубец, тело вымазано пеплом. И был он» словно новоявленный Хара. При виде Чандрасвамина спросил его подвижник: «Кто ты?» Выслушав все, что тот смиренно ему рассказал, промолвил: «Ты здесь в моей обители, измученный голодом, гость неожиданный. Встань, умойся и съешь часть того, что дали мне в милостыню». Возразил ему на это Чандрасвамин: «Ведь я — брахман. Как же я могу, почтенный, съесть то, что тебе подали в милостыню?» Выслушал его подвижник, вошел в свою хижину и, милостивый к гостю, призвал видйу, исполняющую желания, и тотчас же она явилась и спросила: «Что мне делать?» Он же ей повелел: «Устрой все, что следует сделать для гостя!» «Ладно», — отвечала она, и увидел Чандрасвамин, как возник город, сделанный из золота, с садами, полными женщин. Вышли навстречу ему, удивленному, из города прекрасные девы и молвили: «Встань, любезный, войди в город, соверши омовение, поешь и отдохни!» — и с такими словами увлекли за собой, и омыли, и растерли благовониями, и облачили его в красивые одежды, и отвели в другой дворец, еще более прекрасный, и там он увидел старшую над этими девами, и была она столь прекрасной во всех членах, что, казалось, творец создал ее, словно желая посмотреть, на что он способен. Она почтительно пригласила его сесть, и он сел с ней и отведал божественных яств, а когда пришла ночь, то он, насладившись плодами свежими и вареными и отведав бетеля, вкусил с этой девой небесное блаженство.

Когда же утром проснулся, то увидел только хижину отшельника и храм Шивы — ни тебе божественных дев, ни города, ни прислуги. И тогда, удрученный, рассказал он подвижнику, вышедшему, улыбаясь, из хижины и спросившему его о том, хорошо ли он провел ночь, о том мучительном состоянии, в котором оказался поутру: «По милости твоей, повелитель, изведал я ночью счастье. Ведь теперь без той божественной девы покинет меня жизнь!»

Выслушал подвижник и с улыбкой, преисполненный сочувствия, молвил: «Оставайся здесь, и, когда наступит тьма, случится все то же, что было в прошлую ночь». И по слову отшельника что ни ночь, Чандрасвамин снова и снова изведывал божественные наслаждения. Поняв, что все это совершается благодаря волшебству, Чандрасвамин, словно сама судьба его на это подстрекнула, однажды стал упрашивать этого царя среди подвижников: «Коли воистину милостив ты, господин, ко мне, к тебе под защиту прибегшему, то передай мне это столь могущественное знание». И так настойчиво упрашивающему сказал на это отшельник: «Недостижимо для тебя это волшебное знание, ибо постигается оно только под водой, и пока жаждущий овладеть им произносит под водой быстро заклятия, в это самое время волшебное знание строит всякие призраки да миражи для того, чтобы не достаться ему в руки. Тот вдруг видит себя только что родившимся младенцем, а потом и юношей, и мужем, и вот уже и сын рождается у него. Ложно судит он о том, кто ему друг, а кто ему враг, и не помнит о своем рождении, и не помнит о том, что совершает обряд ради знания волшебного. Лишь только тот, кому исполнилось три раза по восемь лет, пробужденный искусством истинного своего учителя, помнящий о своем нынешнем рождении, стойкий, не поддающийся обману Майи, даже находящийся под ее воздействием, вступает в огонь ради достижения высшей цели, только тот, поднявшись из воды, видит истинное знание. Но если не открылось ученику высшее знание, утрачивает его и учитель, ибо избрал в ученики недостойного. Ведь благодаря мне ты обладаешь всеми плодами высшего знания — зачем же тебе самому стремиться к нему? Не случится ущерба моему знанию, то и твои радости не погибнут».

Так убеждал его подвижник, но Чандрасвамин настойчиво твердил: «Все я выучу, не тревожься!» — и, наконец, согласился тот передать ему волшебное знание. Чего не сделают добродетельные ради тех, кто прибегает к их помощи!

Привел великий подвижник Чандрасвамина на берег реки и сказал ему: «Сынок, когда будешь заклинать это знание, предстанет перед тобой Майа и ты вступай в ее пламя, ибо с помощью моего знания удержу тебя в сознании, а сам я буду стоять на берегу реки». Сообщив все это Чандрасвамину, лучший из отшельников передал ему, очистившемуся и сполоснувшему рот, заклинание и научил его, что и как делать. Затем склонил Чандрасвамин главу свою к стопам учителя, стоявшего на берегу, и смело кинулся в реку, и, очутившись в ее воде, тотчас же произнес заклятие. И тогда овладела им Майа, и он позабыл о своем рождении. Вот видит он, как родился в другом городе сыном какого-то брахмана, и как медленно набирался ума, и как совершили над ним обряд упанайана, и надели ему через плечо брахманский шнур, и как он учился, и как взял он жену и испытал горести и радости супружеской жизни, и как со временем родился у него сын, и как жил он там, поглощенный любовью к сыну, и как привязала его страсть к жизни, и как жил он, погруженный в разные занятия, окруженный родителями и родичами. И в это время, когда ощущал он себя переживающим ложное рождение, употребил его учитель заклятие пробуждения, и тотчас же Чандрасвамин очнулся и вспомнил о действительной жизни, и о себе, и о наставнике, и о том, что все, привидевшееся ему, не что иное, как обман Майи. Он был готов вступить в огонь, чтобы достичь недостижимого божественного плода, но окружавшие его в ложном рождении старшие, мудрые наставники и родня всячески отговаривали не делать этого. Вот он со всеми ними, продолжавшими отговаривать и приводившими самые разные доводы, жаждущий небесного блаженства, твердый сердцем, пришел на берег реки, где был приготовлен погребальный костер. А там, взглянув на дряхлых родителей своих, на супругу, приготовившуюся к смерти, плачущих детей, он в смятении подумал: «Конечно же, все мои родные погибнут, когда войду я в этот огонь. Не знаю, истинны ли слова наставника моего или нет! Что будет, если вступлю я в огонь? И что будет, если не войду? Но разве, может быть неправдивым слово наставника, согласующееся со всем, что произошло? Так вступлю я с радостью в огонь!» После долгих размышлений решился наконец Чандрасвамин вступить в огонь и с удивлением почувствовал от него не жар, а холод, и он, освободившийся от Майи, вышел из реки на берег. Увидав стоявшего там наставника, поклонился ему в ноги и, когда тот спросил, рассказал про все, что было с ним, вплоть до удивительного ощущения холода от огня. Тогда промолвил его наставник: «Боюсь, сынок, совершил ты ошибку — иначе с чего бы огонь показался тебе холодным? Никогда и ни с кем, обретавшим это волшебное знание, так не бывало». Но возразил Чандрасвамин учителю на эти слова: «Ни в чем, почтенный, я не ошибся». И тогда попробовал наставник вспомнить свое волшебство, но ни ему оно не явилось, ни ученику. Так утратили они оба волшебство и поплелись, удрученные, оттуда восвояси».

Закончил ветала свой рассказ и Снова спрашивает царя, как и прежде, напомнив Тривикрамасене о прежнем условии: «Разрушь, о царь, мое сомнение, скажи, по какой же причине оба они утратили волшебство, хотя все было выполнено Чандрасвамином, как было велено». Выслушал царь над людьми, славный геройством своим, вопрос веталы и так ответил: «Знаю я, почтенный повелитель йоги, что хочешь ты заставить меня потерять время, но все-таки я отвечу. Успех к человеку приходит, если правильно совершается даже очень трудное дело, если сам он безупречно смел, тверд душой, свободен от сомнений. А у этого юного брахмана, хоть и помогал ему наставник, сердце было полно сомнений — и к нему (волшебство не пришло, и наставник его потерял, поскольку передал его не тому, кому следует». При этих словах царя лучший из ветал, как прежде, соскочил с его плеча и снова незаметно умчался на свое место, а царь, как и прежде, снова пошел за ним.

 

12.26. ВОЛНА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Вот снова отправился в путь от того же дерева шиншапа Тривикрамасена, взвалив на плечо труп с веталой, а ветала снова обращается к нему: «Слушай, царь, расскажу я тебе увлекательную историю:

12.26.1. О том, кому же приносить жертву.

Есть город Вакролака, подобный городу Богов. А правил в нем царь Сурйапрабха, равный самому врагу Джамбхи божественному Индре. Он вселял радость обликом своим, выражавшим готовность к добрым делам и, словно Хари, долго нес подательницу богатств на своих руках. В стране, где он правил, слезы лились только от дыма, смерть случалась только от любви, копья были только в руках у привратников. Всего было у него много, и во всем сопутствовал ему успех, и лишь в одном испытывал горький недостаток — ни одна из жен, хотя и было у него их много, не родила ему сына.

В этом месте рассказа сообщается, что жил в то время в великом городе Тамралипти купец по имени Дханапала, и был он богатейшим из богатых, и родилась у него дочь, которую нарекли Дханавати, и так была она прекрасна, что, казалось, это видйадхари, проклятием обреченная жить на земле. Только успела она дойти до поры юности, как отец ее скончался, а богатство его, над которым не было защиты царя, оказалось расхищено сородичами. Тогда вдова купца по имени Хиранйавати собрала все свои украшения драгоценные, которые удалось уберечь от расхищения, забрала дочь и, лишь спустилась ночь, убежала из дому от страха перед родственниками. Окруженная кромешной тьмой, с душой, переполненной мраком несчастья, опираясь на руку дочери, с трудом выбралась из города, и когда шли они в полной темноте, то по воле судьбы задела Хиранйавати плечом не замеченного ею вора, посаженного на кол. Он был еще жив, и от удара еще большими стали его страдания, и он простонал: «О, кто же смеет сыпать соль в открытую рану?» Вдова купца спросила: «Кто это?» А он ответил ей: «Вор я! Посадили меня на кол, но не оставила меня, грешника, еще жизнь. Скажи мне, почтенная, кто ты и куда ты идешь?» И тогда поведала ему вдова свою историю, и пока она ему рассказывала, лик Востока украсился благостным пятнышком Месяца, и в его сиянии, озарившем все страны света, увидел вор ее дочку Дханавати и обратился к матери: «Выслушай просьбу мою. Тысячу золотых дам я тебе, если отдашь ты мне в жены дочку свою». «Зачем она тебе?» — со смехом отозвалась вдова, и тогда вор заговорил снова: «Нет у меня сына, а жизнь моя кончается. А ведь у кого нет сына, тот не вкусит небесного блаженства. Если же согласишься ты на мою просьбу и она родит от кого-нибудь, будет ее младенец моим сыном кшетраджа. Поэтому прошу ее в жены. Выполни мое желание». Выслушав все, что он сказал, из жадности согласилась купеческая вдова. Принесла откуда-то воды и полила на руку вору со словами: «Отдана моя дочь тебе в жены». Тогда он велел ее дочери сделать так, как говорил, и после этого сказал Хиранйавати: «Ступай к баньяну, выкопай закопанные под ним золотые и возьми себе. Когда же умру я, то вели меня сжечь, как положено, кости брось на каком-нибудь месте священных омовений и отправляйся после этого с дочерью в город Вакролака. Там царствует Сурйапрабха, и все люди живут счастливо в его царстве, и ты будешь жить там так, как тебе хочется, свободная от тревог и забот». Выговорив все это, он, мучимый жаждой, испил воды, ею принесенной, и жизнь его истощилась от мучений, причиняемых колом. Тогда пошла Хиранйавати, и выкопала из-под дерева золотые, и забрала их, и укрылась после этого вместе с дочерью в доме друга ее покойного мужа. Покуда она там оставалась, устроила так, что тело вора сожгли, а кости были брошены в воду на месте священных омовений и свершены все прочие обряды.

На другой день забрала она упрятанное ею богатство и отправилась вместе с дочерью в дорогу и со временем добралась до города Вакролака, а там купила у лучшего из купцов, имя которого было Васудатта, дом и стала в нем жить вместе со своею дочерью Дханавати.

Жил в ту пору в том городе наставник Вишнусвамин, и был у него в учениках брахман Манахсвамин, юноша необычайной красоты. Хотя он и обладал знанием, и был высокого рождения, но молодость его взяла верх, одолела его страсть к красавице Хамсавали, а та за одну ночь брала пятьсот золотых, и поскольку у Манахсвамина таких денег не было, то ничего ему не оставалось, как тосковать по ней каждый день.

Однажды заметила его в таком-то состоянии та купеческая дочь Дханавати, прогуливавшаяся по крыше дома, и увидела, что он, хоть и исхудал, хорош собой. Было сердце ее похищено красотой юноши, и, вспомнив наказ своего супруга, намекнула она матери, стоявшей подле нее: «Посмотри, матушка, на этого брахманского сына. Как он молод и хорош! Вот уж воистину услада для глаз всякому, кто ни посмотрит». Услышав от дочери такие слова, та поняла, что увлеклась им Дханавати, и подумала про себя: «Когда выдавала я дочь замуж, то было оговорено, что, чтобы сына родить, должна она по наказу мужа кого-нибудь выбрать. Почему бы не попросить этого юношу?» Так рассудив, послала она верную и не болтливую служанку, чтобы привести ради зачатия сына этого молодца. Та поспешила и, отведя его в безлюдное место, передала ему порученное, а он, сын брахманский, выслушал ее да и говорит ей, распутник: «Если дадите мне пять сотен динаров на Хамсавали, так я на одну ночь приду». Так он сказал служанке, а она поспешила к своей хозяйке, и вдова купца послала через нее деньги. Принял Манахсвамин деньги и в сопровождении служанки пошел в спальню Дханавати, готовой встретить его. Увидел он ее, истинное украшение земли, трепетно его ожидающую, как чакора лунный свет, и возрадовался ее красоте. Провел он ту ночь в наслаждениях, а на заре ушел так же тайно, как и пришел.

Забеременела Дханавати и по истечении положенного времени родила сына, обладавшего добрыми приметами. Ей и матери ее, обрадованным рождением мальчика, во сне явился во всем своем величии Хара и повелел: «Возьмите ребенка, лежащего в колыбели, и вместе с тысячью золотых отнесите к дверям царя Сурйапрабхи и там оставьте его, и все устроится счастливо!» Рассказали друг другу дочь и мать о том, что во сне им привиделось, и отнесли его, как повелел Носящий трезубец, к дверям Сурйапрабхи и оставили там вместе с тысячью золотых. А тем временем и постоянно мечтающему о сыне царю Сурйапрабхе во сне повелел Несущий на знамени быка: «Проснись, царь, лежит у твоих дверей в колыбели ребенок, кем-то оставленный, и при нем золото, и ты его возьми». Так Шамбху ему повелел, и когда проснулся на заре царь, пришли к нему стражи, у дверей стоявшие, и сообщили о ребенке, и сам царь тогда вышел и, действительно, увидел у дверей дворца ребенка, обладающего благовестными приметами, а на ладонях и на стопах были у него линии, образовывавшие зонт, знамя и прочие признаки царского достоинства, а подле ребенка увидел груду золотых. «Вот достойного сына пожаловал мне Шамбху!» — промолвил он и, взяв его на руки, вошел во дворец. Устроил он по случаю дарования ему сына большой праздник, во время которого раздал столь бессчетные богатства, что лишь слово «бедный» осталось лишенным богатства и вовсе утратило свой смысл. Двенадцать дней проведя в празднествах, сопровождавшихся плясками, музыкой и прочими развлечениями, дал царь Сурйапрабха имя сыну, и стал тот зваться Чандрапрабхой.

Царевич Чандрапрабха рос не по дням, а по часам и телом своим, и добродетелями, и тем радовал всех подданных, и со временем стал способен нести бремя дел государственных, и привлек любовь народа мужеством, благородством, ученостью и прочими достоинствами. Видя, что стал он таким, его отец Сурйапрабха, достигший уже старости и цели жизни, помазал его на царство, а сам ушел в Варанаси. Стал править его сын землей, а он сам, совершая тяжкие подвиги, расстался с телом. Чандрапрабха же, узнав о кончине отца, предался скорби и, совершив все обряды, благочестивый, сказал министрам: «Смогу ли я когда-нибудь оплатить долг отцу? Но в одном я непременно выполню свой долг сыновний — как положено, я собственной рукой опущу в воды Ганги его кости, отправлюсь в Гаю и принесу жертву всем предкам, а после этого совершу я паломничество по всем местам священных омовений вплоть до самого Восточного океана». Но возразили на это министры: «Как можно так поступать, государь? Разве цари поступают когда-либо таким образом? Не должно царство, у которого так много слабых мест, оставаться без твоей защиты даже на мгновение. Ты должен выполнить свой долг отцу с помощью других. Если ты отправишься по святым местам, что это, если не уклонение от своего долга? Разве позволительно царям, постоянно охраняемым, совершать паломничество, сопряженное со многими опасностями?»

Выслушал Чандрапрабха министров и решительно сказал: «Хватит рассуждений! Ради отца непременно посещу я места священных омовений, пока еще возраст мне позволяет. Кому ведомо, что случится потом — ведь тело может погибнуть в одно мгновение! А пока не вернусь, вы будете охранять царство». Молча выслушали министры решение царя, а он стал собираться в странствие. В благоприятный день он, совершив омовение, принес жертву огню и почтил брахманов, встал на колесницу и отправился в путь, облачившись в одежды подвижника. С трудом уговорил он вассалов и раджпутов, горожан и жителей джанапад, сопровождавших его до пределов страны, вернуться, хотя и было это против их воли. Так, оставив царство на министров, отправился Чандрапрабха в путь, сопровождаемый лишь пурохитой своим да брахманами, ехавшими на колесницах.

Развлекали его разные одежды, и разные языки, и все прочее, что приходилось видеть и слышать ему, пока со временем не достиг он Ганги. Смотрел он на реку, волны которой были подобны ступеням лестницы, по которой поднимаются смертные на небеса; родившаяся в Гималаях, она резвилась и играла кудрями Шамбху, подобно Амбике, и поклонялись ей божественные мудрецы.

Сошел царь с колесницы, и, как положено, совершил омовение, и опустил в священные воды прах отца своего Сурйапрабхи. Раздав дары и совершив жертву предкам, снова взошел он на колесницу и со временем достиг восхваляемой мудрецами Прайаги, где сливаются ради блага людей, словно язык пламени и дым от пролитого во время жертвы масла, воедино потоки Ганги и Йамуны?. Там Чандрапрабха, попостившись, совершил омовение, раздал дары, принес жертву предкам и совершил другие добрые дела. После этого приехал царь в Варанаси, который полощущимися на ветру стягами, украшающими храмы, словно зазывал: «Приходи, обрети избавление!» Три дня постился Чандрапрабха в этом городе и принес жертву Несущему на знамени быка всякими яствами, ему приличествующими, и отправился в Гаю. И пока ехал, на каждом шагу его словно приветствовали склонившиеся от тяжести плодов деревья, в ветвях которых сладостно распевали птицы, а ветры, проносившиеся сквозь многие леса, словно приносили ему жертву благоухающими лесными цветами. Наконец, миновав различные лесистые местности, прибыл он на священные холмы Гаи, где устроил, как полагалось, жертву предкам, и раздал богатые дары, а когда вступил он в священный лес, желая бросить жертву для отца в колодец Гаи, высунулись из того колодца, чтобы принять ее, три человеческие руки. При виде их смутился царь и спросил брахманов: «Что это значит? В чью руку отдать мне жертву?» А те ему: «Одна рука, видно, принадлежит вору — в ней железный лом. Другая рука, наверное, брахмана — в ней священный шнур. Третья же рука, на которой перстень, царская — отмечена она благостными приметами. Не знаем мы, в какую из них отдать жертву, да и что это значит, нам неведомо». Так ответили брахманы, и не смог царь прийти ни к какому решению».

Поведав этот удивительный рассказ, спросил встала, сидя на царском плече: «Так скажи мне, царь, в чью руку следовало отдать жертву? И да не забудешь ты прежнего нашего условия!» Выслушал вопрос веталы Тривикрамасена и, нарушив молчание, так отвечал знающий законы царь: «Отдать жертву надобно в руку вора, так как царь Чандрапрабха его сын, а не кого-либо иного, хотя и зачат другим. Брахман не может считаться его отцом, так как был куплен на одну ночь. Царь Сурйапрабха мог бы считаться его отцом, так как взрастил его и воспитал, если бы не получил за это деньги ведь они лежали в изголовье колыбели младенца. Ведь его мать была получена в жены вором за пригоршню воды, и за рождение сына были даны ей эти деньги. Поэтому царь Чандрапрабха сын вора, зачатый от другого, и жертву следует отдать в руку вора. Так я считаю».

Только успел сказать это царь, как сорвался ветала с его плеча и умчался на свое место, а царь Тривикрамасена, как прежде, снова пошел за ним.

 

12.27. ВОЛНА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Добрался царь до дерева шиншапа, снова взвалил на плечо веталу и опять двинулся в путь. В молчании он шел, и ветала, усевшийся у него на плече, опять заговорил: «Что за смысл, царь, в твоей настойчивости? Шел бы ты к себе и насладился счастьем ночи. Негоже тебе таскать меня к этому злодею — монаху. Ну, раз уж ты такой упорный, пусть так и будет. Послушай-ка историю:

12.27.1. О малодушном царе.

Есть город, который называется Читракута, по справедливости так названный, ибо царит там твердый порядок разделения на касты, ни одна из которых не преступает положенных ей пределов. Правил там истинный алмаз среди царей — царь Чандравалока, проливавший потоки амриты на глаза своих подданных. Мудрые славили его как оплот доблести, источник самоотверженности и обиталище красоты. Все у него было, и всем он наслаждался, но не было у него равной ему жены, и это было единственной тревогой его сердца.

Однажды, желая умерить эту скорбь, отправился царь на охоту в дремучий лес, сопровождаемый множеством всадников. Вот он непрерывным потоком стрел разгоняет стада диких свиней, подобно солнцу, изгоняющему лучами своими тьму с синих небес. Мужеством превосходящий Арджуну, укладывал он на ложе из стрел рыжегривых львов, подобно Бхишме яростных в битве, равный доблестью могущественному врагу Джамбхи, градом жестоких ударов палицы валил он наземь летучих шарабхов, подобных крылатым горам, отсекая им крылья. В пылу охоты захотелось царю одному проникнуть поглубже в лес, и ударом острых шпор заставил он коня устремиться вперед. Конь же от этого удара и от удара хлыстом помчался так стремительно, что в мгновение ока перенес царя, утратившего от бешеной скорости чувства, в другой лес, находившийся на расстоянии десяти йоджан от первого.

Остановился конь, и царь понял, что заблудился, и, усталый, блуждал, пока не нашел неподалеку широкое озеро, словно подзывавшее его руками-лотосами, качавшимися от прикосновения ветра то вверх, то вниз: «Иди сюда, иди сюда!» Пошел туда царь, расседлал коня и пустил на волю, дал ему искупаться и напоил его, а потом привязал в тени дерева и дал ему охапку травы. Выкупался он и сам, и напился воды, и снял с себя усталость. А потом стал осматриваться кругом в этих чудесных краях. Заметил он под деревом ашока в сопровождении подруги дочь отшельника, сверкающую красотой в своей лубяной одежде, украшенную гирляндами распустившихся цветов, особенно прелестную, потому что косы ее были уложены незатейливо. И подумал он, оказавшись досягаем для цветочных стрел Камы: «Кто же она? Не Савитри ли, пришедшая омыться в пруду? Может быть, это Гаури, ускользнувшая из объятий Хары, чтобы снова предаться подвигам? Или не красота ли это самого Месяца, принявшая на себя обет озарять мир вместо него, поскольку настал день? Подойду-ка я к ней потихоньку и узнаю, кто она!» Так рассудив, направился он к девушке. Она заметила, что подходит царь, и встревожила ее его красота — выпала у нее из рук начатая было цветочная гирлянда, и подумала она: «Кто это явился в наш лес — сиддха или видйадхар? Один вид его красоты может обрадовать весь мир!» И, размышляя так, от стыда искоса глядя на него, попыталась уйти, хотя ноги ее, казалось, вросли в землю.

Подошел тогда к ней царь и, как подобает учтивому человеку, сказал: «Не жду я, красавица, от тебя и ни привета, и ничего иного, потому что пришел я, желающий только одного — любоваться твоей красотой, издалека и впервые тобой увиден. Но разве в том состоит закон обители, чтобы бежать от такого человека?» Когда вымолвил он это, подруга красавицы, не менее учтивая, чем царь, пригласила его сесть и устроила все, что для гостя устраивать полагается.

Тогда полный любопытства царь спрашивает ее почтительно: «Какой род, милая, украшает твоя подруга? Какие источающие амриту для ушей слоги составляют ее имя? Ради чего терзает она свое нежное, как цветок, тело жизнью, подобающей аскетам, в этом безлюдье?» Выслушала подруга отшельницы все эти слова царя и так отвечала: «Она — Дочь великого пророка Канвы, выросшая в обители, а родилась она от апсары Менаки, и зовут ее Индиварапрабха. С позволения отца пришла она на это озеро совершить омовение. Неподалеку отсюда находится обитель мудрого Канвы».

Обрадовался царь тому, что она сказала, вскочил на коня и отправился в обитель мудрого Канвы просить эту девушку себе в жены. Оставив коня за пределами обители, почтительный, вступил он в нее, полную подвижников, облаченных, подобно деревьям, в лубяные одежды, и среди них увидел окруженного мудрецами, словно Месяц планетами, радующего глаза своим сиянием мудрого Канву. Приблизился к нему царь и склонился к его стопам. Мудрец же, приняв его, как гостя, и сняв тем его усталость, вскоре молвил: «Сын мой Чандравалока, слушай, что я скажу во благо тебе. Ты знаешь, как страшится смерти все сущее в мире. Так зачем же ты безо всякой нужды истребляешь несчастных газелей? Ведь создатель дал кшатрийу оружие для защиты напуганных! Так защищай свой народ и правь им по закону, искореняй врагов, упражняйся в искусстве править слонами и лошадьми, во владении оружием и в прочих подобных занятиях, дабы упрочить изменчивую удачу, наслаждайся счастьем власти, раздавай богатства, распространяй славу свою, но брось охоту, эту кровавую забаву Бога смерти, в которой равно безумны убийца и его жертва. Разве не слышал ты о том, что случилось с Панду?»

С радостью выслушал поучение мудрого Канвы царь Чандравалока и, преисполненный благодарности, отвечал: «Наставил ты меня на истинный путь, и глубоко благодарен я тебе, почтенный. Отказываюсь я от охоты — пусть все живые существа живут, не зная страха». Слыша такие слова, сказал ему мудрец: «Обрадовал ты меня тем, что всем существам даровал жизнь, свободную от страха. Проси же, чего ты хочешь?» Тогда царь, знающий, что и когда делать, молвил: «Если воистину доволен ты мной, отдай мне дочь свою Индиварапрабху!» И мудрец в ответ на эту просьбу отдал ему только что вернувшуюся после омовения рожденную от апсары, равную во всем царю, дочь свою Индиварапрабху. А потом была устроена свадьба, и Чандравалока сел на коня и взял с собой Индиварапрабху, которую нарядили, как подобает, жены мудрецов, и отправились они к себе, и подвижники, заливаясь слезами, проводили их до пределов обители.

Вот едут они, и увидело Солнце, что завершен трудный этот день, и словно от усталости коснулось оно вершины горы Заката, и появилась газелеокая, переполненная любовью, скрывающая свою красоту под темно-синим покрывалом Ночь. В это время доехал царь с женой до дерева ашваттха, около которого был пруд с прозрачной, чистой, как душа добродетельного, водой. Заметив место, скрытое ветвями и листьями, покрытое травой, решил царь: «Проведем ночь здесь!» Слез он с коня, задал ему корм, и напоил, и вместе с женой отдохнул на берегу просторного пруда, напился воды и поостыл. А потом устроили они под деревом ложе из цветов и улеглись. В этот миг поднялся украшенный зайцем Месяц, разгоняющий мрак, и поцеловал пламенеющее от страсти лицо Востока, и разметал во все стороны лучи, и изгнал изо всех стран света мрак, озарив их своим сиянием, а затем его лучи, проникнув через завесу лиан и листьев, озарили, словно драгоценными светильниками, источающими лунный свет, пространство под деревом. И тогда царь, обнимая Индиварапрабху, справил истинное празднество страсти, прекрасное томлением первого соединения — снял он ее пояс, словно стыдливость, покусыванием пухлой нижней губки будто разбил робость красавицы, а на грудь ее, подобную лбу молодого слона, набросил драгоценное ожерелье новых созвездий — нанес он их ногтями. И беспрерывно целовал он глаза ее, подобные двум голубям, и лицо ее, точно упивался источником амриты прелести. Так в счастье сладостных наслаждений с супругой провел он ту ночь, словно одно мгновение.

Поутру поднялся он с ложа и, совершив все, что утром надлежит совершить, готов был уже отправиться вместе с женой навстречу своему войску. И тогда Ночь, похитившая красу сломанных лотосов, словно в испуге утратив сияние свое, укрылась в пещерах горы Заката, ибо багровое от гнева, словно красная медь, Солнце все больше простирало свои руки-лучи, охватывая весь небосвод и занося меч своей палящей ярости, будто желая убить ее.

Вдруг откуда ни возьмись явился брахмаракшас, иссиня-черный, как грозовая туча, с ярко-желтыми волосами, подобными вспышкам молний. Украшен был он, выжирающий из человеческого черепа мозг и пьющий из черепа кровь, гирляндой из человеческих внутренностей, и был на нем брахманский шнур, сплетенный из человеческих волос.

Он дико захохотал и, от злобы изрыгая пламя, обнажая ужасные клыки, грубо закричал на царя: «Знай, грешник, что я брахмаракшас Джваламукха и это дерево — мое жилище: сюда не смеют проникать даже Боги. Но ты проник сюда и даже забавлялся с женой, а теперь я, вернувшийся после ночных похождений, заставлю тебя изведать плоды твоей дерзости. Теперь я вырву у тебя, сознание которого ослеплено любовью, сердце, и съем его, и выпью всю твою кровь». Услыхав его страшный рев и поняв, что сразить брахмаракшаса нельзя, и видя, что Индивара дрожит от страха, царь почтительно и с опаской обратился к нему: «Извини меня за такой проступок, совершенный мной по неведению. Ведь я здесь в твоей обители гость, отдавшийся под твою защиту. Приведу я тебе в жертву человека, и ты утолишь свой голод. Не гневайся!» Успокоился, выслушав эти слова, брахмаракшас и подумал про себя: «Пусть так и будет. Что за беда?» А Чандравалоке он так наказал: «Если ты приведешь мне через семь дней здешнего высокодобродетельного и рассудительного брахманского сына, которому исполнилось семь лет, добровольно желающего отдать себя за тебя в жертву, и если, когда его будут приносить в жертву, мать будет держать его за руки, а отец за ноги, растянув его на земле, ты сам своим мечом убьешь и принесешь его мне в жертву, тогда я прощу тебе оскорбление. Если же не согласишься ты на это, то немедля истреблю я и тебя, и всю твою челядь». Из страха согласился на такое условие царь и тотчас же исчез брахмаракшас.

Сел тогда Чандравалока на своего коня, посадил Индиварапрабху к себе за спину, отправился искать свое войско, и одолевали его тяжкие думы: «Увы, ослепленный страстью к охоте и любовью, я, глупец, подобно Панду, навлек на себя внезапно погибель! Как найти мне такую жертву для ракшаса? Ну, вот доберусь до своего города, посмотрю, что будет!» Одолеваемый такими мыслями, встретил он свое войско и во главе его вместе с женой прибыл в город Читракуту. Все царство радовалось, видя, что нашел он себе достойную жену, и люди повсюду веселились, а он провел остаток дня, терзаемый горькими думами.

На другой день тайно собрал он министров и обо всем случившемся рассказал им. Тогда молвил один из них — Сумати: «Отбрось, государь, уныние! Найду я для тебя такую жертву — ведь много чудес на земле!» Так утешив царя, велел он изготовить из золота фигуру семилетнего мальчика, украсить ее драгоценностями, поместить в паланкин и носить по городам и деревням, да чтобы и тут и там провозглашали глашатаи: «Родителям того брахманского сына, семи лет от роду, из местных жителей, добродетельного и рассудительного, который по своей воле готов отдать себя в жертву брахмаракшасу, а отец и мать согласятся во время жертвы держать его за руки и за ноги, в награду царь пожалует сто деревень и еще эту фигуру в придачу!»

Вот так и возили все время изображение мальчика, сопровождаемое глашатаями с барабанами, пока в одной аграхаре сын брахмана из местных жителей, красивой внешности, семи лет от роду, стойкий душой, хотя еще и ребенок, а прошлыми рождениями приученный делать добро другим, словно он был живым воплощением всех добродетелей всех подданных царя, не сказал глашатаям: «Я отдаюсь в ваши руки. Сам схожу я к родителям и объясню им, а затем вернусь к вам». Глашатаи обрадовались, и мальчик с их согласия пошел домой и, сложив почтительно руки, сказал отцу и матери: «Отдам я ради всеобщего блага свое обреченное на смерть тело — соблаговолите разрешить мне это и покончить с нашей нищетой — вместо меня достанется вам от царя изображение из золота, украшенное драгоценностями, и еще сто деревень в придачу. Благодаря этому достигну я высокой цели и избавлюсь от долга перед вами, а вы избавитесь от бедности и обретете многих сыновей».

«Что это болтаешь ты? — отвечали ему отец и мать. — Или дурным ветром на тебя подуло? Или под злой звездой ты оказался, что несешь такую чепуху? И кому это в голову придет отдавать дитя родное ради богатства и какое дитя пожертвует собой?» Но возразил мальчик, выслушав родительские слова: «Не от омрачения ума говорю я так. Соблаговолите выслушать мои слова и поймите их смысл. Невыразимых нечистот полно и от рождения вызывает омерзение смертное тело. Оно-поле, на котором растут лишь несчастья. Единственная польза, которую может оно принести в этом зыбком мире, как говорят многомудрые, — принести себя в жертву. А разве есть более высокое благо, нежели доброе дело, совершенное ради всех живых существ? И если не проявлю я готовности самопожертвования ради любви к родителям, то какой прок от этого тела?» Такими и подобными им речами уговаривал мальчик убитых горем родителей и был так тверд в своем решении, что, наконец, убедил их согласиться с его желанием. Поспешил он тогда к царским слугам, забрал у них золотую статую вместе с указом о пожаловании ста деревень, передал родителям, а затем поспешил, предшествуемый царскими слугами, в сопровождении отца и матери, в Читракуту к царю. А там Чандравалока увидел его, наделенного несокрушимой доблестью, и обрадовался, словно заполучил талисман, оберегающий от всякого зла. Посадил царь мальчика на спину слона, украсил его цветочными гирляндами, и умастил благовониями, и вместе с его родителями прибыл в жилище брахмаракшаса. Там, около дерева ашваттха, жрец очертил круг и, совершив положенные обряды, принес жертву огню, и тогда раздался громоподобный хохот и явился в своем бесконечно ужасном обличье, читая Веды, брахмаракшас Джваламукха, упившийся кровью, поминутно зевающий и вздыхающий, с глазами, сверкающими пламенем, повергший во мрак чернотой тела все страны света. При виде его склонился в поклоне Чандравалока и сказал: «Достойный, привел я тебе в жертву человека, как с тобой было условлено, — сегодня седьмой день. Окажи милость и прими, как положено, эту жертву!» При этих словах брахмаракшас осмотрел мальчика и облизнул языком уголки рта.

В этот миг добродетельный мальчик в радости подумал: «Да принесет эта жертва моя благо, и пусть не будет мне ни рая, ни спасения, а только пусть дарована будет возможность в каждом рождении приносить свое тело в жертву для счастья других!» И только лишь подумал он так, как небо наполнилось множеством колесниц, с которых Божества осыпали его цветами.

Затем был мальчик распростерт на земле перед брахмаракшасом и мать крепко держала его за руки, а отец за ноги, и царь уже выхватил меч, чтобы нанести смертельный удар, как мальчик рассмеялся, да так, что все, вместе с брахмаракшасом, в удивлении бросили свои дела и, сложив руки почтительно в анджали, склонились и смотрели в лицо мальчика».

Поведав удивительную историю, снова ветала заговорил с царем: «Скажи мне, царь, по какой причине рассмеялся мальчик в то мгновение, когда пришла к нему смерть? Очень мне это любопытно. Если знаешь, да не скажешь, разлетится твоя голова на сто кусков». Выслушал Тривикрамасена слова веталы и так ответил ему: «Слушай же, в чем причина его смеха. Всякое слабое существо, испытывая чувство страха, в рыданиях зовет отца и мать. Если нет их, взывает к царю, назначенному защищать слабых, и уж если нет его, лишь тогда взывает к Божеству. А в отношении к мальчику все действовали наоборот — родители из алчности держали его за руки и за ноги, царь готов был ради собственного спасения убить его, а Божество, которое там было, брахмаракшас, готово было его сожрать. Подумал мальчик тогда: «Как все они впали в горькое заблуждение из-за тела, недолговечного и полного нечистот, подверженного всяким напастям! Что ж заботятся они о сбережении тела, тогда как даже Боги, как Брахма, Индра, Вишну, Рудра и другие, неизбежно погибают?» При виде такого заблуждения, считая свою цель достигнутой, рассмеялся он от удивления перед силой заблуждения и от радости, что достиг своей цели».

И только закончил царь, как снова покойник с веталой незаметно сорвался с его плеча с помощью своего волшебства и умчался на свое место на дереве. Царь же снова без колебаний пошел за ним. Изумительно, сколь неколебимы глубины сердца великих людей, подобные глубинам океанов!

 

12.28. ВОЛНА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

И снова вернулся царь Тривикрамасена к тому дереву и взвалил веталу на плечи, и только лишь двинулся в путь, как опять заговорил с ним тот: «Послушай, царь, расскажу я тебе историю:

12.28.1. О необычайно глубокой любви.

Есть на земле город Вишала, подобный городу Индры, будто созданный творцом специально для тех, кто низвергнут с небес. Рассказывают, что правил там славный царь Падманабха, источник радости для добродетельных, превосходивший своими достоинствами самого царя Бали. Жил при том царе в городе весьма богатый купец по имени Артхадатта, богатством своим превзошедший Бога богатств. Родилась у него дочка Анангаманджари, и так она была прекрасна, что, казалось, творец создал ее, чтобы показать на земле, какими бывают небесные девы. Отдал отец ее в жены Маниварману, жителю города Тамралипти, сыну лучшего из купцов, но так как очень любил ее, то не отпустил он Анангаманджари с мужем из своего дома. Муж же был ей ненавистен больше, чем больному горькое лекарство, а она, прекрасноликая, была для него дороже самой жизни, — так скупцу бывает дорого долго и с трудом накапливаемое богатство.

Отправился однажды Маниварман домой в Тамралипти к отцу, пожелав повидаться с ним, да и ради других дел. Прошло после этого сколько-то дней, и наступила жаркая пора, когда яростные стрелы палящих лучей солнца препятствуют путникам, ушедшим из дому. Подули жаркие ветры, благоухающие жасмином и лодхрой, подобные горячим вздохам стран света, скорбящих об ушедшей весне, взвились к небесам поднятые ветром столбы пыли, словно послы, посланные истомленной землей с просьбой о приходе грозовых туч, влачились дни, словно измученные жестоким зноем путники, жаждущие добраться до лесной тени, а ночи, бледные от лунного света, исхудали, ожидая прихода прохладного времени с его дающими счастье страстными объятиями.

В ту пору сидела однажды вместе со своей верной подругой купеческая дочь Анангаманджари, одетая в шелковые одежды, облегавшие тело, бледная от сандаловых умащений, у окна на верху своего дома, и увидела привлекательного юношу, брахманского сына, подобного восставшему из пепла Каме, отправившемуся на поиски Рати. Имя его было Камалакара, и был он сыном царского жреца. Увидел и он, взглянув вверх, ее луноподобное лицо и расцвел радостью, словно лотос, раскрывающийся при виде луны. И тогда словно по могучему зову Смары обменялись они взглядами, и буря любовного желания выкорчевала стыдливость, разметала сознание и понесла их, словно пылинки. Гулявший вместе с Камалакарой друг, видя, что одолела его страсть, с трудом сумел отвести его домой. А Анангаманджари, узнав, как его имя, потеряла над собой власть и ушла вместе с подругой к себе в спальню. Вся она была погружена в мысли о возлюбленном, и обуяла ее страсть, и ничего она не видела, ничего не слышала, а только металась на своем ложе.

Так прошло два или три дня, когда однажды ночью она, объятая страхом и стыдом, истомленная нестерпимой разлукой, утратившая надежду на встречу с недостижимым возлюбленным, исхудавшая и побледневшая, словно повинуясь зову месяца, который просунул свои лучи-пальцы через решетку окна, будто подзывая ее, вышла, когда вся прислуга спала, из дома, готовая к смерти, и пошла к пруду, находившемуся в саду при доме и скрытому деревьями и лианами. Там стояло богато украшенное изваяние Чанди, покровительницы их рода, поставленное Артхадаттой. Приблизилась она к грозной Богине, склонилась перед ней, вознесла ей хвалу и взмолилась: «Коли не может Камалакара быть моим мужем в этом рождении, то пусть станет он им в следующем!» И, произнеся такие слова, делает она из своей одежды петлю на суку дерева ашоки. А тем временем верная подруга ее, оставшаяся в спальне, проснулась и, не видя госпожи своей, в поисках кинулась по воле случая в сад. Увидела, что Анангаманджари уже надевает себе на шею петлю, и с криком: «Не делай, не делай этого!» — подбежала и разрезала петлю. Анангаманджари при виде подруги, сорвавшей с нее петлю, кинулась в неизбывном горе на землю и, когда подруге удалось кое-как успокоить ее, на расспросы ответила ей вот что о причине своего несчастья: «Невозможно мне встретиться с возлюбленным, милая Малатика, и нет мне, зависящей от других, большего счастья, чем смерть!» И, произнеся эти слова, палимая ранами от стрел Ананги, бестелесного Бога любви, она, убитая отчаянием, упала в обморок.

«О, горе! — зарыдала Малатика. — Воистину невозможно противиться велениям Смары! Вот в какое состояние привел он мою подругу, смеявшуюся над слабостью других женщин». Так и по всякому еще иному причитая, Малатика привела подругу в чувство, обрызгав ее холодной водой, овевая ее и всякими другими способами, и, чтобы умерить пламя страсти, устроила она для Анангаманджари ложе из листьев лотоса, а на сердце ей положила холодный как снег венок. И тогда та, заливаясь слезами, проговорила: «Нет, подружка, ни венком холодным, ничем другим не смирить бушующее во мне пламя. Если хочешь меня видеть живой, то придумай какой-нибудь способ, чтобы встретиться мне с любимым, — только так можно загасить это пламя».

С любовью отвечала ей на это Малатика: «Ночь уже почти кончается, подружка! Утром же устрою я так, — чтобы привести сюда твоего милого! Ты же соберись с силами и вернись к себе». Довольна была Анангаманджари ее обещанием, и, сняв с шеи ожерелье, подарила ей, и промолвила: «Ступай теперь к себе, а утром пусть сопутствует тебе удача!» И с этими словами удалилась она в спальню.

Когда же наступило утро, пробралась Малатика, никем не замеченная, в дом к Камалакаре и, разыскивая его, нашла юношу в саду под деревом, мечущегося на ложе, устроенном из лотосовых листьев, увлажненных сандаловым маслом, и рядом с ним друга верного, который пытался, овевая его листьями кадали, успокоить пламя сжигавшей его страсти. «Неужели от разлуки с ней он в таком состоянии?» — подумала она и, решив все вызнать, осталась в укрытии, а в это время обратился к Камалакаре его друг: «Взгляни хоть на мгновение на этот прекрасный сад! Утешь свое сердце! Нечему здесь печалиться». Ответил на это другу брахманский сын: «Если похитила сердце мое купеческая дочь Анангаманджари, то что я буду успокаивать — пустое место? А Смара, увидав, что сердце мое похищено, воспользовался этим и обратил меня в колчан для своих стрел. Помоги мне добыть эту похитительницу сердца — делай что хочешь!» Когда кончил говорить Камалакара, вышла к нему обрадованная Малатика, сомнения которой рассеялись, и заговорила: «К тебе, счастливец, послала меня Анангаманджари, и вот какое ее послание, и без слов ясное, я сообщу: «Что же это за добродетельный человек, который силой врывается в сердце красавицы и, похитив душу, исчезает?» Любопытно, что даже теперь она за похищение души готова вам отдать и тело свое, и жизнь. И днем, и ночью издает она исполненные горькой боли стоны, словно вырывается наружу дым от бушующего в ее сердце огня, разожженного богом любви, и беспрерывно текут по ее лицу черные от сажи слезы, будто черные пчелы ползают по лотосу, привлеченные его ароматом. Если ты хочешь, то скажу я то, отчего вам обоим будет благо».

«Милая, слова твои хотя и утешительны, но повергают меня в страх — они говорят, что моя возлюбленная во власти отчаяния. На тебя вся надежда — сделай как хочешь», — отвечал Малатике Камалакара. А она ему на это так сказала: «Сегодня ночью выведу я тайком Анангаманджари в сад ее дома, а ты жди снаружи. Я уж найду, как тебя провести туда, а там и встретитесь вы, как вам того хочется». Так она обрадовала брахманского сына, и, выполнив поручение, пошла к Анангаманджари, и ту обрадовала тем же.

Вот уж и день подошел к концу, и Солнце, влюбленное в Вечернюю зарю, куда-то скрылось с нею, Восток уже украсил чело благодатным пятнышком Луны, а белые, чистые лилии вдруг радостно раскрылись, словно произнося: «Богиня счастья Шри покинула лотосы и вернулась к нам». Исполненный любовью Камалакара, завершив приготовления, потихоньку отправился ночью к входу в сад при доме его возлюбленной. Тем временем Малатика исхитрилась провести в сад Анангаманджари, в терзаниях проведшую день, и посадила ее в рощице манговых деревьев, а потом пошла за Камалакарой и его привела туда же. Он кинулся к возлюбленной, как изнывающий от зноя путник кидается под тенистую сень деревьев, и когда Анангаманджари заметила его, то в порыве страсти утратила всякий стыд и бросилась ему на шею: «Куда ты идешь? Наконец-то ты мой!» Не вынесла она этой чрезмерной радости, и тотчас же остановилось у нее дыхание, и она умерла. Упала Анангаманджари на грудь земли, словно бурным ветром сорванная лиана! Удивительны прихоти любви, страшны ее последствия!

При виде этого Камалакара, точно громом пораженный, прошептал: «О, горе! Что же это?» — и тоже замертво упал на землю. Придя через некоторое время в себя, взял он любимую на колени, и обнимал, и целовал, и рыдал над ней, пока не разорвалось с треском изнемогшее от тяжести горя сердце его. Видя, что нашли кончину эти двое влюбленных, оплакиваемых Малатикой, словно от горести скончалась и ночь.

Утром же, узнав от садовников о случившемся, родные и друзья возлюбленных собрались туда, одолеваемые стыдом, удивлением, горестью и сомнениями, и не знали они, что делать, и долго стояли, от горя понуря головы. Воистину, дурные женщины — вот причина семейных несчастий! Как раз в это время вернулся из Тамралипти от своего отца Маниварман, муж Анангаманджари, жаждущий поскорее обнять жену. Вот дошел он до дома свекра и, узнав, что случилось, с глазами, полными слез, бежит в сад, а там видит он жену, лежащую в объятьях другого, и он, страстно любивший ее, падает мертвым, сожженный огнем горя. И все, кто был там, зарыдали, и поднялось смятение, и горожане, узнавшие об этом, пришли туда, потрясенные случившимся.

И тогда обратились ганы к Богине Чанди, изваяние которой прежде было поставлено Артхадаттой, отцом Анангаманджари, и сказали ей: «В беде, Благостная, тот самый купец Артхадатта, в тебя верующий, который твое изображение воздвиг. Смилуйся над ним!» Услышав это от своих слуг, она, Защитница, Возлюбленная Шанкары, повелела: «Да будут живы они, погибшие от оружия Ананги!» И тотчас же все они, будто очнувшись от сна, по ее милости поднялись, живые и избавленные от власти Манматхи. При виде этого чуда все люди обрадовались, Камалакара, потупив голову от стыда, ушел домой, а Артхадатта, взяв с собой похищенную было у него смутившуюся дочь Анангаманджари с ее мужем, торжествуя, ушел к себе домой».

Так закончив по дороге в ночном мраке эту повесть, опять ветала заговорил с царем: «Скажи мне царь, кто из них больше был охвачен страстью? Если зная, не скажешь, то вспомни о проклятии!» Так отвечал ветале Тривикрамасена: «По-моему, больше всех был страстью охвачен Маниварман. У двух других страсть зрела со временем, и до такой степени были они влюблены друг в друга, что все так и должно было случиться. Маниварман же до такой степени был покорен страстью, что, когда увидел жену мертвой в объятиях другого мужчины, вместо того чтобы разгневаться, взял да умер от горя». И пока царь говорил это, повелитель ветал, конечно же, сбежал с его плеча на свое место на дерево, и Тривикрамасена опять пошел за ним.

 

12.29. ВОЛНА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Вот опять царь Тривикрамасена пришел к дереву шиншапа и, сняв с него покойника с веталой, взвалил на плечо, и, когда снова двинулся в путь, заговорил с ним ветала: «Ты, царь, и добродетелен, и свят. Послушай-ка одну чудесную историю:

12.29.1. О том, как четыре брата брахмана оживили льва.

Жил давно царь по имени Дхаранивараха, правивший в городе, называвшемся Кусумапура. В его стране, изобиловавшей брахманами, была деревня Брахмастхала, отданная брахманам в кормление, а в ней жил брахман Вишнусвамин, и была у него жена, достойная его так же, как огонь достоин жертвы ему, и у нее один за другим родились четыре сына. Когда вышли они из детства и изучили Веды, отец их Вишнусвамин вознесся на небо, а вслед за ним и их мать. Остались четверо сыновей без отца, без матери, без защитника и страшно бедствовали, так как весь их достаток был расхищен родичами. Тогда собрались они и решили: «Нету у нас здесь ничего. Почему бы не пойти нам к деду нашему, отцу матери, в деревню Йаджнастхала?»

Так решив, отправились они в дорогу, питаясь тем, что им подавали, и пришли наконец в деревню Йаджнастхала, в дом своего деда по матери. Но дед их умер, а его сыновья дали им и кров, и пищу, и остались они жить там, предаваясь чтению священных Вед. Только через некоторое время дядья стали забывать и об одежде для них, и о еде, и обо всем прочем.

Тогда четыре брата, почувствовав пренебрежение со стороны их родни, собрались тайком и стали думать, что делать. Вот что сказал старший: «Что же делать нам, братья? Все по воле судьбы свершается, и нигде, никогда, ничего человек не может сделать. В отчаянии забрел я сегодня на кладбище, увидел там лежащего на земле мертвеца и позавидовал ему. «Вот счастливец, — подумал я, — избавился он от бремени горя и успокоился». А так подумав, решил я и сам умереть — сделал петлю на суке дерева и повесился. Хоть я и потерял сознание, но жизнь меня не покинула, веревка оборвалась, и я свалился на землю. Когда же вернулось ко мне сознание, то увидел, что какой-то сострадательный человек овевает меня своей одеждой. «Скажи мне, приятель, — заговорил он со мной, — кажешься ты умным, но зачем мучаешь себя? Добрые дела приносят счастье, несчастье же плод дурных дел, и не иначе. Если отчаяние твое от бед, то займись добрыми делами. Зачем же ты хочешь обречь себя самоубийством на мучения в аду?» Сказав так и утешив меня, куда-то он исчез, а я пришел сюда, оставив всякую мысль о такой смерти. Если судьба не захочет, то и смерти не будет. Теперь пойду я на какую-нибудь тиртху и буду подвигами изнурять тело, чтобы никогда мне больше не знать горести нищеты».

Кончил старший брат говорить и тогда возразили ему младшие: «Как же это ты, благородный и мудрый, убиваешься из-за отсутствия богатств? Разве не знаешь ты, что богатства мимолетны, как облака в осеннюю пору? И куртизанка, и Шри, даже если завладеть ими и охранять тщательно, обе непостоянны и лишены привязанности к своему господину. Кому и когда они были верны? Очень трудно человеку обрести такое качество, которое позволило бы ему каждое мгновение удерживать неукротимо строптивую золотую газель богатства».

Пока говорили все это ему младшие братья, одумался старший и сказал: «Так как же обрести нам такое качество?» Посовещались они и так сказали друг другу: «Нужно поискать на земле, где бы мы смогли получить такое знание», — а решив так и назначив место, где встретиться, разошлись они четверо по четырем странам света в поисках волшебных знаний.

Прошло какое-то время, и вот встречаются они в условленном месте и спрашивают друг друга, кто чему научился. Вот один из них говорит: «Научился я такому волшебству, что, если попадет мне в руки хоть кусочек кости какого-нибудь живого существа, смогу я нарастить на ней его плоть». Выслушали его, и заговорил тогда другой: «А на том мясе, наращенном тобой на костях, соответствующие этому существу кожу и волосы сумею сделать». Молвил третий: «А когда на этой кости появятся мясо, кожа и волосы, то я сумею дать все члены, соответствующие его природе». Затем добавил четвертый: «А я смогу, когда у него и все члены будут, вдохнуть в него жизнь».

Так они открыли друг другу свои волшебные знания, и пошли братья в лес поискать кость, чтобы проявить свое умение. По воле судьбы попался им в руки кусочек львиной кости, а что это была львиная кость, того они не ведали. Вот один на ней плоть наращивает, другой — кожу и волосы, третий — все члены тела. А когда четвертый вдохнул жизнь в то существо львиной породы, поднялся перед ними лев, украшенный вздыбленной гривой, ужасный видом, и пасть его была полной клыков, а когти его были кривыми, как анк, и острыми. Бросился он на четверых своих создателей, растерзал и сожрал их и ушел в лес. Вот так погибли брахманы из-за своей ошибки, сотворив льва. Да разве добудет кто-нибудь себе счастье, помогая родиться злу?

Так-то вот даже трудами приобретенная добродетель, если судьба не благосклонна, не принесет благополучия, а, напротив, ввергнет в беду. Не принесет добрых плодов древо дел человеческих, если не орошено оно водой мудрости и не окружено канавкой политики, даже если и не попорчен по воле судьбы его корень».

Так по дороге в ночном мраке рассказал ветала царю Тривикрамасене, сидя у него на плече, эту историю, и снова спросил: «Кто же из них четырех повинен в создании льва, убившего их? Скажи мне, а условие — то же, что и прежде, тебе известное».

Выслушал царь веталу и подумал: «Хочет заставить меня нарушить молчание и опять убежать. Но все равно я его опять принесу». Утвердившись в этом решении, ответил ветале: «На том грех, кто дал жизнь льву. Те, которые, не зная природы животного, плоть, кожу, шерсть и члены создали, не несут на себе вины, ибо не знали, что творят. Но тот, кто увидел тело льва и силой своего знания вдохнул в него жизнь, повинен в убийстве этих брахманов».

Выслушав все, что сказал царь, ушел на свое место лучший из ветал, мастер всяких чудес, а царь пошел за ним, как и прежде.

 

12.30. ВОЛНА ТРИДЦАТАЯ

Дошел Тривикрамасена, лучший из царей, до того дерева шиншапа, снова снял с него веталу, принимавшего всякие обличья, взвалил на плечо и снова молча вновь отправился в путь, и опять заговорил с ним ветала: «Упорен ты, царь, хоть и недостойными тебя делами занимаешься. Расскажу я тебе для развлечения историю:

12.30.1. О подвижнике Вамашиве.

Есть на земле калингов город Шобхавати, обиталище добродетельных, подобное небесному городу Шакры. Правил твердо в этом городе царь Прадйумна, прославившийся своим необычайным могуществом, словно Бог Прадйумна. Единственным отклонением от правого пути в его царстве было отклонение тетивы лука, удары наносились только по литаврам, а порок присутствовал только в названии йуги, острота — только в науках.

Была в этом царстве деревня, пожалованная в кормление брахманам, называвшаяся Йаджнастхала, и жило в ней множество дваждырожденных. Жил там и брахман Йаджнасома, до тонкости знавший все Веды. Был он жрецом Агни, отличался богатством, почитал гостей и Богов. Когда расстался он с юностью, родила ему жена, во всем его достойная, одного-единственного горячо желанного сына. Обладающий добрыми приметами мальчик рос в отцовском доме, был послушен, и справедливо называли его дваждырожденные Девасомой. Когда исполнилось ему шестнадцать лет, он, привлекавший всех своей ученостью, добрым поведением и прочими достоинствами, внезапно заболел лихорадкой и умер. Рыдали над мертвым сыном Йаджнасома и его жена, обнимая его тело, и долгое время не давали сжечь.

Собрались вокруг брахмана старейшие из дваждырожденных и уговаривали: «Разве не знаешь ты, брахман, которому ведомо и близкое, и далекое, что жизнь человеческая зыбка, счастье мирское нестойко, как пузыри на воде, как города из облаков? Ведь даже цари, наполнившие землю своими армиями, а сами возлежавшие на ложах, разукрашенных драгоценностями, поставленных на крышах дворцов, стены которых гудели от сладостных песен, умащавшиеся сандалом, не могли избежать смерти и один за другим отправлялись на кладбище, оглашаемое рыданиями сопровождающих в похоронных процессиях, и их с закаченными глазами возлагали на огненное ложе, пожирающее плоть, а потом останки их растаскивались шакалами. Уж как иным людям-то избежать этой судьбы? Что же ты, мудрый, рыдаешь, обнимая этот труп?» Кое-как уговорили они его оставить тело сына и, положив на носилки, в сопровождении рыдающих друзей и родни, убитых таким несчастьем, доставили его для совершения над трупом последних обрядов на кладбище.

А в то же время жил в хижине на том кладбище старик йог из пашупатов, и было тело его от старости и чрезмерных подвигов истощено так, что видно было, как словно из боязни, что распадется оно, окутывали его будто сеткой вены и жилы. Имя его было Вамашива. И оттого, что весь он был покрыт волосами, белесыми от пепла, и на голове у него были уложены жгутами ярко-желтые, как молнии, волосы, называли его Новым Шивой. Вот этот йог, услыша издали шум толпы, и обратился к жившему с ним ученику, принявшему на себя обет питаться только тем, что подадут, — а был тот ученик и глуп, и пройдоха, и себялюбец и гордился своими успехами в самососредоточении, в йоге и прочем: «Встань, ступай и узнай, что случилось, и тотчас же возвращайся-не слышал я прежде таких рыданий!» Ученик же был обижен на учителя за то, что тот бранил его, и так ему ответил: Не пойду я! Ступай сам! Пришло время мне за милостыней идти».

«Что за дурень, думающий только о своем брюхе! — закричал на него наставник — Тьфу на тебя! Еще и половины дневной стражи не прошло! Какое же это время милостыню собирать?» Разъярился при этих словах никчемный ученик да и говорит подвижнику: «Тьфу на тебя, старая развалина! Ты мне не учитель, я тебе не ученик! Ухожу я от тебя! Вот твоя плошка!» И с этими словами бросил он перед йогом посох и чашу для подаяний и убежал. Усмехнулся йог, вышел из хижины и пошел туда, куда принесли для сожжения тело брахманского сына. И, видя, как оплакивает народ погибшего в цвете юности, задумал этот йог, измученный дряхлостью, войти в тело юноши. Быстро отошел он в сторону и громко разрыдался, а затем пустился в пляс, делая соответствующие телодвижения, а после этого с помощью йоги избавился от своего тела и, в жажде обрести молодость, проник в тело юноши. А тот был уже и убран, и приготовлен к сожжению, да вдруг обрел жизнь, встал и потянулся. При виде этого все родичи закричали: «Он живой, он живой!» — и все тут радостно зашумели.

А тот могущественный йог, вошедший в тело юноши, не желая отказываться от принятого когда-то обета, так их обманул: «Когда попал я на тот свет, то Шарва, вернув меня к жизни, сказал, что следует мне наложить на себя обет великого пашупаты. Теперь должен я пойти в уединенное место выполнить этот обет, иначе не будет мне жизни. Расходитесь и вы!» Так объяснил он, твердый в своем решении, всем, кто там был, что с ним случилось, и отослал их всех, охваченных и радостью, и горем, по домам, а сам бросил прежнее свое тело в яму. Став таким образом юным, ушел великий подвижник оттуда куда-то в другое место».

Поведав эту историю царю, пока тот шел во мраке ночи, ветала снова задал вопрос: «Скажи мне, царь, почему этот повелитель йогов, вселясь в чужое тело, сначала зарыдал, а потом заплясал? Очень мне это любопытно!» Выслушав вопрос веталы и помня о его проклятии, нарушил молчание царь, и ответил ветале лучший из мудрых: «Слушай, вот какие чувства испытывал подвижник: «Долго с этим телом я жил, с ним достиг волшебства, в детстве моем лелеяли его отец и мать, а теперь я его покидаю». Вот чем огорченный, плакал старик подвижник. Трудно ведь избавиться от любви к своему телу. «Вхожу я в новое тело и смогу свершить еще больше!» — радуясь этому-то, он и плясал. Кому ж не хочется быть молодым!»

Выслушав царя, исчез с его плеча ветала, вселившийся в мертвое тело, и снова вернулся на дерево шиншапа, а царь опять пошел за ним, неколебимый в решении принести его, куда условлено. И в конце времен не поколеблется стойкость сильных духом, превосходящая стойкость гор!

 

12.31. ВОЛНА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Вот идет царь-герой в кромешной тьме, по этому ужасному кладбищу, сквозь ночь, подобную злобной ракшаси, сверкающей глазами погребальных костров, и доходит снова до того ужасного дерева шиншапа, снимает с него мертвеца с вселившимся в того веталой, взваливает на плечо, и только начинает свой путь, как тот, как и прежде, заговаривает с ним: «Утомился от этих хождений взад и вперед я, царь, но не ты. Вот задам я тебе сейчас очень трудный вопрос. Слушай же:

12.31.1. Об отце, женившемся на дочери, и сыне, женившемся на матери, и о родстве их детей.

Был в южных краях правитель небольшого царства. Имя его было Дхарма, и имел много родственников, а сам он был оплотом добродетельных. Жена его, Чандравати, была родом из Малавы и высокого происхождения, истинное украшение благородных женщин. Родилась у них единственная дочь, которой дали имя Лаванйавати, что означает «прелестная», и дали ей это имя по праву. Но как только достигла она того возраста, когда замуж выдают, свергли царя Дхарму с престола предатели — сговорившиеся родственники и разделили между собой его царство.

Спасая жизнь, бежал Дхарма из своей страны с женой и дочерью темной ночью, захватив драгоценности. А направился он в Малаву, во дворец тестя. Когда достигли они леса на Виндхийских горах и он с дочерью и женой вступил в него, ночь, сопутствовавшая им, распростилась с царем, пролив капли росы, как слезы, а над горой Востока уже взошло Солнце, простирая лучи, словно предостерегающие руки: «Не входи в этот лес, полный разбойников!» Шел царь с женой и дочерью пешком, и ноги их были изранены жесткими стеблями куши, и наконец добрались до поселения бхилов, полного расхитителей чужих жизней и добра и похожего на крепость Бога Смерти, к которой не отваживались приближаться добродетельные.

Еще издали увидав царя и желая лишить его одежды и украшений, множество шабаров, вооруженных различным оружием, кинулось на него, а царь Дхарма, заметив их, велел жене и дочери: «Бегите в лес! Ведь прежде всего эти варвары кинутся на вас!» Повинуясь царю, в страхе кинулась царица с дочерью в лесную чащу, а сам он, хотя и был вооружен всего лишь мечом и щитом, геройски бился и сразил многих шабаров, осыпавших его стрелами. Тогда по велению их предводителя вся деревня кинулась на него разбили шабары его щит на куски и убили царя. Царица же все видела, укрывшись в лесу за лианами: и как шайка разбойников убила ее супруга, и как удалилась, унося украшения. Спасаясь, в смятении бежала Чандравати, пока не попали она и дочь в другой далекий лес, в котором тень от вершин деревьев, словно путники, истомленные полуденным зноем, словно странники, ищущие прохлады, припала к земле у корней. Увидала царица под деревом ашока прудок, заросший лотосами, и уселась там с дочерью, убитая горем, заливающаяся слезами и усталая.

А в это время приехал верхом на коне поохотиться живший неподалеку вождь какого-то племени вместе со своим сыном. При виде оставленных в пыли женских следов Чандасинха — так звали этого вождя — сказал своему сыну, Синхапаракраме: «Пойдем вслед за этими красивыми и счастливыми следами, и когда мы догоним этих женщин, то выбери из них ту, которая тебе по нраву». Ответил ему на это сын: «Та, у которой маленький след, та и будет мне женой. Она, наверное, по возрасту младше, а та, у которой след больше, старше и поэтому годится тебе». Возразил сыну на это Чандасинха: «Что это ты говоришь, почитаемый? Ведь совсем недавно ушла на небо мать! Как думать мне о другой жене, когда совсем недавно потерял я такую хорошую жену?» Но не согласился с ним сын: «Не говори так, батюшка, — пуст дом без хозяйки! Не приходилось ли тебе слышать шлоку, что Муладева сочинил?

Пусть будет проклята моя жизнь, батюшка, если ты не возьмешь другую себе в жены!» Согласился Чандасинха с сыном. Поехали они по следу и доехали постепенно до того озерка, и увидели царицу Чандравати, прекрасную, как темная ночь, сверкающая звездами, и дочь ее Лаванйавати, подобную сиянию Луны, и обе они были словно ночь и день, укрывшиеся в полдень под тенью деревьев. Подошли к ним Чандасинха и его сын, и царица встала, испуганная при виде их, опасаясь, не воры ли они. «Не тревожься, матушка, — сказала ей дочь, — не похожи они на воров; и по облику благородны, и хорошо одеты — верно, приехали сюда на охоту». Но хоть и сказала ей так дочка, все же продолжала царица беспокоиться. А тем временем Чандасинха соскочил с коня и обратился к ним обеим: «Из любопытства пришли мы сюда — посмотреть на вас. Не тревожьтесь и расскажите, как это вы, подобные Рати и Прити, повергнутым в несчастье, когда пламя из третьего глаза Шивы обратило в пепел Манматху, оказались в этом безлюдном лесу? Как вы, достойные жить во дворцах, украшенных драгоценностями, попали в эту лесную глушь? И как могли вы, чьи ноги достойны самых благородных женщин, бродить по этому полному шипов и колючек лесу? Даже мысль об этом причиняет боль! Поднятая ветром и осевшая на ваших лицах пыль заставляет бледнеть наши лица, а жар лучей разъяренного солнца, палящего ваши нежные тела, беспощадно жжет и нас. Так поведайте же, что с вами случилось? Не можем мы видеть вас в этом лесу, полном хищных зверей».

После таких слов Чандасинхи вздохнула царица и в смущении и печали рассказала ему всю историю. Узнав, что осталась она без мужа, утешил Чандасинха ее с дочерью и ласковыми словами убедил стать им близкими. Потом посадили он и сын царицу с дочерью к себе на коней и отвезли в свое жилище, богатое, как столица повелителя богатств. Беспомощная же царица словно заново родилась на все согласилась. А что же делать беззащитной женщине, попавшей на чужбине в беду?

Поскольку у царицы была маленькая нога, взял ее в жены Синхапаракрама, сын Чандасинхи, а Лаванйавати, дочь царицы, обладавшую более крупной ногой, взял себе в жены сам Чандасинха. Не могли ведь они отказаться от ранее ими условленного, еще в то время, когда только увидали их следы! Вот из-за этой-то ошибки и получилось, что отец женился на дочери, а сын на матери, и дочь стала для матери свекровью, а сама для нее невесткой. Со временем родили они сыновей и дочерей своим мужьям. Так и жили там Чандасинха с Лаванйавати, а Синхапаракрама с Чандравати».

Такую историю рассказал ветала царю в ночном мраке, в то время как тот нес его. А после этого задал он царю вопрос: «Скажи мне, царь, в каком родстве между собой будут дети, родившиеся от Чандасинхи, женившегося на Лаванйавати, и от его сына Синхапаракрамы, взявшего в жены ее мать Чандравати? Но помни при этом о проклятии, которое разразится над тобой, если ты знаешь, да не скажешь!» Выслушав этот вопрос веталы, долго раздумывал царь, но никак не находил ответа и поэтому молча шел вперед.

Тогда вселившийся в труп ветала, сидя у царя на плече, рассмеялся в душе и подумал: «Не знает царь, как на эту загадку ответ дать. Поэтому-то и идет он молча, осторожными шагами. Не могу я больше обманывать это средоточие доблести. Но тот бхикшу не перестанет устраивать всякие злые козни против нас. Я все-таки обману злодея и благодаря этому обеспечу царю благодатное будущее». Поразмыслив так, обратился ветала к царю: «Ты, раджа, ходишь по этому ужасному кладбищу во мраке ночи взад и вперед и утомлен. Но ничто тебя не поколебало, и ты по-прежнему счастлив! Удивлен я такой твоей стойкостью, и обрадовал ты меня ею! Поэтому не покину теперь тебя я, вселившийся в труп, а ты слушай, что скажу я, и сделай так, как будет сказано для твоего же блага. Несешь ты это тело вот для чего: когда принесешь ты его к этому злодею-бхикшу, он вызовет меня из тела и принесет мне жертву. Но захочет в жертву принести этот злодей тебя. А для того велит он тебе сделать перед ним восьмичленный поклон. Нужно, чтобы ты, раджа, сказал ему на это: «Сначала ты покажи, а потом я сделаю». Когда же станет он тебе показывать, как совершать такой поклон, ты отруби ему мечом голову. Тогда достанется тебе тот плод, до которого он хочет добраться с помощью такой жертвы, — станешь ты, а не он верховным повелителем видйадхаров. Если не сделаешь ты так, как я велю, принесет тебя в жертву бхикшу — и, значит, напрасно я старался. Да достигнешь ты успеха!» И с такими словами покинул ветала тело, которое царь нес на плече. После всего того, что рассказал Тривикрамасене довольный им ветала, стал царь думать о Кшантишиле как о недруге, но отправился к нему, сидящему под баньяном, неся мертвое тело.

 

12.32. ВОЛНА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Вот идет к бхикшу Кшантишле царь Тривикрамасена с мертвецом на плече и видит, что тот сидит под деревом на этом ужасном, окутанном мраком ночи черной половины месяца кладбище и глядит в ожидании на дорогу. А тот злодей сидел в середине круга, обозначенного желтоватым порошком из костей, а внутри круга вся земля была вымазана кровью, и в направлении каждой из стран света стояли чаши, наполненные кровью, круг же освещался светильниками, заправленными человеческим жиром, а по сторонам его горели огни для жертвы, и были приготовлены все принадлежности, нужные для совершения жертвоприношения, а сам бхикшу был занят почитанием любимого Божества. Подошел к нему царь, и взглянул на него, принесшего тело, Кшантишила, и вскочил от радости. Похвалил он царя: «Великую милость оказал ты мне, махараджа, выполнив это трудное дело. Где найти еще подобного тебе, готового свершить его в такое время и в таком месте? Верно говорят, что ты — лучший из всех царей, неколебимый в своем мужестве, готовый свершить все для другого, пренебрегая самим собой. Ведь, как говорят мудрые, величие великих в том и состоит, что неуклонно выполняют они обещанное, хотя бы ценой своей жизни!» Бхикшу говорил все это, веря, что достиг своей цели, снял с царского плеча ношу, омыл труп, умастил притираниями, украсил цветочными гирляндами и положил его внутри круга, а затем, умащенный пеплом, с жертвенным шнуром, сплетенным из волос, через плечо, облаченный в одежды покойника, он на мгновение погрузился в размышления. Затем бхикшу призвал веталу силой заклинаний и заставил его войти в труп, а через определенное время почтил его — принес он лучшему из ветал жертву сверкающими белизной человеческими зубами, собранными в жертвенной чаше, сделанной из черепа, цветами и благовонными притираниями, человеческими глазами и приношением человеческого мяса, а когда завершил ее, то сказал стоявшему около него царю: «Соверши, царь, теперь перед Повелителем заклятий поклон восьмичленный, распростершись на земле, и воздаст тебе Исполнитель желаний то, чего ты желаешь!»

Слушая эти слова бхикшу, вспомнил царь, о чем ему ветала говорил, и попросил: «Не знаю я, как его делать. Прежде покажи мне, почтенный! Тогда и я это сделаю». И когда бхикшу, чтобы показать ему, как делается такой поклон, упал на землю, царь тотчас же ударом меча отсек ему голову, а затем рассек грудь, и вырвал лотос сердца, и отдал их ветале. Восхвалили тогда царя бхуты и ганы, а ветала, находившийся в трупе, сказал: «О царь, верховная власть над видйадхарами, которой так жаждал бхикшу, достанется тебе, когда завершится твое правление на земле.

Много тревог доставил я тебе, и поэтому проси все, что хочешь!» Ответил на это ветале Тривикрамасена так: «Коли ты мною доволен, разве не исполнилось мое желание? Но все-таки, чтобы не пропали даром твои слова, вот о чем прошу я: пусть начиная с этого дня все двадцать четыре загадки, эти разнообразные и интересные повествования, вместе с заключающей их двадцать пятой историей будут прославлены и почитаемы по всей земле.

Отвечая на просьбу царя, так сказал ветала: «Пусть так и будет! Слушай, что я еще скажу. По всей земле это собрание двадцати четырех историй и еще одной, их завершающей, называющееся «Веталапанчавиншатика», что означает «Двадцать пять рассказов Веталы», прославится повсеместно и будет приносить благо. И всякий, кто с почтением прочтет хотя бы две строки из них, и всякий, кто их прослушает, навсегда избавится от грехов. Всюду, где будет славиться эта книга, не будут иметь власти ни йакши, ни веталы, ни кушманды, ни дакини, ни ракшасы и никто из им подобных». И, покинув при этих словах мертвое тело, силой своего волшебства умчался ветала в желанное ему жилище.

Тогда перед царем предстал сам Шива в окружении Богов и, довольный, так ему, склонившемуся, сказал: «Хорошо, сынок, что сегодня уничтожил ты этого коварного бхикшу, силой захватить верховную власть над всеми видйадхарами. С самого начала создал я тебя из части своей плоти, как Викрамадитйу, чтобы смог ты усмирить асуров, воплотившихся в облике варваров. Теперь же был ты мной сотворен для истребления заносчивого злодея, как Тривикрамасена, трижды мужественный герой. Властвуй поэтому над всем, что на земле со всеми островами и под землей, — вскоре станешь ты верховным властителем всех видйадхаров. Долгое время будешь ты наслаждаться небесами, а потом овладеет тобой печаль, и ты их оставишь, и, наконец, соединишься со мной. А пока прими этот меч, не знающий поражений, почему и называется он Апараджита, и с его помощью всего добьешься ты, о чем было здесь сказано». Окончив говорить, отдал Шива этот меч царю, и, когда тот почтил его словами и цветами, исчез Шамбху со всей своей свитой.

После этого, видя, что дело это, как и ночь, окончилось и уже наступило утро, вернулся Тривикрамасена в свой город Пратиштхану и, прославляемый подданными, узнавшими о совершенных им минувшей ночью подвигах, провел весь день в омовениях, раздаче даров, в поклонении Шиве, наслаждался танцами, песнями и музыкой и всякими прочими радостями.

Немного дней прошло, и царь благодаря пожалованному Шивой мечу стал наслаждаться властью над всей землей с материками и подземными мирами, и не было у него никаких врагов. Потом же достиг он благодаря соизволению Хары верховной власти над всеми видйадхарами и долго наслаждался ею, пока наконец не соединился с Благословленным, достигнув всех своих целей».

Так министр Викрамакесарин, встретив на дороге после долгой разлуки, случившейся из-за проклятия нага, говорил царевичу Мриганкадатте, которому сопутствовал успех: «Так вот, божественный, рассказал мне тот старый брахман в деревне «Веталапанчавиншатику» и еще сказал мне: «Видишь, сынок, смелый царь Тривикрамасена чего только не мог достичь по милости веталы? Так что и ты прими от меня заклятие, которое избавит тебя от тревог. А благодаря предводителю ветал ты непременно встретишься с Мриганкадаттой. Нет ничего, чего не могли бы достичь терпеливые, сын мой, но чего достигнет тот, кто утратит терпение? Из любви к тебе сказал я все это, и ты, друг, избавивший меня от смерти от змеиного укуса, сделай, как я велю!» При этих словах передал мне брахман заклятие и сказал, как им пользоваться, а после этого распрощался я с ним и отправился, божественный, в Удджайини, куда и пришел. Там, на кладбище темной ночью нашел я подходящий труп, омыл его, и, сделав все, что было нужно, с помощью того заклятия вызвал веталу, и заставил войти в этого мертвеца, и почтил его, как полагается. Дал я ему поесть человеческого мяса, которое он от жадности сразу же сожрал. «Голоден я, принеси еще», — сказал он мне, жадный до человечины. Не простил бы он мне промедления, так я тогда от своего тела куски стал отрезать и давать ему, что ему понравилось, и сказал тогда повелитель йогов: «Обрадовал ты меня своей стойкостью, и доволен я теперь тобой. Так пусть будет тело твое целым, как и прежде. Проси у меня, чего хочешь!»

И тогда я его попросил: «Неси меня, божественный, туда, где находится повелитель мой Мриганкадатта. Вот чего я хочу!» И повелитель ветал сказал: «Садись мне на плечи, чтобы мог я тебя тотчас же домчать до твоего господина».

Ответил я ему на это: «Пусть так и будет!» Сразу же забрался к нему на плечи, и понес меня он, вселившийся в мертвеца, небесной дорогой, и донес досюда, и, увидев на дороге тебя, спустился с небес, и благодаря этому лучшему из ветал смог я, божественный, коснуться твоих стоп. Встретился я сегодня с повелителем своим, а ветала, выполнив мою просьбу, улетел своей дорогой. Таков, о даритель жизни, мой великий рассказ о случившемся со мной во время разлуки со всеми вами из-за проклятия нага».

Так по дороге Мриганкадатта, устремившийся в Удджайини, к возлюбленной, выслушал рассказ своего министра Викрамакесарина о том, что случилось с тем за время их разлуки. Обрадовался царевич тому, что, так как предсказано было ему преуспеяние во всех делах, встретил он нескольких своих министров, потерявшихся из-за проклятия Параваты.

 

12.33. ВОЛНА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Слава преодолевшему препятствия, у колен которого мчатся вереницы звезд, словно сорвавшиеся с его головы во время ночных плясок!

Затем, когда закончился рассказ, Мриганкадатта, обрадованный встречей с Викрамакесарином, отдыхавший на середине пути, снова двинулся в путь к Удджайини, чтобы соединиться с Шашанкавати и в надежде встретиться со своими остальными и разлученными с ним проклятием нага друзьями, пока еще не найденными. Вместе с ним пошли и Гунакара, и Вималабуддхи, и Вичитракатха, и Бхимапаракрама, и Прачандашакти, и брахман Шрутадхи, а всех их было восемь. Шли они, шли и дошли до страшной пустыни, в которой от жары высохла вся вода и не было видно ни единого деревца, занесенной песком, раскаленным яростным солнцем. И, вступив в ее пределы, молвил царевич своим министрам: «Взгляните, сколь ужасна, и труднопроходима, и протяженна эта пустыня! Нет здесь ни троп, ни дорог, людьми она заброшена, нет здесь никакого укрытия или убежища, и полна она клубящихся над песками миражей, подобных всполохам пламени горестей, и шелестят, словно ее растрепанные космы, высохшие стебли травы, и оскалилась она колючками, будто в страхе перед львами, тиграми и другими хищными зверями, и как будто полна она жалобных стонов — то истомленные солнечным зноем газели стонут, не находя воды. Поспешим пересечь эту страшную пустыню!» Сказал он так, и все министры с ним, измученные голодом и жаждой, быстро пересекли ее и наконец увидели перед собой обширное озеро, полное чистой и прохладной воды, словно наполненное потоками амриты, источаемыми луной, которую растопило жаром солнца. Простиравшееся до самого горизонта озеро казалось драгоценным зеркалом, созданным самой Судьбой всех трех миров, чтобы любоваться своим отражением. И потому, что плавало на нем множество гусей дхартараштра с черным клювом и черными лапами и росли по его берегам красивые деревья арджуна, казалось оно, полное сладости и влаги, сказанием о бхаратах. А от синегорлых соек, пивших его воду, подобно Синегорлому, пившему яд, походило оно на океан, взбаламученный Вишну в поисках Шри. Холодная же глубина его, в которую никогда не проникали лучи солнца, скрытая под бесконечным множеством лотосов, напоминала Паталу, поднявшуюся на земную поверхность.

На западном берегу озера увидали царевич и его министры огромное чудесное дерево. Его колеблемые ветром, раскинувшиеся во все стороны ветви вздрагивали при каждом ударе грома, точно руки Шанкары, когда танцует он под рокот мриданга, украшенный лентой небесной реки, обвившей его голову. Вершина дерева касалась небес — словно желало оно полюбоваться красотой небесного сада Индры, а ветви были отягощены божественно вкусными плодами, точно «пожелай-дерево», на которое повешены Богами чаши с амритой. Листья же его и побеги двигались всякий миг, подобно пальцам, и вместе с криком птиц будто предупреждали: «Ни о чем меня не спрашивайте!»

Пока Мриганкадатта пристально рассматривал дерево, министры царевича, измученные голодом и жаждой, подбежали к дереву и забрались на него, чтобы отведать плодов. Но только прикоснулись они к ним, как все шестеро потеряли человеческий облик и сами обратились в такие же плоды. Встревожился Мриганкадатта, не видя своих друзей, и стал звать каждого по имени, но никто на его зов не откликнулся, и нигде никого он не высмотрел. И Мриганкадатта, пораженный отчаянием, со стоном: О, горе мне!» — без памяти рухнул на землю. Оставался около него лишь брахман Шрутадхи, который не полез на дерево. Привел Шрутадхи царевича в чувство и спросил: «Почему, божественный, наделенный такой мудростью, пришел ты в отчаяние? Только тот достигает счастья, кто в беде не растеряется. Разве не нашел ты этих министров, после того как проклятие нага разлучило их с тобой? Точно так же снова встретишь ты и этих друзей, и те, которые еще не нашлись, найдутся, а немного времени пройдет, соединишься ты и с Шашанкавати!»

Возразил другу на это царевич: «Нет, все это творцом задумано, иначе не встретился бы нам ночью ветала! И разве случилось бы с Бхимапаракрамой все, что произошло? И разве узнал бы я из того разговора о Шашанкавати? И разве отправились бы мы из Айодхйи, чтобы встретиться с ней? И разве потеряли бы друг друга в Виндхийских дебрях из-за проклятия нага? И разве не по его воле встретились с некоторыми из друзей? И вот теперь новая разлука, и опять я должен отказаться от желаемого. Сожрал их, видно, демон, в этом дереве обитающий. Что мне без них Шашанкавати? Что жизнь сама? Зачем себя обманывать?» И хотя Шрутадхи пытался его отговорить, но не поднялся Мриганкадатта и решил утопиться в озере.

Но в это мгновение раздалась с небес речь, неведомо от кого исходящая: «Не спеши, сынок, все хорошо кончится! В этом дереве обитает сам Бог Ганапати, а твои министры по невежеству своему нанесли ему оскорбление. Ведь они, голодные, полезли на дерево, служащее ему жилищем, не чистыми, ни рук не обмыв, ни рта не ополоснув. Как только прикоснулись они к плодам, так тут же и проклял их Ганеша: «Чего возжелали, тем да станут!» И тотчас они сами обратились в плоды. А другие четверо твоих министров еще раньше этой же дорогой пришли к дереву, и полезли на него за плодами, и тоже обратились в плоды. Поэтому следует тебе умолить предводителя ганов великим подвижничеством, и по его милости будет тебе во всем сопутствовать успех». Омыла царевича небесная речь, подобно потоку живительной амриты, и он словно заново родился — не стал он топиться, а совершил омовение в озере, сел, почтив жившего в дереве воздержанием от пищи, сложил молитвенно руки и вознес хвалу Повелителю ганов: «Слава тебе, слоноликий, которому поклоняется сама земля со всеми ее равнинами, горами и лесами, когда трепещет она от мощи и величия твоей бурной пляски! Слава тебе, горшкоподобному, кладезю, переполненному всяческими успехами, тебе, нежным лотосам ног которого поклоняются мир Богов, мир асуров и мир людей! Слава тебе, сверкающему, как двенадцать солнц, взошедших сразу, грозному сокрушителю дайтйев, которых даже Харе, Хари и Сурапати трудно было одолеть! Слава тебе, оберегающему преданных тебе от несчастий, простирающему над ними блистательную руку свою, в ладони которой зажат топор, пылающий, словно светоч, освещающий твои забавы! Тебе, которому молится даже сама Гаури ради дарования ее супругу желанной победы над Трипурой, поклоняюсь я и к твоей защите прибегаю!»

Так Мриганкадатта, восхваляя Устранителя препятствий, провел ночь, сидя под деревом на острой и жесткой, как стрелы травы куша, и не принимая никакой еды. А затем провел он, занятый только поклонением Ганеше, еще одиннадцать дней и ночей. И был при нем один лишь Шрутадхи. А в ночь двенадцатых суток явился ему во сне Повелитель ганов и изрек: «Обрадовал ты меня, сынок, и обретешь ты вновь освобожденных мной от проклятия твоих министров и, продолжив с ними твое странствие, со временем обретешь Шашанкавати, вернешься в свой город и будешь править всей землей!» Когда кончил говорить Устранитель препятствий, проснулся Мриганкадатта, и ночь была уже на исходе. Рассказал он Шрутадхи об увиденном сне, и обрадовался брахман рассказанному. А после этого, когда уже настало утро, совершил царевич омовение и, поклонившись Винайаке, стал обходить дерево, жилище Бога, и, пока он обходил так, правая его рука была все время обращена к дереву. Тут один за другим стали сходить с дерева министры, избавившиеся от облика плодов, и были здесь кроме шести, пришедших с царевичем, еще и Вйагхрасена, и Стхулабаху, и Мегхабала, и Дридхамушти. И тогда, видя их всех сразу, взглядом выражая радость, охватившую его, царевич, достигший цели, обнимал их, еще более дорогих ему, одного за другим и затем взволнованным голосом начал беседовать с ними. А они, видя своего повелителя исхудавшим от подвижничества до того, что стал он похож на серп только что народившегося месяца, и узнав от Шрутадхи, что и как было, обрадовались тому, что у них такой повелитель. А затем с ними совершил Мриганкадатта омовение и все прочие обряды и устроил трапезу после поста. И тогда, счастливый и радостный, вновь обрел уверенность в достижении успеха.

 

12.34. ВОЛНА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Тот уселся Мриганкадатта, окончивший пост и оправившийся от него, вместе со своими министрами на берегу озера и стал спрашивать с любопытством у тех четверых, которых встретил в этот день, о том, что было с ними за время разлуки. И тогда первым взялся рассказывать один из них, Вйагхрасена: «Поведаю я тебе, божественный, обо всем, что со всеми нами случилось, а ты соблаговоли выслушать. Когда проклятием нага Параваты оказался я далеко унесен от тебя и друзей и потерял рассудок, долго блуждал я по лесу. К ночи же пришел я в себя, но, окруженный со всех сторон тьмой, не мог ни найти страны света, ни увидеть дорогу. С трудом провел я ту ночь, удлиненную горем, пока не взошло божественное солнце, осветившее постепенно все края. И подумал тогда: «Вот ведь горе! Куда исчез повелитель мой? Как придется ему в одиночестве, разлученному с нами? И как же мне найти его? Куда мне идти и какой дорогой? Видно, чтобы встретиться с ним, следует пойти мне в Удджайини — ведь там живет Шашанкавати, за которой он собирался отправиться. С такой надеждой направился я потихоньку в Удджайини».

Пробирался я сквозь пустыню, подобную истинному несчастью, палимый солнечными лучами, осыпавшими меня огненной пылью. Дотащился я кое-как до озера, будто глядевшего на меня глазами — синими лотосами и заговорившего со мной сладостными кликами гусей и прочих птиц, населявших его, устремлявшего ко мне призывно руки-волны, и было оно прозрачно и великодушно, как добродетельный человек, — вид его облегчал всякое горе. Омывшись в нем, пожевал я лотосовых стеблей и, напившись воды, увидел, что пришли туда и Дридхамушти, и Стхулабаху, и Мегхабала. Сошлись мы и стали друг друга расспрашивать и, ничего не зная о тебе и опасаясь худого, повелитель, повергнутые в горе разлукой с тобой, задумали расстаться с жизнью.

А пока мы собирались это сделать, явились туда некий юноша, сын мудреца, и подвижник по имени Махатапас, сын Диргхатапаса. Озаренный ореолом уложенных жгутами рыжих волос, был он словно Агни, вознамерившийся спалить лес Кхандава и воплотившийся для этого в брахманском теле, излучавшем сияние. Одетый в шкуру черной козы, держал он в левой руке чашу для воды, а в правой — четки, сделанные из зерен растения акша. Вместе с ним пришли еще несколько таких же детей мудрецов, прибежали за ним газели, и на рогах у них была присохшая душистая земля, которой натирался Махатапас.

Заметив, что готовы мы кинуться в озеро и утопиться, и преисполнясь, подобно всем бескорыстно добродетельным, сострадания, подошел он к нам и стал увещевать: «Не следует вам совершать такой тяжкий грех, он — удел лишь недостойных трусов, ибо трусливые люди, попав в беду, теряют рассудок и попадают в пропасть несчастий, тогда как мужественные увиденное подкрепляют усиленным рассуждением и логикой, видят истинный путь и, напротив, избегают пропастей и достигают желаемого. По облику вашему вижу, что вскоре обретете вы счастье. Так скажите мне, в чем ваше горе, ибо горе ваше терзает и мою душу!»

Тогда, вняв его словам, поведал я ему с самого начала о том, что с нами случилось, и после этого и он сам, и все, кто с ним вместе пришел, предвидящие будущее, утешали нас многими сочувственными словами и отговорили от самоубийства. Затем, закончив омовение, отвел нас сын мудреца в находящуюся неподалеку обитель своего отца и принял по всем правилам, как гостей полагается принимать. Даже деревья в той обители совершали подвиги — стояли, вытянувшись на пригорках, подобных алтарям, воздев сучья-руки вверх и словно упиваясь солнечными лучами. Усадив нас в уединенном месте и угостив диким медом и водой, взял сын мудреца чашу и стал обходить одно за другим все деревья, росшие в обители, обращаясь к ним за подаянием, и каждое из них стряхивало свои плоды, и вскоре чаша была наполнена, и он, подойдя к нам, раздал эти плоды, наделенные божественным вкусом. Отведав их, мы почувствовали себя так, словно, выпив амриты, заново родились.

Ушел день, и солнце скатилось в океан, и тогда, точно брызги от его лучей, по небу рассыпались звезды, а луна, укутанная в молочно-белые ткани своего сияния, словно желая отринуть мир и заняться подвижничеством из-за того, что не стало солнца, удалилась в обитель на горе Востока. Пошли мы в ашрам поглядеть на мудрецов, а они, завершив все свои дневные дела, собрались все вместе, и, когда пришли мы и поклонились им, усадили нас, и приняли, как гостей, и стали ласково расспрашивать, кто мы да откуда. Обо всех наших скитаниях и злоключениях до прихода в обитель поведал им юный брахман, и обратился тогда к нам мудрый старец по имени Канва: «Как же это вы, мужественные воины, так позорно струсили? В беде — несгибаемая твердость, в успехе — скромность, что бы ни случилось — не унизить звание добродетельного человека! Великие-то ведь и становятся великими благодаря тому, что решительно одолевают великие трудности, — вот ведь что означает само слово «великий»! Да не слыхали ли вы историю Сундарасены? О том, какие мучения пришлось ему претерпеть ради Мандаравати?»

Как только вымолвил он это, все присутствовавшие там мудрецы и мы приготовились слушать. Тогда начал он рассказывать:

12.34.1. Историю Сундарасены.

Есть на земле страна, украшающая собой ту часть света, где обитает Кубера, и называлась она Нишада, а в той стране- славный город Алака, в котором от века люди жили в довольстве и достатке, и единственное, что никогда не успокаивалось там, — усыпанные драгоценностями светильники. Правил в нем царь по имени Махасена — «Большое войско», по заслугам так названный, потому что всех врагов спалило его неукротимое и удивительное мужество, делавшее царя истинным воплощением Бога войны. И был у царя главным министром Гунапалита, средоточие геройства, несший бремя дел государственных будто новый великий змей Шеша — всю тяжесть земли. Переложил на Гунапалиту тяготы власти царь Махасена, раз все враги его были уничтожены, а сам развлекался. Со временем родила царица Шашипрабха царю Махасене сына, и назвали его Сундарасеной. Уже во младенчестве явил он немладенческие доблести, и избрали его себе в мужья Богиня доблести и Богиня красоты. С самого детства росли вместе с Сундарасеной его ровесники, ставшие потом его министрами, — Чандрапрабха и Бхимабхуджа, и еще Вйагхрапаракрама, и герой Викрамашакти. Пятым же был Дридхабуддхи. Все пятеро были наделены великим мужеством, силой и разумом и даже понимали птичий язык, все были высокородными и все преданы своему господину. Так и жил он с ними в отцовском доме, еще не женатый, так как не было равной ему девушки.

«Неукротимая доблесть в набегах, богатство, добытое своей рукой, жена, по красоте достойная мужа, — вот за что мужчину почитают. А если нет этих трех достоинств, то что за смысл в жизни?!» — вот о чем рассуждал Сундарасена со своими министрами. Однажды отправился он на охоту, и сопровождали его эти пятеро министров да еще воины. И вот когда царевич выезжал из города, заметила его пришедшая из дальних стран старая женщина — подвижница по имени Катйайани. «То ли это Чандра, лишенный Рохини? То ли Кама, разлученный с Рати?» — подумала она, когда увидела нечеловеческую красоту Сундарасены, но, расспросив окружавших его, узнала, что это царевич. Изумилась она и восхвалила беспредельно великое искусство творца, а когда царевич проезжал мимо нее, поклонилась и крикнула громко и пронзительно: «Побеждай, царевич!» Но проехал мимо нее царевич, словно не услышав, погруженный в начатую беседу с советниками. Тогда еще громче закричала рассердившаяся подвижница: «С чего это, царевич, не слышишь ты моего благословения? Кто из царей и царевичей земных меня не почитает? Видно, от юности да всего, что с ней связано, возгордился ты! Вот уж когда добудешь себе в жены Мандаравати, дочь повелителя Хансадвипы — Лебединого острова, необыкновенную драгоценность земного мира, то, верно, от гордыни своей не станешь слушать ни великого Индру, ни других Богов! Сколь презренны люди!»

И, услышав такое осуждение, из любопытства подозвал ее царевич и, склонившись, смиренно попросил прощения, а затем, поручив ее заботам слуг, отправил отдохнуть в дом министра своего Викрамашакти. После того как закончил он охоту и вернулся, свершив все, что было назначено на этот день, послал за ней, и, после того как отведала она угощения, спросил царевич у нее: «Соблаговоли сказать, почтенная, кто такая эта девушка, которую зовут Мандаравати и которую ты так усердно расхваливала? Очень нам интересно услышать о ней!» Выслушав его просьбу, подвижница молвила: «Слушай, расскажу я тебе с самого начала.

Обхожу я всю землю и по всем островам странствую, желая увидеть все тиртхи и всякие другие святые места. Как-то раз попала я в своих странствиях на Хансадвипу и увидела дочь правящего там царя Мандарадевы, достойную любви сыновей Богов, на которую не должны падать взгляды тех, кто осквернен пороком. Имя ее было Мандаравати, и была она словно Богиня счастья в саду Нандана. Один ее трепетный облик уже разжигал пламя страсти — тело ее словно вылеплено творцом из одной амриты, точно это новая луна. Никого нет на всей земле, кто бы мог сравниться с ней прелестью и красотой! Разве только ты один, почтенный мой государь, обладаешь таким же богатством красоты. Кто не видел ее — тому ни зрение не нужно, ни жизнь ни к чему!»

Все это выслушал царевич из уст подвижницы да и говорит ей: «Как бы, матушка, полюбоваться нам такой красотой?» Ответила ему на это странница: «От восхищения ее красой изобразила я Мандаравати тогда же на полотне. Со мной эта картина. Коли интересно, так посмотрите». И при этих словах вытащила она портрет Мандаравати из сумки и показала обрадованному царевичу. А Сундарасена, хоть и увидел небывалую красавицу только лишь нарисованной, пришел в такой восторг, что дух у него занялся и он словно окаменел, но тотчас же все волоски у него на теле вздыбились от восхищения, словно бы впились в его тело мириады стрел Бога, оружием которому служит лук, сплетенный из цветов. Долго стоял он, и взгляд его был точно прикован к ней, и ничего не слышал он, ничего не говорил, ничего иного не видел вокруг — и казалось, будто не сам царевич это, а всего лишь его изображение на полотне.

Видя это, министры Сундарасены попросили странницу: «Изобрази, почтенная, и Сундарасену на полотне — тогда убедимся мы в твоем мастерстве». Тотчас же изобразила подвижница царевича на полотне, и убедились они, что вполне точно она его нарисовала, и все, кто был там, решили: «Никого нет, кто мог бы поспорить с почтенной в достоверности изображения и всякий скажет: «Вот царевич изображен! Нет сомнений, что красавица Мандаравати столь же хороша, как и на портрете!» И когда все его министры пришли к такому решению, взял Сундарасена оба портрета, и, довольный, отблагодарил подвижницу, и отпустил достойным образом эту обитательницу уединенных мест, а сам пошел во внутренние покои дворца, неся с собою изображение возлюбленной: «Что за личико у нее! Какая прелесть в нем, подобном луне, устранившей со своего лица портившие ее пятна! А перси ее прекрасны, как сосуды для помазания на царство самого Бога любви! А складки на животе — словно волны океана красоты! А что за бедра, истинное ложе наслаждений самой Рати!» Так он, глядя на портрет Мандаравати, восхищаясь всем в ней, лег на ложе и с того самого дня ни на еду, ни на питье, ни на что другое смотреть не хотел, и всего за несколько дней под нестерпимо палящим бременем страсти он так изнемог, что, узнав об этом, родители его, Шашипрабха и Махасена, поспешили к нему и стали расспрашивать друзей сына о причине его болезни. И поведали отцу и матери его приятели о том, что причина этого — дочь повелителя Хансадвипы.

Укорил Сундарасену его отец: «Зачем, сынок, таишь ты от меня свою страсть? Действительно, Мандаравати истинное сокровище среди девушек, и вполне подходит тебе; отец же ее Мандарадева — мой лучший друг. Так почему ж не решить это дело, отправив к Мандарадеве посла?» Так сказав сыну и посоветовавшись с ним, царь Махасена отправил на Хансадвипу к царю Мандарадеве своего посла по имени Суратадева просить его дочь в жены своему сыну. Дал он послу с собой портрет Сундарасены, нарисованный подвижницей, чтобы мог Мандарадева убедиться в совершенстве красоты царевича.

Отправился посол в путь и скоро добрался до города, стоявшего на морском берегу и называвшегося Шашанкапурой, в котором правил царь Махендрадитйа, а затем взошел на корабль и через сколько-то дней доплыл до Хансадвипы, а там уж поспешил во дворец Мандарадевы. Возгласили о нем стражи, стоявшие в дверях, и вошел он во дворец, и увидел царя. Как положено, вручив ему подарок, повел посол речь: «Вот что, великий царь, велено мне моим повелителем, царем Махасеной, тебе передать: «Выдай свою дочь за моего сына Сундарасену. Видел он ее, это сокровище среди девушек, изображенной на полотне странницей Катйайани. Совершенством изображения восхищенный, пожелал я, чтобы она и Сундарасену изобразила, — посылаю тебе его портрет, чтобы ты сам на него посмотрел. Не хочет сын никакой другой жены, кроме такой, которая бы по красоте была ему равной, — только дочь твоя подходит ему в жены, и он готов на ней жениться!» Так наказал сказать тебе мой государь и дал мне портрет царевича — соблаговоли посмотреть, а затем и соединить весенний цветок с самой весной!»

С радостью слушал царь речь посла, а потом послал за Мандаравати и за ее матерью. Развернул он вместе с ними полотно с портретом, и погибла его гордыня — забыл он, что говорил: «Нет на свете никого, чтобы годился в мужья моей дочери!» Сказал он: «Если соединится она с этим царевичем, ей по красоте равным, то не бесплодна будет ее красота! Без него краса ее поблекнет, а без нее его красота увянет. Разве красив пруд, заросший лотосами, без гуся? И что за красота в гусе без пруда, заросшего лотосами?» И когда промолвил это царь, согласилась с ним царица Шраддхавати. А Мандаравати вдруг охватило любовное томление, и взор ее широко раскрытых глаз оказался прикованным к этому куску полотна с портретом царевича. Так стояла она, словно спящая, хотя и не спала, и была так недвижна, что сама казалась нарисованной. Видя все это, решил Мандарадева поскорее отдать ее за Сундарасену и сказал о том послу.

На другой день снарядил он к Махасене своего посла, брахмана Кумарадатту, и сказал обоим послам: «Ступайте немедля к повелителю Алаки, царю Махасене, и вот что поспешите ему от меня передать: «С радостью душевной готов я отдать свою дочь за твоего сына, и потому соблаговоли сказать, твой ли сын к нам приедет или мне свою дочь к вам послать?» Получив от повелителя такое поручение, взошли оба посла на корабль и быстро пересекли океан. И вот уже высадились они в городе Шашанкапуре, а оттуда посуху добрались до богатого города Алаки, столь богатого, что похож он был на настоящую Алаку, столицу самого Куберы, Бога богатства. Приблизились они к царскому дворцу, вошли в него и, как полагается, были с почетом приняты. Увидев раджу Махасену, сообщили они ему ответное послание Мандарадевы, а он их выслушал, и был посланием доволен, и обоих послов наградил.

Расспросил Махасена посла Мандарадевы о том, под какой звездой и в какой день родилась девушка, а затем велел звездочетам посчитать, какой день будет благоприятен для свадьбы, а они ему сообщили, что и для жениха, и для невесты благоприятный день наступит через три месяца и будет это пятый день светлой половины месяца картика. Велел написать повелитель Алаки царю Мандарадеве о том, что свадьбу сына он назначает на день, указанный звездочетами, и вручил это послание в руки Кумарадатты, посла отца невесты, а вместе с ним отправил еще и своего посла по имени Чандрасвамин. Отправились вместе два посла, вручили послание повелителю Хансадвипы и обо всем ему сообщили. Согласился со сказанным ему раджа Мандарадева, наградил посла Махасены Чандрасвамина и отпустил его к его господину, и, после того как вернулся тот в Алаку и сообщил, что дело сделано, обе стороны стали ждать назначенного дня.

А на Хансадвипе царевна Мандаравати, уже давно страстно полюбившая Сундарасену по его портрету, узнав о назначенном дне, не могла и помыслить, чтобы ждать так долго: жестоко палил ее огонь страсти, и даже умащение прохладным сандалом казалось ей дождем из пылающих углей, ложе из лепестков лотоса — грудой раскаленного песка, а лунные лучи были для нее огненными стрелами, летящими от лесного пожара, и все помыслы ее были сосредоточены на одном Сундарасене, и молчала она, и не пила, и не ела, словно принявшая обет разлуки. А когда встревоженная подруга спросила ее, в чем дело, с трудом, еле слышно прошептала она: «Далек, подружка, день свадьбы, а я не могу ждать столько, не видя суженого моего, сына повелителя Алаки! Далека его страна, долго тянется время, и неисповедимы пути судьбы. Кто знает, что и с кем случится здесь? Лучше бы мне умереть!» Сказав все это, терзаемая разлукой, впала Мандаравати в печально-горестное состояние.

Узнав со слов той подруги о том, что случилось с его дочерью, — да и сам он увидал ее в таком состоянии, — обратились Мандарадева и его жена к министрам: «Царь Махасена, владыка Алаки, наш друг, а Мандаравати не может здесь ожидать назначенного времени. Так стоит ли нам стыдиться? Будь что будет — пошлем ее туда! Легче ей будет дожидаться назначенного дня, находясь вблизи возлюбленного». Рассудив так и утешив Мандаравати, посадил царь на корабль дочь вместе со свитой и с богатым приданым, мать дала ей, как полагалось, благословение, и был дочери в сопровождение назначен Мандарадевой один из его министров, по имени Винитамати. Отплыл тот корабль в благоприятный день от Хансадвипы и устремился через океан к Алаке.

Вот уже сколько-то дней прошло, а все плыла царевна Мандаравати через безбрежный океан. Вдруг откуда ни возьмись набежала, как разбойник, громыхающая грозовая туча, и засвистел дикий ветер, и полились тяжелые потоки воды, точно ливень из жалящих стрел, и словно всемогущей рукой судьбы подхвачен был вихрем корабль, унесен далеко и разбит в щепы — потонули на нем и вся свита царевны, и Винитамати, и все богатое приданое. Но царевну, целехонькую и невредимую, океан поднял на волне, словно на заботливой руке, и вынес на берег в прибрежном лесу. Вот ведь совсем уже царевна пропадала в океане, а, поди ж ты, взялась неведомо откуда эта волна и спасла ее.

Когда царевна, перепуганная и отчаявшаяся, осмотрелась и увидела, что она в этом безлюдном лесу одна-одинешенька, то почувствовала, будто снова она в океане, но только теперь уж в океане горя. «Куда я отправилась? И куда я попала? Куда девались слуги мои? И что случилось с Винитамати? И что это со мной вдруг приключилось? Куда пойду я, злосчастная? О, горе мне! Что делать мне? Зачем ты, злая доля, вызволила меня из океана? О батюшка! Ах, матушка! Увы, жених мой, сын повелителя Алаки! Смотри, тебя не достигнув, погибаю я! Что ж не спасешь ты меня» — так и по-другому причитая, горько рыдала Мандаравати и заливалась слезами — падали они наземь, словно жемчужины разорванного ожерелья.

А тем временем пришел туда из находившейся неподалеку обители совершить омовение на берегу океана мудрец Матанга, а с ним его дочь, соблюдавшая обет целомудрия, которую звали Йамуна. Донесся до слуха Матанги плач, пошел он вместе с дочерью на этот звук и увидел царевну, в тревоге озирающуюся по сторонам, словно отбившаяся от стада газель. И спросил тогда ее великий мудрец ласковым голосом: «Кто ты, как попала в этот лес и почему плачешь?» И, видя, что сочувствует он ей, мало-помалу успокоилась Мандаравати и, потупясь от смущения, поведала ему обо всем, что с нею приключилось.

Подумал мудрый Матанга и так сказал ей: «Хватит горевать, доченька, успокойся! Ранят тебя, тело которой нежно, как цветок шириши, горести и несчастья — ведь беды не разбирают, на кого они обрушиваются, им все одинаковы слабые и сильные. Но вскоре обретешь ты желанного супруга, а пока иди со мной в мою обитель — она здесь неподалеку. Поживи там вместе с моей дочерью, как в своем доме». Так он ее успокоил, совершил омовение и затем вместе с дочерью отвел царевну в свою обитель, и стала она, обуздавшая свои страсти, там жить в ожидании соединения с супругом, находя утешение в услужении мудрецу и дружбе с его дочерью.

А тем временем в Алаке, в нетерпении ожидая дня свадьбы с Мандаравати и отсчитывая оставшиеся дни, томился Сундарасена, исхудавший от ожидания, и утешали его друзья, Чандрапрабха и все прочие. Становился все ближе и ближе благостный день, и отец царевича начал приготовления, чтобы отправить сына на Хансадвипу. И вот уже произнесены пожелания счастья, отправился Сундарасена в путь вместе со своим войском, под поступью которого содрогалась земля. Со временем он, радостный, сопровождаемый министрами, дошел до города Шашанкапура, истинного украшения океанского берега. Услыша о приближении царевича, вышел ему навстречу царь Махендрадитйа и, почтительно поклонившись, ввел его вместе со всеми спутниками в город. И когда ехал Сундарасена по городу, сидя на слоне, красота его сражала всех горожанок, так же как вихрь — лотосы, пока не въехал он в царский дворец.

Славно принял его царь Махендрадитйа, и Сундарасена, согласившись на то, чтобы Махендрадитйа сопровождал его в путешествии на Хансадвипу, отдыхал у него в гостях целый день, а затем провел ночь, одолеваемый думами: «Когда же, переправившись через океан, встречусь я с любимой и услышу, обнимая ее, как, преисполненная стыдливого страха перед любовными ласками, столь свойственного новобрачной, будет она лепетать: «Не надо! Не надо!» Когда же рассвело, он, оставив войско свое в городе, пошел вместе с царем Махендрадитйей на берег океана. Придя туда, взошел он вместе с царем и всеми своими министрами на большой корабль, нагруженный едой и водой, а на другой корабль поместил только немногих слуг. Отчалили корабли, и на мачтах у них развевались флаги, и поплыли они на юго-запад.

То ли два, то ли три дня плывут они по океану, как вдруг налетает свирепый ветер. Закачались тут из стороны в сторону на океанских берегах могучие леса, словно изумляясь:

«Никогда еще не испытывали мы такого яростного ветра! И массы вод самого океана от ветра вздымались вверх, и рушились вниз, и перемешивались так, как от времени смешиваются и переворачиваются чувства. С отчаянным воплем ужаса были принесены в жертву океану драгоценные камни. Тут же кормчие спустили паруса и оставили старания спасти корабль. Кинулись все в страхе и отчаянии спускать тяжелые камни-якоря, цепями прикованные, и одновременно бросили надежды на жизнь: то подбрасываемые, то низвергаемые волнами, словно слоны, оставленные погонщиками в бою, метались корабли по океану.

И тогда Сундарасена, от качки лишившийся как своего места на корабле, так и мужества, прокричал царю Махендрадитйе: «Настал всесокрушающий потоп и конец мира, а все из-за моих недостойных дел в прежних рождениях. Не могу я всего этого видеть и брошусь в океан!» При этих словах обвязал он свою верхнюю одежду вокруг бедер и кинулся в океанские воды. При виде этого бросились в пучину и пятеро его министров вместе с царем Махендрадитйей. И хотя к этим смельчакам вернулось мужество и усердно били они руками по воде, но разбросали их океанские волны в разные стороны. И вдруг ветер утих, и океан застыл, безмолвный, уподобясь добродетельному человеку, укротившему гнев.

Откуда-то ветром пригнало небольшое суденышко, и Сундарасена вместе с Дридхабуддхи, оказавшимся поблизости, забрался на него, словно на качели, качающиеся между жизнью и смертью. Не знал царевич, куда плыть, ибо все кругом, казалось, состояло из одной воды, и утратил мужество- уповал он только на Божество свое. И вот через три дня судно, подгоняемое тихим ветром, словно самой судьбой, достигло наконец берега. Когда ткнулось оно в песок, соскочил царевич, снова обретя надежду на жизнь, на берег вместе со своим другом. А там, придя в себя, заговорил он с Дридхабуддхи: «Переправился я наконец через океан, словно из Паталы вырвался, куда был волнами низвергнут. Но как мне теперь спокойно жить, когда погубил я министров своих Викрамашакти и Вйагхрапаракраму, Нандрапрабху и Бхимабхуджу, да еще и бескорыстно внимательного ко мне царя Махендрадитйу?» Ответил ему на это Дридхабуддхи: «Приободрись, божественный. Надеюсь я, что все будет хорошо. Может, и они, подобно нам, смогут переправиться через океан. Разве ведомы кому-нибудь непостижимые пути судьбы?»

Пока он так успокаивал царевича, пришли на берег совершить омовение два подвижника, и, увидав удрученного всем случившимся юношу, подошли к нему, и, расспросив обо всем, ласково стали увещевать: «Мудр ты, царевич, и ведомо тебе, что даже у Богов нет силы изменить действие дел прежних рождений, от которых и происходят и радости, и беды. Стойкий человек, желающий уничтожить беду, должен вершить добрые дела, а не предаваться сетованиям или истязанию тела. Брось горевать и позаботься о своем теле, ибо если тело здорово, то какая, скажи, цель жизни человеческой не может быть достигнута? Обладаешь ты всеми добрыми признаками, и непременно ждет тебя счастье». После этих слов, утешив, взяли они его с собой в обитель, и сколько-то дней прожили там Сундарасена и Дридхабуддхи в ожидании.

А тем временем министры его добрались до берега силой своих рук: Вхимабхуджа в одном месте, а Викрамашакти в другом. В надежде, что, может быть, еще кто-нибудь спасся кроме них, удрученные горем, в поисках сотоварищей углубились они в глухой и пустынный лес. Другие два министра царевича — Чандрапрабха и Вйагхрапаракрама — вместе с царем Махендрадитйей тоже спаслись. Измученные, искали они Сундарасену, и не нашли, и на своем не получившем повреждений корабле приплыли в Шашанкапуру. Затем оба министра вместе с войском, оставленным в городе, зная обо всем, что случилось, заливаясь слезами, отправились к себе в город Алаку. Когда же вступили они туда, и не было с ними царевича, и оплакивали они его утрату, все горожане рыдали, и, казалось, рыдал с ними весь город. А царь Махасена и его супруга, услыша такую весть, готовы были умереть, будто истекла положенная им мера жизни. Они и расстались бы со своими телами, если бы не министры, удержавшие их от этого с помощью доводов, возвративших надежду. Отправился тогда царь вместе со своими приближенными в расположенный за городом храм Свайамбху и стал заниматься подвижничеством, ожидая вестей о сыне.

Царь же Хансадвипы Мандарадева, узнав о том, что дочь и зять погибли в океане, а двое министров его будущего зятя прибыли в Алаку и что жизнь царя Махасены держится теперь только на надежде и занимается он подвижничеством, решил и сам расстаться с жизнью. Да отговорили его министры, и он, оставив на них царство, отправился вместе с супругой своей Кандарпасеной в город Алаку к царю Махасене, которого постигло такое же несчастье, как и его: «Как он решил поступить, когда узнал о гибели сына, так и я поступлю!» А царь Махасена, узнав от Мандарадевы о горестной судьбе Мандаравати, глубоко ему посочувствовал, и стали они вместе заниматься подвижничеством — смирять чувства, воздерживаться от еды, спать на ложе из жестких и острых стеблей дарбхи.

Вот разметала людей судьба по разным сторонам, как ветер — листья, и случилось по ее воле, что вышел однажды Сундарасена из своей обители и оказался поблизости от обители мудрого Матанги, где находилась Мандаравати. Увидал он озеро, полное прозрачной воды, по берегам которого теснились деревья, отягощенные созревшими плодами, и на каждом из них плоды обладали разным вкусом. Отдохнул он у этого озера, совершил омовение, отведал вкусных и сочных плодов и, отправившись дальше вместе с Дридхабуддхи, дошел до лесной речки. А потом пошел он дальше по ее берегу и увидел около храма, в котором высился Лингам, девушек из обители, собиравших цветы. Заметил он среди них одну девушку небывалой красоты — словно лунным сиянием озаряла она весь лес. А глаза девушки, подобные синим лотосам, так лучились, что, казалось, все страны света наполнялись такими же цветами и там, где ступали ее стройные ноги, вырастали лотосовые заросли. И царевич в восторге прошептал Дридхабуддхи: «Кто она, достойная взгляда тысячеглазого Индры? Быть может, дева небесная? Или Богиня, охраняющая этот лес, пальцы которой подобны побегам, касающимся цветов? Видно, смог творец создать ее прекрасное и совершенное тело лишь после того, как долгое время упражнялся в создании небесных дев! О, она так напоминает мне обликом ту, которую видел я на портрете, мою любимую Мандаравати! Уж не она ли это? Но как ей здесь очутиться? Где Хансадвипа и где этот лес? Не пойму я ничего — ни кто она, ни почему здесь, ни откуда взялась эта необыкновенная красавица!»

Посмотрел Дридхабуддхи на лучшую из девушек: «Кому же это быть, как не ей, на ней даже сделанные из лесных цветов украшения точно искусно выточенные ожерелье и пояс! Да и нежность и красота такая не родятся в лесу! Видно, это или небесная дева, или царевна, а не дочь мудреца!

Встанем-ка здесь и, наверное, все узнаем!» Сказал он это, и встали они оба за деревьями так, чтобы никто не смог их заметить.

Тем временем, набрав цветов, девушки вместе с красавицей вошли в поток, чтобы искупаться, и, пока они резвились в воде, по воле судьбы подплыл к ним крокодил и схватил лучшую из красавиц. Перепугались девушки, заплакали и закричали: «Спасите, спасите нас, Божества лесные! Ведь это Мандаравати гибнет — внезапно схватил ее подкравшийся крокодил, когда купалась она в реке! О, горе!»

«Что бы значило это? Неужели это моя милая?» — подумал, услыша их крики, Сундарасена и, стремительно кинувшись в реку, убил крокодила своим мечом. Вырвав красавицу из пасти крокодила, словно из пасти смерти, вынес он ее на берег и привел в чувство. А она, оправившись от страха и видя перед собой достойного, прошептала как бы про себя: «Кто он, мой великодушный спаситель, так счастливо оказавшийся здесь? Удивительно, как напоминает он мне виденного на портрете моего возлюбленного, благородного сына повелителя Алаки! Неужели это он? Но прочь, прочь такие мысли! Да не постигнет его никогда судьба скитающегося на чужбине! Не следует мне быть наедине с другим мужчиной. Пойду я отсюда, а этому великодушному да будет благо!» И с этими мыслями обратилась она к подругам своим с такими словами: «Поклонившись этому достойному, уйдемте отсюда!»

Слыша все это, как будто разобрав намек на свое имя, получил Сундарасена лишь немного больше уверенности, но от прежних сомнений не избавился. Тогда спросил он у одной из ее подруг: «Соблаговоли, прелестная, сказать мне, чья она дочь и какого звания? Любопытно мне это узнать!» А та, дочь отшельника, ему ответила: «Она — дочь Мандарадевы, повелителя Хансадвипы, а имя ее — Мандаравати. Просватана она была за царевича Сундарасену, но, когда везли ее на корабле в город Алаку, бурей разбило корабль, а царевну волны вынесли на берег, а потом попала она в обитель мудрого Матанги». Пустился тогда Дридхабуддхи в пляс и вскричал, обращаясь к Сундарасене, охваченному и недоумением, и радостью: «Возрадуйся же, ведь обрел ты сегодня наконец Мандаравати. Разве она не та самая, которая вела нас по пути желаний?» Дочери отшельников, в свою очередь, расспросили Дридхабуддхи обо всем, и он им все рассказал, а они доставили радость подруге, пересказав ей все, что слышали.

Тогда она, прошептав: «О благородный!» — оросилась ему в ноги, а он, обняв ее, разрыдался. И тогда, глядя на то, как рыдают они, избавившиеся от мучительной разлуки, преисполнились сострадания и прослезились даже стоявшие вокруг деревья и травы.

Пришел туда и мудрый Матанга в сопровождении дочери своей Йамуны, которому обо всем рассказали дочери отшельников. Обласкал он Сундарасену, склонившегося к его ногам, и отвел его вместе с Мандаравати в свою обитель. Провели они тот день в обители, принятые Матангой, как дорогие гости, и отдохнули, и были счастливы, а на следующий день сказал царевичу великий мудрец: «Нужно мне теперь, сынок, обязательно отправляться на Шветадвипу, а ты ступай вместе с Мандаравати к себе в Алаку, и там женись на ней, и береги ее. Принял я ее как свою дочь и отдаю тебе ее как дочь. И будешь ты вместе с ней долго и счастливо жить и править всей землей. Вскоре обретешь ты и всех своих министров». И, благословив таким образом царевича с невестой, улетел мудрый Матанга дорогой небесной вместе с дочерью своей Йамуной, равной ему по силе ума и обладающей даром божественного прозрения.

Отправились Сундарасена и Мандаравати, сопровождаемые Дридхабуддхи, из обители и, достигнув океанского берега, увидели приближающийся небольшой корабль, принадлежащий молодому купцу. Пожелав облегчить свои странствия, через Дридхабуддхи, своим криком привлекшего внимание тех, кто был на корабле, попросились на корабль. Согласился купец и повел корабль ближе к берегу. Когда же этот недостойный купец увидел Мандаравати, одолела его злая страсть.

Помог Сундарасена сначала Мандаравати подняться на корабль, а затем сам хотел за ней последовать, да подал купец знак кормчему и велел, алчный до чужих жен негодяй, скорее отплывать — и вот уже видит Сундарасена, как стремительно исчезает из глаз корабль, уносящий его плачущую возлюбленную. Зарыдал царевич: «Увы, обманут я ворами!» Рыдая, упал он на землю и долго терзал себя плачем- пока не обратился к нему Дридхабуддхи: «Подымись, царевич! Перестань отчаиваться! Достойно ли герою вести себя таким образом? Ступай- этой дорогой искать того разбойника! Мудрого не покинут мужество и стойкость даже в самом горьком несчастье!»

Приведя кое-как Сундарасену в чувство, пошел с ним Дридхабуддхи прочь с океанского берега, а дорогой царевич все продолжал рыдать: «О божественная! О Мандаравати!» — и заливаться слезами. Непрестанно терзал его огонь разлуки, и ничего он не ел, а свита его состояла из одного плачущего Дридхабуддхи. Так и вошел он, словно в беспамятстве, в дремучий лес. Но и здесь не слушал он добрых советов друга и метался то туда, то сюда, полный мыслей о своей возлюбленной, и когда видел он лианы в цвету, то думал: «Не приходила ли сюда возлюбленная моя, украшенная распустившимися цветами, спасаясь от разбойника-купца?» Если же попадались им на пути заросшие лотосами озера, рассуждал он: «Не ее ли очи, опушенные густыми ресницами, смотрят на меня из воды — ведь могла она спрятаться туда от страха?» А заслышав голос кокила, спрятавшегося в гуще лиан и листьев, думал так: «Уж не сладкоголосая ли робкая моя что-то говорит мне?»

Так и кидался бедный Сундарасена из стороны в сторону, и было ему все равно — день сейчас или ночь, и луна палила его так же, как и солнце.

С трудом выбравшись вместе с Дридхабуддхи из одной лесной глуши, царевич, потеряв вовсе дорогу, попал в другую, еще страшнее прежней, — и был тот лес полон ужасных носорогов, был он страшным жилищем львов, свирепым, как войско, подкрепленное полчищами разбойников. И как только углубились они вдвоем в этот лес, где не было никакого убежища, но где ожидало их множество бед, напали на них дикие пулинды, угрожавшие оружием, разыскивавшие по велению обитавшего там их владыки Виндхйакету тех, кого можно было принести в жертву благостной Богине. Судьба, словно желая увидеть, как истощится мужество царевича, кроме пяти огней, уже нещадно паливших его, — скитания на чужбине, мук разлуки, унижения от недостойного, голода и усталости от странствия — напустила на него еще шестой — нападение лесных жителей!

Вдвоем встретили Сундарасена и Дридхабуддхи кинувшихся захватить их свирепых воинов, осыпавших их стрелами, и очень многих сразили своими мечами. Узнав об этом, послал Виндхйакету на них новую силу, и снова царевич, искушенный в воинском деле, уложил навсегда многих из них.

Но и он сам, и друг его истекали кровью, и изнемогали от усталости, и уже теряли сознание. Тогда и схватили их шабары, увели с собой и бросили в подземелье. А в том подземелье было множество всяких червей и насекомых, и все оно заросло паутиной, в которой таились пауки, и было оно постоянным прибежищем змей, судя по шкурам, сброшенным ими у входов в их норы, а земляной пол был покрыт пылью, достигавшей щиколоток, и источен мышиными норами и ходами. И было в той темнице много убитых страхом и несчастных людей. В этой утробе, рождающей адские мучения, Сундарасена и Дридхабуддхи разглядели двух министров царевича, которые также были пойманы, связаны и ввергнуты в узилище, после того как, разыскивая своего повелителя, переправились через океан и углубились в этот же лес, — а были это Бхимабхуджа и Викрамашакти. Узнав своего владыку, с рыданиями бросились они ему в ноги, а он, заливаясь слезами, обнял их, и горести увеличились стократно оттого, что они увидели друг друга, а другие узники стали утешать их говоря: «Что ж убиваться? Разве может кто-нибудь отвратить действие прежних рождений? Разве не видите, что всем нам грозит неизбежная смерть? Настанет четырнадцатый день месяца, и повелитель пулиндов принесет нас всех, собранных здесь, как скотов, в жертву Богине. Что за смысл в напрасных терзаниях? Хитроумно играет судьба всеми живыми существами — сегодня она приносит вам благо, а завтра так же ввергнет в несчастье!» Так и остались они там вместе с другими узниками — страшно подумать, как даже высокомужественные утрачивают во время несчастий способность сопротивляться!

Наступил четырнадцатый день, и по повелению владыки пулиндов всех узников привели, чтобы принести в жертву, в храм Амбики. Казалось, ввели их прямо в пасть к самой смерти, и пламя светильников было в ней трепещущим языком, а вереница колокольчиков — рядами зубов. Увидел Сундарасена изображение Богини, склонился перед ней, преисполнившись всей душой преданности к ней, и взмолился: «О, от страха избавляющая тебе преданных! О, укротившая гордыню асуров своим кровью сочащимся трезубцем, истребившим заносчивость дайтйев! Снизойди до меня, преданного тебе, и осени своим амриту источающим взором обращенного в прах всепожирающим пламенем горя! Слава, Богиня, тебе!»

А пока царевич молился так Богине, пришел поклониться ей повелитель пулиндов Виндхйакету. Сразу же узнал его Сундарасена и, отвернувшись от стыда, прошептал своим сотоварищам: «О, так ведь это тот самый повелитель пулиндов Виндхйакету идет сюда, который приходил к моему отцу служить, — он и правит этим лесом. Будь что будет, но не должно нам говорить, кто мы! Достойному уж лучше умереть, чем в таких обстоятельствах себя выдать». Пока царевич совещался со своими друзьями, Виндхйакету обратился к своим слугам: «А ну, покажите мне того героя, самую главную жертву, который стольких моих воинов сразил, пока его брали». Тотчас же притащили они к нему Сундарасену, покрытого запекшейся кровью, всего израненного, покрытого пылью. Взглянув на царевича и как будто узнав его, испуганно спросил владыка пулиндов: «Кто ты и почему здесь?» Ответил ему царевич: «Что за разница, кто я да откуда? Делай, что собрался делать!»

Тут, по голосу окончательно узнав царевича, стал Виндхйакету причитать: — «О, горе! Вот беда! — и упал на землю. — О великий махараджа Махасена! Смотри, что я, грешник, наделал! Так-то милость твою я оценил! Смотри, в какое состояние привел я дорогого для тебя, как сама жизнь, сына — божественного Сундарасену, неизвестно как попавшего сюда?» Обнимал он царевича и причитал над ним, а с Виндхйакету и все, кто был там, заливались слезами, а обрадованные спутники Сундарасены успокаивали царя бхилов: «Что ж убиваться — ведь узнал ты царевича раньше, чем произошло непоправимое! Вот что бы ты стал делать, если бы оно свершилось? Так к чему же печалиться, когда нужно радоваться?» Тогда пал в ноги Сундарасене повелитель бхилов и с любовью почтил его, а царевич попросил его освободить и остальных людей, предназначенных в жертву.

Совершив поклонение Богине, Виндхйакету отвел Сундарасену с его друзьями к себе и сначала дал тому целебного питья, а затем перевязал раны и после этого только спросил у царевича: «Как же все-таки ты попал сюда? Очень это интересно. Соблаговоли же рассказать!»

Когда же закончил Сундарасена рассказывать о своих злоключениях, сказал ему увлеченный повестью о них повелитель шабаров: «Какое удивительное, необычайное стечение обстоятельств! Каково странствие за Мандаравати и сколь страшно падение в океан! Как интересно, что ты попал в обитель Матанги, и как удивительно, что ты там встретился с любимой! Сколь подло оскорбил купец твое доверие! Как страшны твои скитания по лесу и как ужасно, что поймали тебя для принесения в жертву! И как счастливо, что узнали мы друг друга и избавился ты от смерти! Слава, всяческая слава судьбе, так прихотливо избирающей свои пути! И не тревожься — встретишь ты свою возлюбленную. Как все это совершила судьба, так вернет она скоро и твою возлюбленную!»

В то самое время, когда повелитель пулиндов говорил все это, прибежал к нему предводитель его войска и, радостный, доложил: «Захватил я, божественный, какого-то купца, в наш лес вошедшего, со всем его богатством, со всеми его спутниками и с необычайно красивой женщиной, истинной жемчужиной». Как только узнал я о его приходе, поспешил туда вместе с войском, захватил его, и вот теперь он стоит здесь у входа вместе с этой женщиной и всеми своими сокровищами». Подумали, услышав это, Сундарасена и Виндхйакету: «Уж не тот ли это купец и не Мандаравати ли с ним?» И оба сказали: «Ввести его и эту женщину!» Ввел их обоих, и купца и женщину, предводитель войска, и тогда Дридхабуддхи молвил: «Да это тот самый злодей-купец! А красавица — Мандаравати! О прекрасная, что привело тебя в такое состояние! Как лиану, иссушил тебя зной, умерли цветы, тебя украшавшие, иссохли бутоны твоих губ!» Пока Дридхабуддхи так сетовал, кинулся Сундарасена к возлюбленной и страстно, обнял ее, и оба они залились слезами, смывающими горечь разлуки, и долго рыдали, словно омывая друг друга.

Утешив их обоих, спросил Виндхйакету купца: «Как смел ты похитить женщину, тебе доверенную?!» И тогда ответил ему купец голосом, прерывающимся от страха: «На погибель себе я это сделал. Ее, прекрасную, охраняло само неприкосновенное великолепие ее красоты — не смел я коснуться ее, как пылающего огня! И пришло мне, грешнику, в голову почему бы не увести мне ее к себе на родину, а когда смирится ее гнев и смилуется она надо мной, почему бы мне и не жениться на ней?» Выслушав все это, приказал повелитель пулиндов казнить купца. Взял Сундарасена жизнь того под защиту, но был лишен купец богатства, а оно ему было дороже самой жизни: каждый день умирает тот, кто теряет богатство, а не тот, кто теряет дыхание! И пошел, куда глаза глядят отпущенный Сундарасеной бедняга, радующийся тому, что хоть жизнь сохранил.

А Виндхйакету вместе с Мандаравати и Сундарасеной пошел в покои к своей царице и там повелел ей устроить для Мандаравати омовение, и дать ей одежды, и умастить ее тело благовониями. Когда же и Сундарасена совершил омовение и облачился в одежды, усадил его Виндхйакету на красивейший трон и поднес ему разные подарки — и жемчуга, и мускус, и много всякого другого — и устроил потом по случаю соединения супругов большой праздник, во время которого плясали на радостях все женщины шабаров.

На следующий день Сундарасена сказал повелителю пулиндов: «Раны мои исцелились, и достиг я того, чего хотел, и потому пойдем мы теперь в свой город, а ты пошли вперед нас гонца с письмом, в котором пусть будет обо всем случившемся рассказано и возвещено о нашем прибытки». Как сказал царевич, так тотчас же послал повелитель шабаров гонца, дав ему с собой письмо.

Мчится гонец к городу Алаке, а царь Махасена в это время со своей супругой, удрученные тем, что нет никаких вестей о Сундарасене, готовы уже взойти на погребальный костер, сложенный перед храмом Шивы и окруженный повергнутыми в горе всеми жителями города.

Но в это время вбежал в город шабара, посланный Виндхйакету, и, увидев царя Махасену, бросился к нему, весь черный, покрытый пылью, — на бедрах у него была юбочка из листьев бильвы, в руке — лук, на голове, — пучок из волос, подхваченных сзади лианой, и крикнул: «Милостива судьба к тебе, царь! Сын твой Сундарасена вместе с Мандаравати переправились через океан и прибыли к властителю моему Виндхйакету, а он, послав меня вперед, сам вместе с ним пожалует!» Выкрикнув все это и выполнив тем порученное ему, сложил гонец послание повелителя бхилов к ногам царя Махасены. И тогда под радостный гул и крики горожан было прочитано послание, и стали всем ведомы чудесные события. А царь, избавившийся от скорби, и радостный, и торжествующий, щедро наградил гонца и вместе со всеми вернулся в столицу. Когда же настал следующий день, царь Махасена, преисполненный желания скорее встретиться с сыном, вышел с правителем Хансадвипы навстречу ему, а вместе с ними пошло и бесчисленное войско, и содрогнулась земля словно от нестерпимой тяжести. Сундарасена же в это время, стремясь к своему дому, вышел из селения бхилов вместе с Мандаравати и министрами, встреченными им в темнице, — Викрамашакти и Бхимабхуджей, а также с преданно сопровождающим его Дридхабуддхи. Ехал он на коне, стремительном как ветер, а вместе с ним Виндхйакету со своими столь многочисленными воинами-пулиндами, что земля, казалось, состояла только из них.

Прошло несколько дней, и увидел Сундарасена идущего ему навстречу отца, окруженного свитой и родичами. Соскочил он с коня и на глазах у всех обрадовавшихся ему людей пал вместе со своими спутниками в ноги отцу. А отец его, переполненный радостью, простер к нему руки, как океан в день полной луны устремляет к ней радостные волны. Увидев же невестку свою Мандаравати склоненной к его стопам, посчитал себя и свой род достигшим всех благих целей и возрадовался. Обрадовался он и всем трем министрам во главе с Дридхабуддхи, и особенно был он рад Виндхйакету. Затем подвел он сына к царю Мандарадеве, и склонился перед ним Сундарасена, горячо приветствуя тестя. Когда же увидел царевич попавших в Алаку до него своих министров Чандрапрабху и Вйагхрапаракраму, склонившихся к его ногам, то решил, что все его заветные желания исполнились. В это время прибыл туда же из Шашанкапуры и царь Махендрадитйа, движимый искренней привязанностью к царевичу и преисполненный радости, после того как стало ему ведомо обо всем случившемся.

Затем Сундарасена вместе со всеми собравшимися, сопровождая Мадаравати, как Налакубара — Рамбху, верхом на могучем коне отправился в город Алаку, средоточие всех богатств, населенный добродетельнейшими людьми, и въехал в столицу своего отца вместе с возлюбленной, осыпаемый взглядами горожанок, выглядывавших изо всех окон, словно лотосами. Войдя же во дворец, склонился он к стопам матери, встревоженные очи которой были полны слез радости, а затем уже провел тот день в радостном празднике, окруженный родными и слугами.

А на следующий день наступил час, предсказанный звездочетами, — давно ожидал его Сундарасена, — и взял он, сын защитника людей, руку Мандаравати, отданную ему ее отцом. Одарил Мандарадева царевича бесценными драгоценными камнями и, поскольку не было у него своего сына, сделал так, чтобы унаследовал Сундарасена после его смерти царство. Отец же царевича, царь Махасена, устроил соответствующий его желаниям великий праздник, и отпустил всех, кто был в тюрьмах, и щедро рассыпал золото по земле, но не истощилось его богатство.

А после, обрадованные тем, как счастлив Сундарасена, соединивший жизнь свою с Мандаравати, и насладившиеся ликованием свадебных торжеств, когда пели и плясали все женщины, щедро одаренные царем Махасеной, отправились царь Мандарадева к себе на остров, другой царь, Махендрадитйа, — в свой город Шашанкапуру, а повелитель лесов Виндхйакету — в свои владения. Прошло сколько-то времени, и царь Махасена, видя, что Сундарасена добродетелен и народ его любит, возвел его на трон, а сам удалился в лес. Воцарившись же, Сундарасена мощью руки своей смирил всех врагов, вместе с министрами правил всей обширной землей и испытывал все большее счастье от обладания Мандаравати».

Так закончил рассказывать на берегу озера Мриганкадатте эту историю его министр Вйагхрасена. А затем сказал: «Вот эту самую повесть и поведал нам мудрый Канва в своей обители, а когда завершил ее, то он, сострадательный, вот что нам сказал: «Вот, сынки, только твердые сердцем преодолевают даже самые неодолимые и гибельные препятствия и достигают желаемого, а не слабые душой и нерешительные в условиях. Поэтому оставьте уныние и отправляйтесь в путь. Ваш повелитель Мриганкадатта тоже встретится снова со всеми своими министрами и, соединясь с Шашанкавати, будет долго и счастливо править всей землей». После этих слов мудрого Канвы обрели мы снова мужество и, проведя ночь в обители, покинули ее, а потом попали в лес, изнуренные долгим блужданием, и наконец вышли к озеру. Измученные жаждой и голодом, полезли мы-за плодами на это дерево повелителя ганов и сами обратились в плоды, и только ты, повелитель, своим подвижничеством избавил нас от этого. Вот что с нами четырьмя случилось, после того как были мы проклятием нага разлучены с тобой. А теперь, когда избавились мы от проклятия, вместе с нами ступай вперед к своей цели».

Выслушал все это Мриганкадатта от своего министра Вйагхрасены, и снова утвердился в надежде на встречу с Шашанкавати, и провел с этой надеждой ту ночь.

 

12.35. ВОЛНА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Затем рано утром, вместе со всеми обретенными им министрами, в сопровождении Шрутадхи, снова отправился Мриганкадатта, жаждущий обрести Шашанкавати, в путь к Удджайини. А перед тем как двинуться с берега того лучшего из озер, вознес он хвалу волшебному дереву Сокрушителя препятствий.

Пришлось проходить им через густые леса, изобиловавшие множеством озер, темные от зарослей деревьев тамала, словно беспросветные ночи времени дождей, и через леса, где бамбук был искрошен свирепыми и безумными слонами и где из-за светлой коры деревьев арджуна чудилось, будто блуждали путники среди бесчисленных городов царя Вираты, и через горные долины, чистые и светлые, заросшие цветами, где находили убежище не только святые подвижники, но и свирепые хищники. А пройдя сквозь все это, наконец добрались они — мужественный царевич и все его друзья — до окрестностей города Удджайини. Дошел он до реки Гандхавати и, омывшись в ее водах, избавился от усталости, вместе со спутниками переправился через ту реку и попал на кладбище, посвященное Махакале. Увидел он на нем среди множества костей и черепов возвышавшегося над ними великого Бхайраву, любезного веселящимся ведьмам, окруженного сонмами духов, почерневшего от дыма погребальных костров, держащего в руках человеческие скелеты, перед которыми склонялись при поминальных жертвах сыновья. Когда же прошли Мриганкадатта и его спутники через обиталище Бхайравы, предстал перед царевичем вечный город Удджайини, тщательно охраняемый царем Кармасеной.

Улицы города были полны стражников, вооруженных разным оружьем, и каждого из стражей окружало множество высокородных раджпутов, и вокруг города высились неприступные укрепления, подобные вершинам гор, а сам он был заполнен слонами, конями и колесницами. И никто чужой не мог попасть в него. Убедившись, что со всех сторон город неприступен, удрученный Мриганкадатта сказал своим советникам: «Увы мне, злосчастному! Претерпел я сотни мучений, а в город мне не попасть! Как же добыть мне возлюбленную?» Возразили ему на это министры: «Что это? Неужели ты, божественный, думал, что нам, немногочисленным, возможно взять столь мощно укрепленный великий город? Следует нам подумать, что делать, — непременно что-нибудь найдем. Неужто забыл ты, что уже много раз подсказывали нам Боги, что делать?» Выслушав советников, несколько дней бродил Мриганкадатта около города. Вспомнил тут его министр Викрамакесарин, что когда-то одолел он веталу, и, желая использовать его, чтобы заполучить возлюбленную царевича из ее покоев, вызвал того. Тотчас же явился тот, высоченный, черным-черный, с верблюжьей шеей, со слоновьей мордой, с совиными глазами, с бычьими копытами и ослиными ушами. Но не смог он проникнуть в город, так как по воле Шивы не могли туда входить подобные существа, — и тотчас же исчез ветала.

И тогда обратился к окруженному министрами Мриганкадатте, удрученному и жаждущему всем сердцем попасть в город, брахман Шрутадхи, искушенный в политике: «Как же ты, божественный, знающий суть политики, и вдруг повергаешь себя подобно невежественному в смятение? Что за доблесть у того, кто не видит разницы между своим положением и положением противника? У каждых из четырех ворот днем и ночью для защиты города, неодолимой твердыни героев, стоят по две тысячи слонов, да по двадцать пять тысяч всадников, да по десять тысяч колесниц, да по сто тысяч пеших воинов в полном снаряжении, так что для нас, столь немногочисленных, попытка проникнуть туда была бы бесплодной фантазией и не повела бы к успеху. Малой силой не сокрушить эту твердыню, как пешему воину не одолеть слона, а нужна для этого сила превосходящая. Почему бы не соединить тебе свои силы с силами повелителя пределов, населенных пулиндами, Майабату, твоего друга, которого спас ты в водах Нармады от водяного чудовища, и войсками Дургапишачи, могучего повелителя матангов, друга Майабату, готового последовать за тобой ради преданности тому, и царя киратов Шактиракшиты, доблестного и могучего, еще в детстве принявшего обет целомудрия? Тогда, объединив все могучие войска, заполнив все страны мира своими воинами и опираясь на верную помощь, добейся задуманного тобой. Разве забыл ты, что вождь киратов ждет лишь прибытия твоего вестника? Майабату, как условился ты с ним, стоит уже наготове на земле царя матангов. Так отправимся же немедля в крепость повелителя матангов, стоящую на южном склоне гор Виндхйа и названную Карабхагривой. Туда призовем мы и царя киратов Шактиракшиту, а затем, объединившись с ними, вместе начнем наше дело, и да сопутствуют нам успех и благо».

Выслушав исполненные мудрости слова Шрутадхи, направленные на достижение цели, Мриганкадатта и все его министры согласились с ним и молвили: «Так тому и быть!» На следующий день, поклонившись только что взошедшему другу добродетельных, распростершему над миром свои лучи, постоянно странствующему по небу солнцу, отправился царевич в путь к твердыне повелителя матангов Дургапишачи на южный склон Виндхийских гор, и сопровождали его министры Вйагхрасена и Бхимапаракрама, Гунакара и Мегхабала вместе с Вималабуддхи, Вичитракатхой, Стхулабаху, Викрамакесарином, Прачандашакти, Шрутадхи и Дридхамушти. Вместе с ними проходил он через пустыни, необъятные, как его деяния, леса, глубокие, как его замыслы, не находя лучшего убежища по ночам, чем корни дерева, растущего на берегу пруда, и наконец взошел на горы Виндхйа, столь же возвышенные, как и его душа. Когда же спустился он с их вершин на южный склон и взглянул окрест, то увидел вдалеке селение бхилов, полное слоновых бивней и газельих шкур, и подумал: «Где же тут дом повелителя матангов? Как мы узнаем это?» И тогда, увидев сына какого-то мудреца и приветствовав его, спросил у него Мриганкадатта вместе с министрами: «Не знаешь ли, почтенный, где здесь дом повелителя матангов Дургапишачи? Надобно нам его повидать».

Ответил им на это добродетельный сын подвижника: «Всего лишь в одном косе отсюда есть место, которое называется Панчавати. А неподалеку от него была обитель мудреца Агастйи, который за нанесенное ему высокомерным царем Нахушей оскорбление низверг того с небес. Там по повелению отца жил, долго ожидая этого мудреца, Рама с братом Лакшманой и своей супругой Ситой. Там ракшас Кабандха попытался напасть на Раму и Лакшману, словно асура Раху на Солнце и Месяц, и навлек тем на ракшасов погибель. Именно там, после того как Рама обрубил ему руки длиной в целую йоджану, он упал, уподобившись телом змею Нахуше, приползшему умилостивить Агастйу. Даже и теперь, когда наступает время дождей и гремит гром, вспоминают там ракшасы о громе палицы Рамы; там дряхлая газель, некогда взращенная Ситой, с глазами, полными слез, видя, что все пусто кругом, не прикасается к траве; там словно для того, чтобы избавить уцелевших газелей от истребления, увел золотой олень потомка Рагху в дебри, вызвав тем его разлуку с Вайдехи, там множество озер, оставленных водами Кавери, кажутся каплями воды, появившимися после того, как Агастйа изрыгнул выпитый им океан. Вот как раз неподалеку от того места, на плоской вершине Виндхйа, стоит хитроумно устроенная и неодолимая крепость, названная Карабхагрива. В ней и обитает неукротимо доблестный Дургапишача, могучий и непобедимый повелитель матангов, повелевающий ста тысячами лучников, за каждым из которых следует по двести пятьдесят воинов. С их помощью грабит он караваны, подавляет врагов, правит в этой великой пустыне и не считается ни с какими царями».

Дослушав сына мудреца и поблагодарив его, поспешил Мриганкадатта со своими спутниками по дороге, указанной ему, и через некоторое время достиг крепости повелителя матангов, окруженной деревнями бхилов, — куда ни бросишь взгляд, везде видны бесконечные множества шабаров, украшенных павлиньими перьями и слоновыми зубами, одетых в тигровые шкуры и питающихся мясом газелей.

«Смотрите-ка, живут они, как звери в лесах, но занятно, Дургапишачу называют царем. Видно, нет такого народа, чтобы у него не было царя. Наверно, Боги создали это слово, чтобы люди жили, не пожирая, как это делают рыбы, сильный слабого», — сказал Мриганкадатта друзьям, и, пока пытался он разузнать, как пройти к крепости Карабхагрива, разведчики Майабату, узнав Мриганкадатту, прежде виденного ими, поспешили к своему повелителю и доложили о приходе царевича. Вышел Майабату ему навстречу со своим войском. При виде же царевича спешился Майабату, владыка пулиндов, с коня, подбежал и пал в ноги Мриганкадатте. А затем, обняв царевича, осведомился царь пулиндов о его здоровье и после этого, усадив на коней Мриганкадатту и его министров, привел их в свой стан, а потом послал своего пратихару к повелителю матангов уведомить о прибытии царевича. Тогда пожаловал к ним сам царь матангов Дургапишача- «демон твердыни». И имя его соответствовало его облику — было у Дургапишачи мощное тело, словно высеченное из твердого камня, темное, точно листья тамалы. Окруженный склонившимися к его ногам пулиндами, был он подобен самим горам Виндхйа. Его наводящий ужас лик, с гневно изогнутыми бровями, был отмечен на лбу тремя морщинами — будто пометила его в знак покровительства сама Богиня, живущая в Виндхийских лесах, своим трезубцем. Был Дургапишача юн, но видел падение многих птиц, был черен, как Кришна, но некрасив. Ни перед кем он не склонялся, хотя и обитал у подножия царственных гор. Украшенный перьями из павлиньего хвоста, был он подобен павлину, завидевшему облака, предвещающие наступление периода дождей. В руках его был мощный лук, подобный радуге. Тело его, как и у Хиранйакши, было покрыто шрамами от клыков свирепого вепря. Был Дургапишача мощен, как Гхатоткача, и столь же высокомерен и ужасен. Словно в век Кали позволял он своему народу предаваться безверию и своеволию. Пришедшее с ним войско наводнило собой всю землю, словно поток Нармады, освобожденной из объятий Арджуны, и при виде полчищ чандалов, закрывших тучей все страны света, усомнился Мриганкадатта: «Уж не лавина ли это, рушащаяся с горы Анджана, не прежде времени ли надвигающиеся на землю грозовые тучи последнего дня творения?»

Приближаясь, этот владыка Дургапишача еще издали поклонился, склонив свою голову до земли, Мриганкадатте: «Видно, довольна нынче мною Богиня, живущая в Виндхийских лесах, коли пожаловал ко мне господин из высочайшего рода! Потому счастлив я и благодарен!». И с этими словами поднес он Мриганкадатте в дар жемчуга, камфару и всякое прочее. Как должно, учтиво поблагодарил его за все Мриганкадатта.

Затем стали они там лагерем. В том обширном лесу было множество слонов, привязанных к деревьям, коней у коновязей, воинов в шатрах, и был лес так всем этим взволнован, что, казалось ему, обратился он в город, чего с ним никогда прежде не бывало. Тогда, после того как в рощице Мриганкадатта совершил ради успеха задуманного омовение, а затем совершил вместе со всеми министрами трапезу в присутствии Майабату, в разговоре спросил царевича Дургапишача почтительно и с любовью: «Вот, повелитель, раджа Майабату давно уже здесь стоит, а с ним и я, в ожидании твоих повелений. Скажи, царевич, где ты так долго отсутствовал, и что сделано, и что сделать надлежит». На эту речь повелителя матангов ответил Мриганкадатта так: «Когда я отправился из дома Майабату в путь вместе с Вималабуддхи, Гунакарой и Шрутадхи и встреченным мной Бхимапаракрамой, я нашел еще Прачандашакти и Вичитракатху, а пойдя еще дальше, встретил я и Викрамакесарина. Когда же дошли мы до озера, на берегу которого растет дерево Сокрушителя препятствий, они, желая вкусить от его плодов, взобрались на дерево и сами оказались обращенными силой проклятия Ганеши в плоды. Кое-как умилостивив Ганешу, смог я вызволить их из беды, а с ними вместе и всех остальных, обращенных в плоды еще до того, как я с ними встретился, — моих министров Дридхамушти, Вйагхрасену, да Мегхабалу, да еще Стхулабаху. Когда же все мы собрались вместе, направился я к Удджайини, но проникнуть туда не смог, так как все ворота там под надежной охраной. Уж где там думать о похищении Шашанкавати! Войска у меня не было, и поэтому не следовало направлять посла. Потом, посоветовавшись, пошли мы к вам, и теперь, друзья, вы — залог нашего успеха».

И когда кончил Мриганкадатта рассказывать, что с ним было, сказали ему Дургапишача и Майабату: «Мужайся! Это дело для нас нетрудное. Жизни наши с самого рождения предназначены для того, чтобы тебе помочь. Приведем мы сюда царя Кармасену связанным и сумеем привести сюда и дочь его Шашанкавати». И когда обещали они это, с великим уважением и любовью отвечал им Мриганкадатта: «Как не сбыться тому, о чем вы говорите! Истинно, исполнены вы решимости выполнить дело, обещанное другу. Когда создавал вас творец, то взял он для вас твердость от гор Виндхийских, смелость — от тигров, привязанность к друзьям — от лесных лотосов. Так подумайте и совершите то, что можно!»

А пока Мриганкадатта говорил все это, дневное светило склонилось на покой к вершине горы Заката, и все они тоже ушли спать в шатры, сооруженные, как полагалось, для них мастеровыми.

Наступило утро, и царевич послал Гунакару к другу своему Шактиракшите, властителю киратов, чтобы позвать и его. Поспешил туда министр и рассказал тому обо всем, что случилось. А через несколько дней пришел вместе с ним повелитель киратов во главе могучего войска. Десять раз по сто тысяч пеших воинов, да двести тысяч конных, да тьма слоков, на каждом из которых сидели великие герои, да восемьдесят восемь тысяч боевых колесниц следовали за Шактиракшитой, затмившим небо своим зонтом и знаменами. Вышел навстречу ему радостный Мриганкадатта со своими друзьями и министрами, почтил царя своим приветствием и провел его в лагерь. Тем временем и другие друзья и сородичи царя матангов и Майабату собрались туда, узнав все от послов, и все ширился лагерь, словно океан, от сотен армий, вливающихся в него, точно реки, и рос гул над лагерем, словно рев океанских волн, и все это радовало душу Мриганкадатты. Всех царей почтил Дургапишача подношениями жемчуга, мускуса, одежды, отменного мяса, хмельного питья, а Майабату устроил для них отменные омовения, умащение благовониями, еду, питье и ложа, и Мриганкадатта принял участие в трапезе со всеми царями, каждый из которых сидел на положенном ему по чину месте, и даже царь матангов сидел неподалеку от царевича, ибо деяния, место и время определяют человека, а не он сам по себе.

На следующий день, когда вновь прибывшие силы киратов и прочих отдохнули, Мриганкадатта, сидя в собрании царей на троне из слоновых бивней, после того как был воздан ему почет и все лишние были устранены, сказал повелителю матангов и прочим своим друзьям: «Что же мы теперь теряем время? Почему бы не поспешить со всеми силами к Удджайини?» И возразил ему тогда на это брахман Шрутадхи: «Послушай, божественный, что думают об этом знатоки политики. Желающий одержать победу прежде всего должен рассудить, что исполнимо, а что — нет. От замысла, для выполнения которого нет средств, следует отказаться. Если же средство обеспечивает выполнение дела, то может оно быть четырех видов — замирение, подношение, разъединение сил недруга и сила. Первый из них наилучший, а все прочие — каждый хуже предыдущего. Посему, божественный, прежде всего следует попытаться использовать примирение. Поскольку царь Кармасена не алчен, дары успеху не послужат. И сеять раздоры также не годится, так как нет у него людей озлобленных, алчных или обиженных. Что до применения силы, так этот царь живет в труднодоступной стране, и есть у него могучая армия, благодаря которой никто из царей его не одолевал, и потому применение силы сомнительно. В бою даже очень могущественные не могут полагаться на Деву победы, да и не годится сватающемуся учинять расправу над родичами желанной девушки. Так что следует послать к Кармасене посла с предложением примирения, а уж если посольство не будет иметь успеха, тогда и будем мы вынуждены прибегнуть к силе».

И все согласились с тем, что сказал Шрутадхи, и стали хвалить да восславлять его осведомленность в ведении государственных дел. Затем, посовещавшись со всеми, отправил Мриганкадатта послом к царю Кармасене лучшего из брахманов из свиты царя киратов, наделенного необходимыми для этого качествами Сувиграху и вручил ему свое послание. Отправился посол в Удджайини и, когда имя его было провозглашено пратихарой, вошел в блистательный дворец, подходы к которому были заполнены прекрасными конями и слонами, и увидел самого царя Кармасену, восседающего на троне, осведомился, здоров ли он, и приветствовал его, и после этого Сувиграха вручил царю послание.

И тогда, взяв его, министр Кармасены, звавшийся Праджнакоша, поспешил сломать печать и весьма внятно прочел: «Да будет благо! Достойный Мриганкадатта, украшение круга земного, сын повелителя Айодхйи, верховного владыки над великими царями, Амарадатты, стоящий вместе со всеми подвластными ему царями в лесу у подножия крепости Карабхагрива, свидетельствует свое почтение великому правителю Удджайини царю Кармасене, истинному месяцу Молочного океана своего рода, и сообщает следующее: есть у тебя дочь на выданье, и ты ее никому не давай, а отдай в жены мне, ибо самими Богами ей предназначено быть моей супругой, и будет благодаря этому между нами дружба, и погибнет прежняя неприязнь, а если нет, то обращусь к силе моих рук, чтобы добыли они мне желанное».

Дочитал министр Праджнакоша послание, и обратился тогда разгневанный Кармасена к министрам: «Всегда они были к нам враждебны. И посмотрите, как этот недостойный, не знающий своего места, обращается к нам — по невежеству себя он поставил первым, а нас на второе место, да еще в конце он, чей ум помутился от чванливости, бахвалится геройством. Так что не считаю я достойным посылать ответ на такое послание. Что уж говорить о сватовстве! Ступай, посол, и пусть твой господин как знает, так и поступает.

Выслушал посол брахман Сувиграха слова Кармасены и, полный достоинства, ответил высокородному: «Глупец, хвастаешься ты, не видя царевича, но явится он сюда, и узнаешь ты тогда разницу между собой и им!» Зашумело царское собрание при таких словах, и царь, разъяренный, крикнул: Прочь отсюда! Ты неприкосновенен, и ничего мы не можем сделать с тобой!» И одни в злобе скрежетали зубами, прикусывали губы, размахивали руками и восклицали: «Почему не убьем мы его теперь же?!» А другие, владевшие собой, возражали: «Что злиться впустую на болтовню этого молодца? Пусть уходит! Будет видно, что нам делать!» Третьи же, с лицами, искаженными гневом, стояли молча, хмуря брови, словно намекая на натянутые луки.

Вышел из этого разъяренного сборища посол Сувиграха, и отправился в лагерь к Мриганкадатте, и рассказал ему и его друзьям все, что было произнесено Кармасеной, и тогда царевич приказал войску выступить в поход. И словно порывом ветра вздыбленный океан по велению владыки пришел в движение океан войска, в котором пешие воины, кони и слоны двигались подобно морским чудовищам. И в то время как все это вызвало удовлетворение в душах царей и их союзников, в душах людей возникало смятение, порождавшее ужас.

Так Мриганкадатта, покрыв землю пеной, падающей с взмыленных коней, и слоновым потом и оглушая мир громом боевых барабанов, двинулся к Удджайини за победой.

 

12.36. ВОЛНА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Затем во главе войска преодолел Мриганкадатта вместе с друзьями горы Виндхийские и подошел к пределам Удджайини. Узнав об этом, царь Кармасена приготовился, доблестный, к битве и вышел из города ему навстречу. Когда сблизились они так, что различали уже друг друга, завязалась между их полчищами битва, радующая героев. Уподобилось поле сражения жилищу Хиранйакашипу, полному трусливых асуров, трепещущих от рева человеко-льва, и покрылось небо тучами стремительных чесрел, непрерывно уничтожающих воинов, как саранча траву. От ударов мечей сыпались со слоновых налобий жемчуга, словно с разорванного от волнения ожерелья Богини Победы, и поле битвы походило на пасть Бога Смерти, острые клыки которого в виде копий вонзались в людей, коней и слонов. Взлетали к небу головы воинов, словно для того, чтобы поцеловать небесных дев, а тела этих героев продолжали танцевать на каждом шагу, будто в восторге от битвы, озаренной присутствием их повелителя. Так пять дней и ночей среди рек крови и гор из мертвых голов кипела битва, погубительница героев.

А на пятый день, когда смерклось, пришел тайком к Мриганкадатте, сидевшему вместе с министрами, брахман Шрутадхи, и рассказал: «Пока вы здесь сражаетесь, я под видом монаха проник в Удджайини через ворота, оставленные почти без стражи, и слушай, божественный, поведаю я тебе, что мне, оставшемуся благодаря моему знанию невидимым, удалось разузнать». Только отправился раджа Кармасена на битву, как с позволения матери Шашанкавати вышла из дома и пошла в храм Гаури, чтобы молить Богиню об успехе ее отца в бою, и, пока была там, вот что поведала по секрету одной верной своей подруге: «Ради меня, подружка, пошел отец на это сражение; и если одолеют его, то отдаст он меня в жены этому царевичу. Ведь ради интересов государства не считаются цари с любовью к детям. А я не знаю, достоин ли меня царевич, и не ведаю, безобразен он или красив. По мне же лучше умереть, чем любить урода. По мне пусть муж даже бедняк, только был бы он хорош собой, а если урод, так пусть хоть повелевает всей землей, не пойду я за него! Так ступай, подруженька, к войску, посмотри, каков он есть, и возвращайся! Благодаря мудрости твоей, счастливица, и имя дано тебе Чатурика — «сметливая». Как только Шашанкавати наказала так подруге, пошла Чатурика, и ловко пробралась в наш лагерь, и, увидав тебя, могущественный, вернулась, и рассказала царевне так:, Что уж говорить, подруга милая, даже у великого змея Васуки не хватило бы языка, чтобы описать красоту царевича. Но скажу тебе, что как нет на земле равной тебе по красоте, так и ему нет на земле равного. Да что это я говорю! Что там на земле! Во всех трех мирах нет ни сиддха, ни гандхарвы, ни Бога, равного ему!»

После того, что рассказала ей о тебе подруга, сердце Шашанкавати любовью, словно стрелами Бога любви, оказалось пригвождено к тебе. С этого мгновения желает она успеха и тебе, и своему отцу, а от разлуки с тобой и от подвижничества стала таять. Ступай ночью тайком в храм Гаури, где никого сейчас не бывает, и унеси незаметно оттуда Шашанкавати, и помести ее во дворце Майабату. А затем за тобой и все эти цари, охраняя тыл от ярости врагов, пойдут вместе со мной. И пусть эта война, истребительница воинства, будет кончена так, чтобы и ты и твой тесть были целы и невредимы. Считают мудрые, что среди всяких средств политики война самое пагубное, за которое расплачиваются жизнями, и к этому пути прибегать нужно только в крайности».

Как Шрутадхи посоветовал, так Мриганкадатта и сделал — он и его министры вскочили на коней, и тайно под покровом ночи отправились в Удджайини, и проникли в город, в котором оставались только спящие женщины, дети да лишь немногие стражники, спавшие у ворот. По указанным Шрутадхи приметам нашел он святилище Гаури, стоявшее в просторном саду, называвшемся Пушпакаранда, и озаренное лучами месяца только что украсившего собой лик Востока. А там в это время среди спящих подруг, утомленных службой, сидела Шашанкавати, к которой сон не шел, и раздумывала: «Вот ради меня цари, и царские дети, и многие герои с обеих сторон день за днем друг друга убивают. А ведь царевич, из-за меня затеявший эту войну, когда-то предназначен мне в мужья самой Амбикой, явившейся мне во сне. И Бог любви, непрерывным потоком стрел без промаха рассекающий мое сердце, отдал его царевичу. Почему же батюшка меня, несчастную, не отдаст Мриганкадатте? Из-за прежней вражды, из-за гордости или, как я сегодня слышала, из-за неудачного послания? Ежели судьба отвернулась от меня, то что толку в предсказании, Богини, услышанном мною во сне?! Вижу я, что никак не достичь мне возлюбленного. Ах, почему не покончить с собой, пока не пришла мне с поля битвы какая-нибудь недобрая весть о нем или о батюшке!»

И тогда встала она и подошла, горемычная, к дереву ашока, росшему около изваяния Гаури, сделала из своей одежды петлю, — как раз в это время Мриганкадатта с друзьями въехал в сад. Привязали они коней к деревьям и подошли к обители Гаури. И тогда, заметив поблизости царевну, Вималабуддхи прошептал Мриганкадатте: «Взгляни, божественный, здесь какая-то красивая девушка собирается удавиться. Кто бы это мог быть? При этих словах посмотрел царевич и воскликнул: «Ох, уж не Рати ли это? Уж не Счастье ли это в облике красавицы? Или это Канти, супруга Месяца, воплощенное прелестное лунное сияние? Или само веление Камы, гуляющее по земле? Или дева небесная? Но вряд ли — зачем вешаться деве небесной? Постоим пока здесь, может, как-нибудь узнаем, кто она такая?»

Пока стоит он с друзьями, не замеченный ею, горестная Шашанкавати взмолилась Богине: «Если не суждено мне в этом рождении, чтобы стал Мриганкадатта моим супругом из-за грехов, совершенных мной в прежних рождениях, то, благостная Гаури, облегчающая страдания несчастных, пусть по милости твоей будет он мне мужем в следующем!» Произнесши такое моление, склонилась царевна перед Гаури и, заливаясь слезами, стала надевать петлю на шею. Но как раз в это время пробудились ее подруги и, не видя ее, встревожились, а заметив ее наконец, кинулись к ней, восклицая: Ох! Ах! Да что это ты затеяла? Фу! Не стыдно ли тебе за свою опрометчивость?» — сняли с ее шеи петлю. Стоит Шашанкавати, в горе поверженная, и пристыженная, как вдруг раздается божественный голос из святилища Гаури: «Не кручинься, доченька Шашанкавати! Не ложно слово мое, счастливица, слышанное тобою во сне. Вот стоит здесь супруг твой в прежнем рождении — Мриганкадатта. Ступай с ним, и будешь ты вместе с ним наслаждаться всем миром!» Услыхала Шашанкавати эту неожиданную речь, и стала она смущенно осматриваться вокруг. Подошел тут к ней министр Мриганкадатты — Викрамакесарин и, показал рукой на царевича, сказал: «Правду Бхавани тебе сказала, божественная! Вот тот царевич, супруг твой, стоит перед тобой, приведенный к тебе любовью». И когда дошло это до ее ушей, боязливо и кокетливо взглянула она на блистательного возлюбленного, стоявшего среди своих спутников, словно Месяц в окружении созвездий, сошедший с неба светоч красоты, проливающий нектар на глаза смотрящих на него. И тогда она, на теле которой поднялись от восторга волоски, так что казалось, будто торчат это оперенные концы стрел Камы, осыпавших ее, стала недвижной, словно колонна. Подошел к ней Мриганкадатта и, чтобы помочь ей избавиться от стыда, произнес голосом, напоенным медом любви, такие приличествующие слова: «Заставила ты меня покинуть свою страну, царство и родных — издалека, прекрасная, пришел я к тебе, как раб, опутанный цепями твоих добродетелей, а ныне достался мне такой плод моих скитаний в лесу, сна на земле, питания лесными кореньями, нестерпимых ожогов от солнечных лучей и прочих мучений и тягот подвижничества, что в очи мои льется сладость, исходящая от твоей. И если ты любишь меня, газелеокая, то доставь такую же радость глазам жительниц нашего города. Пусть кончится война! Да будет благо воителям обеих сторон! Да будет мое рождение служить благодатной цели и да будет на мне отеческое благословение!»

Лишь только молвил так Мриганкадатта, как тихо проговорила ему в ответ Шашанкавати, опустив очи долу: «Куплена я ценой твоих добродетелей и теперь твоя служанка, так что, благородный, поступай, как сочтешь нужным». Орошенный сладостной и освежающей амритой таких слов Мриганкадатта вознес хвалу Богине Гаури и поклонился ей, а затем посадил царевну на коня за собой, а его десять друзей сделали то же самое с ее десятью подругами, и с мечом в руке отправился царевич под покровом ночи обратно вместе с десятью своими друзьями, у каждого из которых был наготове меч. Хотя и заметили тех городские стражники, но остановить не посмели — ибо были подобны они разгневанным рудрам. Покинув пределы Удджайини, устремились они ко двору Майабату, где, как советовал Шрутадхи, следовало поместить Шашанкавати.

Пока перепуганные стражники гадали, кто это да куда они поехали, постепенно по городу Удджайини разнеслась весть, что царевна похищена. Поспешила великая царица послать смотрителя города уведомить о случившемся царя Кармасену. А тем временем в лагерь к Кармасене явился ночью начальник соглядатаев и доложил: «Тайно покинув свое войско, Мриганкадатта с министрами верхом на конях отправились в Удджайини, чтобы похитить Шашанкавати, находившуюся в храме Гаури. Точно я все разузнал, а государю лучше меня ведомо, что дальше делать!» Выслушав его, позвал царь Кармасена военачальника и, сообщив по секрету все, что слышал, повелел ему: «Тотчас же ступай в Удджайини, взяв с собой пятьсот лучших воинов на конях, и убей Мриганкадатту или захвати этого грешника в плен и знай, что я вскоре прибуду сам, оставя здесь войско». Как повелел царь, так и сделал военачальник и, сказав: «Так тому и быть!» — поспешил в ночной тьме к Удджайини, сопровождаемый теми воинами. По дороге встретил он смотрителя города и узнал от него, что похищена царевна какими-то смельчаками и увезена неизвестно куда. Вместе с ним вернулся военачальник и доложил Кармасене о случившемся. Задумался царь и, посчитав это невозможным, спокойно провел ночь, не предпринимая нападения, а Мриганкадатта со всем своим войском и царями во главе с Майабату по совету Шрутадхи провел эту ночь, будучи готов отразить нападение.

А поутру, выяснив, что и как случилось, мудрый царь Кармасена отправил к царям в лагере Мриганкадатты посла, велев ему сказать так: «Обманом похитил Мриганкадатта мою дочь. Пусть так и будет — кто иной, кроме него, достоин быть мужем моей дочери? Но пусть он теперь вместе с вами приедет в мой дом, чтобы мог я, как положено, устроить свадьбу дочери». Так вот царь повелел послу своему передать, и, когда цари вместе с Шрутадхи это выслушали, согласились они с Кармасеной и сказали послу: «Пусть твой повелитель возвращается в свою крепость, а мы доставим туда царевича». Тот же, вернувшись, все точно пересказал Кармасене, и царь вместе со всем войском вернулся в Удджайини, и, убедившись в этом, цари во главе с Майабату и вместе с. Шрутадхи отправились к Мриганкадатте.

Тем временем царевич вместе с Шашанкавати и своими друзьями достигли дворца Майабату, стоявшего в городе Канчанапуре, и там встретили их жены Майабату, как дорогих гостей, и Мриганкадатта, достигший цели, отдохнул вместе с возлюбленной и друзьями.

На другой день прибыл туда Шрутадхи с царями — доблестным предводителем киратов Шактиракшитой и его войском, могучим вождем шабаров царем Майабату, повелителем полчища матангов героем Дургапишачей, и когда они увидели Мриганкадатту и Шашанкавати, неразлучных, как ночь с белым лотосом, возрадовались, и устроили праздник и, после того как воздали ему должное, сообщили о послании Кармасены и о том, что вернулся тот к себе во дворец.

Устроив свой лагерь, подобный движущемуся городу, сел Мриганкадатта со всеми и стал советоваться. «Следует ли мне идти на свадьбу в Удджайини или нет?» — спросил он царей и министров, и они ответили ему на это: «Злопамятен этот царь, и с чего бы быть добру от посещения его дворца?

Да и нет никакой нужды — ведь его дочь у нас!» И когда так единодушно они порешили, спросил царевич брахмана Шрутадхи: «Почему молчишь ты, брахман, словно опечален чем-то? Скажи нам, согласен ты с этим или нет?» И ответил ему Шрутадхи: «Если будешь ты слушать, то вот что я тебе скажу — думаю я, что нужно отправиться тебе в палаты Кармасены. Нет в его послании злого умысла — иначе почему бы он, могучий, у которого похищена дочь, покинул поле битвы и ушел восвояси? Что сделает он тебе, если ты с войском своим пожалуешь к нему? Только подружиться с тобой он может и будет твоим союзником. Не хочет он, чтобы свадьба твоя с его дочерью не по закону была устроена. Так что сказал он правду, и следует тебе пойти к нему!»

И когда Шрутадхи кончил свои слова, все одобрили его мудрую речь и говорили: «Верно! Верно!» Заговорил тогда царевич: «Что ж, пусть так! Но не пристало мне устраивать свадьбу без моих — отца и матери. Пусть кто-нибудь отсюда отправится позвать их, и, когда узнаю я о их согласии, тогда сделаю все то, что следует сделать». Сказав это, подумал он и направил послом к родителям своего министра доблестного Бхимапаракраму.

Пока все это происходило, там, в городе Айодхйе, его царственный отец Амарадатта со временем узнал от людей, что то дело, из-за которого изгнал он царевича Мриганкадатту из страны, было клеветническим наветом Винитамати. В гневе казнил он злокозненного министра со всей его родней и, сильно загоревав оттого, что несправедливо изгнал сына, оставил столицу, уединился вместе с женами в святилище Хари, называемом Нандиграма, и стал совершать великие подвиги. Он уже долго там находился, когда донесли ему соглядатаи, что в Айодхйу примчался верхом Бхимапаракрама. Увидел герой город Айодхйу повергнутым в горе изгнанием царевича, словно снова переживал он потрясение, случившееся в ту пору, когда был изгнан Рама. Расспрашивали горожане Бхимапаракраму о том, что случилось с царевичем, а из уст их услышал о том, что происходило-в городе. И тогда отправился министр в Нандиграму. Увидел он там царя, тело которого истощено было непрестанными подвигами, и его цариц, — всех истосковавшихся по вестям о сыне. Подошел к нему Бхимапаракрама и пал в ноги, и, когда царь поднял его и обнял, и стал расспрашивать, заливаясь слезами, сказал ему министр: «Добыл сын твой Мриганкадатта благодаря своей доблести, божественный, дочь царя Кармасены Шашанкавати. Но, преданный родителям, считает он, повелитель, недостойным праздновать свадьбу без тебя и твоей божественной супруги. Потому послал он меня сюда, и вот я здесь перед тобой. Склонив голову к земле, велел передать твой сын, что ожидает он вас, а сам находится в Канчанапуре, во дворце повелителя шабаров Майабату. Послушай теперь о том, что с ним было». Произнеся это, поведал Бхимапаракрама обо всем случившемся с его повелителем, начиная с жизни в лесу и горести разлуки и кончая битвой с царем Кармасеной, закончившейся примирением.

Услышав, что все с сыном благополучно, и преисполнившись решимости поскорей увидеть сына, пожелал царь Амарадатта немедля отправляться ему навстречу. Сел он с царицей на слона и с царями, ему подвластными, и с министрами, и с войском из слонов и всадников отправился в путь. Немного прошло дней, и ничто ему в пути не препятствовало — вскоре достиг царь лагеря сына в стране правителя шабаров. Узнав об этом, поспешил ему навстречу заждавшийся Мриганкадатта со всеми царями и друзьями. Только завидя отца, соскочил Мриганкадатта с коня и припал к стопам отца и матери, сошедших со слона. И вот уже обнял его отец: заполнило тело — руки, любовь — сердце, слезы — глаза. Обняла его и мать, долго тосковавшая в разлуке с ним и теперь снова и снова вглядывавшаяся в лицо сына — никак не могла она отпустить его от себя, словно страшась новой разлуки.

Склонились перед Амарадаттой и его супругой все «цари, друзья Мриганкадатты, имена которых он назвал отцу, а супруги с любовью приветствовали друзей своего единственного сына, не оставивших его в беде. Когда же вступил Амарадатта в столицу царя Майабату, увидел он и невестку свою, склонившуюся к его стопам. Приняв дары, царь с женой и невесткой вернулся к себе в лагерь, и там совершил трапезу вместе с сыном и со всеми царями, и счастливо провел тот день, наслаждаясь пением и танцами, — считал он, что достиг цели жизни благодаря тому, что сын его Мриганкадатта, будущий верховный повелитель царей, обрел такую славу.

В это время мудрый царь Кармасена посовещался со своим министром и отправил к Мриганкадатте посла, вот что поручив передать царевичу: «Раз, почтенный, не прибудешь ты в Удджайини, то посылаю я к тебе сына моего Сушену он, как положено, отдаст тебе в жены свою сестру Шашанкавати, так что будет свадьба совершена без нарушения обычая, о безупречный, если почитаешь ты нашу дружбу». Так было написано в послании, и так было велено послу передать царевичу на словах. И когда Мриганкадатта в отцовском шатре выслушал это послание, его отец сам дал ответ послу: «Кто еще, кроме царя Кармасены, может произнести такие прекрасные слова? Любит он нас и уважает и потому пусть присылает своего сына Сушену, а мы все сделаем, чтобы свадьба была, как положено». С этими словами, с таким ответным посланием отправил царь посла, как следует почтив его, а сам обратился к сыну и Шрутадхи, а также и ко всем царям: «Отправитесь вы теперь в Айодхйу — там достойнее будет отпраздновать свадьбу и принять Сушену! Пусть царь Майабату дождется здесь Сушену, а когда тот придет, пусть тоже поспешает с ним в Айодхйу! Мы же направимся туда пораньше, так как нужно как следует приготовиться к свадьбе». И все согласились с тем, что сказал царь.

На другой день все, добившиеся успеха, — великий царь Амарадатта вместе с царицей, Мриганкадаттой, Шашанкавати, царями, министрами и воинством, — оставив Майабату дожидаться Сушену, отправились в путь. И движение войска было подобно движению могучего и грозного океана, где сотнями волн вздымались бесчисленные ряды скакавших всадников, а несметные полчища пеших воинов двигались бесчисленными рядами, заполняя все страны света; и из-за гула идущего войска неслышными были какие-либо иные звуки. Тучи пыли были подняты войском, и Земля спутала день с ночью, а из-за того, что покрыта она была подобными грозовым тучам, яростно ревущими слонами, стала она сама похожей на небо. Так продвигаясь путем-дорогой, отец с сыном достигли дворца повелителя киратов Шактиракшиты. Остановились они там на один день отдохнуть, а Шактиракшита и отца, и сына, и всю их свиту, и всех их слуг одарил богатыми дарами — драгоценными камнями, золотом и одеждой — и угостил их. А затем они снова двинулись в путь и со временем достигли города Айодхйи. Вступили они в него словно в озеро, по которому точно от ветра ходили волны от развевающихся знамен и над которым летали красные гуси. Дворцы же, крыши которых были усеяны непередаваемой красоты горожанками, казалось, качались, будто расцветшие на нем лотосы, и глаза горожанок, жаждущих узреть царевича, возвращавшегося после долгого отсутствия, да еще с невестой, трепетали, будто белые лилии под порывами ветра. Приветствовали возвращающихся горожане, благословляли их обоих брахманы, воздавали им хвалу поэты, и пели славу странствующие певцы.

«Если б видели Океан и Химават дочь Кармасены, то перестал бы Океан гордиться своей дочерью Лакшми, а Химават — своей Гаури» — так восклицали люди, потрясенные совершенной красотой и прелестью Шашанкавати. И тогда рокочущие звуки благовестных карнаев огласили все страны света, словно оповещая царей о начале праздника, и город, охваченный восторгом, точно плясал, окутанный облаками шафрана, словно выражая его цветом силу своего чувства.

На другой день после того, как звездочеты определили благоприятный для свадьбы день, царь Амарадатта приготовил все нужное для нее и наполнил город всяческими драгоценностями, добытыми из разных стран, и стала Айодхйа подобна Алаке, столице Бога богатств Куберы. А вскоре радостно возвестил страж, стоявший у входа, о прибытии гонца от Майабату, и гонец тот сообщил Амарадатте: «Божественный, царевич Сушена и царь Майабату уже достигли пределов Айодхйи!» Услыхав такую весть, тотчас же послал Амарадатта своего полководца с войском навстречу царевичу Сушене, а вместе с ним поехал из Айодхйи и царевич Мриганкадатта, полный искренне дружеских чувств. Еще издали заметив друг друга, Сушена и Мриганкадатта спешились, бросились навстречу друг другу, и крепко обнялись, и осведомились друг у друга о здоровье, и, из любви друг к другу, встали они на одну колесницу и въехали в город, доставляя великий праздник очам горожанок.

Повидался Сушена с царем и был им весьма почтен, а потом пошел в покои к Шашанкавати, а она кинулась к нему и вся в слезах обняла брата, а потом они сели, и Сушена сказал сестре, мучимой стыдом: «Передает тебе батюшка ничего, мол, недостойного ты, доченька, не сделала. Стало мне теперь ведомо, что был царевич Мриганкадатта предречен тебе самой Амбикой в мужья, а высший долг для жен следовать своему мужу». И когда он сказал это, задумалась она, а потом молвила, потупясь, своему брату: «Вот и исполнилось предназначенное!» — и отбросила стыд. Тогда Сушена отвел ее к царю и в его присутствии передал Шашанкавати ее личные богатства — две тысячи нош золота да пять верблюдов, тяжело груженных драгоценными камнями и украшениями да золотой утварью, и сказал при этом: «Это то, что твое, а уж то, что батюшкой послано, то я в подходящее время возложу на свадебный алтарь». И после всего этого они совершили трапезу вместе с царем, и Мриганкадатта и все прочие радостно провели тот день.

А следующий день был как раз днем, предсказанным звездочетами. И когда занялся тот день, взволнованный Мриганкадатта совершил омовение и все прочее, что ему полагалось. Женщины же нарядили Шашанкавати только потому, что таков обычай, поскольку сама красота служила ей достаточным украшением. Затем вышли жених и невеста из покоев, где их убирали и наряжали, и, предводительствуемые Сушеной, взошли на алтарь, где уже горел огонь для жертвы. Взял царевич руку царевны, украшенную лотосом, который она держала, как Ачйута некогда взял руку Лакшми, и, когда обходили они огонь, то ли от зноя, то ли от дыма, хотя и не было никаких причин для огорчения, увлажнилось лицо Шашанкавати слезами. Были брошены в огонь пригоршни обжаренных зерен с пожеланием счастья, и были они подобны улыбкам Бога любви, радующегося успеху своих усилий. Как только первая пригоршня была брошена в огонь, Сушена отдал пять тысяч коней и сто слонов, двести нош золота и девяносто слоних, несущих на себе вьюки с украшениями, жемчугами, драгоценными камнями и нарядными одеждами. Со всякой следующей пригоршней брат невесты давал больше этого богатств, добытых завоеванием земли.

Когда же умолкли трубы радостного празднества, Мриганкадатта, счастливый тем, что свершилась свадьба, вошел с Шашанкавати в свой дворец, а отец его наградил, как полагалось по чину, слонами, конями, драгоценностями, украшениями, едой и питьем всех — от собравшихся у него царей, своего народа и горожан вплоть до попугаев и скворцов, живших во дворце. И до того простерлась его щедрость, что даже деревья, на ветви которых были привязаны одежды и повешены украшения, стали похожи на «пожелаи-дерево», по ошибке выросшее на земле.

После этого раджа Амарадатта с Мриганкадаттой и Шашанкавати, с царевичем Сушеной и с другими царями поели и провели остаток дня, наслаждаясь питьем и беседой, и, после того как все, насладившись представлениями, состоящими из танцев и музыки, отменно напившиеся и наевшиеся, разошлись по своим домам, Солнце, завершившее дневной путь и упившееся соком земли, удалилось в пещеру горы Заката, и Слава дня, заметив, что Солнце куда-то исчезло, словно воспылав новой страстью, с Сандхйей, девой сумерек, поспешила вслед за ним, словно распаленная ревностью, в колышущемся опояске из птиц. А затем, видя все это, явилась игривая Ночь в развевающемся наряде из тьмы, и лицо ее было полно любви, а мерцающие очи подобны звездам. Склон же горы Восхода посветлел, словно припорошенный свежим шафраном, и месяц, родной брат уголка глаза разгневанной красавицы, обратил своей серп в анк, занесенный над головой слона, и тот, подобный юному побегу лианы страсти, рассеял тьму и заставил лицо Востока улыбнуться.

Совершив все вечерние обряды, вошел ночью Мриганкадатта с обвенчанной Шашанкавати в опочивальню, украшенную драгоценным ложем, и сияние луноподобного лица его возлюбленной рассеяло ночной мрак и озарило украшенные картинами стены — и ненужным стало сияние драгоценных светильников. Опустился он с ней на ложе, и обнял возлюбленную, и в объятиях поцелуями и покусыванием ее нижней губки постепенно усыпил ее стыдливость. И меж тем как она только и могла прошептать: «Не надо, не надо!» — был снят драгоценный пояс с ее бедер. И царевич вкусил давно ожидавшееся им блаженство, истинное заклятие юной страсти, и насладился луноподобным лицом ее с полузакрытыми очами и разметавшимися локонами, а под конец тело ее, утомленное любовными ласками, расслабилось, и на нем почти не осталось следов умащений. И той любовной игрой словно была истреблена ночь, любовь же их возросла, умноженная желанием, порожденным блистательным праздником страсти.

Такими сладостными песнями, распевающимися придворным певцом на заре, пробужденный, Мриганкадатта отпустил из объятий своих Шашанкавати и, стряхнув сон, которому он предался, усталый после всех любовных наслаждений, покинул ложе. Поднялся он и выполнил все дневные дела, для которых отец его сам сделал все приготовления. Так провел царевич» многие дни в радостных празднествах со своей возлюбленной. Затем царь Амарадатта, его родитель, повязал царевичу Сушене почетный тюрбан», и помазал его на царство в подаренном ему достойном его уделе, и, одарив слонами, конями, ношами золота и одеждами, дал ему еще вдобавок сто прекрасных женщин. Правителю же шабаров Майабату, царю киратов Шактиракшите с их родичами и женами, повелителю полчищ матангов — царю Дургапишаче и министрам Мриганкадатты, а также брахману Шрутадхи оказал честь и наделил и их уделами, коровами, конями, золотом и одеждами. А потом отпустил он всех царей во главе с царем киратов и Сушену в их страны и счастливо правил, довольный геройством сына, царством. Мриганкадатта же, одолев недругов и обретя долгожданную Шашанкавати, счастливо жил вместе со своими министрами — Бхимапаракрамой и прочими.

Шло время, и однажды, подкравшись, припала к уху царя Амарадатты его Старость, словно обратившись во плоть, и прошептала: «Насладился ты счастьем, преклонны года твои, настало время уйти от дел». Тогда отвратил он дух свой от наслаждений и сказал министрам: «Соблаговолите выслушать то, что я сообщу вам и что должно быть выполнено, ибо лежит это у меня на сердце. Подходит век мой к концу, и седина, вестник кончины, уже прокралась в мои волосы. Когда старость приходит и притупляется вкус к радостям жизни, людям, мне подобным, недостойно предаваться наслаждениям. Если с преклонными годами увеличивается, растет и жадность и старость, это — признак низких людей! И не должны добродетельные этому подражать! Есть у меня сын, прославившийся по всей земле победой над царем Аванти и союзными ему царями, исполненный добродетелей, Мриганкадатта, любимый народом и наделенный добрыми друзьями. Ему передам я царство, а сам уйду на святые места и стану подвижником. Всегда достойно жить соответственно возрасту — даже враги не осудят за это».

Такую хорошо обдуманную речь повелителя земли внимательно слушали рассудительные министры, и со временем все с этим, начиная от царицы и кончая горожанами, согласились. Тогда царь вместе с мудрейшими из брахманов в благоприятный день, определенный звездочетами, совершил церемонию помазания на царство сына своего Мриганкадатты. И был в этот же день царский дворец полон людей, снующих туда и сюда по повелению устроителя церемоний, и были все чины во дворце заняты, и гудел сам дворец, словно в радости, от плясок лучших танцовщиц и песнопений странствующих поэтов. Когда пролилась на головы Мриганкадатты и его жены вода из святых мест, излились на них потоки радости из очей отца и матери, а когда вступил он, мощью подобный льву, на львиный трон, все недруги его, казалось, жалко пресмыкались перед ним, опасаясь возбудить его гнев.

Семь дней продолжался этот великий праздник, во время которого был нарядно украшен царский путь, а цари, собравшиеся на праздник, были вознаграждены в соответствии с достоинством каждого. На восьмой же день вместе с супругой покинул Амарадатта город и, заставив вернуться обливающихся слезами Мриганкадатту и горожан, провожавших его, в Айодхйу, отправился с министром в священный город Варанаси. Там он, омывающийся в водах Ганги трижды в день, вместе с супругой совершал приношение Погубителю Трипуры, питался плодами и кореньями и совершал тяжелые подвиги.

Мриганкадатта же взошел на трон, как блистательное Солнце восходит на бескрайнее и чистое небо, и, подобно тому как лучами своими оно охватывает все горы, он, обложив всех царей данью, стал сверкать нарастающей мощью. Вместе с Майабату, и с другими союзными с ним царями, и с царем Кармасеной, и со всеми своими министрами, и с брахманом Шрутадхи, пройдя по всей земле, собрал он под один зонт все четыре страны света и правил ими. И при нем там только в сказаниях о прежних временах существовали такие беды, как опасение вторжения, нападение разбойников или нищета, — наслаждалась земля счастьем и радовалась, словно вновь наступили благодетельные времена справедливого правления добродетельного Рамы. Долго верховный повелитель Мриганкадатта, утвердившийся со своими министрами в Айодхйе, куда со всех сторон стекались цари, жаждущие почтить прикосновением лотосы его стоп, наслаждался вместе со своей женой счастьем, не омраченным врагами».

Такую повесть поведал мудрый Пишангаджата в лесу на горах Малайа царевичу Нараваханадатте, тоскующему в разлуке, и молвил: «Так же вот, как Мриганкадатта, претерпев множество злоключений, обрел Шашанкавати, так и ты, сынок, добудешь свою Маданаманчуку».

Когда выслушал царевич Нараваханадатта эту сладостную речь из уст величайшего из мудрецов Пишангаджаты, в сердце его вселилась уверенность, что обретет он Маданаманчуку. Всеми помыслами сосредоточившись на ней, попрощался он с лучшим из мудрецов и стал бродить по горам Малайа в надежде найти приведшую его в эти края и потерянную Лалиталочану.

Двенадцатая книга по названию «Книга о Шашанкавати» окончена.