6.40.

Звонок телефона иглой пронзил ее мозг. Пульсирующая в висках боль заглушала все звуки, глаза, казалось, не могли дольше выдерживать нестерпимой мигрени. Шторы были наглухо задернуты, в номере стояла кромешная тьма, если не считать нескольких алых паутинок в углах потолка от пробивавшегося снаружи рассвета. Салли с трудом перекатилась по кровати, хватаясь руками за смятые простыни, и прижала трезвонившую трубку к уху.

— Да?

Звонил Терри Фэллон.

— Истмен созывает сегодня утром пресс-конференцию, в полдесятого. Заявил, что сделает важное сообщение.

— Что-о?…— Салли села в кровати, едва удерживая равновесие.— Кто тебе сказал?

— Мне только что звонил Крис.

— А мне он почему не звонил?

— Узнай, что там намечается!

— Постараюсь.

— Не "постараюсь", а узнай! — Терри положил трубку.

Салли свесила ноги с кровати, включила ночник и, потерев глаза, попыталась прогнать остатки сна. Стоило ей, однако, сделать хоть малейшее движение, и головная боль становилась невыносимой, заставляя припомнить вчерашний ужин на берегу океана — с шампанским, при свечах. Она никогда особенно много не пила — двух бокалов белого вина было предостаточно, чтобы у нее начала кружиться голова. Но вчера ей было так приятно беседовать с Россом, такое облегчение и удовольствие она испытала. Ведь, в сущности, он совсем обычный парень. Но, может быть, именно поэтому ей и было с ним так легко. Росс видел в ней женщину, она ему нравилась, и больше он ничего от нее не хотел.

И вот теперь у нее голова трещит с похмелья — в память о безрассудстве. А тут еще это срочное задание. Она набрала номер Криса в джорджтаунской квартире.

— Ты почему мне не позвонил? — начала она.

— Ты там, мы здесь. Но вообще-то я как раз шел тебе звонить. Ты меня опередила.

Салли, однако, показалось, что его слова звучат неубедительно.

— В чем там дело?

— Я знаю то же, что и ты.

— Позвони людям — может, что-нибудь прояснится.

— Конечно.

— Крис…

— Да?

— Если что-нибудь узнаешь, позвони сначала мне.

И Салли нажала кнопку. Сразу после этого она набрала личный номер Стива Чэндлера в студии программы "Тудей". Там ответил незнакомый голос. Салли попросила к телефону Стива.

— Его нет.

— Можно позвать продюсера? Это Салли Крэйн из…

— Послушайте, сегодня воскресенье!

Салли попыталась собраться с мыслями. Оснований для паники, в сущности, никаких. Что мы имеем? Воскресное утро, без четверти семь. Пресс-конференция назначена на полдесятого. Если Истмен собрался сделать важное сообщение, отделы новостей ведущих телекомпаний уже начали шевелиться.

Она порылась в сумочке, вынула телефонную книжку и нашла домашний номер Стива в Дариен, Коннектикут.

— Что я в тебе люблю, Салли,— сказал Стив, сразу узнав ее по голосу,— так это твою очаровательную последовательность. Вот уж у кого нет никаких сдерживающих комплексов. Тебе надо — и ты звонишь!

— Стив, но это, наверно, надо не только мне, а?

— Пожалуй, так. Что у нас на сей раз? Погадать?

— Что-нибудь слышал?

— Ничего. Пресс-конференция в девять тридцать в старом здании. Нечто важное.

— А Броко у вас наготове?

Чэндлер ответил не сразу. Броко был своего рода лакмусовой бумажкой. Если телекомпания всерьез рассматривала предстоящее заявление как "важное", на этот случай в дело будут пущены лучшие операторы, а Том Броко сможет тут же выступить со своим комментарием и опередить две другие компании. Между тремя ведущими телекомпаниями подобная детская игра "кто-кого" шла не прекращаясь.

— Предпочитаю без комментариев,— наконец сказал Чэндлер, хотя для Салли это значило куда больше, чем могло сказать его "да".

Стало ясно, что Эн-Би-Си считает предстоящую пресс-конференцию чем-то из ряда вон выходящим.

— У вас уже есть программа передачи?

— Пока нет.

— Как будете передавать?

— Живая трансляция на восточные и центральные районы. Ведет Андрэа Митчелл. А теперь, может, дашь мне все-таки дозавтракать?

— Ну а что, по-твоему, скажет Истмен?

— Откуда мне знать, Салли? Включай программу — и узнаешь вместе со всеми.

— Знаешь, Стив, бывают дни, когда в больших дозах ты непереносим.

— Взаимно.— И он положил трубку.

Она набрала номер Томми Картера.

— Ни хрена не знаю,— буркнул тот.

— Томми, голубчик!…

— Клянусь тебе, Салли, по воскресеньям я из койки раньше полудня не вылезаю. Разве только, если войну объявят. Этот тип объявил о пресс-конференции, а его ребята говорят нам, что будут важные новости. Вот и все, что мы на сегодня знаем.

— Думаешь, Истмен объявит, что сам уходит?

Он немного помолчал и добавил:

— Или совсем наоборот.

— То есть?

— Что выдвигает в президенты — себя!

Салли сглотнула слюну, едва не поперхнувшись.

— Исключено.

— Почему бы и нет? Америка может послать человека на Луну и дурака — в Белый дом.

— А как наши дела с Кронкайтом?

— Пока никак.

— И до каких пор?

— Все зависит от того, что скажет сейчас Истмен.

Похоже, вся ее тщательно разработанная стратегия летит вверх тормашками.

— А что ты собираешься делать дальше?

— Дальше? Трахнуть тут одну мадамочку, корреспондентку "Jornal do Brasil". Сейчас она как раз в ванной, вставляет себе одну штуковину. "Диафрагма" называется. Видишь ли, как современная католичка, она все же признает контроль за рождаемостью… только управляемой.

— Перестань, Томми. Ты всегда был образцом джентльмена.

— Салли, знаешь, ты первая женщина, кого я любил по-настоящему.

Салли замолчала.

— Должно быть, это было забавно? — спросила она после паузы.

— Вовсе нет. Ощущение острое. Только сейчас, после стольких лет, я вижу, какая это все смехота.

— Пока, Томми.

Салли снова набрала номер Криса.

— Ничего. Никто не хочет говорить. Все равно что глухая стена.

Впервые с тех пор, как она встретилась с Крисом Ван Алленом, Салли не знала, может ли ему верить.

— Ну а что насчет… как там его зовут… Роба Мурхауса, секретаря Уикоффа?

— Знаешь, как сквозь землю провалился. Говорят, поехал к шефу. Туда, куда его запихнули. И сидит при нем как сиделка.

— Черт подери! Что ж это делается, Крис? Можно сказать, новость года — и ты уверяешь меня, что НИЧЕГО не в состоянии разнюхать?!

— Именно это я и твержу тебе,— обиделся Крис.— И пока я торчу в этом с головой, прошу на меня не орать!

Он бросил трубку, прежде чем она успела ответить. Салли позвонила Терри по личному номеру.

— Ну что узнала?

— Ничего. А тут еще Крис ведет себя, как будто ему изменил один из его мальчиков. Поговори с ним, хорошо?

— Это просто ревность.

— Все равно мне это не нравится.

— А мне не нравится, что я до сих пор не знаю, что собирается выкинуть Истмен.

— Это твоя вина, что я торчу в Майами!

— А твоя, что…— Он осекся.

— Что?

— Не имеет значения. Как только пресс-конференция закончится, позвони и скажи свое мнение.

— Конечно.— Она даже не попыталась скрыть обиду.

— Салли?

— Что?

— Жалко, что тебя нету рядом.

Она почувствовала, как у нее запершило в горле.

— Спасибо,— выдохнула она еле слышно.

7.05.

Поговорив по телефону с Лу Бендером, президент остался сидеть на краю постели. Он задумался. Невероятно, что вице-президент страны объявляет о проведении своей пресс-конференции — и даже не проконсультировался с ним! Но факт остается фактом. Что бы он там ни заявил, ясно одно: Дэн Истмен отсекает себя от нынешней администрации, противопоставляет себя ему, Сэму Бейкеру.

По мнению Бендера, Истмен объявит о своем выходе из борьбы за вице-президентское кресло. Он подозревает, что Истмен предложил этот пост Фэллону. В одном списке с собой. А себе выбрал президентство! Но Фэллон отверг предложение. Истмен, уверял Бендер, понимает, что упустил свой шанс и партия проиграна.

Сэм Бейкер обдумал этот вариант. Бендер, решил он, прав. Почти.

Вся беда в том, что Дэн Истмен никогда не сдавался без боя. Он был бойцом, не знавшим компромиссов. Не такой он человек, чтобы уйти с ринга после нокдауна.

Сэм Бейкер поднял трубку внутреннего телефона.

— Да, сэр?

— Соедините меня, пожалуйста, с вице-президентом Истменом.

— Хорошо.

Звонок прозвучал тут же.

— Говорит вице-президент.

— Доброе утро, Дэн! Надеюсь, я не слишком рано?

— Ничуть, сэр.

— Насколько я понимаю, сегодня утром вы проводите пресс-конференцию?

— Совершенно верно.

— Дэн, хотите мне что-нибудь сказать… Я имею в виду ваше заявление.

— В данный момент ничего.

Оба собеседника помолчали.

— Дэн?…

— Да?

— Мой вам совет — не превращайте кризис в трагедию.

— Время для советов прошло, Сэм. Но все равно спасибо на добром Слове.

Президент положил трубку. Некоторое время он сидел не двигаясь, пристально рассматривая свои босые ступни на ковре. Ему припомнилось то, что в свое время сказал ему Ричард Никсон. Это было в тот самый день, когда он навсегда покидал Белый дом: "Отчаявшиеся люди всегда совершают отчаянные поступки". По мнению Никсона, эти слова и объясняли, и оправдывали то, что с ним случилось…

 7.25.

Меньше всего Лу Бендер хотел беседовать за завтраком с адмиралом Уильямом Раухом. Но тот звонил и так настаивал, что пришлось уступить: дело, видимо, было неотложное. Единственное условие: приехать к нему на городскую квартиру следовало не позже половины восьмого. Раух успел вовремя, и, когда слуга открыл дверь, адмирал выглядел самодовольным до отвращения.

— Ну, выкладывай, что там у тебя,— сказал Бендер.— Сегодня у меня еще куча дел.

Раух, однако, не спешил с объяснениями. Он дождался, пока слуга, приготовив для них тосты и кофе, не удалился.

— Я знаю, что это тебя позабавит,— заметил он, слегка подтолкнув к Бендеру, сидевшему напротив, белый конверт с адресом Петерсена.

Бендер вынул листок и, пробежав его глазами, чуть не поперхнулся кусочком тоста. Он так долго и натужно кашлял, что Раух вынужден был встать и, обогнув стол, подойти и похлопать его по спине. Когда Бендеру полегчало, он выпил стакан воды, но тут же снова закашлялся.

Еще долго он барабанил пальцами по злополучному листку, прежде чем обрел наконец дар речи.

— Откуда, черт подери, у тебя… это?

— Принесли вместе с бумагами.

— То есть откуда-то из недр ЦРУ? — Бендеру явно не нравилось, что Раух опять играет с ним в кошки-мышки.

— Даже не знаю. Конверт могли прислать из любого правительственного ведомства в этом городе.

— Остались отпечатки?

— Пожалуйста, Лу! Мы же имеем дело не с дилетантами. В общем, мы знаем, кто его послал.

— Ах так?

— Его хозяева. Они не просто сообщают нам координаты Петерсена…

— Ну и?…

— Да, да, Лу.— Раух взял листок из рук Бендера и разорвал его на мелкие кусочки.— Теперь ясно: мы были правы насчет того, что Петерсен нанят Ортегой и никарагуанцами.

Бендер указал на горку "конфетти":

— Это они?

— Да. Он предлагает нам мир.

— Зачем они выдают тебе Пстерсена?

— Потому что знают: мы продырявим его шкуру и опустим в безымянную могилу.

— Чтоб ты за них сделал их грязную работу?

Раух намазал маслом еще один кусочек тоста.

— Ну да, когда в доме заводятся крысы, посылают за человеком, который их выводит.

— Прекрасная у тебя работенка, однако,— фыркнул Бендер.

— Не жалей меня, Лу. Тут ведь идет игра…

Бендер между тем не столько слушал своего собеседника, сколько просчитывал свой очередной ход. Раух наверняка притащил ему координаты Петерсена с определенной целью. И он, Бендер, не должен попасться на его удочку. Надо во что бы то ни стало перехватить у Рауха инициативу и вынудить его уйти в глухую защиту.

— Лу, это как в политике,— продолжал Раух, жуя свой тост.— Погибнуть должны только те, кто проиграл.

— Я не хочу, чтобы его убили.

— Извини?

Бендер подался вперед.

— Если его нанял Ортега, то нам важнее взять его живым, а не мертвым.

— Может быть, тебе, Лу, но не мне,— осклабился Раух.— Давай-ка не мудрствовать лукаво. Нам нужен мертвый Петерсен, тогда вместе с ним умрет и расследование ФБР.

Бендер презрительно махнул рукой:

— Глупости! Как только Петерсен окажется у нас в руках, расследование ФБР все равно закончится. Но… — Бендер откинулся на спинку стула и потер пальцем переносицу,— если мы сумеем добиться, чтобы Петерсен публично сказал миру, кто его нанял… Тогда мы сможем заткнуть рот всем, кто вопит, что мы, дескать, пристаем к бедной, невинной Никарагуа. Добудь его живым, и пусть, эта птичка запоет. Как только он расколется, мы поднимем такую шумиху в прессе…

— Забудь об этом. По закону Компания не "имеет права "добывать" Петерсена, пока он находится на территории Соединенных Штатов.

— Тогда…— Бендер знал, чем задеть Рауха побольнее,— передай его ФБР.

Раух ощетинился. Подобно другим офицерам, что работали в военно-морской разведке в 1984 году, Раух возмущался сенсационными разоблачениями, сделанными ФБР по делу шпионской сети Уокера. В то время на долю Рауха и нескольких его коллег выпала не слишком приятная задача навести порядок на флоте — наказать всех, проявивших халатность, понизить по службе одних, досрочно отправить на пенсию других. Естественно, что в глазах сослуживцев Раух стал настоящим парией. Сам же он навсегда затаил на ФБР злобу. Именно на это с самого начала и рассчитывал Бендер.

— Не будем мелочными,— продолжал он.— Пусть О'Брайен тащит для нас каштаны из огня. Используем его в своих целях.

Раух задумался.

— Ну хоть на сей раз…— Бендер улыбнулся своей масляной улыбочкой.— Будь благоразумен.

— Хорошо, черт подери… Пусть будет по-твоему.— Раух посмотрел на часы и поднялся.— Я, пожалуй, пойду. Хочу быть у себя в Лэнгли до того, как Истмен начнет пресс-конференцию.

Бендер продолжал улыбаться. Этот раунд был за ним.

— Не огорчайся, Билл. Может, убьешь кого в следующий раз.

В дверях Раух неожиданно остановился. В глазах его промелькнуло странное выражение.

— В чем дело, Билл?

— Вчера ты ведь мне не поверил?

— О чем это ты?

— Ну насчет моей версии, что Петерсена нанял Ортега и что стреляли в Фэллона. Не поверил, пока Ортега сам не выдал себя.

— Ах, это… Не знаю, не знаю. Мне эта версия показалась интересной.

— И ты разрешил мне убить его дочь… так? Не веря?!

Бендер ничего не ответил.

— Знаешь, Лу, я всю жизнь считал, что я твердый человек.

— И я тоже считал так,— заметил Бендер со злорадной улыбкой.

Раух покачал головой, хмыкнул:

— Ах ты везунчик, ах ты ублюдок! Истмен сам уходит, Ортега, опять сам, преподнес тебе Петерсена на блюдечке… Бум-бум — и все твои проблемы решены.

При этом он хлопал в ладоши, изображая радость, но улыбки на его лице больше не было.

После того как Раух ушел, Бендер снял трубку своего личного телефона и набрал номер 301-555-1212. Голос телефонистки откликнулся тут же:

— Служба информации. Чем могу помочь?

— Пожалуйста, мне необходим телефон мотеля "Холидэй Инн", в Глен-Бэрни, Мэриленд.

Когда девушка сообщила ему нужный номер, он записал его, поблагодарил и повесил трубку.

Всю дорогу в Лэнгли адмирал Уильям Раух, сидя в глубине своего черного "олдсмобиля" и грызя ноготь большого пальца на левой руке, обдумывал разговор с Лу Бендером. С такими, как он, никогда нельзя быть уверенным, что раскусил их. Вроде бы смысл разговора и ясен, но Раух почему-то был уверен: своих истинных намерений Бендер не проявил.

Трезвое решение убрать Мартинеса они приняли вместе. Были подобраны и не оставляющий никаких следов яд, и методы прививки, так что они не могли вызвать ни малейших подозрений. Через полгода или в крайнем случае год у Мартинеса должна была развиться саркома, и врачам пришлось бы поставить страшный диагноз: СПИД. Друзья и товарищи по оружию отвернутся от него, жена бросит, а церковь — проклянет. И он скончается всеми забытый, так и не узнав, кто его убил. Раух и Бендер были едины: из Мартинеса не должно получиться второго Че Гевары.

В свое время Раух видел фото легендарного Че, когда его удалось схватить. Они запечатлели моменты между очередными сеансами зверских пыток и после наступления смерти. Эти фото лучше всего рассказали Рауху, какой будет война в Латинской Америке. Че умер от рук боливийских садистов, но дух его — каким-то непостижимым образом — уцелел. И до сих пор наводит ужас и на ЦРУ, и на всю Латинскую Америку. Вот потому-то Раух и Бендер твердо решили на сей раз не допускать возрождения из пепла птицы Феникс.

Мартинес, конечно, был популярен. Саму память о нем следовало стереть с лица земли, чтобы никогда в будущем имя его не могло стать знаменем для врагов Соединенных Штатов, подобно тому как стало имя Аугусто Сесара Сандино, партизанского лидера никарагуанцев, убитого в 1934 году. Бендер тогда признал, что заражение СПИДом удачно, даже идеально решает проблему. СПИД не только физически устранит Мартинеса. Он навсегда обесчестит его имя.

Армия США изучала потенциальные возможности СПИДа как тактического биологического оружия с 1982 года. Вирус СПИДа, однако, пришлось испытать на живых организмах. И хотя его носителями были многие приматы, смертоносный иммунодефицит наблюдался только у человека и еще у представителей семейства кошачьих. И тогда армия вышла на тех, у кого имелись "возможности для испытаний за рубежом". Иными словами, на ЦРУ.

И Раух, и Пэт Фаулер, его заместитель по оперативным вопросам, только на словах не одобряли идею предварительного проведения таких "испытаний". Определенных людей надо было время oт времени убирать. И если новое оружие для этого подходит, они намерены были активно его использовать. Оно существенно пополняло арсенал ЦРУ — то была не игрушечная, а реальная возможность вернуться к старому принципу "око за око". Но уже на новом уровне.

Оперативники составили список предполагаемых жертв — в строгой очередности. Как только Октавио Мартинес принял приглашение президента приехать в Вашингтон, его сразу передвинули на самый верх списка. Именно Лу Бендер предложил тогда провести полное медицинское обследование в госпитале "Уолтер Рид" во время предстоящего визита. Да, именно Бендер поставил мяч возле лунки, так что ЦРУ оставалось только загнать его туда ударом клюшки.

Поэтому, когда рано утром раздался звонок Бендера и, включив ТВ, Раух увидел побоище на трибуне перед Капитолием — умирающего Мартинеса и рядом с ним раненого Фэллона,— он едва смог поверить своим глазам. Словно кто-то сыграл с ними страшную, смертельную шутку. Следом за первой последовала и вторая. Ни с того ни с сего ФБР обследовало труп Мартинеса на СПИД. Это в свою очередь повлекло за собой расправу над Бек-витом и его семьей. Одна нелепая случайность сменялась другой. Так, вмешательство Бендера привело к подделке заключения патологоанатома из соображений "гуманности". Но к этому времени двое идиотов, выделенных О'Брайеном для расследования дела об убийстве Мартинеса, уже сумели ознакомиться с оригиналом. А один из них даже проследил путь вируса от Форта Дитрих. Раух попытался нейтрализовать этого типа, но обнаружил, что тот находится под наблюдением ФБР. Это делало Росса практически неуязвимым для ЦРУ. И вот теперь кто-то подкинул координаты Петерсена. Бендер тем временем почему-то переменил свое отношение к плану убийства Петерсена. Теперь он настаивал на том, что его должно захватить ФБР.

За всеми "случайностями" явно просматривалась чья-то рука. Раух чувствовал это нутром. Ее просто не могло не быть. Вчера, во время игры в гольф, Рауха осенило. Пусть точных доказательств и нет, в каждой из сцен спектакля неизменно появляется один и тот же актер. Это вездесущий м-р Бендер.

Возможно ли, что именно он дергает за ниточки? Что именно он организатор всех "совпадений", тот злодей, кто говорит одно, а делает другое? А если так, какие цели он преследует?

Сидя в глубине своего "олдсмобиля", он поглядывал через пуленепробиваемое стекло на редких в этот час пешеходов и машины. Даже тихим воскресным утром на столичных улицах всегда можно увидеть работяг, спешащих куда-то к положенным восьми часам,— и упаси вас бог встать им поперек дороги. Стоит только посмотреть на лица водителей, изо всех сил нажимающих на клаксоны, если кто-то им помешал! А чего стоят плотно сжатые губы и желваки, перекатывающиеся на скулах пешеходов, вынужденных ждать на уличных перекрестках. Именно взглянув на этих пешеходов, Раух неожиданно понял, почему он так уверен, что именно Лу Бендер стоит за всем, что его, Рауха, тревожит.

Если Сэма Бейкера не окажется в Белом доме в ближайшие четыре года, то Лу Бендеру некуда будет спешить к восьми утра! Его ждут жалкая отставка и горечь воспоминаний. У президента Бейкера — семья, деньги, положение в обществе, слава, солидная федеральная пенсия, сотрудники, друзья. Для него выход на пенсию будет достойным уходом с политической арены. Компенсацией для него могут стать мемуары, многочисленные интервью, заманчивые предложения возглавить ту или иную престижную компанию, стать почетным членом академии. Или возможность путешествовать по свету, бывать на самых интересных международных форумах. Для Бейкера уход был не страшен, так как его ждет другая жизнь. Жизнь государственного сановника, ставшего писателем, консультантом, советчиком для всех, не говоря уже о столь приятной роли отца и дедушки.

Что касается Лу Бендера, то свою одинокую жизнь он прожил в безвестности. И в будущем ему не светило ровным счетом ничего. Он не умел ни писать книг, ни управлять корпорациями. У него нет ни семьи, ни накоплений. Все, что его ждет, это скромная федеральная пенсия и — в перспективе — помощь из Фонда социального обеспечения. Он, правда, может получить директорство. Но никакой социальной значимости это ему не принесет. Бендер будет, по существу, обречен на самое жалкое существование — в лучшем случае аскетическое. Иными словами, ноябрь для Лу Бендера будет его "моментом истины". Между тем в годы царствования Бейкера влияние Бендера в Вашингтоне было не сравнимо ни с чьим другим — кроме самого президента. Когда падаешь с такой высоты…

Раух сидел и обдумывал все это. У него самого была мечта: как только закончится его пребывание на посту директора ЦРУ, он вернется на службу в военно-морских силах и уйдет с флотом в море. Но у Лу Бендера такой возможности не было. Так что если 20 января Сэм Бейкер не положит руку на Библию и не произнесет своей клятвы, дабы править страной еще четыре года, то судьба, которая ждет в таком случае Бендера, станет для него хуже смерти. Пока он не сойдет в могилу, ему суждено оставаться на обочине и смотреть, как мимо него катится мир — и прекрасно обходится без его советов. Ему доведется сполна изведать самую большую муку, какую только может испытывать влиятельный в прошлом человек,— чувство своей полнейшей ненужности, никчемности, бесполезности.

Все было столь очевидно, что Раух почти упустил это из виду. Но сейчас в кроссворде можно было заполнять последние остававшиеся белыми клеточки. Лу Бендер преспокойно переменил свое первоначальное решение, узнав, что приветствовать Мартинеса будет Фэллон, и рассчитав, что убийство никарагуанца в этом случае обеспечит Терри национальную известность, а новому списку Бейкер — Фэллон — победу на ноябрьских выборах. После этого намекнул ФБР насчет проверки убитого Мартинеса на СПИД, чтобы тем самым иметь против Рауха оружие. То, которое можно использовать в любой момент. Затем санкционировал ответное убийство, жертвой которого стала одиннадцатилетняя девочка. Для чего? А чтобы он, Раух, поверил, будто Бендер всерьез принимает его версию, связывавшую Ортегу и Петерсена.

Но Бендер зашел слишком далеко, подбросив координаты Петерсена. Этим он себя выдал. Ведь в мире контрразведки любой, кто знал, что в прошлом Петерсен был сотрудником ЦРУ, не сомневался: если Компания его засечет, то не остановится ни перед чем, чтобы уничтожить.

И только один Бендер был уверен: прежде чем что-либо предпринять, Раух непременно покажет листок ему. Потому что только он, кроме Рауха, знал, что Белый дом и ЦРУ вместе, как мухи, запутались в кровавой паутине. И когда Раух принес Бендеру конверт, тот выразил притворное удивление. Тут же сделал вид, что у него только что родилась идея передать Петерсена ФБР. Это могло означать лишь одно. Он заключил тайный союз с О'Брайеном насчет "опеки" над Россом и намерен теперь свалить все дело на Рауха и ЦРУ. Именно ему, Рауху, он поручил передать информацию в ФБР и тем самым навсегда исключить любую возможную связь между Петерсеном и Бендером.

Но у плана Бендера существовал один изъян: на данный момент цели Рауха и Бендера были совершенно различными. Для Рауха главное заключалось в том, чтобы заставить замолчать двух фэбээровцев, которые видели первоначальное заключение патологоанатома и могли проболтаться. А для Бендера главным был захват Рольфа Петерсена. Как директор ЦРУ Раух знал: напади ФБР на след вируса СПИДа, след этот неминуемо приведет их в Лэнгли, штат Виргиния. То есть прямо к нему. Между тем Лу Бендер выйдет сухим из воды. Ведь никаких улик против него в деле Октавио Мартинеса нет! Случись скандал, он тут ни при чем: виноватыми в любом случае окажутся Раух и ЦРУ. Для этого-то Бендер и распорядился об "опеке" над этими двумя придурками из ФБР. Тем самым он мог следить за всеми их передвижениями и обеспечивать их безопасность.

Раух поудобнее откинулся на спинку сиденья. Вот, значит, каков он, план Бендера! По-макиавеллиевски хитроумный и блестящий.

Что ж, если Бендер хочет, он, Раух, передаст Петерсена ФБР. Но сделает это по-своему, как им и не снилось. Подходящие люди для этого у него были.

8.10.

Телевизор в спальне был включен, и, бреясь в ванной, Манкузо мог слышать специальный воскресный выпуск программы Эн-Би-Си под названием "Новости на рассвете", его вела Конни Чанг.

— … и поскольку до съезда остается всего четыре дня,— вещала Конни,— хорошо осведомленные политические комментаторы не сомневаются, что президент откажется от вице-президента Дэниела Истмена и возьмет себе в напарники Терри Фэллона, молодого сенатора из Техаса. Сегодня утром в девять тридцать по восточному и в восемь тридцать по центральному времени Эн-Би-Си будет вести живую трансляцию с только что объявленной вице-президентом пресс-конференции. Учитывая ходящие в городе слухи относительно того…

В этот момент зазвонил телефон, Манкузо поспешил снять трубку. Она тут же оказалась перемазанной кремом: как раз эту сторону лица он не добрил.

— Дерьмо собачье,— тихо ругнулся он, вытирая трубку и перепачканные кремом руки о постельное покрывало. Затем поднес трубку к другому уху и сообщил Россу свое мнение о нем:

— Только ты один обладаешь способностью всегда звонить в самое неподходящее время.

— Узнал меня по голосу, да?

Теперь Манкузо действительно узнал: это был, увы, не Росс.

— Н-да.

— Твой дружок остановился в мотеле "Холидэй Инн", дорога номер два, южнее Балтимора. Сто восьмой номер. Усек?

— Заметано.

— Учти, Джо, это полнейшее дерьмо. С ним надо кончать.

— Н-да. Спасибо. Я твой должник.

— Хорошо.— И звонивший повесил трубку.

Манкузо вызвал телефонистку и попросил соединить его с Майами-Бич.

Звонок Манкузо поднял Росса с кровати.

— Ну, твою мать! — заорал он в трубку, поняв, кто его разбудил.

— Надевай штаны, понял?!

— Иди ты в задницу вместе со штанами!

— Я сказал, надевай свои вонючие штаны!

— А я сказал, иди в задницу! — В голосе Росса звучала холодная ярость, и Манкузо догадывался почему.— Сукин ты сын! Знал же, дерьмо паршивое, что они собирались…

— Заткнись, Дэйв! Черт бы тебя побрал!…

И Дэйв замолчал.

— А теперь пиши адрес.— Манкузо продиктовал адрес, который только что узнал.

— Что это?

— Пиши, кому говорят, хрен собачий!

— О'кэй. О'кэй.

— Я буду звонить из автомата у себя в отеле. Даю тебе пять минут. Позвони мне из своего. Давай не тяни время!

Росс быстро надел брюки, прямо на босу ногу натянул ботинки, накинул на плечи свитер, сгреб с тумбочки всю мелочь, какая была, и, захватив бумажник и ключ, выскочил из комнаты.

Манкузо, кое-как стерев остатки крема с лица, набросил банный халат, сунул ноги в шлепанцы и спустился на лифте в фойе. Тут было полно народу: люди выписывались из гостиницы, спеша в аэропорт. В своих синих шлепанцах и бело-синем, в полоску, халате, с наполовину выбритой недовольной физиономией, торчавший у автомата Манкузо сразу же бросался в глаза.

Наконец телефон зазвонил. Голос Росса в трубке звучал раздраженно: еще бы, ведь ему пришлось, небритому и непричесанному, тащиться на Коллинс-авеню в поисках ближайшей телефонной будки.

— Хрен моржовый! Ты же знал, что меня подслушивают, что за мной слежка!

Манкузо молчал.

— Говори, знал?!

— Н-да, ладно. Может, догадывался.

— Может! Знал, сука!

— Такое дело… — Росс услышал, как Джо переминается с ноги на ногу.— Н-да, я предполагал, что без говна не обойдется. Но дело не в этом.

— Иди ты ко всем матерям! "Не в этом"! Да я твою башку вонючую размозжу, когда…

— Это адрес Петерсена, понял?

— Что?! Как ты?!. — Голос Росса тут же осекся.

— Достал через друга. Не задавай вопросов!

— Значит, где, говоришь, его берлога?

— Около Балтимора. Так мне передали.

9.30.

— Леди и джентльмены, сейчас выступит вице-президент Соединенных Штатов!

Конференц-зал на четвертом этаже старого президентского особняка был забит репортерами и телеоператорами и гудел как пчелиный улей. Но едва на трибуну поднялся Дэн Истмен, как в зале наступила мертвая тишина.

— Я намерен сделать заявление,— начал Истмен.— Для вас и для всего американского народа. В связи с характером этого заявления я не смогу ответить ни на какие вопросы.

В зале раздалось несколько ворчливых возгласов. Но поскольку собравшиеся знали, что пресс-конференцию передают в эфир все три ведущие телекомпании, никто не хотел, чтобы у зрителей сложилось впечатление, будто "масс медиа" позволяют себе держаться непочтительно по отношению ко второму — после президента — человеку в стране.

Истмен говорил без бумажки:

— Как вы, несомненно, знаете, время от времени у меня возникали разногласия с президентом Бейкером по ряду вопросов. Я уверен, что вы разделяете мое мнение: у честных и независимых людей такого рода разногласия по проблемам, касающимся управления государством, вполне нормальная вещь.

— Однако вчерашние газеты,— продолжал он,— содержали совершенно недвусмысленное доказательство того, что мои нынешние разногласия с президентом достигли такого уровня, когда они больше уже не отражают просто различные точки зрения у единомышленников. Развитие событий таково, что дольше молчать я не могу. Вот почему я и решил сегодня утром апеллировать к американской нации…

На него в этот час смотрели все.

Истмен поднял над головой конверт:

— Я направляю сегодня это письмо члену палаты представителей — ее спикеру Чарлзу О'Доннеллу…

— Прощай, Дэн Истмен,— вполголоса отозвался Бендер в своем вашингтонском офисе.

Салли, сидя в номере майамской гостиницы, скрестила пальцы, чтобы не сглазить.

То же самое сделал Крис Ван Аллен.

Терри Фэллон, в гостиной своего особняка, оставался невозмутимым.

— …чтобы потребовать от него,— продолжал Дэн Истмен,— и лидера большинства в сенате Лютера Гаррисона образовать Совместный комитет по расследованию дела об убийстве полковника Октавио Мартинеса. Преступное, безнравственное затягивание в расследовании этого страшного преступления, по существу, является обструкцией со стороны нынешней администрации.

У Лу Бендера отвисла челюсть.

В штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли адмирал Уильям Раух, сидевший задрав ноги на стол, при этих словах откинул голову и громко расхохотался.

Находившийся в ванной у себя в Чеви-Чейз Чарли О'Доннелл открыл аптечку и потянулся за таблеткой аспирина.

Репортеры, собравшиеся в зале, беспокойно зашевелились.

Истмен помахал еще одним листком бумаги:

— В соответствии с циркуляром ФБР для расследования преступления назначено всего двое агентов. Причем ни тот, ни другой не являются опытными оперативниками. Это простые клерки из архивно-статистического управления.

В Гуверовском центре на Пенсильвания-авеню Генри О'Брайен положил локти на стол и обхватил голову руками.

— По имеющимся в моем распоряжении неоспоримым данным,— продолжал Истмен,— застрелен агент секретной службы Соединенных Штатов. Это было сделано для того, чтобы помешать ему в проведении расследования, результатом которого могло бы стать задержание убийцы полковника Мартинеса.

Истмен продемонстрировал увеличенную фотографию, взятую с удостоверения личности.

Когда на экране, заполнив его целиком, возникло изображение Стива Томаса, из рук Салли выпала чашечка с кофе.

— Дерьмо собачье! — прокомментировал Росс, смотревший передачу у себя в номере.

Манкузо закрыл глаза и что есть силы вдавил хрустнувшие костяшки пальцев в виски.

— Этот человек, Стивен Филип Томополус, был злодейски убит в то время, когда он напал на след убийцы Октавио Мартинеса. О его смерти ничего не сообщалось в прессе. Полиция округа Колумбия расследовала это дело как обычную попытку ограбления номера в гостинице.

Было слышно, как некоторые из репортеров ахнули при этих словах.

— Пожалуйста! Прошу вас! — Истмен поднял руку, требуя тишины.— Сегодня я обращаюсь к конгрессу с просьбой проявить решимость там, где ее не сумел проявить президент Бейкер. По моему мнению, эта страна и те, кто ею управляют, должны ставить на первое место закон, а не политику. Убийца полковника Октавио Мартинеса должен быть найден! Он должен предстать перед нашим судом! Что касается меня, то я сделаю все, что в моих силах, чтобы довести расследование этого дела до конца, даже если это потребует вторжения в святая святых государственной власти. Благодарю вас.

Репортеры вскочили со своих мест, обрушив на Истмена град вопросов. Но он, не оборачиваясь, быстро сошел со сцены.

На веранде за домом у себя в Дариен Стив Чэндлер захлопал в ладоши и, повернувшись на вращающемся кресле, крикнул жене через открытое окно кухни:

— Вот это шоу-бизнес так шоу-бизнес, ничего не скажешь!

Салли тут же простучала номер личного телефона Терри. Ей ответил Крис.

— Салли? Вот это да! — Это все, что он смог произнести, прежде чем передать трубку Терри.

— Вот тебе и все наши прогнозы.

— Кто бы мог подумать, Терри? Он же…

— Я не намерен сейчас обсуждать это по телефону,— оборвал ее Терри.— Когда встреча с Рамиресом?

Он говорил в таком раздраженном тоне, что она испугалась. Ей было стыдно, что она оказалась такой дурой.

— Я…я жду сейчас от него звонка. Терри, пожалуйста, не…

— Дай мне знать сразу же, как только вы установите контакт. И возвращайся не мешкая.

— Хорошо, хорошо! — заторопилась она.— А теперь соедини меня с Валери. Я продиктую ей твое заявление для прессы.

— Не беспокойся. Об этом позаботимся мы с Крисом,— ответил он резко.— А ты встречайся с Рамиресом и поскорей приезжай. И, черт подери, смотри не попади в новую передрягу!

Сигнал отбоя прозвучал, как выстрел: в животе у Салли, казалось, что-то ухнуло и провалилось.

Она набрала местный номер: ей ответил чей-то глубокий мужской голос.

— Алло! Говорит Салли. Я должна сегодня же утром повидаться с нашим другом.

— Невозможно! — ответили ей по-испански.

— Но это необходимо, поймите! Необходимо! — прибавила она также по-испански, понимая, что ее слова звучат как вопль отчаянья.

— Что имел в виду вице-президент?

— Это просто так. Политика. К нам это не имеет никакого отношения.

— Мы все рассмотрим. И позвоним.

— Пожалуйста! Это очень, очень срочно! Я должна повидаться с ним немедленно.

Но трубку на другом конце уже положили.

Она отставила телефон, но он тут же зазвонил. Это был Росс.

— Видели, конечно.

— Да.

— Нам надо переговорить.

Она снова отставила телефон, заметив при этом, что рука ее дрожит.

Сидя на краю кровати, Салли постаралась успокоиться, продумать все как следует.

Итак, Стив Томас на самом деле был Стивеном Томополусом. Агентом секретной службы. Был, потому что сейчас он мертв. И, сидя на краю кровати в номере отеля в Майами, она прекрасно отдавала себе отчет, что несет свою долю ответственности за его смерть. Ведь это она отвлекала его, пока Росс обыскивал гостиничный номер. Сперва он ничего не подозревал, но, когда Салли отвергла его домогательства, почуял неладное и бросился наверх в свой номер. Именно тогда Манкузо велел ей отправляться домой и постараться забыть, что она вообще была в этой гостинице. Что случилось, когда Стив поднялся к себе в номер? До сих пор она считала, что Манкузо успел предупредить Росса и тот сумел смыться.

Сейчас, однако, выходило, что Стив застал Росса у себя в номере и либо он, либо Манкузо застрелил его. До сего времени это убийство скрывали. Страшно было подумать, что может произойти теперь.

Случайно взгляд Салли упал на большое коричневое пятно — оставшийся на ковре след от пролитого кофе. Подобно разгуливающему во сне лунатику, она автоматически поднялась, прошла в ванную и, смочив холодной водой край полотенца, принялась на коленях изо всех сил оттирать злосчастное пятно.

Перед ней стояла дилемма. Конечно, можно было молчать, но в таком случае, стань обстоятельства смерти Стива Томаса известными, молчание сделает ее сообщницей. Хранить молчание грозило опасностью потерять свободу. Есть, правда, и другая возможность, но…

Да, она может явиться в полицию и рассказать, как ее втянул в это дело Манкузо. В своем воображении Салли уже видела броский заголовок в газете:

ПОМОЩНИЦА ПО ПЕЧАТИ ЗАМАНИЛА ТАЙНОГО АГЕНТА В СМЕРТЕЛЬНУЮ ЗАПАДНЮ

Сознайся она, и пресса тут же начнет строить вымыслы — один нелепее другого. Но все эти инсинуации она перенесет. Только речь идет не о ней одной. И в заголовках замелькает еще одно имя:

ПОМОЩНИЦА ФЭЛЛОНА ЗАМАНИЛА ТАЙНОГО АГЕНТА В СМЕРТЕЛЬНУЮ ЗАПАДНЮ

Да, заголовок будет именно таким, и именно так будет читаться вся эта история. Заяви она сейчас о своей роли — и карьере Фэллона конец. В лучшем случае ему пришлось бы откреститься от ее поступков. А в худшем… Она не могла заставить себя даже подумать о такой возможности. Терри вынужден будет уволить ее до окончания расследования. Оно наверняка продлится не один месяц. Перспектива быть надолго разлученной с ним вызывала у нее ноющую боль в животе. Идти на такой риск?…

А если продолжать молчать. Есть ли уверенность, что ее не разоблачат? Салли все терла и терла пятно на ковре, обдумывая возможные ходы.

Росс и Манкузо не проболтаются. Она не была юристом, но знала, что Стива убили во время несанкционированного обыска. Ордера на его проведение у них не было. Скорей всего, оба они замешаны в серьезном преступлении — убийстве. Она же только соучастница, но стреляла-то не она! И каков бы ни был ЕЕ приговор, ИХ будет куда суровее. Так что по одной этой причине их молчание гарантировано.

А Терри? Он не отвернется от нес НИКОГДА. Это она знала наверняка. Прекратив оттирать пятно на ковре, Салли присела на корточки и постаралась успокоиться. Конечно, опасность была, но, по крайней мере на данный момент, разоблачение ей не грозило. Она выпрямилась, скомкала грязное полотенце и прошла в ванную.

Крис!

Она подумала о нем — и, как пригвожденная, остановилась в дверях.

Ей разом припомнилось, каким довольным он выглядел вчера, разговаривая с прессой, как он буквально купался в лучах юпитеров, как будто это были лучи летнего солнца. И еще: он на редкость нагло разговаривал с ней утром по телефону. Терри считает это ревностью. Что ж, он прав. Если Салли выйдет из игры, Терри придется полагаться на одного Криса. И тот наконец станет его главным помощником и доверенным лицом.

Но, в сущности, и Крис не должен проболтаться. Поступи он так, Терри отвернется от него — навсегда. На такой риск Крис не решится. Бросив грязное полотенце на пол, Салли подошла к туалетному столику и выдвинула ящик, где лежало нижнее белье.

А что, если, вдруг подумала она, Крис поймет, что ему не надо открыто ее разоблачать? Можно ведь просто организовать "утечку информации". Скажем, намекнуть кое-кому из ее недругов. Или написать анонимное письмо на радио. Да мало ли какой способ можно выбрать в Вашингтоне, чтобы, нанеся смертельную рану, не обагрить свои руки в крови!

Салли прислонилась к столу. Ее снова тошнило. Она с трудом дышала, лицо покраснело.

Крис — это серьезная угроза. За ним надо будет следить в оба.

В дверь постучали. Она услышала голос Росса:

— Вы же дали слово!

— Сейчас иду! — крикнула Салли.

Она быстро прошла в ванную и, смочив холодной водой новое полотенце, приложила его к лицу. Откинула со лба волосы, поправила платье и пошла открывать дверь.

Росс, босой, стоял перед дверью в синем купальном костюме с ключом от своего номера в руках. Некоторое время оба молчали.

— Это вы убили его! — произнесла она наконец.

Росс беспомощно развел руками:

— Так получилось. Несчастный случай. Он вытащил пистолет — и тот сам выстрелил. Истинная правда.

— Какой оно тяжести, это преступление?

Он не отвечал.

— Так какой, Дэйви?

— Убийство, но без отягчающих обстоятельств.

Она закрыла лицо руками.

— Все уладится, поверьте,— успокаивающе заметил Росс.

— Я так боюсь, так… — выдохнула она, не отнимая ладоней от лица.

— Салли, послушайте меня. Ну, пожалуйста. Все будет в порядке!

— Но как? Каким образом? — проговорила она еле слышно.

Ответа на этот вопрос у него не было.

— Не знаю. Но я сделаю все, чтобы так оно и было. Сделаю!

Салли прижалась к нему, он крепко ее обнял. Слеза скатилась с ее щеки, горячей каплей побежала по его голой груди.

9.40.

Что бы ни говорили про Лу Бендера в Вашингтоне, но надо отдать ему должное: никто не умел действовать решительнее, чем он. Даже сам президент. Через пять минут после окончания пресс-конференции Истмена докладные записки из полицейского управления округа Колумбия находились уже на пути в Белый дом. Министра финансов Ричарда Брукса, по-распоряжению Бендера, срочно разыскали за завтраком в мужском гриль-баре загородного клуба для конгрессменов: с военно-воздушной базы Эндрюс в воздух поднялся личный вертолет президента, а директору загородного клуба было приказано срочно освободить от машин место стоянки. Через десять минут министр уже летел по направлению к южному газону Белого дома. А еще через десять минут, когда Бендер читал полицейский отчет об убийстве Стивена Томополуса, м-р Брукс уже поднимался по ступеням лестницы, ведущей в Овальный кабинет,— в шиповках, клетчатых, зеленых с розовым, штанах и шапочке с помпончиком. И вне себя от ярости.

— Мистер президент, чем могу служить? — спросил он с порога.

Но прежде чем президент ответил, вопрос задал Лу Бендер:

— Какого дьявола секретная служба полезла расследовать дело Мартинеса?

— Не знаю. Мы этим не занимались.

Ответ был настолько категоричным, что разговор на какое-то время прервался. Сэм Бейкер знал Ричарда Брукса целую вечность. Член попечительского совета Гарвардской школы бизнеса, старейшина пресвитерианской церкви и один из лучших теннисистов-любителей старшей возрастной группы, он был человек прямой, честный и решительный.

— Но ведь убит один из твоих людей! — нашелся наконец президент.— Я же сам подписывал письмо с соболезнованиями его родителям.

— Эта формальность не имеет никакого отношения к делу. Он был в отпуске. Подал заявление на следующий день после убийства Мартинеса.

— Тогда какого черта понадобилось соваться в "Четыре времени года", чтобы ему размозжили там голову? — Бендер открыл папку с докладной из полицейского управления округа.

— Некоторые из наших агентов подрабатывают в свободное время. Частный сыск. Компромат на мужей для бракоразводных дел и кое-что в том же духе.

— И закон позволяет? — поинтересовался Бендер.

— Нет. Но такие вещи практикуются,— ответил Брукс.

— На кого он работал?

— Точно не знаем. У нас есть только одна маленькая зацепка.

— Какая?

— Дома у него обнаружен использованный авиабилет. В Кливленд.

— Кливленд? Вы сказали — Кливленд? — оживился Бендер.

— А как он умер? — спросил президент.

— Скорей всего, сам выстрелил себе под подбородок из своего же револьвера. Следов борьбы не обнаружено.

— Самоубийство?

— Нет. Дверь номера была взломана.

— Он думал, что в его комнате кто-то есть, и вышиб дверь ногой, чтобы застать этого человека врасплох? — предположил Бендер.

— Нет,— ответил Брукс.— На его теле обнаружили щепки. Дверь взломали уже после того, как он застрелился.

— Никаких других зацепок?

— Незадолго до убийства его видели в баре гостиницы с какой-то блондинкой. Вероятно, проституткой.

— Или чьей-нибудь женой,— добавил Бендер.

— Может, и так.

— Значит, вы полагаете, что это было ограбление? — спросил президент.— Или убийство из ревности?

— Лично я в этом убежден. Убийство с целью грабежа или дешевая мелодрама на почве ревности. Что касается вашего вице-президента, то он всегда отличается своим крайним невежеством.— Брукс посмотрел на часы.— Ну что, будем продолжать обсуждать то, что и так ясно? С вашего позволения я бы предпочел поскорей присоединиться к своей четверке партнеров по гольфу, пока они не начали играть по новой.

— Последний вопрос,— обратился к министру Бендер.— Какого рода дела он вел в вашем казначействе?

— Никаких. Он был из СПО.

— СПО?

— Служба президентской охраны.

— Кого же он охранял?

— О, я думал, вы знаете,— заметил Брукс.— Вице-президента!

10.05.

Когда Манкузо вышел из дверей отеля с саквояжем в руках, знакомый таксист уже поджидал его.

— Извини, друг, я немного припозднился. Телевизор смотрел.

— Нет проблем,— успокоил его водитель и швырнул окурок.— Все равно я включил счетчик ровно в половине десятого.

Взяв у Манкузо саквояж, он кинул его в багажник. Садясь в машину, Манкузо краем глаза увидел, что на счетчике набежало восемь долларов девяносто центов.

— Откуда ты знал, что я приду? — поинтересовался он.— Может, я уехал с другим таксистом, да мало ли что.

— Не. Ты ведь итальянец, правильно я грю? — И он ловко вырулил со стоянки в самую гущу машин.

— Н-да. И что?

— А то, что я знал: ты меня не наколешь. Ворон — ворону… правильно я грю? — Водитель натянул белую шапочку.— Гляди, чего написано.

Над самым козырьком было оттиснуто: "Если ты не итальяшка, ты не дерьмо".

— Здорово?

— Класс! Ты что, в этой шапочке и в монастырь собираешься? — полюбопытствовал Манкузо.

— Да нет. Монашки эти юмора не секут, правильно я грю?

Когда они приехали, Манкузо снова попросил таксиста ждать и, подойдя к воротам, дернул за шнурок. Он услышал, как где-то в отдалении зазвенел звонок и за стеной раздался, как и прежде, звук медленных, шаркающих, постепенно приближавшихся шагов. Потом маленькое окошко в двери приоткрылось.

— Доброе утро. Я Джо Манкузо. Тот самый, который…

Решетчатое окошко захлопнулось.

— Да погодите вы, черт подери!

Одна половина массивной дубовой двери начала медленно открываться. В глубине, сверкая на него глазами, стояла пожилая монахиня.

— Господи Иисусе! Да я… — Он спохватился, но тут же снова влип.— Вот дерьмо-то… Ой, сестра, извините! Я…— И он сорвал с головы шляпу.

За спиной он услышал смех таксиста. Манкузо обернулся и погрозил ему кулаком. Затем двинулся по дорожке следом за пожилой монахиней. Ему было так стыдно, как бывало только в далеком детстве.

10.30.

Раух ожидал этого звонка.

— Почему ты не позвонил раньше?

— У нас была встреча с Бруксом,— ответил Бендер.— И тут возникла одна проблема.

— Рассказывай, что там у вас стряслось.

Раух выдвинул ящик стола и, откинувшись на спинку кресла, задрал ноги. Он прямо-таки обожал, когда Бендер начинал паниковать.

— Петерсена надо брать. Прямо сейчас!

— Что, до ланча?

Бендер помолчал, потом выпалил со злостью:

— Ты, верно, думаешь, я тут шутки с тобой шучу, мать твою за ногу?!

— Лу, успокойся. Мы держим ситуацию под контролем.

— Мне нужен Петерсен! Сию же минуту! Ясно? И чтоб не оставалось сомнений, что убийца именно он.

— По-твоему, это избавит нас от расследования конгресса?

— Уверен!

— А как насчет этого парня из секретной службы?

— Он действовал по своей инициативе.

— Но на кого он работал?

— Кто знает? Он был там в баре отеля с какой-то пташкой. А через полчаса его не стало.

— Кто же убийца — сутенер?

— Или ревнивый муж.

— Выходит, Истмена ввели в заблуждение…

— Или он что-то замыслил.— Бендер переменил тон.— Послушай, Билл. Эта история уже почти выходит из-под нашего контроля. Если мы не поймаем Петерсена сию же минуту, все может полететь в тартарары.

— Понимаю, Лу.

— Сделай все возможное!

— Обещаю, Лу!

— Держи меня в курсе.

Раух положил трубку. Да, Бендер, похоже, и вправду летел вверх тормашками. Еще бы, ведь до съезда оставалось всего четыре дня. И он знал, что, начни конгресс свое расследование, Бейкер, скорей всего, не будет избран. Рауха это, впрочем, не слишком волновало.

Точно так же Рауху не было дела и до вялого расследования дела Мартинеса по каналам ФБР. И если конгресс решит вздернуть Бейкера, а заодно и Бендера, Раух не собирался лезть вместе с ними в петлю. Скрывать истину надо им, а не ему. Потому что они-то в случае чего выкрутятся, а вот он…

Значит, нечего ему помогать им сейчас заметать следы. Его нынешнее положение — лучше некуда. Допустим, эти двое кретинов из ФБР каким-то чудом сумеют заграбастать Петерсена. Что же, расследование ФБР в таком случае закончится. Конгресс успокоится — и все будет тихо-мирно. Но если Петерсен выпустит кишки из этих болванов, тайна подделанного медицинского заключения будет похоронена вместе с ними. В любом случае Белый дом и ФБР смогли бы утверждать, что, получив точные данные о местопребывании Петерсена, они попытались провести небольшую хирургическую операцию, чтобы взять его живым.

Единственное, что его не устраивало, это то, что теперь он никогда не сможет узнать, кто же все-таки нанял Петерсена. Такая жалость! Эту информацию можно было бы при трудной ситуации отлично продать. Звонок Бендера, однако, открывал перед Раухом новые возможности.

Он дотянулся до кнопки вызова и нажал ее трижды. Дверь тут же отворилась, пропуская секретаршу со стенографическим блокнотом.

— Да, сэр?

— Диктовка для папки "личное", Сара. Совершенно секретно. Копирка не требуется.

Секретарша села и открыла блокнот.

— Звонок сотрудника Белого дома Л.Б. с просьбой о помощи в розыске предполагаемого убийцы Октавио Mapтинеса. Мой ответ — ссылка на параграф 303, запрещающий проведение ЦРУ каких-либо операций внутри страны — см. инструкцию №2161. Просьба отклонена. Записали?

— Да, сэр.

— После того как напечатаете, проштемпелюйте и поставьте число и час. И пожалуйста, принесите мне на подпись.

10.50

Генри О'Брайен удивился, когда его вызвали в Белый дом в воскресенье. Секретарша провела его в личную приемную рядом с Овальным кабинетом. О'Брайен немного постоял у окна, глядя на садовые деревья, окаймляющие южный газон. Через несколько лет он уйдет на пенсию и каждое лето тогда будет проводить у себя в саду в Свомпскотте, рядом со старым домом, продуваемым насквозь соленым ветром океана. Там он постарается забыть про Вашингтон и, главное, про все эти бесчисленные секреты, которые ему приходится хранить по роду службы.

Именно эта часть его работы была для О'Брайена самым большим испытанием. После шести лет на посту директора ФБР он оброс разного рода тайнами, как обрастает ракушками днище корабля. Среди них были такие, какими нельзя поделиться даже с женой; такие, в которых нельзя признаться на исповеди своему духовнику. Словом, он знал то, что не дай бог знать никому на свете!

Войдя, президент извинился, что заставил его ждать. О'Брайен обернулся и вздрогнул, настолько поразила его внешность президента. Лицо бледное, глаза ввалились, вид усталый, изможденный.

— Вы хотели меня видеть, сэр?

— Да, Генри. Пожалуйста, присаживайся.

И тот и другой сели на маленький диван у окна.

— Боюсь, что нас ждет расследование в конгрессе.

— Да, понимаю.

— Если оно состоится, то начнется, вероятно, где-то в сентябре и продлится до зимы.

О'Брайен кивнул.

— Уверен, что ты, Генри, выдержишь это испытание с честью.

— Спасибо, сэр.

Президент сложил руки на груди:

— Я хотел бы кое-что у тебя узнать насчет этого Терри Фэллона.

— О, я как раз просматривал на него наше досье.

— В самом деле?

— Да, сэр.

— А по чьей просьбе?

— Мистера Бендера.

— Генри, насколько мне известно, именно Фэллон первым выдвинул обвинение во взяточничестве против сенатора Везсрби?

— Да, это был он.

— Он что, сам пришел к тебе?

— Да.

— И ты распорядился заняться Везерби в рамках операции ABSCAM?

— Сперва я попросил моего заместителя по делам конгресса проверить факты. Когда это было сделано и он рекомендовал ABSCAM, а другие замы с этим согласились, я дал добро.

— С кем твой заместитель занимался проверкой фактов?

— С лидером большинства в сенате. И спикером палаты.

— С Чарли О'Доннеллом?

— Да. В порядке любезности.

— А я-то думал, что эти "любезности" кончились вместе с директором Гувером,— пробормотал президент с явным неодобрением.

О'Брайен потупил глаза.

Президент подался вперед.

— Генри, мне хотелось бы кое-что выяснить насчет твоей встречи с Фэллоном. Он что, как тебе показалось, нервничал? Или, наоборот, проявлял сдержанность?

— Нет. Насколько я припоминаю, нет,— ответил О'Брайен, подумав.

— Он не казался смущенным?

— Нет.

— Не было ли заметно, что робеет? Ведь как-никак он заявлял на своего же коллегу.

— Нет,— покачал головой О'Брайен.

— Тогда как бы ты охарактеризовал его тогдашнее поведение?

— Я бы сказал, он был весьма… хладнокровен.

— Уверен в себе?

— Да. Именно так.

— А к чему, собственно, сводились его обвинения?

О'Брайен развел руками.

— Он сообщил мне, что Везерби взял взятку, с тем чтобы употребить свое влияние и добиться от Агентства по охране окружающей среды разрешения на получение права вести нефтедобычу на одном из спорных участков.

— А доказательства он тебе представил?

— Все, какие только можно. Кто платил деньги. Сколько. Когда. Где.

Президент, откинувшись на спинку дивана, некоторое время сидел молча.

— Ты проверял обвинения? — наконец спросил он.

— Нет. Факт получения взятки почти невозможно доказать, если не поймать человека с поличным. И вот тогда мы прибегли к помощи операции ABSCAM.

— Понятно. И что из всего этого ты рассказал Бендеру?

— Все.

Президент поднялся.

— О'кэй, Генри. Большое спасибо. Договорим завтра.

Когда О'Брайен был уже в дверях, президент заметил:

— Да, кстати, а кто, по утверждению Фэллона, давал Везерби взятку?

— Дуайт Кимберли. Его тесть.

На мгновение президент потерял, казалось, дар речи.

— И об этом ты тоже рассказал мистеру Бендеру?

— Да, сэр.

Как только О'Брайен вышел, президент по внутренней связи вызвал секретаршу.

— Пожалуйста, Кэтрин, скажите Бендеру, что я хочу его видеть.

— Сожалею, сэр, но он ушел.

— Ушел? Куда?

Секретарша молчала. Было слышно, как она шелестит бумагами.

— Я очень сожалею, но в книге записей ничего нет.

— Пожалуйста, поставьте его на сигнал вызова.

— Хорошо, сэр.

Значит, Лу Бендер велел ФБР проверить досье на Терри Фэллона. Бейкер закрыл глаза и взъерошил свои заметно редеющие волосы. Положение становилось безвыходным. Бомба замедленного действия вот-вот должна взорваться, если… Если сейчас же, не медля ни секунды, не отсоединить провода.

Лу Бендер пока что не отвечал на вызовы — его детектор на них не реагировал. К тому времени, когда Центр коммуникаций Белого дома послал сигнал, вертолет, на котором летел Бендер, находился от столицы на расстоянии восьмидесяти миль — над Йорком, штат Пенсильвания. Это значило, что помощник президента был вне пределов досягаемости.

11.00.

Приходская церковь Св.Матфея в Чеви-Чейз обладала по меньшей мере двумя достоинствами в глазах Чарли О'Доннелла. Во-первых, она находилась всего в двух минутах ходьбы от его дома. Во-вторых, в гардеробной рядом с приделом можно было вести приватные разговоры и в то же время слушать мессу. Тем самым он мог воздавать кесарю — кесарево, а Богу — Богово.

Войдя в храм, О'Доннелл перекрестился, уселся на старую скамью рядом с Биллом Уикертом и, сложив руки, торопливо произнес слова молитвы. Уикерта он не терпел, но обойти его было нельзя: в качестве председателя комитета палаты представителей по делам вооруженных сил он являлся промежуточным звеном между конгрессом и Пентагоном с его особым замкнутым миром.

Покончив с молитвой, Чарли поднял голову и перешел прямо к делу.

— Что у нас с войной в Никарагуа?

— Что тебя интересует?

— Мартинес выигрывал ее или нет?

— Кому, черт подери, есть до этого дело? Лучше скажи, что ты намерен делать в связи с Истменом?

— Намерен или хочу сделать?

— Он же загнал нас в ручей, полный дерьма, а у нашего каноэ нет даже весла!

— Потише, Билл! Это все-таки церковь,— свистящим шепотом напомнил О'Доннелл.

Уикерт скрестил на груди руки, положил ногу на ногу и привалился к жесткой спинке скамьи.

— Может, ответишь на мой вопрос, Билл? Выигрывал Мартинес войну или нет?

— Проигрывал. Ортега колошматил его как хотел. Начальники штабов списали его со счетов. ЦРУ стремилось его сместить.

— И насколько серьезно оно этого хотело?

— Весьма серьезно.

— Мартинес, он-то сам был готов уйти?

— А Дьем, по-твоему, был? — Уикерт, по своему обыкновению, предпочитал отвечать обиняками, отсылая своего собеседника к заговору с участием Кеннеди и ЦРУ, в результате которого был убит Нго Динь Дьем и пало южновьетнамское правительство.

— И ты думаешь, что Раух мог бы…

— Меня дрожь пробирает при мысли, на что способен адмирал Раух. Но если хочешь знать мое мнение насчет убийства Мартинеса среди бела дня на ступенях Капитолия, то я не считаю, что это дело его рук.

— Почему ты так в этом уверен?

— Чарли, уж в чем-чем, а в тонкости ему не откажешь. И еще я тебе скажу: действуй осторожно. Это мой дружеский совет.

О'Доннелл недовольно взглянул на Уикерта.

— Что, что, Билл? — свистящим шепотом переспросил он.

— А то, что вся партия может оказаться замешанной в дерьме. До съезда всего четыре дня, а у нас нет еще готового списка. Некоторые из наших уже начинают подумывать, а не потерял ли ты его случайно?

О'Доннелла передернуло от подобной наглости.

— Неужели ты это всерьез? — Задавая этот вопрос, он, впрочем, знал, что Уикерт говорит не столько от себя, сколько от лица всех недовольных. А это было уже серьезным сигналом.

— Он еще спрашивает! На прошлой неделе все было в норме. Никому в голову не могло прийти, что выборы не будут для нас увеселительной прогулкой. И что нам не обеспечены еще четыре года в Белом доме. А что, черт подери, мы имеем сегодня? Сидели бы в полной заднице, если б не этот красавчик из Техаса! А что нас ждет? Целый месяц публичной стирки грязного белья по телевидению, когда за дело примется Совместный комитет!

— Знаешь, Билл, держу пари, что мама в детстве тебя не любила.

Уикерт подался вперед.

— Некоторые из наших, Чарли, не хотят, чтобы ты назначал членов комитета от палаты. Так что тебе лучше с этим смириться.

— Ты настоящий мерзавец!

Уикерт встал, разглаживая складки на брюках.

— Мое дело было предупредить тебя, Чарли. И если ты нас не послушаешься, пеняй на себя. На твоем месте я бы предпочел первое.

Он прошел в боковой придел, опустился на колени и, быстро перекрестившись, вышел из церкви.

11.10.

Странно, что бы он ни говорил, не вызывало у нее ни малейшего интереса. Непрестанно теребя край своего капюшона, настоятельница нетерпеливо дожидалась, пока Манкузо кончит, после чего произнесла:

— Никакие обстоятельства не оправдывают вашего вторжения.

Одутловатая, небольшого роста, полная и приземистая, с пухленькими ручками и круглым бледным лицом, стянутым накрахмаленным капюшоном, настоятельница поднялась — и Манкузо увидел, что в ней едва пять футов роста.

— А теперь прошу извинить меня. Вы, надеюсь, не забыли, что сегодня воскресенье?

Манкузо понимал: она хочет вывести его из себя. Он встал, взял шляпу и пошел вслед за монахиней.

— Послушайте, сестра…

— Мать,— поправила настоятельница.

Для своего, казалось бы, неповоротливого, грузного тела двигалась она на редкость проворно, так что Манкузо приходилось почти бежать за ней по длинному коридору, отделявшему административный корпус от самого монастыря.

— Послушайте. Речь идет о преступлении, за которое положена смертная казнь. Был убит человек. Ранен сенатор.

— По вашим словам!

Манкузо от неожиданности остановился. Настоятельница тоже.

— Что значит "по моим словам"?

Она так и пробуравила его своими глазками: почему-то это всегда делают монахини, когда хотят прочесть чьи-нибудь мысли.

— А почем я знаю, что вы здесь действительно ради этого?

— Я…— Манкузо растерянно пожал плечами, переминаясь с ноги на ногу: "Ну и дерьмо эти монашки, никак к ним не подступишься".— Погодите…

Настоятельница рывком распахнула дверь и первой вышла во двор.

— Погодите же,— умоляюще произнес Манкузо, поспешая следом.— Вы ведь можете сидеть рядом, когда я буду с ней говорить, верно? Можете стенографировать, если хотите.

Она продолжала двигаться к воротам и отвечала, не оборачиваясь:

— К вашему сведению, мистер Манкузо, госпожа Харриет Фэллон была помещена в нашу больницу двенадцать лет назад. И все эти двенадцать лет она, по своему выбору, предпочитала жить среди тех, кто принял на себя обет молчания. Как и мы, она отвернула свое лицо от суетного мира. Не читала газет, не смотрела телевизор, не слушала радио. Все свои помыслы она обратила на то, чтобы спасти свой разум и свою душу.

— Н-да,— пробормотал Манкузо, запыхавшись, вынужденный бежать за настоятельницей, чтобы не отстать.— Но ведь это же насчет ее мужа.

Монахиня остановилась так неожиданно, что он почти наткнулся на нее.

— Мистер Манкузо, в тот день, когда я сказала ей, что ее мужа назначили сенатором, она помолилась, прося Бога, чтобы он дал ему мудрости и храбрости. А когда я сообщила, что его ранили, она стала молиться о его скорейшем выздоровлении. Кроме этих двух случаев, она больше ни разу не упоминала его имени.

— А как же те разы, когда он навещает се?

— Навещает? Сенатор Фэллон никогда здесь не был!

— Не был?! — заморгал глазами Манкузо.

— Никогда.

Настоятельница отвернулась и засеменила к воротам. Манкузо еще мгновение постоял, пытаясь осмыслить услышанное, а затем неуклюже бросился догонять ее.

— Госпожа Фэллон никого не принимает. Такова ее воля,— на ходу пояснила настоятельница.— Муж для нее — это часть мира, который она навсегда покинула. Не думаю, что она узнает его на фотографии. Уверена, вы понимаете, что я имею в виду.

— Н-да,— промычал Манкузо, понимавший гораздо больше, чем думала монахиня.

Остановившись на секунду в середине старого, посыпанного гравием двора, он оглянулся на монастырь: низкое каменное строение с деревянной отделкой, крытое шифером, неприступное и таинственное, какими казались ему все монастыри, полное шепотов и тайн. За любым из этих забранных ставнями окон могла находиться Харриет Фэллон — маленькая женщина с белым как мел лицом, бритой головой, скрытой под чепцом. Каждый вечер стоит она на мозолистых коленях на голом дощатом полу. И каждую ночь засыпает в одиночестве на своей узкой кровати с распятием в изголовье.

— Итак, мистер Манкузо? — обратилась к нему настоятельница, в то время как одна из монахинь уже приоткрыла ворота.

Манкузо по-прежнему мешкал.

— Постойте, я еще не ухожу.

Но настоятельница, казалось, не реагировала.

— Могу я задать вам на прощанье один вопрос, мистер Манкузо?

— Н-да,— согласился он.

— Зачем вы пришли?

— Я же вроде говорил,— он изо всех сил теребил поля шляпы.— Мы разыскиваем убийцу…

— Пожалуйста, не лгите мне!

Манкузо замолк, и какое-то время оба глядели друг на друга. Он — держа в руках шляпу, она — сложив руки и спрятав их в просторных черных рукавах монашеского одеяния.

— Я не могу вам этого открыть,— наконец произнес Манкузо.— Но мне во что бы то ни стало надо с ней поговорить. Поймите, это очень важно!

— Об этом вы уже говорили.

— Я могу принести вам судебную повестку. Из федерального суда.

— Ваши повестки здесь все равно недействительны, мистер Манкузо. Если только вы не докажете, что госпожа Фэллон должна выступать в качестве свидетельницы по делу о совершенном преступлении. Государство и церковь… надеюсь, вы помните?

Она кивнула пожилой монахине, и та распахнула ворота, приглашая его покинуть монастырь. В ее глазах горело презрение, и Манкузо почувствовал, что заслуживает его.

— Прощайте, мистер Манкузо,— сказала настоятельница.— И да благослови вас Господь.

Манкузо вышел, но тут же обернулся.

— Вы знали, что я приду, а? Кто-то вас предупредил.

Настоятельница взглянула на него сквозь щель в неплотно прикрытых воротах. В ее глазах ему почудилось что-то, чего раньше он там не замечал. Она явно обдумывала свой ответ.

— Да. Человек, который приходил к нам в среду.

И ворота наглухо захлопнулись.

Манкузо, велев таксисту подождать еще немного, обошел вокруг длинной гранитной стены монастыря — до того места, где она выгибалась в сторону озера Эри. Здесь, на западной окраине, находилось открытое поле. Оно тянулось до самой воды. Джо тяжело опустился на замшелый валун, каких немало было разбросано вокруг, и закурил.

Значит, все одна только ложь, сплошное дерьмо! Преданный, любящий муж, который якобы остался верен брачным обязательствам перед своей женой-шизофреничкой. Безобразная, циничная, отъявленная ложь! Женитьба их была фарсом с самого начала. Терри Фэллон просто лжец! И если уж он лжет в таком, кто скажет, где кончается его вранье и начинается правда? Пятеро уже убито. Истмен заявляет перед лицом всей Америки, что секретная служба ведет собственное параллельное расследование убийства Мартинеса. Но Манкузо прекрасно знал: никакого права проводить свое расследование у секретной службы нет, это уж ищите придурков в другом месте, едрена вошь!

Манкузо вынул из кармашка пиджака четыре маленькие бляхи, которые Росс обнаружил в номере гостиницы "Четыре времени года", где проживал убитый. Он разложил бляшки на ладони и слегка пошевелил их указательным пальцем. Круг. Квадрат. Буква "S". И американский флаг.

Старая игра продолжалась по-новому.

Впервые все наконец-то прояснялось.

13.40.

Когда Лу Бендер возвратился в Белый дом, он сразу прошел в Овальный кабинет, рассчитывая застать там президента. Но секретарша, увидев его, подняла руки:

— Его нет.

— Где же он?

— Он просил его не тревожить.

Некоторое время Бендер стоял молча, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— Позвоните ему,— попросил он наконец.

— Но, мистер Бендер…

— Это весьма важно…

Секретарша вздохнула.

— Он в ЦПВО.

— Скажите, что я сейчас к нему спускаюсь.

С явной неохотой секретарша нажала на кнопку селектора, а Бендер вызвал лифт, чтобы спуститься.

Президент, по обыкновению, сидел в среднем кресле в наблюдательной комнате, глядя на электронное табло. Он даже не оглянулся, когда Бендер вышел из лифта.

— Где ты пропадал?

— Наносил визиты.

— Звонил О'Доннелл. Он собирается заглянуть ко мне днем вместе с Гаррисоном.

Бендер покачал головой.

— Чертов Истмен! Надо бы ему яйца оторвать и заткнуть в глотку!

Президент оставил эти слова без внимания.

— Ты просил О'Брайена просмотреть досье на Фэллона?

— Да, я подумал, что нам не мешает узнать, исправно ли он платит налоги.

— Я тебе не верю, Лу.

— Да? — Бендер вынул изо рта сигару.

— Да. Уверен, досье понадобилось тебе потому, что ты хотел найти компрометирующие его данные. Чтобы с помощью шантажа перекрыть ему путь к президентству.

Бендер посмотрел на кончик своей сигары, затем подул на него, увидев, что огонек почти потух.

— Шантаж — слишком сильно сказано.

— А как ты это назовешь?

— Быть в боевой готовности.

Президент покачал головой.

— Пойми, он нужен нам для списка. Но только в качестве вице-президента! Вот я и хочу обезопасить нас на случай, если он вздумает жадничать.

— Садись, Лу,— сказал президент. И когда тот сел, продолжал: — Я прошу тебя прекратить это.

— Что именно?

— То, что ты затеваешь против Фэллона.

— И что же, прикажешь уступить ему и дать возможность быть выдвинутым в президенты?!

— Мы ничего не даем Терри Фэллону. Но у нас и без того неприятности. А все, что ты делаешь, может их только усугубить.

— Какие, собственно, неприятности?

— Предстоящее расследование.

— Сэм, мы имеем сведения об убийце. След к нему. И думаю, нам удастся его поймать в течение ближайших суток.

Впервые во время разговора президент обернулся к своему собеседнику.

— Это правда?

— Стопроцентная.

Бейкер откинулся на спинку кресла.

— Значит, ты уверен?

— Целиком и полностью. Если мы схватим убийцу, то Истмен окажется круглым идиотом. А расследование конгресса завянет на корню.

— Что там с этим сотрудником секретной службы?

— Это так, для отвода глаз. Истменовские игры.

— Какого сорта?

— Не знаю. Но обязательно выясню.

Сэм Бейкер внимательно посмотрел на маленького седого человека, сидевшего рядом с ним. Уже давным-давно он привык во всем полагаться на его суждения, так что сейчас ему требовалось немало усилий, чтобы усомниться в них. Тем не менее он нашел в себе силы повторить еще раз:

— Перестань возиться с Фэллоном.

— Сейчас не могу. Я близок к очень важным выводам.

— Выводам? Каким?

— Не знаю. Но чувствую, что это будет кое-что. Хотя пока не могу сказать ничего более определенного.

— Не подставляй нас без нужды, слышишь?

— Мне нужно президентское помилование для Везерби.

Бейкер непонимающим взглядом уставился на Бендера.

— Я с ним виделся, Сэм. У него есть информация, которая наверняка нам поможет. Но мы должны уплатить его цену.

— Нет.

— Тогда сократи остающийся срок. Срежь год. Какая, в сущности, разница?

— Нет.

— Черт возьми! Нам надо надеть на Фэллона ошейник. А то этот сукин сын может устроить на съезде такое…

— Лу, ты знал, что ЦРУ хочет заразить Мартинеса?

— Кто это тебе сказал? — холодно спросил Бендер, сверля президента взглядом своих горящих глаз.

— Отвечай на мой вопрос.

— Конечно, я отвечу.— Лу наклонился совсем близко к Сэму Бейкеру и перешел на шепот:— А какая, скажи, разница… если тебя не выдвинут в президенты?

Бейкер склонил голову и, закрыв глаза, начал потирать переносицу.

— Лу, ради бога, умоляю…

— Все сейчас висит на тоненькой ниточке, Сэм,— произнес Бендер задумчиво и, не повышая голоса, спросил: — Неужели ты хочешь войти в историю как человек, потерявший для Запада всю Латинскую Америку?

— Нет,— ответил президент у него за спиной.— Но я не хочу также, чтобы меня помнили как человека, поправшего Конституцию.

Бендер обернулся и в упор посмотрел на президента.

— Прекрати, Лу. Сейчас же. Оставь Фэллона в покое.

Бендер сунул руки в карманы брюк и начал внимательно разглядывать свои начищенные до блеска ботинки.

— Дело хозяйское,— буркнул он.

13.35.

Все утро Росс думал о Салли Крэйн. Растянувшись в шезлонге у себя на террасе в своих синих плавках, он неотрывно следил за занавеской, прикрывавшей стеклянную раздвижную дверь из ее комнаты, и ждал, пока Салли наконец соизволит появиться. Но за все утро занавеска так ни разу и не шевельнулась, оставалась плотно задернутой.

Да, по его вине она влипла в историю. Это уж как пить дать. Она соучастница преступления. Дойди дело до суда, Салли получит, правда, всего лет пять условно, согласившись выступить в качестве свидетеля обвинения. Но все равно ее политическая карьера закончится. Да и вернуться к серьезной журналистике тоже станет невозможно.

Учитывая, что они с Манкузо официально занимаются расследованием дела Мартинеса, едва ли им грозит тюрьма. Манкузо, правда, скорей всего, лишится своей пенсии, а ему, Россу, придется искать себе другую работу. Интересно, думал он, лежа на террасе, разрешат ему частную юридическую практику или нет? Только теперь ему пришло в голову: если запретят, то ему, в сущности, придется начинать с нуля.

Впрочем, до такой возможности еще очень далеко. И вряд ли имеет смысл предаваться сейчас мрачным мыслям. Ясно одно: всем им надлежит хранить полное молчание. Салли, Манкузо и ему. Если один из них расколется и отдаст остальных на заклание, то он, может, и сумеет избежать уголовного наказания. Но не скандальной известности.

В общем-то у него самого были наилучшие шансы на выживание. Ему всего двадцать семь, это его первое оперативное задание, так что отсутствие опыта может служить смягчающим вину обстоятельством. К тому же обыск в номере предложил ведь не он. Скорей всего, он отделается служебным выговором и отстранением от работы на три месяца без сохранения содержания, если сам явится с повинной. Возможно, это следует сделать не ему, а Манкузо. И не потому, что у того в Бюро так уж много друзей, которые постараются замять дело. Просто, если первым во всем признается Росс, он-то знает, какими глазами станут смотреть на него остальные сотрудники. Он будет парией, отверженным. С ним в паре не согласится больше работать никто. Никто не захочет даже разговаривать с ним. Да, он сохранит свою должность, но с мыслью о карьере придется распроститься навсегда. Представить все это было проще простого. Так что им всем оставалось одно: держаться вместе — и молчать. Никому из них это не дается легко. Хуже всего было, что Росс страстно желал Салли. И в то же время он прекрасно понимал, что, скорей всего, шансов у него теперь никаких.

К тому времени, когда Салли сама постучала в дверь его номера, Росс, похоже, задремал. Решив, что это горничная, он приподнялся на локте и крикнул:

— А вы не заглянете через полчасика?

— Дэйв?

— Салли?

Он рывком вскочил с шезлонга, подбежал к двери и распахнул ее.

— Извините,— пробормотал он в смущении.

Волосы у нее уложены в пучок, грудь стянута золотистым лифчиком купальника, который выразительно обрисовывал ее формы. Шорты цвета хаки довершали ее пляжный костюм. Она выглядела юной, словно девочка, и вся так и сияла.

— Господи, вы только поглядите на него!

Росс, однако, во все глаза глядел не на себя, а на Салли и ничего не мог понять.

— На меня? А в чем дело?

— Да вы красный как рак! — Салли притронулась к его руке.— Что это вы делали?

— Валялся на солнце.

Он взглянул на свою руку: белые вмятинки от ее пальцев снова обретали темно-розовый цвет загара.

— Наверняка будет болеть ночью. Хорошо бы смазать кремом.

— А как ваше самочувствие? Сегодня получше?

— Да, гораздо.

— Нс бойтесь, все образуется.

— Хочется верить. Но, может, не будем об этом? — попросила она, и в ее глазах отразилась боль.— Пошли лучше прогуляемся. Я совсем очумела.

Росс взял рубашку, надел спортивные туфли и захлопнул дверь, не забыв захватить с собой ключ от номера. Когда они спустились на лифте, он снова приметил в углу фойе мужчину средних лет, на сей раз читавшего, правда, не газету, а книжку карманного формата. Он как бы между прочим проводил их ничего не выражавшим взглядом. Росс с отвращением мотнул головой. Было ясно, что отделение ФБР в Майами ничего не знало о своем провале. Что же удивительного, что в здешних краях кокаин и другие наркотики проникали в страну, как через дырявое сито. Еще бы, если охрану границ несут такие ротозеи!

Они шагнули из дверей отеля прямо в жгучее солнце полдня, пересекли Коллинз-авеню и двинулись вдоль набережной, где на воде залива покачивались на привязи прогулочные катера. Краем глаза Росс заметил, как на стоянке их отеля припарковался серый "форд" с двумя пассажирами.

— Боже, какой день! — воскликнула Салли и, запрокинув голову, набрала в легкие как можно больше воздуха.— До чего же мне надоело торчать у себя в номере.

Она, казалось, испытывает огромное облегчение. И тем неуютнее было у Росса на душе: ведь он с ней не откровенен.

— Послушайте, Салли,— неожиданно сказал он.

— Да?

— Не оборачивайтесь, идите дальше.

— Что случилось?

— Черт подери, мне надоело это от вас скрывать. Я должен вам признаться.

— Но в чем?!

— Спокойно. За нами следят. Нет-нет, не оборачивайтесь.

— Следят? Но кто?

— Слежка началась с того момента, как мы сошли с самолета. Один тип постоянно торчит в фойе. Вчера вечером несколько человек опекали нас в ресторане. Когда мы возвращались в гостиницу, за нами все время ехала машина.

— Но кто это?! — Салли была в ужасе.

— ФБР.

— Что?! Зачем им это надо?

— Дело затрагивает национальную безопасность. Иногда они это практикуют. Слишком высоки ставки.

— Значит, следят за ВАМИ?

— Нет, за НАМИ!

— Господи,— еле слышно выдохнула она, продолжая идти вперед.— А зачем вы все это мне рассказываете?

— Черт возьми, я чувствую себя последней дрянью, что впутал вас в ту историю в "Четырех временах года". Так идиотски все получилось.

— Но не из-за вас же.— Салли спустилась по ступенькам к белому деревянному настилу, прикрепленному к пустым бочкам из-под мазута. Волна, поднятая проплывавшей невдалеке моторкой, ударилась о днище, и все сооружение закачалось.

— Послушайте, Салли. Я все время думаю… В хорошеньком положении мы очутились.

— Я ни о чем другом и думать не могу.

— Так вот, этот тип из "Четырех времен года" не мог быть на службе. Секретная служба не имеет права влезать в такие дела.

— Не понимаю.

— Он или действовал на свой страх и риск, или нашел частного заказчика.

— И кого же?

— Понятия не имею. Но дело в том…— Он взял Салли за локоть.— Как только мы найдем убийцу Мартинеса, вся эта история заглохнет сама собой.

Она обернулась.

— Вы прелесть! Я понимала, что вы за меня переживаете. Но откуда такая уверенность, что вы сможете найти убийцу?

— Никогда заранее не знаешь, что получится, а что нет. Может ведь и повезти.

Росс пожал плечами и прошел дальше.

Салли вздохнула, покачала головой:

— Просто не представляю, как это вам удастся.

— Послушайте, не надо отчаиваться. В конце концов, у нас есть профессиональные секреты.

— Это какие еще?

— Ну, знаете, свои способы розыска. Или; скажем, информация от наших осведомителей. Еще кое-что.

— Простите, агент, но все это,— Салли явно поддразнивала его,— по-моему, обычная мужская бравада.

— Ничего подобного!

— Что ж, хотелось бы верить, что правы вы, а не я.

— Думайте, что хотите.

— Дэйви, я знаю, что вам хочется меня успокоить, но…

— Послушайте,— отважился он наконец.— У нас есть сведения о его местопребывании. Сегодня к вечеру мы, возможно, будем иметь полную ясность.

— Неужели? — искренне удивилась Салли.

— Честное слово.

— Но каким образом?

Росс улыбнулся и поднял одну руку.

— Виноват, но это профессиональная тайна. Один — ноль в пользу ФБР.

— О'кэй! О'кэй! Я горжусь вами. Но все равно остаюсь при своем мнении: поживем — увидим.

Они подошли тем временем к самому краю настила. Росс огляделся.

— Ну и что сейчас?

В этот момент за их спиной раздался шум. Обернувшись, Росс увидел, как двое парней спрыгнули на настил с кормы одного из болтавшихся у причала прогулочных катеров. Оба были одеты в джинсы и белые майки; тот, что пониже, держал в руке полицейскую дубинку.

— Эй, ребята…— начал Росс, но парни угрожающе, плечом к плечу, надвигались на них. У того, что с бородой, Росс заметил в руках такелажный крюк.

— Назад,— скомандовал он Салли, с силой оттолкнув ее, прыгнул вперед, присел и приготовился к схватке.

— Buenos dias,— произнесла Салли по-испански из-за его спины.— Как поживает наш старый знакомый?

Росс выпрямился, но не расслабился.

— Это что, друзья?

— Так, на всякий случай, если уж за нами следят,— подмигнула Салли.

Росс открыл от удивления рот.

— Ну и хитры же вы, черт…

Более высокий из матросов жестом велел Россу опустить руки. Он подчинился, и тот быстро обыскал его. Тем временем мощный дизель катера взревел, выхлопнув струю черного дыма. Матрос пониже протянул Салли руку и помог взобраться по лесенке на палубу. Росс, уперев руки в бока, оставался как зачарованный стоять на качавшемся настиле; тревога его давно прошла.

— Эй, Дэйви, давайте-ка сюда к нам,— засмеялась Салли, протягивая ему руку.— Один-ноль в мою пользу!

Росс не заставил себя ждать, перепрыгнув на палубу через начинавшую уже расширяться полоску зеленой воды. Капитан прибавил оборотов — и, перелезая через перила, Росс успел заметить, как один из пассажиров форда, выскочив из машины, сердито хлопнул дверцей, глядя вслед удалявшемуся катеру…

14.05.

Телефон трезвонил снова и снова. Потом голос телефонистки в трубке произнес:

— Простите, сэр. Но мистера Росса в номере сейчас нет. Не хотели бы вы что-нибудь для него передать?

— Дерьмо собачье! — не сдержался Манкузо.

— Прошу прощенья, вы что-то сказали…

— Нет, это я так. Ну ладно, скажите, что звонил Джо. О'кэй?

— Хорошо, сэр,— ответила она холодно и отключилась.

Манкузо повесил трубку и посмотрел на часы. Следующий самолет на Балтимор улетал в 18.30. Значит, еще несколько часов надо будет болтаться в Кливлендском аэропорту и ковырять пальцем в заднице. Такси обошлось ему в 37 долларов 13 центов плюс 5 долларов чаевых. В кармане у него оставалось всего 6 долларовых бумажек — достаточно для кафетерия. Став в очередь, которая двигалась мимо горки подносов, он взял из раздаточного автомата столовый прибор и принялся рассматривать висевшие за прилавком цветные картинки с изображением разных блюд. Два доллара за порцию сосисок! Да они с ума сошли, черт бы их всех подрал! Когда-то они с отцом ходили к "Эббетсу Филду": вход там стоил 2 цента, сосиски — 25, столько же — пиво, а подсоленные земляные орешки — 10. До чего же дерьмовым, едрена вошь, стал этот мир! Два доллара за сосиски, доллар за кока-колу! Останется еще три. Пачка сигарет — доллар тридцать пять долой. Он подумал, купил сперва пачку, потом вернулся в очередь и взял поднос.

В этот момент громкоговоритель объявил:

— Вызывается мистер Джозеф Манкузо. Пожалуйста, подойдите к белому служебному телефону.

— Иду! — Манкузо чертыхнулся и, положив поднос и прибор, прошел обратно примерно три четверти пути, пока не увидел на стене белый телефон.

— Манкузо на проводе.

— Минуточку,— попросила телефонистка, после чего в трубке начало что-то трещать.

— Вы мистер Манкузо?

— Да?

— Вы не подойдете к отсеку "Америкэн эйрлайнс"?

— Да, а где это?

— Справа от вас.

Он огляделся: в противоположном конце аэровокзала стояла девушка в форме "Америкой эйрлайнс" и махала ему трубкой.

— Вы меня видите? — спросила она по телефону.

— Да, да,— ответил он и, повесив трубку, вразвалочку двинулся по направлению к девушке. Когда он приблизился, она попросила его пройти в небольшой зал ожидания для "Ви-Ай-Пи" и тут же закрыла за ним дверь.

В конце зала стоял телевизор с большим экраном, а рядом столик на колесиках со множеством водочных бутылок с яркими этикетками, миксеров, ведерком со льдом, сигаретами в стеклянных стаканчиках, откуда они "выстреливали" по одной, и подносами с орешками. Манкузо первым делом набрал полную пригоршню орешков. Так вот, значит, как путешествуют все эти шишки! Вокруг шикарные мягкие кожаные кресла, полка со свежими выпусками самых интересных журналов. В дальнем углу он неожиданно увидел женщину в белом одеянии послушницы. Она сидела, отвернувшись к стене. Но Манкузо, сразу же выпрямившись, понял, что она ждет именно его.

— Вы… мистер Манкузо? — спросила она, не оборачиваясь.

— Н-да… это я.

— Из ФБР?

— Сестра…— начал он, срывая с головы шляпу: он все искал место, куда деть свои орешки, и в конце концов сунул их себе в карман.

— Я — Харриет Фэллон.

Некоторое время он молча глядел на нее, вертя в руках шляпу. Затем, переведя дух, сказал:

— Миссис Фэллон, я…

— Пожалуйста, не пытайтесь вступать со мной в разговор,— тихо, но властно произнесла она, не дав ему кончить фразы.

Манкузо напрягся от неожиданности. Он стряхнул соль, оставшуюся от орешков, и вытер ладони о брюки.

Подавшись вперед, он попытался сбоку разглядеть ее лицо, стянутое капюшоном.

— И пожалуйста, не старайтесь увидеть мое лицо!

— Да… извините,— пробормотал Манкузо, застигнутый врасплох.

— Человек, приходивший к нам в среду, сказал, что он из секретной службы,— произнесла она после паузы.— Это что, то же самое, что ФБР?

— Нет! А вы с ним…

— Настоятельница отослала его. Но, по ее словам, вы можете вызвать меня в суд повесткой. Это правда?

— Ну н-да. То есть если понадобится, то да, мог бы.

— И вы ищете человека, ранившего моего мужа?

— Совершенно верно. И мне необходимо…

— Но вы же приехали сюда не за этим.

Манкузо ничего не ответил.

— Не так ли?

— Да, не за этим,— вздохнув, признался он.

Она слегка приподняла голову, как бы готовя себя к тому, что собиралась сказать. Но начала говорить без малейшего колебания.

— Настоятельница сказала мне, что, если я соглашусь, мы можем поговорить с вами о моем муже. По ее словам, он может стать вице-президентом Соединенных Штатов.

— Н-да…— пожал плечами Манкузо.— Это… это вполне возможно.

— Не думаю, чтобы моего мужа надо было делать вице-президентом.

— Ну, он же…— начал сбитый с толку Манкузо.

— Учтите, вы не должны больше пытаться меня видеть. Звонить мне или как-то еще связываться со мной. Ясно?

— Конечно. Но почему…

— Мой муж — глубоко несчастный человек. Несчастный и неуравновешенный. Ему необходима помощь.

Терпеливо выслушав это признание, Манкузо попытался переменить тему беседы.

— Послушайте, главное здесь в другом…

— Он мог взять себе в жены любую девушку в Хьюстоне,— продолжала Харриет.— Но выбрал меня. Я этого не понимала. Когда мы поженились, родители послали нас в Палм-Бич, чтобы мы провели там медовый месяц. Я была тогда девственницей.

Она говорила ровным голосом, лишенным всяких эмоций.

— В нашу первую брачную ночь он изнасиловал и затем избил меня. Руки и ноги у меня были в синяках и кровоподтеках, так что я не могла показаться на пляже. Во вторую ночь он повторил все сначала, а чтобы не слышно было криков, он сделал из моих трусиков кляп и заткнул мне рот. Но все равно наутро к нам явился заместитель директора отеля, чтобы узнать, в чем дело.

Манкузо так и замер.

— После возвращения в Хьюстон он продолжал измываться надо мной по три-четыре раза в неделю. Часто он привязывал мои лодыжки и запястья, заклеивал "скотчем" рот и насиловал до тех пор, пока не начиналось кровотечение. Под глазами у меня были синяки, лицо в кровоподтеках, поэтому я не смела появляться на людях.

Манкузо прочистил горло:

— Но почему вы не…

— И вот однажды вечером он позвал на ужин своего друга. После того как с едой было покончено, я поняла: муж хочет, чтобы я отдалась им обоим. Я не верила, что женщина способна на такое. Тогда он показал мне эти…

Она кивнула головой направо — туда, где на столике у стены, поверх стопки журналов, лежал перевязанный тесемкой пожелтевший конверт. Манкузо положил шляпу на саквояж, взял конверт, развязал тесемку и стал рассматривать находившиеся там фотографии.

— Когда я увидела эти фото, у меня началась истерика. Но она, казалось, их не только не испугала, но, наоборот, еще больше возбудила. Они связали меня. Избили. И по очереди стали насиловать. Час за часом. Всю ночь напролет.

Осторожно, словно боясь спугнуть бродящего во сне лунатика, Манкузо положил фотографии обратно.

— К утру у меня начался бред. Муж вызвал врача, мне дали успокоительное. Но я не переставала плакать. Неделю за неделей. В конце концов он позвал священника. Как только мы остались один на один, я во всем ему призналась. Но он отказывался мне верить. И я показала ему эти фотографии. Когда он их увидел, увидел мои синяки и кровоподтеки, то пошел к Терри и стал умолять его позволить мне обратиться к адвокату. Терри отказался. Священник настаивал — и тогда муж предложил, чтобы меня поместили сюда — в больницу кармелиток. После того как я пробыла здесь два года, суд сделал Терри моим душеприказчиком.— Харриет сделала паузу и заключила: — А фото я оставила у себя.

Манкузо молча встал.

— Сейчас, надеюсь, вы уедете в свой Вашингтон и оставите меня в покое?

— Да.— Он нагнулся, взял шляпу и саквояж.

— Мистер Манкузо…

— Да?

Какое-то мгновение казалось, что она наконец обернется к нему, но она так и не обернулась.

— Если вы… увидите Терри, то скажите: я его ПРОЩАЮ. Хорошо?

Манкузо немного постоял, глядя на отвернувшуюся от него женщину. Потом нахлобучил шляпу и твердо ответил:

— Нет.

14.30.

Катер двигался на север, прорезая волны залива. Салли и Росс сидели на стульях, прикрепленных к корме. На третьем стуле, привалившись спиной к рубке, сидел один из матросов, положив на колени двухстволку-дробовик. Он не спускал с них глаз, и Салли тоже не отрываясь глядела на него.

Это был совсем еще молодой парень, почти подросток. Плотного сложения, широкоплечий — типичный выходец из Центральной Америки. На его переднем зубе красовалась золотая коронка. Над верхней губой виднелся пушок, заменявший пока усы, а в черных узких глазках таилась ночная зоркость.

Катер приближался к району Эверглейдс. Все дальше назад уплывали роскошные, розового камня, особняки с гипсовой лепкой и белыми ступенчатыми крышами. Все ближе надвигались на них заросли глициний, папоротника, платанов, доходя почти до поросшего камышом берега.

Салли почему-то вспомнился ржавый пароходик, который увозил ее на юг зимой 1970 года. Тогда Красный Крест подыскал для нес место медсестры в Санта-Амелиа на Рио-Коко. Это был самый удаленный от границы с Сальвадором район Гондураса. И главное, дальше других от деревушки Лагримас и от горьких воспоминаний о "футбольной войне".

…Канал, разрезавший Эверглейдс надвое, стал постепенно расширяться. Салли увидела, как Росс, встав на цыпочки, вглядывается поверх рубки в очертания стоящей на берегу виллы. Ее стены, цвета слоновой кости, были увиты красноватым диким виноградом и от этого казались малиновыми. Салли особняк этот был довольно хорошо знаком: она уже бывала здесь раньше.

Вилла во Флориде принадлежала Сомосе, вернее Сальвадоре Дебейле, жене Анастасио Сомосы Гарсиа, того самого человека, который в 1934 году приказал убить Сандино, а в 1936-м, свергнув Сакасу, стал президентом Никарагуа и начал править страной, зажатой в тисках террора.

Родоначальник династии сидел в президентском дворце до 1956 года, пока заумный фанатичный поэт Лопес Перес не пристрелил его. По смерти Анастасио разбухшие банковские счета отца унаследовал сын Луис. После того как он скончался в 1967 году от коронарной недостаточности, все его недвижимое имущество, включая " La Rеserva "— под таким названием был известен особняк в Майами, авиа- и пароходную компании, обширные плантации в Никарагуа, а также президентство и тесные связи с администрацией Джонсона в Вашингтоне перешли к его младшему брату Тахо.

К тому времени, когда Тахо Сомоса был свергнут сандинистами и убит в Асунсьоне в 1980 году, Салли уже давно была за пределами Гондураса и Рио-Коко и успела поработать сперва в Хьюстоне, а затем в Вашингтоне. Люди, полагавшие, что знают ее, считали, что она — типичный пример витающей в облаках, непрактичной идеалистки. Если ей удавалось найти подходящего собеседника, она частенько засиживалась с ним за чашкой кофе далеко за полночь, рассуждая об ошибках американской политики в Центральной Америке.

Бывшие сомосовские гвардейцы, которых ЦРУ снабжало оружием и деньгами, обосновались теперь в болотистой долине Рио-Коко. А престарелый Хулио Рамирес Бланко, бывший министр иностранных дел при Тахо и его отце, основателе сомосовской династии, поселился в " La Reserva ", где правые заговорщики занимались подготовкой контрреволюции.

Прошло восемь лет. Старец, ему было уже далеко за семьдесят, все еще сидел в Эверглейдсе, по-прежнему исходил слюной от ненависти к сандинистам, оставаясь официальным представителем правительства в изгнании. В этом своем качестве он принимал сейчас Салли и Росса.

Бледный и худой, с молочно-мутными катарактами на обоих глазах, он, казалось, носит на лице свою посмертную маску. Практически Рамирес совсем ослеп, так что, когда подали чай, он сперва нащупал край стоявшего на столе блюдца, а затем осторожно начал исследовать кончиками скрюченных артритных пальцев ободок чашки, пока не наткнулся на ручку. Но его английский был точен, а голос тверд.

— В конце концов, нет ни побед, ни поражений. Только сражения и женщины, которые плачут над могилами павших,— изрек он, обращаясь к ним обоим.

Росс поглядел на Салли. Она подалась вперед, упершись локтями в колени, обхватив ладонями подбородок и ловя каждое слово Рамиреса.

— Если наша революция победит, побежденные уйдут в горы. А когда победит их революция, на борьбу поднимется уже следующее поколение. И так оно идет, из поколения в поколение, пока люди не забудут причины, из-за которой это все когда-то началось.

Нашарив чашку, старец взял ее обеими руками и поднес чай к губам.

Россу все это начинало надоедать: пора было переходить к делу.

— Мистер… простите, сеньор Рамирес, мы пытаемся найти человека, который убил Октавио Мартинеса.

Голова старца дернулась: похоже, ему хотелось узнать реакцию Салли. Он снова нашарил кончиками пальцев блюдце и поставил чашку на место.

— Нет, нет. Тавито не был солдатом. Он был учителем. Вы знали это?

Росс, сбитый с толку, вопросительно посмотрел на Салли.

— Да, конечно. Я об этом знал. Но вообще-то нас интере…

— Потом он ушел в джунгли,— ровным голосом продолжал старец и вдруг замолчал.

Он довольно долго сидел так, обратив лицо к свету, и Росс начал спрашивать себя: почему он так скован и совсем не расположен вести беседу.

— Сеньор Рамирес?

— Si,— ответил старец, вздрогнув.

— Сеньор Рамирес, как вы думаете: мог Ортега подослать убийцу в Америку, чтобы расправиться с Мартинесом?

Старец покачал головой и тихо рассмеялся:

— Нет, muchacho. Ортега хочет выглядеть государственным мужем, а не солдатом. У Ортеги есть друзья в журнале "Тайм". И в Ассошиэйтед Пресс тоже. Он считает, что если сумеет выиграть войну в американской прессе, то со временем выиграет ее и в джунглях.

— Но кто же тогда отдал приказ убить Мартинеса? — спросил Росс.

Наступило долгое молчание.

— Простые люди становятся добычей тех, кто жаждет власти,— изрек старец.

Росс огляделся. Взор Салли был по-прежнему устремлен на Рамиреса: глаза ее отблескивали льдом. Хотя тот и не мог их видеть, он, казалось, съежился от пронзившего его тело холода.

— Жажда власти,— продолжал Рамирес не слишком уверенно,— это… это страшный зверь, который поедает все. И чем больше ему дают пищи… тем… больше он сам становится. А чем больше становится… тем больше растет его аппетит. Те, в чьих руках власть, хотят, чтобы ее было как можно больше. А те, у кого она абсолютная, наиболее ненасытны.

— Но кто же они? — продолжал настаивать Росс.— Кто?

— Молодой человек, вы что, тоже слепы? — И Рамирес, нащупав стоявшую рядом с ним трость и опираясь на подлокотник кресла, поднялся во весь свой рост.

Следом за ним встал и Росс.

— А сейчас прошу меня извинить,— произнес старец и, шаркая, пошел к дверям…

— Господи Иисусе, это же надо — потерять столько времени! — не сдержался Росс, когда они сидели на корме катера, увозившего их прочь от виллы " La Reserva ".

Салли, однако, ничего не ответила. Она сидела, вся уйдя в себя, в дальнем углу палубы.

— Этот тип безнадежен,— заключил Росс.— Ничего удивительного, что они никак не могут выиграть эту войну.

17.40.

Со стороны они выглядели как трое старых закадычных друзей, каких можно немало увидеть после полудня на скамейках парка, мирно беседующих о былых временах,— в рубашках с расстегнутыми воротничками, в стареньких шерстяных пуловерах, в брюках, пузырящихся на коленях и сзади. Таких старичков можно было видеть и на трибунах во время военного парада в День памяти — солдат, пришедших, казалось, из какой-то другой эры. В голубых с золотом фуражках ветеранов иностранных войн. И пусть им не так-то просто бывало подняться, когда проносили знамя, зато они стояли потом прямо, как часовые, приложив к сердцу покрытые старческими пятнами руки. И, глядя на них, вы понимали: за эту свою привилегию они заплатили слишком дорогую цену.

Впрочем, троица, сидевшая в комнатушке в дальнем углу второго этажа Белого дома, состояла не из пенсионеров. В нес входили президент Соединенных Штатов, спикер палаты и лидер большинства в сенате.

— Сэм,— начал О'Доннелл,— ситуация крайне серьезная. И ты это знаешь.

— Да, безусловно.— Сэм Бейкер откинулся на спинку своего кресла-качалки.

— Соответствуют ли истменовские утверждения действительности?

— До известной степени.

Сенатор Лютер Гаррисон набил трубку и вопросительно взглянул на О'Доннелла, который, однако, не ответил на его взгляд.

— Как это — до известной? — решился тогда уточнить сам Гаррисон.

— Ну, скажем, то, что расследованием убийства по линии ФБР занято только двое. Тут он прав.

— Но почему, черт возьми, О'Брайен так поступил? — не сдержался О'Доннелл.— Ему бы выделить не двоих, а две сотни!…

— Это была просьба Лу Бендера.

— Чертов ублюдок,— вспылил О'Доннелл.— Да пошли ты его в задницу, Сэм! И немедля, чтоб и духу его здесь не было.

— Поверь, все не так просто. Были ведь еще и другие убийства.

— Какие? Когда?

— Собраны улики, которые подтверждают: совершено преступление, которое может уничтожить все то, чего нам удалось достичь в Латинской Америке.

О'Доннелл уставился на него во все глаза.

Гаррисон, чиркнув спичкой, поднес огонек к трубке и начал ее раскуривать.

— Сэм… мой долг… извиниться перед тобой… Честно говоря, я… не ожидал… такой откровенности,— признался он в паузах между затяжками.

— Люк, а я ведь всего сейчас не раскрываю.

— То есть как это? — удивился О'Доннелл.

— В этом деле есть еще кое-что. Но пока я не могу это обсуждать.

— Кое-что, что уже случилось или еще случится? — осторожно спросил О'Доннелл.

— Что уже случилось. И возможно, потребует участия Управления по контролю за деятельностью разведки.

— Господи! — Гаррисон едва не выронил трубку — ему пришлось вскочить, чтобы стряхнуть пепел, пока он не прожег пуловера.

— Управление по контролю? — переспросил О'Доннелл.— Пресвятая Дева Мария!

УКДР — так сокращенно называлось это управление — было учреждено по следам "Уотергейта" в послениксоновские времена, чтобы дать гражданским лицам возможность предотвращать незаконные операции разведслужб Соединенных Штатов.

— Да, джентльмены, перед нами проблема, которую Дэн Истмен и вообразить не может. Проблема, чреватая опасным взрывом.

— А когда он может произойти? — спросил О'Доннелл.

— Не знаю. На этой неделе, на следующей…

— Черт подери, неужели во время съезда?

— Весьма возможно.

О'Доннелл вжался в кресло:

— Бога ради, Сэм, неужели никак… никак нельзя избежать этого?

— То есть что, замять скандал?

Гаррисон, выбив трубку над пепельницей, поднялся.

— Джентльмены,— он посмотрел на часы,— уже поздно. Мне пора идти.

— Садись, Люк,— повернулся к нему О'Доннелл.

— Черта с два я буду тут с вамп рассиживаться,— рассердился тот.— Мне не нравится, как идет наш разговор. Так что уж лучше вам вести его без меня.

— Мы принимаем твои возражения к сведению,— заметил О'Доннелл.— А теперь садись, черт бы тебя побрал!

Гаррисон присел на край стола.

— Теперь насчет Петерсена, которого эти фэбээровцы разыскивают,— начал О'Доннелл, обернувшись к президенту.— Уж не хочешь ли ты сказать нам, что он все еще находится на службе у ЦРУ?

— Вовсе нет. Но я буду признателен тебе, Чарли, если ты прекратишь дальнейшие расспросы. Пожалуйста.

Поднявшись, Бейкер подошел к окну: там у ворот, где находились сторожевые посты, стояли тяжелые бетонные заграждения — на случай нападения террористов. Он знал: в прежние времена президент и госпожа Кулидж на рождество стояли у дверей Белого дома, пожимая руки прохожим и приветствуя каждого из них. Боже, как давно это было! Как изменился с тех пор мир, каким недоверчивым стал! Наверняка ему, Бейкеру, куда спокойнее будет, если на следующий год он отправится к себе в Локхарт-Хилл на Виргиния-ривер к своим внукам и книгам.

— Ну, если все так ужасно, Сэм, то…— снова начал О'Доннелл и осекся.

— Если все так, как оно есть, Сэм,— вступил в разговор Гаррисон,— то ты ведь не станешь добиваться выдвижения на новый срок? Не так ли?

Президент тяжко вздохнул.

— Не знаю, Люк,— ответил он после паузы.— На данный момент не знаю.

В Розовой комнате наступила мертвая тишина. Трое пожилых людей оставались каждый один на один со своими мыслями.

— Ну, а может быть… в общем…— попытался было сформулировать свою мысль О'Доннелл, но не стал продолжать.

— Ты прав,— отозвался президент.— Думаю, что нам надо обсудить вопрос о моем преемнике, не правда ли?

Он вернулся и сел на диван рядом с О'Доннеллом.

— Только не Истмен,— сразу же выпалил Гаррисон.

— Разумеется,— согласился президент.— Когда-то я полагал, что со временем он дорастет до моего поста. Но этого не произошло. А сейчас он и вообще сделал из себя посмешище.

— Выходит, остался один Фэллон,— заметил О'Доннелл.

— Он для меня по-прежнему загадка. А для вас? — пожал плечами Бейкер.

— Пожалуй,— заметил Гаррисон.— Но учти, если не будешь выдвигаться ты, президентство получит он!

Президент дотронулся до руки О'Доннелла:

— Но, конечно, он этого не знает.

О'Доннелл взглянул на Гаррисона, а потом снова перевел взгляд на Бейкера.

— Я собираюсь повидаться с ним сегодня вечером,— сказал президент.— После этой встречи мы все и решим.

— Люк? — позвал О'Доннелл.

Гаррисон надул щеки и сделал глубокий выдох:

— О'кэй, я согласен.

19.45.

Первым делом, вернувшись к себе, Салли отстучала личный номер Терри.

— Крис Ван Аллен слушает.

Салли так и села от неожиданности.

— Вот, значит, как теперь отвечают по личному телефону Терри! А что случилось с "Алло, это офис сенатора Фэллона"?

— Это идея не моя, а сенатора.

— Да? Ну тогда… а все-таки можно мне поговорить с Терри?

— Его нет.

— А где он?

— Только что вышел.

— Куда это? Крис, я что, задаю слишком тяжелые вопросы?

— Он пошел… к президенту.

— Как к президенту?! — Салли вскочила.— Когда?

— Ушел в полвосьмого.

— Черт подери, Крис. Почему ж ты не позвонил мне, не сказал?

— Я бы позвонил, Салли, но Терри велел — никому ни слова.

— С каких это пор у тебя с Терри от меня секреты?

Салли была взбешена.

— Послушай, я ведь тут работаю, как и ты. Хозяин сказал: "Никому ни слова". Вот я и никому ни слова.

— О'кэй, о'кэй. Но о чем они будут говорить? Он тебе хоть намекал?

— Нет.

— Крис, черт тебя подери!…

— Говорят же тебе, сказал: "Иду на встречу с президентом". И точка. Ты понимаешь, Салли, он больше ничего не говорил. Ясно?

— Ясно, Крис. Я вылетаю ближайшим рейсом. Когда прилечу, заявлюсь прямо к тебе домой и…

— Но я сейчас живу не у себя, а в доме для гостей.

Она вскочила, кипя от возмущения.

— Послушай,— вкрадчиво начал Крис,— а ты видела вечерние новости?

— Нет. Я их пропустила.

— Позор!

— А в чем дело?

— Терри хотел, чтоб ты их посмотрела, а потом позвонила ему еще до возвращения.

— Но зачем? Что-нибудь случилось?

— Салли… сделай, о чем тебя просят.

Она склонила голову набок.

— Постой, ты что это несешь, Крис?!

— Я… действую, как приказано,— твердо, без тени смущения, ответил он после паузы.

Салли швырнула трубку и осталась стоять со стиснутыми от ярости кулаками. Она чувствовала себя настолько униженной и взбешенной, что не обратила ни малейшего внимания, когда в соседней комнате с силой хлопнули дверью.

Это был Дэйв Росс. Влетев к себе в номер, он надорвал сине-красный полученный экспресс-почтой конверт, за который только что расписался у портье. Он уже знал, что будет внутри: записка из штаб-квартиры ФБР по поводу доноса на Везерби и факсимильная копия листка из служебного календаря О'Брайена. Там значится имя Терри Фэллона — в тот день он записался на прием. Оба документа прислал Манкузо. Он хотел, чтобы на них Росс испытал Салли. Именно этого Росс больше всего и боялся.

Ровно в 19.59 Салли взяла трубку и отстучала нью-йоркский номер. На Западе, по местному времени, было 17.59, и телекомпания Эн-Би-Си готовилась через спутник передать свою воскресную программу новостей на несколько станций в районе Скалистых гор. Номер, по которому звонила Салли, обычно использовали зарубежные корреспонденты Эн-Би-Си, которые тем самым имели возможность прослушать текст передачи и узнать, что именно из присланных ими репортажей пошло в эфир.

Салли присела и, прижав трубку подбородком и открыв свой желтый блокнот, приготовилась к записи. Сперва играла музыка, на фоне которой голос Дэнни Дарка, диктора, объявлявшего программу предстоящих передач, вещал:

— … а в понедельник вечером вы увидите Дэниела Дж. Траванти и Мишель Ли в фильме "Дым и огонь" из нашей серии "Кино недели".

Музыка смолкла.

Салли ясно представила себе, как в этот момент на экране появляется компьютерное изображение солнечного диска. Косые закатные лучи, падающие на статую Свободы, постепенно тускнеют, уступая место традиционному кадру — ведущий программы Крис Уоллас в своем рабочем кресле.

— Добрый вечер,— начал он.— Я Крис Уоллас. Разлад вице-президента Дэниела Истмена с президентом Бейкером теперь зашел уже столь далеко, что превратился в зияющую пропасть. Это произошло сегодня, когда вице-президент обвинил нынешнюю администрацию в преступной медлительности при расследовании убийства лидера никарагуанских контрас полковника Октавио Мартинеса. Об этом сообщает Андрэа Митчелл.

Телекамера Эн-Би-Си с неизменным цветным павлином установлена на северной лужайке перед Белым домом.

— На поспешно созванной сегодня утром пресс-конференции вице-президент Дэниел Истмен бросил поразительный по нынешним временам вызов президенту Бейкеру, что поистине беспрецедентно для американской политической истории,— начинает Андрэа Митчелл.

Далее следовал кусок из выступления самого Истмена:

— Я направляю сегодня это письмо члену палаты представителей — ее спикеру О'Доннеллу, чтобы потребовать от него и лидера большинства в сенате Лютера Гаррисона образовать Совместный комитет по независимому расследованию дела об убийстве полковника Октавио Мартинеса. Наряду с этим я также требую, чтобы конгресс рассмотрел то преступное, безнравственное затягивание "рассмотрения" этого страшного преступления, которое, по существу, является обструкцией со стороны нынешней администрации…

Салли покачала головой и невольно усмехнулась. Она вспомнила Истмена, стоявшего на трибуне с увеличенным изображением печати вице-президента Соединенных Штатов, с поднятой над головой рукой, сжимавшей конверт, где лежало письмо. Все это было похоже на абсурдную дешевую мелодраму. Явную и неудачную попытку сыграть на чувствах толпы, возмущенной убийством, а заодно и поживиться за счет популярности Терри Фэллона.

Голос Андрэа Митчелл между тем продолжал:

— Вице-президент также заявил, что, по его сведениям, убийство агента секретной службы Стивена Томополуса, совершенное вечером в четверг в номере фешенебельной гостиницы "Четыре времени года", является частью хорошо скоординированной кампании, направленной на то, чтобы замять дело и направить расследование по ложному следу. В настоящее время ФБР включилось в розыск его убийцы. Полиция округа Колумбия только что распространила составленный по словесным описаниям портрет женщины, которую видели в обществе Томополуса в баре гостиницы незадолго до его убийства. Это блондинка, типичная представительница белой расы, рост пять футов шесть или восемь дюймов. Возможно, проститутка.

К сожалению, ни спикера О'Доннелла, ни лидера сенатского большинства Гаррисона нам не удалось застать на месте, и мы не смогли узнать их мнение…

Салли опустила трубку. С нее было довольно и того, что она услышала. Казалось, у нее остановилось сердце.

20.10.

Сэм Бейкер сидел за кофейным столиком в Овальном кабинете напротив Терри Фэллона, живого воплощения техасского чуда, что началось в муниципалитете Хьюстона и докатилось до самого порога Белого дома. Бейкер отдавал себе полный отчет в том, что их нынешняя беседа — наиболее ответственная из всех, которые он когда-либо вел. Ведь от того, что будет сказано в течение нескольких ближайших минут, может зависеть судьба президентства в Соединенных Штатах. И на ближайшие четыре года, и на восемь лет после этого срока.

Фэллон, худощавый, приятной наружности, был одет аккуратно и достаточно традиционно. Темно-синий костюм, белая рубашка, неброской расцветки галстук. Бейкер отметил про себя его открытую улыбку, упрямые скулы и густые волосы. Внешний вид не выдавал, впрочем, никаких секретов, если не считать того, что Терри осторожничал при ходьбе, явно щадя свою рану в правом боку.

— Я знаю, что спикер палаты обращался к вам с просьбой относительно вашей готовности занять определенный пост,— начал Бейкер.

— Да, это так.

— И вы думали над его предложением?

— Я сказал ему, что отвечу, когда будет на что отвечать.

Сэм Бейкер налил еще по одной чашечке кофе.

— Так вот, Терри… Вы позволите мне называть вас по имени? Сейчас появилась вероятность, что нам с вами придется работать вместе. Тогда я подумал, что не мешало бы нам двоим встретиться и обменяться кое-какими соображениями.

— Я тоже хочу этого.

— Я восхищаюсь тем, что вы говорили по поводу Центральной Америки. Тем, что вам удалось сделать. Но я, к примеру, ничего не знаю о том, как вы относитесь к Субик-бей. Или Кандагару. Или к резолюции ООН под номером 242.

Сэм Бейкер откинулся на спинку кресла, держа в руках чашку кофе и выжидая, что скажет Терри Фэллон. Тогда будет видно, насколько хорошо он подготовил свое "домашнее задание".

— Ну, в общих чертах, если вы позволите,— перешел тот к ответу на вопросы "учителя".— Я выступаю за односторонние действия там, где не срабатывает взаимодействие с нашими союзниками и торговыми партнерами. Полагаю, что если вы примените подобный подход, то поймете мою склонность к проведению активной политики. В любом регионе, где наши интересы поставлены под угрозу или ущемлены.

Сэм Бейкер внимательно слушал и не менее внимательно изучал своего собеседника. Ему не приходилось ломать голову над вопросом, почему этот обращавший на себя внимание молодой человек до такой степени покорил "масс медиа" и американскую публику. Он умел говорить, был уверен в себе и находчив.

— Ну, скажем,— продолжал свой ответ Терри,— я бы поддержал афганских моджахедов через Пакистан, как мы поступали с "красными кхмерами", помогая им через Таиланд. Что касается Филиппин, то думаю, нам следует настаивать на своих договорных правах перед президентом Акино, но в то же время восстановить блок СЕАТО в качестве противовеса советскому флоту в Тихом океане.

Сэм Бейкер обдумал услышанное. Что ж, Терри Фэллон, похоже, знает основных игроков на международной арене. Он человек с идеями.

— Что касается резолюции ООН, то я выступаю за создание палестинского государства на Западном берегу реки Иордан в виде нейтрального государства с выборным парламентом. Вопросы внешнеполитические и оборонные, однако, должны, по-моему, координироваться объединенным советом, куда, кроме Израиля и Иордании, войдут также Египет, Сирия и мы. Нечто вроде австрийского варианта для Ближнего Востока.

— А Советы?

— Исключено.

— Но Израиль никогда на такое не пойдет. И сирийцы тоже.

— У них просто не будет другого выхода.

Президент сложил руки на груди. Что ж, проект хотя и фантастичный, но все же в пределах осуществимого.

— А ваша точка зрения по нашим тарифным соглашениям с Канадой?

— Я бы разрешил им защищать основные отрасли промышленности, как сделали бы на их месте мы. Скажем, производство бумаги, древесины, урана — все это запасы, с которыми нам не сравниться. Но вместе с тем я бы приостановил поставки асбеста и ужесточил нашу политику в отношении промышленных товаров, поощряя их искать рынки в Южном полушарии.

— А Куба?

— Никаких переговоров, пока там сидит Кастро.

— Тайвань?

— Никакой насильственной репатриации на материк.

— А вы поставляли бы им "F-16"?

— Для чего? Если на них нападут, то мы все равно придем им на помощь. Так что все, что им надо, это простой радиоприемник, чтобы эту помощь попросить.

Сэм Бейкер удовлетворенно закивал: первую часть испытания Терри Фэллон выдержал с честью.

— Вы не возражаете, если мы несколько минут посвятим обсуждению внутренних проблем? — поинтересовался президент.

— Поехали!

— Продовольственные талоны?

— Я бы передал всю программу банковскому консорциуму — и пусть они там введут систему кредитных карточек, предоставляемых за известную плату. Это будет нечто вроде получастного предприятия, как почта. Тем самым мы избавимся от необходимости печатать и распространять талоны, предотвратим случаи подделки, снизим уровень всякого рода злоупотреблений. И нам не надо будет содержать целое государственное ведомство, что уменьшит число федеральных служащих на двадцать тысяч человек.

Идея показалась президенту поистине превосходной. И таких идей у Терри было великое множество. Они продолжали говорить еще довольно долго. И чем дольше длилось обсуждение, тем яснее перед изумленным взором Бейкера вырисовывалась утопическая картина благоденствия национальной экономики. Они перешли к другим вопросам. Терри предлагал ввести в правительство нового министра по делам национальных меньшинств; налоговый кредит для корпоративных инвестиций в развитие терапевтической службы на предприятиях; создание частных центров по уходу за детьми и программы переподготовки специалистов. Он также считал нужным защитить такие отрасли, как сталелитейная, текстильная и кожевенная, добиваться расширения свободных рынков для экспорта изделий тонкой технологии, вин, зерна, мяса и молочных продуктов. Он нарисовал Бейкеру блестящий путь к процветанию, основанному на росте производства и частной инициативе. Особенно впечатляло, что открывавшаяся перспектива, казалось, вполне реальна.

— Терри, я в восторге,— подытожил президент, когда его собеседник поставил точку.— В совершеннейшем восторге!

— Благодарю вас, сэр!

— Разрешите спросить вас еще кое о чем. Это сугубо личное. Надеюсь, вы не возражаете?

— Пожалуйста. Спрашивайте.

— Мне все твердят о вашем честолюбии. Мол, вы воспользовались случайным происшествием и теперь хотите въехать на нем в Белый дом. Это так?

Терри не замешкался ни на секунду.

— Мистер президент, мы все честолюбивы. Разве очутились бы мы в Вашингтоне, если б не были честолюбивы. Некоторые попали сюда, попустительствуя другим или участвуя в разных махинациях. Другие добились всего за счет силы характера и собственных заслуг. Вы, по-моему, принадлежите к этим последним. Я всегда преклонялся перед вами.

— Ну что вы, Терри! Спасибо,— растрогался Бейкер.

— А то, что вы назвали "случайным происшествием"… Не я выбирал случай. Это случай выбрал меня. Тут виновата сама судьба. Но, будучи честолюбив, я оказался на нужном месте. Мне повезло — я уцелел. Что ж, просить за это прощения?

— Судьба, говорите?

— Да.

Бейкер поставил чашку на место и улыбнулся:

— Вы что, верите в судьбу?

— Да, верю. Верю в предназначение. И мне нечего стесняться, если судьба избрала именно меня.

— Нет, конечно, нечего,— мягко заметил Бейкер.— Стесняться вам не следует.

Ему показалось, правда, странным, что человек, столь прагматично оценивающий внешнеполитические проблемы, столь практичный в вопросах экономики,— и верит, что миром управляют какие-то неведомые силы.

— Вас еще что-то интересует? — улыбнулся Терри.

— Да. Одна вещь. Если вам предложат выдвинуть вас на пост вице-президента, вы согласитесь?

Терри, улыбнувшись, кивнул, словно это был вопрос, которого он все это время ждал, и твердо произнес:

— Нет!

Бейкер удивленно уставился на него.

— Что ж, ответ однозначный. А можно узнать — почему?

— Потому что вы — провалились.

— Я?!

— Да, мистер президент. Именно вы.

— Ну, мы ведь все далеки от совершенства. У меня тоже были ошибки. Но говорить, что я "провалился"? Вы не считаете, что это чересчур сильно сказано?

— Нет, я так не считаю. Разве вы не проиграли войну в Никарагуа? Во всяком случае, проигрываете. Вы упустили военную инициативу в Африке — от Каира до мыса Доброй Надежды. А провалы в Ливане и Персидском заливе? Мы же отступаем повсюду!

— И что вы предлагаете?

— Мистер президент, вы наверняка знаете старинное изречение: "Те, кто не изучает историю, обречены на ее. повторение".

Сэм Бейкер утвердительно кивнул.

— Я,— продолжал Терри,— преподавал историю в Райс-колледже, и меня всегда поражало, как мало пользы извлекли американские лидеры из истории второй мировой войны. В частности, из захвата русскими Восточной Европы.

Бейкер, наклонив голову, внимательно слушал.

Терри подался вперед и сцепил руки, помогая себе тем самым лучше выразить свою мысль:

— Гитлер мечтал о том, чтобы поставить Германию "uber alles", сделать арийцев властелинами всего остального мира в своем полушарии. Наши банки и наши ура-патриоты хотят проделать нечто подобное в нашем полушарии. Это ошибка. И опасная.

Искренность и озабоченность собеседника растрогали Бейкера.

— Терри, я, знаете ли, с вами согласен. Как и вы, я чувствую…

Не дав ему докончить, Терри поднялся и подошел к столу, за которым сидел президент:

— Страны, покоренные Гитлером, были разграблены и порабощены. Он осуществил программу физического уничтожения их национальных меньшинств. Тем самым он оказался виновным в столь чудовищном преступлении, что его нельзя описать никакими словами.

— Терри,— произнес Бейкер как можно более мягко,— я слышал ваши выступления и знаю, как глубоко преданы вы делу борьбы за интересы Латинской Америки. Я знаю, что…

— Все это,— перебил его Терри,— подорвало силы Германии.

Помолчав немного, Бейкер спросил:

— И что из этого следует?

— В конечном счете произошло объединение всех подпольных движений и партизанских сил порабощенных стран, которые напали на армию рейха с флангов.— Терри повернулся и посмотрел Бейкеру прямо в глаза.— Зато Сталин извлек из этого урок. Он вооружил народы, чьи страны оказались в его руках. И они стали его оплотом против Запада. Тем самым Россия сделалась доминирующей силой в своем полушарии.

— Боюсь, что… не совсем понимаю вас.

Бейкер сидел напряженный, встревоженный.

— Я говорю, что нам следует использовать Гренаду в качестве модели. Только такая политика поможет нам выиграть войну за Америку.— Терри отошел назад к дивану, затем вновь подошел к столу президента.— И знайте, крупнейшие из международных проблем нашего поколения не решить, сидя за столом переговоров. Их следует решать на улицах. С помощью СТАЛИ!

Когда Бейкер наконец собрался с силами для ответа, он был в состоянии говорить лишь шепотом:

— Но ведь вы же не можете действительно верить в то, что…

— Нет, могу. Так же, как верю в существование Спасителя.— Терри улыбнулся.— Мистер президент, это все ясно как день. История глядит на нас в упор.— Он неожиданно рассмеялся.— Советы хотят покончить со "звездными войнами", запретить ядерное оружие. Конечно, как не хотеть. Ведь они будут тогда иметь подавляющее превосходство в обычных вооружениях.— Терри склонился над сидящим президентом.— Я бы осуществил широкую программу по вооружению и военной подготовке наших союзников в Южной и Центральной Америке. Я бы сформировал их вооруженные силы. Точно так же, как в свое время сделали Советы в Польше и Восточной Германии. И еще: разместил бы отборные воинские части по всему миру, как Советы сделали на Кубе.

— Но вы ведете речь о том, чтобы превратить. Центральную и Южную Америку в вооруженный лагерь,— тихо заметил Бейкер.

— Да,— ответил Терри.

Бейкер медленно покачал головой.

— Я знаю, что вы не согласны со мной, мистер президент. Но это потому, что вам недостает силы воли, чтобы привести свободный мир к победе. Да, вы порядочный человек. Но взялись не за свое дело. Надеюсь, вы отойдете в сторону и освободите место для прихода тех, за кем стоит БУДУЩЕЕ.

Сэм Бейкер остался сидеть как громом пораженный.

— Думаю, это все, что я намеревался вам сказать, мистер президент!

— Да, да, конечно,— согласился тот.

— А теперь прошу извинить меня.— Терри направился к дверям.— Надеюсь, вы меня поняли?

— Думаю — да.

После того как Терри ушел, Бейкер еще некоторое время оставался сидеть на своем месте. Затем, повернув голову, оглядел Овальный кабинет и свой стол — стол президента Соединенных Штатов. Если он, Бейкер, не будет выдвигаться в президенты, то здесь, в этом кабинете, хозяином на ближайшие четыре года вполне может стать Терри Фэллон. Бейкер сунул руку за пазуху и приложил ее к сердцу. Прилипшая к телу рубашка была мокрой от пота. Президент с ужасом подумал: сиди Терри Фэллон за этим столом, он был бы самым могущественным и наверняка самым опасным человеком на свете.

20.50.

Когда зазвонил телефон и Салли услышала в трубке голос Терри, она едва не лишилась дара речи.

— Ну как… все прошло? — Терри был деловито-спокоен.— Виделась с Рамиресом?

— Да.

— Ну и?…

— Ну и ничего! Рамирес есть Рамирес. Старый дуралей, которому по ночам все еще снятся кошмары. Так ты встречался с президентом?!

— Да.

— И как? Терри, ради бога, не мучай меня!

Он на какой-то момент заколебался.

— Пойми, милая… Помнишь ту записку, которую я написал, когда ты была у меня вчера?

— Записку?

— Ну да, на листке из желтого блокнота.

Она тут же вспомнила ее содержание: "Нас могут подслушивать".

— Да! — поспешно ответила Салли.

— Ну тогда… Нам нужно встретиться и поговорить, но сейчас у нас может опять повториться та же ситуация, что и вчера. Ясно?

— Да.— Салли присела на кровать.— Продолжай.

— Ты видела вечерние новости?

— Нет. Но я с ними познакомилась. И знаю, на что ты намекаешь.

— Потому-то я и считаю, что тебе надо возвращаться завтра же и… взять отпуск на несколько дней.

Салли вздрогнула.

— Как отпуск? А съезд?

— Возьми парочку деньков, чтобы отдышаться. Ясно?

— Отдышаться?

— В ближайшие две недели предстоит уйма работы с прессой — я имею в виду съезд и все остальное.

— Да, но?…

Терри тщательно взвешивал теперь каждое слово:

— Так вот… я хочу, чтобы… в общем, ты будешь занята составлением письменных коммюнике для прессы и моими речами. Улавливаешь?

— Да. А как же объявления для репортеров? Если я…

— Ты что, имеешь в виду свои появления перед телекамерами?

— Ну да, конечно. А что еще, по-твоему?

— Салли, я… я полагаю, что… по вполне понятной причине… этим будешь заниматься не ты, а Крис. Согласна?

— Нет, и еще раз — нет.

— Салли, не будем спорить!

— Не будем. Но вспомни…— Салли чувствовала, что начинает злиться.

— Обойдемся без эмоций!

— Черт подери, я…

— Салли, подожди, пока не увидишь того портрета, о котором я сказал тебе. А тогда решишь: прав я или нет. Давай не будем дразнить гусей. Ладно?

Она поняла все и замолчала.

— Постарайся хорошенько выспаться. А утром мы обо всем потолкуем.

Он повесил трубку, не дав ей возможности ответить.

Когда телефон зазвонил снова, она в сердцах огрызнулась:

— Ну кто там еще?

— Это всего лишь я,— извинился Росс, чувствуя, что попал не вовремя.

— О, простите.

— Я только что звонил в авиакассу. Ближайший рейс — завтра в семь утра. Прилетаем после девяти.

— В Даллас?

— Да, на "Нэшнл". Как насчет ужина?

— Я — пасс.

— А насчет выпивки?

— Дэйви, мне очень жаль, но я что-то не в настроении.

— Я хотел бы повидать вас, если можно.

Она вздохнула и устало опустила плечи.

— О'кэй. Заходите, выпьем по рюмочке.

— Превосходно. Мне джин с тоником, и побольше.

— Через десять минут?

— Или позвоните, когда принесут выпивку?

Она так и сделала. Росс вошел в фирменном выцветшем свитере, какие носили студенты Йельского университета, и серых шерстяных брюках от тренировочного костюма.

— Что это на вас за форма?

— В честь нашего выпуска 82-го года! Я разве не рассказывал, что был загребным — и мы выиграли тогда Йельскую регату?

— Нет…

— Значит, нет. Но я вообще-то люблю присочинить…

Они засмеялись, чокнулись. Потом каждый выпил свою рюмку. Странно, подумала Салли, одно его присутствие помогает ей расслабиться и забыть о всех своих проблемах с Терри.

— Вы откуда такой сумасшедший свалились на мою голову, а?

Сидя на кровати, Салли поджала под себя ноги и одернула желтенький халат, прикрывая колени.

— Не знаю. Во всяком случае, таким я не родился. Так что для родителей я сплошное разочарование.

— В самом деле?

— Отец говорит, что это у меня все со стороны матери. Сам он не имеет к этому ровно никакого отношения.

Салли рассмеялась, при этом крепко держа в обеих руках свое виски с содовой, чтобы не расплескать.

— Вы что, всегда были таким шутником, как сейчас?

— Не-а.— Росс скинул кроссовки и задрал ноги на кофейный столик.— Это я у Манкузо научился.

— Что-то не похоже, чтоб у него водилось чувство юмора.

— Но зато оно должно быть у тех, кто с ним работает. Я уже в первый год это понял. Между нами, он бывает таким занудой. Простите, что так отзываюсь о своем…

— Ничего. Он лучшего и не заслуживает. Не представляю, как можно переносить его в больших дозах?

— Вообще-то он отличный полицейский.— Росс поднял свой бокал и посмотрел на него против света.— Я бы не возражал еще выпить. Вы как?

— Пожалуйста.— Салли сняла трубку внутреннего телсфона.— За выпивку плачу я, за ужин — вы. Не забыли?

— Но вы же сами сказали, что не хотите ужинать?

— Я и не хочу. Но вот посидеть поговорить тихо-мирно — с превеликим удовольствием.

Она заказала по две новых порции каждому, кэшью и хрустящий картофель.

— Мне не следует столько есть,— посетовал на себя Росс, набрав целую пригоршню орешков.— Когда-то я весил двести фунтов. Представляете?

— Ни за что в жизни не поверю! — преувеличенно громко воскликнула Салли, чувствуя, что виски ударило ей в голову.

— Честное слово! Я был толстый…— Росс оглянулся,— до этой стены доставал. Вот такое пузо, а челюсти, как у слона…

Она рассмеялась и, откинувшись назад, повалилась на подушки:

— Вы такой смешной. Сама не знаю, почему вы так мне понравились.

— А почему бы мне вам не понравиться?

— Как это "почему"? Да я по возрасту гожусь вам в… старшие сестры. В шестьдесят восьмом мне было восемнадцать. Я так и осталась "хиппи" — только в другом обличье. А вы — "фараон". Хорошенькая пара, а?

Салли поймала себя на том, что неожиданно снова начала вспоминать свое прошлое. Она чувствовала, что может ничего от него не скрывать.

— "Хиппи"? Вы? Да бросьте!

— Клянусь! Я же из поколения "детей-цветов". Хотя, постойте, не совсем из него. Я ведь, между прочим, была девственница.

Это рассмешило Росса.

— Черт вас подери, а чего вы ждали? Я выросла в Мемфисе, а там на секс смотрят как на первородный грех. В общем, если не считать моего полнейшего невежества в сексуальном плане, во всем остальном я была настоящим "хиппи" — четки, повязка на голове, перья и все что положено.

— И травку курили?

— Ну…— Салли поглядела на потолок и замотала головой.— И да, и нет. Она на меня не особенно действовала. Просто после нее ужасно хотелось есть, и я потом нажиралась, как поросенок, в закусочной "У полковника Сандерса".

— А как, по-вашему, о чем говорил этот старикан Рамирес? — вдруг спросил Росс.

— Да так…— Салли слегка поднялась на локтях и прислонилась к изголовью кровати.— Это все одни амбиции.

— Амбиции? Да бросьте, какие там амбиции.

— Нет, я. серьезно! — Поднявшись с кровати, Салли поставила на столик пустой бокал и взяла новый, сознавая, впрочем, что не совсем твердо держится на ногах.— Это ведь болезнь, самая настоящая эпидемия среди тех, с кем я имею дело. Не слишком приятное зрелище, должна признаться.

— У Фэллона это тоже имеется.— Росс протянул ей свой бокал.— Пока вы рядом, дайте мне заодно и мой джин.— Салли обменяла пустой бокал на полный.— Вот я и говорю, у него та же болезнь, а вам, похоже, это почему-то нравится.

— Нет, у него этого нет.— И она снова опустилась на кровать.— Он другой.— Она быстро пьянела, но ей было сейчас на все наплевать.

— Так уж и "другой"?

— Да. Для него многое имеет куда большее значение, чем… о чем мы говорили?

— Об амбициях.

— Ну да.

— Что, например?

— Ну, Америка. Верность идеалам. Стране.

— Что вы хотите сказать?

— А то, что эти вещи значат для него больше, чем власть.

— А чего это вы вдруг заговорили о власти?

— Это вы заговорили.

— Я? Ничего подобного.

— Нет, вы!

— Я говорил об амбициях.

— Ну конечно. Амбиции.— Салли наполовину осушила третий бокал виски с содовой. На этой стадии граница между "властью" и "амбициями" казалась ей весьма зыбкой.

— У меня нет жены-шизофренички,— заметил Росс.— Я этого раздвоения просто не понимаю.

— Терри — человек, который не нарушает своих обещаний.

— А может, он все еще ее любит? Салли вздрогнула.

— Да, может, и так,— произнесла она тихо, поглядев на зажатый в руке бокал.

— А может, он знает: пока Харриет остается его женой, то не имеет права давать против него никаких показаний?

Она слабо улыбнулась:

— Может, так. Может, нет…— Подумав, она решила уточнить:— А какие показания она может дать?

Но Росс уже переменил тему беседы.

— Он ведь не баллотировался в сенат?

— Не баллотировался. Его назначили. И что?

— А почему именно его?

— Ну, Везерби попал в тюрьму. Нужен был кто-то на его место…

— Это я знаю. Но почему все-таки этим кем-то стал Терри Фэллон?

— Терри уже был в конгрессе. Он подходил по всем статьям. И они…— Салли пожала плечами.

— Но были же и другие кандидаты? У кого стаж пребывания в палате был дольше. Почему выбор пал на Терри?

— Ну, он был…

— А почему Везерби проходил через ABSCAM?

Салли принялась хохотать: казалось, она вот-вот потеряет равновесие и упадет с кровати.

— Да это же мошенник! И вдобавок ура-патриот, каких мало…

— Но ведь они-то всего этого не знали, пока он не попал к ним в сети! Сенаторов сто, а отлавливали почему-то его одного?

— Не знаю, почему они выбрали именно Калеба. Но меня лично это вполне устраивало…— Салли уже с трудом выговаривала слова: ее удивляло, как быстро шотландское виски ударило ей в голову. До чего все же приятно и беззаботно было ей с этим человеком.

— Салли,— продолжал он настойчиво,— вы и на самом деле не знаете, почему остановились на Везерби? Посмотрите мне в глаза. Ну!…

Она сделала, как просил Росс. Затем, заморгав и неуклюже разведя руками, с улыбкой взмолилась:

— Сдаюсь! Не знаю. Говорите же!

— Это Фэллон заложил Везерби! — жестко произнес он.

Салли по-прежнему продолжала моргать, сидя на кровати, как будто словам требовалось время, чтобы до нее дошел их истинный смысл. Потом глаза ее сузились: похоже, она начинала понимать услышанное. Голосом, едва слышным, Салли выдохнула:

— Что?

— Фэллон был у О'Брайена и донес, что Везерби берет взятки от нефтедобытчиков, не имеющих лицензий. Тогда ФБР поставило ловушку — и он влип.

Салли покрутила головой.

— Нет, это неправда.— Она пожала плечами.

Росс задрал свитер и вытащил из-под резинки тренировочных брюк бумаги, которые он там держал. Это были документы, присланные Манкузо.

— Вот тут памятка из личного досье О'Брайена, где подтверждается факт посещения. А это страничка из его дневника. Тут то же имя — обведено кружком, видите?

Салли прищурилась, пытаясь увидеть его через алкогольный туман.

— А зачем О'Брайену все это записывать?

— Как возможный повод. Визит Фэллона дал нам такой повод. А памятка понадобилась О'Брайену на тот случай, если бы ловушку раскрыли и ему пришлось за нее отвечать.— Росс потянулся за бумагами.— Виноват, но они мне нужны.

Когда Салли передавала ему документы, ее рука заметно дрожала. И голос тоже.

— Но если Терри даже так и поступил, то он все-таки… не был неправ.

— Салли, давайте посмотрим на это дело вместе.— Росс присел на край кровати, и Салли тут же отодвинулась поближе к изголовью, чтобы освободить ему побольше места.— Мне известно, что до Фэллона вы работали на Везерби…

В комнате повисло долгое зловещее молчание. Большими испуганными, как у девочки, глазами Салли смотрела на Росса.

— Простите меня,— тихо произнес он,— мне правда нужно знать, использовал ли Фэллон как-то свою… свою связь с вами?

Она повернула лицо к свету, закрыла глаза и еле слышно прошептала:

— Нет… Господи… нет.

Росс наклонился к ней, чтобы как-то ее успокоить, но Салли резко отодвинулась, сжавшись в комок.

— Послушайте, у меня нехорошее предчувствие. Должно произойти что-то ужасное. И я… я не хочу, чтобы в результате пострадали вы.

Вид у Салли был жалкий и беспомощный. Росс попытался погладить ее.

— Пожалуйста,— попросила она,— не надо этого.

Он тут же отдернул руку.

— Да я только хотел…

— О, пожалуйста. Оставьте меня одну.

Росс сложил бумаги, надел кроссовки и бесшумно удалился.

Салли еще долго лежала без движения, в той же самой позе. Вот, значит, он какой. Обманщик. Все они обманщики. А она — просто чувствительная дура. Решила, что ему от нее ничего не надо.

21.00.

Приземлившись в международном аэропорту Балтимора, Манкузо сразу же направился к стойке компании "Херт", оформил напрокат машину и доехал до "Холидэй Инн" по Второй автостраде. Мотель был выдержан в старомодном духе: два ряда небольших, выкрашенных снаружи зеленой краской и соединенных между собою одноместных номеров. С обеих сторон — автостоянки. Манкузо припарковался, взял свой саквояж и зашел в гостиницу. У стойки его встретила невысокая рыжеволосая администраторша.

— Мне надо переночевать. Есть у вас свободные номера?

— Конечно.

— Можно что-нибудь получше?

— Да у нас все одинаковые.

Манкузо дал ей свою кредитную карточку и расписался на бланке.

— Время выписки — одиннадцать утра. Ваш номер — четвертый справа.

Получив ключ, Манкузо без труда отыскал свой 117-й номер и, войдя внутрь, запер за собою дверь. В спальне был собачий холод, и Манкузо пришлось немало повозиться, прежде чем ему удалось заставить работать старенький пропановый обогреватель. Наконец внутри что-то затрещало и зашипело, и газовый камин наполнился горячим воздухом. Манкузо вытащил из кобуры револьвер и открыл барабан. Он всегда носил свое оружие без одного — последнего патрона: сейчас, вынув этот патрон из коробки в саквояже, он дослал его в патронник. Потом, вложив револьвер в кобуру, открыл дверь и шагнул в ночь.

Дойдя до стоявших около гостиницы автоматов безалкогольных напитков, он купил пару банок кока-колы, но не стал возвращаться к себе, а повернул в другую сторону, где по убывающей шли четные номера: 124, 122, 120, 118. Окна 108-го номера были плотно занавешены, но кой-какой свет через них все-таки пробивался. Манкузо, насколько это было возможно, шагал медленно и бесшумно. На ручке двери болталась картонка с надписью: "Просьба не беспокоить". Проходя мимо, он слегка прислонился к деревянной обшивке. Изнутри доносились звуки музыки: похоже, там работал телевизор. Манкузо остановился перед дверью номера 104 — оттуда ему была видна почти не освещенная полупустая стоянка. Здесь можно будет, решил он, припарковаться вон за тем большим красным трейлером и, оставаясь незамеченным, следить за номером 108. Но что с того? Манкузо вздохнул и понуро побрел обратно, держа по банке кока-колы в каждой руке. Да, для того чтобы всю ночь напролет сидеть в засаде, он уже слишком стар.

Возвращаясь из пиццерии, Рольф Петерсен был так увлечен выковыриванием из зубов остатков пищи, что едва не проскочил здание гостиницы "Холидэй Инн". Однако он заставил себя вспомнить, что ждет звонка. Сунув голову в приоткрытую дверь конторы, он спросил:

— Звонил мне кто-нибудь?

— Очень жаль, но…— ответила ему рыжая администраторша.

За последние шесть дней она столько раз сообщала постояльцу: "Для вас ничего", что это стало у нее условным рефлексом.

Он пошел к себе и только у порога услышал, как за его спиной скрипнула дверь.

— Эй, мистер! — крикнула женщина.— Для вас, оказывается, тут кое-что есть!

Рольф поспешно вернулся.

— Вот тут телефонистка все записала.— И она протянула ему сложенный фирменный бланк для тех, кому звонили,— "КОГДА ВАС НЕ БЫЛО ДОМА".

— Спасибо, детка,— бросил Петерсен и дал ей доллар.— О'кэй!

Он завернул за угол и, остановившись у фонарного столба, возле автоматов по продаже безалкогольных напитков, стал читать. Звонили в двадцать минут девятого, когда он ужинал. Печатными буквами, карандашом, на бланке значилось:

"НУЖНО ПОВИДАТЬСЯ В 23.00. ЖДИ".

Подпись отсутствовала.

Он поглядел на часы. Оставалось два часа. Он улыбнулся, аккуратно сложил бланк и, насвистывая, направился к своему номеру.

Именно свист и заставил Манкузо оглянуться. Тогда он и увидел, что человек, идущий ему навстречу от здания конторы мотеля, не кто иной, как Рольф Петерсен, наемный убийца Компании, застреливший Октавио Мартинеса. Высокий — больше шести футов,— мускулистый, в кожаном пиджаке и бейсбольной кепке, упоминавшихся в отчетах об убийстве полицейского. Сжатые в кулаки руки сунуты в карманы пиджака. На миг у Манкузо мелькнула шальная мысль: а что, если вытащить револьвер и… Но руки у него были заняты колой, а пиджак застегнут… В этот момент Петерсен, буркнув: "Добрый вечер", прошел мимо него и, открыв ключом дверь, исчез у себя в номере. Поздно, да и кому охота изображать из себя вшивого героя, чтобы в результате тебе же, скорей всего, всадили пулю в задницу?

И надо же, едва Манкузо завернул за угол, все еще что-то бурча, как перед самой своей дверью буквально ткнулся носом в наставленное на него дуло полицейского револьвера калибра 38.

— Замри! — скомандовал чей-то голос.

Манкузо подчинился.

— Руки вверх! — произнес другой голос откуда-то сбоку.

Манкузо послушно поднял над головой обе руки с двумя банками кока-колы. Чьи-то руки немедленно начали ощупывать его одежду.

— Сука вонючая! У него револьвер! — произнес обыскивающий, и стоящий рядом с ним человек щелкнул курком.

— Черт подери! Я — агент Джозеф Манкузо из ФБР. Чего вам от меня надо?

— Заткнись! — бросил человек с наганом.

У Манкузо отобрали револьвер и вытащили из кармана пиджака служебное удостоверение, которое тут же передали кому-то, кто, очевидно, командовал его задержанием.

— А это у тебя что? — спросил тот, кто обыскивал, указывая на банки в поднятых руках.

— А на что они, едрена вошь, по-твоему, похожи?

— Слушай, парень, пошел ты знаешь куда! А ну ложись! Руки за голову. Разведи пошире!

— Ты мне сперва пососи, понял! Так я тебе и лягу на землю в этом костюме,— не сдержался Манкузо.

— Кому говорят, жопа! — И стоящий перед ним ткнул дуло своего револьвера ему под ребро.

Манкузо согнулся от боли, ловя ртом воздух.

Из темноты в световой круг ступил третий из группы.

— А ну выпрямись, парень! — приказал он, и, когда Манкузо поднял голову, он поднес удостоверение к его лицу.— Ну как тебе, Фил?

Манкузо переводил взгляд с одного говорившего на другого. Оба напоминали ему каких-то киноперсонажей: все в черном, да еще в черных пуленепробиваемых жилетах, лица лоснятся от разводов черного жира.

— Говно! — выругался тот, кого звали Филом. Защелкнув бумажник с удостоверением, он протянул его Манкузо и бросил своему напарнику:— Верни ему его пушку.

Тот отдал Манкузо его револьвер и извинился.

Манкузо сунул бумажник в карман, вложил револьвер в кобуру.

— Мать вашу за ногу! — буркнул он, покончив с этой процедурой.

— А теперь мотай отсюда! — скомандовал первый. Из портативной рации, висевшей у него на груди, послышался треск.

— Стайлс? Робертс? Какого дьявола вы мешкаете?

— Да мы застукали тут одного типа из ФБР,— ответил он в микрофон.

— Откуда, откуда?

— Из ФБР.

— Брось валять дурака!

Манкузо схватил микрофон.

— Он не валяет! У меня ордер на арест этого типа из сто восьмого. Так что катитесь вы к едреной матери вместе со всей своей группой захвата.

— Кончай треп! Ордер и у нас есть! А ты, мистер,— проорал динамик,— дуй отсюда, пока жопа цела.

Манкузо бросил микрофон.

— Где сидит это дерьмо? Где?!

— Вон там, за деревьями! — ответил полицейский, показывая на затемненный угол автостоянки, где не было машин.

— Ничего пока не делайте! — крикнул Манкузо и, пригнувшись, побежал под прикрытием стоявших автомобилей к темной рощице.

Рольф Петерсен запер за собой дверь, убавил звук в телевизоре и, положив свой старый чемодан на кровать, открыл замки с цифровым секретом. Внутри, в поролоновых чехлах, лежали части разобранной снайперской винтовки "НК-91": ствол, ложе, телескопический прицел. Тут же были обойма на двадцать патронов и две запасные коробки — в них находились пули с тефлоновым покрытием. В трех круглых углублениях помещались черные блестящие осколочные гранаты со спиленными предохранителями — красное кольцо на каждой было заклеено "скотчем". Рольф собрал винтовку, вставил затвор, дослал патроны в патронник, потом прислонил винтовку к краю кровати, а сам сел на стул, лицом к двери, держа на коленях свою "пушку" — револьвер калибра 44. В тот момент, когда он сунул руку в карман, достал бланк и, развернув, приготовился перечитать, зазвонил телефон.

Командный пункт группы захвата размещался за стеной, отделявшей автостоянку от расположенного по соседству гриль-бара. Тесно прижавшись друг к другу, в темноте сидели четверо людей в пуленепробиваемых жилетах. У одного из сидевших были капитанские нашивки.

— Эй, кто тут у вас, мать вашу, командир, а? — негромко спросил Манкузо, добравшись до сидевших.

— Я, капитан Брауэр. А в чем дело?

— У меня ордер на арест этого парня. Его разыскивает ФБР.

— Но у нас тоже ордер. А преступник на нашей территории. Так что давай отчаливай отсюда подобру-поздорову.

В этот момент в рации что-то затрещало.

— Мы готовы, кэп! Когда начинать? Перехожу на прием.

— Черт! — просипел Манкузо.— Он мне нужен живьем.

— Сказано, не путайся под ногами! — повторил Брауэр.

— Ну что, кэп? — снова спросили по рации.

— Пока ничего. Вся команда готова?

— Подразделение два — готово. Три — готово.

— Хрен собачий,— ругнулся Манкузо.

Брауэр приподнял голову над стеной и посмотрел в сторону мотеля:

— О'кэй! Начинаем! Окружай! — скомандовал он.

Рольф Петерсен, сидя, слушал, как звонит телефон. Затем, нехотя поднявшись, медленно подошел к ночному столику и снял трубку.

— Алло? — произнес чей-то голос.— Алло?

Голос был ему незнаком, и он уже собирался положить трубку, когда тот же голос попросил его этого не делать.

Петерсен прижал трубку к уху и услышал:

— Он тебя продал. Твое убежище раскрыто. Ты…

В ту же секунду двое "копов" из группы захвата, высадив ногами дверь, ворвались в комнату с криком:

— Полиция! Не двигаться!

Обернувшись к двери, Петерсен увидел двоих людей в пуленепробиваемых жилетах. Пистолеты были направлены прямо на него. Не теряя времени, он первым же выстрелом уложил одного из них. Пуля Рольфа прошла через горло, разорвав сонную артерию и раздробив третий и четвертый шейные позвонки. Взрывной волной полицейского отбросило в дверной проем, при этом он задел державшую пистолет руку своего напарника — тот как раз готовился выстрелить. Пули продырявили потолок, в то время как Петерсен спокойно, вторым выстрелом, наповал уложил и второго "копа", прострелив ему грудь. Тефлоновый патрон пробил плексигласовую подкладку жилета. Пуля, наткнувшись на грудину, разлетелась на мелкие кусочки, по внешнему виду и весу напоминавшие шляпки гвоздей. Раскаленные осколки свинца и стали мгновенно разорвали сердце и легкие жертвы. Сила взрыва была такой же, как если бы полицейского сбила машина, шедшая со скоростью сорок пять миль в час.

Капитан Брауэр между тем продолжал орать в микрофон:

— Стайлс? Робертс? Ну, заразы! Всем подразделениям — открыть огонь!

Но еще до того как грянул первый залп, Петерсен был уже на полу, избежав перекрестного огня "М-16", изрешетившего деревянную обшивку и штукатурку стен его номера, словно они были сделаны из бумаги. Перекатившись на спину, Петерсен выстрелил сперва в люстру: осколки стекла, словно душ, залили пол, а затем в телевизор, вспыхнувший каскадом искр. После этого комната погрузилась во мрак. Подобравшись к кровати, он схватил свою снайперскую винтовку и осторожно прополз по заваленному стеклом и штукатуркой полу к дверному проему. Оттуда он несколько раз выстрелил по направлению к вспышкам огня. Они были ему видны на стоянке между припаркованными машинами.

Брауэр и его люди пригнулись сразу же, как только первая очередь Рольфа прошила стену над их головами.

— Мать вашу за ногу! — заорал Брауэр.— Газ!!!

Манкузо поднялся, в сердцах поддернул брюки и стряхнул пыль с колен. Он демонстративно повернулся к ним спиной и зашагал по асфальтовой дорожке к дверям гриль-бара. Сзади слышался громкий сердитый треск автоматических ружей и ворчливое шипенье газометов, изрыгавших струи слезоточивого газа.

Рывком открыв дверь, Манкузо вошел в бар и устроился у дальнего конца стойки. К нему подошла толстая барменша-блондинка:

— Что вам?

— "Бурбон". Двойная порция.

Толстуха подала ему виски и, кивнув в сторону доносившегося снаружи шума, спросила:

— Что там за пальба?

— Да так, фейерверк.— И Манкузо залпом осушил стопку.— Еще одну!…

Когда первая канистра со слезоточивым газом влетела в дверь, Петерсен подполз к ней и вышвырнул из комнаты. Но вторая упала на кровать — простыни тут же вспыхнули, как будто по ним провели паяльной лампой. Лежа на спине, Рольф проследил за тем, как черные клубы дыма метнулись к потолку. Еще секунда — дымовая завеса закроет дверной проем, и под ее покровом можно рискнуть и прорваться сквозь засаду. Рольф скользнул к кровати, стащил чемодан и выгреб оттуда коробки с патронами, поспешно рассовав их по карманам. Перекрестный огонь с обеих сторон автостоянки начал выдыхаться. Но пламя с кровати прыгнуло на ковер, и Петерсен забился в угол, дожидаясь, чтобы черная стена дыма полностью заволокла дверной проем. Он все хуже и хуже различал валявшиеся на мостовой трупы двух полицейских. Дым окутал его с ног до головы, и он решил: прорваться в ночь он сумеет только сейчас.

Но в этот момент пламя с кровати перекинулось на пропановый обогреватель: горячий газ разорвал медную трубку, подсоединенную к вертикальной цистерне с обратной стороны дома. Когда огонь добрался до цистерны с газом, то задняя стена от взрыва рухнула, открыв дорогу огненному шквалу: тотчас же синхронно взорвались все четыре гранаты Рольфа, разрушив и переднюю стену. Какое-то мгновение боковые стены еще оставались стоять, образуя своего рода туннель, по которому двигался перегретый газовый поток. Затем исчезли и они, и в небо взметнулись языки огня и пляшущие обломки.

— Едрит-твою бога душу мать! — заорал Брауэр, прикрывая, как и другие толпившиеся рядом с ним "коммандос", голову от сыпавшихся дождем раскаленных обломков.

Манкузо обернулся и посмотрел туда, где прогремел взрыв, заставивший задрожать стены гриль-бара, как если бы началось землетрясение. С полок на пол со звоном полетели бутылки и стаканы, а толстуха барменша, присев на корточки, обхватила голову руками и запричитала.

Посмотрев на плескавшееся в его стопке недопитое виски, Манкузо выругался:

— Дерьмо собачье! — бросил он в бессильной злобе.

23.25.

Была уже глубокая ночь, когда в офисе Бендера наконец-то раздался звонок.

— Да? — спросил Лу, снимая трубку внутреннего телефона.

— Я хотел бы повидаться, если не возражаешь.

— Где?

— У меня в кабинете.

Когда Бендер зашел в Овальный кабинет, он застал президента сидящим за столом. Бейкер, однако, не работал: пиджак его висел на спинке стула, узел галстука съехал набок. Перед ним стояли два стаканчика виски.

— Этот для тебя,— указал президент на один из них.

Бендер сел, после чего они чокнулись и выпили.

— Ну как все прошло? — спросил Бендер.

— Предсъездовские обеды с губернаторами, на мой взгляд, следует объявить вне закона. Это все равно что разрешать футболистам заключать пари перед собственной игрой.

— Я имею в виду не это. А Фэллона.

— Да-да,— кивнул президент.— Плохо.

— О?! — Бендер окаменел.

По его расчетам между президентом и Фэллоном неминуемо должна была возникнуть любовь с первого взгляда. Теперь же, похоже, им придется притираться друг к другу.

— Вообще-то у сенатора есть прекрасные идеи. Насчет наших внутренних проблем, торговли и тому подобного.

— Что ж, это вдохновляет.

— Ну, постольку поскольку…— Президент подался вперед.— Лу, он фашист. Слушать его — это все равно что слушать Муссолини. Или и того хуже.

Бендер пожал плечами:

— Сэм, он еще молод. Ему только предстоит узнать, что…

— Лу, он сидел на этом вот диване и убеждал меня, что международные проблемы наше поколение не сможет решить путем переговоров. Они будут решены на улицах. С помощью СТАЛИ.

Бендер махнул рукой.

— Это так, разговоры.

— Опасные! Он тащит нас назад — к дипломатии канонерок. Он требует вооружать наших союзников в Латинской Америке.

— Ну, ничего. Просто придется помочь сенатору в составлении его предвыборной речи.

Президент покачал головой.

— Я вижу, ты не слушаешь меня. Ты что, думаешь, я сам предоставлю Терри Фэллону трибуну для выступления? Чтобы он мог нести эту чушь на всю страну?!

— Может, надо, чтобы с ним поговорили О'Доннелл и Гаррисон?

— Забудь об этом, Лу! Даже если мы остановим на нем свой выбор, Фэллон не хочет вице-президентства.

— Чепуха! Хочет, и еще как.

— Он хочет президентства.

— Через четыре года!

— Не через четыре,— тихо ответил Бейкер,— а с января.

Бендер уперся локтями в стол и наклонился к президенту:

— Терри Фэллон сидел у тебя здесь и утверждал, что бросит тебе вызов на съезде? Не верю!

— Но он этого и не говорил.

— Тогда что же он сказал?

— Он предложил мне самому сойти с дороги и освободить место для будущего лидера.

Бендер и президент некоторое время молча глядели друг на друга.

— Он так и сказал? — Бендер улыбнулся.— Да он же просто шутил, Сэм.

— Нет,— мрачно ответил Бейкер,— ему было… не до шуток.

Сложив руки на груди, Бендер погрузился в раздумья.

Президент, покачиваясь на стуле, тихо произнес:

— Но как же случилось, что человек, столь не искушенный в политике, находящийся к тому же в плену столь разрушительных идей, можно сказать, без пяти минут президент?! Да Терри Фэллон самый настоящий демагог. И опасный, Лу.

— Не распаляйся, Сэм. Помни, он нам нужен. Президент, однако, не слушал.

— До сегодняшнего дня я полагал, что Фэллон — блестящий молодой человек. И все, что ему надо, это лишь слегка адаптироваться. А нам следует всячески его поддерживать и подбадривать. Теперь я понял: нам надо остановить его. Во что бы то ни стало!

— Нет, Сэм. Не остановить,— резко бросил Бендер,— а поставить на колени.

Бейкер искоса взглянул на своего помощника:

— О чем ты, Лу?

— Фэллон знает, что своим восхождением он обязан "масс медиа". И знает, что "масс медиа" точно так же могут его уничтожить. Даруй помилование для Везерби — и я выведаю у него все, что ему известно. Мы проучим Фэллона и заставим его валяться у нас в ногах.

— Ни за что!

— Но это твой единственный шанс, Сэм. Фэллон должен быть в списке вместе с тобой. У нас осталось всего три дня, если ты хочешь, чтобы съезд тебя выдвинул…

— Только не такой ценой!

— Представь себе, что это одиннадцатая заповедь.

— Куда ты клонишь?

— Те, кто порождены прессой, от нее и погибнут…— с мрачной ухмылкой ответил Бендер, потягивая виски.

 23.40.

Если бы Манкузо предложили на выбор — прогуляться в морг или обблевать собственные ботинки,— он предпочел бы второе. Но выбора на сей раз у него не было. Он ощутил могильный холод подвала, едва только выйдя из кабинета председателя окружной судебно-медицинской экспертизы и еще не начав спускаться по лестнице. Капитан Брауэр был по-прежнему облачен в свой масккостюм, а к гриму на его лице пристали сажа и пепел. Только что схлопотав очередную выволочку от шефа — тот обозвал его старой задницей,— Брауэр теперь воротил от Манкузо нос. Будто это не он, а Манкузо во всем виноват.

Слава богу, хоть уцелела бутылка "Джек Дэниел", и Манкузо мог время от времени прикладываться к ней, стоя в толпе любопытных перед желтой лентой полицейского кордона и следя за тем, как по дороге сломя голову мечутся пожарные, поливая все вокруг из своих брандспойтов, а коронер и его помощники вытаскивают из-под обломков сохранившиеся останки и отволакивают их в сторону. Сейчас у Манкузо слегка кружилась голова, и он чувствовал, как по всему телу разливается приятная теплота. Что ж, раз Петерсен в морге, он сможет наконец-то вернуться в Вашингтон и хорошенько выспаться — а все остальное ему по фигу.

Спуск по лестнице в холодный подвал, однако, отрезвил его настолько, что он вспомнил, как ненавистен всегда был для него вид мертвецов: перед тем как переступить порог покойницкой, он отвернулся и незаметно для Брауэра осенил себя крестным знамением. Между тем служитель морга завернул за угол, где стоял еще один ряд холодильных камер. Здесь Брауэр, впервые обратившись к Манкузо, тихо спросил:

— А что это вообще-то был за тип?

— Да так, антисоциальная личность.

— Послушай, ты,— Брауэр даже остановился,— сукин сын! Да ты знаешь, что он ухлопал двух людей?!

— Вот и я говорю…— бросил Манкузо на ходу.— Неприятная была личность.

Служитель подошел к одной из дверей, сделанных из нержавеющей стали, глянул на болтавшуюся на ручке бирку и, открыв холодильник, выдвинул оттуда закрытые простыней стальные носилки. Под простыней, в самой середине, что-то торчало, выдаваясь дюймов на шесть.

— Да у него, похоже, член стоит!— заметил служитель, явно оживившись.

Но едва он приподнял простыню, Манкузо тотчас увидел: это торчит обгоревшая кисть Петерсена. Рука была сломана у запястья и, положенная рядом с трупом, выглядела безобразным черным пауком. Тело Петерсена было обуглено: приглядевшись, на нем можно было различить отпечатки ворота и нагрудного кармана — следов сгоревшей рубахи. Ровный ряд пуговиц, расплавившись, впечатался в черную кожу белыми горошинами монпансье. От жара и обезвоживания кожа мертвеца съежилась и туго обтягивала выпиравшие кости. Глаза были выжжены; оскаленный рот как бы застыл в немом крике: черные губы составляли разительный контраст с ослепительно белыми зубами. Лучевая и локтевая кости руки прорвали сжавшуюся мышечную ткань; белый циферблат сорванных с запястья часов был вплавлен в предплечье.

— Хорошо поработали! — прокомментировал служитель.

Манкузо склонился над покойником. Несмотря на заморозку, он почувствовал запах: пахло шашлыком. Лицо мертвеца не было похоже на то, каким оно было при жизни. Но все же несомненно принадлежало Рольфу Петерсену. Манкузо набрал побольше слюны и смачно плюнул в это ненавистное лицо.

— Боже! — с отвращением промолвил служитель и потянул простыни.

Брауэр стоял поодаль, с бледным лицом, и его, казалось, вот-вот стошнит.

— Как вы напали на след? — спросил Манкузо.

— Нам позвонили и сообщили адрес,— ответил тот, как будто речь шла о самом пустячном деле.

Служитель задвинул носилки и захлопнул дверь холодильника.

— Но кто звонил?

— Он не назвался.

— Кончай пудрить мне мозги. Не станете же вы выезжать с группой захвата по чьему-то анонимному звонку. Так, вдвоем-втроем — это еще бывает. Но не с целой же группой!

Брауэр пригляделся к Манкузо. На его лице заиграла подленькая ухмылка, и Манкузо понял, что ответа ему не дождаться.

— Пошел ты ко всем матерям, понял?! — И Манкузо, развернувшись, вышел из мертвецкой.