§ 1. Прикаспийские области и Дагестан во взаимоотношениях России, Турции и Ирана накануне нашествий Надир-шаха Афшара

Обстановка в Прикаспийско-Кавказском регионе накануне нашествий Надир-шаха на Дагестан оставалась напряженной. Решающее влияние на это оказывало российско-турецкое противоборство, опиравшееся на оккупационные силы сторон, расположенные в этих краях. Создавшаяся ситуация благоприятствовала наступательным замыслам Стамбула, пытавшегося воспользоваться бедственным положением Ирана, находившегося под афганской оккупацией. Военно-дипломатическая активность Порты подогревалась и тем, что дворцовые перевороты и засилье иностранцев в послепетровской России свели проблемы восточной политики Петербурга до решения элементарной задачи – искать выход, как «с некоторой честью и безопасностью из… персидских дел выйти».

Однако воспользоваться плодами завоевания Ирана афганскими феодалами османам не пришлось. В конце 20-х – начале 30-х гг. положение в Иране в корне изменилось. Тяжелые последствия афганской и османской оккупации послужили причиной освободительной борьбы против захватчиков, которую возглавил сын незнатного кочевника из тюркского племени афшаров Надир, проявивший себя как талантливый полководец, но крайне жестокий политик. По сведениям иранских авторов, Надир родился 22 ноября 1688 г. в провинции Хорасан (местность Достгярд, в 7 км южнее г. Доррагеза). Отец Надира Имам-кули занимался выделкой кож и изготовлением из нее одежды и обуви. В четырнадцатилетием возрасте вместе с матерью и старшим братом Ибрагимом Надир попал в плен к туркменским ханам, откуда они бежали и вернулись на родину четыре года спустя. Возвратившись в Хорасан, Надир вместе с братом служил в дружинах различных феодалов, затем создал собственное ополчение, овладел крепостью Келат, которую превратил в свою опору для достижения честолюбивых замыслов.

Поступив на службу к шаху Тахмаспу II в качестве главнокомандующего вооруженными силами, он стал наместником Хорасана, подчинив своему влиянию безвольного патрона. Между 1726 и 1729 гг. Надир разбил Мелика Махмуда Систанского, отнял у него захваченный им Мешхед, нанес поражение афганцам – абдали, завладел Гератом и подчинил весь Хорасан. Приняв имя Тахмасп-Кули-хана (раб Тахмаспа. – Н. С.), он взял в свои руки управление всеми областями, подвластными Тахмаспу II, превратившемуся в простое орудие в его руках.

Успехи Надира обеспокоили афганского правителя Ирана Афшара, попытавшегося разбить своего грозного соперника. Однако в двух сражениях (октябрь-ноябрь 1729 г.) Надир нанес сокрушительное поражение афганцам, очистил от них Исфахан и Шираз, изгнал их за пределы Ирана. В начале 1730 г. в сопровождении Надира шах Тахмасп II вступил в столицу своих предков – г. Исфахан.

Изгнание афганцев и гибель Афшара вызвали тревогу в турецкой столице. Обеспокоенная этим, Порта пыталась добиться от Тахмаспа признания за собой территорий, уступленных ей Афшаром по Хамаданскому договору 1727 г. Озабоченность Стамбула была вызвана тем, что изгнание афганцев из Ирана подрывало позиции Порты не только в этой стране, но и на Кавказе. Как только Надир изгнал афганцев из Ирана, шах Тахмасп потребовал от Стамбула, чтобы ему вернули города, которые «они, османы, похитили из-под его власти».

Однако неоднократные обращения шаха Тахмаспа к султану Ахмеду III остались без ответа. Иранское правительство решило изгнать турок из этих областей силой оружия. Выступив во главе 30-тысячного войска весной 1730 г., Надир очистил из-под власти османов Хамадан, Ардаган, Керманшах и Тебриз.

Известие об этом вызвало переполох среди правящей османской элиты. Рассчитывая использовать Дагестан в качестве плацдарма для борьбы с Ираном, султан обратился за поддержкой к Сурхаю Казикумухскому, преследуя далеко идущие цели. Как сообщалось в донесении И. И. Неплюева от 2 июля 1730 г., султан повелел Сурхаю собрать «сколько можно войск» и идти к Ар-дебилю в подчинение турецкого командующего в Тебризе Мустафы-паши. При этом Сурхая обнадеживали тем, что «ежели храбростию и трудом ево возимеет Порта сщастию Испоганью овладеть, в таком случае учинит во Испогани ханом своим».

Привлекая Сурхая заманчивыми предложениями, в Стамбуле, однако, вынашивали коварный план, пытаясь избавиться от него, если он не оправдает их надежд. В этот же день турецкий переводчик сообщил И. И. Неплюеву секретно, что «весьма Порта желает ево (Сурхая. – Н. С.) из Шемахи удалить и в глубь Персии определить, дабы свободнее было ево поймать, ежели от него в тех краях ожидаемого плода не будет».

По-видимому, догадываясь о тайных намерениях турецкого двора, Сурхай вел себя осторожно, не порывая с Портой и не вступая в конфликт с Россией и Ираном. Он фактически продолжал действовать самостоятельно, рассылая воззвания местным владетелям, призывая их на свою сторону. Сообщая об этом в рескрипте И. И. Неплюеву от 4 июля 1730 г., коллегия иностранных дел специально подчеркивала: «вдобавок секретно, коим образом Сурхай… верхних горских владельцев в соединение к себе привлечь ищет, и к нашему подданному горскому владельцу шамхальскому сыну о том писал письмо».

6 июля 1730 г. диван принял решение объявить войну Ирану, полагая выставить значительные силы с участием Сурхая и крымского хана Каплан-Гирея. Однако это решение осталось невыполненным. В результате глубокого кризиса военно-ленной системы внутреннее и международное положение империи продолжало ухудшаться. 17 сентября 1730 г. в Стамбуле произошло народное восстание, завершившееся низложением султана Ахмеда III и возведением на трон Махмуда I.

Но смена монарха не изменила ни положения народных масс, ни военно-политического состояния империи. Несмотря на подавление восстания, правительство султана Махмуда было парализовано. Наступательная сила османов значительно ослабла. Воспользовавшись этим и отъездом Надира в Хорасан для подавления восстания племени абдали, шах Тахмасп решил испытать военного счастья. Выступив весной 1731 г. из-под Тебриза, в начале апреля он нанес поражение османам под Ереваном, что вызвало очередной переполох в Стамбуле. Правительство Махмуда вступило в переговоры с шахом Тахмаспом, стараясь отвлечь его от театра военных действий и восстановить против России.

Внутреннее и международное положение России при императрице Анне Иоанновне, когда все вопросы решались немецкой «партией» во главе с Э.-И. Бироном, значительно ухудшилось. На западе против нее складывалась коалиция Англии, Франции, Пруссии и Швеции, на востоке намечался военно-политический союз между Турцией и Ираном. В сложившейся обстановке русское правительство решило сохранить взаимовыгодные отношения с Ираном и не допустить Турцию на побережье Каспия хотя бы ценой возвращения Ирану части прикаспийских областей.

В связи с этим генералу Левашову в Гиляне и резиденту Неплюеву в Стамбуле отправили инструкции всеми мерами склонять шаха Тахмаспа к союзу с Россией, не допустить заключения отдельного антироссийского ирано-турецкого договора. Для предупреждения захвата Дагестана и прикаспийских областей османами было решено «держать наготове значительные силы… удерживать тамошние народы при русской стороне, для чего находящихся здесь (в Петербурге. -Н.С.) посланников от тамошних владельцев… вполне удовольствовать и отпустить домой».

Таким образом, в начале 30-х гг. военно-политическая обстановка на Кавказе и в прикаспийских областях снова осложнилась. Интересы трех противоборствовавших сторон продолжали сходиться в этом регионе. Роль Дагестана в их взаимоотношениях продолжала возрастать, хотя позиция Порты заметно ослабла. В связи с падением военной мощи Стамбула народы Дагестана активизировали антиосманские выступления. Прибывший из Тифлиса в середине ноября 1730 г. армянин Семен Аракелян сообщил в Дербент, что «около Тифлиса джарталинские лезгины деревни разоряют, а турки против них выйти не смеют понеже была у них выласка, но лезгины турок многих побили».

Весной 1730 г. старшины джарских джамаатов мулла Муртузали и Гаджи-Али заключили соглашение с кахетинским князем Константином для совместной борьбы против османов. В октябре того же года османские министры жаловались И. И. Неплюеву, что им, туркам, «дагестанские народы многие пакости учинили около Генжи, а Сурхаевым ли наущением или собою того неизвестно, ибо де о Сурхае известия не имеетца, но токмо прямо ведомо, что ево в Шемахе нет».

Но в конце октября Сурхай уже был в Шемахе. Предыдущей зимой по приказу турецкого султана он выступил против джарцев, ограбил несколько аулов, но после ухода Сурхая джарцы восстали снова и «каракгачскую крепость ис турецких рук отобрали».

Частые вмешательств а Порты в кавказские дела и непредсказуемая позиция Сурхая продолжали влиять на внутриполитическое положение Дагестана. Осенью 1730 г. между наследниками шамхала Адиль-Гирея началась борьба за тарковский престол, в которой приняли участие и другие дагестанские владетели. Сын Адиль-Гирея Будай вместе с сыном Сурхая Муртузали напал на своего двоюродного брата Эльдара, вынудив его обратиться за помощью к старшему брату Будая Хасбулату. Опасаясь углубления конфликта между своими подданными, российская администрация запретила ему это сделать. Нагнетая обстановку, Сурхай потребовал от Хасбулата присылки подкрепления в Шемаху, но он Сурхаю «в том отказал».

Занимая независимую от внешних сил позицию, Сурхай продолжал призывать дагестанские народы под свое знамя. Осенью 1730 г. от уцмия Ахмед-хана поступило известие, что «народы казикумыцкие, жангутайские, акушинские, Тарковские, карабудакские пошли все служить Сурхаю». Обеспокоенный этим генерал Веденигер, уточнив, что «не все, но малое число пошло», отправил указы из Дербента уцмию Ах-мед-хану, Хасбулату, Будаю и акушинским старшинам, «чтоб они по верности своей народ оттово удержали и всячески от оново отвращали». Внимательно следивший за действиями казикумухского хана, 30 октября 1730 г. уцмий Ахмед-хан отправил донесение в Дербент: «Сурхай по-прежнему людей набирает, а какое намерение у него – к туркам ли в помощь или кизилбашам – впредь время изъявит».

На самом деле определить однозначно внешнеполитическую позицию Сурхая было нелегко. Правящие круги Ирана и Турции наперебой призывали его на свою сторону, делая заманчивые предложения. Стараясь сохранить независимость в сложнейшей ситуации, Сурхай маневрировал, не склоняясь решительно ни к одной из сторон. Эта внешнеполитическая линия Сурхая подтверждается различными источниками. Ссылаясь на сведения, поступившие в Дербент 30 августа 1730 г. от посланных в Шемаху лазутчиков, генерал Веденигер доносил в Петербург, что после взятия Тебриза иранцами «Сурхай хан получил от шаха подарки и указ, чтоб он Сурхай пребыл в его верности за что учиняет ево везиром, над Шемахою командиром и дает ему тарковское шамхальство и над всеми горскими (народами) учиняет ево владельцем».

Однако это обращение осталось без последствий. Сурхай продолжал занимать нейтральную позицию, опасаясь быть зажатым с разных сторон. О тактике лавирования Сурхая в это время генерал Левашов 10 февраля 1731 г. отправил в Москву следующую депешу: «Сурхай по-прежнему в Шемахе живет, турки ево ласкают, и он их обирает и смотрит сильные стороны… паша генжинский зовет ево к себе к свиданию, но Сурхай по примеру Даудбекову к свиданию ехать опасен подчас обманут». Отправленный в разведку из Решта в Шемаху Аванес Серафионов 14 апреля 1731 г. также подтвердил, что месяц назад «Сурхай из Шемахи со всем войском выехал, а куды намерение имеет никто не знает смотрит только сильные стороны».

Оказалось, что Сурхай выехал для сопровождения в Шемаху остатков турецких войск, вышедших из осажденного Надиром Ардебиля при содействии генерала Фамильцина. Этот случай в Стамбуле был представлен как знак верной службы Сурхая Порте и непримиримой враждебности его по отношению к Ирану. В начале апреля 1731 г. в Стамбуле упорно распространялись слухи о том, что шах Тахмасп и его главнокомандующий Надир повсеместно разослали указы, призывая бывших подданных Ирана выступить против Турции. «С таким же манифестом, – сообщал со слов турецких министров И.И. Неплюев 14 апреля 1731 г., – прислал шах к Сурхаю 20 человек людей, ис которых Сурхай 19-ть убил, 20-го назад к шаху с ведомостью отослал, что он Порте верен».

В Стамбуле преднамеренно искажали факты, стараясь отдалить Сурхая от России и Ирана. Посланники шаха Тахмаспа были переданы Сурхаем следовавшему из Ардебиля сераскеру Али-паше, который приказал казнить их после выезда из Шемахи. Возлагая вину за это злодеяние на Сурхая, в Стамбуле уверяли, что он оказался в опасности и обратился к ним за помощью, мотивируя этим отправку новых войск в Закавказье.

После поражения османов под Ереваном в начале апреля 1731 г. турецкое командование активизировало военные действия. Сообщая о принятом решении диваном, помощник Неплюева Александр Вешняков отмечал, что турецким войскам велено наступать по широкому фронту – «от Багдада и Еревана до Исфагана, а по указу султанскому Сурхаю велено с войском своим для защищения к Еенже итти». Однако 20 апреля 1731 г. иранские войска под командованием шаха Тахмаспа были разгромлены под Ереваном и стали откатываться к Тебризу.

Спустя четыре дня Сурхай получил приказ от турецкого командующего Али-паши, «чтоб он шел в Тебриз, соединясь с турецкими войсками, которые посланы из Генжи». Под видом выполнения этого приказа Сурхай выступил в сторону Гянджи, но вместо помощи причинил османам немало неприятностей. В начале августа с большим опозданием в Стамбул поступили известия, что «Сурхай с войском своим пришел ко Иривану и будучи против Гянджи требовал у паши генджинского себе провианта и денег которой не в состоянии был ему дать тогда он Сурхай разорил многие деревни и ограбил неприятельски о чем ему от сераскера Али-паши дано знать с выговором за что он осердился и возвратился назад в Шемаху чего ради сераскер посланные к нему Сурхаю семьдесят пять тысяч левков удержал и к Порте доносил, что ему Сурхай яко беспокойной человек ненадобен, яко от него вместо пользы вред может приключиться или сама измена».

Победа османов под Ереваном осложнила обстановку в Прикаспийско-Кавказском регионе. Воинственные устремления султанского правительства возобновились с новой силой. Турецкие министры стали несговорчивыми, шахские посланники в Стамбуле были взяты под стражу. Наоборот, в ставке шаха Тахмаспа царила растерянность, готовность капитулировать под нажимом Порты. Перспектива заключения сепаратного ирано-турецкого договора и выхода османов на побережье Каспия обрела реальные очертания. Сознавая эту возможность, русское правительство предприняло ряд дипломатических мер для предотвращения намечавшегося антироссийского альянса. С этой целью генералу Левашову был отправлен срочный указ: в переговорах с шахом Тахмаспом заявить, что если он подпишет взаимовыгодный договор с Россией, «тогда немедленно все провинции по р. Куре шаху отданы будут».

Для успешного завершения переговоров в мае 1731 г. в Решт прибыл опытный дипломат барон Петр Шафиров. Согласно полученной инструкции он должен был внушить шахским министрам, что в случае необходимости территориальных уступок Ираном Порте, то лучше уступить арабские провинции, которые легче вернуть обратно ввиду недостаточной организованности сопротивления арабов, но ни в коем случае не уступать Дагестан и прикаспийские области с Закавказьем. «А ежели они Жоржию (Грузию. – Я. С.) и Армению, Шемаху с Ширваном с кумыки и дагистаны… туркам уступят, – говорилось в инструкции, – то сами рассудят, что Персия тогда от них, турок, со всех сторон окружена будет и с российским государством вся коомуникация пересечена будет».

Исходя из этого плана, Шафиров представил текст будущего договора иранскому послу Ибрагим-Мирзе. Иранская сторона приняла этот проект с условием возвращения себе прикаспийских провинций вплоть до р. Куры. Но ко времени завершения переговоров военно-политическая обстановка в Иране резко изменилась. Иранские войска в конце апреля снова потерпели поражение и продолжали отступать к Тебризу. В таких условиях российские представители сочли неблагоразумным заключить договор, опасаясь захвата османами уступленных Россией Ирану территорий. Согласно полученным от правительства новым инструкциям Левашов и Шафиров стали искусно затягивать переговоры до выяснения соотношения сил между Ираном и Турцией.

Но в Стамбуле не знали об изменении тактики русской дипломатии. Опасаясь российско-иранского союза, Порта активизировала военные действия, призывая на свою сторону дагестанских владетелей, прежде всего Сурхая. «А до сего времени, уповая они лутчаго счастия делам своим в Персии, – доносил И. И. Неплюев 1 сентября 1731 г., – Сурхая уничтожали, но не видев успеху ныне паки Сурхаю льстят дабы он совершенно от них не отложился». Сурхай же продолжал занимать выжидательную позицию, не показывая «противностей» против России.

6 сентября 1731 г. османы нанести решающее поражение армии Тахмаспа под Тебризом, в конце месяца захватили Хамадан. Отступивший с остатками войск к Казвину деморализованный шах любыми средствами торопился закончить войну. Порта также склонялась к миру, рассчитывая столкнуть Иран с Россией. По приказу султана Махмуда турецкий командующий Ахмед-паша принял шахских уполномоченных. Одновременно Порта предпринимала меры, чтобы обезопасить свой тыл со стороны Дагестана. 19 ноября 1731 г. прибывшие из Шемахи в Баку армянские купцы сообщили, что к Сурхаю из Гянджи явился посланник султана Сулейман-ага «в тридцати и более человеках с халатом, также прислано денег двадцать тысяч для раздачи войскам Сурхаевым и ему».

Для проверки этих слухов генерал-майор де Бриньи послал татарина Ахмеда из Баку, который также подтвердил, что «приехал в Шемаху турецкой капичи-баши Сулейман-ага… к Сурхаю от турецкого двора з денежною казною на пети катырах навьючено червонцами, а сказывают тамошние обыватели якобы прислана для нанятия войск в помощь к разорению Персии и протчих противников к стороне турецкой». Сурхай не выделил войск в помощь султану, но для выражения своей к нему приверженности отправил «два меха собольих, два меха горностаевых и несколько штук европейских парчей».

Проявляя показную верность Стамбулу, Сурхай стремился воспользоваться создавшейся в Дагестане обстановкой в своих интересах. Характеризуя политику Сурхая осенью 1731 г., генерал Д. Ф. Еропкин подчеркивал: «Оной между тамошними горскими народы в немалой славе, которой всех горских владельцев к себе привлекает, чего он опасен, дабы оныя не склонились к упомянутому Сурхаю, о чем он имеет неусыпное смотрение».

Опасения Еропкина вскоре сбылись. Среди дагестанских владетелей усилилось брожение. Наибольшую активность проявили уцмий Ахмед-хан и старший сын Адиль-Гирея Хасбулат, пытавшиеся перехватить инициативу у Сурхая и усилить свое влияние. В разгар ирано-турецкой войны они стремились к независимости во внешней политике, часто съезжались между собой, планируя совместные выступления против Сурхая. Дело дошло до того, что Хасбулат втихомолку попытался объявить себя шамхалом, надеясь восстановить этот титул, упраздненный после ссылки его отца.

Находившийся в курсе дагестанских событий генерал Еропкин доносил 2 декабря 1731 г., что «горские владельцы имеют между собою непрестанные съезды и чинят собрания и соглашаются с намерением иттить на Сурхай-хана Шемахинского и на Шемаху для разорения… а на тех съездах больше себя оказывает перед всеми кайдацкой Усмий Ахметхан и дружбою к себе всех кумычен склоняет и з шемхальским меньшим сыном Будаем сообщился, а большой сын шемхальский Казбулат объявляет о себе якобы тавлинских деревень старшины бывших при оныхже зборах просили его чтоб им быть также как они были под властью отца ево Адил-Еирей шемхала и ему так бы быть как отцу его и их содержать почему он Казбулат в одном своем письме к оным подписался кумыцкой владелец и дагистанской шемхал».

Опасаясь ослабления своего влияния на горских владетелей, российская администрация предприняла ответные меры. Усмотрев в их действиях стремление к непокорности, Еропкин «под страхом разорения» учинил им выговор, запретил частые сношения между собой, а к «Казбулату, – подчеркивал сам Еропкин, – о написании себя без позволения шамхалом також выговорил с надлежащим к тому резоном на что он неповинною писал якоб то писарь ево без приказу своевольно написал, а после того ныне уже не называется». Этими мерами удалось предотвратить междоусобную борьбу среди дагестанских владетелей и удержать их на стороне России.

Однако добиться расстройства ирано-турецкого сближения и подписания договора между Тахмаспом и Портой России не удалось. Усилия Петербурга успешно разрушались активным вмешательством западных держав. Пользуясь критическим положением шаха, Англия и Франция продолжали оказывать поддержку Стамбулу, отправив туда для содействия своим планам французского офицера А. К. Бонваля, принявшего ислам под именем Ахмед-паши. Новый великий визирь Топал Осман-паша, будучи последовательным сторонником Франции, усиленно добивался мирного соглашения с Ираном для создания антироссийского восточного альянса. «Скажите своему королю, – заявил он послу де Вильневу, – что если бы султан назначил француза в качестве великого везира, он не был бы французом более, чем я».

В таких условиях 10 января 1732 г. был подписан Керманшахский ирано-турецкий договор, по которому шах Тахмасп уступал султану Махмуду Тбилиси, Ереван, Шемаху с Ширванской областью и Дагестан. Тебриз и Керманшах возвращались Ирану; р. Араке признавалась пограничной линией. Этот договор, подписанный при вмешательстве западных держав, был направлен против России, с целью ее изоляции и вытеснения русских войск из прикаспийских областей и Дагестана. «В особливом артикуле трактата внесено, – отмечал современник, – чтоб обеим примирившимся державам соединенными силами принудить россиян к отдаче взятых ими у персиян земель».

Заключение Керманшахского договора и дипломатические интриги Порты на Кавказе угрожали интересам России.

Правильно оценив создавшуюся обстановку, русские дипломаты стали действовать через Надира, тайно мечтавшего захватить власть в стране, враждебно настроенного против капитулянтской политики Тахмаспа и турецких захватов в Иране, на Кавказе и в Прикаспии. Не признав Керманшахский договор, Надир обвинил шаха в измене национальным интересам и сверг его с престола. Став всесильным регентом при малолетнем сыне Тахмаспа Аббасе III, 21 января 1732 г. он подписал Рештский договор с Россией, а затем возобновил военные действия с Турцией.

Помимо торговых привилегий, Рештский договор предусматривал важные территориальные уступки со стороны России. Не желая обострять отношений с Ираном, Россия возвращала Ирану провинции Астрабад, Мазандаран и Гилян, но с тем условием, чтобы эти земли «ни под каким образом в другие державы (Турции. – Н. С.) отданы не были». Но Россия соглашалась возвратить их Ирану через б месяцев после ратификации договора, если Надир возвратит себе отнятые османами у Ирана территории в Ширване, Армении и Грузии. В трактате содержалось обещание возвратить Ирану Баку и Дербент, когда Надир очистит страну от османов и прочно утвердится на престоле.

 

§ 2. Поход Фетхи-Гирея на Северный Кавказ и первое нашествие Надира на Дагестан (1733–1734 гг.)

Подписание Рештского договора изменило соотношение сил на Востоке в пользу Ирана, оказавшегося фактически под властью Надира, что вызвало ответную реакцию со стороны Стамбула. Недовольный подписанием этого договора, способствовавшего российско-иранскому сближению, султан Махмуд стал обострять обстановку на Кавказе, провоцируя пограничные конфликты с помощью крымского хана

Каплан-Гирея с северо-запада и Сурхай-хана с юга. По прямому подстрекательству Порты Каплан-Гирей выступил с притязаниями на Кабарду и Черкесию. Поддерживая эти притязания, османские министры ссылались на то, что «в реестрах при Порте находится что Кабарда и Черкесы от него хана зависит». Сам Каплан-Гирей выступил с угрозами «не токмо Кабарду разорить, но и в Россию татар и запорожцев послать», объявляя себя «в состоянии Россию плетьми заметать».

Споры о Кабарде приняли столь острые формы, что И. И. Неплюев запросил специальную справку о подданстве кабардинцев, чтобы опровергнуть необоснованные претензии своих оппонентов. «Сие кабардинское дело больше сует нанесет чем куралинское, – отмечал он в день подписания Рештского договора, – ибо хан крымский в Кабарду интересующийся несравнителен Сурхаю и при Порте кредитован».

По донесениям резидентов из Стамбула и Исфахана Петербург предпринял предупредительные меры для пресечения внезапной османо-крымской агрессии. Заявив протест против враждебных намерений крымского хана, правительство привело в боевую готовность войска на Дону и Кубани. Порта вынуждена была воздержаться от посылки крымских войск на Кавказ, обещая отправить соответствующий указ Каплан-Гирею.

Однако правители Османской империи вели сложную игру. Выдвигая кабардинский вопрос, они готовили Сурхая для нападения на окрестности Дербента и Кубинское владение, обещая прислать двадцатитысячное войско из Гянджи в Шемаху. Ссылаясь на донесения генералов де Бриньи из Баку, Д. П. Бутурлина из Дербента и полковника Фротбиса из Низабада, Левашов и Шафиров предупреждали, что Сурхай обратился с «письмами к подданным Е. И. В. в тех местах живущим с такими угрозами велел публиковать, чтоб оные или в подданство Порте, а паче его Сурхая поддались… инако же де он их пришев с войски разорить хочет, и тем ищет Сурхай тех подданных Е. И. В. возмутить и на свою сторону привести».

Но Сурхаю не удалось осуществить свои замыслы. Затянувшийся альянс Сурхая с Портой не встретил поддержки местного населения. Касаясь отношения жителей Дагестана к реверансам Сурхая в сторону Стамбула, генерал Левашов и барон Шафиров 20 марта 1732 г. указывали, что «ежели б по сие число сильными прещениями под владением Е. И. В. обретающихся дагистанских народов мы не удерживали то б он Сурхай не токмо в ширванских своих магалах или уездах но и в самой Шемахе владения своего удержать не мог… из своего жилища в Казикумыках… выгнан быть мог».

Однако они не были уверены, что Сурхай прекратит враждебные акции касательно подданных России. Предлагая Неплюеву потребовать от Порты замены Сурхая, они отмечали, что «пока сей неспокойной и ни самому богу и не токмо некоторому государю неверной человек от которого все возмущения обще з Даутбеком в Персии начало восприняли, в тех краях команду иметь будет, то покою содержать между подданными обоих империй в тех местах трудно или и весьма невозможно будет».О происках Сурхая, подталкиваемого Портой, генерал де Бриньи известил коллегию иностранных дел. Но предупредить нападение Сурхая на Низабад в марте 1732 г. не удалось, хотя оно было отбито с большим уроном для нападавших.

Этот инцидент был использован Сурхаем для нагнетания напряженности в российско-турецких отношениях. Прибывшие в Стамбул 4 июня представители Сурхая заявили рейс-эфенди «чтоб Порта, или б сатисфакцию или б… позволение самим управляться дала без чего они назад не поедут такова есть их последняя безотменная резолюция, хотя б им Порта велела головы поотсечь, готовы лучше смерть понести нежели без резолюции возвратиться».

Однако это предупреждение не возымело ожидаемого воздействия на Порту. Она не могла начать войну с Россией из-за Сурхая, хотя «принуждена нашла ево с горячностью в делах его себя показать, ибо она (Порта. – Я. С.), – доносил Неплюев, – силами в Персии слаба, опасна дабы Сурхай шаховой стороны не принял, о чем мне рейс-эфенди чрез переводчика Порты под рукою экзуковался… понеже им весьма нужно сегодня Сурхая не потерять».

В то время как Сурхай пытался инспирировать антирос-сийские выступления, от предводителей «вольных» обществ продолжали поступать обращения о желании вступить в российское подданство. Весной 1732 г. с аналогичной просьбой в Петербург обратились старшины влиятельного Андийского союза, что обратило внимание иностранных послов, в частности, Англии. «Через депутатов своих татары эти заявляют, – доносил в Лондон 1 марта 1732 г. английский резидент К. Рондо, – что наслышавшись о милосердии и благости Е. И. В. ко всем Ея подданным, желали бы жить под ея покровительством». Для принятия присяги от андийцев по приказу генерала Еропкина в горы был отправлен опытный офицер.

Но положение в Дагестане оставалось сложным, что было связано с изменением соотношения сил на востоке в пользу Ирана. Ставший фактически правителем Ирана, Надир отказался признать Керманшахский договор и стал готовиться к войне с Турцией за возвращение отторгнутых иранских провинций. Известия о приготовлениях Надира к войне вызвали нервозность в турецкой столице. Сообщая об этом в Петербург, Неплюев подчеркивал, что ко всем командующим в Азии отправлены указы следовать «к персидским границам (Гяндже и Еревану. – Н. С.)… ибо в тех краях надеются быть атаке от Тахмас-Кулы-хана». Для принятия общего командования над турецкими войсками в Тбилиси отправился бывший великий визирь Топал Осман-паша. Одновременно с ним Сурхай получил приказ быть в боевой готовности, ожидая сигнала от турецких командующих.

Узнав о намерении Надира возобновить войну, султан отправил указ крымскому хану быть готовым к предстоящей военной кампании. С получением этого указа Каплан-Гирей немедленно обратился к кабардинским князьям и эндиреевскому владетелю Айдемиру, призывая их на сторону Турции и Крыма. Кубанский сераскер Хаджи-Гирей Султан обратился к другим горским владетелям «с возмутительными письмами (воззваниями. – Н. С.), чтоб они… имели по единозаконству с ним султаном сообщение и с их неприятелями… поступали неприятельски». Над Кабардой и Дагестаном нависла угроза. 30 августа и 14 сентября 1732 г. Неплюев дважды заявил протест Порте, требуя оставить их «в покое».

В Стамбуле были вынуждены прислушаться к этому голосу. От правителя Багдада Ахмед-паши поступило донесение, что Надир «пред будущей кампанией на войну против турок приготавливается отчего здешний двор, – извещал Неплюев, – покой свой в тех делах отчаевает почему видима к нашей стороне в Ширване и Крыме безопасно». Османские министры вынуждены были умерить свой пыл, опасаясь разрыва отношений с Россией. Дело дошло до того, что Сурхаю запретили строительство двух крепостей в Ширване, что привело к охлаждению отношений между ним и Портой. Отмечая этот факт в донесении от 21 октября 1732 г., генерал Левашов подчеркивал, что турки «под недосугами их от Сурхая присланных у себя видеть не хотели… Сурхай с турками никакого съезду иметь не хочет… турки на Сурхая не в надежде, а особливо по нынешним конъюнктурам», хотя «всячески оного залучить к себе желают».

Со времени заключения Керманшахского договора Сурхай вел расчетливую политику, пытаясь использовать в своих интересах российско-турецкие противоречия. Несмотря на неоднократные обращения турецкого двора, Сурхай не оказал Порте действенной помощи, не выступил открыто против России. В конце 1732 года он перебрался в Казикумух, куда приказал перевести из Шемахи «лутчих богатых армянских и персидских и протчих купцов».

Озабоченность правящих кругов империи известиями из Багдада оказалась не напрасной. Подавив восстания бахтиарских племен, Надир возобновил военные действия против Турции. В двух кровопролитных сражениях под Багдадом объединенные силы османов под командованием Ахмед-паши и Топал Осман-паши были им разгромлены. В феврале 1733 г. между турецкими командующими и Надиром было заключено перемирие.

Однако Порта не примирилась с поражением и пыталась взять реванш путем мобилизации новых войск. «В Азию действительно отправлены и посылаются же великия суммы денег к главным пашам, в том числе и Сурхаю, – доносил Неплюев б января 1733 г., – и многие нас уверяют что посланы к хану крымскому указы дабы немедленно нарядил и держал в готовности двенадцать тысяч татар для посылки в Персию».

Стараясь внести разлад между Портой и Сурхаем, в конце января Неплюев представил великому визирю письменную «Премеморию», требуя сатисфакции за учиненный Сурхаем подданным России в Дагестане ущерб. На требование Неплюева турецкие министры просили подождать, ибо, как писал Неплюев, хотя «они видят Сурхаеву вину, но принудить онаго к сатисфакции не в состоянии, яко и сами ево ласкают…. дабы противу его (Надира. – Н. С.) привлечь, однакож… он Сурхай намерен… сам в Ширван возвратиться, яко в себе самом туркам не верит».

Эти сведения поступили к Неплюеву от переводчика Михаила Юрьева, отправленного генералом Левашовым из крепости Святой Крест 19 декабря 1732 г. и прибывшего в Стамбул 3 февраля 1733 г. По пути следования в Стамбул Юрьев был задержан в Шемахе сыном Сурхая Магомед-ханом. Сам же Сурхай за две недели до этого по приказу султана Махмуда совершил карательную экспедицию против джарцев, а затем двинулся к крепости Топ-Карагач, где его ожидал Юсуф-па-ша, сын тбилисского сераскера Исхак-паши. Отсюда они «их (джарцев. – Н. С.), – отмечает современник, – неоднократно вызывали к себе ласковыми и льстивыми словами, но они к ним не ходили». Сурхай и Юсуф-паша учинили обыск Юрьеву и распечатали секретные письма к Неплюеву из-за подозрения «не посылаетца ли чрез наш способ какие персидские письма». По наблюдениям российского курьера, у Сурхая в крепости было 13 тысяч войска, у османов – 800. Из крепости Сурхай был намерен вернуться в Шемаху или Хачмас.

Обращение султана Махмуда в Крым было встречено с большим удовлетворением. Хан Каплан-Гирей, жаждавший случая напасть на Кабарду и Дагестан, с готовностью ответил, что «он нашел дорогу к посылке татар в Персию чрез Кавказские горы, близ Дагестана», не касаясь владений России. Это было явным вымыслом, рассчитанным на внезапность нападения, неподготовленность русских войск к отпору и поддержку Крыма со стороны северокавказских владетелей.

Заключив перемирие с Надиром, Порта форсировала поход крымских войск в Персию через Кабарду, Чечню и Дагестан. Вполне сознавая, что эти войска должны пройти через российские владения или владения подвластных России кабардинских, чеченских и дагестанских князей, что противоречило Константинопольскому договору 1724 г., в феврале 1733 г. султан направил указ Каплан-Гирею, «чтоб немедленно посылал татар в Персию тем путем, который он… усмотрел чрез кавказские горы».

Дагестан вновь выдвинулся на передний план во внешнеполитических замыслах России и Турции, став предметом острого спора между Петербургом и Стамбулом. Независимо от своих целей, отстаивая свои интересы на Кавказе, Россия брала под защиту кабардинцев, дагестанцев и другие народы этого региона. Порта, наоборот, пользуясь поддержкой Англии и Франции, активно поощряла реваншистские устремления османских и крымских феодалов, которые должны были пробиться через Северный Кавказ для соединения с Сурхаем и турецкими войсками в Закавказье. Самому же Сурхаю она не доверяла, хотя и заверяла его о своем покровительстве и помощи. «Порта время продолжает отговоркою, – сообщал Неплюев 18 февраля 1733 г., – понеже и сама Сурхаем худо владеет и при нынешних конъюнктурах раздражать его ей не сходно, а хотя бив иное время, не без труда концы найти».

По указу из Петербурга русский резидент проявил большую активность, стараясь не допустить поход крымских феодалов через Северный Кавказ. 1 марта 1733 г. Неплюев представил турецким министрам письменное «Объявление» о том, что в тех краях «никакого иного пути к проходу войсками нет, кроме лежащего через кабардинские, кумыцкие и дагистанские места», находящиеся в подданстве России. Добившись аудиенции у рейс-эфенди, он заявил, что «ни один татарин намеренным путем в Персию не дойдет… Потому зло есть что татары намерены известным путем в Персию идти, а горше того будет ежели уже пошли».

Продолжая переговоры в Стамбуле, 3 марта он отправил срочные донесения принцу Людвигу (Евгению) Гессен-Гамбургскому в Кизляр, генералу Еропкину в Святой Крест и генералу Левашову в Еилян, предлагая принять необходимые меры, «чтоб в случае приближения татарского (войска. – Н. С.) к кумыкам и прочим горским народам самим с войском выступить и татар не только протестациями, но и оружием отвращать яко явных неприятелей». Ответ из Петербурга по прежним донесениям был получен 14 марта. Сообщив об отказе Петербурга в пропуске крымцев через Дагестан, Неплюев предупредил великого визиря, что нарушение этого условия будет рассматриваться как враждебный акт против России.

Однако дипломатические демарши российского правительства оказались недостаточными. Несмотря на двухкратное предупреждение русского резидента, что намеченное предприятие вызовет военный конфликт, Порта и Крым не отказались от своих планов. Активное содействие им в этом оказала и французская дипломатия. Находившийся на французской службе венгерский офицер барон Тотт, направленный в Крым со специальным заданием из Версаля, инспектировал подготовку крымской конницы для предстоящей операции. Французский посол Луи де Вильнев энергично настраивал против России великого визиря Али-пашу Хаким-оглу. Переводчик Порты, имевший сильное влияние на рейс-эфенди, был подкуплен и оплачивался французским золотом. Вопрос о походе крымцев через Северный Кавказ в Иран детально обсуждался великим визирем с участием французского посла. По признанию руководителя внешней политики Франции кардинала Флери, Франция настраивала Порту против России, используя ее в своих интересах как шахматную фигуру.

Получив широкую поддержку, Каплан-Гирей развернул активную деятельность, чтобы выполнить султанский указ: «выступить против персов и привлечь к себе горские племена Северного Кавказа от устья Кубани до русской границы и идти к Дербенту». Ограждая крымцев от гнева российского двора, Порта заявила, что «хан Кабарду своею, а кумыков и дагистанов вольными почитает, а в российском владении кроме крепостей и самого берега морского… не признавает».

Вместе с тем, предвидя нелегкую борьбу с Россией, правители Османской империи и Крыма пытались заблаговременно заручиться поддержкой северокавказских владетелей. В конце марта – начале апреля 1733 г. хан Каплан – Гирей и калга Фетхи-Гирей от имени султана Махмуда обратились с воззваниями к владетелям Кабарды, Чечни и Дагестана, склоняя их на свою сторону для оказания содействия проходу крымского войска через их владения. Отправляя эти воззвания через своего представителя Хаджи Мухаммеда-эфенди, султан предписывал хану двигаться через Кубань, Кабарду и Дагестан, «привлекая к Порте горцев Кавказа от устья Кубани до русских границ в Дербенте».

Однако эти воззвания не встретили той поддержки, на которую рассчитывали в Стамбуле и в Крыму. По этой причине успешно двигаться по намеченному маршруту крымскому войску не удалось. Воззвания, адресованные чеченскому князю Патуду, эндиреевскому князю Айдемиру, уцмию Ахмед-хану и сыну Адиль-Гирея Хасбулату, были вручены генералу Левашову, который отправил их оригиналы в Петербург, а копии и переводы с них – резиденту Неплюеву в Стамбул. Получив эти обличительные документы, российское правительство предписало резиденту заявить решительный протест Порте, что и было сделано согласно дипломатическому этикету.

Но пока шла словесная дуэль между Петербургом и Стамбулом, на Кавказе начались военные действия. В середине мая 1733 г. в Стамбуле признали, что 25-тысячный крымский корпус под командованием калги Фетхи-Гирея в сопровождении представителя Порты капуджи-баши Мустафы-аги форсировал Кубань и двинулся на Терек. Получив об этом достоверные сведения, принц Людвиг Гессен-Гамбургский, заменивший в мае 1733 г. на посту главнокомандующего отправленного в Решт для переговоров с Надиром генерала Левашова, письменно предупредил Фетхи-Гирея, что дальнейшее продвижение его войска будет отвращено «вооруженной силой». Но калга не посчитался с этим и в конце мая достиг Татартупа, где ему присягнули кабардинские князья, придерживающиеся крымской ориентации. Получив их поддержку, Фетхи-Гирей напал на бексанцев, «произведя в жилищах их великое опустошение».

После этой устрашающей акции, достигнув территории Чечни, в начале июня предводители крымцев обратились к российскому командованию с требованием пропустить их войско, но, не получив на это согласия, решили пробиться силой. 11 июня 25000 крымцев вышли в атаку у деревни Горячевской у подножья горы Гюрзели, но были отброшены на 10 верст назад, потеряв 1000 человек и 12 знамен. Крымцы остановились в Чечне, призывая жителей Дагестана и Чечни «к бунту, чтобы они с Фетхи-Гиреем Султаном против россиян и российских войск неприятельски действовали». Хотя от имени турецкого султана и крымского хана наиболее влиятельным светским и духовным феодалам раздавались пышные титулы, денежные награды и щедрые подарки, привлечь горцев на сторону Порты и Крыма им не удалось.

Получив известие об отпоре крымцам, великий визирь возобновил требования о пропуске корпуса Фетхи-Гирея. Положение осложнялось тем, что принц Людвиг в качестве главнокомандующего проявил полную бездарность. Запершись в крепости Святой Крест с основными силами, он выставил против крымцев небольшую команду, которая не смогла остановить противника. Воспользовавшись этим, с помощью чеченского князя Айдемира Бартыханова и уцмия Кайтага Ах-мед-хана, следуя через Терек, Аксай-су, Яман-су и Койсу, в двадцатых числах июня Фетхи-Гирей с частью крымцев и кубанцев стал лагерем у подножья Тарки-Тау, где обласкал сыновей Сурхая и уцмия Ахмед-хана. За оказанные услуги Ахмед-хан был пожалован титулом трехбунчужного паши. Недалеко от Дербента к ним присоединились зависимые от уцмия кайтагские старшины. Табасаранские владетели Магомед-бек и Рустам-кади остались в стороне. Сын кадия Рустама Муртузали и племянник Темир отказались примкнуть к крымцам и ушли с русскими войсками в Дербент, где стали получать: первый – «годовое жалованье» в 150 руб., второй – «в приказе, а не в оклад» – 50 рублей.

На подступах к Дербенту русские войска снова атаковали противника, нанесли ему существенный урон, но часть крымцев прорвалась через заслон, с помощью Сурхая отбилась от джарцев и пробралась в расположение турецких войск на берегу Куры. По данным русского консула в Реште Семена Аврамова, количество крымцев, соединившихся с османами в Азии, не превысило 3–4 тыс. человек.

О продвижении крымского корпуса сам Фетхи-Гирей извещал турецкого командующего в Гяндже Али-пашу следующим образом: ввиду угрозы со стороны русских войск он задержался в Чечне у горы Гюрзели в местечке Гудермес 17 дней, но, не найдя другого пути, «оставя 12 часов, вышли к дагистанской стороне», ведущей к Дербенту, куда прибыли через 12 дней с остатками своих войск после сражения у деревни Горячевской. На подступах к Дербенту русские войска снова атаковали крымцев, вследствие чего они «40 дней стоять на том месте принуждены были и для того в таком нужном случае с кайтацким и дагистанским народами соединялись».

Уточняя эти события для сведения Петербурга, Аврамов писал, что разбитые крымцы бежали «назад в Чечень в крепкие горы, которого места владелец Айдемир провел их иным трактом к Дербенту в Усмеево владенье, которой также измени и собрав великое войско горских народов тавлинцов да табасаранцов, акушинцов, кубачинцов и протчих, сообщился к крымцам и прошли близ Дербента».

3 сентября 1733 г. в Стамбуле были получены письма от Гянджинского сераскера Али-паши, Фетхи-Гирея и Сурхая о том, что крымский корпус преодолел сопротивление русских войск, «в тридцати тысячах кафкаские горы прошли, с Сурхаем соединились и путь в Персию продолжают». Однако авторы этих донесений преднамеренно завышали количество крымцев, избежавших разгрома русскими войсками и просочившихся в Азию. Пытаясь реабилитировать себя перед султаном Махмудом, они добавляли к ним и тех обманутых местных жителей, которые были увлечены крымцами.

Сам же Сурхай, стараясь дискредитировать уцмия, оказавшего помощь крымцам, писал Али-паше, что уцмий обманным путем завел их в свое владение, поставив перед ними условие за свое участие в крымском походе взятие Дербента и передачу этой крепости ему. По заверениям Сурхая, оказавшись в критическом положении, Фетхи-Гирей обратился к нему за помощью, объявляя, что «с одной стороны нашей кайтаки, а с другой стороны дербенцы и российские народы, а с третьей стороны табасаранцы, а мы де стали между ними, и ежели вы с войском к нам поедете, и мы де пошел отсюда к вам приближимся». Сурхай, по его собственному признанию, не замедлил отозваться на эту просьбу. Для встречи крымцев он прибыл на Самур и в сопровождении Карат-бека отправил их на Куру.

Российское правительство предприняло ряд мер для восстановления спокойствия на Кавказе после крымского нашествия. Против изменившего уцмия был послан отряд под командованием полковника Ломана, который занял резиденцию уцмия Башлы, опустошил и сжег её, за что был награжден императрицей «годовым жалованьем, т. е. 600 рублями». Проявивший беспечность и полную бездарность принц Людвиг Гессен-Гамбургский был отозван в Петербург. Главное командование над российскими войсками снова принял генерал Левашов. Прибыв на Сулак в начале ноября, опытный Левашов принял суровые меры против отошедших от России горских владетелей. Действуя дипломатией и силой оружия, он восстановил спокойствие среди местного населения, привел в покорность мятежных феодалов.

Поход крымского корпуса через Северный Кавказ и столкновение его с российскими войсками вызвали резонанс в правительственных кругах Стамбула, Петербурга, Парижа и Лондона. При поддержке французского посла Вильнева и английского резидента Кинуля верховный визирь заявил протест Неплюеву, обвинив русское правительство в нарушении Константинопольского договора 1724 г. и уничтожении крымского войска. Чтобы осложнить положение России, Англия и Франция добивались совместного выступления против нее Ирана и Турции, пользуясь быстро меняющейся обстановкой. Для переговоров по этому вопросу с Надиром в Иран отправили французского консула Главани.

Одновременно западные державы продолжали разжигать реваншистские устремления Турции и Крыма относительно Кабарды и Дагестана. 9 сентября 1733 г. диван рассматривал вопрос о протекции над дагестанскими владетелями и решил выяснить позиции России по данному вопросу. Это было вызвано тем, что отдельные горские феодалы, в частности уцмий Ахмед-хан, принявшие участие в крымском походе и недовольные суровыми мерами российских властей, подпали под влияние крымского хана, стали склоняться на сторону Турции.

Но от открытой протекции над ними Порта воздержалась, хотя и отправила тайные указы хану Каплан-Гирею и Сурхаю «войско сбирать», взаимодействовать «с Усмеем и прочими дагистанскими князьями согласиться и к действам в готовности быть». Однако реализовать эти планы Порте не пришлось. В ноябре 1733 г. Надир нанес сокрушительное поражение 40-тысячной армии Топал Осман-паши в долине Лейлан под Багдадом, где погиб сам турецкий главнокомандующий. Под угрозой блокады города иранцами правитель Багдада Эюб Ахмед-паша без ведома султана Махмуда подписал мир с Надиром на условиях возвращения к границам, составляющим основу Касре-Ширинского ирано-турецкого договора 1639 г.

В Стамбуле этот договор не признали, но вынуждены были умерить притязания на Кабарду и Дагестан. В конце ноября Неплюев доносил, что «депутаты Усмеевы и других дагистанцов и чеченцов прежде получения помянутой ведомости (о поражении османов под Багдадом. – Н. С.) к хану крымскому отпущены и ему хану действительно из Крыму выступить и изготовиться было поведено, также и Сурхаю, но по получении ведомости о погибели Осман-паши «26» отправлены к хану крымскому указы чтоб он никаких предвосприятий к российской стороне (из-за Кабарды и Дагестана – Я. С.) не чинил, но паче в покое жил».

Петербургский кабинет, обеспокоенный возможностью заключения отдельного ирано-турецкого договора против России, ускорил переговоры с Надиром. Русское правительство всячески пыталось препятствовать сближению этих держав, обещая помощь Надиру в борьбе с османами. Согласно новой инструкции правительства российские дипломаты должны были установить близкие сношения с Надиром «для сильнейшего действования против Порты, по действительном со стороны России вспоможении». Для ускорения переговоров и заключения договора с Надиром в качестве полномочного министра в Иран направили князя В. Д. Голицына.

Одновременно предпринимались меры для упрочения положения России на Кавказе. Через находившихся в Дагестане военачальников правительство дало знать о возможности восстановления прежних взаимоотношений уцмию Ахмед-хану и другим владетелям, причастным к походу Фетхи-Гирея на стороне крымцев. Оно также обращалось к местным старшинам, призывая их оставаться в российском подданстве. Результаты этих мер не замедлили сказаться. Как доносил Еропкин в начале 1734 г., уцмий Ахмед-хан «во усмирение приходить начал», так как «все ево подвластные за великое понесенное себе разорение на него» роптали и из «оных ево подвластных несколько ушед от него Усмея в верное Е. И. В. подданство пришли».

Не меньшую активность в отношении Ирана проявляла Порта, затевая сложную дипломатическую комбинацию. В рескрипте Голицыну от 13 февраля 1734 г. сообщалось, что к Надиру отправлен специальный курьер с предложением уступить ему Тебриз, Ереван и Гянджу, сохранив за Портой Грузию и Ширван, а если же Надир на это не согласится, «то и все возвратить ему обещать, дабы тем ево Тахмас-Кулы-хана усыпить, и от предвосприятия дальнейших действий против себя удержать, пока их турские войска тамо зберутся».В связи с этим Голицыну предлагалось довести до Надира тайные замыслы турецкого двора и подталкивать его на активные действия против Турции, внушая ему, что, если он это сделает сейчас, то не только сможет «все от Персии взятые турками провинции возвратить, но и еще и от них получит к вечной себе и всего персидского государства славе».

Однако русское правительство, опасаясь заключения сепаратного ирано-турецкого договора, шло перед Надиром на неоправданные уступки. Иранскому послу в Петербурге Хулефе Мирзе Касиму было объявлено о готовности Петербурга возвратить Ирану все прикаспийские провинции в случае гарантии их от захвата Турцией. В специальном рескрипте Голицыну предлагалось сообщить Надиру о готовности России оказать помощь Ирану, добившись для этого специальной аудиенции.

Тем не менее на первой же встрече с Надиром 20 мая 1734 г. Голицын убедился в бесплодности уступчивой политики петербургского двора. Надир заявил русскому послу, что отказывается от помощи России и намерен заключить договор с Турцией, если российское правительство немедленно не возвратит прикаспийские провинции Азербайджана и Дербент сверх условий Рештского договора.

Неуступчивость Надира относительно российских предложений объяснялась паникой, царящей в правящих кругах Стамбула. В мае 1734 г. Надир нанес новое поражение турецкой армии под Ереваном. Вслед за этим под влиянием Англии и Франции султан Махмуд решил ратифицировать ирано-турецкий договор 1733 г., подписанный Ахмед-пашой под Багдадом. Этот договор, предусматривающий возвращение Ирану территорий, захваченных османами, в том числе на Кавказе, настроил Надира против России, дав ему повод требовать того же от петербургского двора. Ратифицировав этот договор 15 июля, султан добился заметного обострения российско-иранских противоречий. Пользуясь нерешительностью петербургского двора и фактической капитуляцией Порты, Надир решил создать постоянно действующий кавказский плацдарм для борьбы против России и Османской империи.

Военно-политическая обстановка в Дагестане и Закавказье резко обострилась, особенно после того, как в августе 1734 г. Надир обратился к кавказским владетелям с требованием «немедленно очистить территории, находящиеся под их управлением». Для принятия кавказских земель, находившихся под властью османов или их ставленников, были назначены специальные уполномоченные – беглербеки. Так, для принятия Ширвана от Сурхая был назначен астаринский владетель Муса-хан. Сообщая об этом своему правительству, Голицын писал, что «ежели ж Сурхай противиться станет, о том будут писать Тахмас-Кулы-хану… а добровольной отдачи оного города… Сурхаем не надеются».

С этого времени вплоть до своей смерти Надир придавал огромное значение созданию кавказского плацдарма, обеспечивающего верховенство в этом регионе. Военно-стратегическое положение Дагестана как опорной базы на побережье Каспия должно было способствовать решению этой задачи. Над Дагестаном снова нависла угроза порабощения иранскими завоевателями. Многие местные владетели и старшины своевременно почувствовали эту угрозу, что сказалось на их внешнеполитических позициях. «В прибытие моем в Дербент, – сообщал Левашов в одном из донесений, – куралинцы, которые пребывали в бунте, в подданство Е. И. В. пришли, и присягою обязались, и Усмей о приеме его в подданство присылать начал». Внимательно присматриваясь к позиции Сурхая, он также отмечал, что в отношении к России «от него Сурхая явных ссор не является».

Однако в столь ответственный момент среди дагестанских владетелей не было единства. Пользуясь этим, Надир старался склонить их на свою сторону, подтолкнуть на выступление против России. Прибыв в августе 1734 г. с крупными силами на Куру, он отправил специального курьера «к разным горским владельцам… Усьмею, Шамхальскому сыну и другим с указом, чтоб оные все готовились, ежели по трех месяцев (якоб положенного между нами сроку), – доносил Голицын, – с российской стороны завоеванные городы в персицкую возвращены не будут, то соединяться с ним Тахмас ханом и отбирать их силою».

Но Надиру не удалось добиться этой цели: дагестанские владетели не выступили против России. Аварский правитель Умма-хан закрыл границы со стороны Грузии, запретив своим подданным всякие сношения с иранцами. Уцмий Ахмед-хан отправил для переговоров с Надиром курьеров, не выразив ясно своей позиции. Сын Адиль-Гирея Хасбулат явился для свидания с ним на Куру. Но остальные кумыкские князья, а также табасаранские владельцы майсум и кадий сохранили верность России.

Что касается Сурхая, то он не только не принял предложение Надира, а открыто выступил против капитулянтской политики Порты и захватнических устремлений иранских завоевателей в Дагестане. Будучи еще на Куре, Надир направил к Сурхаю одного из нукеров астаринского владетеля Муса-хана с предложением сдать Шемаху, ссылаясь на то, что султан Махмуд (согласно подписанному Ахмед-пашой под Багдадом договору 1733 г.) разослал всем свои командующим «хатт-и-шерифы» немедленно вернуть Ирану территории, отторгнутые у него османами на Кавказе. Сурхай не только не подчинился этому указу, но убил иранского посла, а османам и Надиру ответил: «Мечами лезгинских (дагестанских. – Н. С.) львов мы завоевали Ширван. Какое право имеет Ахмед из Багдада или кто-либо еще вмешиваться в наши дела?».

Учитывая значение Ширвана, политический вес Сурхая на Кавказе и его непримиримую позицию, Надир решил подчинить сначала его своей власти. Ввиду надвигавшейся угрозы Сурхай старался выиграть время, выяснить позицию России и подготовиться к предстоящей борьбе. С этой целью он направил курьеров в Святой Крест для «разведования и присмотру», распустив в Шемахе слух, что намерен принять уполномоченного «с персицкой стороны посланника не в меру ласково и в довольстве содержать».

Тем временем Сурхай эвакуировал жителей из города, но оставил Шемаху, решив дать сражение в более выгодных условиях. В середине августа 1734 г. иранские войска ворвались в Шемаху, сравняли ее с землей, опустошили ширванские селения, доставили 500 пленных и много голов убитых. Этими мерами Надир преследовал определенную цель – устрашить народы Азербайджана и Дагестана и склонить Сурхая к капитуляции.

Но Сурхай не склонился перед грозным завоевателем, собирал войска в Кабалинском магале, сплачивая борцов за независимость под своим знаменем. Решающее сражение произошло

Первое нашествие Надира на Ширван и Дагестан (1734 г.)

17 сентября в урочище Деве-Батан между Шемахой и Кабалой, где Сурхай против 42-тысячной иранской армии смог выставить 20-тысячное войско. Итоги этого сражения Левашов комментирует следующим образом: сначала горцы потеснили иранцев, но от «великой пушечной стрельбы Сурхай устоять не мог, и с войски своими ретировался». Желая сохранить силы для дальнейшей борьбы, Сурхай отступил в Казикумух, решив дать сражение в лакских селениях, расположенных на подступах к своей резиденции.

Об этом сражении Левашов также писал, что сначала произошел «бой на обе стороны равной, но Тахмас-хан, не одолев сурхайцев, оставил при тех деревнях довольную команду, а с остальным войском пошел за Сурхаем и нашел его в городе Шехер (Казикумух. – Н. С.), по которой учинил великую пальбу, отчего Сурхай принужден далее бежать и Тахмас-хан в помянутой городок вступил… а Сурхай прибыл в аварское владение, остановился в деревне Джук и тамо умножает войско свое с намерением еще Тахмас-хану чинить сильное противление».

Обобщая ход сражений в лакских селениях и падение Кумуха, очевидец пишет, что, взяв резиденцию Сурхая, Надир «извлек (из хранилища) сокровища их владетеля (малик) Сурхай-хана – золото и серебро. В нем (Кумухе) он пробыл семь дней и затем вернулся (назад). Произошло это в благословенном месяце джумада ал-ула 1147 года». (29/ IX– 1734 г. – Н.С.).

Таким образом, не поддержанный другими дагестанскими владетелями, Сурхай один принял на себя удар иранских завоевателей. Остальные дагестанские феодалы искали покровительства – одни у России, другие у Ирана. Стараясь поднять свой авторитет в войсках и за пределами Ирана, Надир объявил о полной победе над Сурхаем и покорении всего Дагестана. Однако до выполнения этой задачи было далеко: он не только не покорил Дагестан, но и не смог одержать полную победу над Сурхаем. С оставшимися силами Сурхай отступил в Аварию, чтобы готовиться к дальнейшей борьбе.

Ссылаясь на рапорт своего офицера, прикомандированного к свите шаха, об исходе всей операции Голицын писал, что полученный им рапорт «с прежними разглашениями весьма не сходствует, а именно что он Тахмас-хан во всю Дагистанию не ходил токмо около дороги в горах лежащие деревни разорял… нигде главной схватки с неприятелем не имел… токмо весьма оной Тахмас хан люди потерял при возвращении своем оттуду, ибо шли великими горами, где людей от стужи голоду и от своего непорядку немалое число из гор попадали и до смерти побились, так что ис самого ханского обозу оттого уцелело немного».

Объективность цитированного рапорта не вызывает сомнений: Петербург был заинтересован в получении достоверной информации для принятия взвешенных решений. Положение завоевателей оставалось тревожным. Повсюду на них нападали летучие отряды горцев. В тылу назревало грозное восстание. Учитывая создавшуюся обстановку, собрав поредевшие войска, в конце сентября Надир начал отход из гор. Но перед отступлением из Дагестана, стараясь сохранить себе опору, он восстановил титул шамхала, передав его сыну Адиль-Гирея Хасбулату.

На обратном пути в Иран Надир напал на джарцев и лезгин, сжег Ахты, но понес значительный урон. Касаясь итогов первого нашествия Надира на Дагестан, Голицын пришел к выводу, что «хотя здесь гласили, что якоб Тахмас хан их разбив много полону побрал, токмо как оной мой офицер сам видел, ничего не везли, но везли много здешних (своих. – Н. С.) побитых и раненых». Так и не добившись главной цели, оставив правителем Шемахи Мохаммед Кули-хана Сейдлу, 15 октября Надир подошел к Гяндже, где находился осажденный турецкий гарнизон.

К этому времени российско-иранские переговоры о возвращении Ирану прикаспийских провинций шли к концу. Оказавшись перед враждебной коалицией европейских держав на западе и угрозой антироссийского ирано-турецкого договора на востоке, российское правительство решило вывести свои войска из этих областей, чтобы избежать войны с Ираном, превратить его из потенциального противника в своего союзника. По этим соображениям мысль о возвращении Ирану прикаспийских провинций в придворных кругах Петербурга стала доминирующей. В конце октября 1734 г. Голицын и Левашов получили предписание из центра вновь заявить Надиру о готовности российского правительства вернуть ему указанные территории, но с тем обязательным условием, чтоб они не попали под власть Османской империи. После этих заверений Надир стал более сговорчивым.

5 декабря 1734 г. иранский посол Гусейн-хан прибыл в Петербург для переговоров с русским правительством. 9 марта 1735 г. он вернулся в иранский лагерь под Гянджой с текстом договора о возвращении Ирану прикаспийских провинций с городами Баку и Дербент. Но при подписании договора Надир потребовал возвращения территории Дагестана до реки Сулак, угрожая России войной. Русские уполномоченные, опасаясь расторжения Петербургского 1723 г. трактата и одновременной войны с Ираном и Турцией, вынуждены были включить в первый пункт договора это условие. 10 марта 1735 г. был подписан русско-иранский Гянджинский договор о возвращении Россией Ирану Гиляна, Мазандарана, Астрабада и части Ширвана, а также об отводе с территории Дагестана русских войск за реку Сулак. Это означало, что значительная часть Дагестана от Самура до Сулака, входившая в состав России со времени Каспийского похода Петра I, отходила от нее и попадала под власть Ирана в качестве важнейшей зоны оккупации. Для народов Дагестана этот договор сулил новые тяжкие испытания. Не случайно эту весть дагестанцы встретили с глубокой тревогой, оказавшись предоставленными собственной судьбе накануне новых испытаний.

 

§ 3. Второе нашествие Надира на Дагестан. Поражение иранцев в Джаро-Белоканах

Выполнение условий Гянджинского договора резко ухудшило внешнеполитическое положение Дагестана и прикаспийских областей. Добившись серьезных уступок от Петербурга, Надир стал готовиться к очередному нашествию на Ширван и Дагестан. Аналогичные планы в отношении этих областей вынашивали и правящие круги Османской империи. По мере отхода русских войск за Сулак борьба между Ираном и Турцией за овладение этими территориями достигла кульминации.

Согласно Гянджинскому трактату, в конце марта 1735 г. русские войска оставили прикаспийские области и направились на р. Сулак. 28 мая генерал Еропкин сдал Дербент вновь назначенному персидскому султану Ферудину, а сам с четырьмя полками переместился в крепость Святой Крест. Сюда же стягивались войска из Баку, Низабада, Рубаса, Бойнака и других укреплений. Находившийся здесь в конце мая 1735 г. И. Я. Лерх записал: «Здесь нашел я все в великом движении… Из Дербента и Бойнака соединились с нами генерал-майор Еропкин с 4-мя пехотными полками и многими казаками. Генерал-квартирмейстер де Бриньи заложил крепость Сулак в 1723 г., он же должен был сравнить оную с землею». Уничтожив крепость на Сулаке, русские войска направились в Кизляр, ставший новым центром российского правления на Кавказе.

Вывод русских войск из Дагестана, открывший путь для иранских завоевателей, вызвал беспокойство местного населения. Не желая подпасть под иранское владычество, жители приморской полосы уходили вместе с российскими войсками или укрывались в горах, как это сделало население двух магалов Дербентского ханства. Очевидцы объясняли это тем, что они ненавидели персов из-за их «безграничного грабительства и тиранства». Выдача беженцев иранским властям, чего настойчиво добивался Надир, нанесла серьезный ущерб престижу России, претендовавшей до этого на роль покровительницы народов Кавказа. Генерал Левашов прямо указывал, что при выдаче беженцев ему «многую жалость и нарекания видеть приключилося, что их издревле обещанная протекция не защитила».

Положение осложнялось тем, что оставление российскими войсками Дагестана и угроза иранского порабощения усилили протурецкие настроения среди части местных владетелей. В двадцатых числах апреля в Стамбуле усиленно распространялись слухи о прибытии муфтия Дагестана Курбана-эфенди с письмами от всех народов и владетелей с просьбой прислать им войска на помощь, так как Россия вознамерилась отдать их «Тахмас Кулы-хану» (Надиру. – Н. С.)» в наижесточайшее мучение». Российских дипломатов убеждали в том, что Сурхай-хан, уцмий Ахмед-хан и шамхал Хасбулат обратились за помощью к крымскому хану, который сам прислал письмо султану Махмуду, предлагая объединиться с дагестанцами и выступить против Ирана. «Все сии письма дагистанския и ханския в совете читано, и в оном многое против и в пользу советовано, наконец, положено, – доносил А. Вешняков, – чтоб самого хана семьдесят тысячами (войска. – Н. С.) послать».

Однако эти слухи оказались преувеличенными. Шамхал Хасбулат, обласканный Надиром год назад, и Сурхай-хан, брошенный тогда же Портой на произвол судьбы, и не думали примыкать к осман-крымской коалиции. Единственным сторонником ориентации на Стамбул выступил отправивший письмо с муфтием Курбаном-эфенди уцмий Ахмед-хан, на которого решили рассчитывать в Стамбуле и в Крыму.

Обыграв сначала дагестанский вариант, в Стамбуле решили выступить под флагом защиты «единоверных мусульман» – суннитов Кавказа от уничтожения «еретиками» – шиитами (иранцами. -Н. С.). Объявив себя 25 апреля 1735 г. покровительницей мусульманских народов Кавказа, Порта стала внушать доверчивым горцам несбыточные надежды на возможность избавиться от иранского порабощения с помощью турецкого султана и крымского хана. Тем самым она пыталась, как и год назад, привлечь их на свою сторону, чтобы отправить значительные силы из Крыма через Северный Кавказ на помощь османам, сражавшимся в Закавказье и Иране с иранскими войсками.

Крымский хан Каплан-Гирей, активно участвовавший в этих планах, надеясь на поддержку кабардинских князей кашкатавской группы, предупредил их в конце апреля, что, следуя прежним маршрутом (Кубань, Кабарда, Чечня, Дагестан. – Н. С.), вскоре будет «маршировать в Персию». Поощряя воинственные устремления Крыма, 12 мая 1735 г. с личным указом, крупной суммой денег и многочисленными подарками султан отправил в Бахчисарай капуджи-баши Кади-Ха-лил-агу для вручения их хану «на раздачу его войску». С тем же курьером уцмию Ахмед-хану отправили алмазную печать, множество подарков и жалованные грамоты для подкупа дагестанских владетелей.

В султанском указе на имя крымского хана предлагалось: немедленно выступить в поход с 60-тысячным войском, набрать в Дагестане еще 66 000 путем подкупа местных владетелей, отстранить Сурхая от власти как «бездельника и преступника многих султанских указов» и назначить на его место уцмия Ахмед-хана; согласовать свои действия с сераскером Закавказья Абдуллах-пашой, чтобы наступать на иранцев с двух сторон и обескровить их силы. В случае противодействия этому походу со стороны русских войск хану предлагалось «поступать с ними как с неприятелями и стараться пройти насильно». Для поощрения крымского хана султан обещал подкрепить его силы 20-тысячным корпусом.

Таким образом, весной 1735 г. Дагестан занял исключительное положение во внешнеполитических планах Ирана и Османской империи. Не осталась безучастной к событиям в Дагестане и царская России, опасавшаяся выхода Османской империи к побережью Каспия. Пользуясь создавшейся ситуацией, Порта пыталась перехватить инициативу у Ирана и занять эти области собственными силами. Неплюев прямо указывал, что с этой целью она решила «дагестанов всех без изъятия в протекции своей объявить и туда хана крымского… со осьмьюдесять тысячами(войска. – Н. С.) послать».

Сообщая об этом своему правительству, Неплюев предлагал принять действенные меры, чтобы сорвать замыслы Турции и Крыма. Со своей стороны, добившись аудиенции у великого визиря Али-паши, И. И. Неплюев заявил: «Чтобы Порта на берега Каспийского моря не поставила ноги… двор его никогда татарам прохода через свои области не позволит, а меньше еще согласится на принятие Портой в подданство дагестанцев».

Однако резидент не добился успеха, за что получил выговор от вице-канцлера А. И. Остермана. Осуждая Неплюева за то, что он письменно подтвердил содержание Гянджинского трактата, Остерман предлагал внушить Порте, что Россия уступила Ирану не весь Дагестан, а лишь узкую полосу на побережье Каспия. «Но когда то учинено, – уточнял вице-канцлер, – то потребно ныне, чтоб вы сей артикул ясно толковали и Порте доказали, что сие уступление до одних городов (Баку и Дербент. – Н. С.), а не до дагистанских народов касается».

Дагестанский вопрос в кавказской политике противоборствовавших сторон продолжал занимать доминирующее положение. Пытаясь принудить российских послов согласиться с намерением султана отправить крымскую конницу по дагестанскому маршруту, министры Порты угрожали России войной. Прибегая к прямой дезинформации, в письме к Остерману великий визирь убеждал его в том, что султан направляет войска против иранцев, жаждущих захватить «турецкие владения дагестанские – Шемаху и Ширван губя и разоряя тамошних мусульман».

Однако старания великого визиря не дали ожидаемого результата. Отвергая необоснованность притязаний Порты на Дагестан, вице-канцлер отвечал на послание визиря: «Не единоверие и происшедшие случаи, в давних временах и веках, но трактаты разделяют границы, а заключенный между Российской империею и Портою трактат (1724 г. – Н. С.) явственно доказывает, что границы Порты в Персии распространяются не далее Ширвана, и что Порта вступаться в дагистанские народы ни малейшего повода не имеет».

Вступив в дипломатическую схватку с великим визирем, канцлер пытался истолковать статьи Гянджинского трактата в пользу России, не останавливаясь перед угрозой применения силы. Предупредив своего оппонента, что османские притязания на Дагестан будут отражены силой, Остерман заявил: Россия не отказалась от протекции над дагестанскими народами, а уступила Ирану лишь приморскую область, и то с условием, «чтобы оные места и города никогда и в вечные времена ни в какие другие руки, кроме персидских, доставаться во владение не могли… потому что безопасность и существенные интересы Российской империи не допускают отнюдь, чтобы на берегах Каспийского моря могла бы какая-нибудь другая держава, кроме персидской, утвердиться».

Дипломатические демарши канцлера в адрес Стамбула свидетельствовали о стремлении Петербурга не допустить османов на побережье Каспия путем сохранения российско-иранского союзного альянса. Касаясь тактики российской дипломатии в переговорах с османами, английский резидент К. Рондо доносил в Лондон: «Они прямо заявляют, что не потерпят ни поражения Тамаза (Надира. – Н. С.), ни тем более водворения на Каспийском море турок, которые очевидно стремятся достигнуть этой цели путем подчинения дагестанских татар (тюркоязычное население. – Н. С.) своему правительству».

Для соблюдения статуса, установленного Гянджинским договором 1735 г., в Петербурге продумывались конкретные меры, могущие способствовать сохранению влияния России на Кавказе. Вернувшийся из Гянджи барон Шафиров предлагал перехватить инициативу у Порты и путем договоренности с Ираном усилить собственное влияние в Дагестане и Ширване, опираясь на поддержку местных владетелей. Предлагая сформировать для этой цели войска из азербайджанцев и дагестанцев под командованием муганского правителя Али Кули-хана и кергерского наиба Зартали-бека, он подчеркивал: «Також запотребно разсуждается, да б и дагестанских князей Усьмея (Ахмед-хана. – Н. С.) и шамхальского большого сына (Хасбулата. – Н. С.) и других владельцев удовольствовать и впредь милостивыми награждениями да б в тож время туркам в Грузии учинить диверзию».

Шафиров считал крайне важным привлечь на свою сторону ставшего по воле Надира шамхалом Хасбулата, чтобы сохранить влияние на Ширван. «Надлежит новоиспеченного шаф-кала весьма к стороне В. И. В. склонить и объявить подшится, – писал он в докладной императрице, – понеже через него шафкала возможно… и без неприятельского со стороны В. И. В. объявления… Шемаху взять ибо как он, так и Усмей… при моей бытности в Гиляне неоднократно просили от командующего генерала токмо позволения, дабы могли Шемаху взять».

Но запоздалые попытки Петербурга восстановить утраченные позиции в Дагестане и Ширване оказались нереальными. Склонить Порту к отказу от намеченного похода одними дипломатическими мерами России не удалось. В середине мая в дипломатических кругах Стамбула стало известно, что Порта приняла официальное решение отправить в поход крымского хана «со осьмьюдесять тысячами татар».

Это решение турецкого правительства было встречено по-разному в дипломатических кругах Европы. «И все здешние чужестранные министры кроме неприятеля французского и предателя английского посла, – доносил Неплюев 15 мая, – настоящее турецкое послание нам и другим министрам торжественное объявление за манифест, а ханский действительный поход за разрыв мира почитают». Оно привело к нарушению Константинопольского договора 1724 г. и послужило поводом для начала русско-турецкой войны 1735–1739 гг.

Донесение Неплюева поступило в Петербург 14 июня, а на следующий день кабинет министров принял решение о необходимости вооруженного отражения османо-крымской агрессии на Северный Кавказ. Находившемуся в Польше графу Б.-Х. Миниху 23 июня был отправлен указ начать демарш в сторону Крыма, чтобы задержать поход крымского хана. Одновременно находившемуся на Кавказе генералу Левашову дали предписание преградить путь Каплан-Гирею на Кабарду и Дагестан.

Но Левашов не ждал пассивно указаний из Петербурга. В преддверии тревожных событий он заблаговременно принимал меры для сохранения влияния России в регионе. Стремясь удержать местных владетелей на ее стороне, он стал закреплять их подданнические отношения, подписывая соглашения о взаимной поддержке. С начала до середины 1735 г. были приняты присяги на верность России от владетелей и старшин 30 населенных пунктов Дагестана и Чечни, в том числе Салатау, Акуши, Мекеги, Цудахара, Муги, Губдена, Кафыркумуха, Эрпели, Карабудахкента, Бойнака, а также уцмия Кайтага Ахмед-хана. Накануне османо-крымского нашествия в аманатах находилось от Большой Кабарды 11 человек, Малой – 4, Аксая – 1, Эндирея – 4, Чечни – 2. Кроме того, специальным распоряжением В. Я. Левашова дополнительное жалованье стало выдаваться кумыкским владетелям Мехди-беку, Султанмураду, Сурхаю и Алишу Хамзину, брагунским мурзам Мураду и Мудару Кучумовым. Всего от кабардинских и кумыкских князей содержалось аманатами в Кизляре 22 человека. Для пересечения сговора представителей кашкатавской «партии» и протурецки настроенных кумыкских владетелей с крымским ханом аманатами в Астрахань были доставлены сын Арслан-бека Кайтукина-Арслануко и сын Алиша Хамзина – Баммат. С той же целью в качестве аманатов в Кизляре и Астрахани содержались сын Татархана Бековича – Кургоко и сын Батыра Куденетова – Сабу-Гирей.

Однако и эти меры российского правительства, не подкрепленные внушительной военной демонстрацией, не дали ожидаемых результатов. Пользуясь нерешительностью петербургского двора и неизменной поддержкой Англии и Франции, в конце июля 1735 г. Каплан-Гирей выступил в поход, надеясь пробиться через Северный Кавказ на помощь турецким войскам в Закавказье. Как доносил 5 августа донской атаман И. И. Фролов, по пути следования к хану присоединились 20000 кочевников Белгородской Орды, с которыми он расположился на Кубани ниже г. Копыла – резиденции кубанских сера-скеров. «Если движение русских войск не изменит его планов, – доносил 20 августа К. Рондо в Лондон, – он намерен… оттуда двинуться в Кабарду и, далее, через Дагестан в Персию».

Действительно, двигаясь из-под Копыла, он отправил «возмутительные письма» (воззвания. – Н. С.) ко всем владетелям и старшинам, проживающим на территории от Кубани до Дербента. По пути следования из Крыма в Кабарду крымцы опустошали встречные населенные пункты, следуя султанскому указу поступать «по военному обычаю, пленя людей, зажигая и пустошая и в разорение приводя все места, до которых дойти шастие послужит».

Заявление придворных кругов Стамбула, подкрепленное действиями хана Каплан-Гирея, не оставили сомнений в решительности их намерений. Стремясь приостановить продвижение разношерстного крымского войска, Левашов отправил навстречу крымцам майора П. В. Бунина с предупреждением, что не может рассматривать действия хана иначе, как «неприятельское нашествие». Встретив Бунина на подходе к Кабарде, хан ответил, что пойдет намеченным маршрутом, хотя бы пришлось «потерять до последнего человека». Прибыв на речку Баксан в середине августа, он наказал строптивых князей «баксанской» партии, а к исходу месяца оккупировал всю Кабарду.

Усмиряя непокорных различными мерами, к концу августа крымские войска подошли к границам Чечни, откуда хан обратился с воззваниями к «чеченскому народу» и владетелям, требуя «полного подчинения и признания крымского сюзеренитета». Особую надежду в этих воззваниях он возлагал на старшего чеченского князя Айдемира Батырханова и чеченских старшин, подчеркивая, что «вы не подобны прочим, но особливо наши».

Однако на сей раз правители Османской империи и Крыма наивно просчитались. Попытка Каплан-Гирея беспрепятственно пройти в Чечне по ущелью, расположенному между аулами Алды и Чечень, окончилась провалом, сохранив потомкам примечательное название «Нан Bogasi» (ханская глотка. – Н. С.). Под командованием Айдемира Бартыханова, оставшегося на сей раз верным России, чеченцы нанесли противнику такое поражение, что «целый, отряд крымских татар был истреблен озлобленными горцами», уничтожившими, по новейшим данным, до 10 тыс. крымцев.

В память об этой победе чеченцы поставили в ущелье каменную башню «Хан Кале» (ханская крепость. – Н. С.), отчего и само ущелье получило название «Ханкальское». Однако

с помощью проводников из Эндирея и Кайтага двум корпусам крымского войска удалось обойти это ущелье и подойти к границам Дагестана. Находившийся в то время на Сулаке И.Я. Лерх записал 17 сентября, что «отсюда мы торопились убираться, поелику ежедневный получали известия, что крымский хан выступил в поход к нашим границам с 80 000 крымских и кубанских татар».

Обстановка в Дагестане благоприятствовала крымскому нашествию. Между местными владетелями продолжалась вражда. Оспаривая власть у шамхала Хасбулата, аварский нуцал Умма-хан напал на него, но был смертельно ранен под аулом Параул. К концу сентября русские войска оставили Дагестан и прибыли на Терек, где была основана новая крепость Кизляр, ставшая «своего рода русской столицей на Кавказе”.Указом Сената на месте разрушенной крепости Святой Крест предлагалось «сделать при реке Кизляре транжамент, а вместо Терской крепости на устье Аксая реки фельтшанц».

28 сентября в станицу Старогладовскую прибыл ханский курьер, который был принят генералом Левашовым. От имени Каплан-Гирея он потребовал свободного пропуска ханских войск, предупредив, что в противном случае они пробьются силой. Но Левашов отверг это требование, хотя и не имел достаточных сил для противодействия крымцам. Основной состав русских войск направился с Кавказа в Крым для участия в предстоящей войне с Турцией. Под командой Левашова против 80-тысячного крымского войска оставалось всего 8 тысяч человек. Поэтому Левашов вынужден был пропустить крымцев без сопротивления, которые двинулись к Дербенту выше гребенских городков, Аксая и Эндирея.

13 октября Левашов отплыл в Астрахань, предписав кизлярским комендантам местных жителей «от всего охранять…ни в чем не отягощать, принимать и обходиться с ними ласково, но умеренно». В специальной инструкции коменданту Красногородцеву «Об обращении с горцами» уточнялось: «Горских народов, от которых в Кизляре имеются аманаты, содержать коменданту в своем ведомстве; обходиться с ними осмотрительно, осторожно, справедливо, приветливо, с умеренною ласкою, но не раболепно».

В этой инструкции, отразившей характерные черты кавказской политики царизма, сочетались как меры предупредительного, так и карательного характера: «Если кто из горцев против Е.И. В. какое зло учинит и будет пойман, – гласила она, – такого судить Гражданской канцелярией, с прибавкою офицеров, и приговор судейский исполнять неотменно, даже и смертью казнить». Кизлярские коменданты старались выполнять эти предписания, благодаря чему крепость стала важной военнополитической опорой России на Кавказе.

Однако этими частичными мерами не удалось помешать нашествию огромной крымской лавины. Наступление крымских войск с севера и нараставшая угроза со стороны Ирана с юга обострили внутриполитическую обстановку в Дагестане, вызывая различную внешнеполитическую ориентацию владетелей и старшин. Стараясь заручиться их поддержкой, Каплан-Гирей дважды обращался к ним с воззваниями, предлагая встать под свое знамя. «По договору все дагестанские народы уступлены Порте от российского двора, – внушал он местному населению, – а вместо оных… отданы России с турецкой стороны некоторые завоеванные польские места.» С особым усердием хан домогался привлечения на свою сторону известного духовного деятеля Дагестана Ибрагима-Гаджи Урадинского.

Однако, как и следовало ожидать в создавшейся ситуации, эта попытка не увенчалась успехом. Для встречи крымских войск на Сулак прибыли сыновья уцмия Ахмед-хана и Сурхая, которым были присвоены пышные титулы и вручены богатые подарки. Но местное население не оказало хану той поддержки, на которую рассчитывали в Стамбуле и в Крыму. Ссылаясь на признания самих турецких министров, Вешняков доносил, что «о хане крымском полагают, что он бездействует около Андреевской деревни, ведая, что дагестанцы к нему не пристали». В тридцати верстах от Дербента произошло сражение крымского войска с Хасбулатом и оставленными ему в помощь иранскими войсками. Хасбулат был разбит и бежал в горы, но хан вынужден был остановиться ввиду изменения соотношения сил между Россией, Ираном и Турцией.

В середине июля 1735 г. иранские войска разгромили турок под Карсом и Ереваном, заставив капитулировать их гарнизоны в Тбилиси, Ереване, Еяндже и Тебризе. В начале октября в Крым был направлен 40-тысячный корпус под командованием генерала А. И. Леонтьева. Осенью русские войска перешли крымские границы, разбили ногайцев и расположились в станицах запорожских казаков. Узнав об этих событиях, султан отправил указ Каплан– Еирею, «дабы он в Персию не ходил и от того походу удержался».

Это решение султана в турецких кругах комментировалось по– разному: «I1I якоб сам хан болен, и татары сему походу противятся, идти не хотят; /2/ о неверности дагестанов, будто отреклись от просимого оными (протекции Порты. – Н. С.)».Что касается бунта татар, другие источники об этом умалчивают. Зато они подтверждают, что дагестанцы не только отреклись от протекции султана, но и оказали крымцам значительное сопротивление. Неслучайно в переговорах с турецкими министрами восемь лет спустя дагестанские посланцы прямо заявили, что «надлежит Порте ведать, что препятствие в прохождении крымского хана в прошлом (1735 г. – Н. С.) не от России было, но прямо от них дагестанцев».

Но, прежде чем отступить из Дагестана, хан Каплан-Гирей предпринял спешные меры для сохранения на Кавказе влияния Порты и Крыма. Загнав в горы сторонника Ирана шамхала Хасбулата, он обласкал других местных владетелей, продолжая карательные меры против тех, кто принял участие в сражении с крымцами. Обложив их тяжелыми поборами, хан чинил насилия над непокорными, многие из которых бежали в горы. Выделив для подкупа зажиточной сельской верхушки 2500 туманов и многие подарки, он назначил шамхалом родственника Хасбулата – Эльдара, Сурхая оставил правителем Ширвана, а уцмия Ахмед-хана – вали (губернатором) Дербента.

Однако предпринятые им меры имели больше символическое, чем реальное значение. Попытка хана «расположиться в Кабарде» на обратном пути не увенчалась успехом. Убедившись в твердой решимости российского правительства наступать в Крыму до тех пор, пока не будут отозваны крымские войска с Кавказа, хан вынужден был спешно уйти «оттуда на Кубань».

Но отступление крымских войск с Кавказа не принесло спокойствия этому краю. Наоборот, вторжение крымцев на Северный Кавказ ускорило нашествие иранских завоевателей.

Разгромив турок в Закавказье летом 1735 г., Надир снова двинул свои войска на Ширван и Дагестан. Выступив из-под Гянджи 11 октября 1735 г., опустошая джарские джамааты, Шеки, Ширван, Шемаху, лезгинские и табасаранские магалы, встречая упорное сопротивление и неся большие потери, 21 ноября иранские войска подошли к Дербенту. Вследствие этого, по выражению академию Дорна, остатки крымских войск спешно покинули Кавказ, «оставив после себя огонь возмущения».

Второе нашествие Надира на Ширван и Дагестан (1735 г.)

Появление значительной иранской армии у Дербента под командованием Надира заставило объединиться его противников. Вскоре Надиру стало известно, что только что утвержденный крымским ханом шамхалом Дагестана Эльдар и обласканные ими Сурхай и уцмий Ахмед-хан совместно решили напасть на его сторонника Хасбулата в Казанище. Не теряя времени, Надир двинулся на выручку своему приверженцу. Но на пути в Маджалис он встретил сопротивление со стороны сына уцмия Магомед-хана, укрепившегося в тесном ущелье с помощью артиллерии, брошенной при отступлении крымцами. Маджалис был взят, весь магал разорен, а Магомед бежал к отцу в Калакорейш. Из Маджалиса Надир вступил во владения своего вассала Хасбулата – Губден, где был встречен им с выражением верноподданнических чувств.

Объединенные силы иранцев и Хасбулата представляли грозную силу, перед которой не могли устоять Сурхай, Ахмед-хан и Эльдар. Относительно планов дальнейших действий они не пришли к единому мнению, и каждый отступил в свои владения. Разногласия между ними облегчали задачу Надира, который поставил себе целью «принудить всех князей дагестанских покориться ему».

Как и год назад, он решил расправиться сначала со своим непримиримым противником и наиболее влиятельным правителем Дагестана – Сурхай– ханом. 17 декабря вместе с Хасбулатом иранские войска начали наступление на Казикумух. Решающие сражение произошло три дня спустя в трех милях от Кумуха – в урочище Шаррат, где Сурхай был разбит и отступил сначала в Казикумух, а затем в Аварию.

Однако эта победа далась противнику нелегко. Касаясь исхода этого сражения, Мухаммад-Казим пишет: 30-тысячное войско Надира под его командованием напало на 10-тысячный отряд Сурхай-хана. Несмотря на неравенство сил, в разгар битвы «смелый, отважный Сурхай устремился в центр боя».Битва была жестокой и вызвала потери с обеих сторон. «Земля была окрашена кровью, – повествует тот же автор, – как Джей-хун или Дежле (Аму-Дарья, или Багдадская река. – Н.С.)».Разбитый превосходящими силами врага, Сурхай упорно сопротивлялся, но под угрозой окружения вынужден был уйти в Аварию. 21 декабря, стремясь избежать поголовной резни, к Надиру явились с изъявлением покорности казикумухские старшины. Следовавший на помощь Сурхаю Эльдар был разбит и отступил в Бойнак.

Заняв резиденцию Сурхая, Надир обложил горцев чрезвычайным налогом в 7 тысяч туманов, а из награбленных богатств в Дагестане отчислил в шемахинскую казну 100 тысяч туманов. Однако, несмотря на одержанную победу, Надир и на этот раз не осмелился вступить в Аварию. Положение завоевателей оставалось тревожным. Как свидетельствуют иранские источники, нападавшие со всех сторон горцы уничтожали «с помощью мечей многих иранцев».

Создавшаяся ситуация вынудила маневрировать самонадеянного Надира. Надеясь закрепиться в Южном Дагестане, Надир распустил слух, что ввиду наступившей зимы намерен отложить поход против Сурхай-хана, если «лезгины из Докуз-пара дадут ему 1000 лошадей и направят свои семьи в качестве заложников». Непокорившиеся лезгины подверглись жестоким репрессиям, после чего «главные лица Табасарана (майсум и кадий. – Н.С.) согласились и покорились Надиру. Он наградил Хасбулата и других лояльных лидеров Дагестана, разрешил им вернуться домой».

На обратном пути Надир рассеял отряды акушинского кадия Хаджи-Аюба, разорил множество даргинских аулов, вступил в Кайтаг, покорил уцмия Ахмед-хана и вынудил его выдать за себя дочь Патимат-ханум, которую называли «первой красавицей Востока». Временно покорив Кумух, Акушу, Губден и Башлы, оставив значительные силы в Дербенте, в начале марта 1736 г. он вернулся в Мугань, где был торжественно коронован шахом Ирана. Назначив своего брата Ибрагим-хана правителем Азербайджана и Дагестана, Надир направился в Мешхед, чтобы подготовиться к Индийскому походу.

Накануне похода шах пошел на сближение с Портой, надеявшейся территориальными уступками Ирану на Кавказе обострить российско-иранские отношения. Несмотря на старания русской дипломатии, в сентябре 1736 г. между Ираном и Турцией был заключен Эрзерумский мирный договор, который, по мнению английского посла в Петербурге К. Рондо, не мог не быть «крайне неприятным русскому двору». Возвращая Ирану Грузию, Армению и Азербайджан, Порта добивалась нейтрализации статей Гянджинского договора 1735 г., предусматривающих совместное ирано-российское взаимодействие в борьбе против Османской империи.

Однако этот договор не стабилизировал обстановку ни в Турции, ни в Иране. Как доносили российские резиденты из Стамбула, страна переживала огромное расстройство и при малейших неурядицах могла оказаться «на краю бездны». Из Ирана резидент Калушкин также сообщал, что народ живет в неслыханном бедствии, доведен до истощения, устал от войны и все хотят мира. «И нельзя было не желать мира, – заключает Соловьев, – потому что Персия находилась на опасном положении: адирбижанцы взбунтовались, афганцы приготовили большое войско, чтобы не пропускать Надира в Кандагар; Грузия отложилась и соединенные владельцы ее поразили персидское войско недалеко от Тифлиса; дагестанцы начали разбойничать».

Действительно, как только основные силы шаха отошли за Араке, в Дагестане и Азербайджане начались мощные анти-иранские восстания. Осенью 1736 г. анцухский старшина Галега вместе с джарцами выбил иранский гарнизон из Шильды и добился подписания почетного мира с братом Надира Ибрагим-ханом. В следующем году вместе с сыном Сурхая Муртузали они заняли Арешскую крепость, осадили Нуху и держали в блокаде иранские гарнизоны, «начиная от Тифлиса до Карабаха и кончая Шеки и Ширваном».

Между этими событиями произошло крупное антишах-ское восстание в Дербенте, в котором участвовали Сурхай-хан Казикумухский и смещенный накануне восстания правитель Ширвана Султан-Мурад Устаджлу. Недовольный шахом Султан-Мурад вступил в тайный союз с Сурхаем, получил от него подкрепление и во главе большого войска осадил Дербент, где находился новый правитель Ширвана Мехди Кули-хан. Сражение между ними закончилось победой Султан-Мурада, который объявил себя правителем Ширвана. Активное участие в этом восстании приняли городские жители.

Захваченный в плен Мехди Кули-хан оказался во власти разъяреной толпы, недовольной иранским владычеством. По словам российского посла в Иране И. И. Калушкина, дербентские «обыватели не вытерпя намедни присланного туда шемахинского беглербека (Мехди Кули-хана. – Н. С.), не токмо ему учинились ослушны, но и его самого с великим безчестием таскали по улицам и били смертным боем». Антииранские восстания в Дербенте и в других местах вызвали озабоченность Надир-шаха Афшара. Для подавления восстания и усмирения непокорных жителей крепости были направлены значительные силы, с которыми прибыли новый правитель Ширвана топчи-баши Сердер-бек Кырхлу и назначенный правителем Дербента Наджаф-Султан Карач-оглу.

Выполняя волю повелителя, новые наместники шаха начали с массовых репрессий: Султан-Мурад Устаджлу и 7 тысяч горожан подверглись казни, 100 семейств дербентцев «на вечное житье» переселили из крепости в Хорасан, десятки тысяч людей лишились глаз, языка и ушей. По данным Мухаммад-Казима, исполнявшего переселенческий указ шаха, количество выколотых глаз в переводе на весовое измерение составляло 14 ман.

Одновременно предпрнимались попытки укрепить позиции Ирана путем опоры на местных владетелей. Так, в специальном указе на имя уцмия Ахмед-хана от 24 мая 1736 г., подчеркивая, что события в Дербенте привели его в «нервозность», шах потребовал от уцмия еще раз «наказать это племя». В другом указе от 14 сентября ему же предлагалось вместе с вновь назначенным правителем Дербента Наджаф-Султаном обеспечить в тех краях «мир и спокойствие». «Поскольку в этом районе русские на границе с нами иногда вызывают беспокойство, – внушалось далее, – бдительно следить за ними и пресекать их попытки вызывать недовольство местных народов». В других указах, изданных осенью того же года, уцмию, как «хранителю печати» Дагестана, вменялось в обязанность выделять охрану для сопровождения русских послов в Иран, принимая меры «против внутренних раздоров», проявлять больше «исполнительности и рвения».

Обезопасив себя со стороны Турции накануне Индийского похода Эрзерумским миром 1736 г., шах старался этими мерами оставить в тылу усмиренный Кавказ, но не добился успеха. Эта задача была возложена на его брата Ибрагим-хана и грузинского царя Теймураза, которому он вернул трон накануне похода, чтобы они «вместе ходили для наказания чарцов» (джарцев. – Н. С.) и дагестанцев».

Ценой крупных потерь к концу 1737 г. Ибрагим-хан вытеснил восставших из Кахетии, но главной цели не добился. Весной следующего года снова восстали б джаро-белоканских «вольных» обществ под предводительством старшин Ибрагима-Диване и Магомед-Халила. К восставшим присоединились сын Сурхая Муртузали и сын цахурского владетеля Али-Султана Мухаммед-бек. К ним же на помощь дагестанцы прислали 20-тысячное войско. Стараясь расколоть силы восставших, Ибрагим-хан пытался восстановить против них дагестанских феодалов. С этой целью летом 1738 г. он прибыл на Куру, куда пригласил для переговоров Хасбулата, Сурхая, уцмия Ахмед-хана и Али-Султана Цахурского, но, за исключением последнего, никто не явился на этот призыв.

По-видимому, получив об этом сведения во время Индийского похода в августе 1738 г., шах писал уцмию, что народы Дагестана, обязанные подчиняться ему (шаху. – Н. С.) как входящие в единую государственную систему Ирана, стали отходить от него, как «хейваны» (скоты. – Н. С.), попали под влияние Сурхая, за что достойны сурового наказания. С возвращением в Дагестан, предупреждал он уцмия, будем их преследовать «до пределов аваров и черкесов, чтобы об этом сохранить память до конца света в горах Эльбруса». В двух своих письмах от 14 сентября и 20 ноября 1738 г., будучи занятым штурмом Герата и Кандагара, он повелевал уцмию вместе с Хасбулатом наказать Сурхая, арестовать его сына Муртузали и направить его в Исфахан, а потом «подумать и подготовиться к наказанию казикумухцев». Чтобы сломить волю горцев к сопротивлению, их запугивали слухами о том, что «шах пойдет к туркам горами близ кумык и остановится в Кабарде и будет… с турками договору иметь чтоб ему шаху идти к Астрахани, а когда де Астрахань возмет, то и далее в Россию пойдет».

Между тем Ибрагим-хан, убедившись в готовности горцев сражаться до конца, решил силой покорить джарцев и их дагестанских союзников. С этой целью осенью 1738 г. во главе 32-тысячного войска он вступил на территорию Джары и Талы, являвшихся в этот период главными базами анти-иранского сопротивления. Предвидя упорное сопротивление джарцев и талийцев, перед началом наступления иранское командование провело тщательную предварительную подготовку. Расположившись лагерем напротив Каха, Ибрагим-хан в течение четырех дней заставил своих воинов рыть оборонительные окопы для отражения возможного внезапного нападения джарцев. Одновременно у крепости Ак-Бурж, возведенной в свое время шахом Аббасом Великим, было задумано соорудить другое военное укрепление, которое должно было стать опорным пунктом иранского командования «для военных операций против воинственных племен Джары и Талы».

Со своей стороны воинственные жители джаро-белоканских «вольных» обществ, не раз обращавшие в бегство иранцев, также готовились к защите родных очагов. По сведениям Мухаммад-Казима, составленным со слов очевидцев, в том числе и своего отца, не раз ходившего в разведку в тыл к горцам, джарцы и талийцы, узнав о приготовлениях иранской армии, подкрепленной грузинскими, ширванскими и карабахскими войсками, через своих гонцов обратились за помощью к Сурхай-хану Казикумухскому и сыну Али-Султана Цахурского Магомед-беку, предложив им совместно защищать свой народ и веру.

По этому призыву к джарцам прибыло подкрепление из Табасарана, Хиналуга, Ахтыпары и Кюре в количестве до 20 тысяч человек. Руководить объединенными силами взялись известные в народе, закаленные в боях джарские старшины Ибрагим-Диване и Магомед-Халил, которые составили хитроумный план, чтобы заманить в ловушку грозного врага и нанести ему решающий удар в выгодных для себя условиях.

Как и предусматривал замысел оборонявшихся, первые стычки иранцев с джарцами завершились победой иранской армии, которая стала преследовать отступавших, не подозревая о расставленной ей ловушке. Вначале воины шаха продвигались, не встречая упорного сопротивления, хотя в горах часто появлялись летучие военные отряды, которые быстро исчезли из поля зрения, создавая иллюзию, что джарцы, «не надеясь на свою силу стоять, от страха собирались в верхние горы».

Введенный в заблуждение этой тактикой, недооценив силы своих врагов, Ибрагим-хан решил одним ударом покончить с противником. «Он оставил свой лагерь у подножия горы и, взяв с собой всех пехотинцев, – пишет об этом Ф.М. Алиев, – двинулся на повстанцев. Путь иранского войска лежал по узким горным проходом, крутым тропинкам и крутым скатам – все это весьма осложняло положение иранских войск. Воины едва удерживались на крутизне, забыв о воинской дисциплине и порядке в своих рядах. Ибрагим-хан пропустил вперед отряды из Грузии, ширванцев, воинов из племени мугаддам, дунбули и т. д. Сам же с надежными отрядом, составленным исключительно из хорасанцев, шел в арьергарде. Джарцы же во главе с Ибрагимом-Диване не препятствовали продвижению регулярной армии. Когда же появился отряд, возглавляемый Ибрагимом-ханом, местное ополчение внезапно начало «жестокую из ружья пальбу».

Ошеломленные неожиданным нападением, иранские войска даже не знали, в какую сторону обратить свои ружья, так как было еще темно и пули летели со всех сторон. К тому же противник умело замаскировался в естественных укрытиях. Одним из первых пострадал предводитель иранских войск Ибрагим-хан, в которого Ибрагим-Диване выстрелил сам. Получив тяжелую рану, Ибрагим-хан упал с коня. По словам Мухаммед-Казима, Гянджинский беглербек Угурлу-хан, увидев раненого Ибрагим-хана и будучи сам раненым, подозвал своего брата Гусейн-Али-хана и сказал ему: «Выведи его из кошмара, если не дай бог с ним что-нибудь случится, завтра весь Азербайджанский мемлекет станет жертвой гнева Надира и сгорит в огне». Однако вторая пуля смертельно сразила Ибрагим-хана. Был убит также и Угурлу-хан». Как свидетельствуют источники, в решающих схватках с джарцами отборные иранские войска были разгромлены, их остатки пустились в паническое бегство, пали на поле боя виднейшие шахские военачальники, погибло множество «ханов, султанов и воинов».

В боях с противником отличились многие джарцы, особенно их предводители – Ибрагим-Диване и Магомед-Халил, которые гнали остатки вражеского войска в 7–8 тысяч человек вплоть до берегов Аракса. После тяжелых потерь бежали в панике коменданты Каха, Шеки и Ширвана. За склонность к сговору с завоевателями горцы изгнали Али-Султана из Цахура, а его сына Магомед-бека, как последовательного борца против иранского владычества, признали правителем Шеки и Кахской области.

После этих побед борьба против иранского владычества охватила многие районы Дагестана, Азербайджана и Грузии. Особенно упорной она была в районах Дербента, Табасарана и Кубы. Зимой 1738 г. сын Сурхая Муртузали захватил Кубу, где утвердился дядя Сурхая Карат-бек. По-видимому, получив об этом известие, осаждавший Газни Надир-шах в начале марта 1739 г. направил указы шамхалу Хасбулату и уцмию Ахмед-хану с требованием арестовать и направить к нему Сурхая и его сына Муртузали.

В плане выполнения этой задачи иранские войска под командованием тбилисского сердера Сефи-хана направились на захват Кубинской провинции, однако шамхал и уцмий не выступили в их поддержку. При приближении завоевателей Карат-бек отступил в Дагестан и обратился за помощью к джарцам и грузинам. Отзываясь на этот призыв, объединенные силы джарцев, дагестанцев и грузин под командованием грузинского эристави Шенши и унцукульского старшины Малаччи нанесли поражение иранцам и вынудили их отступить с большими потерями.

В то время как народы Кавказа громили завоевателей, Надир-шах одерживал блистательные победы на Востоке. Покорив Индию, Афганистан и Среднюю Азию в течение 1737–1739 гг., он награбил колоссальные богатства, набрал крупные контингенты отборных войск для новых завоеваний. Узнав о гибели брата Ибрагим-хана и поражении в Джаро-Белоканах, он ускорил обратный поход в Иран, решив жестокими мерами усмирить горцев Дагестана для создания стратегического плацдарма на побережье Каспия.

Приведенные материалы показывают, что четырехлетний период от начала нашествия Надир-шаха на Дагестан в 1734 г. до поражения иранских полчищ в Джаро-Белоканах в 1738 г. стал важной вехой в истории освободительной борьбы горских народов против иноземных завоевателей. Эти же годы составили определенный этап на пути подготовки крупномасштабной военной операции для завоевания Дагестана и установления иранской гегемонии на Кавказе. Хотя нашествия Надир-шаха на Ширван и Дагестан в 1734–1735 гг. не имели стратегического характера, а преследовали ограниченные тактические цели – запугать протурецки настроенных дагестанских владетелей и вынудить их подчиниться себе, они также вышли за рамки региона, оказав влияние на кавказскую политику Петербурга и Стамбула и развитие международных отношений на Ближнем и Среднем Востоке.

Добившись фактически сначала нейтрализации, а затем и «послушания» Порты, Надир усилил нажим на Петербург, итогом чего явился подписанный в 1735 г. Гянджинский трактат, серьезно подорвавший позиции России в Дагестане и прикаспийских областях. Сопоставление условий этого трактата с ранее подписанными русско-иранскими соглашениями свидетельствует о том, что упомянутый договор стал важным шагом в реализации стратегических целей кавказской политики Ирана, которые не были достигнуты во время предыдущего нашествия Надира на Ширван и Дагестан. Изменение соотношения сил на Востоке в пользу Ирана в результате военных побед Надира над Османской империей и дипломатических успехов в противоборстве с царской Россией позволило ему успешно завершить Индийский поход и тщательно подготовиться к давно задуманной Дагестанской кампании.