Мертвая тишина воцарилась в десятом классе на занятиях по журналистике, когда Хэдер Джефферс и ее одноклассники уставились в телевизор, специально доставленный в класс для просмотра репортажей из Коннектикута. Всем хотелось узнать подробности казни Ричарда Крэйвена и высказать свое мнение на этот счет. Многие старшеклассники считали, что казнь будет непременно отменена, и спорили только о том, когда это произойдет. Мод Бринк, которая организовала этот просмотр и собиралась устроить дискуссию по поводу смертной казни вообще и освещения ее средствами массовой информации в частности, предупредила ребят, что все их надежды на отмену смертной казни в данном случае лишены всяческих оснований, однако ее ученики продолжали настаивать на своем. Миссис Бринк с любопытством наблюдала за противоборством двух группировок. Первая, куда входили противники смертной казни, была убеждена в том, что казнь будет в последний момент отменена, а вторая, включавшая сторонников данного вида наказания, с таким же примерно упорством утверждала, что приговор суда обязательно приведут в исполнение. Естественно, что каждая группа ожидала от грядущих событий подтверждения своей правоты.

И все же когда казнь свершилась и появились первые сообщения о смерти Крэйвена, весь класс оцепенел от трагической реальности случившегося. Только тогда школьники поняли, что это не кино, не детективный роман, где смерть любого героя является лишь продуктом авторского замысла, а самая настоящая смертная казнь, и что человек, который еще несколько минут назад был живым, теперь уже таковым не является.

Пока дети пребывали в оцепенении, на экране телевизора стали появляться репортеры, бравшие интервью у всех людей, которые имели то или иное отношение к событию. Первой на экране появилась Эдна Крэйвен, мать казненного преступника, проживавшая в одном из южных районов Сиэтла. Когда камера показала крупным планом ее лицо и слегка дрожащие руки, Хэдер и ее одноклассников передернуло — так бесцеремонно оказались выставлены на всеобщее обозрение эмоции этой бедной женщины.

— Он всегда был хорошим мальчиком, — прошептала дрожащим голосом Эдна, нервно теребя край носового платка. — Он был намного умнее всех своих сверстников, всегда всем помогал и всем интересовался. Все любили моего Ричарда. Как они могли убить его? Зачем им это было нужно? Он никогда никого не обидел… Никогда! Разве это справедливо? Нет! Это ужасно!

Телекамера долго показывала убитую горем женщину и ее дрожащие руки, а потом камеру как-то неожиданно навели на Рори — младшего брата Ричарда.

— Для тебя это стало, вероятно, такой же трагедией, как и для твоей матери? — обратилась к нему белокурая корреспондентка с притворно-огорченным выражением лица. — Скажи нам, пожалуйста, о чем ты думал в ту минуту, когда тюремные часы пробили полдень?

Рори Крэйвен, заметно нервничавший перед камерой, посмотрел на мать, а потом пожал плечами.

— Я… По-моему, я ни о чем не думал, — пролепетал он. — То есть… Я хочу сказать… Я знал о том, что натворил мой брат, и я…

— Ничего он не натворил! — взорвалась его мать и гневно блеснула глазами на сына. — Мой Ричард не сделал ничего плохого, и тебе это хорошо известно! Как ты смеешь так плохо отзываться о своем брате? Если бы ты был хоть наполовину таким, как он…

В этот момент невидимый режиссер решил, что взрыв негодования, вырвавшийся из уст матери, не представляет для зрителей никакого интереса, и на экране телевизора появилась другая женщина лет шестидесяти, у которой брала интервью еще одна очаровательная корреспондентка телевидения.

— Рядом со мной находится Арла Талмадж из Атланты. Миссис Талмадж, как вы себя чувствуете сегодня?

Арла Талмадж приложила платок к уголкам глаз, тяжело вздохнула и сокрушенно покачала головой.

— Мне кажется, что я уже вообще не способна что-либо чувствовать. С тех пор, как Ричард Крэйвен убил моего сына, я не могу избавиться от омерзительного ощущения внутренней пустоты. Он сказал хоть что-нибудь перед тем, как его… ну, в общем, когда они сделали то, что должны были сделать?

— Нет, ничего, насколько нам известно, — ответила журналистка.

— Значит, мы так никогда и не узнаем, почему он так поступал? Я правильно вас поняла? Откровенно говоря так до конца и не осознала, что же сегодня произошло. Они казнили этого человека, но его смерть не может вернуть к жизни моего сына. Я всегда надеялась на то, что наступит час, когда он… когда он попытается объяснить нам, почему он это делал. Но сейчас… — женщина глубоко вздохнула, вытерла платком глаза и снова покачала головой. — Я просто не знаю… Думаю, что мне не остается ничего другого, кроме как жить дальше и постараться пережить свою боль.

Передача продолжалась чуть более пятнадцати минут. На экране мелькали лица друзей и родственников казненного, а также друзей и родственников его жертв. Одни проклинали его, другие облегченно вздыхали, радуясь, что с этим уже покончено, но были и такие, кто сетовал на мягкотелость властей. Они считали, что этого изверга следовало подвергнуть жестоким пыткам перед тем, как отправить на электрический стул.

Вскоре передача была прервана и появилось сообщение, что сейчас выступит с официальным заявлением начальник тюрьмы. Телекамера показала слабо освещенную комнату с большим металлическим столом посередине. В комнату вошли несколько человек, среди которых школьники без труда узнали мать Хэдер. Лицо Энн Джефферс было бледным и напряженным.

— Это действительно она, Хэдер! — громко выкрикнул кто-то с заднего ряда. — Это же твоя мать! Господи!

Хэдер не обратила никакого внимания на выкрики одноклассников и напряженно уставилась в экран телевизора.

— Сегодня ровно в полдень Ричард Крэйвен был казнен, — сухо сообщил Вендел Растин. — Его доставили на место казни в одиннадцать пятьдесят пять, привязали к стулу и прикрепили электроды, на которые ровно в двенадцать был подан ток напряжением в две тысячи вольт. В две минуты первого доктор констатировал смерть.

Вендел Растин замолчал и посмотрел прямо в объектив камеры.

— Какие будут вопросы?

В комнате, откуда шла передача, начался галдеж, так как все корреспонденты заговорили почти одновременно. Начальник тюрьмы сам выбрал кого-то из толпы.

— Что от сказал перед смертью? Он признался в своих преступлениях? — спросил журналист.

Вендел Растин посмотрел на Энн Джефферс. Та покачала головой и открыла было рот, чтобы ответить на вопрос, но в этот момент в комнату вошел охранник в униформе и что-то шепнул ей на ухо. Ее лицо мгновенно изменила гримаса крайнего удивления, и она вихрем выскочила из комнаты.

В классе все повернулись к Хэдер, как будто она могла объяснить необычное поведение своей матери во время пресс-конференции. Мисс Бринк выключила телевизор, почуяв неладное.

— Ну, что вы скажете? — обратилась она к классу. — Как вы считаете, освещение этого события беспристрастное? Можно ли подобный подход считать оправданным? Это ответственное освещение событий или очередная попытка создать сенсацию? С кого начнем?

Вверх взметнулись три руки, и миссис Бринк показала на Адама Стейнера, который сидел в последнем ряду и редко выступал на занятиях.

— Как вышло, что корреспонденты все время общались с родственниками казненного? Ведь миссис Крэйвен ни в чем не виновата. Почему они не могут оставить ее в покое?

— А откуда тебе известно, что она ни в чем не виновата? — крикнул кто-то с другого конца класса. — Еще как виновата! Ведь это она воспитала такого подонка, как Ричард Крэйвен!

— У него, должно быть, какие-то генетические проблемы, — добавил кто-то. — Никто не знает, почему некоторые люди совершают подобные преступления.

— А я слышат, что он был сатанистом, — раздался голос из среднего ряда.

Миссис Бринк подняла руку, чтобы утихомирить разволновавшихся школьников.

— Ребята, давайте сосредоточимся на работе корреспондентов, а не на мотивах действий Ричарда Крэйвена. Договорились? У нас сейчас занятие по журналистике, а не по криминологии.

Последние слова миссис Бринк произнесла тихо, удивленно посмотрев на внезапно открывшуюся дверь. В класс вошла секретарша директора школы, едва заметно кивнула учительнице, как бы извиняясь за вторжение, и отыскала глазами Хэдер.

— Хэдер, выйди, пожалуйста, со мной на минутку. Миссис Гэррет хочет поговорить с тобой.

Мод Бринк хотела было возразить, что недопустимо вызывать учеников с занятий, но затем вспомнила не совсем обычное поведение матери Хэдер во время пресс-конференции и решила не вмешиваться в это дело. По-видимому, что-то стряслось.

* * *

Когда Хэдер вошла в кабинет директрисы, Оливия Гэррет молча показала ей на диван и сама села рядом с ней.

— Боюсь, что у меня для тебя плохие новости, — осторожно начала она. — Только что мне позвонила секретарша твоего отца.

— Рита? — выдохнула Хэдер. — Рита Альварес? Директриса молча кивнула.

— У твоего отца был сердечный приступ. Сейчас он находится в больнице, и твоя мама хочет, чтобы ты немедленно отправилась туда. Миссис Альварес заберет твоего брата, а потом…

Но Хэдер уже не слышала, что говорила ей миссис Гэррет. Ее отец? Сердечный приступ? Боже мой! Невероятно! Как такое могло случиться? Если мама позвонила и попросила ее приехать, значит, это очень серьезно. Но ведь отец сегодня утром бегал в парке и пришел домой, даже не запыхавшись!

Пятнадцатилетняя Хэдер вдруг почувствовала себя совсем маленькой и беззащитной. Неужели ее отец умрет?