Обед и ужин Луи распорядился подать в спальню, сказавшись больным, и весь день они провели с Каданом вдвоем — по большей части разговаривая, но теперь уже не только о музыке. Они то вспоминали о прошлом, то переходили к поцелуям, чтобы затем снова начать вспоминать дни, которые безвозвратно ушли.

Когда солнце уже снова померкло, и на город стал опускаться вечерний сумрак, последние лучики заката упали на лицо Кадана, подсветив его волосы алым.

Луи замер. Он и без того давно уже не мог оторвать от него взгляд, а теперь и вовсе чудилось, что лицо Кадана светится изнутри.

— Ты такой красивый, — сказал он, — я не могу отвести от тебя глаз с тех пор, как увидел в первый раз.

Кадан едва заметно улыбнулся и всем телом потянулся к нему.

— Раньше ты такого не говорил, — вполголоса произнес он.

Луи присел к нему, расположившемуся на банкетке у окна, поближе, и взял его руки в свои.

— Мне не хватало слов, — сказал он, — все так изменилось с тех пор… Наверное, если бы я сразу дал тебе все, что хотел — то так и не сумел бы рассказать, сколько ты значишь для меня. Ты стал моим солнцем, Кадан. Еще тогда. Я днем и ночью думал о тебе, и мне казалось, что я схожу с ума. Всегда казалось, что я схожу с ума.

— Что я тебя околдовал? — Кадан чуть приблизил свое лицо к его лицу.

Луи кивнул.

— Только колдовство или силы загробного мира могли так спеленать мои чувства, целиком привязать к тебе. Я не испытывал даже отдаленно похожего никогда до встречи с тобой.

— Я не колдовал, — сказал Кадан тихо и отвел взгляд.

— Ты, наверное, даже и не заметил меня в тот первый бой, — горькая усмешка исказила лицо Луи.

— Заметил, — Кадан вскинулся, — всегда замечал. Ты много раз оставлял мне возможность сбежать — неужели ты думаешь, что я оставался только потому, что ты меня запугал?

— Я не знаю, — Луи невольно отвел взгляд и, помолчав какое-то время, продолжал: — У тебя не было выбора. Я все решил за нас двоих. Когда он был… ты предпочел не меня.

— Льеф.

Луи вскинулся, в удивлении глядя на него. Знакомое — и в то же время чужое имя больно резануло его.

— Если ты вспомнишь, что я говорил тебе… несколько недель назад… то ты вспомнишь, что я тебя предупреждал. Но в этот раз меня никто не принуждал. Я пришел к тебе сам. Все было правильно — так, как должно было быть.

Луи мрачно смотрел перед собой.

— И в этой жизни я снова ничего не могу тебе дать, — сказал он. — У меня снова нет ни денег, ни земель. У Рафаэля… есть все. Чего бы ты хотел.

— Рафаэль… Рауль?

Луи кивнул.

Кадан помолчал.

— Я его не узнал, — сказал он наконец, — он пришел ко мне в маске, а я видел его глаза и понял, что уже знал его… Понял, что он один из нас, обреченных вечно скитаться по земле. Я думал, что это ты, Луи. За все деньги мира я бы не выбрал его, а тебя.

Луи уткнулся ему в висок.

Кадан запрокинул голову, вглядываясь ему в глаза, и Луи наклонился, чтобы его поцеловать.

На какое-то время они потерялись друг в друге; Луи казалось, что он плавится и уже не чувствует, где кончаются его руки и начинаются руки Кадана, оплетающие его тело.

Подхватив Кадана, он перенес его на кровать и, уложив на подушки, склонился над ним, целуя все еще обнаженные плечи — одежда высохнуть так и не успела, так что Кадан весь день просидел, закутанный в один только плед.

Кадан был хрупким, как и всегда, и сейчас, когда Луи помнил все, в его представлении тот был неподвластен времени, в нем не меняется ни единый штрих.

Луи изучал поцелуями ключицы и грудь, ласкал соски и спускался вниз к пупку, чтобы поймать легкую дрожь его живота.

Он отстранился, приподнимаясь, и вгляделся в лицо Кадана — создавалось впечатление, что глаза юноши светятся, и взгляд его пронизывает своими лучами Луи насквозь.

Ощущение целостности и правильности происходящего охватило Луи с новой силой. Хотя совсем недавно они уже были вместе, сейчас ему казалось, что он не видел и не касался Кадана тысячу лет.

— Сердце мое… — прошептал Луи и снова запечатлел на теле Кадана поцелуй. Спустившись ниже, Луи поймал губами его член и втянул в себя. Руками он приподнял бедра любовника и, стиснув на мгновение, двумя пальцами проник в щелочку между ягодиц.

Кадан выдохнул и застонал, тело его мгновенно раскрылось навстречу, приглашая Луи в себя, и тот не выдержал долго — запечатлев на самой головке последний дразнящий поцелуй, Луи приподнялся и направил себя в него.

Кадан схватил его за предплечья и глухо застонал, подаваясь вперед, натягиваясь и силясь приникнуть как можно плотнее.

— Я люблю тебя… — прошептал он.

— Я тоже тебя люблю, — Луи склонился к его губам и принялся ласкать языком, изучая каждый дюйм забытого тела. Бедра его двигались медленно, скорее мучая, чем позволяя приблизиться к разрядке, и сам Луи чувствовал, как тело Кадана пульсирует изнутри, требуя большего.

Но он хотел продлить минуты, отпущенные им. Рука его гладила торс Кадана, грудь, живот и немножко спину, заставляя того выгибаться еще сильней.

Кадан попытался перехватить инициативу, перевернув его на спину, но Луи не позволил. Поймав его руки, одной рукой завел их за голову и прижал к подушке. Он отстранился, разглядывая Кадана, вытянувшегося, распростертого под ним, и наконец ускорил движения, вбиваясь в него сильно и резко, каждым ударом выбивая из легких воздух.

— Пусти, — шепнул Кадан, подаваясь тем не менее к нему.

Луи покачал головой. Лоб его покрылся испариной, и он чувствовал, что приближается к концу.

Только в последний момент он выпустил запястья Кадана — и, тут же перехватив правую руку, прижал к его члену, чтобы стремительными рывками заставить Кадана кончить первым.

Пульсирующее тело обхватило его со всех сторон, и Луи последовал за ним.

Он рухнул на кровать, стискивая Кадана в руках, и тот приник к нему всем телом, прижимаясь щекой к плечу.

— Не оставляй меня больше, Луи. Я выбрал тебя — и только тебя.

Луи молчал, думать о чем бы то ни было он не мог. Сердце гулко стучало в груди, горячее тело все еще плавилось в его руках. Он мог только целовать Кадана — все, до чего мог дотянуться, макушку, лоб, виски — и так же крепко прижиматься к нему.

Они уснули уже за полночь, а наутро Луи встал, едва начало светать, и подошел к окну. Нужно было решать, что делать теперь. Сам факт того, что Кадан находился здесь, ставил их обоих под удар.

Кадан, проснувшийся следом, выбрался из постели и, подобравшись к нему сзади, обнял со спины. Он пристроил голову на обнаженное плечо Луи и замер так, закрыв глаза.

— Не могу поверить, — сказал тот, накрывая его руку своей, — что Рафаэль может причинить тебе вред.

— Никогда не мог… — тихо сказал Кадан.

— Дело не в этом. Он же… безобиден, как мышонок. Понимаешь… он даже к тебе боится подойти.

Кадан молчал так долго, что Луи уже перестал ждать ответа, когда он все-таки произнес:

— Мы могли бы уехать, Луи. Париж, Лондон, Неаполь — любой город для нас открыт. Опера есть везде.

— Ты бы хотел так изменить свою жизнь?

— Я бы хотел остаться с тобой.

Луи вздохнул.

— Мне нужны деньги, — признался он наконец, — ты прав, Индия — рискованный и долгий вариант. До тех пор, пока реставрация во Франции не победит — а я думаю, этого уже никогда не произойдет — ссуду мне никто не даст. Но Эрик готов помочь.

— Ты снова будешь привязан к нему.

— Да.

Наступила тишина.

— Теперь, когда ты помнишь все… ты к этому готов?

— Я и раньше не был готов, — сказал Луи, — он хочет, чтобы я проследил за благополучием Рафаэля, а следить за ним…

Кадан вскинулся, пытаясь через плечо заглянуть Луи в глаза.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал тот. — Но ответа у меня нет. Я не позволю тебе бросить все и остаться со мной в нищете. Я знаю, к какой жизни ты привык.

Кадан молчал. Он понимал, что убеждать Луи смысла нет — никогда, ни в одной из жизней ему не удавалось его переубедить.

— Что мы будем делать сейчас? — спросил он наконец. — Я не хочу уходить. Даже на миг не хочу оставлять тебя одного.

Луи мешкал.

— Ты можешь спуститься на завтрак со мной, — сказал он наконец, хотя воспоминания о том, как приняла Кадана семья де Ла-Клермон в последний раз, тут же всплыли в его голове, — я не позволю им что-либо сделать тебе.

Кадан вскинул бровь и крепче прижался к нему.

— Этого я и боюсь, — мрачно сказал он.

Луи молчал, размышляя.

— Я распоряжусь, чтобы тебе принесли кофе в библиотеку, — сказал он наконец, — графу достаточно знать, что у меня гость. А потом, наверное, подыщу себе другое жилье.

— Ты мог бы переехать ко мне, — сказал Кадан осторожно, — я выбирал эту квартиру специально, чтобы пригласить туда тебя.

Луи снова ответил не сразу.

— Я не могу, — сказал он наконец. — Это я должен дать тебе все, а не наоборот.

Кадан приник лбом к его плечу. Упрямство Луи камнем давило на него.

— Хорошо, — устало сказал он, — я спущусь в библиотеку. Приходи ко мне.

Луи кивнул, развернулся, обнял его и поцеловал. А затем оба принялись одеваться — вызывать лакея Луи не хотел.

Они вместе спустились на первый этаж, а затем, как и было уговорено, Луи отправился в обеденную залу — а Кадан свернул в другую сторону. Выбрав с полки томик стихов, он устроился в кресле у окна и принялся читать. Кухарка появилась через четверть часа и опустила на стол перед ним серебряный поднос — здесь был не только кофе, но и яичница, и кусок торта.

Отложив книгу в сторону, Кадан принялся за завтрак, и едва он успел расправиться с яичницей и пододвинуть к себе торт, как дверь открылась опять.

Кадан вскинулся, ожидая увидеть Луи.

В дверном проеме перед ним стоял Рауль — такой же точно, каким Кадан запомнил его, разве что любимый атлас цвета крамуази в его камзоле сменило обыкновенное коричневое сукно.

Кадан заледенел, ему показалось, что он слышит в голове негромкое тиканье часов — и стрелка со щелчком делает поворот.

— Вы… — выдохнул Рафаэль, и любопытство в его глазах сменило неподдельное восхищение, — Луи сказал, что у него гость, но я и представить себе не мог, что он смог уговорить вас прийти в наш дом. Это чудо, герр Локхарт.

— На самом деле я уже собирался уходить, — Кадан поспешно поднялся, напрочь забыв о торте, ожидавшем его, — мне просто нужно было решить с месье де Ла-Клермоном один вопрос…

— Но вы не можете так уйти, — Рафаэль шагнул к нему и, опустившись на одно колено, поймал ладонь Кадана и поднес его пальцы к губам, — если уж вы потратили время на дорогу, мы не можем отпустить вас просто так. Вы должны позавтракать с нами… а затем обязательно спеть для нас.

Кадан поднял глаза в отчаяньи и тут же натолкнулся взглядом на фигуру Луи, застывшую в дверях.

В глазах Кадана стояла мольба, но Луи лишь развел руками и ничего не сказал.