Антоний, второй муж бабушки, оставил ей в наследство отличную стометровую квартиру в стильном довоенном доме. Когда бабушка въехала туда перед самой свадьбой, там только что закончился ремонт. Пахло краской, и голос эхом отражался от пустых стен. Через пятнадцать лет бабушкина обитель напоминала нечто среднее между антикварной лавкой, «Цепелией», «Хербаполом» и оптовым складом восточных товаров.
– Мне нужно чем-то заполнить пустоту после смерти Антония, – объясняла бабушка.
Они прожили вместе три чудесных года. Я не видела больше ни одной такой влюбленной пары. Они души друг в друге не чаяли, глаз не сводили друг с друга. Мир для них мог бы не существовать. Пара подростков в осеннем возрасте. Но настал день, когда сердце Антония не выдержало такого обилия эмоций и остановилось, отослав его высоко-высоко за облака. Бабушка осталась одна.
– Вы должны переехать ко мне, – позвонила она нам сразу же после похорон. – Я не вынесу этой тишины.
– Мама, но ты же знаешь, что это невозможно. Мы с тобой переругаемся уже через неделю. У меня должна быть чистота, как…
– …в операционной… – закончила бабушка. – Вот у тебя и будет поле деятельности. Я предоставляю тебе сто метров пола, который ты сможешь мыть, скрести и дезинфицировать.
– Ты же прекрасно знаешь, что дело не только в дезинфекции. Я не переношу все эти картины, килимы, каплички. – Мама всегда была приверженкой минималистского стиля «Икеи». – Не переношу весь этот хлам, все эти тысячи дурацких безделушек.
Разговор этот происходил двенадцать лет назад. С того времени количество дурацких безделушек увеличилась в несколько раз. На каждой стене – десятки картин и фотографий в красивых рамках. На любом предмете мебели – канделябры, лампы, серебряные сахарницы и множество фигурок святых. Каждая вещица из другой сказки, но все вместе как-то сочетается. Лубяная корзинка для ягод и бордовые витражи в окне. Православная икона и стены, выкрашенные как в мексиканской гасиенде. Лампа в стиле модерн рядом с простой деревянной капличкой, купленной у татранского горца. Букет искусственного дельфиниума и рыбацкая сеть, повешенная на окно вместо занавески. Будет что начищать, У меня уже руки чешутся.
– Малинка! – обрадовалась бабушка. – Заходи. Я как раз пекла пирожок. Покажу тебе новое покрывало. Только поосторожней с этим столиком у окна.
– Я только на денек. Решила помочь тебе с весенней уборкой.
– С чем? Что это ты такая беспокойная? Дома какие-нибудь проблемы?
– Дома, на работе и вообще везде. Как обычно, – махнула я рукой.
– Я знаю, как тебе помочь. Говорила я тебе про святого Антония?
Бабушка всегда чуточку преувеличивает. Антоний был прекрасный человек, но чтобы сразу святой…
– Иногда кое-что рассказывала. Его что, уже к лику святых причислили?
– А! Ты подумала о моем Антонии? Нет, я имею в виду настоящего святого. На самом деле его звали Фернандо, он жил в Испании и сейчас творит чудеса.
– Это тот, который по безнадежным случаям?
– Не только. Он помогает во всем: найти работу, хорошо сдать экзамены.
– Жаль, что я не знала про него в феврале. А то я схватила две четверки.
– Ничего. У тебя же еще в июне сессия. И еще он помогает найти жениха. Для тебя просто идеальный святой.
– А откуда тебе известно, что у меня нет парня?
– Потому что в такой день ты целовалась бы с ним в парке, вместо того чтобы пугать бабушку уборкой. Шучу, Малинка, шучу. Я очень рада, что ты пришла.
– В таком случае с чего я могу начать?
– Тебе так уж охота? – Бабушка обвела взглядом комнату. – Да с чего угодно.
– А где ты уже убирала? Чтобы не проходить по второму разу.
– Как тебе сказать, – зарделась бабушка. – Еще нигде. То есть я собиралась, но подумала, что все равно такой хаос. Слишком уж маленькая квартира.
– Тебе бы во дворце жить.
– Антоний то же самое говорил. Но вернемся к этому святому с первым именем Фернандо… Достаточно произнести одну литанию в день – и все будет в порядке.
– А тебе он помог?
– Еще бы. Я теперь только к нему и обращаюсь. Благодаря ему я и нашла это покрывало. Сейчас тебе покажу. Где же оно?
Она принялась заглядывать во все ящики. Потом стала рыться в комоде и бельевом шкафу. Наконец взялась за буфет.
– Вот чертово покрывало. Все из-за недостатка места. Куда же я его засунула?
И в этот миг с верхней полки на пол свалился сверток веревочно-серого цвета.
– Вот видишь? Это святой Антоний.
– Действительно красивое. Тот, кто делал его, наверное, потратил года два.
– Год и три месяца, по четыре часа каждый день. У старушки ушло больше семи килограммов бечевки.
– Откуда ты знаешь? От нее самой?
– Нет, от ее младшей сестры. Сейчас я тебе все расскажу. У старушки умер муж. От инфаркта, как мой Антоний. Не странное ли совпадение?
– Бабушка, в Польше большинство людей умирают от инфаркта или инсульта.
– Слушай дальше. Он умер, а она не могла с этим смириться. Но хуже всего то, что она не могла плакать. Через неделю после похорон она дала себе обет, что выразит свое горе с помощью покрывала. Каждый цветочек, каждый кружочек – это одна слезинка. Ежедневно одиннадцать слезинок. Она закончила покрывало и через месяц умерла.
– А почему ее сестра продала его?
– Да потому что она такая же, как ваша мать. Стол, кровать, два стула и никаких сувениров. Как на космическом корабле. Правда, она объясняла тем, что не хочет смотреть на покрывало, потому что вместо бечевочных цветков макраме видит пять тысяч шестнадцать слезинок своей сестры, но кто ее проверит?
– Много взяла?
– Всего сто злотых. «Я не могу зарабатывать на горе сестры», – объяснила она, но я добавила еще сорок на мессу за упокой души. Понимаешь, чтобы она меня не пугала.
– И как?
– Тихо. Думаю, что без Антония Фернандо тут тоже не обошлось. Я просила его поддержать меня, и, видимо, он объяснил ей, что покрывало попало в хорошие руки. Старушка видит с неба, что кто-то оценил ее работу. А знаешь, что мне еще рассказала ее сестра?
– Ну?
Я взялась за сахарницу. Пока бабушка говорила, я надраила латунный подсвечник и шесть десертных ложечек.
– Цитирую: «Пани дорогая! Да если бы ее муженек был хотя бы порядочным человеком. Где там! Субботы не проходило, чтоб он не напился. Вы скажете: «А какой мужик нынче не пьет?» Но он нажирался, как свинья. Полпенсии у него уходило на водку, а вторая на соленые огурцы и кислое молоко с похмелья. Утром он припирался и еще скандал устраивал. Орал, что живет с неумехой, у которой обе руки левые». Когда она мне это рассказывала, у нее даже красные пятна по всему лицу пошли. А потом она бросила: «Сейчас я как посмотрю на это покрывало, на каждый цветочек, и как подумаю, что это траур по пьянчуге, который и свечки бы за мою Марысю не поставил, так мне сразу хочется схватить нож и разрезать его на кусочки».
– Счастье, что она решила его продать. – Я как раз полировала медную корзиночку для яиц. – Но в то же время поразительно, что такие красивые вещи создают в честь какого-то негодяя.
– Ну да, – задумчиво промолвила бабушка, – памятники, изваяния, дворцы. А потом приходит другой негодяй и объявляет, что предшественник этого недостоин, поэтому все нужно разрушить, снести, стереть с лица земли. Глупость. А все потому, что люди не умеют правильно смотреть на произведение.
– А как, по-твоему, нужно?
– Не надо обращать внимание на то, в чью это честь. Ну что такое покрывало говорит о том пьянице? Что он был добрый? Красивый? Умный?
– Да, пожалуй… – я засомневалась, – пожалуй, ничего не говорит.
– Вот именно. Говорит только об авторе, о Марысе. Что для нее этот пьянчуга был смыслом всей ее жизни.
– Интересно, стану ли я смыслом чьей-нибудь жизни? – размечталась я, вытирая пыль с очередной рамки.
– Ты должна найти свою Марысю.
– Как это просто, – бросила я, не скрывая иронии.
– Достаточно обратиться к Антонию. Он там, на Небе, только и ждет, чтоб ему дали какое-нибудь задание. Но спустимся на землю. Малинка, что ты будешь есть?
– По правде сказать, у меня нет аппетита. – Когда в последний раз мне случалось произнести, что у меня нет аппетита? Сто лет назад? В предыдущей жизни?
– Наверно, это невроз. Пей шведский травяной бальзам. Помогает от всего.
В этом вся бабушка. Три месяца назад она восхищалась мелисаной. Каждый получил под елкой по большой бутылке.
– А от чего конкретно?
– От всего. От невроза, от депрессии, от отравления и простуды. А я вот мажу себе в ухе и лучше слышу.
– Может, это святой Антоний?
– Нет, шведский бальзам. Святому Антонию я даю совсем другие задания.
– А как насчет святого Иуды? – Полгода назад бабушка его усиленно всем рекомендовала. На все случаи жизни.
– Он не такой эффективный. Пока что я отказалась от его услуг.
– Провалил что-нибудь?
– Нет, нет. Просто я нашла лучшего. И тебе тоже, Малинка, рекомендую… Слушай, мне не нравится, как нервно ты вытираешь пыль.
Мы поболтали еще часок, а потом я побежала на станцию.
* * *
На четвертый день я встала на весы. Шести килограммов как не бывало!
– И шестью годами больше, – язвительно бросила Эва. – Ты посмотри на свое лицо. У тебя глаза бегают, как у хамелеона.
– Ты просто мне завидуешь, что я вмещаюсь в «эску», – отрезала я, наклоняясь перед зеркалом и застегивая молнию на джинсах, которые носила еще в школе. – Маленькое esss, то есть sophisticated, sexy и…
– … stupid. Ты под действием таблеток, так что я тебя прощаю. Можешь не извиняться.
– И не буду. Зато могу вскопать тебе огород. Для примирения.
Днем я пошла на прием к Губке. На сей раз мне не пришлось ничего напоминать. О чудо, он сразу меня узнал.
– Малинка!
Мой вид так подействовал на него, что он схватился за сердце.
– Здравствуйте, я пришла за очередной порцией таблеток. У вас, наверно, что-нибудь еще осталось.
– Нет ни одной таблетки.
– Ну ничего, можно выписать рецепт.
– Да нет. – Губка озабоченно потер подбородок. – Не то я тебе лекарство дал, Малина. Я говорил, что у меня есть несколько таблеток от представителя фирмы «Черный Тигр»? Он принес это лекарство около года назад. Таблетки спокойно лежали у меня в ящике. А третьего дня я читаю, что «Черный Тигр» объявил о банкротстве. Открылось, что они жутко химичили, составляя лекарства.
– Бросали в котел, что попадет под руку? – пошутила я, хотя мне было не до смеха. Последнюю таблетку я проглотила меньше шести часов назад.
– Если бы только. Они добавляли наркотики, какие-то таинственные порошки с пограничья черной магии – одним словом, кошмар. А потом подделывали сертификаты. Ты даже не представляешь, как я беспокоился. Все, с этим лекарством конец. В течение ближайшего года я не клюю ни на какие новинки. Поэтому сейчас ты получишь прамолан. Проверенное средство. Он успокоит, расслабит, смягчит депрессию.
Прамолан попал в восьмерку. Может, даже в девятку. Ну, Губка – молоток. Мы продолжаем работать над общей картиной.
25.03. Дождливая суббота. Никто не звонит, только дождь стучит в окна. А мне холодно. Нехватка сахара и любви. Сделаю-ка себе обертывание из водорослей. Я купила вчера целое ведро. Смешиваешь зеленый порошок с горячей водой, потом намазываешь резиноподобной мазью стратегические места (определение продавщицы), плотно обматываешь пленкой и спокойно ждешь, когда водоросли выиграют войну с целлюлитом. Якобы одна процедура – и ты меньше в бедрах на полсантиметра. После трех процедур целлюлит уменьшается на порядок.
1.04. Фига с маслом. Не уменьшился он ни на волосок, хотя я провела пять процедур. Покупать пришлось, естественно, целое ведро. Полторы сотни в грязь в прямом и переносном смысле.
– На эти деньги ты могла бы купить полторы тонны поваренной соли, – оценила Эва. Мы сидели у моей бабушки и любовались ее новым приобретением. Вырезанные из дерева фонарики прямо из Сибири.
– И эффект был бы тот же. Верней, никакого не было бы. И что меня дернуло?
– Ты искала цель жизни.
– Опять какая-нибудь проблема? – осведомилась из кухни бабушка.
– А у вас и впрямь улучшился слух.
– Потому что я каждый день мажу уши амолом. Он помогает от всего. От целлюлита, невроза, отравления…
– И в отыскании цели жизни, – шепнула я Эве.
– А для цели жизни лучше всего святая Кинга, – сообщила бабушка. – Вон та, из розового кристалла, на столе у окна. Достаточно короткой молитвы каждый день. Результат гарантирован.
– Да, лучше, чем феншуй, – признала Эва, – не требует таких затрат.
– Не сравнивай святую Кингу с какими-то китайскими фокусами.
– Извините. А вы нам погадаете?
– В субботу не получится. Да еще первого апреля! Нет, это бессмысленно.
– Ну просто для развлечения. Наперекор всему. Сжальтесь над двумя жаждущими любви женщинами, – упрашивала Эва.
– Ну, тебе-то, наверно, не приходится жаловаться на отсутствие успеха, – заметила бабушка.
– А кто сказал, что успех означает счастье в любви? Что мне все эти мужики, если я чувствую себя одинокой?
– От одиночества карты не помогают, тут нужна святая Кинга. – Бабушка принялась осматриваться. – Ну что с вами поделать? А где карты? Все у меня пропадает.
– Надо попросить о помощи святого Антония, – посоветовала Эва.
– Со святым Антонием я уже год как не разговариваю, – отрезала бабушка.
4.04. Жизнь, однако, бывает чудесной. Достаточно одного известия – и мир сразу меняется. И ты вдруг замечаешь первые листья и зеленую траву. И откуда на улицах столько машин цвета весны?
– Расскажи еще раз.
– Ну, ты меня замучаешь, Малина, – вздохнула Иола. – Ладно. Я шла по Висляной в сторону Плянтов.
– И остановилась, чтобы раскрыть зонтик.
– И вдруг со мной кто-то здоровается.
– Рафал.
– Угу. Он был в коричневой кожаной куртке и коротко подстрижен.
– Раньше ты говорила, что очень коротко.
– Он был очень коротко подстрижен, – промолвила усталым голосом Иола. – И у него были новые очки.
– А дальше?
– Он спросил, как у меня дела. Я сказала.
– Это можешь пропустить.
– Благодарю. А потом спросил про тебя.
– Правда? – я все никак не могла поверить.
– Да. Спросил: «А как там Малина? Уехала?»
– Ну да, как-то я ему запустила такую дезу, – припомнила я. – И что дальше?
– Ничего. Просил передать тебе привет и сказал, что скоро позвонит.
– А когда? Как ты думаешь?
– Не знаю, – пожала плечами Иола. – Может, завтра, а может, через неделю.
5.04. Пока не позвонил.
– Может, он просто так сказал, – предположила Эва. – Ляпнул, чтобы отделаться.
– Его же никто за язык не тянул. Наверно, позвонит, а если нет, то тогда позвоню я.
– С твоей стороны это была бы самая большая глупость. Ты вспомни, как он порвал с тобой. Через неделю после помолвки. Если ты позвонишь, моей ноги у тебя больше не будет.
Ну ладно, послушаюсь ее, шантажистку этакую. Подожду. Должен же он позвонить.
9.04. Воскресная тоска. Рафал по-прежнему не подает признаков жизни. Иола видела его с пышнотелой.
– Ее отец – владелец юридической конторы. Я от Виктора знаю. Только ты, Малина, не переживай.
– Что не переживать? Что мой жених таскается с богатой телкой, а мне еле-еле хватает до первого числа?
– Тебе нужно найти работу.
Иола редко проявляет оригинальность.
– Знаю, потому что иначе меня ждет голодная смерть. Еще немного – и мне останется только грушевый компот.
– Что, папаша ничего не отвалил тебе от тех двадцати миллионов золотом? – поинтересовалась Эва.
– Они все еще плывут.
11.04. Я заканчивала переписывать библиографию к диплому, как вдруг врывается Эва:
– Представляешь, что произошло? Ну и денек! У тебя пиво найдется?
– Рассказывай!
– Ну как тут не верить картам? Помнишь, что мне выпало? Проблемы с брюнетом, казенный дом, то есть академия. Якобы в шутку.
– Ну, ну, и что? – занервничала я. Эва учится в Сельскохозяйственной академии седьмой год, и, может, там решили, что хватит? – Тебя вышибли?
– Пока нет. Дай-ка пива, мне надо успокоиться.
– Я тоже возьму: ты меня страшно разнервировала. Рассказывай же.
– Помнишь, как в ноябре мы выпивали в «Сингере»?
– По правде сказать, не очень.
– Ну, вспоминай, вспоминай. Это был такой девичник перед анджейками. Вы уже назначили день помолвки, и мы пошли обмыть это событие.
– Погоди, погоди. Что-то туманно припоминается. – Я прикрыла глаза. – Середина ноября. Ты наконец сдала тот экзамен по йогуртам.
– Ну наконец, – обрадовалась Эва. – Правда, тот экзамен был по плесневым сырам, но кисломолочные продукты туда тоже входили. Из «Сингера» мы пошли на Рыночную площадь и около Сукенниц встретили Рыся из «Клана». Ты же знаешь, как он мне нравится.
– Еще бы. Вот сейчас уже вспоминаю.
– Мы сразу к нему.
– Ты хотела получить его автограф.
– Да, но у меня при себе были только зачетка и проездной. Ну, он и расписался в зачетке.
– Ну как же! Помню. Он расписался там, где зачеты.
– Предмет «Дистилляты и производные», фамилия, оценка: «отлично». А тут сегодня ловит секретарша и объявляет: «Пани Эва, обязательно зайдите к директору». Я – ради бога, потому как совершенно забыла об этом автографе. Вхожу в кабинет, а там рядом с директором Оточак, который преподает дистилляты. Брови грозно нахмурены. Первое слово ему. «Кто вам поставил зачет? Ведь вы еще даже не написали курсовую». Я пыталась объяснить, но Оточак дико взъярился: «Это преступление! А знаете ли вы, чем чревата подделка подписи?»
– Бог ты мой! Нет, я открою еще одно пиво. И ты что?
– Я подумала: это конец. Но не валяться же мне у него в ногах. Я решила держаться с достоинством. И вот, глядя Оточаку в глаза, я, значит, рапортую: «Раз это преступление, то, наверно, расстрелом». Директор усмехнулся и говорит: «Пан доктор, я хотел бы поговорить со студенткой лично. Вы не оставите нас на минутку?» Оточак, бросив мне убийственный взгляд, вышел. А директор спрашивает: «Пани Эва, что там за недоразумения с этой подписью?» Я учуяла какое-то дуновение симпатии и объясняю: «Я поспорила с подругами, что если в течение часа мы встретим какого-нибудь артиста, то я к нему подойду и попрошу расписаться в зачетке. Не моя вина, что пан Петр вписал мне этот предмет. Ничего не поделаешь, за дерзость надо расплачиваться», – закончила я.
– С этим спором ты немножко перехватила.
– Немножко да, – согласилась Эва.
– А что директор?
– Спросил: «Пани Эва, сколько вам лет?» Я ему: «Восемнадцать уже исполнилось. Можете спокойно назначать мне свидание». Он только обвел меня взглядом и говорит: «Сделаем так. Я на эту историю закрою глаза. А вы напишете заявление о переводе вас в другую группу, потому что доктор Оточак скорей удавится, чем поставит вам зачет». – «А как мне вас отблагодарить?» – спрашиваю я. «Я над этим подумаю. Если что-нибудь придумаю, вы узнаете первая».
– И что теперь?
– Остается ждать. Может, я успею прежде защититься, – сказала Эва. Но как-то без всякой уверенности.
– Послушай, подруга, не хочу тебя расстраивать, но припомни, что выпало тебе дальше. Неприятности с брюнетом из-за шутки, а потом большие огорчения из-за большой любви.
– Тебе обязательно нужно довести меня до стресса? – Эва принялась сосать кончик большого пальца. Она всегда так делает, когда обеспокоена.
– А директор-то красивый?
– Примерно как твой Губка.
– Ты же всегда говорила, что красота – это не самое главное. Хорошо, хорошо, больше не буду. В крайнем случае перейдешь в другой институт.
– В третий раз?
– А может, предсказание не исполнится.
– Пока что все исполняется.
– Послушай, Эва, – оживилась я, – это же значит, что Рафал позвонит! И что мы встретимся!
14.04. Только вот когда мы встретимся? И когда он, черт бы его драл, позвонит?
17.04. Весна, а у меня, как обычно, депрессия. Снова пошла на прием к Губке.
– Я только за рецептом, – уже с порога объявила я, – так как вижу, что у вас полно работы.
– Приветствую, Малинка. Что на этот раз?
– То же самое, весенний упадок настроения. Лежу в постели, гляжу в потолок и беспрерывно думаю о сладостях. Словом, депрессия. Потому и пришла к вам за килограммом прамолана.
– Прамолан, – задумался он, рассматривая ногти на левой руке, – хорошее, проверенное лекарство, но, быть может, мы попробуем что-нибудь новенькое?
– Можем попробовать, – пожала я плечами, – лишь бы не продукцию «Черного Тигра».
– О боже! Даже не вспоминай, – схватился за голову Губка. – Как подумаю, что я мог тебя загубить…
– Ну, сразу уж и загубить. Просто я немножко побегала по стенам. По крайней мере, у бабушки генеральную уборку произвела. А сейчас… Мне рукой неохота шевельнуть, не то что метлу взять.
– Погоди. Вот начнешь сейчас принимать флуоксетин…
– Прозак? – удостоверилась я. Губка кивнул. – Отлично. На праздники мне будет в самый раз чего-нибудь покруче. Нутром чувствую, что будет нелегко.
25.04. И было. Во-первых, по причине Рафала. Он уже не позвонит, потому что дело, которое у него было ко мне, отпало. Это все, что я могла вытянуть из Иолы. Она опять его встретила (почему всегда она?). Он вновь спрашивал про меня. Иола напомнила ему о звонке: «Ты собирался ей позвонить». – «Это уже неактуально», – ответил он, но развивать тему не стал.
Что и почему неактуально? Стоит ли мне жалеть, что я послушалась Эву? Может быть, если бы я ему позвонила, мы снова были бы вместе? Я думала об этом все праздники. Изводила себя, расстраивалась. Не помог даже прозак, тем более что возникла еще неприятность в обличье папаши. Я знала, что он опять все напортит. Знала, едва он к нам вернулся.