Вот уже третий час бредут под палящими лучами солнца наши путешественники. Сорваны большие бурые листья и в виде шляп укрывают голову. Это мало помогает и пот заливает глаза. Соль щиплет, но умыться не получается, потому что так и не найдена пресная вода, ни капли — нет поблизости ни реки, ни даже крохотного родничка. Спасают от жажды только кокосы, которые срывает негритенок с многочисленных пальм, растущих на всем побережье.

И когда силы уже практически на исходе, а тело покрылось красными пятнами ожогов, перед мальчишками возникают те самые плоские камни, которые разглядел Мбаса, сидя на вершине пальмы. С ближнего расстояния это оказались крыши глиняных и тростниковых мазанок-хижин. Небольшая деревенька, всего два десятка домиков. Она казалась пустынной, лишь бродили козы с ободранными боками, пощипывая сухую траву. И к изгороди были привязаны три тощих верблюда, такие же ободранные, как и козы. Верблюды лениво жевали жвачку, поглядывая свысока и шевеля толстыми губами.

Генрих оживился и бросился было вперед, но Мбаса ловко перехватил его и аккуратно уложил на землю, сказав при этом:

— Нельзя!

— Ты что? Почему нельзя? — возмутился поверженный принц.

— Нельзя бежать к незнакомый люди. Надо проверять. Вы здесь лежать, а я ползти туда, проверять — злой они или добрый. Здесь все убивать друг друга, люди, звери, змеи — все!

Жан-Мишель тоже быстренько улегся, скрывшись за комом спутанной ломкой травы. А негритенок направился к деревушке, прижимаясь к земле, лишь курчавая голова то и дело прыгала вверх-вниз.

Он прилег у стены одной из хижин, прислушался. Стояла почти неживая тишина, нарушаемая блеянием коз и громкими воплями больших серых птиц, дерущихся за что-то съестное.

Мбаса был терпелив и вскоре дождался — из хижины вышла девушка, в синем одеянии, с прикрытым лицом. Она встала на колени перед ямой, выкопанной в земле и принялась ловко вынимать оттуда круглые лепешки. Мальчик потянул носом и переглотнул — ветерок донес до него восхитительный запах свежеиспеченного хлеба. Из той же хижины выбежали трое маленьких детишек, забегали вокруг матери, тормоша за одежду и выпрашивая лепешку. Женщина со смехом отмахивалась от настойчивых малышей, но потом сжалилась и отломила немного. Подхватив обжигающую добычу, дети стремглав унеслись прочь, только их и видали. Мать крикнула им что-то вдогонку, на непонятном диалекте. Да только кто же ее послушал!

Мбаса полежал еще чуточку, потом развернулся и осторожно пополз обратно.

— Ну что, определил? Можно к ним или нельзя? — спросил Генрих. Он тоже почуял запах лепешек и теперь весь горел от нетерпения.

— Да, — отвечал Мбаса, но его голос был полон неуверенности. — Я не знать этот народ, никогда не встречать... Там я не увидеть мужчин-воинов, только один женщина и ее дети.

— Хватит скрываться! — заявил Генрих. — Все равно нам придется выходить к людям, рано или поздно. Пошли! И не надо прятаться, это будет выглядеть подозрительно. Побольше улыбайтесь, мы должны им понравиться.

Он решительно поднялся и пошел вперед, глядя прямо перед собой, не пряча глаз. Жан-Мишель и Мбаса шагнули следом, держась чуть позади.

Завидев их, женщина от удивления сделала круглые глаза и закричала. Крик был интересен: быстро-быстро, переливчато, похожее на «у-лу-лу-лу!!» Заливистая звонкая трель продолжалась с полминуты и на этот призыв из хижин выбежали люди. Пятеро мужчин в таких же синих одеяниях с белыми бурнусами. Один из них держал в руках испанский мушкет, чем сильно удивил Генриха. Остальные сжимали обнаженные кривые сабли, весьма устрашающего вида.

Увидев, что перед ними всего лишь дети, мужчины слегка успокоились. Вперед шагнул самый старший из них, с седой бородой и внимательными черными глазами.

Он задал какой-то вопрос и умолк, дожидаясь ответа. Конечно же, мальчишки пожали плечами, а Генрих в свою очередь сказал на французском:

— Здравствуйте! Мы не желаем вам зла, мы пришли с миром! Мы попали в шторм и теперь заблудились. Где мы находимся?

Жители деревни стали качать головами, показывая, что тоже ничего не поняли.

Тогда Генрих повторил то же самое, но по-испански. Его расчет оправдался и подал голос второй мужчина, лет сорока на вид. Он с трудом произнес несколько слов на ломаном испанском. Смысл был едва уловим, но Генрих перевел своим друзьям:

— Он говорит, что не принято разговаривать с гостями на пороге дома, приглашает войти.

Мужчина прикоснулся ладонью ко лбу, затем к губам, к груди и поклонился. Чтобы не прослыть невежливыми, Жан-Мишель и Генрих повторили этот жест, чем вызвали улыбки у мужчин и короткие смешки у детишек, что прятались в сторонке.

Говоривший на испанском протянул руку, указывая на вход в хижину. Мальчишки один за другим вошли внутрь. Хозяин проследовал за ними.

В доме царил полумрак и приятная прохлада — глина предохраняла от жары. Комната была всего одна и половину ее занимал большой деревянный настил. На нем лежали вперемешку десяток подушек и одеяла из плотной шерсти, должно быть, верблюжьей.

Хозяин сгреб подушки в сторону и пригласил мальчишек присесть. Сам подал пример, сев на одну из подушек, подогнув ноги.

Когда гости устроились поудобней, что было с непривычки сложновато, он позвал жену, сказав ей несколько фраз.

Женщина развела огонь в маленьком очаге, прямо посреди комнаты и поставила на треногу металлический чайник, бронзовый или медный. Пока вода закипала, она принесла небольшой деревянный сундучок, оплетенный разноцветными нитями. В нем хранились крошечные, на два-три глотка, стаканчики, а также один большой.

Женщина взяла закипевший чайник, бросила в него щепотку заварки. Потом подала чайник мужчине и покинула дом. Хозяин поставил перед собой этот большой стакан и стал наливать в него чай, причем делал это столь виртуозно, что попадал тонкой струей с расстояния в четверть туаза (50-60 см) Так он проделал несколько раз, пока в стакане не образовалась густая коричневая пена. И лишь затем он разлил чай по маленьким стаканчикам и подал их мальчишкам.

В это время вернулась его жена с лепешками. Хозяин принял хлеб и женщина вновь вышла.

За этими долгими приготовлениями Генрих слегка заскучал. В пустыне совершенно некуда спешить, потому и такие длительные чайные церемонии.

— Мое имя — Мулай Абд аль-Кадер. Теперь я готов выслушать ваш рассказ. Назовите ваши имена, — сказал наконец хозяин дома, сделав первый глоток.

— Меня зовут Генрих, это — Жан-Мишель, а это — Мбаса. Собственно, рассказывать-то и нечего, — ответил Генрих. — Мы попали сюда совершенно случайно, когда наш корабль оказался в плену сильнейшей бури. Нам хотелось бы вернуться домой, во Францию. Но скажите, где же мы очутились? Как называется эта страна и где ближайший порт?

Мужчина усмехнулся. Его обветренное лицо было покрыто сеткой мелких морщин, которое делало его гораздо старше своих лет.

— Отсюда до вашей Франции далеко, очень далеко. Наша страна называется Мараккеш, или по-вашему — Марокко. Слышали такое название?

Генрих побледнел. Он отставил стакан и сказал друзьям:

— Теперь я понял, куда мы попали. Это Африка... Арабский Магриб... Христиан здесь ждет лишь смерть либо плен и рабство. Соседний Алжир почти весь во власти пиратов, от которых не следует ждать жалости. А какой город ближе всего отсюда?

— Мелилья. В трех днях пути на верблюдах. Пожалуй, я смогу вас сопроводить. А пока что оставайтесь моими гостями.

Благородство и желание помочь покорили сердца мальчишек и Генрих сказал:

— Я весьма вам признателен. Вот только бы еще...

— Говорите.

— Нам хотелось бы поесть. Мы весь день ничего не ели, кроме кокосовых орехов.

— Это легко исправить. Мой дом — ваш дом.

Мулай Абд аль-Кадер хлопнул в ладоши и вошла его жена. Он отдал распоряжения на своем языке и вскоре женщина внесла в хижину деревянную миску, полную горячей похлебки. Хозяин показал, как это надо есть — отломить лепешку и зачерпнуть немного каши.

Генрих попробовал — вкус был незнакомый, похожий на сильно разваренную курятину и показался поистине неземным. Когда миска наполовину опустела, Генрих спросил:

— А из чего это приготовлено? Очень вкусно!

Хозяин не успел ответить, его опередил Мбаса:

— Я знать. В мой племя это часто готовить, такой еда. Это сушеный саранча. Такой прыгать-прыгать.

— Да, этот мальчик прав. Саранча с ломтиками козьего сыра.

Генриху едва не стало плохо, но он мужественно сдержался от реплик. С голоду еще и не такое придется отведать.

— А сейчас я позволяю вам отдохнуть, — сказал Мулай Абд аль-Кадер. — Ложитесь здесь и спите. А ты, мальчик, надень вот это...

С этими словами он подал негритенку кусок синей ткани. Мбаса весьма нехотя соорудил из нее некое подобие юбки и обернул вокруг талии. Должно быть, обычай не позволял мальчишкам разгуливать по дому голышом.

Женщина молча убрала посуду и мальчишки улеглись. На сытый желудок сон пришел быстро...