Я возвращался домой в скверном расположении духа. Утомленный мучительным однообразием пути, уныло посматривал в запыленное окно вагона, за которым медленно проплывали горные луговые пейзажи. Я почему-то сидел на узком откидном стульчике у входа, хотя вагон был полупустым, и широкие лакированные скамьи приглашали глянцевым блеском. Я чувствовал себя бродягой, который идет, сам не зная куда, а жизнь казалась пустой, как поклоны без покаяния. Поезд еле тащился — хотелось выпрыгнуть из вагона и бежать впереди состава. Подъезжали к мосту над руслом пересохшей реки. Скоро — дом. Мост прогрохотал под вагонами. Глядя на поезд, застыла привязанная к колу коза. «Коза дает молоко», — подумал я. Солнце уже садилось за гору. На холме я заметил женщину, закутанную в материю облачного цвета. «У нее стройное, робкое тело, — подумал я. — Она ждет. Это… Ноема?.. Ноема… Это Ноема!.. Вот я выхожу из вагона по железным ступенькам…» Я печально заволновался. Поезд тронулся у меня за спиной… Ноема стояла на вершине холма, в том месте, где начинался сплошной бурьян, гущей сходивший к железной дороге. Рукой Ноема придерживала легкую головную накидку облачного цвета, чтобы ее не унес ветер. У меня немного потеплело на душе. Теперь свою пустоту, свою вселенскую пустоту, которая высасывает изнутри, я разделю с Ноемой, и мне станет легче. Я поднимался по тропинке неуверенно, будто заблудившийся, и, наверное, Ноема по бесприютной походке моей догадалась: что-то снова не получилось, и ее шаг навстречу мне был неуверенным. Она заплакала. Я сказал, глядя на застывшую рядом трогательную тень Ноемы:

— Тверд… Мягкий Знак ничего не привез из того, что обещал! — Я поднял взгляд и молча смотрел на трогательное утекание слез из оленьих глаз Ноемы, и мне становилось легче. Взгляд Ноемы был полон расположения и сочувствия, а глаза ее вопрошали, чем помочь. Мы стояли друг против друга и в грусти смотрели друг на друга, пока не стало уютно в вечерней теплоте пыльных трав.

— Ной, тебе тяжело — я помогу тебе нести вещи.

— Не надо — я сам.

Я пересказывал Ноеме свою встречу с Мягким Знаком. Когда я повторил историю дважды, Ноема сказала:

— Не переживай, Ной! Господь не оставит нас! Он посылает нам испытание, чтобы духовно укрепить. — Ноема говорила так, будто в чем-то была виновата. От ее простых слов я отдыхал сердцем. — Ной, тебе тяжело нести вещи — разреши мне помочь тебе!

— Не надо — я сам. — Моя тоска расточилась, а мысли стали спокойными. Думалось о том, что, может быть, этой же тропой возвращался домой Енох, когда ангелы спустили его с неба для проповеди. Земля была ему тяжела, и он ступал через силу. Может быть, отдыхал, прислонившись вот к этой скале. В его сознании, должно быть, путались невещественные образы пакибытийного ангельского мира с предметами мира материального. Может быть, Енох натыкался на деревья, думая, что сквозь них можно пройти, как сквозь тени. Здесь все предметы пропитаны святостью Еноха, а я привык к этим местам и не удивляюсь им и не благодарю Господа, что Он поселил меня здесь. Я переживаю, что у меня нет серебряной матерчатой грамоты с золотыми буквами, будто Господь не знает, что у меня ее нет! Значит, так нужно!..

Ноема больно сжала мой локоть. Смотрела она на скалу у меня за спиной. Мне не надо было объяснять, что увидела Ноема. Я обернулся и долго, как зачарованный, смотрел на огонь в пещерных комнатах. Сиреневые сумерки огустели, и нежная темнота окружила нас. Я заверил Ноему:

— Завтра, с утра, мы зайдем в скалу и осмотрим пещерные комнаты.

Но утром я не смог подняться с постели.