«Это был не Джефф, – твердила себе Мэри, выходя на станции „Гранд-Сентрал“. – Это не мог быть Джефф. Джефф погиб!»
Слова уже превратились в мантру. Мэри повторяла их так же бессознательно, как и ежедневные молитвы. Но в молитве она находила успокоение, а тут... Да, действительно, только что в телефонной трубке были слышны какие-то отрывочные слова. Но как их связать с тем, что происходило в последние два дня? Посещение морга, кремирование тела Джеффа... Но обрывочные фразы по телефону произносил голос сына и спутать его с кем-то другим было невозможно. У Мэри буквально разрывалось сердце.
«...Ма... ты... это я... ма...»
«...Мам, это... я... я... не умер...»
Но она сама видела тело сына в морге.
Правда, Кит считал, что это не Джефф, но Мэри ему не верила, боясь допустить даже мизерную вероятность ошибки. Джеффа везли в тюрьму Рикерс-Айленд в полицейском фургончике, который взорвался. Причем все находившиеся в нем люди – Джефф и двое охранников – погибли. Все это тщательно запротоколировано полицией. Какая же тут может быть ошибка?
Мэри медленно двигалась в сторону Пятой авеню, и в ушах взволнованный голос снова и снова повторял:
«...Мам, это... я... я... не умер...»
Она резко остановилась.
А если Кит прав и произошла ошибка? В том числе и арест Джеффа, признание его виновным, суд... Но это невозможно. Бог не допустил бы такой несправедливости.
«...это я, ма...»
Мэри свернула на Пятую авеню. Нервы были напряжены до предела, в голове гудело. Она открыла массивную дверь собора Святого Патрика, вошла, остановилась у сосуда со святой водой. Погрузила пальцы в воду, затем преклонила колени. Постепенно храм начал ее успокаивать. Вокруг были люди – туристы, щелкающие затворами фотокамер, несколько верующих на коленях, перед алтарем и в рядах, – но все равно громада собора приглушала их голоса почти до шепота. Мэри всегда находила в церкви успокоение.
Отец Бенджамин решил служить мессу в приделе Богоматери в дальнем конце храма.
Она двинулась по длинному левому проходу мимо стенда с документами по истории собора, мимо ниш с иконами святых, и с каждым шагом уверенность крепла. Наконец голос в ушах затих.
«Конечно, это не Джефф...»
Неожиданно раздались оглушительные аккорды токкаты и фуги ре-минор Баха. Ощущая музыку не только слухом, но и телом, Мэри дошла до конца ряда и свернула налево. Придел Богоматери открылся перед ней, как маленькая шкатулка с драгоценностями.
Над двенадцатью скамьями, разделенными одним проходом, возвышалась большая фигура Пресвятой Девы Марии. Она стояла, слегка опустив глаза, как будто оглядывая скамьи. Статуя была изваяна из белого камня, алтарь под ней тоже был белый.
Скамьи пустовали, и в первый момент Мэри испугалась, что пришла не туда, где договорились отслужить мессу, или перепутала время. Она посмотрела на часы.
«Ну конечно. Я пришла почти на два часа раньше. Может, уйти? Но куда?»
Мэри быстро преклонила колени, затем скользнула на скамью и там снова, не замечая боли, приняла коленопреклоненную позу.
Эхо собора доносило неясные голоса хора мальчиков. Молитвенно сложив руки, Мэри посмотрела в глаза Богоматери.
«Теперь я понимаю, что Ты тогда чувствовала. Какую испытала боль, наблюдая, как умирает на кресте Твое родное дитя».
Статуя Богородицы расплылась в тумане. Глаза Мэри наполнили слезы, но она не отводила взгляда. И вскоре ей показалось, что Пресвятая Дева улыбнулась. Мягкая, нежная улыбка наконец успокоила боль, сжимающую сердце с тех пор, как Мэри услышала по телефону голос.
Внезапно на фоне пения мальчиков она различила другой голос, который прошептал: «Верь...»
Мэри напряглась и побледнела. Лицо Богоматери теперь было видно совершенно отчетливо. Пресвятая Дева смотрела прямо в глаза Мэри Конверс и таинственно улыбалась.
«Верь, – прошептал голос где-то душе. – Верь...»
Голос замер, и одновременно с ним закончил пение хор мальчиков. На Мэри нахлынуло до сих пор неведомое умиротворение.
Затем откуда-то очень издалека знакомый голос тихо произнес: «Это я, мама».
Джефф. Разве можно не узнать голос родного сына?
«Я не умер, мама».
«Я ЖИВОЙ... ЖИВОЙ...»
В наступившей тишине Мэри поднялась, вглядываясь в безмятежное лицо Богоматери. Теперь Ее глаза смотрели куда-то мимо, улыбка, казалось, потеряла таинственность, но произнесенное слово по-прежнему звенело в ушах.
– Это знак, – прошептала Мэри Конверс. – Знак, который я ждала. Я верю...
Она встала – боль в коленях, усталость, нервозность, все было забыто – и поспешила к выходу. Легко сбежала по ступенькам и остановила проезжавшее мимо такси.
– На Бродвей. Угол Сто девятой улицы.
* * *
Тилли начала беспокоиться. Она сидела в парке уже почти полтора часа. Сейчас было одиннадцать, это сообщили трое прохожих из шестерых, у которых Тилли спросила, который час. Другие трое вроде бы не заметили ее существования. Впрочем, женщину из подземелья это нисколько не удивило. Было также известно, что сегодня суббота. И не только потому, что людей в парке больше, чем обычно. Тилли проверила себя, посмотрев дату на газете, которую читал человек на соседней скамейке.
В общем, день был верный и время тоже. Но где же тогда мисс Харрис?
Тилли была уверена, что не ошиблась. Она же не полусумасшедшая, вроде Лиз Ходжез. Ведь только вчера они с мисс Харрис договорились встретится здесь, на этой скамейке, в девять тридцать утра. Тилли постаралась не опоздать, но не из-за того, что мисс Харрис может рассердиться, и не из-за денег тоже. Тилли постаралась прийти вовремя просто потому, что уважала мисс Харрис. Кроме того, член муниципального совета была очень занятая женщина. Наверняка, здесь, на поверхности, таких не много.
До сих пор мисс Харрис никогда не опаздывала. В любом случае Тилли приготовилась ждать хоть весь день, если понадобится. К тому же особых дел у нее не было, да и денек обещал быть приятным.
«Я похожа на старую медведицу, вылезшую весной из берлоги».
Сравнение с медведицей ей понравилось, и она громко рассмеялась. Это испугало пару с детской коляской. Молодые люди посмотрели так, что Тилли тут же расхотелось смеяться.
«Наверное, приняли меня за сумасшедшую».
Потом на дорожке вдруг появилась Джинкс.
– Ты сказала, что охотники преследуют только преступников, – начала девочка, блестя глазами.
Тилли нахмурилась.
– Хм, конечно.
– И на этот раз тоже? – Джинкс повысила голос.
– Чего раскричалась? Садись и объясни, в чем дело.
– Джефф Конверс! – выпалила Джинкс.
Услышав имя, Тилли огляделась. Вроде бы никто не слышал, но на поверхности охотников поминать ни в коем случае не следовало. Она схватила Джинкс за руку.
– Успокойся.
Затем в последний раз поискала глазами Ив Харрис и, решив больше не ждать, направилась к реке, держа девочку за руку.
– Отпусти! – возмутилась Джинкс, пытаясь освободиться.
Но пальцы у Тилли были крепкие. Они обошли бейсбольное поле и через несколько минут пролезли в едва заметную дыру в высоком заборе, отделяющем парк от железнодорожных путей. Здесь околачивалось два десятка бездомных, одетых в разнообразное тряпье. При ближайшем рассмотрении оказалось, что они вовсе не околачивались, а дежурили, распределившись по двое-трое. Некоторые лежали в сорной траве, другие подпирали спинами поддерживающие шоссе колонны.
Проходя мимо, Тилли кивнула нескольким, с некоторыми даже перекинулась парой слов. Но с Джинкс заговорила, когда их поглотил мрак железнодорожного туннеля.
– Теперь расскажи, в чем дело.
– Он не виноват! – произнесла Джинкс дрожащим голосом.
– В чем не виноват? – резко спросила Тилли. – О ком ты говоришь?
– О тех людях, которые вчера ночевали у нас. Потом ты их выгнала.
Лицо Тилли потемнело.
– Ну и что с ними?
– Насчет того здорового не знаю, но другой, Джефф Конверс, ни в чем не виноват.
– Ты уже говорила об этом утром, но почему я должна тебе верить? Ведь в газетах писали совсем другое.
– Я знаю, что писали в газетах, потому что сегодня ходила в библиотеку. Там все неправда! Я говорила тебе, что была при этом. Видела своими глазами. Этот парень хотел помочь Синди Аллен. А напал Бобби Гомес. Он жутко ее избивал, она закричала, а этот парень только вышел из вагона. Услышал и побежал на помощь.
Тилли пожала плечами.
– Даже если ты права, сейчас это не имеет никакого значения. Охота началась. Его уже не спасти.
– А если он выберется наружу?
– Нет, – возразила Тилли, – не выберется. Это невозможно.
Джинкс сделала шаг назад.
– Но раньше им никто не помогал.
– Я не понима... – Тилли не закончила фразу, потому что осознала намерения девочки.
Она попыталась поймать ее руку, но Джинкс оказалась проворнее и, метнувшись вперед, быстро исчезла в темноте.
– Джинкс! – позвала Тилли.
Девочка не ответила, а через несколько секунд ее тень обозначилась далеко впереди в тускло освещенном участке туннеля.
– Вернись сейчас же! Иначе вместе с ними охотники убьют и тебя!
Но Джинкс уже бежала. Эхо возвращало к Тилли ее собственные слова вместе со стуком ботинок девочки.
Через секунду звуки замерли, и туннель снова заполнила тишина.
* * *
Перри Рандалл сидел за рабочим столом в своем домашнем кабинете, стены которого были обшиты ореховыми панелями, а окна выходили на Центральный парк. Если бы он отвлекся и выглянул, тем более что шторы были раздвинуты, то смог бы полюбоваться замечательными весенними цветами.
Но смотреть в окно Перри Рандаллу был недосуг. Прослушав адресованное Хедер сообщение, он не прекращал звонить. Связался с шестью членами правления, выслушал их соображения, после чего назначил встречу на одиннадцать утра.
– У «Клуба», – уточнял Перри.
Заместитель окружного прокурора был членом четырех клубов Манхэттена, включая «Ассоциацию юристов», «Метрополитен» и «Йель», но все, с кем он говорил, понимали, что это означает «Клуб 100», о существовании которого было известно очень немногим, несмотря на его более чем вековую историю. Члены клуба называли его просто «Клуб», а для тех, кто только надеялся со временем войти в это элегантное здание, он был «Сотым».
Все прочие о нем не ведали.
«Сотый» был основан с единственной целью: обеспечить уединение для сотни самых могущественных людей в городе без различия пола, расы и вероисповедания. Члены «Сотого» брезгливо сторонились жалких снобов из широко известных клубов Нью-Йорка. Стать его членом было очень непросто. Клуб по-прежнему размещался на Пятьдесят третьей улице в доме номер 100, небольшом здании, построенном специально для него еще в девятнадцатом веке, и с тех пор почти не изменился. Поскольку число членов здесь всегда строго ограничивалось, менять помещение не было нужды. Учитывалось и то обстоятельство, что со временем люди теряют могущество и власть. Поэтому, согласно уставу «Сотого», каждые пять лет предусматривалось обновление пяти процентов членов клуба. Это гарантировало избавление от дряхлых стариков, имевших обыкновение дремать в креслах клубных салонов, а также обязательное привлечение городских политических воротил.
Сегодня возникла непредвиденная ситуация: каким-то образом Джеффу Конверсу удалось раздобыть сотовый телефон. Перри Рандалл слышал его голос: Конверс звонил его дочери. Очевидно, кто-то допустил ошибку, которую нужно исправить.
Великолепный стенной хронометр работы Сета Томаса, семейная реликвия, мягко пробил полчаса. Рандалл закрыл папку с информацией по делу Джеффа Конверса и положил в дипломат.
Поднявшись из-за стола, он все же не удержался и подошел к окну полюбоваться парком, который благодаря ему и коллегам из «Сотого» снова стал безопасным местом для прогулок. И вообще с тех пор как Перри Рандалла избрали в «Сотый», в городе изменилось очень многое. Самое главное, резко сократилось количество уличных преступлений. Убийства, изнасилования и нанесение тяжких телесных повреждений, столь распространенные в этом районе всего десять лет назад, сейчас почти полностью исчезли.
Сам Перри в метро никогда не ездил, но знал, что оно существенно очистилось от всякой мрази. С улиц и вокзалов исчезли попрошайки, а ведь совсем недавно от них буквально не было прохода.
И все это обеспечил Перри Рандалл с коллегами по «Сотому». Составленные ими неписаные правила, правда, без участия широкой общественности, действовали чрезвычайно эффективно. На такие темпы улучшения криминальной обстановки в городе члены клуба даже не смели надеяться. Однако в случае с Джеффом Конверсом, очевидно, случилась какая-то накладка.
Перри открыл стенной шкаф в холле, чтобы выбрать пальто, и увидел Хедер. Она появилась так неожиданно, что он даже смутился. Дочка вроде бы тоже. Они несколько секунд стояли, молча глядя друг на друга. Перри придумывал, что бы такое сказать, но Хедер опомнилась первой:
– Просто не верится. Ты действительно решил пойти?
Вопрос показался ему немного странным, но, решив, что прослушать сообщение автоответчика дочь не могла ни при каких обстоятельствах, Перри успокоился.
– А что особенного в том, что я собрался в клуб? – спросил он, улыбнувшись.
Когда Хедер была маленькой, одной такой улыбки было достаточно, чтобы она тут же бросилась к нему в объятия. Сейчас дочка даже не шелохнулась.
Перри понял, в чем дело, заметив на ней простое черное платье.
– Сегодня поминальная месса? – спросил он, вкладывая в вопрос нужную дозу озабоченности. – К сожалению... мне никто не сообщил.
Хедер невозмутимо рассматривала отца, и Перри уже в который раз подумал, что она могла бы стать хорошим юристом, не хуже его самого.
– Я была уверена, что ты не захочешь пойти. Если учесть твое отношение...
– К твоему сведению, я к нему вообще никак не относился! – бросил Перри, не скрывая раздражения. – Просто выполнял свою работу. Тебе не в чем меня упрекнуть, Хедер, я устранился от контроля за прохождением дела. А что касается суда, то я не мог повлиять на его решение ни в ту, ни в другую сторону. И ты это тоже прекрасно знаешь. Виновным Джеффа признал не я, а жюри присяжных. А с твоей стороны продолжаются упреки, как будто действительно в чем-то есть моя вина...
– Не в суде дело, папа! – прервала его Хедер. – Просто ты всегда относился к нему как к человеку низшего сословия и... – Она замолчала и посмотрела на часы. – Впрочем, сейчас это не важно. Давай прекратим бессмысленный разговор. Мне нужно спешить, иначе опоздаю.
Они вышли вместе.
– Где будут служить мессу? – спросил Перри в лифте.
– В соборе Святого Патрика. Джефф его очень любил. Удивлялся, что собор сохранился в центре Нью-Йорка. Он считал его самым значительным архитектурным сооружением в городе.
– Смотря на чей вкус. Я, например, всегда считал этот собор немного... – Перри не договорил, только пожал плечами. – Я думаю, это сейчас тоже не важно – Хедер ничего не ответила, и они молча вышли из дома. – Тебя подвезти? – спросил он, кивнув в сторону черного «линкольна», ожидающего у тротуара. Водитель уже держал дверь открытой.
Она отрицательно покачала головой.
– Погода хорошая, я лучше пройдусь.
«Не может мне простить, что я не защитил ее парня, – подумал Перри Рандалл, откидываясь на спинку сиденья. – Ничего, подуется и забудет.
Что касается Джеффа Конверса, то суд присяжных признал его виновным в совершении тяжкого преступления. Какие могут быть сомнения? К тому же для Хедер он уже мертв.
А через несколько часов это произойдет и на самом деле».