4.1. «Катастрофы не избежать»

В марте 1904 года ученый совет вновь обратился к министру образования с просьбой отделить курсы итальянского языка в соответствии с его обещанием решить этот вопрос к зимнему семестру 1904/05 года. В письме к министру прозвучала завуалированная угроза. На это из министерства ответили, что они как раз работают над проектом закона о независимом итальянском юридическом колледже в Роверето. Ученому совету предлагалось подумать над какими-то временными мерами, пока такая юридическая школа не будет построена. За этим вновь последовали переговоры ученого совета и профессоров-итальянцев под руководством губернатора Шварценау. Наместник Тироля, отнюдь не паникер по характеру, был напряжен и повторял как заклинание: «Катастрофы не избежать».

В мае Министерство образования по-прежнему отказывалось заниматься вопросом создания независимой итальянской школы права в Инсбруке.

Историк Михаэль Гелер резюмирует: «Надо признать бездарность венского правительства, неспособного принимать решения. Совершенно ясно, что они просто недооценивали взрывную силу этого вопроса. Можно заметить, что ситуация начала обостряться с осени 1901 года, когда группа немецких студентов насильно помешала проведению инаугурационной лекции итальянского профессора Франческо Менестрины. Вторым недвусмысленным сигналом о взрывоопасной ситуации стали события 1903 года, когда после получения другим итальянским преподавателем, Джованни Лоренцони, преподавательской квалификации немецкие студенты из либеральных кругов продемонстрировали свое возмущение».

В заявлении немецких братств выразительно прозвучал призыв к противостоянию: «Мы надеемся, что министерство наконец признает – нужна только четкая и ясная политика поддержания мира в немецком университете. Тем более что университет находится на очень высоком уровне – редкое явление для Австрии. И, конечно, он в состоянии был бы удовлетворить все заинтересованные стороны, если бы только они этого хотели. Но факт остается фактом: даже призыв доктора Лоренцони к превращению университета в объект их законной национальной гордости способен был привести к немедленному столкновению сторон. Вот поэтому все немецкие студенты гарантируют, что на территории немецких университетов итальянского триумфа не будет. Вперед, ребята!»

Позиция ректора была достаточно ясна: в марте он высказался за то, чтобы перенести итальянские курсы в другое место, чтобы предотвратить беспорядки и бунты. Было арендовано здание на углу Либенеггштрассе в районе Вильтен с целью создать там итальянский правовой факультет. Но 26 октября между немецкими и итальянскими студентами произошла драка, и один из них вытащил револьвер. Оружие отобрали, и был отдан приказ взять под полицейский надзор все места в городе, которые посещают итальянцы. Муниципальная полиция была приведена в состояние боевой готовности.

Немалую толику раздора внесла и пресса (такая, как официальная «Innsbrucker Nachrichten», пангерманская «Tiroler Tagblatt», ирредентистская «Il Popolo»): она была политизирована, национально непримирима и агрессивна, поэтому занималась тем, что в большей или меньшей мере подогревала враждебные настроения в своих сообществах.

Пангерманиста Эдуарда Эрлера позднее обвиняли в том, что он, будучи вице-мэром и руководителем Народной партии, подстрекал к борьбе с итальянцами на страницах своей партийной газеты «Tiroler Tagblatt». Для своего положения и профессионального статуса Эрлер был, безусловно, слишком эмоциональным человеком. Критикуя всех подряд – и «велшей», и правительство в Вене, и руководство университета, и полицию города – он вел категоричную пропаганду против факультета на Либенеггштрассе, открытие которого намечалось на 3 ноября. Газета Эрлера занимала позицию, противоположную газете «II Popolo», издаваемой в Тренто Чезаре Баттисти. Баттисти же нагнетал напряжение в итальянском лагере, предсказывая нападения немцев на факультет в день его открытия.

В июне 1904 года обсуждение национального вопроса продолжалось, но ничего не принесло. 6 июля в городе возобновились столкновения между итальянскими и немецкими студентами.

Одновременно с этим противостоянием вспыхивали и другие национальные противоречия. На юридическом факультете студенты поспешно собрались на встречу. Целью встречи, на которой присутствовал декан Хруца, было прояснение ситуации с профессором Хубером, не желавшим выдавать хорватским выпускникам из Загреба сертификаты, позволяющие поступать на работу в австрийские ведомства.

* * *

В конце июля настроение ученого совета было омрачено внезапной вестью о гибели самого молодого ректора Инсбрукского университета Эрнста Демелиуса, отправившегося в путешествие по Швейцарии и попавшего в обвал во время восхождения на пик Габельхорн.

По трагическому стечению обстоятельств, профессору юридического факультета лишь за две недели до этого исполнилось сорок пять лет.

В городе был объявлен траур, бургомистр выразил соболезнования семье погибшего и президенту Альпийского клуба доктору Карлу Ипсену а газета «Innsbrucker Nachrichten» напечатала на первой полосе сообщение о смерти видного члена общества и самого молодого ректора Инсбрукского университета. Статья называлась «Профессор Демелиус. Несчастный случай в горах».

В духе тирольского патриотического героизма и романтической патетики газета вспоминала этого «всеми любимого рыжебородого великана» и цитировала последнюю речь заядлого скалолаза Демелиуса, произнесенную 30 июня на собрании Альпийского клуба. В этой речи профессор призывал к развитию лыжного спорта и альпинизма в Тироле.

Газета Народной партии «Tiroler Tagblatt» поместила биографию профессора. В некрологе, подписанном профессором фон Скалой, сообщалось, что «ректор Демелиус стал жертвой своей любви к горам <…> Он и его проводник Петер Дангл, взбираясь на Габельхорн, попали в обвал. Профессор был любим своими коллегами и пользовался большим успехом у студентов. Он был полон планов на следующий год.

Демелиус родился в семье известного краковского писателя и жил в Кракове до восемнадцати лет, учился на юридическом факультете. Он был приглашен в Вену приват-доцентом, а в 1901 году стал преподавать в Инсбруке гражданское право Австрии. В 1901–1902 годах он был деканом юридического факультета, в следующем году стал ректором. Демелиус был женат на баронессе Пауле фон Бах, с которой имел четверых детей». Его одиннадцатилетний сын Генрих впоследствии станет известным венским юристом.

Профессора Хруца и Малфатти сочли столь жуткую и раннюю смерть коллеги дурным предзнаменованием, а профессор Альфред Вречко отправился домой писать посмертную книгу о своем товарище.

Откликнулась на смерть профессора и газета «Scherer» – Антон Ренк сочинил стихотворение «Горная смерть» («Bergtod»):

* * *

22 сентября 1904 года министр Хартель наконец прислал решение об учреждении в Инсбруке временного итальянского факультета права и политологии, и 27 сентября ученый совет проинформировал об этом студентов. Немецкие профессора, в свою очередь, решили взамен этой уступки итальянцам просить об отмене медицинских лекций на итальянском языке, чтобы постепенно сделать университет немецкоязычным.

Стихийные акции протеста между тем продолжались. Националисты из немецкого студенческого братства сорвали с университетской стены рекламные щиты благотворительных организаций «Circolo academico italiano» («Итальянский академический кружок») и «Società de beneficenza» («Благотворительная ассоциация»). Но ректору Хайдеру было не до этого, поскольку он занимался требованиями студенческих ассоциаций. Худшего назначения на пост ректора, чем профессор Хайдер, в тот взрывоопасный момент представить себе нельзя. Несмотря на членство в братстве «Arminia Graz», свидетельствующее об общественной деятельности профессора, Хайдер был типичным кабинетным ученым, экспериментатором, полностью поглощенным наукой.

Энтомолог и эмбриолог Карл Хайдер, директор зоологического института в течение десяти предыдущих лет, едва заняв пост ректора, уже начал уставать от затянувшегося конфликта студентов. Выдающийся исследователь, основатель австрийской школы эмбриологии, он совершенно не подходил на роль университетского лидера в такой острый момент. Даже свою инаугурационную речь «Исторический и причинный анализ в исследовании организмов» Хайдер посвятил научной практике, а не политическим вопросам, полностью охватившим город.

Позднее похищенные доски итальянских организаций были возвращены и поставлены в зале университета. Все эти акции преследовали цель спровоцировать ректора на встречу с немецкими националистами и католиками и обсудить наконец вопрос о защите немецкого лица университета. В качестве уступки националистическому братству ректор 19 октября запретил вывешивать в университете итальянские рекламные щиты. Ассоциация «Circolo Italiano academico» безуспешно обращалась с жалобами на этот запрет.

20 октября ученый совет запретил студентам ношение несанкционированных знаков на одежде. Подразумевались, разумеется, значки, ленты и прочие символы итальянского королевства или ирредентистских организаций. Это только подогрело националистические настроения, и уже на следующий день произошел новый инцидент. 21 октября итальянский студент из общества «Данте Алигьери» явился со значком «Sempre Italiani» («Истинный итальянец») и был остановлен в коридоре членом правления немецкого братства «Brixia» с требованием снять значок. Они сразу подрались, и итальянский студент выхватил револьвер. Лишь благодаря вмешательству ректора Хайдера, который случайно проходил мимо и стал свидетелем этой сцены, удалось избежать ужасных последствий. После этого инцидента состоялось еще одно экстренное заседание. На нем итальянские студенты выступили против решения ректора о знаках отличия и заявили, что ношение таких значков не является нарушением, потому что это не клубный значок, а символическое выражение личной свободы.

Тогда совершенно измученный всем этим Хайдер призвал студентов поддерживать мир и порядок собственными силами и ушел к себе в лабораторию. При этом он размышлял о том, насколько проще иметь дело с насекомыми и беспозвоночными. В своем докладе министр-президенту Кёрберу губернатор Тироля Эрвин фон Шварценау предупредил о взрывоопасной ситуации и пояснил, что обе стороны не удовлетворены принятыми в центре решениями. Близкий к панике генерал добавил, что можно было бы решить проблему с уличными демонстрациями, но это будет лишь временной мерой, потому что положение очень серьезное. Кёрбер в ответ на это предложил то же, что и министр образования – незамедлительно открыть итальянский факультет. Это решение во многом способствовало утрате популярности министр-президента Кёрбера, который уйдет в отставку сразу после инсбрукских событий.

* * *

Преподавать на итальянском факультете должны были те же профессора, которые читали лекции в университете: доктор Сартори читал немецкое право, профессор Галанте – каноническое право. Еще не было преподавателей конституционного права, административного права и статистики. Читать австрийскую историю и философию пригласили итальянского адвоката.

О нарастающей в Инсбруке национальной розни свидетельствовала появившаяся в ночь с 11 на 12 октября агитационная брошюра, в которой говорилось:

«Немецкие собратья!

Невозможное стало фактом. Правительство приняло решение о создании в немецком городе Инсбруке итальянского университета, и, к сожалению, немец, забыв о своей национальной принадлежности, должен будет из-за преступного решения правительства покинуть свой дом. У подножия горы Изель, места героических битв, которое немецкие тирольцы отстаивали для себя, снова появились завоеватели “велши”.

Немецкие домовладельцы!

К вам в первую очередь обращен этот призыв. Скрепите волю и, если понадобится, будьте готовы к самопожертвованию, чтобы ваш дом не продали ни одному “велшу”, ваши квартиры не заняли романские семьи и романские арендаторы, чтобы не пришлось терпеть в ваших домах романских профессоров и студентов».

В самый разгар всей этой агитации, 1 ноября, немцы и итальянцы пришли к редкому согласию на занятиях просто потому, что им было не до политических столкновений – предстояло сдавать экзамен профессору Поммеру. Сам Густав Поммер пребывал в нервном состоянии и обрушился на одного из студентов, обвинив его в нечестности при сдаче экзаменов, хотя и в гимназии, и в университете этот студент имел только хорошие оценки. Газета «Il Popolo» сообщала, что «итальянские и немецкие студенты-медики устроили демонстрацию против проректора профессора Поммера за его чрезмерную строгость».

* * *

Одновременно с этими событиями началось противостояние указу Министерства образования о создании итальянского факультета. Идеологический рупор Народной партии газета «Tagblatt» выразила недовольство немецких националистических кругов Тироля. Они требовали немедленной отмены этого указа.

26 октября 1904 года собрался на заседание Имперский Совет. На нем присутствовали вице-мэры Эдуард Эрлер и Ганс Венин, представитель мэрии Антон Кофир, депутаты Йозеф Чан и Винсенс Малик, а также группа немецких студентов и некоторые студенты-католики, которые сообща призвали предотвратить создание итальянского факультета.

Помпезность убранства свидетельствовала о серьезности намерений и националистическом духе заседания. Зал был украшен большими напольными светильниками и черно-красно-золотыми флагами, у присутствующих были папки и значки того же цвета. Около восьми часов три тысячи человек собрались в зале. Собрание открыл фабрикант Вильгельм Ромберг. Он предоставил слово Эдуарду Эрлеру.

– Да здравствует наш немецкий город! – провозгласил вице-мэр.

Около Хофбурга и рядом с ратушей уже собрались люди. Все хором исполнили песню «Если все станут неверными». Демонстрация участников встречи прошла через центр Инсбрука и закончилась перед дворцом Хофбург речью члена братства «Germania» Фридриха Франка, который заявил, что в Тироле не должно быть места ничему итальянскому.

 

4.2. «Преступное бездействие»

Этими словами в юридической науке принято обозначать пассивное поведение лица, не выполняющего или ненадлежащим образом выполняющего возложенную на него обязанность. Результатом преступного бездействия являются необратимые трагические последствия. К такому бездействию можно отнести пассивное поведение центра, и в частности – министр-президента Кёрбера и министра образования Хартеля, постоянно получавших тревожные отчеты из Тироля. Но в еще большей степени такому обвинению подлежат лица, непосредственно находившиеся в эпицентре конфликта, обладавшие властными полномочиями и ничего не предпринимавшие.

Одной из ведущих фигур тирольской политики и главной фигурой оборонного значения был эрцгерцог Ойген Габсбург Австрийский, назначенный в 1904 году командиром военного корпуса Тироля, расквартированного в Инсбруке.

То, что эрцгерцог Ойген оказался в Инсбруке, можно воспринимать как недоразумение, а можно – как временную или постоянную опалу. Эрцгерцога все время посылали в какие-то отдаленные районы и в мирное, и в военное время. Было это связано с критическим отношением Ойгена к центру и Габсбургам или же с отсутствием у него военных и гражданских способностей, неизвестно. Известно лишь, что он любил высказывать свои довольно смелые соображения о форме правления, чем и снискал в обществе любовь и благорасположение. Будучи Габсбургом, Ойген Австрийский сам их не жаловал, хотя в силу своего социального положения присутствовал на всех имперских церемониях.

Приверженец монархии и один из потенциальных наследников престола, эрцгерцог впоследствии так и не принял Австрийской республики, но это не мешало ему скептически высказываться и о той мегаимперии, которая в начале XX века разваливалась у всех на глазах. Цислейтанию не критиковал в то время только ленивый или отъявленный конформист, однако пангерманисты, представители национальных ассоциаций, создатели партий и братств, журналисты и просто неравнодушные граждане от слов переходили к действиям – писали статьи и эпиграммы, устраивали митинги и собрания. В отличие от них, эрцгерцог, в подчинении которого оказалась фактически вся военная сила тирольского центра, выглядел совершенно декоративной фигурой, почти «свадебным генералом».

Ойген Австрийский, или Ойген Фердинанд Луи Бернгард Феликс Мария Габсбург-Тосканский (Erzherzog Eugen von sterreich – Eugen Ferdinand Luis Bernhard Felix Marie Habsburg-Toskana), родился 21 июня 1863 года в семье эрцгерцога Карла Фердинанда. Он был родным братом эрцгерцогов Фридриха и Карла-Стефана и троюродным братом императора Франца Иосифа I. Рано потеряв отца, Ойген и его братья все время находились на воспитании у своих дядь, что породило у Ойгена некоторый комплекс монархического «сиротства» – маргинальности своего положения при дворе.

Военное образование эрцгерцог получил в академии «Терезианум» (выпуск 1885 года). С 1877 года четырнадцатилетний Ойген был зачислен в Тирольский пехотный полк в качестве лейтенанта, а потом служил в Генштабе. Никаких особенных обязанностей на него не возлагалось. Создается впечатление, что про него как будто забыли или просто старались его не замечать. Известно, что талантами эрцгерцог не блистал и к военному делу был тоже не способен, поэтому впоследствии даже в военной кампании Первой мировой войны играл чисто декоративную роль, пользуясь услугами своих даровитых полководцев.

С 1894 года Ойген стал магистром Тевтонского рыцарского ордена. Назначений, титулов и наград он получит в жизни немало, одно их перечисление составляет половину его биографии. Однако это ничего не решало в его судьбе и ничего не меняло в его существовании. Впоследствии на его жизненный путь не повлияли ни инсбрукские события, ни даже Первая мировая война, которая вновь свела его с итальянским социалистом Чезаре Баттисти в горной битве за Южный Тироль.

Пути истории порой скрещиваются самым причудливым образом. Эрцгерцог Ойген и социалист Баттисти всегда оказывались по разные стороны баррикад, но, в отличие от эрцгерцога, который в Инсбруке возглавлял военный корпус, а в мировой войне командовал австрийскими войсками в Трентинской операции, Чезаре Баттисти полностью отдавал себя делу, пока не отдал последнее, что у него было, – свою жизнь.

Сообщения газетной хроники начала XX века, касающиеся эрцгерцога Ойгена, не перестают удивлять, однако можно заметить в смене обязанностей эрцгерцога определенную тенденцию.

Так, в 1900 году он преимущественно занимался кухней – в прямом смысле этого слова: устраивал торжественные обеды, следил за доставкой вагонов с выпечкой и сервировкой стола.

В 1901 году он принимал делегации университетского начальства и членов ученого совета. Это могло означать лишь одно: в 1901 году появились первые сигналы нестабильного положения университетского образования, и начальство Инсбрукского университета прощупывало почву, одновременно пытаясь воззвать к эрцгерцогу и получить от него помощь.

Но уже в 1902–1903 годах, когда Ойген готовился к новому назначению, он совершенно перестал встречаться с профессурой и начал изучать город с бюргерской, повседневно-бытовой стороны, стараясь продемонстрировать свою заинтересованность среднему классу. Ориентация на средний класс для чиновника и политика представляется весьма дальновидной. Но таким и был Ойген – дальновидным и осторожным.

10 февраля 1902 года эрцгерцог нанес визит в местную больницу и проявил интерес к недавно построенному корпусу инфекционных заболеваний. Его Императорское Высочество был встречен мэром Вильгельмом Грайлем, директором больницы доктором Хаумедером и архитектором корпуса Клингером. Процессия прошла через весь корпус, и эрцгерцог высоко оценил его устройство, отметив удобство конструкций из железа и стекла, хорошее состояние покрытий и террасы. Живой интерес Его Высочества вызвала и система отопления, при которой каждая палата нагревалась отдельно. Побывал эрцгерцог также и в детской палате, построенной на щедрые пожертвования.

15 февраля 1902 года эрцгерцог почтил своим визитом женскую гимназию, где его сердечно приветствовала руководительница фрейлейн Ларгетпорер. Высокому гостю были показаны семь учебных помещений, обставленных с особой любовью и вниманием.

29 сентября 1902 года эрцгерцог посетил литейную мастерскую колоколов Грабмайра и был восхищен их звучанием.

3 февраля 1903 года эрцгерцог гулял по знаменитой тирольской долине Отцталь в сопровождении официальных лиц.

9 марта он оказался в ландекском отеле «У почты», а 24 марта – на Понтлазерском мосту, где открывал новый памятник.

27 марта Ойген нанес визит в типографию издательства «Вагнер», где проявил особый интерес к работе печатных машин, выдающих от 10 до 12 тысяч экземпляров в час.

9 июня эрцгерцог в составе генералитета присутствовал на свадьбе кайзера, 18 июня открывал мемориальную доску, 22 июня принимал участие в корпоративной игре общества «Brixia», 30 июня присутствовал на юбилейных торжествах в Галле, 1 июля был в гостях у фотографа-пейзажиста Гратля.

19 ноября хозяин постоялого двора Антон Тифенталер с гордостью продемонстрировал эрцгерцогу свою написанную маслом картину. Подружившись с Тифенталером и отобедав у него, эрцгерцог уже в январе 1904 года посетил другого представителя гостиничного бизнеса – господина Франца Шиндла, владельца отеля «Фрау Хитт». Он также оказался творческой личностью и показал высокому гостю свои фигурки из дерева, представлявшие трудолюбивых тирольских крестьян за работой. Заинтересовавшись тонкой резьбой по дереву, эрцгерцог выразил восхищение и получил несколько штук в подарок…

Беспорядочные метания Его Высочества по Инсбруку и его окрестностям (эрцгерцог даже дважды поднимался на горные хребты, где водрузил памятный знак) иначе как популизмом не назовешь. Своей цели он добился довольно быстро. Горные восхождения эрцгерцога убедили членов весьма влиятельного в Австрии Альпийского клуба не только в его отменном здоровье и отваге, но и в его верности альпинистским идеалам немцев. А его визиты к представителям культуры и буржуазии – в том, что он разбирается в искусстве и экономике.

В короткий срок Ойген перезнакомился со всеми – от фотографов и художников до врачей и хозяев гостиниц, – полностью проигнорировав при этом университетский вопрос, главную проблему города. Дальнейшие события показали, что эрцгерцог Ойген действовал разумно и проницательно: до конца своих дней он так и останется всеми уважаемой и почти легендарной персоной Тироля в целом и Инсбрука в частности. В чем-то он даже обошел по популярности народного героя Андреаса Хофера, о котором тирольцы за давностью лет начали забывать.

Одинокий Хофер стоял за пределами города – в центре живописного садика на легендарной горе Изель, куда не так часто забредали местные жители. Он тихо и укоризненно взирал с горы на город, который некогда освобождал от наполеоновских войск. Под стоптанным в походах сапогом тирольского героя, на постаменте, блестела полустертыми красками та самая, гордая и осмеянная молодыми бунтарями, надпись: «За Бога, кайзера и отечество». Кайзер был далеко, бог еще дальше. Отечество жило своей новой, суетливой жизнью.

В отличие от Хофера, оставшегося на картинах и в монументах, эрцгерцог был живой, доступный и являлся, если так можно выразиться, «медийной» фигурой эпохи.

При этом Ойгена Габсбурга не назовешь глупым или пустым человеком. Говорят, Его Высочество отлично играл в шахматы. Он, как уже упоминалось, умел и видеть, и предвидеть события. Но вот вопрос: является ли такое хитроумное бездействие и спокойное, наблюдательное самосохранение показателем ума, принимая во внимание, что человек – это все-таки «общественное животное»? Нельзя сказать, что эрцгерцог мало уделял внимания обществу, поэтому хочется уточнить – «общественно полезное животное».

Ответ на вопрос есть, но уже из той сферы биологии, в которой бесспорным авторитетом был новый университетский ректор, энтомолог Карл Хайдер: поведение такого рода характерно не для активного мыслящего биологического вида, а для формы жизни, направленной на выживание.

Цинизм политики в этом и заключается: в умении, ничего серьезного не предпринимая, в то же время нравиться всем и оставить по себе не память, а, скорее, иллюзию.

В этом преуспели и эрцгерцог, и парламентарий Грабмайр, и многие другие.

И здесь уместно привести фрагмент из мемуаров еще одной личности. Вице-канцлер Австрии Эдмунд Глайзе фон Хорстенау был «калифом на час», трагической и противоречивой фигурой австрийской истории конца 30-х годов XX века. Став свидетелем и невольным участником аншлюса Австрии в 1938 году, но не в силах что-то изменить, он находил отдушину в мемуарах, которые писал до самого конца жизни – уже в заключении. В 1946 году Глайзе покончил с собой в лагере для интернированных близ Нюрнберга. Но даже он вспоминал на последних страницах своих воспоминаний – незадолго до самоубийства (!) – о встрече с Ойгеном Габсбургом в конце Второй мировой войны:

«После полудня мы с Беатой и Трикси навестили престарелого эрцгерцога Ойгена, который был озабочен ведением войны на последнем ее этапе и высказывал нам свое волнение и возмущение теми военными действиями, которые он не в состоянии был понять. Его квартирка показалась нам маленькой, но очень уютной…»

Упомянутый отрывок вновь фиксирует две исключительные черты эрцгерцога Ойгена: умение запоминаться всем, с кем он встречался, и постоянную готовность критиковать чьи-то неумелые действия, ничего при этом не предпринимая и не предлагая взамен. И это воспоминание не единственное: об эрцгерцоге написано так много книг, что складывается впечатление, будто речь идет о чрезвычайно значимой фигуре истории.

Коллективная иллюзия Инсбрука жива по сей день. Тем более что эрцгерцогу судьба щедро отвела девяносто лет земного существования.

Свидетельство всеобщего восхищения исторической венценосной личностью – это не только улица, названная его именем, и не только внушительный памятник в городском парке, освещенный специальной системой ламп с несколько устрашающей подсветкой, но и живые воспоминания пожилых мужчин, удостоившихся в отроческом возрасте рукопожатия этого великого человека.

В мировой истории эрцгерцог был далеко не единственной фигурой такого рода, а в истории габсбургской Австро-Венгрии он оказался вообще типичным явлением. Из таких типичных явлений и складывается целостная картина «преступного бездействия», жертвой которого обычно становятся лучшие люди государства.

 

4.3. Четверг. Третье ноября. Утро

С самого начала открытие факультета сопровождали примечательные недоразумения. Так, официальная газета «Innsbrucker Nachrichten» накануне вроде бы случайно дезинформировала читателей, сообщив, что открытие состоится лишь 4 ноября, в пятницу. Это привело к отсутствию резонанса вокруг столь важного для города события. 3 ноября на Либенеггштрассе в районе Вильтен явилось около двухсот человек, из которых некоторые оказались случайными прохожими. Немногочисленные зеваки жевали бутерброды, а корреспондент газеты в растерянности топтался тут же, пытаясь взять интервью у присутствующих.

Возможна и другая версия: газета намеренно пошла на этот шаг, чтобы предотвратить возможные провокации и беспорядки. И не исключено, что именно поэтому столкновения немцев с итальянцами начались не утром, а лишь поздним вечером.

В официальном объяснении такой дезинформации читателям, очевидно, прозвучали бы уклончивые ссылки на случайную ошибку или нежелание беспорядков. Но никакие оправдания уже не понадобились из-за того, что произошло позже, ближе к ночи.

* * *

Четырехэтажный дом № 8 на углу Пехе– и Либенеггштрассе был полностью готов к вселению итальянского факультета, все кабинеты, лаборатории, залы и библиотечные помещения приведены в порядок. В Инсбрук приехали несколько итальянских профессоров, студенты, депутаты – всего сто семьдесят пять человек.

Газета «Innsbrucker Nachrichten», удовлетворенная отсутствием внимания жителей города к этому событию, не упустила случая бросить камень в огород итальянцев и упрекнуть их в намеренном нагнетании паники:

«Сегодняшнее открытие итальянского факультета прошло в исключительно спокойной обстановке, не омраченное никакими инцидентами. А между тем итальянские газеты сообщали о предстоящих крупных демонстрациях. Одна из газет Тренто даже в запальчивости пообещала, что все здание будет снизу доверху захвачено вооруженными немецкими студентами, а затем итальянские слушатели возьмут его штурмом, как крепость. В какой степени вызывают доверие подобные сообщения, становится понятно, когда узнаёшь, что ожидаемые вооруженные группировки немецких студентов и не думали собираться на Либенеггштрассе. Едва ли они хотели доставить итальянцам такое удовольствие – с помощью захватывающих театральных сцен достичь своих целей. Немцы не приехали, заставив “синьоров” краснеть за свои пророчества, ведь сегодня утром они оказались на поле боя без бойцов. На нем имелась лишь кучка любопытных да стояла полиция во главе с комиссаром Кальзером, и никого больше».

Это сообщение способно потрясти того, кто уже знает, что произошло дальше. И дело не только в том, что оно звучит националистически пристрастно для официального органа информации. Событие, из-за которого уже на следующее утро небольшой горный городок станет известен всему миру и о котором напишут газеты всех стран от России до США, предстает в газете как будто в кривом зеркале.

«Наша редакция получила сегодня утром следующую телеграмму, – продолжает неспешно вещать «Innsbrucker Nachrichten». – Вена, 3 ноября. Вчера было совещание итальянских студентов в Вене, на котором обсуждались последние события в Инсбруке. Некоторые ораторы отметили, что проживающие в Инсбруке итальянские студенты, нуждающиеся в финансировании исследований, находятся там не по своей воле, а по приказу правительства. Как было сказано, итальянцы Австрии продолжают настаивать на создании независимого университета в Триесте. Спикер зачитал телеграмму, посланную итальянскими студентами из университета Граца. В этом послании отмечалось, что в связи с предстоящим открытием итальянского факультета в Инсбруке все итальянские студенты Австрии должны считать своим долгом проявление солидарности по отношению к своим коллегам в Инсбруке. Поэтому итальянские студенты из Граца и Вены должны обратиться к своему руководству за разрешением поехать в Инсбрук, чтобы помочь тирольским коллегам, если немецкие студенты осуществят свои угрозы. После бурных аплодисментов спикер призвал общество присоединиться к этому шагу и делегировать большое количество студентов для поездки в Инсбрук. Итальянским клубам по всей стране было предложено выделить средства на поездку наименее обеспеченных итальянцев. В заключение участники совещания согласились немедленно отправить двадцать пять студентов скорым поездом в Инсбрук».

* * *

А в это время в Инсбруке возбужденные событием итальянские студенты собирались устроить торжественный вечер встречи со своими профессорами, причем не в Вильтене, где у них были свои рестораны и залы, а в «старом городе» – самом центре тирольской столицы. Именно это и стало завязкой инсбрукской трагедии.

Итальянцы отправились к центру города, громко распевая боевые песни. Вечером в гостинице «Белый Крест», рядом с ратушей, состоялся праздничный сбор итальянских студентов, преподавателей и членов парламента. Организатором встречи был лидер ирредентистов Чезаре Баттисти.

Михаэль Гелер излагал события дня коротко и точно: «Местные газеты презрительно сообщили, что во время церемонии студенты не сняли шляпы, и некоторые из них слушали выступления ораторов, поедая бутерброды. Церемония завершилась без инцидентов. «Innsbrucker Nachrichten» сообщали, что «инаугурация не имела того значения, которое итальянцы хотели ей придать». Объявленного нападения на факультет не состоялось. В связи с этим Вакерле сообщает: «На Либенеггштрассе состоялись лишь некоторые безобидные выступления, а репортер пытался записывать речь с улицы». Но день еще не закончился. После официальной церемонии количество итальянских студентов постепенно росло, они заполнили залы отеля “Weisses Kreuz” в историческом центре города. Хозяева заведения не были предупреждены о собраниях и банкете. В комнатах и на улицах города звучали смех и пение хором. Праздновали новый факультет. После этого 22 депутата и преподаватели покинули комнату. Атмосфера сразу же приобрела националистический характер. На ближайших улицах выкрикивали лозунги и боевые призывы “Долой Австрию!”, “Немецкие свиньи!”, “Да здравствует Италия!”».

Попытки объяснить эти действия тем, что итальянцы «надеялись на основе принципов «rerum nouarum» (новой реальности) создать братство народов Европы, борющееся за развитие демократии», выглядят смехотворно. Совершенно очевидно, что речь идет именно о провокации: социалисты или ирредентисты (в данном случае они были слиты воедино) хотели создать только одно – радикальный прецедент. В газете «Il Popolo» действительно страсти нагнетались еще со второго ноября. Был опубликован призыв: «Все на Инсбрук! Инсбрук, 2 ноября, 12 часов дня – ходят слухи, что немецкие студенты намерены занять помещение правового факультета, в котором вы соберетесь на свое первое занятие. Все на Инсбрук!!!»

Конечно, можно было бы списать все на глупость и несдержанность: ведь из-за дальнейших событий итальянцы тоже потеряли то, чего как будто с таким трудом много лет добивались. Именно на это впоследствии и сетовал Альчиде Де Гаспери. Похоже, христианский демократ был единственным из трентинских итальянцев, кто искренне и наивно верил в цель создания факультета. Де Гаспери вообще чужда была показная театральность, присущая итальянцам.

Но в такое объяснение, как глупость и неосторожность, верится с трудом, и, скорее всего, итальянцам с самого начала был нужен этот конфликт, чтобы вызвать отклик в первую очередь в Италии. Им это удалось, а их дальнейшее пребывание в заключении создало им ореол мучеников австрийского режима.

* * *

Около десяти часов вечера на инсбрукский вокзал прибыл тот самый скорый поезд из Вены с тридцатью итальянскими студентами.

Они были торжественно встречены местными итальянцами. Везде слышались радостные выкрики и гарибальдийские песни.

Ажиотаж итальянцев, их брожения группами по центру города привели к тому, что к вечеру на улицу Марии-Терезии начали стекаться члены немецких студенческих братств.

 

4.4. Четверг. Вечер третьего ноября

Вечером третьего ноября Эрих Кнойсль находился в ресторане «Красный Орел», расположенном на улице, выходившей к особняку «Золотая крыша», – то есть в двух кварталах от «Белого Креста», но с обратной стороны того участка города, на котором развернулись главные события.

Из воспоминаний Кнойсля:

«Весть о том, что итальянцы празднуют победу в “Белом Кресте” разнеслась по городу в мгновение ока. Сидевшие в это время в “Красном Орле” тоже об этом узнали. Около 22.30 я издали наблюдал столкновения вышедших из гостиницы итальянцев с немецкими студентами. Это было на крыльце перед “Белым Крестом”. Я быстро пошел к улице Герцога Фридриха и увидел паническое бегство множества людей».

Уже к десяти вечера на площади, отделяющей новый город от старого, начали собираться недовольные, они продвигались на улицу Герцога Фридриха, к ресторану «Zur Goldene Rose». Это едва не создало давку: проход к ратуше и особняку «Золотая крыша» от центральной улицы города Мария-Терезия-штрассе, ведущей из Вильтена, очень узкий. Полиции, переместившейся к «Белому Кресту», едва удалось оттеснить толпу от ресторана, а потом отогнать ее в начало улицы Марии-Терезии (именно это и наблюдал Кнойсль) и тем самым предотвратить штурм помещения, где собрались итальянские студенты и члены ирредентистских обществ.

В отеле «Белый Крест» звучала только итальянская речь, а на торжественной встрече присутствовала вся элита национального движения Трентино – журналист Чезаре Баттисти, филолог Альчиде Де Гаспери, историк и поэт Антонио Пранцелорес, профессора Франческо и Джузеппе Менестрина, депутат городского совета Тренто Луиджи де Кампи…

Вначале одиннадцатого итальянцы, к которым теперь присоединились их венские собратья с вечернего поезда и приезжие из других городов, громко выражали восторг по случаю открытия факультета и победы над австрийской бюрократической машиной.

В половине одиннадцатого сто сорок участников встречи хотели покинуть «Белый Крест», некоторым профессорам и приезжим гостям удалось беспрепятственно выйти из гостиницы. Но местным итальянским студентам преградили путь около семидесяти человек немцев, среди которых были члены Альпийского клуба, «Бриксия», «Германия» и других обществ. Дорога на Мария-Терезия-штрассе оказалась перекрыта, и посыпались взаимные оскорбления. Немцы вытащили камни, итальянцы вооружились палками. Некоторые достали револьверы.

Полицейские, стоявшие между двумя группами, попытались вступить с ними в переговоры и продолжали держать противников на расстоянии.

Здесь следует пояснить, что речь идет не столько о палках, как главном орудии борьбы непримиримого студенчества, сколько о зонтах, заготовленных на прихотливую ноябрьскую погоду, и тростях с тяжелым металлическим набалдашником, которые в то время носили с собой даже молодые мужчины. Возраст большинства участников конфликта не превышал тридцати лет (Чезаре Баттисти и Августу Пеццеи было двадцать девять). Это были интеллигентные, образованные молодые люди из лучших семейств Тироля – в модных шляпах и добротных осенних пальто. Только карманы этих пальто оттягивали горсти припасенных камней, а у половины итальянцев были с собой револьверы, заряженные холостыми патронами. Но главным оружием, еще со времен стычек в университетских коридорах, оставалась трость.

Из показаний офицера полиции Томази:

«Большое количество итальянцев хотят покинуть “Белый Крест” <…> Но тут поблизости началось побоище. Поначалу все только выкрикивали взаимные оскорбления. Накопившиеся эмоции проявлялись лишь в устной форме и соответствовали обостренной ситуации в городе. Но тут вдруг чей-то голос кричит: “У одного из итальянцев пистолет!” Начальник полицейской охраны вызвал редактора “Il Popolo” доктора Баттисти с требованием сдать оружие, и тот ответил: “Ни у кого нет оружия, дайте нам пройти!” А в Штифтгассе на входе – огромная толпа».

Без четверти одиннадцать полиция продолжала вести переговоры с организатором встречи Чезаре Баттисти, и он обещал увести итальянских студентов мимо ресторана «У Золотой Розы» в сторону Бургграбена, если им освободят левую сторону улицы Герцога Фридриха. Впоследствии признавалось, что все еще можно было удержать под контролем и решить мирным путем. Однако в это время со стороны ресторана «У Золотой Розы» послышались выстрелы.

Некоторые итальянские студенты, стоявшие на углу, не выдержав эмоционального напряжения, попытались самостоятельно прорвать заслон пангерманистов, выхватили оружие и начали стрелять по немецким демонстрантам. Около десятка человек оказались травмированы и ранены.

Толпа озверела и кинулась на студентов, готовая растерзать их. Полиция оттеснила итальянцев, размахивавших револьверами, разоружила их и втолкнула в ресторан, после чего заняла позицию между демонстрантами и входной дверью. Часть итальянцев укрылась еще дальше – в здании башни. Но тут в ход пошли палки, и началась сумятица. Четырнадцать итальянских студентов и некоторые сотрудники полиции получили сильные ушибы. Находящийся при исполнении полицейский лейтенант Карл Бергер получил ранение в грудь.

* * *

От выстрелов итальянцев оказались ранены не только полицейские, но и гражданские лица, которых тоже немало было на месте события.

Учитель физкультуры местной школы был ранен в обе руки, а железнодорожный служащий Роберт Энгельбрехт – в область паха.

Мариус Гиус, студент факультета философии Венского университета, был ранен в голову рикошетом. Пуля застряла в подмышечной впадине студента Оскара Лехлейтнера, другая попала в руку студента-медика Антона Патшайдера, третья – в живот кузнеца Рудольфа Леопольда. Полицейский Андреас Вакер получил травму ноги, еще одна пуля царапнула голову железнодорожника, а верх его головного убора превратился в решето. Легко отделался доктор Франц Хертнагель: случайная пуля срикошетила в его бумажник. Все пострадавшие были доставлены в мэрию, где развернулся экстренный пункт скорой помощи, такой же пункт был и в полицейском участке. Некоторых следовало немедленно доставить в больницу, где есть специальное оборудование.

Из показаний офицера полиции Томази:

«В воздухе летают трости. И тут – выстрел. Потом кто-то кричит: “Не вышло!” Тогда и стало ясно, что итальянцы были заранее готовы к физическому насилию, в противном случае они бы не пошли в гостиницу с оружием. Толпа в бешенстве. “Weisses Kreuz” превращается в мишень. Часть итальянских студентов укрылась в его номерах, а другая группа искала убежища в гостинице “У Золотой Розы”. Толпа немцев, получившая первый удар, угрожала принять ответные меры, если итальянцы не будут немедленно арестованы».

Забегая вперед, можно сказать, что агент Томази, как добросовестный служака, в своих показаниях всего лишь слово в слово повторяет ставшие достоянием общественности слова мэра Грайля, сказанные чуть позднее – вечером 4 ноября на чрезвычайном заседании городского совета: «Изъятое у задержанных оружие показало, что они были заранее готовы к насильственной конфронтации. И ведь еще неизвестно, сколько револьверов и сколько стилетов было выброшено в сорок семь туалетов города».

Половина двенадцатого ночи. В окна отеля «Белый Крест» летят камни. У полиции появилась новая проблема. Толпа разделилась на две части: одна осталась на улице, а вторая устроила дежурство в вестибюле гостиницы, и засевшим внутри итальянцам угрожала реальная опасность.

* * *

В это время в кабинете военного советника лейтенанта фон Рунгга совещались бургомистр Грайль и имперский советник барон фон Лихтентурм. Их разговор достиг высшей точки кипения. Грайль нервно мерил шагами кабинет, и его щеки постепенно наливались краской. Барон был, напротив, брезгливо холоден, что лишь подчеркивало его злость.

Вопрос стоял о введении в город армейских частей.

– Я не могу на это согласиться, – твердил мэр. – Военное присутствие вызовет еще большее раздражение в городе и брожение в умах!

– Ну так делайте что-нибудь! – бросил с досадой Лихтентурм. – Здесь вам легко приводить доводы и контрдоводы. Пойдите и попробуйте их уговорить, чтобы они разошлись. Это же ваш город, в конце концов.

Вошел взвинченный губернатор Шварценау, сказал с порога:

– Почему до сих пор нет военных? В ратуше заперты итальянцы. Там всего два наряда полиции. На улице две тысячи человек. Осада начнется с минуты на минуту. Чего вы ждете?

Барон фон Рунгг молчал, наблюдая все это со стороны. Исполнять приказ предстояло именно ему. Когда его позднее спрашивали об этом, он сказал, что ночью, когда он отдавал приказ солдатам, он был убежден, что все итальянцы фактически заперты в двух гостиницах, где их жизни угрожает опасность, и что ожесточение людей переросло в безумие, поэтому, по его заключению, навести порядок без применения военной силы уже невозможно.

В это время часы на башне пробили полночь.

 

4.5. Четвертое ноября. Ночь

В период с полуночи до половины первого полицейские пытались провести в участок небольшие группы итальянцев, забаррикадировавшихся внутри гостиницы «Белый Крест». Они дважды повторяли эту попытку. Но как только охранники выходили на улицу с итальянцами, толпа, «как безумная», кидалась на их группу, чтобы линчевать «велшей».

В это время в переговоры с демонстрантами вступил только что прибывший на улицу Герцога Фридриха мэр города Вильгельм Грайль.

Пятидесятичетырехлетний Вильгельм Грайль управлял Инсбруком восемь лет. Этот типичный представитель набиравшего вес буржуазного класса родился в Инсбруке в семье преуспевающего торговца, но с самого начала думал о карьере чиновника и хозяйственника монархического образца. Амбиции Грайля не были пустыми: он действительно хорошо разбирался в финансовых и промышленных вопросах и немало сделал для родного города.

В 1885 году Грайль стал членом городского совета, а в 1886-м – вице-мэром. Однако поста бургомистра ему пришлось ждать десять лет, и он вступил в должность только в 1896 году. Ситуация в городе была в то время относительно спокойная, и Грайль занимался своими привычными делами – строил бани и газовые заводы, расширял и обновлял город. Район Вильтен, считавшийся ранее пригородом Инсбрука, стал частью города по решению Грайля.

Позднее звучали голоса осуждения в адрес бургомистра. Историки писали, что Грайль несет ответственность и за то, что произошло, и за формирование последующей за этим пропагандистской националистической шумихи, которую развернули местные средства массовой информации. Говорилось, что именно Грайль и его сторонники создали нездоровый политический климат в Тироле и развязали руки пангерманистам. Однако не признать заслуги Грайля в развитии города невозможно. Он был выдающимся хозяйственником, чрезвычайно увлеченным научным прогрессом и сумевшим соединить науку с потенциальными возможностями города.

7 октября 1903 года началось строительство одной из крупнейших в Европе гидроэлектростанций. В 1905 году Инсбрук стал европейским центром по добыче газа, которая увеличилась к началу Первой мировой войны. В 1890 году центр города был электрифицирован, а на Мария-Терезия-штрассе установлены так называемые лампы Ауэра – электрические дуговые лампы. В 1899 году построен железнодорожный вокзал рядом с горой Изель, а 1 августа 1904 открыта линия, проходящая через долину Штубай. Энтузиазм Грайля снискал ему уважение жителей города, поэтому он управлял Инсбруком почти до своей смерти, а в последние годы являлся почетным бургомистром.

Вильгельм Грайль, до сих пор пребывавший в этой истории в тени своего заместителя, темпераментного пангерманиста Эдуарда Эрлера, и губернатора Тироля Эрвина фон Шварценау, наконец решил взять дело в свои руки.

Отчасти к этому его вынудило совещание у барона фон Рунгга, едва не поставившее под сомнение его статус главы города. Он не мог не ощутить презрение, которое испытывали к нему военные, поэтому вступил в переговоры с немцами, полный решимости уговорить непримиримые стороны разойтись. Про себя Грайль повторял: «Это мой город! Конечно же мой!»

Но бургомистр опоздал.

От немцев переговоры вел активный член братства «Германия» Фридрих Франк – тот самый «шёнерианец», который 26 октября 1903 года произносил пангерманскую речь перед дворцом Хофбург, призывая очистить город от итальянцев.

После разговора с ним и его товарищами стало ясно, что радикально настроенные немцы уже не нуждаются в советах бургомистра и уходить не желают.

– Вы что, смеетесь, доктор Грайль? – сказал Франк спокойно, но с заметной издевкой и чувством превосходства. – При всем уважении… Они же в нас стреляют.

Бургомистр был неприятно удивлен взвинченной развязностью молодого человека. Грайль с ужасом смотрел на свой город и не узнавал его. К нему подошел генерал-лейтенант Шварценау.

– Что вы медлите? – спросил он чужим, армейским тоном. – Хватит вести переговоры! Разве не ясно, что надо вводить войска? Если они сейчас снесут «Белый Крест», мы окажемся на первых полосах всех газет Европы.

– Это безумие!» – воскликнул Грайль. – Как вы не понимаете? Здесь город, а не фронт!

– Скоро от вашего города ничего не останется! Безумие, что вы ничего не делаете! – грубо ответил Шварценау.

– Это не мое решение. Не мое! – отрезал бургомистр и пошел в сторону гостиницы «Золотая Роза», где собрались немцы.

– Вот мне еще вальдшнеп, – пробормотал губернатор Тироля. – Хорош крыльями махать! Так бы и шлепнул его… на суп.

К часу ночи центр Инсбрука напоминал кипящий котел.

В половине второго на центральную улицу города вошел вооруженный отряд горных стрелков.

 

4.6. «Baionetta in asta!»

[321]

Дивизия легкой пехоты «горные стрелки», или «стрелки кайзера», была сформирована на базе бывших охотничьих полков в начале 80-х годов XIX века, после того, как военный министр Франц Кун написал книгу «Горная война», в которой высказал мысль о необходимости создания специальных подразделений, обученных вести боевые действия в горной местности.

Под «горной местностью» подразумевался Тироль, а под боевыми действиями – вылазки тирольских итальянцев или даже военные действия жителей соседней страны. Официально Италия считалась союзницей Германии и Австрии, но Австрийская монархия никогда по-настоящему не доверяла итальянцам, обвиняя их в националистических амбициях. Поводом к таким подозрениям опять-таки стал Тироль, где в последней четверти века набирало силу ирредентистское движение, жаждущее объединения Южного Тироля с Италией.

Особенности местности и характер тирольских итальянцев, знавших горы во многом лучше австрийских немцев, требовали особой подготовки стрелков, их умения ориентироваться в горах, где могут скрываться террористы или уголовные элементы. Впоследствии они станут довольно успешным отрядом военной элиты Первой мировой войны, когда Италия действительно превратится в противника и вышлет в Тироль отряды так называемых «alpini».

В 1895 году десять батальонов «стрелков кайзера», созданные для осуществления различных задач, были преобразованы в четыре полка, состоящие из шестнадцати батальонов. Тринадцатый батальон первого стрелкового полка был расквартирован в районе Инсбрука.

В его задачу входило предотвращение беспорядков самого разного рода – от розыска криминальных элементов и оказания помощи в случае лесных пожаров до предотвращения антиправительственных восстаний.

Впоследствии газета «Der Scherer» назовет эти войска «фаворитами монархии», что в контексте антиправительственных взглядов газеты и трагических событий той ночи едва ли можно расценивать как комплимент.

В то же время сами военные Австрийской монархии восхищались их мощью и стилем поведения. Так, австрийский главнокомандующий фельдмаршал Светозар Бороевич де Бойна позднее утверждал, что за его «более чем сорокалетнюю службу» он «знал стрелков кайзера исключительно как аристократов от инфантерии», и считал, «что, используя их в качестве оборонных подразделений, можно добиться верного успеха».

В связи с этим представляется крайне удивительным тот факт, что среди этих «аристократов от инфантерии», направленных на предотвращение национальных беспорядков в Тироле, оказался вооруженный итальянский ирредентист, агрессивно настроенный по отношению к лицам немецкой национальности и психически неуравновешенный. А между тем, если судить по свидетельствам того времени, дело обстояло именно так. Газеты во главе с «Innsbrucker Nachrichten» неоднократно акцентировали внимание своих читателей на том, что в стрелковых батальонах был высокий процент итальянцев, причем не просто высокий – из текста следовало, что их там оказалось едва ли не подавляющее число.

В Инсбруке итальянское население составляло 1083 человека, и 506 из них – то есть практически половина – были солдатами.

Впоследствии число итальянцев в батальонах было сокращено: это особенно заметно при сравнении списков стрелков до 1905 года и к началу Первой мировой войны. Может показаться, что это было логичной реакцией на опасную национальную гетерогенность войска.

Впрочем, историк и социолог Ирмгард Платнер, выступившая на конференции 2004 года, пишет, что, несмотря на то, что «с постепенным выводом войск в 1910 году численность итальянцев упала до 983 единиц», это «сокращение не связано – как это можно предположить – со словесными и физическими нападками, которые участились после восстания в университете».

При этом Платнер ссылается на данные Центральной статистической комиссии 1903–1908 годов.

В «хронике событий», помещенной в номере «Scherer» 12 ноября 1904 года, говорилось следующее: «Без четверти час ночи появились 13-й батальон кайзеровских стрелков (с подавляющим числом итальянцев в его составе) и 14-й пехотный полк; бургомистр Грайль трижды пытался протестовать против ввода войск, также командир корпуса эрцгерцог Ойген в ответ лишь на третье письмо губернатора барона Шварценау послал войска».

Из этого сообщения, как и из многих других в те дни, следует, что все стрелки теперь переводились на Шварценау, который популярностью не пользовался: бургомистр был против военного участия, а эрцгерцог долго сопротивлялся этому решению.

* * *

Было почти два часа ночи.

Горные стрелки, вооруженные штыками, продвигались к площади перед улицей Герцога Фридриха, где находились «Золотая Роза» (второй дом от площади) и «Белый Крест» (третий дом от площади). Задача была предельно ясна. Им надлежало очистить улицу Марии-Терезии и следующую за ней маленькую улочку Кайзера Фридриха от демонстрантов вплоть до особняка «Золотая крыша», находившегося практически в тупике.

Справа расположен только маленький проход, заканчивающийся собором: там пройти невозможно. С левой стороны улица Герцога Фридриха поворачивает и сужается в сторону Марктграбен.

На этом небольшом промежутке от нее внутрь сектора старого города отходит крошечный, похожий на проходной двор переулок – Кибахгассе. Именно там, возле ресторана «Красный Орел», находился Кнойсль.

Из воспоминаний Эриха Кнойсля:

«Как только стало очевидно, что полицейские беспомощны, в город были направлены две группы стрелков и пехота, вооруженная штыками. Они начали наступление из Херренгассе к улице Герцога Фридриха. Когда стрелки подошли к площади, сопровождавший их офицер полиции вновь обратился к толпе с призывом разойтись, но не добился результата. Из толпы раздались угрожающие выкрики. Тогда войско приступило к зачистке улиц вплоть до Бургграбена и Марктграбена».

«Зачистка улиц вплоть до Бургграбена и Марктграбена» означала только одно: войска прошли строем по этим улицам, отделяющим старый город от нового, и попутно рассредоточивались по всем крошечным переулкам старого города – Хофгассе, Ризенгассе и в особенности Штифтгассе. Штифтгассе был первым переулком за Бургграбеном, он находился как раз позади «Золотой Розы», перед которой собралась толпа. Именно оттуда и вышел отряд, в котором был предполагаемый убийца.

Рисунки же, на которых свидетели запечатлели момент уличного боя, в основном изображают столкновения стрелков с демонстрантами уже рядом с колонной Святой Анны, на улице Марии-Терезии – то есть уже в начале нового города, в сорока метрах от «Золотой Розы». Именно туда войска оттеснили толпу. Эти страшные картины уличного боя на следующее утро занимали первые полосы газет.

Художник Август Пеццеи, посланный газетой «Der Scherer» иллюстрировать события, рисунков сделать не успел. Когда войска маршировали по Бургграбену и Марктграбену, он был в арке ресторана «У Золотой Розы».