Эд

Жизнь не учит меня ничему. Столько раз обещал себе ничего никогда не откладывать. Некоторые моменты уже не вернуть, как это случилось с родителями. Между нами навсегда повисли мои обиды и упреки, а важного я им так и не сказал. Спасибо за бессонные ночи, за то, мама клала мне в тарелку лишний кусок, говоря, что не голодна, а отец брал кучу подработок. Я видел все это, но не нашел в себе сил на простые слова.

Я думал, что исправился, когда на мои плечи легла забота о сестре. Был сдержан, уезжая на учебу и работу целовал ее в щеку и говорил, что люблю. Но жизнь никогда не подгадывает удачных моментов, а жестоко наказывает за осечки, за ложь, нерешительность, злость, оставляя после себя только пустоту, наполненную сожалением.

Пол дня разгребал счета. Лучше было заняться цифрами, чем смотреть на виноватое лицо Грейс или чрезмерно довольную физиономию моей сестры. До пошло все.

С деньгами у нас всегда дикий напряг. Выложил на стол чек, который мне дал Николас Бэйли. Не могу я его обналичить. Просто не могу. Даже полученное за съемки меня так сильно не убивает, чем эта подачка. Как черту провели для меня. Похрен. Отложу на черный день. На очень очень черный, мать его, день. Надеюсь, такой никогда не настанет в моей жизни.

Шум в прихожей напомнил мне о визите Энит. Просто игнорируй, Эд. Она пришла к сестре. Не к тебе. Ты не делаешь ничего плохого!

Только почему мне так паршиво? Почему я не могу позвонить Бет и сказать, что скучаю. Я не просто скучаю. Она нужна мне. Ее улыбка, взгляд, голос. Все это стало для меня долгожданным просветом. Надеждой. Она показала мне, что значит быть обычным парнем, влюбленным подростком, которым я никогда не был, а сразу шагнул в очень взрослую жизнь. Вот что я упустил. Гребанную нормальность. И теперь мне мало. Хочу еще. Больше Элизабет Бэйли в моих мыслях и днях. Раствориться в ней. Полностью. Вместе со всеми моими проблемами и страхами.

— Мы готовы, Эдди. А где твой костюм? — Энит заглянула на кухню, и я отложил калькулятор в сторону.

— Я сегодня в костюме ботаника. Норм?

— Дастин спит и видит, что ты снимешься в очках. Все ждут.

Спасибо, что напомнила…

— Не дождутся. Этот образ только мой, — а еще Ложечки, — Где там Руби?

— Я здесь.

Она тяжело дышала и слегка раскраснелась, не то от усталости, не то от смущения. Моя маленькая сестренка с огромными крыльями, которые ей очень-очень нужны. Ради этого мига и улыбки я даже простил Энит. Более того, я был благодарен ей за помощь. Сам бы я точно не справился и не подарил Руби праздник.

— Нравится? — робко спросил ангелочек из-под полуопущенных ресниц.

— Безумно. Тебе не тяжело таскать это все?

— Самую малость. Пойдемте на улицу!

Каждый год соседи соревновались в попытках украсить свой дом пооригинальнее. Тыквы, гробы, стремные садовые гномы… Мистер Коулман из дома напротив верен себе. Выставляет на всеобщее обозрение обряженную надувную куклу. В этом году медсестричка… Очень удивленная медсестричка.

Кочуем от дома к дому, и мне все меньше нравится подходка Руби. Надо закругляться и вести ее домой. Фоток мы наделали, знакомых встретили, конфет ей тоже отсыпали щедро. Что ни говори, а соседи у нас хорошие, даже мистер Коулман. С приветом, но классные. Но и Хэндерсоны не подарок.

В кармане завибрировало. Вздрогнул. Наверно, Бет. Первая сдалась и набрала мне. Радуюсь, как придурок. Если это окажется чертова реклама, расшибу телефон, клянусь.

Только я не успеваю ни посмотреть, кто звонит, ни ответить.

Руби как-то резко останавливается. Делает несколько судорожных вздохов и падает прежде, чем мы с Энит успеваем ее подхватить. Глухой стук головы об асфальтовую дорожку эхом проносится в моем опустевшем и оглохшем мире.

Бледная. Дышит едва-едва и не двигается.

Пытаюсь набрать девять один один, но Ложечка перезванивает мне. Сбрасываю, злюсь, дрожу от ужаса. Случайно выключил телефон.

Энит справилась с паникой быстрее. Уже диктовала адрес, пока я держал Руби на коленях.

— Эдди, они сейчас приедут. Все будет хорошо, слышишь?

Не слышал. Это я опять виноват. У меня появились мысли, что одному мне было бы проще, что я бы мог жить нормально. Вот только Руби давно стала моим смыслом, не из чувства долга я свою жизнь положил на алтарь. Она моя семья. То, что от нее осталось. Если с ней что-то случится, все было зря.

К нам уже стекались соседи, предлагали помощь, кто-то гладил меня по волосам, кто-то жалел, еще кто-то ругал за невнимательность.

Когда приехали медики, я не испытал облегчения. Видел, как они обрывают моей сестре крылья, как приковывают ее ремнями к каталке. Слушал звук сирен. Страшный, выворачивающий, убивающий. Боюсь его. Боюсь больниц, карет скорой помощи, больничного запаха и черных пластиковых мешков. Хочу забиться в дальний угол и зажать уши ладонями. Я просто не смогу пройти через этот кошмар снова, не могу забраться на подножку.

— Иди домой. Собери вещи и документы, Эд. Я поеду с ней. Я прослежу. Обещаю.

Кивал. Бежал к Грейс. Она поняла без слов, достала ту самую сумку, на случай если… Забрала у меня ключи от машины. Не спорил. Все еще боролся с собой.

— Так бывает, милый. Так бывает. Мы знали.

Толку от этого знания?! К такому никогда не бываешь готовым, потому что в нашей долбанной человеческой природе все равно вера в лучшее, надежда. Даже сейчас. Особенно сейчас я верил, надеялся и вспоминал молитвы, над которым тихо посмеивался каждое воскресенье, когда мы ходили с родителями в церковь. Не за себя прошу, за нее…

Сидел в коридоре больницы и не слышал никого. Превратился в бесполезный кусок ожидания. Грейс быстро подписала нужные бумаги, сама разговаривала с врачами, а я просто смотрел на закрытые двери. Толку от меня не было никакого. Походу вся моя функция в этой жизни свелась к тому, чтобы эффектно трахаться на камеру. Может, я обманываю сам себя. Может, это мой потолок? Уйти из Стэнфорда и работать на Дастина, пока мошонка не обвиснет до колен?

Бабушка села рядом и обняла меня сухой рукой. Крепко, тепло. Хотелось плакать. При Грейс можно. Вот при Руби нельзя. Для нее мне надо быть сильным.

— Сотрясение мозга, — после непродолжительного молчания сообщила бабушка. — Не сильное.

— А ей много нужно?

— Не накручивай. Врачи отпимистичны, и ты будь.

Энит уехала. Грейс сказала, что попросила ее позвонить мне на работу и договориться с Дастином об отгуле. Это будет мое первое воскресенье дома за долгое время.

Только после третьего стаканчика дрянного кофе из автомата я решился заговорить о произошедшем.

— Когда все случилось, я отвлекся на телефон.

— И?

— Бет звонила. Я игнорировал ее со вчерашнего дня. Мне, кажется это знак, что нам не стоит быть вместе. Я сбросил и отключился…

— Ты идиот?

Давно она меня не отсчитывала. Смотрю на ее суровое лицо, и не вижу женщину, которая еще недавно размалеванная и в колготках в сетку предлагала самогон в баре. Это словно в другой реальности было. Там, где мы поменялись ролями. Я был взрослым, а она чудной бабулей. Я вижу строгую сильную женщину, которая похоронила сына, взвалила на себя заботу о внучке-инвалиде.

— Какие к черту знаки, Эдвард? Ты, вроде, умный парень. Всегда был. Может, ты еще и в религию ударился? Ты только скажи, и я высеку тебя на глазах у всех! Я надеялась, что рациональным умом ты пошел в меня!

Не выдержал, заржал. Все-таки вспомнил колготки в сетку.

— Ну, слава богу. Ты улыбаешься, — он потрепала меня за щеку.

— Рациональная атеистка Грейс упоминает бога?

— Я и дьявола помяну, если он поможет мне вытащить тебя из всего этого дерьма, — она топнула ногой и крикнула куда-то вниз. — Вылезай ты, сукин сын!

— Грейс, потише. Там точно не преисподняя. На том этаже родильное отделение!

— И? Что я не так сказала? Вылезай, сукин сын! Этот мир ждет тебя!

Снова смеюсь. Ловлю на нас недовольные взгляды медперсонала. Благодарен Грейс. Именно она раскопала во мне что-то большее, чем машину для зубрежки. Научила простым вещам, о которых не писали в книгах, а я был слишком умен, чтобы их усвоить.

— Черт…

— Если он после того твоего призыв не явился, это точно не поможет.

— Я не об этом. Ты не помнишь, я выключила плиту?

— Даже если нет, то прошло уже три часа. У нас больше нет дома, расслабься. Пожарную сигнализацию мы не оплачивали уже лет пять, — зевнул и привалился к стене.

— Что значит, расслабься? Мы же к тебе в общагу жить переедем. Дай сюда телефон, я позвоню мистеру Коулману. Пусть проверит.

Аргумент с общагой оказался весомым. Достал мобилу и вручил бабуле. Если бы в тот день я мог более связно соображать, у меня появилось бы сразу три вопроса:

Зачем Грейс мой телефон, когда ее собственный торчит из заднего кармана джинс?

Почему она решила отойти от меня в другой конец коридора?

Зачем пользовалась плитой, если мы решили заказать пиццу на вечер?

Но эти вопросы появились уже позже, и слава богу, черту, или кому-то там еще, что я их не задал, иначе я бы надолго остался в этом черном дне без шанса на просвет.

— Тут останешься? — Грейс вернулась, и протянула мне телефон.

Кивнул.

— А ты?

— Пойду домой, вздремну. Может, приберусь. Смысл тут сидеть сейчас двоим. Руби спит, проснется уже к утру. Я возьму твою машину?

— Да, конечно.

— Если, что-то еще будет известно, или тебя пустят в палату, звони, — она похлопала себя по карману, и я снова не обратил внимание на такую мелочь.

Проводил ее до парковки, обнял напоследок. Некоторое время проворачивал в голове ее странное поведение и причину, по которой Грейс рванула в противоположную сторону от дома на моем Шеви.