Весна всецело вступила в свои права. Время тянулось бесконечно. Что с Карой я так и не знала. Я даже не могла пойти её искать. Ведь замок в моей палате открывался исключительно снаружи. Скажу честно, я уже начала готовиться к худшему — что впоследствии мне придётся искать и захоранивать её. Эти мысли калёным железом прожигали мне душу, но и избавиться от них не получалось.

Но природа не интересовалась переживаниями глупых людишек — птицы заливались трелями на ветках деревьев, а газоны украсили первые весенние цветы. Даже дышалось легче. Это радостное время года сказывалась на всех, мои соседи стали не так похожи на зомби, а охранники во всю флиртовали с медсёстрами. Я чувствовала себя закованной в тюрьму внутри своей головы. Я всё видела, всё понимала, но внешне как-то проявлять эмоции не было никакой возможности, я подозревала, что это было какое-то остаточное действие всех тех лекарств, что в меня ввели.

После смерти Эрика меня накрыла жесточайшая депрессия, я стала ждать только одного, когда они наиграются со мной и отдадут на расчленение, другого названия этим манипуляциям в моём понимании не было. Я уже не верила ни в какое избавление, спасение или повстанцев. Мы сгинем в этом Лагере, никому не нужные. Но не зря говорят: «Стоит на что-то перестать надеяться, как оно придёт само».

Гроза в этот день бушевала не шуточная, казалось, что дождь идёт ни каплями, и даже не струями, а вёдрами, с такой силой вода лупила в окна. Ветер завывал в деревьях. Отменили даже все процедуры, потому что погода была так «хороша», что без очень большой надобности на улицу не выйдешь. Об удобстве пациентов никто не заботился, но работники больницы вряд ли смогли бы дойти до своего рабочего места. Нас даже кормили в домике, по этому случаю у персонала имелся сухой паёк на несколько дней и запас лекарств.

Такие бури бывали в каждом сезоне: зимой неделями свирепствовал буран, весной, летом и осенью были грозы, сродни потопу. Такие эксцессы с природой начались после «Войны за территорию», в учебниках истории по этому поводу было сказано: «Из-за применения некоторых видов оружия сильно изменилась климатическая составляющая на материках». Я никогда в это не вникала, принимая все, что происходило вокруг таким, каким оно было, и просто подстраиваясь под капризы природы.

В общем, погода «шептала». Созерцание стен и потолка моей камеры полностью поглотило меня. Я ненавидела этот день, ведь когда были процедуры и движение, хоть какое-то движение, мне некогда было размышлять. Я не вспоминала Эрика, Кару, не думала о Германе, о старике Штольце, о моей тётушке, о нашей деревне, о том, как многие люди живут в красивой сказке, не зная, как всё происходит на самом деле, на память приходили даже те каннибалы, что встретились нам в родном городе мулатки. За шумом дождя и своим садомазохизмом я поначалу даже не заметила странный гул, где-то очень далеко.

Он не приближался и даже не нарастал, а скорее вплетался в вой непогоды. Это было странно. Здесь, в Лагере, никогда не было ничего лишнего или нового. Здесь всё было по правилам. Я подошла к окну забранному частой решеткой, силясь что-то углядеть, но мои попытки были тщетны. Было чувство, что вода покрыла весь мир, стерев всё вокруг.

Ближе к вечеру мне почудилось, что шум приблизился. Он напоминал звук работающего генератора. У нас на ферме были такие, если вдруг случались перебои с электричеством во время ливней или бурь, когда деревья обрывали провода, мы включали их, чтобы не оставлять деревню без света. Я опять попыталась выглянуть на улицу и ничего не узрев, уже собиралась вернуться на кровать, как вдруг, краем глаза, заметила редкие небольшие вспышки. Что бы это могло быть? Может быть, ствол упал где-то у забора или бараков, создав замыкание? Тогда и гул был легко объясним. Но всполохи были слишком разрознены и появлялись в разных местах, моей душой завладела какая-то маетная тревога. «Что-то случилось»: шептало сознание, но я старалась отмахнуться от этого шепота, я устала от беспочвенных надежд, от глупой веры в то, что всё будет хорошо. Не будет! Не получается! Всё становится плохо, а потом только хуже и хуже, это «всё» катится с горы в глубокую-глубокую яму, заполненную грязью, где-то на самом дне.

Я буквально заставила себя лечь и уже специально стала вспоминать, расковыривая и так кровоточащие душевные раны, обсасывая каждую мелочь, что произошла со мной за последние полгода.

Уже совсем стемнело, возникло ощущение будто гул подошел прямо к стене домика. Я усилием воли заставила себя не вставать с постели, перебарывая своё любопытство. Когда в мою палату кто-то вошел, а я даже не оторвала взгляда от потолка. Зачем? Это медсестра принесла ужин. Но уже через секунду воздух в моих лёгких превратился в застывающую патоку, а зенки вылезли из орбит. Прямо перед ними появилось перепачканное мужское лицо…