В громаде храме было темно. Даже свет сотен свечей почти не помогал. Все что смогли сделать развешанные под потолком паникадила, это отвоевать перед алтарем островок, на котором теснились адепты тимониты и первая сотня дружины дома Алоик. Вокруг клубились облака мрака.

Томэ несколько раз крепко зажмурился. Аши, подлец, остался дрыхнуть во дворце, а ему пришлось топать на утреннюю службу одной из самых занудных столичных сект. Жрец перед алтарем читал из Книги Архонтов.

— И установила она потомство его, каждого в соответствии с силою его — по образу Эонов вышних, ибо от Незримого видимое было произведено. Когда Нетленность посмотрела вниз в область вод, образ ее показался в водах; и возлюбили ее властители тьмы. Но не могли они овладеть образом тем, показавшимся им в водах, по причине слабости их — ибо "не могут имеющие душу овладеть духовными" — ибо снизу были они, а то было свыше.

Томэ зевнул. Жаль, что он так и не научился спать стоя. Рядом зевнул Зарак. Томэ ухватил помощника за рукав и подтянул поближе к себе. Подпорка вышла не очень удобная, но все же лучше, чем вовсе никакая.

— Эй, командир, ты все-таки не пушинка, — проворчал Зарак.

— Заткнись и выполняй свой долг, — вяло ответил десятник.

— Чтобы, по воле Отца, могла она соединить целостность со светом. Архонты, сговорившись, сказали так, "Создадим человека из части праха земного". Они образовали творение свое, как один, целиком из земли.

Монотонный голос жреца убаюкивал, Томэ закрыл глаза.

— Я вот никак не пойму, если этот Яван Карвис уже отбросил копыта то, причем тут церемония о выздоровлении?

Томэ тихо застонал. Конечно, надеяться, что Зарак будет молчать, когда появилась возможность поболтать, было очень наивно. Десятник выпрямился и одернул кафтан.

— Так все же в чем тут шутка?

Томэ провел по лицу ладонью. Ну что, разговор тоже способ развеять сон.

— Прежде всего, говоря о союзнике нашего дома, не используй выражения вроде "откинул копыта". По крайней мере, там, где тебя могут услышать, — десятник кивнул на шеренги адептов.

— Хорошо, так этот Яван уже эээ… перешел в высшие сферы или еще обретается среди людей?

— Перешел. Более чем. Это такая традиция тимонитов. Когда один из высших иерархов умирает, они объявляют, что тот болен. Думаю, это дает время приемникам прибрать все к рукам.

— Это на них похоже, поганые хапуги. Знаешь, как и в городе зовут? Клопы-лизуны.

— Чего?

— Такой жучок, который жрет зерно. Я считаю, вместо того чтобы с ними тут целоваться, нам нужно подняться по Рудайе, и поступить с ними так, как поступают с насекомыми вредителями.

— Я плохо разбираюсь в зерне и всех таких делах, но если я правильно уловил намек, ты предлагаешь очень опасную затею. Культ уже не первую сотню лет крепко держит Иллису и окрестности. Так просто их не сковырнешь. Представляешь, что случится, если Столица останется без хлеба? Да и не надо забывать об их связях с армией. Куча голов расстанется с шеями. Среди этих голов, запросто могут оказаться и наши.

— Так значит терпеть, и ничего не делать?!

Томэ пожал плечами.

— Не знаю, рад, что это не нам решать.

— Сволочи, — прошипел Зарак, — из-за них только в прошлом году цены на треть взлетели. А мы пускаем им в наш собор и позволяем горланить заклинания. И что случится, когда сдохнет их самый главный? Поможем им принести в жертву десяток другой благороднорожденных на Тетрадоне?! Ты чего кривишься?

Томэ не ответил. О погребальных обрядах тимонитов он знал куда больше, чем хотел.

На алтаре разложили полотно Тимона-ткача, младшие адепты подошли для возложения. Они оставили на широкой каменной плите маленькие хлебцы и вернулись назад. Их место заняла Тарамис. Томэ ясно видел выражение отвращения застывшее на хорошеньком личике. Десятник злорадно усмехнулся, не только его притащили сюда против воли.

Тарамис не глядя пихнула свой хлебец на алтарь и брезгливо отряхнула пальцы. Вместо того чтобы вернуться в первую шеренгу девушка пошла вдоль колонны дружинников Алоика. Следом за ней увязался Аксель.

— Госпожа, вы не можете…

— Что значит "не могу"? Ты теперь мой отец, чтобы мне приказывать? У меня уже ноги затекли тут торчать. Пока я не нужна, я хочу пойти поклониться предкам. Это даже благочестиво.

Аксель сокрушенно повесил голову.

— Но госпожа, вам нельзя так просто ходить здесь одной. Это небезопасно.

— Вот как? — Тарамис презрительно усмехнулась. — Тогда пусть кто-нибудь из наших храбрых дружинников пройдется со мной. Думаю, церемония от этого ничего не потеряет.

Глаза девушки начали шарить по шеренге, на Томэ накатило недоброе предчувствие. Прежде чем он смог что-то сделать, палец Тарамис указал на него.

— Вот он, например. Кажется, у его семьи, были давние отношения с этим храмом. Томэ ты ведь наверняка все тут знаешь, не откажешься показать достопримечательности?

Томэ скрипнул зубами, отказ выглядел бы слишком странно.

— Здесь не на что особо смотреть, — безнадежно сказал он.

— Да брось, в одном из самых старых храмов столицы должно быть куча всего интересного.

— Я только предупредил.

Томэ вышел из строя и подошел к девушке. Она развернулась и, не оглядываясь, пошла в темноту. Томэ тяжко вздохнул и последовал за аристократкой.

Храм действительно был огромен. Несколько сот человек, которые сейчас собрались перед алтарем были для него, что капля в море. Говорят, некогда весь огромный зал заливал солнечный свет, но те времена не помнил никто из живущих. На веками не чищенных витражах, наросли почти геологические слои грязи и под гулкими сводами поселился вечный мрак. Жалкие огоньки светильников не столько разгоняли его, сколько давали сильней ощутить темноту.

Уже очень много лет ни у одного из культов столицы не было сил на чтобы присвоить себе весь храм целиком. Поэтому его делили между собой сразу несколько сект. Огромное святилище походило на заброшенный дом, по углам которого поселились бродяги. Жильцы время от времени менялись, но общий порядок вещей оставался неизменным. Служители разных культов делали вид, что используют храм в гордом одиночестве. Впрочем, в такой гигантской постройке притворство давалось им легко.

— Если вы посмотрите налево, госпожа, то увидите кучу пыльного хлама, — громко объявил Томэ. — А если посмотрите направо, то увидите стену. По слухам, на нее нанесены очень любопытные фрески. Увы, за последнее несколько поколений никто так и не проверил эту гипотезу. Но если вы, пожертвуете, часть своей юбки я могу попробовать сделать факел. Мы станем первооткрывателями. Вдохновляет, правда?

— Очень. Но я потратила кучу времени на это траурное платье. Я не могу с ним так просто расстаться. Даже ради фресок.

Со стороны алтаря долетел голос чтеца.

— Существует завеса между Явлениями Вышними и эонами внизу; и тень возникла под завесой; и тень та стала материей; и тень та, отброшенная, отделилась. И то, что она сотворила, стало созданием в материи, подобно выкидышу. И оно приняло свою форму по образцу тени, и стало высокомерным зверем, подобным льву. Оно было обоеполо поскольку оно было из материи, которую оно получило.

Тарамис хихикнула.

— "Обоеполо", как бедному животному должно быть было скучно. Нет, только жрецы могут придумывать такой бред.

Томэ оглянулся, они успели отойти от освещенного островка на приличное расстояние. Вряд ли кто-нибудь мог оттуда разглядеть хотя бы их силуэты. Он склонился к плечу девушки.

— Тарамис, что ты творишь?! Совсем уже спятила?!

— Я не делаю, ничего такого, чего не делала обычно. Выдохни, истерик.

Томэ сжал кулаки, ему очень хотелось приложить Тарамис головой о стелу, мимо которой они проходили. Может, через маленькую трещину в черепе внутрь попадет хоть немного ума?!

— Не знаешь, что тут выдолбили? — Тарамис указала на рельеф.

Томэ посмотрел на стелу. Его глаза уже достаточно привыкли к темноте, чтобы разбирать очертания. Женщина со свитком, мужчина с мечом, женщина с колосом. Совершенные тела, красивые гордые лица. Справедливость, Мужество, Мир. Когда-то это плита стояла перед самым входом.

— Понятия не имею, — ответил Томэ. — Можно подумать, тебя это действительно интересует.

— Мысли шире, в другой раз я могла бы шокировать своими познаниями какую-нибудь столичную курицу.

Что бы подойти к нужной двери пришлось обогнуть постамент со статуей изображающей обнаженную девушку с лавровой ветвью в руке. Томэ машинально отметил, что когда-то богиня (если это была богиня) тоже стояла в другом месте. Скульптор рассчитывал, что на его творение буду глядеть с определенной точки. Под другими углами, казалось, что у каменной девы короткие ноги и слишком уж массивный зад.

Должно быть, новые постояльцы просто отодвинули пожитки прежнего культа. Томэ подумал, что, скорее всего и от почитателей богини с лавром и от тех, кто пришел им на смену, давным-давно не осталось никаких следов. Неожиданно ему стало грустно. Десятник тряхнул головой и раздраженно посмотрел в спину Тарамис.

Девушка остановилась перед проходом и указала Томэ на стрельчатую дверь. Десятник взялся ручку и налег плечом на покрытое резьбой дерево. С большим трудом удалось отвоевать проход с полметра шириной. Дальше дверь намертво заклинило. Тармис закатила глаза и проскользнула в коридор, Томэ последовал за ней.

Длинный проход освещали только редкие лампады. Со стен свисали ветхие знамена. Когда-то этот коридор был частью дороги Славы. Победителям, сокрушившим опасных врагов Фидии, даровали особую честь оставить здесь о себе память. Сквозь слой пыли и паутины, как через мутное стекло, проступали когда-то яркие цвета. Кобальтово-синий, изумрудный, пурпурный… По ткани тянулись вытканные золотом письмена. Большинство из них Томэ не мог прочитать, слишком изменилась графика языка. Он почти не узнавал очертания букв.

Тарамис неожиданно остановилась, и Томэ едва не врезался в нее. Девушка окинула взглядом коридор.

— Я хотела поговорить с тобой наедине, — прошептала она. — Тут… Что это?! Ты слышал?!

Томэ действительно уловил непонятный звук. Будто кто-то скребся коготками по камню.

— Может крыса?

— Крысы в такой свалке обязательно заведутся. Только я сомневаюсь, что им дадут вырасти до размеров пони, — сказала Тарамис и указала глазами на стену.

Томэ едва заметно кивнул. У нее всегда был тонкий слух.

— Просто ты не веришь в силу этого святого места. Крысо-пони или даже крысо-лошади, наименьшее из возможных чудес, — сказал Томэ.

Он заметил, что в нескольких шагах от него по знамени с золотым восходящим солнцем прошла дрожь. Ветхую ткань словно взволновал ветерок. Вот только в этом коридоре веками не было сквозняков.

Томэ обошел Тарамис, будто собирался теперь идти впереди нее и оказался напротив знамени. Плеть хлестнула по полотнищу, древняя ткань разорвалась как от удара сабли, Томэ накрыло облаком пыли. Десятник закашлялся и пропустил момент, когда из ниши за знаменем, рванулась маленькая фигурка. Тарамис метнулась вперед и ловко подставила беглецу подножку. Человечек споткнулся, кубарем покатился по каменному полу и растянулся у противоположной стены. Подняться он не пытался. Тарамис подбоченилась и гордо посмотрела на Томэ. Десятник развел руками и стал вытряхивать пыль из волос.

Когда Томэ покончил с этим важным занятием, человечек пошевелился и застонал. Десятник подошел к нему и брезгливо подцепил носком ботинка, будто ковырнул кучу мусора. Теперь он мог разглядеть, что его добычей стал маленький худой человек, в грубой коричневой рясе. На обритой голове наливалась большая шишка.

— Так и в какую же секту теперь вербуют таких недоносков? — поинтересовался Томэ. — Хотя, неважно, лучше скажи, что это ты тут прячешься? Может, чего подслушать хочешь?

Сектант с трудом сфокусировал взгляд на десятнике, бескровные губы скривились от отвращения.

— Грязные, какие вы все грязные. Мерзость!

Томэ рассмеялся.

— Да ты чумазик, похоже, так башкой треснулся, что умишком повредился. Странно, обычно у вашей братии там сотрясаться-то по большому счету и нечему. Признайся, небось, ты и раньше таким был?

— Мерзость! — взвыл сектант. — Особенно ты. От тебя воняет гнилью адорантов. Подлый поджигатель.

Томэ внутренне напрягся, как этот заморыш мог такое узнать?

— Поджигатель, значит, — проговорил он, на память пришла сценка у оплота Схолы. — Дай угадаю, ты из клуба любителей Четырехликого?

— Да, можешь насмехаться. Я жалок. Вы ублюдочные опарыши, только и можете, что сношаться с мелкими демонам и осквернять чужие святыни. Я хотел укрыться от мерзости. Забыл, что от зла спрятаться невозможно!

Глаза сектанта выпучились от крика, на губах собралась пена.

— Может, ты уже его заткнешь? — сухо поинтересовалась Тарамис.

— Да мараться не охота, потом, небось, придется плеть дезинфицировать. Кто знает, по каким помойкам он лазил.

Неожиданно сектант встал на четвереньки и, не поднимаясь, метнулся мимо Томэ вглубь коридора. Десятник глядел ему вслед, не пытаясь догнать.

— Действительно крыса, и довольно крупная, — сказал он, когда сектант затерялся в темноте. — Так о чем ты хотела поговорить?

— Нет, не здесь.

Тарамис зашагала дальше по коридору, Томэ ничего не оставалось, как пойти за ней. Через пару минут они дошли до развилки. Путь вперед перегораживала ржавая решетка. Табличка на стене сообщала, что дальше находятся владения монахов-отшельников. Томэ на всякий случай подергал решетку. Заперто. Обычно аристократов, сопровождал кто-то из служителей храма. Они открывали все двери и обеспечивались высоким гостям прямой проход. Но поскольку Тарамис не захотела, чтобы ее взор оскорбляли, какие бы то ни было жрецы, вместо кратчайшей дороги пришлось свернуть налево, и пройти через еще одну вереницу затхлых коридоров, чтобы выйти к ведущей вниз лестнице.

На перилах, через равные промежутки горели высокие толстые свечи. Прозрачные капли медленно стекали с белых цилиндров и как слезы падали в неведомую темноту. Тарамис положила было руку на перила, но тут же отдернула ладонь и вытерла пальцы маленьким платочком.

Ступени тихо клацали под каблуками. Томэ слышал легенду, что в каждую из них вмурована кость праведника. Судя по звуку, это могло быть правдой, но было слишком темно, чтобы убедиться наверняка.

Лестница казалось бесконечной. По прикидкам Томэ они уже опустились метров на пятьдесят под землю, а впереди все тянулся и тянулся пунктир свечей. Это походило на спуск в царство мертвых. Да собственно так оно и было.

Томэ обратил внимание, что все свечи, мимо которых он прошел, были одинаковой высоты, и ни одна не нуждалась в замене. Казалось, их зажгли совсем недавно. Так было всегда, когда бы ему ни приходилось спускаться. Интересно, как такое возможно? Пару раз он спрашивал, об этом у здешних обитателей, но они только напускали на себя загадочный вид. В конце концов, он решил, что жрецы и сами толком ничего не знают.

Наконец, замаячили очертания циклопической арки и Томэ облегченно вздохнул. Долгий спуск ему надоел. Перед тем как шагнуть под высокий свод он оглянулся. Впервые он поступил так, когда был еще ребенком. По его ощущениям, только за время их спуска со свечей должно было натечь небольшое озерцо из воска. Но, как и всегда, увидел только сизый камень, на который, похоже, уже много лет не ступала ничья нога. Томэ пожал плечами. У такого древнего здания просто обязаны быть свои загадки.

Он прошел через арку и очутился в огромной рукотворной пещере. Знаменитая крипта храма, наверное, была единственной причиной, по которой в гигантском здании наверху еще теплилась жизнь. То был реликт тех времен, когда у благороднорожденных еще не вошло в обычай обзаводиться родовыми усыпальницами, и они домогались чести быть погребенными под основанием главного собора Столицы. Настоящий город мертвых, царство обелисков, памятников и склепов. Наверху под невидимым в темноте потолком, парили решетчатые медные сферы, с которых лился неприятный зеленоватый свет. Сколько помнили люди, эти сферы никогда не чинили и свет никогда не гас. Еще одна тайна храма.

Пробиться в крипту удавалось далеко не каждому знатному покойнику, но все равно за время существования обычая их набралось столько, что свободного места почти не осталось. Склепы и памятники едва не налезали друг на друга. Свободной оставалась только дорожка, которая начиналась от арки. Вход на нее отмечали два колонны из камня цвета умбры. С каждой свисал шарф из золотой парчи, завязанный священным узлом. Наверное, если бы в крипте был возможен хоть малейший ветерок, ткань давным-давно рассыпалась бы золотой пылью, но воздух здесь всегда совершенно неподвижен.

За колонами, по правую руку от Томэ, на невысоком постаменте стояла статуя волка из странного серебристого металла. Давнее семейное подношение. Томэ погладил старого знакомого между ушами и побежал догонять ушедшую вперед Тарамис.

— Нечего так топать ботинками, — бросила девушка через плечо, когда он приблизился. — Имей уважение к ушедшим.

— Подозреваю им все равно. Да и тебе тоже.

— Ты как всегда плохо обо мне думаешь, — притворно вздохнула Тарамис.

— Да уж, удивительно, у меня ведь нет для этого никаких поводов. Ты еще далеко собралась меня тащить?

— М-м-м, сложно сказать, — Тарамис привстала на цыпочки. — Кажется, предки расположились во-о-он в том конце. Или нет. Я тут не так уж часто бываю. Легко заблудиться.

Томэ схватил девушку за руку.

— Хватит морочить мне голову! На что ты там намекала?! Что хотела сказать?!

— Удивительно. Как быстро ты выходишь из себя, когда мы остаемся наедине. Пожалуй, у тебя действительно ко мне глубокие чувства.

— Ты даже не представляешь насколько глубокие.

— Я не представляю? Правда? А может все совсем наоборот?

Тарамис сошла с дорожки и потащила за собой Томэ. Девушка остановилась перед надгробием похожим на большой жертвенник. Всю его поверхность покрывал сложный узор, аристократка посмотрела на камень и улыбнулась.

— Интересно, что он хотел этим сказать?

Томэ не стал переспрашивать. Перебьется. Девушка искоса взглянула на него и рассмеялась.

— Ведешь себя как ребенок.

Тарамис ловко высвободила руку и уселась на край надгробия.

— Ох, мои бедные ножки.

Девушка приподняла юбку и стала разглядывать стянутые черными туфельками ступни, будто проверяя их состояние.

— В последнее время в доме происходит много странных вещей, — сказала она словно между делом. — Люди стали вести себя необычно. Хотя, нет, я неверно выразилась… Необычно стал вести себя отец. Остальное уже последствия.

Томэ невольно шагнул ближе.

— Что значит необычно? Мне кажется все как всегда.

— А ты и не проводишь с ним столько времени, как я. Где уж тебе заметить. Он стал очень напряженным. Да и не только этого.

— Что же еще?

Тарамис не отвечала, словно глубоко задумавшись. Край юбки скользнул по коленям и обнажил раздвинутые бедра. Взгляд Томэ помимо его воли следовал за этим беспокойным движением. Наконец юбка замерла, и он слегка дернул уголком рта. Похоже, Тарамис сегодня одевалась в такой спешке, что кое о чем позабыла.

— Ну и кто теперь себя ведет как ребенок?

— А? О чем, ты? — девушка точно проснулась от размышлений. — Кажется, я говорила об отце. Да, в последнее время он стал странным. Я хотела рассказать об этом, потому, что тебя это тоже касается.

Девушка снова замолчала, Томэ шагнул к ней вплотную и схватил за плечо.

— С чего это вдруг?! На что ты намекаешь?!

Он отлично понимал, что снова пляшет под дудку мерзавки, но ничего не мог с этим поделать. Слишком часто в последние дни Ставр Алоик тревожил его мысли. Он не мог себе позволить упустить и крупицу информации. По крайней мере об этом он думал, до того как проклятые руки Тарамис начали скользить по его телу. Томэ стиснул зубы. Почему она до сих пор может так на него влиять?!

— Как ты занервничал, — шептала девушка. — Наверное, тебе действительно есть что скрывать. Я даже чувствую, твою дрожь, или это по другой причине?

— Ставр, — прорычал Томэ, — ты говорила, — он меня подозревает.

— Не помню, чтобы использовала это слово. А ты, значит, думаешь, тебя есть в чем подозревать. Любопытно.

— Тарамис!

Пальцы Томэ сжали стройную шею. Девушка подняла лицо, в ее глазах кружились искры. Томэ знал, почему они появились. Проклятье, никто кроме нее так на него не смотрел! Он и сам не заметил, как его ладони соскользнули с хрупкого горла на скрытую тканью грудь. Из губ Тарамис вылетел хриплый стон. Стройные ноги обвились вокруг бедер Томэ.

— В Синклите будет большая драка. Я не уверена, но, кажется, отец думает, что тебя могут использовать против него. Боюсь, он может принять меры.

— И ты решила, меня предупредить? Какая трогательная забота, — сказал Томэ и впился в ее шею долгим поцелуем.

— А ты мне все не веришь? Думаешь, я ищу своей выгоды?

Томэ оторвался от шеи и коснулся губами мочки украшенной аметистовой серьгой.

— Конечно, не верю. Чтобы ты там не воображала, я не такой дурак.

— Ты слишком хорошо о себе думаешь.

— В этом я точно не одинок.

Он уткнулся носом в ее кудри. Ох, почему же ему так нравится ее запах?! Он жадно вдыхал аромат теплой кожи смешанный с дорогими духами, взгляд скользил по узорам за спиной Тарамис. Инкрустированные хрусталем линии, круги и квадраты, блестящие золотом и пурпурными камнями. Все это казалось смутно знакомым. Неожиданно он понял, это поле для старинной игры. Действительно странный выбор для надгробия. А Тарамис то ли случайно, то ли нарочно, села на том месте, которое игрок должен захватить для победы. Бедра Томэ дернулись, тело девушки упруго напряглось.

— Я в Цитадели, — прошептал он ей на ухо.

Она тихо засмеялась в ответ. Томэ часто ловил себя на том, что даже во время самых жарких ночей, его мысли бродили где-то очень далеко. Только Тарамис обладала редким свойством приковывать к себе его внимание. Он не смог бы даже сказать, сколько времени прошло, прежде чем девушка уперлась ему ладонью в грудь и запрокинула к потолку потное лицо. Он отпустил ее и слегка отступил. Глаза Тарамис беспрерывно двигались, словно она не могла ни на чем задержать взгляд.

— Почему, — прошептала она, — почему все религии связывают соитие со смертью?

Томэ долго молчал, прежде чем ответить.

— Я думаю, это метафора. Семя должно умереть, чтобы принести плод.

— Да. Конечно. Ты прав.

Взгляд девушки, наконец, остановился на лице Томэ, ее глаза наполнились слезами. Тарамис обхватила его шею и уткнулась лицом в грудь. Ее спина и плечи задрожали. Томэ не понимал, что происходит. Тарамис прижималась к нему так, будто была смертельно испугана, и хотела, чтобы бы он ее защитил. Его рука поднялась к голове девушки, и неуверенно коснулись растрепавшихся волос.

— Ну, что ты, Ами? Успокойся. Все будет хорошо.

Глупые слова, он пожалел о них, едва они сорвались с губ. Но как ни удивительно, кажется, они помогли. Хватка Тарамис стала не такой отчаянной. Он очень осторожно поглаживал ее кудри. Постепенно девушка перестала всхлипывать. Она отстранилась от него и быстро отвернулась, чтобы он не мог видеть ее заплаканные глаза.

— Ами, — хрипловато сказала она. — Давно же ты так меня не называл.

Томэ не нашелся, что ответить. Он пожал плечами и неразборчиво заворчал. Тарамис усмехнулась и начала быстро приводить себя в порядок. Откуда-то появились какие-то платочки и флакончики. Томэ и представить не мог, что столько вещей можно хранить в платье, в котором вроде даже нет карманов. Руки девушки двигались с потрясающей скоростью карточного фокусника. Томэ поглядел на себя. Вроде бы все в порядке. Только спереди на рубахе осталось пятно от слез. Томэ подобрал кафтан, который неизвестно когда успел сбросить, надел его и застегнул на все пуговицы.

Не успел он закончить, как Тарамис спрыгнула с надгробья и уставилась на любовника нетерпеливым взглядом. Томэ мысленно вздохнул. Вот когда это ей надо, она умеет быстро собираться. Он последний раз отряхнул кафтан и подошел к девушке. Тарамис протянула руку и поправила его воротник.

— Так что ты решил?

— Кроме того, что Ставр, наконец, спятил? Не уверен, что здесь можно чем-то помочь, но раз уж тебя это так беспокоит, постарайся, чтобы сегодня вечером, у него в графике появилось свободное окно. Попробую с ним поболтать.

Тарамис чуть нахмурилась.

— Мне кажется, ты не воспринял мои слова всерьез.

— Ошибаешься. К тебе я всегда отношусь очень серьезно.

Тарамис хмыкнула и отправилась к выходу из крипты, Томэ зашагал следом. Говорить о произошедшем было бесполезно. Тарамис явно решила делать вид, что ничего не случилось. Да и должен ли он в этом разбираться? У Тарамис полно своих причуд, которые не имеют к нему никакого отношения. Мысль была разумной. Даже очень. Но на душе все равно было неуютно. Будто неожиданные слезы Тарамис проникли к его сердцу и оставили там след.

Занятый этими мыслями он не заметил, как пересек пещеру и вышел к лестнице. От одного взгляда на нее настроение Томэ испортилась еще сильней. Даже для него подъем наверх был утомителен, а пожилые аристократы и вовсе приводили для этого дюжих слуг. После бурного посещения крипты, он чувствовал себя усталым. Хотелось немного остановиться и перевести дыхание. Но Тарамис и не подумала задержаться. Не оглянувшись на Томэ, она бодро двинулась наверх, иногда даже перескакивая через ступени. Похоже, у нее наоборот был прилив сил. Томэ погрозил кулаком ей след.

К тому времени, когда они вернулись в главный зал, церемония уже успела закруглиться. Десятник занял свое место в рядах дружины. Он был одновременно доволен и слегка напряжен. Прежде, чем все на самом деле кончится, предстояло проглотить еще одну малоприятную пилюлю.

Представители Карвиса получили у алтаря благословление и освященное масло для "больного". Аксель кивнул Торамис и повернулся к стоящему рядом дружиннику. От человека к человеку, по рядам покатилась команда. Колонна Алоика начала разворачиваться. Маневр прошел почти гладко, разве что за спиной Томэ кто-то опрокинул подставку со свечами, а с другой стороны колонны едва не затоптали жреца. Отряд зашагал сквозь полумрак.

Чтобы добраться до выхода, нужно пройти через весь зал насквозь. Обычно, люди двигались по главному чертогу вдоль стен, но колонне дружинников полагалось выйти на середину. Когда стена, у которой стоял алтарь, растаяла в темноте, у Томэ появилось чувство, напоминающее ощущение пловца, когда тот оборачивается и понимает, что больше не видит берег. Мрак клубился вокруг как волны, казалось в нем действительно можно утонуть. Только редкие светильники, как маяки, обозначали путь к Малым воротам. Откуда-то сверху дул холодный ветер. Томэ поежился, ему почудилось, будто из темноты на него смотрит множество глаз. Словно тени позабытых богов, очнулись от сна, чтобы поглядеть на тех, кто нарушил их покой. Конечно, он понимал, что все это лишь глупые фантазии, но от этого знания было ничуть не легче.

Другим дружинникам тоже было не по себе. Зарак пытался было заговорить, но даже его голос сначала упал до шепота, а потом и вовсе замолк. Бойцы невольно ускоряли шаг. Всем хотелось поскорее вырваться из темного моря.

Наконец из мрака поступили очертания высоких колонн. Они нависали над головами, как готовые обрушиться скалы, но Томэ все равно был рад их видеть. Раздался протяжный скрип, створки ворот начали медленно раскрываться и сквозь щель ворвались первые лучи солнца. После мрака они казались такими яркими, что хотелось зажмуриться. Томэ казалось, что темнота вокруг освещенного солнцем пятна, словно сгущается и кипит. Будто пытается противостоять вторжению в свои владения. Десятник чуть усмехнулся. Древние строители, задумывали храм так, чтобы он потрясал воображение людей. Все, что требовало здесь человеческой заботы пришло в страшный упадок, но заложенное в сами стены продолжало работать. Выдающиеся мастерство!

Дружинники двигались через ворота со скоростью, какой им никогда не удавалось показать на учебных тревогах. Томэ не пришлось прилагать никаких усилий, его точно приливом вынесло на залитый солнцем притвор. Дружинники начали было спускаться по широким ступеням, но неожиданно движение застопорилось. Навстречу к воротам двигалась другая колонна, а за ней маячила еще одна. Паперть у храма была широченной, там без проблем могло поместиться куда больше людей, но ворота-то открывались только одни. Обычно это не создавало никаких проблем, но, похоже, сегодня целая куча народа некстати испытала прилив религиозных чувств.

Над колонной, которая стала напротив ворот, колыхались стяги. Как только глаза Томэ приспособились к свету, он сразу узнал вышитые на них символы. Адоранты. Во рту появился кислый привкус. Только их тут не хватало.

Процессия, которая еще не успела взобраться на ступени, несла другие знамена с эмблемой кузнечной гильдии. Обе колонны без особой любви посматривали друг на друга, и на вставших на пути дружинников.

— Сегодня, что праздник какой-то? — пробормотал Томэ.

— Да вроде нет, — отозвался Зарак. — Просто после того, как нам арнезцы на голову свалились, горожане начали по всем храмам и без повода шастать. Нервничает народец.

— Налет тут не при чем, — неожиданно перебил Зарака Ларс. — Это вы безбожники ничего не видите, а я еще с зимы признаки замечаю. Я знаю молельни, где годами только несколько стариков обреталось, а сейчас там яблоку негде упасть. Скоро может и в этом храме порядок наведут.

— Вы гляньте на этого праведника, — хмыкнул Марис. — Скажи-ка, а когда ты на эмблему лирийцев отливал, это какой-то религиозный обряд был? Что ты этим хотел сказать?

— Ты одно с другим не путай. У каждого человека промахи бывают, только у тебя видно умишка не хватает этого понять.

— А ну заткнулись оба! — цыкнул на дружинников Томэ. — Отношения во дворце выяснять будете.

Аксель пошептался с Тарамис и выступил вперед.

— Посторонитесь! Дайте нам дорогу!

Сектанты зашумели.

— Почему мы должны вам уступать? Среди нас тоже есть благороднорожденные, — крикнул парень с повязкой на лбу.

— А средина никого другого и нет! Мы первые пришли, первые и выйдем!

Среди адорантов началось шевеление, кучка сектантов собралась под самым большим стягом и начала что-то обсуждать. Тарамис переступила с ноги на ногу и выразительно посмотрела на Акселя. Томэ потянулся за плетью.

— Хорошо, проходите!

Процессия начала отодвигаться. Этот маневр у адорантов вышел еще хуже, чем недавний поворот, у дружинников в храме. Большинство стягов упали, и, судя по воплям, кому-то порвали одежду и чуть не затоптали. Аксель вернулся к строю и колонна дружинников начала спуск по циклопическим ступеням. По дороге Томэ несколько раз осыпали розовыми лепестками, пожелали встать на путь праведности, и обдали вонючим дымом из кадильницы. У самой мостовой растрепанный адорант с красными глазами схватил его за рукав.

— Брат, ты идешь не с теми и не в ту сторону. Я чувствую, ты уже вкусил таинств. Иди с нами и тебе откроется больше.

Томэ на ходу двинул кулаком по наглой роже. Адорант мешком рухнул на руки приятелей.

— Что ж это они сегодня все повадились, — проворчал он на ходу.

Миновав процессию адорантов, дружинники поравнялись с кузнецами. Тут никто лепестки в лицо не швырял и в свою веру обратить не пытался. В этом смысле мастера огненных дел поступили очень разумно, потому что лично Томэ за себя уже не ручался. Да и другие бойцы испытывали схожие чувства. Неожиданно Томэ почувствовал, что его схватили за локоть. Это было уже слишком. Он моментально вывернулся и выхватил плеть.

— Господин, прошу простить, что обратился без должного почтения, я не хотел вас оскорбить!

Голос показался знакомым, Томэ присмотрелся. Оказалось, что его схватил тот самый кузнец, который недавно уговорил его стать королем гильдии на Тетрадоне.

— Ты что творишь, жить надоело?!

— Господин, я узнал вас и только потому осмелился…

— Короче.

— Вчера мы неудачно расстались, а ведь король должен хоть немного попировать вместе с нами. Таков обычай. Господин, прошу, окажите нам честь.

— Бесплатное угощение смягчает самые твердые сердца, — пробормотал Томэ, — Так где, и когда вы гуляете?

— Да мы уже пируем, как с ночи начали так и не перестаем.

— Широко живете.

— Ну, я думаю, раз в году можем себе позволить. Тем более такая победа. Это сулит большую удачу. Не откажите, господин. Наши шатры тут, поблизости.

Кузнец не то что поклонился, а скорее как-то изогнулся и льстиво заглянул Томэ в глаза. Что-то в его взгляде десятнику не понравилось, но ощущение мелькнуло слишком быстро, чтобы его ухватить.

Томэ повернулся и посмотрел на шагающего впереди Акселя. В ближайшее время во дворце ему делать было нечего. Так что, почему бы пока не расслабиться за чужой счет? Вместе с расслабленной мыслью появилось чувство, что делать этого не следует, и лучше бы ему спокойно топать дальше вместе с дружиной.

— Хорошо, я зайду к вам на огонек.

— Замечательно, господин! Пойдемте, я вас провожу.

Томэ улыбнулся. В детстве он заставил себя спуститься в погреб и убедиться, что там нет чудовищ. Куда позже он научился предчувствовать настоящую опасность. Сохранилось, ли это чувство до сих пор, или он действительно слишком много обо всем беспокоится, как говорит Тарамис? Тогда чудовищам было неоткуда взяться в погребе, а сегодня кузнецы для него не опасней горшков с засахаренным вареньем. Томэ искоса посмотрел на своего провожатого. Видимо, чтобы во всем разобраться, ему придется снова спуститься в подвал.

Томэ выскользнул из строя и последовал за кузнецом. Как скоро выяснилось, шатры гильдии все же были не "поблизости" а довольно таки далеко. Кузнецы устроились на большом пустыре, рядом с родником, Насколько помнил Томэ, это было какое-то священное место, примерно для полудюжины культов.

Кузнецы разбили там настоящий передвижной городок. Большие островерхие шатры, горящие багрянцем и блестящие золотой бахромой, открыто говорили всем и каждому о богатстве и достоинстве древней гильдии. Из-за матерчатых стен доносилась музыка и приглушенные голоса.

Проводник подвел Томэ к самому большому шатру и откинул перед десятником расшитый полог.

— Прошу господин.

Внутри было прохладно и сумрачно, будто, под кровлей задержалась предрассветная мгла. Светильников было мало, они горели тускло, и словно как-то неуверенно. Землю покрывало множество узорчатых ковров. Через весь шатер тянулись ряды столов, за которыми сидели люди в праздничных одеждах. Только мужчины. Чувство тревоги снова укололо Томэ. Раз кузнецы оставили дома жен, значит это ритуальное собрание гильдии, куда не допускаются непосвященные. Пригласить на такой пир чужака было в высшей степени необычно.

Следом за проводником Томэ пошел между столами. Он присматривался к лицам кузнецов, которые в свою очередь украдкой поглядывали на гостя. Томэ ожидал увидеть недовольство, но вместо этого читал во взглядах пирующих удивление и надежду. Десятнику стало не по себе. Похоже, он напрасно обидел свое чувство опасности подозрениями в паникерстве. Оно-то как раз исполняло свой долг, а вот его глупый хозяин по собственной воле забрался в яму со змеями. Томэ глубоко вздохнул и постарался успокоиться. Все равно бежать было глупо, да уже и поздно.

— Как-то тут у вас все мрачно, — беспечно сказал Томэ. — Да и на столах пусто. Только вино и какая-то похлебка.

— Это просто передышка, — быстро ответил проводник. — На время рассветных часов. Таков обычай.

Томэ кивнул. Он сумел заметить еще одну деталь. За столами сидели только полноправные мастера, хозяева кузнец. Никаких подмастерьев и младших кузнецов.

— А далеко ли ты еще собрался меня вести, братец? Я так уже с тобой находился.

— Еще только пару шагов, господин. По обычаю вас нужно представить главе гильдии.

— Ну, смотри, если только пару.

Они направились к дальнему углу шатра, отделенному плотной завесой. Проводник раздвинул ткань и пропустил вперед Томэ. Десятник оказался в узком коридоре с шелковыми стенами. Проход кончался украшенной жемчугом, золотой завесой, на блестящей ткани были вышиты раскинувшие крылья птицы.

— Пожалуйста, прямо, — шепнул за спиной проводник.

— А что, тут есть куда свернуть?

Томэ пошел по колышущемуся коридору. Иногда его ладонь будто случайно касалась мягких стен. В нескольких шагах от золотой завесы его пальцы провалились в пустоту. Томэ остановился и раздвинул шелк. Открылся темный закуток. Сперва, он подумал, что там, на полу, свалены кипы разноцветной ткани, но быстро понял что ошибся. Это были дети.

Около двух десятков. Мальчики в нарядных одежках. Все не старше пяти лет. На миг ему показалось, что они мертвы, но тут же услышал звук дыхания. Очень редкого и не глубокого.

Места в закутке было мало, и детей, почти что, сложили штабелями друг на друга. Мальчики лежали неподвижно, словно крупные куклы. Их глаза были закрыты. Томэ сильно сомневался, что сон был естественным. Скорее всего, детей опоили.

— Господин, господин, вам не сюда!

Проводник повис у него на руку и потянул прочь от коморки. Томэ сумрачно посмотрел на кузнеца и повел плечом. Проводник отшатнулся точно обжегшись.

— Господин, я не имел в виду не уважения! Прошу вас, идите прямо. Великий мастер ждет.

Томэ опустил руку и позволил шелку сомкнуться. Теперь он был более чем уверен, что влип во что-то очень серьезное.

— Да-да, ты прав, не будем обижать мастера.

Томэ прошел дальше по коридору и коснулся золотой завесы, она оказалась неожиданно холодной и тяжелой. Комнатка за ней походила на кокон из золотой парчи и алого шелка. В центре, на небольшом кресле, отделанном резной костью, сидел человек в долгополых одеждах. Рядом с ним стоял бронзовый треножник старинной работы, в большой чаше кипело бездымное пламя. Человек повернул голову, к открывшейся завесе. Колдовское пламя подчеркивало морщины и крючковатый нос, седая борода, завитая мелкими колечками, выглядела такой плотной, что казалось накладной.

— Великий мастер, я привел этого человека, — прошептал проводник.

В другое время, за "этого человека" кузнец лишился бы половины зубов, но сейчас Томэ было не до сословной чести. Он внимательно изучал главу гильдии. Великий мастер несомненно был очень стар, но в его чертах все еще читалась воля и мощный ум. Правда, вместе с тем Томэ не оставляло чувство, будто недавно этот человек пережил сильное потрясение, ему казалось, словно он смотрит на древнее дерево в которое ударила молния.

После слов проводника довольно долго висело молчание. Словно верховный кузнец не услышал, или не понял слов, с которыми к нему обращались. Пламя в чаше треножника мерно вздымалось и опадало. Может это была только игра теней, но Томэ казалось, что мастер лишь пытается выглядеть бесстрастным, а на самом деле он мучительно старается принять решение. Наконец тонкие губы шевельнулись.

— Ты потрясающе невежлив с нашим гостем, младший, — в голосе старика не было и намека на слабость.

— Великий мастер, я…

— О твоем наказании я сообщу позже. Ты привел гостя и теперь можешь быть свободен.

Проводник несколько секунд неуверенно смотрел на господина. Старик слегка двинул бровью. Молодой кузнец глубоко поклонился, и зашагал обратно по коридору. Когда он скрылся за дальней завесой, старик тяжело вздохнул.

— Несносный мальчишка. Надеюсь, он еще наберется мудрости.

— Он ваш родственник? — вежливо спросил Томэ, глава древней гильдии заслуживал уважения даже от благороднорожденных.

— Да, — коротко ответил верховный кузнец. — Но проходите же, не стойте в дверях.

Томэ вошел в комнатку, и она сразу стала выглядеть еще более тесной. Он не мог в ней развернуться, без риска что-нибудь задеть.

— Мне сказали, что я должен вам представиться.

— Что? О да, все верно. Но не будем же мы знакомиться на ногах.

Томэ еще раз огляделся, никакой другой мебели, кроме кресла старика в матерчатом коконе не было. Верховный кузнец моментально уловил его затруднение.

— Уверяю, я не хочу вас оскорбить. В другое время я бы принял вас со всем почетом, но в этом месте есть свои условности. К слову, даже ваш почтенный родитель, не считал этот обычай зазорным. А ковры здесь теплые и чистые, уверяю.

— Разве вы не знаете, что в Столице моего отца не считают примером для подражания? — проворчал Томэ.

— Быть может это потому, что в Столице его очень плохо знают и не понимают причин его поступков?

— По моим наблюдениям он никогда не старался это поправить. Поэтому, я думаю, что раз уж о нем сложилось неблагоприятное суждение, то в этом есть часть его вины.

— Вероятно, правы. Но как бы там ни было, я уже не так молод, и мне не удобного говорить с вами задрав голову. Сделайте милость.

Старик слегка взмахнул рукой, Томэ вздохнул и опустился на ковер перед креслом. С этой точки старик еще больше походил на жреца. У ножек кресла, между складок мантии, белела костяная рукоять жезла.

— Значит, вы теперь называете себя эд Алоик, — сказал верховный кузнец.

— Так уж сложилось.

— И вы вчера были нашим королем.

Томэ повел плечом. Он не видел смысла подтверждать очевидные вещи. Разговор и обстановка угнетали его. В маленькой комнатке было негде спрятаться, но Томэ постоянно казалось, что тенях у него за спиной скрывается кто-то смертельно опасный. Он поймал себя на том, что постоянно старается незаметно повернуть голову и краем глаза заглянуть через плечо. Томэ вспомнил, как совсем недавно сравнивал кузнецов с безобидными горшками и невольно усмехнулся.

— Рад, что у вас хорошее настроение.

— Просто забавно, что вы, такой важный и занятой человек, вдруг занялись какой-то религиозной ерундой. У вас ведь тут обряд проходит, верно? Нежели не нашлось какого-нибудь заместителя? Ведь вам нужно постоянно заботиться о благе гильдии, а сидеть в темноте на кресле, мог бы кто угодно.

— Вы опять рассуждаете только со своей точки зрения. А что если эта, как вы говорите, религиозная ерунда, на самом деле имеет важнейшее значение?

— Не откажитесь меня просветить?

Великий мастер повернул голову к треножнику и посмотрел на огонь. В отблесках бездымного пламени морщины старика стали еще глубже. Его лицо походило на мозаику, где проемы между плохо подогнанными кусочками заполняла тьма.

— Что вы знаете об устройстве нашего мира?

Томэ даже моргнул от неожиданности.

— Кроме того что он стоит на черепахе? — осторожно ответил он. — Боюсь что немного.

— Черепаха? — старик улыбнулся. — Мне никогда не нравилась эта метафора. В нашей гильдии говорят о металле. Давным-давно, боги отлили материю в форму из нереальности. Наш мир это слиток. Огромный, но, увы скверный.

— Вы бы сделали лучше?

— Конечно. По крайней мере, точно не стал бы заливать кипящий металл.

— Ну-у, разве металлу не положено кипеть?

— Разумеется, нет. На нашем языке "кипящим" называется металл, который не очистили от газов. Он кипит в изложнице, а когда застывает, в слитке остается множество пустот, — верховный мастер отвел взгляд от пламени и посмотрел на Томэ. — Совсем как в нашем мире. Здесь всегда было множество каверн наполненных нереальностью. И они имеют свойство очень легко вскрываться.

Кузнец снова отвернулся к пламени, казалось, каждое движение, дается ему с трудом.

— Это явный брак, — проговорил он. — Если бы самый младший из моих подмастерьев сотворил такое, я бы еще год не подпустил к его горну.

— Стало быть, — осторожно сказал Томэ, — сейчас, вы пытаетесь поправить дело?

Старик сухо рассмеялся.

— Если это не удалось никому из моих великих предшественников, то куда уж мне недостойному протягивать руку к работе богов? Нет. Дело не в этом. Наш мир существует таким, каков он есть, уже очень долго. И не было причин думать, что ему грозит скорая катастрофа. До недавнего времени не было.

— И что же случилось? — спросил Томэ.

Ему действительно было интересно, странная, похожая на сказку, история великого мастера, увлекла его так, что даже чувство смутной угрозы померкло.

— Уже несколько месяцев кто-то накачивает наш мир энергией, — ответил старик.

— Разве это плохо? Ну, ведь, когда машину заряжают это хорошо. Или это снова какое-то слово на вашем языке?

— Любая система, большая или маленькая, стремиться найти состояние, в котором у нее будет меньше всего свободной энергии. Если угодно, назови это равновесием. Представь, что перед тобой на столе лежит тяжелый шар. Толкни, его пальцем, и что будет? Скорее всего, он чуть покачнется и вернется на место. Свободной энергии в нем почти нет. А теперь представь, что тот же шар, стоит на краю крутого склона. Малейший толчок и наш шар со страшной скоростью покатится вниз.

— Звучит не очень приятно.

Кузнец кивнул. Похоже, он был хорошим учителем, умел объяснять сложные вопросы, даже не самым подготовленным слушателям, и это доставляло ему удовольствие. Но невидимый груз, присутствие которого ощущал Томэ, почти сразу навалился на главу гильдии с новой силой.

— Люди, которым свойственна повышенная чувствительность, уже заметили неладное.

— Несколько месяцев назад необычно оживились молельни.

— Верно. Тревожные сны. Напряженные нервы. Страх, причину которого они не могут понять.

— И культы помогают с этим разобраться.

— В каком-то смысле. Они как обезболивающее, заглушают симптом, но не устраняют причину. Лишняя энергия продолжает втекать в мир. Скоро Фидия уже не сможет сохранять равновесие.

— Это все интересно, но я по-прежнему не понимаю, если не справляются храмы, то чем могут помочь делу кузнецы?

— У большинства культов слишком неглубокие корни. Они все равно, что плесень на поверхности мира. А моя гильдия хранит память с древнейших времен. В наших хрониках описаны прецеденты. От лишней энергии можно избавиться, так же сбрасывают лишнюю воду. Нужен лишь ключ, чтобы открыть Дверь.

— Этот ключ храниться у вашей гильдии?

Лицо старика стало еще мрачней.

— Можно сказать и так. Только взять его нелегко. У меня… что-то пересохло в горле. Сделайте одолжение, посмотрите, там, в углу, стоит сундучок.

Томэ потянулся в указанную сторону и нашел под складками ткани небольшой ларец. Верховный кузнец слегка махнул рукой, Томэ подтащил сундучок к себе и откинул резную крышку.

Внутри ларец был разделен на две неравные части. В большей лежали золоченые кубки, а в меньшей стоял высокий кувшинчик. Томэ вытащил два кубка и взвесил их на ладонях. Сосуды были тяжелыми, но совсем небольшими.

— С такой мелкой посудой надо как следует постараться, чтобы напиться, — усмехнулся Томэ.

Старик растянул губы в безжизненной улыбке.

— Наше вино особое. Его нужно совсем немного.

Кузнец взял у Томэ кубки и поставил их на подлокотники кресла. Затем приял кувшинчик и открыл плотную крышечку. Воздух сразу попитался густым терпким запахом. Старик наклонил кувшинчик и наполнил кубки, жидкость была темно-красной и очень густой.

— Вот так, — кузнец поставил кувшинчик на пол. — Хорошо.

Худые пальцы коснулись ободков сосудов, и каждый на миг вспыхнул бледным светом.

— Что это было? — спросил Томэ.

— Последняя деталь.

Старик снова взял кубки в руки, и некоторое время держал их, будто не хотел выпускать. Словно решившись, он все-таки опустил сосуды на ковер перед собой.

— Выбирайте. Какой вам больше нравится.

— Сначала вы, — улыбнулся Томэ.

— У гостя преимущество.

— Тогда давайте одновременно.

— Я настаиваю. Таков обычай.

Томэ недобро усмехнулся.

— Значит, для ритуала важна случайность. Как обидно, что сами вы не хотите идти до конца.

— Простите?

Томэ коснулся кубка, поднял глаза на великого мастера и посмотрел куда-то сквозь него.

— Должно быть вы забылись. Говорили со мной, как с одним из ваших молодых подмастерьев. А ведь я, все-таки, кое-что знаю. И далеко не все слова на "вашем языке" для меня секрет. Ключ, который открывает Дверь, это смерть жертвы. Но просто смерть не подойдет. Ради большой цели нужно пожертвовать чем-то очень ценным. Например, любимым ребенком.

Старик вздрогнул и словно окаменел на своем троне, Томэ вздохнул.

— Что ж, я вижу, почему вы потеряли свою мудрую голову. Когда-то, должно быть, гильдия приносила в жертву своего праздничного короля. Вы специально отправили ваших людей высматривать кого-нибудь из младших благороднорожденных. Но неужели вы серьезно думали, что это сработает?

На дряблой щеке великого мастера, задрожал мускул, Томэ покачал головой.

— Отчаянные ситуации, рождают отчаянные надежды. А как вы собирались объяснить мою смерть? Очень-очень внезапное недомогание? — десятник цокнул языком. — Думаю, Ставру бы это очень не понравилось. Он считает меня своей собственностью, а вы ведь знаете его характер.

Рука старика метнулась под складки мантии, Томэ перехватил ее за запястье, под пальцами хрустнули истончившиеся кости, губы кузнеца задрожали от боли. Десятник поднялся на колени и приблизил свое лицо к лицу великого мастера.

— Не решаетесь кричать? Очень правильно.

— Постой, ты все не так понял. Я заплачу тебе.

— Тшш.

Томэ протянул свободную руку и ухватился за рукоять жезла, который виднелся сбоку от кресла. Он потянул его и высвободил из складок ткани. Глаза десятника блеснули, жезл оказался топориком с хищно изогнутым лезвием.

— Знаете, что меня больше всего бесит. Даже не то, что вы пытались разыграть мою голову в своем дурацком жребии. Меня бесят такие, вот миродержцы, которые думают, что держат вселенную на своих плечах. Вы хотели, открыть Дверь и сбросить энергию. Надолго бы это помогло? На месяц?! На неделю?! Вам бы пришлось приносить жертвы снова и снова. А что бы вы выкинули, когда отдали богам всю кровь детей ваших мастеров?! Боюсь даже представить. Такие люди опасны для нашего мира сами по себе!

Губы кузница дернулись, он хотел что-то ответить. Но Томэ не дал ему шанса. Топорик коротко свистнул и вскрыл худую шею.

Брызнула кровь, Томэ отстранился и встал. По его расчетам, внешняя сторона шатрах должна быть как раз за спинкой кресла. Он обошел костяное сиденье, раздвинул слои парчи и провел лезвием топорика, по плотной ткани. Поразительно острый металл разрезал ее как дым. В парчовый кокон хлынул поток света, Томэ на миг отвернулся. Кресло с телом великого мастера снова оказалось у него перед глазами. Тело кузница наклонилось вперед. Кровь из распоротого горла лилась вниз, прямо в один кубков. Алая жидкость смешалась с вином и наполнила сосуд до краев. Томэ снова повернулся к свету и раздвинул руками проем.

— Боги выбрали, — пробормотал он, прежде чем ступить наружу. — Боги выбрали.