5.25.

Около полуночи Салли завернулась в одеяло и задремала в кресле рядом с кроватью Терри. После того как Крис Ван Аллен отправился домой спать, она еще долго сидела возле Терри, прислушиваясь, как монотонно и ровно звучат, усиленные монитором, удары его сердца, как шуршит за окном дождь. Она знала: Терри может проснуться среди ночи, и ей надо быть рядом, если ему понадобится ее помощь.

В два часа ночи ее разбудила палатная сестра, отвела в свободную комнату напротив, принесла ей свежую ночную рубашку, халат и задернула занавеску. Салли договорилась, чтобы все телефонные звонки переадресовывали теперь сюда. Разделась и скользнула наконец под чистые простыни, чувствуя, как ее расслабленное тело вдавливается в толстый податливый матрас. Болели плечи, пальцы правой руки сводил писчий спазм. Она откинула голову на подушку и блаженно закрыла глаза. Но сон не шел…

Спикер О'Доннелл… Она вспоминала, с каким выражением на лице переступил он порог палаты. В его глазах горело нетерпение: поскорей бы уладить дело, ради которого он здесь. В присутствии этого человека она всегда чувствовала себя неуверенно. Да, в конгрессе были люди более ловкие и проницательные, нежели он. Но О'Доннелл — хозяин игры. Ни у кого в Вашингтоне нет такого влияния: ни у председателя Объединенного комитета начальников штабов, ни у самого президента. Никто не был лучше его информирован — ни обозреватель столичной "Пост" Бен Брэдли, ни сам директор ФБР. Ни к кому не относились с таким почтением, даже к председателю Верховного суда. И никто не был так опасен, как он.

Чарли О'Доннелл мог вознести и растоптать любого. За тридцать лет своего пребывания на Холмс он сумел создать здесь сеть собственных осведомителей, обзавестись кругом обязанных ему всем людей. Он стал не просто сильным, а всесильным.

От него зависело, будет ли тот или иной законопроект обсуждаться или его положат под сукно. Он мог продвинуть "горячий" вопрос, а мог и задвинуть. Может быть, он и не был в состоянии обеспечить принятие любого закона, которого хотел, но в его силах было собрать достаточное количество голосов, чтобы похоронить любой билль — даже, как утверждали остряки, Билль о правах.

И вот он сам, собственной персоной, появляется в больничной палате Терри Фэллона с посланием от самого президента…

Лежа неподвижно в сгущающейся темноте, Салли думала о будущем, которое им всем предстоит. Она вступала теперь в мир высшей, абсолютной власти. Мало-помалу глаза ее закрылись, перед ней поплыли радужные видения: сначала это были желтые и золотые лучи, затем раскаленная добела головокружительная спираль — она устремлялась все выше и выше и наконец превратилась в слепящее белое пламя, низвергавшееся из печи, где плавилась, кажется, та энергия, что гонит звезды по их орбитам. Вселенское пламя обожгло ей кожу, от него зашевелились волосы на голове. Она изо всех сил старалась набрать в легкие побольше воздуха. В этом горячем дыхании сплавились воедино ужас, восторг и самое жизнь: это было все, чего она боялась, и все, о чем она мечтала.

На самом деле это был телефон. Звонил Крис.

— Послушай, тебе наверняка понравится.

Салли и Крис всегда перезванивались по утрам — в половине шестого. Звонил он сам, так что она никогда не знала, где и с кем он провел ночь, если только он сам не хотел об этом рассказать. На сей раз он хотел.

— Тед Уикофф! Представляешь?

От удивления Салли даже приподнялась на локте.

— Тот тип, что работает у Истмена?

— Ну да!

— Ты прав, я не могла бы себе и представить…

Крис сидел за белым узорчатым металлическим столиком в тенистом дворике своего дома в Джорджтауне. Первые лучи еще невидимого солнца окрашивали небо в розоватые тона: раннее летнее утро благоухало жасмином. Его слуга Морис, гибкий мулат родом с Ямайки, вышел на заднее крыльцо в белом полотняном сюртуке и поставил на столик перед хозяином чашечку cafe au lait, положив рядом пачку сигарет с золотыми фильтрами.

— Он дрыхнет сейчас у меня в комнате наверху,— продолжал Крис.— Вид у него, доложу я тебе…

— Но он всегда казался вполне… нормальным.

— Дорогая, ты просто не понимаешь некоторых вещей. Может, это я разбудил дремавшего в нем зверя.— Он хохотнул.— Я ведь могу быть такой привлекательной…

Салли не могла удержаться от смеха.

— Угадай, о чем он хотел со мной говорить! Даю тебе три попытки.

— Терри?

— Терри, Терри — только Терри. Ах, как он его боготворит! Как уважает! И как хотел бы работать на него вместе с нами, когда Терри станет вице-президентом.

При этих словах Салли поднялась:

— Ты ничего ему не сболтнул, Крис?

— Салли, клянусь! Ты же знаешь, я прекрасно чувствую, когда меня хотят использовать. — Крис отхлебнул еще глоток кофе.— Теперь слушай. Уикофф божится, ему, мол, известно из официальных источников, что у Терри из-за потери крови поврежден мозг, что он умственный инвалид и теперь способен влачить только растительное существование.

— Что? Это смехотворно!

— Может быть. Но весь город будет сегодня пережевывать эту новость за завтраком — вместе с яичницей и беконом. Не забывай: это же "туманное дно".

— Но кто, черт побери, распространяет подобные слухи?! — Салли чувствовала, как от гнева кровь приливает к вискам.

— Ты хочешь услышать это от меня? — В голосе Криса прозвучала издевательская ухмылка.— Тот, кто дрыхнет сейчас в моей спальне.

Какое-то время Салли сидела на кровати молча. Итак, карусель завертелась. Команда Истмена хочет, чтобы их патрона выдвинули на съезде, и без боя они не сдадутся. Пока это лишь пробная стычка, пристрелка перед решающим сражением. Но теперь, до самого съезда, выдвинут там Истмена или нет, он будет выискивать уязвимые места в позиции Терри. И если найдет — атаковать станет безжалостно, так что контратаковать надо, не теряя ни минуты.

— Может, устроим пресс-конференцию в палате? — предложил Крис.

— Исключено.— Салли спустила ноги с кровати, накинула халат, для чего ей пришлось переложить трубку с одного плеча на другое.— Доктора… больница… все это может только напугать прессу. Нельзя допустить, чтобы появились снимки, где Терри и впрямь похож на инвалида. Перед камерой мы будем позировать не сейчас, а когда выйдем из палаты. Можешь сейчас сюда подъехать?

— Хорошо, босс. Вот только пропущу рюмашку с похмелья.

— Даю тебе двадцать минут.

— Слушаюсь, бвана.— Крис повесил трубку.

Салли взглянула на часы: почти половина шестого. Скоро в эфир выйдут первые утренние программы новостей. Это Вашингтон — и слухи здесь дело нешуточное. В эти игры здесь играют профессионалы. Жестокие, порой смертельные игры. Она набрала код Нью-Йорка, затем домашний номер Стива Чэндлера.

— Как там твой парень? — сразу же начал Стив.

— О'кэй.

— Что с мозговой травмой?

Так, значит, эта утка уже успела долететь до Нью-Йорка.

— Полный блеф!

— Тогда покажи мне…

— В свое время.

— А как насчет выдвижения на второе место?

— Пока никаких комментариев.

— Но у него побывал О'Доннелл…

— Визит вежливости.

Провести Чэндлера, однако, было не так-то просто.

— Ты бы хоть немного рассказала — в общем плане?

— Не сегодня.

— За тобой интервью. Мы же договаривались.

— Не все сразу, Стив.

Чэндлеру ответ не понравился, но он знал: Салли права. Ставки теперь куда выше, чем прежде.

— О'кэй! Так что у тебя есть для меня?

— В семь тридцать мы отсюда выметаемся.

— Кто-нибудь про это знает?

— Никто.

— Спасибо, — поспешно закруглился Чэндлер, нажав кнопку, соединявшую его с вашингтонским бюро Эн-Би-Си.

Терри еще как следует не проснулся, когда Салли заявила:

— Пора перебираться домой!

— Но почему? — заморгал он.

— Ничего не поделаешь, надо.— Салли протянула ему белую карточку.— Прочти и запомни.

— Как скажешь,— вымученно улыбнулся он.

В шесть утра Салли сообщила начальнику госпиталя об их решении.

— Как? Сенатору надо оставаться у нас минимум неделю.

— Извините, генерал, но таким временем мы не располагаем.

— В этом случае мы снимаем с себя всякую ответственность…

Через пять минут в коридоре у дверей палаты уже стоял агент секретной службы Браунинг, высокий, мускулистый, совершенно бесцветный, как все сотрудники этой службы.

— В семь тридцать? — обеспокоенно спросил он.

— Да.

— Сегодня?

— Да.

— Но это…— он посмотрел на свои часы,— через полтора часа, мэм.

— Совершенно верно.

— Мисс Крэйн, я настаиваю…

— Не надо.

Он попытался ее урезонить:

— Здесь, в госпитале, он в безопасности, а дома — нет.

— С каких это пор сенатор у себя дома — не в безопасности?

— Мисс Крэйн, сенатору сейчас положена охрана по первому классу. А его дом мы пока не обследовали…

— Положена? Чье это распоряжение?

— Белого дома,— произнес он со значением.

— Семь тридцать! — Салли была неумолима.— Секунда в секунду.

Браунинг кивнул.

— Хорошо, мэм.

В семь двадцать пять агент Браунинг вернулся, чтобы прочесть им короткую лекцию. Салли и Крис выслушали се, стоя у постели Терри.

— Сенатор, я — агент Браунинг из отделения охраны президента. Это охрана по первому разряду, что означает: отныне, передвигаясь, вы будете находиться как бы внутри защитного колпака. Впереди вас и с флангов всегда будут находиться наши люди, не считая непременного эскорта из шести офицеров секретной службы. В случае какого-либо чрезвычайного происшествия мы сразу же образуем вокруг вас плотное защитное кольцо. Однако гарантировать вашу безопасность без вашего взаимодействия с нами мы не сможем. Поэтому просил бы вас следовать моим указаниям неукоснительно. Отныне каждое мгновение, проведенное вами на людях, вы должны рассматривать как угрозу для вашей жизни.— И, не дожидаясь ответа на свои слова, заключил:— Спасибо.

Кивнув стоявшему у дверей сотруднику, Браунинг направился к выходу.

— Но нам надо еще выделить немного времени для прессы,— крикнула Салли вслед его удалявшейся спине.

— Сожалею,— бросил он на ходу,— но никаких остановок на пути следования не предусмотрено.

Смешанные чувства вызвало у Салли это путешествие по коридору под недреманным оком секретной службы: на душе было спокойно и вместе с тем тревожно. У каждого из шести офицеров, сопровождавших кресло-каталку, под пиджаком пуленепробиваемый жилет, на боку кобура с пистолетом, а у тех, кто находился по бокам,— короткоствольные автоматы "Узи" для ближнего боя и карабины для отражения снайперов. При их появлении будто сами собой распахивались двери, на нужном этаже поджидали кабины лифтов, а коридоры оказывались пустыми. Ощущение и вправду было такое, будто они находятся под колпаком.

С подобным Салли еще не сталкивалась. Поэтому она испытывала странное ощущение, будто все это происходит с кем-то другим. Людей, от чьих голосов зависело, выберут Терри на его новую должность или нет, отталкивали, держали в отдалении. Встречавшиеся им по пути санитары и сестры сами вжимались в стену. Защитный барьер, двигавшийся впереди них, казался холодной волной, тушившей само желание разговаривать. Так вот он каков, этот парадокс власти: чем ее больше, тем больше за нее боятся.

Но репортеров секретная служба, похоже, запугать не могла. Они обладали правами куда более широкими, чем у простых смертных. И если это были хорошие репортеры, то пользовались они своими правами на полную катушку. Несмотря на столь ранний час, многие из них толпились сейчас у входа перед желтыми заградительными полицейскими барьерами — газетные волки, фотографы, телеоператоры.

Агент Браунинг остановил своих людей в дверях, ожидая сигнала снаружи.

— Извините, агент,— учтиво обратилась к нему Салли.— Но нам правда надо уделить немного времени прессе.

Это было уже чересчур, и Браунинг не сдержался:

— Мисс Крэйн, если вы не прекратите вмешиваться в действия секретной службы, мы вынуждены будем подвергнуть вас аресту — и будем держать вас в изоляции до тех пор, пока не убедимся, что жизнь сенатора вне опасности.

Салли улыбнулась.

— Знаете, мой арест по телевидению — это будет что-то новенькое. Прошу меня извинить.

И она шагнула к дверям мимо Браунинга.

Рев репортерской братии оглушил ее.

— Эй, Салли! Фэллон согласился на выдвижение?

— А угрозы расправиться с ним он уже получал?

— Как Истмен, уходит или нет?

С улыбкой окинув взглядом толпу, Салли увидела знакомое лицо Андрэа Митчелла возле телекамеры с павлином.

— Прошу минуту вашего внимания,— произнесла она, и шум сразу стих.— Сенатор Фэллон сделает сейчас краткое заявление. Простите, но сегодня — никаких вопросов. Уверена, что вы это понимаете.

Она обернулась к дверям и махнула рукой, как бы приглашая к выходу стоявших за кулисами.

Браунинг наблюдал за ней из-под темных очков.

— Чертовка! — проскрежетал он и, как только находившийся снаружи агент постучал по стеклянной двери, скомандовал:— Пошли!

Двое других агентов распахнули дверь, и коляска с Терри выкатилась на открытый воздух.

Защелкали затворы аппаратов с солнечными фильтрами. Засверкали вспышки. Градом посыпались вопросы. Но коляска и весь эскорт двинулись к открытым дверцам кареты "скорой помощи". Салли с невозмутимым видом встала на пути Браунинга и его людей и, похоже, не собиралась уступать им дорогу. Группа устрашающе надвигалась на нее, но Салли не трогалась с места. На какоето мгновение показалось, что ее сейчас попросту сомнут. Неожиданно Браунинг поднял руку — и процессия остановилась.

С яростью поглядев на Салли, он бросил:

— Даю минуту!

— Благодарю!

Она тут же развернула коляску, с тем чтобы камера с павлином оказалась в наиболее выгодном положении. Репортеры наперебой стали выкрикивать вопросы, но Терри оставался невозмутимым, не делая ни малейшей попытки перекричать толпу. Казалось, что у него нет никакого желания с нею разговаривать. И тут произошло такое, чего Салли прежде не наблюдала.

Толпа начала затихать. Репортеры перестали орать. Они завороженно глазели на Терри. А ведь это были те же самые газетные писаки, те же операторы, что вели репортаж о встрече с Мартинесом и стали свидетелями убийства. Но сейчас на их лицах было написано уважение, почтение, даже некий благоговейный трепет. Терри Фэллон был для них уже не просто политиком. Нет, он стал той воплощенной мечтой, тем героем, увидеть и описать которого жаждет душа любого стоящего репортера. Салли сама принадлежала к пишущей братии и знала, что они сейчас должны чувствовать.

В 1974 году Салли начала сотрудничать в хьюстонской "Пост". Она только что возвратилась после двух лет работы в Корпусе мира, в ней все еще жила надежда помочь Америке стать лучше, чем она есть. Между тем в Хьюстоне "нефтяные деньги" низвергались в городскую казну, подобно Ниагарскому водопаду. Отцы города и сильные мира сего оправдывали это тем, что Хьюстону-де предстоит совершить "большой скачок" к всемирной известности. А какая же может быть известность без небоскребов? Чтобы добыть на эти цели деньги, можно было пренебречь требованиями морали. Суды своими решениями помогли расчистить площадь для строительства на месте старых городских окраин — так называемых бэррио. Обитатели трущоб вышвыривались на свалку вместе с золой их очагов и жестяными крышами лачуг. Салли бродила среди развалин, даже более ужасных, чем те, которые она встречала в Центральной Америке за годы своей работы в Корпусе мира, слушала причитания женщин и вопли детей. Об увиденном и услышанном она писала в своих репортажах, герои которых как бы шли за ней по пятам, не отпуская даже ночью. А по утрам, открыв газету, она напрасно искала там хоть что-нибудь из написанного ею. В конце концов, не в силах дольше терпеть, она в ярости предстала перед своим редактором с целой кипой так и не увидевших свет материалов. Перекатывая желтый карандаш между пухлыми пальцами, он молча выслушал ее.

— Мизз Салли,— начал он (босс имел обыкновение называть всех своих сотрудниц "мизз" — среднее между "мисс" и "миссис"),— вы так и не поняли, в чем все дело. А оно заключается в том, что дома приходят и уходят, но Хьюстон и Хобби — остаются…

Он преподал ей тот горький урок, который рано или поздно приходится усваивать всем молодым идеалистам: только сильные мира сего обладают силой, чтобы этот мир изменить.

Лишь один человек в городе, казалось, стремился защищать интересы бедняков. Его звали Терри Фэллон. Он преподавал историю в колледже Райс и добивался выдвижения в муниципалитет от района, в основном состоявшего из бэррио. Искушенные политиканы презрительно отворачивались от него, а печать не удостаивала его даже крохотными материалами на подверстку. Да и сами жители бэррио насмехались над ним, окрестив его "Эль Гринго".

Фэллон, однако, был неутомим: каждую свободную минуту он использовал для того, чтобы снова и снова обходить кривые улочки своих бэррио, убеждая тех обитателей, кто готов был его выслушать, что их борьба в конце концов может увенчаться успехом. По-испански он говорил безукоризненно. Улыбка его была обворожительной. И главное, он имел представление, что именно надо предпринимать. Неудивительно, что пути его и Салли перекрестились. Неудивительно, что оба сразу увидели, как много у них общего. Правда, он был уже помолвлен, но все равно она писала о нем репортажи один за другим. Потом его избрали в муниципалитет. К этому времени Салли уже бросила работу в газете и отправилась на север.

Знакомый из "Вашингтон пост" договорился с редактором Беном Брэдли, что тот примет ее — на пять минут!— для предварительной беседы. За первые три он пролистал ее газетные вырезки, затем, более внимательно, ее неопубликованные разоблачения. Откинувшись на спинку заскрипевшего стула и заложив за подтяжки большие пальцы, он произнес:

— Эти сладкие сопли я бы тоже не стал печатать.— И после паузы добавил, указывая на фото Терри.— Спала с этим парнем?

— Нет.

— Смотри не вздумай спать с теми, о ком будешь писать в моей газете. Ясно? Если тебя трахнет какой-нибудь вашингтонский политикан, ты для всех так и останешься — трахнутой. Иди оформляйся…

Она вернулась в Хьюстон, уладила дела с квартирой, запихнула вещи в машину и снова отправилась на север. В последний день ее пребывания в Техасе хьюстонская "Пост" поместила отчет о прямо-таки сказочной женитьбе подающего большие надежды члена муниципалитета Терри Фэллона на богатой наследнице Харриет Кинг. А через год и два месяца та угодила в психиатрическую лечебницу. В 1978 году Терри прибыл в Вашингтон — уже в качестве конгрессмена Фэллона. Примерно тогда же Салли покинула столичную "Пост", перейдя на работу к сенатору от Техаса Калебу Везерби в качестве его помощника по связям с прессой. Когда же Везерби сел в тюрьму за взятки, губернатор Техаса назначил Терри на его место. Для Салли их встреча в Вашингтоне стала воплощением ее мечты: в глубине души она всегда знала, что они снова будут вместе.

Он был тем, кто нужен людям. Тем, за кем люди идут. Все это она сейчас и читала в глазах репортеров, толпившихся с блокнотами у полицейских барьеров, перегораживавших подъезд к госпиталю "Уолтер Рид".

Как и Салли Крэйн, эти люди верили в него.

В наступившей тишине прозвучали слова Терри:

— Сегодня все американцы скорбят о смерти Октавио Мартинеса. Полковник Мартинес был патриотом и героем в глазах свободных людей всего мира. Я обращаюсь сейчас к его собратьям по оружию, сражающимся у себя в джунглях: "Отомстите за его смерть!" — Голос сенатора звучал теперь ясно и резко, напоминая звук трубы. Глядя прямо в объектив телекамеры Эн-Би-Си, он продолжал:— Я обращаюсь ко всем вам, которые помогали мне переносить мои мучения. Спасибо, и да благословит вас Господь Бог! Что мои раны? Пустяк! Для меня было большой честью получить их…

Салли кивнула Браунингу. В ту же секунду эскорт секретной службы стремительно покатил коляску с Терри к машине "скорой помощи".

— Что вы намерены делать дальше, сенатор? — крикнул Андрэа Митчелл.

— Поеду на съезд,— рассмеялся Терри.— А вы?

Терри победно поднял в воздух оба больших пальца. Сотрудники секретной службы между тем быстро пересадили его с коляски в машину и захлопнули дверцы.

Обернувшись, Салли оказалась лицом к лицу с целым морем фотоаппаратов и телекамер.

— Сенатор Фэллон в течение нескольких дней намерен восстановить свои силы. Он примет участие в работе съезда, где будет происходить выдвижение, в качестве сопредседателя делегации от Техаса. Благодарим вас.

Агент Браунинг схватил ее за руку и подтащил к последнему поджидавшему их черному "олдсмобилю".

— Спасибо! — бросила она на бегу.— Я ваш должник. А долгов я не забываю.

— Я тоже,— ответил Браунинг.

"Скорая" в сопровождении автомобильного кортежа тронулась под вой сирен. Репортеры бросились к своим автофургонам, чтобы мчаться следом. Через мгновение подъезд к госпиталю опустел. На дороге остались лишь двое.

Один из них был Манкузо. Он поглядел вслед удалявшемуся кортежу и сплюнул на мостовую.

— Надеюсь, у Фэллона не брали кровь.

— О Господи, Джо!

Манкузо обернулся к дверям госпиталя. На маленькой карточке у него было выписано чье-то имя. Он передал карточку Россу:

— Этим займешься ты.

7.45.

Было не так просто одновременно пить кофе, читать "Уолл-стрит джорнэл" и следить за телевизором — и все это по пути на работу. Но Говард Стрингер, президент Си-Би-Эс ньюс, имел для этого соответствующий лимузин и соответствующую склонность. Он смотрел репортаж, как Терри Фэллон покидает госпиталь, с любопытством и гордостью. Он всегда испытывал гордость, когда его ребята оказывались на месте вовремя. Но тут Стрингер вдруг вспомнил, что включил не тот канал и смотрит передачу не своей Си-Би-Эс, а чужую программу.

— Дерьмо! — выругался он и схватил телефонную трубку.

Дэйв Корво, продюсер утренней программы, ответил моментально:

— Да, Говард?

— А наши это показывают?

Корво сидел в здании на Вест-стрит, 57, как раз напротив ведущего передачи утренних новостей по каналу Си-Би-Эс. Однако по своим мониторам он мог наблюдать за программами всех трех ведущих телекомпаний страны.

— Ты имеешь в виду Фэллона?

— Да, именно его!

По раздраженному тону Корво легко мог себе представить, что лимит терпения у босса исчерпан.

— Нет, его мы не показали.

— А почему, черт бы вас там всех подрал?

— Вероятно, Салли Крэйн предупредила Чэндлера.

— Салли?

— Да, блондинка, его помощник по прессе.

— Так это она, черт возьми, подкатила его коляску прямо к камере Эн-Би-Си!

— Послушай, Говард,— начал Корво, который, похоже, также начал терять терпение.— Да она же у Чэндлера в кармане, эта бабенка. Чего ты от меня хочешь?

— Доберись до нее! — проорал Стрингер в трубку.— Понял? Я что, один-единственный в нашей дерьмовой конторе, кто понимает, что Терри Фэллон скоро станет вице-президентом Соединенных Штатов?!

7.50.

Манкузо сидел в угловом офисе генерала Грина, начальника госпиталя, и слушал бесконечную череду скучнейших вопросов, которые задавал тому Росс. "Уолтер Рид" был военным госпиталем, так что здесь вас повсюду окружали армейские чины. Манкузо прошел через армию. И особой любви к ней не испытывал.

Отсрочка от службы в армии истекла у Манкузо в мае 1952 года, когда кончились его занятия на юридическом факультете. Через месяц его призвали. Он как раз начал подыскивать себе работу, сошелся с девушкой-ирландкой по имени Мэри Луиз Дюган. Кончалась война в Корее, но перемирие выглядело не слишком прочным. И когда пришла повестка, он решил, что должен идти: так нужно его стране.

После курса боевой подготовки в Форте Брэгг его перевели в скофилдские казармы, неподалеку от Пирл-Харбора. Во время первой же увольнительной он отправился в гавань и записался на обзорную экскурсию.

Стоял один из тех ясных ветреных тропических дней, какие любят изображать на туристических плакатах. Ярко сияло солнце, по небу проносились облака. Их прогулочный баркас остановился возле старых доков на острове Форд: гид подвел всех к борту и предложил заглянуть в воду. Прямо под ними Манкузо различил контуры лежащего на боку линкора "Аризона". От затонувшего корабля поднимались кверху мелкие нефтяные пузырьки, голубоватые пятна туманили поверхность океана. В морской могиле, всего в нескольких саженях от поверхности, лежали тысяча сто моряков, оказавшихся в ловушке, когда японские торпеды поразили стоявший у причала линкор.

Из воды торчала антенна, на ее конце трепыхался звездно-полосатый флаг, подстегиваемый западным бризом. Туристы на баркасе ахали и охали, но Манкузо молчал. В горле у него застрял ком. Там, под водой пирл-харборской гавани, он увидел не только призрачные контуры "Аризоны", но и то, чем кончается желание служить своей стране. Разумеется, у армии на сей счет были несколько иные представления.

Между тем служба шла своим чередом. Сперва его назначили помощником садовника у одного "двухзвездного" генерала. Манкузо подстригал кустарник, поливал цветы и разбрасывал навоз. В конце концов он дослужился до сержанта и был переведен в военную полицию. Это тоже была довольно грязная работа: разнимать дерущихся, вытаскивать пьяных морских пехотинцев из публичных домов, совершать налеты на притоны. За два месяца до того, как кончался срок его службы, к ним заявился вербовщик из ФБР.

Он был весьма красноречив и так и сыпал волнующими историями об агентах-одиночках, выходивших победителями в стычках с матерыми бандитами — и все только за счет собственной твердости и смекалки. 50-е годы, вещал он, будут годами бурного расцвета Федерального бюро расследований. ФБР превращается в интеллектуальную полицейскую организацию нового типа, становясь передовой линией общенациональной борьбы с внутренней коммунистической угрозой. Маккартизм бушевал тогда вовсю. Комитет палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности находился в центре внимания средств массовой информации, а "черные списки" Голливуда все росли и росли. Так что служба в ФБР обещала завидную карьеру молодому юристу, который не только жаждал приключений, но и хотел служить своей стране.

Манкузо принял все это за чистую монету. Он дал свое согласие, уволился из армии и отправился в Сан-Франциско. Мэри Луиз Дюган ожидала его там в номере отеля на Эмбаркадеро: на ней был только беленький халатик — и ничего больше. Через четыре дня они если на автобус до Рино и там поженились, сфотографировавшись на фоне гигантского шестиярусного гипсового свадебного пирога. После чего сразу же полетели в Виргинию, где Манкузо предстояло пройти курс подготовки в училище ФБР в Квантико, рассчитанный на три месяца. Он записался в группу специального обучения электронике. После первого же практического занятия он понял, что речь на самом-то деле идет о подслушивании телефонных разговоров. Мэри тем временем подыскала им для жилья небольшую комнатенку. Несколько месяцев они спали там прямо на полу, постелив простой матрас, прежде чем смогли купить себе кровать. Впрочем, тогда она была им и не нужна.

В те дни микрофоны для подслушивания были еще размером с серебряный доллар, а мини-магнитофоны встречались разве что в произведениях научной фантастики. И вести электронную слежку можно было, лишь установив подслушивающие устройства на всех телефонных линиях, которыми пользовался подозреваемый. Манкузо послали в Лос-Анджелес, чтобы подслушивать телефоны актеров и актрис шоу-бизнеса, которыми интересовался Комитет палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. Большую часть своего времени он проводил теперь в подвалах домов по Уилшир-бульвару и Кэнон-драйву. Особенно нравилось ему подслушивать телефоны агентов по рекламе Уильяма Морриса, которые знали самые смешные анекдоты — и самые свежие. Парни из ФБР буквально дрались между собой из-за того, кому достанется Моррис или Джек Уорнер. То были единственные люди в городе, подслушивая которых всегда можно было развлечься.

Получив это первое свое задание, Манкузо попросил показать ему санкцию прокурора. Но старший агент, которому он подчинялся, только отмахнулся, ответив, что такая санкция имеется в "деле".

Вскоре Манкузо понял, что никаких ордеров попросту нет. Подслушивание было незаконным. Оно было просто средством для Гувера разделаться с этой голливудской швалью, раздобыв хоть какой-нибудь компромат для Маккарти. Подслушивания и должны были быть несанкционированными — на тот случай, если бы Маккарти провалился. Тогда Бюро вроде бы оказывалось ни при чем и могло выйти сухим из воды. В 1954 году Маккарти и на самом деле провалился, и Бюро перекинулось на дела, связанные с гражданскими правами.

Манкузо в принципе ничего не имел против черных. Но и особой любви к ним он тоже не испытывал. Так что, когда зимой 1955-го начались все эти волнения из-за "черной власти", Манкузо не мог взять в толк, с чего это вдруг разгорелся такой сыр-бор. В феврале 1956-го его перевели в зональное отделение ФБР в Монтгомери (штат Алабама). То было сердитое время. Черные объявили: если им не разрешат садиться на передние сиденья автобусов, они вообще перестанут на них ездить. В обычных условиях белым было плевать, будут ли черные ездить в автобусах, ходить пешком или сидеть дома. Но в Монтгомери черные составляли большинство автобусных пассажиров, а двадцать "черных" никелей в сумме составляли такой же доллар, как и двадцать "белых". А без этих миллионов "черных" никелей, понятное дело, городская казна заметно бы опустела. Отцы города были в ярости, но ничего не могли поделать.

И все это заварилось из-за какого-то молодого священника по фамилии Кинг. С одной стороны, организуя бойкот автобусов, ничего противоправного он вроде бы не совершал. Но с другой — нельзя сказать, чтобы он особенно способствовал установлению в городе духа братства и взаимопонимания. И вот Гувер решил, что Бюро должно узнать д-ра Кинга немного получше. А самый быстрый путь для этого — прослушивать его телефонные разговоры. Этим Манкузо и занимался в течение семи недель, слушая, как Кинг и его жена занимаются организацией митингов, сплетничают насчет своих соседей, заказывают на дом пиццу и в общем и целом ведут довольно-таки скучную жизнь обычной счастливой семейной пары. Кинг не был коммунистом. Не был изменником. Не был наркоманом. Он просто был человеком со своим взглядом на то, как должен быть устроен мир. В конце концов Манкузо рекомендовал снять телефон с прослушивания. Вместо этого специальный агент, заведовавший отделением ФБР в Монтгомери, вызвал его для беседы.

— Джо, нам с тобой надо поговорить по душам,— начал этот человек по фамилии Гриффите, носивший подтяжки, желтые кожаные ботинки и галстук-бабочку.— Ты не из наших мест, но большинство ребят здесь тебя, можно сказать, полюбили. А это не совсем обычно, когда речь идет о парне из Нью-Йорка и к тому же айтальянце. (Именно так он и произнес это слово.)

Манкузо сидел за столом напротив него в двубортном костюме с накрахмаленным белым платком, три уголка которого торчали из нагрудного кармана. Ему внушили, что м-р Гувер любит опрятно одетых сотрудников, и он ни разу не позволил себе отправиться на работу без свежего платочка в нагрудном кармане.

— Эти ниггеры затевают тут бузу, а ты, похоже, не желаешь вывести их на чистую воду,— продолжал Гриффите.

— Кинг — не преступник,— ответил Манкузо.— Он проповедник.

— Такой же, как дядя моей обезьяны,— возразил Гриффите— И не тебе, а мистеру Гуверу решать, кто преступник, а кто нет. Да и вообще, чего это ты такой добрый к этим черномазым?

— Вовсе нет.

Гриффите пролистал стопку отпечатанных рапортов.

— Твои отчеты написаны так, как будто ты там с ними заодно.

— Ну что ж, если они вас не устраивают, почему бы вам не писать своих и не отсылать по начальству?…

В результате Манкузо перевели на Запад, в Неваду, где подслушивать нужно было не черных, а белых и где могло пригодиться его знание итальянского.

Так началась длинная вереница перемещений и перестановок, когда его бросали то туда, то сюда — а в общем, никуда. И вот сейчас он сидел и слушал, как Дэйв Росс задает свои нудные вопросы в кабинете начальника военного госпиталя "Уолтер Рид".

Генерал Грин вручил Россу пухлую папку.

— Здесь все данные касательно полковника Мартинеса.

— Включая и фамилии врачей, производивших обследование?

— Да, да,— ответил Грин.— Там есть все.

Росс полистал папку.

— И тех, кто делал, например, анализ крови?

— Да. Вот на этой желтой карте.

Росс нашел ее.

Манкузо следил за лицом Грина. При упоминании об анализе крови на нем не отразилось ни малейшего сомнения, ни капли волнения. Если там что и было, так это нетерпение — и еще скука, как у самого Манкузо.

— Этот… капитан Беквит,— спросил Росс,— он и брал кровь, и анализ делал?

— Да.

— Он сегодня на службе?

— Нет. Я уже говорил. В четверг у него выходной. Скорее всего, он дома.

Росс начал перелистывать свои записи, ища упоминание о четверге. Но Манкузо протянул руку и легким щелчком захлопнул блокнот.

— Спасибо, генерал,— сказал он, вставая.

Росс не понял его поспешности, но почувствовал, что пора уходить.

Манкузо повел свой черный форд по мосту, служившему продолжением 14-й стрит. Капитан Беквит жил возле Арлингтона — мост в Виргинию был как бы дорогой в иной мир.

Когда-то холмы к западу от Потомака были покрыты лесами и полями. Манкузо иногда выбирался туда, когда еще была жива Мэри Луиз. Но город, с его правительственными ведомствами, давно "съел" и здешние фермы, и поля, а остатки леса теперь прятали от людских глаз штаб-квартиру ЦРУ. Людям же остались бесконечные улицы домов-близнецов. След человека — прислоненный к забору велосипед, подстриженный кустарник, провисшая баскетбольная сетка, укрепленная на стене гаража,— все это лишь усиливало ощущение потусторонности. Манкузо повернул на север по Кэдвилл-драйв (впрочем, это мог быть и Карсон-драйв, и Карлисл-драйв, и Кэнтер-драйв — так они все похожи друг на друга). Оглядев улицу, он поморщился: еще одно порождение бездушной цивилизации.

Росс начал читать вслух выведенные на обочине номера:

— 3121; 3123. А вот и наш, 3125. Белый.

— Да тут все номера белые,— пробурчал Манкузо и проехал дальше.

— Постой, ты куда?

— Парадную дверь видел? Она открыта, понял?

Росс обернулся. Дверь и на самом деле была приоткрыта.

Завернув за угол, Манкузо припарковался в соседнем квартале. Они вылезли из машины и задами прошли к дому Беквитов. Улица была безлюдна. 8.45. Главы семейств уже разъехались по своим офисам, дети ушли в школу. Домохозяйки, после ухода своих домочадцев, еще сидят на кухне за второй чашечкой кофе. Вокруг стоит странная тишина, как если бы они очутились в городе-призраке.

— Пошли,— произнес наконец Росс и зашагал по дорожке к дому.

Манкузо последовал за ним. Сквозь щель в заборе он осмотрел жилище Беквитов. Занавески в спальне на верхнем этаже задернуты; в одном из окон слышится тихое жужжание кондиционера. Детский велосипед прислонен к стене гаража, на дорожке "бьюик" с голубым номером.

— Вроде все тихо. Ну что ж, подсади.

Росс присел на корточки и сцепил ладони, чтобы Манкузо мог стать, как на ступеньку. Как только он уцепился за верхний край забора, Росс резко выпрямился и перебросил его через забор. Манкузо приземлился, но не смог устоять на ногах. Кое-как поднявшись, он начал стряхивать с брюк пыль.

— Говнюк чертов! Ты что, шутки шутить надумал?

— Извини, я не нарочно…

Росс подтянулся и перекинул через ограду ногу. При этом его брючина зацепилась за колючую проволоку: громкий треск раздираемой ткани сопровождал его до самого приземления.

— Черт! Чуть яйца себе не выдрал,— выругался Росс, стоя на четвереньках.

— Дай-ка поглядеть.— Манкузо взял Росса за руку и развернул его. Брюки были разорваны от паха до пояса.

— Ну что, порвались? — жалобно спросил Росс.— Господи, я же их только-только купил! Сорок семь баков.

— Отнеси их обратно. Скажи, что протекают…

Пригнувшись, они стали подбираться к заднему крыльцу. Под окном кухни оба стали на колени.

Манкузо с трудом отдышался. Какая чушь! Он, пожилой человек, торчит незнамо где с перепачканными коленями, а его напарник вообще, считай, без штанов. И оба зачем-то крадутся по двору за домом, на вид вполне респектабельным, как и само это место. Со стороны посмотреть, прямо подростки на Хэллоуин, да и только. А ведь через три месяца — пенсия!… Да, самое время, чтобы навсегда распрощаться со своим Бюро.

Он поднял голову до уровня подоконника и заглянул внутрь. Обычная удручающе скучная кухня стандартного домика: записочки, прилепленные к холодильнику с помощью магнитных нашлепок в виде разного рода фруктов; какое-то вьющееся растение в подвешенном горшочке, обшитом макраме; несколько сортов леденцов в высокой стеклянной банке…

Но что это? На плите стоит, продолжая кипеть, кастрюля с водой!

При виде ее Манкузо прошиб озноб, рубашка прилипла к телу.

— Опасность! — Он вытащил пистолет.

Росс тут же последовал его примеру.

— Что там?

Манкузо не отвечал. Прижимаясь к стене дома, он заскользил к черному ходу. У двери Манкузо замер. Казалось, он внимательно изучает ручку. Росс не понимал, почему они остановились, и легонько подтолкнул Манкузо. Наконец тот взялся за ручку, она легко повернулась.

Присев на корточки, Манкузо шепнул Россу:

— Прикрывай!

Росс схватил его за руку:

— Нет, лучше ты меня!

— Я вроде говорил тебе не высовываться?

— А я вроде посылал тебя к такой-то матери?

Тогда Манкузо скользнул вбок, чтобы Росс смог занять его место перед дверью. Взведя курок, он медленно повернул ручку. Дверь подалась, приоткрыв пустую кухню. Росс опустился на пол, ползком преодолел порог. Манкузо бросились в глаза его шорты, вылезавшие из рваных брюк. Парень полз, прижимаясь к линолеуму. Когда-то в Квантико, в тренировочном лагере ФБР, он раз сто, наверное, проделывал эту процедуру. Ему твердо внушили, что застигнутый на месте преступления убийца первый раз стреляет обычно выше пояса, а второй выстрел дернувшийся в его руке пистолет посылает, как правило, еще выше. Ему выдали тогда автоматический кольт калибра 45, но Манкузо заставил купить себе простой "Смит и Вессон" 38. Автоматике он не доверял: заедает.

Росс тем временем дополз до угла. Теперь надо было завернуть в коридор. Остановившись на секунду, чтобы перевести дыхание, он оглянулся. Манкузо не было видно, но Росс знал, что тот держит коридор под прицелом. Он подполз ближе к углу и решился выглянуть.

Сразу за углом на полу в коридоре лежала девочка, лет десяти, не больше, в розовой ночной рубашке с кружевцами. Лежала и, не мигая, смотрела Россу прямо в глаза. Он отпрянул назад. Но, выглянув второй раз, заметил, что маленькая лужица крови возле ее щеки уже начала подсыхать и чернеть. Рот ее был полуоткрыт, на лбу шишки, словно оттуда, изнутри, что-то безуспешно пыталось прорваться наружу, чтобы все рассказать.

И еще он увидел: в нее стреляли дважды — в затылок. Туда, под резиночку, которая держала ее светлые, пучком, волосы.

Росс с силой прижал ладонь ко рту, чтобы приглушить невольный вскрик. К горлу подступила рвота. В эту секунду за вертящейся дверью столовой послышалось слабое шевеление. Метнувшись в сторону, он прицелился и заорал:

— Стоять на месте!

Дверь отворилась; из столовой медленно вышел черно-белый коккер-спаниель и направился к кухне.

Остановившись, собака пристально посмотрела на Росса. Он опустил пистолет. Спаниель протрусил мимо и остановился возле тела девочки. Обнюхал ее лицо и начал слизывать с пола кровь.

Росса вырвало.

Он стоял в ванной комнате, вцепившись что есть мочи в края раковины, когда по лестнице спустился Манкузо: вложив свой пистолет в кобуру, он начал исследовать содержимое принесенного сверху бумажника, пока не извлек оттуда удостоверение офицера армии США. Прислонясь щекой к прохладному фаянсу ванны, Росс глубоко вздохнул.

— Капитан Арнольд Беквит,— начал Манкузо.— Гем… Гемато… Понаписали тут, едрена мать! — И запихнул удостоверение обратно в бумажник.

Росс оторвал шматок туалетной бумаги, вытер рот.

— Убит?

— Он еще спрашивает! Лежит там у себя в кабинете. Собаке, похоже, он не нравился.

— А что?

— Да весь труп обмочила.

Росса опять стошнило.

— Ах, эти хлюпики из колледжей! — бросил Манкузо, выходя в холл.

— Да это же не убийство, а самая настоящая бойня,— пробурчал он, когда Росс наконец-то спустил в унитазе воду и вышел из ванной.

Тело женщины средних лет в цветастом халатике они обнаружили на лестнице: женщина лежала головой вниз на второй ступеньке, широко раскинув руки и ноги… На стене рядом с ней виднелись пятна крови.

Манкузо сразу прикинул, как все это было.

— Убийца проник через парадный ход, зашел в кабинет, сказал доктору "здрасьте" — и угрохал его на месте. Тут жена услыхала шум и сбежала вниз.— Манкузо указал на лестницу.— Убийца же стал в этой нише и выстрелил ей прямо в глаз. Выстрел что надо…

Вместе с Манкузо Росс прошел по коридору на кухню.

— Девчонка хотела выбежать через черный ход. Пиф-паф — и ее нету. Работа профессионала.

Манкузо выключил огонь под кипящей кастрюлей. Затем понюхал поднимавшийся оттуда пар:

— Минестрон, мой любимый суп…

Росс прислонился к дверному косяку. Его по-прежнему мутило, кружилась голова.

— Кому, черт подери, это понадобилось?

Манкузо поглядел на него так, словно он сморозил величайшую глупость. В этот момент кто-то заорал с улицы в мегафон:

— Эй вы, в доме! Не двигаться!

Росс и Манкузо тут же грохнулись на колени, успев обменяться беглыми взглядами.

Мегафон снова заорал:

— Я капитан Брустер, арлингтонская полиция. Вы окружены. Бросайте оружие, руки над головой — и выходить по одному.

— Пошли куда подальше! — процедил Манкузо.

Росс пожал плечами, поднялся с пола, открыл черный ход и стал было поднимать руки.

— Кончай! — прошептал Манкузо.

В ту же секунду по окнам кухни полоснул ружейный залп. Росс бросился на пол. Пули изрешетили стены, разбили дверцу плиты и холодильник; с полок над раковиной полетели какие-то миски. Манкузо и Росс прижались к линолеуму, прикрыв головы руками: стрельба продолжалась, на них летели осколки стекла и штукатурка.

— Они что, спятили? — проорал Росс.

— Боятся! — прокричал ему на ухо Манкузо.— Кто-то им донес, что в доме трое убитых. Вот они и примчались…

— Но кто мог донести? Кто?!

— Олух, да тот самый, который убил! Он и…

Его слова заглушила автоматная очередь, на них снова посыпались щепки и осколки фарфора.

Наконец Манкузо улучил мгновение и, перекатившись на спину, вытащил пистолет.

— Что ты делаешь? — крикнул Росс.

— Если не возражаешь, я лучше сдамся.— Манкузо вышвырнул пистолет в разбитое окно.— Сдаемся! — заорал он.— Кончай стрелять!

Стрельба наконец-то прекратилась.

9.05.

Тед Уикофф ждал в приемной перед офисом вице-президента. У него не было никаких новостей — это-то и было самой плохой новостью. Наконец Истмен под каким-то предлогом улизнул с заседания группы планирования НАСА и вышел к Уикоффу.

— Что там у тебя? — спросил он.

— Ничего.

Они прошли через холл к кабинету Истмена.

— Видел сегодня программу "Тудей"?

— Нет,— признался Уикофф.

— Кретин! Они тебя обошли! Я же предупреждал: никаких подлостей! — зашипел он на Уикоффа. когда дверь за ними захлопнулась.— Сказано было — заняться только выяснением того, как он получил свои голоса на выборах.

— Я этим и занимался,— ответил Уикофф.— Там все в ажуре.

— И тогда ты пустил слух, что после ранения Фэллон остался без мозгов? Так? Чтоб ты сдох!

— Ничего я не распускал!

— Врешь!

Некоторое время оба молчали, уставившись друг на друга.

— Конечно, вру,— улыбнулся Уикофф, притрагиваясь рукой к встроенному в книжный шкаф бару.— Не возражаешь, если я немного подкреплюсь?

— Да ведь еще только девять утра!

— Меня лишь интересовало: не возражаешь ли ты?

— Да делай что хочешь! — Истмен уселся на тахту, вытянул ноги и водрузил их на кофейный столик.— Дерьмо вонючее, вот ты кто!

Уикофф налил себе в рюмку неразбавленного виски.

— Позволь кое-что рассказать тебе насчет нашего друга Фэллона…— И он поднял рюмку:— За успех!

Истмен пропустил это мимо ушей. Уикофф отпил глоток, уселся на край стола.

— Вчера я перебрал все источники, выжал из людей все что можно. И что же я узнал про Фэллона?

— Что?

— Ничего!

Он снова отпил из своей рюмки. И повторил:

— Ни-че-го!

Истмен молча следил за Уикоффом, за его улыбкой Чеширского кота.

— Ближе к делу,— потребовал он.

— Парень преподавал историю в колледже. Еще в 1976 году он простой учителишка, а сейчас — подумать только! — уже в сенате. И если мы ничего не предпримем, станет вице-президентом! А мы с тобой отправимся домой в Саут-Филли.

— О чем ты болтаешь? Говори по существу.

— Я и говорю: это просто чудо какое-то.

— Ну и что с того?

— Но чудес в жизни не бывает.

Истмен, казалось, не понимал, о чем речь.

— Говорю тебе, Дэн, за ним ничего не водится. Но человек же не может быть таким чистеньким. Даже Санта Клаус и то не может. Я переговорил с кем только можно, полночи провисел на телефоне, все выяснял, что там у него в Техасе…

— А еще полночи?

Уикофф не стал отвечать на колкость и продолжал:

— А кто обеспечил ему место в конгрессе, ты знаешь?

— Кто?

— Никто! Его избирательный округ в Хьюстоне — район бэррио. А там не разживешься — ни поддержкой, ни деньгами. Только вот с чего это губернатор Тэйлор вдруг выбрал именно его взамен Везерби?

— Ну мало ли почему. Тэйлору нужен был рыцарь на белом коне.

Уикофф рассмеялся.

— Что тут смешного? — фыркнул Истмен.

— Смешна твоя вера. Вера в Американскую Мечту!

Вице-президент встал и, подойдя к двери, распахнул ее:

— Пошел вон!

Но Уикофф не трогался с места.

— Тут замешана одна бабенка,— тихо промурлыкал он.

— Что?! — Истмен притворил дверь.

— Его жена в психушке, с 77-го… И с кем же он, по-твоему, спал все это время? А?… Ни с кем!

— Ни с кем?…— Истмен начал понимать, куда тот клонит.

— Именно ни с кем! — Уикофф снова отпил из рюмки.

— А эта его блондинка? — спросил Истмен.— Помощница по печати?

— Салли Крэйн? Нет!

— Точно?

— Точно. У меня сведения от этого педика Ван Аллена.— Уикофф вернулся к бару.— Нет, вокруг этого парня все мрак, все загадка — и гадость.— Он поставил пустую рюмку.— И если у тебя нет возражений, я бы попробовал во всем этом разобраться.

Истмен некоторое время помолчал, потом открыл дверь и, так и не проронив ни слова, вышел.

9.35.

Манкузо должен был отдать должное арлингтонской тюрьме: жратва там была что надо. Завтрак, во всяком случае, оказался куда лучше, чем у них в Бюро. Ему повезло: Росс потерял аппетит, так что Манкузо съел и его порцию.

— Черт тебя знает, как это ты еще способен есть? — В голосе Росса звучало отвращение.— После всей этой бойни!

Росс повис на дверной решетке их камеры.

— Когда мы отсюда выберемся?

— А куда нам спешить?

— Тебе что, наплевать, раскроем мы это дело или нет?

Манкузо продолжал работать челюстями.

— Ты и в дом не хотел заходить,— не унимался Росс.

— Остынь, парень!…

В грязных штанах и рубахе с расстегнутым воротом, сидевший на краю койки напарник показался Россу в этот момент совсем старым.

— Может, я просто сдрейфил,— докончил Манкузо после паузы.

Росс взглянул на него: в его взгляде можно было прочесть доброту и сострадание.

— Все-то ты придуриваешься, Джо. Ничего ты не сдрейфил, когда эти ребята из арлингтонской полиции стали палить из своих пушек. Я за тобой следил. Они могли сделать из нас ливерную колбасу, а тебе хоть бы хны…

Манкузо пренебрежительно махнул рукой:

— Да эти олухи корове в задницу ведром не попадут.

— Брось мозги засирать, Джо,— добродушно заключил Росс, усаживаясь напротив него на свою койку.— Ты мне лучше скажи: кто-то, значит, пробрался к этому генералу в "Уолтер Рид" раньше нас, так? — тихо спросил он.— И узнал фамилию и адрес доктора Беквита?

— Может быть,— пожал плечами Манкузо.

— Кто-то пытается замять это дело. И все время он на полшага впереди нас.

— Может, и так.

— Но кто он, Джо?

Манкузо покачал головой.

— А мне кажется, ты знаешь.— Росс начинал терять терпение.

— Нет,— ответил Манкузо.— И если у тебя есть голова на плечах, то и ты не станешь совать туда свой нос…

В этот момент стальная дверь в конце коридора приотворилась. За ней, уперев руки в бока, стоял старший агент ФБР Барни Скотт. Нельзя сказать, чтобы он был в хорошем расположении духа.

— Они? — спросил из-за его спины лейтенант полиции.

Скотт почесал ширинку.

— Выпустить! — приказал лейтенант.

Невидимый им охранник щелкнул рубильником, и дверь камеры со скрипом отодвинулась. Росс протянул Манкузо его пиджак.

— Я тоже сдрейфил тогда, Джо,— тихо шепнул Росс, но скрежет металла заглушил его слова.

9.45.

К тому времени, когда спецслужба закончила проверку дома Терри на предмет наличия там "жучков" для подслушивания, микроволновых передатчиков, взрывных устройств, спрятанных кинокамер и снайперских гнезд, был составлен список многочисленных "можно" и "нельзя", который устроил бы даже самую придирчивую мамашу.

К примеру, нельзя было самим отвечать на телефонные звонки и открывать входную дверь: делать это разрешено было лишь сотрудникам спецслужбы. Нельзя сидеть в гостиной, что окнами на улицу, пока обычное стекло не заменят пуленепробиваемым. Вся почта, подарки и продукты, поступающие в дом, должны подвергаться облучению рентгеном, электронные "обнюхиватели" выслеживали, нет ли где взрывчатых веществ. В обе верхние спальни в передней части дома вход категорически запрещался (чересчур доступная для снайпера мишень), равно как на задний дворик и в бассейн за домом (пока не проверят всех соседей в их квартале).

Терри, облаченный поверх пижамы в домашний халат, устало вытянулся на кожаной кушетке: ему надлежало выслушать очередное поучение начальника спецнаряда. Салли тоже слушала — и мало-помалу перед ней возникали очертания нового образа жизни.

Отныне в их доме всегда будут находиться посторонние люди. Сменяя друг друга, они станут следить и за детишками на велосипедах, и за молочником, и за почтальоном. Люди с оружием, в темных невыразительных костюмах будут стучаться в двери ничего не подозревающих родных и близких коротышки Катрины, датчанки, экономки Терри, или Дженни, его поварихи, задавать им кучу разных вопросов касательно их политических взглядов и личных пристрастий. Кто-то из них наверняка заглянет и к Рою, его садовнику, расспросит его, кто здесь ухаживает за газоном, подстригает фруктовые деревья. Ну уж а Матасуду, механика бассейна, родителей которого, эмигрантов из Японии, интернировали в Штатах во время второй мировой войны, будут допрашивать с особым пристрастием.

Всякому, кто захочет прийти к ним в дом — будь то старинный друг, коллега по партии, заезжая знаменитость или представитель духовенства,— придется предъявлять какое-нибудь удостоверение и проходить через магнитную арку вроде тех, что устанавливают в аэропортах для обнаружения металла, а все приходы и уходы будут фиксироваться на видеопленке, как и номера автомашин…

Салли слушала этот заунывный перечень — и на душе у нее становилось все печальнее, как если бы она навсегда прощалась со своим прошлым. Этот защитный "колпак" всегда будет теперь давить на их плечи. С прежней доступностью, с невмешательством в их личную жизнь — со всем этим будет покончено.

Наконец шеф положил машинописный экземпляр перечня на столик и произнес:

— Благодарю вас, сенатор.

С этими словами он удалился, а Терри, снова откинувшись на подушку, прикрыл глаза.

Салли взглянула на Криса. Вместе они молча следили за Терри, пока не уверились, что он действительно уснул. Тогда они поднялись и на цыпочках направились к двери.

— Уходите? — Голос Терри застал их врасплох.

— Мы думали, что ты…— обернулась Салли.

— Нет, нет.— В уголках его рта пряталась слабая улыбка.— Небольшое переутомление. Все эти меры безопасности. Вооруженная охрана. У нас в доме никогда не было никакого оружия. Что происходит с нашей страной?

Салли вернулась к кушетке, взяла руку Терри в свои ладони:

— Нам предстоит ее изменить. Сделать лучше.

— Не уверен,— откликнулся Терри.— Я больше уже ни в чем не уверен.

— Мы сумеем сделать это, если будем верить, что сумеем. Если начнем прямо сейчас.

Терри улыбнулся, коснувшись ее руки:

— Сейчас вряд ли. Сейчас я буду спать. И тебе советую…

— Но так много надо успеть. Столько дел.

— Дела подождут. Нам всем надо отдохнуть. Возьми себе выходной.

— Хорошо. Я съезжу к себе, соберу кое-что из вещей. Эти дни перед съездом я тогда поживу здесь, в доме для гостей. Крис меня перевезет.

— О чем речь,— бросил Крис,— в моей-то новой бронированной "тойоте"…

Терри приложил руку к ее щеке. Салли прижалась к ней, ощутив тепло в выемке его ладони.

— Но что все-таки происходит с нашей страной? — повторил он так тихо, как если бы он не обращался ни к кому или ко всем сразу.— Или мы все с ума посходили?

10.10.

— …Двое вшивых обормотов… из-за вас весь этот дерьмовый дом в щепки разнесли… до самого рождества только и будем делать, что строчить эти говняные отчеты…— разорялся Барни Скотт, перелистывая папку с материалами патологоанатомического заключения о смерти Мартинеса. Манкузо и Росс, в хлопчатых рабочих комбинезонах, стояли посреди его офиса, переминаясь с ноги на ногу.

— Тут ничего нет насчет СПИДа,— произнес Скотт, захлопнув папку.

— Нет, есть,— угрюмо возразил Росс.— Я сам читал.

Скотт швырнул папку через стол:

— Покажи!

Быстро пролистав ее, Росс нашел желтый бланк. Отойдя в угол, Манкузо со скучающим видом наблюдал оттуда за происходящим.

— Продырявили весь е… дом, как ворона кусок сыра,— снова начал Скотт.

— Не я это затеял…— заметил Манкузо.

— Я тебе разве еще не говорил, что ты кусок дерьма?

— Н-да,— по своему обыкновению промямлил Манкузо.— По части комплиментов ты мастак.

Росс оторвал взгляд от бумаг.

— Что-то не вижу. Вот здесь это было, в этом самом…

— В твоем дерьмовом воображении! — перебил его Скотт.

Манкузо сидел в углу, ковыряя в ухе.

— Позовите доктора,— заметил он,— и все сами узнаете.

— Какого еще доктора?

— Ну этого, как его? Саммерса. Очкастого. Спеца по судебной медицине.

— Позову.— И Скотт сделал для себя пометку.— Не сомневайся.

Росс осуждающе поглядел на Манкузо.

— Хотя…— Манкузо почесал подбородок.— Может, мы его не так поняли и он имел в виду слуховой аппарат?

Скотт насторожился:

— Какой еще слуховой?

— А чтобы слышать, что творится в заднице,— невозмутимо проронил Манкузо.

Скотт откинулся на спинку кресла, взбешенный.

— Выметайтесь отсюда к едреной матери!

Это они и сделали.

Росс нагнал Манкузо в коридоре:

— Зачем ты так?

— А что я такого сделал? — спросил Манкузо, не оборачиваясь.

— Подставил Саммерса! Черт возьми, Джо, ты же отдал его Скотту на съедение.

— Отвяжись!

— Не юли, Джо.— Росс не на шутку разошелся.— Ты его продал!

Они остановились у лифта. Манкузо пожал плечами:

— Жизнь — сволочная штука.

Двери лифта отворились. Манкузо нажал кнопку первого этажа.

— Послушай, Джо,— начал Росс.

В ответ Манкузо, улыбнувшись, стиснул его руку. Прервавшись на полуслове, Росс посмотрел туда же, куда был устремлен взгляд Манкузо,— на решетчатое отверстие переговорного устройства и поблескивавшее над ним око телекамеры.

— Тебе не кажется, что ты слегка преувеличиваешь, а? — спросил Росс, когда они уже шагали вместе по улице.

— Послушай, что я тебе скажу,— ответил тот.— В 54-м по заданию Бюро я отлавливал "комми" для Маккарти. Теперь маккартизм — бранное слово. В 56-м меня послали подслушивать разговоры одного черного проповедника в Алабаме. Сегодня день его рождения — национальный праздник. В 71-м, в Канаде, я выслеживал ребят, которые уклонялись от армии по религиозным убеждениям. Потом Картер объявил им всем амнистию, устроил для них прием. Каждый раз, как Бюро начинает размахивать флагом, можешь быть уверен: его древко будет в дерьме, а нести его поручат — тебе.

Они остановились на углу.

— Ты что, ничему не веришь?

— Да нет, верю. Всему, кроме людей.

Росс покачал головой.

— Герои перевелись, малыш,— процедил Манкузо.— Остались одни бутерброды.

11.50.

Крис отвез Салли домой в Джорджтаун собрать все необходимое. Она почти закончила сборы, но, войдя в ванную, вдруг убедилась, что у нее не осталось ничего из косметики. Быстро натянув поверх летнего платьица свитер, она сбежала по брусчатке холма к ближайшему супермаркету на Висконсин-авеню. Схватив тележку, она стремительно покатила ее между рядами полок, на ходу выхватывая то лак для волос, то крем для рук, то большую пластмассовую бутылку "скоупа". Оставалась еще зубная паста, когда она налетела на чью-то тележку.

— Простите, я совсем зазевалась…— пробормотала она.

Молодой человек усиленно тер колено.

— Да уж лучше бы вам смотреть в оба,— начал он, но, взглянув на нее пристальней, воскликнул:— Салли?!

Она, заморгав, уставилась на него.

Молодой человек выпрямился. Высокого роста — за шесть футов,— с голубыми глазами, он был одет в синий с иголочки блейзер, серые брюки-"бананы", батник и мягкие туфли. Великолепный экземпляр, оценила Салли.

— Я Стив Томас,— представился незнакомец.

Но ни имя, ни внешность ничего ей не говорили.

— Стив, разве не помните? Университет в Эмори, шестьдесят восьмой год? Бурлеск "Дули фроликс"?

Она улыбнулась одной из своих неотразимых улыбок:

— У меня, наверно, старческий склероз. Никак не припомню…

— Ваша подруга Энджи еще встречалась с Джерри Кэмором.

— Господи! — Салли рассмеялась.— Я не вспоминала об Энджи и Джерри лет, наверно…

— Может, вместе позавтракаем?

— Жаль, но не получается. Я ведь выбежала на минутку, кое-что купить и…

— Но поесть-то все-таки надо!

"Да, экземпляр",— снова подумала Салли, уступая его настойчивости.

— Ну разве что по-быстрому.

ПОЛДЕНЬ.

— Две порции со всем, что полагается.

Манкузо протянул уличному продавцу с тележкой пятидолларовую бумажку. Ему не очень-то улыбалось возвращаться в Арлингтон, да еще в полдень, когда все дороги забиты. К тому же здесь, в толпе, без труда можно затеряться. Ожидая свои горячие сосиски с приправой, Манкузо с удивлением наблюдал, как туристы с помощью "Полароида" спешат увековечить себя на фоне бронзовой статуи, изображающей водружение флага на горе Сурибачи. Особенно много было среди фотографировавшихся японских семей. "Чертовы япошки,— подумал Манкузо,— знай себе снимаются, а ведь мемориал-то воздвигнут в честь того самого сражения, где им как следует надавали по шеям. Смешно, как время все переворачивает вверх тормашками".

— Не налегай на капусту, парень! — произнес за его спиной Гарри Уилсон: протянув руку, он унес одну порцию.

Взяв сдачу, Манкузо со своей порцией хот-догов устроился на скамейке рядом с Гарри.

— Приходится теперь остерегаться разных специй,— заметил Уилсон.— От них у меня изжога.

— Что, язва?

— Нет. Просто когда нажрешься бумажного дерьма у себя в конторе, то от тебя несет коровьим говном.

Манкузо был знаком с Уилсоном бог знает сколько лет и понимал, что именно тот имеет в виду. Он перешел в ЦРУ в 61-м, как раз когда заваривалась вся эта каша с Вьетнамом. Когда они встретились в 68-м в Чикаго, Гарри занимался внедрением в группы активистов антивоенного движения; Манкузо делал то же самое для ФБР. По уик-эндам они выбирались вдвоем за город, отдыхали, закусывали пиццей, которую подавали на глубоких сковородках, запивали пивом. После знаменитых беспорядков на съезде демократической партии Манкузо послали охотиться за теми, кто уклонялся от призыва, Уилсон же пошел на повышение в заместители представителя ЦРУ в Тегеране — шаху позарез требовались специалисты по внедрению в группы местных радикалов. Уилсон находился в 1978 году в отпуске в Париже, когда некоторые из его "студентов", за которыми он вел наблюдение, ворвались в американское посольство в Тегеране и начали осаду, связавшую Джимми Картера по рукам и ногам.

И вот Уилсон вернулся в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли и стал там одним из незаметных винтиков — скромным тайным агентом, с чем он вполне примирился. Сейчас он был уже слишком стар и слишком хорошо известен, чтобы заниматься оперативной работой. До заместителя, а тем паче до заведующего отделом он так и не дорос — приходилось довольствоваться ролью вербовщика. Таких, как он, "старичков", у них в ЦРУ было полным-полно: делать им было нечего, но выгнать их не могли — они слишком много знали.

— А чего ты не уйдешь? — спросил Манкузо.

— Да мне в феврале шестьдесят два, Джо. Если я доскриплю, то стану уважаемым ветераном, а если уйду раньше, еще подумают, что я займусь сыском на стороне. А ты же знаешь, Компания не любит, когда ее парни начинают собственный бизнес.

— Как Рольф Петерсен? — спросил Манкузо.

— Да, как Рольф Петерсен.

Какое-то время они сидели молча, доедая свои сосиски. Манкузо искоса оглядел Уилсона. Одет франтом — модный коричневый костюм, безупречная стрелка на брюках, начищенные ботинки, шелковый галстук, белоснежная рубаха, темные очки в стальной оправе. До Манкузо вдруг дошло, почему его друг так и не сделал карьеры: слишком уж он похож на шпика.

— Я тут влип в историю, Гарри,— начал Манкузо.

— Как это?

— Мне поручено найти Петерсена.

Уилсон вытер бумажной салфеткой рот, аккуратно завернул в нее все объедки, выкинул в урну возле скамейки.

— Да, влип,— согласился он.

— Не знаешь, где его искать?

— Не знаю. И не особенно стремлюсь.

Уилсон подставил лицо солнечным лучам и поправил на носу очки, словно собирался немного соснуть.

— Ты не мог бы достать мне его фото? И ваше досье?

Уилсон откинул голову и закрыл глаза.

— Это что, официальный запрос?

— Нет.

— Тогда постараюсь.

Манкузо дожевал остаток своей сосиски.

— Куда думаешь поехать, когда выйдешь на пенсию, Гарри?

— У нас с женой есть место на Веро-Бич. Мотель на двадцать комнат. Еще столько же можно пристроить. А. ты?

— Не знаю. Не думал.

— Жаль, что Мэри Луиз умерла.

— Н-да…— Манкузо поднялся.

Уилсон открыл глаза:

— Послушай, Джо…

— Да?

— Этот Петерсен — говней говна. Лучше бы сразу его пришить. Понимаешь?

— Да,— согласился Манкузо; его голос как-то сразу постарел.— Я видел его работу…

12.25.

— Итак, за быстрый наш завтрак! — Стив Томас поднял бокал бургундского.

— Да вы змей-искуситель! — воскликнула Салли.— Я просто сгорю от стыда, если кто-нибудь из моих знакомых увидит меня здесь в таком виде!

Она подтянула свитер к шее, чтобы хоть как-то прикрыть фривольный вырез платья, дотронулась своим бокалом до бокала Стива.

— Перестаньте скромничать. Вы прелестны!

— Ну конечно. Никакой косметики. Черные круги под глазами. Одета, как школьница какая-нибудь. Даже без чулок!

Так оно и было. Неудивительно, что, когда они заявились в модный ресторанчик "У Клайда", метрдотель поначалу не хотел их пускать. И только после того, как Стив сунул ему десятидолларовую бумажку, он смягчился и подыскал для них укромную кабинку в дальнем конце зала. Теперь Салли сидела в этой самой кабинке, чувствуя себя простушкой, попавшей в среду джорджтаунских интеллектуалов.

— Я занимаюсь недвижимостью,— начал Стив.— В Голдене, Колорадо.

— Около университета?

— Д-да… А вы? Что стало с той девушкой, которую я знал тысячу лет назад?

Салли распробовала бургундское: сладкое, темное, терпкое — аромат самой Франции.

— Что стало… Она долго искала себя. Металась. Сперва это был Корпус мира, потом репортерство в двух еженедельниках. Потом "Хьюстон пост", "Вашингтон пост", политика…

— Впечатляет!

Салли показалось, что он искренен.

— Я была помощницей по печати у сенатора Везерби, пока…

— Везерби, Везерби… Тот самый, который…

— Тот самый!

— Жарко вам пришлось, должно быть?

— Как в песне поется: "Мы прошли огонь и воду".

— Представляю! — В его глазах светились понимание и нежность: Салли он все больше нравился.

— А сейчас я работаю у сенатора Фэллона.

Стив чуть не поперхнулся бургундским.

— Ого! У того самого…

— Того самого!

— Господи! Да я все это видел по ТВ! — Он сам себя оборвал.— Значит, это вы там стояли? И поддерживали его под руку?

— Я.

— Страшно было?

— Страшно.

— Но с вами все в порядке? То есть с ним в порядке? Он…

— …поправляется. Мы теперь работаем у него дома. Там наша штаб-квартира.— Она взглянула на часы.— Мне сегодня надо еще поспеть…

— Бога ради извините, я и понятия не имел. Сейчас позову официанта.

Когда он повернулся на стуле, Салли поглядела на его руку, лежащую на скатерти: кисть сильная, ногти ухоженные. Ни обручального кольца, ни следа от него на загорелом пальце, с которого оно могло быть предусмотрительно снято. И еще в этой руке чувствовалась нежность. Такая вот рука ей и нужна. Может, и правда позволить себе сегодня выходной?

17.35.

Джо Манкузо сидел, как всегда, на крайнем табурете перед стойкой бара "У Герти" на углу 11-й и Ф-стрит. Он заходил сюда после работы, и завсегдатаи говорили, что за последние тридцать лет его не видели тут в будние дни всего три раза: когда был убит Джон Кеннеди, когда "Краснокожие" выиграли Национальное первенство и еще после похорон Мэри Луиз.

Герти поставила перед ним двойную порцию виски "Джек Дэниэл":

— Что новенького, Джо? Игра по крупной?

— Н-да,— неопределенно промычал Манкузо, отпив большой глоток: по телу растеклось приятное тепло.

Герти оперлась локтями о стойку бара, ее пышные груди оказались на уровне его глаз.

— Ну, рассказывай…

— Понимаешь,— Манкузо оглядел бар: все "свои" были на месте — несколько знакомых фэбээровцев и старожилов из министерства труда; три или четыре проститутки, в их числе и его старинная приятельница Мэнди (как обычно, по будням она выходила в "вечернюю смену").— Тут такое дело,— зашептал он, придвинувшись к Герти вплотную.— Кто-то тырит четвертаки из автомата по продаже презервативов в офисе президента.

— Не может быть! Ты шутишь?

— Ничуть! — на полном серьезе отвечал Манкузо.

— Подумать только, прямо у президента в офисе! — В голосе Герти звучало простодушное удивление.

— Ш-ш-ш…

— И что за люди пошли! — сокрушенно покачала она головой.

На табурет рядом с Манкузо неслышно опустился Росс.

— Ну что там у тебя? — тихо спросил Манкузо.

— Мне джин с тоником,— попросил Росс.— Нет, лучше "гимлет".

— И когда только ты кончишь лакать это дамское питье?

— Иди ты знаешь куда!

— Что, плохие новости?

— Дерьмо.— Росс повернулся на табурете.— Оказывается, Саммерс ничего не может припомнить насчет СПИДа.

— Как это так?

— Вот именно. Как это так?

Герти поставила на стойку его порцию, он с удовольствием отхлебнул.

— Ясно… А когда ты ему позвонил, он сказал тебе, что у него весь день расписан по минутам и он не может с тобой побеседовать. Так?

— Что-то вроде этого.

— Н-да…

Они посидели молча, разглядывая длинный ряд бутылок над стойкой.

— Пожалуй, они нас шлепнут,— вдруг сказал Росс.— Так?

— Ну, если мы будем совать нос куда не надо…— спокойно согласился Манкузо.— Месяца три провозиться с бумажками — вот чего они от нас хотят. Потом я уйду на пенсию, тебя перебросят на другой участок, и все дело завянет, как полевой цветок.

Росс отпил еще глоток.

— А пока что они направляют нас по другому следу,— заметил Манкузо.

— Какому?

— На розыски парня, который пришил Мартинеса.

— Кто направляет?

Манкузо пристально посмотрел на Росса — так он смотрел на него в кухне дома Беквитов, когда рядом с ними лежала в луже крови маленькая девочка.

— Ты это серьезно? — наконец произнес Манкузо.

— Вполне.

Манкузо покачал головой:

— Йельский университет… Тебя там ничему не научили?

Он спустился с табурета, кинул на стойку мятую пятидолларовую бумажку.

— Кто? Да те же самые люди, которые знают, как не платить налоги и обеспечивать своим деткам освобождение от армии. Богатые. Привилегированные. Власть имущие.

Росс остался сидеть, смотря в спину удалявшемуся Манкузо. У выхода из бара его тронула за рукав Мэнди.

— Как насчет свиданьица, Джо?

— Извини, малыш,— бросил на ходу Манкузо.— Но на сегодня я ангажирован.

22.10.

Это было так чудесно, так забавно. Салли вновь почувствовала себя девчонкой. Они позавтракали в Джорджтауне, потом поехали к Маунт-Вернону. Машина была с открытым верхом. Волосы Салли развевались по ветру, солнечные лучи, точно иглы, пронзали зеленые кроны деревьев. На обратном пути сделали остановку и прошлись берегом Потомака. Потом на Уиллоу-три-роуд пообедали при свечах в ресторанчике, стилизованном под старую корчму.

Было часов десять вечера, когда Стив доставил Салли к дверям ее джорджтаунской квартиры. Тускло светили старомодные газовые фонари, колышемая ветром листва бросала узорчатые тени на крыльцо дома. Пока она рылась в сумочке в поисках ключа, Стив стоял рядом, хотя и на приличествующем расстоянии, но явно напрашиваясь на поцелуй.

— Вы, конечно же, не хотите, чтобы я зашел к вам выпить вместе рюмашечку перед сном?

— А вот и ошибаетесь, хочу! Только не сегодня. Мне ведь еще надо упаковываться.

— В Вашингтоне я пробуду всего пять дней… и ночей.

— Я это учту.— Взяв ключ, она вставила его в замочную скважину.— Спокойной ночи, Стив. И спасибо за этот чудесный день. Мне так его недоставало…

Салли привстала на цыпочки и чмокнула его в щеку.

Он еще немного постоял у порога, обрадованный и разочарованный.

— Я вам позвоню.

Он сошел по кирпичным ступеням в ночную темь. Заперев изнутри дверь, Салли щелкнула выключателем.

И тут, к своему ужасу, увидела: в углу ее гостиной сидит в кресле какой-то мрачный субъект. При ее появлении он встал и полез в карман.

Салли в свою очередь извлекла из сумочки баллончик со слезоточивым газом и тотчас бросила сумочку к ногам незнакомца.

— Не двигайтесь с места! — крикнула она.

— Манкузо,— представился тот, демонстрируя удостоверение.— ФБР.

Она посмотрела на удостоверение.

— Положите его на стол!

Манкузо подчинился.

— Отойдите назад!

Подождав, пока он не окажется в дальнем конце комнаты, она взяла в руки удостоверение и сверила фото с оригиналом.

— Где расположена ваша контора?

— Угол Десятой и Пенсильвании.

— Сколько этажей?

— Семь со стороны Пен и одиннадцать — на Е-стрит. И еще три подземных.

Немного подумав, она бросила его удостоверение обратно на стол.

— О'кэй.— Салли подняла свою сумочку с пола.— А в чем дело?

— Я ездил тут к одному парню, который был знаком с Мартинесом. Так вот, его убили. И всю его семью заодно.

Она поглядела на него в упор.

— Поехали! — сказал Манкузо.

Пока они мчались по М-стрит, Салли искоса разглядывала Манкузо. Покатые плечи, старый коричневый пиджак с узкими лацканами, потрепанные манжеты, намечающийся животик, двойной подбородок. Что ж, именно таким вот недотепой она и представляла себе фэбээровского агента, которому поручат вести это расследование. Типичный службист, ни за что не сумеет он обнаружить ничего сенсационного, что могло бы вызвать нежелательную реакцию прессы как раз накануне предстоящего съезда. Глядя на такого, понимаешь: Белый дом предпочитает похоронить это расследование вместе с самим Мартинесом. Интересно, подумала она, какие у нынешней администрации могут быть причины для подобного решения?

— Вы хоть представляете, кто мог убить Мартинеса? — прервав молчание, обратилась она к Манкузо.

— А вы представляете, сможет Аарон поставить "Брэйвс" на ноги или нет? — спросил Манкузо.

— Что? — Сперва она не уловила никакого смысла в его вопросе, но потом поняла: смысл тут явно есть…

Манкузо припарковался возле Линкольновского мемориала. На смотровой площадке толпилось множество туристов с фотоаппаратами; мелькали вспышки, слышались тихие голоса.

Салли дошагала до верхней площадки следом за сутулой спиной Манкузо. Между уходивших в небо колонн они прошли к подножию памятника. Желтоватый гранит был теплым, голова Линкольна глядела с высоты устало и величественно.

Салли нетерпеливо бросила:

— Послушайте, агент, чем же я все-таки могу вам помочь?

— Скажите, почему ваш Фэллон так обожает этих "смазчиков"?

— Мне не нравятся ваши выражения.— Салли прошла вперед.

— Вы не обязаны ими пользоваться.— Манкузо нагнал ее.

— Сенатор Фэллон, к вашему сведению, полагает, что мир в нашем полушарии возможен лишь в том случае, если Соединенные Штаты будут поддерживать народные восстания, потому что…

— О'кэй, о'кэй,— прервал ее Манкузо.— Я понял.

— А можно узнать, мистер Манкузо, каковы ваши политические пристрастия? — зло спросила Салли.

— Со времен Трумэна я ни разу не голосовал!

Вытащив из кармана пачку сигарет, он предложил одну Салли. Она досадливо отмахнулась. Наклонясь над зажженной спичкой, Манкузо бросил на Салли изучающий взгляд: красивая голова, властная осанка. Ему хорошо знакомы подобные девицы. Сперва напрашиваются на званые обеды, потом кто-нибудь из сильных мира сего непременно их подцепит, и уж тогда, пустив в ход свои коготки, используя постель как очередную ступеньку наверх, они добиваются хорошего местечка, обручального кольца или приличного содержания. Да, в общем, Салли ему не нравилась.

— Ну? — бросила она раздраженно. — Мы что, так и проторчим здесь всю ночь? Для чего я вам понадобилась?

— Для наводки.— Он придавил огонек спички пальцами.

Она снова поглядела на него: помятый, потасканный человечишка, да еще и твердолобый служака вдобавок.

— Ну, положим, я вас на что-то и наведу? А дальше-то что? Напишете отчет по начальству и целую неделю будете потом ждать, пока там, наверху, кто-нибудь выкроит время, чтобы его прочесть?

— Ваше дело — навести нас на след. А дальше уж я сам по нему пойду. Такая у меня работенка.

— Если не возражаете, я бы предпочла поговорить со старшим агентом.

Манкузо стряхнул пепел на мраморный пол.

— Я и есть старший.

— Вы?!

— Сестренка, тебя что-то не устраивает?

Салли громко рассмеялась:

— Самое громкое политическое убийство десятилетия — и они поручают вам поимку преступника?!

Манкузо начал злиться:

— А что тут смешного?

— Извините,— проговорила Салли,— мы все знаем, что Фемида слепа. Но что она к тому же еще и глупа!…

Что ж, эта дамочка умеет отрезать, как бритвой. Но Манкузо понимал, что добьется от нее большего, если позволит ей думать, будто она берет над ним верх. Поэтому заговорил как можно мягче:

— Я вижу, вам все это доставляет удовольствие?

— Ну хорошо,— отозвалась Салли.— Хорошо. Я навожу вас на след, а вы его берете. Так?

— Именно так.

В общем-то ничего иного от администрации Бейкера она и не ждала. Вроде бы никто не собирался это дело замять: урок "Уотергейта" пошел Вашингтону впрок. Но ведь скрывать улики и не придется, если их попросту не обнаружить. С такой вот практикой и намерен покончить Терри Фэллон, если ему представится подобная возможность.

— Что ж, может быть, я и смогу дать вам какой-то ключ. Сегодня ко мне в драг стор привязался один тип. Уверял, что помнит меня по колледжу.

— Ну?

— По его словам, он живет сейчас в городке Голден в Колорадо. Возле университета.

— Ну и?

— В Голдене нет университета.

Манкузо сунул руки в карманы. Да, непростая штучка эта Салли. Говорит одно, думает другое, а глазами и руками в это же самое время уводит совсем в другую сторону. И при всем том такое открытое симпатичное лицо — не хочешь, а поверишь.

— И что вы на сей счет думаете? — спросила она.

— А вы?

— Тут что-то может быть. А может, и ничего. Просто репортеришка какой-то, решил меня соблазнить и в постели выведать насчет Терри что-нибудь пикантное.

— А оно есть?

— И в помине нет.

— Вы с ним трахаетесь?

Она обернулась к нему, в глазах была ярость.

— Слушайте вы, грязный подо…

— Хорошо, хорошо! — поспешил успокоить ее Манкузо.— Вы его любите…

Они довольно долго простояли молча.

— Этого парня зовут Стив Томас,— наконец прервала затянувшееся молчание Салли.— Он остановился в гостинице "Четыре времени года".

— Пошли,— скомандовал Манкузо.

23.30.

"ПРИВЕТ УЧАСТНИКАМ ФОРУМА НАБ!" — гласил транспарант, вывешенный в (ройе гостиницы "Четыре времени года". Тут же толпилось множество перекормленных мужчин средних лет в темных костюмах деловых людей с однотипными значками на лацканах пиджаков: "Салют. Я — Фред!" или "Салют. Я — Дик!" Мужчины шумно хлопали друг друга по спине, наперебой рассказывали старые анекдоты.

Манкузо и Салли поджидали Росса в укромном уголке. Но вот он наконец появился, стремительно проскочив через вращающиеся двери, пытаясь на ходу получше завязать узел галстука.

— Нельзя сказать, чтобы ты был пунктуален, — заметил Манкузо.

— Я же спал, когда ты позвонил.

— Это Росс,— Манкузо обернулся к Салли.— Он со мной работает. А это Салли Крэйн,— он обернулся к Россу.

— Здрасьте…— смущено произнес тот, не отрывая от нее глаз.— Я…

— Значит, так,— прервал его Манкузо.— Дело в том, что…

В этот момент открылись двери лифта, из кабины вышли трое участников форума — у каждого пластмассовый бокал с коктейлем. Следом вышел Стив Томас. Пробираясь сквозь гудящую толпу, он направился к бару.

— Вот он! — Салли указала на Стива: оба фэбээровца сразу отвернулись, словно они тут ни при чем.

— Он нас не заметил?

— Нет.

Манкузо посмотрел через плечо.

— Какой он?

— Высокий. Волосы песочного цвета.

Манкузо взял Салли за руку.

— Постарайтесь занять его минут на пятнадцать. А мы поглядим, что там у него.

— Где?

— В номере.

— Постойте.— Салли отступила на шаг.— Я сказала, что позвоню ему и покажу его вам. Но я не обещала развлекать его, пока вы станете шуровать у него в номере.

— Вы хотите, чтобы нашли убийцу Мартинеса или нет?

Салли посмотрела сперва на одного агента, потом на другого.

— Вот что, леди! — Манкузо приподнял шляпу.— Такой шанс нам больше не представится. Вы должны нас выручить.

— Но у вас же нет ордера на обыск. Ведь нужен ордер?

— Только если мы засыпемся. Ну, пожалуйста!

Салли посмотрела на Росса.

— О'кэй. Я согласна. Пятнадцать минут. Но учтите: если он станет приставать, я тут же ухожу.

— Идет! — просиял Манкузо.

Салли прошла через фойе и исчезла в дверях бара.

— Ты не слишком на нее покрикиваешь? — удивился Росс.

— Она не такая неженка, как кажется. Пошли.

Они направились к лифту.

— Ты будешь прикрывать, а я займусь обыском,— бросил на ходу Манкузо.

— Нет, я. Я аккуратней,— возразил Росс.

— О'кэй! — согласился Манкузо и кивнул в сторону телефонов.— Один звонок — значит, выметайся.

Росс зашел в кабину лифта, но не поехал, а вопросительно взглянул на Манкузо.

— А номер? Ты же мне номер не сказал.

— Да. 724.

— До встречи! — Росс нажал на кнопку.

Салли пробралась сквозь толпу в дальний конец бара. Стойку облепили участники форума: их стройные ряды лишь изредка перемежались стодолларовыми проститутками. Один из посетителей, сидевший за столиком, издалека приветственно помахал рукой. Это был Стив Томас.

— Идите сюда. Садитесь. Что будем пить?

Он выглядел элегантным, костюм с иголочки, волосы тщательно приглажены. А в его похотливом взгляде — предвкушение близких удовольствий.

— Я так рад, что вы пришли,— вскочил он с места, усаживая ее и только после этого садясь сам.

— У меня тут было одно дело. Вот я и подумала: почему бы мне не заглянуть к вам.— Говоря это, уголком глаза она видела Манкузо, болтавшего у входа в бар.

— Мой звездный вечер! — Стив подозвал официанта.— Как насчет двойной порции для начала, а?

Замок от гостиничного номера оказался с секретом, с тефлоновой задвижкой. В свое время у Росса по замкам были в училище только "А",так что дверь подалась, будто ее и не запирали. Войдя в комнату, он включил свет костяшкой указательного пальца и точно так же закрыл за собою дверь.

Натянув резиновые хирургические перчатки, он первым делом исследовал содержимое платяного шкафа. Пара шортов: проверить, где куплены. И сразу же неожиданность! Стив Томас, возможно, из Колорадо, но его нижнее белье куплено не там…

— Нелегко, наверное, такой красавице жить одной, да еще в Вашингтоне,— продолжал Стив, сидя рядом с Салли в баре гостиницы. При этом он так низко склонился к ней, что оба почти касались друг друга.

— Право, не знаю.

— Уверен, что каждый, кто вас встречает, старается вам понравиться.

— Вы преувеличиваете.

Стив Томас между тем старался вовсю:

— Трудно, наверное, отыскать того, кто бы вам действительно пришелся по душе? А вы ему…

— Да, такое в жизни не часто бывает…

Салли чувствовала, что понемногу теряет терпение. Ситуация идиотская. Она бросила взгляд на сидевшего теперь возле выхода Манкузо. На его лице никаких эмоций.

— Да, да, не часто, вы правы,— согласился Стив, поднимая бокал.— За старых друзей! Они-то уж никогда не изменят, верно?

— Ну да… Конечно…

Он отпил большой глоток. Салли же отхлебнула совсем немного. Виски отдавало дымком и горчило. Она вообще не слишком любила крепкие напитки.

— Эй, Сэл! Ну-ка пей до дна! — И Стив опорожнил свою рюмку. Салли пришлось тоже выпить.

Наверху, в номере, Росс задвинул ящик письменного стола и осмотрелся. Интерес представляло не то, что он обнаружил, а то, чего обнаружить ему не удалось. В шкафу, к примеру, ни плаща, ни зонта. На ручке пустого чемодана не болтались обрывки багажных квитков, как бывает у тех, кто летает самолетом. Между тем чемодан явно велик, чтобы его не сдавать в багаж. И главное, в номере не нашлось ни портфеля, ни блокнота, ни карманного калькулятора; в записной книжке, лежавшей на тумбочке у изголовья кровати, не было записано ни одного телефонного номера. Словом, ничего из того, что составляет непременную атрибутику коммивояжера. Ясно: этот Стив Томас не имеет ни малейшего отношения к недвижимости или к штату Колорадо. Не был он и репортером. Но кто же он тогда? Росс тщетно искал хоть малейшую зацепку.

Он подошел к кровати. На ней лежал свежий номер "Пентхауса". Отпущенное время кончалось, а он так ничего и не выяснил.

Официант поставил перед ними по новой порции виски. Салли посмотрела на часы: было без четверти двенадцать.

— Это последняя,— сказала она.— Кому-то из нас завтра предстоит рабочий день.

Алкоголь уже ударил Стиву в голову.

— А я рассчитывал, что это только начало,— он вальяжно откинулся на спинку кресла.— Так не пойдет! — Он поднял рюмку, расплескав часть содержимого на стол.— За наши длинные ночи! — Осушив рюмку, Стив положил руку ей на колено.— Послушай, Салли! У меня идея. Пошли ко мне наверх — и пусть нам подадут туда по новой. Посидим, поговорим…

Мягко, но вместе с тем решительно Салли убрала его руку со своего колена.

— Не думаю, что это нам надо.

Он уже почти облокачивался на нее, упрашивая все настойчивее:

— Пошли! Всего на полчасика. Ну что тут такого?…

В отчаянье она бросила взгляд в угол, где сидел Манкузо. А он, казалось, позабыл о ней. Заказал себе виски и в ожидании поклевывал соленые орешки. Вот гад! Заманил ее, попросту использовал. Какой же слепой она оказалась, настолько недооценила этого Манкузо! Что ж, впредь надо быть осмотрительней…

Стив между тем пытался разглядеть время на своих часах: он был изрядно пьян.

— Только половина двенадцатого! До двенадцати-то ты сможешь у меня побыть?

— Нет, Стив. Пять минут — и я побежала, а то…

— Тогда зачем же ты, черт подери, пришла? — В его голосе звучали разочарование и раздражение.— Постой… А может, ты просто выманила меня из номера, чтобы…

Он осекся и посмотрел на нее так, словно видел впервые. Вскочил, резким толчком отпихнул столик — рюмка перевернулась, весь лед высыпался на скатерть. Бесцеремонно распихав толпившихся в баре участников форума, он выскочил из дверей.

Салли с тревогой посмотрела в сторону Манкузо. Тот слез с табурета, положил на стойку десятидолларовую бумажку и, буркнув: "Дерьмо собачье!" — двинулся следом за выбежавшим Стивом. А тот уже протискивался к лифту. Оттолкнув двоих пассажиров, он успел влететь в кабину. Через секунду подоспел Манкузо, но двери уже закрылись, кабина поползла вверх.

Он кинулся к телефонам: все заняты! Жены участников форума облепили аппараты, как мухи.

— … твою мать! — Манкузо посмотрел на стрелку: обе кабины двигались вверх. Он бросился к запасному выходу и налетел на Салли.

— Я ничего не могла поделать. Он…— пролепетала она.

— Марш домой! И забудь, что ты тут была!

И пустился бегом вверх по лестнице.

Росс не обнаружил ничего ни под матрасом, ни под подушками. Вынул из ящика тумбочки Библию, перевернул и потряс. Ничего! Задвинул ящик и направился в ванную комнату…

Манкузо бежал по серым от пыли железным ступеням, для скорости хватаясь за перила. Его шаги гулко отдавались в лестничной шахте. Совсем рядом поскрипывали тросы лифта: кабина со Стивом возносилась на седьмой этаж.

— Едрит-твою мать! — рычал он, перепрыгивая через две ступеньки.— Пусть я буду последней блядью, сукиным недоноском, хреном дерьмовым…

Каждое из этих проклятий сопровождало очередной прыжок по лестнице.

В этот момент Росс нашарил в ванной выключатель. На полочке крем для бритья и бритвенный прибор "Этра", тюбик с пастой и зубная щетка в стакане. И черный кожаный несессер. Росс взял его — штука довольно тяжелая, внутри перекатываются какие-то металлические предметы. Росс расстегнул молнию.

Манкузо между тем добежал до площадки четвертого этажа и, с трудом переведя дыхание, загромыхал по ступеням пятого. Он еле дышал, воротничок прилип к шее.

— Б… буду… Едрит-твою мать… Жопа дерьмовая… Недоносок говенный…— Так он добежал до лестничной площадки между четвертым и пятым этажами.

Дверь кабины открылась, и Стив Томас вышел в безлюдный холл. Он быстро направился по коридору к своему 724-му номеру. Дойдя до двери, прислонился, прислушался.

Росс в этот момент как раз высыпал содержимое несессера на тумбочку рядом с раковиной.

Звук был смутным, едва различимым, но Стив все же расслышал его через тяжелую дверь. Он вытащил револьвер из кобуры, висевшей на ноге у щиколотки, вынул из кармана пиджака глушитель и насадил его на ствол. После чего бесшумно вставил ключ в замочную скважину.

Росс как раз начал собирать содержимое несессера: крем после бритья, дезодорант, французское мыло в пластмассовой упаковке, коробочка с набором для починки одежды. Оставалось положить обратно пять жестких уголков для воротничка, две запасные пуговицы и какие-то четыре значка, что носят на лацкане пиджака.

Он сгреб их в кучку: один имел форму американского флага, другие три были соответственно кружком, квадратиком и буквой "S". Росс тупо уставился на них, у него отвисла челюсть — будто кто-то влепил ему оплеуху. Тем временем, потный и запыхавшийся, Манкузо как раз добрался до седьмого этажа. А Стив Томас, неслышно повернув ключ, вошел в 724-й и захлопнул за собой дверь.

— Ни с места! — крикнул он Россу.

Тот обернулся и увидел: вошедший нацеливает свой пистолет прямо ему в грудь. Не раздумывая, он со всего маху швырнул в него тяжелый несессер. Стив отпрыгнул в сторону, несессер попал ему в руку — револьвер выстрелил. Звук выстрела был почти неслышным, но у Росса тут же заложило уши. Пуля ушла резко вверх, продырявив шею Стива как раз под челюстью, снесла верхушку черепа возле самой макушки и, забрызгав кровью и кусочками мозговой ткани потолок, отскочила от цементного потолка на пол, пробив толстый ковер. Затем, отлетев от цементного перекрытия пола снова в потолок, наконец-то угомонилась, увязнув в постельной перине. Тело Стива рухнуло на кровать, извиваясь в конвульсиях, разбрызгивая кровь на покрывало, настольные лампы и тумбочки. Сотрясаемое мучительными спазмами, оно еще несколько раз подпрыгнуло и скатилось на пол.

Прерывисто дыша, в потной, прилипшей к спине рубашке, Манкузо добежал до двери 724-го. Услышав глухой звук упавшего тела, он тут же вытащил револьвер, затем со всей силы ударил ногой в дверь. Она с треском распахнулась — Манкузо пригнулся, готовый к возможному нападению.

Росс стоял, прислонившись к дверному косяку ванной: при виде своего напарника Манкузо тут же захлопнул за собой дверь комнаты. Прямо у его ног подергивалось тело Стива Томаса.

— Господи Иисусе! — хрипло прошептал Манкузо, едва успев увернуться от густой капли крови, упавшей с потолка, оглядывая заляпанную мозговой жижей штукатурку.— Господи Иисусе!…

Росса продолжала бить нервная дрожь.

— Подонок… говно… сука поганая… чуть меня не убил!

Манкузо уже вложил револьвер в кобуру, достал из кармана пару резиновых хирургических перчаток и стал их натягивать.

— Черт бы тебя!…— наконец переведя дыхание, проговорил Росс.— Где же ты, черт подери, болтался?

Манкузо расстегнул ворот рубашки:

— Не достал билета на курьерский, пришлось добираться пригородным…

Он наклонился над остывающим трупом, обыскал все карманы, вынул деньги и снял с руки часы.

— На кой черт это тебе надо?

Манкузо докончил ощупывать карманы.

— Где бумажник? Надо же узнать, кто он такой. И еще — чтобы здешние "копы" решили: это простое ограбление, не больше.

— Хватит, Джо! — Росс оторвался от косяка и приблизился к Манкузо, аккуратно перешагивая через лужицы крови.

— Что хватит? — удивился тот.

Вместо ответа Росс высыпал в руку Манкузо все четыре бляхи.

— Ты что, едрит-твою мать,— сперва не понял Манкузо,— совсем?…

Он так и не докончил фразы. На перчатке у него поблескивали четыре маленькие бляхи: набор таких блях в Вашингтоне могла иметь только одна категория лиц — сотрудники секретной службы США.