В 1965 году была трогательная встреча Коли Бузолина с мамой Антониной Васильевной Лымаревой. Воспитывались у нас в детском доме два брата Бузолины — Стасик и Коля. Коля больше был похож на девочку. Лицо круглое, большие голубые глаза, очень длинные ресницы и румяные щеки. Он был очень общительный. И когда его Антонина Васильевна просила: «Коля, спой мне песенку», — Коля с радостью запевал ей «Курицу-красавицу», и оба весело смеялись. И однажды тетя Тоня, как ее звали дети, не выдержала и воскликнула: «Ах ты, Настенка!» Коля не обиделся и часто откликался на это имя. Прошло с тех пор много лет. Тетя Тоня уже на пенсии. Как-то летом она взяла ведро и пошла за водой в колонку на своей улице. Видит, навстречу идут двое мужчин, один из них говорит: «Нет, это не она». Тетя Тоня догадалась, что речь ведут о ней, и кричит: «Она! Она!» И вдруг молодой мужчина пустился бегом через улицу. У тети Тони невольно вырвалось: «Настенка! Курица-красавица!» Они бросились друг другу в объятия. А наш Коля-Настенка разрыдался. Гостил он у нее столько, сколько позволил ему отпуск. Работал он в Братске, на стройке. Брат его — Стасик — летчик. Соскучился он по детскому дому, по людям, которые заменили ему родителей. Вот и приехал он в Дубовку погостить.

Из воспоминаний Евгении Эдуардовны Волошко.

В небольшой комнате главное место занимает печка — приземистая, широкая. Кастрюли разместились на ней в определенном порядке: в центре большие, по краям маленькие. В печке гудит огонь, потрескивают дрова. Из самой большой кастрюли убегает варево, но не сильно, толчками, поэтому кажется, что кастрюля недовольно шипит: «вот еще», «вот еще».

Детдомовцы очень любили животных: всегда ласкали и подкармливали дворнягу Шарика, который играл с ребятами на прогулках, давали свежего сенца лошади, главной тягловой силе детдомовского подсобного хозяйства. С удовольствием фотографировались с серой лошадкой.

Тетя Тоня и трое ребят — в белых колпаках. Юра Арчаков пропускает через мясорубку мясо, Аля Захматова лепит котлеты, Валя Лобасева снимает пробу из той кастрюли, которая недовольно шипит. (В детдоме каждый воспитанник должен был научиться стряпать, поэтому на выучку к тете Тоне по очереди приходили все ребята.)

Тетя Тоня попробовала из большой кастрюли и говорит ей:

— Ты у меня пошипи! Я тебя живо сейчас помешаю!

К удивлению ребят, кастрюля перестает шипеть, начинает спокойно булькать.

— Как это она вас слушается, теть Тоня? — спрашивает Аля Захматова.

— А так, деточка. Я кто, думаешь, повар? Э, нет.

— А кто? Артистка?

— Ну, это ты загнула, милочка, — сказала тетя Тоня, а сама при этом довольно улыбнулась. Приятно ей было вспомнить, как недавно она играла дьячка в «Канители» А. П. Чехова. Бог ты мой, сколько было восторгов, когда ребята увидели свою тетю Тоню в длинном балахоне, с усами. Лоб она сморщила, а на носу пятна всех цветов — от розового до темно-синего. Но это еще не все. На голове у нее уморительно торчат косицы, как будто букву «с» положили на спинку. Изобретательная тетя Тоня вплела в волосы проволоку. А когда она забубнила: «Дальше кого? Скорей, убогая, думай, а то мне некогда. Сейчас часы считать стану», — ребята просто покатились со смеху.

Но больше всего аплодировали тете Тоне за роль Василия в пьесе «Пустяковые дела». Надо сказать, что ей шли мужские роли: военный в пьесе «Билет в Ейск», чеховский злоумышленник. В общем, тетя Тоня была настоящая артистка, и все. Нечего тут скромничать.

— Эх, заговорили меня, разбойники. А клецки кто будет делать?

Ребята в три голоса закричали:

— Ура! Клецки!

— Тише вы, кастрюли спугнете — улетят!

Ребята засмеялись, побросали свои дела, налетели на тетю Тоню, взяли ее в плен. Она пыталась вырваться из их объятий, уморительно изображая отчаяние. И тут пошла такая кутерьма! Столько было визга, шума, что никто не слышал, как открылась дверь.

В дверях показалась сначала целая гора валенок, а потом уж Людмила Васильевна Корнеева, воспитательница, совсем еще девочка, прехорошенькая, большеглазая. Два года назад она закончила Дубовское педучилище. Она только что каталась с ребятами на лыжах. А на улице начиналась метель, да и горок много, вот и промочили ребятишки валенки. Посушить их надо. А где? Кроме как у тети Тони, негде.

Первой Людмилу Васильевну увидела повариха. Она энергично замахала руками:

— Кыш-кыш! Чур меня!

Людмила Васильевна сразу прикинулась лисонькой:

— Тетя Тонечка, миленькая! Ну, пожалуйста! Кто же нас пожалеет еще?

— Да вы что, Людочка! Вы хотите, чтобы врач отрубил мне голову, когда увидит рядом с кастрюлями этих серых уродцев? И какой леший, я спрашиваю, носил вас в такую погоду? Прости меня, господи, и это накануне женского дня! Чистое безобразие — метель! Ну, чего стоишь? Поди, устала держать этакую махину? Валяй их в угол, да мешком прикрой — «картошка» будет. А вот когда наступит темная-темная ночь, я этих уродцев так и быть поставлю на печку. Но, клянусь вам, ни одной кастрюли рядом с ними не будет!

От такой речи Людмила Васильевна долго хохотала и все приговаривала:

— Ну, артистка! Ой, умру!

Тетя Тоня тем временем энергично орудовала ложкой — готовила тесто для клецок. Она сказала с чувством:

— Людочка! Ради бога, не умирайте. Вы такая молодая и красивая! Лучше давайте клецки с нами запускать.

— Не могу, тетя Тонечка. Мои архаровцы меня ждут.

И ушла.

Наконец тесто было готово, и ребята приступили к самому главному: взяли ложки, окружили чашку с тестом и — отправляйтесь, клецки, в кастрюлю. Тетя Топя сразу предлагает игру «кто быстрее», но при этом предупреждает:

— Верите по чуть-чуть.

Ребята очень стараются. Ведь за то, как они приготовят обед, им тетя Тоня поставит оценки.

После обеда в кухню заглянули человек десять. То сухариков попросят у тети Тони, то дров нарубить предложат. Пришел и ее «хвостик» — Толя Беликин. Бывало, раздает она варенье по группам (по 50 граммов на каждого), а он обнимет ее сзади и ходит за ней.

— Что за хвостик за мной ходит? — спросит тетя Тоня, а мальчик ответит:

— Сынок твой.

Сынок да сынок — так и привыкли звать его. А потом на самом деле стал тети-Тониным сынком.

Помогал тете Тоне и Володя Ермаков — сильный, трудолюбивый мальчик. Бывало, забежит на кухню, а тетя Тоня скажет:

— Ничего у меня не кипит, Володенька.

— Что, мама, дров?

— Дров!

Пойдет, нарубит. А дрова не всегда были хорошие, вернее, чаще всего привозили краснотал, вербу. Мокрые, длинные. Корни в печке, а макушки около двери. Уж дети их рубят, рубят. А особенно старается Володя Ермаков.

Удивительный все-таки это человек — тетя Тоня! Деревенская русская женщина, с одним классом образования, столько пережившая сама. Была у нее дочка, вернее, есть и сейчас, ровесница детдомовцам, растила ее без мужа. Работы было — выше головы. Никто не знал, когда спит тетя Тоня, в семь вечера кончался ужин, а там — получала продукты на завтра. В полночь репетиция, часов так до двух. А там воза два картошки надо перечистить.

Правда, ребята хорошо помогали. Вот пришла Юля Щелкунова со своей подружкой Людой Варакиной. Надо сказать, они были две противоположности. Люда спокойная, тихая, а Юлька… О таких говорят, что она на боку дыру вертит. Семилетняя Юля позже Люды попала в детдом вместе со своими сестрами. Среди трех сестер она была самая младшая. Отец у них погиб на фронте, а мать умерла. Всех новичков сначала помещают в изолятор. Карантин там нужно выдержать и все прочее. В изоляторе кровати заправлены белоснежными простынями. Чистота стерильная. Тихо. И Юля сразу поскучнела. Для начала она стала кидать в сестер подушками. А когда они пытались ее урезонить, пристыдить — смотри, мол, вон детдомовцы пришли (так уж повелось: привезут новеньких, все идут глядеть), — Юлька-кнопка, от горшка два вершка крикнула что есть мочи:

— Подходи, кто смелый!

Первым подошел Коля Кулюков. Как вежливый и вполне воспитанный мальчик, он представился. Юлька тотчас выдала частушку:

Дальше в частушке было такое оскорбительное, что у Коли брови сошлись углом. Насупился. И сразу побежал жаловаться.

Через полчаса пришла воспитательница и сказала, чтобы Щелкунова попросила прощения.

— Какое еще прощение? — спросила Юля подозрительно тихо. А когда воспитательница попыталась объяснить ей, Юля сразу скисла, замолчала.

К ней подошла беленькая Люда Варакина. Взяла ее за руку. Глядя кроткими глазами на воспитательницу, просительно сказала:

— Вы не ругайте ее, Юля хорошая, Юля умница, а «кошка дура».

Юле это поправилось, она улыбнулась. А слезы — кап-кап. С тех пор девочки подружились и никогда не расставались.

Вот и сейчас они вместе пришли помочь тете Тоне.

Юлька с порога крикнула:

— Теть Тонь, а мы картошку чистить!

Без долгих разговоров она взяла нож, села на лавку верхом, пришпорила ее, как копя. И понеслась! Нож мелькает в руках, а Юлька старается изобразить скачку в такт частушке, которую тут же откуда-то выудила:

Тетя Тоня хохочет.

— От девка — сатана! Да ты посмотри на свою подружку. Сидит как приклеенная. А ты?

— А я — как отклеенная, — тотчас парирует Юлька.

В кухню постучали. Было ясно, кто идет.

— Войдите! Войдите! — кричит тетя Тоня.

Но дверь не открывается. Коля Бузолин, краснощекий карапуз, никак не может осилить. Ему помогают. Он перешагивает порог, говорит «здласьте» и протягивает тете Тоне открытку. Повариха начинает причитать, сюсюкать.

— Ах ты, Настенка! Ах ты, умница! Что он принес, лапонька?

Настенка принес поздравительную открытку от Вити Высоцкого. Его перевели в другой детский дом, в Котово. Витя писал: «Здравствуйте, тетя Тоня! Поздравляю вас с Международным женским днем. Желаю вам наилучшего здоровья, успехов в работе. Я имею двойку, но исправлю».

Настенка видит, как довольна тетя Тоня. Он сейчас же использует этот благоприятный момент. Он поет:

Спел. Протянул руку. Ждет, когда ему дадут пряник или конфету, — они всегда у тети Тони в столе для самых маленьких.

К концу дня тетя Тоня устала порядком. А ведь надо бы домой сбегать, посмотреть, как дочка день прожила. Уж совсем было собралась тетя Тоня, да вспомнила — завтра Восьмое марта. Значит, предстоит репетиция. Как ни крути, а домой она сегодня не попадет. «Ну, ладно, завтра я вам устрою», — сказала тетя Тоня сама себе и отправилась на репетицию.

А на следующий день по детдому прошел слух, будто тетя Тоня по случаю Восьмого марта забастовала, не работает. А вместо нее на кухне орудует новый повар. Любопытные повалили на кухню. Их встречал мужчина в гимнастерке, военных сапогах — видно, бывший фронтовик. На вопрос, где тетя Тоня, новый повар сначала брал под козырек, молодцевато отстукивал каблуками, потом рявкал:

— Не р-работает!

Пришла мать тети Тони.

— Это почему же не работает? — спрашивает она.

— По случаю Восьмого марта.

Старушка не унимается.

— Все работают, а Тоне моей праздник. Что за цаца, скажите на милость!

Мать тети Тони бежит к директору детского дома.

— Евгения Эдуардовна! Что же это получается? Все работают, а моя Тонька барыня?

— В чем дело? Почему Тоня барыня?

— Так вы не знаете ничего? Вместо Тоньки-то — мужик. Так и рявкает, так и рявкает. Это он умеет. А вот накормит ли он вас хорошим обедом — не знаю.

Женщины идут на кухню, чтобы расспросить хорошенько.

Евгения Эдуардовна вошла и обмерла. В самом деле — мужчина. Он галантно раскланялся, видимо, угадал начальницу.

— Иван Иванович, будем знакомы.

По какому-то едва уловимому жесту Евгения Эдуардовна поняла, что тут нечисто. Посмотрела на повара долгим внимательным взглядом, потом спросила:

— Тоня, это ты?

— Никак нет. Антонина Васильевна не работает.

Иван Иванович почему-то забубнил, как дьячок. Теперь уж отпираться было бесполезно. Тетя Тоня сорвала с себя усы, фуражку. Евгения Эдуардовна хохочет. Немного успокоившись, говорит:

— Ну и отлила ты, Тоня.

Решили эту шутку ребятам показать. Тетя Тоня, вернее, Иван Иванович, пошли с директором по группам, Евгения Эдуардовна говорит ребятам:

— У нас, ребята, новый повар. Иван Иванович. Прошу любить и жаловать.

Ребята ахали от такой неожиданности. Разглядывали придирчиво. Римма Колетвинцева расплакалась:

— А тетя Тоня?

Тете Тоне стало жалко Римму, и она разоблачилась, успела сказать только:

— Эх, Римма, весь спектакль испортила.

Но тут пошли такие аплодисменты, крики «ура»! Ребята повскакали с мест, окружили тетю Тоню и Евгению Эдуардовну. От полноты чувств кто-то запел «В лесу родилась елочка». Всем стало радостно, и ребята засмеялись. Римма Колетвинцева тоже успокоилась и спросила к всеобщему удовольствию:

— Теть Тонь, а пышки завтра будут?

— Эх, куда же я от вас денусь? Будут вам пышки, будет и свисток!