Донован полагал, что должен сегодня доказать жене: любовь не имеет никакого значения для брачного союза. Страсть дремала в ней, и он собирался ее пробудить.

Размышления Донована прервала не в меру развеселившаяся мужская компания — ее нетерпение, похоже, превосходило его собственное. Все началось с соленых шуточек и обильно потребляемого вина, а через час кончилось тем, что король и его захмелевшие друзья решили раздеть Донована прямо на месте и затолкать в спальню к молодой жене уже обнаженным.

Плохо соображающие гости, хохочущие и пытающиеся стянуть одежду с жениха, потащили героя вечера в его спальню. Дверь с грохотом распахнулась, и Донована впихнули внутрь усилием доброго десятка рук, смеющегося, с разорванным камзолом и рубашкой, раскрывавшейся до пояса. Однако, увидев Кэтрин в свете огня от камина, все вдруг замолчали, и в наступившей тишине Донован почувствовал досаду на них и на самого себя. Он вовсе не собирался делиться женой с посторонними. Мак-Адам вытолкал непрошеных зрителей за дверь и запер ее на засов. Он еще раз проверил щеколду, а в ответ на удивленную улыбку девушки пояснил:

— Никому из них не стоит доверять. — Донован шагнул к ней, но остановился: он разглядел, как окаменела Кэтрин, и подумал, что слишком много было с таким трудом достигнуто в их взаимоотношениях, чтобы разом все разрушить, — Поскольку в этот вечер я почти не прикасался к кубку, сударыня, неплохо было бы немного выпить вина.

У Кэтрин пересохло в горле; негнущимися пальцами она разлила вино и поднесла ему чашу. Их пальцы соприкоснулись, и жар его руки вызвал в девушке дрожь.

— Свадьба была подготовлена просто великолепно, Кэтрин. Сомневаюсь, что свадьба короля окажется пышнее нашей.

— Благодарю, милорд.

— И это даже учитывая то, — глаза Донована лукаво блеснули, — что расходы были тоже королевскими.

Он с удовольствием заметил, что уголки рта Кэтрин дернулись, несмотря на все ее усилия остаться серьезной.

— Для тебя, разумеется, это не новость; не знаю, правда, знала ли ты о том, что я в курсе твоих расходов. Деньги для меня ничего не значат, Кэтрин, и если ты намеревалась вставить мне в бок маленькую шпильку, то просчиталась. Мне известно, куда и как потрачен каждый фунт.

Кэтрин была польщена, раздражена и озадачена сразу. Донован давал понять, что не стоит ничего делать тайком, ведь теперь она его жена и играм уже не место.

— Я рада, что угодила вам, милорд, — ответила она.

Кэтрин двумя руками сжимала свою чашу перед собой, словно ища в ней преграду.

— Ты редко мне улыбаешься и стараешься не называть меня по имени. Тебе это неприятно?

— Нет, милорд, — сказала Кэтрин тихо.

— Мне будет стоить еще несколько десятков фунтов услышать, как ты называешь меня по имени? — шутливо спросил Донован, и его хрипловатый низкий голос пробудил в ней волну чувств. — Ну, как меня зовут?

— Донован, — ответила она полушепотом.

— Неужели это так трудно?

Он легко коснулся ее волос, пропустив шелковистую прядь через пальцы. Словно бы изучая овал ее лица, он провел рукой по щеке жены, по линии ее подбородка, скользнул рукой по гибкой, тонкой шее, по обнаженному плечу. Если бы он пришел как захватчик или насильник, если бы потребовал с нее то, что она обязана дать ему по праву, Кэтрин встретила бы его домогательства во всеоружии. Но Донован сломил ее оборону предупредительностью и чувственностью. Странный, внезапный жар охватил тело Кэтрин и наполнил ее желанием броситься в объятие его сильных рук.

Если бы хоть одно слово любви с его стороны, хоть одно признание, что речь идет о большем, чем о простом расчете, — о, она бы ответила ему нежностью и теплом! Но он ничего не скажет, потому что суть их брака основана на холодном расчете. Ей захотелось закричать, попросить… Нет! Никогда! В ответ она услышит лишь циничные слова о своей наивности, от которых станет еще хуже.

Донован вздохнул, не увидев на ее лице выражения чувственности, которое рассчитывал пробудить. Он отодвинулся от жены, и Кэтрин заметила на его поясе кинжал в богато украшенных ножнах.

— Это что, новый обычай?

— Просто забыл снять. Я привык, что опасность подстерегает всюду. Но сегодня вечером, — сказал он тихо, — в оружии нет надобности.

Донован снял кинжал и вместе с ножнами положил на стол.

Кэтрин не сводила с мужа глаз, и он увидел, как на шее у нее пульсирует жилка. Взяв девушку за руку, Донован ласково привлек ее к себе, поднес ладонь Кэтрин к губам и нежно поцеловал. Ее сердце словно пронзило прикосновение его губ; она не могла больше отвергать его, но мучительная душевная боль ее не оставляла.

Донован обнял Кэтрин за талию и прижал девушку к себе. Его страсть разгоралась на глазах, но, к ужасу Кэтрин, точно такой же огонь возжигался в ней самой, и погасить его не удавалось.

Донован поцеловал уголки ее губ, и Кэтрин словно пронзило молнией; он же продолжал ласкать губами нежный шелк ее кожи, постепенно пробуждая в молодой жене чувства и ощущения, о существовании которых она даже не подозревала. Мягкий, невнятный стон вырвался у нее, а поцелуй становился жарче, чувственнее, настойчивее. Губы Кэтрин разомкнулись, и она задрожала, когда кончик его языка проник в ее рот, словно распознавая ее на вкус.

Кэтрин чувствовала, как соскальзывает, погружается в жаркий омут всепоглощающего желания. Руки ее сплелись вокруг талии Донована, и она прижалась к его горячему телу; он нащупал бант на сорочке жены и осторожно развязал его; ткань соскользнула с плеч Кэтрин. Ее кожа цвета слоновой кости мерцала в свете камина, а округлые груди словно набухли. Он обхватил одну из них и ощутил, как дрожит девушка. Донован обвел большим пальцем ее напрягшийся сосок. Затем он развязал последний бант на ее брачном одеянии. Кэтрин не пыталась помешать ему, но и не собиралась помогать… пока. Последняя лента была распущена, и шелк сорочки с шорохом лег у ее ног.

Донован почувствовал, как бешено пульсирует в его теле каждая жилка; он был прав — ему удалось разбудить страсть в жене. Сев на кровать, он положил руки ей на талию и привлек к себе. Закрыв глаза, Кэтрин чувствовала, как губы его ласкают ее тело. Она судорожно вздохнула, когда его язык описал круг вокруг ее соска, опробовав на вкус его розовый венчик.

Чувственное желание охватило Кэтрин, но Донован не спешил овладеть ею, с трудом сдерживая страсть. Он хотел, чтобы его и ее мгновения высшего наслаждения совпали, хотя и не понимал, почему сдерживает себя. Ведь Кэтрин стала его женой, и он мог обладать ею, когда хочет и как хочет, не заботясь о том, чтобы она испытывала такое же наслаждение, как и он.

Донован слышал ее учащенное дыхание, смотрел в ее полузакрытые глаза; затем взял Кэтрин на руки и положил на подушки. Быстро сбросив с себя изрядно потрепанную во время пьяной возни одежду, он лег рядом с ней.

Лишившаяся воли девушка повторяла про себя, что действиями ее мужа руководит лишь плотская страсть и ничего больше, а эту страсть он может питать к любой женщине, хотя бы к своей бывшей любовнице — Дженни.

Губы Донована ласкали ее шелковые, благоухающие волосы, веки, прикрывающие глаза, нежные щеки, вновь и вновь возвращаясь к мягким, полуоткрытым, ожидающим губам девушки. Он пил ее редкостную красоту, словно добравшийся до прохладного источника умирающий от жажды путник. Загрубевшие пальцы Донована с неожиданной нежностью касались тела девушки — ее грудей, живота, бедер.

Мягко и с редкостным терпением он словно дразнил ее мягкими прикосновениями своих губ. Кэтрин тихо стонала, пламя страсти охватило ее, заставив дрожать каждый нерв. Донован, услышав ее страстные вскрики, почувствовал, как его пронзает наслаждение. Только тогда, достигнув вершины страсти, он отдался всепоглощающему порыву плоти; пленив губами ее рот и принудив к молчанию, он приглушил издаваемые ею помимо воли звуки.

Затем он наполнил ее со всей мощью своего тела.

Кэтрин металась в неудержимой страсти, и Донован потерял ощущение реальности; они оба рухнули в пропасть слепящей бездны, потеряли себя друг в друге, слабея, дрожа, содрогаясь один в другом, прижимаясь друг к другу как к чему-то единственно прочному в центре бешеного урагана. Наконец волна страсти пошла на убыль, и они в изнеможении откинулись на подушки.

Для Кэтрин возвращение к реальности оказалось горьким: первое, о чем она подумала, было то, что слова Донована оказались правдой. Он сумел пробудить в ней желание и пленить ее тело. Оно ее предало. Как он сейчас злорадствует! Боже, до чего же ей хотелось причинить ему ту же боль, что и он ей! Она пыталась обвинять его в грубости и бесчувственности, но он взял ее лаской, она сама возжелала его — страстно и без оглядки.

Кэтрин боялась взглянуть в эти всезнающие серые глаза, боялась увидеть в них насмешку и надменную удовлетворенность. Отвернувшись, она пыталась собраться с мыслями и взять себя в руки.

Донован же не верил себе. Он лежал, полуобняв жену, и чувствовал, что она где-то далеко, что в глубины ее души ему нет доступа. А ведь все получилось, как он того желал: он доказал ей, что она станет жертвой собственной, а не его одного страсти. Никогда прежде он не испытывал большего блаженства, чем в те мгновения, когда изливал себя в нее и чувствовал, как тело ее бьется в сладострастном ответе. Донован чувствовал, что в их отношениях должно быть что-то еще, и он мучительно размышлял о том, что именно. Это просто эхо пережитого ими, успокоил он себя, всего лишь короткое послесловие. Он просто хочет ее вновь, и после исполнения своего желания вполне будет удовлетворен. Кэтрин лежала, отвернувшись от него и закрыв глаза. Выходит, он взял лишь первую линию укреплений, и борьба еще впереди. А ведь она достигла такого же наслаждения, как и он, Донован это знал. Он слышал ее вскрики, чувствовал, как изогнулось и напряглось ее тело в кульминационный момент. Они обладали одинаковым темпераментом и вполне гармонировали друг с другом в интимной близости, так что молодая жена получила то, что гораздо лучше всяких обманчивых слов и суетных обещаний.

— Кэтрин, — прошептал он.

Но та не ответила ему. Своей большой рукой он поймал ее подбородок и повернул лицом к себе.

— Взгляни на меня, — потребовал он.

Она широко открыла глаза, выражение которых, несмотря на их подозрительный блеск, свидетельствовало, что его жена вовсе не намерена дарить ему радость победы своими слезами.

— Ты все еще продолжаешь лгать себе? — спросил Донован. — Но пора признать мою правоту. Ты чувствовала то же, что и я, и не сможешь этого отрицать.

Кэтрин прикусила губу, и лицо ее залилось краской стыда. Господи! Он знает о том блаженстве, которое доставил ей! И это ужасная правда — какая-то часть ее души ей больше не принадлежала.

— Я чувствовал, как твое сердце билось в лад с моим. Думаешь, я не слышал, как оно колотилось?

— Да, — крикнула она вне себя от горя. — Да, ты осуществил свою угрозу. Да, мое тело уже не принадлежит мне. Не сомневаюсь, что твой опыт общения с девками, задирающими юбку при первом твоем желании, сделал тебя мастером по этой части. Владей моим телом по своему усмотрению, ведь это теперь твое право, но душой я никогда не буду тебе принадлежать!

Донован посмотрел на жену с невольным восхищением. Вот женщина, которая кое-чего стоит. Она отступала дюйм за дюймом, используя единственное свое оружие — гордость. Вот женщина, которая заставляет относиться к себе с уважением. Она его не хочет по-настоящему… пока. Но у него были основания полагать, что вскоре все изменится. И Донован крепко обнял ее и прижал к себе.

Со стыдом Кэтрин ощутила, как в ней вновь пробудилось неудержимое желание. Язык Донована дразнил и мучил ее, свободной рукой он гладил ее тело, ласкал груди, сжимал их, обводил соски пальцем, пока они не затвердели. Сладострастные стоны, которые она слышала, казалось, не могли исходить от нее… но именно так и было.

Рука Донована скользнула вниз, лаская кончиками пальцев ее плоть, и каждое такое касание вызывало у Кэтрин ослепительную вспышку чувств; он ласкал ее нежное средоточие, чувствуя, как разгорается в ней пламя страсти. Ртом он обжигал ее чуткую кожу, сжимал губами соски, затем двинулся вниз, и его поцелуи и легкие покусывания переместились на ее живот и бедра. Кэтрин чуть не задохнулась, когда он достиг ее пульсирующее, словно раскаленное, средоточие ощущений. Она хотела остановить Донована, но ее руки вместо того, чтобы оттолкнуть его, лишь запутались в густых темных волосах. Кэтрин ощущала свое тяжелое и все ускоряющееся дыхание, слышала неразборчивые слова, которые издавала ее гортань, и все же пыталась сдержать себя. Она ощутила, как его плоть вновь наполняет ее, и инстинктивно изогнулась ему навстречу, стремясь к финальному восторгу, который затушил бы пламя ее желания.

— Скажи, Кэтрин, что ты желаешь меня, как я тебя, и чувствуешь то же, что и я. Скажи! — прошептал Донован.

— Донован! Не надо…

— Смирись, — почти простонал он, — скажи, что хочешь меня!

— Сдаюсь, — прошептала она.

— Нет, не так…

— Я хочу тебя! — закричала Кэтрин. — Да, хочу! Будь ты проклят, я тебя хочу!

Движения Донована приобрели такую силу и скорость, что ей показалось, что она умирает. Кэтрин уловила ритм этих движений и, в такт им, сама начала двигаться. И наконец ее пронзили конвульсии, мощные, как землетрясение. Кэтрин показалось, что перед ее глазами вспыхнули миллионы солнц.

Медленно, словно выпивая ее судорожный выдох, Донован поцеловал Кэтрин в губы; его большие руки зарылись в ее раскинутые на подушке волосы. Чуть отстранившись, он лег рядом с женой, продолжая одной рукой обнимать ее. Они были как одно целое в этот момент, и слова не требовались. Так они сохраняли молчание, пока сердца их не вошли в нормальный ритм; Кэтрин хотелось плакать, но слез не было. Да, она его хотела и прекрасно помнила свои слова, свидетельствующие о поражении. Более того, Кэтрин понимала, что, если бы все повторилось, она бы вновь умоляла его овладеть ею. Лицо у нее запылало от этой мысли.

— Что ж, вы выиграли, милорд. — Голос ее дрожал. — Вы поступили со мной как захватчик.

— Нет, Кэтрин, я не захватчик, а муж. Ты моя жена. Ныне и во веки веков.

— Во веки веков, — с горечью прошептала она.

Мысль о жизни, исполненной подневольной страсти, без слова ласки или любви, потрясла ее. Донован хотел использовать ее как наложницу и как инструмент для рождения наследников.

— Да, во веки веков. — Донован боролся с потребностью сказать ей что-то хорошее, ласковое, утешить ее, потому что боялся дать ей силы на дальнейшую борьбу с собой, однако добавил: — И это будет долгая, плодотворная жизнь. У нас появятся дети, и в будущем наше супружество станет предметом всеобщей зависти.

Однако его слова не только не успокоили жену, но разбередили кровоточащую рану в ее душе.

— Пожалуйста, отпустите меня, милорд… Если вы уже все кончили со мной.

Ее слова вызвали у Донована вспышку гнева.

— Сударыня, вы вполне могли бы стать женой другого, который не стал бы церемониться с вами, а просто взял бы силой!

Кэтрин отвела взгляд от него, и гнев Мак-Адама испарился, когда он увидел слезы, побежавшие из-под ее ресниц. Что-то в глубине сердца заныло; но чего оно хотело, и сам Донован едва ли смог бы определить, и он лишь успокаивающе погладил руку жены.

Что ж, она боролась до конца, ведь он был ее врагом… Но теперь он ее муж. Он был захватчиком, но взял ее не как жертву насилия, а как жену, которую лелеят и холят. Он не признавал любви, но разбудил в ней чувства, с которыми ей оказалось не по силам совладать. В тот день, когда Мак-Адам заявил, что ей придется стать его женой, она поклялась, что найдет щель в его непроницаемых доспехах, найдет то место в его сердце, где пряталась не признаваемая им любовь. Но теперь леди Кэтрин испугалась, что, пробудив в лорде Доноване, ее муже, эту любовь, она и сама будет опалена ею…

Кэтрин пошевелилась и очнулась ото сна. Одна свеча все еще горела, но уже коптила, мигала и почти не давала света. Кэтрин стало холодно, и она поняла, что Донована нет в постели.

Повернув голову, она окинула глазами комнату и увидела его стоящим у арочного окна, вглядывающимся в темное небо; очевидно, он был погружен в свои мысли. Отблески пламени свечи играли на его бронзовом теле: Донован не удосужился одеться, полагая, что жена спит. Даже в позе отдыха он поражал мощью и красотой своего тела. Что же его томит, подумала Кэтрин.

Донован же думал о том, что действовал правильно: он был мягок с женой, и его радовало, что ему хватило тонкости и выдержки, за которые он был вознагражден пробудившейся в ней страстью. Как же вышло, спрашивал он себя, что ей удалось околдовать его тело и душу? Неужели в ней есть некая сила, волшебство, и он подпадает под ее чары? Однако печальный жизненный опыт подсказывал ему, что на свете существует измена. Он не должен проявить слабости и позволить Кэтрин догадаться, каковы его истинные чувства к ней. Подняв забрало, он может получить страшный удар в лицо. Донован определил для себя и Кэтрин дальнюю жизненную перспективу, и вскоре женщина поймет, что так лучше для них обоих.