Ла-Палома из тех городков, которым не присущи перемены. Расти он начал еще с тех времен, когда был крохотной деревушкой на холмах Пало Аль-то, но рос медленно, и центром его так и осталась бывшая деревенская площадь с белым зданием старинной испанской миссии. В отличие от других калифорнийских миссий эта, однако, не представляла собой ни исторической, ни культурной ценности — а потому не стала ни памятником, ни музеем. По решению муниципалитета ее переоборудовали в городской клуб, а пристройку, в которой раньше размещалась католическая школа, заняла библиотека.

За миссией располагалось маленькое заброшенное кладбище, за кладбищем — обветшавшие дома, где потомки некогда гордых калифорниос, основавших этот городок, влачили жалкое существование, перебиваясь службой в домах гринго, захвативших в давние времена гасиенды их предков, да по воскресеньям судача между собой по-испански о былых временах.

В паре кварталов от миссии находилась проселочная дорога, обочину которой жители Ла-Паломы гордо именовали главной улицей. Она была украшена треугольным куском земли, посреди которого возвышалось корявое туловище огромного дуба. Говорили, что это странное место и два столетия назад было точно таким — и именно его избрали основатели городка ориентиром, от него разбегались дороги на все четыре стороны света. Переулков и пешеходных дорожек в Ла-Паломе не было — прямые, как лучи, улицы расходились от здания миссии, с незапамятных времен так и оставшейся центром этого городка.

Потому окружавший вековое дерево кусок исторической земли именовался коротко и понятно — Площадью. Сам же дуб, на который не одно поколение ла-паломских мальчишек лазило за желудями, вешало качели, вырезало бесчисленные инициалы — причиняло такие поистине адские муки, каких бы не выдержало ни одно нормальное дерево. В ознаменование его возраста и заслуг дуб был обнесен забором, а кокетливый газончик с посыпанными песком тропинками, словно украденный из какого-нибудь английского парка, в свою очередь окружал забор. Аккуратные таблички рекомендовали горожанам по газону не ходить, пикников на нем не устраивать, бросать мусор исключительно в урны — имевшиеся в избытке и покрашенные в темно-песочный цвет; по мнению муниципалитета, цвет соответствовал испанскому колориту города; главная же табличка содержала исчерпывающую информацию о самом необыкновенном дереве, оно объявлялось самым большим и старым дубом во всей Калифорнии, вследствие чего дотрагиваться до него запрещалось кому-либо, кроме наделенных соответствующими полномочиями представителей Управления городских парков. То обстоятельство, что весь штат Управления состоял из двух трудившихся на общественных началах садовников, мало кого смущало.

Просто было не до этого — с тех пор, как Ла-Палому открыл для себя компьютерный мир.

Вернее, началось все с того, что тысячи пришельцев, наводнивших места, ныне известные как Силиконовая долина, вскоре начали обживать обширные территории вокруг Пало Альто и Саннивейл. Понятно, что тихая, сонная Ла-Палома, словно свернувшаяся клубочком вокруг своей Площади с вековым деревом, скрытая от вездесущего калифорнийского солнца эвкалиптовыми аллеями с густым подлеском, окруженная зелеными склонами холмов, — была слишком соблазнительным уголком, чтобы оставаться незамеченной столь долгое время.

А потому первые эшелоны жрецов компьютерного бога достигли Ла-Паломы в рекордно короткий срок. И все свои недавно приобретенные — и весьма немалые — капиталы они употребили на то, чтобы сохранить Ла-Палому такой, как она есть — желанным убежищем от суматошного большого мира.

Как относились к такому их решению местные жители — зависело исключительно от того, с кем из них в данный момент вы говорили об этом.

Для последнего поколения потомков гордых калифорниос приток людей с туго набитой мошной означал прирост рабочих мест. Для деревенских торговцев — увеличение дохода. И те, и другие были приятно удивлены, когда обнаружили, что привычная пляска на грани выживания сменилась спокойной безбедной жизнью.

Других же превращение Ла-Паломы в такого рода заповедник вынудило поменять весь их более-менее налаженный быт. Семья Лонсдейлов не была исключением.

Эллен Лонсдейл родилась и выросла в Ла-Паломе, и даже выйдя замуж, смогла убедить своего мужа Маршалла в том, что Ла-Палома — идеальное место для его медицинской практики: тихий, уютный городок, обещавший надежную постоянную клиентуру. Не говоря уже о том, что будущим детям лучших условий и подобрать было невозможно — детство самой Эллен служило тому подтверждением. Марш полюбил свои приезды в Ла-Палому на студенческие каникулы, а потому уговорить его не составило особого труда.

Первые десять лет супружеской жизни в родном городе прошли для Эллен как во сне. А когда случилось компьютерное нашествие — вместе с ним пришли перемены. Вначале едва заметные, Эллен почти не ощущала их, — а потом было уже слишком поздно.

И теперь, осторожно пробираясь на своем «вольво» по запруженной машинами — как всегда в майский полдень — центральной улице, Эллен снова поймала себя на мысли о том, что Площадь и вековой дуб, бывшие раньше символом города, сейчас стали воплощением и постигших его перемен. А также постигших и ее — придется признаться в этом. И если задуматься об их реальной сути — вряд ли городок покажется таким уж привлекательным.

Взять, например, старые дома — большие неуклюжие постройки, возведенные в стародавние времена гордыми калифорниос, давшими им не менее гордое имя — гасиенды. Их восстановили — и оказалось, что они являют собою зрелище весьма величественное. Но семейные дрязги не спрячешь за красивый фасад; а говорили, что семьи, вселившиеся в роскошные ныне особняки, продают их уже через пару месяцев — и разъезжаются, пав жертвами ими же придуманной жизни, в которой семейных скандалов было не меньше, чем разной хитроумной техники в их кухнях.

И вот теперь — Эллен снова думала об этом — нечто подобное, похоже, грозит и ее семье.

Миновав Площадь, она свернула и через два квартала подъехала к зданию Медицинского центра.

И снова подумала — это здание сродни ограде вокруг дуба на Площади; ни того, ни другого она никак не ожидала увидеть в Ла-Паломе.

И ошибалась, конечно же.

Потому что город рос на глазах — а соответственно росла и практика ее мужа. Его крохотный кабинет стал в один прекрасный день Медицинским центром Ла-Паломы, Центром не то чтобы крупным, но современным и прекрасно оборудованным. Не так давно Эллен наконец решилась оставить безуспешные попытки подсчитать, сколько же человек у Марша в штате — так же, как вскоре после свадьбы она оставила взятую было на себя больничную бухгалтерию. В конце концов Марш мог позволить себе нанять бухгалтера — он владел пятьюдесятью процентами акций Центра.

Иными словами, семейство Лонсдейлов процветало — через две недели им предстояло, покинув коттедж на Санта-Клара-авеню, стать жильцами громадного особняка на Гасиенда-драйв. Прежние хозяева, чета средних лет, подали на развод еще до того, как завершились отделочные работы.

Сама Эллен подозревала, что одной из причин, побуждающих ее вселиться в этот дом — хотя об этом-то она уж точно ни за что не скажет ни мужу, ни их сыну Алексу, — было желание чем-то занять себя, отвлечь свой ум от неизбывной мысли о том, что их собственный брак катится к неминуемой катастрофе. Не они первые и не они последние, особенно в Ла-Паломе, — причем город, казалось, не жаловал не только пришельцев, но и собственных сыновей и особенно дочерей — половина школьных подруг Эллен уже звались «разведенками». Вспомнить только, каким мечтам они предавались в последние перед венчанием дни — и ведь ничего, вначале все шло вроде бы нормально, а потом вдруг словно бы оборвалось — по причинам, непонятным ни одной из них…

Взять, например, Валери Бенсон — она своего мужа в один прекрасный день просто из дому выкинула, громогласно оповестив всех друзей и знакомых о том, что у нее больше нет сил мириться с так называемыми привычками Джорджа, хотя никто так и не узнал впоследствии, какие привычки она, собственно, имела в виду. Теперь вот живет одна в доме, который Джордж ей помогал ремонтировать…

Или Марти Льюис — та, правда, до сих пор живет с мужем, хотя брак их как таковой распался еще несколько лет назад. Этот самый ее муж работал в компьютерной фирме менеджером по продаже; деньги одно время начал получать сумасшедшие, и как результат — скоротечный алкоголизм. В итоге смыслом жизни для Марти стало выбить из своего благоверного хотя бы ежемесячные взносы за дом.

Синтия Эванс тоже, как Марти, живет со своим и тоже давным-давно его потеряла, только ее супруг пал жертвой семидневной и восемнадцатичасовой рабочей недели — дело в Силиконовой долине весьма обычное. Собственно, благодаря такому расписанию компьютерщики и получают свои баснословные барыши. Так вот Синтия, решив, что именно барышами-то она и попользуется, раз нельзя, увы, попользоваться мужем, уговорила его выложить дикую сумму за старую развалину в конце Гасиенда-драйв и дать ей карт-бланш на перестройку оной по ее желанию и разумению.

И вот теперь пришел черед семейства Лонсдейл. Следующие две недели обещают быть похожими на сумасшедший дом — Эллен придется следить за циклевкой полов, покраской стен, штукатуркой, проводкой… и все это, она надеялась, позволит ей не думать о том, что Марш в последнее время стал задерживаться на работе все чаще и что ссориться они стали из-за каждого пустяка… Но есть надежда — лишь слабая надежда, не более, — что новый дом может пробудить интерес Марша к жизни вне больничных стен, а стало быть, и к ней, Эллен. И, может быть, вместе с домом они починят и здание своего семейного бытия, давшее глубокую-глубокую трещину; а ведь она еще когда себе говорила — нельзя требовать слишком много в короткий срок, но…

С трудом втиснув «вольво» на стоянку между темно-синим «мерседесом» и «БМВ», Эллен заперла машину и через несколько секунд уже входила в приемную. Привычным движением натянув на лицо бодрую улыбку, внутри она вся напряглась — опять из-за пары слов может вспыхнуть ссора.

Сколько же их было — хотя бы за последние две недели? С этим надо заканчивать. От ссор страдала она, страдал Марш, а больше всех страдал от них Алекс — в свои шестнадцать он воспринимал дурное настроение родителей гораздо острее, чем могла предположить Эллен. И если они с Маршем сейчас снова начнут собачиться, Алекс сразу догадается об этом, как только они приедут домой.

Барбара Фэннон, ассистент Марша, начинавшая у него медсестрой, когда он только открыл в городе свою практику, увидев Эллен, помахала и улыбнулась ей.

— Он только что закончил совещание с персоналом и ушел к себе. Сказать ему, что вы пришли, миссис Лонсдейл?

— Нет, спасибо. Сделаю ему сюрприз.

Барбара с сомнением поглядела на нее.

— Не очень-то он любит сюрпризы…

— Вот именно потому я и желаю развлечь его таким образом. — Эллен заставила себя заговорщицки подмигнуть Барбаре, в очередной раз досадуя на то, что ассистентка, похоже, знает Марша лучше его супруги. — А то возомнит о себе Бог знает что, а? — Шутливый тон явно не получился. Помахав Барбаре, Эллен направилась к кабинету мужа.

Марш сидел за своим столом, склонив голову над бумагами, и когда он поднял ее, Эллен показалось, что в глазах его блеснул колючий огонек раздражения. Впрочем, погасил он его очень-очень быстро.

— О, привет! Что привело вас сюда, миледи? Я-то думал, ты на стройплощадке сводишь всех с ума и транжиришь наши последние сбережения. — Широкая улыбка на его лице выглядела достаточно убедительной, но от Эллен не ускользнула легкая язвительность в тоне; разумеется, она поспешила убедить себя, что это ей лишь почудилось.

— Нет, у меня встреча с Синтией Эванс.

Она сразу же пожалела о сказанном. В глазах Марша Синтия и Билл Эвансы были живым воплощением всех неблагоприятных перемен, имевших место в Ла-Паломе. Из всех новоявленных жителей города Билл Эванс обладал самым большим состоянием.

— Не волнуйся, милый (черт бы побрал этот виноватый тон!), я ничего покупать не собираюсь — только посмотрю. — Нагнувшись, она поцеловала мужа; Марш не ответил на ее поцелуй, и Эллен, отойдя в сторону, с обиженным видом опустилась на диван у двери. — Хотя с плиткой в патио нужно действительно что-то делать. Она почти вся побитая, а заменить нечем, и…

Марш хмуро покачал головой.

— Позже, — бросил он. — Ведь мы же договорились — пока отделаем только так, чтобы в доме можно было жить — не более.

— Да, помню. — Эллен вздохнула. — Но когда Синтия мне рассказывает, какие штуки они вытворяют там со своей гасиендой, я каждый раз прямо зеленею от зависти.

Отложив ручку, Марш устремил долгий взгляд на жену.

— В таком случае тебе нужно было выходить не за врача, а за компьютерного гения.

Этого тона Эллен боялась больше всего.

Пытаясь сообразить, что бы сказать в ответ, чтобы не дать снова вспыхнуть ссоре, Эллен бесцельно шарила глазами по комнате. Тогда разразился жуткий скандал — она, несмотря на возражения мужа, обставила его кабинет мебелью из розового дерева…

— Ну, наш домишко тоже ветхим не назовешь.

Улыбка, вернувшаяся на лицо Марша, обдала Эллен горячей волной радости.

— Да, уж это верно, — согласился он. — И должен тебе признаться — мне он некоторым образом даже нравится, хотя каждый раз при мысли о том, сколько это стоило, меня просто-таки пробирает дрожь. Но… ты, собственно, за этим сюда приехала? Чтобы порадовать меня известием о твоем рандеву с Синтией Эванс?

Эллен покачала головой.

— Да если бы… Я, видишь ли, приехала за букетом для Алекса. — При виде недоуменного выражения на его лице у Эллен противно заныло сердце. — Алекс, — напомнила она. — Юноша шестнадцати лет от роду. Наш сын, Марш!

Прикусив губу, Марш тихо застонал.

— Эллен, эта чертова работа… Прости, я ведь сразу не… Столько всего в голове держать приходится…

— Марш, — Эллен чувствовала, как подступают слезы, — если бы ты… Нет, ничего. Прости.

— Ты хочешь сказать — если бы я проводил здесь чуть меньше времени и чуть больше — дома? — Марш в упор смотрел на жену. — Я понимаю, Эллен. Я так и сделаю. Попытаюсь, по крайней мере.

Их взгляды встретились, и внезапно просторный кабинет показался обоим тесным — слишком хорошо знали они те слова, которые готовы были друг другу сказать. Слишком часто они их говорили. Спор, старый, как мир, не имеющий конца и разрешения. А спорить-то не о чем по сути. Просто Марш такой же, как все местные мужья и отцы семейств: приходится работать по много часов, на дом и семью не остается времени, да и работа для них, если честно, куда важнее…

— Да знаю, что попытаешься. — Голос Эллен, вопреки ее желанию, звучал сухо, и она уже не пыталась это скрывать. — И знаю еще, что ничего у тебя не выйдет, а я снова буду убеждать себя в том, что это еще ничего не значит и все в конце концов образуется.

Эллен снова пожалела о сказанном, но именно в этот момент Марш, вместо обычной раздраженной гримасы, встал и, подойдя к дивану, взял Эллен за плечи и резко притянул к себе.

— Нет, на сей раз все действительно будет в порядке! Мы с тобой просто не предполагали, что у нас будет такая вот жизнь — и денег больше, чем нам когда-либо могло показаться, и времени куда меньше, чем хотелось бы… Но мы ведь любим друг друга и, что бы ни случилось, с этим справимся. — Наклонив голову, он поцеловал ее. — Ведь правда?

Эллен кивнула, чувствуя, как к сердцу снова подступает теплая волна. В последние годы — и особенно в последние месяцы — столь редкими стали между ними такие вот мгновения, мгновения, когда она чувствовала — Марш снова здесь, он ее, он с ней. Она ответила на его поцелуй и, отстранившись, улыбнулась.

— Мне еще нужно отвезти Алексу его цветы.

— А сам он не может их забрать? — на лице Марша появилось на долю секунды недовольное выражение.

— Времена изменились, — ответила Эллен, стараясь, чтобы голос не дрогнул предательски. — И слушать твои излияния тоски по «ушедшим добрым дням» мне, прости, некогда. Подумай сам — в его возрасте приходилось тебе делать столько, сколько делает он помимо учебы в школе, а? К тому же я все равно собираюсь в город — вот и захвачу цветы, так удобнее.

Глаза Марша сузились и улыбка окончательно исчезла с его лица.

— Ну, когда я был в его возрасте, то уж точно не мог позволить себе ходить в такую шикарную школу и всяких таких ускоренных программ обучения у нас тоже не было. Да ему ее, по-моему, и не потянуть.

— О, Бог мой! — только и могла сказать Эллен; последние надежды на наметившееся было перемирие улетучились.

Неужели ее благоверному нужно превращать даже такой пустяк, как цветы, в очередную лекцию о недостатках их отпрыска? Тем более что их на самом деле почти и нет — неважно, что там думает его папочка. Уже готовая грудью броситься защищать сына, она опомнилась, одернула себя.

— Марш, давай не будем начинать снова… Ну, не сейчас, пожалуйста. А?

Поколебавшись, Марш взглянул на жену и улыбнулся, но улыбка эта не имела ничего общего с прежней — принужденная, натянутая. Снова наклонившись, он одарил супругу сухим прощальным поцелуем. Выходя из кабинета, Эллен подумала: хорошо бы, если эта почти состоявшаяся ссора была на сегодня последней. Марш же, когда за женой закрылась дверь, шагнул к столу, но, поколебавшись, присел на диван и задумался.

Его тоже давно беспокоили участившиеся размолвки, угрожавшие их отношениям, но как быть — он понятия не имел. Проблемы возникали на каждом шагу и все казались неразрешимыми. По его мнению, единственным выходом было уехать из Ла-Паломы — но год назад они вместе с Эллен проголосовали против такого решения. Собственно, это и не было бы решением — а просто бегством.

И школьные неудачи Алекса тоже были вполне решаемым делом, хотя, по убеждению Марша, постарайся Алекс чуть-чуть — он без труда вошел бы в число лучших в колледже.

Настоящая же проблема, в который раз подумал Марш, лишь в одном — с некоторых пор ему стало казаться, что жена его, как и многие женщины Ла-Паломы, твердо уверовала — деньги решают все.

Марш потряс головой, словно пытаясь прогнать навязчивые мысли. Нет, ни в чем Эллен не виновата. Да и никто ни в чем не виноват, собственно. Просто меняется этот проклятый мир — и обоим им нужно приспосабливаться к этим переменам, чтобы брак их не лопнул как мыльный пузырь…

Нет, нужно непременно приехать домой пораньше; к тому же ведь сегодня у Алекса праздник.

* * *

Стоя перед зеркалом в ванной, Алекс Лонсдейл с неудовольствием изучал багровый прыщ на левой щеке. В конце концов он решил, что это и не прыщ вовсе — просто кожа покраснела, потому как он брился отцовской бритвой с излишним усердием. Он последний раз провел бритвой по подбородку, с удовольствием ощущая щекочущее прикосновение, потом, выключив, раскрыл бритву, чтобы, согласно отцовским наставлениям, прочистить ее. Брить, в принципе, было особенно нечего — борода Алекса, бороться с которой он начал сразу после шестнадцатого дня рождения, существовала пока только в его воображении. Тем не менее, когда он потряс бритву над раковиной, из нее выпало несколько черных соринок — вот они, волоски с его подбородка; и ведь точно его, потому что у отца щетина гораздо светлее — песочного оттенка. Удовлетворенно хмыкнув, он собрал бритву и, аккуратно убрав в футляр, осторожно выглянул из ванной и прошмыгнул через холл в свою комнату — слышать доносящиеся из кухни голоса родителей было выше его сил. Опять затеяли ссору…

Как он ненавидел эти их перебранки! А больше всего то, что, несмотря на все его усилия, — он изо всех сил старался не прислушиваться к гневным голосам в кухне — каждое их слово долетало до него. Уж скорей бы переехать в этот новый дом — там, по крайней мере, об этом не придется беспокоиться. Как только опять начнут — убежит в свою комнату в дальнем конце и там запрется. А сейчас — ну каждое слово царапает слух, хотя он и старается изо всех сил не слушать.

Натянув рубашку, юноша критически осмотрел манжеты. Вроде надо скрепить их запонками… Снова сбросив рубашку, с величайшей тщательностью произвел необходимые манипуляции, затем опять надел ее. Левый — ничего, а вот с правым манжетом что-то не получилось. Алекс попробовал еще раз — теперь запонка застегнулась как надо.

Взглянув на часы, он обнаружил, что у него в запасе есть еще минут пять. Алекс влез в брюки, утвердил, где положено, подтяжки. Тут взгляд его упал на лежащий на кровати широкий пояс. Эти складки… где должны быть — наверху, внизу? Не вспомнить. Проведя расческой по жесткой густой шевелюре — чеши не чеши, все равно на лоб падает, — он схватил ненавистный пояс, сдернул с вешалки смокинг… Как он и ожидал, родители, когда он ворвался в кухню, резко оборвали разговор.

— Не помню я, как его завязывать, — пожаловался он, потрясая зажатым в кулаке поясом.

— Складками вниз, — ответила Эллен. — А то он весь у тебя помнется. Повернись-ка.

Взяв у него пояс, она аккуратно обвязала его вокруг талии сына и помогла Алексу влезть в рукава смокинга. Когда он повернулся к ней, чтобы спросить, все ли в порядке, Эллен обвила руками шею сына и крепко поцеловала.

— Выглядишь ты просто потрясно, — сообщила она. Еще раз чмокнув его в щеку, отступила на шаг. — Так что можешь отправляться. Желаю повеселиться как следует, только осторожнее за рулем. — Она тревожно покосилась в сторону мужа и про себя вздохнула с облегчением: судя по выражению его лица, Марш сам был рад передышке в затянувшейся ссоре.

— Все, я побежал, — встрепенулся Алекс. — А то, если я опоздаю, Лайза просто убьет меня.

— Ты раньше сам на себя руки наложишь! — рассмеялась Эллен. — Торопыга, самое-то главное не забудь!

Открыв холодильник, она достала из него тот самый букетик цветов — для Лайзы, естественно, и алую гвоздику, которую вдела сыну в петлицу смокинга.

— А белой не было? — косясь на украшение, недовольно спросил Алекс.

— Тогда нужен был бы белый смокинг, — снова улыбнулась Эллен, откровенно любуясь сыном. Каким-то образом он умудрился унаследовать черты и отца, и матери. Темные глаза и черные волнистые волосы явно ее, а правильные черты и ровный цвет лица — от Марша. Лицо Алекса несло тонкую красоту, которая служила предметом восхищения окружающих еще с раннего детства. В течение последних же нескольких месяцев телефон в доме раскалялся от настойчивых звонков окрестных девиц, втайне надеявшихся, что Алексу в конце концов надоест эта Лайза Кокрэн.

— Ничего удивительного, если тебя выберут королем, а Лайзу — королевой выпускного бала, — заметила Эллен, ее щеки порозовели от удовольствия.

— Да ну брось ты, мам…

— А что, разве короля и королеву больше не выбирают? — Эллен притворилась удивленной.

— Да выбирают.

Покраснев, Алекс принялся шарить в карманах; нащупав бумажник и ключи от машины, облегченно вздохнул и шагнул к двери.

— Только постарайся приехать не позже часа, — напомнила Эллен, — и прошу тебя, милый, будь поосторожнее.

— То есть чтобы я не пил? — уточнил Алекс. — Ладно, не буду. Обещаю. О'кей?

— О'кей, — подал наконец голос Марш Лонсдейл. Подойдя к сыну, он вручил ему две бумажки по десять долларов. — Угостишь подружек колой после танцев.

— Спасибо, па.

Алекс исчез за дверью. Минуту спустя Эллен и Марш услышали, как во дворе загудел мотор.

— За Лайзой он, конечно, заедет на машине — в соседний-то дом! — Марш с трудом сдержал улыбку. Именно о том, стоит ли Алексу ехать на бал на машине, они с Эллен чуть ли не с полудня и спорили.

— А ты как думал, — отозвалась Эллен. — Ты что же, всерьез считаешь, что он способен заставить Лайзу идти до самой школы пешком? Плохо же ты знаешь нашего сына!

— А почему нет? — пожал плечами Марш.

— Да вот потому, — в голосе Эллен неожиданно послышалась усталость. — Ему нужна машина, Марш. Когда мы переедем, нужно… Я просто больше не смогу возить его по городу, заезжать за ним и все такое. Мальчик он вполне самостоятельный, так что…

— Да я и не спорю, — снова пожал плечами Марш. — Я только считаю, машину он должен заработать. То есть не деньги, конечно, на нее заработать — учебой… Только ты не думаешь, что как-то не очень хорошо, если он начнет учиться как следует только для того, чтобы заиметь машину?

Эллен тоже пожала в ответ плечами и начала собирать грязные тарелки со стола.

— По-моему, он и так неплохо учится.

— Но не так хорошо, как мог бы — и ты знаешь это не хуже меня.

— Знаю, — вздохнула Эллен. — Но я просто думаю, что машина и учеба никак между собой не связаны. — Неожиданно на ее лице появилась улыбка. — Слушай, я вот что подумала… Давай подождем, пока он сдаст экзамены, а там и решим, что делать. Если сдаст плохо — тогда я не права и машины он не получит. Проблему с транспортом как-нибудь решим. Но если отметки будут такие же, как сейчас, или лучше — у него будет машина, и дело с концом. Но в любом случае — ссориться по этому поводу мы перестаем, так?

Секунду Марш колебался, затем улыбка появилась и на его лице.

— Договорились, — кивнул он. — А теперь — я помогу тебе с посудой, а потом мы позвоним Кокрэнам и сообразим что-нибудь? — Он заговорщицки подмигнул жене. — Я даже готов доехать на машине до соседнего дома — гулять так гулять!

Напряжение, висевшее в кухне в течение нескольких последних часов, вдруг разом исчезло, словно его сдуло ветром. Супруги Лонсдейл, вместе моющие посуду, являли собой подлинное воплощение семейной идиллии.

* * *

Осторожно завернув за угол, Алекс поставил свой блестящий красный «мустанг» прямо перед домом Кокрэнов. Взяв с сиденья букет для Лайзы, он вышел из машины, пересек лужайку, не постучав, открыл дверь и вошел в дом.

— Есть кто-нибудь? — позвал он.

Через секунду сверху послышались частые шаги и шестилетняя сестра Лайзы, Ким, сбежала по лестнице вниз и кинулась на шею Алексу.

— Ой, это мне? — При виде цветов глаза девчушки широко раскрылись.

— Если Лайза еще не готова, придется и правда взять тебя вместо нее, — пошутил Алекс, осторожно ставя Ким на пол. На площадке лестницы показалась грузная фигура ее отца. — Здравствуйте, мистер Кокрэн.

Приподняв левую бровь, Джим Кокрэн изучающе поглядел на Алекса.

— Ага, его высочество соизволил покинуть замок, дабы отвезти нашу Золушку на бал, — прогрохотал он.

Алекс постарался справиться со смущением — как всегда, без особого успеха.

— Что вы, мистер Кокрэн… никакого замка у нас нет, да и это всего-навсего школьные танцы.

— Что ж, верю, — Кокрэн медленно кивнул. — С другой стороны, на комнату Ким вы, ваше высочество, вроде бы тоже не претендуете. А потому мы с радостью выселим эту молодую леди…

— Не выселишь, не выселишь! — Ким ткнула кулачком в отцовский живот.

— Вот увидишь, выселим, — рассмеялся Кокрэн. — Как насчет стаканчика колы, Алекс? Потому как Лайза там наверху все еще старается привести себя в человеческий вид. — Понизив свой грохочущий бас до того, что могло бы считаться шепотом, если бы он не заполнял по-прежнему весь дом, Кокрэн сообщил: — На самом деле она закончила сей процесс еще час назад. Но выходить не хочет — чтобы ты не подумал, будто она сильно, понимаешь, заинтересована.

— Свидетельствую — это грязная ложь! — раздался сверху голос Лайзы. — Этот человек все время лжет, Алекс. Ни одному его слову верить нельзя!

В отличие от Алекса, Лайзе не удалось унаследовать черты обоих родителей — она была копией своей матери Кэрол. Такая же маленькая, с короткими светлыми волосами, которые она зачесывала назад — так, что самой заметной чертой ее лица были огромные глаза совершенно изумрудного цвета. От отца Лайза, однако, унаследовала решительность — и потому платье, в котором она намеревалась блистать на балу, было такого же ослепительно-изумрудного цвета, в пику традиционно принятым на школьных балах пастельным тонам. Когда Лайза достигла нижней ступеньки лестницы, на лице Алекса уже вовсю сияла восторженная улыбка.

— Выглядишь ты… вот это да! — только и смог он вымолвить.

Лайза наградила его легким реверансом, после чего, оценивающе взглянув на Алекса, преувеличенно кокетливо подмигнула ему.

— Ты тоже ничего. — С минуту она стояла под восхищенным взглядом Алекса, явно ожидая чего-то, наконец не выдержала: — Ты не собираешься мне приколоть цветы?

Мгновенно вспомнив про букет, который он все еще держал в руках, Алекс почувствовал, что мучительно краснеет. К счастью, на выручку ему пришла Кэрол Кокрэн, словно добрая фея, внезапно появившаяся из кухонных дверей.

— М-может, лучше вы, миссис Кокрэн… А то я… еще уколю, чего доброго…

— Да нет, ты прекрасно справишься, Алекс. — Кэрол Кокрэн кинула быстрый взгляд на дочь, и Лайза, спохватившись, усиленно закивала: — Ну что ты, Алекс, просто приколи, как обычно, и все. А то, — она прыснула, — останемся здесь до утра, развлекать папу и маму нашим обществом.

С полминуты Алекс неловко возился с букетом, но в конце концов дело было сделано. Они уже собирались уйти, но в это время вновь возникшая на пороге — но уже с фотоаппаратом в руках — Кэрол Кокрэн жестом пригласила их в гостиную.

— Мам, ну у нас времени нет… — пыталась отбиться Лайза, но Кэрол была тверда, как алмаз.

— Вы же идете на первый в жизни выпускной вечер. Это бывает только раз, дорогие мои, и я желаю запечатлеть это событие. А потом, вы же оба выглядите просто…

— Ой, Алекс, сейчас она опять это скажет, — жалобно протянула Лайза. — Закрой уши, прошу тебя!

— Как хотите, а я все равно скажу, — засмеялась Кэрол, когда ребята с каменными лицами прикрыли ладонями уши. — Вы просто клево выглядите!

Ровно двадцать четыре кадра спустя Алекс и Лайза уже бежали к машине.

* * *

— Не понимаю, почему мы должны здесь торчать.

С этими словами Алекс заглушил мотор «мустанга», терпеливо дожидавшегося проезда на стоянку в очереди между бежевым «альфа-ромео» и белым «порше». Прежде чем Лайза успела ответить, Алекс уже галантно распахнул дверцу с ее стороны.

— Ну-ну, Лонсдейл, — голос раздался откуда-то сзади, — попробуй-ка поцарапай мне тачку, и твою задницу будут собирать по частям.

Ухмыльнувшись, Алекс обернулся и помахал обладателю голоса — своему однокласснику Бобу Кэри. Тот держал за руку свою подружку Кэйт Льюис, но все внимание его явно поглощал сияющий белый лимузин — подарок родителей.

— Да ты же в прошлом месяце ему сам чуть крыло не оторвал! — поддразнил Боба Алекс.

— Ага, а потом мне папаша чуть башку не оторвал, — мрачно кивнул Боб. — И теперь мне, видишь ли, за ремонт приходится платить самому.

Лайза вышла из машины, и Алекс захлопнул дверцу.

— Ладно, братцы, увидимся.

Боб помахал Алексу и Лайзе рукой, и они с Кэйт двинулись в сторону спортивного зала, где обычно устраивались танцы; оттуда уже доносилось буханье музыки.

— Боб мне говорил, мы теперь по струнке перед тобой ходить будем, — поддразнила Алекса Лайза. — Тебя ведь наверняка изберут на будущий год президентом школьного совета. Только не говори, пожалуйста, что тебе все равно — нечего тогда было выставляться в числе кандидатов.

— Да в общем не все равно, — Алекс пожал плечами. — Только я и не выставлялся вовсе. Записали меня в этот листок, и все.

— Да ладно тебе, в конце концов это не так уж плохо. Тебя ведь и так вся школа знает. Только научишься официальным тоном говорить «хелло» — вот и все твои обязанности.

— Ну да, и еще придется на разных торжествах по-дурацки вякать: «Позвольте представить вам мою подругу Лиз» — хотя они все тебя знают чуть не с первого класса.

— Школьные мероприятия призваны повышать нашу коммуникабельность, — строгим тоном произнесла Лайза. И, не сдержавшись, хихикнула: — У тебя как с коммуникабельностью?

— В полном ажуре… только на этих тусовках не дай Бог я забуду чье-нибудь имя — я же с ума сойду.

— Да перестань, привыкнешь. А вот на эту мы точно сейчас опоздаем, так что двигаем.

Взбежав по ступенькам просторного школьного крыльца и миновав вестибюль, они вошли в спортзал и чинно встали в очередь у входа. Несколько минут спустя к ним подошли Боб Кэри и Кэйт. Алекс с тайным удовлетворением заметил, что Боб волнуется не меньше, чем он. Пока они раздумывали, что бы такое сказать в ободрение друг другу, затянувшуюся паузу нарушила Кэйт.

— Мальчишки, ну что вы молчите, как сычи! — воскликнула она негодующе. — Лично я, намерена веселиться. Это у-ни-каль-ное событие, и я никогда, слышите, никогда не забуду ни одной сегодняшней минутки!

— Да мы все не забудем, — заметила Лайза, — не переживай.

Никто из них и не забыл ни одной минуты, даже если бы захотел. Потому что все началось именно в этот вечер.