Обратная дорога до Эдинбурга заняла шесть часов, — шесть длинных, напряженных часов, на протяжении которых и Кэтрин пришлось скакать на своей лошади.

Когда, стуча копытами, усталые кони ступили на мощенный булыжником двор замка, Кэтрин испытала невольное облегчение, хотя для нее окончание пути означало начало заключения. В конце концов, теперь она сможет избавиться от взгляда этих серебристо-серых глаз и вида недвижного, как камень, лица своего тюремщика; ведь если у него и были какие-то матримониальные намерения в отношении леди Мак-Леод, то теперь о них смешно говорить.

Веки у девушки смежались от усталости, тело невыносимо ныло. Она проскакала весь этот отрезок пути, твердо решив не жаловаться и не сетовать, и лошадь простояла несколько минут, прежде чем до Кэтрин дошло, что они приехали.

Донован, спешившись, подошел к ней и взял поводья ее лошади. Кинув на девушку взгляд снизу вверх, он вдруг на какое-то мгновение захотел встряхнуть ее, и хорошенько, чтобы уже в следующий миг обнять, утешить, успокоить, помочь стереть следы утомления, отчетливо проступившие на прекрасном лице.

Кэтрин попыталась сойти на землю, но тело ее словно одеревенело, так что Доновану пришлось снять ее с лошади, и девушка едва ли даже осознала, что он по-прежнему держит ее на руках, хотя лошадь давно уже увели. Встав наконец на ноги, она поглядела в том направлении, куда ее должны были отвести, на зарешеченные окна тюремных камер, за которыми — темнота и промозглая сырость. Повернувшись к Доновану, она подняла на него глаза и указала рукой:

— Мне туда идти? Смогу ли я в тюрьме увидеть Эрика? — спросила Кэтрин со вздохом смирения.

— Нет, — сказал тот, одним словом отвечая на оба ее вопроса.

Она вновь подняла глаза, на этот раз озадаченная.

— Нет? — повторила она.

— Вы пойдете со мной.

Лицо Донована вновь показалось ей высеченным из камня.

Слабея духом, она попыталась прибегнуть к испытанному средству защиты — холодной надменности, но этого уже оказалось недостаточно, и девушке захотелось, чтобы сейчас их разделяло что-то осязаемое, материальное. Она чувствовала свою уязвимость, но боялась себе в этом признаться. Страх был для нее редким гостем, но сейчас она почувствовала холодок в груди.

С минуту Донован разглядывал трещины в каменной стене напротив. Самое время воспользоваться преимуществом своего положения, на деле продемонстрировать, что он, и только он, здесь победитель. А что зазорного в торжестве победителя? И вновь его глаза обратились к Кэтрин. Давно разошлись воины, лошадей куда-то увели. Они стояли одни в каменном колодце двора, слабо освещенном несколькими факелами на стенах. Чуть живая, девушка попыталась отодвинуться, но Донован удержал ее, и она почувствовала себя бессильной перед ним.

— Я бы предпочла темницу, хотя не знаю, что в ней вы приготовили для меня.

— Ваше мнение больше ничего не значит, и право выбирать для вас осталось в прошлом.

— Почему я должна тут стоять и слушать вас?

Это был уже крик отчаяния, хотя больше всего на свете сейчас Кэтрин не хотела демонстрировать перед ним свою слабость.

— Потому что я так хочу, — холодно парировал

Мак-Адам; если бы она могла знать, каких трудов ему стоило сохранять эту холодность!

Она повернулась к нему лицом и только тут осознала, что они стоят, тесно прижавшись; не находя слов для защиты, Кэтрин отчаянно сжала кулачки и толкнула Донована в грудь.

Ее мучитель не ожидал нападения и успел получить еще один ощутимый толчок в грудь, прежде чем перехватил ее руки. Он был зол на себя. Что можно требовать от усталой, измученной, напуганной женщины, и стоит ли осуждать ее за отчаянный отпор? Несмотря на внешнюю суровость Донована, его переполняло желание нежно и ласково обнять девушку. Если бы ему удалось найти пару слов утешения, если бы он мог надеяться, что эти слова встретят понимание! Впрочем, Донован тут же решил, что нельзя проявлять слабость в отношениях со своей будущей женой: схватив ее за руку, он повлек за собой, в свои покои, расположенные на втором этаже. Они поднялись по лестнице, прошли прихожую, еще одну комнату. Донован подтолкнул девушку к дверному проему и вошел вслед за ней. Пинком захлопнув дверь, он привалился к ней спиной и просунул руки за пояс, наблюдая за своей жертвой. Кэтрин огляделась: в комнате стояла массивная мебель и громадная, заполняющая собой едва ли не полкомнаты кровать. Затем она вновь оглянулась на Донована и глубоко вздохнула.

— Я вас не боюсь.

Девушка справилась со своей интонацией лучше, чем ожидала.

— Я не собираюсь вас пугать, леди Мак-Леод, — ответил тот.

Кэтрин отвернулась от него и подошла к большому камину; встав на колени, она растопила его. Вскоре в лицо повеяло жаром. Затем, поднявшись, она налила вино в кубок и повернулась к Доновану.

Медленно, словно дразня, Кэтрин поднесла кубок к губам и осушила его, не сводя глаз с Донована. Тот чуть не рассмеялся: даже в этой тупиковой ситуации она считала должным держаться вызывающе и стоять до конца. Но она не знала, что у него в кармане лежал указ короля, объявляющий их женихом и невестой. Донован не спешил ознакомить ее с документом: сперва предстояло подчинить ее своей воле, ибо ему не улыбалось заполучить в жены девушку, с которой придется вести пожизненную войну. Он заставит ее примириться со своим жребием, докажет ей всю бессмысленность борьбы против короля и него. А уже приручив ее, он сможет в полной мере наслаждаться жизнью, которая станет вдвойне прекрасной от того, что он будет обладать ею, леди Кэтрин Мак-Леод.

— Леди Кэтрин, налейте-ка вина и мне.

Она не двинулась.

— Позовите пажа, пусть он прислуживает.

— Нет, — сказал Донован тихо, — это сделаете вы. Если же вам не угодно остаться здесь, вас охотно проводят в грязную, сырую и, честно говоря, очень неудобную тюремную камеру: их у нас достаточно.

Говоря это, он подошел к столу и со вздохом удовлетворения опустился на стул. Поставив локти на стол, Мак-Адам улыбнулся девушке.

— Там, рядом с кувшином вина, поднос со всякой всячиной. Я бы не прочь ее отведать. Между прочим, я проголодался не меньше вас.

— Будь ты проклят! — закричала, не выдержав глумления, Кэтрин.

Донован с угрозой на лице приподнялся со стула.

— На этот случай у нас есть подвал. Жаль, очень неразумный выбор, госпожа Мак-Леод.

— Постойте!

Она сверкнула глазами и, повернувшись, нарочито медленно ножом нарезала мясо. Закончив, она взяла тарелку в одну руку, оставив нож в другой.

— Стоять! — Голос его оставался холодным и спокойным. — Не надо глупостей, Кэтрин. Вы слишком утомлены, чтобы покончить со мной этим ножичком. Отложите его в сторону и принесите мне лучше что-нибудь выпить.

И вновь она подчинилась, отложив месть до более удобного случая. Кэтрин подала ему кубок и тарелку, спрашивая себя: неужели он находит извращенное удовольствие в том, чтобы начать есть, прежде чем предложить ей? Господи, как она его ненавидела!

Донован следил за ней, читая ее мысли, и на какое-то мгновение ощутил прилив нежности. Но он не мог себе позволить, чтобы Кэтрин заметила его истинные чувства. Девушка слишком сообразительна, слишком умна, и впоследствии ему пришлось бы дорого заплатить за такой промах.

— Положите что-нибудь себе и садитесь рядом.

Голос Донована звучал ровно и чуть глухо.

— Я не желаю есть с вами за одним столом, — резко ответила она, глотая слюну.

Донован пожал плечами и улыбнулся:

— Да будет так. Я предпочитаю стройных женщин.

Мак-Адам зашел слишком далеко. Опершись руками о стол, она глубоким голосом сказала:

— Я отказываюсь играть в эти ваши игры. Что вы со мной намерены делать дальше?

— Держать вас здесь, — сказал он хладнокровно. — Вы не пленница короля, а моя узница.

Лицо Кэтрин сделалось мертвенно-бледным, ей потребовалось все ее самообладание, чтобы удержать себя в руках.

— Тогда, как узница, я имею, по крайней мере, право, чтобы меня оставили в покое. Почему я должна сверх прочего терпеть еще и ваше присутствие?

Донован улыбнулся.

— У вас слишком острый язычок, леди Мак-Леод. Я вас излечу от этого. И от многого другого. — Он встал, и у Кэтрин перехватило дыхание, когда он, такой огромный, наклонился к ней. Он взял ее за плечо и привлек упрямо сопротивляющуюся девушку к себе. — Я ваш тюремщик, — сказал он голосом, не терпящим возражений. — Вы моя узница до тех пор, пока я это считаю нужным. Величайшая милость, на которую вы можете рассчитывать у короля — это холодная камера до конца жизни. Я единственный, кто может помочь вашему семейству спастись от полного истребления. Слушайте меня внимательно, Кэтрин. Единственное, что вам остается, — умилостивить меня, иначе я буду вынужден вам посочувствовать…

— Умилостивить вас? — чуть не простонала девушка. — Это и будет наказанием за верность моему королю? Никогда!

Донован усмехнулся.

— Нет, тюремная камера не для вас. Пожалуй, я определю вам другую участь.

Он привлек ее к себе, и ее губы приоткрылись в почти беззвучном возгласе протеста, но все, что она хотела сказать, было заглушено его поцелуем. Одной рукой он прижал к себе ее сопротивляющееся тело, а другой удерживал сзади голову девушки с рассыпавшимися по плечам волосами. Она слышала глухое биение его сердца, и, как ни странно, ее сердце стучало в одном ритме с ним.

Вначале поцелуй был грубым, испытующим, требовательным, затем стал мягче, и нежность губ мужчины окутала ее сознание дурманящим туманом… Но в этот самый миг, почувствовав первые признаки капитуляции, Донован отпустил ее.

Неопытность и неискушенность Кэтрин стала ясна для Донована с первого же прикосновения к ее губам, и в глубине души он был рад этому. Глянув в разгоряченное лицо девушки, он сказал:

— Я буду держать вас здесь, рядом с моими комнатами.

— Нет! — Ее охватила паника. — Вы втопчете в грязь мое имя. Вы не сможете это сделать!

— Эх, леди Кэтрин, леди Кэтрин. Смогу. И сделаю.

Он выпустил ее из рук и двинулся к двери. На какое-то мгновение ей захотелось броситься ему в ноги, просить, умолять, обещать все на свете, лишь бы он отпустил ее. Но уже в следующий миг в ней снова заговорила гордость.

У двери он остановился и оглянулся.

— Предупреждаю вас, Кэтрин, сегодня вечером вы можете наслаждаться вашим ужином в мире и одиночестве. Но вот завтра… — он пожал плечами, и в глазах у него вспыхнул злой огонек, — завтра… А впрочем, кто знает…

Дверь за ним захлопнулась, и Кэтрин услыхала, как поворачивается ключ в замке.

Дикость происходящего лишь сейчас дошла до нее. Он — человек без собственности и земли, она — отпрыск богатого и славного рода. Донован хотел заполучить и ее богатство, и имя. Принудив ее к связи, он тем самым лишал Кэтрин Мак-Леод всяких надежд на достойный брак в будущем. Мак-Леоды — родня Стюартов. Никто не смеет принуждать ее к браку, да еще с таким безродным человеком, как Донован Мак-Адам.

Она подошла к столу, взяла мясо и хлеб и, усевшись на кровати, приступила к ужину. Она добьется того, чтобы сперва предстать перед королем вместе с братом. А там… там останется полагаться на милость Якова…

За дверью ее комнаты Донован шагами мерил комнату, пытаясь убедить себя, что поступил правильно. Она — в его власти, в конце концов! Но почему он не сказал ей, что уже назначен день их свадьбы? Через шесть недель она станет его женой, хочет того или нет. Пока он видел в ее глазах гнев, упрямство, протест, надменность… Что же он хочет увидеть в них?

Он кинул взгляд на дверь и еле удержался, чтобы не броситься туда. Он может войти и взять ее прямо сейчас. В конце концов, что может помешать этому? Донован пересек комнату, и рука его, задрожав, потянулась к дверной ручке.

Нет, это слишком опрометчиво! Кроме того, ему не приходилось до сих пор насиловать женщин, и он не собирался приобретать этот опыт сейчас и здесь. Нет, подумал Донован, лучше сломить ее волю и заставить добровольно подчиняться ему… Добровольно — эта мысль захватила Донована. Перед тем как он скажет ей о предстоящей свадьбе, Кэтрин должна признаться ему, что хочет его не меньше, чем он ее. Она девушка чувственная, он определил это с первого же поцелуя. И при этом — неискушенная. Донован соблазнил при дворе не одну красавицу леди, и опыт его не исчерпывался двором. Решено: он ее приручит, заставит саму прийти к нему, а затем уже, получив от нее то, что хочет, сделает своей женой. Впереди его ждут знатность, богатство, и леди Кэтрин Мак-Леод — идеальная женщина для того, чтобы стоять рядом с ним.

Эндрю, в сапогах и при шпорах, нетерпеливо стоял за закрытой дверью. Там, внутри — Энн, милая и такая непредсказуемая в своих поступках Энн. Когда пришла весть об аресте и Кэтрин, Энн проявила выдержку и мужество, которые едва ли кто мог ожидать от хрупкой девушки.

Эндрю знал, что она потихоньку продает свои драгоценности, чтобы как-то свести концы с концами, и ненавидел себя за бессилие ей помочь.

Он ждал. Прошло десять дней с тех пор, как он увидел ее в коридоре и отказался ответить на вопрос, кто он такой. Десять дней. Эндрю понимал: Энн сознательно избегает его. Он встал и заходил по комнате, похлестывая кнутовищем по сапогам. Он был раздражен, и Энн знала, что ее домоправитель нервничает и ждет. Раздражение Эндрю выросло еще больше, когда дверь открылась и слуга объявил:

— Мисс Энн готова поговорить с вами.

Эндрю быстро шагнул к двери и на секунду обернулся, окинув слугу таким хмурым взглядом, что у любого пробежали бы мурашки по телу: мощное сложение Эндрю и его недюжинная сила в сочетании с внешностью человека, успешно прошедшего через горнило рукопашных сражений, произвели впечатление. Тот, втянув голову в плечи, поспешно ретировался. Эндрю показалось, что он слышит нежный смех Энн, но когда он повернул голову, лицо девушки было невозмутимым.

Все его дурное расположение духа испарилось, стоило ему увидеть ее. Энн была в голубом — цвет, который все эти дни неизменно напоминал Эндрю о девушке. Она сидела сейчас в кресле с высокой спинкой, опустив ноги на маленькую табуретку.

— Доброе утро, госпожа Мак-Леод.

Ему хотелось сказать совсем другие слова, но это было все, что он мог себе позволить.

— Эндрю, у вас такой вид, будто вы собираетесь одним своим появлением навести порядок на пограничье. Это правда, что вы собираетесь уехать? В чем дело?

Эндрю не мог сказать Энн правду о причине своего отбытия: ему удалось установить контакты с теми, кого он искал: людьми, готовыми за вознаграждение изменить королю, и сегодня ему назначена встреча. Разумеется, в это он ее посвятить не мог, а потому замялся, не находя нужных слов. (Для Эндрю — ситуация необычная: у себя на родине он слыл отменным краснобаем. Еще он начал в последнее время гордиться внезапно открывшейся способностью лгать, не смущаясь, — и вот сейчас он не в состоянии был это сделать.)

— Я уеду на весь день, и к утру снова буду дома, — сказал он, понимая, что не такого ответа она ждала. Когда Энн, сохраняя молчание, вновь глянула на него, Эндрю понял, что она ждет разъяснений. — Я хочу взглянуть, что происходит в пограничье, — сказал он.

Получилось довольно правдоподобное объяснение тому обстоятельству, что он скачет в сторону Англии. Учитывая завтрашнее заседание парламента, крайне важно получить представление, насколько позиции короля там прочны. Люди пограничья — главная опора Эндрю.

Бледное лицо и почти умоляющие глаза Энн сбили его с мысли. О, ему хотелось сказать больше, гораздо больше!..

Она встала и подошла к окну, повернувшись к нему спиной.

— Эндрю… Что с Эриком и Кэтрин?..

— Донован Мак-Адам удерживает Кэтрин, и, как мне сообщили, она в безопасности и не испытывает неудобств. Что касается вашего брата, то…

Она резко обернулась; на лице у нее были явственно написаны страх и тревога.

— Господи Святый, Энн, не надо так! Даже Якову не по силам перевешать всех лордов в Шотландии! — Эндрю прикусил язык, но было поздно. Энн снова отвернулась, и он успел заметить слезы в фиалковых глазах. — Вы боитесь, Энн? — спросил он мягко.

— Нет, не боюсь, но скажите, Эндрю, как можно судить моего брата за измену, когда он сражался за правящего короля? Он поклялся ему на верность и не мог изменить слову, не запятнав при этом свою честь! А Кэтрин? Вся ее «вина» в том, что она пыталась предотвратить кровопролитие. Что же творится?

— Строго следуя закону, Яков не может их судить. Но, — добавил Эндрю, — теперь он уже помазанный на царство король. Среди тех, кто окружает его, много людей, изменивших прежнему монарху, а что для них совесть и закон? Сами знаете: закон что дышло, как повернул, так и вышло… Однако, — сказал он тихо, приблизившись к ней сзади, — вы знаете далеко не все.

Она обернулась так стремительно, что Эндрю оказался в опасной близости от девушки, и сил, чтобы отступить на шаг-два назад, у него не было.

Глаза Энн синели, как два северных озера; ее губы приоткрылись в беззвучном вопросе, вопросе, на который он ей не мог ответить. Ему так хотелось привлечь девушку к себе и сказать, что он сделает все возможное, чтобы ей было хорошо.

Смотрела ли бы она на него с тем же доверием и надеждой, если бы знала, кто он на самом деле? Его целью являлось заключение мира, но чтобы достичь этой цели, приходилось иметь дело с изменниками…

— Мне нужно ехать, леди Энн…

— Эндрю, знайте, что я ничего не боюсь, когда вы рядом. Я верю вам, хотя далеко не все знаю и понимаю, и буду очень и очень ждать вашего возвращения. Может быть… когда-нибудь вы сможете рассказать мне о тех вещах, в которые я не посвящена.

Эндрю почувствовал в душе боль, прежде ему неведомую. Он собрал всю силу воли, чтобы отступить назад и сделать дистанцию между собой и Энн более безопасной.

— Будьте бдительны в дороге, и да сохранит вас Бог, Эндрю!

— Неужели вы отпустите вашего рыцаря, не подарив ему чего-нибудь на память?

Ему немалых сил стоила эта игривая улыбка и шутливый тон.

— На память? — переспросила Энн полушепотом.

Он потянулся, чтобы снять с ее шеи тонкий, синий платок. Зажав его в своей громадной руке и прижав к губам, Эндрю вдохнул в себя его аромат. Кто знает, может быть, ему никогда не удастся увидеть девушку вновь, но он не мог уехать, не захватив с собой вещицу, напоминающую о ней.

Энн еще долго стояла, глядя на закрывшуюся за Эндрю дверь. Никогда в своей жизни она не испытывала такого борения чувств. Весь ее прошлый опыт говорил, что она поступает плохо. Эндрю — слуга, а она… Энн смешалась. Теперь уже и она не знала точно, какое место в обществе будет занимать ее семейство. Но так или иначе существует фамильная гордость, и она останется, даже если все остальное будет утрачено. И все это было так невероятно, так ошеломляюще, когда он оказывался рядом…

Приложив руку к груди, Энн ощутила глухие удары сердца и глубоко, и порывисто вздохнула.

Эндрю направился к югу, погоняя коня, и еще до наступления полуночи пересек границу с Англией. В условленном месте его уже ждали двое.

— Сэр Эндрю, — сказал первый, — какая честь для нас! По правде сказать, я не был уверен, что вы прибудете.

— Как видите, я прибыл, но у меня очень немного времени. Мне нужно во что бы то ни стало вернуться до рассвета.

Эндрю торопливо сбросил платье и оделся в тонкую рубашку, бриджи и бархатный камзол. Одежда слуги с гербом Мак-Леодов могла погубить его в этом месте и в это время. В одно мгновение он вновь превратился в сэра Эндрю Крейтона.

— Мы тут на днях переполошили все пограничье, Якову на потеху, — с ухмылкой сообщил первый.

— Вы что, сделали набег? — поинтересовался Эндрю.

— Ага, точно. Сегодня вечером и ночью следует ждать карательной экспедиции. Тем более что нынче полнолуние.

— Чудесно, — саркастически сказал Эндрю, — чего мне только не хватало, так это наткнуться на разъезд шотландцев.

— Особенно если во главе его сам Мак-Адам, не так ли? Он, кажется, отвечает за порядок на пограничье.

— Он самый, и помяните мое слово: не стоит с ним связываться, если только положение не станет совсем безвыходным.

— Он что, очень опасный, а?

— Нет, — ухмыльнулся Эндрю. — Он еще опаснее.

Эндрю передал первому человеку пакет.

— Здесь мой отчет королю. Гляди, чтобы завтра вечером он уже был в Лондоне. Эта весть важнее всех остальных вместе взятых, так что в случае чего отвечаешь головой.

— Будьте спокойны, сэр Эндрю, на меня можно положиться. — Он передал Крейтону кольцо со сверкающим на нем рубином. — Король желает быть уверенным, что все будет в порядке и с вами ничего не случится.

Эндрю нетерпеливо принял подарок короля.

— У меня сейчас куча дел, нужно торопиться. Дело в том, что я…

— Понятно. Вы обещали кому-то вернуться до рассвета. Скажите, она как, хороша собой?

Эндрю улыбнулся, вынул тонкий, синий платок, вдохнул его аромат, и вновь бережно спрятал за пазухой.

— Она из тех, кто является лишь во сне, друг мой, и это все, что вам следует знать. Ну, в дорогу!

Эндрю пересел на свежую лошадь, и вновь началась бешеная скачка. Ночь казалась идеальной для поездки. Обратно с сэром Крейтоном отправился спутник — человек, который отныне должен был исполнять для него обязанности посыльного. На сон этой ночью не приходилось рассчитывать, главное — вернуться вовремя.

Энн осталась без защиты, она в любой момент могла стать мишенью для властвующих мародеров. Эндрю знал о ее мужестве, но девушка нуждалась в мужской защите.

Его спутник не разговаривал. Он чувствовал, что сэр Эндрю не в духе, и обоим следовало проявлять предельную осторожность. После набегов англичан через пограничье в любой момент можно было ждать появления Донована Мак-Адама.

Они пробрались через густой лес, и чаща начала редеть. Перед тем как покинуть ее, они перевели лошадей на шаг. Луна высоко стояла в небе, они не заметили какой-либо опасности на поляне, которую предстояло пересечь. Осталась какая-нибудь пара деревьев, и Эндрю уже почти выехал из тени деревьев, когда кпереди, откуда ни возьмись, появились три всадника. Эндрю тихим возгласом приказал своему спутнику остановиться и не покидать леса. Он понял, что замечен, и сумел узнать в одном из приближавшихся всадников Донована Мак-Адама.

— Стой, — сипло прошептал он. — Живо спешься и веди коня в чащу. Они тебя, кажется, не заметили. Натяни арбалет и держи под прицелом их начальника. Судя по всему, мне придется с ним сразиться. Я знаю его как человека слова, но если я проиграю, будь готов в любой момент убить его стрелой из арбалета.

— Да, сэр.

Эндрю остановил свою лошадь. Теперь уже не оставалось сомнений, что эта троица движется на него. Быстро выхватив из-за пазухи платок Энн, он обвязал его вокруг нижней части лица. Теперь он вполне мог сойти за бандита. Донована Мак-Адама, скорее всего, не так трудно было втравить в поединок один на один. Ну а дальше, по местному обычаю, победитель получал возможность скакать или идти прочь. Эндрю ждал.

— Ни шагу дальше, — крикнул он через минуту.

— Я хочу подъехать достаточно близко, чтобы увидеть, кто вы, — откликнулся Донован. Эндрю улыбнулся.

Ну, разумеется, подозрительный шотландец хочет опознать его.

— Нам не о чем говорить. Разойдемся по-хорошему, или вы предпочитаете скрестить оружие?

— Зачем вы здесь?

— Обойдемся без вопросов.

— Много ли у вас с собой денег?

Донован придвинулся чуть ближе. Уж не знает ли он этого англичанина? Если бы не его изысканный наряд, его память сразу подсказала бы ему верный ответ.

— Я не собираюсь платить выкупа, — откликнулся Эндрю. Пора было остановить настырного шотландца, не дав узнать себя. Наличие свидетелей давало шанс, что Донован едва ли рискнет нарушить слово чести, а значит, если Эндрю победит, то благополучно двинется своим путем. — Не лучше ли будет сразиться один на один, чтобы снять имеющиеся у вас еще вопросы?

Произнеся эти слова шутливым тоном, Эндрю подумал, что единственная его гарантия против опознания — лучник, целящийся сейчас в сердце Донована, но это — крайний случай, а Эндрю надеялся, что все обойдется без крайностей.

Донован колебался не долее секунды. Он должен был сорвать маску с этого незнакомца и убедиться, насколько справедливы его подозрения.

— Идет, — сказал он.

Эндрю приходилось сейчас сражаться за себя и за гораздо большее — чтобы защитить Энн от губительного для ее семейства разоблачения в том, что они укрывали в своем доме английского шпиона. Опасность оказаться раскрытым существовала всегда, но только не сейчас, не здесь и не этим человеком!

Оба они спешились, обнажили мечи и пошли навстречу друг другу. Через несколько секунд они сошлись на расстояние, достаточное для схватки.