Я шел по реке долго, пока не увидел холмистое, поросшее лесом заречье, а за ним — скалистые горы, где некогда спасался Енох и где он впервые в духе был взят ангелами на небо. Лес то подбегал к реке, то отступал в горы. У берега начиналась немыслимая глубина, а я не умел плавать и пошел вдоль реки в поисках брода.

На ветреном речном обрыве я встретил двух паломниц, которые тоже шли к пещере Еноха. Они знали место брода. Мои новые спутницы имели при себе небольшие, удобоносимые глиняные горшки с плетеными ручками.

— Вы священник? — спросила одна, что была моложе.

— Еще нет, — польщенный, ответил я.

Та, что постарше, была ослепительно красива. Проходя реку вброд, она подняла подол платья намного выше, чем требовалось. Журчание воды сказало мне: «Бойся эту женщину, Ной!» Я смутился, и моему смущению улыбнулись. Пройдя реку, сели на отдых возле огромного валуна, испещренного знаками старой письменности каинитов. Та, что была моложе, стала пересказывать историю, выбитую на камне:

— Ангелы прельстились красотой дочерей человеческих и спустились с небес, чтобы познать их…

Та, что постарше, прервала ее:

— Иавал-скотовод — сочинитель бессмыслиц — придумал эту историю, а скульптор Нир выбил ее на камне. Енох-сифит напугал скотовода потопом, и тот решил увековечить свое творение в камне. Правда, камень, как вы видите, и до потопа дал трещину… Ангелы никогда не спускались к дочерям человеческим и не совокуплялись с ними. Просто сифиты, которые когда-то называли себя сынами Божьими, соблазнились каинитянками и спустились в их шатры. А про ангелов — это легенда.

Чуткая листва деревьев шепнула мне: «Бойся эту женщину, Ной!»

Когда мы осматривали пещеру, в которой спасался Енох, молодая спутница, деловито насупившись, говорила, не умолкая:

— Все предметы, которые хранятся здесь, хотя и принадлежат миру падшему, но все равно как бы просвечены верой Еноха. — И она дотрагивалась до всякой вещицы и призывала дотрагиваться и меня. Ее голос отражался от свода пещеры и, казалось, говорят камни: — Подпитывайтесь, подпитывайтесь… — А пожилая красивая женщина казнила свою спутницу презрительным взглядом.

Во дворе при добром вечернем солнце молодой священник заливал воском горлышки глиняных кувшинов с освященной водой из Енохова источника. Возница ставил кувшины на повозку. Когда мы проходили мимо, возница отдавал священнику монеты. Стали ругаться из-за денег.

Неподалеку был постоялый двор с дешевым ночлегом.

Когда я уже разместился и вышел в коридор, чтобы о чем-то попросить прислугу, у дверей своей кельи меня встретила пожилая красивая женщина, упала к моим ногам и слезно умоляла войти. Я был смущен и вошел в ее келью. Но женщина вдруг развеселилась, обнажилась и стала делать всякие мерзостные движения. От нее трудно было оторвать взгляд. Недобрая страсть уже потревожила мою душу. Женщина уже торжествующе посматривала на меня, а я, растерянный и смущенный ее разнузданным дыханием, уже считал наше соитие неминучим, и, наверное, скверная обольстительница добилась бы своего, но тут я заметил на ее плече сине-красную наколку жрицы с именем внутри: Ноема. Это меня отрезвило. Я вспомнил о своей Ноеме. Но не только наколка позволила мне устоять против бесовского ухищрения. На теле женщины белел, похожий на острый обглоданный рыбий хребет, шрам. От пупка до позвоночника. И я подумал, что для нее вынимали из живого человека почку. Я оттолкнул обольстительницу, высвободил свое дыхание и вышел невредимым. Она заклинала меня криком, но я читал молитвы и не слышал ее слов. Но я еще долго не мог избавиться от тайной любодейственной страсти: разнузданно танцующая блудница являлась тонким воспоминанием. Или мелькнет в толпе женщина, отдаленно похожая на бесстыдную обольстительницу, и я вспомню, как призывала она меня к беззаконному сожительству. Или услышу смех, отдаленно похожий на смех бесстыдной обольстительницы, и перенесу всю память свою во время, когда был призываем к бесстыдному сожительству. А однажды увидел на столе в придорожной трапезной обглоданный рыбий скелет, похожий на шрам бесстыдной обольстительницы, и подвергся душевному смущению, вспомнив, как призывала она меня к беззаконному сожительству…

Рано утром, еще при полной луне, меня разбудил топот копыт. Я глянул в окно и увидел карету, запряженную ангелами. Услышал торопливые женские шаги мимо моей двери. Рассвело еще слабо, но я узнал свою вчерашнюю обольстительницу. Она была одета по-городскому. Ее спутница тоже была одета по-городскому, но узоры на ее головной накидке не блестели серебром. Уже из кареты вчерашняя обольстительница глянула в мое окно. Я отпрянул, но не отступил. К карете подошел священник и подал в окошко кувшины. Белые кони, понюхав дорогу, тронули. Священник попробовал монету на зуб.

Утром я обнаружил, что у меня украли пергамент Иавала-скотовода. Священник, к которому я обратился, строго спросил:

— Кто украл?

— Если бы я знал — кто, я бы к вам не обращался!

Я не стал покупать у священника воду. Неприятное ощущение от торговли на святом месте оттенялось сожалением об украденном пергаменте.