Так как никакого жениха-англичанина, способного решит все мои проблемы, никогда и не было, совершив утомительную поездку на поезде из Дувра в Лондон, я тут же окунулась в заботы о крыше над головой и хлебе насущном. Лишь только на третий день я нашла комнатушку в Вестминстере, подходящую по цене, и при этом достаточно чистую и удобную, и переехала из гостиницы. А вот с работой было гораздо сложнее.

Лондон оказался гораздо более старомодным и консервативным местом, чем я себе представляла. Молодую француженку, небогатую, и плохо говорящую на английском, никто не желал принимать всерьез. В лучшем случае во мне видели идеалистку, которая скоро сбежит домой, не выдержав трудной жизни вольного художника. А в худшем — охотницу за богатым покровителем. Хозяин одной из галерей и вовсе заявил, что принесенные работы не мои, но он готов их взять, и даже предоставить мне кров. И кровать.

Такого со мной не случалось даже на Монмартре, живущем и дышащим любовью, где и у дородной и немного усатой мадам Жабер имелся ухажёр. За мной тоже ухаживали, и флиртовали, и даже просто приставали… Но такого количества маслянистых и хищных взглядов я на себе не ловила никогда. И ведь я была одета скромно, хоть и не без вкуса, и все равно получала совсем не то внимание, которое мне бы хотелось.

Может быть, дело было в том, что я иностранка, и мужчины велись на экзотику и свои предрассудки о француженках. Но вскоре я нашла ещё одну причину. Мою доброжелательность принимали за легкомысленность, а вежливость за флирт. Гуляя по парку после очередной неудачной встречи, я внимательно приглядывалась к англичанкам, пытаясь понять, чем же отличаюсь от них, помимо внешности. Надо сказать, что большинство лондонских мисс были очень хорошенькие — стройные, светлокожие, с изумительным румянцем на симпатичных личиках. А вот чувства стиля многим не хватало. И что еще страннее — даже весьма симпатичные леди и мисс были зажаты и чопорны. Хмурые лица, скованные движения, взгляд в пол…

Хотя их можно было понять. Сам Лондон, торопливый и деловой, настраивал совсем на другой лад, чем Париж. Вскоре и я стала ходить быстрее, разговаривать резче, и гораздо реже раздавать улыбки своим собеседникам.

Деньги понемногу заканчивались, а я продала лишь несколько картин, и взяла один заказ — нарисовав портрет внука домовладельца за скидку на аренду. Идти в служанки или в швеи мне не хотелось, так что пришлось навестить Уолтера Сикерта, хоть у меня и были сомнения в том, то он как-то может помочь.

Зря. Порадовало уже то, что экстравагантный англичанин не только вспомнил «ученицу Савара», но и гостеприимно встретил, представив своему кругу, среди которых было много людей творческих, и не бедных. А затем поручился за меня перед несколькими галеристами. Не скажу, что дела сразу пошли в гору. Во-первых, картины я продавала под именем «Жака Леграна» — англичане оказались не менее консервативны, чем французы, и с большей охотой брали картины под мужским псевдонимом. Писать пришлось банальщину — цветы, натюрморты, пейзажи и пасторальные картинки с пастушками, что любили вешать буржуа средней руки у себя в гостиных и коридорах. Но порой удавалось пропихнуть продавцу, и даже продать, что-нибудь из того, что было интересно уже мне.

Подрабатывала я и моделью — но не у Сикерта. Его я в первые месяцы несколько опасалась. У художника был достаточно странный период в творчестве. Он мог писать утонченные женские портреты, полные задумчивой грусти, или нежности. Но в других своих работах безжалостно обнажал своих моделей — и в этой наготе не оставалось ни тайны, ни красоты. Лишь безнадёжность и усталость женщин, потерявших всё*. В неподвижности их тел, лежащих на кровати, было что-то пугающее и двусмысленное. Будто зрителю самому следовало решить для себя — лицезреем ли мы семейную сцену, или же фантазию на тему смерти.

Уолтера очаровывала смерть. А точнее, великий лондонский убийца — Джек Потрошитель, так и не найденный полицией. Последней его жертвой считали безжалостно убитую и изуродованную проститутку в Кэмден-Тауне. Хотя некоторые приписывали её убийство художнику Роберту Вуду, но его вину так и не доказали. Здесь же, совсем рядом с местом убийства жил и Сикерт. Видимо, случившееся произвело на него сильное впечатление. Мне сложно было это понять.

Он замечал мою настороженность, и частенько подсмеивался над ней, но совсем не обижался. В том, как Сикерт помогал своим менее опытным коллегам, общался с прислугой и мимолетными знакомыми, я искала, но никак не могла найти ни злобы, ни жестокости. А в его отношении ко мне — хоть доли корысти или затаенного умысла. Как женщина я тоже не слишком интересовала.

— Найти любовницу — легко, — говорил художник. — А вот найти толковую помощницу гораздо сложнее.

Хотя я не уверена, что именно так Сикерт меня воспринимал, всюду таская за собой. Скорее, я была чем-то вроде стильного и модного аксессуара. Так что сопровождая Уолтера, я делала вид, что не понимаю английский, и придавала себе томный и загадочный вид. Художника это почему-то развлекало, а я же могла благодаря Сикерту попасть в весьма интересные места.

Спустя полгода с тех пор, как я поселилась в Лондоне, он решил взять меня с собой в театр — не на премьеру, а на репетицию.

— За актёрами интересно наблюдать. Тебе когда-нибудь приходилось рисовать их за работой? — спросил у меня Сикерт, широко шагая по скользкой мостовой. Я на своих коротких ногах еле поспевала за ним.

— Нет, никогда. А то это за театр? Ковент-Гарден? Виктория-Холл?

— О, нет. Это новый театр Вест-Энда — Олдвич**. Ставят, конечно, не Шекспира, а несерьезные чепуховины, но думаю, тебе понравится.

Здание оказалось не таким уж и маленьким, и очень красивым — с круглыми арками окон, лепниной и полуколоннами.

— Старомодное барокко, — фыркнул Сикерт, заметив моё восхищение.

Нас встречал Сеймур Хикс, которого я видела до этого мельком в гостях у Сикерта. Он оказался не просто актером, но и одним из владельцев театра.

— Уолт, мадмуазель Клэр! — радостно раскинул руки Хикс, будто желая обнять нас обоих. — Рад что ты всё таки нашёл время и выбрался ко мне. Идём. Репетиция уже в разгаре, вам никто мешать не будет.

Сцена была ярко освещена, а пустующий зрительный зал затемнен, и мы смогли усесться на средний ряд почти незамеченными.

— И как нам делать наброски, ничего же не видно? — тихо спросила я, доставая планшет и бумагу. Спустя несколько месяцев от моего «вампирского» зрения ничего не осталось.

— А ты разве пишешь глазами? — поддел меня Сикерт. — Хотя ты права. Давай пересядем поближе.

Я пробиралась между рядами, когда взгляд случайно зацепился за знакомый всполох рыжих волос. Это же мой попутчик Патрик О`Ши! Почему-то даже спустя полгода я хорошо помнила его имя. И шарф его почти не снимала — хотя в этом случае руководствовалась скорее практичностью. К лондонской погоде привыкнуть было непросто. Значит, не соврал, что актёр.

Не став садиться на первый ряд с Сикертом, я скромно уместилась на втором, спрятавшись практически за художника. Ничего страшного во встрече с ирландцем не было, и все же я почему-то робела. А вдруг он спросит, как поживает мой муж? И ведь мистер Сикерт сразу выведет меня на чистую воду, да и еще потом насмехаться будет…

Я так волновалась о встрече с О`Ши, что совсем не следила за происходящем на сцене, и лист передо мной оставался девственно чистым. Вскоре это заметил и Сикерт.

— С кого это ты там взгляд не сводишь? — ехидно спросил он. — Хочешь, потом подойдем, познакомимся? Столь хорошенькой мисс не стоит проводить свои дни в одиночестве.

— При всём уважении, но не думаю, что из актеров получаются надежные спутники жизни.

— Как скучно. Не будь старомодной. Иногда нужно просто развлекаться, а не беспокоиться о будущем.

Как только режиссер объявил перерыв, моё присутствие тут же было обнаружено.

— Мисс Легран! — воскликнул Патрик, махая рукой. — Или уже миссис… Как вас там теперь? Миссис Смит? Уайт? Браун?

Сикерт с любопытством посмотрел на меня.

— Ты что, замужем?

— Нет, — смущённо сказала я.

— О, так жених вас бросил? Простите, мисс Легран! — посочувствовал ирландец, легко перемахивая через сиденья и занимая соседнее от меня сиденье.

Да он издевается. Точно издевается. По хитрющим глазам это видно.

— Перестаньте, — прошептала я. — Вы ведь уже поняли, что я вас ввела в заблуждение.

— Обманули. Это так называется. А могли бы просто признаться, что я вам надоел.

— Это не так, — вздохнула. — Вы мне понравились, но я совершенно не была готова к продолжению знакомства.

— Я вам… понравился? — медленно повторил О`Ши.

— Да. Вы были очень милы. Несмотря на то, что из-за вас я потеряла свою шаль. Но шарф я ношу с удовольствием.

Ирландец закусил нижнюю губу, и нервно пожевал её.

— О. Вот как. Понравился. Хм. Вы мне тоже. Понравились.

И что за реакция? Может, я не правильно использовала слово «нравится»? Иногда некоторые речевые нюансы ускользали от меня.

Сикерт склонился к моему уху, и прошептал:

— Дорогая, ты даешь этому юноше необоснованные надежды. Для лондонских мисс признание в симпатии приравнивается почти что к обещанию вечной любви.

— И что вы тут делаете, мисс Легран? — спросил ирландец, недовольно косясь на художника.

— Я уже ухожу, — сказал художник. — Поздороваюсь со знакомыми. Ведите себя хорошо, мистер, и не обижайте мою помощницу.

Как только Сикерт удалился, ирландец требовательно спросил:

— И что значит «помощница»? Этот тип выглядит так, будто он занимается чем-то незаконным, и втягивает в это других. У вас же всё в порядке?

— Конечно. Мистер Сикерт — художник. И он приятель вашего владельца. Так что не стоит подозревать его… И почему я вообще оправдываюсь?

Неловкость обернулась раздражением. Терпеть не могу, когда меня допрашивают. Ирландец неверяще потрогал кончик моего шарфа, удостоверяясь, что это именно тот, что он вручил мне на пароходе.

— Здорово, что мы снова встретились, — невпопад сказал он, просияв улыбкой. — И что вы не замужем. И что я вам нравлюсь. Давайте куда-нибудь сходим после репетиции?

А он не терял время зря.

— Когда я сказала, что вы мне нравитесь, я не имела ввиду ничего такого, мистер О`Ши.

— Патрик. Я человек простой, так что можно просто по имени, — сказал актер, закидывая руку на спинку сиденья за моей спиной.

Я почти подскочила.

— Слушайте, мистер О`Ши! Вы меня компрометируете. Не знаю, что вы про меня подумали, но не стоит вести себя со мной так вольно.

Интонации в моем голосе получились один в один как у матери. Ирландец отодвинулся, нервно приглаживая рыжую челку.

— Оу. Простите. Я просто немного волнуюсь. А когда волнуюсь, начинаю наглеть.

Пока я размышляла, что ответить Патрику, нас прервали.

— Хей, рыжий! Там что-то с подъемником не так! Сходи, проверь.

— Я иногда помогаю с аппаратурой и декорациями, — пояснил О`Ши. И умоляюще сложил руки перед лицом. — Клэр, не пропадайте, пожалуйста! Дайте шанс исправить не очень удачное впечатление от нашей первой встречи.

Не то, что в этом ирландце было что-то особенное. Но я впервые за всё время, проведенное в Лондоне, позволила мужчине проводить меня до дома. Не то, что я начала доверять мужчинам. Но когда Патрик О`Ши заглянул ко мне на выходные с цветами, пригласив на конную прогулку, я не стала ему отказывать.

Затем пришла на премьеру спектакля, где Патрик играл нелепого, но жутко смешного слугу. И вместе с его труппой праздновала удачное выступление. Помогала с декорациями в Олдвиче, когда заболел их художник, просила Патрика чинить мне сломанный диван. И больше не сидела дома одна, по-настоящему знакомясь с Лондоном благодаря болтливому, но на редкость обаятельному ирландцу. Вскоре нас считали парочкой уже все знакомые. Я знала его друзей и приятелей, он стал почти своим среди моих.

Шла весна 1909 года, и сердце моё постепенно оживало.

*Речь о цикле Сикерта «Убийство в Кэмден-Тауне».