Наконец-то, мы удобно расположились в креслах самолёта ТУ-134 и летим рейсом на Таджикистан, в город Душанбе! Можно сказать – случайность, хотя, собственно, и вся наша жизнь состоит из нагромождения случайностей, замысловато связанных между собой. Мне нехорошо в ожидании полёта, когда ещё не работает вентиляция, плохо во время набора высоты из-за смены давления в салоне, хотя это происходит очень плавно, наконец, просто отвратительно во время самого полёта, несмотря на работающую вентиляцию и убаюкивающий гул турбин нашего реактивного лайнера. «Тушка» время от времени проваливается в воздушную яму. Какое счастье, что я абсолютно не подвержен морской болезни, иначе у стюардесс не хватило бы гигиенических пакетов для меня одного. Что делать, теперешнее моё состояние – это ещё не самая заслуженная расплата за весёлую ночь проводов в общежитии, в тёплой компании друзей, студентов – геологов.

Для прохождения производственной практики после окончания третьего курса геологического факультета МГУ, я должен был прибыть в гидрогеологическую партию Курган – Тюбинской экспедиции. Это подразделение располагалось в посёлке Разведчиков, в шестидесяти километрах от города Душанбе. Поэтому нужно было лететь самолётом до Душанбе, а затем, рейсовым автобусом добираться до самого посёлка. Мой сосед по комнате – Володя, также должен был поработать сезон в Таджикистане, с той лишь разницей, что из Душанбе ему нужно было добираться наземным транспортом до другой геологической партии. Но, у меня авиабилет был уже куплен, а у Володи на руках были только деньги на него, и лететь он должен был лишь через два дня после меня. А пока он спокойно провожал меня вместе с двумя другими соседями по комнате – Сашей большим, отслужившим в десанте и окончившим первый курс того же геологического факультета, и его одногруппником – Сашей маленьким, отслужившим аж три года во флоте.

Володя, был ранее попрошен с первого курса за развесёлое поведение. Угодил в армию, да ещё в стройбат, потому что не хотел призываться по месту жительства, чтобы не расстраивать родителей. А в строительных частях, в то время, служили самые отъявленные ребята из России, с судимостями, или за пять минут до них. Они составляли доминирующий костяк, определяющий порядок взаимоотношений там между «сослуживцами». Основную же численность стройбата обеспечивали простые, полуграмотные, плохо говорящие по-русски, забитые призывники из отдалённых кишлаков среднеазиатских республик – называемые российскими уголовниками в зависимости от настроения:

либо просто – «чурками», либо – «чурбанами с глазами», либо – «чурками «сексуально использованными» с заменой последнего эпитета на – нелитературный. Этих последних в стройбате [1] за людей не считали вообще, и позавидовать их положению во время такой «службы» мог только ненормальный.

Володе после первого же месяца службы украинцы – «деды» отбили почку, как строптивому, «молодому», хотя по возрасту на «молодого» он уже никак не тянул. Этот печальный эпизод его жизни предопределил негативное отношение к украинцам на всю оставшуюся жизнь. Он с негодованием рассказывал мне: «Представляешь, в моей части было двенадцать сержантских должностей и служили сорок хохлов». Лицо его краснело от возмущения при последующем вопросе: «И что ты думаешь?

Все сорок хохлов были сержантами! За «лычку» мать родную продадут!

Они, трусы, толпой и избили меня. Я отбивался изо всех сил и «расквасил» носы двоим или троим нападавшим, в полутьме помещения было непонятно. Ну, после этого хохлы – сержанты окончательно озверели. Когда сбили с ног, то пинали сапогами уже всерьёз, сознательно хотели искалечить. Так что, можно считать, что отбитая почка – довольно лёгкое завершение избиения».

Я попытался заступиться за «хохлов», потому что наш сокомнатник Саша большой, присутствовавший во время этого рассказа, был украинцем: «Ну, не все же они такие!». Володя недобро посмотрел на меня, упорно не глядя на Сашку и в сердцах воскликнул: «Шурка, ни одного хохла – человека в жизни не видал!».

Не помогло Володе и то, что в старшем школьном возрасте он был чемпионом Узбекистана по боксу среди юношей в весе до шестидесяти килограммов. Две недели после «воспитательной беседы» ходил по малой нужде кровью.

Зато во время продолжения рассказа и до его окончания, Володин рот растягивался практически до ушей, а с лица не сходила блаженная злорадная улыбка: «Когда отлежался в госпитале и вернулся в часть, ко мне подошёл русский парень недавнего призыва из «молодых» – Юрка Королёв, по прозвищу «Король». Это был прекрасно сложенный голубоглазый блондин с внезапной появляющейся на лице широченной лучезарной улыбкой. Она была такой простодушной и заразительной, что на неё не могли не ответить невольной улыбкой даже «отцы – командиры», во время очередного разноса, учиняемого Королёву за какой-нибудь проступок. Юрка был бы у «истинных арийцев», последователей фашистской теории Ницше, ярчайшим образцом их сверхчеловека – «белокурой бестии». За плечами у этого «молодого» рядового был богатый жизненный опыт в виде двух «ходок» за решётку за хулиганство и нанесение тяжких телесных повреждений сроком на два, и на три года.

Сразу из-за решётки он и пришёл «молодым» солдатом в эту строительную часть. Отличительными чертами этого русского богатыря кроме недюжинной силы, змеиной быстроты и кошачьей ловкости были: редкое хладнокровие в любых обстоятельствах, необычайная отвага, при полном пренебрежении к опасности. Похоже, детство и юность он провёл в тяжёлых условиях, которые закалили до нынешнего состояния его душу и тело.

Он внимательно, не перебивая и не задавая лишних вопросов, выслушал Володю, ковыряя носком сапога песок, которым была аккуратно отсыпана дорожка в части. В продолжение рассказа Юрка опустил взгляд в землю. После того, как Володя закончил своё грустное повествование, «Король» прямо посмотрел на рассказчика. Тот вздрогнул от ледяного взгляда синих глаз, у которых не видно было дна, хотя, плохо скрываемое в глубине глаз бешенство, предназначалось не ему, а совсем наоборот – его врагам. Володя рассказывал: «В этот миг я даже пожалел сержантов. Юрка коротко, едва разжимая губы от ярости, хотя выглядел, как всегда спокойным, проговорил: «Ты только замани мне их в дровяной сарай, а дальше я сам».

– Они же только большой «кодлой» ходят.

Криво усмехнувшись, «Король» лаконично процедил:

«Чем больше приведёшь – тем лучше».

Володя критически, с большим сомнением посмотрел на Юрку. Конечно, «Король» – настоящий русский богатырь и отчаянный бесстрашный сорвиголова, но сорок самоуверенных, наглых от безнаказанности «стариков» – это очень большая сила. Однако ненависть к хохлам-сержантам была так сильна, а желание рассчитаться с ними их же монетой столь велико, что Володя, стряхнул последние сомнения. Он, как с высокого обрыва в глубокий неизвестный омут, очертя голову, без оглядки, ринулся в эту рискованную авантюру. Решительно, нагло и уверенно, вразвалочку, Володя с угрожающим видом подошёл к одному из украинцев – сержантов. Особенно не стесняясь в выражениях, он вызвал одного из самых авторитетных «стариков», крайне изумлённого беспрецедентной наглостью «молодого», на разговор один на один в дровяной сарай, располагавшийся на территории части. Это ветхое дощатое строение с еле-еле закрывающейся дверью на ржавых петлях и широкими горизонтальными щелями между полусгнившими трухлявыми досками во всю стену, служило нештатным местом для «воспитания» «молодых» солдат и всех других выяснений отношений между военнослужащими подразделения. Именно там состоялось первое «внушение» Володе, после которого он угодил в госпиталь.

Как и предполагал Володя, по его вызову на поединок «один на один» явилась, «кодла» «храбрецов» общим числом в четырнадцать человек! Ввалились плотно сбитой стаей и начали опасливо озираться. К своему удивлению, никого, кроме Володи, не обнаружили. Облегчённо вздохнули и с недоумением, вопросительно уставились на одного-одинёшенька недобитого наглого «молодого».

Плохо скрываемый страх и недоумение быстро сменились злостью и вызывающей, насмешливой, высокомерной наглостью: «Ну, что, «сынок», мало тебе оказалось первого внушения? Обиделся на «стариков», потративших силы и время на воспитание тебя – дурака, шерсть на них вздыбил? Один на один захотел подраться с уважаемым «стариком», боксёр-чемпион!? Не дошло ещё до тебя, что здесь не спортивный ринг, что жить тут будешь по нашим законам, делать будешь то, что мы тебе скажем, причём, выполнять наши приказы будешь бегом, мелкой рысью, на полусогнутых! Придётся нам снова потратить силы и время на тебя, «молодой» наглец, чтобы ещё раз, уже подоходчивей объяснить, куда ты попал, и как нужно разговаривать «салаге» со «стариками»! Теперь ты у нас не только ссать кровью будешь, а и харкать ею начнёшь! Если, конечно, тебе повезёт, и ты ещё доживёшь до госпиталя!».

С такими угрозами толпа «смельчаков» взяла в плотное полукольцо отступающего Володю и, медленно приближаясь, прижала его спиной к высокой дровяной поленнице. Кто-то из сержантов предусмотрительно закрыл входную дверь сарая на внутреннюю щеколду. «Старики» своими руками захлопнули уготованный им капкан! Володя испытывал злорадное удовольствие от известного пока ему одному невидимого присутствия бесстрашного «Короля». Однако в его памяти было ещё слишком свежо воспоминание о недавней «встрече» с этими же «стариками» и результатах этого «разговора». Он прекрасно понимал, что не появись сейчас «Король» и сержанты выполнят свою угрозу, и если не убьют, то уж точно всерьёз искалечат его. Неконтролируемый мгновенный предательский холодок страха скользнул по спине Володи, слегка царапнул его по сердцу. Однако он не подал виду, тут же овладел собой и продолжал напряжённо ожидать спасительного Юркиного появления.

В этот, критический для окружённого «салаги», момент, из-за поленницы, на освещённый солнечным лучом пятачок перед нападавшими, лениво, как бы нехотя, по-кошачьи бесшумно ступая, вышел, наконец, «Король». Сильной рукой отстранил Володю в сторону и задумчиво повторил, глядя прямо в глаза последнему «говоруну»: «Кровью, говоришь, харкать будет?». Сержанты мгновенно онемели и застыли, как истуканы, в тех самых позах, в которых застало их неожиданное и безрадостное, не сулившее ничего хорошего, появление нового «салаги» – рядового Юрки Королёва. Ситуация в мгновенье ока изменилась для обеих противоборствующих сторон с точностью до – наоборот. До сих пор «старики» ещё не имели с Королёвым дела, но были наслышаны о его бурной биографии и отдельных эпизодах его поведения уже в этой части, поэтому их охватило нехорошее предчувствие. Как вскоре оказалось, не лишённое оснований, то есть, можно сказать – вещее!

Молниеносный, почти незаметный для человеческого глаза львиный прыжок, сопроводил незатейливый прямой удар неимоверной силы, кулаком в грудь «оратора». В полной тишине, в которой слышно было, как пролетает муха, раздался звук, похожий на стук резиновой колотушки по пустой деревянной бочке, сопровождаемый явственно слышным треском ломающихся рёбер. Изо рта первой на сегодня жертвы «Короля», струйкой цыкнула алая кровь. В самый первый прыжок и удар Юрка вложил слишком много праведной злости. Послышался глухой шлепок падения обмякшего безжизненного тела на землю. Этот траурный аккорд завершил в мгновенье ока разыгравшуюся трагическую сцену небольшого одноактного драматического спектакля из жизни провинциальной воинской части стройбата. Однако это было всё, что сумел увидеть и услышать Володя во время последовавшей вслед за этим «дружеской беседы» «молодого» рядового – Юрки Королёва, со старослужащими однополчанами, состоящими в сержантских званиях.

Остальные участники действия не успели за это время сделать ни единого движения, продолжая стоять, как вкопанные. А затем в полутёмном сарае уже невозможно стало разобрать, кто, в каком месте помещения находится, и вообще, что происходит между дерущимися военнослужащими. С сухого земляного пола моментально стало подниматься вверх густое облако пыли, заволакивая всё большей пеленой и так-то полутёмный дровяной сарай. Узкие солнечные лучи, как ножом разрезающие полутьму сарая, раз за разом пересекались летящими телами в военной форме. Иногда в этих лучах проблёскивали ярко начищенные сапоги, непостижимой силой поднятые с земли и совершавшие, совместно с их обладателями, немыслимый свободный полёт над полом сарая. Слышался хруст костей и характерный треск рвущейся от ударов человеческой плоти. Из пыльного облака доносились глухие звуки ударов чьими-то кулаками по человеческому телу, им тут же, как эхо, вторили вскрики боли, страха и отчаяния.

Спустя пару минут, к этой гамме звуков стали присоединяться громкие стоны и приглушенные звуки – шлепки падающих на землю безвольных людских тел. Ещё через минуту короткий миниатюрный спектакль был полностью завершен. На земляном полу сарая валялись четырнадцать искалеченных, жестоко избитых «стариков». Некоторые из пострадавших неподвижно лежали в разнообразных причудливых позах, раскиданные по полу до самых стен. Другие оставались в сознании и со стонами ползали по утоптанной земле, совершенно отупев от боли и страха, полностью потеряв связь с действительностью и, на некоторое время, абсолютно утратив способность ориентироваться в пространстве. В завершение «беседы» Юрка лениво несильно, скорее назидательно для острастки, пнул сапогом пару извивающихся на земле «унтер-офицеров» и повернулся к Володе. Тот просто остолбенел от впечатляющих результатов увиденного молниеносного избиения Юркой более дюжины неформальных командиров части. Королёва искренне позабавило изумлённое выражение на лице Володи, застывшего у поленницы. Широко улыбнувшись, «Король» обнял его за плечи, слегка встряхнул, беззаботно залихватски сдвинул пилотку на затылок и весело произнёс: «Пошли, братан, больше тебя здесь никто никогда не тронет!». Ни у «молодого» рядового Володи, ни у тех старослужащих сержантов, которые после энергично проведённой с ними короткой «беседы» не потеряли ещё способности слышать и хоть немного соображать, не осталось в этом ни тени сомнения!

Все жертвы избиения «Короля» были срочно госпитализированы. Из-за тяжести травм, полученных от ударов стального кулака Юрки, каждый из «стариков» провел там не меньше месяца. В перечне увечий и серьёзных ушибов органов самыми лёгкими были сотрясения мозга и множественные переломы рёбер. У некоторых потерпевших оказались сломанными руки, а двоим, теперь уже экс-вершителям судеб «салаг», Королёв умудрился переломить ногу. Были и пострадавшие с повреждёнными лёгкими и отбитыми почками, в точности, как у Володи.

Однако все загипсованные и забинтованные, зверски избитые потерпевшие, были настолько запуганы и деморализованы бесстрашием, необузданной яростью и нечеловеческой силой обидчика, что даже пикнуть не посмели против «Короля». В одночасье он был признан ими полновластным хозяином – «паханом» части. Теперь они поняли, что с этого момента «дедовщина» в их части безвозвратно ушла в прошлое, а жить они будут по тюремным Юркиным законам, по которым и жили все стройбаты страны. А безраздельным хозяином, «паханом» части, в одночасье превратившейся в «зону», будет всё тот же «Король». Покалеченные сержанты в один голос уверяли командира части, специально посетившего госпиталь по поводу такого невиданного чрезвычайного происшествия, что все вместе, гурьбой, свалились с крутой каменной лестницы, на их несчастье находившейся на территории части.

Офицер особого отдела, опрашивавший «дружно упавших с лестницы «стариков»», для отчётности подробно записывал их объяснения, но при этом понимающе, ехидно ухмылялся. Уж ему-то было доподлинно известно имя злополучной «каменной лестницы», или точнее сказать – обладателя «каменного кулака», на который так неловко свалились больше дюжины самоуверенных, вконец обнаглевших от безнаказанности, «стариков». Однако он дословно записал детский лепет недавно таких бравых, а теперь основательно перетрусивших «унтер-офицеров», сделал вид, что безоговорочно поверил каждому слову их «бреда сивой кобылы». Саркастически хмыкая и удивлённо мотая головой, «особист» покинул невезучих, физически искалеченных и морально уничтоженных недавних истинных властителей над «молодыми» солдатами части. Повреждения костей и внутренних органов нескольких «внезапно неловко упавших с лестницы» сержантов оказались настолько серьёзными, что после месячного лечения в госпитале их пришлось всё-таки комиссовать даже из стройбата. И это несмотря на то, что в это «воинское» подразделение брали с любыми отклонениями в здоровье и списывали на «гражданку» по его состоянию крайне неохотно, в исключительных случаях, разве что за пять минут до смерти!

Володя был сильным человеком, и случившееся тяжёлое событие не смогло психологически сломать его. В какой-то мере помог реабилитации быстрый, адекватный и победный ответ насильникам при помощи Юрки Королёва. Во всяком случае, не озлобился на весь мир, и мог рассказывать об этом печальном эпизоде своей армейской жизни с юмором. В продолжение рассказа об этой жутковатой истории меня обуревали смешанные чувства обыкновенного нормального человека: удовлетворение от торжества справедливости в Володином деле; и неприятное ощущение от бесчеловечности, зверской жестокости по отношению и к Володе, и к непутёвым «старикам» – сержантам. Яркая картина победы добра над злом так и не сложилась в моём воображении из-за отвратительных, уродливых форм борьбы между ними. И портрет героя Володиного рассказа – «Короля» не запечатлелся в моей душе светлым образом былинного богатыря, заступника слабых. Я был твёрдо убеждён в том, что торжество правды не может достигаться подобными изуверскими методами. Со слов Володи мне представлялось, что «Король» без труда мог просто избить сержантов. Но он их сознательно искалечил, переломал кости, отбил внутренности. Нет, «Король» из тюремной зоны, вызывавший восторг у Володи, не стал для меня образцом для подражания!

Между тем Володю стали определять в стройбате на должность.

По рассказу Володи, это происходило так. Вызвал пьяный офицер и задал вопрос:

– Факультет?

– Геологический.

Володя увидел, что дежурный офицер пишет в его анкете «биологический». Следующий вопрос:

– Курс?

– Первый.

Офицер замедленно понимающе кивнул и написал – «пятый!». Затем этот не вполне трезвый вершитель Володиной участи, долго всматривался в заполненную им же самим анкету, видимо наводя достаточную для прочтения букв резкость во взгляде, прочитал, что там написано, и радостно воскликнул: «О! Врач!».

Так Володя стал врачом стройбата, и пробыл на этой должности до конца службы. Спирт на протирку места укола новоявленный «эскулап» не тратил, потому что надо было по первому требованию снабжать «огненной водой» отцов – командиров, ставшего лучшим другом – Юрку Королёва с мгновенно образовавшейся вокруг него угодливой свитой, да и себя с товарищами – сослуживцами не обидеть! Кроме того, чтобы не напрягать личный состав, состоявший преимущественно из его бывших земляков из среднеазиатских республик, проблемами со снятием и одеванием одежды, наш «народный самородок – целитель» освоил метод постановки уколов и прививок солдатам из вверенных его «просвещённому врачебному искусству» подразделений, прямо через гимнастёрку! Что самое интересное, за всё время его «лечения», ни у кого из его пациентов, даже лёгкого гнойничка ни разу не образовалось. Да, видимо права народная мудрость, гласящая, что «солдаты не болеют»!

После окончания службы Володя восстановился в университет и был поселён в общежитие, в одну со мной комнату, Национальный состав комнаты получился разношёрстным. У Володи мать была узбечкой, отец – таджиком, хотя сам он внешне выглядел вылитым славянином с вполне европейскими чертами лица, с голубыми глазами и волосами цвета соломы. Этакий ладно скроенный блондин, любимец университетских девушек. Саша большой был украинцем, мы с Сашей маленьким – русскими. Ну да это сейчас разбирают всех по национальностям, в то время, нас эти вопросы не интересовали, и мы жили дружно. Напомню, шёл 1977 год. Нападки на украинца Сашу большого прекратились после того, как Володя узнал, что тот был в армии ефрейтором, получил всего одну «лычку», которую с него вскоре благополучно сняли за очередную провинность. В результате, Саша большой демобилизовался рядовым. Этим он окончательно ликвидировал Володино недоверие и неприязнь, отчасти – к украинцам – вообще и полностью – к Саше большому – в частности, и растопил первоначальный лёд в их отношениях. Так что атмосфера в нашей комнате в момент незатейливой студенческой пирушки была тёплой, я бы даже сказал – дружеской.

Стоял тёплый летний вечер, окна нашей небольшой комнатушки были открыты настежь, мы удобно расположились за столом, с нами – гитара, на которой понемногу бренчали я и Саша маленький. Петь же после очередной рюмашки, любили все присутствующие, даже (особенно) те, кто не умел – кому «медведь наступил на ухо». Пели-то ведь не голосом на конкурс, а душой от избытка чувств, для себя! Тем более что на столе стояли горячительные напитки в виде аппетитных запотевших гранёных стаканов с охлаждённой водкой, что не могло не поддержать высокий эмоциональный тонус собравшихся. Застолье с самого начала обещало не разочаровать нас. Оживлённо шла весёлая беседа, вперемежку со студенческими и геологическими полевыми песнями. Спиртное естественно заканчивалось, мы, соответственно, регулярно его запасы пополняли из близлежащего, легендарного для студентов нескольких факультетов МГУ, винного магазина венгерских вин – «Балатона».

И надо же было такому случиться, только – только мы разгулялись, как у всех присутствующих опустели карманы! И вот так всегда: едва начинаешь хорошо жить, как заканчиваются деньги! Тут Володя вспомнил, что багаж его геологической партии будет отправлен в Таджикистан на платформе, и он, в принципе, может его сопровождать, тогда билет на самолёт ему будет не нужен, значит, у нас есть ещё деньги. Для продолжения веселья сумма набежала вполне достаточная.

Утром за мной зашла однокурсница Таня маленькая. Так условно её называли, потому что в посёлке Разведчиков в том сезоне работала ещё одна наша сокурсница, которую звали тоже Таней, но прибавляли определение – большая. Накануне я попросил Таню маленькую разбудить меня к рейсу. Невысокая хрупкая миниатюрная блондинка честно пыталась выполнить порученную ей, ответственную миссию. Если бы она вечером догадывалась о сложности возложенного на неё задания, она не дала бы опрометчивого обещания, более того, ни за какие коврижки не согласилась бы на этот подвиг! Но слово было дано, и Таня, как человек обязательный, приступила к его воплощению в жизнь. В процессе своего титанического труда, она широко использовала советы моего умудрённого жизненным опытом соседа Володи.

Таня была одета в длинный широкий сарафан на длинных легкомысленных тесёмочках, с глубоким декольте спереди и вырезом почти до пояса сзади. Светло-жёлтое с крупными неяркими цветами одеяние из лёгкой ткани, длинным шлейфом развевалось за девушкой, стремительно идущей в невесомых босоножках из двух перекрещивающихся полосок. Летящая походка добавляла ощущения бестелесного парения Тани маленькой над грешной землёй. Моя коллега была морально и физически готова к покорению знойной легендарной Средней Азии и в предвкушении невиданных приключений просто на крыльях летала. Экипировка из одного полувоздушного, чуть ли не до пояса открытого сарафана полностью соответствовала нахождению в засушливых жарких странах (как она наивная тогда в Москве считала!). Для окончательного завершения подготовки к интереснейшему путешествию и непосредственному перелёту до места практики, ей оставался сущий пустяк: разбудить меня, чтобы вместе сесть в самолёт.

Для реализации этого поручения Таня сначала попыталась использовать звуковой метод воздействия на спящего беспробудным сном человека. Несмотря на миниатюрность, она оказалась обладательницей очень сильного голоса, к тому же покрывающего несколько высоких октав. Постепенно повышая силу и высоту собственного крика до частоты ультразвука, сопоставимого со звуком турбины реактивного самолёта при максимальных оборотах, она добилась потрясающих результатов: проснулись все обитатели длинного пятиэтажного здания общежития…, кроме меня. Поскольку, по утверждению друзей, на моём безмятежном лице не дрогнул ни один мускул, она решила принять предложение Володи и применить ко мне водный метод побудки.

Вылитый на мою голову чайник ледяной воды из-под крана изрядно намочил и охладил не только мою голову с густой шевелюрой, но и подушку до самого матраца. Впрочем, это был единственный эффект от применения новой методики! Тогда Таня маленькая принялась бессистемно на ходу изобретать различные массажеподобные садистские процедуры. Сначала она изо всех сил трясла меня, потом стала с всё возрастающей силой, частотой и звонкостью похлопывать по щекам, стучать кулачками по груди, как по барабану. Наконец, она окончательно отчаялась вернуть меня к активной жизни в ближайшем будущем и безутешно заплакала.

Сквозь тяжёлый беспробудный сон я слышал её плач и посочувствовал ей, но помочь ничем не мог. Дело в том, что кроме выпитого в достаточном количестве спиртного, ещё и спал после окончания празднества только один час. А этого было явно недостаточно для маломальского отдыха моего утомлённого непосильным отдыхом организма. Таня маленькая обречённо стояла у изголовья моей общежитской, на века изготовленной кровати с панцирной сеткой и высоченными металлическими спинками. Безнадёжно опустив коротко стриженую головку с белёсыми волосами, бессильно повесив тонкие, как тростинки руки, покрытые чуть ли не прозрачной белой кожей, сквозь которую просвечивали синие сосуды, она негромко плакала. Из её голубых, почти бесцветных глаз, текли слёзы безысходности.

И тут в битву по моему подъёму включилась тяжёлая артиллерия – наш рассудительный «аксакал» Володя. Он искренне пожалел несчастную Таню, восхитился её ответственностью за данное обещание, сильно зауважал её за настырность в выполнении данного мне слова и, наконец, решил заодно всерьёз помочь и мне. Он подошёл к моей кровати, рывком поставил на ноги и твёрдо отчеканил приказ: «Надо ехать в аэропорт! Самолёт ждать не будет!». Я встрепенулся, подтянулся и ответил, ещё не открывая глаз, но сразу, как будто и не спал: «Не могу, мне надо сдать бельё кастелянше».

– «Сдам я! Езжай!».

Я согласно заторможено кивнул тяжеленной чугунной, вдруг загудевшей, как котёл головой и медленно, как гоголевский Вий, слегка размежил неподъёмные свинцовые веки. Ещё несколько секунд ушло на наведение резкости во взгляде на Володю, потом начал поворачивать голову до тех пор, пока не увидел сам надоедливый раздражающий источник беспокойства, так мешавший последние полчаса моему богатырскому сну – Таню маленькую. Весьма неодобрительно посмотрел на неё, потом постепенно осознал причину её стараний, простил, затем оценил верность данному мне слову, в душе одобрил её действия и постановил незамедлительно помочь ей. Решительно взял девушку за руку и произнёс: «Пойдём быстрее, опаздываем!». Таня, потеряв дар речи от такого резкого изменения моего доселе бессознательного состояния, безропотно побежала рядом.

Ей пришлось двигаться вприпрыжку, так как я окончательно проснулся и пошёл как обычно, а хожу очень быстро, поэтому идти рядом со мной своим шагом невысокая Таня просто не могла успеть. И только когда мы вышли из здания общежития, она вдруг вскрикнула: «Ты оставил свой рюкзак!». Не останавливаясь, не снижая скорости, произнёс: «Не вопрос!», – и потащил её вокруг здания к открытому окну своей комнаты. Крикнул Володе про забытый рюкзак, и тот без промедления, не глядя, выбросил мне его из окна второго этажа. И хотя поклажа состояла почти полностью из сменной одежды, всё-таки хорошо, что тюк приличного веса не попал в нас с Таней! Эта мысль промелькнула вскользь, не вызвав никаких эмоций. Одной рукой тянул за собой Таню, – другой накинул на плечо лямку рюкзака, и после этого, уже без приключений, мы добрались до аэропорта Внуково. Впритык по времени успели к своему рейсу, в последних рядах прошли регистрацию и полетели в Душанбе.

За время полёта, вся газированная вода, разносимая стюардессой, положенная и мне, и сидевшей в соседнем кресле Тане маленькой была проглочена мной, без малейшего возражения со стороны соседки, догадывавшейся, каково мне сейчас!

Во время полёта она сказала: «Знаешь, сегодня в учебную часть деканата пришло сообщение о гибели нашего однокурсника Виктора. Его придавило где-то в сибирской тайге неудачно спиленной им самим огромной елью. Он просто побежал от неё по направлению падения». Таня назвала фамилию – Волынский, и я вспомнил этого нескладного домашнего московского еврейского мальчика с чёрными, как смоль курчавыми волосами, в больших роговых очках и с постоянной виноватой улыбкой на круглом полудетском лице. Над ним постоянно подшучивали на курсе. Я не очень представлял себе, как он будет выглядеть, и что будет делать в полевой партии, где и условия жизни, и люди значительно грубее и жёстче, чем в Москве, тем более, в его образованной семье. Но, конечно, не ожидал, что это несоответствие закончится такой быстрой трагической развязкой.

Деревом его придавило или его очки, лицо и волосы не понравились какому-нибудь пьяному бичу – не знаю, да и никто никогда не узнает. Местным властям и деканату была представлена официальная версия гибели Виктора, в которой он и был объявлен виновником несчастного случая. Если же это было не так, то вершится суд над истинным убийцей и выносится приговор ему в тайге без участия официальных властей по своим неписанным таёжным законам, «суровым, но справедливым» – как утверждают сами местные жители.

Мне было жаль Витю, но ухудшить моего теперешнего физического состояния это трагическое известие всё-таки не могло, потому что хуже было уже некуда. Огорчение, как вода сквозь еле заметную щель в металле, проникло куда-то глубоко внутрь моего сознания. Там оно затаилось в виде разъедающей ржавчины, ожидая лучших времён, когда владелец души будет в состоянии достаточно эмоционально воспринять эту новость и адекватно отреагировать на неё.

Сознанию нужно, чтобы я посочувствовал несчастливому сокурснику, так рано и нелепо прервавшему свой путь на этом свете, пожалел его молодую непрожитую жизнь, в общем, расстроился, как следует. Надо сказать, что мой холодный расчётливый, прокурорский разум никогда не щадил мягкую, гораздо более чувствительную душу. Наверное, это необходимо, чтобы душа выстояла в нашем беспощадном мире. Но всё равно, считаю своё сознание очень жёстким, иногда и жестоким по отношению ко мне, можно было относиться и мягче, снисходительнее к душе, когда-то может быть и пощадить её. Всё-таки обе эти эфемерные материи находятся в одном теле, можно сказать являются самыми близкими родственниками!

Через два с лишним часа приземлились в аэропорту Душанбе, тогда ещё столицы Советской Социалистической Республики Таджикистан. Впрочем, от социализма там было преимущественно название, и в то время, да и, наверное, никогда, советской власти в полном объёме, в нашем понимании социалистического народного хозяйства, производственных отношений, всего образа жизни – там не было.

В течение всего времени пребывания в Таджикистане ловил себя на мысли, что нахожусь не совсем в СССР, да вроде и не за рубежом, а в какой-то новой, ни в одной энциклопедии, не описанной общности людей. И вполне вероятно, что смогу принять душой этот неизвестный меняющейся мир людей. Мне нетрудно будет полюбить эту дикую природу жаркой страны, расположенной: между крутыми высокими горными хребтами и в долинах бурных горных рек с ледяной водой, на безводных почти безжизненных, выжженных солнцем землях и в цветущих оазисах. Возможно, приму и своеобразную жизнь местных обитателей, но никогда не сумею до конца познать, понять и стать для этого мира своим. Здесь я буду всегда пришлым чужаком. Может быть, для кого-то и дорогим, и желанным, но всё равно чужестранным гостем.

В аэропорту Душанбе, едва шагнув на выходной трап, всей кожей почувствовал горячий сухой воздух, с головы до ног обдавший меня душной знойной волной. Жар излучало и раскалённое бетонное покрытие аэродрома, и здание аэровокзала. Раскалённый воздух с лёгким запахом битума дрожащими знойными волнами, искривляющими для глаз видимое пространство, поднимался и от площадки с недавно уложенным асфальтом перед аэровокзалом. Все каменные сооружения здесь добавляли перегретого воздуха и без того невыносимо душной для европейца атмосфере таджикской столицы. Город Душанбе в этот приезд я плохо рассмотрел, так как мне было не совсем до него, или лучше сказать, совсем не до него! В посёлок Разведчиков, к месту, своей трудовой деятельности, мы поехали на небольшом грязном и снаружи и изнутри автобусе марки ГАЗ, с длинным «носом». Эти автобусы в России уже практически не использовались, однако это было не единственное их отличие.

Как только автобус заполнился грязными мешками и не очень чистыми аборигенами – исключительно мужчинами, стали ярко видны и другие отличия! Во-первых, дышать стало просто нечем, дезодорант бы здесь явно не помешал. Во-вторых, почти все пассажиры жевали смесь, называемую местными жителями – «насвай», или «нос» состоящую из смеси птичьих экскрементов, гашеной извести и табака. Делали они это с таким удовольствием, что, видимо, им была вкусна эта отрава, правда, сам я её не пробовал, и даже желания пожевать эту дрянь не возникло. «Насвай» при жевании выделял никотин, который поступал в кровь человека, то есть, практически являлся традиционным местным видом курения. Только никотин поступал в кровь не через лёгкие, а через слизистую оболочку ротовой полости и носоглотки.

В-третьих, многие вместо «насвая» – курили обыкновенные сигареты и самокрутки из крепкой махорки. В результате всего этого в автобусе, несмотря на движение и открытые окна, дышать было нечем не только из-за непередаваемой смеси «ароматов», но ещё и просто из-за острой нехватки кислорода в воздухе. В-четвёртых, некоторые курили, судя по запаху, явно не табак, может быть марихуану или гашиш, или ещё что-нибудь подобное, не знаю, в этих вопросах не специалист. В-пятых, температура в тени была +50 градусов, на солнце – гораздо больше, а в разогретом автобусе при парниковом эффекте – было просто невыносимо жарко и душно. Случайно дотронувшись до металлического корпуса, нашего «железного коня», я чуть не обжёгся и быстро отдёрнул руку – на нём, как на достаточно хорошо разогретой сковородке, смело можно было жарить яичницу! Эта непринуждённая обстановка привела к тому, что полтора часа в пути показались мне вечностью, а вылез из автобуса хоть и едва живым, но уж, безусловно, абсолютно излечившимся от тяжёлого похмелья.

Наконец, едва живые, прибыли к своему конечному пункту назначения. Измятый, пропылённый, с какими-то грязными липкими пятнами и разводами сарафан Тани маленькой представлял собой весьма жалкое зрелище. Да и его счастливая обладательница со всклоченными волосами и устремившимися из орбит глазами с одичавшим взглядом – наглядно отражала трудность проделанного нами пути. Думаю, что я выглядел ещё хуже, слава богу, что себя не видел. Радость ожидания встречи с незнакомой южной среднеазиатской страной оказалась значительно радужнее ощущений от первого реального знакомства с ней.

Таня маленькая с потухшим взглядом и взъерошенный, мокрый, как мышь ваш покорный слуга, изрядно потрёпанные и ошалевшие от духоты и зноя, предстали пред очами своего университетского начальника – Ростислава Михайловича, в дружеских кругах именуемого просто – «Рост». Это был худощавый человек среднего роста, лет тридцати, спокойный, мягкий, эрудированный, благожелательный и приятный собеседник. При ходьбе он немного сутулился, но это нисколько не портило его не только в глазах мужчин, но и женщин, среди которых он пользовался большим успехом. Окружающих тянуло к нему, как магнитом, Кудасов не зря подал заявку на студентов для сезонной работы в своей партии именно ему. Одевался Ростислав Михайлович скромно, но вполне современно, а по тем временам и модно: светлая рубашка, импортный фирменный синий джинсовый костюм.

Встретились и с нашими непосредственными руководителями из университета – Ниной и Еленой. Аспирантка Нина работала на кафедре, чтобы было больше времени для написания диссертации. Она не ходила, порхала над грешной землёй! Ей было всего двадцать семь лет. Это была высокая, стройная, спортивная и подтянутая молодая девушка, с пружинистой походкой, прямой спиной и гордо поднятой головой на высокой красивой шее. Именно про таких говорят: «Проглотила линейку!». Нина обладала хорошим чувством юмора, ценила его в других людях. На её лице частенько сияла ослепительная белозубая улыбка. Одевалась Нина здесь в лёгкие яркие, довольно открытые летние платья. Русоволосая, сероглазая, с румянцем во всю щёку, она каждый день смотрелась эффектно, празднично и была вполне довольна собой и жизнью. Молодую свежую красоту её одухотворенного лица, «измученного интеллектом», почти не портили даже близко посаженные глаза. Молодая энергичная аспирантка была олицетворением оптимистичного лозунга: «Жизнь удалась!».

Полный антипод ей являла собой Елена. Та была худенькой женщиной небольшого роста, казавшегося ещё меньшим из-за постоянного сгорбливания, пригибания к земле, съёживания до возможно меньших размеров. Делала она это, видимо, чтобы замаскироваться от врагов, из которых, собственно, и состоял весь окружающий её мир. Хотя, на мой взгляд, её и без маскировки трудно было заметить! Елене исполнилось только ещё сорок лет, но у неё уже были испещрены ранними морщинами лицо и руки. Короткие редкие тёмные волосы всегда имели неряшливый, засаленный и растрёпанный вид, даже сразу после душа. Она часто их причёсывала, но тогда они начинали выглядеть прилизанными, что ничуть не улучшало впечатления от её внешности. Глаза Елены, тем более их цвет, трудно было рассмотреть под огромными очками в роговой оправе с сильными линзами, комично смотревшимися на маленьком сморщенном личике. Одетая в глухие брючные костюмы тёмно-серого, мышиного цвета в духоте среднеазиатского лета, Елена сразу бросалась всем в глаза, хотя стремилась как раз к обратному результату.

Долгие годы работая на одной из кафедр геологического факультета, стараясь и одеждой и поведением быть почти невидимой, Елена настолько преуспела в этом, что со временем превратилась в большую пугливую безобидную и безотказную мышь, которую, правда, без дела никто и не трогал. А зачастую её просто никто не замечал. Всем своим видом она взывала к жалости, пощаде и снисхождению. Елена была почти точной копией Акакия Акакиевича из повести Николая Васильевича Гоголя – «Шинель», только в женском обличье и перенесённой в советское время.

Познакомились с местным начальником гидрогеологической партии Валерием Валерьяновичем Кудасовым, в партии которого должны были отработать сезон. В дружеских кругах его именовали просто Валерой. Он просил называть его так, чтобы подчеркнуть его простоту и дружественность в общении с людьми. Кудасов прислал заявку на студентов из личных дружеских отношений с «Ростом». Среднего роста коренастый загорелый крепыш лет сорока с волевым лицом (бывший мастер спорта по боксу в среднем весе), властным голосом и обаятельнейшей белозубой улыбкой во весь рот, он сразу вызывал симпатию у собеседника.

Однако, несмотря на обращение к нему на «ты» по имени, невзирая на его открытость и приветливость во взаимоотношениях с окружающими, Валерий Валерьянович сразу устанавливал некоторую грань, через которую переходить, никому не было позволено. Кудасов с первой минуты знакомства ясно давал понять новичкам – кто здесь хозяин. Да и перед старыми знакомыми, ни при каких обстоятельствах не расслаблялся. В случае необходимости он довольно бесцеремонно, иногда с долей издевательского сарказма в словах и тоне одёргивал зарвавшихся людей, случайно или забывшись в душевной беседе, сокративших дистанцию с ним. И уж тем более, последнее слово всегда оставалось за ним в любом споре, независимо от того, был ли этот диспут деловым или дружеским.

Кудасов давно обосновался в Средней Азии и чувствовал себя в местном обществе, как рыба в воде. Он досконально знал все неписанные местные законы, легко и с огромной пользой для себя играл по местным правилам. Однако и в общении с власть имущими чиновниками Таджикистана и других среднеазиатских республик, Валерий Валерьянович строго следил за соблюдением дистанции, ревниво оберегая своё личное пространство и степень уважения к себе высокопоставленных собеседников. Кроме того, он неукоснительно придерживался подчёркнуто европейского стиля в одежде и форме поведения с кем бы то ни было, никогда не снисходя до местной тюбетейки или халата. Это был один из его способов подчеркнуть разницу с местными жителями и утвердить дистанцию с ними.

Здесь же мы встретились с одногруппниками, Таней большой и Лёшей. Не худенькая, я бы сказал – средней полноты молодая девушка Таня большая, была брюнеткой, чуть выше среднего роста с ослепительно – молочно-белой кожей и светло-зелёными глазами. Как ни странно, при такой светлой коже она прекрасно чувствовала себя под палящим среднеазиатским солнцем. Видимо сказывалась привычка к жаре. Дело в том, что Таня большая родилась и выросла в южной солнечной Одессе. Единственным непременным условием её существования здесь было то, что она постоянно должна была закрывать кожу от прямых солнечных лучей какой-нибудь светлой непрозрачной одеждой. Хотя здесь это и не смотрелось таким уж необычным. Местные таджикские мужчины (иногда и женщины, но их вообще мало было на улицах), особенно старшего возраста, вообще ходили в длинных стёганных наглухо закрытых ватных халатах, видимо, для поддержания определённой температуры и влажности между одеждой и поверхностью тела.

Мой товарищ, студент Лёша был среднего роста коренастым крепким кареглазым парнем, фигурой похожим на Кудасова. Время от времени на его лице проступали веснушки «рязанского парня», хотя он был родом из Воронежа. Лёша редко обгорал на солнце. Одевался он просто: в светлую рубашку с коротким рукавом и тёмные брюки. Лёша был спокойным, уверенным, основательным, иногда даже жёстким человеком. Мы с ним представляли разительный контраст, как внешне, так и внутренне. Я, напротив, имел худощавое телосложение, был чуть выше среднего роста, с зеленоватыми глазами и светлой, постоянно обгорающей на солнце кожей. Мой неуравновешенный, взрывной, порывистый и в то же время мягкий характер являл собой полную противоположность сдержанному, рассудительному и твёрдому – Лёшиному.

Я не мог отказать себе в желании носить что-нибудь из местной одежды. К обычным серым тонким отечественным джинсам добавил синтетическую цветную рубашку, раскрашенную многочисленными узкими вертикальными полосками различной ширины преимущественно голубого, зелёного и чёрного цвета. Хотя в небольших количествах в этом наряде легко можно было отыскать узенькие полоски ткани абсолютно всех цветов радуги. Только тюбетейку носить не стал. Но и без неё, вид этой кричаще-пёстрой таджикской рубашки, вызывал у Лёши неизменную улыбку и недоумение (как ты носишь синтетику в такую жару!?). Но, как говорит пословица: «Охота, пуще неволи!», – мне в Средней Азии доставляло удовольствие носить именно эту рубашку. Ради этого смирялся с неудобством раскалённого синтетического материала на своём теле. Впрочем, эти различия не мешали, а скорее наоборот – способствовали нашему общению, со временем перешедшему в дружбу. Вот в этом небольшом коллективе мне и предстояло жить и работать в течение того полевого сезона.

Как показала дальнейшая жизнь, с Таней большой нам предстояло провести не только эту, но и последующую производственную практику на Подкаменной Тунгуске, а с Лёшей судьба сводила неоднократно уже после окончания университета. Таня большая с Лёшей сразу сказали, что рады моему прибытию, а «Рост» сообщил, что также рад меня видеть, несмотря на то, что я «раздолбай» и опоздал на два дня из-за несвоевременной сдачи экзаменационной сессии. Впрочем, уверенно добавил он, я ни минуты не сомневался, в том, что ты её сдашь без «хвостов».

Вся наша партия обитала в белом одноэтажном, длинном общежитии. Здание представляло собой большую глинобитную мазанку, каких в здешних посёлках видимо – невидимо, разве что размерами они поменьше. Посередине дома располагался широкий прямой коридор, по обеим сторонам которого находились двери в довольно большие комнаты. Обычная планировка общежития. В одной из этих комнат поселились и мы с Лёшей. Располагалось наше новое жилище прямо на берегу быстрого прохладного арыка, текущего с окрестных гор. Причём, наши с Лёшей окна выходили прямо на него, и звук протекающей журчащей воды всегда радовал и успокаивал меня. Не менее умиротворяюще действовало и звучное пение сверчков, без устали, самозабвенно трудившихся до самого утра. В нашей комнате и расположилась вся компания с двадцатилитровой бутылью местного красного сухого вина, из которой каждый желающий, неспешно наливал себе в пиалу и лениво, время от времени отхлёбывал, не прекращая игры в преферанс.

Мне предложили и преферанс, и вино. От игры я отказался, предпочтя роль стороннего наблюдателя. Мне не хотелось даже мало-мальски «морщить мозг» во всё ещё болезненно гудевшей голове. Да и вина налил себе всего одну пиалу (правда она была объёмом минимум в поллитра) и потихоньку попивал из неё в течение вечера. Даже на лёгкие спиртные напитки, у меня уже не было здоровья.

Утром, как и в каждый последующий день, разбудило яркое, светящее в окно солнце. Какая всё-таки это прекрасная вещь – солнце. Как оно поднимает настроение, даёт заряд энергии, бодрости. Просто жить хочется! Правда, как выяснилось потом, всё хорошо в меру. Итак, куда же я попал? Наш арык представлял собой правый приток довольно мощной, горной реки с ледяной водой – Кафернигана. Этот быстрый ручей впадал в большой пруд, искусственно созданный специально возведённой плотиной. Из пруда по трубе вытекал поток во второй – образованный такой же плотиной, далее – в третий, и только вытекавший из него водоток с уже нагретой тёплой водой преодолевал оставшиеся метров четыреста до самого Кафернигана. В долине этой реки и её притока и располагался посёлок. Искусственно созданный жителями каскад прудов в невыносимом среднеазиатском пекле давал жизнь всей пышной растительности, в которой утопал посёлок Разведчиков. Арык с системой прудов, расположенный прямо в центре посёлка, превратил селение в пышный зелёный оазис. Посёлок Разведчиков вызывающе красиво раскинулся среди окружавшей посёлок, выжженной палящим солнцем, безжизненной растрескавшейся земли с редкой чахлой пожухлой от зноя, сухости и безводья травой и колючками.

Селение состояло из одноэтажных кирпичных и деревянных зданий. Но большая часть домов (как и наше общежитие), была сооружена из самодельных глиняных кирпичей слепленных с примесью какой-то травы и кизяка (сухого навоза). Построенное жилище покрывали плетёной сетью из лиан и лык, обмазанных глиной и побеленных извёсткой до ослепительно белого при ярком солнечном освещении цвета. Эти приземистые дома с большими подвалами и маленькими окнами, называемые мазанками, несмотря на меньшую прочность, лучше всего защищали от зноя и ветра в местных условиях и издревле использовались на этой земле. Каждый из домов был окружён садами, и в результате весь посёлок утопал в зелени, представляя собой оазис в полупустынной местности. У нас, в средней полосе России, обилием зелени никого не удивишь. Однако здесь, среди выжженной земли, цена деревьев и образуемой ими тени, а также кустарников и травы – совершенно иная.

На центральной площади посёлка была расположена шашлычная, в которой повар, называемый местными жителями «Ашуром», готовил недорогие, вкусные шашлыки из говядины, фарша, курицы и других сортов мяса, а также из овощей. Кроме того, он готовил бесподобный плов, шурпу, лагман и другие среднеазиатские блюда. Загорелое даже для таджика лицо Ашура с горящими глазами под густыми мохнатыми бровями, всегда неожиданно выныривало из полумрака шашлычной. Он молча принимал заказ, и также неожиданно исчезал в глубине своего заведения, колдовать над мангалом с шашлыками, большим чёрным закопчённым котлом с пловом и рядом кастрюль и котлов поменьше.

В полутьме, освещённой тусклым светом раскалённых углей, мелькал только его белый халат с поварским колпаком. Через некоторое время у окошка выдачи появлялись две могучие волосатые руки с заказанными блюдами, вслед за которыми выныривали и горящие шайтанские глаза Ашура под метёлками иссиня-чёрных бровей (было в его облике и взгляде что-то потустороннее, дьявольское). Он быстро безмолвно принимал оплату и отсчитывал до копейки сдачу. Для Средней Азии это было удивительно и вызывало невольное уважение к Ашуру. За всё время обитания в посёлке, я услышал от него считанное количество слов. А ведь мы посещали его шашлычную ежедневно.

Вместо хлеба, во всём Таджикистане (а также Узбекистане и Туркмении) выпекали лепёшки, способов приготовления и видов которых, насчитывались десятки, но все они были объединены одним свойством – были очень вкусными.

Рядом с шашлычной располагалась чайхана, впрочем, как и во всех уважающих себя, городах и посёлках Средней Азии. Это было единственное двухэтажное здание во всём посёлке. Крыша чайханы была застеклена праздничной причудливой мозаикой из разноцветных стёкол, набранной в виде замысловатого восточного орнамента. На втором этаже в центре большого зала стояли обычные европейские столы со стульями. Вдоль стен располагались достарханы – невысокие дощатые помосты, на которых была постелена курпача – тонкий матрас, а вдоль его перил с трёх сторон лежали подушки. Сами белые стены были расписаны цветными восточными орнаментами. Для нас это было настоящей восточной экзотикой!

Столы почти всегда были свободны, а большая часть достарханов – занята местными жителями. Многие из аборигенов проводили там по полдня и больше, играя в какие-то свои игры длинными картами и в огромном количестве поглощая зелёный чай вприкуску с мучными конфетами – подушечками. Время было советское, и нам было непонятно, где и когда эти люди работали, а если – нигде и никогда, то откуда брали деньги на содержание своих огромных (по российским меркам) многодетных семей!? Но ответы на эти вопросы мы получили намного позже от одного из знакомых Кудасова – таджика Рашида, да и то, совершенно случайно.

Девушки не решились на подобную вольность (может быть, не было желания), а мы с Лёшей с огромным удовольствием залегли на достархан, чтобы попить чаю как настоящие аборигены. Через полчаса решили, что выглядим на достархане также свободно и естественно, как местные жители. Но Тани не преминули немного ехидно заметить нам, что смотрелись мы скованно и смешно, хотя полулежали в тех же позах, что и местные таджики. Чего-то нам всё-таки не хватало, да и, наверное, никогда не хватит для того, чтобы, выглядеть на достархане, как восточные жители.

Невысокий, весь какой-то округлый лицом и телом, седой улыбчивый, шустрый чайханщик в не очень свежем белом халате без колпака, тут же подбежал к нам, предложив чай. Мы заказали – зелёный, хотя ни до этого, ни после – я его не пил, за исключением нескольких единичных случаев в Одессе, когда попал там, в подобную, невыносимую жару. Обычно мы брали два, средних размеров, чайника. При первом появлении чайханщик спросил: «Уважаемые! Не студентами ли вы будете? Прямо из Москвы к нам?». Получив утвердительный ответ, он загадочно улыбнулся: «У меня для вас есть сюрприз!», – и удалился. Буквально через две – три минуты принёс нам два чайника зелёного чая и две горсти конфет. В одной – у него были обычные разноцветные и белые подушечки из муки, сахара и ванили, а вот в другой….! Широко радушно улыбаясь и подмигивая, чайханщик торжественно провозгласил: «Я принёс специально ваших конфет!». Этим редким деликатесом оказалась затвердевшая до прочности камня карамель в бумажных фантиках, на которых было написано – «студенческая».

Разгрызть эти конфеты было невозможно, удалось только слегка поцарапать и впоследствии мы либо размачивали их в пиале с чаем, либо незаметно, чтобы не обидеть чайханщика, рассовывали по карманам и уносили домой, где складывали «про запас». Но чайханщик так старался, на его лице была такая счастливая и радушная улыбка, что устоять было невозможно. Мы слёзно поблагодарили его, утверждая, что всю жизнь, по крайней мере, с первого курса, став студентами, мечтали погрызть эту подлинно студенческую карамель, и наконец-то, благодаря нашему дорогому чайханщику, эта мечта сбылась! Чайханщик расплылся в ещё более широкой улыбке. Он был рад, что угодил русским студентам, и, с чувством выполненного долга, удалился. Как точно сказал ещё в прошлом веке великий русский поэт Есенин в своих «персидских мотивах»: «Сам чайханщик с круглыми плечами, чтоб славилась пред русским чайхана, угощал меня горячим чаем, вместо русской водки и вина». Ничего с тех пор не изменилось!

Проживая постоянно в посёлке Разведчиков, мы каждый день обедали в шашлычной, а потом обязательно залегали на достархан. Старались научиться расслабляться и вести себя на этом деревянном помосте так же естественно, как и остальные посетители. Не знаю, как это выглядело со стороны, но мы с Лёшей со временем стали чувствовать себя в чайхане комфортно. Аборигены перестали коситься в нашу сторону, может быть, просто привыкли к нашему ежедневному появлению. Там под ровный гул громадных трёхлопастных вентиляторов на потолке, выпивали два – три чайника зелёного чая, с мучными подушечками и карамелью «студенческой», пока она, к нашей великой радости не закончилась в закромах у дорогого чайханщика!

Как-то августовским вечером, выйдя к арыку, я заметил у соседнего дома человека с неестественно разноцветным: жёлтым, синим, красным и их переходами лицом и перевязанной рукой, который медленно с трудом, придерживаясь руками за забор, вышел из калитки и тут же тяжело плюхнулся на скамейку. Он весь вечер просидел у журчащего арыка, после чего так же неуверенно передвигаясь, вернулся в дом. В последующие дни каждый вечер видел его на скамейке у арыка, куда наш сосед выбирался после захода солнца подышать свежим воздухом. Он вызвал у меня интерес и однажды я спросил у начальника местной партии – Валеры: «Чем болен этот человек? Вроде – молодой парень, а уже, сколько дней еле ходит и, похоже, не думает в скором времени выздоравливать. Избили его что ли? Или попал в аварию? А может быть у него какая-нибудь местная лихорадка?». Валера рассмеялся: «Ну, можно сказать, что избили!», – и рассказал такую историю.

Нашим соседом был русский парень лет двадцати пяти. Был он человеком задиристым, особенно после употребления спиртных напитков. Да и без них никогда не упускал возможности ввязаться в ссору. Однажды пошёл погулять в сторону предгорий. А надо сказать, что в Средней Азии во все времена обитало очень много ядовитых змей: и по количеству видов, и по общей численности. Нам, сотрудникам партии, показывали цветные картинки этих «гадов ползучих», чтобы мы могли определить: какая из гадюк нас ужалила. Дело в том, что во время нашего пребывания там, в СССР уже существовали специально изготовленные сыворотки против укусов наиболее ядовитых и распространённых в здешних местах змей. Они выпускались под названиями: «антикобра», «антигюрза», «антиэфа» – применявшиеся соответственно после укуса кобры гюрзы и эфы.

Вводить их можно было только против яда точно определённой змеи, так как яды разных видов змей сильно отличались друг от друга по составу, способу воздействия на человека и свойствам. Если человек правильно определил, чьей именно жертвой из этой «великолепной троицы» стал, и ему своевременно ввели соответствующее противоядие, то он почти на 100 % выживал. Ещё была усреднённая сыворотка на все случаи жизни, от укусов всех видов змей. Она применялась в том случае, если человек не знал точно название укусившей его твари. Но действие этой сыворотки было на порядок слабее и здесь уже выжить было сложнее, в такой ситуации уж кому как повезёт! [2]

Во время показа цветных иллюстраций этих ядовитых змей, нам сказали, что в партии должны быть сыворотки против их укусов. Однако было с сожалением отмечено, что противоядий в нашу гидрогеологическую партию не поставлено. Правда, докладчик тут же сообщил, что они должны быть (если не закончатся к моменту срочной востребованности!) в местном медпункте, до которого от предгорий, где водилось большинство видов гадюк, было приблизительно три – четыре километра. Не так уж и далеко, особенно если быстро побежать, что должно получиться, если захочешь жить! А лучше всего, как нам посоветовали, не позволять себя кусать ни одной, никакой змее, независимо: ни от её вида, ни от степени знакомства с ней! Вот об этом была сделана запись в инструкции по технике безопасности, где все мы расписались, и после чего, безусловно, почувствовали себя значительно более защищёнными.

Итак, так что же произошло с нашим героем? Подходя к горам, он заметил маленькую тоненькую змейку двадцати – двадцати пяти сантиметровой длины, которая время от времени выглядывала из какого-то укрытия. Это был гюрзёнок, уже «проклюнувший» кожаный чехол своего яйца, но ещё не вылезший оттуда. [3]

Змеёныши гюрзы, «проклюнувшиеся» из отложенных яиц.

Увидев такого большого зверя, как человек, гюрзёнок начал метаться, пытаясь выбраться из своей родовой «ловушки» и где-нибудь укрыться от него. Но не таков был «царь природы», чтобы спокойно пройти мимо маленькой ядовитой твари, оказавшейся в его полной власти. Тем более что от её грозных старших собратьев он не знал бы, в какую сторону бежать! Парень присел над гюрзёнком, начал его запугивать, замахиваться на него, делать ему «козу» из двух пальцев и вообще, по – всякому дразнить его. Бедный гюрзёнок извивался всем телом, пытаясь уклониться от грозной «козы» страшного плохого дяди и, в свою очередь, добраться первый раз в жизни парой своих маленьких зубиков до большого забияки. Однако преждевременно покинуть свой кожаный мешок ему не советовал врождённый инстинкт, а добраться до «козы» ему не давал быстро отдёргивающий руку неприятель.Парень не учёл того, что эти малыши являются очень активными животными. С момента рождения они довольно агрессивно реагируют на человека и пытаются укусить его. Другие змеи не такие. Абсолютное большинство маленьких новорождённых гадючек можно без опаски держать на ладони. С гюрзами такие штучки не проходят. Укус этих змей несет опасность человеку с самого момента рождения.Наконец парень полностью уверился в своей безнаказанности, расслабился и нерасчётливо близко подвёл «козу» к головке змеёныша. Тот, из последних сил пытаясь защититься и хоть чем-то напугать или заставить держаться подальше напавшего на него грозного врага, применил единственный, данный ему природой способ защиты и нападения. Собравшись в мешке в «гармошку», гюрзёнок, по примеру своих взрослых собратьев, резко распрямился и неожиданно быстро и высоко, на всю длину своего тела (а это около 25 сантиметров) высунулся в маленькую, «проклюнутую» незадолго до этого дырку.Взрослая крупная гюрза таким способом прыгает примерно на два метра. Детёныш не достиг таких высоких результатов. Зато ему удалось решить главную задачу для выживания в данный момент: он сумел застать врага врасплох. Гюрзёнок изловчился и «тяпнул» своими маленькими ядовитыми зубиками за один из двух пальцев страшной рогатой «козы»! Парень родился и вырос в этих местах и был прекрасно осведомлён, что укус гюрзёнка, даже только что вылупившегося из яйца, без применения сыворотки «антигюрза», если и не будет смертельным, то обеспечит ему массу неприятностей со здоровьем!То есть, другими словами ему немедленно нужно было добираться до медпункта. А вдруг там есть сыворотка! Именно такой способ защиты здоровья и спасения драгоценной жизни себя любимого рекомендовала нам инструкция по технике безопасности. Можно конечно было пустить всё происшедшее на самотёк, и заняться вплотную воспитанием этой негодной малолетней гюрзы.Однако настроение у нашего героя безнадёжно испортилось, интерес к игре со змеёнышем испарился «как сон, как утренний туман», педагогические подвиги воспитания подрастающего змеиного поколения его больше не вдохновляли. На несколько секунд он оторопел и с изумлением неподвижно взирал на прокушенный палец. На нём были две еле заметные ранки от тонких, как иголка, но уже довольно длинных и исправно пропускающих яд зубиков ловкого гюрзёнка.Забияка никак не мог поверить своим глазам и наглядному результату только что увлекательно проходившей опасной игры, мало чем уступающей знаменитой захватывающей дух русской рулетке. Наконец, пришёл в себя и начал действовать в меру своих знаний. Он тут же перочинным ножом разрезал палец и попытался выдавить оставшийся в ранке яд вместе с кровью. В народе такой способ удаления яда тогда ещё часто практиковали, хотя уже было доказано, что он не только бесполезен, но и опасен, так как способствует дополнительному инфицированию организма через поражённые ядом ткани в месте укуса. После этой экзекуции над собой парень энергичной рысью двинулся к медпункту.По пути ему нужно было ещё как-то перебраться вместе с одеждой через грозный бурлящий Каферниган. Переплыть эту горную реку с ледяной водой, когда тебя сносит стремительное течение от верхнего порога (под которым нужно было зайти в реку) до нижнего порога (перед которым необходимо было выйти на противоположный берег, если не хочешь, чтобы тебя вынесло на пороги), надо было умудриться! Я, например, переплыл его летом, с разбега, одетым в одни плавки, будучи совершенно здоровым и уверенным в себе. Тем не менее, мне удалось выплыть на другую сторону реки в каком-то метре от начинавшейся гряды валунов следующего порога! Не знаю, протащило ли, нашего героя по порогу, но Каферниган он переплыл, и до медпункта добрался.По словам врача, всё тело у него уже было в кровоподтёках, а укушенная рука – сплошного багрового цвета, с сеткой кровоизлияний от лопнувших сосудиков. Дело в том, что во время бега и быстрого плавания, кровь значительно быстрее разнесла змеиный яд по всему телу и внутренним органам парня, чем – если бы он находился в спокойном состоянии. [4]Врач решила, что парень крепко избит, пока он не произнёс: «Гюрза», – и не показал распухший бесформенный разрезанный палец на отёчной руке. В этот день сыворотка «антигюрза» оказалась в наличии в медпункте, врач, как ни странно, тоже оказалась на месте. Она обработала рану йодом и поставила нашему герою противоядие. Впрочем, эта мера была уже малоэффективной, так как практически весь змеиный яд был разнесён по организму и начал своё токсическое разрушительное действие.С неделю парень провалялся в больнице, и прошло лишь несколько дней с момента выписки его домой на амбулаторный режим. При ближайшем рассмотрении сосед действительно очень походил на избитого. Но гораздо опаснее было то, что у отравленного змеиным ядом человека лопаются стенки сосудов и во внутренних органах, а это требует гораздо более длительного и интенсивного лечения. Так что неуверенно передвигающегося соседа я наблюдал ещё довольно долго. Всё закончилось для него благополучно, наверное, поэтому местные жители могли позволить себе исподтишка посмеиваться над незадачливым хулиганистым «змееловом»: «Крепко «отдубасил» едва вылупившийся из яйца гюрзёнок нашего поселкового забияку! Может быть, это ему на пользу пойдёт – меньше будет задираться!». Можно было предположить, что этот жестокий урок парень запомнит на всю жизнь.

В первый же выходной день мы с Лёшей отправились за продуктами, а больше из любопытства, за местной экзотикой на восточный базар в городок Орджоникидзеабад. [5]

Этот город располагался примерно в десятке километров от посёлка Разведчиков. Дорога проходила вдоль реки Каферниган (сейчас Кофарнихон). Несмотря на обилие холодной чистой воды, в большом количестве протекающей по долине, земля уже в нескольких метрах от реки была абсолютно сухой, выжженной солнцем, кое-где растрескавшейся в виде правильных многоугольников с пятью – восемью гранями, и почти повсеместно покрыта редкими колючками. При приближении к Орджоникидзеабаду увидели подвесной пешеходный мост с верёвочными перилами через реку. На противоположной стороне, сразу за мостом, начинался город.

Переходя через горную реку по качающемуся, вздрагивающему от каждого шага людей мосту, невольно залюбовались дикой красотой бурной горной реки. Немного постояли над стремительно несущимся водным потоком, держась за ненадёжные перила, рассматривая белые пенистые буруны на ближайшем пороге и слушая грозный рокот Кафернигана.

Река Кофарнихон весной.

Картина мощной природной стихии притягивала, манила, как бездна, завораживала. Хотя мы находились не в самой реке, а на мосту над ней, но мысль, что могли в любую минуту свалиться с этого игрушечного раскачивающегося сооружения и оказаться среди бушующих волн бешеного течения, со звериной силой хлещущего по огромным валунам, вставшим на пути неукротимого потока, добавлял нам адреналина в кровь! Мы смотрели на реку в направлении против потока. Собрались было уходить, но метрах в двухстах я уловил краем глаза какое-то движение на берегу. Заинтересовался происходящим там и обратил внимание спутника на эту картину. Посмотрели на берег повнимательнее и увидели нескольких местных мальчишек, которые спускали к реке накачанные автомобильные камеры. Почти голые, загорелые до темно-коричневого цвета разновозрастные подростки были, все как один, одеты в чёрные плавки. Они положили свои импровизированные плавательные средства в воду у самой кромки Кафернигана и, не спеша, расположились каждый на своей «лодке». Камеры были большими, а мальчики – маленькими, поэтому каждому участнику этого опасного путешествия пришлось практически лечь спиной на круг. За пределы этой круглой «лодки» у них попали только ступни ног. Участники рискованного плавания практически одновременно оттолкнулись от берега и плотной группой стали выплывать на самый стрежень бушующей реки.Теперь мы застыли на месте и уже не думали прерывать столь захватывающее зрелище. Кавалькада хорошо накачанных автомобильных камер от грузовиков с еле заметными на их фоне телами ребятни постепенно приближались середине быстрой горной реки, всё ускоряя и ускоряя своё движение относительно берегов. Вот флотилия достигла выпуклого белёсого пенного водяного потока и с большой скоростью ринулась вниз по течению, стремительно приближаясь к нашему мосту и к порогу перед ним.Один за другим резиновые «плотики» влетали на порог между беспорядочно торчащих из воды каменных глыб, окутанных брызгами. Опытные «капитаны» ловко уходили от прямых столкновений с валунами, допуская только удары о них упругими бортами своих маленьких плотиков. Обратил внимание, что главной задачей «лоцманов» этих «судёнышек» было не допустить вращения своих кругов. Мальчишки изо всех сил гребли каждой из рук по-разному, то вперёд, то назад, удерживая свои лодки в одном положении. Они добивались того, чтобы их ноги были направлены только вперёд, и река всегда находилась перед их взглядом. Рискованные, опытные (это было заметно по их действиям во время преодоления порога) «речные волки», покачиваясь на волнах неторопливо (по сравнению со скоростью движения между камней наклонного ложа порога) приближались к следующей каменной преграде.Проводили взглядом этих юных «камикадзе» и через последующий порог. Наконец, усилием воли оторвали очарованные взгляды от грозной стихии и стайки ребятни на кругах, превратившихся вдали в чёрные точки, и перешли реку. Дальше наш путь пролегал преимущественно среди таких же, что и в посёлке Разведчиков, одноэтажных частных глинобитных домов, по тихим, узким почти безлюдным полуденным улочкам. Лишь иногда ближе к центру и рынку встречались одно-, двух– и даже трёхэтажные здания государственной постройки, в которых располагались городские службы и административные органы. Каждый двор частного строения был огорожен высокой глинобитной стеной и полностью скрывал жилые и хозяйственные постройки владельца и их обитателей. Лишь иногда приоткрывалась какая-нибудь небольшая калитка в одной из стен, и оттуда сквозь небольшую щель выглядывали один или несколько любопытных чёрных глаз местных девочек, обитающих в этих глухих «крепостях». Делать этого по местным обычаям не одобрялось, но природное женское любопытство брало верх.Улочки окраины были покрыты слоем очень тонкого пылеватого коричневого, абсолютно сухого песка. Эта пыль вела себя как вода. Она струйками выплёскивалась из-под ног, затем часть её небольшим облачком поднималась над улицей и долго висела в воздухе. Во всяком случае, у нас так и не хватило терпения дождаться, пока она полностью осядет. Ближе к центру города проезжая часть улицы была подсыпана щебнем, а вдоль домов появились вымощенные пешеходные дорожки. По одной из таких улочек мы и попали на местный базар.Городок был небольшим, поэтому и на рынке людей находилось не очень много. Первое, что бросилось нам в глаза: ни на рыночной площади, ни за прилавками, ни у котлов с пловом, ни у мангалов в шашлычных, – нигде на рынке не видно было ни одной женщины. Почти все присутствующие на базаре люди: и продавцы, и покупатели были таджиками. Присутствовали и несколько узбеков. Мы резко выделялись из посетителей, потому что оказались единственными европейцами. На нас сразу же обратили внимание практически все участники местного процесса купли – продажи. Сначала стали пристально рассматривать, а затем пошли и вопросы: «Кто вы будете, откуда, как здесь оказались?». В самые первые минуты посещения мы чувствовали себя немного неловко, особенно, когда начались расспросы. Стало даже как-то неуютно, потому что почувствовали себя чужаками (и не без оснований!). Но затем довольно быстро освоились, чему немало способствовало приветливое, радушное отношение к нам аборигенов.Овощи и фрукты здесь были самыми дешёвыми из всех, раньше и позже увиденных нами на рынках других городов Таджикистана. Несмотря на это, когда Лёша, как человек более практичный и хозяйственный, чем я, начинал торговаться с продавцами, они ему охотно дополнительно уступали в цене. Вообще, в Орджоникидзеабаде отношение к нам было очень дружелюбным.К местному колориту можно было отнести нарезанные кусками, чуть-чуть помятые дыни и арбузы, которые предлагали съесть прямо здесь столько, сколько сможешь, без ограничений, за 20 копеек! Мы с Лёшей, конечно же, воспользовались этой «халявой», и за 15 минут наелись так, что дальше, даже пробовать овощи и фрукты, стало проблемой. Не говоря уже про множество лепёшек самых разных видов, размеров и вкуса, а также шурпу, лагман и дымящийся в огромных котлах ароматный плов! Глазами мы бы съели всё, или, по крайней мере, попробовали, но наши желудки уже до отказа были наполнены практически бесплатными кусками дынь и арбузов. Обошли весь рынок, наполнили рюкзаки овощами и фруктами, и, с чувством выполненного долга, неспешно пустились в обратный путь.Вообще, здесь не принято было спешить, вся жизнь аборигенов проходила размеренно, неторопливо. После московского сумасшедшего ритма жизни мы не сразу смогли войти в этот полусонный ритм существования. Но спокойная умиротворяющая обстановка постепенно начала действовать и на нас. Мы, наконец, перестали бежать неизвестно куда, непонятно зачем. Затем начали обращать внимание на такие «мелочи», как: природа, люди, арык, солнце и тому подобные.Вскоре мы на подсознательном уровне стали чувствовать, что эти красоты нашего мира и составляют, в конечном итоге, радость бытия. Кроме того, при обычной для здешних мест жаре организм находился в расслабленном состоянии, и быстрый ритм жизни перегружал его, особенно сердце. Так что неспешность физической деятельности среди дня тут объяснялась, прежде всего, особенностями местного климата. Она была обыденной, устоявшейся нормой жизнедеятельности среднеазиатских народов с незапамятных времён. Впрочем, подобный образ жизни характерен и для народов других стран Востока с жарким и сухим климатом.В декабре 1993 года мне было удивительно читать в средствах массовой информации о том, что город Орджоникидзеабад (на тот период времени – Кофарнихон) является оплотом оппозиционных формирований состоящих из уроженцев Курган-Тюбе, Горного Бадахшана, Памира, Гарма и прочих районов, в которых господствовали антиправительственные исламистские настроения. [6]Иными словами, одна таджикская армия без видимых (для европейца) причин всеми современными средствами уничтожения и разрушения истребляла другую таджикскую армию, попутно разрушая до основания таджикский городок. Уму непостижимо! А если бы кто-нибудь предположил подобные события в эпоху СССР, его бы просто подняли на смех. Представляю, что стало после этой бойни с небольшим тихим городком, с его глинобитными мазанками, дружелюбным мирным населением. Думаю, что вряд ли что-то осталось от построек частного сектора. Хорошо ещё, если жители успели до штурма покинуть город. Дорого обошёлся (ещё и сейчас обходится, да, похоже, и долго будет обходиться) раскол в обществе по клановому принципу жителям Орджоникидзеабада (Кофарнихона), да и большинства городов и посёлков Таджикистана, включая столицу – Душанбе. Отряды непримиримой оппозиции до сих пор контролируют некоторые труднодоступные горные районы.Уродливое явление «трайбализм», связано с сохраняющимися в таджикском (и не только) обществе пережитками родо-племенного подразделения. Этот анахронизм современной социально-политической жизни, ярко и кроваво проявившийся в Таджикистане, выражается в формировании органов государственной власти, на основе издревле сохранившихся родо-племенных связей.Эта особенность отсталых народов некоторых районов, в частности среднеазиатских, африканских и некоторых других, трудно усваивается сознанием людей европейской цивилизации. Мне трудно было понять войну между людьми одной национальности, сходного социального положения и практически идентичного уклада жизни. Три четверти века мы мирно прожили с народами Средней Азии в одной стране бок обок, а сейчас понять их не можем. По-видимому, и раньше не понимали, только никаких ужасающих последствий это различное восприятие окружающего мира тогда ни им, ни нам, не несло.

Мы с Лёшей, как основные добытчики, явились в наше общежитие и сдали овощи и фрукты Таням, после чего все четверо, пошли купаться на пруд. Нас удивило то обстоятельство, что, несмотря на невыносимую жару (от + 40 до +50 градусов в тени), на прудах редко можно было увидеть купающихся людей, причём, если таковые и были, то – исключительно русские. Начальник местной партии, на наш недоумённый вопрос, а почему собственно так происходит, позже объяснил, что аборигены не любят купаться. Ну не принято это в их традициях! Странные традиции для несусветной жары! Ну да не нам судить. В конце концов: мы-то здесь были гостями, приехавшими ненадолго, а они обитали всегда, с самого рождения, соответственно, им виднее, как легче выжить в местном климате. В Средней Азии культура будет подревнее нашей российской, хотя, по моему личному мнению – это не самая лучшая из их традиций! Пока мы с Лёшей раздевались на безлюдном берегу, наши спутницы уже заходили в воду.

Мы с Лёшей зашли на две минуты позже девушек, я случайно обернулся, чтобы посмотреть на берег и ахнул. Тут уж все посмотрели назад. А взглянуть было на что! На берегу, как на трибуне стадиона, рядами сидели молодые мужчины – таджики и во все глаза, хотя и молча, «пялились» на наших девушек! По их традиции местные женщины всё время были закутаны с головы до ног и, конечно, для них увидеть почти полностью обнажённую женщину, было ещё большей экзотикой, чем для нас побывать на восточном базаре! Я посмотрел, чтобы никого из них не было около наших вещей, и решил, пусть их смотрят, раз это доставляет им такое неземное наслаждение. Однако наши девушки, были другого мнения на этот счёт! Они почувствовали сильный дискомфорт, начали как-то странно ёжиться, в их движениях появилась скованность, которая не прошла даже после наших дружеских подшучиваний, которые, как известно, «слаще мёда». Наконец, они, наскоро искупавшись, побежали одеваться.

С этого дня Тани стали одевать хотя и лёгкие платья, но более закрытые, говорили, что в открытом платье их стало посещать чувство неясной тревоги. Одесситка Таня большая была выше среднего роста упитанной блондинкой с голубыми глазами. По определению местных жителей, она была похожа на здешних памирских таджичек, которые для низкорослых смуглых кареглазых аборигенов являлись идеалом женской красоты. К ней постоянно подходили таджики: от молодых парней, до седобородых аксакалов, – с предложением пойти с ними в ресторан, в гости или, напрямую, выйти за них замуж. Аборигены среднеазиатского происхождения до такой степени замучили – «достали» её своей навязчивостью, что Таня большая, наконец, попросила меня назваться для всех этих претендентов на её «руку и сердце» моей сестрой. Не подозревая, во что это выльется, по простоте душевной, согласился.

После этого, по местной традиции, все вопросы встреч Тани большой, решал её ближайший родственник мужского пола, то есть я – её брат! Всех своих женихов теперь, со спокойной совестью, она отфутболивала ко мне, и уже я расхлёбывал эту кашу. Отказывать в грубой форме было нельзя, неприлично, непринято, и потом, мы ведь были гостями в их стране. Как гласит русская пословица: «Со своим уставом в чужой монастырь не лезь!». И мне пришлось применять и развивать свои дипломатические способности, для того, чтобы отказываться от очередного приглашения в ресторан! Не могу сказать, что это очень нравилось, но «назвался груздем, полезай в кузов». Зато с этого момента скучать мне уже не пришлось. Появились новые неожиданные трудности и заботы с местным населением, причём в весьма и весьма достаточном количестве!

Как-то Таня большая поехала вечером кататься на мотоцикле с местным русским мужчиной, работавшим главным геологом Валериной партии. На грунтовой дороге они попали в малозаметную яму и Таня, неудачно упав, сломала себе большой палец левой ноги. Местная милиция забрала их для выяснения всех обстоятельств происшествия, быстро разобралась, и выпустила геолога. Таню же большую выпускать не спешили. Пришлось поехать Кудасову, для выяснения причин.

Причина оказалась до неприличия проста – местный начальник милиции хотел «принудить Таню к сожительству». Более мягко обозначить мотивы задержания Тани большой, не представляется возможным. Пока Валера не сообщил, что эта девушка – жена его брата, никто отпускать её и не собирался. Еле – еле, и то не сразу, а с кучей проволочек, к утру Таню отпустили, и Кудасов привёз её в общежитие, так что нам пришлось попереживать за них. Во что это обошлось Валерию Валерьяновичу – не знаю, но думаю, что не дёшево. При общей бедности этой республики суммы взяток должностным лицам здесь были на порядок выше российских. Зато практически все вакансии госслужащих покупались и продавались просто за баснословные деньги.

Как я уже говорил выше, советской власти в Средней Азии не было никогда. В таджикском обществе (да и во всех среднеазиатских республиках СССР) процветал замысловато переплетённый симбиоз родовых общинных отношений, форм раннего феодализма, крепко сдобренный исламом с шариатским бытовым и семейным сводом законов и причудливо разукрашенный тысячелетними восточными традициями.

Весь этот клубок типов взаимоотношений руководители СССР силовым методом постарались втиснуть в прокрустово ложе социалистических законов, практически одинаковых для всех союзных республик, от – прибалтийских до – среднеазиатских и до автономных республик народов крайнего севера. То есть, среднеазиатским народам был предложен мгновенный прыжок, из патриархальных родово-общинных и восточно-феодальных взаимоотношений с чётким сословным делением – в социализм, с его лозунгами равноправия и братства между гражданами республики и всего СССР. Так не бывает!

Место продавца в промтоварном магазине стоило, в то время, восемьсот рублей. Это при средней месячной зарплате специалиста в сто рублей! А за невесту жених должен был заплатить калым (выкуп) в размере нескольких тысяч рублей. Вы спросите: «Как же так?! Ведь много таджичек и узбечек и других среднеазиатских девушек получили в то время высшее образование, кто-то в республиках Средней Азии, а некоторые – и в городах России, в том числе и в Москве. О каком дореволюционном калыме может идти речь!?». Выяснилось – может! За невесту с высшим образованием жених должен был добавить к калыму ещё несколько тысяч рублей! Особенно высоко ценилось – медицинское. Вот так! Высшее образование жениха при этом не имело никакого значения, как и его внешние и внутренние достоинства. В мужчине ценился только размер кошелька! (Ну, до этих-то нравственных высот мы сейчас и в России доросли, то есть – докатились!).

Как-то вечером на скамеечке к нам подсел местный таджик по имени Рашид, возраста приблизительно пятидесяти лет, знакомый Валерия Валерьяновича. Он рассказал, что скоро приезжает его сын после окончания педагогического института, и нужно будет устраивать его на работу. Кудасов тут же: «Рашид, отдай его рабочим в мою партию, хоть один в твоей семье будет честным человеком!». Тот, хитро улыбаясь, возразил: «Ты хочешь ему жизнь сломать!? Чтобы у него не было ни денег, ни семьи! Нет уж! Я купил ему место продавца в промтоварном магазине, пусть поработает, наберёт денег на невесту, дом, машину и обстановку, а потом если захочет, пусть идёт работать в геологическую партию, в школу учителем, куда хочет и кем хочет!».

Один шофёр грузового автомобиля «КамАЗ» рассказал: «Чтобы сесть за руль своей машины на автобазе, я отдал пять тысяч рублей заведующему гаражом. Зато я получил право использовать этот грузовик на любую подработку по своему усмотрению. Правда, только во внерабочее время». Я спросил его: «А что будет с отданными тобой деньгами при увольнении из этой автобазы?». «При уходе также продам «КамАЗ». Только уже не завгару, а напрямую другому шофёру и уже за шесть – семь тысяч рублей!».

Путь социалистического развития советских среднеазиатских республик, был совершенно не похожим ни на какой другой. Он являлся уникальным не только для СССР, но и для всего мира. И чем дальше от крупных городов и центров цивилизации, чем выше в горах были расположены кишлаки, тем больше в этом клубке человеческих взаимоотношений и в быту проглядывало различных архаичных черт. Тут проступали и элементы феодализма, родо-племенной патриархальности, заметно усиливалось влияние на повседневную жизнь законов шариата, и всё более древний уклад жизни одного и того же народа можно было наблюдать. В отдельных, наиболее сильно оторванных от долин, почти непроходимых горных посёлках можно было застать отношения времён нескольких столетий давности – патриархальные родо-племенные.

Время застыло, законсервировалось в них на неизвестный срок, пока не настигнет новое время. И вот тогда бурей ворвётся новая, чуждая, даже враждебная им жизнь, разрушит, разметает их столетиями устоявшийся мир. Самое интересное, что ни аксакалы, ни молодёжь таких затерянных мирков не хотели революционных потрясений и немыслимо быстрого развития своих общин, гигантских рывков к знаниям, просвещению и благам цивилизации. Им было хорошо здесь и сейчас. На мой взгляд, они совершенно справедливо считали, что новая жизнь просто сметёт их со всеми своими устоявшимися ценностями и привычным образом жизни, и что в период больших перемен жить им станет намного хуже.

Невозможно силой подтолкнуть прогресс в общественных отношениях какого-то из народов, он должен сам пройти свои стадии развития. Плод должен созреть. Попытка обойти, перепрыгнуть какие-то фазы в этом развитии не только разрушает привычный размеренный уклад жизни этого народа, делая его людей несчастными и потерянными в новой жизни, но и закладывает мину замедленного действия в будущие социальные отношения. При первой же возможности, например, при ослаблении центральной власти, общественные отношения народа возвращаются почти в ту точку развития, с которой внешние силы искусственно потащили его к прогрессу, и всё возвращается на круги своя, только, без большой пользы, потеряв много времени.

Ко мне, через Кудасова, обратился один аксакал и предложил сделку: я продаю ему «сестру» за шесть тысяч рублей и автомобиль «Жигули». Таня большая, услышав о таком предложении, сразу же загорелась принять его, с тем, чтобы сразу после получения материальных ценностей сбежать, поделившись со мной. Валерий Валерьянович сразу же в корне пресёк подобные поползновения: «Не считайте их за простаков. У таджиков всё предусмотрено. После совершения сделки по купле-продаже, невесту сразу же увозят в отдалённый горный аул.

А уж оттуда, для непосвящённого в тайны горных троп, обратной дороги нет. Купленной жене будет обеспечено обитание в гареме богатого старика на всю оставшуюся жизнь. А после его смерти она со всеми женщинами гарема достанется в безраздельное пользование в качестве одной из частей наследства вместе с землёй, домом, машиной, мебелью, кухонной посудой и прочими вещами, – его преемнику, чаще всего – сыну. Вот тогда у тебя появится предостаточно времени, чтобы, обливаясь горючими слезами, вспоминать большие тысячи рублей и «Жигули»!».

Кудасов хорошо и не понаслышке знал тему, о которой рассказывал Тане большой. Как-то довелось ему проезжать со своим шофёром – туркменом на партийном УАЗике по серпантину одного из горных районов Таджикистана. На дороге он посадил в машину «голосовавшего» седобородого аксакала в зелёной чалме. Такую чалму носили самые уважаемые мусульмане, совершившие паломничество – «хадж» в Мекку к святыням ислама. После этого к имени таких верующих добавлялась почтительная приставка – «хаджи».

Время было вечернее, и аксакал предложил свернуть с асфальтированной трассы по просёлочной дороге в горы, к нему домой, чтобы отдохнуть и заночевать, а уж утром продолжить путь. Кудасов не первый день был дороге, да и за эти сутки достаточно намотался по горам. Возможность намного раньше завершить поездку в этот день его порадовала. Он недолго подумал и с удовольствием принял это предложение. Пропетляв по узкой извилистой горной дороге с многочисленными ответвлениями, путники прибыли в просторный двор гостеприимного «хаджи», расположенный в затерянном горном ауле.

Во всём ауле поднялась суета: аксакал видимо долго отсутствовал. Было видно невооружённым глазом, что его тут очень ждали.

Новоиспечённый «хаджи» оказался одним из родоначальников местной таджикской общины, к которой принадлежали обитатели и этого небольшого горного аула. В дом стали приходить мужчины – соседи. По указанию хозяина приехавшим с ним гостям в лице Кудасова с шофёром накрыли отдельный стол в почётном месте под чинарой на достархане. Им тут же принесли и расставили на помосте множество бутылок со спиртными напитками разных видов и крепости. Мужчины из аула расположились в доме, им накрыли стол совсем без спиртного. Сам аксакал, оставив односельчан, присел ненадолго на достархан с Кудасовым, оказав ему большое уважение. Хозяину было около восьмидесяти лет.

Среди накрывавших стол женщин Кудасов заметил одну блондинку. Его это удивило, и он спросил: «Откуда здесь белая женщина?». «Хаджи» спокойно и обстоятельно рассказал ему, что это одна из его жён, которую он приобрёл за большой калым у её родственника. Аксакал с усмешкой произнёс: «Представляешь, уважаемый, несколько лет назад пыталась сбежать! Да отсюда разве убежишь! Заблудилась, через два дня нашли её в горах чуть живую, измученную, полузамёрзшую, без воды и еды. Пришла в себя всё поняла, теперь стала спокойной хорошей женой. Живёт у меня уже несколько лет, родила детей, больше никуда уйти не пытается». Вот такая же участь ждала и предприимчивую «бизнесвумен» Татьяну большую!

На людях непьющий аксакал, из уважения к гостю, не спеша, распил с ним на равных две бутылки водки. Потом он величественно поднялся с достархана и сказал, что пить больше не будет, потому что не должен забывать, что он мужчина, и у него есть обязанности перед односельчанами и жёнами. В этом ауле безраздельно господствовали родо-племенные отношения и законы шариата, и вернувшийся из хаджа в Мекку «железный» аксакал был царём и богом для своей общины. Именно такие, сохранившиеся до наших дней отношения, были пружинной миной замедленного действия, которой не давала развернуться сильная централизованная государственная власть СССР. После развала союза и получения независимости республиками Средней Азии, в том числе и Таджикистаном, мина, под научным названием «трайбализм» [7] взорвалась и зажгла пламя жестокой братоубийственной гражданской войны даже в такой спокойной республике с её дружелюбным народом.

Почти все, нерешённые до включения в состав СССР межнациональные, межобщинные, межродовые, межклановые и даже межплеменные вопросы, после распада этой, без сомнения интернациональной страны, стали решаться при помощи оружия. Причём, процесс децентрализации гигантского государства, отнюдь не ограничился разделением союзных республик и даже автономных образований. На территориях с изначально слаборазвитыми общественными отношениями, дробление, обособление в той или иной форме, шло по нисходящей линии. Разделение начиналось от единого, почти мононационального государства, и достигало самого маленького рода – племени, порой занимающего всего один маленький кишлак. К странам с таким патриархальным укладом жизни относится и советская Средняя Азия, в том числе и Таджикистан.

Но всё это будет потом, через много лет. А тем, далёким от нынешних потрясений утром, Кудасов с некоторым сожалением покинул гостеприимный дом родоначальника клана, обосновавшегося в оторванном от современной жизни горном ауле. Ни о каком социализме здешние жители, конечно, понятия не имели. Впоследствии Валерий Валерьянович, очарованный и заинтересованный старинным укладом жизни, чудом сохранившимся всего в нескольких часах езды от столицы Таджикистана, неоднократно пытался целенаправленно заехать туда. Но так и не сумел отыскать этот затерянный в горах аул, заблудился в лабиринтах серпантина дорог, петляющих между отвесных скал, с одной стороны и бездонных пропастей – с другой.

Чья-то невидимая, но могущественная рука берегла покой этого селения. Эта непонятная сила никак не хотела допустить сюда ещё раз деятельного и излишне любознательного Кудасова, европейца до мозга костей. Наконец, он сам махнул рукой на эту затею, тем более что серьёзных производственных дел у него здесь не было. Он утешился тем, что и так по воле счастливого случая проник в святая – святых истинных последователей шариата. Более того, ему довелось увидеть в то случайное посещение в горном ауле гораздо больше, чем обычно позволяется чужаку-европейцу, хотя и русскому, хотя и живущему здесь долгие годы.

«Да хоть всю жизнь! Даже хороший европеец – всего лишь европеец. Где ему понять нас, наши обычаи, наши трудности и переживания, всю нашу жизнь. Нет уж, пусть будет другом, хорошим другом, но находится в стороне от нас, не лезет к нам, не мешает: своим нескрываемым любопытством; маскируемым, но частенько проглядываемым удивлением; тщательно скрываемым, но несомненным осуждением. У нас своя жизнь – у них – своя!», – таковы в обобщённом виде мысли многих жителей Средней Азии советского периода, иногда высказываемые вслух отдельными словами, репликами или целыми фразами. Думаю, они правы. Мы с ними очень разные. И нам совершенно не обязательно лезть к ним с советами, даже из самых благих побуждений, пытаясь переделать «устав их тысячелетнего монастыря».

В один из последующих выходных дней мы с Лёшей решили искупаться и поплавать в очаровавшей нас бурным неукротимым звериным нравом горной реке Кафернигане. Она поразила своей мощью и дикой красотой во время нашего похода на базар города Орджоникидзеабада, несмотря на гораздо меньшие размеры, чем российские реки. Правда и скорость течения у наших рек на порядок ниже. Река Каферниган протекала по долине, спускаясь с гор и имея одним из основных источников питания, таяние снега и ледников в горах. Этим и объяснялась чистая хрустально-прозрачная ледяная вода в ней.

Из-за большой скорости течения и скального ложа русла реки, а также из-за большого и неравномерного угла наклона продольного профиля Кафернигана, эта река изобиловала порогами, которые располагались на русле реки через короткие расстояния друг от друга, примерно через 50100 метров. Чтобы избежать неприятного выброса на камни порога своего тела сильным водным потоком и перетаскивания по ним с большой скоростью и неизвестными для здоровья результатами, лучшим из которых будут синяки и ссадины, нужно было заблаговременно принять ряд мер:

Во-первых, необходимо было найти наиболее длинный прямолинейный, свободный от порогов участок реки.

Во-вторых, – с разбега, забежать в реку сразу под верхним порогом и энергично-энергично плыть, работая руками быстро-быстро, не засыпая во время заплыва, чтобы целым и невредимым выплыть на другой берег Кафернигана, прямо перед огромными валунами нижнего порога. В случае неудачи бурный поток может с такой силой припечатать к одному из камней, что переломы и сотрясения мозга будут неизбежны.

Это-то мы сообразили довольно быстро, несмотря на отсутствие опыта проживания в Средней Азии, в частности, недалеко от реки Каферниган! Как позже выяснилось, несмотря на такой наш незаурядный острый, я бы сказал, смекалистый ум, кое-чего, из-за нашей юношеской самоуверенности, мы предусмотреть всё-таки не сумели. Расплата за это наступила немедленно.

Местные жители рассказывали, что Каферниган упоминался в римских летописях ещё до нашей эры, и что римляне в своих завоеваниях дошли до этой реки, а за неё не пошли по каким-то, неизвестным нам причинам, так что название «Каферниган» уже вошло в скрижали истории.

Итак, мы с Лёшей полные сил, энергии и решимости покорить реку, переплыв её, стояли на берегу. «Распечатал» купальный сезон в Таджикистане Лёша. Он с криком, который в переводе с русского разговорного на русский литературный звучал как: «А наплевать!», – с разбега ринулся под основание порога и как мельница заработал руками и ногами. Я с огромным вниманием, как лицо заинтересованное, наблюдал со стороны это маленькое шоу. Ещё бы! Меня буквально переполняло неподдельное любопытство: переплывет, не переплывет! Может быть отчасти это объяснялось тем, что следующим-то плыть через этот бурный горный поток мне. Если, конечно, Лёше улыбнётся удача, и он благополучно пересечёт ревущий неукротимый Каферниган. Как активный болельщик могу сказать, что Лёша продвигался вперед довольно быстро, за что и был вознаграждён выходом на противоположный берег реки без единого синяка и царапины.

Глядя на сотоварища по заплыву, я совершенно успокоился и, конечно же, как следствие, обнаглел окончательно, тем более, что самоуверенности у меня и до этого хватало! Итак, как говаривал наш любимый футбольный комментатор из Грузии Котэ Махарадзе: «Кинжальный разбег, кинжальный толчок, кинжальный заплыв!», – и вот я скребу животом и коленками по первым, слава богу, не острым и не очень большим валунам нижнего порога! Ну что же, всё-таки переплыл, а пара небольших синяков и царапин в таком экстремальном развлечении уже не шли в счет! На противоположном берегу, мы несколько минут походили, восстанавливая силы, обсудили варианты наилучшего возвращения на свой берег с учетом совершённых ошибок и начали обратный заплыв в том же порядке, что и первый, то есть: сначала Лёша, а за ним и я.

Лёша разбежался и, в уже отработанном ритме, прошёл спринтерскую дистанцию так же чисто, как и в первый раз. Как только он коснулся дна на противоположном берегу реки, сразу же, также с разбега поплыл и я. Ещё во время заплыва заметил, что Лёша лёг на песок недалеко от реки и пополз в кусты. Я недоумевал, зачем он это делает, но, поскольку вода в Кафернигане – ледяная, мне показалось, что Лёша просто греется на раскаленном солнцем песке. Одно меня смущало: на песок, разогретый на солнце, наступать ступнями и то было горячо, как же он ползет по нему, не обжигаясь?

Твёрдо решив, хорошенько расспросить товарища о причинах столь странного поведения, подплыл к берегу. На сей раз и у меня получилось преодолеть реку без повреждений. Встал на ноги в одном метре от камней нижнего порога. Выйдя на песок, я направился к Лёше. Посмеиваясь над его нелепым уползанием в кусты, я успел сделать лишь три-четыре шага.

И вдруг, меня сзади «огрели» дубиной по голове. Кто же это был: местные хулиганы, бандиты? И что собственно им нужно от нищих студентов, почти никого здесь не знающих и, даже при большом желании, не успевших никому насолить? Да и не видели мы никого в радиусе километра! Здесь и спрятаться-то негде. Вокруг, насколько хватает глаз, простирается полупустынная выжженная равнина с чахлой растительностью, преимущественно колючками, да небольшие кусты вдоль песчаной прибрежной полосы Кафернигана. В глазах потемнело, и посыпались искры, такие яркие вспышки в различных частях черного пространства. Ноги подогнулись, не в силах удержать десятикратно отяжелевшее, в одно мгновенье, ставшее свинцовым тело. Я упал на всё-таки выставленные перед собой в последнюю секунду непослушные руки, которые не смогли удержать обрушившуюся на них непосильную массу моего нового тела и тоже подогнулись.

Некоторое время неподвижно лежал, уткнувшись лицом в песок. Сознание не потерял, но и ходить не мог. Да что там ходить, полз-то с огромным напряжением сил! Ещё бы, всё тело налилось свинцом, от напряжения при перетаскивании своего тела дрожали руки, дрожали ноги, дрожали все мышцы. Не отставала и голова, она была такой же тяжеленной и страшно болела. У меня было такое ощущение, что она, переполнена кровью и сейчас лопнет от боли. Мысли ворочались медленно, казалось, с явственно слышимым хрустом и скрежетом. Я напрочь забыл все вопросы, которые хотел задать Лёше. Полностью пропало желание подшучивать над ним.

Подползая к Лёше, лежавшему в таком же состоянии в прибрежных кустах, в тени, долго и тупо соображал, что же произошло? Наконец, через какое-то время: через десять минут, через полчаса, а может быть через час (чувства времени не было, а посмотреть на часы не хватало сил) до меня дошло, что нас хватил тепловой удар. Я знал, что солнечный удар случается, если долго находиться в жаркую солнечную погоду на прямом солнце с непокрытой головой, а тут все произошло очень быстро, буквально в течение нескольких минут.

Вот так «икнулась» нам наша самоуверенность и недоучет такого маленького фактора, как огромная разница температур тела и воды в Кафернигане. Мы просто забыли намочить водой из реки головы и, резко переохлажденные от ледяной воды сосуды тела максимально сузились и закинули львиную долю крови в разогретые сосуды головы, в результате чего мы с Лёшей и получили «удар дубиной по голове». Счастье наше, что были молодыми и здоровыми! Несколько часов пролежали на берегу Кафернигана. О дальнейших заплывах не могло быть и речи. Мы, наконец, удосужились намочить головы, разумно решив – «лучше поздно, чем никогда!». После этой запоздалой процедуры, которая, несмотря на простоту, в теперешнем нашем состоянии отняла ничуть не меньше получаса, чуть живые, поплелись в общежитие. Гулять в этот день почему-то не хотелось, и мы, как два ангела, тихо, с постными, скучными физиономиями, весь день пролежали на кроватях в общежитии, разглядывая ровный белый потолок нашей комнаты.

И даже на яростный (в который раз за день!) призыв наших товарищей приготовить еду (мы были в этот день дежурными по кухне) отреагировали вяло, скучно, без огонька и задора. Я бы даже сказал, что проблема обеспечения питанием коллег-изыскателей, нас нисколько не взволновала. Видя нашу заторможенную, безынициативную реакцию на все призывы народа, Тани оставили несбыточную мечту, хоть как-то заинтересовать сегодняшних дежурных кухонными кулинарными трудовыми подвигами, печально повздыхали, и, наконец, сами приготовили обед для партии. Этот урок не прошёл для нас даром. Полученные тепловые удары были первыми и последними в Таджикистане. Нам повезло ещё и в том, что он не настиг нас во время нашего героического заплыва, где-нибудь на середине реки. Выплыть из Кафернигана после этого было бы весьма проблематично. Ну да ладно, всё хорошо, что хорошо кончается. Мы получили хороший урок, который запомнили на всю жизнь.

В том же общежитии, в котором поселили нас, жили и сотрудники местной гидрогеологической партии. Среди них были две молодые девушки: техники-геологи Галя и Наташа. Были они красивыми и общительными. Леша случайно познакомился с ними, и был приглашён в гости на вечеринку. Он сказал про меня, и я также получил приглашение. Мы весь вечер болтали, обильно перемежая разговор остротами и анекдотами. К концу вечеринки атмосфера в компании была настолько задушевной, словно мы были давнишними друзьями.

Потом кто-то из присутствующих девушек предложил, а трое оставшихся участников вечеринки горячо поддержали и тут же осуществили идею выпить с ними на брудершафт. А когда народ стал расходиться, мы с Лёшей пригласили их на следующий вечер к нам. Собственно говоря, чтобы сходить к нам в гости, им достаточно было выйти в коридор общежития и пройти три двери. Четвёртая вела в нашу комнату! С этого дня наша компания для ежевечерних встреч выросла на два человека. Колдовская ли атмосфера жаркого Таджикистана, наша ли молодость были тому причиной, а, скорее всего, всё это вместе взятое так подействовало, что мы, как загипнотизированные, всем своим существом впитывали одурманивающий, напитанный какими-то непонятными флюидами воздух. С нашими новыми знакомыми мы флиртовали напропалую. Они чувствовали наше внимание, и оно им льстило.

Обычно только под утро, когда над землёй безраздельно властвовало солнце, мы разбредались по своим комнатам. Почти в полном составе встретили большинство рассветов в посёлке Разведчиков. С началом рассвета выходили из общежития и располагались на скамейках у его входа, прямо на берегу громко журчащего арыка. Эйфория опьяняющей, волшебной ночи из восточных сказок «Тысяча и одна ночь» медленно таяла с рассветом и улетучивалась в непонятном направлении с первыми лучами солнца. Нашим душам неохотно приходилось возвращаться к прозаической действительности, опускаться из неги обволакивающих заоблачных высот на ясную трезвую грешную землю. Мы с нетерпением ждали следующего вечера, чтобы снова с упоением погрузиться в душную ароматную тёмную южную нирвану среднеазиатской ночи. Для двадцатилетних молодых людей переполненных желаниями, эмоциями и влюбленных в саму жизнь, это лето было поистине подарком судьбы! Лёгкий флирт органично вписывался в атмосферу ежедневного праздника, тем более что речь шла не о глубоких чувствах, а всего лишь о небольшой увлечённости. Однако это не умаляло чувства полноты нашего существования здесь, безоглядной упоительности звёздных ночей.

Как раз в это время проходил очередной традиционный песенный фестиваль в болгарском городе Сопоте. Каждый вечер мы слушали песни любимых исполнителей. Для нас это был особенный фестиваль.

Наше эмоциональное состояние было таким, что каждая песня проникала в душу. Особенно сильно действовало выступление всеми нами любимой певицы из Болгарии – Лили Ивановой. Нас переполняли чувства, и жизнь была прекрасной!

Постоянно не высыпались и ходили по земле как сомнамбулы, но отказываться от одурманивающих вечеров, неизменно растягивавшихся до самого рассвета, отнюдь не собирались. Двусмысленные вечеринки в обществе красивых, юных особ женского пола, также очарованных эфиром душных ночей и (смею надеяться) нашим присутствием, ничуть нам не надоедали.

После возвращения в Москву мы некоторое время обменивались с этими девушками письмами, которые, однако, довольно быстро стали серыми и безликими. Дружба – флирт на расстоянии довольно быстро погасла и перешла в тлеющие угли, а затем и вовсе превратилась в холодный пепел, «рассеянный в пространстве ветром времени». Такая переписка не нужна была ни нам, ни им, и органично сошла на «нет». Как говорится: «с глаз долой, из сердца вон»! Просто из общения исчезло волшебное наваждение знойных душных ночей, игра недосказанности фраз, незавершенных жестов, двусмысленных вопросов и неопределённых ответов, случайных и неслучайных лёгких прикосновений, волнующая близость молодых очаровательных, неравнодушных к нам девушек. Вскоре мы поняли это и, всё-таки с сожалением, полностью прекратили бессмысленную в новых условиях переписку.

Почти каждый вечер после трудового дня к нам с Лёшей приходил в гости Валерий Валерьянович. Иногда он приносил шампанское, а чаще одной рукой придерживал на сильном плече огромную двадцатилитровую стеклянную бутыль местного виноградного или фруктового сухого вина. Со стуком выставляя её на середину стола, он говорил: «Мы будем петь и пить со страшной силой!». Я немного бренчал на гитаре, и этого умения вполне хватало для нашего узкого дружеского круга. В подпевающих товарищах недостатка не было. У Кудасова была поговорка и на этот случай жизни: «Не можешь петь – не пей!».

Да мы и без вина были в состоянии лёгкой эйфории и славно проводили опьяняющие теплые вечера. В душной среднеазиатской летней ночи, насыщенной ароматами цветов, трав и листьев зелёного оазиса посёлка, пронизанной оглушительными руладами пения сверчков и ровным, монотонным, успокаивающим журчанием протекающего рядом с нашим общежитием арыка, подсвеченной редкими небольшими желтоватыми звёздами и, по сравнению с ними, огромной яркой Луной, определённо было что-то очаровывающее, завораживающее. «Желтоглазая» ночь была упоительна, она обволакивала, околдовывала нас. Время в нашей тёплой компании пролетало незаметно, и мы каждый раз искренне удивлялись тому, что волшебство южной ночи уже закончилось. Нас поражало как быстро, и, главное, совершенно неожиданно, наступал отрезвляющий рассудительный скучный рассвет.

И, тем не менее, мы никогда не пропускали весь постепенный прекрасный переход от появления серых очертаний домов, деревьев и всех видимых предметов, до полного всплывания нашей родной звезды над горизонтом, заливающей светом и разогревающей жгучими лучами землю, так и не успевшую остыть, как следует, за короткую летнюю ночь. В первых лучах солнца была и красота разноцветных оттенков восхода, и торжественность появления могучего светила, и картины ярко вырисовывавшихся, чётко очерченных солнечным светом узоров верхней кромки горных хребтов. Но для нас была в рассвете и ещё одна эгоистичная приятная особенность: теперь мы могли позволить своим организмам по нескольку часов восстановительного беспробудного сна, к утру такого сладкого и желанного!

Кстати, звёзды в долинах Средней Азии были действительно с желтоватым оттенком, которого больше нигде, даже в Крыму и на Кавказе я не видел. При подъёме в горы свет звёзд постепенно терял жёлтый налёт, а сами они зрительно начинали увеличиваться в размерах. Одновременно возрастало и количество различимых глазом небесных светил. А с определённой высоты всё небо было усеяно таким неисчислимым количеством звёзд, которого я больше нигде и никогда не видел. Отдельные звёзды среди огромного плотного скопления их на окраине нашей Галактики с подъёмом в горы сливались в сплошной светящийся яркий шлейф Млечного пути.

В такие расслабляющие душу вечера хотелось «петь и пить со страшной силой», хотелось влюбляться, хотелось обнять всех окружающих, хотелось, чтобы все вокруг были счастливы! Казалось, что уж здесь-то ничего плохого просто быть не может, потому что, если не быть счастливым в такой обстановке, то – в какой же!?

Вспоминая эти далёкие несколько месяцев жизни, в посёлке Разведчиков, никак не могу понять, как можно воевать, убивать друг друга в таких благодатных местах, специально созданных природой для безбедной жизни людей!? Ну, нет, и не может быть ничего значительнее бесценнее жизни человека, его бессмертной души со счастливыми и – не очень переживаниями! Звёздного неба, пения сверчков, душного ароматного воздуха и других внешних составляющих счастья здесь хватит на всех. Если уж в таких местах быть недовольным жизнью и убивать себе подобных за какие-то выгоды, то, что прикажете делать обитателям районов с суровыми, а порой и невыносимыми условиями существования? Например, людям, заселившим районы Крайнего Севера. Назвать нахождение там «условиями жизни» можно с большой натяжкой, то есть весьма и весьма условно!

Как ни странно, но одни из самых ядовитых змей планеты тоже водятся именно здесь, в Средней Азии. Да и другие районы их обитания на Земле обычно далеко не обделены солнцем и теплом и благоприятны для всего живого, в том числе и для человека. Неужели же солнце, всегда радовавшее меня на продолжении всего полевого сезона в Таджикистане (да и на протяжении всей жизни), побочно способствовало накоплению сильнейшего змеиного яда и злобной непримиримой агрессии!? Причём, синтезировало оно эту адскую смесь не только в некоторых видах «гадов ползучих» – пресмыкающихся – ядовитых змеях, но и в отдельных индивидуумах «двуногих, прямоходящих» – в некоторых людях радикальных мировоззрений!? Среди них существуют даже такие, которые готовы себя взорвать, только чтобы окружающим тоже было плохо!

В один из обычных летних вечеров я выпил ударную дозу вина и несколько опьянел. Валерий Валерьянович был сильным, решительным человеком. Он не очень утруждал себя подбором слов в беседах с людьми. Ещё бы, он был начальником гидрогеологической партии, которая являлась основным предприятием в посёлке Разведчик, то есть, он был первым человеком в поселке! И его мало волновало, обидит он кого-нибудь своими высказываниями или нет. Внимательно посмотрев на меня (кстати, он тоже не был трезвым), в присутствии всей честной компании, сообщил: «В питие спиртного ты – кутенок!». Зря он это сказал!

Две-три секунды осознавал, что сказано. А как только смысл произнесённой фразы дошёл, тут же, не спеша, одной рукой, сгрёб все бокалы, кружки, пиалы с вином, тарелки и чашки с закуской, и, собственно, саму бутыль вина и бутылки шампанского с импровизированного столика, состоящего из нескольких, вплотную составленных табуретов, прямо на пол. Под аккомпанемент падающих и бьющихся пиал, стаканов, бутылей и звон вилок, ложек и прочей мелочи, слегка приподнявшись и чуть наклонившись вперёд, вежливо сказал Валерию Валерьяновичу: «Я не желаю больше видеть Вас у себя, ни сейчас, ни позже!». Кудасов был сильно огорчён и даже слегка ошарашен таким поворотом вечера. Думаю, он раскаивался в своём неосторожном высказывании, но слова были произнесены, и он не нашёл ничего лучшего, как уйти домой. Человек-то он был хороший и порядочный, да абсолютная власть его немного испортила. Однако иногда получаемые по носу щелчки (подобные выданному мной), на время приводили в чувство Валерия Валерьяновича. Тогда он и других начинал считать людьми. Правда, не всех, а только тех, кто этого хотел, добивался и заслуживал.

Таня большая решила, что я не в себе, мало что соображаю, и принялась выговаривать, хлопая меня по щекам, Несмотря на мою заторможенность, сделать это она успела только два раза, после чего я огорчился, встал и молча посмотрел на неё. Ничего хорошего в этом взгляде она не заметила. Надела на лицо бледный вид, вскрикнула «ой!», и, не поворачиваясь ко мне спиной, энергично стала передвигаться задом наперёд к двери (в народе такой способ передвижения называется «раком»), пока не оказалась за ней. А дальше гулко гремя туфлями, быстро пробежала по дощатому полу куда-то далеко и надолго (пока я не лег спать, а угомонился я в этот вечер не скоро).

Странно, что после этого случая, на следующий же вечер, Валера переломил себя, и снова пришёл ко мне с двадцатилитровой бутылью вина, правда, потребовал извинений за вчерашние слова и действия. Я нехотя сквозь зубы, но извинился, хотя тут же, пожалел об этом, так как виноватым себя не чувствовал. Леша, которому кратко обрисовал ситуацию, сказал: «Значит, ты унизился перед ним! Ну, так, пошли его при повторении подобных высказываний ещё раз и уже без извинений!». Я пообещал, так и поступить, правда, после этой истории Кудасов следил за своими словами в мой адрес, и такой необходимости больше не возникло.

По истечении первого месяца практики к нам в гости приехал Борис, главный геолог той партии, в которой проходил практику Володя – мой сосед по комнате в университетском общежитии, так весело провожавший меня в Москве. Борису было чуть за тридцать лет. Он был болтлив до такой степени, что (как мне впоследствии рассказал Володя) время от времени начальник предлагал ему: «Боря! А не поехать бы тебе в командировку!». В ответ на недоуменный вопрос: «Куда?», следовал прямой нецензурный ответ: «Туда-то и туда-то!!!». Борису ничего не оставалось, как тут же высасывать из пальца необходимость какой-нибудь, куда-нибудь, зачем-нибудь, чрезвычайно важной командировки.

Так вот, Борис рассказал нам, что Володя две недели добирался до расположения партии на грузовой железнодорожной платформе, вместе с багажом, почти без денег. Дорого ему обошлись мои проводы. И чем Володя окончательно сразил своего главного геолога, так это количеством потребляемого алкоголя. Как почтительно сказал Борис: «Пьет, как геолог-профессионал». Это была высшая похвала в его устах.

Уж мне ли было не знать, как пьет Володя. Как-то раз мы с ним отмечали его день рождения. А надо сказать, что были в тот период времени как раз «на мели». Наскребли мелочи на пару бутылок портвейна и только откупорили вторую бутылку, как нагрянул оперотряд. [8]

Кстати, когда мы учились уже на пятом курсе, эта братия выгнала из общежития Лешу за увиденную на столе бутылку сухого вина, которую он категорически отказался отдать. Ему пришлось до защиты дипломной работы снимать квартиру, что в те времена было очень не просто. В общем, эти «проказники» – оперотрядовцы создали Леше массу проблем в жизни в тот момент времени.

Так вот оперотрядовец, пристыдил нас и, эти «блюстители трезвости», потребовали отдать оставшуюся бутылку вина, на что Володя ответил решительным отказом. Тогда один из оперов спросил: «Другим пить нельзя, а вам можно? Вы что каста?». Володя ответил: «Сынок! А ты хоть один сезон был в поле?! Да, мы каста! Мы геологи – полевики! И вообще, у нас окно открыто, а это очень-очень плохо. Вдруг кто-нибудь вылетит в него». Тогда опер сказал: «Вылейте вино в унитаз при мне, или выселим вас из общежития». Мы знали, что это прихвостни администрации имеют такое право, и Володя сказал: «Пошли в туалет, я вылью».

Зайдя в кабинку, Володя закрыл её на крючок, а когда опер стал стучаться, Володя заявил через дверь, что выливание вина в унитаз, это дело сугубо интимное, и что он стесняется делать это на́ людях. Произнёс он это так серьёзно, что я развеселился и начал посмеиваться. Опер, осознавая комизм ситуации, сделать, однако ничего не мог, и терпеливо ждал, когда Володя закончит выливать вино в туалет и покажет ему пустую бутылку.

Володя пил из горлышка портвейн так оглушительно громко и с таким причмокиванием, что комизм ситуации возрастал с каждой минутой. Я уже двумя руками держался за живот, который начал побаливать от смеха. Минуты через три дверка кабинки открылась, и, окончательно окосевший Володя, предъявил оперу пустую бутылку.

Оперативный комсомольский работник (так они назывались официально), пытаясь выйти из этой гротескной ситуации хоть с какими-то остатками достоинства, по возможности более строго сказал: «Помоему ты опьянел, пока выливал вино, вон как тебя закачивает». Володя очень серьёзно ответил ему: «Это от переживания», – и, в качестве подтверждающего аргумента, утер рукавом слезу на своих бесстыжих голубых глазах. Он во время всего этого действия даже ни разу не улыбнулся, у меня же уже свело скулы, и я мог только мычать.

Опер понял, наконец, что больше никаких дивидендов в счёт сохранения положения вершителя студенческих судеб он здесь не получит, а вот неприятностей и унижений может «огрести» много больше, чем представлял себе в начале ссоры. Он до неприличия поспешно ретировался, уже и, не стремясь «сохранить лицо». Так что про Володины способности в распитии спиртных напитков я знал не понаслышке.

Борис и вправду оказался болтливым не в меру. Причём ничего остроумного или, просто умного он не говорил, легко порхал с одной темы на другую, безостановочно сыпал поверхностными фразами о том и о сём. В общем, нёс ахинею, не давая никому вставить слово и заполняя звуками своего голоса всё пространство комнаты. Наша честная компания с изумлением взирала на неутомимого разрушителя привычной тёплой атмосферы неторопливого задушевного общения. Никого он не задевал, не обижал, но и поговорить нам не давал. Сначала мы многозначительно понимающе переглядывались и печально вздыхали. Наконец, спустя некоторое время, примирились с мыслью, что сегодняшний вечер безнадёжно испорчен и стали потихоньку расходиться по комнатам.

Однако у Валерия Валерьяновича было на этот счёт другое мнение. Некоторое время он, молча, приглядывался к Борису. Затем спросил незваного приехавшего гостя: «Знаешь ли ты минерал собакит?». Борис смешался от неожиданного вопроса, на несколько секунд даже замолчал, пытаясь определить подвох, но не нашёл его и неуверенно протянул: «Да-а-а, что-то такое слышал… Вроде это из каких-то магматических пород…излившихся…». У Кудасова на лице не дрогнул ни один мускул, он снова, молча, не глядя на собеседника, потягивал вино из широченной толстой белой керамической пиалы. Борис успокоился и с новой силой продолжил наслаждаться звуками собственного голоса.

Валерий Валерьянович неожиданно на полуслове перебил его:

«Неправильно. Собакит – это любой камень на дороге, которым кидают в надоедливых, беспрерывно тявкающих собак, мешающих беседовать нормальным людям!». При этом Кудасов поднял голову, и нехорошо улыбаясь, посмотрел прямо в глаза говоруну ничего хорошего не предвещавшим взглядом. Теперь Борис понял всё и сразу. Он окончательно стушевался, замолчал, несколько раз вставил в начавшийся общий разговор односложные слова и междометия, а вскоре и вовсе покинул нашу комнату, сославшись на невыносимую усталость после дороги. Впрочем, это было совершенно излишним, потому что он до такой степени всем нам надоел, что никто его удерживать и не собирался, даже ради соблюдения видимых приличий. Спустя некоторое время задушевная атмосфера снова полностью вернулась к нам, наладилась общая беседа с весёлыми остроумными репликами, смехом и просто с хорошим настроением.

В один из дней Кудасов решил показать нам работу буровых установок своей гидрогеологической партии прямо в полевых условиях. На его «УАЗике» поехали на площадку, где три буровые установки пытались дойти до водоносного горизонта на границе двух колхозов. Кудасов всегда старался делать именно так. Когда вода была найдена, он отдавал её на поле того колхоза, председатель которого смог больше расположить его к себе, выдвинув «более веские аргументы» и тем самым доказав необходимость в воде именно своего колхоза. Какого «веса» были аргументы, Валерий Валерьянович скромно умалчивал. Однако, учитывая ценность воды в засушливой Средней Азии, а также глубину её залегания и трудоёмкость бурения и добычи, мы догадывались, насколько дорого обходилось председателям расположение Кудасова!

Оглядевшись по сторонам, мы поразились: бурение велось прямо на арбузной бахче. Это был неожиданный (никто не предупредил нас об этом) и очень приятный сюрприз! Тем более, что раньше никто из нас ни на какой бахче (ни на арбузной, ни на дынной, за исключением разве что тыквенной) не бывал. Мы должны были находиться рядом с буровыми установками, и с нетерпением ждали обеденного перерыва. Как только бурение приостановилось, один из буровых мастеров – Миша повёл нас к арбузам. Он рассказал, что им разрешено председателем колхоза на всё время полевых работ пользоваться этой бахчой без ограничений. Это был один из его «аргументов» Кудасову, на который, впрочем, сам Кудасов не обращал ни малейшего внимания – для него этот допуск к арбузам был только небольшой любезностью и на веский «аргумент» никак не тянул!

А, впрочем, нам это было всё равно, главное, что бахча была в нашем полном распоряжении. Миша начал рассказывать и показывать, как нужно выбирать арбузы. Он надавливал на него, поднося к уху, рассматривал его жёлтое пятно в месте соприкосновения с землёй и засохший отросток. Мы внимательно слушали, смотрели, но в практическом воплощении полученных знаний мало преуспели и предложили Мише самому выбрать для нас что-нибудь стоящее. Усевшись около спелого арбуза, достали нож и приготовились разрезать его. Однако наш гид по бахче повёл себя очень странно. Он поднял арбуз примерно на уровень пояса и вдруг уронил его! Мы ахнули от неожиданности. Арбуз раскололся на три большие части. Миша спокойно достал из него сердцевину и предложил нам. Отвечая на наши недоумённые взгляды, сказал: «Мы здесь едим только самую вкусную часть арбузов – их сердцевинки. Сначала выкидывать оставшуюся часть спелого вкусного арбуза было жалко, но их здесь просто пропадает столько (переспевают, не успевают вывезти на базар или оптовому покупателю и тому подобное), что перестали переживать».

Миша успокоил, и мы принялись с большой скоростью поглощать вкуснейшие арбузные сердцевинки. Быстро научились добывать их самостоятельно и усердно работали над бахчой всё обеденное время. Однако насытились-то мы давно, голодными были только глаза, поэтому объелись до такой степени, что в течение почти часа после окончания трапезы не могли встать и пойти продолжить знакомство с проходкой гидрогеологических скважин. В очередной раз убедились, что жадность – нехорошее чувство, вредное не только для окружающих, но даже для его обладателя!

На окраине бахчи несколько раз в течение дня видели небольших зверьков, стоявших столбиками. У них была желтоватая с пятнышками шкурка, любопытные глазки-бусинки, и вообще, смотрелись они очень забавно. Когда я пытался подойти к ним поближе, они бесследно исчезали – «как под землю проваливались». Я спросил у Миши: «Что это за зверьки?».

Суслик, стоящий столбиком.

– «Да обычные суслики. Здесь их полным-полно, какое-то природное скопление, наподобие местного аула». – «И куда же они деваются, когда я к ним начинаю приближаться?».– «В норах они живут, там и прячутся от опасности, в том числе и от людей. А если застанешь их далеко от норы, то у них припасены запасные норы – не такие глубокие, как жилые, пологие и только с одним ходом. Из таких-то нор их легко ловить. А вот в основной норе они роют несколько выходов: и крутые – почти вертикальные, и пологие. Вот из тех нор добыть их трудно: надо чтобы у каждого выхода подкарауливал человек. А одному поймать суслика из постоянной норы практически невозможно».– «И как же их ловят, как выгоняют из нор?».– «Водой! Наливают в нору несколько вёдер воды, и суслик, как миленький, вылезет из неё! Кроме того, что вода заливает нору и суслику становится нечем дышать, он ещё и просто боится её. Какое-то у него природное неприятие воды, может быть потому, что живёт в сухой норе, или ещё почему, я уж не знаю».– «Ты, похоже, давно и хорошо знаешь сусликов и их повадки: чего они боятся, как их ловить? Наверное, много ловил?».– «Да что ты! Я и увидел-то живого суслика в первый раз здесь, в Средней Азии, а до этого и понятия не имел, что это за зверь такой! Как их надо добывать слышал, а вот сам ловил только один раз вместе со всей нашей гидрогеологической партией в прошлом году».Я заинтересовался и попросил рассказать про эту охоту на сусликов: «Всей партией? Зачем же вам было столько зверьков? Сдавали что ли их куда? Расскажи, пожалуйста». Но Михаил неожиданно заартачился, насупился и начал отнекиваться, сначала лениво и неохотно, а затем, когда я стал настаивать, он пресёк мои просьбы грубо и зло: «Отстань, пока я не начал ругаться! Сказал, не буду рассказывать, значит, не буду!».Своим решительным отказом Миша до крайности заинтриговал меня. Я терялся в догадках, почему этот доброжелательный человек так воспротивился, и даже разозлился на столь простую просьбу. Однако до меня дошло, что настаивать бессмысленно, и в случае продолжения этой темы беседы, кроме окончательной ссоры с Мишей, ничего не получу. Я перевёл разговор на нравы и обычаи коренных жителей Средней Азии, Миша успокоился, и наш диалог постепенно вернулся в спокойное русло. Но я, конечно, не забыл этого разговора, и уже позже, после возвращения в посёлок Разведчиков, насел на Кудасова и упросил его поведать историю этой охоты, после столкновения с Мишей ставшую просто загадочной. После очередного вечернего бокала местного сухого виноградного вина Кудасов согласился рассказать эту историю, правда, без особого энтузиазма.А дело было так. Буровые самоходки его партии пытались добраться до воды в одном из районов Узбекистана. В то время организация из Таджикистана могла свободно работать не только в Узбекистане, но и в любом районе Средней Азии и всего СССР. Буровые уже несколько дней стояли без дела, потому что снабженцы никак не могли подвезти обсадных труб и некоторого другого инструмента для бурения. Делать было нечего, развлечений в полевых условиях не было и не предвиделось в обозримом будущем никаких, и народ заскучал. Время от времени по вечерам устраивали небольшие застолья с местным сухим вином, но стояла страшная жара – днём, и даже вечером была такая духота, что на спиртное никого особенно не тянуло.Неизвестно, кому первому пришла в голову мысль, заняться ловлей сусликов. Надобности в них не было никакой, поэтому решено было устроить смешное шоу с участием этих водобоязненных созданий. Уже сообща разработали сценарий действия. Для спектакля наметили использовать небольшой пруд, находящийся недалеко от полевой базы гидрогеологов. На небольшом расстоянии от этого водоёма начиналась колония сусликов, занимавшая обширную территорию. Сотрудники партии встали в оцепление двумя рядами, начиная от пруда. Расстояние между людскими цепочками было около двадцати метров. На противоположном конце, цепочки почти вплотную (насколько позволял жар) упирались в специально разведённый для такого случая, огромный костёр. Таким образом, часть поселения зверьков оказалась окружённой: с двух сторон – рядами людей – организаторов и, одновременно, зрителей шоу в одном лице, предвкушавших редкое развлечение, с третьей – огромным костром, а замыкал полное оцепление колонии сусликов – пруд с водой, которую эти зверьки боялись «как огня».У берега пруда на воду были положены обрезки досок – этакие миниатюрные плоты. Эти дощечки и были основным реквизитом предстоящего спектакля. По разработанному плану, сусликов по одиночке выгоняли из нор, заливая туда по нескольку вёдер воды. Выйдя на поверхность земли, зверёк оказывался в кольце окружения, и у него оставался только один путь – на плотик пруда. Суслик забегал на мокрую дощечку, иногда даже чуть-чуть притапливая её, и останавливался, потому что дальше бежать ему было некуда. Плотик от толчка зверька немного отплывал от берега. Потом один из участников зрелища дополнительно отталкивал кусок дощечки с несчастным сусликом длинной палкой немного подальше от берега, чтобы зверёк не смог допрыгнуть до земли (хотя, с такой ненадёжной опоры он не смог бы и просто прыгнуть, не перевернувшись и не упав в воду), и начиналась основная часть потехи.Мокрые, дрожащие от холода, насмерть перепуганные зверьки, плавали на маленьких качающихся, в любую минуту готовых перевернуться дощечках, стараясь сохранить равновесие и удержаться на них. При этом они смешно перебирали лапками по мокрым или покрытым водой деревянным поверхностям своих «судёнышек», затравленно, с непередаваемым ужасом в глазёнках-бусинках озирались по сторонам и непрерывно издавали какие-то высокие звуки – писки. То ли это были сигналы тревоги для остальных членов популяции, то ли таким образом они переговаривались с другими «капитанами», то ли суслики издавали их от ужаса и безысходности, а, скорее всего, они включали в себя все причины сразу.Вот это-то зрелище и веселило публику. Сотрудники партии от души хохотали над неловким топтанием сусликов, перебирающих короткими лапками на качающихся дощечках. Зрители тыкали пальцами в сторону арены – пруда, показывая друг другу то одного, то другого особенно выделявшегося смешного зверька. Некоторые из сусликов выделывали просто немыслимые кренделя, чтобы сохранить равновесие и не упасть в воду, другие начинали издавать наиболее несуразные отчаянные звуки, третьи строили самые уморительные гримасы. В общем, посмеяться было над чем, а уж душевные переживания диких зверьков никого не трогали.Общее настроение толпы довольно точно выразил один из буровых мастеров партии. Он авторитетно заявил, засомневавшемуся было в правильности действий сотрудников по отношению к сусликам, молодому геологу: «Да брось ты переживать! Какая-такая душа может быть у этих смешных, нелепо дёргающихся существ!? И что там они могут чувствовать, эти неразумные зверьки!? Да они просто созданы для увеселения людей! Ни в одном цирке не увидишь подобного представления, да ещё бесплатно! Ребята тут от тоски сдыхают, так хоть немного развлекутся. И потом, со зверушками ведь ничего не случится. Поплавают на плотах, пристанут к берегу, да разбегутся по своим норам. Там обсохнут, успокоятся и будут дальше жить-поживать, как ни в чём не бывало. А нет, так новые выроют. В крайнем случае, упадут в воду, вымокнут, да перепугаются, не более того. Никто же их не убивает и не избивает, даже специально не запугивает. До них даже пальцем никто не дотрагивается!».Веселье было в самом разгаре, когда на арену – оцепленную людьми, огнём и водой площадку – вышел из очередной залитой водой норы ещё один мокрый, сотрясаемый дрожью суслик. Сначала он, как и все его предыдущие сородичи – невольные участники потехи, торопливо и затравленно, со страхом озирался. При этом он беспрерывно нюхал воздух, быстро работая ноздрями и смешно шевеля маленькими усиками, и мелко дрожал: то ли от холода, то ли от страха. Особенно долго он рассматривал своих соплеменников, уже барахтавшихся на раскачиваемых ими же самими дощечках. Миниатюрные плоты медленно передвигались по поверхности прудика, создавая небольшие волны, которые, складываясь, образовывали небольшую постоянную рябь на всей поверхности водоёма.Суслик застыл, как будто окаменел, внимательно рассматривая своих несчастных товарищей и слушая, издаваемые ими отчаянные звуки – писки. Через несколько минут он вдруг перестал дрожать и озираться по сторонам. Прямо и неотрывно он глядел на сусликов, продолжая лишь беспрерывно шевелить усиками, нюхая воздух. Его мордочка уже не выражала ни страха, ни беспокойства. Зверёк стоял задумчивым столбиком, как было принято у его собратьев в спокойном, изучающем окружающую обстановку состоянии.

Вид у него стал каким-то отрешённым и даже немного величественным. Создавалось впечатление, что эту божью тварь перестала волновать мирская суета. Зверька уже нисколько не трогал весёлый хохот окруживших его двуногих существ. Он не обращал теперь никакого внимания на ужас и нелепое подёргивание лапками на плотиках собратьев – сусликов, его не волновал полыхающий позади арены огромный костёр, – казалось, его дух был выше всех этих земных мелочей. Конечно, всем это только чудилось, ведь доподлинно известно, что у диких зверей и даже домашних животных отсутствует способность к абстрактному мышлению – разум, и способность к переживанию и сопереживанию – душа.

Но вернёмся к нашему неразумному, бездушному суслику. Он давно уже должен был плавать на дощечке по пруду к вящей радости «благодарной» публики, однако, к всеобщему удивлению, всё ещё медлил. Более того, он даже не предпринимал никаких попыток двинуться в сторону водоёма. Люди стали улюлюкать, громче кричать, замахиваться на суслика, пытаясь напугать его и подтолкнуть к действию. Зрителей охватил ещё больший азарт. Теперь им не терпелось быстрее заставить упрямца пойти к пруду и запрыгнуть на свой «корабль».

Наконец зверёк ожил, внимательно, открыто и безбоязненно осмотрел обе шеренги подвыпивших хохочущих мучителей, спокойно встречаясь с ними взглядом. Люди в оцеплении комментировали: «Как нагло смотрит! Никак не может понять, что везде вокруг опасность и у него нет выбора, что он всё равно будет вынужден пойти к пруду и встать на «свой» полузатопленный плотик. Бестолковый зверёк – что с него возьмёшь!». Между тем суслик, неторопливо перебирая маленькими короткими лапками, медленно засеменил в совершенно противоположную от пруда сторону, прямиком к костру.

Развлечение приняло новый неожиданный оборот. Этот особенный суслик внёс разнообразие в разыгранное, как по нотам, весёлое шоу, которое стало уже приедаться своим однообразием. Народ стал оживлённо гадать, куда дальше двинется этот необычный зверёк от костра: всё-таки пойдёт к пруду, а может быть приблизится к людям, или снова вернётся на середину круга, а вдруг он попытается скрыться в полузатопленной норе. Однако ни одному из предполагавшихся вариантов не суждено было сбыться. Суслик, уверенно и не спеша, продолжал своё движение к костру. В этом движении чувствовалась решимость выполнить задуманное, в то же время покорность участи, им же самим выбранной. Вот он приблизился настолько близко, что не мог не почувствовать нарастающего жара пламени, но это нисколько не сказалось ни на скорости, ни на направлении движения зверька.

Смех, как по команде, прекратился, кто-то, не рассмотрев происходящего, по инерции ещё разок коротко запоздало хихикнул и тут же умолк. Но суслик уже перестал обращать внимание и на хохот, улюлюканье и угрожающие движения больших страшных зверей, и на их молчание. Да что там звуки и жесты, он не обращал внимания даже на становившийся невыносимым жар костра! Вот уже с лёгким потрескиванием скрутились, сгорели и отпали от пламени усики – антенны суслика, вот с характерным шорохом опалились шерстинки на мордочке зверька. Кто-то не выдержал и крикнул: «Стой, бестолочь, сгоришь!».

Суслик знал это и без «сердобольного» зрителя – подсказчика, только он-то для этого и шёл в костёр. Даже если бы он понимал человеческую речь, это ничего бы в его поведении не изменило. Ещё мгновенье, и тонкие мягкие лапки зверька зашипели, обгорая на раскалённых углях костра. Но суслик, не обращая на это ни малейшего внимания, сделал ещё несколько коротеньких шагов на обуглившихся остатках конечностей, и ещё через мгновенье полностью оказался в самом пекле костра. Раздался треск обгорающей и лопающейся шкурки умирающего живого существа, шипение испаряющейся в огне жидкости, выступившей на поверхности зверька, и через считанные секунды обгоревшая дымящаяся тушка мёртвого суслика выкатилась обратно на край костра.

Теперь наступила очередь людей окаменеть, превратившись на время в истуканов. Суслик просеменил весь путь на свою Голгофу, к своим крестным мукам скромно, даже как-то обыденно, совсем не героически, и очень быстро, за считанные секунды. Никто не успел, не только морально приготовиться к этому, но даже ахнуть (правда, кто-то всё же успел выкрикнуть слова предостережения). Эта простота и скоротечность нисколько не уменьшили величия и значимости совершённого зверьком действия. Такого развития событий не ожидал никто.

Поступок гордого суслика, который предпочёл самоубийство унизительному плаванию на качающемся плотике – дощечке, не грозившем ему ничем особенным, кроме страха и неудобства, и принявшего мучительную смерть в пламени костра, поразил всех присутствующих. Трудно переоценить эмоциональное воздействие этого события на зрителей. Устремившийся вверх вместе с языками пламени освободившийся от земных страданий дух этого «бездушного неразумного трусливого суслика», как будто унёс с собой и всё безудержное веселье, весь кураж, всяческое желание продолжать развлечение, только что жаждавшей зрелищ, изнывавшей от скуки публики. Люди стояли молчаливые и притихшие, будто громом поражённые.

Этот зверёк зацепил всех за душу выбором в предложенной ему ситуации, презрением к собственной смерти. Отчаянным поведением неразумный суслик устыдил «царей природы», показал себя выше них – разумных существ. Общее настроение снова выразил тот самый буровой мастер, который в начале этого представления рассказывал о правильности создания импровизированного циркового номера с глупыми бесчувственными зверушками в главной роли. Скрипучим, резким, ставшим вдруг каким-то неприятным голосом, в котором, чувствовалось неприкрытое отвращение к происшедшему и, наверное, к себе самому, вынув, наконец, изо рта забытую, прилипшую к губе горящую сигарету, при этом, даже забывая прищуриваться от лезущего в глаза едкого табачного дыма, ни на кого не глядя слезящимися глазами, он произнёс: «Да, хреново получилось с этим сусликом, так твою так!».

Не сговариваясь, затушили костёр, притянули все дощечки с сусликами к берегу и разошлись, давая дорогу для бегства причалившим зверькам. Тушку мёртвого обгоревшего суслика закопали тут же, на берегу прудика и как-то быстро, молча, не глядя друг на друга, разошлись по палаткам. Общаться никому не хотелось – каждый (и не без оснований!) считал виноватым в происшедшем и себя, и товарищей.

Наутро и в последующие дни это происшествие не обсуждалось и даже не упоминалось, как будто его и не было вовсе. Но все хорошо запомнили эту трагическую гибель необычного суслика и больше никаких представлений с участием различных зверушек – «братьев наших меньших» – не придумывали, несмотря на отсутствие развлечений и скуку, иногда посещавшую сотрудников полевой базы гидрогеологической партии.

Неизвестно, о чём совещались между собой и какую информацию передавали друг другу суслики, но когда один из сотрудников партии через пару дней случайно пришёл на место бывшего поселения зверьков (после случившегося происшествия ходить туда гидрогеологи не любили), то застал там пустые норы. Не только суслики, обитавшие в оцепленной части территории поселения и участвовавшие в устрашившем их зрелище, но и вся обширная колония зверьков покинула обжитой участок, на котором проживала много лет, и ушла в неизвестном направлении. Об их долгом проживании здесь теперь напоминали только многочисленные отверстия нор – бывших жилищ сусликов, в которые иногда проваливалась нога при ходьбе. Да и те быстро осыпались и заносились пылью и мелкими песчаными частицами. Их в огромном количестве приносил сюда часто задувавший ветер, называемый местными жителями «афганцем». Наверное, потому, что этот суховей всегда дул со стороны Афганистана.

Этот рассказ – быль взволновал, даже поразил меня и оставил неприятный осадок на душе. Мне было искренне жаль смелого гордого суслика и, казалось, если бы я присутствовал на том жестоком спектакле, то сумел бы спасти его и проложить ему дорогу к свободе. На самом деле, это было бы очень трудно сделать в распалённой азартом и подогретой спиртным улюлюкающей компании, но мысль, что возможно именно мне бы это всё-таки удалось, согревала душу.

Поступок суслика дал богатую пищу для размышлений. Этот «брат наш меньший» своим поведением перечеркнул все теории о неразумности и бездушности зверей. Он пошёл против самого главного природного закона – инстинкта самосохранения. Выбрал не просто смерть, а мучительное самоубийство в костре, вместо длительного цепляния за жизнь, барахтаясь на плотике в пруду. У меня эта реально происшедшая история вызвала сомнения в полном отсутствии абстрактного мышления и переживаний у зверей. Причём, эти переживания, даже не угрожающие жизни, по-видимому, могут быть настолько сильными, что способны толкнуть эти божьи твари на неординарные действия и поступки, противоречащие основным инстинктам, заложенным в них природой для сохранения вида на планете.

Мы ищем иные миры, пытаемся установить контакты с другими цивилизациями, находящимися за пределами планеты Земля. Зачем нам всё это, если мы не можем не только любить, но даже ценить или хотя бы просто жалеть тех, достаточно высокоорганизованных живых существ, которые находится у нас под самым носом? «Братья наши меньшие» живут и радуют нас своим присутствием на нашей же планете! Их не нужно разыскивать по всему космосу, лететь до них со скоростью света немыслимое количество лет! Зачастую, достаточно только повернуть голову, чтобы полюбоваться ими, а иногда просто протянуть руку, чтобы дотронуться до них.

Какими – такими высокими моральными приобретениями мы можем поделиться с высокоорганизованными братьями по разуму, развиваясь уже не одно тысячелетие? Кстати, чтобы иметь таких братьев, надо, как минимум, обладать подобным интеллектом. Люди, организовавшие этот отвратительный спектакль и участвовавшие в нём, были не самыми отсталыми в развитии членами вида «homo sapiens». Ну и о какой же высокой организации нашего разума мы говорим!? Пока мы не стали «Людьми Разумными», нам не надо никого искать в космосе, ни к чему «выносить сор из избы» и позориться перед «братьями по разуму» демонстрируя им свою жестокость по отношению к сопланетным живым существам (в том числе и к людям!), недоразвитость, духовную бедность! Вот такие нерадостные мысли вызвал у меня родившийся под несчастливой звездой, гордый суслик – самоубийца.

Где-то ближе к концу июня, нас с Лёшей посетил университетский сокурсник и друг Валера, в узких дружеских кругах именуемый «мальчик Валерик», за широченные плечи и недюжинную силу (он с детства занимался дзюдо). Чтобы не путать его с начальником местной партии Валерием Валерьяновичем, в дальнейшем я буду называть его просто Валерик. Лёша с Танями были на экскурсии в Варзопском ущелье, и я один встречал и принимал гостя на правах хозяина. Надо сказать, что Валерик всегда был готов поддержать меня, был наперсником во всех моих многочисленных проказах.

Когда мы учились уже на четвёртом курсе, среди общежитской братии было неофициально утверждено шутливое звание «гусарского поручика», за выдающиеся действия и подвиги, достойные гусаров прошлого столетия. Этого почётного и лестного звания были удостоены в том числе: ваш покорный слуга, Лёша, и Валерик. А всего четыре человека составляли «совет гусарских поручиков», который принимал участие и во вполне серьёзном разрешении некоторых спорных внутриобщежитских конфликтов.

Валерика я просто не узнал. Он отрастил густую чёрную бороду, и местные аксакалы называли его уважительно, не иначе как «бабай», что означает – уважаемый, взрослый мужчина! Он шёл ко мне навстречу с широкой белозубой улыбкой, приветственно разведя руки. Я, как и он, был чрезвычайно рад его появлению. Мы обнялись, и я провёл его по местным достопримечательностям, к которым отнёс: оригинальную систему прудов; любимую шашлычную с большим выбором острых и вкусных среднеазиатских блюд; великолепную чайхану с витражами из разноцветных стёкол и экзотическими достарханами. Затем представил Валерика нашим новым знакомым девушкам.

У Наташи были срочные дела, а Галя с удовольствием составила нам компанию. Втроем соорудили стол в её комнате. Правда из спиртного у нас была только водка, но уж её было много! Поскольку распитие водки (в отличие от сухого вина и шампанского) в общежитии, не одобрялось, залили её в заварочный чайник, и уже из него разливали по пиалам. Нельзя было назвать эту посуду удобной для распития крепких напитков, но мы не роптали и, стиснув зубы, мужественно преодолевали этот недостаток комфорта. Взяли гитару, зашторили окна от яркого, светящего прямо в комнату солнца, закрыли дверь комнаты на ключ – «избушку на клюшку», чтобы не мешали постоянно заходившие праздношатающиеся обитатели общежития, и начали неспешную беседу.

Как говорили древние мудрецы: «Есть три вещи, которые можно делать бесконечно: смотреть на текущую воду, на горящий огонь и беседовать с друзьями!». Вот беседой с другом я и занялся в этот день! Мы расположились на ковриках на полу, потому что было очень жарко, да ещё потребление сорокоградусной добавило «тепла». Беседа перемежалась песнями. Галя активно участвовала и в беседе, и в распевании песен, и в распитии спиртных напитков. Мы с Валериком были друзьями, девушка и Валерик понравились друг другу, так что компания всех присутствующих устраивала. Более того, Валерик поразил Галю, своей импозантной внешностью. Абдула из фильма «Белое солнце пустыни», безнадёжно померк, по сравнению с ним!

Мои новые местные знакомые потом рассказали, что пришли в восторг от его внешнего вида, кроме того, он очаровал их ещё и как галантный человек. Ещё бы, он и меня давно очаровал своей мягкостью, чувством юмора, немного контрастировавших с его недюжинной физической силой. Девушка, в свою очередь, тоже понравилась Валерику, а я был только рад их взаимной симпатии. Это снимало с меня много проблем по организации встречи и развлечения дорогого гостя.

Валерик рассказывал про свою геологическую партию и про его деятельность в ней, я – про свою работу, обменялись первыми впечатлениями о Таджикистане. В беседах, перемежаемых лирическими отступлениями в виде песен, скоротали время до четырёх часов утра. Утром Валерик не стал меня будить, и, не прощаясь, по-английски, отбыл восвояси.

К начальнику местной партии – Валерию Валерьяновичу приехал погостить его друг, начальник Туркменской Гаурдак – Карлюкской геологической партии – Владимир. Это был атлетического сложения двухметровый мужчина лет тридцати с небольшим с круглым холёным лицом и нелюбезным, слегка высокомерным взглядом. Его отец был депутатом посёлка, что и предопределило мгновенный карьерный взлёт Владимира. Сразу по окончании местного техникума (интересно, появлялся ли он там хоть раз!) он занял одну из самых высоких должностей в посёлке Гаурдак – стал начальником местной геологической партии.

К Кудасову он приезжал частенько, чтобы отдохнуть от забот семейной жизни и «пуститься во все тяжкие». Кудасов специально для разгульных встреч с друзьями и женщинами снимал в посёлке частный дом, который посещал эпизодически, по случаю. Валерий Валерьянович нанял пожилую женщину, которая поддерживала чистоту и порядок в доме, следила за тем, чтобы там всегда стояли свежие цветы и не иссякал запас свежих фруктов и продуктов первой необходимости. Сам он постоянно проживал в другом доме, на противоположной окраине посёлка. В дни приезда Владимира Кудасов вместе с гостем переселялся в этот дом. В это время там рекой лилось вино, как перчатки менялись женщины, ежевечернее звучала гитара, на которой неплохо играл Владимир, и они с Валерием Валерьяновичем до утра горланили песни. В один из таких приездов друга, я был удостоен чести быть приглашённым Кудасовым на вечернюю дружескую пирушку в его второй дом. Перед входной дверью Валерий предупредил меня: «Сейчас познакомлю с другом. Это такой человек! Да ты сейчас сам увидишь».

Зашли в дом, но никого там не обнаружили. Хотя весь круглый стол был уставлен вазами с фруктами, а в центре него красовался огромный букет цветов. Тут же красовались два бокала из тонкого стекла на высоких ножках, до половины заполненные красным вином. Только мы присели к столу, как из-за пёстрой ситцевой занавеси, свисающей от верха арки до самого пола, и полностью отделяющей соседнюю комнату от гостиной, послышались сначала шорохи, затем к ним присоединился громкий шёпот беседы мужчины с женщиной, правда, расслышать отдельные слова было невозможно. Наконец, все эти звуки перекрыл ритмичный скрип пружин кровати, дополняемый такими сладострастными вздохами и стонами, что отпали последние сомнения в определении того, что там происходит.

Под несмолкаемый, всё возрастающий по громкости аккомпанемент импровизированной секс-музыки, мы с Кудасовым потягивали вино из извлечённых из недр буфета бокалов и пытались вести спокойную неторопливую беседу на отвлечённую тему. Ситуация была немного комичной, к счастью, продолжалась недолго. Через считанные минуты эротические рулады в соседней комнате стихли, и из-за занавеси показалась атлетическая фигура двухметрового верзилы в чёрных семейных трусах, почти до колен. Это и был «такой человек!» Владимир. Он поздоровался с Валерием, тот представил меня. Владимир немного свысока, как бы нехотя протянул руку и мне, затем, прямо в таком «сексуальном» виде, сел за стол и, по просьбе Кудасова, взял гитару. Довольно сносно исполнил хорошо известную мне песню про «поручика Голицына».

Во время его выступления из-за той же ситцевой занавески, стараясь быть незамеченной, выпорхнула в гостиную и тут же скрылась в другой комнате почти полностью обнажённая симпатичная блондинка в одних трусиках на тесёмках, которые практически ничего не скрывали. Через пару минут она вышла в коротком лёгком открытом платье и присоединилась к нам. У неё было невыразительное миловидное лицо, обрамлённое золотистыми кудряшками и совершенно не отягощённое избытком интеллекта. Широко распахнутые пустые, ничего не выражающие бледно-голубые глазки, молчание в продолжение всего вечера и редкие рулады визгливого идиотского смеха, помогли точно определить незатейливую причину её нахождения в этом доме и чётко очертить круг обязанностей здесь этой «куклы Барби».

Через некоторое время Владимир окончательно окосел от жары и вина, начал клясться Кудасову в вечной дружбе, бить себя кулаком в грудь и угрожать, что убьёт всех его врагов и при этом почему-то злобно смотрел на меня. В общем, вскоре мне всё это порядком надоело, и я засобирался восвояси, благо идти до своего общежития мне было метров триста. Вышел во двор, не прощаясь с Владимиром, впрочем, он этого и не заметил. Кудасов вышел со мной, извинился за друга: «Сам видишь, что он только с дороги, вот и раскис. А вообще-то, он отличный парень, ты в этом ещё убедишься!». У меня не было никакого желания встречаться с Владимиром ещё раз, но не хотелось разочаровывать и обижать Валерия Валерьяновича, и я немного слукавил: «Да, ладно! На гитаре играет и поёт хорошо, компанейский парень! Всё нормально, у меня к нему нет претензий. Ещё увидимся с ним попозже».

Возвращаясь домой, Владимир снова становился серьёзным значительным надменным руководителем, исключительно положительным человеком и примерным семьянином – до следующего посещения посёлка Разведчик.

Кудасов попросил его на обратном пути взять с собой для расширения геологического кругозора нас с Лешей и показать разрабатываемое там месторождение природной серы и другие достопримечательности. Сделал он это, то ли для замаливания своих и Владимира грехов передо мной, то ли для того, чтобы пустить нам пыль в глаза, а может быть просто из желания сделать для нас с Лёшей доброе дело. Думаю, что кроме всего прочего, Кудасову хотелось, чтобы мы с Владимиром подружились. Он так и не заметил, или не захотел замечать антипатии, возникшей между нами с самого первого момента встречи. Сам-то Кудасов был человеком хорошим, с раскрытой нараспашку душой, это почти неограниченная власть в партии и посёлке Разведчик его немного испортила.

Нельзя сказать, что Владимир очень обрадовался этому предложению, однако отказать другу не смог, как не смог отказать ему и наш университетский начальник – «Рост», который отпустил нас в Туркмению, снабдив даже деньгами из полевого довольствия. Деньги я передал Лёше, как человеку, более ответственно обращающемуся с ними. Кудасов поехал с нами до Душанбе. Он завёз нас ненадолго на квартиру своей бывшей жены, с которой недавно развелся.

Она оказалось «писаной красавицей»: высокой, стройной, сероглазой, с длинными светлыми слегка волнистыми волосами. Встретила нас одетой в длинное полупрозрачное, казавшееся невесомым, платье, представляя собой идеальный портрет доброй феи из восточных сказок. В разговоре показала себя умной и доброжелательной. Непонятно было, чего в ней не хватало Кудасову?! Хотя, надо сказать, что и сам он был красавцем мужчиной: загорелый, подтянутый, с голубыми глазами, белыми ровными зубами и обаятельнейшей улыбкой голливудских звезд, бывший мастер спорта по боксу. Я уж не говорю про его чувство юмора, ум и мужественность во всем.

За приятной беседой мы задержались там гораздо дольше, чем предполагали. Ледяное шампанское из морозильной камеры холодильника, бутылка за бутылкой поступало на стол. Взамен выпитых, в замораживатель тут же закладывались новые. На улице было около +50°С в тени, и ничего вкуснее охлаждённого шампанского нельзя было и придумать. Поэтому мы никуда и не торопились. И только под вечер двинулись на «УАЗике «вместе с Владимиром и главным инженером ленинградской геологической партии Борисом Константиновичем, называемым в узких приятельских кругах для сокращения с лёгкой руки Кудасова – БК, в свой неблизкий путь в Туркмению, хотя собирались сделать это с раннего утра.

Наш новый знакомый был худощавым человеком лет пятидесяти с небольшим. Роста он был чуть ниже среднего. Бросалась в глаза его доброжелательность и открытость, на первый взгляд похожая на детскую наивность. Однако, ни наивным, ни недалёким БК не был. Более того, он оказался живым остроумным собеседником. Изначальное ощущение некоторой простоты придавала ему ленинградская интеллигентность и воспитанность. Густая седая шевелюра на фоне аскетичного загорелого лица и голубых глаз смотрелась просто – белоснежной.

БК имел довольно странный вид: его белая рубашка была в серых пятнах и как будто «жёваная», сыроватые брюки «парили». Он сидел босиком, а где находилась его обувь, было непонятно, так как в прихожей мы её тоже не заметили. Улучив момент, когда БК на минуту вышел на балкон, я спросил у Кудасова: «Почему твой гость в таком виде?». Валерий Валерьянович рассмеялся: «Мы же сюда его привезли прямо из форелевого хозяйства, расположенного на реке Каферниган, чуть ниже по течению посёлка Разведчик. По его просьбе мы приехали в предприятие по разведению форели к моим знакомым.

Как водится в таких случаях, отметили встречу шампанским и местным вином. День был жарким, БК оказался большим охотником до спиртного, и к моменту осмотра хозяйства был уже изрядно «выпивши». Причём, он за довольно короткое время умудрился довести себя до такого состояния, что с трудом стоял на ногах. Скорее всего, подействовала дорожная усталость, да и среднеазиатская жара немало поспособствовала такому плачевному итогу, в общем-то, лёгкого возлияния. Как бы то ни было, но подойдя к расположенному в реке участку предприятия, БК не смог сохранить равновесия. Он как мельница махал руками в разные стороны, отчаянно пытаясь удержаться на берегу, но не сумел и с громким всплеском и ругательствами (литературными!) плюхнулся-таки в Каферниган.

Его тут же подхватило быстрым течением, выволокло на стрежень, и с бешеной скоростью потащило по многочисленным порогам реки. Мы с Володей побежали за ним по берегу, но догнать не смогли. Хорошо мой туркмен подъехал на машине, и только тогда мы смогли перегнать БК, прыгнуть в воду и вдвоём вытащить его из воды. Туфли он во время барахтания в реке уронил на дно, мы даже и не пытались их найти. Сам БК успел опробовать пороги Кафернигана не только руками, ногами и туловищем, но и лицом! Результат был, как говориться, в прямом смысле, на лицо. Если он снимет рубашку, то увидишь, что у него всё тело в синяках.

После всего случившегося он полностью потерял интерес к проблемам разведения форели на горных реках, молча, насупившись (как будто кто-то кроме него самого виноват в этом «купании»!) взял заранее приготовленную ему рыбину, и попросил отвезти подальше от реки. Вот я и привёз его сюда. Сейчас-то БК уже отошёл, смеётся, разговаривает, пьёт шампанское, а приехал сюда мрачнее тучи, и не разговаривал с нами, может быть, считал, что мы виноваты в происшествии. Не сразу, но моя бывшая жена немного растормошила его и вернула к жизни. Так что вид у него для совершённого заплыва с протаскиванием по порогам горной реки очень даже приличный!». Мы в кулак попрыскали над трагедией БК и продолжили наше застолье.

Солнце уже висело над западным горизонтом, когда мы только ещё пересекли границу Узбекистана. А как только въехали в горы, стало и вовсе темно. В горах остановились у ручья, который при выходе в долину наверняка будет уже речкой. Это здесь, в горах, он казался небольшим из-за быстрого течения. Владимир приказал шофёру – худенькому низкорослому туркмену – остановить машину и пригласил нас с Лёшей и БК искупаться в ледяном ручье, предварительно сунув в этот же ручей пару бутылок тёплого шампанского.

После разогретой под палящим солнцем, душной машины, нас не пришлось долго уговаривать, и мы тут же разделись догола и с наслаждением прыгнули в ручей, предварительно намочив головы, уже наученные горьким опытом. Немного охладившись, снова откупорили успевшее охладиться шампанское и с огромным удовольствием, не спеша, выпили его. Теперь спешить было некуда, потому что ночь уже наступила.

Вы себе представить не можете, какая это прелесть – ледяное шампанское в душную летнюю южную ночь! Можно пить его до бесконечности! За пять минут мы вчетвером (без шофера) осушили обе бутылки, немного обсохли и отправились в дальнейший путь. Такие короткие привалы у горных ручьев мы устраивали ещё раза три. Во время некоторых из них перекусывали местными лепёшками с виноградом и арбузами.

Основную трапезу устроили в городе Термезе, пограничном с Афганистаном. Остановившись примерно в два часа ночи в местном ресторане, взяли по лагману (суп из домашней лапши с мясом и овощами), который аппетитно выглядел, да и на вкус оказался ничуть не хуже. Мы с Лёшей, чтобы не быть в долгу перед Владимиром, взяли ещё и пару бутылок шампанского. Оно было тёплым и удовольствия ни нам, ни Владимиру не доставило. Только БК остался довольным, но, главное – у нас с Лёшей появилось чувство удовлетворения, оттого, что мы хоть в этом не остались в должниках у Владимира.

Почему-то подобных мыслей никогда не возникало по отношению к Валерию Валерьяновичу, который угощал нас, «бедных студентов», гораздо чаще и щедрее. Видимо потому, что у него всё это шло от души. Владимир же, без слов, всегда давал понять человеку: мимикой, жестами, интонацией, что каждым своим действием он делает ему одолжение, даже беседой с собственной персоной. Именно поэтому быть у него в долгу, хотя бы материально, ну никак не хотелось!

Из-за близости границы с Афганистаном мы всю ночь по радио слушали афганскую музыку. Как ни странно, «проклятые капиталисты» ближневосточного мира передавали хоть и свою восточную музыку, но в современной аранжировке. Наверное, поэтому слушать чужие протяжные песни на одной ноте было всё-таки можно, да ещё и интересно. Как мы говорили тогда: «Одно слово – буржуи!». Ночью же мы въехали в пустыню Туркмении. Недалеко от границы с Узбекистаном протекал ручей, на котором, естественным ли, искусственным ли способом созданные, были расположены три пруда, почти как в Разведчике. Как обычно в Средней Азии, здесь тоже существовал неписанный закон: в первом пруду могли купаться только мужчины, во втором – и мужчины и женщины, а в третьем – ещё и дети. Наш веселый шофёр – туркмен осветил фарами первый пруд, и мы с Лёшей, осторожно спускаясь по почти отвесным влажным глинистым берегам, залезли в воду и поплыли к камышам, осоке и другим водяным растениям, обильно разросшимся при впадении ручья в пруд.

Владимир ничего нам не сказал, но сам почему-то не поплыл. Не поплыл и БК, а мы, к сожалению, не обратили на это внимания. До камышей было около ста метров, вода была тёплой, и мы с огромным удовольствием плыли, не спеша, наслаждаясь жизнью и самим нахождением в воде в такую душную среднеазиатскую ночь. Подплывая к камышам, обратили внимание на маленькие фосфоресцирующие появляющиеся и исчезающие в ночной тьме огоньки. Сначала подумали, что это светлячки, и продолжали приближаться к зелёным зарослям. И только подплыв практически вплотную, в свете фар, ясно увидели, что камыши просто кишат разного цвета, рисунка и размера змеями.

Из неядовитых в пустынях живут преимущественно полозы (местное название – «желтопузики»). Неядовитые змеи никогда не пойдут в один водоём с – ядовитыми. Здесь же было очень много видов змей разнообразных рисунков и окрасок. Однозначно – это были ядовитые змеи. Я ахнул! Услышав мой вскрик, весёлый шофёр – туркмен тихонько противно засмеялся хи-хи-хи и выключил фары в машине. Мы оказались в полной темноте и только слышали шорох змеиных тел о камыши.

Ну и где же бродят эти ребята с секундомерами, собирающие результаты для книги рекордов Гиннеса?! Они упустили возможность зафиксировать стопроцентный мировой рекорд! Мы с Лёшей в долю секунды развернулись и ринулись назад, к своему берегу, таким стремительным кролем, что вода под руками стала вязкой и начала чавкать, как грязь, а туловище от огромной скорости оставалось в воде меньше, чем по пояс! Думаю, что со стороны, мы с Лёшей представляли собой два мчащихся глиссера, едва касающихся поверхности воды, с прикреплёнными справа и слева кругами из мелькающих рук, работающих как колёса старинного парохода! И как только не разорвались мышцы на руках от такого перенапряжения! Вот они плюсы молодости, когда поистине безграничны возможности человеческого организма!

Через считанные секунды мы были около машины, по пути даже не заметив, отвесного влажного глинистого берега, по которому и спускались-то минуты три! Хихикающего шофёра мы обложили всеми нехорошими словами, которые были у нас в лексиконе на тот момент жизни. Этот шофёр, как и машина «УАЗик», были из партии Кудасова. И вот что сам Валерий Валерьянович рассказывал нам про своих водителей.

В периоды таяния ледников в горах местные жители старались не ходить и не ездить по горным дорогам, которые с одной стороны были ограждены отвесной стеной гор, а с другой – глубокой пропастью. Когда потоки воды низвергались с тающего ледника на дорогу, то могли просто смыть людей и машины в пропасть. Кроме того, они ещё и размывали край дороги над пропастью, иногда сужая до пешеходной тропинки и без того узенький проезд. Льющийся с края дороги в пропасть водопад ещё и не давал увидеть начало пропасти и оценить оставшуюся ширину дороги.

Кудасову частенько в эти периоды нужно было ездить по таким горным дорогам, и водители, раз проделав этот страшный, смертельно опасный путь, на следующий же день увольнялись из его партии. Один водитель просто отказался на подобном участке дороги ехать дальше. Тогда Валерий Валерьянович сказал ему: «Или ты поедешь, или я сам сяду за руль, только учти, что вожу машину плохо!». Только после этого его новый шофёр поехал дальше, но только до гаража. И лишь этот хихикающий бесшабашный туркмен, с абсолютным отсутствием чувства страха, остался работать у Кудасова. Шутки у этого любителя риска были тоже экстремальными.

Как бы то ни было, искупались и размялись мы среди ночи на славу, да ещё и порцию адреналина получили немалую! Во время дальнейшего пути, прямо на дороге посреди пустыни, встретили грузовик доверху гружёный дынями. В его кузове сидели человек пять туркменов, водителя же в кабине не было. На наш вопрос: «Где шофёр?», – нам ответили: «Испугался вас, убежал в пустыню, когда вернётся – не знаем».

Пустыня в Туркмении, по крайней мере, в тех местах, где мы бывали, представляла собой не песчаные барханы, как мы себе обычно представляли, а твердую, припорошенную песком, ровную поверхность с торчащими кое-где пучками травы, в основном колючек. По такой пустыне можно было ехать с любой скоростью в любую сторону без дороги. Владимир, зная, что происходит, сказал местным воришкам, чтобы они позвали своего шофёра, потому что мы не из совхоза (из-за «УАЗика» нас приняли за совхозное начальство, которое поймало их с ворованными с совхозной бахчи дынями) и хотим купить у них пару дынь.

В республиках Средней Азии у каждого народа и социального слоя общества были свои приоритетные способы добычи денег: У колхозников считалось святой обязанностью тянуть из колхозов всё, что плохо лежит, или недостаточно хорошо охраняется. Мой сокомнатник по университетскому общежитию Володя, рассказывал про селения корейцев в Узбекистане. Там обитали несколько больших семей. Это были люди с особым укладом жизни. Каждая семья арендовала у близлежащего колхоза поля, сопоставимые по площади с угодьями, оставшимися в обработке у самого колхоза. Специализировались корейцы в основном на выращивании двух традиционных культур: лука и риса. Для посевов риса они использовали заливные поля, которые можно было в определённые промежутки времени полностью покрывать водой. Каждый день страды был у корейцев расписан точнее, чем у колхозного агронома. Доскональное знание методики выращивания именно этих сельскохозяйственных культур, передаваемое из поколения в поколение, приводило к поразительным результатам. Никто уже не удивлялся тому, что эти семьи умудрялись в климатических условиях Узбекистана снимать по два тучных урожая в год. Не говоря уже о том, какого качества выращивалось зерно, какого размера и вкуса поставляли они на потребительский рынок лук!

Итак, каждая корейская семья обрабатывала поле, приблизительное равное по площади – колхозному. Необходимо учесть, что даже в самой большой семье, было на порядок меньше людей, чем в колхозе. Каждый кореец трудился на полях во время сезонной страды, в прямом смысле слова – от восхода до заката солнца. Даже обедали они лепёшками с сыром, сухофруктами, овощами, прямо в поле, на ходу. Приглашали и всегда были рады наёмным рабочим. Для них устанавливали по закону восьмичасовой рабочий день, с перерывом на бесплатный обед. Володя соблазнился высокой оплатой «батрацкого» труда и поработал несколько дней на подряде у одной корейской семьи. Получил по 25 рублей за рабочий день. Для СССР того периода это были большие деньги. Для сравнения скажу, что учитель начальных классов тогда получал 60 рублей в месяц! Володя работал на покрытом водой рисовом поле. Он занимался прополкой рядков. Начинал вровень с корейцами и старался изо всех сил. Но куда ему было до потомственных профессионалов! Вскоре он безнадёжно отстал.

Рассказывал об этом с искренним сожалением о своём отставании и с неподдельным восхищением работой корейцев: «Когда все корейцы обогнали меня, даже их девятилетний сын оказался далеко впереди, так я хоть посмотрел сзади, как они работают. Казалось, они просто бегут по рядку. Специально перешёл на один из пройденных ими рядков риса: ни намёка на сорняк! У меня больше травки оставалось. А ведь они двигались со скоростью, почти вдвое больше – моей. И вот так ежедневно, без выходных по 18 часов в сутки! Вот это работоспособность!

Иногда им в воде рисовых полей попадались под руку змеи. Корейцы, не останавливаясь, выбрасывали их за собой на пройденный участок, как будто ничего особенного не произошло. Во время работы не видел, чтобы кого-то из них укусила змея. Однако обратил внимание на одну особенность: когда кореец отбрасывал очередную гадину назад, его рука держала змею за шею, прямо за головой. То есть, даже если под руку попадалась ядовитая змея, укусить человека, при таком способе её удержания она была просто не в состоянии. Но надо было обладать удивительной быстротой, ловкостью и собранностью, чтобы едва прикоснувшись к телу змеи под водой, мгновенно схватить её за «шею». Это подразумевает ежесекундную готовность к такой встрече, молниеносную быстроту и почти интуитивное определение места захвата змеи. Смелость корейцев, их спокойное отношение к регулярным встречам с этими тварями, как к досадной неизбежности, не могла не вызвать уважения.

Определённое государством количество лука или риса корейцы обязаны были сдавать по мизерным государственным расценкам, а остальное количество выращенного продукта, могли свободно продавать на рынке. С этого остатка они и получали основную прибыль. В год корейская семья зарабатывала в советские времена от пяти до двенадцати и более тысяч рублей. Завидовали их доходам не только те, кто не знал, каким трудом эти бешеные деньги зарабатывались, но и хорошо представлявшие эту тяжёлую работу колхозники. Несмотря на такие большие заработки, работать, как корейцы, никто из узбеков, таджиков и людей других национальностей, трудившихся в соседних колхозах, не желал! Корейцы прекрасно знали о завистниках, наверное, ещё и поэтому держались обособленно и старались проживать только в своём селении, не давая возможности и повода недоброжелателям зримо и осязаемо проявить своё недружелюбие или даже враждебность. Гостей принимали приветливо и хлебосольно, но – только временных гостей. Постоянных жителей других национальностей, в корейском посёлке не проживало».

После окончания прополочных работ Володя был приглашён в корейское селение на один из двух самых больших праздников в жизни каждого корейца – на празднование шестьдесят первого дня рождения главы семьи, на полях которой он подрабатывал. Володя с удовольствием принял это приглашение и во все глаза рассматривал незнакомую ему жизнь с совершенно другими законами и традициями. Он рассказывал: «В жизни каждого корейца пышно празднуется два события. Не рождение, свадьба и похороны, как у других народов, а год жизни и шестьдесят первая годовщина со дня рождения. У них считается, что ребёнок, проживший год, уже не умрёт, только после этого можно праздновать его приход в этот мир. Давно изменились условия жизни и медицинского обслуживания, редкий ребёнок умирает, даже у них, до годовалого возраста, но вековой давности традиция прочно вошла в жизнь корейцев, закрепилась и благополучно существует, по сей день. До шестидесяти одного года мало кто из корейцев доживал раньше, да и дотягивает в наши дни. Бичом этой народности является вкусная, но невыносимо острая национальная пища. Во время праздника я не мог наесться, хотя во рту всё горело с первой ложки салата. А после окончания пиршества, у меня всё внутри, до самого низа, палило огнём и разъедало ещё неделю! Язвенные болезни желудочно-кишечного тракта уносят жизнь большого числа корейцев до шестидесятилетнего возраста. Вот поэтому столь пышно празднуется шестьдесят первый день рождения. По народным корейским традициям, считается, что с этого дня человек официально «переступил порог мудрости»».

В межсезонье корейские мужчины днями с азартом играют в своеобразные карты хватху, которые они называют между собой «хато». Это обычные игральные карты, но меньше наших по размеру – всего со спичечный коробок. Особенностью этих карт является их яркость, на них традиционно изображаются цветы и животные. Часто мужчины играют на деньги. Бывает, что глава семьи проигрывает весь годовой доход от продажи урожая. Это является большой неприятностью для его семьи, но не трагедией. Дело в том, что выигравший считает себя обязанным кормить и содержать семью проигравшего до нового урожая!

Интересно отношение «русских корейцев» к русским людям. Оно двойственное. Корейцы немного снисходительно относятся к пьянству и бизнес-способностям представителей титульной нации, к низкой самооценке способностей и собственной жизни россиян. В то же время, они уважают безразличие русских людей к обогащению любой ценой, отсутствие в них преклонения перед «золотым тельцом». Высоко ценят открытость, неумение «держать камень за пазухой», одухотворённость множества представителей коренного народа. Корейцы вполне сносно владеют русским языком, любят русскую литературу, хорошо знают её классиков. Им нравится бесшабашность многих представителей России, их пренебрежение к опасности и трудностям, способность к верной дружбе. Долгие годы проживания в СССР, рядом с русскими, не могли не оставить отпечаток на их образе жизни, поведении, отношении к тем или иным вещам. И не всегда эти изменения в их менталитете были в лучшую сторону. Азартная игра в карты, эпизодическое пьянство и некоторая беспечность, иногда граничащая с отчаянной русской бесшабашностью, – были из их числа.

Принимают у себя русских открыто, радушно и дружелюбно, в отличие от представителей народностей Средней Азии. К узбекам, таджикам, туркменам и другим жителям соседних республик относятся в общем-то тоже неплохо. Но, памятуя о восточной хитрости, изворотливости и неискренности, встречают среднеазиатов немного настороженно, с ними корейцы, что называется – «держат ухо востро».

Во время перестройки каторжная работа в поле, которая была сродни рабскому труду негров на плантациях, перестала приносить большую прибыль, а иногда и просто – прибыль. Корейскую молодёжь это совершенно не устраивало, и она быстро перестроилась под требования «рыночной экономики». Корейские парни моментально сориентировались в мутном потоке разваливающейся экономики СССР и стали работать брокерами, дилерами, менеджерами, посредниками разных мастей, которые делали деньги из воздуха, ничего не производя. Опыт многих предыдущих поколений по уходу за определёнными сельскохозяйственными культурами и выращиванию больших урожаев, им не пригодился. Старики продолжали обрабатывать небольшие поля, но молодёжь равнодушно отвернула свой взор от рисовых и луковых полей и безвозвратно покинула отчие «плантации», не дающие ничего, кроме бесперспективной, низкооплачиваемой изматывающей работы в тяжелейших условиях.

Эту метаморфозу в деятельности русских корейцев смело можно занести в список материальных и моральных потерь сельского хозяйства СССР во время, и – после перестройки социалистической экономики, на – «рыночную». Хотя предыдущая деятельность русских корейцев, происходившая в социалистическом хозяйстве и бесславно утраченная ныне, как раз и была настоящим рыночным производством и совершенно не нуждалась ни в переделке, ни, тем более, – в полной отмене и забвении. Вот как раз её-то и нужно было пытаться поддержать всеми возможными способами. Но после краха экономики СССР, базирующейся на добыче и продаже сырья: нефти, газа и других полезных ископаемых, – никому дела не было ни до какого производства, в том числе и всегда востребованного – сельскохозяйственного. И уникальный опыт корейцев по выращиванию двух богатейших урожаев в год риса, лука, других культур в среднеазиатском регионе бывшего СССР, тихо и бесславно умер, растворился, как мягкий животворящий туман под палящими беспощадными лучами солнца «перехода на рыночную экономику».

Совхозные «несуны» обрадовались и подарили нам две огромные спелые ароматные продолговатые дыни. Владимир, удовлетворённо ухмыльнувшись, положил дыни в машину, и мы поехали дальше. После нескольких минут дыни наполнили кабину машины аппетитным ароматом, сильнее, чем на дынной бахче при лёгком ветерке! У ближайшего водоёма остановились, постелили покрывало, газеты, чтобы полакомиться добытым деликатесом. Наш шофёр покрутил в руках дыни, тихонько противно хихикнул, крикнул: «Плохие дыни!» и выбросил их в прудик. Дыни исчезли под водой, мы с Лешей опять, как и в змеиных прудах, ахнули, хотели повторить шофёру ранее озвученный нецензурный малый матросский загиб на пять минут без повторений, но тут наши дыни всплыли под ехидное хихиканье весёлого экстремала.

Не дожидаясь новых экспериментов, мы с Лёшей быстро разрезали и принялись методично и безостановочно поедать дыни. Пиршество продолжалось до тех пор, пока все не объелись и не отвалились на покрывало чуть живые! Дальнейший путь проделали без приключений и на рассвете, высадив у деревянного одноэтажного общежития Б. К., уже в самом посёлке Гаурдак, подъехали к дому Владимира. Он поселил нас на второй этаж своего коттеджа. Дышать там было нечем, несмотря на открытые настежь окна и двери. В доме был кондиционер, но только на первом этаже, в нашей же комнате это никак не ощущалось. Однако мы до того устали и от бессонной ночи, и от дороги, и от многочисленных приключений и впечатлений, что моментально уснули в отведенных нам апартаментах!

Утром, проснувшись, уже более или менее отдохнувшие, провели тщательный осмотр места нашей дислокации. Аккуратный, красиво и со вкусом окрашенный в яркие тона, преимущественно зелёные и жёлтые, двухэтажный дом с пристроенной к нему обширной летней верандой (можно подумать, что здесь когда-нибудь бывало не лето!) был увит по самую крышу виноградом. Заметно было, что окраской и интерьером коттеджа занимался профессионал. Белые, чёрные, зелёные, бордовые, сизые грозди разных сортов винограда висели, перемежаясь, вокруг всего дома. На крыльце стояла чистая тарелочка, на которой лежали большие ножницы. Мы с удовольствием срезали по кисточке винограда, Лёша – белого муската, а я – черного кишмиша (терпеть не могу виноградные косточки, замучаешься плеваться ими, а разжёвывать и есть их, как делают некоторые, не умею и не люблю).

Наконец проснулся и Владимир, пригласил нас за стол во дворе, поставил на стол ледяное шампанское. Подошла его красавица – жена, блондинка со светлыми зелёными глазами. Она привела за руки двоих светловолосых, белокожих, светлоглазых, ангельского вида детей. В полной тишине, с почти физическим напряжением, висящим в воздухе и, кажется, осязаемым даже руками, быстренько позавтракали. С большим облегчением мы с Лёшей расстались со своим «благодетелем» и пошли, наконец, в местное общежитие, навещать, оставленного там утром БК. Я догадывался, чем была вызвана напряжённость за столом.

В посёлке Разведчик по приглашению Кудасова я приходил в гости в его частный дом. Там прослушал доносившиеся из одной комнаты вздохи и сопение, не допускавшие двоякого толкования. Через некоторое время появились и сами источники этих эротических звуков: полураздетый Владимир в семейных трусах, а затем из этой же комнаты показалась одетая ещё менее чем он, в трусах на тесёмочках молодая стройная светловолосая женщина среднего роста, с миловидным невыразительным лицом, его любовница, с которой он развлекался. Эта картина почему-то ярко всплыла в моей памяти во время этого тихого благопристойного семейного завтрака. Я еле удержался от того, чтобы не прыснуть в кулак от разительного контраста между разгульным поведением голого Владимира, орущего дворовые и просто непристойные песни тогда, в Разведчике и степенными манерами с иголочки одетого добропорядочного хозяина семейства – сейчас здесь. Похоже, блондинки были его слабостью. Завтрак и ужин в Гаурдаке были единственным временем нашего общения с женой Владимира, когда я мог ей что-то вольно или невольно сказать. Кроме того, Владимир смотрел на нас с Лёшей, как на тягостную обязанность перед Валерием Валерьяновичем. Ну не любил он нас!

Итак, мы отправились к Борису Константиновичу, предварительно прихватив в местном сельпо пару бутылок портвейна, до которого Б. К. был большой охотник. Собеседником Б. К. был интересным, человеком – приятным, и за дружеской беседой, мы провели в этом одноэтажном общежитии – бараке весь день. Деревянный туалет там был расположен приблизительно в 50–60 м от дома, на пустыре. Когда я, уже поздним тёмным вечером, собрался посетить его, Б. К. сообщил, что этот туалет с прошлого года является местной достопримечательностью, и рассказал следующую историю.

В прошлом году Б. К. был в командировке здесь же, в посёлке Гаурдак и проживал в этом же общежитии. Сюда же поселили и студентов Ленинградского горного института, проходивших производственную практику в Гаурдак – Карлюкской партии. Так же поздним вечером, в полной темноте, один из студентов надумал сходить в туалет по большой нужде. Только он удобно расположился, сняв штаны, как услышал какой-то непонятный звук: то ли шорох, то ли свист. Отметил про себя необычность звука, посмотрел по сторонам, ничего не увидел и успокоился. Через короткое время звук повторился, на этот раз он уже больше был похож на шипение, чем на шорох и свист. А надо сказать, что самая благородная змея (при всём притом, что – одна из самых ядовитых) не только в нашей стране, но на всей планете Земля – кобра, всегда трижды предупреждает жертву шипением и только потом кусает. Только ранней весной, эта змея жалит без предупреждения.

Парень на змеиную тему был достаточно проинформирован и завертел головой на 360 градусов так, на всякий случай. И только, случайно взглянув вверх, он увидел картину, от которой у него похолодела и застыла кровь в жилах! Он встретился глазами с любознательным, не предвещавшим ничего хорошего взглядом, чуть покачивающейся, обвившейся вокруг деревянной стойки туалета в боевой стойке, огромной кобры! Змея уже прошипела два раза, а после третьего – она обычно делает мгновенный, неуловимый для человеческого глаза выпад, и кусает бесстрашную или зазевавшуюся жертву.

То ли страх был тому причиной, то ли физическое воздействие взгляда кобры, но следствием было то, что некоторое время он не мог пошевелиться. Говорят, что крупные змеи обладают гипнотическим действием. На себе я этого не испытывал, потому что из ядовитых змей, встречался только с обитающими в лесах средней полосы России чёрными гадюками небольшого размера. Они гипнозом не обладали, но, неожиданно встречаясь с ними, я ощущал скованность, наверное, от испуга. Если получалось, то из страха перед их укусом, убивал гадюк, о чём сейчас сожалею.

Как выяснилось впоследствии, не один я панически боялся ядовитых змей. Мой сосед по комнате в общежитии Володя, который был родом с юга Узбекистана, рассказывал мне свою историю взаимоотношений с этими страшными пресмыкающимися. В возрасте четырнадцати лет он гулял со сверстниками в окрестностях своего посёлка. Они забрели дальше, чем обычно от дома и случайно встретили огромную гюрзу – одну из самых крупных и грозных представительниц семейства гадюковых.

Гюрза перед прыжком

В таких случаях раньше мальчики со всех ног убегали от этой смертельно опасной змеи. Но на этот раз Володя решил показать бесстрашие друзьям и на глазах у них вступил в опасную схватку с одной из самых ядовитых змей нашей планеты. Гюрза сначала хотела избежать поединка и попыталась скрыться под камнем. Однако Володя палкой заставил её вернуться и вступить в единоборство с ним. Эта среднеазиатская (и закавказская) гадюка при сравнительно небольшой длине обладает очень толстым для змеи, сильным телом, сохраняя при этом высокую скорость броска для укуса. Гюрза практически всегда (как и кобра) старается уйти от схватки с крупным животным (в том числе и человеком), которого она будет не в состоянии съесть, и поэтому не хочет тратить на него силы и яд. Но, принуждённая к сражению, в отличие от кобры, она никогда не делает ложных выпадов. Каждый бросок гюрзы всерьёз, на укус, на поражение. Кобра может просто ударить головой без укуса, давая понять, что не желает боя, как бы предлагая противнику удалиться подобру-поздорову.Смелая, смертельно опасная практически для всех животных на Земле, гюрза больше не делала попыток скрыться и стремительно ринулась в атаку на непрошенного гостя. Она провела несколько бросков, от которых Володя или удачно отбивался палкой или вовремя отпрыгивал назад или в стороны. После каждого выпада он наносил ей сильный ответный удар весомой палкой. После каждого такого удара раздавался глухой шлепок, как от скалки, взбивающей тесто. Но это был единственный результат Володиных усилий в бою с неутомимой разозлённой гадюкой. Полутораметровая противница была толщиной в руку взрослого мужчины и легко выдерживала удары мальчишки. Поединок складывался совсем не так просто, как Володя представлял себе вначале. Намного быстрее, чем он предполагал, стало сказываться напряжение схватки со смертельно опасной и очень быстрой змеёй. Выпады гюрзы становились всё чаще и злее, а парировал и уворачивался от вражеских атак заметно уставший Володя, наоборот, всё медленнее. Несколько раз ядовитый зуб змеи оказывался совсем близко от противника, один раз гюрза укусила палку.Недалёк был тот момент, когда очередной бросок выносливой ядовитой гадины достигнет цели. Положение становилось критическим. Наконец Володе удалось собраться, улучить момент и изо всех мальчишеских сил нанести огромной рассвирепевшей противнице удар рядом с головой – по «шее». Если только у змей бывает шея! Он переломил ей позвоночник. Однако гюрза сразу не могла понять происшедшего и не думала успокаиваться. Снова и снова она бесстрашно бросала своё сильное тело в атаку. Но голова у неё бессильно свисала, и ни укусить она уже никого не могла. А еле-еле стоявший на ногах Володя от страха ещё долго безостановочно изо всех сил продолжал бить её палкой, пока эта могучая гадюка полностью не перестала шевелиться.Володя так и не осмелился взять её руками. Он повесил мёртвую гюрзу на палку и, пронеся по всему посёлку под одобрительными уважительными взглядами взрослых и восторженными возгласами детей и подростков, положил её во дворе у крыльца своего дома к ногам вышедшей встречать матери. Увидев поверженное ядовитое чудище, Володина мать села на землю прямо на том месте, где стояла. Она слёзно просила сына никогда больше так не поступать и обходить ядовитых змей десятой дорогой. Володя буркнул в ответ что-то невразумительное: ни – «да», ни – «нет». Он купался в лучах славы. С этого дня его авторитет был высоким и незыблемым до самого отъезда на учёбу в Москву.Но ему этого было уже мало. Володя решил обязательно отыскать более редкую в его местах и самую опасную: и по ядовитости, и по скорости и дальности броска змею – кобру, и так же в поединке убить её. Он искал эту змею несколько дней и, наконец, нашёл. Яркий представитель семейства аспидовых – кобра встала в свою излюбленную стойку, подняв вертикально треть тела с «лебединым» изгибом шеи, и плавно покачивая головой вправо и влево. Одновременно она угрожающе раздвинула рёбра около головы – «раздула капюшон» и издала холодящее душу предупреждающее шипение. Всем своим видом показав, что готова к броску. Володя неотрывно смотрел в её немигающие узкие глаза, на её постоянно появляющееся и тут же исчезающее во рту «жало» – длинный тонкий раздвоенный на конце язык и не мог ни на что решиться.#Autogen_eBook_id4 Кобра в боевой стойке

Ему не хотелось отступать от противницы, найденной с таким трудом, жаль было лишаться давно предвкушаемой славы бесстрашного победителя ужасной кобры. Но и начать атаку не хватало духу – мешала неизвестно откуда появившаяся нерешительность. Кроме того, Володя начал ощущать, как другой невидимой холодной противной змеёй в его душу заползает страх перед этой смертельно опасной уродиной. Наконец, он всё-таки не выдержал устрашающей психологической (а может быть и гипнотической, во всяком случае, он сказал мне, что до сих пор и сам не знает) атаки легендарного страшилища, и позорно панически бежал с поля боя. На его счастье в этот раз рядом не оказалось свидетелей, потому что его друзья устали искать ему опаснейшего ядовитого врага. Он был чрезвычайно рад этому. В ином случае гордость перед друзьями не позволила бы ему отступить и тогда, пришлось бы начать безнадёжное сражение с психологически уже победившим его противником. Вернувшись в посёлок, Володя равнодушным голосом сказал товарищам, что устал искать кобру и больше не будет этим заниматься. Пусть уж живёт змея, раз её так повезло не попасться ему на глаза. Эти безрезультатные поиски успели надоесть всей мальчишеской компании, поэтому ему легко поверили, а вскоре и вовсе забыли о его обещании обязательно отыскать и убить в честном поединке ядовитейшую «очковую» змею.Во времена ханов и эмиров в государствах Средней Азии одной из самых жестоких казней считалось сбрасывание приговорённого к смерти человека в «зиндан» (глубокий колодец), кишащий ядовитыми змеями. Так что ужас и оцепенение перед ядовитыми змеями существовал у разных народностей всегда независимо от гипнотического воздействия на психику человека той или иной гадюки, видимо, этот страх заложен в сознание людей уже на генетическом уровне.А что же наш студент? Лишь огромным усилием воли он сумел выйти из охватившего всё его тело оцепления. Неожиданно попав в такую экстремальную ситуацию и, наконец, восстановившимся потоком крови получив огромную порцию адреналина, он горным архаром выпрыгнул из туалета и начал очень энергично удаляться от него. По словам очевидцев, дверь туалета распахнулась от сильнейшего удара ногой, и молодой человек с вытаращенными глазами, и нечеловеческим воплем «кобра!», вихрем промчался на автобусную остановку, видимо под защиту людей. Вот-вот должен был подойти автобус, и людей, несмотря на довольно позднее время, было много.Очутившись на остановке, студент сбивчиво, но довольно быстро обрисовал народу сложившуюся ситуацию. Застывшая толпа, однако, безмолвствовала. Парень решил, что его не поняли, и кратко быстро ещё несколько раз озвучил свой эмоциональный, но бессвязный доклад. Дальнейшее молчание публики, разглядывающей его с явным любопытством, видимо дало дополнительный толчок его перевозбужденному мозгу. Студент, наконец-то, ясно осознал, что своё повествование он ведёт без штанов, которые в суете забыл одеть и которые путами располагались на щиколотках. Странно, что они совершенно не мешали его стремительному бегу от туалета до автобусной остановки. Человеком он был стыдливым, поэтому, быстро надев штаны, тем же вихрем ринулся в общежитие.На следующий день, попросил, чтобы его перевели в другую партию, и в тот же день уехал из посёлка. Мы вдоволь посмеялись над прошлогодней былью, над незадачливым студентом. Однако желание посещать этот деревянный, облюбованной коброй туалет, у меня улетучилось, и мы, распрощавшись с БК, пошли к Владимиру.Вечером, когда жара спадала, мы располагались на увитой виноградом веранде, за которой всё свободное пространство было засажено цветами и разнообразной зеленью. Росли даже несколько плодовых деревьев и кустарников. За чашкой чая было хорошо отдыхать от невыносимой дневной духоты. В это время дня наступало какое-то умиротворение в душе, несмотря на то, что мы были в гостях у Владимира. Пение сверчков дополняло романтичность обстановки. На следующее утро Владимир, выполняя данное Кудасову обещание, повёз нас на разрабатываемое открытым способом месторождение природной серы, единственное в тогдашнем СССР.Мы прошли на высокий помост – смотровую площадку в середине высокого металлического мостика с перилами из труб. Этот помост был расположен прямо над янтарно-жёлтым потоком горячей расплавленной серы, от которого, даже при +50 градусов в тени, тянуло невыносимым жаром. Зрелище было величественное и, на фоне безжизненной пустыни, очень красивое.Расплавленная сера заливалась в заранее откопанные в грунте котлованы с ровным дном и бортами, и, уже из них, застывшая сера, прямо экскаваторами и бульдозерами, разрабатывалась открытым способом. Таких котлованов было несколько, и, пока один разрабатывался, в другой заливалась расплавленная сера, а в остальных природная сера остывала. Надо сказать, что, несмотря на невыносимую жару, мы отсмотрели весь процесс с большим интересом.На обратном пути остановились искупаться в сероводородном озере, в которое сбрасывалась горячая вода с местной ТЭЦ. Остановились на противоположном от ТЭЦ берегу, но всё равно температура воды здесь была уже не меньше +40 градусов, и, с каждым гребком в сторону ТЭЦ повышалась. Мы доплыли до воды терпимой температуры, которая была примерно на середине озера. Нам рассказали, что при впадении горячей воды из ТЭЦ в озеро, температура воды там была больше +80 градусов, то есть запросто можно было свариться! Пробовать, правда, мы не стали, а вышли на берег, покрытые тонким слоем блестящих на солнце кристалликов солей. Прежде, чем одеться, пришлось отряхнуться от них. Уже на следующий день, в полдень, распрощавшись с Владимиром, его семейством и Б. К., мы поехали в обратный путь, в Таджикистан, правда, уже не на легковом «УАЗике», а в кабине грузовика «МАЗа», гружённого металлическими трубами.

Это была уже совсем другая поездка! Раскалённый на солнце «МАЗ», с перегретым от перегрузки и сильной жары мотором, завывая, натужно брал пологие, еле заметные глазу подъёмы на «музыкальной», как её назвал шофёр, дороге. Среднего возраста туркмен – водитель Фархад очень хорошо совсем без акцента говорил по-русски. Такое произношение бывает только у людей, родившихся и проведших детство в России, либо у тех, кто много лет жил у нас и часто много общался с русскоязычными товарищами. Был он невысоким, коренастым мужчиной, с мужественным, опалённым солнцем лицом, похожим на печёное яблоко – полностью под стать своему мощному, перегруженному грузовику. Чуть ли не на всю правую половину лица распространялся большой бугристый шрам от глубокого ожога. На вопрос, откуда он у него взялся, неохотно протянул: «Да-а-а, была история».

Наш новый знакомый оказался очень неразговорчивым человеком и держался он с большим достоинством. За весь день нам удалось вытянуть из нового попутчика только то, что он женат, у него трое детей и намечается четвёртый, что материально жить его семье тяжело и ему надо много зарабатывать. Спустя некоторое время Фархад добавил, что для существования семьи ему приходится сутками возить трубы и другое оборудование для геологической экспедиции, поэтому дома он бывает редко. И всё бы ничего, да вот постоянно перегружаемая машина, мало приспособленная для работы в раскалённой среднеазиатской пустыне и езды по пескам, ломается часто. Вот тогда ему приходиться самому ремонтировать «МАЗ», добывать дефицитные запасные части, часто за свой счёт, потому что на повременную оплату ему не прожить, если заведующий гаражом ещё её назначит.

В перегретой душной кабине и мы с Лёшей вскоре стали малоподвижными и немногословными, а затем и вовсе замолчали. Так тяжело переносили изматывающую дорогу по туркменской пустыне, что молчание нас нисколько не тяготило, а каждое слово, каждое лишнее движение наоборот, давались с большим трудом. Пот выступал на наших лицах и тут же высыхал от сухого горячего воздуха пустыни, давая лишь незначительное облегчение нашим перегретым телам. В результате этого к середине дня наши лица стянуло какой-то коркой, почти не пропускающей пот, но переносить духоту стало легче. Может быть, именно поэтому, а вовсе не из-за недостатка воды, у большинства людей восточных национальностей не принято мыться? Это путешествие по иссохшей туркменской пустыне, в раскалённой на жгучем среднеазиатском солнце металлической кабине грузовика, с перегретым, пышущим жаром мотором, разительно отличалось от нашей размеренной жизни в таджикском оазисе посёлка Разведчиков. Там жаркий климат смягчали: и ледяная вода в журчащем арыке, протекающем через весь посёлок, и система из трёх довольно обширных прудов, и пышная зелень, в которой утопало селение. И обитая в такой райской оранжерее, мы всерьёз считали, что познаём условия жизни народов Средней Азии!

Казалось, что жизнь в оазисе осталась в далёком-далёком прошлом, хотя с момента выезда из посёлка Разведчиков прошло всего три дня. А сейчас мы мерно раскачивались в такт грузовику, амортизирующему на пологих углублениях и выступах «музыкальной» дороги. За один день этого путешествия мы поняли о жизни и некоторых нравах коренных обитателей пустыни больше, чем за весь предыдущий сезон.

Вот так же молча и неподвижно, на протяжении столетий, раскачивались путники на горбах верблюдов в составе самых разных караванов. Кстати, Великий Шёлковый Путь из Китая, проходил и по этим местам. Закутанные до бровей от палящего солнца материей, в стёганых ватных халатах для защиты от перегрева, проезжавшие по этому пути кроме всего прочего ещё должны были быть всё время начеку, опасаясь нападения местных разбойников, жаждущих завладеть их бесценным товаром. Они медленно передвигались по безлюдным местам с трепетно сохраняемой, бережно расходуемой драгоценнейшей тёплой водой во флягах, вместо нашего освежающего ледяного шампанского. Эти закалённые люди: погонщики, купцы, воины, – неделями передвигались по сухой, раскалённой безводной пустыне. Одежда и поведение этих людей должны были помочь им выжить в этих непригодных для жизни знойных песках, да не один день, а недели и месяцы! Чтобы не выживать, а жить в этих полупустынных и пустынных условиях, надо родиться в здешних местах. Проведя некоторое время в суровых условиях Средней Азии, я пришёл к такому выводу. Конечно, к большим городам и оазисам это не относится.

Вода в радиаторе машины закипала через каждые сто метров. Ни о каком кондиционере в те годы мы слыхом не слыхивали даже в легковых (правда, исключительно отечественных) машинах, не то что – в грузовиках. Ночь застала нас ещё в туркменской пустыне. Фархад расположился в кабине, а мы с Лёшей с удовольствием вывалились из раскалённой душегубки наружу. Стало понятно, почему Фархад покрыл кожаное сиденье машины самотканной толстой накидкой из ткани: не только наши брюки, но эта накидка были насквозь промокшими от пота. На голом кожаном сиденье ехать в такой духоте было бы просто невозможно.

И в этот момент мы нутром поняли счастье бедуинов, дождавшихся долгожданной ночи и получивших отдых, передышку от изматывающего дневного зноя. Как сладостна и быстротечна ночная прохлада после изнурительного бесконечного дня в душной раскалённой солнцем железной кабине! С полчаса мы находились в полной эйфории, испытывали настоящее счастье. Затем немного успокоились и стали устраиваться на ночлег рядом с машиной. Ночное лежбище (язык не поворачивается назвать эту подстилку постелью) сооружали на войлочной кошме, любезно предоставленной нам новым товарищем «по несчастью». Разворачивая её, Фархад, между прочим, сообщил: «Змеи на войлок почему-то не заползают. Аксакалы говорят, что это происходит потому, что в войлоке сохраняется запах овцы, которая является врагом змей, и то ли просто их убивает, то ли ещё и съедает, а яд змей на них не действует».

Нельзя сказать, что нас сильно испугали слова водителя нашего «МАЗа», но зёрна сомнений и какого-то не вполне осознанного беспокойства в наших душах они посеяли! Во всяком случае, глубокого сна у нас не получилось. Всю ночь ворочались и с нетерпением ждали рассвета. Как только чуть забрезжило, свернули кошму, позавтракали арбузом с лепёшками, что в такую жару являлось самой лучшей едой, и поехали дальше. В это время в 1977 году у мусульман шёл месяц поста – ураза. Во время поста верующие мусульмане от восхода до заката солнца должны были соблюдать определённые ограничения, в том числе – не имели права есть.

Так что наш правоверный мусульманин Фархад стремился поесть до рассвета ещё и по религиозным соображениям. Дорога снова была сплошным мучением. Хорошо хоть за ночь мы отдохнули от изнурительной духоты и собрались с силами для поездки следующего дня. Вода в радиаторе «МАЗа» всё также постоянно закипала, и мы вынуждены были по получасу и более ждать, пока она остынет. Кроме того, время от времени в моторе что-нибудь ломалось, и шофёр чинил его прямо на дороге. И в довершение всего, к вечеру следующего дня, на дороге, проходящей уже через Узбекистан, у нашего «МАЗа» оглушительно лопнуло колесо. Теперь мы встали уже надолго.

Там нас догнал на сутки позже выехавший на «УАЗике» Владимир. Он строго спросил: «Что случилось?». Как будто этого не было видно! Затем, не менее строго поинтересовался у Фархада, показывая рукой на нас с Лёшей: «Они нужны тебе для помощи, чтобы разбортовывать колёса?». И только получив безапелляционный отрицательный ответ, тяжело вздохнув и смирившись с нашим присутствием, как с неизбежным злом, пригласил нас снова поехать с ним. Ну не любил он нас, а деваться ему, бедному, было некуда! Мы с огромным облегчением пересели в его машину, и уже без всяких приключений доехали до посёлка Разведчиков. Был уже поздний вечер, когда, наконец, с большой радостью в душе, вернулись в свою комнату в общежитии. Тут же собралась вся наша компания, и мы, не спеша, с всё новыми подробностями, рассказывали народу о постигших нас испытаниях. Приключения тем и хороши, что, когда-нибудь, куда-нибудь вернувшись, ты можешь рассказать о них друзьям, или просто приятелям. Поделиться своими переживаниями и размышлениями по поводу происшедших событий.

Не успели оглянуться, как полевой сезон подошёл к концу. Сначала переехали в город Душанбе, в частный дом, на окраине. Этот дом чем-то напоминал коттедж Владимира в Гаурдаке, да и большинство других частных домов Средней Азии: к нему была пристроена такая же просторная веранда, и он тоже был весь увит виноградом, а участок засажен цветами, травой, кустарниками и абрикосами. Дом был одноэтажным, но большим по площади. Там мы пили экзотический зелёный чай. То есть, чай-то был обычный, а вот сахар – натуральный виноградный. Он представлял собой сростки больших кристаллов – прозрачные друзы, очень похожие на кристаллы горного хрусталя (прозрачного кварца). По вкусу новый сахар ничем не отличался от – привычного для нас, свекольного или тростникового. Правда (по словам местных жителей), более полно и быстро усваивался организмом и вообще, был гораздо полезнее. Через пару дней мы тепло и с большим сожалением распрощались с Валерием Валерьяновичем и выехали и из этого дома. В Душанбе посетили городской рынок, где закупили, кто что хотел.

Я ограничился тем, что купил в подарок родителям, несколько килограммов свежих гранатов. Таня маленькая предложила нам с ней купить много – много дынь, то есть, купит-то она, а вот потащу всё это – я. Вежливо, но твёрдо, насколько мог, отклонил это лестное предложение и согласился доставить ей только одну десятикилограммовую дыню. На мой взгляд, и это было лишним. Вечером сели в самолёт ТУ-134 и вылетели в Москву. Больше в Таджикистане я никогда не был. Там сейчас, судя по сообщениям средств массовой информации, произошли большие перемены.

Но в моей памяти и весь Таджикистан, и город Душанбе, и посёлок Разведчиков – останутся такими, какими я их знал – экзотической, дружелюбной восточной страной, с сильно развитой семейственностью, причём, не только дома или в посёлке, но и во всём государстве, включая административную власть и милицию. Тогда это не казалось чем-то страшным, воспринималось, как интересная местная восточная особенность, в крайнем случае, могло лишь вызвать улыбку. Конечно, даже по моему прошлому впечатлению, никакого отношения к социализму тогдашний Таджикистан не имел, впрочем, как и западные республики Прибалтики.

Это же надо, два таких диаметрально противоположных по культуре, разъединённых по уровню развития района, как Средняя Азия и Прибалтика, столько времени сосуществовали в одной стране, с одними законами! Такая страна не могла быть жизнеспособной, она должна была непрерывно развиваться, республики должны были получать больше автономии, приводить законы в соответствие со своим менталитетом, своими многовековыми традициями. СССР же в том замороженном виде неминуемо должен был распасться по национальному признаку, даже если бы социалистическое хозяйство и не развалилось!

Вот и всё, что я хотел поведать вам, по поводу Таджикистана и советской Средней Азии, приключений и событий: или мною увиденных, или от кого-то из местных жителей услышанных, или непосредственно со мной приключившихся. За сим прощаюсь, и до новых встреч!

Я работаю по своей специальности – инженерная геология – в одной из изыскательских организаций Москвы, правда, на полевые работы практические не выезжаю.

Мой бывший преподаватель Ростислав Михайлович – «Рост», до сих пор работает на той же кафедре, самое удивительное – даже внешне он мало изменился, впрочем, и меня узнал в полумраке университетского коридора в первое же мгновенье.

Таня большая в Одессу не вернулась, живёт в Москве и владеет и руководит каким-то предприятием по металлообработке, по-прежнему сильная, успешная и уверенная!

Таня маленькая – совладелица какого-то Московского же предприятия бытового обслуживания: то ли парикмахерской, то ли косметического салона, то ли всего вместе.

Валерик работает главным геологом одной из подмосковных геологических организаций, владелец которой – Лёша!

Валерий Валерьянович Кудасов – владелец пакета акций одной из крупных геологических организаций города Орла.

Владимир – крупный преуспевающий бизнесмен в Туркмении.

Работая ответственным представителем авторского надзора на реконструкции Большого театра, я тесно сотрудничал с одной из строительных фирм, почти все прорабы и мастера которой были русскими, но родом из-под Душанбе, а точнее – из посёлка Разведчиков! Как тесен мир!

В разгар перестройки появилось большое количество так называемых «шоп – туров». Это поездки населения за товарами той страны, в которую организовывался «шоп-тур», ничего общего с туризмом не имеющие. В этом путешествии весь распорядок дня был подчинён, как можно более быстрой и качественной закупке товара местного производства. Вопрос об осмотре достопримечательностей, о культурном отдыхе и развлечениях в таких вояжах обычно не ставился. Здесь намечались другие цели и решались другие задачи, разве что сам «шоптурист» захотел посмотреть что-то конкретное или как-то развлечься. Но тогда он уже сам и организовывал себе это культурное мероприятие. Туристическое агентство брало на себя обеспечение только деловой части поездки. В одном из таких «шоп-туров» мы с женой и решили принять участие, чтобы попытаться с прибылью обернуть имеющиеся на тот момент свободные оборотные средства.

Хорошим спросом у нас в стране пользовались в то время кожаные плащи и куртки, привозимые нашими «челноками» из Турции и Объединенных Арабских Эмиратов. В Пакистан тогда ездили еще мало, для наших туристических организаций и «челноков» это была еще «дикая, неосвоенная территория». Естественно, были сделаны попытки наладить коммерческие отношения и с Пакистаном, на уровне частных «шоп-туров». В одну из первых таких поездок мы и купили путевки.

Турагентство предоставило нашей группе чартерный рейс Челябинск-Карачи. Тут же, в аэропорту, был организован таможенный досмотр, который проходил гораздо быстрее и проще, чем в Москве в Шереметьево-2. Без проволочек и задержек наша группа прошла таможенный и паспортный контроль, и вот мы уже в нашем самолете ТУ134.

Самолет был заполнен приблизительно на треть. Люди свободно расположились в салоне, заняв по два-три рядом расположенных кресла, чтобы во время полета можно было достаточно комфортно спать. Наш перелет в Карачи проходил по маршруту: Челябинск-Ташкент – Кабул-Карачи [9] , с посадкой только в конечном пункте.

Вот взвыли турбины нашего самолёта, и он начал выруливать на взлётную полосу. Короткий разбег, и мы в воздухе. Погасла табличка «Пристегнуть ремни», и начался горизонтальный полёт на нужной высоте. Народ вальяжно расположился в креслах салона самолёта по одному, по двое, по трое, кто в каком составе отправился в этот шоптур.

А вот компания человек в шесть. Эти, похоже, ездили в подобные вояжи вместе не в первый раз и чувствовали себя, в отличие от большинства членов нашей группы, уверенно. Они что-то оживлённо обсуждали. Судя по обрывкам долетающих до нас фраз, анализировали предыдущие поездки. Эта компания вслух вносила корректировки в свои действия в Карачи в этой поездке.

Полёт длился четыре часа, вылет был вечером, и к середине полёта почти все пассажиры, под ровный гул турбин, спали в разнообразнейших, живописных позах по всему салону самолёта. Я ещё не был избалован такими перелётами, и мне жаль было тратить время на сон. Время от времени вглядывался вниз, чтобы что-то разглядеть. Но за бортом самолёта была только тёмная непроглядная ночная тьма, густо обволакивающая освещённую кабину нашего лайнера. Яркой иллюминации и даже отдельных крохотных тусклых электрических огоньков небольших селений не пролетали. Над самим Ташкентом и то ничего не было видно, может быть облетели его всё-таки немного стороной.

Вот пролетаем прямо над Кабулом, о чём нам не преминула кратко сообщить стюардесса. Наших войск там давно уже не было, но афганцы разных племён и религиозных воззрений уже не могли остановить братоубийственную войну и самостоятельно продолжали истреблять друг друга, продолжая развязанную не без нашего участия кровавую бойню. [10] Как выяснилось, наша помощь для этого им уже и не требовалась! Нерешённые в своё время переговорным путём проблемы, после начавшегося кровопролития завязались в крепкие узлы кровной родоплеменной мести и уже не могли быть решены мирным путём, а наоборот, с каждой новой смертью затягивались всё туже.

Вглядывался вниз, но там ни малейшего огонька, может быть, просто соблюдали ставшую привычной светомаскировку. Летели еще около часа. Снова загорелось табло «Пристегнуть ремни», и самолёт пошёл на посадку.

Приземлились в аэропорту города Карачи. Таможенный и паспортный контроль прошли ещё быстрее, чем в Челябинске. Повсюду стояли бравые черноусые военные. После России это резко бросилось в глаза и сразу навело на мысль о неспокойной внутренней обстановке в Карачи. Как позже выяснилось – это было слишком мягким предположением! Всё обстояло гораздо хуже!

Различные политические группировки постоянно выясняли отношения между собой при помощи наших автоматов Калашникова прямо на улицах города. Причем, перестрелки происходили не только ночью, но и средь бела дня!

Небольшая заминка на таможне с нашей группой по поводу количества провозимой водки. Та самая, не совсем трезвая компания, постоянно ездившая в шоп-туры, пыталась протащить через таможню рюкзак с водкой. Они доказывали служащим, что вся эта водка предназначена не для продажи, а исключительно для личного внутреннего потребления.

Правдивость их слов не вызывала лично у меня ни тени сомнения! Но пакистанская таможня жаждала честной делёжки огненной русской жидкости. Наконец торговля закончилась, и состоялся раздел спиртного, устраивающий обе стороны. Нас выпустили в аэровокзал Карачи.

Мы были предупреждены заранее, что местные водители конкурируют за право возить российских туристов – «челноков» по городу. Но трудно было представить себе, как велика эта конкуренция, и как всё это будет выглядеть в действительности. Как только мы вышли в город, на нас обрушилась дикая кричащая толпа шоферов!

Все они кричали на хорошем русском языке и пытались впихнуть нам свои визитные карточки. На визитках были даже приклеены цветные фотографии. Некоторые шофёры отдельно прикладывали свои большие цветные фотографии на фоне машины. Мы были оглушены криками водителей, растерялись от такого напора и быстро прошли, даже скорее пробежали, сквозь их строй. Некоторые успели, однако, вручить нам на этом пути свои визитки. Когда, наконец-то, сели в свой туристический автобус, вместе с нами умудрился влезть и один из водителей. Он расположился рядом и во время всего пути до отеля рассказывал о посещении Чечни и встрече с самим Джохаром Дудаевым. «Я видел его, как вас сейчас, и говорил с ним! Какой всё-таки молодец Дудаев, хотя был военным лётчиком советских войск, и бомбил Афганистан!», – восхищённо говорил он.

Мы вежливо в пол-уха слушали его, а сами во все глаза смотрели по сторонам. Сквозь открытые окна нашего небольшого автобуса вдыхали запахи незнакомого ночного южного приморского города, доносимые до нас ветерком, гулявшим по автобусу. По обеим сторонам шоссе, ведущего из аэропорта в город, метров через 20 друг от друга росли пальмы. В отличие от пальм нашего Черноморского побережья, эти – были высотой до 20 и более метров, с толстенными голыми стволами. Между пальмовыми деревьями рос какой-то вечнозелёный кустарник. В воздухе носились запахи подгнивших морских водорослей, приправленные цветочными ароматами разбитых то тут, то там цветочных клумб и каких-то цветущих кустов. Температура воздуха была около 30оС. Если учесть, что был февраль, то можно понять тот приятный контраст с нашей погодой и природой, который мы ощутили в Карачи! Мы просто упивались этими южными красотами, теплом и обрушившимися на нас ароматами. Было состояние легкой эйфории.

Однако, приехав к отелю, нам пришлось энергично выходить из этого состояния и быстро спускаться из заоблачных высей на грешную землю! Водитель, ехавший с нами в автобусе, и другой шофёр, рекомендованный нам знакомыми, затеяли ожесточённый спор за право возить нас. Спор довольно быстро перешел в потасовку, во время которой оба участника кричали и ругались по-русски, правда, без мата. Наши новые знакомые увели нас в отель, пока во дворе не закончится разборка. Приехала полиция, и обоих водителей забрали в местное отделение. Мы остались и без шофёра, и без машины. Через некоторое время к нам подошёл пакистанец, представился Мама – джаном [11] , и сказал, что будет нас возить. После кипевших по этому поводу страстей, нам было уже всё равно, кто нас будет возить, лишь бы уж возил, и мы согласно кивнули в ответ.

Слева шофёр и собственник иномарки – Мама-джан.

Возившему нас шофёру мы не платили ничего, более того, он постоянно покупал мне хорошие сигареты, нам с женой – фрукты и напитки. Расспросили одногруппников, за что так сражаются местные водители? Выяснилось, что, развозя нас по фабрикам, они получали от их владельцев 10 % от суммы нашей покупки! Сначала мы рассматривали товар и цены на него, а потом покупали присмотренные партии вещей. При обычной закупке товара на сумму 10–20 тысяч $, водитель за извоз в течение нескольких дней получал 1–2 тысячи $, что по доходам в Карачи являлось целым состоянием. Было за что бороться! Вот и вся разгадка ребуса.

Наш номер в отеле представлял собой комнату среднего размера с большим окном и широкой двуспальной кроватью посередине. Прямо над кроватью располагался вентилятор, а рядом на стене был укреплён кондиционер. Из удобств в номере был ещё совмещенный санузел. Шикарным я бы этот номер не назвал, однако жить в нем было можно. Мы на скорую руку расположились в номере и спустились вниз, в ресторанный зал на завтрак. В нашу путёвку входило трёхразовое питание в виде шведского стола. В любое время дня можно было зайти туда и попить черного чая из большого, литров на 40–50 никелированного бака, причём заварен он был прямо в баке.

Чаепитие в ресторане отеля.

Чай этот был до того вкусным, что мы пили его во время завтрака, обеда и ужина по нескольку чашек и никак не могли напиться. То ли жара так действовала, то ли такой хороший местный чай нам заваривали, но его бесподобный вкус и аромат мы помним до сих пор! Распорядок обычного дня был простым, довольно однообразным, но насыщенным: быстрый завтрак, поездки по фабрикам и магазинам, непродолжительный обед, деловые поездки и ужин. Ужин был уже неспешным, с длительным чаепитием, обменом мнениями по поводу товара, местных обычаев. Можно было никуда не торопиться, и спокойный обстоятельный разговор шёл на все темы. Тем более, что, основной контингент группы в нашем шоп-туре составляла интеллигенция: инженеры, учителя, врачи. Ужин вообще представлял собой время для релаксации после напряженного трудового дня и подготовки к следующим, завтрашним «челночным» подвигам! За день мы сильно уставали: и от обилия деловой информации, и от множества разнообразных впечатлений, и от невыносимой жары, хотя все машины были с комфортабельными салонами, снабженными кондиционерами.На первом этаже отеля располагался громадный холл высотой до третьего этажа. По всему его периметру были расставлены пальмы в кадках. Большую часть площади холла занимали уголки отдыха, состоящие из мягких кожаных диванов и кресел, расставленных по кругу, с небольшим журнальным столиком посередине. Работали кондиционеры, и, даже в сильную жару здесь была приятная прохлада. Из холла вели двери в ресторан и в просторный коридор, вдоль которого располагались многочисленные небольшие магазинчики с сувенирами и разнообразными дешёвыми товарами в дорогу. Все двери, а также стены между холлом и рестораном были стеклянными, что зрительно ещё больше увеличивало и без того огромное пространство холла. Здесь встречались начинающие бизнесмены из нашей группы и их водители.Отель и его холл были нашим оазисом и крепостью в безбрежной пустыне незнакомой дикой слаборазвитой мусульманской страны. Здесь была наша территория, здесь мы могли расслабиться и чувствовать себя спокойно и уверенно. Европеец, выходящий из отеля без сопровождения и решивший прогуляться пешком по улицам даже такого большого города, как Карачи, рискует получить большие неприятности, самой лёгкой из которых будет разорванная нищими на сувениры одежда!У входной двери отеля всё время стоял высокий величественный черноусый и чернобровый старец-швейцар, с густой широкой, седой, развевающейся на ветру бородой. Он принадлежал к народности мухаджиров, говорящих на языке урду и являющихся потомками переселенцев их соседней Индии. Люди этой национальности были самой многочисленной национальностью, проживающей в Карачи, во всяком случае, в 1996 году. Одет он был в старинный праздничный наряд своего народа, который состоял из высокого белого с разноцветным верхом колпака, безрукавки, сшитой из красного плюша или бархата и расшитой золотыми орнаментами поверх белой широкой рубахи с длинным рукавом. Довершали одеяние просторные белые шаровары. Швейцар всегда приветливо улыбался постояльцам. Было видно, что делал он это не только по долгу службы. Когда мы после обеда вышли из отеля и несколько минут ожидали своего водителя, он подошёл и на плохом русском языке начал желать нам успехов и здоровья. Делал он это так искренне, улыбка у него была такая доброжелательная, что мы в ответ раскланялись и, не зная ни слова на языке урду, расплылись в ответной доброжелательной улыбке – «источали рахат-лукум и какаву».#Autogen_eBook_id7 Швейцар отеля в национальной одежде.

Сразу после завтрака выезжали с нашим шофёром Мама – джаном на фабрику. По дороге он спрашивал: «Брат, сестра, какая музыка вам больше нравится?». По нашей просьбе ставил нам недавно вышедшие и очень популярные тогда записи Валерия Сюткина, начинающиеся с песни «оранжевый галстук». Если учесть, что в машине стояли колонки, обеспечивающие стереозвук, на полную мощность работал кондиционер, то ехать было можно. Я бы даже сказал, что переезды с фабрики на фабрику проходили комфортно.

Из окна автомобиля мы с интересом осматривали улицы города. Бросилось в глаза обилие продаваемых фруктов и прохладительных напитков. На широких центральных улицах прямо по дороге, чаще ближе к обочине, а иногда и прямо по центру проезжей части продавцы вручную развозили этот товар на довольно больших четырёхколёсных тележках.

Продавец фруктов на проезжей части одной из центральных улиц.

На большинстве нешироких улиц лотки торговцев фруктами, закрытые от иссушающего солнца белым матерчатым навесом, почти непрерывно протягивались вдоль тротуаров. Продавцы были людьми молодого и среднего возраста. Они громко рекламировали свой товар прохожим, правда, почти всегда доброжелательно и без навязчивости. #Autogen_eBook_id9 Уличные торговцы фруктами

В узких переулках, в которых не могли разъехаться две машины, и которые зачастую по протяжённости оказывались не короче центральных улиц, всю рекламу товаров можно было увидеть, слегка подняв взгляд. #Autogen_eBook_id10 Узкий переулок в Карачи.

Ткани, одежда, ковры висели сплошным пёстрым покровом вдоль стен зданий. Посуда и другие товары рекламировались также вывешенными вдоль стен домов полотнищами с текстами, написанными причудливой арабской вязью. #Autogen_eBook_id11 Боковая улица в Карачи.

Полных впечатлений от пейзажей диковинного восточного «буржуйского» города, в который в советские времена нам можно было попасть только после неоднократного посещения социалистических стран, Мама – джан завозил нас во двор, обнесённый высокой белой глинобитной стеной, и мы входили в демонстрационный зал фабрики. #Autogen_eBook_id12 В демонстрационном зале частной швейной фабрики.

Здесь к нам приставляли сопровождающего – гида, который рассказывал об заинтересовавших нас образцах товаров и ценах на них. Записывали всю интересующую нас информацию в блокнот, тут же услужливо предоставляемый нам сопровождающим. По окончании демонстрации нам преподносили небольшой презент в виде слоника из верблюжьей кости, замшевого кошелька, или какого-нибудь другого сувенира. #Autogen_eBook_id13 В демонстрационном зале другой частной швейной фабрики

Так как такие подарки мы получали на каждой фабрике и в каждом магазине, то к окончанию нашего вояжа в Карачи у нас набралось внушительное количество этих изящных безделушек. И хотя часть их впоследствии раздали друзьям и родственникам, некоторые сувениры сохранились и украшают нашу квартиру, по сей день. Фабрики были полукустарные, с небольшим количеством людей. Работали здесь только мужчины.#Autogen_eBook_id14 В демонстрационном зале частной обувной фабрики.

Ни одной работающей на фабрике или в магазине женщины мы не видели. Если же мы выказывали желание, купить какой-то товар фабрики, то нас (по желанию) тут же сопровождали на склад, где в нашем присутствии отбирали нужное нам количество, показывая со всех сторон каждую приобретаемую вещь. Если мы доверяли работникам этой фабрики, то оставались сидеть в креслах, потягивая прохладительные напитки. Мне разрешалось курить в любом помещении всех фабрик. Гид при встрече предупредительно говорил: «Вам у нас курить можно везде. Нашим покупателям разрешается всё!». После отбора продавцы тщательно упаковывали наш товар, выносили его и аккуратно загружали в машину. Мои попытки помочь вежливо, но решительно пресекались. Мама-джан удовлетворённо смеялся и не без гордости говорил, подняв вверх указательный палец: «Пакистан! У нас такой сервис!». Сначала дело доходило даже до обид на меня сотрудников фабрик: «Вы что, уважаемый, хотите, чтобы хозяин нас уволил?!». После такой отповеди, я, наконец, понял всю подоплёку старательности и услужливости местных парней. С это минуты прекратил на фабриках всяческие попытки принять участие в упаковке и выносе товара, и предоставил молодым продавцам честно и добросовестно отрабатывать свой хлеб.#Autogen_eBook_id15 На складе частной швейной фабрики.

Сами кустарные предприятия зачастую располагались на территории богатого частного подворья, ограждённого многометровой высоты глухой толстой каменной стеной, с огромным коттеджем посередине. Некоторые из этих особняков больше походили на дворцы или неприступные древние крепости, предназначенные для защиты при длительной осаде неприятеля, а не на жилой дом состоятельного пакистанца. #Autogen_eBook_id16 Особняк богатого пакистанца.

Иногда приходилось немного подождать, пока гид покажет продукцию какому-нибудь другому потенциальному покупателю. В этом случае нам обычно предлагали расположиться в удобных креслах за столиками, уставленными «фантой», «кока – колой», чаем или другими прохладительными напитками. Над столиками был установлен кондиционер. Большинство продавцов, рекламировавших продукцию магазина, вполне сносно говорили по-русски. Встречались люди, говорившие совсем без акцента. Это было настолько удивительно, что я спросил: «Откуда такое знание русского языка?». «Из СССР, я таджик и родом из Таджикистана».Предвосхищая последующие вопросы, гид коротко продолжил: «Затем был Афганистан, а уж оттуда перебрался в Пакистан, а потом уже и сюда – в Карачи. В этом городе много наших людей, преимущественно таджиков и узбеков из бывшего СССР. Они и работают с «челноками» из России. Так что не удивляйтесь, если будете часто встречать своих бывших земляков».– Не трудно было обживаться после СССР?– Здесь такие же порядки в отношениях между людьми, как и у меня на Родине. Только там их приходилось скрывать от властей, а в Пакистане (да и в Афганистане) всё открыто. Сразу было ощущение, что приехал в свою, только свободную страну. К соблюдению религиозных обрядов тут относятся гораздо строже, но для меня это не страшно, мы и у себя жили почти по шариату.Вдруг раздалось еле слышное протяжное заунывное пение за окном. Тут же у нашего гида и всех работников магазина неизвестно откуда в руках появились маленькие коврики из простой не очень толстой ткани. Пакистанцы расстелили их перед собой, упали на них коленями и склонили головы, коснувшись этого коврика. Земляк только успел сказать нам: «Посидите в креслах, наступило время молитвы, сейчас никто не сможет вами заниматься, но это продлится недолго».Действительно, минут через десять все встали с колен, куда-то спрятали коврики, и всё пошло своим чередом, начиная с того момента, на котором застал правоверных мусульман протяжный крик муэдзина с ближайшего минарета. Такое дружное единение, полное отречение от всех дел, вне зависимости от их срочности и важности, было для нас новым, незнакомым, непривычным и удивительным. Впоследствии мы настолько привыкли к этим внезапным поголовным падениям местных жителей на коврики для молений, что практически перестали обращать на них внимание и относились как к короткой, досадной, но неизбежной задержке, терпеливо дожидаясь окончания намаза.Меня удивило то, что наш водитель Мама – джан (да и другие водители, а также более чисто одетые, заметно, что более цивилизованные жители Карачи) относился довольно спокойно к этим обязательным ежедневным молениям и не падал ниц на коврик при первом крике муэдзина. Да у него и коврика-то не было не только вокруг пояса или где-то на себе, но даже в машине. На мой вопрос, мусульманин ли он, ответил утвердительно. Потом добавил: «Я не отношусь к религиозным мусульманским фанатикам. Верю в аллаха всемогущего, но для себя самого, спокойно, без многоразовых демонстраций окружающим в течение каждого дня».– А как ты относишься к шариату, к жизни по его законам?– Отношусь хорошо. Это в основном справедливые законы, если не воспринимать некоторые устаревшие догмы всерьёз. Именно для недопущения диких средневековых действий некоторых радикальных правоверных, выходцев в основном из северо-западных племён у границы с Афганистаном, и принята в Пакистане светская власть с современными законами, обязательными для всех, в том числе и для религиозных фанатиков.– Да, но многоженство-то у вас всё-таки процветает!– Существует, но не процветает, и считается уделом богатых, не самых современных людей. Оно не осуждается и не приветствуется. Мы не можем сразу преодолеть все пережитки прошлого, в том числе, и даже в первую очередь – этот. Но большинство передовых граждан Пакистана, относится к многоженству именно так. Страна развивается, стремится к законам общественной жизни современных цивилизованных западноевропейских государств, Америки. У нас свобода выбора образа жизни и количества жен для каждого мусульманина.– Про мусульманок ты ни разу за беседу так и не упомянул. Вот это и есть ваша демократия и цивилизованность! У вас в стране приветствуется свобода для всех граждан, даже для женщин, но под лозунгом из нашего комедийного фильма: «Женщина – друг человека!».– Зачем так говоришь, брат!? У вас хоть одна женщина была первым секретарём коммунистической партии страны или президентом? А у нас, и в братской Индии женщины были и премьер – министрами и президентами. Прецедент был! И поэтому теперь все знают, что в любой момент женщина может занять любую должность в правительствах наших стран, вплоть до самых высоких постов! Конечно, с этими старыми обычаями в отношении к женщинам в пуштунских племенах из пустыни, женщины и в самом Пакистане ещё не скоро обретут реальное, а тем более – полное равенство с мужчинами. Но этот процесс у нас постоянно идёт.– У нас, уважаемый Мама-джан, уже несколько сотен лет назад Россией правили женщины-царицы, и не одна, и не две! Так что мы этот ваш прецедент давным-давно прошли и даже успели его забыть. А вот вы калым-то за жену всё равно ведь до сих пор платите? Наверное, потому и многоженство не приветствуете, что денег, дай аллах на одну наскрести, где уж там гарем заводить!Мама-джан рассмеялся и энергично отрицательно замотал головой: «Нее-ет, для большинства пакистанцев этот пережиток в далёком прошлом. Я, например, женился вообще без калыма, только рассказал родителям невесты, где мы будем жить, и что у меня есть из имущества. И это в Карачи не исключение, а – правило! Вот так. А сестру выдавал замуж, так за ней ещё дал деньгами, как это у вас говорят – «приданое», чтобы молодые могли на первых порах хоть как-то обустроится и начать жить. Да и до сих пор им помогаю. Семейные отношения у современных образованных пакистанцев становятся всё более равноправными. С жителей племён из пустыни, конечно, что возьмёшь? Они-то ещё долго будут жить, соблюдая все без исключения законы шариата. Ну, тут уже ничего не сделаешь.Вон в ваших бывших союзных среднеазиатских республиках сразу после отделения от вас стали жить по исламским законам, гораздо более суровым, чем живём мы в Пакистане. Я многих из ваших эмигрантов знаю, они мне такого о их семейной жизни порассказали… Многие говорят, что потому и сюда приехали, что в своём кишлаке нет даже перспективы в отдалённом будущем наскрести денег на калым и завести семью. В городах у вас в Средней Азии, конечно, всё обстоит подругому. Но из ваших городов к нам и не эмигрируют, разве что в Афганистане плен попадут, да заставят что-нибудь кровавое сделать, из-за чего на Родину вернуться уже никак нельзя. Я же не говорю, что это вы так живёте. Так и наши полудикие пуштунские племена, отставшие в общественном развитии от нас на десятилетия, если не на столетия, составляют свою страну, со своими законами в нашем общем Пакистане. Когда они не то, чтобы догонят, а, по меньшей мере, приблизятся к нам, одному аллаху известно!».После объезда всех потенциальных продавцов нужного нам товара, во второй половине дня обычно просили Мама – джана отвезти в магазины, где можно было купить что-то более приличное не для дальнейшей продажи, а лично для себя. Или высказывали ему пожелание, показать нам какие-нибудь местные достопримечательности. Вторая часть нашей просьбы доставляла водителю видимое удовольствие. Мама – джан, несмотря на очень и очень ограниченное время для такого осмотра, старался изо всех сил, стараясь «не ударить в грязь лицом» и показать нам Карачи с самой выгодной стороны. Бросался в глаза его неприкрытый патриотизм. Он искренне огорчался, когда мы сталкивались «с язвами капитализма»: с нищими, просящими подаяние, с бомжами, с грязью на улицах, с хамством, и тому подобными явлениями. И, наоборот, радовался, как ребёнок, когда ему удавалось удивить или порадовать нас какими-то красотами, тёплым вежливым, предупредительным отношением к нам его сограждан. Мама – джан прямо-таки болел душой, причём, в равной степени: и за Пакистан, и за Индию. Он вообще говорил, что эти страны составляют одно целое, и их разделение спровоцировано внешними враждебными силами, ничем не оправданное и искусственное.В один из последних дней нашего пребывания в Карачи, внешне не подавая никакого вида, объявил, что свозит нас в очень большую и довольно закрытую религиозную школу для мусульман – одну из многочисленных медресе. «Хочу показать вам, какие красивые здания есть в нашем городе». Ехали долго, давно выехали из города, в душу стало закрадываться лёгкое сомнение: «Куда и зачем везёт нас этот на первый взгляд приятный, но совершенно незнакомый нам человек. Кто их знает, этих пакистанцев, что у них на уме. Особенно по отношению в европейцам. Может продаст по сходной цене: меня в рабство, а жену в гарем каким-нибудь диким пуштунам. Или те сожрут нас на обед – сам Мама – джан не знает, что у них на уме, где уж нам будет догадаться, что они с нами сделают. Или подарит нас боевикам из медресе в качестве подопытных кроликов или мишеней!». С такими тревожными мыслями ехал я в машине последние километры. Что думала жена – не знаю, но спрашивать её опасался, а сам напустил на себя абсолютно безразличный вид, время от времени поглядывая на мелькавшие за окном толстоствольные, довольно высокие придорожные пальмы. Про себя подумал: Не хватало ещё чтобы Мама – джан подумал, что мы его опасаемся, или жена начала паниковать из-за моих предположений печального итога нашей поездки».Немного не доезжая аэропорта, машина круто свернула с дороги и через пару минут остановилась у закрытых широких белых ворот. Белые постройки были обнесены по всему контуру высоченными стенами, очень похожими на – крепостные средневековые. Из-за стен видны были только один-два верхних этажа зданий, расположенных внутри «крепости». Издалека был виден узкий, очень высокий купол зелёного цвета. Это была башня минарета при мечети На её территории и располагалась та самая религиозная школы для мусульман, медресе, которую хотел показать нам водитель. Мама – джан специально привёз нас к определённому времени. Буквально после пяти минут ожидания раздался громкий пронзительный крик муэдзина с минарета мечети.Мама – джан почтительно произнёс: «В немногих мечетях с минарета призывает правоверных к молитве живой муэдзин. Всё чаще для этого используют микрофоны с усилителями или даже только запись на специальной аппаратуре. Ведь каждый муэдзин должен обладать таким сильным голосом, чтобы его было слышно на всю округу, желательно, чтобы до середины расстояния до следующего минарета. По меньшей мере одного из муэдзинов должно быть слышно в любом доме, любой точке пятнадцатимиллионного мегаполиса!Минут через десять открылись огромные «крепостные» ворота, и из закрытого религиозного городка повалили ученики, «мюриды» в белых одеждах. В их движениях чувствовалась сдержанность и неторопливость, которые я сначала принял за набожность и поглощённость в премудрости священной книги мусульман – Корана, томики которого были видны в руках у некоторых учеников. Но, как только молодые люди скрылись из пределов видимости их со двора мечети, многие ученики бросились бежать, перепрыгивая через кочки, разом растеряв всю внешнюю мудрость и степенность. Они вмиг оказались обычными горячими молодыми людьми, которым необходимо было подвигаться, размяться и отойти от неподвижного сидения в помещении, изучая «бездны мусульманской премудрости».Одного из молодых людей по имени Джафар, Мама – джан позвал к нам в машину. Дело в том, что мы из неё, по совету водителя, не выходили и осматривали местную достопримечательность только из окна. Ученик оказался не таким и молодым, на вид ему было около тридцати лет. Мама – джан коротко поговорил с ним на языке урду, и тот повернулся к нам, расплылся в улыбке и вежливо спросил: «Как диля?». Мы несколько секунд невежливо молчали: при улыбке открылись зубы и дёсны собеседника, окрашенные в какой-то тёмно-красный цвет, похожий на застывшую кровь. Это произвело на нас гнетущее впечатление и на короткое время даже ввергло в ступор. Только после ухода незнакомца я спросил у Мама – джана: «Что случилось с его ртом и зубами?»– Да это простая бетельная жвачка! Пристрастие к ней разрушает зубы и, в конце концов, провоцирует язвы во рту и на языке, и даже может привести к раку полости рта. Любителя бетельного ореха сразу видно по его зубам, разъеденным тёмно-красным соком. Таких людей у нас называют «красноротиками». На бетель подсажено много людей в Пакистане, Индии и в большинства стран Юго-Восточной Азии».– Так это наркотик?– Нет, – обычная бодрящая смесь из местного перца с листом одного вида пальмы и с известью. У нас его многие жуют, как, например, у вас – семечки.– А откуда его берут?Мама – джан сделал широкий жест рукой: «Он ведь очень дешёвый. Продаётся в любом месте, где торгуют сигаретами, в таких рулонах из пакетиков, упакованных как одноразовый шампунь, всегда есть и у «бабушек» на развес. От бетельных плевков тротуары города часто заляпаны красно-коричневыми пятнами. Вы на машине ездите, поэтому не видите. Грязно, нехорошо это. Официально считается, что бетель улучшает пищеварение. В «хорошем обществе» его раньше жевали после еды, – можно сравнить с традиционным кофе с коньяком у вас, вызывает лёгкость в руках, ногах и голове от эфирного масла, выделяющегося из этой смеси при пережевывании.Эту дрянь в наших краях применяют уже больше двух тысяч лет. В древней Индии во дворцах махарадж серебряные или золотые плевательницы для бетеля были обязательным добавлением к обстановке. Жвачку всегда предлагали гостям, как символ гостеприимства. У вьетнамцев бетельный орех символизировал… любовь. Первые средневековые арабские мореплаватели в первую очередь ринулись импортировать отсюда пряности и этот самый бетель. Пытались возить его в Европу, но вашим предкам он почему-то не понравился».– А среднеазиатский насвай у вас жуют? Бетель похож на него?– Некоторые эмигранты из ваших республик и Афганистана привозят и сначала жуют его, а потом переходят на местный заменитель – «гутку».– А это что такое?– Тот же бетель с гашеной известью, но третья добавка – не пальмовые листья, а табак. «Гутку» жуют вместо курения, вместо насвая, для поступления в организм никотина.Что ж, у каждого народа могут быть свои пристрастия и привычки, в том числе дурные. Нам, конечно, совершенно не обязательно придерживаться их вкусов и предпочтений, но мы обязаны знать, понимать эту их «неземную вкусность», и ничем не выдавать своего негативного отношения, иногда даже – отвращения к этим «чудо – жвачкам», находясь в гостях в чужой стране. В конце концов, наша привычка к курению, наверное, тоже кажется им не слишком красивой, а для кого-то, может быть, и просто отвратительной, но они разрешают нам курить даже в помещениях своих фабрик. Весьма к месту вспомнил русскую пословицу: «Не суйся со своим уставом в чужой монастырь», и на этом успокоился.Ответил местному «гурману», что наши дела хорошо и пожелал ему успехов в обучении.– Спасиба, я чуть-чуть и закончил.Перекинулись ещё парой фраз, причём, незнакомец каждый раз напряжённо вслушивался в наши слова, наверное, пытался понять сказанное. Это удавалось Джафару с трудом, поэтому перешли на односложные, ни к чему не обязывающие обороты типа: Как погода? Как здоровье? И тому подобные.Между тем, Мама – джан извинился, оставил нас наедине с «мюридом» медресе Джафаром, и быстро удалился в сторону аэропорта, «делать бизнес», ловить новых «челноков» из России, так как мы через день должны были улетать домой. Вернулся он минут через десять в хорошем расположении духа, из чего мы сделали вывод, что ему удалось договориться с очередными «челноками» на обслуживание. Говорить с иорданцем Джафаром нам давно было не о чём, и мы с облегчением расстались с ним. Между тем, водитель Мама – джан, добровольно взявший на себя функции нашего гида, рассказал, что вот здесь-то и обучаются истинные фанатики ислама. Их тут бесплатно кормят, одевают, обучают, даже, платят им немного денег. В основном здесь проживают и обучаются иностранцы. Например, этот убеждённый правоверный мусульманин приехал в Карачи из Иордании, обучается для того, чтобы «нести слово аллаха» в другие страны. Джафара скорее всего пошлют в Россию, потому что он бывал там и немного говорит по-русски. В здешнем медресе он проходит теоретическую подготовку по теории ислама, знакомится с обычаями, образом жизни и проблемами людей в России. После завершения этого обучения продолжит получение необходимых знаний в другом месте – в одном из полевых лагерей. Наверное, чтобы привыкнуть к погодным и природным особенностям России.Внимательно слушая, Мама – джана, подумал про себя: «Это Джафар-то немного говорит по-русски?! Ну и ну! И зачем нужно посылать религиозного миссионера в полевой лагерь? В полях, лесах и горах нет людей, там просто некому «нести слово аллаха»! Подумалось, что в полевом лагере этого доброжелательного улыбчивого «мюрида», скорее всего, научат владеть самым современным оружием и взрывчаткой в природно-погодных условиях, максимально приближенным к – нашим северо-кавказским, и отправят в Россию. В Чечню, Ингушетию, Дагестан, в общем, в одну из республик Северного Кавказа! Вот там ему будет, где развернуться с доходчивыми «проповедями» «слова аллаха» с помощью терактов, и пакистанского крупнокалиберного скорострельного пулемёта, и нашего интернационального «Калаша», и американской снайперской винтовки.Сдаётся мне, что я даже знаю эти «слова аллаха», которые нашему новому знакомому необходимо будет «во славу ислама» донести до каждого гражданина России, – это «Аллах акбар!». Во всяком случае, по-русски он там точно ничего не поймёт и не скажет. Разве что: «Руки вверх!», «Где твоя часть?», ну и всё в таком роде. Похоже, что ему и деваться-то особенно некуда. Здесь, в медресе, ему платят какую-никакую зарплату. А уж в миссионерском походе, по словам Мамаджана, Джафар будет получать совсем немалые, по его меркам, деньги. Хочешь зарабатывать – делай, что тебе прикажут. Тем более, что ведь всё это делается во имя аллаха и во славу его!».Впрочем, честный, открытый и дружелюбный Мама – джан (во всяком случае, у меня сложилось во время поездки и осталось до сих пор такое мнение о нём), скорее всего, не только не знает, но, возможно, даже не догадывается о характере полевой подготовки «миссионера аллаха». И уж подавно, ему ничего не известно об истинной цели и конкретном месте в России, куда будет заброшен этот иорданец. Наш водитель сообщил, что в этом медресе обучаются молодые люди (как мы выяснили только что – не такие уж и молодые!) из очень многих стран, в которых распространён ислам, и что из этого «гнезда аллаха» вылетают соколы – миссионеры ислама в те страны, где необходима поддержка и проповедь ислама. В голове мелькнуло продолжение: «…любыми способами, в том числе: огнём и мечом против «неверных», мешающих исламу занять подобающее место в России, да и на всей планете!».Как-то утром водитель сообщил нам, что вечером предыдущего дня в центре города была перестрелка. У многих магазинов, в которые он хотел нас везти, были разбиты витрины. Большинство магазинов в центре города не работали, и он спрашивал, поедем ли мы туда сегодня, так как опасность продолжения перестрелки сохранилась. Время нашего пребывания в Карачи было ограничено десятью днями. Кроме деловой части поездки наметили обширную развлекательную и познавательную программы. Под обстрелом ещё никогда не были, так что не знали: ни степени угрожающей нам опасности, ни даже того, чего именно нужно опасаться в этой ситуации, поэтому ответили утвердительно: «Да, поедем!».Едва выехав на одну из центральных улиц города, увидели разбитые витражи магазинов, окна домов, с торчащими в них осколками стёкол, тротуар и проезжую часть, засыпанные битым стеклом, деревянными щепками, обломками какого-то пластика, обрывками бумаги, какими-то ломаными и искорёженными предметами и другим мусором. Кое-где валялись переломанные и перевёрнутые огромные рекламные щиты. Ни одного прохожего не было видно на оживлённых вчера улицах. Редко проезжали машины. Зрелище разгрома было удручающим и настораживающим. До нас постепенно стала доходить степень угрожающей нам опасности, попадись мы под такую перестрелку. Опустевший в середине дня центр Карачи выглядел непривычно и подозрительно. Было странно тихо. Слышен был только шум очередной проезжающей машины, да шорох переносимых ветром по асфальту обрывков плакатов. Ощущалось какое-то висящее в воздухе напряжение, окутывающее вчерашнее поле битвы. [12]Всё те же кровавые родо-племенные распри, всё тот же трайбализм, как и в наших бывших советских среднеазиатских республиках после распада СССР. Ни капиталистический строй Пакистана (кстати, и Афганистана), ни семидесятилетнее социалистическое прошлое наших южных республик ничего не смогли изменить в развитии общественных отношений в этих странах. Таков их менталитет на сегодняшний день. По-видимому, вышеназванные и все им подобные страны должны самостоятельно полностью пройти путь от феодальных родо-племенных отношений в обществе – к более прогрессивным капиталистическим, а уж тем более – к социалистическим. Ну а до тех пор, мне кажется, как правильно заметил и наш шофёр – Мама-джан: «Только сильная рука президента (подразумевается – диктатора!) сможет удержать в узде закона постоянно тлеющую скрытую вражду племён, имеющую подоплёкой борьбу за власть в стране».

Кое-где магазины были прикрыты огромными металлическими щитами. К одному из таких магазинов с названием «Американский магазин» мы и подъехали.

В «Американском магазине».

Металлический щит здесь был укреплён на горизонтальной оси и чуть-чуть приоткрыт так, что, войти в него можно было, только сильно пригнувшись и поднырнув под этот щит. Так мы и сделали. У входа в магазин стояла охрана, вооружённая автоматами Калашникова. Мамаджан по дороге купил газету с фотографиями груд тел убитых противников, участвовавших в перестрелке с обеих сторон. Вот теперь мы в полной мере осознали серьёзность политической обстановки в Карачи – в общем, и степень риска для нас лично – в частности! Какие там перевёрнутые рекламные щиты и разбитые витрины магазинов и окна домов! Десятки залитых кровью, изрешечённых пулями трупов, некоторые с раздробленными головами, представленные на цветных фотографиях газеты, рассказали нам гораздо больше, чем зрелище разгромленных центральных улиц города. И у страны с таким нестабильным внутриполитическим положением уже было ядерное оружие! Как зыбко оказывается само существование нашей земной цивилизации! Сделав необходимые покупки в этом магазине, мы стали вслух обсуждать, куда поехать в первую очередь. Мама – джан предложил нам посетить небольшую посудную лавку. При этом он загадочно улыбнулся и уверенно произнёс: «Вам в ней понравится». Посуда нам не была нужна, но водитель нас заинтриговал, и мы без особых раздумий согласились посмотреть на товар этого небольшого частного магазинчика.Мы уже давно съехали с центральной улицы, и вообще выехали из центра города на окраину. Здесь были только занесённые толстым слоем пыли старые дома и мощёные булыжником, а кое-где и без всякого покрытия улицы. Ни о какой торговле тут не было и речи. Мы начали понемногу беспокоиться. Чем больше проходило времени в пути и чем дальше мы удалялись от центра города, тем неприятнее становилось у нас на душе. Мама-джан заметил нашу озабоченность и постарался успокоить: «Скоро приедем, уже недалеко». Но успокаиваться нам не хотелось. Наконец мы остановились в ничем не примечательном месте. Около одной из дверей заметили несколько кувшинов и догадались, что эта лавка и была конечной целью нашей затянувшейся поездки.Ничего особенного или примечательного вход в лавку нам не сулил.#Autogen_eBook_id18 Перед входом в посудную лавку.

Чем невзрачнее был общий вид окраинной улицы и даже самого входа в посудную лавку, тем больше поразил нас ассортимент и внешний вид буквально каждого изделия этого магазинчика. #Autogen_eBook_id19 В посудной лавке.

Медные кувшины

Чаши, кумганы, вазы, кувшины от небольших до огромных размеров выше человеческого роста, преимущественно из меди, с разнообразнейшей чеканкой, с чернением, отделкой золотом, серебром и даже верблюжьей костью и другими разнообразнейшими материалами, буквально поразили нас! Были и обычные керамические изделия, украшенные преимущественно инкрустацией и отделкой из металлов, иногда также с применением других материалов.#Autogen_eBook_id21 Ещё в посудной лавке.

Здесь же в соседней комнате располагалась маленькая частная мастерская, в которой работал пожилой мастер-медник с двумя молодыми сыновьями – подмастерьями. Они сами и торговали в этой лавке. То есть, это был их семейный бизнес. #Autogen_eBook_id22 И снова в посудной лавке.

На отдельной полке были выставлены антикварные изделия. Некоторые из них, по словам продавца, были очень древними, им было по нескольку сотен лет. При этом цена на них не была запредельной. Но мы опасались неприятностей на таможне и приобрели только пару современных кумганов. Это нисколько не расстроило пожилого добродушного пакистанца-мастера и не уменьшило его словоохотливости. Он с видимым удовольствием и искренней любовью к своим чашам и вазам приподнимал над ними полиэтиленовую плёнку и показывал нам то одно, то другое изделие, не прекращая подробный рассказ о каждом из них. Показом этой мастерской с лавкой Мама-джан, конечно, хотел поразить нас. И ему это удалось! Такими красивыми, хотя, в основном, кустарными, но иногда и изысканными изделиями жителю Карачи действительно можно было гордиться! Выйдя из лавки, мы попросили нашего шофёра показать большой торговый центр города. Он привёз в огромный по занимаемой площади, одноэтажный торговый центр, расположенный несколько в стороне от места вчерашней перестрелки, и совершенно не пострадавший от неё. Разнообразие товаров там было таково, что у нас глаза разбежались.Больше всего поразил ювелирный отдел. Дело в том, что и в Индии, и в Пакистане добывали из неглубоких шахт – колодцев, или прямо из россыпей речных отложений, большое количество натуральных драгоценных камней. Из-за небольших затрат и больших объёмов добычи, самоцветы эти были относительно дёшевы, равно как и изделия из них.Мне очень понравились несколько гарнитуров, выполненных: как из одного камня, так и комбинированных – из нескольких видов драгоценных камней. Особенно очаровал комплект украшений из изумрудов: колье, браслет, серьги и перстень. Несмотря на довольно простую оправу, он очень красиво смотрелся из-за большого количества камней хорошей прозрачности, насыщенного тёмно-зелёного цвета. Его стоимость составляла всего 400 долларов! У нас, в России такой набор ювелирных изделий стоил бы не меньше 10000 долларов! Долго любовались им и не купили только потому, что опасались неприятностей на таможне. Эти драгоценности не были указаны в наших декларациях, и мы не могли знать, какую пошлину за них с нас могли взять. Как позже выяснилось, опасались – зря, на вещи, надетые на себя, ни пакистанская, ни российская таможни не обращали никакого внимания! Этот красивейший гарнитур драгоценностей из изумрудов стоит у меня перед глазами до сих пор, излучая зелёный свет и переливаясь всеми гранями крупных камней! Ну да что теперь переживать, разве что когда-нибудь вновь окажемся в Пакистане или Индии. Вот тогда обязательно купим какой-нибудь из красивых наборов изделий с драгоценными камнями!

В один из последующих дней наметили поездку на Аравийское море Индийского океана. Решили «помыть российские сапоги в водах Индийского океана», – как предлагал один из наших политических деятелей. С наличием кирзовых солдатских сапог у нас здесь были непреодолимые трудности, поэтому решили помыть, по крайней мере, свои российские туфли! Мама-джан передал нас другому водителю, потому что у него не было какого-то специального разрешения для проезда через приграничный пост, расположенный на дороге, ведущей к морскому побережью. Поехали на море на двух машинах, в составе нескольких человек из нашей группы.

Характерной особенностью местного дорожного движения являлось наличие большого количества велорикшей. Это велосипеды с жёстко прикреплённой к ним коляской под балдахином на одного или двух человек. Они на равных участвовали в дорожном движении, искусно лавируя между машинами. Смотреть на эти открытые всем ветрам беззащитные средства передвижения в потоке мощных машин, было просто страшно, хотя за десять дней нашего пребывания в Карачи, ни одной аварии с их участием не видели.

Велосипеды, мотоциклы и автомобили на стоянке у магазина.

Но на улицах было предостаточно и традиционных, привычных для глаз европейцев: мотоциклов, мотороллеров, мопедов и двухколёсных велосипедов. Необычным было то, что все эти виды транспорта, включая велосипеды и инвалидные коляски, двигались в едином потоке с легковыми и грузовыми автомашинами. Ещё одной достопримечательностью местных дорог были пакистанские грузовики. Почти все грузовые машины здесь находились в частной собственности водителей. Самым простым оформлением кабины и, особенно, фургона местного автомобиля было раскрашивание его яркими разноцветными красками. Обычно же они были украшены резьбой из дерева, чеканкой из цветных металлов и другими материалами, расписанными различными восточными орнаментами и рисунками зверей и природы. Каждый грузовик, яркий, как новогодняя ёлка, представлял собой произведение искусства местных народных умельцев! Ни одного не украшенного большегрузного автомобиля мы в Карачи не видели.#Autogen_eBook_id24 Обычный грузовик в Карачи.

Я не был в других странах Юго-Восточной Азии. Но картины автомобильного движения в Карачи никогда не спутаешь с дорожными потоками США и Европы. Раз увидев, никогда не забудешь это пёстрое месиво разукрашенных машин, колясок, велосипедов и совсем уж диковинных средств передвижения постоянно перемещающееся справа налево и наоборот, с большим количеством вело – и моторикшей под яркими, разрисованными в национальном стиле, матерчатыми балдахинами. #Autogen_eBook_id25 Транспорт моторикши в Карачи.

Прямо в потоке машин гуляли калеки и старики, собирающие милостыню, часто с обезьянками и другими экзотическими животными на поводках. Эти непривычные для глаз европейца картины не могли не запомниться на всю жизнь! #Autogen_eBook_id26 Столпотворение на улице Карачи.

Мама-джан – одевался по-европейски. На ногах у него всегда были белоснежные носки, что являлось редкостью для местных жителей. Ездил он очень аккуратно, хотя правила дорожного движения здесь мало кто соблюдал, ехали «кто во что горазд!». Самое странное было в том, что при такой езде аварий случалось мало. Как они этого добивались – непонятно! Наш новый временный водитель разительно отличался от Мама-джана во всём, начиная с одежды. Одет он был в просторную бесформенную парусиновую серовато-белую рубашку-куртку и такие же штаны, на ногах никаких носков у него не было, наверное, с момента рождения, и завершали его нехитрый наряд шлёпанцы на босу ногу. То есть, одет он был так же, как и 99 % местных жителей. Вместо курения он постоянно жевал «гутку», местную жвачку зелёного цвета, содержавшую табак, гашёную известь, бетель и иногда ещё какие-то неизвестные нам добавки. Эта «гутка» широко применялась здесь, в Пакистане и Индии, вместо «насвая», который пользовался спросом в среднеазиатских республиках бывшего СССР и Афганистане.Руль наш новый водитель держал одной рукой. Одну ногу он держал на педали газа, вторая безмятежно покоилась на первой. Педаль тормоза он просто игнорировал! Создавалось впечатление, что он просто не догадывался о её существовании! Во всяком случае, во время нашей поездки, он не воспользовался тормозами ни разу, проехав, нога на ногу, весь наш неблизкий путь! Похоже он был свято уверен в том, что «педаль тормоза придумали трусы!».Правила дорожного движения он не читал даже от скуки, подрезая всех и каждого. С первого километра пути он был окрещён нами «камикадзе», хотя на «камикадзе» были больше похожи мы – его пассажиры. Не знаю, сколько нервных клеток у нас погибло за время поездки к морю, но что уровень адреналина в крови повысился в несколько раз, это уж точно! Вот это и был настоящий экстрим! Что там искусственные страсти форта Байяр! Зато мы были полностью подготовлены к купанию. Несмотря на постоянно работающий кондиционер, вылезли из машины мокрые, как мыши после дождя!Берег моря и его дно были песчаными. Это был дикий пляж, да и немыслимо оборудовать для купания многие десятки километров песчаного побережья. На всём побережье стояли небольшие дома. В соседнем от того, в который приехали, отдыхала американская семья. Когда оказались близко от них, американцы приветливо замахали руками. В ответ, поприветствовали их таким же образом. Переодевшись в отведённом нам домике, пошли, наконец-то в воду. Вода Аравийского моря Индийского океана была зелёной, в отличие от синей черноморской. С огромным удовольствием плюхнулись в неё. Она была очень теплой и пахла водорослями. С удовольствием поплескались в море. Жена не любила плавать, тем более в незнакомых местах, а я совершил короткий заплыв. Глубина увеличивалась с удалением от берега медленно, поэтому, отплыв немного, всё равно хорошо различал каждую песчинку пологого дна.Затем залегли на песчаном берегу погреться под горячими лучами февральского солнца, так как дул свежий ветерок, холодивший после купания. Наш новый временный водитель рассказал: «В определённое время года ночью на берег, в том числе и на тот участок, где мы сейчас находимся, выходят гигантские морские черепахи для откладки яиц. Это очень интересное и грандиозное зрелище. Очень жаль, что вы его не увидите, разве что приедете сюда, в Карачи, ещё раз, попозже». Кроме купания заняться здесь было нечем, и мы, несколько раз поплескавшись, поплавав в море и обсохнув, вернулись в отель. Обратный путь наш «камикадзе» проделал с не меньшей скоростью, лихостью и безразличием к правилам окружающего автомобильного движения. Нервы он нам снова пощекотал. Но часть его безразличия уже передалась нам, острота угрозы неминуемой аварии притупилась, и доехали мы почти спокойно. Я бы даже сказал – как-то уже буднично.

Следующий день до обеда посещали фабрики, а во второй половине попросили Мама-джана отвезти нас в мавзолей первого президента Пакистана, открытый для свободного посещения, Мазар-э Куаид. [13]

Водитель отвез нас туда с видимым удовольствием. Он с большим уважением говорил: «Хороший был президент, сильный! При нём в стране был порядок. Он сумел не допустить кровавых бесчинств пуштунов с афганского приграничья. Да и ни о талибах, ни о подготовке боевиков в наших медресе мы при нём ничего не слышали. Президент поставил закон превыше всего, превыше племенных связей, превыше шариата, хотя религиозные чувства пакистанцев очень уважал. В то время мы приблизились к развитым странам мира, к европейским отношениям в обществе. А после его смерти безобразий в стране всё больше, в развитии неудержимо откатываемся назад. Пуштунские племена постепенно развиваются, а общий культурный уровень страны из-за них неудержимо падает. Пока они полностью вольются в нашу цивилизацию, мы безнадёжно отстанем от развитых стран. Только этому президенту удавалось держать в жёсткой узде эти племена, держать их на некотором отдалении от основного населения и заставлять соблюдать общие законы. Мы любим и почитаем его. Спасибо вам, что хотите почтить его память, посетить его мавзолей!».

Вокруг мавзолея был разбит парк с аккуратно подстриженной травой, и посажены пальмы. Вдоль дорожек на небольших расстояниях друг от друга были поставлены красивые, аккуратно покрашенные скамейки. На одной из них посидели, осматривая внешний вид мавзолея и парк возле него.

Парк перед мавзолеем.

При входе в мавзолей нужно было снять обувь и носки и входить босиком по полу, выложенному полированными каменными плитами. #Autogen_eBook_id28 Перед входом в мавзолей.

Внутри было прохладно, хотя за стенами здания стоял изнурительный зной. Ощущалось постоянное лёгкое движение воздуха, в то время как на улице не было ни ветерка. Система естественной вентиляции работала безукоризненно. Даже в ясный солнечный день тут царил торжественный полумрак, несмотря на огромные полуовальные окна при входе и под куполом мавзолея. Сказывался внушительный объём этого здания. Людей проходило довольно много, но внутри мавзолея стояла такая тишина, что был слышен даже скрип ремней на бравых гвардейцах почётного караула. #Autogen_eBook_id29 Внутри мавзолея.

Возле самой закрытой гробницы первого президента стоял почетный караул из заслуженных бравых военных среднего возраста, увешанных боевыми орденами. Мама-джан сказал, что пост в мавзолее считается очень почётным. Нести караульную службу здесь разрешают только солдатам и офицерам, совершившим выдающиеся подвиги во время военных действий. Троих таких героев я и сфотографировал на память. #Autogen_eBook_id30 Почётный военный караул в мавзолее.

Сам мавзолей представлял собой красивое строгое величественное здание с колоннами и высоким куполом, без особых архитектурных украшений. #Autogen_eBook_id31 Внешний вид мавзолея.

Мама-джан ещё раз поблагодарил нас за уважение к памяти их первого президента, к истории страны, и, видимо в награду за это, пообещал на следующий день свозить в местный зоопарк.

На следующий день во второй половине дня, после завершения деловой части, Мама-джан, как и обещал, повёз в зоопарк. Было жарко, и жена была одета в длинное белое полупрозрачное платье, просвечивающее лишь на солнце. Под платьем видна была белая синтетическая непрозрачная юбка нижнего белья до колен и белого же цвета бюстгальтер. То есть не было ничего такого, что могло бы явно затронуть мораль пакистанцев по отношению к женщине, тем более европейке. Однако в зоопарке группа молодых местных парней стала громко смеяться отвратительным оскорбительным смехом, показывая пальцами на жену и что-то громко говоря. Я попросил Мама-джана перевести мне их слова, но он покраснел от гнева, сказал, что перевести не может, а сам побежал к этой молодёжной компании и что-то ей сказал.

Водитель взял на себя ещё и функции нашего телохранителя. Потом он побежал к директору зоопарка и поговорил с ним. Компанию наглых, агрессивно настроенных к нам парней тут же с треском выперли с территории зоопарка за ворота. Мама-джану, в качестве компенсации за моральный ущерб, дали ключи от некоторых клеток со зверями. В одной из них сидел детёныш шимпанзе. Моей жене водитель сказал: «Сестра! Извини за этот неприятный инцидент!». Она попросила меня взять шимпанзёнка на руки. Взял, и тот с радостными криками пошёл на руки, даже полез целоваться, чему я решительно воспротивился. Сделали несколько снимков фотоаппаратом водителя, но он до нашего отъезда не успел проявить эту фотопленку, и этих фотографий мы так и не получили.

Предложил жене подержать обезьянку на руках, но она отказалась, сказала что боится. Когда вернули зверёныша в клетку, он сначала начал издавать негодующие звуки, а потом и просящие, и плачущие, и тянул сквозь прутья решётки ко мне свои лапки. Он был ещё совсем молодой, и ему явно не хватало матери. Стало жаль его, но помочь ему ничем не могли и быстро прошли дальше. Ещё в этом зоопарке запомнилась гигантская морская черепаха. От этой вольеры у Мамаджана тоже были ключи директора зоопарка. Наш водитель открыл клетку, вошли внутрь, и жена сделала вид, что присела на её огромный панцирь. Садиться по настоящему на эту черепаху взрослому человеку было нельзя, потому что можно было серьёзно повредить ей. Запечатлев для истории и этот момент (правда, так же неудачно для истории, как и с обезьянкой), продолжили осмотр этой местной достопримечательности.

Никаких особенно экзотических видов земной фауны, которых не было бы в наших зоопарках, кроме гигантской морской черепахи, мы здесь не увидели. Условия содержания зверей были хорошими, но в наших крупных зоопарках они были ничуть не хуже, а во многих – и лучше. Но Мама-джан так старался блеснуть перед нами своим городом, своей страной, её достопримечательностями, что нам просто совесть не позволила не рассыпаться в похвалах зоопарку и в благодарностях водителю. Мама-джан постепенно успокоился и постепенно пришёл в благодушное настроение. Он был явно удовлетворён достигнутыми результатами экскурсии, нашими отзывами о зоопарке, о зверях, о его помощи и защите нас от молодых хулиганов. Походив ещё немного по аллеям зоопарка в тени деревьев, вернулись в машину и, под бодрящий аккомпанемент песен ансамбля «Браво», вернулись в отель.

На следующий день после обеда у нас было запланировано купание в бассейне дорогого отеля, расположенного неподалёку от нашего. Посещение бассейна стоило по 20$ с человека, и мы, взяв купальные принадлежности, поехали туда. У входа в этот отель стояла богато инкрустированная и красочно расписанная восточными узорами коляска велорикши.

Разукрашенная коляска велорикши.

При попытке сфотографироваться возле неё, к нам с громкими криками подбежал абориген. Как позже выяснилось, он хотел за это 1$, то есть это был его способ заработка. Однако наш водитель что-то прокричал ему в ответ и сказал, что можем спокойно фотографироваться. Сели в коляску, и Мама-джан запечатлел нас на фотоаппарат мгновенных фотографий – «Полароид». Тут же получив фотографию и убедившись в её хорошем качестве, мы пошли в бассейн отеля. Рядом с бассейном стояли шезлонги, недалеко был открытый душ. Искупались, позагорали в шезлонгах и тщательно осмотрели дворик отеля, где и располагался бассейн.#Autogen_eBook_id33 Внутренний двор отеля.

Отель был обнесён высокой белой глинобитной стеной. В самом дворе росли довольно большие пальмы, и даже плакучие ивы. Неподалёку от бассейна был сооружён холмик из природных камней, из которого вытекал ручеёк. Общая картина получилась красивой и законченной. Здесь, вне всякого сомнения, изрядно потрудился опытный ландшафтный дизайнер. Полюбовавшись этим пейзажем, пошли в сауну, находящуюся рядом с бассейном. В сауне, рядом с парными кабинами, находился небольшой бассейн с холодной пресной водой, в который с удовольствием стали прыгать «челноки» нашего небольшого коллектива после каждого посещения парных. По соседству с помещением сауны располагался большой, хорошо оборудованный тренажерный зал, воспользоваться снарядами которого мы так и не удосужились, ограничившись их беглым осмотром. В общем, этот пятизвёздочный отель оказался просто – обычным хорошим европейским. При его посещении получили удовольствие от комфорта, но вот экзотики, местного колорита здесь катастрофически не хватало, поэтому больше его не посещали. Наша поездка сюда была деловой, и, после ежедневного многочасового посещения фабрик, у нас оставалось слишком мало времени для знакомства с такой новой необычной страной, разительно отличающейся не только от – нашей, но и от – европейских. Вполне объясним тот факт, что мы хотели потратить его на хотя бы беглый осмотр местных достопримечательностей, характерных именно для этой страны, яркой представительницы региона Юго-Восточной Азии.

Попросили Мама-джана показать нам местный морской порт.

Морской порт города Карачи.

При его осмотре обратили внимание не только на огромные морские танкеры и сухогрузы, но и на маленькие парусники местных рыбаков, как будто сошедшие сюда с полотен прошлого. Спросили у нашего водителя, нельзя ли прокатиться на одном из этих парусников? Мамаджан ответил, что нет ничего проще, и за 20$ любая из этих посудин будет катать нас по морю весь день. Обрадовались и тут же попросили его поговорить об этом с одним из владельцев парусника. Наш водитель спустился к причалу и в течение буквально десяти минут договорился с одним из местных рыбаков о морской прогулке на его паруснике завтрашним днём. Наутро, сразу после завтрака, приехали к причалу, оставили на стоянке машину и прошли на одномачтовую рыбацкую лодку. Она оказалась гораздо больших размеров, чем показалось нам вчера издали.Потемневшая от времени толстая мачта с видавшим виды, подштопанным во многих местах, но ослепительно белым (возможно, не без участия морской соли) плотным широким парусом, украшала наш «фрегат». Судёнышко было далеко не новым и этим было особенно ценным для нас. Мы хотели провести день именно на такой древней, уходящей в прошлое парусной посудине, которую не без гордости называли «шхуной».Встретил беззубый улыбающийся старик с сыном – подростком лет десяти. Он усадил нас на скамейки, покрытые толстыми коврами. Они были украшены крупными цветами на тёмном фоне, по моему разумению, совсем не в национальном и не в восточном стиле. Скамьи располагались вдоль бортов и на корме судна, прикрытые от сжигающих прямых солнечных лучей белым парусиновым навесом. Сам владелец лодки с помощью сына тут же начал ставить парус на мачте. Делали они это быстро, умело, видно было, что это их привычное дело. В считанные минуты они поставили парус, и мы отправились в наше первое морское, да ещё такое экзотическое – парусное путешествие!Для аборигенов, конечно, это была лёгкая морская прогулка, но только не для нас! Как заворожённые, следили за искусным лавированием нашего парусника по узким проходам между танкеров, траулеров и прочих морских гигантов, в изобилии стоявших в этот день на рейде морского порта города Карачи.#Autogen_eBook_id35 Парусный маневр «шхуны».

Ловко орудуя огромным для нашего судёнышка парусом и большим рулевым веслом, наша малочисленная команда из двух человек умудрялась разъезжаться на небольшом фарватере акватории порта со встречными буксирами, беспрерывно снующими во все стороны порта от одного судна к другому, и перемещающими эти морские гиганты к нужному причалу. Пытался и я помочь экипажу в маневрировании, поворачивая парус по знаку старика или придерживая весло, когда старик отвлекался на работу с парусом. Но, думаю, что мою помощь рыбак принимал только для того, чтобы порадовать меня. Они бы и без меня прекрасно обошлись. Если бы им без непрошенной помощи не было бы даже легче! Примерно через полчаса вышли из бухты Карачи в открытое море, обогнув длинную песчаную косу, отгораживающую саму бухту от Аравийского моря. Ветерок здесь посвежел, и наше судно, чуть накренившись набок, помчалось вперёд так, что вода за кормой зашипела, а около носа парусника образовались пенные буруны. Пройдя под парусом около двух часов, остановились. Наша немногочисленная команда убрала парус, бросила якорь и выставила с борта широкую толстую доску, почти касающуюся поверхности моря. Нам было предложено искупаться и поплавать в море, объяснив, что доска спущена для удобства нашего спуска в воду и купания. В середине палубы был поднят небольшой деревянный люк, открывший вход в трюм. В трюме оказался запас апельсинов, бананов, «фанты», «кока-колы» и других фруктов и прохладительных напитков. Оттуда же старый моряк извлёк небольшой спиртовый примус, котелок, треногу, крабов и другие морские трофеи в виде мидий, маленьких кальмаров и различных сортов рыб. Из всех этих морепродуктов хозяин парусника принялся варить нам суп.Мама-джан лежал на скамейке под навесом в своих неизменных белых носках и дремал. Купаться он отказался, сославшись на то, что накупался в этом море предостаточно. Жена сказала, что не любит купаться, когда глубина под ногами больше полутора метров, так что, купаться в открытом море, было предоставлено мне одному. Я спросил Мама-джана, нет ли в здешних водах акул? Был получен ответ, что акул тут нет и можно плавать спокойно. Хоть наш сопровождающий и был добр ко мне, разрешив купаться без опасений, всё же, далеко от нашего парусника я не отплывал. Кроме того, постоянно следил за поверхностью моря, не появится ли где-то поблизости зловещий треугольник спинного плавника человеконенавистнической хищницы южных морей, с незатейливым желанием сожрать меня, точно так же, как я сейчас готовлюсь съесть варёного краба!#Autogen_eBook_id36 На корме старого парусника.

Размышляя на эту и другие, более приятные темы, нежась в тёплой морской воде, проплавал около получаса. Затем отобедали горячим вкусным свежесваренным крабовым супом, поблагодарили хозяина парусника, и, поедая апельсины, обдуваемые тёплым морским ветерком, вступили в неторопливую беседу с Мама-джаном. Разговор зашёл об отношениях Пакистана с Индией после войны между ними и поражения Пакистана в этой войне. Мама-джан, без тени сомненья, заявил, что индийцы их братья, что отношения между ними хорошие, что в нескольких десятках километров отсюда начинается Индия и, если кто-то из пакистанских или индийских рыбаков случайно заплывет в дружественную, хотя и чужую страну, то проблем не возникает. И вообще, сказал он, мы с индийцами один народ, и официально существующие между нами границы – искусственные, и что их не должно быть в принципе! Причину такой позиции Мама – джана я понял позже, после того, как узнал, что он говорит на языке урду и принадлежит к племени мухаджиров, которые являются потомками переселенцев (беженцев) из Индии, то есть самыми настоящими индийцами по происхождению! Получив такую жаркую отповедь в нашем пылком споре (я, было, усомнился в полном и безусловном братстве их народов, зная ход боевых действий в сравнительно недавних войнах между ними), я снова сошёл за борт по наклонной доске в море и вволю поплавал в прозрачной тёплой зелёной воде. Между тем солнце клонилось к закату, и мы, подняв парус, двинулись в обратный путь. Вот уже, ловко маневрируя между морскими пароходами, проплыли по акватории порта, подошли к берегу, простились со стариком и его сыном, которому жена подарила несколько долларов, и, забрав со стоянки машину, поехали в свой отель.Лицо и вся кожа на моём теле полыхали, несмотря на то, что прогулка проходила под парусиновым навесом. Видимо, сгорел во время своих плаваний возле парусника. Вечером, после ужина, одногруппники расспрашивали нас о морской прогулке, о впечатлениях от неё, а, некоторые, намеревались даже повторить наш морской поход.

Времени оставалось совсем мало, и мы начали интенсивно закупать намеченный товар. Выглядело всё это просто. На очередной фабрике мы оглашали наименование товара и его количество, нам приносили его для проверки, затем, при нас, запаковывали его и относили в нашу машину. В отеле мы переупаковывали этот товар в приобретённые нами в магазинчиках отеля большие зелёные сумки на молнии, изготовленные из плотного прочного материала. Далее обматывали сумки скотчем и зашивали замки на молниях. Вот наш товар и готов к отправке в Россию.

Отвозил нас в аэропорт и провожал уже другой, приведённый к нам Мама-джаном водитель по имени Камран-джан. Мама-джан объяснил нам, что купил вторую машину и нанял водителем на неё Камран-джана. «Теперь я – босс!» – гордо смеясь, говорил он нам. Камран-джан помогал нам с погрузкой, разгрузкой, переносом товара до места таможенного досмотра. Подарили ему на прощание бутылку водки и расстались, довольные друг другом.

Среди сотрудников таможни была одна женщина с нарисованным цветным пятном на лбу, в местном бесформенном женском одеянии – балахоне, только, в отличие от всех остальных женщин в Карачи, без паранджи. На наш вопрос, по поводу такой ее экипировки, нам объяснили, что такова её официальная рабочая одежда на таможне. Этой таможеннице что-то не понравилось в моей жене, наверное, полное отсутствие хоть какой-нибудь, хотя бы самой захудалой, паранджи на лице. Она отвела её в индивидуальную кабинку для тщательного личного досмотра. Минут через десять, не найдя ничего запрещённого, пакистанка – эта слегка освобождённая женщина Востока, её выпустила!

Нам пришлось заплатить за превышение веса багажа, за растаможивание в России, что составило около 10 % от стоимости приобретённого товара. Своего магазина у нас не было. С трудом вернули вложенные деньги, сдавая товар на реализацию в чужие магазины, и, даже, получили небольшую прибыль, но, поскольку реализация заняла около полугода, а инфляция неслась вверх галопом, то шоп – тур для нас оказался невыгодным, и больше участия в нем не принимали.

Единственное богатство, которое привезли из Карачи, это знакомство с Пакистаном, с экзотической для нас страной, с разительно отличающимся и от нас, и от западных стран, укладом жизни, с невиданными нами ранее южными красотами. Эти впечатления и останутся в нашей памяти навсегда.

Примечания

1

«Воинские» формирования стройбата вообще были абсолютно уникальным явлением в Вооружённых Силах СССР. «Стройбат» имел отношение к армии заменяют экскаватор», или – «Зачем на свете нужен ад, когда в России есть стройбат», или насмешливая поговорка по отношению к стройбатовцам, выходцам из Средней Азии – «Здесь вам не тут – здесь вам быстро отвыкнут водку пьянствовать и безобразия нарушать (дисциплину хулиганить)!». Стройбат мирного советского периода, по положению людей в нём, сильно смахивал на штрафбат военного времени. Между «военнослужащими» там буйно процветали и причудливо переплетались различные формы неуставных взаимоотношений только по наименованию. В то же время, его нельзя было назвать и одним из лагерей ГУЛАГа. Точнее всего, это был принудительный трудовой лагерь для трудных молодых людей призывного возраста и выходцев из сельской местности республик Средней Азии, которых «поймали в горах и привезли в стройбат на вертолётах». Всех этих людей на два года принуждали к тяжелейшей трудовой повинности на земляных и бетонных работах за копеечную оплату. До сих пор в обществе ходит множество прибауток о стройбате, например: «Два солдата из стройбата, самой лёгкой и безобидной из которых была – «дедовщина». Основным же законом отношений между солдатами в стройбате были порядки тюремной «зоны», жизнь «по понятиям». Слово «дедовщина» употреблялось в тогдашнем обществе только в разговорах на кухне, но в армии оно было уже основой «воспитательного процесса молодых солдат». «Дедовщина» негласно, а зачастую и гласно, поощрялась офицерами в частях всех родов войск, так как снимала с плеч командиров проблемы поиска подхода к непривычным к армейской дисциплине молодым, иногда весьма ершистым ребятам с «гражданки».

И действительно! Ну, скажите на милость, зачем измученному «бездной служебных забот» офицеру прилагать изо дня в день множество душевных сил, с совершенно негарантированным результатом, для убеждения строптивого солдатика в необходимости беспрекословного соблюдения армейского устава и выполнения всех приказов командиров? Значительно легче дать свободу действий «старикам», и те, всего за одну ночь добьются необходимого результата! Они сломают «молодого» (как немногим раньше сломали каждого из них!) морально, а если тот окажется особенно несговорчивым, то и – физически, и он, под страхом повторения насилия, сразу всё поймёт. Более того, он будет подготовлен психологически к тому, чтобы в будущем самому стать воспитателем-насильником по отношению к более «молодым» солдатам.

А после демобилизации, новоявленный миру монстр, взращённый из наивного простодушного ребёнка, готов будет силой решать свои проблемы в нашем гражданском обществе. А почему бы и нет? Он ведь на всю оставшуюся жизнь получил прививку фашистской заразы! Теперь мальчик, с поставленными с ног на голову представлениями о жизни в обществе, будет точно знать, что всё во взаимоотношениях между людьми решает не устав, и не закон, а грубая, жестокая, если потребуется, то и – беспощадная физическая, или иная сила: «Прав тот, у кого больше прав!». Самое приятное для младших офицеров в этой, годами до мелочей отработанной методике было то, что эти гнусные преступления над «надеждой нашей и оплотом», о которых в Советской Армии и Флоте, да и во всём СССР, в деталях знала «любая собака», происходили с молчаливого согласия, и даже одобрения «отцов – командиров».

Эти последние зачастую назначались из чем-то проштрафившихся офицеров, попавших сюда практически в ссылку. Сплошь и рядом они сами подталкивали «стариков» к совершению противоправных действий над «молодыми», «для создания и поддержания порядка в части и в казарме, в том числе – и в ночное время». Офицеры, официально, не имели никакого отношения к неуставным взаимоотношениям между новобранцами и старослужащими. Более того, если отдельные эпизоды этой смердящей язвы нашей армии выплывали наружу и становились достоянием гласности, командир части всё равно оставался «белым и пушистым». Тогда он мог для вида даже слегка пожурить «деда», явно перестаравшегося с «поддержанием дисциплины среди армейской молодёжи и воспитанием её боеспособности».

2

По статистике у нас в стране умирают только 10 % от общего числа укушенных ядовитыми змеями. Однако процент летальности среди пострадавших от укуса кобры и гюрзы (число официально зарегистрированных смертельных исходов от яда эфы в СССР незначительно, хотя в Африке их больше, чем от укуса всех остальных ядовитых змей вместе взятых!), был значительно выше и достигал 20. Не говоря о том, что и 10 % – совсем немало, особенно, если ты входишь в это число!

Всё зависело от сочетания нескольких условий: правильности определения вида ядовитой гадины, быстроты введения сыворотки против её яда, размеров змеи, степени токсичности и количества её яда. Например, яд эфы втрое токсичнее яда кобры, но при укусе она выпускает его в двадцать раз меньше. Имело значение и время года неприятного происшествия: весной яды змей значительно токсичнее, во всяком случае, в пределах бывшего СССР, да и на территории всего Северного полушария Земли. Немаловажным фактором для степени отравления организма было и общее физическое состояние данного укушенного человека, и сила его иммунитета и место укуса на теле: чем ближе к голове укусила змея, тем меньше у человека (и животного) шансов выжить.

Если сыворотка была введена не сразу после укуса, то важными становились и предварительно принятые защитные меры, например: выдавливание яда из ранок или, ещё эффективнее, отсасывание его (правда, в этом случае необходимо, чтобы у оказывающего такую помощь человека не было повреждений слизистой оболочки рта, иначе он сам будет отравлен). Но эта мера действенна только в течение нескольких секунд с момента попадания яда в ранку, иными словами, результат будет только в том случае, если делать это мгновенно. Иногда применяют прижигание места укуса, правда, разрушая яд одних видов змей, этот способ защиты усиливает токсичность – других! И самое главное состоит в том, что длина ядовитых зубов гадюк около 1 см. То есть яд впрыскивается именно на эту глубину, достать до которой никакими прижиганиями нельзя. Вреда от такого способа защиты от яда на порядок больше, чем пользы, да ещё сомнительной. Конечно, в каждом конкретном случае действовать нужно было по обстановке.

Конечный результат напрямую зависел и от своевременности (быстроты) принятия всех этих мер. Если же человек был укушен коброй или гюрзой, да ещё крупной, то результат будет однозначным – его вынесут ногами вперёд!

Пожалуй, этот список можно было бы дополнить щитомордником – гремучей змеёй. «Гремучей» назвали потому, что на хвосте у неё располагаются окостеневшие хитиновые пластинки, постукивая, которыми друг о друга, эта змея угрожает противнику. Водились в Средней Азии и другие виды гадюк, некоторые из которых были не менее ядовитыми и опасными, чем вышеупомянутые, но встречались гораздо реже, поэтому о них нам упомянули вскользь.

3

В апреле – мае у гюрз происходит спаривание, и ранней осенью появляются на свет молодые змейки. Однако появление их происходит различным путем. На большей части ареала гюрза рождает живых детенышей, но в Средней Азии она откладывает яйца. Отложенные яйца покрыты тонкой, полупрозрачной оболочкой и содержат довольно развитые зародыши. Поэтому при обычных условиях срок их инкубации менее 40 дней. Перед выходом из яиц змейки проделывают небольшое отверстие в оболочке яйца («наклев»), однако не спешат покинуть надежное убежище, оставаясь в нем еще более суток.

4

Яд гюрзы, попадая в кровь человека или животного, начинает разрушать эритроциты, вызывает свертываемость крови. Возникают многочисленные внутренние кровоизлияния, сильнейший отек в области укуса, закупорка сосудов. Все это сопровождается резкой болью, головокружением, рвотой. Если не оказать быструю помощь, человек умирает через 2–3 часа.

5

Город Вахдат был организован 17 сентября 1927 года, который до 3 апреля 1936 года назывался Янгибазаром. С 1936 года Орджоникидзеабад. В декабре 1991 года был переименован в город Кофарнихон. С 2003 года город Вахдат. Территория города составляет 3.99 тысяч квадратных километров, население составляет более 240 тысяч человек. Территория города в основном расположена на высоком берегу реки Кофарнихона и на склоне Южных гор Гиссара и северных предгорий Рашта. Южная граница горных хребтов Рангона и западная сторона продолжается до восточной стороны Гиссарской долины.

6

Войска Национального фронта, в основном состоявшие из ополченцев Куляба, Гиссара, Ленинабада, Ходжента и других территорий проживания сторонников правительства, возглавляемого президентом Эмомали Рахмоновым, после взятия Душанбе, начали штурм Орджоникидзеабада (Кофарнихона). С обеих сторон использовалось тяжёлое вооружение и бронетехника. После десятидневного штурма правительственные войска выбили формирования исламистской оппозиции из города.

7

Трайбализм – форма общественно-политической племенной обособленности, выражающаяся в формировании органов государственной власти на основе родоплеменных связей, и социальных взаимоотношений внутри конгломерата наций. В современных условиях некоторых стран, в том числе и среднеазиатских стран СНГ, трайбализм чаще всего проявляется в активной государственной деятельности кланов, складывающихся на родоплеменной основе. Сегодня это особенно наглядно проявляется именно в Таджикистане, где это уродливое явление, уходящее корнями в дореволюционное прошлое, очень серьезно сказывается на дестабилизации обстановки уже много лет.

8

Была во время нашего обучения, такая подленькая структура, созданная администрацией университета из своих же студентов, которая формально следила за порядком в общежитии, а по жизни, «закладывала» своих же товарищей, употребляющих спиртные напитки. Хотя сами пили много больше, но из-за участия в этом оперотряде, имели «индульгенцию» (в средние века отпущение «святой инквизицией» грехов прошлых и будущих за деньги) на пьянство.

9

Город Карачи – это крупнейший город и морской порт Пакистана с населением в 15 миллионов человек. Расположен он на побережье Аравийского моря Индийского океана, в бухте Карачи, на расстоянии около 90 километров к северо-западу от устья реки Инд. В недавнем прошлом город Карачи был столицей Пакистана.

10

В 1995 году талибы, представленные в основном пуштунами, захватили Гильменд, разгромили боевиков Гульбеддина Хекматиара, но были остановлены под Кабулом дивизиями Ахмад Шах Масуда. Они контролировали треть территории Афганистана на юго-востоке страны. В сентябре 1996 талибам ещё предстоит без боя взять Кабул и на долгие пять лет основать Исламский Эмират Афганистан. На подконтрольной территории они ввели строгое шариатское право. Оппозицию режиму талибов составил Северный Альянс, состоящий главным образом из таджиков (во главе с Ахмад Шахом Масудом и Бурхануддином Раббани) и узбеков (во главе с генералом Абдул-Рашидом Дустумом), который пользовался поддержкой России.

Предоставление убежища террористу Усаме бен Ладену и уничтожение в 2001 году гигантских, вырезанных в скалах в III и VI веках памятников буддистской архитектуры (Бамианские статуи Будды) привело к формированию негативного имиджа талибов в глазах мировой общественности. Но всё это – в будущем. А сейчас войско оппозиционеров – талибов, остановленное ещё удерживающими власть таджиками, как волчья стая загнанного зверя обложило противников в столице Афганистана и выжидало своего часа для последнего решающего смертельного броска.

11

Приставка к имени «джан» означает уважительное обращение к человеку, аналогичное нашему «господин».

12

В Карачи уже в то время шла беспрестанная волна "разборок" между криминальными группировками, а также враждующими политическими движениями. Жертвами убийств на улицах 15-миллионного мегаполиса часто становились члены противоборствующих партий, в частности, "Авами нэйшнл парти" (Народной национальной партии), представляющей пуштунов, и противостоящего ей движения "Муттахида коми мувмент", которое объединяло говорящих на урду беженцев из Индии и их потомков.

Мухаджиры (в переводе с урду "беженцы"), семьи которых перебрались в Карачи после раздела Британской Индии в 1947 году, обвиняли пуштунов в том, что те "организовали мафию" и бандитскими методами добиваются контроля над торговлей и строительством в мегаполисе. Мухаджиры также были озабочены популярностью в пуштунской среде идей радикального движения "Талибан", ведущего широкомасштабную войну за власть в Афганистане и уже начинающего влиять на политическую ситуацию в самом Пакистане. В свою очередь пуштуны, прибывшие в Карачи в основном из приграничных с Афганистаном областей и из самого Афганистана, заявляли, что их дискриминируют по национальному признаку, и они не могут устроиться на хорошую работу и снять нормальное жилье.

13

Основателя Пакистана Мухаммада Али Джинну на родине называют «Отцом нации», и для этого есть все основания – он не только приложил руку к разделу Британской Индии на два государства, но и провозгласил индийских мусульман самостоятельной нацией – так на свет появились Пакистан и пакистанцы.

Благодарные потомки построили в конце 1960-х мавзолей для отца-основателя в центре его родного города Карачи. Проектируя Мазар-э-Куаид («Мавзолей вождя»), архитектор Яхья Мерчант вдохновлялся мавзолеем Самонидов в Бухаре и гробницами суфийских шейхов в Мултане.

Облицованное белым мрамором здание находится на небольшом возвышении, и перед тем как начать подъем по лестнице вдоль каскадного фонтана, надо снять обувь. Чуть сужающийся в верхней части кубический объем венчает полукруглый купол, а входы в здание оформлены как стрельчатые арки, отделанные медной решеткой. Внутри под гигантской четырехъярусной люстрой зеленого хрусталя (подарок правительства Китая) за серебряным ограждением расположена мраморная усыпальница.

Вооруженный саблями караул меняется каждые четыре часа – с 2006 года среди часовых появились и девушки, курсанты военной академии. Рядом похоронены сестра Махаммада Али, Фатима Джинна, прозванная в народе «Матерью нации», а также первый премьер-министр страны, Лиакат Али Хан, «Мученик нации» (он был убит фанатиком в 1951 году). Здесь же есть небольшой музей, в котором выставлены личные вещи «Великого вождя» – два шикарных «роллс-ройса», мебель из его кабинета, рукописи и столовое серебро.