Эшли остригла ногти и занималась в додзо в субботу и во вторник, а в среду вечером поехала в Индиану к родителям на уик-энд Дня Благодарения, но вечером в четверг она тем не менее возвратилась в Анн-Арбор.

Поднимаясь по лестнице на третий этаж, она встретилась с Чарли, который спускался.

— А я думал, ты проводишь День Благодарения у своих стариков, — сказал он, остановившись на ступеньку выше Эшли.

— Да-да, я собиралась…

Всю дорогу назад в Анн-Арбор она размышляла над тем, что произошло.

— Ну и..? — Чарли тряхнул головой, его брови слегка изогнулись. — Что случилось? Насколько я помню, ты сказала, что не вернешься до воскресенья. Так что произошло?

Эшли не могла ему рассказать, что произошло, что на самом деле произошло. Вместо этого она поправила на плече сумочку.

— Я передумала. У меня много работы.

— Ты слишком много работаешь, девочка.

Эшли вздохнула, вспомнив свой разговор с отцом.

— Скорее, слишком мало. Кажется, я начинаю забывать, к чему мне следует стремиться.

— И к чему же тебе следует стремиться? — спросил Чарли очень серьезным тоном.

— К городу с названием Чикаго, — пропела Эшли.

Она возвратилась на прежде выбранный путь. Перед ней снова сияла главная цель ее жизни. Она переедет к Чикаго любой ценой, будет ли это перевод в центральный офис «Штедфельда» или найдется работа в какой другой компании. Ее отец недвусмысленно подчеркнул, что Джек не стал бы тратить целых пять лет жизни на прозябание в такой дыре, как Анн-Арбор, к этому времени он давно бы жил в большом городе, делая себе по-настоящему громкое имя.

— Чикаго, — повторил Чарли, сморщив нос и покачав своей лысиной. — Почему ты хочешь жить в Чикаго — выше моего понимания. Город ничем не лучше Детройта, столько же хулиганья и стрельбы.

— Это центр Среднего Запада, — невозможно было сосчитать, сколько раз ее отец повторял эту фразу. — Город-царь Великих Голубых Озер.

— Город ветров, вот и все. А если ты ищешь «голубых», я уверен, этажом выше ты их найдешь наверняка.

Эшли расхохоталась. В первый раз за этот день ее оставила скованность.

— Ты же знаешь, Чарли, мы с тобой в этом вопросе никогда не сойдемся. Возможно, ты не любишь и никогда не полюбишь Чикаго, но меня воспитал человек, безумно влюбленный в этот город. Чи-Таун! Боюсь, и без того ты уже слишком долго сражаешься с похвалами моего отца и со множеством моих воспоминаний о посещениях зоопарка и дома-аквариума, музеев и бейсбольных игр в Ригли-Филд. Когда мой брат был жив, каждый уик-энд, если отец не был занят, он увозил нас в Чикаго. Я выросла, твердо усвоив, что если ты не живешь и не работаешь в Чикаго, твоя жизнь не удалась.

— И ты, действительно, придерживаешься этого мнения?

— Придерживаюсь, — сказала она уверенно, зная, что говорит правду.

Эшли придерживалась этого мнения всегда, верила в его бесспорность и чувствовала себя обязанной сделать так, чтобы ее жизнь удалась.

Чарли усмехнулся:

— Но если этот город так прекрасен, почему же твой отец сам не живет и не работает в Чикаго?

— Он, конечно же, работал бы в Чикаго, если б мог.

Но он не смог. Из-за нее.

Ничего нельзя было поделать с бесспорным фактом, что она родилась на свет, как и невозможно было вернуть брата. Но в силах Эшли было дать человеку, который столь многим пожертвовал ради нее, хоть немножко счастья.

— Чарли? — неуверенно раздался снизу женский голос.

Эшли глянула вниз и увидела пожилую женщину на площадке второго этажа. У нее были изящные бедра и крупный бюст. Одета была женщина в голубой свитер, покрытый блестками, и в черные трикотажные штаны, заправленные в пару черных полусапожек. Волосы были серебристо-голубоватого цвета, косметика, пожалуй, слишком ярка, но тем не менее женщина казалась довольно привлекательной.

— Эди, — сказал Чарли, но быстренько поправился. — Я хочу сказать, миссис Вьеконски. Это Эшли, та девушка, чью сумочку вы нашли. Миссис Вьеконски живет на нашей улице. Мы с миссис Вьеконски по средам играем в лото.

Взгляд Эди Вьеконски на Чарли натолкнул Эшли на подозрение, что эти двое играют вместе не только в лото. Ухватившись за возможность уйти, она поспешно пробежала мимо Чарли вверх по лестнице.

Влетев в квартиру, Эшли положила сумочку на стойку, а чемодан внесла в спальню и без сил упала на кровать.

Какой ужасный день!

Эшли ненавидела праздники. Они всегда приносили с собой воспоминания. Прошло семнадцать лет, но она все еще прекрасно помнила последний День Благодарения, проведенный с братом. Тогда это был веселый и счастливый день, настоящее семейное торжество, с тетушками, дядюшками, кузинами и кузенами, собравшимися в теплом и уютном доме на традиционный обед Дня Благодарения.

Семнадцать лет назад для торжества родственниками был избран их дом. У матери было неплохое настроение, она хорошо себя чувствовала — ее сын приехал из колледжа и оказался в центре внимания всех гостей. Снова и снова тетушки и дядюшки задавали ему вопросы о колледже и его успехах в учебе и кем он собирается стать после окончания колледжа. Он отвечал, что планирует заняться информационной службой, получить работу у Штедфельда, потому что «Штедфельд» — крупнейшая фирма, занимающаяся информационным обслуживанием всего Среднего Запада, и поселиться где-нибудь на Лейк-Шор-Драйв, на побережье озера Мичиган.

Десятилетняя Эшли слушала и завидовала такому всеобщему вниманию.

Решив идти по стопам Джека, она не была уверена в себе. Просто, когда один из педагогов старших классов задал ей вопрос о ее профессиональных планах, она ответила, что хотела бы заняться информационной службой. Окончив колледж, первым делом Эшли обратилась в поисках работы в фирму Штедфельда.

Сегодня днем во время обеда отец сказал, что Джек гордился бы сестрой, особенно, если бы ей удалось добиться перевода в Чикаго. Ну конечно, это было до того, как она упомянула, что берет уроки самообороны.

О, как она жалела, что невозможно путешествовать во времени!

Вернуться бы на семнадцать лет назад! Или хотя бы на пять часов.

В этом году, так же, как и в другие годы, прошедшие со дня смерти Джека, отец, мать и Эшли отправились втроем в ресторан на праздничный обед в честь Дня Благодарения. Они не ходили в гости: отец чувствовал, что общение с родственниками и неизбежные при этом воспоминания слишком тяжелы для его жены.

Они поехали в близлежащий отель и сели за столик в самом конце ресторанного зала, обсуждая небывалое количество людей, решивших провести День Благодарения вне дома. Отец заказал коктейль и еще раз поздравил дочь с повышением, а мать даже улыбнулась.

Обед мог пройти почти весело, если бы Эшли не начала рассказывать, что занимается в додзо. Когда она стала описывать упражнения на мате, миссис Келер начала плакать и вскрикивать.

МАТ… Кто бы мог предположить, что рассказ о додзо вызовет у ее матери подобную реакцию?

Эшли пыталась объяснить: изучение боевых единоборств не имеет ничего общего с гимнастикой, но если даже мать что-либо слышала из того, что говорила дочь, она не показала это и через несколько минут была уже в такой депрессии, что завершить обед не было никакой возможности.

Депрессия матери — Эшли знала по прошлым приступам — могла продолжаться несколько дней. Несколько дней она будет плакать, стонать и причитать, вспоминая ребенка, которого потеряла, и проклиная, которого не хотела…

Поначалу Эшли предложила отцу свои услуги по уходу за матерью и собралась остаться, но вскоре стало ясно, что дальнейшее пребывание Эшли в родительском доме ничему и никому не поможет, а только ухудшит положение, поэтому она упаковала сумку и отправилась назад в Анн-Арбор.

По дороге у нее было время поразмыслить над прошлым и будущим. Три с половиной часа, проведенные в автомобиле, предоставили ей возможность оценить свои цели и мотивы, вину и обязательства. Эшли знала, что ей нужно делать и почему.

С тех самых пор, как она впервые встретила Эрика, здравый рассудок оставил ее. Эшли не могла найти объяснения тому, что сделалась буквально одержима им. Он стал необходим ей. Находиться рядом с Эриком с некоторых пор казалось Эшли невероятно значимым. Вечером во вторник она пришла к нему на занятие, потом в его квартиру, в то время как ей следовало бы задержаться в офисе и поработать над своим выступлением на предстоящем совещании!

Эшли ставила под удар шанс перевода в Чикаго.

И прекрасно, что Эрик уехал в Нью-Йорк к родителям. И очень хорошо, что он не возвратится до воскресенья. У нее есть три дня, чтобы выбросить его из головы. Три дня, чтобы вернуться к главной цели в жизни и забыть все эти уроки самообороны и ласки — ночи напролет — до рассвета. С этого дня вся ее энергия и все внимание будут сосредоточены на работе.

Именно так должно быть.

Во вторник вечером, когда в додзо начали прибывать ученики, Эрик внимательно всматривался в открывавшуюся дверь в надежде увидеть Эшли. Он понимал: что-то случилось. Вот уже два дня, как она избегает его: рано ложится спать, рано уходит на работу. И не то, чтобы Эрик думал, что Эшли будет ждать его прихода в воскресенье ночью с огромным нетерпением, но он надеялся, что, по крайней мере, в понедельник они встретятся. Но на его стук в дверь никто не ответил.

В додзо открылась входная дверь, и он затаил дыхание, ожидая, что войдет Эшли. Его сердце забилось еще сильнее, когда он увидел, что вошла Вирджиния, секретарша Эшли. Она застенчиво ему улыбнулась. Следом за ней в зал проследовала еще одна дама — сотрудник фирмы Штедфельда. Эрик не мог вспомнить ее имя, но то, что она работает в отделе искусств, он помнил. Эшли привела обеих в додзо неделю назад. Перед уходом они записались в группу.

Женщины прошли в раздевалку, а Эрик продолжал ждать, надеясь, что Эшли просто задержалась, припарковывая машину.

Или что другое задержало ее?

В семь часов, когда ученики выстроились на мате, Эрик понял, что Эшли не придет. Он начал урок, но его сознание и чувства были далеки от демонстрации движений. Слишком много вопросов требовало ответа, и самый главный из них — что случилось за время разлуки?

Эрик ощутил тревожность Эшли еще до Дня Благодарения, но она сказала, что не стоит обращать внимания — обычное переутомление. Но вспомнив, что Эшли рассказывала ему о своей матери, он заподозрил: ее настроение объясняется необходимостью провести четыре дня под родительским кровом.

В последнюю минуту до отъезда Эрик пригласил Эшли поехать с ним в Нью-Йорк и провести праздник у его родителей. Отец, конечно, будет занят — он всегда занят, когда приезжает в Штаты, — но мать будет очень рада видеть Эшли.

Однако Эшли ответила «нет», пояснив, что считает своим дочерним долгом провести праздник с родителями.

В Нью-Йорке Эрик все время, не переставая, думал об Эшли и пытался представить, чем она занимается, как себя чувствует. Родители заметили его озабоченность, и, в конце концов, ему пришлось рассказать им об Эшли. Он не сказал, что любит ее, он сказал, что она ему очень нравится. Кроме того, Эрик упомянул о ее намерении перебраться в Чикаго.

Отец напомнил, что желаемого следует добиваться всеми силами, а мать решила отложить беседу с сыном до следующего дня, когда они останутся вдвоем.

На следующий день она рассказала Эрику историю из своего детства. Однажды прекрасная маленькая птичка котори опустилась на ее балкон, и день за днем птичка снова и снова прилетала к ней, и вскоре она так привыкла к птичке, что с нетерпением ждала каждого ее нового прилета, считая это маленькое создание даром небес. Отец предложил ей поймать птичку и посадить в клетку, но она не могла даже и думать о том, чтобы посадить в клетку свободную и прекрасную птицу-котори. И вот настал день, когда птичка улетела и никогда больше не вернулась. Мать рассказала Эрику о нахлынувшем на нее одиночестве и счастье — она испытывала счастье, осознавая, что благодаря ей прекрасная маленькая птица не лишилась свободы.

Мать не спрашивала, понял ли Эрик, для чего она рассказала ему эту историю, но с самого начала Эрик уловил ее смысл. Любить — это значит позволять любимому быть таким, каким он должен быть. Эрику следует подготовиться к тому дню, когда его котори улетит.

Эшли, однако, не улетела. Пока не улетела… В среду Эрик вышел из дома немного раньше обычного и отправился по адресу фирмы «Штедфельд Инк», отысканному в справочнике. Для рекламно-информационной фирмы здание, в котором располагалась фирма, казалось слишком уж неброским. В отделе приема и справок его направили в конец длинного коридора, где находился кабинет Эшли.

Вирджиния сидела за столом перед входом в кабинет. Она не услышала, как подошел Эрик, и он громко кашлянул. Вирджиния подняла глаза, мгновенно ставшие огромными от удивления.

— Сенсей, что вы здесь делаете?

— Вирджиния-сан, — он поклонился. — Мне нужно видеть Эшли-сан. Она здесь?

— Да, — Вирджиния бросила взгляд на телефон, — но сейчас у нее совещание по селектору, и я не знаю, как долго оно продлится.

— Я подожду, — сказал Эрик и сделал шаг в сторону, чтобы повнимательней рассмотреть фотографии, которыми была увешана стена рядом с закрытой дверью в кабинет Эшли.

На фотографиях Эшли пожимала руки важных мужчин в официальных костюмах, улыбалась, прижимая к себе какую-то награду, перерезала ленточку на открытии моста… Эрик внимательно рассматривал каждую фотографию, и Вирджиния снова углубилась в свою работу. Она не заметила, как он подкрался почти вплотную к двери в кабинет Эшли, и не слышала, как повернул ручку, она не увидела, как он проскользнул в кабинет.

И Эшли не подозревала о присутствии Эрика до тех пор, пока не положила трубку, но в то мгновение, когда она его увидела, у нее перехватило дыхание, рука непроизвольно дернулась ко рту.

— Сколько времени ты здесь стоишь?

— Немного, — он кивнул. — Как поживаешь?

— Нормально… я полагаю, — ее взгляд скользнул по его традиционно черной одежде, и Эшли осторожно улыбнулась. — Ты меня напугал.

Следуя японскому обычаю, Эрик почтительно склонился:

— Пожалуйста, прости меня, я не хотел напугать тебя, я всего лишь хотел взглянуть, как ты работаешь.

Он прошел к ее столу, удивляясь, как она может отыскивать в этой беспорядочно покрывавшей стол кипе бумаг нужные. Когда Эрик приблизился, Эшли поднялась, оттолкнув стул. Она сделала это как бы невзначай, плавным движением поправив при этом юбку синего костюма, и все ее движения произвели на него сильное впечатление. У Эшли было великолепное чувство меры, каждый жест был строго выверен. Она давала ему понять, что не считает себя пойманной в ловушку и что всегда найдет выход из любого положения.

Но ему не нужны были ни ее бегство, ни чувство, что она хочет убежать. Он остался стоять на расстоянии нескольких шагов.

— Нам не хватало тебя в додзо вчера вечером.

— Я была занята, — сказала Эшли, избегая его взгляда. — Работа, связанная с «Вэн Гард», отнимает больше времени, чем я предполагала.

— Но все идет хорошо? — спросил Эрик, ступив к ней еще один осторожный шаг. — Им нравится то, что ты для них делаешь?

— О да, — Эшли могла признаться в этом с полной откровенностью: незадолго до прихода Эрика представитель центрального офиса «Вэн Гард» позвонил ей лично и похвалил за проделанную работу.

И все-таки она солгала, сказав Эрику, что проработала весь вчерашний вечер. Правда была в том, что ей ничего не удалось сделать, и в который уже раз она поняла, насколько бессмысленны и безнадежны все ее попытки выбросить Эрика из головы.

— Твоя секретарша и еще одна сотрудница, которых ты привела накануне Дня Благодарения, вчера пришли на урок. Я хочу, чтобы ты знала: я очень ценю усилия заинтересовать людей занятиями в додзо.

— Ты же сам говорил, что каждая женщина должна знать приемы самообороны, — как только Эшли произнесла это, то сразу же поняла, что сделала неверный ход, и потому поспешно продолжила: — Вирджиния сказала, что вчера вечером в додзо было много народа.

— Да, много, — сказал Эрик и сделал еще один шаг к ней. — Но мне не хватало тебя.

Он подошел уже слишком близко. Пытаясь казаться по возможности естественной, Эшли повернулась и прошла к книжным полкам.

— Я рекомендовала твои уроки и многим другим женщинам, — сказала Эшли, делая вид, что ищет книгу. — Кто знает, скольких еще ты завербуешь в «Штедфельде».

— Ты придешь на занятия в четверг?

— Я… э-э-э… — она поставила на место книгу, которую только что вытащила, пытаясь придумать убедительный предлог, почему ей придется пропустить занятие в четверг, и еще более убедительную причину, по которой она вообще никогда больше не сможет приходить в додзо и его видеть и заниматься с ним любовью…

Тщетно пыталась Эшли найти правдоподобный предлог. Почему-то, возвратившись от родителей, она полагала, что ей будет легко выбросить Эрика из своей жизни. Ей всегда без труда это удавалось с другими мужчинами, которых она знала. Как только Эшли начинала чувствовать, что работа страдает от ее внепрофессиональных интересов, она, не задумываясь, ставила на этих интересах крест и порывала отношения.

Но чем дольше, уехав в Нью-Йорк, Эрик отсутствовал, тем больше ей не хватало его, и, чем ближе становилось воскресенье, тем сильнее колебалась она в своем решении.

В воскресенье вечером, когда Эшли услышала, что он вернулся, ей захотелось пойти к нему. Она почти не спала в эту ночь, и все же следующей ночью, когда Эрик постучал в дверь, она не открыла и до утра пролежала без сна. Эшли чуть не разрыдалась, услышав его тихий стук, и только сконцентрировавшись на мыслях об отце и вспомнив тот энтузиазм, с которым он воспринял новость о возможном переводе его дочери в Чикаго, Эшли смогла удержать себя в постели.

— Эшли?

Негромкий голос Эрика, такой теплый и близкий, вернул ее к реальности. Повернувшись, она обнаружила, что он стоит на расстоянии всего нескольких дюймов от нее, темные глаза пронзали ее насквозь, видя гораздо больше, чем ей хотелось.

— Что между нами случилось? — спросил он.

— Ничего, — солгала она, опустив глаза и боясь, что он заметит в них те тоску и чувство вины, что терзали ее все последнее время.

Взяв Эшли за подбородок, Эрик взглянул ей прямо в глаза.

— Ничего — это когда два влюбленных, близких человека приветствуют друг друга поцелуем и когда они никак не могут дождаться встречи, чтобы рассказать друг другу, что произошло за время разлуки. Ничего — не то слово, Эшли.

Ей захотелось отвернуться, но его рука нежным и в то же время твердым движением не позволила сделать это.

— Я… я просто была очень занята. — Она молчала, чувствуя, что мысленно он тянется к ней, требуя правды, а не уклончивых ответов. В темных глубинах его глаз Эшли различила огорчение, в тепле рук — сочувствие… — Из-за тебя я забываю… — сказала она и хрипловато-резкий полушепот слов удивил даже ее саму.

— Забываешь?

— …о том, что должна делать.

— И что же ты должна делать, Эшли-сан?

Не отрывая глаз от его губ, которые, как ей было хорошо известно, умели дразнить и доставлять наслаждение, она облизала свои пересохшие губы, чувствуя, что снова забывает обо всем.

— Я должна…

Ее слова рассеялись, оставшись непроизнесенными. Эшли протянула руку, чтобы коснуться Эрика, кончики ее пальцев неуверенно дотронулись до грубой ткани его куртки. Он был тьма и свет, тень, которая никогда не исчезнет, сон, слишком реальный, чтобы о нем забыть, дьявол, пришедший измучить ее испытанием.

А она, простая смертная, слишком слаба и бессильна сопротивляться чарам, завладевшим ею. Некоторое время Эшли полагала, что сможет вытолкнуть Эрика на дно сознания, но он не желал там оставаться и, несмотря на все ее усилия, выбирался оттуда и как ни в чем не бывало представал перед нею неизбывным напоминанием немыслимого счастья.

— Я должна добиться перевода, — прошептала она, — я должна переехать в Чикаго.

— Если ты должна, значит, так и будет, — сказал Эрик тихо, привлекая ее к себе. — Я не стану мешать твоей судьбе, котори.

Эшли не могла оторвать от него рук, и парадоксальность собственного поведения заставила ее рассмеяться.

— Но проблема в том, что я не могу расстаться с тобой.

— А я с тобой, как бы долго или мало ни длилась разлука.

— О, Эрик, я не знаю, что делать, — поднявшись на цыпочки, она обняла его за шею, и ее вздох засвидетельствовал полную капитуляцию. — Мне так тебя не хватало.

— И мне тебя.

Он сжал ее в крепком и страстном объятии, их лица сблизились, и как раз в это мгновение, когда их губы уже готовы были соединиться, кто-то постучал в дверь, и прежде чем они успели шевельнуться или произнести слово, дверь распахнулась и в кабинет вошла Вирджиния.

— Вы ни за что не догадаетесь, кто только что приходил к вам, но ушел, не дождавшись, — сказала она, глядя в сторону стола Эшли. — Сенсей! Он…

Вирджиния осеклась, увидев в углу их обоих, ее щеки мгновенно запунцовели.

— Я… э-э… я… э-э… Извините.

Она спиной протиснулась к двери и захлопнула за собой дверь. Эшли рассмеялась, у нее голова шла кругом от ощущения какого-то невероятного счастья.

— Я так понимаю, Вирджиния не подозревала, что ты у меня в кабинете.

— Я как-то так проскользнул, что она не заметила.

— Как-то так? О, могу себе представить!

В его глазах сверкнула озорная усмешка, он еще сильнее прижал Эшли к себе.

— Я грезил фантазиями в течение почти целой недели. Теперь, полагаю, настала пора позволить им стать реальностью.

Она не спросила, что он подразумевает под реальностью. Его поцелуи сказали ей все, что нужно было сказать, — поцелуи страсти и нежности, удовольствия и желания. И только когда его дыхание стало прерывистым, он отстранился. Оба понимали, что зашли уже слишком далеко, но кабинет — не совсем подходящее место для занятий любовью.

Позже, этой же ночью, в постели Эшли они завершили то, что начали в офисе. Взлелеянная за неделю страсть, наконец, была удовлетворена.

И только на следующее утро, когда Эрик лениво наблюдал, лежа в кровати, как Эшли собирается на работу, к ней снова вернулось чувство вины.

Всего лишь неделю назад она пообещала отцу, что скоро будет работать в Чикаго! Зачем же теперь она все больше и больше запутывается в этой истории с мужчиной, уже пустившем корни в Анн-Арборе? Почему она не может справиться с желанием быть с Эриком? Почему не может забыть его?

Почему даже сейчас ей хочется вновь забраться в постель и провести все утро — нет, весь день! всю жизнь! — возле него?

Но ведь должна же она выполнить обещание!

— Эрик, — сказала Эшли, повернувшись к нему лицом, сережка в ее руке застыла где-то на полпути к уху, — я…

Он приподнялся, опершись на локоть, темные волосы спутаны, глаза еще лучатся чувственным огнем — и ее мысли о завершении отношений мгновенно испарились от одного только взгляда, брошенного в его сторону.

— Я… э-э… — Эшли начала заикаться, забыв, что же хотела сказать.

Кашлянув, она произнесла:

— Я думала…

— Да?

Одним изящным, ловким прыжком Эрик вскочил с постели — во всех своих движениях он был подобен грациозному танцору. Не заботясь, чтобы чем-то прикрыть свою наготу, он подошел к Эшли.

Ее брошенный искоса взгляд отметил некоторый нюанс, и она поняла, что далеко не единственная в этой комнате, в ком желание предаваться любви не ушло вместе с ночью.

— Эрик? — спросила она с несколько большей осторожностью.

— Да, — повторил он, и это слово прозвучало почти как обещание.

— Я… — Эшли остановила его на расстоянии вытянутой руки. — Через две недели наша фирма проводит, как обычно в канун Рождества, вечеринку. Ты пойдешь со мной?

— Рождественская вечеринка? — Эрик широко улыбнулся, его руки поигрывали рукавами ее белой блузки и направлялись к плечам.

— В субботу, — продолжала она, чувствуя, что мысли перестают повиноваться и рассыпаются. — Я знаю, у тебя занятия до восьми тридцати, но вечеринка начнется не раньше девяти, и большинство придет к девяти тридцати и даже позже. Если ты согласен, я не возражаю против того, чтобы немного опоздать.

— А как насчет работы? — спросил он. — Как насчет того, чтобы немного опоздать на работу?

— Опоздать? — сама мысль об опоздании была настолько чужда ей, что пришлось повторить вопрос. — Ты хочешь сказать..?

— Сегодня. Опоздать на работу сегодня утром.

— Я никогда… я не могу…

Его губы коснулись ее губ, и Эшли поняла, что может.