— Жюст?

— М?

— Спасибо.

Жюстина перевернулась на другой бок с шелестом простыней и уставилась на меня.

— За что? — недоуменно спросила она.

Я вздохнул и уставился в потолок.

В спальне было темно. Из-под плотно задёрнутых штор сочилось ядовито-зелёное сияние «АКУЛОНа». Ритмично мигал красный огонёк на письменном столе, оранжевый — на шкафу, ещё один рубиновый — на камере наблюдения под потолком. На краю зрения мигали внутренние часы, показывая время.

Полпервого ночи.

— За всё. — наконец ответил я.

Фудзисаки фыркнула.

— И это лучшее, что ты можешь придумать? — недовольно спросила она, приподнимаясь на локте. Волосы упали ей на лицо, и Жюстина грациозно тряхнула головой, отбрасывая их назад. — За какое-такое всё?

— Не знаю. За то, что осталась жива?

Левая бровь Фудзисаки возмущённо дёрнулась вверх.

— Это была моя фраза! — укоризненно заявила она. Её палец упёрся мне в грудь, но так и остался там: Жюстина сменила гнев на милость. — Кроме того, я пришила Фаулер. Так бы за ней ещё чёрт знает сколько гонялись…

— Ты хоть предложила ей сдаться?

— Эта сука пыталась убить тебя, Мицуру. — сухо напомнила Жюстина. — А ещё она убила троих кидотаев и почти размазала по стенке Казанцеву-Мунэмори, так что мне было не до любезностей. — она вздохнула и опустилась назад на подушку. — Но эта попытка тебе не засчитывается. Пробуй ещё.

Я задумался. Утром Фудзисаки встретила меня в больнице и утащила с собой, провожаемая неодобрительными взглядами врачей. Как я узнал с её слов, во Дворце собраний они с городовыми наткнулись на соратницу Ороти — Фаулер, и Жюстине, в конце концов, удалось её пристрелить.

Она не говорила, что это было легко.

Фаулер была мертва. Уцелевшие функционеры Конституционной Партии были взяты под стражу и давали показания. А Жюстина увела меня с собой, и наш вояж завершился только вчера поздно вечером, в моей постели.

Где-то там были отчёты, которые нужно было написать и Мэгурэ, к которой нужно было явиться на ковёр, но после прошлой ночи они казались настолько малозначительными, что я даже не беспокоился о них.

Нам было не до того.

— И не надоело тебе ещё заботиться обо мне? — спросил я. Фудзисаки страдальчески застонала и села на постели.

— Нет, вы только послушайте его! — воскликнула она, закатив глаза. — «Надоело»! Усвой себе, Мицуру: всё, что я делаю, я делаю потому, что этого хочу. И тебя нянчить в том числе. И не неси больше ерунды, понял? — она подумала и добавила: — Пожалуйста.

— Ну уж нет, — фыркнул я. — Я ещё не настолько плох, чтобы ты меня нянчила…

— Ты совсем даже неплох… — довольно промурлыкала Жюстина, — но сейчас ты даже одеться толком не можешь, со сломанной рукой. Кто тебе будет помогать, Минадзуки?

Я промолчал. Валерию я не видел с прошлого утра. Но у неё были свои дела, свои отчёты и свои доклады.

— А кроме того, — продолжала Жюстина, — хрен я тебя брошу. За тобой же нужен глаз да глаз. Вон, отпустила я тебя вчера, и что ты сделал, полез в одиночку на земного диверсанта?

— Полез. — согласился я. — В одиночку.

— А если бы он тебя в капусту порубил?!

— Так не порубил же!

Фудзисаки покачала головой.

— Ты неисправим, Мицуру. — устало заявила она.

— Никто не совершенен. — ответил я. — Но я предпочёл бы больше так не делать.

— И не делай. — строго приказала Жюстина. — Потому что я теперь буду с тобой.

— Всегда? — спросил я.

Губы Жюстины тронула улыбка.

— Всегда. — пообещала она.

В это можно было поверить.

Я привстал на постели. Жюстина потянулась, чтобы помочь мне; я взялся за её протянутую руку, и она легко притянула меня к себе. Сил Жюстине было не занимать.

Как жаль, что и теперь я не мог пользоваться левой рукой.

— Так что, Мицуру, — весело поинтересовалась Жюстина, когда мы прервали поцелуй. В её глазах сверкали озорные огоньки. — За что ты так хотел меня поблагодарить?

— А это правда так важно? — спросил я.

— А ты что думал? — возмутилась Жюстина. — Я же знаю, что ты можешь лучше! Сгораю от любопытства. — и это была правда, с улыбкой подумал я: кожа Жюстины была горячей, почти раскалённой, и она обнимала меня, нежно и крепко, словно боясь отпустить.

И я не хотел, чтобы она отпускала меня.

— Спасибо тебе. — сказал я. — За то, что ты есть.

Жюстина рассмеялась.

— Ну ладно уже! — смеясь, воскликнула она. Я улыбнулся. — Если это всё, что я могу вытащить из тебя, Мицуру…

— Положим, не всё, — усмехнулся я. — Слушай, а я ведь помню, когда ты обращалась ко мне не иначе как «господин инспектор»!

— Правда? — в притворном удивлении подняла бровь Жюстина.

— Ага. Первые три дня, потом тебе надоело.

Она фыркнула.

— И к чему ты это? — спросила она.

— Интересно, как скоро тебе надоест звать меня по имени?

Жюстина задумалась. И мягко толкнула меня назад, на подушки.

— Не знаю, Мицуру, — промурлыкала она. — До завтрашнего утра тебя устроит?..

* * *

— Ты отлично поработал, Штайнер! — воскликнула Мэгурэ, стоило мне только приоткрыть дверь в её кабинет. — Я прямо не знаю, что с тобой делать. Присаживайся.

Я затворил за собой дверь и опустился в кресло, даже в аквариуме кабинета провожаемый взглядами доброй половины отдела: я был в мундире. Оба моих плаща пришли в полную негодность: один — расстрелянный пулями, другой — изрубленный мечом. Мне совершенно нечего было надеть, и поэтому пришлось вытаскивать из шкафа форму.

Чёрный с серебром китель, серебрянные погоны с четырьмя крошечными азалиями инспектора, шеврон МВД на левом рукаве и шеврон ГУМВД по Титану-Орбитальному — на правом. Линза, висящая на нагрудном кармане. Меч Ороти, в ножнах своего брата-близнеца, на поясе. Не хватало только чёрного форменного берета.

И левая рука, висящая на белой перевязи. Теперь она болела всё чаще. Возможно, это был прогресс, но мне приходилось всё время принимать обезболивающее.

Мэгурэ внимательно оглядела меня, сидящего в кресле, с головы до ног, и, тяжело вздохнув, потянулась к лежащей на столе папке.

— Отчёт я твой прочитала, — объявила она, демонстрируя мне папку. — Списываете вы их с Фудзисаки друг у друга, что ли… А теперь рассказывай. С самого начала.

Я рассказал. О визите к «Дифенс Солюшенс» и знакомстве с Лефрансуа и Фаулер. О покушении и гибели лейтенанта Кюршнера. О похоронах, знакомстве с Минадзуки, «василиске» и Регенераторной. И заканчивая штурмом Домпрома и убийством Ороти.

Мэгурэ внимательно слушала меня, изредка приподнимая бровь. Руки шеф сложила перед собой, домиком; она внимательно смотрела на меня, пока я говорил — а я, в свою очередь, смотрел на неё.

— Это тот самый меч? — спросила она, когда я закончил рассказ. Я кивнул, отстегнул ножны от пояса и протянул оружие ей.

Мэгурэ кивнула и приняла меч. С шелестом выдвинула клинок из ножен. Свет за окном блестнул на голубоватой поверхности режущей кромки.

На лезвии не осталось ни следа крови. Над этим поработали ножны.

— Вот оно как, значит. — пробормотала она и вернула меч в ножны. — Знаешь, Штайнер, я тридцать с лишним лет работаю в уголовном розыске и много чего повидала, но чтобы вот так, отрубить преступнику голову?.. — она покачала головой. — Это что-то новенькое. Поздравляю, Штайнер: удивил ты меня, нечего сказать…

— Мне помогли. — заметил я. Мэгурэ отмахнулась.

— Неважно. — заявила она. — Я же говорю, ты отлично поработал. Ну, ладно. — она отложила ворох листков и вместо него вытащила другой лист, протянув его мне. — На, держи. Но в следующий раз, будь добр, предупреждай начальство, когда уходишь гулять с ГСБ, понял, инспектор?

— Так точно, госпожа комиссар. — отчеканил я и принял лист. Вгляделся в написанное. Затем оторопел и вгляделся ещё раз. — Шеф, погодите, это же…

— Да, ты всё правильно понял, Штайнер. — злорадно прервала меня Мэгурэ. — Как только ГСБ опять что-то от нас понадобится — я сразу же подсовываю им тебя и умываю руки. Ах, да, и инспектора Фудзисаки с собой бери, разрешаю. Всё равно за тобой нужен глаз да глаз… И ещё одно: я была бы очень признательна, если бы ты в следующий раз не таскал Гешке за китель на глазах у половины отдела. Я, конечно, всё понимаю, но…

— Больше не повторится. — заверил её я. Это было чистой правдой: желания марать руки об Сказочницу у меня ничуть не прибавилось.

Я отложил бумагу. Официальный посредник ГУМВД Сатурнианской Гегемонии по содействию с Гегемонической Службой Безопасности…

Новая должность, конечно, звучала внушительно. Вот только мне казалось, что где-то за ней прячется не менее внушительная кипа бумаги…

— Разумеется, придется повысить тебе оклад, — продолжала Мэгурэ, — но это уже мелочи. Впрочем, ты и так заслужил, просто выбить у финотдела будет легче… Так, что ещё. Меч я заберу, конечно, для государственного обвинения. Меня прокуратура уже вторые сутки из-за него тормошит, и хотелось бы знать, почему именно меня…

— Зачем им? — немного невпопад спросил я. Мэгурэ осеклась.

— А, ты не в курсе. — сказала она. — Готовится большой процесс против КП и «Дифенс Солюшенс», и им нужны вещдоки, но спрашивают их, почему-то, с меня. Ума не приложу, почему прокуратура не капает на мозги ГСБ. Кстати, ваше с Фудзисаки дело восстановлено в полном объёме и тоже пойдёт в материалы обвинения. Поздравляю.

— Спасибо, шеф. — смущённо пробормотал я. Несказанные слова повисли в воздухе, но Мэгурэ была права.

Это действительно было для меня важно.

— Тебе также будет интересно узнать, что госпожа Екатерина Бланшфлёр Малкина была задержана вчера в Минбане сотрудниками УМВД Сатурнианской Гегемонии на транспорте. — церемонно добавила Мэгурэ. — Ей предъявлены обвинения по статьям 105, 171, 172, 205-1, 275, 276 и 277 УК Сатурнианской Гегемонии.

— Однако. — пробормотал я. Статья 275 — «Государственная измена», статья 276 — «Шпионаж» и статья 277 — «Посягательство на жизнь государственной или общественной деятеля» — обвинения серьёзные, от двенадцати до двадцати. По сравнению с ними все остальные статьи были вишенкой на тортике. — Это всё из досье Сэкигахары?

— Именно оттуда. — кивнула шеф. — Разумеется, досье уже подшито к делу. Передай, как-нибудь, мою благодарность госпоже Адатигаве. Анонимно.

— Разве что. — ответил я. Для Адатигавы благодарность начальницы уголовного розыска была бы страшным нарушением всех традиций, даже сейчас. — И что теперь, шеф?

— А что теперь? — переспросила Мэгурэ. — Гешке дописывает нашу сторону обвинения, — ваше с Фудзисаки расследование, — а дальше этим будет заниматься прокуратура. Ну, и ГСБ вместе с ГДВР, они сегодня запросили материалы следствия.

— Внешняя разведка? — переспросил я. — А они тут причём?

— При твоих землянах, конечно же! — воскликнула Мэгурэ. — Любые слухи о землянах и так в их компетенции, а тут — целый диверсант… а то и хуже.

Её лицо вдруг помрачнело.

— Надо же, земляне. — проговорила она. — Никогда бы не подумала, что ещё услышу о них всерьёз. В семьдесят четвёртом все на ушах стояли из-за землян…

Я промолчал. Я до сих пор не был уверен, верил ли я в возвращение землян. Лефрансуа говорил правду, да, и я убил Ороти… но означало ли это, что земляне вернутся?

По крайней мере, они не вернутся сейчас. Остальное было уже не моей заботой.

— Ну, ладно. — вздохнула Мэгурэ и пристально посмотрела на меня. — Как рука?

— Болит. — честно признался я.

— И сколько тебе с ней ходить?

— Сказали приходить через неделю.

— Через неделю, значит… — протянула шеф. — Ну раз через неделю, то вот и иди, гуляй: хрен я тебя выпущу на работу с поломанной рукой. Хомура тебе выпишет больничный… А, чуть не забыла! — она нагнулась и выудила из ящика стола ещё одну папку — обтянутую кожей, с оттиснённым на обложке гербом МВД. Я насторожился: папка выглядела Очень Официально. — На, ознакомься.

Я принял папку из рук Мэгурэ и осторожно раскрыл её. Внутри папки обнаружился один-единственный лист бумаги, на котором застыли буквы:

УКАЗ

Министра внутренних дел Сатурнианской Гегемонии.

О вручении медали «За выдающуюся службу» инспектору уголовного розыска ШТАЙНЕРУ М.

За активную работу по охране общественного порядка и борьбе с преступностью, за выдающиеся заслуги по взаимодействию с органами национальной безопасности и проявленные при этом отвагу, самоотверженность и геройство, вручить медаль «За выдающуюся службу» инспектору уголовного розыска ГУМВД Сатурнианской Гегемонии в особом административном округе Титан-Орбитальный ШТАЙНЕРУ Мицуру.

Начальница отдела ведомственных наград и поощрений МВД

ДЕЖАРДЕН А.

Министр внутренних дел Сатурнианской Гегемонии

РИЛЬКЕ М.

Монмартр, Касумигава 2/14.

«21» марта 2394 г.

Внизу бумаги шла ещё одна строчка и росчерк электронной подписи:

Утверждаю. К.-Э.

— Медаль придёт завтра вечером, — ангельским голосом сообщила Мэгурэ, — и послезавтра утром я жду тебя здесь, форма одежды — парадная, и ни-ка-ких возражений. — она ухмыльнулась. — Вам ясно, инспектор?

— Но… э… так точно, госпожа комиссар. — в замешательстве ответил я. — Но…

— Ты её заслуживаешь. — твёрдо сказала Мэгурэ. — Ты куда большего заслуживаешь; и ты действительно хороший полицейский, Штайнер. Немного непредсказуемый и в рамочках не держишься, да, но ты даешь результаты. Мне этого достаточно.

— С… Спасибо. — смущённо пробормотал я. Дождаться такой похвалы от Мэгурэ было трудно. В устах шефа «молодец, хвалю» запросто звучало, как ругательство, но хорошим полицейским Мэгурэ называла немногих. Их можно было пересчитать по пальцам.

Теперь в их числе был и я.

— А Фудзисаки? — негромко спросил я.

— А Фудзисаки уже наградили. — ответила Мэгурэ. — Сам её спросишь. Папку только верни. — она повелительно протянула руку. Я послушно отдал ей папку; Мэгурэ вернула её на стопку в углу стола. — Вот так-то лучше. А теперь… — она осеклась, глядя мне за спину. Я удивленно обернулся.

Дверь кабинета приоткрылась, и в неё заглянул высокий мужчина в мундире Гвардии Гегемонии — фиолетовом с красным шитьём и золотыми пуговицами. Из-под полы длинной накидки выглядывали чёрные брюки с золотыми лампасами. Форменный берет украшали алые перья; из-под берета выглядывали короткие тёмно-синие волосы.

— Прошу прощения. — извинился он, оглядывая кабинет. Затем он кивнул и отступил в сторону, распахнув дверь. — Прошу, ваше превосходительство.

Я оторопел. И торопливо вскочил на ноги.

Александр Кисараги-Эрлих вошёл в кабинет. Длинный подол его алого платья струился за ним по сомнительной чистоты ковру. Рукава платья украшали светло-голубые узоры — цветы азалии. Белый подворотник обрамлял шею. Чёрные волосы, собранные в хвост, падали за спину.

— Ваше превосходительство! — воскликнула Мэгурэ и поклонилась. Я поспешно склонился сам. — Покорнейше прошу прощения!..

— Прошу вас, госпожа Мэгурэ. — прервал её премьер-министр Гегемонии. — Не нужно кланяться.

Мэгурэ виновато выпрямилась.

— Ваш визит… — начала она.

— …Весьма неожиданный, я знаю. — закончил за неё Кисараги-Эрлих. — Обычно я нахожу их весьма эффективными, но это не тот случай. Я действительно хотел вас предупредить, но я всё равно ненадолго.

Лиловые глаза обернулись ко мне. Я вздрогнул.

— Я хотел воочию увидеть людей, которым сегодня многим обязана вся Гегемония. — сказал Кисараги Эрлих, глядя на меня. — С госпожой Фудзисаки я уже имел честь повстречаться. Господин Штайнер…

Он протянул мне руку.

Я ошеломленно смотрел на него. Премьер-министр Сатурнианской Гегемонии, вот так, протягивает мне руку…

Я пожал её.

— …очень приятно. — завершил Кисараги-Эрлих и одобрительно улыбнулся.

— Это большая честь для меня, — неловко пробормотал я, — ваше превосходительство…

— Вне всякого сомнения. — кивнул премьер-министр. — Но спасибо вам, господин Штайнер. От имени всей Гегемонии.

Он отпустил мою руку и поклонился. Это был короткий кивок, едва ли до середины груди — но это всё равно было больше, чем мог позволить себе старший по отношению к младшему.

— Хорошего вам дня. — попрощался Кисараги-Эрлих.

Он вышел из кабинета, сопровождаемый телохранителем-гвардейцем. Мы с Мэгурэ так и остались стоять, глядя ему вслед, пока подол красного платья не скрылся за углом.

— Великие боги. — первой нарушила молчание Мэгурэ. Она глянула на меня. — Тебе не кажется, что у тебя на редкость счастливый день, а, Штайнер?

Я помотал головой. Перед глазами все ещё стояло видение: премьер-министр Гегемонии, пожимающий мне руку и кланяющийся передо мной…

Что я сделал, чтобы заслужить это всё?

— Беги уже. — сказала Мэгурэ.

Я предпочёл спасаться бегством.

* * *

Жюстину я нашёл на проходной. Мы с ней расстались по дороге, на «Ракунане»: она поехала домой, за своим мундиром. Теперь она стояла передо мной: к кителю был приколот значок лучшего стрелка Академии, золотой со скрещёнными винтовками, а на погонах… блестели не три, а четыре серебрянные азалии.

— Инспектор? — удивленно произнёс я. — Ты теперь инспектор?

Вместо ответа Жюстина обняла меня. Вернее, бросилась мне на шею.

— Полный! — воскликнула она. — Без всех этих приставок и прочего! Вот так! — и она поцеловала меня. А я не нашёл ни сил, ни желания сопротивляться.

Да, мы стояли посредине проходной Цитадели. Да, в середине дня здесь было полно народу.

Да, мне было всё равно.

— Поздравляю. — восхищённо сказал я, отпустив её. — А меня Мэгурэ на больничный отфутболила. И сказала, что медаль дадут.

— И меч забрала? — подняла бровь Жюстина.

— Ну да. Это вещдок. Для государственного обвинения. — пояснил я. — Ну, пойдём?

— Пойдём, конечно! — ответила Фудзисаки. — Только куда?

Провожаемые удивлёнными взглядами, мы вышли наружу, под тень Цитадели. Сверху висели редкие серые облака, через которые то и дело пробивался свет люминёра, отбрасывая необычные тени.

— И как тебе Кисараги-Эрлих? — спросил я. — Премьер-министр?

— Ты что, его видел?

— Ну да. — ответил я. — Он мне руку пожал. И поклонился ещё.

— Однако… — протянула Жюстина. — Нет, он нормальный. Сказал, что мне медаль вручат, кстати.

— «За выдающуюся службу», да?

— Он не сказал. Но не орден Почётного легиона же!

— Не доросли. — усмехнулся я.

— Зато с нами сам премьер-министр здоровался. — пожала плечами Фудзисаки. — Весь отдел теперь обзавидуется.

— Ага, — протянул я. — Фридель и Орловская меня и так терпеть не могут…

— А я их вздрючу. — серьёзно пообещала Жюстина.

— Жюст!

— Что Жюст? Имею право! Будут они ещё к тебе приставать тут…

Мы дошли до середины двора, когда я остановился.

— А что с машиной? — спросил я.

— А что с машиной? — переспросила Фудзисаки, сделав большие глаза. Ей это совершенно не шло.

— Ну. Я тебя спрашиваю. Что с машиной?

— А-а-а! — Жюстина взмахнула рукой. — Лучше и не спрашивай! Дитрих и Макееву помнишь, из отдела робототехнических преступлений? Так вот они вчера слетали по вызову и разбили свою машину, вдребезги. А мы с тобой в отпуске, нас передвинули в очереди… новые машины будут только со следующей недели. — она фыркнула. — Летать не умеют, учиться не хотят…

— То есть, машины нет. — подытожил я. Я уже стал скучать по нашему безвременно погибшему «Муракумо».

— Ну нет. — уныло поддакнула Жюстина. — «Асперу» я вернула, её вчера должны были обратно отогнать. Там сейчас ГСБ хозяйничает. — она кивком обозначила Дэдзиму и офис «Дифенс Солюшенс». — Так что, пошли на метро?

— Да зачем на метро? — спросил я. — Нам на троллейбусе. Сорок девятый же ходит?

— Каждые десять минут, — пробормотала Жюстина, сверившись с картой. — А чего ты забыл на Выставочном, Мицуру?

— Не на Выставочном. — ответил я. — Но близко.

* * *

Мы не поехали на сорок девятом троллейбусе. Вместо этого мы сели в сравнительно более редкий двадцать четвёртый.

Двадцать четвёртый троллейбус шёл по Гершельштрассе — не до Выставочного центра на границе между Ракунаном и Штеллингеном, а дальше, до Монмартрской площади. Салон троллейбуса-гармошки в полдень был полупустым и светлым, словно наполненным воздухом; мы с Жюстиной вошли, расплатились и устроились в хвосте троллейбуса, на задней площадке.

Редкие пассажиры любопытно оглядывались на нас. Двое инспекторов Национальной полиции, причём один из них — мужчина, в чёрных с серебром мундирах — нечастое зрелище даже на общественном транспорте. Особенно, когда мужчина был с рукой на перевязи, а женщина держала его за руку.

А много ли в Титане-Орбитальном инспекторов полиции с рукой на перевязи и волосами цвета сирени?

Моторы троллейбуса тихо гудели где-то над головой. За окном белые со стеклянными фасадами дома Гюйгенса сменились барочными фасадами Меако — лепниной и статуями, изображавшими людей и богов. На площади Гегемонии троллейбус остановился, пропуская разворачивавшихся собратьев, и я, обернувшись, увидел статую Клериссо-Регулировщицы, которую кто-то обильно изгвоздал пятнами краски. Вокруг скульптуры толпились поливомоечные роботы.

Я встретился взглядом со статуей. Каменное лицо Клериссо пристально смотрело вдаль, надменное и безразличное ко всему.

По улицам ходили патрули кидотаев — по двое и по трое, одетые в настоящие доспехи, с настоящими винтовками, пусть и закинутыми на плечо. У Дворца собраний, за статуей Клериссо, стояли два БТРа. Прохожие подходили к ним, о чём-то спрашивали патрульных кидотаев, даже фотографировались с ними. Кто-то забрался на крышу БТР. Похоже, экипаж не возражал. Или просто не подавал виду.

Троллейбус нырнул под эстакаду Адмиральского бульвара, щёлкнул контактами и свернул дальше по Гершельштрассе. Пересёк Большой Меакский мост. Сэкигава шла рябью. За окном блестели небоскрёбы Инненштадта.

Жюстина держала меня за руку. Её пальцы крепко сжимали мою ладонь, словно боясь отпустить.

Я не хотел её отпускать.

Мы сошли на остановке и пошли пешком, свернув на набережную Сэкигавы. Башня N34 так и возвышалась над домами-кораблями вдалеке. Её вершина поблёскивала в редком свете люминёра.

— То есть, — нарушила молчание Жюстина, — мы приехали сюда всего-то нанести визит Валленкуру?

— Ну да. — ответил я. — Он имеет право знать. Разве нет?

— Ему бы сообщили. Или это ты так, из мужской солидарности?

— Иди ты. — отмахнулся я. В моём понимании мужская солидарность была свойственна исключительно женатым мужчинам за пятьдесят, и сводилась в основном к совместным посиделкам и жалобам на детей, начальниц и супружескую жизнь. Такой мужской солидарности я повидал достаточно.

Входная дверь открылась, стоило мне отдать команду: Линза, как всегда, была лучше любого пропуска. Именно поэтому каждое её применение тщательно отслеживалось… но внимание Собственной Безопасности мне сегодня не грозило.

Не иметь забот, пусть и ненадолго, было очень необычно.

Парадное тридцать четвёртого этажа ничуть не изменилось с тех пор, как мы были здесь в последний раз. За высоким окном напротив лифтов всё так же раскинулся пейзаж ракунанских крыш. В небе сверкнул пролетавший люфтмобиль. Квартира с табличкой «ВАЛЛЕНКУР Сэйдзи» тоже никуда не девалась, и я притронулся к сенсору домофона.

К моему удивлению, дверь нам открыла Анжелика Грушина. Слегка влажные чёрные волосы спадали на плечи торопливо запахнутого халата; один локон приклеился к щеке.

— Господин инспектор. — удивленно проговорила она. — Госпожа инспектор.

— Добрый день, госпожа Грушина. — ответил я. — Не ожидал встретить вас.

— Я тоже, — пробормотала Грушина и, осёкшись, отступила от двери, — Прошу вас, господин инспектор.

Она ушла вглубь квартиры, оставив нас в прихожей, и появился Валленкур. По сравнению с последней нашей встречей, сегодня парень выглядел не в пример ухоженнее — старательно расчёсанные небесно-голубые волосы, темно-синяя с бордовым блуза, чёрные брюки: кажется, хозяин квартиры куда-то собирался. Кроме того, от Валленкура пахло духами.

— Господин инспектор. — сказал он и поклонился. — Госпожа инспектор. Здравствуйте.

— Добрый день, господин Валленкур. — сказал я. — Мы вас не отвлекаем?

— Нет… — протянул Валленкур. — Но мы собирались уходить…

— Не беспокойтесь, — ответил я. — Мы ненадолго. Можно пройти?

Валленкур кивнул и снова провёл нас на кухню — в гораздо меньшем, чем в прошлый раз, запустении. Он, суетясь, принялся убирать со стола закрытые блюда. Мы с Жюстиной сели и терпеливо ждали, пока Валленкур, захлопнув холодильник, не опустился на табурет напротив. Из глубины квартиры послышался гул работающего фена, который отсекла захлопнувшаяся дверь.

— Анжи мне очень помогла. — пояснил, словно извинясь, Валленкур. — Она пришла ко мне вечером после вашего визита, господин инспектор. Спасла меня. — его голос стал тихим. — Вы чего-то хотели?

— Да. — ответил я и подался вперед. — Убийца госпожи Вишневецкой мёртв.

Валленкур застыл.

— Мёртв? — повторил он, глядя в сторону. Я кивнул. — Значит… значит…

Его плечи дрожали под блузой.

— Значит, Хироко отмщена, да? — спросил он, всё ещё не глядя на меня.

— Да. — сказал я.

Валленкур не ответил. Он сидел, понурив голову, не издавая ни звука; лишь иногда вздрагивали под блузой его худые плечи.

Дверь кухни приоткрылась, и мы обернулись: вошла Грушина. Увидев Валленкура, она, не говоря ни слова, ушла — и вернулась, держа в руках платок.

— Спасибо… — прошептал Валленкур, вытирая лицо. Грушина присела рядом с ним, положив руку ему на плечо. Она недовольно глянула на нас.

— Господин инспектор, — начал Валленкур, подняв голову, и осекся. Его заплаканные глаза опухли, белое лицо покраснело. Слёзы всё ещё застыли на его щеках. В руках он комкал платок.

— Я не знаю. — тихо проговорил он наконец. — Я должен чувствовать радость, да? За то, что Хироко отмщена, верно? Но я не могу.

— Вы имели право знать. — мягко, но уверенно ответил я.

— Но это не вернет её. — тихо сказал Валленкур. — Я не хотел мести, господин инспектор. Я ничего не хотел, понимаете?

Он прижал к лицу платок. Грушина обняла его за плечи.

— Вам лучше уйти. — тихо сказала она.

Мы с Жюстиной переглянулись. Я поднялся с табурета.

— Прошу прощения. — сказал я и поклонился. Жюстина ограничилась кивком.

Валленкур ничего не ответил.

Грушина пришла проводить нас, пока мы обувались в прихожей. Она стояла, скрестив руки и облокотившись на стену.

— Зачем? — негромко спросила она. Я выпрямился.

— Потому, что он имел право знать. — повторил я. — Как и вы.

— Лучше бы вы этого не делали. — проговорила Грушина. — Сэйдзи… — она дёрнула плечами. Я кивнул.

— Возможно, вам придётся давать показания в суде. — сказал я.

— Возможно. — ответила она. — Господин инспектор…

— Да?

Грушина обхватила себя руками за плечи.

Она не заменила Вишневецкую, вдруг подумал я. Сатурнианка никогда не станет заменой кому-либо. Она просто пришла Валленкуру на помощь.

— Мы сможем забрать тело? — спросила она, отведя глаза.

— Конечно. — ответил я. — Вы известите родных госпожи Вишневецкой?

Губы Грушиной дёрнулись вверх в слабой улыбке.

— А у нас есть выбор? — спросила она.

Я склонил голову.

— Ещё раз прошу прощения. — сказал я и потянулся рукой в карман кителя. Оттуда я вытащил продолговатый серебристый кристалл флешки и протянул его Грушиной. — Передайте это господину Валленкуру, пожалуйста. Это принадлежит ему.

— Это принадлежит Хироко. — поправила меня Грушина. Я кивнул в знак согласия.

— Всего хорошего, госпожа Грушина. — сказал я и вышел из квартиры.

* * *

— Ну что, — по дороге вниз спросила Жюстина. — Сделал всё, что хотел?

Я покачал головой. Стенки кабины лифта вокруг нас менялись, демонстрируя то залитые светом люминёра зеленые луга, то колоссальные каменные столпы в степях Абасси, то чёрную гладь в окружении высоких, отвесных ледяных стен — озеро Гитигами.

— Не всё. — сказал я. — Есть ещё кое-что.

— А что там было-то? — спросила она. — На той флешке?

Лифт остановился, и пейзажи на его стенках погасли, обнажая блестящий полированный металл кабины.

— Ничего особенного. — ответил я и кивнул на выход. — Пойдём?

Мы вышли наружу, на набережную Сэкигавы. В лицо ударил прохладный ветер с реки, шевеля волосами. Фудзисаки оглушительно чихнула.

— Чёрт. — хмуро пробормотала она.

Я усмехнулся и запрокинул голову. Башня нависала над нами, упираясь блестящими стёклами фасада в облачное небо. Тридцать четвертый этаж дома номер тридцать четыре…

Я усмехнулся и шагнул вперед, навсегда оставив Сэйдзи Валленкура позади.

Зебра пешеходного перехода зажглась, и мы перешли на другую сторону, к каменному бордюру набережной. Река тихо гнала свои воды вниз, повинуясь силе тяжести исправно вращавшегося орбиталища. Мы живём здесь свою жизнь и даже не задумываемся о том, что для землян брошенный мячик летел не прямо, а вбок.

Мы всегда думали, что земляне вернутся, подумал я. А теперь, когда они вернулись — даже не готовы в это поверить.

— И куда мы теперь? — спросила Жюстина, взяв меня за руку. Ветер играл её волосами.

— На метро, я полагаю. — ответил я. — Как ты думаешь, отсюда куда ближе: на «Мацугасаки» или на «Ракунан»?

— На трамвай. — фыркнула Жюстина. — Он вообще в двух кварталах отсюда ходит… Так куда мы едем?

— В некрополь. — ответил я.

Жюстина тяжело вздохнула.

— Тогда на метро. — констатировала она. — Зачем тебе в некрополь, Мицуру?

— Ты же знаешь. — только и сказал я.

Она безрадостно кивнула.

До станции «Мацугасаки» было пятнадцать минут пешком — по набережной и вглубь Ракунана, обратно к Гершельштрассе. Красная линия метро большей частью проходит под Гершельштрассе, и уже скоро мы стояли в белом колонном зале станции, ожидая поезда.

Поезд появился из туннеля, разбрасывая по стенам отблески света фар. Мы проехали «Выставочный центр», вышли из поезда под своды верхнего зала «Бульвара Кавагути» и спустились вниз, на платформы зелёной линии. Ещё через пять минут мы уже стояли на эскалаторе на «Улице Воскресенской».

Это была самая окраина Штеллингена. Его жилые дома возвышались вверх перед нами; позади, на эстакаде над парком в долине реки Камагавы, шёл Штеллингенский проспект. Центр города вдалеке тонул в серой дымке: не было видно ни башен Инненштадта, ни Домпрома с корпусами Тидая, ни одинокого обелиска Цитадели.

Нам повезло — 215 омнибус стоял на конечной, светя фарами. Мы устроились у окна; омнибус постоял ещё три минуты, пока заходили другие пассажиры, захлопнул двери и тронулся, гудя мотором.

Штеллингенский проспект вливался в ленту Остерштрассе, бежавшую по окружности орбиталища, и омнибус свернул, объезжая купол Шатцензее, и принялся карабкаться вверх, в сторону Комендантской площади. Крыши и улицы Штеллингена мелькнули за окном ещё несколько раз, исчезая вдали. Омнибус повернул на улицу Тюринга, ощупывая стены домов фарами.

И выехал к некрополю.

Белые стены. Белая арка входа, венчавшая два лестничных пролёта ступеней. Телебашня подпирала горизонт, возвышаясь над окружавшими некрополь деревьями. Здесь меня окликнула Минадзуки, здесь стоял я, здесь — она… а здесь мы пошли с ней к её машине.

Я кивнул сам себе.

— В следующий раз — только на люфтмобиле. — фыркнула Жюстина, оглядываясь на застывший на конечной омнибус. — Замаешься сюда ехать.

— Мы всю дорогу сидя ехали. — напомнил я.

— Хоть что-то хорошее.

Мы поднялись вверх по ступеням. Одна из решётчатых створок ворот была распахнута. Я протянул руку, вызывая соткавшуюся из воздуха инфосистему некрополя, и ввёл запрос. Мгновение спустя перед нами загорелась путевая точка.

— Пойдём. — тихо сказал я и позволил Жюстине взять меня за руку.

Белые роботы-садовники неслышно суетились между рядов белых кенотафов, подстригая траву. Где-то вдали, вниз по склону, виднелись человеческие фигуры; даже отсюда можно было разглядеть белые траурные цвета на их одежде.

Путевая точка вела нас вниз. Мы прошли мимо одиноко высившейся скульптуры, изображавшей богиню смерти и бога жизни, Идзанами и Идзанаги. Они держались за руки. Скульптор изобразила Идзанаги в длинном платье с открытыми плечами, по моде начала века; Идзанами была в кителе с орденами и цветками азалии на погонах. Длинные волосы спадали богине на спину.

Жюстина крепче сжала мою ладонь.

Белая стена некрополя маячила невдалеке. Каменная тропа между рядами внезапно обрывалась; дальше, до самой стены, расстилалась аккуратно выстриженная зелёная трава. Посредине поля белел панцирь робота-садовника, похожего на огромного жука. Путевая точка горела с правой стороны, в конце крайнего ряда.

На кенотафе лейтенанта Кюршнера.

Дождь стёр последнюю новизну с памятника. Белый камень выглядел так, будто простоял тут уже целую вечность. Посредине лицевой стороны кенотафа чернела высеченная в камне надпись:

ст. лейтенант

Ацухиро Мишель

КЮРШНЕР

(2362–2394)

SERVIR

— Шестьдесят второй?.. — тихо проговорила Жюстина.

Я подошёл к кенотафу. Чёрные буквы в камне глядели на меня, словно с укором.

Что я мог сказать?

Валленкур был прав. Это не была месть. Я не думал о мести той ночью, стоя на крыше Домпрома и из последних сил заставляя голос не дрожать, а лицо — не выдавать холодного, липкого страха внутри. За что мне было мстить?

Servir. «Служить». Кюршнер выполнял свой долг — даже когда спас меня от гибели ценой собственной жизни. Той ночью я выполнил свой.

Ороти мог говорить о возмездии и отмщении. Что, кроме них, могло остаться у человека, который готов был убить целое орбиталище — и даже не планировал возвратиться живым?

Но я не мог. Меня никогда не интересовала месть.

Меня интересовала справедливость.

Я опустился на колено перед памятником. Пальцами коснулся шершавого белого камня.

Ороти был мёртв. Это не вернуло бы к жизни его жертв.

Но это было справедливо.

Я выпрямился и обернулся. По тропе вниз спускалась фигура в развевавшемся чёрном плаще. Она тряхнула головой; водопадом упали длинные волосы.

— Ты знал, что она придёт? — тихо спросила Жюстина.

Я улыбнулся.

Минадзуки подошла к нам. Воротник её плаща был расстёгнут. Белую шею опоясывала чёрная шёлковая лента. По моей спине пробежали мурашки.

— Мицуру. — удивленно сказала Валерия. — Госпожа Фудзисаки.

— Какая встреча. — отозвалась Жюстина.

— Да. — только и сказала Валерия. Она посмотрела на меня.

— Извини. — проговорила она. — Я просто хотела убедиться.

— Что я в порядке? — мягко спросил я.

— Да, но я… — Минадзуки замешкалась. — Нет. Извини, пожалуйста.

Она развернулась и пошла было назад, но Жюстина поймала её за руку. Минадзуки воззирилась на неё.

— Не уходи. — попросила Жюстина. — Я ещё не поблагодарила тебя как следует.

— За что? — спросила Минадзуки, глядя на неё.

— За то, что позаботилась о Мицуру. — спокойно сказала Жюстина.

Валерия не ответила.

— Но я не должна была мешать вам. — наконец нашлась она.

— Ты нам и не помешала, — ответил я. — Но ты могла мне позвонить.

— Да, но я не могу и дальше мешать вам! — Валерия стряхнула руку Жюстины и подошла ко мне. — Мицуру, я… я не хочу становиться между вами. Я же знаю, что госпожа Фудзисаки… что Жюстина любит тебя. Я уже помешала ей один раз. Я не смогу так больше.

— А кто сказал, — спросила Жюстина, — что ты должна обязательно быть между нами?

Воцарилась тишина.

Минадзуки посмотрела на Жюстину. Перевела взгляд на меня. В её золотых глазах было удивление.

— Но нас же ничего не связывает. — проговорила она.

— Разве? — удивилась Жюстина. — По-моему, нас связывает очень многое.

Она коснулась моей ладони.

— Например, Мицуру. — сказала она.

— Жюст!

— Что Жюст? — резко развернулась ко мне Жюстина. — Что, это не так?

Я замолчал. Тем более, что Жюстина была права.

— И вы предлагаете мне… — начала Валерия.

— Для начала, я предлагаю нам всем пойти куда-нибудь в другое место. — прервала её Жюстина. — И поговорить. Для начала. Как тебе такое предложение?

Валерия заколебалась.

— Да, — нашлась она. — Я и хотела поговорить с вами. И сказать спасибо.

— За что? — спросил я.

— Жюстина спасла нам обоим жизнь позавчера. — ответила она. — И вы оба очень помогли ГСБ. То есть, помогли мне. А Ороти и его сообщница теперь мертвы. Тоже благодаря вам.

— И это всё, что ты хотела сказать? — поинтересовалась Жюстина.

— Нет, разумеется, не всё. — добавила Валерия. — Но это было самое важное.

— Вот и прекрасно! — подытожила Жюстина. — Так что, — она оглянулась на меня, — пойдём? Мицуру, ты ведь пустишь нас к себе домой?

Я посмотрел на них обоих. На Валерию и Жюстину, не раз спасших меня от неминуемой смерти. Валерию и Жюстину, ставших для меня самыми близкими во вселенной. Валерию и Жюстину, протянувших мне руку помощи.

Всего, что произошло со мной за прошлые дни, не было бы без них.

Я был не один.

— Конечно. — улыбнувшись, сказал я.

И протянул им руку.