Проснувшись, Луи обнаружил себя в пустой постели. Одеяла сбились и пропахли духами, хотя он точно помнил, что накануне не было ничего, кроме поцелуев — тягучих и сладких, от которых по всему телу бежали мурашки, и все же целомудренных, как носовой платок монашки.

Из соседней комнаты доносились трели фортепиано, а за приоткрытым окном перекрикивались торговки.

Луи вздохнул и перевернулся набок, неуверенный, что уже готов встать.

Музыка продолжала звенеть, иногда приближаясь к пику напряжения и снова замолкая. Кадан за фортепиано явно был куда темпераментней того Кадана, который проводил с ним вечера.

Луи невольно улыбнулся, представив это хрупкое нежное тело в своих руках, волны мягких волос Кадана, разметавшиеся по его собственным плечам, и непонятное чувство, объединившее их. Он так и не смог выпустить Кадана из своих рук вчера — нежил и ласкал, пока не уснул, сжимая его, все еще полуодетого, в объятьях. И самую главную тайну Луи тоже так и не узнал — но ему было все равно, если Кадан находился рядом.

Луи подумал даже, что, возможно, предпочел бы остаться в этой маленькой квартирке навсегда, вместо того чтобы возвращаться в пышный особняк Лихтенштайнов, где его наверняка ожидал допрос.

Вздохнув еще раз, обернул бедра покрывалом и пошлепал босыми ногами по деревянному полу в том направлении, откуда доносилась прерывистая, то льющаяся птичьей трелью, то опускавшаяся до тяжелых грозовых аккордов мелодия.

Кадан сидел над фортепиано согнувшись, глаза его были закрыты, и он, казалось, не видел ничего, кроме себя. Множество страниц, исписанных нотами, были раскиданы кругом.

Кадан не прекратил играть, даже когда Луи подошел вплотную к нему и поднял один из листков.

Его учили играть на фортепиано, как и всех детей из знатных семей, но знаний его хватало лишь на то, чтобы отличить одну ноту от другой.

Луи пробежал запись глазами и собрался уже отложить в сторону, когда взгляд его выхватил еще один листок, исписанный строчками стихов на итальянском.

Луи потянулся было, чтобы поднять его.

Музыка мгновенно стихла, едва пальцы коснулись листка, и Луи почти физически ощутил на себе пристальный взгляд.

Он поднял глаза, оставив в покое листок.

Зрачки Кадана расширились, и казалось, что он чего-то ждет — но именно это застывшее в них ожидание заставило Луи растеряться и забыть, зачем он пришел.

— Мне страшно, — сказал Кадан глубоким грудным голосом, какого Луи еще не слышал от него.

— Не бойся, — машинально ответил Луи, — я с тобой.

— От того и страшно… Колесо начало свой ход. Не пройдет и полгода, как ты умрешь.

Луи повел плечом, отгоняя неприятный холодок, который посетил теперь и его. Опустился на колени и, поймав руки Кадана, прижал к губам.

— Я не знаю, чего ты боишься, Кадан, но я никогда не покину тебя. Даже если мне придется умереть.

Кадан вздрогнул всем телом, и лицо его отразило отчаяние.

— Этого и боюсь, — воскликнул он, вырвался из рук Луи, прошел по комнате и остановился у окна, прильнув лбом к стеклу.

Луи поднялся, подошел к нему и, обняв со спины, прижал к своей обнаженной груди. Кадан крупно дрожал.

— Я не поплыву ни в Индию, ни в Китай, если ты так хочешь. Я найду другой способ изыскать средства. Все будет хорошо, Кадан. Только не бойся меня и не оставляй — я не смогу без тебя.

Кадан закрыл глаза и обмяк в его руках.

— Я не знаю, Луи… — прошептал он, — я так хочу задержать время… так хочу его остановить… пусть это утро длится всегда, пусть исчезнет целый мир, но мы с тобой останемся вдвоем навсегда.

Луи поцеловал его в висок, силясь отвлечь, затем еще один поцелуй запечатлел у ключицы и тут же, обнаружив, что Кадан чуть повернул голову, поймал его губы и надолго ими завладел.

Он гладил гибкое тело, оказавшееся в его руках, изучал плоский живот сначала сквозь рубашку, а затем потянул ее вверх и наконец добрался до обнаженной кожи.

Развернув Кадана лицом к себе, он принялся покрывать поцелуями его тело, изучая соски и плоский живот. Опустился на колени и замер на мгновение, прижавшись к нему щекой. Он все же боялся, что слухи окажутся правдой, но заставил себя преодолеть этот страх и потянул кюлоты вниз. Кадан тут же вплел пальцы в его волосы, впиваясь в затылок почти до боли, но не пытаясь приблизить к себе.

Луи поймал губами его член — каждое движение казалось простым, ясным и единственно правильным, хотя до сих пор Луи не ласкал так мужчин никогда.

Он принялся покрывать поцелуями плоть любимого, втягивая ее в себя и снова выпуская на волю, чтобы опять начать целовать.

— Луи… — прошептал Кадан и прикрыл глаза. Луи понял, что еще немного — и тот не удержится на ногах, и, подхватив Кадана на руки, понес его в спальню. Опустил на кровать и тут же снова принялся целовать.

Кадан метался в его руках, и в первый раз кончил еще до того, как Луи успел им овладеть — но после пары поцелуев член его снова стал набухать. Он все придерживал руками плечи, шею Луи, будто боялся отпустить, пока тот наконец не развел его ноги в стороны и не принялся готовить вход.

И это тоже было на удивление просто и естественно, как будто Луи уже касался его. Не требовалось никакой спешки, потому что каждое соприкосновение их тел уже доставляло наслаждение обоим. Луи точно знал, где нужно коснуться, чтобы Кадан выгнулся дугой, подаваясь навстречу. Где нужно поцеловать, чтобы слегка притушить пожар и снова заставить Кадана льнуть к нему и просить: "Еще…"

Когда он наконец вошел, Кадан оказался тугим и плотным, но мышцы его так обтягивали член Луи, что тому казалось, что он обрел целостность только теперь.

Луи задвигался медленно — не от желания растянуть наслаждение, и без того ставшее нестерпимым, а просто потому, что знал: никто из них не хочет быстрей.

При каждом толчке он гладил тело Кадана, а затем целовал, пока так не покрыл поцелуями всю его грудь и не поднялся к губам.

Кадан обхватил его шею, втягивая в бесконечный поцелуй, переполнивший Луи до краев, а затем ловким движением перевернул его на спину и уже сам принялся насаживаться на него — Луи лишь придерживал его за бока и вглядывался в лицо.

В какой-то момент они снова поменялись местами, и, толкнувшись бедрами особенно сильно, Луи утонул в удовольствии, всеобъемлющем, накрывшем его со всех сторон. И тут же, сквозь пелену окутавшего его тумана, хлынул поток образов — таких ярких, что реальность меркла в сравнении с ними.

Луи замер, не в силах шевельнуться, ошарашенный и пораженный собственным безумием. Аккорды музыки, которую играл Кадан полчаса назад, звенели у него в ушах, и им вторил шум волн свинцового серого моря, бившихся о борта драккара, несущегося вдаль, навстречу буре.

Он стоял, вглядываясь в затянутый сизым туманом горизонт, а у ног его лежал юноша, укутанный сделанным из волчьей шкуры плащом. Потрескавшиеся губы его то и дело приоткрывались под властью бреда, и боль пронзала сердце Луи при виде его побледневших щек.

Он склонился, забыв о корабле и о дружине, ожидавшей его приказа.

— Конахт… — уловили его уши потерявшийся в шуме моря стон.

Луи стиснул кулак в ярости, понимая, насколько она бессмысленна — галл не знал его имени и не мог произнести его. Он был всего лишь врагом, завоевателем, любой мог рассчитывать на любовь прекрасного скальда — но только не он.

Луи задохнулся, прогибаясь в спине. Образы накатывали на него, сменяя друг друга, как волна накатывает следом за волной на борт корабля.

Боль окутывала тело со всех сторон, языки пламени плясали на белоснежных полах рыцарского плаща.

Копна волос взметнулась вверх, расцветив медью серое небо и серую кладку домов.

— Леннар.

— Нет, — только и успел выдохнуть Луи, но было поздно. Тонкое, хрупкое тело Кадана метнулось к нему, не обращая внимания на огонь, руки оплели его торс.

— Кадан, уйди.

Но Кадан не слышал его. Он плакал, и пламя тут же высушивало слезы. Луи видел, как занимается черный плащ оруженосца, и продолжал шептать:

— Уйди, Кадан, уйди, — но тот никуда не уходил, лишь плотнее прижимался к нему, причиняя новую боль.

Луи тяжело дышал. Он знал, что должен сделать что-то еще, но сейчас любой разум покинул его. Остались только бездонные, голубые, как зимнее небо, глаза, ставшие окнами в другой мир.

Взгляд Кадана уносил его, как уносит корабль речной поток.

Он видел, как гибкое тело юноши извивается в руках светловолосого мужчины. Как тот вколачивается в него — как вколачивался только что в Кадана он сам.

Луи видел обнаженную спину и пряди рыжих волос, разметавшиеся по шелку подушек, сквозь окно. В комнате горели свечи и трещал очаг, а там, где стоял он сам, было холодно и темно.

Спина мужчины прогнулась, демонстрируя финал. Еще один последний толчок — и он соскользнул с кровати, оставив Кадана лежать — распростертого, с широко раскинувшимися ногами, как будто бы не живого.

Светловолосый плеснул вина в бокал и, повернувшись, подошел к окну.

Луи различил черты Рафаэля, и новая боль накрыла его.

Он поспешно отступил в темноту, а Рафаэль шагнул к нему, будто видел силуэт Луи в темноте.

Губы его приоткрылись, и Луи показалось, что он различил слова:

— Он мой.

А может, это был его собственный болезненный бред.

Тяжело дыша, Луи качнулся назад, покидая тело Кадана. Не рассчитав инерции, соскользнул с кровати и, с трудом удержав равновесие, попятился назад.

Кадан лежал перед ним. Такой же точно, как и в видении — один в один.

— Луи… — окликнул он, садясь на кровати.

— Прости, мне надо идти, — запнувшись о ножку резного комода, Луи нашарил на полу кюлоты и принялся натягивать их, все еще не в силах отвести взгляд от белоснежного и гибкого, сладкого, как мед, порочного тела перед ним.

Кадан сидел, непонимающе и серьезно глядя на него, но Луи ничего не мог объяснить. Он и сам не понимал ничего. Он заставил себя отвернуться и, схватив с пола рубашку, поспешно натянул ее через голову.

— Прости, — повторил он. Сделав над собой усилие, он качнулся к Кадану, поймал его руку и крепко поцеловал, надеясь выразить этим одним жестом все то смятение, что охватило его.

Подобрал с пола камзол и, не надевая его, бросился прочь.