Соседи, может, думаете вы, Что дождь на ваши льется огороды, На вашу жизнь, На ваш практичный быт? Нет, льется дождь потоками весны На все поля, На белые березы, На каждую былиночку в лугах! Бегут, лучась, девчонки без плащей, Дождем омыты девичьи улыбки, Как первые листочки на ветвях. И ласточки летят издалека, Сквозь дождь спешат На родину прорваться, Хотя намокли крылышки у них. Глядите, люди, ласточки летят! Так что же мы сидим? Дела отложим И по ручьям, как в детстве, побежим. Вы зонтики забыли? Не беда! Без зонтиков под дождиком весенним Давайте, люди, Ласточек встречать!

Нам живется хорошо, когда природу Понимаем, словно друга своего. Пьют олени и спокойствие,                                            и воду, Возле брода не увидев никого. На рогах их, архаических, ветвистых, — Нестареющей природы красота. Хрустнет хворост за рекою, словно выстрел, Но рванутся в лес олени неспроста. Знают нас они, Товарищей неверных, И коварство громыхающих стволов. Сколько было их, охотников примерных, По квартирам понавесивших рогов! Там, где моль таится в шкурах запыленных, Словно гордость нездоровая людей. …А олени скрылись в зарослях зеленых, Убегая от врагов и от друзей.

Или в снах моих в свете заката, Или возле цветущих лугов Вновь резвятся во всю жеребята. Убежав от своих табунов. Как мелькают их быстрые ноги, Как вплетаются гривы в закат! На степные холмы без дороги, Словно крылья несут жеребят. Лошадиное ржанье укором Долетит через даль к молодым. Жеребята, напившись простором, К матерям возвратятся своим. Ночь закатные краски потушит, Жеребята прильнут к матерям, Будет месяц на небе пастушить, Звезды гнать к неизвестным мирам. Будет сказка в притихшей округе В гривах звездным сверкать серебром. Луч рассветный, как будто плугом, Вновь распашет небес чернозем.

О, святое время медосбора! Липы льют горячий сок страды На колосья зрелые, На травы, На пчелу, Летящую к цветам. И стихают ливни вместе с ветром, Хоть сверкают молнии вдали. Человек садится на пороге, Пчелы затихают возле ульев. Только самолет гудит, как шмель. А планета мчится во Вселенной. Матерям повсюду снится хлеб. Матери во сне готовят тесто. И, созрев, как близкие планеты, Яблоки срываются с ветвей.

Сквозь стекло голубого экрана Слезы капают на континенты: Плачет, плачет вдова Альенде У планеты всей на виду. Сердце Пабло Неруды набатом Загремело и раскололось! Кровь героев в землю глубоко Просочилась, возмездье взрастив. И от слез уже медь превратилась В недрах рудников медных в патроны! Вбита ненависть в эти патроны, И народа чилийского гнев. В Андах спят еще землетрясенья, От которых не спят генералы. И хватаются за пистолеты. И мурашки бегут по спине. Вновь за проволокою колючей Песню Чили поет, и ей вторят И седые медные Анды, и земля вся… Чили поет!

Поднимаются травы земные На лугах И средь горных камней. …Пусть звенят всюду косы стальные, Травы встанут еще зеленей! Ну а вот монументы иные Разрушает течение дней. Монументы упавшие слышат Сочных трав многозвучную речь: — Косари, разрешите мальчишкам На зеленую вечность прилечь?

Деревья, как травы большие, Как судьбы ветвистые наши, Как люди на свежих просторах, Что солнце выходят искать. Пусть ливни листву обдирают, Пусть ветры листву обрывают, Пусть годы сквозь ветви сочатся, Леса, словно люди, стоят. Пусть молнии метят в вершины, Пусть снежные мчатся метели, Не первыми здесь мы проходим, Последними здесь не пройдем. В лесах еще жить и любить нам, Умрем — мы гранита не просим, — По дереву нам на могилу, Пусть дерзко над нами шумят.

Подарите мне притихшую сосну, Подарите мне хоть на день тишину, Подарите мне песчаные часы, Их нашел я у прибрежной полосы. Дюны, Дюны, Зашуршавшие вдали, Вы — разбитые часы Моей Земли, Дюны, Дюны Из зернистого песка Не укажут нам минуты и века. Вы у них, прошу, не спрашивайте зря: — Из каких времен кусочек янтаря? Море вечно, Дышит вечностью волна, И о берег вечный плещется она. И, как будто каравеллы, облака Молча в вечность уплывают сквозь века. В вечной капле янтаря который год Муравей иглу сосновую несет. Он, как я, чтоб свой продолжить путь, Лишь на миг остановился отдохнуть.

Когда чуть теплятся костры, Лесным укроются туманом, Мой край до утренней поры Стреножен ночью, как арканом. И все ж не верно, что кругом Все замирает, засыпает. Во мгле невидимым костром Поэта сердце вновь пылает. У сердца давний разговор С седой Полярною звездою И с белизною дальних гор, И с многодумною тайгою. Когда костры заснут в золе За потемневшими лесами — Сердца поэтов на земле Горят высокими кострами.

На небе ни звездочки. Тьма. Лишь ветер находит дорогу. От ветра, как бубен, дома Гудят, поднимая тревогу. Девать ему некуда сил? Волну приподнял он речную, И лодку в волне утопил, И в чащу вломился лесную. Но там, в приполярных лесах, За ночь обломал свои крылья. Бескрыло забился в ветвях И выдохся, взвыв от бессилья. Земле приносящие зло, Они исчезают, как ветер… Ни звездочки в небе. Светло. И звонкая тишь на рассвете!

С первого пронзительного крика До молчанья смертного у нас, Даже если ходим далью дикой, Нету ближе материнских глаз. Горе сына стянется арканом И на сердце матери моей. Мать меня считает мальчуганом, Хоть у сына — двое сыновей… Добрые дела сынов, как птицы, К матерям летят среди зимы. Нам во сне любое может сниться, Ну а мамам снимся только мы. Солнце не лучится в непогоду, Вечно в доме не сберечь тепло. Только сердце матери сквозь годы Светит одинаково светло. Снова по ночам не спится мамам, Вновь тревожно им за сыновей. Знаешь что? Пойду и телеграмму Я отправлю матери своей.

Для костра деревья выбирая, Береги подлесок. Осторожно!.. Вон сосна, засохшая, седая, Предлагает: «Мне в кострище можно!» Старые деревья неказисты, Но зато горят они искристо. Как у них тревожно и счастливо Рвутся к небу огненные гривы! Им уже потомства не прибавить, Счастье — на земле прибавить света. Не упасть в болотное бесславье, А пылать, как солнечное лето.

Я прячу ноги теперь от пыли, И руки прячу я от лучей, И не брожу там, где мы бродили, Когда колышется суховей. А было: Бегал по ранним росам, Босой, как наши мальчишки все, — По взгорьям утренним и откосам, Где каждый стебель сверкал в росе. Я рос, по росам ступая этим, Они искрились: — Иди вперед! Я, может, стал потому поэтом, Что верил: силу роса дает. Потом учился, шагал планетой, Парил в заоблачной тишине, Но часто думал я до рассвета, Что не хватает чего-то мне. И сердце выплеснуло тревогу — Мне с каждым годом все тяжелей, А не хватает совсем немного, Мне не хватает росы полей.

Вновь июнь тяжелеет плодами, А в горах бурно тают снега. И реке, напоенной снегами, Сразу стали тесны берега. Обуздан ее норов, попробуй! С ходу бросилась на островок. Так, что кажется:                          мутная злоба Захлестнула ревущий поток. Эй, река, ты подумай сначала, Не сходи ты от гнева с ума! Ты сама островок создавала, И вскормила его ты сама. Ты песок для него приносила И цветы зажигала огнем. Образумься, умерь свои силы, — Слышишь, птицы щебечут на нем.

Золотая пора в Копет-Дагской долине: Тучи гуще, прохладней осенние дни. Стаи птиц потревожил сверкающий иней, И в большую дорогу собрались они. Утки, крякая, взмыли за желтые горы, Зябнут осенью утки и жаждут жары… Так тоскливо остаться в отлетную пору Одиноким и старым у склона горы. Не догнать улетающий клин журавлиный, Крылья стали тяжелыми у журавля. Он рванулся, хотел он взлететь над долиной, Но как будто его удержала земля. Он застыл на холме, молчалив и тревожен, И на скалы отвесные смотрит в упор: Даже если взлетит он, то сможет ли, сможет Улететь за вершины нахохленных гор? Даже если дотянет до речки далекой, Возвратится ль когда-нибудь снова домой? Ярко-красные маки с густою осокой Без него зашумят копет-дагской весной. А над ним пролетают веселые птицы И как будто кричат: — Что ты медлишь, чудак? Он рванется за ними, И тут же садится, И тревожно глядит На тебя, Копет-Даг!

Все меняется в жизни: И такое на свете бывает, Что дорога в тропу превращается И в дорогу — Тропа вырастает. Все меняется в жизни, меняется: Море сушею стало с годами, Ну а суша в моря превращается, А пустыни густеют садами. Все меняется в жизни, Меняется: Не замечу Как стану степенным, Но твои облик в душе сохраняется Все таким же, как был, Неизменным.

— Тюйдук, Мой друг Из камыша, О чем поет твоя душа? — О всех узорах на песке, О первом утреннем цветке. — О чем поешь, тюйдук, о чем? — О ветре, спящем за холмом, О том, как головы дрожат Новорожденных верблюжат.

— О чем поешь, мой друг Тюйдук, Когда роса еще вокруг? — О том, что путь в жару далек, Что зори — время для дорог.

Кара — черный, Кум — пески, Кто им дал такое имя? Не от черной ли тоски Не назвали золотыми? И обидели: Они Так на золото похожи. А степных цветов огни Почернели разве тоже? Может, нефть глубин черна? Древней бронзой золотится. Раскалены докрасна У людей пустыни лица. Сколько света с вышины, Синевы над кряжем горным! Каракумы не черны. Не бывает солнце черным!