В это утро Экспериментатор чувствовал себя отлично. В первый раз он ощутил в себе достаточно сил, чтобы раз и навсегда покончить с усыплениями.

Даже вчера, когда Гленн неожиданно начал просыпаться в то время, когда Экспериментатор трудился над кошкой, он, в сущности, даже не очень старался остановить работу Экспериментатора. Поначалу он только наблюдал, но Экспериментатор знал: в каком-то смысле Гленну даже нравилось то, что он видел. Экспериментатор ощущал все эмоции, исходившие от Гленна, когда они вместе, плечом к плечу, продолжали работать над кошкой.

Сначала он ощутил некоторое сопротивление, которое властно заявило о себе тошнотой, зародившейся в недрах желудка. Но Экспериментатор был уверен в том, что долго это не продлится. Вот если бы он трудился над собакой или птицей, тогда другое дело. Экспериментатор отлично понимал, что Гленн недолюбливал кошку. В сущности, он любил ее ничуть не больше, чем сам Экспериментатор, а это значительно упрощало дело, поскольку их совместная антипатия к животному настраивала их на общий лад и заставляла мышление и того, и другого работать чуть ли не в унисон.

От Экспериментатора требовалось лишь усилить, подчеркнуть выработанный совместными усилиями ритм л ту внутреннюю связь между собой и Гленном, которая появилась благодаря их общему неприятию кошки. Экспериментатор работал не торопясь, давая возможность Гленну наблюдать за своими движениями, привыкнуть к тому, что они со временем станут проделывать вместе.

— Все нормально, — шептал при этом Экспериментатор. — Мы не станем ее убивать. Мы только посмотрим, что обеспечивает ее жизненной энергией.

Он почувствовал, как Гленн начал расслабляться, как странное чувство вины, мешавшее стольким людям осуществить задуманное, стало постепенно ослабевать в нем.

Экспериментатор думал об этом чувстве в ожидании того момента, когда кошка впадет в анабиоз. Понятие вины он воспринимал как абстракцию, а не как реальный побудительный мотив к какому-либо деянию. Для него чувство вины являлось препятствием, которое было необходимо преодолеть, отбросить в сторону, в крайнем случае — обойти.

Никакой вины на самом деле никогда не существовало.

Время от времени он задавал себе вопрос, не является ли абсолютное отсутствие чувства вины в человеке серьезным врожденным недостатком, и признавал — правда, лишь в теории — верность этой гипотезы, особенно в отношении людей, которые лишены такого могучего интеллекта, как у него. О нем нельзя было сказать ничего подобного. Наоборот, отсутствие этого надуманного чувства давало ему неограниченную свободу. Его работа — то есть его эксперименты — никогда не омрачалась так называемым голосом совести. Ничто не призывало его отказаться от дела, интересовавшего его более всего на свете.

В особенности же его занимала одна вещь — единственная, пожалуй, вещь, на изучение которой не жаль было потратить долгие годы, — и называлась она кратким словом «жизнь».

Нет, его не занимали поиски так называемого «смысла жизни» — к такого рода проблемам он потерял интерес еще в детстве, когда раз и навсегда пришел к выводу, что жизнь не имеет смысла.

Она просто есть — и все.

Следовательно, коль скоро отсутствует «для чего», то единственно важным становится «как».

Логически он уже давно себе доказал, что свобода от всяческих условностей и чувства вины позволяет ему, и отличие от других людей, изучать феномен жизни, используя методы, непозволительные для прочих исследователей.

Ничем не скованный, он продолжал свои изыскания.

Накануне он начал обучать Гленна Джефферса умению находить радость в процессе познания, что ему самому удавалось превосходно.

Когда кошка впала наконец в анабиоз, он объяснил Гленну, что смерть животного вовсе не является конечной целью их устремлений. Поэтому когда Экспериментатор начал своим острейшим ножом взрезать кошку от живота до горла, он уже знал, что Гленн увлекся происходящим ничуть не меньше какого-нибудь студента-медика, которому доверили лично проводить операцию.

В течение всего эксперимента Экспериментатор чувствовал, как неуклонно возрастает интерес Гленна к происходящему. Когда их взорам предстало открытое бьющееся сердце живого существа, он мог одновременно с Гленном ощутить радость вновь посвященного.

— Прикоснись к нему, — прошептал Экспериментатор.

Вместе они принялись дотрагиваться до пульсирующего кошачьего сердца. Тогда-то все существо Экспериментатора и пронзила острая радость, наполнившая его небывалым доселе возбуждением, поскольку на сей раз он испытал удовольствие не только от собственных ощущений, но получал его дополнительно, присваивая себе эмоции Гленна.

Он впитывал в себя жар самого бытия.

Энергия сжимавшейся и разжимавшейся мышцы заставила его дух воспарить.

Незабываемое ощущение в кончиках пальцев в момент прикосновения к святая святых самой жизни сводило его с ума.

Они продолжали эксперимент вместе до того момента, когда сильное сжатие вызвало остановку органа. Экспериментатор изготовил примитивный дефибриллятор, срезав изоляцию с кончика удлинителя, висевшего на вколоченном в стену гвоздике, но дефибриллятор не помог.

Опыт снова закончился неудачей, несмотря на все усилия Экспериментатора пробудить кошачье тельце к жизни. А уж он трудился не за страх, а за совесть, пытаясь с помощью собственного дыхания наполнить легкие кошки. Дважды сердце животного начинало было трепетать снова, но нерегулируемая энергия, исходившая из самодельного дефибриллятора, испортила все дело. Вместо того чтобы сообщить сердцу кошки нужный ритм, доморощенный инструмент довел животное до смертных конвульсий.

Стоило Экспериментатору начать сердиться, как он тут же почувствовал негативную реакцию Гленна. Когда под конец кошка все-таки умерла — она была слишком искромсана, чтобы жить дальше, — Экспериментатор ощутил во всей полноте начинавшийся бунт.

Тогда Экспериментатор срочно усыпил Гленна и стер из его памяти почти все, чему тот стал свидетелем. Но гнев Экспериментатора от этого лишь усилился. Он погрузил руку глубоко в тело кошки и вырвал сердце и легкие животного из их окровавленного вместилища, чтобы все могли видеть лишь глубокую темную каверну на том месте, где они раньше находились.

Схватив скальпель, Экспериментатор принялся кромсать внутренности животного — при этом свет яркой лампы дневного света голубым пламенем отражался от полированного стального лезвия. Потом, закончив работу, Экспериментатор прибрал за собой и постарался избавиться от кошачьего трупика: отнес его во двор и положил под доски настила, на котором стояли мусорные ящики. Впрочем, тельце кошки можно было заметить без труда, поскольку он скрыл его под досками лишь наполовину. Затем он вернулся в подвал и окончательно навел там порядок, тщательно уничтожив следы происходившего там эксперимента. После этого он оставил послание для Энн, устроив так, чтобы оно появлялось на мониторе лишь на краткое время, позволявшее только его прочитать, а потом сразу же исчезало.

И лишь завершив все дела, Экспериментатор позволил себе отдохнуть, избрав для этого спокойный уголок в сознании Гленна. Он не беспокоил Гленна до того крайне неприятного момента, когда приступ акрофобии едва не лишил жизни их обоих.

Экспериментатор не имел намерения умирать.

Ни сейчас, ни потом.

Поэтому он вмешался, взял в свои руки бразды правления и оттащил Гленна от края бездны.

Он вошел в лифт, с минуту изучал кнопки на пульте, а затем нажал на одну из них, ту самую, которая обеспечила ему спуск. Механизмы заработали, и кабина заскользила вниз. Экспериментатор спокойно смотрел сквозь щели в полу на суетившихся внизу букашек-людей, недоумевая, отчего высота пугает стольких представителей рода человеческого.

Для него лично она не значила ничего.

Вежливо кивая каждому, кто здоровался с ним, Экспериментатор покинул строительную площадку. Остановившись на углу, он обратил внимание на газетный киоск. Сунув руку в карман Гленна, он выловил несколько монеток и купил себе номер «Геральд», после чего огляделся в поисках какого-нибудь кафе. Углядев заведение Старбакса, он прошел еще сотню шагов и купил себе чашку отличного кофе, после чего принялся просматривать газету. На третьей странице второй тетради он обнаружил репортаж Энн.

Сразу же, впрочем, выяснилось, что материал подвергся строжайшей редактуре: в заметке не было ни слова о имитаторе, не говоря уж о нем самом. И никаких выводов.

Над материалом основательно потрудилась чужая рука.

Но отчего?

Чего они, собственно, боятся?

Неужели имитатора?

Но ведь этот имитатор — полнейшее ничтожество.

Экспериментатор швырнул газету в урну.

Полиция будет неделями выслеживать человека, зарезавшего шлюху неподалеку от Бродвея и женщину, жившую рядом с домом Гленна.

Экспериментатор отлично знал, кто это сделал.

Он даже знал, что явилось мотивом убийств.

Это были самые настоящие убийства — бессмысленные и примитивные. Тому, кто совершил их, они не принесли новых знаний, не прояснили для него сущность вещей. Этот человек убивал ради самого убийства.

Хуже того, он убивал, чтобы привлечь к себе внимание.

Экспериментатор думал об этом с того самого момента, когда опознал злодея, тащившего тело зарезанной им Джойс Коттрел через задний двор по направлению к парку. Некоторое время Экспериментатор раздумывал, но потом понял, что надо делать.

До тех пор, пока это ничтожество будет продолжать свою грязную работу, люди будут умирать только для того, чтобы прославить этого кретина. Бессмысленная растрата человеческого материала.

Совершенно бессмысленная, как ни смотри.

Но была и еще одна причина, по которой Экспериментатор решил взвалить на себя заботы полиции, судов и палача. Эта причина имела непосредственное отношение к стилю, который практиковал Экспериментатор, к его чувству юмора, к той иронии, с которой он относился к миру. Справедливость восторжествует, и Энн — в самом конце — поймет, в какую фантастическую игру ее вовлекли.

Опустив монетку в прорезь автомата, находившегося на задворках кафе, Экспериментатор набрал номер по памяти. В трубке прозвучало три гудка, после чего откликнулся знакомый голос.

— Алло? — сказал голос, в котором явно ощущалась нервозность.

Экспериментатор промолчал.

— Алло? — повторил голос. На этот раз в нем слышался неприкрытый страх.

Экспериментатор отлично знал, почему так нервничал человек на другом конце провода.

На самом деле он знал много больше — знал, к примеру, где этот человек живет, знал, что он не вышел на работу.

Экспериментатор решил нанести ему визит.

Для этого, правда, необходимо было кое-чем запастись.

Экспериментатор вышел из кафе, взял такси и отправился на Бродвейский рынок.

Там он начал подбирать все необходимое.

Он купил ручку из тех, что продавались на каждом углу.

Бумагу для заметок, которую тоже можно было купить где угодно.

Перчатки — самые простые, вязанные из ниток. Такие может носить кто угодно.

Рулон прозрачной пластиковой пленки.

Заплатив за все наличными из бумажника Гленна, Экспериментатор покинул рынок и двинулся в южном направлении. Он шел не торопясь — не слишком быстро, но и не слишком медленно, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. Анонимность, как он успел понять задолго до этого момента, является лучшей защитой.

Наконец он оказался на Джон-стрит, затем свернул налево и пошел по направлению к Пятнадцатой восточной.

Десять минут спустя он уже стоял напротив дома, где жил человек, которого он намеревался убить. Взглянув на окно на втором этаже, он увидел мужчину, смотревшего на улицу.

Мужчина явно нервничал.

Он смотрел прямо на него.

И, конечно же, его не узнал.

Экспериментатор улыбнулся, пересек улицу и вошел в дом.