Американские намерения уже были сформулированы в «Доктрине Трумэна» и «Плане Маршалла». Теперь, с созданием Центрального разведывательного управления - первой американской разведывательной организации мирного времени, - началась новая фаза холодной войны. Созданному Законом о национальной безопасности от 26 июля 1947 года Управлению первоначально было поручено координировать военную и дипломатическую разведывательную деятельность. Однако решающим моментом, выраженным крайне неясным языком, стало предоставление полномочий на осуществление неопределённых «работ общего характера» и «также иных функций и обязанностей», которые Национальный совет безопасности (созданный тем же законом) может предписать. «Нигде в Законе 1947 года ЦРУ в явном виде не уполномочивается на сбор разведданных или на тайное вмешательство в дела других государств, - утверждалось позднее водном правительственном докладе. - Но гибкая фраза «также иные функции» была использована последующими президентами для того, чтобы подвигнуть Управление к шпионажу, тайным акциям, военизированным операциям и сбору сведений с помощью технических средств» .

Создание ЦРУ знаменует кардинальный пересмотр традиционных парадигм американской политики. Те условия, которые были заданы при учреждении Управления, способствовали утверждению концепций «необходимой лжи» и «правдоподобного отрицания фактов» (plausible deniability) в качестве легитимных стратегий мирного времени и на долгое время создали невидимый правящий слой, чей потенциал злоупотреблений как внутри страны, так и за её пределами не сдерживался ни ответственностью, ни подотчётностью.

Опыт обладания неограниченными полномочиями был проиллюстрирован героем, давшим своё имя грандиозному роману Нормана Мэйлера (Norman Mailer) «Призрак Харлота». «Мы затычка в каждой бочке, - говорит Харлот. - Если хороший урожай является инструментом внешней политики, значит, мы обязаны знать погоду на следующий год. Те же самые требования касаются всего, что мы видим: финансов, СМИ, трудовых отношений, экономики, вопросов, обсуждаемых по телевидению. Где вообще проходит та грань, на которой заканчивается легитимная сфера наших интересов?.. Никто не знает, сколько у нас есть каналов влияния в разных полезных местах - сколько важных шишек в Пентагоне, морских капитанов, конгрессменов, профессоров в разных исследовательских центрах, специалистов по эрозии почвы, студенческих лидеров, дипломатов, юристов корпораций, да много кого ещё! Все они вносят свой вклад» .

Владея авиалиниями, радиостанциями, газетами, страховыми компаниями и недвижимостью, ЦРУ за несколько десятилетий так непомерно увеличило своё участие в мировых делах, что люди начали подозревать его присутствие за каждым кустом. «Подобно тому, что говорила Дороти Паркер (Dorothy Parker), на долю ЦРУ выпадает и хвала, и порицание как за то, что оно делает, так и за многие вещи, которые оно даже и не думало делать», - жаловался позднее один из служащих Управления . Безуспешные операции, вроде высадки в заливе Свиней, не сильно улучшили имидж ЦРУ. Негативный стереотип о ЦРУ рисует организацию, полную безжалостных, иезуитских, мерзких американцев, чья картина мира искажена множеством зеркал.

Несомненно, дальнейшая история только подтвердила эту версию. «Доктрина Трумэна» и инспирированный ею Закон о национальной безопасности санкционировали агрессивную политику и вмешательство в иностранные дела. Однако размах имперских авантюр скрыл до некоторой степени менее опасные истины о ЦРУ. Сначала его работники были воодушевлены сознанием поставленной задачи - «сохранить западную свободу от коммунистической тьмы», которую один сотрудник сравнил с «атмосферой внутри рыцарского Ордена тамплиеров» . Преобладающее влияние в ранний период оказывали «аристократия» восточного побережья и «Лига плюща» - братство утончённых англофилов, которые находили убедительное оправдание своим действиям в традициях Просвещения и принципах, закреплённых Декларацией независимости.

В этом отношении ЦРУ унаследовало черты своего предшественника военного времени - Управления стратегических служб (УСС; Office of Strategic Services, OSS), учреждённого в 1941-м после атаки на Перл-Харбор и распущенного в сентябре 1945-го президентом Трумэном, заявившим тогда, что не хочет иметь дело с «гестапо» в мирное время. Этот примитивный страх мало отражал реальное положение в УСС, аббревиатуру которого в шутку расшифровывали Oh So Social (Ax, так социально) благодаря царившей в нём клубной коллегиальной атмосфере. Обозреватель Дрю Пирсон (Drew Pearson) называл его «одной из самых причудливых компаний, какую только видел Вашингтон, состоящей из дипломатов-дилетантов, банкиров с Уоллстрит и детективов-любителей» . «Каждый сотрудник УСС носил ранец с карабином, несколькими гранатами, несколькими золотыми монетами и пилюлей с ядом, - вспоминал Том Брейден (Tom Braden), тесно сотрудничавший с шефом УСС Вильямом «Диким Биллом» Донованом (William «Wild Bill» Donovan; это прозвище он заслужил своими подвигами в борьбе с Панчо Вильей). Однажды Донован забыл свою ядовитую пилюлю в ящике стола в отеле «Дорчестер» и заставил Дэвида Брюса телеграфировать из Франции, чтобы горничная взяла её оттуда и выслала почтой. Он был оригинальным человеком, Билл Донован, легендой своего времени. Однажды он сказал мне: «Брейден, если ты вдруг окажешься в трудном положении, хватай свой нож и режь врага прямо по яйцам» .

Руководствуясь законодательством, которое мало что запрещало и практически всё разрешало, сотрудники УСС, странствуя по охваченной войной Европе, ощущали себя кем-то вроде проконсулов древних времён. Первый сотрудник УСС, попавший в Бухарест после ухода оттуда немцев осенью 1944-го, стал постоянным гостем на заседаниях румынского кабинета министров. Он хвастался перед коллегами: «До того как они начнут любое голосование, они спрашивают, что я думаю... Они принимают все предложенные мной постановления единогласно. Я никогда не думал, что управлять страной так легко» . Но управление страной было как раз тем, для чего готовились большинство сотрудников УСС. Набирая людей в самом сердце американского корпоративного, политического, академического и культурного истеблишмента, Донован создал элитный корпус, укоренённый в самых влиятельных учреждениях и семьях Америки. Члены семьи Меллон занимались шпионажем в Мадриде, Лондоне, Женеве, Париже. Пол Меллон (Paul Mellon) сотрудничал с Управлением специальных операций в Лондоне. Его сестра Эйлса (однажды получившая известность как самая богатая женщина в мире) была замужем за его начальником, шефом лондонского отдела УСС Дэвидом Брюсом, сыном американского сенатора, самостоятельно ставшим миллионером. Оба сына Дж.П. Моргана (J.P. Morgan) служили в УСС. Семейства Вандербильт, Дюпон, Арчбольд (Стэндард Ойл), Райэн (Equitable Life Insurance), Уэйл (универмаги Мэйси), Уитни - все были представлены в рядах секретной армии Донована.

Рекрутами УСС были также издатель путеводителей Юджин Фоудор (Eugene Fodor), журналист из Нью-Йорка Марчелло Гирози (Marchello Girosi), позднее ставший продюсером знаменитой итальянской и американской киноактрисы Софи Лорен; Илья Толстой, эмигрировавший внук прославленного писателя, который был членом миссии УСС в Лхасу; Джулия Маквильямс Чайлд (Julia McWilliams Child), впоследствии известная телеведущая, которая хранила документы разведки в Чжункине. Раймонд Гест (Raymond Guest), знаменитый игрок в поло и двоюродный брат Уинстона Черчилля, ярко проявил себя во время операций во Франции и Скандинавии. Антуан де Сент-Экзюпери был близким другом и сотрудником Донована, как и Эрнест Хэмингуэй, чей сын Джон тоже состоял в УСС.

Хотя один критик жаловался, что многие сотрудники «кажутся юнцами-студентами, которым УСС, наверное, представляется способом избежать рутины военной службы и ещё одним видом развлечения» , существовала также возможность того, что каждый член высших эшелонов службы Донована «рискует своим будущим положением банкира, попечителя или высокопоставленного политика, будучи отождествляем с чем-то незаконным и выходящим за рамки общепринятого» . После роспуска УСС многие из этих будущих банкиров, попечителей и политиков вернулись к гражданской жизни. Аллен Даллес, помощник Донована, ответственный за операции УСС в Европе, вернулся к своей адвокатской практике в Нью-Йорке, где стал центральной фигурой группы неформальных сотрудников продолжавшей существовать американской разведывательной службы. Получившая прозвище «Ковбои с Парк-авеню», эта группа включала Кермита «Кима» Рузвельта (Kermit «Kim» Roosevelt), внука президента Теодора Рузвельта, Трэйси Бэрнса (Tracy Barnes, который помог Аллену Даллесу получить знаменитые дневники Чиано у его вдовы графини Чиано), Ричарда Хелмса (Richard Helms) и Фрэнка Уизнера (Frank Wisner), доставлявших секретные сведения из военной разведки в оккупированной Германии, а также Ройалла Тайлера (Royall Tyler), вскоре ставшего главой парижского отделения Всемирного банка.

Будучи весьма далёкими от того, чтобы рисковать своим будущим положением, эти люди за время работы в УСС приобрели новые связи, которые вкупе с прежними знакомствами привели их к лидирующим позициям. Вместе с наличием опыта незаконной и сомнительной деятельности это превратило их в богатый ресурс для ЦРУ. Историческая основа его элиты - члены «Лиги плюща» теперь использовали своё влияние для пополнения рядов начинающего деятельность Управления, отбирая кадры в американских советах директоров, академических учреждениях, важнейших газетах и других СМИ, юридических фирмах и администрации. Многие из них происходили из примерно сотни обитавших в Вашингтоне семейств, названных «пещерными людьми» за то, что выступали за сохранение значения епископальной и пресвитерианской церквей, окормлявших их предков. Воспитанные на принципах интеллектуальной мощи, спортивной удали, благородного обхождения и твёрдой христианской этики, они брали пример с людей, подобных Реверенду Эндикотту Пибоди, чья Гротонская школа вместе с Итоном, Хэрроу и Винчестером являлась альма-матер многих национальных лидеров. Выученные в духе христианских добродетелей и почтения к привилегиям, они вышли в мир с верой в демократию, но с подозрением к несдержанному эгалитаризму. Перефразируя торжественное заявление Вилли Брандта: «Мы не избранные, но народные избранники», можно сказать, что они были избранными, которых никто не избирал.

Те, кто не служил в УСС, во время войны поднимались по карьерной лестнице в Государственном департаменте и Министерстве иностранных дел. Они вращались вокруг фигур вроде Чарлза «Чипа» Болена (Charles «Chip» Bohlen), который впоследствии стал послом во Франции. В начале 1940-х годов его дом на Дамбертон-авеню в Джорджтауне был средоточием интеллектуального брожения, в центре которого находились Джордж Кеннан и Исайя Берлин, уже почитавшийся в вашингтонских кругах как «пророк». Один обозреватель описывал Болена, Кеннана и Берлина как «однородное конгениальное трио». Болен был одним из основателей нового научного направления - советологии. Он жил в России, знал её правителей и бюрократов, изучал её идеологическую литературу и мог цитировать её классиков. Он был очевидцем чисток и процессов конца 1930-х и разрушительного воздействия «культурной политики» Жданова. Существовали две знаменитые фразы, которые Болен любил повторять: «Алкоголь не действует на меня» и «Я понимаю русских». Для лучшего понимания он обратился к Исайе Берлину и Николаю Набокову, который потом работал в Министерстве юстиции. Болен характеризовал Набокова как «психологическое сокровище», и Набоков отвечал на этот комплимент, называя Болена «моим образцом и наставником».

«У этих новых друзей было мало иллюзий, если они вообще были, насчёт «Дяди Джо», - писал позднее Набоков. - В некотором отношении они были в те годы анахроничной группой в Вашингтоне, а возможно, и во всей Америке. Америка находилась в состоянии эйфории советолюбия, которую в доме на Дамбертон-авеню никто не разделял. Основная часть американского общественного мнения дважды в течение трёх лет меняла своё отношение к России. Сначала она была против - после раздела Польши и «злодейской» Финской войны. В газетных карикатурах Сталин изображался в виде отвратительной смеси волка с медведем. Потом внезапно общественное мнение стало за Россию - после нацистского вторжения в 1941 году. Сталин вдруг стал красивым, его изображали в виде рыцаря в доспехах, защищающего Кремль от тевтонской орды, или воспроизводили его утончённый и боготворимый профиль с фотографий Маргарет Бурк-Уайт (Margaret Bourke-White). И затем, в 1943 году, просоветские настроения были усилены Сталинградом. «Вы увидите, - утверждали доверчивые американцы, - коммунизм никогда не вернётся в Россию в прежнем виде. После войны это будет другая страна. Разве не Сталин вернул патриарха из изгнания? А писатели и поэты? И разве не Сталин восстановил офицерские звания и возродил культ исторических национальных героев, даже некоторых царей и святых, таких как Александр Невский и Пётр Великий?» Но скептики с Дамбертон-авеню были другими. Они знали, что, как сказал однажды Кеннан, сталинизм не изменяем» .

К скептикам с Дамбертон-авеню присоединились Дэвид Брюс, Аверелл Гарриман (Averell Harriman), Джон Макклой (John McCloy), Джозеф и Стюарт Олсопы (Joseph and Stewart Alsop), Ричард Бисселл, Уолтер Липпманн (Walter Lippmann) и братья Банди (Bundy). В долгих разговорах, подогреваемых интеллектуальной страстью и алкоголем, их видение нового мирового порядка начало обретать форму. Ориентированные вовне, исполненные духа соревнования, резкие, эти люди обладали неколебимой верой в свою систему ценностей и долг предложить её другим. Они были патрициями современной эпохи, паладинами демократии и не видели в этом никакого противоречия. Это была элита, которая направляла американскую внешнюю политику и формировала законодательство внутри страны. Через интеллектуальные центры, фонды, правления, членство в джентльменских клубах эти мандарины были прочно связаны друг с другом как принадлежностью к организациям, так и общей верой в своё превосходство. Их задачей было установление, а затем оправдание послевоенного Pax Americana. И они были верными сторонниками ЦРУ, которое стало быстро укомплектовываться их школьными друзьями, товарищами по бизнесу, а также старыми бойцами из УСС.

Главным выразителем общих взглядов американской элиты был Джордж Кеннан - учёный, дипломат, архитектор «Плана Маршалла» и, как директор Штаба политического планирования (Policy Planning Staff) Госдепартамента США, один из отцов-основателей ЦРУ В 1947 году он выступал за прямое военное вмешательство в Италии, которой предсказывал неизбежное падение в гражданскую войну, развязанную коммунистами: «Это, вероятно, привело бы к эскалации насилия и, возможно, к военному разделу Италии, докладывал он в Государственном департаменте, - но это могло бы быть предпочтительнее бескровной победы на выборах, которой мы не стали бы противодействовать и которая дала бы коммунистам возможность захватить весь полуостров одним ударом и вызвала бы волны паники, захлестнувшие все прилегающие регионы» . Трумэн, к счастью, не согласился с этим безрассудным предложением, но вместо этого санкционировал скрытое вмешательство в итальянские выборы. К июлю 1947 года Кеннан подкорректировал свои взгляды - не о природе советской угрозы, а о том, как справиться с ней. В своей знаменитой «Статье X» в журнале «Форин Аффэрс» (Foreign Affairs) он сформулировал тезис, который оказывал преобладающее влияние в первые годы холодной войны. Утверждая, что Кремль стремится к доминированию «в каждом доступном закоулке и в каждой щели... мирового пространства» с его «фанатичной идеологией», он предложил политику «устойчивого противодействия» и «твёрдого и бдительного сдерживания». В рамках этой политики он выступал за «максимальное развитие пропаганды и техник политической борьбы» , как директор Аппарата политического планирования (целью которого был надзор над идеологией и политикой сдерживания в Европе) он находился в идеальных условиях для реализации данных планов. «Весь мир лежал у наших ног», - писал он позднее об этом ведомстве.

Именно Кеннан в своей речи в Национальной военной академии (National War College) в декабре 1947 года ввёл понятие «необходимой лжи» (The necessary lie) в качестве существенной составляющей американской послевоенной дипломатии. Коммунисты, говорил он, завоевали «сильные позиции в Европе, так безмерно превосходящие наши собственные... благодаря беззастенчивому и искусному использованию лжи. Они сражались с нами с помощью нереальности, иррационализма. Можем ли мы успешно бороться против этой нереальности при помощи рационализма, правды, при помощи честной, исполненной благих намерений экономической помощи?» . Нет, Америке необходимо вступить в новую эпоху тайной войны для достижения её демократических целей вопреки советской хитрости.

19 декабря 1947 года политическая философия Кеннана получила легальное воплощение в директиве СНБ-4 (NSC-4), выпущенной трумэновским Советом по национальной безопасности (National Security Council, NSC). Сверхсекретное приложение к этой директиве СНБ-4А предписывало директору ЦРУ развернуть «тайную психологическую деятельность» в поддержку американской антикоммунистической политики. Удивительно непрозрачное в отношении того, какие процедуры должны соблюдаться при санкционировании и координации подобной деятельности, это приложение стало первым послевоенным официальным одобрением секретных операций. Вместе с заместившей её в июне 1948 года новой, подробнее разработанной директивой СНБ-10/2, также подготовленной Джорджем Кеннаном, они стали документами, направляющими американскую разведку в непостоянных водах тайной политической борьбы на десятилетия вперёд.

Подготовленные в обстановке строжайшей секретности, эти директивы «приняли экспансивную концепцию требований безопасности [Америки], в которой мир был существенно подогнан под их собственный образ» . Исходя из предпосылки, что Советский Союз и его страны-сателлиты приступили к осуществлению программы «порочной» тайной активности, направленной на «дискредитацию и поражение целей и деятельности Соединенных Штатов и других западных держав», СНБ-10/2 давала высочайшую санкцию правительства на множество тайных операций: «пропаганду, экономическую войну, превентивные прямые действия, включая саботаж, антисаботаж, меры по уничтожению и эвакуации; подрывную деятельность против враждебных государств, включая помощь подпольным движениям, партизанам и освободительным группам в изгнании» . Все эти мероприятия, согласно СНБ-10/2, надлежало «спланировать и осуществить таким образом, чтобы любое участие правительства США в них было неочевидно для непосвящённых, а если и будет обнаружено, то правительство США должно иметь возможность правдоподобно опровергнуть любую ответственность за них» .

Директива СНБ-10/2 создавала специальное подразделение для тайных операций, входившее в состав ЦРУ, но курировавшееся и пополнявшееся кадрами из Штаба политического планирования Госдепартамента (другими словами, находившееся под контролем Кеннана). Это подразделение в итоге было названо Управлением координации политики (Office of Policy Coordination, УКП), предназначенным «для того, чтобы обеспечивать правдоподобность, при этом не выявляя практически ничего из своих целей» . Секретные операции определялись как любая «нелегальная деятельность, имеющая целью влияние на иностранные правительства, события, организации или лица для поддержки американской внешней политики, осуществляемая таким образом, что причастность правительства США не являлась бы очевидной» . Практически неограниченное по своим возможностям и секретности УКП не имело прецедентов в Америке мирного периода. Это было подразделение по грязным делам, за создание которого боролись Аллен Даллес и ковбои с Парк-авеню. Фрэнк Уизнер оставил свою прежнюю должность для того, чтобы возглавить это новое предприятие. Он был выбран из списка кандидатов, предложенного Джорджем Кеннаном.

Фрэнк Уизнер, бывший адвокат с Уолл-стрит, отличавшийся миссисипским говором и необычными физическими качествами, благодаря которым он стал чемпионом университета Вирджинии по бегу с барьерами, был ветераном европейских кампаний УСС и главой его Секретного разведывательного отдела (Secret Intelligence Branch). Продолжая работать в военной разведке после окончания войны, он отвечал за поддержание связи с «Организацией Гелена» (Gehlen Organization) - разведывательным подразделением немецкой армии, которое американцы сохранили в нетронутом виде для того, чтобы шпионить за Россией. Моральным соображениям в расчётах Уизнера не было места. Как позднее объяснял Гарри Розицке (Harry Rositzke), его близкий коллега по УСС, а затем и по ЦРУ: «Это было нашим внутренним делом - использовать любого ублюдка, если тот был антикоммунистом» . «Не надо его спрашивать про методы работы», - комментировал Аллен Даллес отношения Уизнера с генералом СС Рейнхардом Геленом (Reinhard Gehlen) .

Уизнер с гневом покинул военную разведку после того, как начальство однажды придралось к заявке на дополнительные велосипеды для его офицеров. Потом он поступил на службу в Государственный департамент, откуда продолжал руководить тем, что было фактически его персональной разведывательной сетью, состоящей из ряда сплочённых групп, глубоко запрятанных в недрах правительственной бюрократии. Именно эта сеть вошла теперь в состав ЦРУ под названием Управления координации политики (УКП). Практика привлечения на службу нацистов была продолжена Уизнером, когда тот встал во главе УКП. «После войны Уизнер привёл с собой множество фашистов, некоторые из них были просто отвратительными людьми. Он мог это сделать, потому что обладал большим влиянием , - пояснял позднее один его коллега по ЦРУ. - Он был ключом к очень многим вещам, выдающимся, увлечённым человеком с огромным обаянием, воображением и убеждённостью в том, что всё - всё, что угодно, - может быть осуществлено, и осуществлено именно им» .

Под руководством Уизнера УКП стало самым быстрорастущим подразделением ЦРУ. По словам Эдгара Эпплуайта (Edgar Applewhite), заместителя генерального инспектора ЦРУ (Deputy Inspector General), его сотрудники «присвоили себе абсолютную, ничем не сдерживаемую власть. Они могли делать всё, что хотели, если только «высшая власть», как мы называли президента, определённо не запрещала этого. Они были очень аристократичны в своём высокомерии, очень ограничены в отношениях с противоположным полом, очень романтичны и самонадеянны. У них были ниспосланные свыше обязательства и соответствующие возможности! Эти возможности поглощали их» .

Для облегчения операций УКП Конгресс США принял Закон о Центральном разведывательном управлении 1949 года, который давал возможность директору ЦРУ тратить средства без предоставления отчёта о расходах. В течение нескольких следующих лет масштаб операций УКП, его кадровый состав и бюджет расширялись. Общая численность персонала выросла с 302 человек в 1949-м до 2812 человек в 1952-м, не считая 3142 иностранных работников по контракту. Его бюджет за тот же период увеличился с 4,7 до 82 миллионов долларов. Одним из факторов, способствовавших этому росту, была организационная структура, которая создавала внутренний спрос на проекты. Деятельность УКП была спланирована не вокруг финансовой системы, а вокруг проектов. Это приводило к важным, и, в конце концов, вредным внутренним эффектам: «Внутри УКП сотрудник оценивал свою производительность и оценивался другими по важности и количеству проектов, которые он инициировал и которыми руководил. В результате возникала конкуренция между сотрудниками и подразделениями УКП по созданию наибольшего числа проектов» .

На первых порах штаб-квартира ЦРУ находилась в нескольких беспорядочно расположенных временных строениях, известных как «сараи», разбросанных вокруг Капитолия и Вашингтонского торгового центра. Там, в пыльных коридорах, новобранцы очаровывались «атмосферой военного времени и безотлагательной мобилизации. Залы были полны серьёзными и озабоченными мужчинами и женщинами, стремящимися на совещания, обсуждающими что-то на ходу, дающими чёткие инструкции ассистентам, которые старались поспеть за ними. Полные энтузиазма новички смешивались с ветеранами УСС, выпускники Джедбургского (Jedburgh) колледжа - с элитой послевоенной эпохи, только что вышедшей из кампусов «Лиги плюща», в твидовых пиджаках, курящей трубки и полной смелых, новаторских идей, - все они стекались в Управление как наиболее эффективное место для некоммунистических либералов, готовых сражаться с коммунистической угрозой» .

Линия фронта этой борьбы проходила, конечно, не в Вашингтоне, а в Европе. Учреждая свой офис на территории военно-воздушной базы «Темпельхоф» (Tempelhof), расположенной в получасе езды от Берлина, УКП наводнила своими сотрудниками Германию. Вдобавок к другим подразделениям ЦРУ к немецкому отделу тогда были прикреплены 1400 агентов.

Одним из первых новобранцев УКП в Германии был Майкл Джоссельсон. В заметках к своим мемуарам (которые так и не были закончены) он писал: «Моя служба... завершалась в 1948 году. Но мысль о возврате к гражданской жизни, который для меня означал возвращение в мир закупок для американских универмагов - совсем неинтересного занятия, наполняла меня отчаянием. Американский друг, который работал в разведке, познакомил меня тогда с одним из руководителей «подразделения» в Германии. Затем последовали два или три собеседования в Вашингтоне, заполнение бесконечной анкеты и очень долгое ожидание, пока ФБР в своей топорной манере пыталось выяснить, было ли что-нибудь предосудительное в моей жизни. Осенью 1948 года разрешение было получено, и я присоединился к «подразделению» в качестве начальника Берлинского отдела по тайным операциям, который отличался от отдела по шпионажу. За исключением аспекта секретности, он был практически прямым продолжением подразделения психологической войны, только на этот раз обращённой против Советов и коммунистов в Восточной Германии. Это был оборонительный ход, так как Советы уже давно начали психологическую холодную войну» .

Человеком, завербовавшим Джоссельсона, был Лоуренс де Новилль (Lawrence de Neufville), сотрудник УСС, прибывший в Германию с первой волной американских войск в 1944 году. До начала 1948-го он работал консультантом в гражданской администрации Берлина. Затем с ним связался Джон Бейкер (John Baker), один из первых сотрудников ЦРУ в Германии, позже прославившийся тем, что был объявлен Советским Союзом персоной нон фата «за систематическое нарушение норм поведения для дипломатических представителей» (то есть за шпионаж), когда работал вторым секретарём посольства США в Москве. «Я не писал заявление о вступлении в ЦРУ или что-нибудь подобное, - вспоминал позднее де Новилль. - Я был совершенно счастлив на своём месте, работая над конституцией, помогая утвердиться правительству Аденауэра. Это было захватывающе. Но однажды в мой кабинет вошёл Джон Бейкер и спросил, не хочу ли я работать в Управлении» . Де Новилль принял это предложение и был назначен работать под прикрытием в офисе американского верховного комиссара (High Commissioner) Джона Макклоя. Его первым делом стала вербовка Джоссельсона, после работы в Берлине слывшем чем-то вроде легенды в кругах разведки.

Знал ли Николай Набоков о новой работе друга? Майкл Джоссельсон был чрезвычайно скрытным человеком, идеально подходящим для мира разведки. Когда каким-то родственникам, жившим в Восточном Берлине, удалось разыскать его в начале 1949 года, он грубо выставил их, сказав, чтобы те не связывались с ним больше. Обидно, но они подумали, что «американизированный» кузен считает их ниже себя. На самом деле он беспокоился за их безопасность. Наличие родственника в американской секретной службе ставило восточных берлинцев в ситуацию непосредственной опасности. Но Набоков, вероятно, имел неплохое представление о новой сфере деятельности Джоссельсона. В то время в Берлине было больше шпионов, чем исправных велосипедов, и Набоков работал рядом со многими из них.

Набоков также был приглашён работать на ЦРУ. В 1948-м он подал заявление на службу в правительстве (working for the government - стандартное выражение в США, означающее работу в специальных службах. - Прим. ред.). Не являясь бюрократом по натуре, он вряд ли интересовался работой в Государственном департаменте (которая презиралась многими новобранцами ЦРУ: «одна политика и никаких отжиманий»), а поскольку в его заявлении упоминался Аллен Даллес, было бы разумно предположить, что он пытался получить службу в разведке. Однако заявление Набокова не возымело действия, и он не получил разрешения. Его поручитель Джордж Кеннан в глубоком замешательстве советовал ему отозвать своё заявление: «Я даю вам этот совет (который вызывает у меня большую печаль и настоящее беспокойство) только потому, что я сам для себя не в состоянии прояснить этот вопрос и не могу гарантировать вам свободу от дальнейших неприятностей, если вы продолжите добиваться работы в правительстве... Я могу только сказать, что, на мой взгляд, все действия правительства в этом вопросе в целом являются непродуманными, недальновидными, несправедливыми и совершенно несовместимыми с каким бы то ни было желанием использовать услуги восприимчивых, умных и ценных людей... Я думаю, что правительство утратило какие-либо права на использование ваших советов, и если я был на вашем месте, то бросил бы всё это дело» . По крайней мере, на данный момент Набокова оставили в дураках.

А что насчёт Мелвина Ласки? Разве он не был идеальным кандидатом для того, чтобы пополнить растущие ряды ЦРУ? Позднее будут утверждать, что Ласки стал агентом. Сам он упорно это отрицал. Как и Тэкстеру (Thaxter) в «Даре Гумбольдта», слухи «изрядно добавили ему загадочности». Его постоянное присутствие на передовой церэушного культурного фронта холодной войны в течение следующих двух десятилетий не могло остаться незамеченным.