30 июня, сорок шестой день летних каникул

Куинтон

Время перестает существовать. Даже такое событие, как сгоревший пару недель назад дом, не имеет значения. Такое происшествие, но я едва помню, как вывалился из квартиры посреди ночи, в то время, как пламя охватило здание.

Никто толком не знал, что произошло. Кто-то сказал, что слышал выстрелы из квартиры, где жили Дилан и Делайла. Я видел их пару раз после всего этого дела с Трейсом. Дилан и я даже подрались. Но он был слишком обдолбан, чтобы что-то сделать, да и я тоже.

Я подумал, что, может быть, один из них и начал пожар, но не стал выяснять — не мог. Приехала полиция и пожарные, и это означало, что мне и Нэнси пора уходить, вместе со всеми, кто занимается незаконным дерьмом.

И с тех пор я живу по-другому. Сплю за мусорными контейнерами, в пустующих зданиях, на которые мы набредаем. Иногда мы натыкаемся в таких местах на людей, но это случается редко.

Все, что у нас на самом деле осталось — это одежда на теле и ограниченное количество наркотиков, которые мы покупаем после кражи вещей, когда можем, а иногда Нэнси подрабатывает проституцией, когда все совсем становится плохо.

Я бы ненавидел свою нынешнюю жизнь, если бы мог почувствовать ненависть, но я не чувствую ничего, кроме голодного монстра, живущего внутри меня. Он захватил меня всего и почти полностью убил старого Куинтона.

— Не принимай прямо здесь, — предупреждаю я, прогуливаясь по переулку между стриптиз-клубом и ломбардом. На задворках есть стопка ящиков, спрятанных за мусорным баком, и именно там мы с Нэнси провели ночь, когда полицейские появились на пустующем складе, где мы останавливались на прошлой неделе.

— Почему, черт возьми, нет? — спрашивает Нэнси, глядя на меня голодными глазами, ища в своем рюкзаке то, что поможет утолить ее голод. Просто видеть выражение ее лица — видеть ее жажду — вызывает у меня слюноотделение.

— Потому что последнее, что нам сейчас нужно — это засветиться в этом в переулке, — говорю я ей. — Мне придется не спать и следить за тобой.

Она смеется надо мной, сидя на земле, тем самым истерическим смехом, который у нее появляется, когда она долго не спит.

— Кто-то немного жадный? — спрашивает она. — Боишься, что тебе придется смотреть вместо того, чтобы пробовать?

Перестаю ходить, взглянув на нее.

— Мы можем просто пойти куда-нибудь в более уединенное место? — нервно поглядываю в конец переулка на идущих мимо людей. Постоянно беспокоясь, что кто-то может появиться. Я даже не уверен, кто может появиться или, может быть, в глубине души хочу, чтобы этот кто-то был девушкой с сине-зелеными глазами, о которой я до сих пор думаю, независимо от того, сколько онемения вложил в свои вены. Даже не знаю, в Вегасе ли она еще или вернулась домой. И так должно быть. Я ничего не должен знать о Нове Рид. — Куда-то, где мы можем просто лежать и наслаждаться кайфом?

Нэнси вздыхает, а затем застегивает рюкзак, прежде чем встать на ноги.

— Куда, черт возьми, мы должны идти? — спрашивает она с раздражением, поглядывая вверх и вниз по улице.

Потираю лоб, начиная снова ходить по кругу. Прошло слишком много времени с момента приема последней дозы. Чувствую эмоции, всплывающие наверх, более острые, чем иглы, более мощные, чем героин. Я должен заставить их замолчать. Сейчас. Прежде чем уйду под землю. Мне нужно какое-нибудь тихое место и подальше от всех этих людей.

Опускаю руку, когда в голове рождается идея. — Думаю, что знаю такое место.

Она кивает, надевая рюкзак и даже не задавая вопросов. Она просто следует за мной, надеясь, что я приведу ее в такое место, где она сможет заполнить свои вены наркотиком, в надежде, что она сможет спастись от того, от чего она бежит. Как и все остальные. Как и я.

Побег.

Понадобилось время, чтобы переместиться через весь город в сторону менее населенной части. Несколько часов или даже целый день. Трудно сказать. Знаю, что отправляемся мы еще засветло, а на месте оказываемся, когда солнце уже садится, но иногда я теряю счет времени, потому что сосредоточен только на одном месте, где я могу летать и парить, не смотря на свое прошлое, не чувствуя вину за все, что произошло в моей жизни. Вину за смерть. Вину за любовь. Вину за существование.

Когда мы заходим внутрь, мой мозг взрывается от воспоминаний о прошлом разе, что я был здесь с Новой, и я почти разворачиваюсь. Но Нэнси подталкивает меня в спину.

— Поторопись, — говорит она, направляясь к лестнице. — Я умираю здесь.

Двигаюсь вперед, перешагивая через завалы и обломки, стараясь не думать о Нове, но это сложно. Единственное, что удерживает меня, это тот факт, что, когда я доберусь до крыши, пройдет всего пара минут, как все, что заполняет сейчас мою голову исчезнет. Так что продолжаю двигаться, и когда мы достигаем крыши, я чувствую, что снова могу дышать.

Нэнси нетерпеливо бросает рюкзак на землю возле одного из массивных щитов и достает ложку и шприц. Я не помогаю ей. Я не могу. Несмотря на то, сколько раз кололся, все равно не могу сделать это сам. Память об иглах и инъекциях, возвращающих меня к жизни, которую я не хотел, по-прежнему слишком сильна. Но я всегда преодолеваю фобию, когда она вводит наркотик в меня. Поэтому ложусь на крышу и смотрю на звезды, как делал это с Новой, или как в ту ночь, когда я умер. Я смотрю на них, ожидая нетерпеливо, пока игла войдет в мою вену и медленно проникнет сквозь тело, стирая все внутри. Моя вина ненадолго уходит, и мысли о Нове оставляют мой разум. Мне кажется, что все в этом мире простили меня. Я ощущаю себя намного легче, когда плыву к небу, чувствуя себя все ближе и ближе к Лекси. И клянусь Богом, если бы я мог протянуть руку, я бы коснулся ее.

Почти рядом. Почти в пределах досягаемости.