Ушло куда-то вдохновенье. Наверно, в поле поискать весёлое стихотворенье, чтоб смог с утра я записать. Сижу вот, подперев затылок, а мысли вовсе никакой, но взор неотражённый пылок. И вскоре мой исчез покой. Заволновалось нетерпенье… Я кое-как нашёл тетрадь — и записал стихотворенье. Читаю вот, себе не рад. Да разве это людям надо?! Мои безумные стихи лишь навевают грусть-прохладу, и потому к ним все глухи. Не замечают, извините, всей гениальности стихов, что не со славой, но в зените не тех серебряных веков, а в золотом пространстве лета, когда строка идёт к строке и вдохновение к Поэту примчалось, правда, налегке. Я приодел его внакидку, все непристойности прикрыл. Стихи теперь хранятся в свитке, но только жаль, они без крыл. Летать не могут, вы простите, бредут стихи за мной пешком. Не против я. Вы их прочтите и почешите за ушком. Зачем такое написалось? — Понять почти уже нельзя. Их только выбросить осталось, как выбросили вензеля и гладко пишут беззатейно. И я тут что-то вам наплёл, конечно, это безыдейно, что к меркантильности всё свёл. Пошире развернуть бы надо несостоятельность свою. С отсутствием не мыслей, лада, что так я безрассудно вью и выставляю на витрину произведения опять не неожиданно в Стихиру. Надеюсь, сможете понять весь этот бред без вдохновенья, словесный беспардонный блуд. А может, всё же откровенья строкой бессмысленной бредут. — Их запишу в тетрадной клетке и успокоюсь я вполне, не потому, что не эклектик, а что не нужен стих стране. На главную? Нет! Не годится! Среди посредственных стихов, как будто соловей не птица под серой маскою грехов. И первой строчки не увидят стихи беспечные мои, где модераторы и гиды, для них цветные соловьи поют в тональности успеха под бурю грубой трескотни. Скажу другим я на потеху — мне нравится не быть в тени. На солнце греться вдохновенья, как греются вон петухи, в моменты грусти озаренья, чтоб вновь записывать стихи.