Коллективы научно-исследовательских, проектно-конструкторских учреждений, высших учебных заведений – основные творческие ячейки науки и техники. Их деятельность во многом определяет успешное решение народнохозяйственных проблем, будущее науки и техники. В связи с этим, а так же учитывая, что научные учреждения нашей страны объединяют сегодня сотни тысяч ученых и перед ними ставятся ответственные задачи по ускорению темпов научно-технического прогресса, роль научного коллектива неизмеримо возросла.

Трудовой коллектив, в том числе и научный, – основная ячейка нашего общества, в которой формируются новые качества ученых и специалистов, складываются отношения дружбы, сотрудничества и товарищеской взаимопомощи. Ответственность каждого перед коллективом и ответственность коллектива за каждого – неотъемлемые черты наших научных учреждений.

Коллективизм присущ самой природе нашего народа. Чем монолитнее коллектив научно-исследовательского и проектно-конструкторского института, тем значительнее его творческий потенциал, возможности для решения больших и сложных задач современности.

Особенность научного коллектива ныне и в том, что сам труд ученых в настоящее время практически всегда может быть плодотворным только если является коллективным: настолько возросла масштабность тем, усложнились эксперименты и оборудование, увеличилось количество гипотез, публикаций, что решение их не под силу не только одному человеку, но, порой, и целой научной лаборатории.

Необходимо отметить, что сказанное нисколько не умоляет роли личности в науке. Наоборот, она давно и всеми признана. Талантливый, гениальный «одиночка» может совершить открытия, которые не под силу десятку, а то и сотне людей.

 

Творчество одиночек или творчество коллективное?

И все же характерной чертой современного научного творчества является коллективизм. Совместные усилия многих ученых позволяют наиболее эффективно, всесторонне и быстрее вести научные исследования, и особенно на стыке наук. На смену одиночкам все чаще приходят хорошо организованные научные коллективы, которые сочетают опыт, знания, практику и способности многих сотрудников. Это все прогрессирующая тенденция находит благоприятную почву в нашем обществе. Работа на общую цель создает распологающие условия для расцвета коллективного творчества.

По данным доктора исторических наук Г. Доброва, еще в начале XX столетия авторам-одиночкам принадлежало около 80 процентов всех печатных научных трудов. Сейчас их доля снизилась примерно на 26 процентов, т. е. втрое. В то же время совместные труды двух ученых составляют 40, а трех – 15 процентов от числа выходящих публикаций. В двадцатые годы уже появились коллективы в четыре и более авторов. И хотя пока они существуют в соотношении 1 к 10, число их непрерывно растет. Ныне уже известны коллективы соавторов статей (не говоря о монографиях), объединяющих десять и более ученых.

Примеры коллективного творчества имелись и есть и в научно-исследовательских, и в проектно-конструкторских учреждениях республики. Из 32 плановых научных тем бывшего института истории партии при ЦК КПБ 23 разрабатывались авторскими коллективами, которые объединяли почти сто исследователей. В среднем на одну тему приходилось три-пять человек.

Проблемой Полесья занимались около тридцати проектных и научно-исследовательских учреждений. Подобных примеров много.

Эффективность коллективного творчества еще более становиться очевидным фактом, если учесть, что оно делает возможным синтез знаний и особенностей многих ученых из разных, порой отдаленных, отраслей науки. Это тем более важно, что в настоящее время новейшие открытия, как известно, все больше происходят на стыке разных наук. Кроме того, коллективизм творчества позволяет избежать некоторых ошибок, которые вероятнее при усилиях одиночек. К примеру, среди «изобретателей велосипедов» 60 процентов составляют авторы-одиночки, зато доля «пар» снижается до 20, а групп из трех человек – до 10 процентов.

 

Кто автор?

В то же время коллективное творчество выдвинуло новые организационные и этические проблемы. Одной из них в некоторых научных учреждениях является определение подлинных авторов научных работ. Это случается когда в авторский коллектив включаются лица, не принимавшие существенного участия в работе, один или несколько членов авторского коллектива считают свой вклад в работу решающим и выступают против включения в соавторы тех научных сотрудников, которые имели отношение к исследуемой проблеме. Чаще такие конфликтные ситуации возникают между коллективом и руководителем группы, лаборатории, отдела, между диссертантом и научным руководителем.

Доктор географических наук К. Вотинцев приводит следующие данные из области химических наук. По 45 кандидатским диссертациям было сделано 443 публикации, из них 332 или почти 75 процентов оказались выполненными в соавторстве с научным руководителем. В 20 из приведенных диссертаций все публикации были совместными. Такие факты, по мнению ученого, закономерно настораживают.

А какое мнение других ученых?

Один из создателей тектонических карт СССР, известнейший геолог, академик Александр Леонидович Яншин: «Я знаю ученых, которые поразительно умело сочетают руководство крупными научно-исследовательскими институтами с личной исследовательской работой. Но публикуют они в основном свои труды, а не вступают в сомнительное соавторство со всеми своими подчиненными».

Конечно, идея это много в научной работе, однако, по моему глубокому убеждению, автором или соавтором научного труда может быть лишь тот, кто лично участвует в исследовательской работе, ибо в процессе ее любая идея претерпевает весьма существенные изменения.

А вот мнение юриста, профессора М. Богуславского: «Если речь идет об изобретении, то соавтором могут считаться те лица, которые над ними совместно работали. Степень участия каждого из них значения не имеет, все они располагают одинаковыми правами, как на «имя», так и на вознаграждение. Из этого положения исходит и наше законодательство в области изобретательства и, в частности, действующее Положение об открытиях, изобретениях и рационализаторских предложениях».

В связи с проблемой соавторства в научном коллективе поучителен случай в истории науки. В 1912 г. к Эрнесту Резерфорду в Манчестере пришел еще совсем молодой Генри Гвин Джефрис Мозли (1887–1915), будущий основатель рентгеноспектроскопии, и предложил ученому три возможные темы работы. Резерфорд сразу же указал на самую важную из них: установление зависимости длины волны рентгеновских лучей атома от положения его в периодической системе. И действительно, именно она сделала имя Мозли всемирно известным. Характерно, что после открытия Резерфорд никогда не только не пытался приписать себе заслугу в выборе темы (хотя от этого во многом зависел успех дела), а наоборот всегда подчеркивал, что работа полностью принадлежала молодому ученому.

Великий физик постоянно проявлял заботу о том, чтобы личные успехи исследователя всегда были отмечены. Лично он всегда так поступал и в лекциях, и в своих работах. И обращал на это внимание других. Это стало нормой его деятельности.

Примечательно, что аналогичные взгляды на эти вопросы у многих великих ученых. Бывший заместитель директора Сухумского субтропического отделения Всесоюзного института растениеводства В. Н. Николаев в одном из материалов, посвященном памяти Н. И. Вавилова, приводит такой пример. Во время работы на Украинской станции ВИРА он написал небольшую статью о поведении различных сортов чины при выращивании в местных условиях и предварительно передал его на просмотр сотруднице, которая занималась в институте этой культурой. Сотрудница считала, что автор не имел права делать обобщения, поскольку она высылала ему семена.

Для разрешения спорного вопроса был привлечен Николай Иванович. Вывод его примерно следующий: «Любой научный сотрудник имеет право оформлять печатные труды по тому материалу, над которым он непосредственно работал». Статья была опубликована за подписью автора, но с выражением благодарности сектору зернобобовых института, предоставившему материал для наблюдений.

В принципе, соавтором может быть каждый: младший научный сотрудник и академик, директор института и руководитель группы, но только при личном участии, личном вкладе в решение конкретной проблемы.

Решить проблему соавторства административным путем, пожалуй, не возможно – это проблема, прежде всего, нравственная. Ясно, что в коллективе единомышленников, спаянных общим делом, единой целью и высокими качествами нравственности, таких ситуаций не возникает. Когда же этого нет, когда научный поиск подменяется распрей честолюбий, не только появляется конфликтная ситуация, но и порой далеко отодвигается конечная цель и даже становится недостижимой, нарушается рабочий ритм всего коллектива.

Многое в таких случаях определяется моральным обликом ученого. Видно, этой проблеме еще недостаточно внимания уделяется в учреждениях высшей школы. Оканчивая учебное заведение, студент получает определенную сумму знаний и навыков по избранной специальности, а вот вопросы морально-этических норм поведения ученого остаются, как правило, в стороне. И только переступив порог кафедры, отдела, лаборатории вчерашний студент, да и аспирант, начинает самостоятельно постигать вопросы взаимоотношения личности и коллектива, соответствие своих личных научных интересов общему направлению деятельности коллектива. Вот почему, в какой-то мере, начинают возникать конфликтные ситуации там, где их могло не быть. А как всякий конфликт, это нарушение трудовой деятельности учреждения.

 

Как повысить эффективность работы научного коллектива?

Создание в коллективе атмосферы подлинного научного творчества, концентрация усилий на наиболее важных направлениях, правильный подбор и расстановка кадров – залог новых успехов развития науки.

На продуктивность научного труда коллектива влияет целый ряд факторов, в том числе такие, как оптимальные размеры численности сотрудников лаборатории, в частности, научного учреждения (в целом), возраст исследовательских коллективов (групп), соотношение ученых различных возрастов и т. д.

Исследования показывают, что наиболее продуктивной деятельность лаборатории будет, если в ней работают максимум 15–20 человек на протяжении шести-семи лет. После этого лучше создавать новые группы, лаборатории. Оптимальные размеры научных учреждений зависят от количества лабораторий, но не должны превышать 250–400 сотрудников. Такое количество ученых считается наиболее плодотворным для научной деятельности.

Продуктивность повышается и в том случае, если научные интересы сотрудников совпадают с направлением деятельности лаборатории, если имеется возможность развивать собственные идеи.

Максимум плодотворности достигается и когда три четверти времени уходит на исследования, а четвертая часть расходуется на общественную или административную работу.

На других факторах повышения эффективности научных исследований в коллективе хотелось бы остановиться подробнее.

Работа научных учреждений во многом зависит от четких задач, решение которых по силам коллективу ученых. Соратник первого организатора и руководителя работ по атомной науке и технике, атомной бомбы И. В. Курчатова (1902–1960) И. Н. Головин вспоминает, что с приходом Игоря Васильевича в лабораторию были поставлены ясные задачи, четко сформулированы вопросы, на которые надо дать совершенно точные ответы – иначе он не отступит: «Не получается вакуум? Почему? Не знаете? Кто-нибудь знает? Зовите специалиста с любого завода, из любого учреждения». Специалист приходил, объяснял, но видно, что сам он физики вакуума не понимает. «Поднимайте литературу! – Курчатов заставляет читать, читает и задумывается сам. Прошла неделя, другая – появляется нужный вакуум», – так И. Н. Головин описывал стиль работы И. В. Курчатова.

Характерно, что великие ученые, как правило, брались за решение великих задач, понимая, что второстепенное, хотя и нужное, легко может заполнить всю жизнь ученого, возьмет все его силы, а до главного так и не будет времени, да и сил дойти. Это и понятно.

Анализ всякого сложного научного вопроса можно запутать до полной безнадежности, если вникать сразу во все разнообразные детали, сопровождающие изучаемый процесс. Подлинная задача ученого заключается в том, чтобы четко выявить и выделить главное в этом процессе, и если результат не укладывается в привычные теоретические представления, необходимо смело выдвинуть четкие новые гипотезы и, анализируя их, остановиться на одной наиболее вероятной, которую следует развивать смело и последовательно. Так и поступают великие ученые, нацеливая коллективы научных сотрудников на решение первостепенных задач.

В то же время бывает и в малом необходимо найти свои закономерности. Еще в 1925 году, будучи студентом Ленинградского университета, известный советский ученый, академик Виктор Амазаспович Амбарцумян писал: «Если я не научусь в «мелкой» работе определять причины какого-нибудь явления, его периодичность и т. д., то я тем более не смогу применять методы научного исследования при решении более крупных вопросов. В каждой маленькой работе человеческая мысль выковывается, делается упругой и гибкой. И от такой именно ковки зависит способность разрешать широкие проблемы». Этому правилу ученый следовал и в науке, и в жизни.

 

Истина – прежде всего

Очень важно иметь в коллективе атмосферу подлинного научного творчества. Она не приходит сама по себе, а создается усилиями всех членов научного сообщества в целом и каждого в отдельности. И здесь определяющей и главной ролью во взаимоотношениях между учеными является научная истина. Поэтому у студента и у молодого ученого важно наличие качеств человека-бойца за свою идею, уметь доказать ее, не обращая внимания на авторитеты. Авторитетом может быть только логика и аргументы. Лев Ландау, например, никогда не важничал. Любой студент, аспирант мог обратиться к нему с любым вопросом. В то же время он и сам был таким с детства.

Однажды на лекции по математике Ландау задал профессору вопрос. Профессор долго думал, прежде чем ответить. В аудитории стало очень тихо. Профессор попросил Ландау подойти к доске. Вмиг она покрылась математическими знаками. «Китайская грамота», – прошептал кто-то. Профессор и Лев Ландау начали спорить. Студенты догадывались: прав Ландау. Лицо у него было серьезное и сосредоточенное, у профессора – взволнованное и немного обескураженное. Потом профессор улыбнулся и, наклонив голову, сказал: «Поздравляю, молодой человек. Вы нашли оригинальное решение».

Ценно такую подлинно научную обстановку иметь в каждом коллективе, рассматривать и распространять опыт лучших из них, а также лучших зарубежных научных коллективов.

Манчестерская лаборатория Резерфорда, с которой сотрудничал Петр Леонидович Капица, была тем местом, где истина рождалась в ходе свободных исследований и дискуссий, но на основе строжайшего следования имеющимся фактам. И каким бы тяжелым не был путь к познанию истины, ученые всегда находили время для шуток, смеха и веселья.

Это в полной мере можно отнести и к коллективу Института теоретической физики, который возглавлял Нильс Бор в Копенгагене, и к научным коллективам И. В. Курчатова, П. Л. Капицы, С. П. Королева, Н. Н. Семенова, Л. Д. Ландау, а в Беларуси – к научным сообществам Николая Павловича Еругина, Бориса Ивановича Степанова, Андрея Капитоновича Красина и др.

Важной чертой этих коллективов являлась замечательная дружеская атмосфера между всеми сотрудниками: между академиками и начинающими учеными, научной молодежью и убеленными сединой мэтрами науки. А тон в этом деле задавали и задают ведущие ученые. Наиболее ярко это проявляется на институтских семинарах.

Интересно проходили они в Ленинградском физико-техническом институте. Именно семинары больше всего потрясали молодых людей, впервые попавших в институт. В семинарах принимали участие все маститые физики города, а также вся институтская молодежь. Заседания вел А. Ф. Иоффе. Кратко сообщались новости науки, затем докладывали свои работы в области физики твердого тела, физики диэлектриков, электроники. Всегда патриарх науки А. Ф. Иоффе ясно и четко комментировал все доклады. Доводил до полной физической ясности сообщения теоретиков. На семинарах полагалось задавать вопросы: никто не должен уходить, не поняв сути дела. Часто разгорались дискуссии. Не расходились, не разобрав, что можно считать доказанным, а что требует дальнейших исследований. Каждый научный сотрудник обязан был докладывать результат своих исследований. Если кто-либо в течение года ни разу не выступил, Абрам Федорович приглашал к себе и убедительно объяснял, что ему лучше заняться преподаванием или другим делом, и «виновный» покидал институт. Эти семинары каждого участника за год-два делали настоящим физиком.

Характерно, что на таких семинарах существовала непринужденная обстановка, где главными являются не научные достижения, какими бы весомыми они не были, не высокий научный титул ученого, а истина, и только истина.

Примечательно, что начинающие должны подтягиваться до понимания докладов, сообщений, самой дискуссии. Новичков учили спорить, отстаивать точку зрения, в правоте которой они были убеждены.

Известен случай, когда шестнадцатилетний Яша Зельдович, только что поступивший в физико-технический институт лаборантом, после сообщения очень талантливого заведующего лабораторией не согласился с его интерпретацией полученных экспериментальных результатов и предложил свои выводы. «Всем нам казалось, – писал академик Н. Н. Семенов, – что Зельдович ошибается. Но в ходе дискуссии постепенно все начали понимать, что он действительно прав». Случай тот никого не обидел, в том числе и докладчика, заведующего как раз той лабораторией, где работал будущий известнейший физик-теоретик, академик Яков Борисович Зельдович. Прочные дружеские отношения между ними после этого сохранились на долгие годы.

Вот почему и руководитель научного семинара Института физических проблем АН СССР, директор института, академик П. Л. Капица, если ему что-то неясно, совсем как в молодости, не стеснялся спросить, иногда перебивать докладчика на полуслове. Это никому не обидно: он останавливал и младшего научного сотрудника, и академика. Вскакивал, просил объяснить. Главное для него – истина. К этому привыкли и этому следовали.

Здесь часто можно было видеть, как ученые разного возраста, опыта, звания запросто состязаются в надежности своих аргументов, оттачивают и шлифуют их. И движет ими не жажда победы, во что бы то ни стало, а обоюдное желание отыскать опять-таки истину. Именно в обстановке товарищеской дискуссии, беседы, полной взаимного доверия и общего интереса, нередко зарождаются мысли и идеи, которые служат ядром, отправным пунктом для будущих научных исследований.

Такие же традиции существовали и в коллективе Нильса Бора. В Копенгагенском институте теоретической физики можно было прерывать профессора во время лекций и это оказывало очень сильное впечатление на студентов, приехавших из Германии, где господствовала академическая дисциплина.

Примечательно, что когда в мае 1961 г. Нильс Бор последний раз посетил Советский Союз (Московский университет им. Ломоносова присвоил ему тогда звание почетного профессора), на семинаре физиков П. Л. Капицы и Л. Д. Ландау его спросили о «тайне», которая позволила ему собрать вокруг себя большое число молодых творчески мыслящих теоретиков, он ответил: «Никакой особой тайны не было, разве что мы не боялись показаться глупыми перед молодежью».

Лауреат Нобелевской премии, всемирно известный физик-теоретик Игнат Евгеньевич Тамм (1895–1971) отмечал, что это очень характерное для Бора высказывание. Нильсу Бору было совершенно чуждо любое важничанье и зазнайство, он отличался поразительной скромностью. Действительно, ни одна дискуссия не может быть плодотворной, говорил Тамм, если участники опасаются задавать вопросы, которые могут обнаружить их пробелы в их знаниях, и поэтому бояться показаться «глупыми».

Яркую картину плодотворности научных дискуссий нарисовал академик Александр Данилович Александров. «Когда Ландау и Паверс писали работу, они часто спорили с Гейзенбергом. Приходил Бор, слушал… Сначала он не понимал, потом они ему втолковывали, тогда и он включался в спор и они начинали видеть то, чего сами не понимали».

Не трудно заметить из этого примера насколько была и остается велика роль крупного, ведущего ученого. Не случайно говорят, что институт Бора в Копенгагене был Меккой теоретической физики. Туда приезжали известные ученые, в том числе Гейзенберг. Они разговаривали, обменивались идеями, в результате – блестящий поток работ. И на всех этих работах лежала печать глубокой мысли Бора.

Главное на семинарах, которые проводились в институте Бора, Ленинградском физтехе и в других, – дискуссии, споры. А точнее – форма научного творчества. Ведь недаром в народе говорят: в споре рождается истина. А для ученого дороже истины нет ничего.

Разногласия в науке могут и, наверное, должны быть. Следовательно, могут и должны быть теоретические дискуссии. К сожалению, в некоторых научных коллективах порой бывает так, что спор перерастает во вражду, глухую к разумным аргументам. И тогда отстаивается уже не истина, а честь собственного мундира. Все средства и приемы направлены на то, чтобы «победить противника». Жертвой подобного ведения спора становятся сама истина, наука.

Если спросить ученого, что двигает им в работе, то определенно услышим, что только не награды, не погоня за благодарностями (правда, в XXI в. многое в этом отношении изменилось). Целью жизни всегда остается наука, достижение научной истины. Эта задача заполняет всю жизнь ученого, и успехи в ее решении являются подлинной и лучшей наградой. Поэтому ученые рассматривают критику, замечания, как одно из средств на пути к достижению понимания сущности явлений. Служение этой благородной цели заставляет великих ученых соглашаться с результатами, которые порой идут вразрез с их собственными выводами.

Всемирно известный академик Николай Иванович Вавилов всю свою жизнь боролся за научную правду и с одинаковой любовью взирал на большие труды известных ученых и на маленькие достижения начинающих сотрудников. При этом он отлично помнил где, кто, над чем и как работает.

«В апреле 1924 г., – вспоминает профессор, доктор сельскохозяйственных наук А. И. Атабекова, – я закончила свою работу и переслала ее в редакцию «Трудов по прикладной ботанике и селекции», а через несколько месяцев она уже была опубликована, несмотря на то, что полученные данные по иммунитету несколько расходились с выводами Н. И. Вавилова, который был редактором этого журнала».

В научных кругах всеобщее уважение снискала принципиальность известного советского ученого-атомщика, академика Льва Андреевича Арцимовича (1909–1973). Выше всего он ставил научную истину и честность, и не поддавался ни на какие политические и дипломатические маневры. Многие специалисты помнили международную конференцию по физике плазмы в Зальцбурге в 1961 г., когда Лев Андреевич выступил с резкой критикой разрекламированной, но ошибочной американской работы.

Евгений Павлович Велихов, который в 39 лет уже стал академиком АН СССР, и профессор В. Лазукин вспоминали, что многие физики его тогда отговаривали и стремились сгладить конфликт. Лев Андреевич остался непреклонен. Американская делегация была в шоке, и после конференции было много недружелюбных высказываний в его адрес. Но постепенно все признали правоту Льва Андреевича.

Столь же критически Л. А. Арцимович относился и к собственным работам, например, к интерпретации опытов по обнаружению нейтронов из быстрых пинчей. Он первым определенно указал на их нетермоядерное происхождение. Благодаря ему советская физика плазмы избежала ряда модных увлечений и заблуждений.

В то же время Л. А. Арцимович умел вести те работы, в которых был уверен, хотя они долгое время были в тени, при почти всеобщем равнодушии. Так было с токамаками. Предложенные и созданные в СССР, эти экспериментальные системы отличаются симметрией и простотой. Однако, с теоретической точки зрения, они во многом, казалось вначале, уступали более хитроумным устройствам. Лев Андреевич вел работы по токамакам неторопливо, постепенно накапливая экспериментальные материалы, и только после тщательной проверки и оценки выступал на мировых форумах. После экспертизы со стороны мировой общественности, организованной им же, – это были измерения распределения температуры, выполненные английской группой, – лед недоверия был сломан и, наоборот, все крупнейшие лаборатории переориентировались на токамаки. Л. А. Арцимович превратился в глазах ученых и руководителей соответствующих научных подразделений в высший авторитет. С ним обсуждало свои программы большинство лабораторий во время его поездок в США, во Францию и другие страны. Такие поступки мог совершать только настоящий великий ученый, у которого научная истина – прежде всего.

Здесь важно сказать и о следующей проблеме.

 

Адаптация и формирование молодого ученого, специалиста

Именно первичной ячейке – научному коллективу института, отдела, лаборатории – принадлежит в этом основная роль. Заслуги и недостатки каждого здесь у всех на виду, тем более, что основная часть жизни проходит в коллективе. Поэтому и огромно его влияние. Но оно может быть различным. Важно, чтобы у молодежи формировались лучшие качества ученого – принципиальность в науке и жизни, высокая нравственность, чувство неразрывной связи с народом.

Молодой сотрудник приходит в институт вчерашним студентом или аспирантом и поэтому еще далек от традиций, научных поисков, достижений коллектива. Вот почему до самостоятельной практической работы еще так далеко и уже так близко. Он должен в совершенстве овладеть методикой работы, техникой постановки эксперимента, постоянно совершенствовать свои знания, научиться организовывать работу лаборантов, многие из которых порой опытнее его самого, и т. д.

Продолжительность адаптации и формирование ученого, специалиста зависит не только от знаний, умений, навыков, трудолюбия и настойчивости молодого исследователя, но и от того, насколько быстро ему окажут помощь администрация, старшие коллеги, в целом научное сообщество. Настоящее и будущее молодого ученого или специалиста во многом зависит от коллектива, он – первый наставник и заботливый отец, в его руках профессиональное становление и моральная закалка. Практика показывает самые разнообразные формы и методы работы коллектива со ступившими на стезю науки молодыми научными кадрами. Здесь и торжественные встречи, посвящения в физиков, математиков и т. д. «прибывших», и отеческая забота старших о молодом пополнении, и общественное признание первых успехов и многие другие формы и методы.

История науки и на этот счет имеет много замечательных примеров. Игорь Васильевич Курчатов долгое время занимался молекулярной физикой. И добился в этом деле значительных результатов. Но затем загорелся другой идеей: изучением атомного ядра. А. Ф. Иоффе, директор института, не занимался ни радиоактивностью, ни атомным ядром. Все его интересы, как ученого, были сосредоточены на физике твердого тела, диэлектриках и полупроводниках. Все же он не только не запретил Игорю Васильевичу работать в русле его новых стремлений, но поддерживал и морально, и материально. Так мог поступить только настоящий ученый, который предвидел будущее развитие науки.

Поэтому опытный ученый видит для себя задачу в том, чтобы вовремя поддержать начинающего исследователя, оказать ему помощь и внимание, радоваться развитию своих идей в работах учеников, содействовать им в поиске самостоятельного пути в науке. При таком условии можно всегда оставаться молодым, черпать новые источники знаний от учеников, обогащая их своим опытом и запасом прежних знаний.

Если же в молодом сотруднике видеть лаборанта, а не исследователя, заставлять его работать только на свое направление, то скоро окажется, что собственный источник идей будет быстро исчерпан. Исследователь превратится в регистратора. И ученого не состоится.

Начинающему свой путь в науку следует помнить в то же время и том, что необходимо постоянно заниматься своим самообразованием, совершенствованием. Ведь не случайно сегодня все более актуальна задача повышения уровня профессионального мастерства. Речь идет не только о глубоком проникновении в свой предмет исследования – без этого немыслим ученый, – но и о широком, панорамном кругозоре, постижении проблем смежных отраслей науки.

Это тем более необходимо, что ныне все более расплывчатыми становятся границы между отдельными отраслями знания, различные науки, направления как бы взаимно проникают, используют достижения других для решения своих узкоспециальных задач. К тому же и внутри самих этих наук происходят заметные перемены: там, где еще совсем недавно разработки велись в чисто теоретическом плане, возникает прикладное направление. В то же время освоенное на практике порой требует теоретических разработок для дальнейшего продвижения вперед. Поэтому проведение научных мероприятий по комплексному решению научных и практических задач, самообразованию молодых ученых становится для многих из них нормой научной жизни.

 

«Отцы» и «дети»

В научном коллективе важно правильное взаимоотношение между молодыми учеными и их старшими товарищами, т. е. правильное решение проблемы «отцов» и «детей». Как известно, ученые в пожилом возрасте имеют большой опыт научной работы, эрудицию и мудрость, что позволяет порой намного быстрее, чем научной молодежи, решать сложные задачи. Поэтому важно передать молодежи опыт и знания, создать для молодежи такие условия, при которых всемерно развивались бы научный энтузиазм и творческая активность, устранялись бы попытки превратить молодых ученых в подсобную, лаборантскую силу. А еще важнее превратить разнородный коллектив молодых талантливых людей в единый взаимосвязанный организм, обладающий высокой эффективностью научных исследований, высокими нравственными качествами.

В то же время молодые ученые в силу их молодости обладают огромным запасом энергии, идей, планов, пополняя и двигая этим запасом науку. Получается, что опыт и знания старших коллег, умноженный на творческий энтузиазм, рискованность и смелость молодежи, в конечном счете и является замечательным двигателем успехов коллектива.

Научная молодежь не только добивается хороших результатов в научной деятельности, впитывает все лучшее, что накопило старшее поколение ученых, но и оказывает на них определенное положительное влияние. Академик П. Л. Капица отмечал, что по мере того, как учитель становится старше, только молодежь, только его ученики могут спасти от преждевременного мозгового очерствения, и каждый ученик, работающий в своей области, конечно должен знать больше, чем знает в этой области его учитель. Кто же учит учителя, как не его воспитанники? Учитель, благодаря своему опыту, руководит направлением работы, но, в конечном счете, его учат его ученики. Они углубляют его знания и расширяют его кругозор.

Влияние учеников на своего учителя бывает иногда настолько сильным, что руководитель порой меняет даже собственные методы исследований. Это, по признанию известного физика-теоретика, академика НАН Украины, лауреата Ленинской премии Александра Сергеевича Давыдова, он ощутил на собственном опыте.

Необходимость работы с молодыми учеными подчеркивал и тридцатипятилетний, но уже всемирно известный Нильс Бор 15 сентября 1920 года при открытии Института теоретической физики в Копенгагене. В научной работе, – говорил он, – нельзя делать уверенных прогнозов на будущее, так как всегда возникают препятствия, которые могут быть преодолены лишь с появлением новых идей. Поэтому важно полагаться на возможности и силу определенной группы ученых.

Задача постоянного привлечения новых, свежих молодых сил и ознакомление их с достижениями и методами науки ведет к дискуссиям и к вкладу молодых ученых – именно так вливаются в мир новые идеи и новая кровь, – отмечал Нильс Бор.

Большой вклад в развитие науки внес умерший в 1960 г. на восьмом десятке лет крупный советский ученый, академик Абрам Федорович Иоффе, известный своими исследованиями в области физики кристаллов и полупроводников. Он вырастил замечательную плеяду советских физиков. Поэтому поучителен его подход к воспитанию научной молодежи. На первый взгляд кажется, что Иоффе предъявлял слишком жесткие требования. Каждый начинающий молодой физик обязан был еженедельно приходить к нему и делать краткий, но ясный отчет о проделанном за неделю: изложить почерпнутые сведения и принести аннотации прочитанного. Последние он обязательно хранил у себя. Кроме того, сотрудники должны были ежедневно бывать в библиотеке и просматривать научные журналы, на страницах которых часто можно было прочитать надписи, сделанные А. Ф. Иоффе: «Курчатову», «Александрову», «Кобеко»… И если бы кто-либо не прочел адресованных Абрамом Федоровичем статей, то последовало бы неприятное объяснение. Еженедельно А. Ф. Иоффе на час-второй заходил в лабораторию, интересовался сделанным.

Стиль работы Э. Резерфорда с молодыми исследователями был несколько иным. У него было правилом, чтобы раз в год начинающий ученый давал письменный отчет о проделанной работе, которая затем возвращалась с резолюцией Резерфорда. Кроме того, создатель теории атомного ядра раз или два раза в год, почти всегда без предупреждения посещал каждого на рабочем месте. Он сначала осматривал приборы, а затем садился на табурет и засыпал вопросами: «Что именно Вы делаете? Как? Почему?». В конечном итоге это быстро переходило к требованию: «Ну, а теперь посмотрим результаты». Несколькими точными и ясными вопросами Резерфорд сразу же проникал в сущность вещей и явлений, намного глубже представлений его учеников о проблеме, и умел стимулировать мысль для дальнейшего поиска. Он был, – по мнению его ученика С. Дэвонса, – прекрасным учителем, а не критиком, и результаты его бескомпромиссного, но дружеского опроса, несомненно, оказывали благотворное воздействие. Резерфорд считал, что начинающему ученому не следует давать технически трудную задачу. Для начинающего работника, даже если он и талантлив, нужен успех, не то может произойти необоснованное разочарование в своих силах. Если у ученика есть успех, то надо его справедливо оценить и отметить.

Резерфорд, как учитель, старался выявить у своих учеников творческую индивидуальность, самостоятельность мышления, инициативу. И делал все возможное, чтобы эти цели претворить в жизнь. Выступая в Лондонском королевском обществе 17 мая 1966 г. с воспоминаниями о Резерфорде, академик П. Л. Капица вспомнил такой пример. Однажды он как-то сказал Резерфорду: «У нас работает Х., он работает над безнадежной идеей и напрасно тратит время, приборы и прочее». «Я знаю, – ответил Резерфорд, – что он работает над безнадежной проблемой, но зато эта проблема его собственная и если его работа у него и не выйдет, то она научит его самостоятельно мыслить и приведет к другой проблеме, которая уже будет иметь экспериментальное значение». Так оно потом и оказалось.

Крупный ученый всегда оказывает огромное влияние на своих учеников. В этом убеждается каждый, кто имеет счастье общаться с таким ученым. Учитель, как правило, все свои знания и опыт бескорыстно передает последователям, учит их проникать в скрытую сущность изучаемых вещей и явлений природы.

Так поступал известный советский физик, академик, бывший президент Академии наук СССР Сергей Иванович Вавилов (1891–1951), воспитавший целый ряд известных сегодня ученых. Среди них П. А. Черенков, И. М. Франк, Е. М. Брумберг, А. Н. Севченко, С. Н. Вернов, Н. А. Толстой и многие другие.

Сергей Иванович использовал разные методы передачи своих богатых знаний ученикам и сотрудникам. Одним из важных методов были регулярные коллоквиумы, посвященные общим вопросам физики или специальным вопросам люминесценции. Они проводились с большим мастерством. Особенное значение имели подробные заключения, которые делал ученый по окончании докладов. Они выясняли для слушателей, а иногда и для самого докладчика, достоверность и ценность сообщаемых результатов. Нередко значение доложенного представлялось после выступления С. И. Вавилова в совершенно ином свете.

Однако он не довольствовался общением с научными сотрудниками только на коллоквиумах. Личные беседы с сотрудниками, непосредственный контакт с ними в лабораторной обстановке составляли важнейшую сторону руководства С. И. Вавилова. Предметом беседы были и темы новых работ, и соображения о методике проведения эксперимента, и подробные и всесторонние обсуждения проведенных исследований.

С. И. Вавилов умел ставить задачу широко, если сотрудник был изобретателен и мог сам найти пути к конкретному решению, и предлагал сделать частный опыт с указанием мельчайших деталей, если сотрудник был начинающим или безынициативным работником.

Характерно, что каждый новый проект, каждую новую идею он обычно подвергал суровой критике и совершенно точно сообщал автору, кто и когда за последние тридцать или сорок лет пытался заниматься подобными вопросами, почему это не вышло тогда и отчего не выйдет сейчас, советовал сделать по-другому. Значительная часть задуманного после такой критики отвергалась раньше, чем сотрудник успевал бесполезно затратить на нее время.

Но если человек упорствовал и начинал исполнять задуманное, то Сергей Иванович не пользовался своими правами начальника. Он терпеливо выжидал, пока не случалось одно из двух: либо он, Вавилов, оказывался прав, что было чаще, либо прав был ученик. Во втором случае Сергей Иванович не только не проявлял недовольства, но наоборот заставлял сотрудника форсировать работу и доводить ее до конца.

Очень важно, чтобы молодежь до многого доходила сама, изменяя свои, пусть еще не лучшие, но самостоятельные решения. Это после первых неуверенных шагов даст возможность молодым ученым почувствовать свою силу, свои способности, хоть с трудом, но уже самостоятельно шагать в науке. Поэтому опытные учителя дают им задачи не с очевидным ответом, а такие, которые требовали бы серьезных размышлений, коренного изменения и усовершенствования методики работы и глубокого самостоятельного анализа. Особенно это относится к темам кандидатских диссертаций. Этим принципам всегда следовали известные русские и советские ученые.

Павел Карлович Штернберг (1865–1920), занимаясь на первом курсе математического отделения физико-математического факультета Московского университета, стал посещать Московскую обсерваторию по разрешению известного русского ученого, профессора астрономии Федора Александровича Бредихина (1831–1904).

Федор Александрович, как правило, давал инструмент и предоставлял будущего астронома самому себе, но не упуская его из своего поля зрения. Такой подход он мотивировал тем, что кто любит науку и обладает способностями, преодолеет все встречающиеся затруднения и выберется на дорогу; иначе научный пыл у начинающего остынет и он примется за дело, которое ближе подходит к его натуре. Это нежелание насиловать свободу человека и сознание, т. к. искусственными мерами нельзя заставить его приобрести знания, резко сказывалось на переходных экзаменах.

Н. П. Дубинин в своей книге «Вечное движение» вспоминает, что он с величайшим интересом много раз перечитывал статью своего учителя С. С. Четверикова «Некоторые моменты эволюции с точки зрения современной генетики». Однако рассмотрение вопроса о роли изоляции вызвало у него чувство неудовлетворенности. Вопрос явно не решался с позиций теории учителя, на экзамене Н. П. Дубинину среди прочих пришлось отвечать и на него. Экзамен превратился в научный диспут. Сергей Сергеевич Четвериков (1880–1959) вначале спорил, потом стал внимательно слушать, а под конец сказал: «Не уверен, Дубинин, что вы правы, однако, пожалуй, здесь что-то есть. Займитесь этим вопросом». И за мотивированное научное несогласие с ним поставил Дубинину отличную оценку.

Молодому ученому следует постоянно работать над собой, формировать свое общественное сознание, высокие моральные качества. Сегодня, когда научный поиск стал трудом коллективным, успех во многом определяется умением жить среди людей, а это также сложная наука, которую, кстати, постигают только в трудовом коллективе.

Понятно, что молодой талант во многих научных сообществах оберегают, растят. Но, выросши в тепличных условиях, вряд ли он начнет отдавать свои знания, умения и навыки другим. Нужно учиться жить мыслями и заботами коллектива, овладевать навыками управления научным поиском, уметь вести людей за собой. Эти качества приходят с опытом и во многом их приобретение связано с воспитательной ролью ученых старшего возраста.

Старшее поколение во многом определяет лучшие человеческие черты молодых научных сотрудников. Особое значение придается воспитанию у них одного из важнейших качеств ученого – научной щедрости, готовности поделиться со своими коллегами по лаборатории и творческими замыслами, не подчеркивать особой значимости своих усилий в совместном коллективном труде и т. д.

Но воспитать эти качества у молодежи может только тот, кто сам их имеет, кто щедро делится с молодыми сотрудниками накопленными знаниями и опытом, у кого превыше всего интересы развития науки. К сожалению, иногда встречаются ученые, которые боятся «потерять» не только научную мысль, но и мелкое научное решение. Как правило, такой ученый никогда не имеет своей школы, у него есть в лучшем случае только группа учеников, которые порой под таким влиянием оказываются не в состоянии стать учеными.

Не случайно поэтому, наверное, все чаще встречаются печальные примеры, когда молодой ученый не имеет научной щедрости, не только не делится с другими своими замыслами, идеями, но и стремится отвоевать себе право быть единственным автором работы, в которую вложены непосредственный труд и научные идеи других членов коллектива, подчеркивает свою исключительную роль в коллективном труде. Не поэтому ли иногда возникают конфликты в коллективе? Не поэтому ли иногда после защиты научной работы наступает регресс творческой активности?

Молодой ученый нуждается в помощи администрации и своих учителей по многим вопросам. Но последнее место занимают среди них перспективы роста, творческого и служебного. И это вполне понятно. Какой солдат не мечтает стать генералом. Однако дело не в мечте и не в том, что в науке продвигаться трудно. Продвижение здесь необходимо, наверное, больше, чем где-либо. На практике это означает, прежде всего, испробовать свои творческие силы, иметь возможность самостоятельно вести «свою» тему, «заразить» своими идеями группу исследователей, получить в свое распоряжение лабораторию или группу.

Мы говорим, что научные кадры, в конечном счете, являются основой развития нашей науки. И поэтому уже сейчас должны думать о том, кто возглавит науку, через 20–30 лет, кто будет ее определять и развивать. Ныне это студенты, аспиранты, младшие научные сотрудники. Чтобы они к тому времени стали не только большими учеными, но и ее организаторами, им необходим опыт руководящей работы уже сегодня.

Всемирно известный ученый, один из основателей химической физики, академик Николай Николаевич Семенов вспоминает, что в прошлом в члены-корреспонденты избирались ученые среднего, а часто и молодого возраста, обратившие на себя внимание талантом и пусть немногими, но оригинальными и глубокими работами какого-либо нового направления. Выборы в члены-корреспонденты означали, в известной мере, первичный отбор для выборов в академики, если эти талантливые люди в дальнейшем дадут действительно работы мирового значения.

Сейчас, по мнению Н. Н. Семенова, выборы в члены-корреспонденты скорее носят характер присуждения звания за сумму научных и научно-организаторских заслуг. Чем старше человек, тем, естественно, у него накапливается больше таких заслуг. Молодому ученому с ним трудно конкурировать. Это является одной из причин, что средний возраст членов-корреспондентов превышает 60 лет.

Аналогичная картина наблюдается и в следующем, так называемом руководящем звене – среди заведующих лабораториями. Средний их возраст в уже «пожилых» институтах составляет около 50 лет и более. А почему бы не доверить молодому талантливому ученому небольшую группу, лабораторию и дать возможность работать самостоятельно над каким-то направлением? Не надо бояться доверять молодым. Не надо забывать, как об этом говорит Николай Николаевич Семенов, что старшее поколение ученых выдвигалось на руководящую работу куда быстрее, чем сейчас.

Несомненно, вопросы роста молодых научных кадров сложные. Но там, где ими занимаются не только те, кто сам недавно пришел в науку, но имеется самое пристальное внимание ученых советов вузов и научно-исследовательских учреждений, они, как правило, решаются успешно.

В Институте экспериментальной медицины бывшей АМН СССР оправдала себя практика формирования при старших научных сотрудниках групп, подотчетных руководителю научного подразделения и ученому совету. Руководитель группы проходил проверку на способность генерировать идеи и делится ими, на способность принимать решения и проводить их в жизнь. И, конечно, выявлялись его научно-организационные возможности, умение увлечь идеей и воспитывать молодых исследователей. Те, кто возглавляет группы, – потенциальные руководители более крупных подразделений. Группы могли быть и расформированы, причем исследователь не лишался своего места ни в науке, ни в штате если для дела он оказывался более полезным в роли члена коллектива, а не его руководителя.

По данным директора этого института, члена-корреспондента АН и АМН СССР Натальи Петровны Бехтеревой, за пять лет существования таких групп при старших научных сотрудниках трое их руководителей получили лаборатории, причем этот переход оказался логичным и удачным не только в научном, но и в научно-организационном направлении.

Большое внимание творческому и служебному росту молодых научных кадров уделялось в некоторых академических и отраслевых научно-исследовательских институтах республики, особенно по новейшим направлениям науки. Эти вопросы находили свое положительное решение в Институтах технической кибернетики, математики АН БССР, НИИ электронных вычислительных машин и в других. Думая о завтрашнем дне науки, здесь постоянно заботились о молодых исследователях, предоставляя хорошие возможности для творческого и служебного роста.

Однако становление ученого должно иметь и обратную связь. Тем не менее, приходится сталкиваться со случаями, когда молодой человек, став заведующим лабораторией, сектором, не умеет разумно распоряжаться предоставленной ему властью, начинает по-другому относиться к своим коллегам.

Наблюдается и другая тенденция. Вопросы работы лаборатории (кадры, темы, оборудование и т. д.) настолько поглощают время молодого заведующего, что он постепенно начинает деградировать как ученый, все меньше и меньше появляется его статей, авторских свидетельств и патентов, и все больше проводится заседаний и осуществляется решений других технических и организационных проблем.

Эта тенденция во многом напоминает еще одну, также связанную со снижением научной активности.

Практика показывает, а исследования науковедов подтверждают, что творческая активность исследователей до защиты диссертации иногда намного выше, чем после нее, и только единицы продолжают работать на прежнем уровне. Характерно, что до защиты, как правило, имеются определенные творческие замыслы, огромнейшее желание осуществить их, авторские свидетельства. Но после защиты порой проходит два-три, а иногда и больше лет, а некоторые пополнившие семью кандидатов не сделали ни одной заявки на изобретение, не написали ни одной научной статьи, не провели самостоятельно ни одного эксперимента. Вроде бы еще кандидатов наук прибавилось, а есть ли польза от этого науке?

Постоянное внимание и забота старших коллег о творческом и служебном росте молодых ученых в определенной мере может избавить их от этих нежелательных явлений.

О том, какие должны быть взаимоотношения учителя и ученика в науке хорошо сказал известный советский химик, первым из наших ученых получивший Нобелевскую премию, лауреат Государственной премии, академик Н. Н. Семенов. Чины, возраст, научные заслуги, – считал Николай Николаевич, – не должны иметь никакого значения в научном общении учителя с учениками, как бы молоды они не были. Ученый должен говорить с ними как равный с равными. В свете факта истины важны лишь те аргументы, которые учитель приводит ученикам, а они – учителю. Хорошо, когда такая дискуссия ведется в коллективе.

Н. Н. Семенов искусство руководства сотрудниками сводил к следующим простым требованиям: подбирай по возможности только способных, талантливых учеников, и притом тех, в которых видно страстное желание к научному исследованию, потому что могут быть способности, но если нет страсти – толку не будет.

В общении с учениками будь прост, демократичен и принципиален. Радуйся и поддерживай их, если они правы, сумей убедить их, если они не правы, научными аргументами. Если ты хочешь, чтобы ученик занялся разработкой какой-либо новой твоей идеи или нового направления, делай это незаметно, максимально стараясь, чтобы он как бы сам пришел к этой идее, приняв ее за свою собственную, пришедшую ему самому в голову под влиянием твоего разговора. Никогда не приписывай своей фамилии к статьям учеников, если не принимал как ученый прямого участия в работе.

Не увлекайся чрезмерным руководством учениками, давай им возможность максимально проявлять свою инициативу, самим справляться с трудностями. Только таким образом ты вырастишь не лаборанта, а настоящего творческого ученого. Давай возможность ученикам идти их собственным путем.

Ценно, что опытный учитель не считает зазорным вести дискуссию со своим учеником, считая его равным с собою. Он терпеливо выслушивает возражения, убеждает сам, но не подавляет оппонента, если даже эти возражения, эти мнения и расходятся с его собственными воззрениями. Не стесняясь, он может и отказаться от своего мнения под влиянием доводов собеседника. Требование от сотрудников слепого подчинения своему мнению – просто преступно.

В своей деятельности ученый поступает так, чтобы всегда быть доступным, всегда и везде найти время поговорить с молодежью, не ссылаясь на свою занятость или просто усталость.

Говорят, что настоящий ученый всегда хочет себя повторить в своих учениках. И это так на самом деле. Не поэтому ли лучшие свои качества и качества своих коллег по науке они стараются передать последователям, стараются показать настоящий смысл и значение науки, ее особенности. Академик Борис Иванович Степанов часто, например, напоминал своим ученикам, что наука и ремесленничество несовместимы. И чтобы стать настоящим ученым, нужно любить науку и отдать ей все силы своего ума и сердца.

В научном коллективе исключительно ответственное место принадлежит их руководителям. XX век родил новый тип ученого-руководителя, ученого-организатора, способного направить усилия всех членов коллектива на исследование крупных научных проблем, органически увязывать передовые теоретические идеи с научными потребностями народного хозяйства, имеющего большое чувство ответственности за уровень исследовательской работы, нравственную закалку научных сотрудников, особенно молодых, обеспечивающего правильное сотрудничество ученых старшего поколения и молодых специалистов.

Время уже решило вопрос: кто должен руководить работой творческого научного коллектива? Сами ученые. Правда, созданием атомной бомбы в США руководил не ученый, а генерал Гровс. Но правда и то, что в руководстве были и видные ученые, в частности – изветнейший физик Роберт Оппенгеймер (1904–1967). В целом же вопрос решен в пользу ученого-организатора. И главное требование к нему это то, что его роль должна быть творческой, а не чисто административной. Он должен ясно и четко понимать смысл и цель решаемых научных проблем, правильно оценивать творческие возможности каждого члена коллектива, распределить обязанности и задачи в соответствии с творческими запросами и подготовленностью к решению поставленных задач.

В то же время он должен быть не только талантливым ученым, но и широко эрудированным как в узких, так и в смежных областях науки, мыслить масштабно, объемно, уметь учитывать в работе различные социальные, возрастные, психологические особенности коллектива исследователей.

Истории науки известны примеры, когда большой ученый в то же время являлся и большим организатором научного коллектива. Прежде всего это Э. Резерфорд, Э. Ферми (1901–1954), А. Ф. Иоффе, И. В. Курчатов, С. П. Королев (1906–1966) и многие другие.

Сейчас с каждым годом все больше к руководству новыми научными подразделениями приходят молодые научные кадры. Способный и энергичный молодой ученый уже через несколько лет после начала работы поднимается наверх по ступенькам организационной лестницы и становится руководителем отдельной группы, лаборатории, отдела. В связи с этим намного возрастает у него объем чисто организаторской деятельности и все меньше времени остается для непосредственного участия в экспериментальной работе. Ясно, это не приносит пользы развитию науки. Где же выход? Только ли в том, чтобы самостоятельно выбрать свой путь в науке и его разрабатывать? Наверное, нет.

В настоящее время организация науки настолько шагнула далеко вперед, что требует специальной подготовки ученых-организаторов. Учеными подсчитано, что только за счет улучшения организации науки можно повысить производительность на 300–400 процентов без дополнительных капитальных вложений. Понятно, что решающую роль в этом деле имеет целенаправленная и планомерная подготовка кадров руководителей научных коллективов.

 

Каким должен быть современный руководитель научного коллектива?

Какие черты должны в нем преобладать – ученого или организатора? Какие качества он должен иметь? Эти вопросы тем более актуальны сейчас, потому что к руководству лабораторией, сектором, отделом, группой и даже отдельными учреждениями все больше приходят молодые ученые.

Практика показывает, что одно из главных требований руководителя – глубокое знание теории и практики управления. Без этого очень сложно создать в коллективе атмосферу творчества, постоянно повышать эффективность работы. Кроме того, руководитель должен обладать идейной убежденностью, высокими моральными качествами: человечностью, правдивостью, скромностью, простотой, требовательностью к себе и другим.

Учитывая все это, в советское время по инициативе комсомола и советов молодых ученых в Москве и Ленинграде были созданы и успешно работали школы молодых организаторов науки. Их задача – привлечь к занятиям в школе способных молодых руководителей научных коллективов, повысить их квалификацию в области теории и практики управления, познакомить с организацией труда в лучших научных учреждениях. Кроме того, школы суммировали практический опыт слушателей, обобщали и анализировали трудности, с которыми слушатели сталкивались в своей практической деятельности, обучали решению конкретных задач управления.

Одна из школ функционировала на базе Ленинградского финансово-экономического института имени Н. А. Вознесенского и Ленинградского дома научно-технической пропаганды.

Программа школы, рассчитанная на учебный год, содержала в себе основные сведения теории управления, организации и планирования научно-исследовательской работы, экономической кибернетики, методики оценки экономической эффективности научных работ, основных видов морального и материального стимулирования деятельности научных коллективов, социальной психологии, теории исследования операций, теории больших систем и т. д.

Говоря о научном коллективе, хотелось бы остановиться еще на одном вопросе. Порой приходится слышать от людей, не имевших практики научной работы в научно-исследовательском институте, что ученые часто «слоняются» по коридорам, курят, о чем-то оживленно говорят и т. д., а вот на рабочем месте их редко найдешь.

Что же, зрительно оно так и есть. Но это только кажущееся представление о труде, дисциплине ученого. А истинное заключается в том, что рождение идеи у человека, пусть даже самой незначительной, является результатом творческого мышления. И, пожалуй, было бы неверно предписывать всем сотрудникам все рабочее время находится за своим рабочим местом, если у одних катализатором творческого мышления является хождение по комнате, коридору, у других – абсолютная тишина и т. д. Ведь речь не идет о механическом выполнении какой-либо задачи: на основании конкретных данных начертить определенную линию, записать данные эксперимента и т. д. Мы говорим о творческом мышлении. Поэтому нельзя предписывать категорический способ работы ученых, нельзя подходить с раз установившейся меркой ко всем хотя бы уже потому, что ее просто не бывает. Тем не менее, некоторые начальники стараются подогнать всех под одну мерку.

Хорошо сказал об этом академик П. Л. Капица. Прежде было распространено мнение, – говорил он, – что дисциплина нужна для того, чтобы заставить человека работать. Это мнение неправильно и его надо искоренить. Если это так, то такого человека надо гнать. Дисциплина нужна, чтобы люди согласованно работали.

Действительно, вспомним, что один из создателей квантовой механики Поль Андриен Морис Дирак и Жюль Анри Пуанкаре (1854–1912) строили теоремы, гуляя по парку, Хендрик Антон Лоренц (1853–1928) регулярно садился за стол, Генри Гвин Джефрис Мозли приходил в лабораторию в 12 часов дня, «слонялся» по зданию, разговаривал со всеми и принимался за работу только после ланча. Но, взявшись за работу, он не отрывался до четырех-пяти часов утра. Да, наверное, не следует далеко ходить за примерами. Давайте обратимся лучше всего к себе. И обнаружим, что для одного лучше работается утром, для другого – ночью; одни любят чтобы при этом играла легкая музыка, а для других тишина – непременное условие. Короче, сколько людей, столько, пожалуй, способов работы. И теперь судите, работают ученые или нет.

Научное творчество, как и всякое творчество, это целый мир внутренне насыщенной и напряженной жизни. Оно аккумулирует все – и радость открытия, и горечь неудач, ошибок, и чувство ответственности перед обществом за свою работу, и страсть поиска. Не случайно, что перед захватывающей, словно волшебной, неудержимой силой научного творчества все остальное отодвигается на задний план, становится второстепенным.

И для того, чтобы это творчество наиболее эффективно проявлялось, необходимы соответствующие условия. Каким бы талантливым не был ученый, без них он вряд ли сможет создать что-либо значительное. Одним из основных таких условий является наличие свободного времени, чтобы можно было обдумывать различные идеи.

Не случайно поэтому некоторые выдающиеся ученые свои гениальные открытия сделали, когда располагали достаточным временем и не были строго связаны рамками обязанностей на работе.

Свое гениальное теоретическое открытие Альберт Эйнштейн осуществил, будучи независимым ученым. Он не принадлежал ни к какому высшему учебному заведению и в момент подготовки своей первой рукописи по теории относительности еще не имел докторской степени.

Неизвестно, удалось бы ему сохранить независимость и свободу мысли, столь необходимые для осуществления революции в физике, если бы он был тогда ассистентом какого-либо института. Сам Эйнштейн считал счастливым стечением обстоятельств то, что первые годы его творческих исканий прошли в «мирском монастыре», как он шутливо называл Патентное бюро – на такой службе, которая оставляла ему достаточно времени и сил для занятий собственными научными проблемами.

Но имеет ли возможность начинающий ученый в условиях крупных научно-исследовательских институтов и решения сложных научных проблем заняться своей избранной темой? Имеет ли он для этого необходимую материальную базу и достаточно свободного времени?

Эти вопросы поставлены не случайно. В любой отрасли народного хозяйства продолжительность рабочего дня не превышает семи-восьми часов в день. В принципе, и в научных учреждениях при шестидневной рабочей неделе установлен семичасовой рабочий день. Однако, молодой ученый, который работает менее десяти часов, как правило, заранее обрекает себя на неудачу в избранной области исследований.

Действительно, если аспирант ежедневно не будет затрачивать в среднем трех-четырех часов сверх положенного времени на проработку новой научной литературы, слушание лекций, докладов, участие в дискуссиях, то, вне всякого сомнения, даже не достигнет среднего уровня. Науке, не жалея, необходимо отдавать все свое время, все свои силы и знания, лишь оставляя на отдых необходимый минимум.

Не потому ли, что научное творчество, особенно связанное с крупными проблемами, требует большого напряжения, неимоверного труда, массу времени, отпугивает некоторую часть молодежи, которая боится такой перспективы? Но, с другой стороны, следует ли бояться напряжения, затраченного времени, неимоверных усилий, если тебе дело по душе, если ты без него жить не можешь?

Наверное, вступающий на путь исследований должен хорошо уяснить себе, что наука – это не служба, а творчество, и время здесь не главный аргумент трудовой дисциплины.

Однажды один из работников Наркомзема СССР сделал замечание Н. И. Вавилову о слабости дисциплины в институте (нет приказов о взысканиях). Великий ученый без промедления ответил: «Я считаю, что приказной режим в науке не пригоден». А потом своему заместителю по ВИРу Н. В. Ковалеву добавил: «Там, где отдают жизнь, отношения надо строить на другой основе».

Некоторые же упрощенно понимают труд ученого: «что-то исследует», «пишет», «сидит в кабинете и выдумывает идеи» – это в лучшем случае. И очень редко можно услышать, что труд его – научный поиск – тяжелое противоречивое, но увлекательное дело. Открытия, идеи не следуют сами по себе. Сколько духовных сил, энергии нужно потратить, сколько бессонных мучительных ночей необходимо провести, чтобы получить необходимый результат. Однажды на семинаре творческой и научной молодежи директор Института математики АН БССР академик Николай Павлович Еругин рассказал, что ему иногда приходится вскакивать среди ночи, чтобы записать наиболее удачный по содержанию и форме абзац текста, или наметки будущей теории, или даже просто удачное слово. А затем снова спит как ни в чем не бывало. Процесс творчества очень сложный и не такой уже легкий, как некоторым думается.

А внешне что представляет собой ученый? Почему-то средства изобразительного искусства донесли до нас образ человека, убеленного сединой, как правило, в очках и даже с бородой.

Но иногда наше представление о предмете не соответствует действительности. Удивление вызывает у некоторых вид современных ученых. На вид они иногда студенты. Никакой внешней солидности. Можно легко себе представить их и спортсменами, и туристами, и заботливыми папашами.

Запомнился случай, когда на семинар творческой и научной молодежи в пионерский лагерь «Бригантина» в районе Молодечно приехал известный советский физик, лауреат Государственной премии СССР, академик, директор института. Одет он был в превосходный черный костюм. Но почему-то казалось, что этому известному ученому как-то неуютно в нем, словно что-то лишнее. Но увлекшись изложением темы выступления, он моментально забыл о костюме, потому что испачканными от мела руками выбелил карманы и лацканы пиджака. И эта мимолетная деталь, вполне естественная и незаметная, добавила в мои знания об этом человеке гораздо больше, наверное, чем знал до этого. Поражала его увлеченность, целеустремленность, воодушевление. Казалось, кроме его любимого предмета исследования, ничего не существовало. И появись сейчас из леса тигр или волк, он просто не обратил бы на это внимания. Он говорил о предмете своего исследования так, словно читал стихотворение.

О таком отношении к себе, своей внешности великих ученых приходилось не раз наблюдать и читать об этом в книгах.

Когда один из знакомых спросил польского физика Леопольда Инфельда (1898–1968), почему Эйнштейн не стрижет волос, носит какую-то немыслимую куртку, не надевает носков, подтяжек, пояса, галстука, ученик Эйнштейна, долгое время работающий вместе с великим ученым, объяснил это стремлением освободиться от повседневных забот: «Ответ прост, – говорил он, – и его легко можно вывести из одиночества Эйнштейна, из присущего ему ослабления связей с внешним миром, ограничивая свои потребности до минимума, он стремился расширить свою независимость, свою работу. Ведь мы – рабы миллиона вещей, и наша рабская зависимость все возрастает. Мы рабы ванных комнат, самопищущих ручек, автоматических зажигалок, телефонов, радио и т. д. Эйнштейн старался свести эту зависимость к самому жестокому минимуму. Длинные волосы избавляют от необходимости часто ходить к парикмахеру. Без носков можно обойтись. Одна кожаная куртка позволяет на много лет разрешить вопрос о пиджаке. Можно обойтись без подтяжек, точно так же, как без ночных рубашек и пижам. Эйнштейн реализовал программу минимум – обувь, брюки, рубашка и пиджак обязательны. Дальнейшее сокращение было бы затруднительно. Главное для Эйнштейна и других настоящих ученых – процесс творчества научного».