Миша
Во время пути я позвонил отцу и получил адрес, по которому он проживает. Он попытался поговорить со мной немного, но я повесил трубку. Спорить с ним о поручительстве - не то, что я хотел бы выяснять по телефону.
Он живет в двух часах езды, и этот факт выводит меня из себя. Два часа езды и он ни разу не заехал. Когда я добираюсь до дома, руки практически выжили все соки из руля. Он живет в двухэтажном, из белого кирпича, особняке. Соседние окрестности приятны глазу - огромные дома и люди, выгуливающие собак вдоль тротуара. Это не то место, где проворачивают дела с наркотиками, здесь нет драк и отстойных машин, припаркованных у дороги.
Я сижу в машине, уставившись на красную входную дверь с висящей на ней большой надписью «Добро пожаловать». Перед домом цветы, а трава зеленая и подстриженная. По этой причине он оставил нас? Потому что хотел осуществить воображаемую жизнь. Почему, твою мать, он не мог преобразовать ее вместе с нами?
Мой мобильный пищит в кармане, и я прерываю сигнал. Это Элла, я не могу говорить с ней прямо сейчас.
Входная дверь открывается, и мужчина лет сорока выходит на крыльцо. Его волосы такого же светлого цвета, как и мои, но пореже. Он одет в черный костюм и выглядит как надменный придурок.
Он поднимает газету с земли и, спустившись с крыльца, щурится в моем направлении. Мысленно я считаю до пяти, с усилием отдергиваю руки от руля и выбираюсь из машины. Он мгновенно узнает меня, и его лицо сереет.
— Миша? — он засовывает газету под мышку. — Это ты?
Я делаю еще один глубокий вздох и пересекаю лужайку.
— На самом деле, я без понятия, что здесь делаю.
— Почему бы тебе не зайти внутрь, чтобы мы смогли поговорить? — предлагает он.
Я следую за ним в дом, который внутри еще милее, чем снаружи: паркетные полы, массивные люстры, недавно покрашенные стены с семейными фотографиями.
— У тебя есть семья?
Он бросает газету на стол и жестом предлагает расположиться в гостиной.
— Да, дочь двенадцати лет и сын восьми.
Чувствуя себя неудобно, я сажусь в кресло, обложенное декоративными подушками. Он садится напротив меня. Похоже, он и понятия не имеет, о чем говорить или что делать.
— Ну и... как твои дела?
— Супер. — На стене большой портрет, сделанный в церкви - его и его жены с их свадьбы; я уставился на него, делая подсчеты. — Как давно ты женат?
Он неловко ерзает, откинувшись назад в кресле, и закидывает ногу на ногу.
— Миша, мне бы сейчас не хотелось говорить об этом.
— … Так что ты сделал? Сбежал от нас и женился на первом попавшемся человеке, который был поблизости? — В моем голосе обжигающая злость.
Он смотрит в сторону окна... и до меня доходит.
— Ты виделся с ней, когда еще был с мамой, да?
Он снова встречается со мной глазами, глазами, как у меня.
— Послушай, Миша, между твоей мамой и мной происходили вещи, которых ты не понимаешь... Я не был счастлив.
— Между тобой и мной тоже происходили вещи, — огрызаюсь я. — И какое на это ты найдешь объяснение?
Он протирает рукой лицо и измученно вздыхает.
— Мне жаль.
Я сжимаю руки в кулаки, борясь с желанием вскочить и задушить его.
— Тебе жаль? Отличный ответ, ублюдок.
Из ящика журнального столика он вытаскивает пластиковую папку и кидает ее на кофейный столик, расположенный между нами.
— Твой дедушка в своем завещании оставил тебе в распоряжение определенную сумму.
Мои глаза переключаются от папки на отца.
— Поэтому ты пригласил меня внутрь?
Он открывает папку и вынимает тонкую стопку бумаг.
— Я думал, может ты воспользуешься ими, чтобы поступить в колледж. Это было бы неплохо, правда?
Качая головой, я поднимаюсь на ноги.
— Я не собираюсь в колледж, ты бы понимал это, если бы знал, каким я стал после шести лет.
Он протягивает через стол бумаги и кладет рядом ручку.
—Пожалуйста, просто возьми деньги, Миша. Я хочу знать, что ты всем обеспечен, иначе это станет преследовать меня.
Я замираю.
— Планируешь ли ты снова увидится со мной?
Его молчание подтверждает ожидаемый мною ответ.
— Боже, не хочу я твои чертовы деньги, — я бросаю в него бумагами и несусь к двери. — Отдай их своему настоящемуребенку.
Он не зовет меня и не следует за мной, когда я вылетаю наружу. Я вижу только машину, становясь более разъяренным с каждым шагом, я ударяю кулаком в водительское окно. Оно не разбивается, но костяшки на пальцах саднит.
— Твою мать! — кричу я, сжимая руку, и старушка через дорогу, которая работала в саду, поспешно прячется в своем особнячке.
Я запрыгиваю внутрь и несусь по дороге, не имея абсолютно никакого представления, куда, черт возьми, я еду.