Я знал старину Миккелино с колледжа. Славный был паренек, весельчак и бабник, и уже тогда — самый азартный игрок из тех, с кем мне доводилось сталкиваться за карточным столом. На первых порах ему отчаянно везло, и нередко я бросал карты и уходил, чувствуя, как пустота в моих карманах соревнуется со злостью. Справедливости ради, надо отметить, что мне не раз удавалось отыграться. Но даже если я оставался «при своих» или выигрывал, Микки все равно становился похожим на того вечно счастливого мышонка из американских мультиков. Игра была для него способом получить порцию удовольствия, азарт — всего лишь оружием, а удача — чем-то настолько личным, что ее можно было записывать в любовницы.

Со временем мне все надоело. Я покинул ряды его «спонсоров» и переехал из своей провинциальной Базиликаты в Милан, вместе с будущей женой Эстеллой. Можно сказать, что с картами я завязал хотя бы для того, чтобы больше не видеть довольную физиономию Микки.

Вскоре я закончил колледж, женился на Стелле и устроился на работу менеджером в фирму, торгующую резиновыми медицинскими принадлежностями, а по ночам подрабатывал сторожем в забегаловке «Тертый сыр». Из окна этого заведения открывался чудесный вид на помойку, а за ней, на другой стороне улицы, переливалась огнями вывеска «Казино «Алхимия», назойливо напоминая мне о бурной юности. Эстелла прекрасно знала о моих былых подвигах и боялась, что однажды ночью я сорвусь и побегу ставить на кон и без того скупую зарплату. Вполне понятное, но абсолютно неуместное опасение. Сти не раз уговаривала меня уволиться, но сама она зарабатывала гроши в местном музее. «Удивительно, что люди платят за то, чтобы пару минут лицезреть мазню дюжины сумасшедших самородков», — вздыхала она.

Особой тяги к посещению «Алхимии» я не испытывал. Заведение вполне соответствовало своему расположению в топографическом лабиринте города. На его огоньки слетались самые дешевые lucciole, и приползали заядлые «сыновья Вакха». Ну а крылечко стало традиционным местом для потасовок, и я уверен, что Веласкес с удовольствием написал бы еще один вариант своей картины, если бы хоть одним глазком взглянул на эти плачевные результаты многодневных возлияний. Когда несчастные проигравшие и перепившие орали достаточно громко, я вызывал карабинеров.

Я не мог себе представить, что когда-нибудь, возле этой конуры для прожигания денег, увижу старого доброго друга Микки, с его удачей, засевшей где-то глубоко в аппендиксе.

Ночи в тот год были жаркие, как нубийские красавицы, но, по правде сказать, более светлые. Я открывал окна на первом этаже «Тертого сыра», а сам выходил покурить на улицу, предусмотрительно прихватив с собой бейсбольную биту и трубку от телефона. Сти шутила, что когда-нибудь я все перепутаю — ударю трубкой бедолагу-злоумышленника, а после стану уговаривать бейсбольную биту прислать мне отряд карабинеров и кусок пиццы. Я обожал свою жену за этот гнусный юморок.

Той ночью, когда Миккело появился около «Алхимии», было тихо и пусто. Настолько тихо, что дружная песня сверчков звучала на полную катушку, по размаху увертюры напоминая дюжину пожарных сирен. Такая особенная, зоологическая тишина, отягощенная энтомологическим концертом. Я вышел на улицу, щелкнул зажигалкой, затянулся и выпустил колечко сигаретного дыма, которое бледным призраком размазалось по ночному ветру. Затем где-то вдалеке послышались шаги, а вскоре показался и сам человек. Было что-то знакомое в манере прохожего перебирать ногами. Разглядывая сутулую фигуру через очередное дымовое колечко, я понял, что знаю его.

Разумеется, я поперхнулся и начал громко кашлять. Естественно, Мик остановился, подумал немножко, и поменял свое направление, попутно хихикая, словно сытый хорек.

— Диего! Старина! — завопил он, распахивая объятья. — Какого черта ты делаешь ночью в этой дыре?

Микки ехидно покосился на вывеску, под которой я стоял, и заржал. Его взъерошенные волосы плясали на голове, будто диковинный куст.

— Ничего смешного, — ворчливо ответил я. — Не может быть ничего смешного в «Тертом сыре». Это серьезное заведение. Таких, как ты, сюда не пускают.

— Такие как я просто ходят по другой стороне улицы, в другое время суток! — согласился он сквозь хохот. — Сто лет тебя не видел. Как поживаешь?

— Нормально, — я равнодушно пожал плечами. — А ты как?

— Отлично! — он хищно оскалился. — Такой удачи, как сейчас, у меня еще не было! Даже в те славные дни, когда ты дулся и уходил, засунув руки в пустые карманы.

— Неужели раздел догола какого-нибудь миллионера? — поинтересовался я.

Миккело покачал головой и ткнул пальцем в сторону казино.

— Вот в этой клевой хижине существует закрытый клуб. Туда пускают только отчаянных везунчиков, с которыми за одним столом играет сам хозяин. Я и так уже обогатился за счет здешних болванов, а сегодняшняя ночь станет для меня пропуском в потайные врата Рая! — он мечтательно зажмурился. — Представляешь, какими деньгами они там ворочают?

— Представляю, — я метко запустил окурком в сточную канаву. — Только с некоторых пор я не верю в легкие деньги.

— Неужели? — Микки скривился, и хлопнул меня по плечу. — Пошли, сделаем их! Всего на одну игру! Оставь свой «Тертый сыр» крысам, все равно сюда не полезет ни один уважающий себя бандюган!

— Извини, Мик. Может быть, в другой раз. И то, вряд ли…

— Ладно, как хочешь, — он покачал головой. — Сам не знаешь, что теряешь. Я как-нибудь загляну к тебе еще разок, чтобы похвастаться своими деньжищами. Посмотрим, какой птичкой ты тогда запоешь.

— Заметано, — я скупо улыбнулся. — Удачи тебе.

— Удача всегда со мной!

Он ушел, а я постоял еще немного в тишине. После беседы с Микки она была лучшим лекарством для нервов. Потом я запер дверь в «Тертом сыре», закрыл окна, включил старенький приемник и уснул под пение Сюзанны Маккоркл. Мне снились ангелы, наблюдающие за мной с ночного неба.

В следующий раз я увидел Микки только через три месяца. К тому времени я успел взять отпуск в «резиновой фирме», и ночные дежурства в «Тертом сыре» плавно переходили в совместные завтраки со Стеллой. Перед работой она заходила меня навестить. На улице было прохладно, уже наступила осень, поэтому Сти носила свое смешное рыжее пальтишко. Смотреть, как она жадно хватается за горячую кружку капуччино было забавно, так что семейные завтраки превратились для нас в прилюдные юмористические шоу. Ранние посетители «Тертого сыра» иногда рассказывали чудесные байки о хозяине казино, которого прозвали Алхимиком, но я к ним особенно не прислушивался. Не придавал значения пустой болтовне. Те, кто покинул «Алхимию» поутру в славном расположении духа, тоже иногда заходили к нам, но не откровенничали. Вид у них был сытый и благодушный. Я и думать перестал о ночном разговоре с Микки, подозревая, что счастливчик не показывает нос, потому что, наконец, проигрался в пух и перья.

Вскоре выяснилось, что я не ошибался. Однажды утром, еще до появления Эстеллы, я увидел Мика в зале. Подходить не хотелось, но любопытство взяло верх. Я подсел к нему за столик. Миккело выглядел растерянным, хотя печали в его взгляде я не обнаружил. Скорее, озадаченность.

— Они все психи, Диего, — произнес он. — Если не все, то большинство.

— Ты проиграл? — ухмыльнулся я. — Хочешь кофе?

— За твой счет — с удовольствием, — пробормотал Микки. — Я, собственно, сел здесь, чтобы тебя увидеть.

Он почесал затылок и нахмурился. Пока я объяснял официантке, говорящей скорее на английском, чем на итальянском, что нам нужно два стаканчика умеренно сладкого пойла, Миккело молчал.

Стелла появится минут через двадцать… Я не хотел, чтобы она видела Мика, иначе опять примет меня за идиота, и будет весь вечер читать лекции о вреде карточной игры. Какие уж тут лекции, когда жертва собственных неуемных амбиций сидит передо мной и выковыривает из головы перхоть.

— Попасть туда очень просто, — рассказал он, отхлебнув кофе. — Нужно всего лишь выиграть за общим столом определенное количество раз. Ну, допустим, подряд… дюжину. После этого тобой сразу заинтересуется хозяин. Тамошние завсегдатаи прозвали его Алхимиком. Ну, ты понимаешь, от вывески. Кажется, это прозвище ему нравится, потому что я так и не узнал его настоящего имени. Самое страшное, что кличка ему подходит… Ох, Диего, вот уж в чьи лапы я не советую тебе попадаться. Он играет в карты, словно черт. Я по сравнению с ним просто сопляк, который хотел попасть на дискотеку, но ошибся дверью. Странный он, этот Алхимик, очень странный.

— И много ты проиграл, Мик? — поинтересовался я.

— Все, — он сверкнул глазами. — Абсолютно все деньги, плюс еще кое-что. Но я отыграюсь. Хотя возвращаться туда мне совсем не хочется.

Я засмеялся, но Микки оборвал мое хихиканье.

— Я ведь давно так не проигрывал, Диего, — сегодня он был явно не в духе. — К тому же мне всегда везло по-крупному, а на мелочь я не обращал внимания. И еще я привык видеть то, что ставится на кон. А здесь они могут продуть тысячу лир, а потом отыграть их, поставив какую-нибудь ерунду. Вчера, например, мой тамошний знакомый, толстяк Гильермо Боб, получил отличный прикуп, когда на кону стояла… тень от пепельницы. Понимаешь, Диего! Тень! Ну, скажи на милость, зачем ему тень? Ему и пепельница-то была даром не нужна. Хотя, не спорю, пепельница хорошая, инкрустированная золотом.

— У богатых свои причуды, — хмыкнул я. — Чему ты удивляешься? В следующий раз поставишь тень от своих лир, и — никаких проблем.

— Тебе смешно, а мне нет, и это нечестно, — первый раз за утро Миккело попытался улыбнуться. — Они играют на все, что придет в голову или попадется на глаза. Жужжание мухи, пламя свечи, звон колокольчиков и дым сигары. Они могут проиграть свой смех, причем десятилетней давности, или боль от выдранного зуба. При мне кто-то выиграл запах жареной курицы. В жизни не видел более чокнутых людей.

— Звучит экстравагантно, согласен, — я кивнул, допивая кофе. — Но вполне безобидно.

— Дослушай до конца, тебе понравится. — Микки уставился в окно. — Сегодня, уже на рассвете, я понял, что проиграл все до последнего цента. Долговые расписки там не приняты, и я моментально очутился на мели. Настроение испортилось, и хозяин это заметил. Он предложил мне диковинную ставку. Для начала Алхимик попросил всех убавить громкость своих говорильников и в торжественной тишине прочел мне лекцию о том, что на свете существуют так называемые «вещи в себе». В традиционном понимании, абсолютная «вещь в себе» — это нечто непознаваемое, не имеющее ни цвета, ни запаха, не отбрасывающее тени и не издающее звуков. Ее нельзя измерить или взвесить. Она никак не проявляет своей сути. Ее можно только почувствовать, да и то для этого необходима недюжинная интуиция. Так вот, Алхимик уверял, что я могу поставить на кон сей бесценный предмет. Мол, у меня эта вещица есть, и я могу попытаться отыграть свои денежки. Разумеется, я поудивлялся, скорее для солидности, в душе прекрасно понимая, что это — очередное сумасбродство. Ну а потом сделал вид, будто кладу на стол щедрый кусок пустоты. Я проиграл.

— Брось, Микки! Ты проиграл пустоту, тебе ее жалко, ты в депрессии. Прекрасно тебя понимаю, — я рассмеялся. — Иди, выспись, а затем выиграй пару сотен у какого-нибудь болвана, и все снова будет отлично.

— Постараюсь последовать совету. Но… мне как-то не по себе. Я сам не знаю, что проиграл. Неуютно как-то…

— Это была самая выгодная ставка в твоей жизни, поверь. Иди домой, — я посмотрел на часы. — Может, мы с тобой еще когда-нибудь вспомним наши молодые годы!

Я проводил его до двери и ободряюще похлопал по плечу. А когда обернулся, передо мной стояла Эстелла. Взгляд ее не предвещал ничего хорошего. Абсолютно ничего. Самым неприятным было то, что я даже не заметил, когда она вошла. Но мою финальную браваду она услышала, это точно.

Едва я убедил себя в благополучном исходе дела, судьба вновь продемонстрировала мне свой жирный тыл. Микки вернулся через неделю, когда скандалы с Эстеллой начали понемножку утихать, а отпуск подошел к концу. Появился Миккело внезапно и был похож на мертвеца, вылезшего на белый свет из старой могилки. Он чуть не получил по голове бейсбольной битой, пытаясь пробраться в дежурную комнатку «Тертого сыра» через форточку. Мик действительно был очень плох. Все его пижонское очарование куда-то испарилось, уступив место полной растрепанности и неуклюжести. Рубашка торчала из брюк, пуговицы перепутали петельки, пиджак порвался в двух местах, а на лбу светилась здоровенная шишка. Словом, он был расписан, как плафон Аннибале Карраччи. Микки путано объяснил, что по дороге запнулся о какую-то штуку и перевернул на себя помойный контейнер. Я принюхался и уверил его, что это был контейнер с овощной лавки.

Пришлось помочь этой жертве азарта найти умывальник. Посвежевший и отдышавшийся, он заявил:

— Ди, ты должен мне помочь! Я в дерьме по самые уши.

— Уже нет, — съязвил я. — К тому же мне совершенно не хочется вмешиваться в твои дела. Надеюсь, с «Алхимией» ты завязал?

— Да. То есть, нет. То есть как раз собирался, но для этого нужен ты!

— Это еще зачем?

— Я не могу найти денег, — он всхлипнул. — Весь мир против меня. Понимаешь, когда я проиграл ему эту штуковину, я понял, что потерял что-то очень ценное. Такое, о чем я даже не догадывался. То, чего не видел. А ведь оно у меня было! Чудесный амулет, на котором все держалось. А теперь все сыплется… сыплется… Землю выдернули из-под ног, словно коврик. Я не могу быть ни в чем уверенным. Мне больше не везет в карты. От меня ушли все мои девушки. Последняя даже заявила, что я веду себя не по-джентльменски, когда в ресторане я случайно перепутал ее платье с салфеткой и вытер об него руки.

Тут я не выдержал и расхохотался в полную глотку. Именно такого Микки я хотел увидеть, когда мы оба учились в колледже. Можно сказать, он, наконец, удовлетворил мою тайную мечту.

— На меня постоянно наезжают какие-то дебилы, — продолжал он, почесывая шишку. — Меня пытаются поочередно сбить то машиной, то велосипедом! А дома творится такой бедлам, что угу-гу! Ни одной вещи не могу найти. Носки каким-то образом оказываются в ящиках стола, карандаши в стиральной машине, а упаковки презервативов — в морозильной камере. Я так больше не могу, Диего! Я повешусь, утоплюсь, прыгну с моста! Если, конечно, получится…

— Успокойся, Мик, — я опустился в кресло и закурил. — Такое «угу-гу» иногда бывает. Подожди немного — само пройдет. Жизнь состоит из черных и белых полосочек, как зебра в зоопарке.

— Скорее, как арестантская роба! — взвыл он. — Я должен получить свою вещь обратно! Я и представить себе не мог, что она мне так нужна!

— Что тебе мешает вернуться и поставить на кон шнурки от ботинок?

— Диего… Ди… — голосок Микки стал слащавым. — Я отдам тебе все, что у тебя выиграл. Честное слово. Денежка за денежкой. Я не могу играть, мне не везет, а ты — отличный картежник.

— Ты был гораздо лучше, чем я, пока не раскис. Если даже ты проиграл Алхимику, то мне уж точно ничего не светит.

— Я мухлевал, когда играл с тобой! — Микки сделал вид, будто умирает, и скорчился на полу. — Прости меня, дружище! Но если ты выиграешь у Алхимика мою вещь, я верну тебе в два раза больше того, что ты проиграл мне за все те годы.

Так продолжалось больше часа, и уже за полночь я понял, что неудачливый Микки раздражает меня в три… нет, пожалуй, в пять раз больше, чем удачливый. Отделаться от него было абсолютно невозможно. Конечно, я имел полное право слегка оглушить Микки бейсбольной битой и уложить до утра в подсобке. Этот вариант мне нравился, но католическое воспитание запрещало так обращаться с людьми. Можно было вызвать карабинеров, но моя совесть смотрела на меня откуда-то сверху вампирским взглядом, и уверяла, что бедному Микки вряд ли пойдет на пользу общение с ними. Ну и, наконец, можно было купиться на его авантюру.

Утром мне обещали выдать щедрый аванс, поэтому я мог спокойно взять остаток вечерней кассы. При хорошем раскладе старина Микки становился моим пожизненным должником, а мы с Эстеллой зажили бы счастливо и припеваючи… Да, а при плохом раскладе Сти, скорее всего, подает на развод. От одной мысли об этом мне становилось тошно.

Увы, ноги уже несли меня к мерцающей вывеске «Алхимии», а сзади плелся Микки, напевая какое-то подобие классической серенады: «Приди, приди!» Я помню, как преодолел лабиринт карточных столов и стройные ряды «Одноруких бандитов» и поднялся по лестнице на второй этаж, где заботливый охранник открыл для нас двери в просторный кабинет Алхимика. Таинственный хозяин заведения оказался вполне респектабельным седовласым господином, с хитрыми ледяными глазами и узким улыбчивым ртом. Он напомнил мне большого тунца, которого давным-давно отец притащил домой с рыбалки.

Хозяин сразу согласился поставить на кон ту самую «вещь в себе». Помню, когда мы стояли там, в личном кабинете Алхимика, и Микки несчастным голосом уговаривал его вернуть «вещь» хотя бы на время игры, я покосился на хозяйский стол. Вы вряд ли поверите мне, я и сам себе не верю, но… Готов поспорить, что среди золотых и серебряных ручек, среди бумаг в дорогих пресс-папье и блокнотов в переплетах из тисненой кожи, среди всей этой мишуры и блеска я увидел столько непонятных и чудесных вещичек, что голова пошла кругом, а ноги настойчиво убеждали меня куда-нибудь сесть.

Я видел тень от вазы с цветком, хотя самой вазы там и в помине не было. Над самой поверхностью стола висели буквы, словно книгу, которая там лежала, убрали, а буквы из нее так и остались на месте. Я слышал, как по столу катается невидимый карандаш. Шелестели страницы, кто-то тихо нашептывал календарные даты, что-то бурлило, журчало и посвистывало. А рядом с креслом, в котором сидел Алхимик, прямо в воздухе висела тусклая улыбка. Как в той сказке про Алису, которую, будучи в хорошем настроении, любила цитировать Стелла.

Видимо, Микки так ничего и не добился. Я не следил за их беседой. Вскоре нас пригласили в игральный зал, где хозяин распорядился освободить стол для покера. Нам принесли парочку коктейлей со льдом, разноцветных, как детские леденцы. Я погладил зеленое сукно, и улыбнулся. Предчувствие игры вдруг стало опьяняющим. То же самое, наверное, испытывает заядлый алкоголик, которому несколько недель не удавалось прикоснуться к спиртному. Внутренний голос уверял, что в этот раз все будет отлично. Мне сам Бог велел выиграть, поскольку я сел за игорный стол ради благородного дела. Фортуна должна быть на моей стороне, ведь я вернулся. Я — «в ударе». Я верю. Даже если поначалу расклад окажется не слишком воодушевляющим, всегда есть шанс отыграться. Главное — идти до конца. До победы.

Я осекся, когда понял, что руки трясутся, но не от страха, а от возбуждения. Азарт исполнил на струнах моего разума любимую арию во славу адреналина.

— Все чего-нибудь ищут, — произнес Алхимик, усаживаясь напротив меня. — Всем постоянно что-нибудь нужно. Даже когда у человека, казалось бы, есть все — ему обязательно чего-нибудь не хватает. В древности алхимики искали философский камень, и пытались понять суть вещей. А современный человек может вымостить этим камнем улицу — и все равно ничего не заметит.

Дилер, тощий долговязый брюнет в очках, открыл новую колоду, и раздал нам карты.

— Вот, к примеру, Микки. Он хочет вернуть то, чего не может даже увидеть. Я сильно сомневаюсь, что он почувствует эту «вещь в себе». Если бы я не сообщил ему, что она существует, он так и прожил бы жизнь в неведении. А сегодня ему ужасно не хватает маленького кусочка пустоты… Забавно!

Я промолчал. Микки за моей спиной слегка потряхивало. Было от чего — в моих руках оказалась не слишком удачная комбинация. Три девятки, четверка и бубновая дама. Алхимик посмотрел на свои карты и произнес:

— Какой ассортимент красного! Напрашивается аллегория. Стихотворная, что естественно. Талантливые поэты очень любили смерть. Если раздумали, Диего… цыкните. А наш ангел констатирует окончательное невезение.

Я взглянул на карты. Можно продолжить игру. Если я поменяю четверку на даму, или девятку, в моей руке окажется «фулл» или «каре». Но ставки придется поднять… Здесь все начинается с денег. Заканчивается же вещами, истинной ценности которых не знает никто. Разве что человек напротив меня, с рыбьими глазами, в которых плещется страсть коллекционера.

— Достались плохие карты? Или вы великолепно блефуете? Попробуете рискнуть? — Алхимик улыбнулся. — У вас ведь тоже есть эта «вещь в себе», Диего. Тогда наши ставки будут куда более равноценными. А гармония, как известно, способствует успеху во всем.

Искушение было слишком сильным, что и говорить. Микки за моей спиной жалобно ныл, Алхимик сверлил меня взглядом, а я думал о том, что скажет Стелла, когда узнает о моих ночных похождениях. Может быть, и не узнает… Ладони покрылись липким, холодным потом. Идти до конца? Поставить столь любимую Алхимиком «вещь в себе»? Интересно, в каком кармане она лежит? Может быть в заднем, и вещица уже давно размазалась, как кусок пластилина. Или мне стоит таскать с собой рюкзачок для этой таинственной штуковины. Очаровательный заплечный рюкзачок, похожий на тот, с которым веселая Сти ходила в школу…

— Пожалуй, нет. Прости, Мик, — я взглянул на Алхимика. — Я — пас. Не стоило сюда приходить. Спасибо, и прощайте.

— Умное решение, — хитрый взгляд Алхимика переполз на Микки, а мозолистые руки выкладывали на стол карты.

Одну за другой. Туз, король, дама, валет, десятка. У хитреца был «флэш-рояль»! Мне ничего не светило, при любом раскладе.

— Знаете, господа, в молодости я был поэтом и сочинял стихи. Отвратительные стишки, чего уж там. Но у меня появилась привычка дарить их тем людям, которые сумели меня удивить. Неважно, каким образом.

Он встал, порылся в карманах, и протянул мне листок со своими виршами. Внизу стоял автограф, чем-то напоминающий бабочку. Спустя пару секунд я заметил, что он медленно ползет по листу на тоненьких ножках…

— Когда твоему другу станет полегче, пусть почитает. Говорят, поэзия заставляет создавать то, чего нет. Значит, это именно то, что ему нужно. — Алхимик улыбнулся еще раз. — Прощайте, господа.

— Что там написано, Диего? — спросил Микки уже на улице. — Какое-нибудь издевательство?

Я встал под мерцающей вывеской, чтобы свет падал на листок и прочитал вслух:

— Что это значит, Ди? — бедолага выглядел озадаченным, да и я, наверное, тоже.

— Не знаю, Мик. Не знаю…. Но сдается мне, что ты ничего ему но проигрывал. Абсолютно ничего, — и я улыбнулся.

Утром жена устроила мне взбучку, но продолжалось это недолго. Возможно потому, что по дороге домой, в местном парке, я предусмотрительно ограбил яркую цветочную клумбу. Кажется, каменный тритончик в центре фонтана взирал на мои действия весьма укоризненно. Ну и ладно! Одним букетом, конечно, не обошлось. Сти никогда так просто не сдавалась. Ругань быстро перешла в язвительные оскорбления, те, в свою очередь, превратились в безобидные шутки, и скоро мы дружно смеялись, обсуждая проблемы несчастного Микки. Где еще встретишь человека, который бы так запаниковал, проиграв какому-то фокуснику кусок пустоты?

Наверное, у нас с Эстелитой все будет хорошо. Потому что нам нравится думать, что даже в худшие моменты нашей жизни ангелы наблюдают за нами с небес.