Хозяин арендуемой нами половины дома – Никита, сам жил с женой во второй половине. Это был мужчина лет пятидесяти на вид, широкоплечий, огромного роста и дикого вида, заросший широченной чёрной с проседью бородой. Когда Коля сообщил, что ему уже за семьдесят, я был просто поражён. Жизнь просто бурлила в нём. Сам он незадолго до происшествия рассказывал знакомым охотникам: «Прихожу из тайги уставший, голодный, а моей нет дома. Выхожу, дверь в баньку приоткрыта, я туда, а там жена стоит спиной ко мне, наклонилась и тряпкой пол моет. Ну тут как кровь ударит в голову, глаза застит красная пелена, и мне уже ни еды, ни баньки, ни отдыха не надо! Прыжком вперёд, задираю Матрёне юбку на голову, и пока разок, другой, третий не помилуюсь с ней, ничего-то мне в этой жизни не надо! Вот так-то, молодёжь слабосильная, измотанная жизнью, учитесь, пока я жив!». И глядя на Никиту, не было никаких оснований сомневаться в правдивости его слов.
Соседи были невольными свидетелями его разговоров с женой. Бывало, она пронзительным высоким голосом выговаривала Никите: «Разве можно пить столько времени? Посмотри на себя! Совсем одичал. Починил бы плетень, сделал бы другие дела по хозяйству». В ответ раздавался его могучий, какой-то изнутри идущий бас, от которого дрожали стены дома: «С чего это я одичал? Я и пью-то всего неделю!». Да, это был богатырь во всём! До недавнего времени он ходил в одиночку с рогатиной (длинной палкой с металлическим наконечником, похожей на копьё) на медведя.
Этот современный гладиатор был человеком суровым и бесстрашным. Ему нравилось побеждать зверя в честном бою. Это давало чувство уверенности в себе и горячило кровь, заставляя быстрее биться сердце. И ему было всё равно, что никто не видел его подвигов. Он делал это не на показ, а для удовлетворения своего охотничьего азарта, хищнического инстинкта. Тем более что в этих краях такой способ охоты на хозяина тайги – крупного бурого медведя, считался особой доблестью. Далеко не каждый, даже из бывалых местных охотников, отваживался на это. Так Никита добыл семь медведей. С восьмым у него произошла осечка.
Никита охотился на медведя зимой. Он будил зверя во время зимней спячки, поднимал его из берлоги, и убивал рогатиной, не снимая с плеча карабина. На этот раз попался бурый медведь огромного размера. К тому же зверь быстро вышел из вялого полусонного состояния. Он двинулся на непрошенного гостя со скоростью пассажирского поезда. Медведь весом более трёхсот килограммов с неожиданным проворством через считанные мгновенья оказался на расстоянии вытянутой руки от своего обидчика. По пути зверь одной отмашкой мощной лапы со страшными когтями отбросил в сторону крупную сибирскую лайку, попытавшуюся было усадить его, схватив сзади за штаны (единственное незащищенное мохнатой шкурой место).
Свору собак охотник не держал, у него была только одна большая лайка по имени «Барон», под стать ему самому. С ней он и пришёл к берлоге в тот день. Обычно лайка успевала отцепиться от зверя и увернуться от когтей медвежьей лапы, или от не менее страшного удара сохатиного копыта. Однако этот крупный, внешне неповоротливый, только что поднятый из берлоги во время зимней спячки, медведь оказался на редкость ловким. Он сумел зацепить вёрткую лайку и глубоко пропороть когтями её шкуру. Собака взвизгнула, отпрыгнула в сторону и инстинктивно несколько раз лизнула рану. Никита, не ожидавший, что медведь окажется таким крупным и быстрым, на мгновенье замешкался. Этот зверь первым из «добываемых» медведей сумел застать его врасплох и воспользовался против Никиты его же излюбленным оружием – быстротой и внезапностью! Спустя короткое время охотник всё-таки нанёс сильнейший отработанный прицельный удар своей рогатиной. Обычно он сразу убивал зверя. Но мгновенное замешательство привело к тому, что охотник упустил самый выгодный момент для атаки, ударил не точно в сердце, а рядом, да ещё не очень сильно. Ему просто не хватило расстояния для хорошего размаха, так как Никита подпустил зверя слишком близко к себе. Медведь на считанные секунды приостановился, затем издал трубный низкий рёв боли и ярости, и снова бесстрашно и свирепо ринулся на серьёзно ранившего его обидчика.
И так-то неслабый медведь пришёл в бешенство и был полон решимости показать человеку, на кого тот поднял рогатину. Сухо хрустнуло древко охотничьего копья, легко, без усилий, как соломинка переломанное коротким движением медвежьей лапы. Охотник рывком скинул с плеча карабин, но не успел даже повернуть его в горизонтальное положение. Снова раздался треск разламываемого дерева, и бесполезный искорёженный карабин с раздробленным прикладом и изогнутым стволом упал рядом с обломками рогатины. Бежать было бесполезно – от этого зверя, да ещё разъярённого ранением, не убежишь. Это в сказках, да на арене цирка он выглядел неторопливым и неповоротливым! У Никиты осталось последнее оружие – охотничий нож. Взяв за рукоятку торчащего за поясом, острого как бритва, самодельного ножа, охотник попытался быстро вытащить его из ножен.
Местные охотники никогда не пользовались покупными охотничьими ножами. Они заказывали самодельное холодное оружие, сделанное из особо прочной легированной стали. Обычно использовалась сталь перекованных подшипников или других внутренних трущихся или изгибающихся деталей механизмов. В последние годы этого добра в изобилии было в брошенной на берегах реки неисправной технике. В качестве рукоятки применяли обычно рога лося или оленя. Ножны изготавливали из оленьей или сохатиной шкуры. Такой нож мог перерубить ребро зверя, и его очень трудно было сломать, хотя он и гнулся. Он был очень надёжен, что было необходимо в критической ситуации, когда от его остроты и прочности зависела жизнь владельца.
Однако Никите не удалось воспользоваться и этим оружием. Медведь обхватил противника лапами, навалился на него, подмял под себя и припечатал к снегу вместе с прижатой к поясу рукой, продолжавшей сжимать рукоять ножа. Человек ощутил разящее смрадное дыхание из пасти зверя.
Охотник был бывалым человеком и в тайге неоднократно попадал в трудные ситуации. Но на этот раз его положение было катастрофическим, почти безнадёжным. Хрустнули рёбра Никиты, сдавленные огромными лапами разъярённого зверя. Из спины охотника в считанные секунды полетели вырванные клочья овчиной шубы, под которыми повисли лоскуты кожи вместе кусками человеческого мяса, вырванные когтистыми лапами взбешённого медведя. Красными гроздьями брызнула на чистый холодный белый снег горячая человечья и медвежья кровь. Никита зарычал не хуже медведя, одной рукой упершись в горло зверя, чтобы медведь не смог пустить в ход ещё и зубы, а другую, сжимающую рукоятку ножа, пытаясь вытащить из-под него.
Пёс видел, что его хозяин и единственный в этом мире друг находится в смертельной опасности. Он мёртвой хваткой вцепился в «штаны» зверя, стремясь, во что бы то ни стало усадить медведя под выстрел или смертельный удар Никиты. Лайка честно выполняла свой долг, но её попытки были безуспешными. Наконец собаке удалось усадить медведя, но хозяин почему-то мешкал и никак не мог воспользоваться представившейся возможностью и убить врага.
Инстинкт и весь охотничий опыт сибирской лайки подсказывали ей, что теперь нужно быстро отпрыгнуть в сторону на недосягаемое для зверя расстояние, и увернуться от неминуемого взмаха страшной когтистой медвежьей лапы. Но обычно она делала это после мгновенно следовавшего после усаживания медведя разящего наповал удара рогатиной или выстрела хозяина и смерти своего врага. Живой зверь задрал бы её друга, как только она разжала бы клыки. И, вопреки всем отработанным годами навыкам охоты, вразрез с врождённым самым сильным инстинктом природы – самосохранения, «Барон» продолжал удерживать медведя, намертво сомкнув клыки в его теле.
Никита знал, что если не использует это мгновенье, подаренное ему верным псом, то другого – у него уже не будет, зверь в буквальном смысле слова разорвёт его на куски. Может быть, даже этот миг его смелой самоотверженной лайке придётся оплатить ценой собственной жизни. Медведь не заставил себя ждать. Быстрая отмашка лапы, и у собаки зазияла огромная рваная рана во весь бок. Ещё одно короткое движение медвежьей лапы, и у лайки повисли на лоскуте кусок шкуры с шеи вместе с частью скальпа с головы. Но она не разжала судорожно сжатых челюстей, видимо приняв своей верной собачьей душой окончательное решение, спасти своего друга-хозяина или погибнуть от когтей-ножей медвежьей лапы.
Собрав все оставшиеся силы, изрядно помятый, со сломанными рёбрами и разодранной спиной охотник двумя руками ухватился за слегка изогнутую рукоять самодельного ножа и из крайне неудобного положения, лёжа на спине, наполовину придавленный к снегу, ударил зверя. Никита вложил в этот удар всё отчаяние, всю неуёмную жажду жизни. Ему удалось вонзить в медведя почти всё длинное, и широкое лезвие, благо силушкой бог его не обидел. На этот раз удар был точным. Никита угодил прямо в сердце раненому зверю. Более чем трёхсоткилограммовый медведь снова издал короткий трубный, теперь уже безнадёжно-протестующий, предсмертный рёв и мягко завалился вперёд, на охотника. Только тогда лайка отпустила медведя и обессилено легла рядом. Искалеченный ослабевший человек самостоятельно не смог выбраться из-под огромной туши убитого зверя, а вскоре и вовсе потерял сознание и впал в длительное беспамятство.
Так они и лежали на небольшой заснеженной таёжной полянке: внизу – израненный, истекающий кровью Никита, на нём – кровоточащая туша громадного мёртвого бурого медведя, а рядом с ними – окровавленная собака. Горячая кровь дикого зверя, человека и его верного пса, стекая из ран, смешивалась, растапливая снег рядом с местом схватки не на жизнь, а на смерть. Кровавое дымящееся алое пятно вокруг неподвижных тел медленно расплывалось и увеличивалось в размерах.
Прекратились вскрики человека, медвежий рёв, беспрерывный остервенелый собачий лай. В зимнем морозном воздухе слышалось только лёгкое потрескивание стволов деревьев, да поскуливание израненной сибирской лайки, зализывающей огромные рваные раны на боках. Над местом только что разыгравшейся быстротечной кровавой драмы снова воцарилась тишина. Для разбуженного во время зимней спячки, удачно нагулявшего жирок и спокойно ожидавшего в берлоге весны хозяина тайги теперь это была поистине – мёртвая тишина!