— К тебе просочились… — сказал полицейский комиссар.
— Просочились? Есть у меня один — Матео, но он уже двадцать четыре года в муниципальном совете.
— Просочились, просочились. Потому, Игнасио, я и говорю тебе: убери его, иначе скандала не миновать.
— А кто станет скандалить? Я все-таки глава муниципалитета, алькальд, и ты меня хорошо знаешь. Кто осмелится?
— Тот, кто наводит порядок.
— Кто?
— Суприно. Он вернулся из Тандиля… привез распоряжение.
— Суприно — друг, будет он чепухой заниматься! Месяц назад я ему пикап продал, а деньги до сих пор не получил.
— Вот он и будет наводить порядок.
— Какой еще порядок? Похоже, тебя газеты оболванили.
— Этот Матео — коммунист-марксист.
— И кто тебе такое в голову вбил? Матео вместе с нами еще в школу ходил.
— Переметнулся.
— Но ведь у него только и дел что налоги собирать да бумаги в канцелярии подшивать.
— Предупреждаю тебя, Игнасио. Гони его.
— Да как я выгоню его, толстяк? Люди спуску мне не дадут.
— А я на что?
— Э, хватит, толстяк, болтать. Шел бы ты куда подальше.
— Я серьезно. Суприно сейчас в баре. Он сам зайдет к тебе и посоветует то же самое.
— Пусть сначала мне должок вернет. А не то выведу его на чистую воду.
Двое полицейских, стоявших под деревом у подъезда, отдали Игнасио честь, как только тот появился в дверях комиссариата. В раздумье о состоявшемся разговоре он сел на велосипед и не спеша отъехал. День обещал быть жарким. Утреннее солнце уже успело накалить воздух, вероятно, градусов до тридцати шести. У перекрестка Игнасио замедлил ход, чтобы пропустить грузовичок, развозивший сифоны. Затем, проехав по центру города еще с квартал, остановился у бара и, поставив велосипед в тень, направился к подъезду. Войдя в зал, он снял кепи и поднятой рукой приветствовал находившихся там посетителей. Ему ответили двое игравших в карты стариков.
Подойдя к стойке, Игнасио бросил:
— Привет, Вега. Суприно не видел?
— Он только что ушел. Какой-то дерганый весь. К Рейнальдо подался, в конфедерацию труда. Забастовка, что ли, будет?
— Где?
— Здесь. Суприно сказал.
— Ну и дела, дружище. Похоже, все рехнулись. Дай мне кока-колы. — Взяв бутылку, он жадно начал пить.
— Что еще нового, Игнасио?
— Откуда мне знать? Чего еще тебе Суприно наговорил?
— Пустяки. Ты что, решил в отставку подать?
— Я?
— Ты и Матео. Суприно говорит, что вы — предатели.
— Так и сказал?
— Да.
— Сволочь.
— Что ты — предатель, он при Гусмане бухнул.
— А этому типу чего здесь было надо?
— Наверное, Суприно поджидал. Вместе они и отправились в конфедерацию труда.
— Ты ведь знаешь, Гусман — не перонист. Вот в шестьдесят шестом мы и столкнулись.
— Помню… на площади.
— Тогда полицейским комиссаром был Солдатти. Еще меня арестовали как перониста… Получи…
— Ну что ты, не надо, — осклабился Вега, обнажив редкие желтые зубы. — Еще останешься без работы…
— Ладно… пока…
Игнасио сел на велосипед и с силой нажал на педали. В уме с бешеной скоростью проносились разные предположения. Государственный переворот? На лице Игнасио появилась горькая усмешка: «Меня будут учить перонизму!». При этой мысли он вдруг почувствовал какой-то странный прилив сил. Ему и в голову не приходило, что придется пережить государственный переворот, подобно Перону, Фрондиси, Ильиа.
На площади Игнасио остановился и, прислонив велосипед к скамье, направился в тень под ветвистое дерево. Часы показывали одиннадцать утра, солнце припекало, на площади ни души.
Игнасио присел на газон, достал сигарету.
— Как поживаете, дон Игнасио? — послышался голос садовника.
— Не мешай, дай с мыслями собраться. Полей там, подальше где-нибудь.
Закрыв лицо ладонями, Игнасио произнес вслух:
— Хотят меня свалить.
Где-то за пределами площади послышался голос, усиленный репродуктором. Передавалась официальная информация.
Игнасио еще раз попытался осмыслить происходящее:
«Ну да… Суприно как руководителя местной организации хустисиалистов послали в Тандиль к интенданту и добыть средств на расширение пункта „скорой помощи“. Вернулся же он оттуда, раздувшись донельзя, — видно, успел втянуть в какие-то делишки полицейского комиссара и Гусмана. Теперь со мной хотят разделаться. Но меня же народ выбрал. Шестьсот сорок голосов — не шутка. Ну и что за беда, если Матео коммунист? Когда Перона свергли в пятьдесят пятом, Матео уже был в муниципалитете. И после оставался. Почти всегда был там. Я, конечно, не спрашивал его, коммунист он или нет. Вот Гандольфо — тот действительно большевик. И всегда им был. И это все знают. Единственный в Колония-Веле. У него лавка скобяная, и никто к нему не цепляется. Даже в городской комиссии состоял однажды. А теперь, видите ли, ко мне „просочились“. И какая мать таких гадов на свет родила? Арестую всех, тварей паршивых».
— Эй, друг Мойянито, подойди-ка!
Садовник бросил шланг на землю, поспешил к Игнасио:
— Слушаю вас, дон Игнасио.
— Что скажешь, если я арестую Гусмана и Суприно…
— А что они натворили, дон Игнасио?
— Бунтуют.
— Как это бунтуют?
— Меня хотят сбросить.
— Вас?
— Ну да, меня и Матео.
— А на что дон Матео жить будет? У него жена больная, дочка в Тандиле учится.
— Хотят нас сбросить.
— За что, дон Игнасио?
— Говорят, за то, что я не перонист.
— Чего? Не перонист? — Садовник хихикнул. — Да я же сам видел, как вы за Перона с кулаками на Гусмана лезли.
— Я их арестую.
Старый садовник призадумался.
— А что полицейский комиссар говорит?
От такого вопроса Игнасио вскочил, как ошпаренный, и бросился к велосипеду.
— Где комиссар?
Арестованный, убиравший коридор, поднял голову и вытянулся по стойке «смирно».
— Там, внутри, с младшим офицером Росси, с ними еще шестеро солдат. Меня из камеры он выпустил, приказал убрать караулку, полы помыть.
В кабинете, куда вошел Игнасио, никого не оказалось. Он быстро пересек помещение и, выйдя в патио, остановился.
Комиссар и Росси в аккуратно подогнанной и сверкающей свежестью форме стояли перед строем полицейских.
До Игнасио донеслись выкрики комиссара: «…чтобы покончить с врагами… без роду и племени… проникшими в Колония-Велу…»
— Рубен! Зайди ко мне в муниципалитет.
— Ты мной не командуй, Игнасио.
— Что за пакость ты задумал тут, одурев от жары. Сейчас же зайди в кабинет.
— Не пойду. И никто не пойдет. И пожалуйста, не командуй. Ты — предатель, Игнасио.
Поняв, что Рубен не шутит, Игнасио задержал на нем взгляд, затем резко повернулся и вышел.
В коридоре он спросил у арестованного:
— Как тебя зовут?
— Хуан Угарте, сеньор.
— Иди в муниципалитет и жди меня там.
— Слушаюсь, дон Игнасио.
Алькальд сел на велосипед и поехал. Арестованный затрусил вдоль по улице.
Нещадно палило полуденное солнце. Кто-то так сильно кричал в микрофон, что из репродукторов доносился только неразборчивый гул с присвистом. Наконец можно было разобрать:
— Компаньерос! Компаньерос! — Игнасио узнал голос Рейнальдо. — Компаньерос! Коммунисты Колония-Белы ставят препоны нашим справедливым просьбам о выделении средств на пункт «скорой помощи»! Тянут с решением воздвигнуть монумент Матери! Препятствуют строительству стоков для нечистот… Компаньерос! Долой предателей Игнасио Фуэнтеса и Матео Гуаставино! Вместе со Всеобщей конфедерацией труда и полицией города сорвем планы заговорщиков против Колония-Белы! Все как один, друзья, на поддержку компаньеро Суприно — руководителя хустисиалистов в нашем городе! Покончим с марксистской олигархией!
Затормозив, Игнасио, поставил велосипед около магазина. Старый большой дом некогда принадлежал его отцу, равно как и сам магазин, которым теперь ведала жена Игнасио.
Фелиса, завернув сто граммов ветчины и передав их девочке с длинными косичками, вытерла о передник руки.
— Уже закрываю, Игнасио. Обед почти готов.
— Не слышишь, о чем гудят репродукторы?
— Мне как-то ни к чему.
— Переворот, мать. Меня, как Перона, свергают!
— О чем ты?
— Закрывай лавку. Живо!
Фелиса сдвинула обе створки деревянной двери и повернула ключ на два оборота.
— Послушай, Фелиса, сейчас я должен уйти. Не открывай никому. Никому! Понимаешь?
— Игнасио! Что ты натворил, Игнасио!
Алькальд направился в спальню, из комода вытащил старенький пистолет марки «смит-вессон». Затем, пошарив между аккуратно сложенными простынями, собрал в горсть спрятанные там патроны. Пересчитал: ровно пятнадцать.
— Принеси мне ружье.
— Нет-нет, Игнасио. Что ты собираешься делать? Тебя же убьют!
— Такие паскудники да меня убьют? Скорее они сами в штаны наложат.
— Я позвоню Рубену!
— Вот этому-то сукину сыну я и влеплю.
Засунув за пояс пистолет и перекинув через плечо ружье, Игнасио поцеловал жену в щеку и по дороге к двери произнес:
— Жаль, бог не дал мне сына. Было бы с кем вместе драться.
На улице по-прежнему ни души. Со стороны центра — кварталов за шесть от дома Игнасио — доносился рев репродукторов.
Оглядевшись вокруг, Игнасио не нашел велосипеда.
— Мерзавцы, украли!
На стене, к которой был прислонен велосипед, кто-то нацарапал углем:
«ФУЭНТЕС ПРЕДАЛ ГОРОД ПЕРОНИЗМА!»
— Сволочи! Велосипед украли! Подлецы! Стрелять буду, а в муниципалитет все равно пробьюсь!
Но на пустынной улице не было никого, кто бы мог помешать ему осуществить это намерение. В окне напротив он увидел донью Сару, внимательно следившую за происходящим перед домом. Из соседнего подъезда прозвучал чей-то голос:
— Вперед, старина Фуэнтес!
Зной был невыносимый. Игнасио пошагал к перекрестку. За свои пятьдесят с небольшим лет он основательно полысел, и потому идти под палящими лучами солнца с непокрытой головой было совсем нелегко. Прилипала к телу рубашка, а под мышками и ремнем она уже до нитки пропиталась потом.
Неожиданно за спиной он ощутил, чье-то прерывистое дыхание. Послышался голос:
— Игнасио!
Обернувшись, Игнасио увидел Фелису с патронташем в руках:
— Ты забыл…
Он посмотрел на нее с едва заметной улыбкой:
— А кепи не прихватила?
— Нет, только патроны. Сейчас сбегаю и за ним.
— Не надо. Из дома никуда. Иди!
Миновав неторопливым шагом квартала два по главной улице, Игнасио остановился на углу и, прежде чем повернуть к муниципалитету, окинул его взглядом. У входа на посту стояли двое полицейских, вооруженных старыми автоматами.
— Эй, вояки! — окликнул Игнасио. Ответа не последовало. — Вояки! — повторил он.
Полицейские не отрывали глаз от подъездов соседних домов.
— Да я здесь, растяпы, на углу!
Полицейские повернулись в его сторону. Игнасио крикнул:
— Где комиссар?
— Комиссар Льянос ушел завтракать! — так же громко ответил один из полицейских.
Репродукторы умолкли. Было около часа дня, и город готовился к сиесте. Игнасио решительно направился к дверям муниципалитета. Однако один из полицейских преградил ему дорогу:
— Вход запрещен, сеньор!
— Чей приказ?
— Комиссара Льяноса, сеньор!
— Тебя как зовут?
— Гарсиа, сеньор!
— А тебя? — обратился он ко второму полицейскому.
— Комини, сеньор. Входить нельзя.
— А где остальные?
— В казарме, сеньор.
— Отлично! Кому вы подчиняетесь?
— Комиссару, сеньор.
— А когда его нет?
— Младшему офицеру Росси.
— А если и его нет! Полицейские переглянулись.
— Здесь командую я, черт побери!.. Смирно! — заорал Игнасио. Полицейские вытянулись в струнку.
— Тебя, Гарсиа, назначаю капралом и даю прибавку к жалованью. Сколько получаешь?
— С вычетами сто четыре тысячи, да еще пособие по многодетности, дон Игнасио.
— Получишь сто пятьдесят.
— Благодарю, сеньор.
— Капрал Гарсиа!
— Слушаюсь, сеньор!
— Пошлите полицейского Комини за садовником.
— Так точно, сеньор! Полицейский Комини!
— Слушаюсь, мой капрал!
— Бегом за садовником Мойяно! Живо!
Комини побежал к площади.
— Капрал Гарсиа!
— Слушаюсь, сеньор!
— Пойдемте, подпишу приказ о повышении.
— Слушаюсь, сеньор. Благодарю, сеньор.
Игнасио и Гарсиа вошли в помещение, где, сгорбившись на своем стуле, бледный от страха сидел Матео. Игнасио закрыл дверь на ключ.
При виде вошедшего алькальда Матео поспешно встал.
— Дон Игнасио! Нас сбросить хотят, дон Игнасио!
— Бери оружие! Будем драться!
— Что происходит, дон Игнасио?
— Нас называют большевиками.
— Большевиками? Как большевиками? Всегда я был перонистом… и в политику не лез никогда.
— Говорят черт знает что. Подготовь приказ о присвоении чина «капрал» полицейскому Гарсиа.
Матео сел за «оливетти» и застучал по клавишам машинки.
— Капрал Гарсиа, — раздался голос Игнасио, — муниципалитет будем защищать. Встать у того окна!
— Слушаюсь, сеньор!
Матео вытащил лист из машинки.
— Угодно подписать, дон Игнасио?
Увидев, что документ подписан, капрал выпятил грудь колесам.
— Что скажет моя смуглянка! — расплылся он в улыбке до ушей. В канцелярию вошли Комини с садовником.
— Сколько получаешь, Мойянито?
— Примерно восемьдесят три тысячи.
— Назначаю тебя управляющим садами и парками и повышаю оклад до ста двадцати тысяч.
— Спасибо, дон Игнасио, вы и не представляете, как они мне…
— Капрал Гарсиа, передайте ему свой пистолет!
— Для чего, дон Игнасио? — спросил Мойяно.
— Защищать город.
Все еще не разобравшись, о чем идет речь, садовник взял пистолет и принялся его разглядывать. До пенсии ему оставалось совсем немного, и, вероятно, потому руки у него слегка дрожали. С улицы донесся крик:
— Полицейский Гарсиа!
— Комиссар! — пролепетал Гарсиа, глядя на Игнасио. — Если он меня увидит, быть мне за решеткой.
— Полицейский Комини!
— Меня комиссар вызывает.
— Оставайтесь на месте, — отрезал алькальд и, помолчав с минуту, добавил: — Я сам… тут глаз да глаз нужен.
Комиссар стоял посредине улицы. С ним — младший офицер Росси, Гусман, Суприно, Рейнальдо и еще с полдюжины парней. Игнасио выглянул в окно.
— Выходи, Гарсиа, я тебе приказываю!
— Он меня увидел, дон Игнасио. Я пропал.
— Да нет, тебя он не видел. Сиди на месте.
— Гарсиа!
— Я пойду к ним.
— Постой, дружище. Кто тебя назначил капралом?
— Вы, дон Игнасио, но если я не появлюсь, нас всех арестуют.
— Не трусь. Если выйдешь, он в порошок тебя сотрет за то, что пропустил меня в муниципалитет.
— Комини! Выходи, мерзавец! — заорал комиссар.
— Комини, оставайся здесь! — рявкнул Гарсиа.
— Рехнулся, что ли?
— Ни с места, говорю тебе.
— Нас в тюрьму упекут, дружище.
— Не «дружище», а «мой капрал».
— Ни шагу, — отрезал Игнасио, приставив револьвер к груди полицейского. — Запри его в уборной, — приказал он капралу Гарсиа.
— Сдать оружие!
Комини бросил на пол автомат и пистолет. Капрал втолкнул полицейского в туалет и закрыл дверь на ключ.
— Слушаю, дон Игнасио.
— Приготовься защищать правительство.
— Здесь, сеньор алькальд, никто не пройдет. Мойяно, забаррикадируй дверь в патио!
— Хотите, чтоб я пулю получил?
— Я сам тебя пристрелю, если не подчинишься.
Мойяно, убедившись, что с ним не шутят, метнулся к двери.
Комиссар, стоя на противоположном тротуаре, размахивал руками. Росси вытянулся перед ним по стойке «смирно», а затем опрометью бросился выполнять полученное приказание. Суприно отдавал распоряжения нескольким парням в штатском, вооруженным автоматами и карабинами с укороченными стволами.
От раскаленного солнцем асфальта поднимались волны горячего воздуха. Росси появился на полицейском джипе; развернувшись, он остановил машину на углу, блокируя подходы к муниципалитету. Стали собираться зеваки. Снова загудел репродуктор:
— Граждане! Население города Колония-Вела! Мы ведем борьбу за свободу! Проворовавшийся Фуэнтес маскируется под перониста, он должен уйти с поста! Выкурим его из берлоги — выгоним из муниципалитета! Да здравствует Перон!
— С чего они взбесилась? — недоумевал Игнасио. — Матео, позвони в Тандиль интенданту.
— Будете говорить с интендантом?
— Именно. Если, его нет на службе, звони домой, пока линию не перерезали.
Матео поднял трубку и нервно забарабанил по рычажку. Через минуту-другую раздался знакомый голос телефонистки, спрашивающей номер.
— Кларита, соедини-ка меня с интендантом.
— Гарсиа, закрой створку, а то нас гранатами с газом закидают.
— Не закидают, дон Игнасио. Таких гранат у нас в казарме нет.
— Все равно закрой. А комиссар что делает?
— Баррикады. Старый козел приказал собирать на улице всякий хлам, от хромого Дурана тащат ящики из-под овощей.
Тем временем в канцелярии муниципалитета появились Хуан Угарте и Мойянито.
— Жизнь отдадим за Перона! — закричал Хуан Угарте в дверях.
— Куда ты запропастился? — спросил Игнасио.
— Наблюдал с крыши. Таких франтирёрами называют.
— Франтирёр? Партизан! — воскликнул Игнасио. — Ну да, конечно. Бери автомат и лезь наверх. Без моей команды не стрелять.
— Туда и собираюсь.
— Эй, друг!
— Что прикажете, сеньор?
— За что тебя арестовали?
— Сказать по чести, пьян был, сеньор. Я работаю на кирпичном заводе и иногда пропускаю стаканчик в лавочке старика Бустоса. И всякий раз, как меня сцапают, заставляют мыть камеры, а то и всю казарму. Кормят плохо, вот сам полицейский может подтвердить…
— Капрал, — поправил Гарсиа, — теперь я капрал.
— Повезло тебе с повышением! Ну ладно, пойду. Умрем за Перона!
— Соединили, дон Игнасио! — закричал Матео.
Алькальд рванулся к телефону.
— Алло! Сеньор Гульельмини!
— Я спал после обеда, у меня сиеста, Фуэнтес.
— Возникли затруднения, сеньор интендант. Тут взбунтовались комиссар полиции и партийный вожак. Последний говорит, что собирается навести порядок…
— А что собираетесь делать вы? — перебил интендант.
— Как что собираюсь делать? Вот вам докладываю. Сижу в осажденном муниципалитете. Нужна поддержка — полиция из Тандиля.
— Видите ли, Фуэнтес, проблемы Колония-Велы решайте на месте. И доложите мне завтра.
— Вы же интендант!
— Но виноваты во всем вы!
— Кто так решил?
— Высший партийный совет. Говорят, что Матео — коммунист, а вы его поддерживаете и следуете в определенном направлении, подобно молодежи…
— Какой молодежи?
— Ну, той, которая у вас парты в школе починила и уборку в пункте «скорой помощи» провела. Вы же хорошо их знаете. Они в вашем кабинете чувствуют себя как святой Петр в собственном жилище…
— Они славные ребята, дисциплинированные и к тому же перонисты.
— Дерьмовые они перонисты! — резко прервал разговор Гульельмини и бросил трубку.
В канцелярию влетел Хуан, взмокший от жары, из-под расстегнутой рубашки виднелись слипшиеся на груди волосы.
— Дон Игиасио, в ваш дом ворвались!
— В мой дом?
— Ну да. Арестовали вашу супругу. По радио передают, что нашли коммунистическую пропаганду и оружие.
— Такое уже говорят?
— Ну да. Книги Че Гевары, оружие.
— Провокация… ведь подкинуть могут… А при чем тут Фелиса?
— С ней обошлись грубо, дон Игнасио, простите меня за такое известие.
Игнасио почесал в затылке, закусил ус и негромко произнес:
— Разминка кончилась, в мои ворота уже назабивали голов. Хуан, сходи за нашей командой со склада. Расскажи все десятнику и приведи ребят сюда. Нет, лучше я отдам приказ по всей форме. Пиши, Матео.
— Да что писать? — спросил Хуан. — Всего-то восемь, не то десять старых дурней.
— Сколоти отряд! Дай им ломы, лопаты, ножи!.. И веди на площадь.
Сквозь щель в жалюзи Гарсиа наблюдал за улицей.
— У хромого все фрукты порассыпали. Похоже, нас атаковать собираются.
— Прежде мы по ним пальнем, — отрубил Игнасио.
Хуан выбрался из муниципалитета черным ходом.
Матео предложил:
— Дон Игнасио, я могу уйти по собственному желанию в отставку, и все уладится?!
— Ты не уйдешь, — проскрипел капрал Гарсиа, — ты сейчас отдашь жизнь за Перона.
— Жизнь за Перона, — тихо повторил Игнасио. — А что же сам Перон делает сейчас?
— Много народу собралось, глазеют на нас, — усмехнулся Гарсиа. — Собрались все, кто за нас голосовал.
Алькальд подошел к окну и старался выбрать щель, через которую можно было бы наблюдать.
— Игнасио Фуэнтес! — кричал на улице, сложив рупором ладони, комиссар полиции. — Подчинитесь закону, сдавайтесь. Вас будет судить партийный трибунал. Сдавайтесь!
Игнасио приоткрыл жалюзи и стволом ружья выбил стекло.
— Сдавайся сам, бунтарь!
— Это вы подбили на бунт полицейских! Верните Гарсиа и Комини!
— Попробуй сунься за ними, жирная свинья!
— Народ свидетель! А ты коммунист!
Игнасио выстрелил дуплетом. Мелкая дробь градом посыпалась на ящики из-под фруктов и опрокинула «баррикаду». Зеваки пустились наутек. Полицейский комиссар мигом хлопнулся на землю.
— Э-э-эх, дерьмо! — закричал Гарсиа.
Садовник заткнул пальцами уши. Игнасио вложил патроны в оба ствола. Матео забила дрожь. И вдруг зазвонил телефон:
— Слушаю, — трубку взял Матео.
— Компаньеро Матео? Соедините с доном Игнасио.
Пришлось передать трубку алькальду.
— Компаньеро Игнасио! С вами говорит Моран из организации перонистской молодежи. Мы хотим выразить вам нашу солидарность.
— Приходите, будем драться вместе.
— У нас сейчас идет очередная ассамблея. Если решат, мы придем.
— Прекрасно, выходите на площадь и присоединяйтесь к отряду муниципалитета. Постарайтесь захватить мегафон.
Едва Игнасио успел повесить трубку, как по фасаду здания дали очередь из автомата. Одна пуля угодила в окно и разнесла вдребезги стоявший на столе сифон.
— Ложись! — закричал капрал.
— Выпустите меня! — взмолился Комини из уборной.
Игнасио отполз к другому окну и продолжал наблюдать за тем, что происходит на улице.
Несшийся бегом к пикапу полицейский комиссар, поскользнувшись, растянулся на мостовой. С противоположной крыши трое парней снова открыли огонь. Игнасио и капрал притаились. Садовник выстрелил из своего пистолета и попал в капот тронувшейся было полицейской машины. Автомобиль как-то странно подпрыгнул и замер посреди улицы. На него с грохотом налетел грузовик.
— Это наши ребята! — заорал вне себя от радости Игнасио.
Видавший виды «шевроле» развернулся на углу улицы так резко, что задымились покрышки. Автомобиль, казалось, потерял управление. Вначале он словно нацелился на панель, но потом вдруг машину резко бросило в сторону прямо на пикап. Заскрежетал разламывающийся кузов полицейской машины, будто зависшей на миг в воздухе. Затем она опустилась на асфальт, проскользила юзом метра три, закачалась и повалилась набок. От удара взорвался бак с горючим. Взметнулись языки пламени. Сидевший в кабине Росси воспользовался дырой на месте дверцы, выскочил в загоревшейся одежде и побежал вдоль улицы. Капрал Гарсиа прицелился и выстрелил в него. Пуля просвистела над самой головой офицера. Росси, застонав, упал наземь. Полы его кителя дымились. Восемь вооруженных лопатами и ломами человек бросились через площадь к объятому пламенем «шевроле». Автоматная очередь с крыши остановила их и заставила укрыться за ближайшими деревьями. Один из рабочих захромал. Росси, силясь стащить с себя китель, с трудом подползал к тротуару, где закрепились полицейские. Из соседнего подъезда кто-то из наблюдавших за происходящим попытался окатить Росси водой. Но в спешке задел его ведром, ведро опрокинулось, и вода разлилась по асфальту. Обезумевший офицер из последних сил дополз до лужи и плюхнулся в нее. Размахивая кепи, он пытался сбить пламя с брюк.
— Дело дрянь, — констатировал комиссар полиции.
При падении пикапа он повредил локоть и порвал рукав мундира.
— Закрутилось, Рубен. Надо выбросить их оттуда, пока не появились газетчики из Тандиля.
— Суприно говорит, что всю ответственность возьмут на себя интендант и партийное руководство.
— Конечно, не эти же мерзавцы. Если мы их оттуда попрем, будет все в порядке, а нет — придется поплясать.
— Откроем огонь.
— Не спеши. Пусть сначала юнцы постреляют. Их надолго не хватит. Тебе нельзя в это ввязываться. Суприно говорил, что будешь начальником в Тандиле,
— Там, наверное, коммунистов пропасть.
— Полным-полно. И на факультете, и на металлургическом…. Скучать не придется.
— Дружище Гусман… — полушепотом, с заговорщической улыбкой начал комиссар полиции.
— Что?
— А помнишь, как в «гориллах» ходил?
— Но-но, никогда гориллой не был. Правда, я не был и перонистом, а ныне стал, да ведь и Перон одемократился. Вот она правда.
Подъехала легковая машина «торино» и остановилась в стороне от огня. Вышли Суприно с Рейнальдо и направились к Льяносу и Гусману.
— Что происходит? — поинтересовался Суприно.
— Игнасио заупрямился, — ответил комиссар.
Суприно посмотрел на все разраставшееся пламя над автомобилями и в сердцах сплюнул.
— Так-так, сам заварил. Говорил я с интендантом. Он обещал прислать еще с десяток агентов. Наверху хотят, чтобы дело было сделано поскорее и почище. Юнцы закончат все за ночь, а утром отправятся в Мар-Дель-Плата… Ясное дело, прессе придется продемонстрировать нескольких пострадавших полицейских.
— Каким образом?
— Прикажи им штурмовать муниципалитет. По ним будут стрелять.
— Значит, на смерть послать!
— Не надо преувеличивать. Нам достаточно и одного раненого. Я распоряжусь от твоего имени.
На углу появился Моран в сопровождении двоих парней лет по двадцати, не больше.
— Комиссар Льянос!
— Л вам что надо? Катаетесь или хотите присоединиться к нам?
— Ассамблея перонистской молодежи приняла обращение.
— Вот как! И что в нем?
— Если желаете, я вам прочту.
— Незачем. Отдай его Росси и отправляйся под арест.
— Руки коротки.
— Опять коммунисты! Младший офицер Росси!
— Сматываемся! — закричал Моран, и все трое побежали к площади.
— Слушаюсь, мой комиссар… — еле выговорил Росси, форма на нем была изорвана и вся в грязи. Правую ногу он волочил.
— Приготовиться к штурму!
— Я ранен, мой комиссар.
— Ранен?
— Обгорел.
— Как тебя угораздило обгореть?
— Был в пикапе, когда он заполыхал.
— Наверняка удрать хотел.
— Нет, мой комиссар. Прикрывал тылы.
— Хорошо. Все равно пойдешь штурмовать.
— Подлечиться бы надо, мой комиссар. Пару пилюль — и я в строю.
— И так сойдет. Голова цела?
— Болит.
— Потерпишь, ничего.
— Зад до костей прожег, — продолжал Росси и, помолчав с минуту, добавил: — Есть еще один раненый.
— Еще один?
— Антонио. Ему булыжником вмазали, когда он на велосипеде через площадь несся. Упал и рассадил колено.
— Ага, значит, будете придуриваться, пока газетчики из Тандиля не приедут. Приготовиться к атаке! Сколько вас?
— Я и еще трое.
— Хорошо. Подползете к муниципалитету и забросаете гранатами с газом.
— А где их взять, у нас нет с газом.
— Спроси у агентов в штатском, вон у того блондина в желтой рубашке или у любого с повязкой на руке. Они пойдут за вами, с тыла будут прикрывать.
— Зачем нас прикрывать с тыла, если противник впереди?
— Сдается мне, дружище, что ты в штаны уже наложил.
— В нас же стрелять начнут. Сегодня с доном Игнасио шутки плохи.
— А вы что, педерасты?
— Нет, мой комиссар.
— В таком случае — выполнять приказ!
Комиссар снял кепи с засаленным околышем и, обтирая платком лоб, посмотрел вслед удаляющемуся младшему офицеру Росси. Тот волочил ногу — похоже, и вправду она была у него ранена. У комиссара даже возникла мысль, что поступил он не лучшим образом.
Возле продолжавших гореть автомобилей он заметил Суприно и окликнул его.
Партийный лидер подошел. Лицо его было прикрыто платком по-ковбойски. В руках — укороченный карабин.
— Я приказал Росси атаковать, — доложил комиссар, — что скажешь?
— Правильно, желторотые из Тандиля одни не выдержат. В профсоюзном центре их предупредили, что им предстоит выступить против забастовщиков, а тут такое дело…
— Пошли кое-кого из них с Росси, а остальных — на крышу, чтобы ворвались с тыла.
— Не уверен, согласятся ли. У самих поджилки трясутся, а гонору хоть отбавляй.
— Дай по карамельке — поубавится амбиций.
Суприно взглянул на комиссара. Платок на лице пропитался потом.
— Тебе еще шутить охота?
— А тебе? На кой черт ты этот платок повесил?
— Мне его жена дала.
— Ну тогда береги, не дай бог пятнышко посадишь.
Суприно удалился. Комиссар перешел на другую сторону улицы.
Гусман соединил два длинных провода.
— Вот это дело. Может, удастся репродуктор заставить хотя бы на пару минут заговорить. Надо у людей дух поднять.
— Провода обрезали, — буркнул Гусман.
Из-за угла в полицейских посыпался град камней. Один угодил Гусману в спину. Тот согнулся, потерял равновесие и, упав на бок, попытался рукой нащупать место, в которое угодил камень. Комиссар полиции укрылся в подъезде. Четверо юношей выскочили из-за дома и побежали к площади. Агент в штатском выстрелил по ним. Зеваки, стоявшие примерно в квартале от места события, бросились врассыпную и попрятались в соседних домах,
— Росси! Когда же, черт побери, атаковать начнешь? — заорал Льяное.
— Уже, мой комиссар! — ответил младший офицер. — Сейчас пойдем.
Льянос осмотрелся. Пикап и грузовик все еще горели. От жары краска на фасадах двух домов с выбитыми стеклами полопалась. Гусман исчез в воротах одного из зданий. Росси и Суприно позади «шевроле» отдавали полицейским агентам в штатском распоряжения.
«Ну вот теперь, — подумал комиссар, — побегут словно крысы».
В кабинете муниципалитета Игнасио неторопливо, глоток за глотком потягивал мате. Капрал Гарсиа занимал позицию у одного окна, садовник Мойяно — у другого.
— Парни убрались восвояси, — заметил Мойяно, — с перепугу…
— А я думаю, вернутся, — протянул Гарсиа. — Пойдут еще на переговоры,
— На заговоры, — поправил его Игнасио.
— Пожалуй. Ночка будет нелегкая. Если бы у наших ребят на площади было оружие, они бы могли их окружить.
Через заднюю дверь торопливо вошел Хуан.
— Дон Игнасио! Надо быть начеку! Подползают, точно змеи,
Игнасио оставил мате на письменном столе.
— А ну, дай взглянуть!
Оттеснив Гарсиа, он, слегка пригнувшись, встал у окна.
— Н-да, подползают… — Гарсиа вновь занял прежнее место. — И штатских за собой тащат. Рейнальдо забрался на крышу дома напротив. Думает, его не видно, кретин.
Росси и трое полицейских выползли из-за обгоревших автомобилей. За ними медленно двигалось шестеро парней в штатском с винтовками. Они плотно прижимались к асфальту, изредка приподнимая головы.
— Обожгутся, — сказал Гарсиа, — мостовая так и пышет жаром.
С улицы донеслись отдельные хлопки выстрелов. Это открыли огонь по окнам муниципалитета полицейский комиссар, укрывшийся в одном из подъездов, и Гусман. Получивший травму полицейский стрелял из-за дома, а Суприно — с крыши.
От рам и наличников полетели щепки, со звоном посыпались стекла. Мойяно рухнул навзничь. Все, кто был в помещении, попадали на пол.
— Сволочи! — заорал Гарсиа. — Еще как напирают!
На паркете расплылось кровавое пятно. Мойяно лежал недвижим. К нему подполз Хуан и, увидав его глаза, произнес:
— Бедняга Мойянито.
Гарсиа поднялся, прижавшись к стене, просунул ствол автомата в разбитое окно и открыл огонь по людям на площади.
Один из полицейских вскочил и пустился наутек. По зданию муниципалитета забарабанили пули. Портрет Перона в раме закачался и рухнул.
— Скверно, — констатировал Гарсиа. — Лучше сдаться, дон Игнасио.
— Ни в коем случае! — закричал Хуан. — У нас же еще авиация есть.
— Не шути хоть сейчас-то, — отозвался алькальд.
— Да нет, дон Игнасио, я вполне серьезно. Самолет есть. Если найду Сервиньо, мы еще повоюем.
— Не шути, говорю.
— Какие там шутки, дон Игнасио. Продержитесь сколько сможете, а я поищу Сервиньо.
Он выскочил через заднюю дверь. Кто-то с крыши по нему выстрелил. Хуан бегом пересек патио и перемахнул за ограду. Между тем полицейские и парни в штатском подползали все ближе и ближе к муниципалитету. На углу улицы появились еще две машины.
— Корреспонденты! — бросил Суприно.
— Интендант! — гаркнул комиссар.
Водитель «пежо», мчавшегося на большой скорости, не заметил лежащих на асфальте людей и на одного из них наехал. Парень в желтой рубашке вскрикнул и остался под колесами резко затормозившей машины. Другие вскочили, рванулись к шоферу:
— Где у тебя глаза, дурак? Куда тебя несет? — заорал Росси.
— Ты на кого кричишь? — спросил толстый шофер, открыв дверцу и выйдя из машины.
— На тебя, конечно! — заорал Росси и со всей силой двинул толстяка правой в широченную грудь. Тот, отступив на шаг, проворно выхватил резиновую дубинку и бросился на Росси, нанося удар за ударом по голове. Офицер зашатался, едва удерживаясь на ногах. От удара коленкой в живот Росси со стоном повалился наземь, так и не успев закрыть рта.
Из «пежо» выскочили еще пятеро. Из «фалькона» — вторая машина — вышли шестеро вооруженных карабинами людей в штатском. Они достали из багажника гранатомет и гранаты со слезоточивым газом. Последним из «пежо» вылез интендант и закричал истошно:
— Где комиссар полиции?
Оставшийся в кабинете Игнасио снова подошел к окну и оглядел площадь.
— Приехал Гульельмини, привез еще агентов в штатском.
— Они нам помогут, — предположил Гарсиа.
— Не с нами они, а с ними, — уточнил Игнасио. — Прикройте окна картоном, я подготовлю депешу интенданту. Пиши, Матео.
Чиновник подошел к пишущей машинке и, открыв ящик столика, достал чистые листы бумаги.
— Пиши: «Сеньор интендант! Возлагаю на вас ответственность за то, что происходит в Колония-Веле. Предатели убили садовника Мойяно. Если они хотят войны, мы не отступим. Перон или смерть!»
— А кто отнесет депешу? — дрожащим голосом спросил Матео.
— Комини. Пошли его.
Матео взял ключ у капрала Гарсиа и, подойдя к туалету, остановился, удивленный странной тишиной за дверью. Даже после того, как щелкнул замок, из-за нее не донеслось ни единого звука. Выждав с минуту, Матео заглянул внутрь и отпрянул.
— Извините… — пробормотал он и, обернувшись к Игнасио, произнес покраснев: — Сейчас выйдет.
Действительно, через минуту-Две Комини, застегивая на ходу брюки, вышел из уборной.
Гарсиа передал распоряжение:
— Ты освобожден. Понесешь телеграмму интенданту. Да не забудь белый платок поднять, когда будешь выходить.
— А который из них интендант?
— Высокий старик в синем костюме, — показал Гарсиа в окно.
Взяв у Матео депешу, Комини неторопливо отворил дверь, помахал платком и вышел на площадь. Десятки карабинов и винтовок нацелились на него.
— У меня послание к интенданту! — закричал он, поднимая руки.
Гульельмини, прочитав бумагу, проговорил:
— Есть убитый! Что вы натворили, Льянос!
— Они первые начали стрелять. А у меня много раненых.
Интендант достал записную книжку и авторучку и, облокотившись на капот машины, начал писать: «Сеньор алькальд! Вы обвиняетесь в подрывной деятельности и поддержке чуждых элементов. Пришлите заявление об отставке, мы передадим его в партийный трибунал. Перон или смерть!»
Записку он вручил Комини. Тот, перейдя улицу, постучался в дверь муниципалитета. Открыл капрал Гарсиа. Комини, не входя в здание, отдал записку.
Прочитав ее, Игнасио выругался:
— Сукин сын! Отсюда он вытащит только наши трупы… Пиши, Матео.
Чиновник сел за машинку.
— Пиши: «Отправляйтесь к шлюхе, которая вас на свет родила! Перон или смерть!» Передай это Комини и запри дверь на засов.
Записку интендант получил у входа в здание Всеобщей конфедерации труда, где он стоял вместе с Суприно, Льяносом, Гусманом и Рейнальдо.
— Что пишет? — поинтересовался Гусман.
— Кроет меня.
— Полагаю, что вам следует назначить нового алькальда, — сказал Суприно,
— Пока не могу. Вы плохо сработали. Если бы Льянос упрятал Фуэнтеса в тюрьму, ты автоматически стал бы исполняющим его обязанности, А теперь все сложнее. Газеты из-за убитого шум поднимут.
— Что же будем делать?
— Пошлю кого-нибудь из моей команды, пусть подбросит в дом Фуэнтеса оружие и пропагандистские брошюрки «Монтонерос». А ты, Лъянос, объяви по радио, что Фуэнтес снабжал партизан оружием. То же самое сообщи и корреспондентам. Подложи бомбу у входа в ВКТ и затем арестуй двух-трех желторотых из молодежной организации. Надо серьезно дело сфабриковать, и как можно быстрее. Да, Суприно! Поручи двоим из тех, кто в штатском, продырявить пулями мою машину, пока парни занимаются Фуэнтесом и остальными.
Интендант отдал последнее распоряжение, и вся группа направилась в сторону полицейского управления. Оглушительный грохот взорвавшейся бомбы раздался, когда интендант и его сопровождающее находились в нескольких шагах от комиссариата.
— Придется выдать мне субсидию на ремонт здания, — сказал с улыбкой Рейнальдо.
— Что люди говорят про Игнасио? — спросил Гульельмини,
— И… не знаю. На утверждения, что он коммунист, не клюнут, — заявил Суприно.
— Сегодня же вечером распусти слух, какой он развратник, какие оргии устраивал в Тандиле и что жена ему рога наставляет.
— Черт побери! — вскричал комиссар полиции. — Вы только посмотрите!
На фасаде полицейского управления кто-то углем написал:
И вместо подписи изображен знак перонистской молодежи:
\ Р / \ / J \/ Р
— Сопляки вонючие. Сегодня они нас камнями забросали, — прошипел Льянос.
— Сукины дети считают, что это очень остроумно, — заметил Суприно, — а все потому, что чересчур нянчатся с ними.
На углу стоял «торино», в автомобиле сидели четверо, Суприно подошел к машине:
— Что скажете, сеньор Лусуриага?
— Что это уж, пожалуй, слишком.
— Вы утвердили? Разве нет?
— Утвердили смещение Фуэнтеса, но делать заявление прессе нельзя, пока все не закончится благополучно.
— Поговорите с интендантом.
— Нам нечего ему сказать. Мы же давно и обо всем договорились с вами. Если завтра обстановка не нормализуется, «Сосьедад рураль» умывает руки.
— Все будет в порядке.
— А что это за взрыв был? — спросил Лусуриага.
— Да это те, из молодежного союза, подложили бомбу в ВКТ.
— Их поймали?
— Ими занимаются, не беспокойтесь.
«Торино» тронулся. Суприно присоединился к комиссару и интенданту. Льянос взглянул на часы. Было семь вечера. Он почувствовал усталость. Мысль о том, что дело зашло слишком далеко, не давала покоя. Подняв голову, он заметил в окнах лица внимательно рассматривавших его людей.
«Вот кончится все это, — промелькнуло в сознании, — может, в Тандиль переведут». Мечта пожить там никогда его не покидала.
Перед осажденным муниципалитетом собралось около трех десятков человек. «Должен все-таки Фуэнтес убраться оттуда, — подумал он. — Не такой же он твердолобый».
— А если задержится, ведь труп садовника начнет разлагаться, — сказал он скорее про себя.
Они остановились перед «пежо» Гульельмини. В дверцах машины зияли дыры от пуль,
— Теперь дела на мази, — сказал интендант. — Моя канцелярия разместится в здании банка провинции.
— Размещайтесь в полицейском комиссариате.
— Нет-нет. Момент неподходящий. Держите меня в курсе событий. Видели, как мою машину продырявили?
— Сеньор Гульельмини!
— В чем дело?
— Вы меня не забудете?
— Что вы имеете в виду?
— Так, ничего, — ответил Льянос и, сделав небольшую паузу, продолжил: — Могу я надеяться на вашу поддержку до конца?
— Пожалуйста,
— Вот я и говорю, только не подумайте чего плохого, здесь-то меня Фуэнтес назначил. Политику я никогда не любил. Мне бы в Тандиль перебраться, и с повышением. Жене моей хочется, чтобы дети там в университет поступили.
— Понятно.
— Комиссар! — послышался голос бегущего младшего офицера Росси с повязкой на голове, — Комиссар! Самолет появился.
— Самолет?
— Ну да, там, — махнул рукой Росси на запад.
Действительно, где-то вдалеке послышалось тарахтенье мотора. Все уставились в небо. В лучах солнца старенький аппарат казался совсем крохотным.
Мотор работал с перебоями. Но вот самолет с адским шумом и треском совсем низко — метрах в ста — пролетел над площадью.
— Сервиньо, — узнал Рейнальдо.
— Кто? — спросил интендант.
— Фумигатор. Поля опрыскивает. Трезвым никогда не бывает.
Сервиньо убрал газ, и его любимый «Бычок» — так он прозвал свой самолетик — направился к полю, но затем развернулся и вновь оказался над городом.
— Давай пониже, окропим их, — предложил Хуан. — Вот потеха будет!
От недостатка масла подвывал пропеллер. Из выхлопных труб вылетали язычки пламени. Сервиньо вел самолет вдоль главной улицы на высоте пятидесяти метров.
— Еще ниже!
Пилот отдал ручку от себя, и планирующий самолет оказался буквально над головами людей, собравшихся перед зданием муниципалитета.
— Теперь давай!
Хуан опустил рычаг бака, и тоненькие серые струйки, подобно дождю, стали падать на людей, наблюдавших за полетом.
— Да здравствует Перон! Так их! — прокричал Хуан.
Интендант, столкнувшись с парнем в темных очках, не удержался на ногах и упал. Асфальт обжигал руки. На голову лилось что-то прохладное и вязкое. Он начал чихать.
Нырнувший в какой-то подъезд Росси наткнулся головой на пистолет-пулемет толстяка в размалеванной квадратиками шляпчонке. От удара у Росси закровоточила рана. Гусман бросился под «пежо». Двое в штатском вскочили в автомобиль. Взревел мотор, машина сорвалась с места. Гусман почувствовал, как правую кисть придавило чем-то очень тяжелым. Острейшая боль пронзила всю руку. От вида крови, выступившей на раздавленных пальцах, помутилось сознание.
Самолет вновь появился над площадью. Укрывшийся под деревом комиссар полиции выхватил пистолет и, прицелившись, нажал на спусковой крючок. Именно в этот момент в глазах потемнело, на голову обрушился удар чем-то металлическим, он повалился сначала на колени, а потом носом уткнулся в траву. Двое из муниципальной полиции подхватили его под руки и потащили между деревьями.
Игнасио, высунувшись в окно, увидел полицейского, бегущего вдоль муниципалитета. Ни секундой не раздумывая, он вскинул ружье и выстрелил. Полицейский рухнул на асфальт.
От висевшего в воздухе облака ДДТ слезились глаза. Распластавшиеся на улице люди чихали, не переставая.
Капрал Гарсиа снова закрыл окна кусками картона.
— Здорово им подсыпали, дон Игнасио. Молодец Сервиньо!
Алькальд опустился в кресло для посетителей и посмотрел на прикрытый Газетами труп Мойяно.
— А теперь? — спросил он.
— Что теперь? — ответил вопросом на вопрос Гарсиа.
— Вот именно. Что скажет Перон?
— Обрадуется, — заметил капрал. — И гляди, меня еще комиссаром полиции назначит.
Когда самолет пролетал над городом в первый раз, Гульельмини нырнул в труду лома, которую представляли собой сгоревшие пикап и грузовик, и, плотно прижимаясь к асфальту, прополз под шасси. Естественно, его шикарный костюм моментально превратился в грязное рубище, а руки н лицо покрылись сажей. Окинув взглядом укрытие, Гульельмини различил под «шевроле» двух молодых людей из тех, что приехали вместе с ним, и пополз к ним. Один из парней, брюнет с маленькими глазками, держал в руках большущий карабин. Другой, остроносый, со светло-каштановой шапкой волос, водил по лицу платком, еще больше размазывая грязь.
— Куда нас привезли? — ворчал брюнет. — Разве это серьезная работа?
Пытавшийся подползти еще ближе Гульельмини услышал треск рвавшегося отворота брюк, которым он зацепился за выхлопную трубу грузовика.
— Круто заварили, — сказал интендант, — Придется дожидаться ночной темноты и брать штурмом.
— Если нас раньше не отравят, — пробурчал тот, который тер лицо платком.
— Когда самолет снова появится, буду стрелять в него. Улетел за горючим, — предположил державший в руках карабин.
— Скорее за ДДТ, — пробормотал интендант.
— Светлого времени осталось мало. Пока соберется в обратный путь, ночь тут как тут, — сказал брюнет.
Втроем они вылезли из-под останков машин на опустевшую улицу. Гульельмини прочихался и сплюнул. Небо в лучах заходящего солнца окрасилось В рыже-красноватый цвет. Раскаленный воздух, подобно, жару из горна, обжигал лица и руки.
Они пошли в сторону площади. Под растерзанными брюками интенданта кровоточила царапина на щиколотке. Брюнет, забросив карабин на плечо, вытащил из кармана темные очки, но убедившись, что они разбиты, швырнул их в канаву.
Прогремел выстрел. Брюнет как-то странно дернулся и тут же свалился навзничь. Острая боль резанула по ноге и отдалась в спине. Все же он собрался с силами и, слегка приподнявшись, стал ощупывать себя руками, отыскивая рану. Она оказалась в левом колене. А увидев улепетывавшего Гульельмини и своего друга, едва за ним поспевавшего, парень от досады и бессилия заревел.
— Попал, дон Игнасио! Без ноги теперь останется! — закричал Гарсиа, засовывая пистолет за пояс.
Алькальд подошел к окну и приложился глазом к отверстию в картоне.
— Ты меткий стрелок, капрал! — сказал он, — Нам такие пригодятся.
После этих слов Игнасио удалился в туалет и заперся там. Ему хотелось сосредоточиться. Он понимал, что продержаться всю ночь не удастся, равно как и не удастся покинуть муниципалитет, поскольку за патио будут наблюдать с крыш. «Пока у Гарсиа и у меня оружие в руках и есть патроны, противник не пробьется к муниципалитету. А что будет, когда патроны кончатся?» Игнасио посмотрел на часы и завел их. «Через час самолет уже не сможет пролететь между домами, — подумал он. — Как бы то ни было, а Сервиньо поработал здорово. Итак, шансов мало. Сдаваться в темноте, без свидетелей невозможно». Всплыл вопрос: а где жители города? Почему они не идут помочь ему?
Спустив воду, Игнасио подошел к зеркалу и выдавил прыщ на носу. Затем открыл дверь и направился в кабинет.
Матео с перекошенным лицом сидел на полу.
— Такого я и представить себе не мог, дон Игнасио, — сказал он.
— Я тоже. Приготовь мате. Хочешь?
Два полицейских из муниципалитета сначала оттащили комиссара в тень под деревья. А затем с помощью еще двоих парней перенесли его на тротуар перед кинотеатром. Подошла «скорая помощь». Раненого положили на носилки и подняли в машину. Пятеро вошли в нее вслед за носилками, шестой уселся рядом с шофером.
— Куда повезем?
— На железнодорожный склад, в подвал.
Карета «скорой помощи» осторожно тронулась с места и поехала, удаляясь от центра. Льянос пришел в себя, когда шины прошуршали по проселку. Не сразу он понял; что происходит. Перед глазами, как обрывки сна, возникали картины: вот ствол револьвера, нацеленный ему в лицо. В отдалении — люди, грязные, одетые в истертые джинсы, в нахлобученных капюшонах, с автоматами в руках. Они то и дело сплевывают почти ему под ноги.
Чуть приподняв голову, Льянос спросил:
— Что такое? Куда меня везут?
— Ты военнопленный, — ответил парень, державший в руках пистолет.
— В какой войне?
— В той самой.
От нестерпимой боли Льянос опустил голову на край носилок. Впервые в жизни ему показалось, что добраться до поста комиссара полиции в Тандиле — дело трудное.
Самолет, спланировав над покрытым редкой травой полем, приземлился и подрулил к навесу.
Сервиньо и Хуан, открыв дверцу, ловко спрыгнули на землю. Хуан тут же достал бутылку и, сделав несколько больших глотков, передал ее Сервиньо. Тот, взяв горлышко бутылки в рот, потягивал жидкость и следил, как прячется за ровной чертой горизонта заходящее солнце.
— Мало всего, так еще и дождь собирается, — сказал он негромко, взглянув на Хуана. — Принеси канистру.
Хуан бросился к навесу и тотчас же вернулся с банкой в руке.
— Литров десять будет, — сказал он.
— Маловато, черт побери!
— ДДТ больше нет, — отметил Хуан, заливая бензин в бак.
Сервиньо прикинул, что и с десятью литрами он сможет на большой скорости пролететь над улицами и приземлиться на ближайшем поле по другую сторону города. «Стоит ли игра свеч?» — подумал он и громко произнес:
— Ночью полечу.
— Ты что, рехнулся?
— Послушай! Поезжай в город на велосипеде и попроси людей, живущих поблизости от муниципалитета, чтобы они, когда услышат шум мотора, зажгли перед своими домами свет. Над этим коридором я и проведу самолет.
— За провода зацепишься.
— Не вчера же я в самолет сел. Вот смеху-то, Хуан, будет!
— Сам говоришь, пойдет дождь… Это бред, дружище…
— Ну, хватит чепуху молоть. Оповестив людей, жми в муниципалитет и сиди там. А в подходящий момент подскажи дону Игнасио три раза мигнуть светом перед зданием. Вот тут-то я и взлечу.
— А чем бомбить станешь?
— Дерьмом. Я их в дерьме утоплю.
— У-у-ух! — вскрикнул Хуан, хлопая по плечу друга.
— Не проколи только камеры в велосипеде, — проворчал Сервиньо и пошел под навес.
Вернулся он с лопатой и десятком мешочков из парусины. Погрузив все это в самолет, Сервиньо залез в кабину, запустил двигатель и, прогрев его немного, подрулил на «Бычке» к краю поля. Разбег и взлет много времени не потребовали. Сервиньо был уверен, что владелец свинофермы Родригес не только скажет ему спасибо за то, что он бесплатно вычистил его свинарник, но еще даст в долг двадцать литров бензина. Держась правой рукой за рычаг управления, Сервиньо пошарил левой под сиденьем в надежде найти бутылку. Но к сожалению, ее там не оказалось — видимо, прихватил Хуан.
— Пьянчуга! — в сердцах выругался он и резким движением прикрыл окошко, через которое со свистом врывался поток воздуха.
Интендант, добравшись до банка, тотчас же принял душ. Суприно вручил ему свой костюм, сорочку и белые трусики. Гульельмини, позволив Рейнальдо перевязать ему рану на щиколотке, переоделся во все чистое и сел около стола. Парень с тоненькими усиками и желтой повязкой на правом рукаве рубашки подавал кофе, когда в кабинете появился Гусман. Рука у него была завернута в платок и подвешена х шее. На повязке выступили темные пятна крови.
— Прибыли корреспонденты. Делают снимки на улицах, Один из них хочет взять интервью у Игнасио в муниципалитете.
— Взять их под охрану полиции. К месту события не пускать. Фотоаппараты пусть оставят здесь. Я сам проведу пресс-конференцию.
— Я сообщу комиссару полиции, — сказал Гусман.
— А где он?
— Не знаю, Разве он не с вами был?
— Нет. Тогда скажите младшему офицеру Росси, чтобы ребята в штатском взяли муниципалитет в плотное кольцо и никого не подпускали бы.
Гусман ушел. Гульельмини закурил сигарету и, оглядывая помещение, произнес:
— Они знают, как писать. Коммунисты, оружие, бомбы в доме Всеобщей конфедерации труда, стреляли в мое авто, покушение на меня, я остался невредим только потому, что есть бог на земле. Вот и все. Говорить буду я.
Через пять минут в зал вошли корреспонденты. Поднимаясь с кресла для приветствия, интендант почувствовал, что брюки Суприно ему тесны.
— Ну, ребята, как дела?
Четверо вошедших ответили, что все хорошо. Парень с усиками подал кафе. Трое журналистов вытащили авторучки и блокноты, приготовившись записывать, четвертый включил магнитофон.
Гульельмини, кратко обрисовав положение, с любезным видом обратился к присутствующим:
— Спрашивайте обо всем, о чем хотите. Вы же меня давно знаете. Я тоже был журналистом.
— Считаете ли вы, что правительство вмешается в дела муниципалитета Тандиля?
— Нет, — ответил интендант. — Правительство провинции, с которым мы едины в деле защиты доктрины хустисиализма, знает, что мы ведем борьбу с международной мафией, которую в Колония-Веле возглавил алькальд и которую поддерживает молодежь, называющая себя перонистской.
— Вы полагаете, что со стороны полиции необходимы такие крутые меры? — задал следующий вопрос один из журналистов.
— Нет, сеньор, полиция никаких крутых мер не принимала. Это марксисты напали на силы порядка. Нам даже известно, что Игнасио Фуэнтес застрелил беднягу садовника за то, что тот отказался выступить против власти, которую он считал законной и перонистской.
— И это могло бы стать причиной для вмешательства армейских подразделений? — спросил репортер, записывавший пресс-конференцию на магнитофонную ленту.
— Нет, сеньор. Армия подчинена правительству народа, и к ней обратятся только в случае беспорядков крупного масштаба. А сейчас в этом нет необходимости. Марксисты составляют мизерное меньшинство. Полиция и сотрудничающие с ней граждане сегодня же вечером заставят местную власть уважать закон.
— А откуда это запах ДДТ? — последовал новый вопрос одного из корреспондентов.
— У нас в грузовике лежал бак с эмульсией, он и взорвался.
— ДДТ не взрывается, — возразил журналист.
— А на этот раз взорвался, — ответил Гульельмини. — Что ж, теперь вы можете возвращаться в Тандиль. Завтра я пришлю вам подробное коммюнике для прессы.
— Я немного задержусь, — заявил репортер, — прелестный материалец.
Растерявшийся Гульельмини поднял на корреспондента взгляд:
— Очень хорошо. Но к месту события не ездить. Не хватало мне еще, чтобы и среди журналистов оказались раненые. Я здесь за все несу ответственность.
— Последний вопрос, — опять обратился записывавший беседу на магнитофонную ленту. — Кто эти вооруженные люди, которых мы видели на улицах?
— Я уже сказал. Это истинные перонисты, по зову сердца присоединившиеся к силам порядка. Рабочие, которые готовы отдать жизнь, защищая народ и своего лидера.
— Ясно, — ответил журналист и, посмотрев на желтую повязку на рукаве подававшего кофе, продолжал: — Могу я поговорить с супругой Фуэнтеса или с женой Матео Гуаставиано?
— Они изолированы.
— А с женой садовника?
— Он был вдовцом. Мир праху его.