Все следующие дни Льеф был занят на строительстве кораблей: он пристально следил, чтобы каждая доска и каждая веточка подходили для той части корабля, которую строили в этот день.

— Море — капризный бог, — говорил он.

Кадан же большую часть времени оставался один: заняться ему у причала было абсолютно нечем, и хотя в первые дни Льеф брал его с собой, Кадан, стоя у него за спиной, изнывал от тоски.

Наблюдать за тем, как загорелые руки Льефа поднимают доски, как подносят их к внимательным глазам и затем откладывают в сторону, было приятно — но быстро надоедало.

Когда однажды утром Льеф отпустил его пройтись по окрестностям, Кадан ненадолго ожил. Все было ново и интересно ему — контуры синеватых гор вдали и лежащая на них пелена облаков, извилистое русло реки, убегающее до самого горизонта… Незнакомые травы, кое-где уже начавшие проклевываться из-под снега.

Он бродил по усадьбе, поднимался на смотровые башни и совсем не чувствовал себя рабом — пока однажды, опустив взгляд, не увидел мощную фигуру Руна, высившуюся в тени. Рун наблюдал за ним.

Кадан, стоявший на смотровой вышке, сразу расхотел спускаться вниз.

Он стоял и делал вид, что смотрит на горизонт, пока, бросив на Руна косой взгляд, не заметил, что тот вышел немного на свет, так что теперь можно было разглядеть холодный блеск его глаз и злую улыбку, игравшую на губах.

Кадан стиснул зубы и сжал кулаки. Прочертил в воздухе пальцами один из тех знаков, что показала ему Сигрун. Сам Кадан не очень-то верил в чужеземное колдовство, но знал главное правило магии: она действует на того, кто верит в нее. А Рун верил.

Впрочем, спускаться вниз он по-прежнему не спешил — и решился, только когда стал меняться караул. Довольно много воинов скопилось вокруг смотровой вышки, и Кадан, проскользнув мимо них, торопливо направился домой.

Вечером он попросил у Льефа нож.

— Зачем? — сурово поинтересовался тот.

— Вдруг… на меня нападут?

— Кто может напасть на тебя здесь, в чертоге конунга?

Кадан молчал. Он понимал, что не получит ножа, если скажет, что противник его — Рун.

— Ты — раб. У раба не должно быть ножа.

Кадан поджал губы и отвернулся.

Льеф обнял его со спины.

— Ты должен понять меня.

— Я понимаю, — Кадан склонил голову и подумал, что нож можно стащить на кухне. Но что потом? Пользоваться оружием он толком не умел, да и Рун все равно был намного крупнее его.

— Я мало тебе дал? — спросил Льеф тем временем.

— Нет… — Кадан вздохнул и, обернувшись к нему, погладил по щеке, — очень много, Льеф. Я не обижен на тебя.

Это была ложь, но Кадан в самом деле понимал, что Льеф прав.

С того дня он старался избегать безлюдных мест, но еще несколько раз видел Руна вдалеке. Так же зимой следил за ним Льеф. Но от взгляда Льефа становилось тепло, а от взгляда Руна холодок пробегал по спине. Улучив момент, Кадан поймал этот взгляд и демонстративно прочертил в воздухе руну, призванную наслать болезнь — однако злая улыбка стала только шире, а самому Кадану стало еще холодней.

Но через несколько дней ему пришлось свидеться с Руном еще раз.

День уже подходил к концу, и Кадан с нетерпением ждал, когда же вернется Льеф. До ужина оставался час, но перед тем, как сесть за стол, они старались немного времени провести вдвоем. Иногда поднимались на те же вышки, где днем Кадан стоял один, и Кадан показывал Льефу те места, которые особенно понравились ему, а Льеф рассказывал, как проходит строительство кораблей. Кадан теперь из всех обязанностей раба выполнял только одну: приносил Льефу еду по утрам и напитки по вечерам. Еще он помогал тому следить за волосами и бородой, но это было не столько обязанностью, сколько игрой. Внимательно глядя Льефу в глаза, Кадан расчесывал его гребнем, а затем то же самое делал со спины. Пару раз он помогал ему отмывать волосы в холодной воде — а Льеф помогал ему. И в бане Кадан тоже исполнял обязанности слуги — здесь ему разрешалось гладить и ласкать Льефа у всех на виду, и только Льеф жалел, что нельзя делать наоборот.

Кадан мог бы и совсем позабыть, что оказался рабом, если бы не Рун, пристально следивший за ним, так что Кадан начинал бояться оставаться один.

Позади главного дома у самого частокола располагались отхожие места, и в тот час Кадан направился туда. Он приготовился к тому, что обычно делают в таких местах, чуть приспустил штаны и тут же обнаружил, что грубые руки схватили его и рванули назад.

Кадан вскрикнул, а в следующую секунду рот его зажала ладонь, и Рун прижал юношу щекой к стене.

Свободная рука северянина зашарила по его ягодицам, и Кадан понял, что к глазам подступают непрошенные слезы.

— Пусти, — выдохнул он в ладонь противника, но получилось лишь неразборчивое мычание. Главное его оружие — слова — было теперь недоступно для него.

— Твоя поганая магия не возьмет меня, галл, — с усмешкой прошипел Рун над его ухом, — другое колдовство защищает меня.

Рука его продолжала шарить по ягодицам Кадана, но никак не могла забраться между них, потому что мышцы были напряжены.

Рун отвесил Кадану увесистый шлепок. Тот вскрикнул и от неожиданности расслабился ненадолго, так что Рун смог просунуть пальцы внутрь и даже ощупать сжатое кольцо.

— У Льефа такой маленький? — прошептал он. — Или он плохо старается для тебя? Ну ничего, сейчас ты почувствуешь настоящего северянина внутри себя.

Ануса Кадана коснулся горячий член, и слезы потекли по щекам. Он закрыл глаза, а в следующую секунду раздался гортанный выкрик, и Кадан рухнул в грязь. Торопливо развернувшись, он, впрочем, обнаружил, что Руну пришлось хуже — тот угодил в саму выгребную яму, а Льеф стоял над ним, держа наготове меч.

— Ты сын конунга, — сухо произнес Льеф, — но даже ты не смеешь заниматься воровством. Если хочешь того, что предназначено мне судьбой — подойди и отбери. Понял меня?

— Льеф, да брось. Я не испорчу его.

— Ты сошел с ума, — Льеф повысил голос. — Рун, не навлекай на себя позор.

— Ты думаешь, ему впервой? — зло поинтересовался Рун. — Спроси у него сам. Кажется, со мной он был более честен, чем с тобой.

Льеф медленно развернулся, и взгляд его упал на Кадана. В глазах галла появился страх.

— Льеф… — прошептал тот внезапно осипшим голосом.

— Он же пользуется тобой, Льеф.

Льеф поймал плечо Кадана и вздернул того на ноги.

— Прикройся, — приказал он и снова посмотрел на Руна. — Это не объясняет того, Рун, что ты хотел забрать мое. Тайно. Как будто ты ночной вор, а не мой брат. Замолчи, — оборвал его Льеф, заметив, что Рун собирается что-то сказать. — Я не прошу тебя виниться передо мной. Но больше не делай так.

Рун молчал. Он мог бы спросить: "А то что?" — но знал, что в этом нет смысла. Рун хорошо разбирался в людях и хорошо видел в глазах Льефа, что тогда произойдет — их будет судить Один, а не тинг.

— Льеф, — повторил Кадан в очередной раз, пытаясь поспеть следом за северянином, но тот шагал вперед, удерживая его за запястье так, что руку пронзала боль, и не собирался замедлять ход. — Льеф, ну постой. Я хочу объяснить.

— Нечего объяснять, — Льеф втолкнул его в комнату и затворил за собой дверь. Кадан тяжело дышал.

— Льеф, не было ничего.

Льеф не слышал его.

— Мне следовало понять, Кадан. Ты слишком ласков был. Слишком готов на все. Ты знал о мужчинах куда больше меня.

— Нет.

— Это не имеет значения. Теперь ты мой. И никто больше не должен касаться тебя.

Но Льеф не подошел и не обнял его, и они продолжали стоять и смотреть друг на друга.

— Но это имеет значение, Льеф, — тихо сказал Кадан и шагнул к воину, но тот отступил назад. — Тебе больно от того, что он сказал. И от того, что я не совсем твой.

Льеф стиснул зубы и молчал.

— Но все это не так. Были те, кто добивался меня. Это все, что я сказал Руну. Но я никогда не хотел, чтобы они касались меня.

— А теперь у тебя не было выбора, так?

— Я не знаю, — Кадан шагнул еще вперед и, прежде чем Льеф успел отступить, поймал его за запястья. — Я не знаю, Льеф. Но я хочу, чтобы ты каждую секунду был со мной. Мне не нужно ничьих других даров. Твой Рун… Он тоже предлагал мне золотой браслет…

— Замолчи, — рявкнул Льеф, вырываясь из его рук.

— Я не взял, — прервал его Кадан, тоже повышая тон. — Никогда не возьму.

Льеф высвободился и, поймав в ладони лицо Кадана, до боли потянул вверх.

— Тогда зачем ты теперь позволил ему? — прошипел он.

— Я не… — слезы навернулись Кадану на глаза, и внезапно закончились все слова.

— Если бы я не появился, он бы взял тебя, так?

— Что я мог сделать? — теперь уже Кадан рванулся из его рук.

— Драться с ним. Ты не женщина и не дитя.

— Ты даже не дал мне ножа.

Льеф молчал. Какое-то время в комнате царила тишина. Затем Кадан отвернулся и прикрыл руками глаза. Он не хотел плакать сейчас, но сдержаться никак не мог.

Льеф не выдержал первым. Подошел и обнял его со спины.

— Кадан, перестань, — тихо сказал он, — я ведь сказал — я простил тебя.

Из горла Кадана вырвался всхлип, но он повернулся и приник к груди Льефа, как делал это всегда, когда нуждался в тепле.

— Научи меня… — прошептал он, прижимаясь к плечу Льефа щекой, — научи, как постоять за себя. Мне страшно. Я боюсь его. Но я хочу победить этот страх.

Льеф провел рукой по волосам Кадана.

— Разве братья не учили тебя? — спросил он.

Кадан качнул головой.

Льеф поцеловал его в висок и сказал:

— Хорошо.

С самого раннего возраста Льефа воспитывали воином. Такому воспитанию способствовала сама жизнь, окружавшая его: с детства он видел вооруженных людей, брал в руки их оружие, ходил с родичами на охоту, убивал зверей и птиц в лесах.

— Будучи подростками, мы с Руном состязались друг с другом в прыжках с высоких гор, в перепрыгивании рек и ручьев, лодок и людей. Когда стали старше, то прыгали уже с разными тяжестями в руках или привязав груз к ногам.

Кадан смотрел на то, как улыбка играет у Льефа на губах, и видел в его глазах такую светлую тоску, что трудно было не понять: чтобы ни представлял из себя Рун, для Льефа он брат — и будет братом всегда.

— Эти навыки затем не раз помогали нам в бою, когда требовалось быстро уклониться от пущенного копья или перескочить через посланный по скользкому льду щит. Рун даже как-то перепрыгнул через головы врагов, окруживших его — потом долго не мог об этом забыть, — Льеф усмехнулся и посмотрел на Кадана. Тот стоял на тренировочной площадке, кое-как удерживая в руках слишком тяжелый для него меч.

Льеф обошел Кадана со спины и взялся за меч двумя руками поверх рук галла. Кадана тут же повело. Он почувствовал, как напрягается член, и в голове заходится шум.

— Часто случалось так, что, сражаясь против множества противников, мне приходилось уходить в сторону знакомым с детства прыжком. Или в морском бою, когда драккары сходились бортами, перепрыгивать с корабля на корабль, — продолжил Льеф, — вот так, понимаешь? — он переложил ладонь Кадана так, чтобы тот лучше контролировал меч. Кадан попытался сосредоточиться на том, чем они занимались уже несколько часов. Он напомнил себе про Руна и про то, что может случиться, если он не научится стоять за себя, но это не слишком помогло — Льеф обволакивал его со всех сторон теплом, и Кадану хотелось только таять в его руках — больше ничего.

Последние три дня Льеф вставал раньше обычного и возвращался в дом к обеду, чтобы затем идти тренировать его, но за эти три дня Кадан так и не научился ничему.

— Вдоль берега находится множество скалистых островков-шхер, — продолжал рассказывать Льеф, и его дыхание опаляло жаром ухо Кадана. — Там живут птицы. Так вот, мы соревновались, кто быстрее взберется на отвесную скалу и спустится вниз с яйцом тупика.

— Оно такое вкусное? Это яйцо? — различил Кадан собственный голос сквозь шум в голове.

— Что? Нет. Абсолютно противное на вкус. Главное не победить, а участвовать в борьбе. По крайней мере, для меня так.

Кадан кивнул. Это он понимал. Не сдержавшись, он повернул голову и коротко поцеловал Льефа. Тот замер на несколько секунд ошарашенный. Кадан обнаружил, что, стремительно набухая, член Льефа упирается ему в зад.

— Не делай так… при всех, — сказал Льеф, совладав с собой.

— Я понимаю, — Кадан повторил быстрый поцелуй, — я буду осторожен, Льеф.

Льеф отстранился — взгляд его был немного зол — и, взяв со стойки с оружием другой меч, занял позицию напротив Кадана.

— Нападай, — приказал он.

Даже теперь, будучи взрослым, в свободное от походов время Льеф продолжал упражняться дома с мечом, а иногда и показывал приемы юношам при королевском дворе, когда те желали поучиться у него.

Льеф был хорошим учителем. Спокойным, терпеливым и твердым. Но именно от этого сочетания мягкости и непоколебимости Кадан никак не мог сосредоточиться на учебе. Ему казалось, что бархатистый голос Льефа ласкает его, как ночью ласкали сильные руки северянина его тело. И потому, выполняя приказ, Кадан в очередной раз лишь скользнул клинком плашмя по лезвию учительского меча.

— Вот ты где, — послышался голос со стороны.

Кадан заледенел. Это был Рун.

Льеф, казалось, тоже напрягся.

— Учишь раба обращаться с мечом? Ты окончательно проиграл его заклятьям, Льеф. Думаешь, трелля можно чему-то научить? — спросил Рун. Он вошел на площадку и прислонился к оградительному столбу спиной, пожевывая травинку. Взгляд его, устремленный на Кадана, полнился презрением — и ненавистью.

— Перестань, Рун. Предупреждаю тебя, — сказал Льеф.

— Мне больно, — выплюнул Рун, — что этот галл встал между мной и тобой.

— Он бы не стал причиной раздора, если бы ты этого не захотел, — Льеф почти инстинктивно заслонил Кадана собой.

— Тебя ищет отец.

Льеф оглянулся на Кадана.

— Не бойся, я за ним прослежу.

— Это плохая мысль, Рун.

Рун фыркнул.

— Боги, Льеф. Ты сам становишься похожим на него. Где твердое плечо, на которое я мог опереться всегда?

Льеф хотел было ответить, но не успел, потому что Руна уже несло:

— Ты сам стал как женщина, Льеф. Ты, должно быть, тоже ложишься под него? Поэтому он так цепляется за тебя.

Взгляд Льефа, только что напряженный и тяжелый, подернулся льдом.

Рун тоже замолчал.

Над тренировочной площадкой повисла тишина.

— Зачем ты это сказал? — тихо спросил Льеф.

Руну стало неуютно.

— Чтобы ты понял, как глупо выглядишь со стороны, Льеф, — тем не менее огрызнулся он.

— Рун, ты знаешь закон.

Рун молчал.

— Никто не слышал, только ты и я.

— Слышали небо и земля.

— Льеф… — осторожно произнес Кадан, начиная понимать, в какую сторону клонится разговор. Но Льеф лишь задвинул его дальше за спину. Остановить его не мог уже никто. Злость, наполнившая его в тот день, когда он увидел Кадана и Руна вместе за домом, раскалилась добела и стала остывать, превращаясь в настоящую боль. Много позже он думал, что мог бы простить Руна — если бы их в самом деле слышали только небо и земля. Потому что, по большому счету, Льефу было безразлично мнение богов. Но в эту секунду у него за спиной стоял — и слышал его слова — его собственный "бог". И он никогда бы не простил себе, никогда не смог бы смотреть Кадану в глаза, зная, что тот знает, что Льеф побоялся поднять на обидчика меч.

— Идем к твоему отцу, — сказал Льеф все так же спокойно, — я скажу ему, что буду биться с тобой. На перекрестке. На третий день. Как требует того закон.