Поцелуй все еще продолжал огнем гореть у Леннара на губах, когда вечером того же дня весь двор собрался в главном зале, чтобы послушать песни бардов.

И хотя Кадан считался пока только лишь учеником, от взгляда Леннара не укрылось то, что большинство обитателей замка предпочитает слушать его, а не пожилого наставника Талиесина с его волынкой.

Кадан пел чисто, без всякого музыкального сопровождения. Он сидел в центре зала, подогнув колени как девушка, и свет свечей, стоявших вокруг него, очерчивал его фигуру густыми тенями, так что все присутствовавшие могли получать удовольствие, разглядывая его — от этой мысли Леннар испытал в районе сердца неприятный укол. Новые страсти являли себя ему. Он хотел, чтобы Кадан пел только для него, и чтобы он один мог смотреть на него в такие часы. Кадан походил сейчас на духа пламени — душа, лишенная тела, обнаженная для всех.

"Моя душа", — проскользнуло у Леннара в голове, хоть он и не понимал смысла этих слов. Кадан никогда не был его. Да и быть не мог.

Кадан, должно быть, не видел людей, окружавших его в зале, утонувшем в темноте. Но взгляд его все время, пока он пел, был направлен Леннару в глаза — как будто он мог разглядеть его в окружающей темноте.

Он пел о героях древности и о королевствах, которые некогда располагались на этой дикой земле, о замках из серого камня и гигантских базальтовых глыбах, вздернутых из земли великанами. И Леннар не успел заметить то мгновенье, когда Кадан затянул балладу, которой не слышал, походу, никто из гостей — о северных землях, о свирепых завоевателях, о кровавых набегах — и о том, как норманнский воин увел за собой шотландскую девушку в плен.

По позвоночнику Леннара пробежала дрожь, как будто грани миров с треском соприкоснулись и встали на место — и тут же ощущение прошло, а песня вызвала злость. Все в ней было не так. А как должно быть — Леннар не мог сказать. Он слушал и слушал, борясь с желанием поправить каждый слог, и, наконец, не выдержал: рывком поднявшись с места, стал пробираться прочь. Он не видел, потому что повернулся к певшему спиной, как полнится разочарованием взгляд синих глаз. Только услышал, как Кадан сбился на одной из строк. И все же он довел песню до конца — и только когда прозвучали последние слова, поднялся на ноги, вежливо откланялся и попросил позволить ему отдохнуть.

Талиесин завел другую балладу, а Кадан выскользнул за двери и стал пробираться по лабиринту коридоров в поисках тамплиера.

Он отыскал Леннара легко — тот стоял на крепостной стене, глядя на север, туда, где свинцовые волны бились о гранит стен.

Бесшумно скользнув по лестнице, Кадан замер около него и помолчал некоторое время, давая Леннару возможность первому начать разговор. Так и не дождавшись, он произнес:

— Вам не понравилось, как я пел? Мне казалось, были довольны все.

— Вы так много думаете о себе? — Леннар развернулся, и Кадан с удивлением обнаружил на его лице злость. Никто и никогда не смотрел так на него. Тут же глаза его наполнила обида, но он и не подумал отступать.

— Мне кажется, я пою достаточно хорошо, чтобы нравиться всем, — сухо сказал он, — а эта баллада была написана специально для вас несколько дней назад. Поэтому я рассчитывал, что именно вы оцените ее.

Леннар поджал губы. Ему стало неловко, но злость не прошла.

— В ней все не так, — отрезал он.

— Потому что вы француз — а не норманн?

Леннар вздрогнул. Он не ожидал, что Кадан заговорит с ним так прямо, но все же ответил:

— Потому что вы — не девушка. И вас никто не похищал.

— Но вы похитили мое сердце. Разве нет?

Леннар молчал. Он не знал, так это или нет. Зато не мог отрицать, что сам шотландец похитил сердце у него.

— Кто вы такой? — прошипел Леннар, толкая его к одному из зубцов и припечатывая руками по обе стороны от лица. Но в глазах Кадана не появилось страха, который он ждал, напротив, их заполнило непонятное Леннару пьянящее безумие. — Вы колдун? Вы очаровали меня?

Лицо Кадана просветлело, и он поднял бровь.

— Я надеюсь, что это так.

— Я не поддамся колдовству, — отрезал Леннар и подался назад. Лицо его снова стало холодно. — Вы говорили с отцом, как обещали мне?

— Конечно же нет. Всего несколько часов прошло. Я еще не видел толком его.

— Торопитесь. Пока вы медлите, мой магистр терпит пытки в застенках инквизиции.

Снова на лице Кадана показалась обида.

— А вы так заботитесь о нем?

— Я принес обет, — медленно, будто объясняя ребенку таинство десяти заповедей, произнес Леннар, — для вас это шутки, а для меня — смысл, который наполнил мою жизнь.

— Но зачем? — Кадан невольно повысил голос. — Что вело вас, я не могу понять?

Леннар пожал плечами и отвернулся. Теперь он смотрел на океан.

— Я вырос в глухом имении в сердце Франции. Где каждый день походил на предыдущий день. Ничего не менялось — только зиму сменяло лето, а затем снова наступала зима. Но когда мне было четырнадцать, в замке моего отца проездом гостил рыцарь Храма, который направлялся на восток, к месту сбора войск. Он так отличался ото всех, кто обитал кругом… Его взгляд полнила нездешняя вера, мудрость познания того, зачем мы живем. Его одежды были белы, когда кругом царили слякоть и грязь. И я захотел… — Леннар качнул головой, — впрочем, вам не понять.

— Я могу понять, — Кадан опустил взгляд, и сердце его сдавила тоска, — я могу понять, что когда нечто светлое входит в твою жизнь, отказаться от него нет никакой возможности. И ты сделаешь все, чтобы причаститься к нему.

— Да, — подтвердил Леннар, — это так, — хотя и не понял до конца, о чем именно Кадан говорил. — Вы пытаетесь поколебать мою веру — так знайте. У меня достаточно причин сомневаться в ней. Я не хочу, чтобы вы стали еще одной.

— Но я не могу отказаться от вас…

— Если не хотите оставить меня в покое — поддержите меня, а не стремитесь сломать.

— Хорошо, — Кадан снова опустил взгляд. — Простите, что был слишком груб.

Он развернулся и, шелестя одеяниями, двинулся прочь. А Леннар не удержался — обернулся ему вслед и, сколько мог, наблюдал, как стройная фигурка тает в темноте.

Он не мог поверить, что в этом хрупком обличье может обитать демон. Нет, чувства, которые вызывал у него юный бард, не походили на похоть — хотя Леннар и хотел им овладеть.

Он сам не понимал, от чего так пронзительно теперь в груди. Как будто он обидел и оттолкнул того, кто верил в него.

Прошло несколько дней. Тан попросил Леннара отправиться с отрядом его воинов в разъезд. Леннар отлично понимал, что его принимают здесь лишь потому, что верят в крепость его доспеха и силу меча, и потому не стал возражать.

Взгляд его, однако, то и дело устремлялся к суровым стенам замка, где остался привороживший его ведьмак. И даже долг, ради которого он прибыл в эти дикие каменистые земли, порядком мерк перед воспоминаниями о том, как Кадан пел.

Наконец, к вечеру третьего дня, Леннар вернулся в пределы замка и, совершив омовение после долгого пути, отправился на поиски того, кто не покидал его мыслей все эти дни.

Кадан сидел в главном зале, в одном из закутков, отгороженных гобеленами и согретым отдельным камином, и играл в шахматы с сестрой.

Завидев рыцаря, приближавшегося к ним, леди поднялась и присела в реверансе на французский манер. Затем откланялась и, шелестя юбками, скрылась в полумраке.

— Сыграете со мной? — первым спросил Леннар, видя, что этого Кадан и ждет.

Тот кивнул.

— Выбирайте сторону. Хотя, полагаю, вам больше подошли бы белые — как ваш плащ.

— Меня больше пугает то, что черные очень подходят вам, — Леннар сел на скамью.

— Это не так, — Кадан опустил ресницы и принялся по новой расставлять фигуры на доске. — Если бы вы узнали меня получше…

— То вам, очевидно, удалось бы окончательно свести меня с ума.

На губах Кадана промелькнула улыбка, но глаза так и остались прикованы к доске.

— Я надеюсь, что это так.

Леннар присмотрелся к доске и сделал первый ход.

— Вы говорили с отцом? — стараясь придать своему голосу ненавязчивые нотки, спросил он.

— О да.

— И что?

— Прежде чем я расскажу вам, поговорите немного со мной.

Леннар молчал. Кадан сделал свой ход, и, поразмыслив, он тоже неторопливо продвинул пешку вперед.

— Хотите, чтобы я рассказал вам об учении Христа?

Кадан негромко рассмеялся, и смех его был одновременно мелодичным и теплым.

— Святой Патрик достаточно проповедовал здесь о нем. Но если вам интересна эта тема… Я мог бы в свою очередь рассказать вам о легендах наших краев.

Леннар молчал. Легенды он любил. Но не любил — а вернее, опасался — языческих богов.

— Вы язычник? — наконец спросил он.

— Вам ли, гонимому церковью, задавать этот вопрос?

Леннар молчал. И Кадан, поняв, что ответа ему не дождаться, продолжил сам:

— Здесь многие молятся Богу, сотворившему мир, но и почитают древних духов, наполнивших его. Думаю, для вас это не секрет. И если бы это было иначе — вас не пустили бы сюда.

— И все же я не язычник, — отрезал Леннар, но Кадан предпочел не замечать его слов.

— Если вы спрашиваете лично обо мне… — Кадан сделал ход ладьей и откинулся назад, внимательно наблюдая за тем, как скользят тени по лицу рыцаря. Как при движении рук проступает косточка у основания шеи в вороте туники. Как даже под доспехом играют и переливаются крепкие мускулы, которых хотелось коснуться пальцами, — то я бы не стал говорить о вере. По крайней мере, я воспринимаю ее не так глубоко, как вы. Я верю в то, что мир кругом нас наделен душой. Назовете ли вы ее духами и дадите древние имена, или эту душу будут звать единственно Бог, мне все равно. В конце концов, и наши предки, чью веру вы так привыкли попирать, верили во Всеобщую Мать. Теперь вы верите во Всеобщего Отца.

Леннар молчал. Ему не нравилось, как рассуждает шотландец. От слов его попахивало ересью куда более опасной, чем дикарская вера язычников. А Кадан, выждав какое-то время, продолжал:

— Иногда мне кажется, — сказал он, — что мир вокруг нас замкнулся в кольцо. Как вы и сказали тогда — бесконечно вращается колесо. И все, что может случиться, уже было когда-нибудь. А все, что уже было, произойдет еще раз.

— Что вы имеете в виду? — мрачно спросил Леннар. О шахматах он уже стал забывать.

— Взять, к примеру, вас. Меня не покидает чувство, что я уже знал вас до того, как увидел в библиотеке отца.

Леннар сглотнул.

— Такого не может быть, — сухо сказал он, хотя и сам испытывал то же чувство: увидев лицо Кадана, на мгновенье он ощутил наполненность, как будто в глаза ему смотрела давно утраченная часть его самого.

— Да, никакая из известных мне религий не может этого описать. Но я привык доверять тому, что происходит внутри меня. А сердце мое говорит мне, что я уже видел вас. Быть может, сотню или тысячу лет назад. Когда еще не было на земле ни меня, ни вас.

— Это абсурд, — Леннар качнул головой, стряхивая наваждение, в которое погрузил его бард, — просто скажите мне, устроит ли встречу ваш отец.

Кадан с грустью смотрел на него.

"Вы не верите мне…" — хотел было сказать он, но не сказал.

— Вам придется еще немного подождать, — сказал Кадан.

— Вы не говорили с отцом?

— Нет, дело не в этом. Король обычно наезжает в наш замок, когда начинается июль. Тогда вы и сможете передать ему письмо — если, конечно, он согласится выслушать вас.

— В этом вы можете мне помочь?

— Я постараюсь придумать что-нибудь.

Леннар, не получивший до конца того, о чем просил, остался зол. Хотя злиться на Кадана было тяжело.

Шотландец походил на лисичку, одного взмаха хвоста которой хватало, чтобы ненависть превратилась в любовь. И тщетно напоминал себе рыцарь, как обманчиво обаяние лис. Ему хотелось доверять барду, и он ему доверял.

Тем более поражен он был, когда, войдя в свою комнату со свечой в руках, увидел хрупкую фигурку рыжеволосого юноши, сидящую на коленях на холодном полу.

Руки Кадана были сложены в молитвенный замок, а губы двигались, но это представление вызвало у Леннара лишь злость — здесь и сейчас шотландец молиться никак не мог.

Тем более, что не было на нем ни сутаны, ни даже обычного блио, а только нижняя рубашка с широким воротом, которая сползла вниз, открывая взгляду рыцаря острое плечо и часть груди.

Несколько секунд Леннар боролся с желанием просто швырнуть нарушителя границ на кровать и… вот это "и" вызывало у Леннара страх. Потому что он чувствовал, что если дойдет до этого, то уже не останется собой.

— Что вы делаете здесь? — спросил он.

Густые пушистые ресницы приподнялись, открывая щелочки голубых глаз.

— Вы сказали, что если я хочу вас, то должен вас поддержать. Я много думал о ваших словах.

Леннар точно помнил, что говорил не совсем так, но решил промолчать.

— Я пришел, чтобы просить у вас разрешения служить вам.

Леннар вздрогнул, и горячая волна пробежала по его телу после этих слов. Он не сразу понял, что именно Кадан пытается ему сказать, потому что с головой утонул в жажде близости, охватившей его.

— Я никогда не был оруженосцем, — продолжил Кадан, — в том не было нужды. И теперь я хочу просить вас обучать меня с тем, чтобы однажды я стал рыцарем Храма, как вы.

"Зачем?" — едва не произнес Леннар, но сдержал себя, потому что ответ знал и так. Орден Кадана не интересовал.

— Встаньте, — сухо произнес Леннар, и когда тот не выполнил приказа, сам взял юношу за плечи и вздернул вверх, — я уже сказал вам — помыслы оруженосца должны быть столь же чисты, как и мысли рыцаря, что посвящает его. Приходите, когда для вас это будет так.

Кадан наконец распахнул глаза и теперь смотрел на него с обидой и злостью.

— Значит, так… — медленно произнес он, — вы отказываетесь от меня.

— Я сказал ровно то, что хотел сказать.

— Докажите, — Кадан, вместо того, чтобы вырваться из его рук, подался вперед.

Леннар молчал.

— Я сдержал свое слово, сэр Леннар, в отличие от вас. Я говорил с отцом и я сказал вам, где и когда будет король Брюс. А теперь сделайте и вы то, что обещали мне. И если вам будет неприятно — я почувствую сам.

Леннар задержал дыхание. Тело Кадана, вопреки ярости, звучавшей в его словах, льнуло к нему.

— Только помните, сэр Леннар, — уже тише произнес он, — если я почувствую, что наш поцелуй неприятен вам, я уйду — и больше уже не вернусь. Ну же, сэр…

Он не успел договорить, потому что губы Леннара коснулись его губ, и Кадану стало трудно дышать. Руки рыцаря шарили по его спине и плечам, изучая и будто бы боясь потерять. Плоть Кадана невольно наливалась кровью, и он прижался плотней, потираясь о бедро Леннара — а у своего бедра ощутил такую же твердую плоть. Он попытался поймать ее в ладонь, но едва коснулся, как Леннар оттолкнул его.

— Уходите, — выдохнул он.

— Но… — разочарованно произнес Кадан.

— Прочь из моих покоев. Я обещал только поцелуй.

Кадан поджал губы. Несколько секунд смотрел на него. Затем фыркнул — и, стуча каблуками по каменному полу, двинулся прочь.