В качестве органичной цельности или благодати конечности, одна жизнь, которую мы на протяжении лет и десятилетий своего существования понимаем так, а потом иначе, дает нам фундаментальное ощущение диапазона человеческих возможностей, и может стимулировать нашу вовлеченность. Мы снова и снова обращаемся к эросу и танатосу, захватывающей тайне и неотвратимой неизвестности, Таков путь взросления. Беспокоящий образ тикающих репродуктивных часов; пугающие знаки кризиса половины жизни; заботы о финансовой обеспеченности в настоящее время и потом; и питающая надежды на движение в обратном направлении поглощенность метафорой «утраченного внутреннего ребенка» -- всё это современные беспокойные реакции на поступательное движение жизни.

Всякий раз, когда мы постигаем истины жизни и подстраиваемся к ним, в нас вибрируют глубокие ритмы. Одна из таких истин -- это воплощенная, эротическая истина, ощущение конечной, стареющей жизни. Возможно, что умирая - неважно, в каком возрасте - мы получаем последнее пробуждение, замечая про себя: «Так вот в чем смысл жизни!»

Еще один естественный промежуток времени, предполагающий пожизненный брак - это двадцатилетняя программа рождения и воспитания детей (или сорокалетняя программа воспитания внуков). Как говори одна китайская пословица: «брак достигает завершенности с рождением первого внука».

Скоро в семейной жизни конечные возможности числа задач, выполняемых за день, количества долларов, зарабатываемых за год, или числа тем, затрагиваемых в одном обсуждении, начинают соединяться с той или иной экономической интерпретацией эротической тайны. В демистифицированном мире зачастую преобладает материалистическая интерпретация, и ничто таинственное более не наполняет жизненные затруднения пластами чуда. Да, Фрейд пытался раскрыть более таинственный смысл семейной жизни, но, как правило, доходил только до секса. Нам нужно идти дальше.

Время, деньги, и дар речи, должно быть, своего рода полубоги - то есть, их пронизывает требование испытывать перед ними почтение и страх. Клиент, пришедший на консультацию, заглядывает в свой кошелек, чтобы мне заплатить. Его молчание и робкие движения заставляют меня чувствовать, будто он входит в храм. Его плата мне - это болезненное жертвоприношение, и внезапно, поколебавшись в своей вере, он не вполне знает, что он получает от меня взамен. За поверхностными «благодарю вас», «к вашим услугам» проходит тайна сомнения, веры, надежды, и выживания, выходит на поверхность какое-то спокойствие.

Ссоры из-за денег, из-за приобретения чего-то, что есть у всех других, или по поводу того, что было или не было сказано, которые столь часто вспыхивают в семенной жизни - что окружает подобные страсти? Моменты преходящей тайны, угасающие на границах бесконечного.

Брак, моногамия, и пожизненная приверженность - это не цели или гарантии, а естественные результаты того, что вы и ваш партнер ощущаете глубины возможностей друг в друге. Когда мы воспринимаем другого человека достаточно глубоко, чтобы видеть в нем свечение тайны, мы обнаруживаем, что для осуществления всего, что предполагается тем, что мы видим, и что мы чувствуем, когда так видят нас, нам нужна вся жизнь. Боязнь пожизненной моногамии, и ее привлекательность - это отражение благоговения перед возможностями между любыми двумя людьми, которые видят друг друга настолько глубоко, ибо когда нам требуется все оставшееся время жизни, конечность всего этого оживает. Такова обогащающая природа потребности.

Перед разрывом люди часто говорят, что их отношения «умирают». В замешательстве, типичном для подобных ситуаций, человеку бывает трудно определить, в какой степени это чувство умирания вызывается его мыслями о прекращении отношений, каким-то недостатком отношений, или просто неизбежными подозрениями в отношении его собственной смертной природы.

Оставаться или уходить?

«Следует ли мне уйти или остаться?» Будучи однажды поставлен, этот вопрос требует ответа, в то же время пропитывая наши отношения ненадежностью и невозможностью, даже с самых ранних моментов: «Он опаздывал, явно безответственно!» «Она была нетерпелива, мне это не нужно!» Некоторые партнеры приобретают привычку видеть друг друга как бы через объектив мощного психологического микроскопа, а потом удивляться, почему их возлюбленные выглядят такими неловкими. Конечно, им требуется какое-то время, чтобы понять, что они всматриваются в своих партнеров таким сверхкритическим образом, и задуматься, не это ли всматривание вызывало незрелость или ненадежность, которую они столь проницательно выявляли.

Подобно многим солдатам, они могут приспосабливаться к этим условиям готовности к бою, и находить определенное циничное удовольствие в том, как хорошо они видят недостатки друг друга, и как им приятно указывать на них. Это так приятно потому, что теперь эти партнеры имеют в своем распоряжении сладость праведного гнева или даже пассивной агрессивности; каждый, затаившись, ожидает, что другой совершит ошибку, на которую можно указать, которая поддерживает их развивающуюся теорию, и так далее, в ожидании приближающегося темного взрыва яростного разрыва. Это теневая сторона эротической тайны разделяемого пола - разделение друг с другом безрассудных сил разрушения и угрозы жизни.

В результате серии пережитых романов, и всего, что мы, возможно, узнали о «военном искусстве брака» от друзей, специалистов, или своих родителей (а они от своих друзей, и так далее), мы начинаем накапливать собственное сомнительное искусство в постановке этого вопроса «оставаться-уходить» и в оценивании «пригодности» отношений. Все такие накапливающиеся навыки, в особенности, когда о них умалчивают, разъедают возможности, которые мы видим друг в друге.

Только обновленное простодушие может приближаться к тайне и полностью воспринимать ее питающее обаяние. Но простодушие бесконечно обновляемо, и потому мы справедливо боимся его способности заставлять вещи получаться. Мы возвращаемся к тому, что мы, в свои критические моменты, столь уверенно считали разновидностью ада, и, несомненно, мы все еще смертельно боимся разрешения проблемы, которое было бы «слишком хорошим, чтобы быть правдой». Если бы мы верили в подобную возможность, то нам оставалось бы только возвращаться к своему партнеру, простодушно надеясь на лучшее - глупый шаг, говорит наш более умный и «искушенный» голос. Мы оказались в ловушке парадокса, созданного излишком «знания» и недостатком простодушия.

В качестве защитного маневра, мы могли бы найти способы приуменьшать для себя уникальную ценность нашего партнера (или приуменьшать свою воображаемую уникальную ценность для него, чтобы минимизировать цену любой потенциальной потери в будущем - нередко, даже еще до того, как отношения «начались»). По иронии судьбы, это могло бы происходить как раз тогда, когда его ценность начинает приближаться к наивысшим уровням, которые мы когда либо позволяли себе чувствовать по отношению к кому-либо. Мы не можем представить себе, что ценим кого-либо настолько высоко, или что «это» (то ощущение абсолютной возможности) могло бы сохраниться надолго. Мы можем даже ошибочно принимать эфемерную тонкость за циничное «доказательство» того, что оно не сохранится. «Оно» никогда не сохраняется.

Таким образом, мы оказываемся в нерешительности перед Неопалимой Купиной изменчивой, не поддающейся оценке тайны друг друга, воспринимая столько этого сияния, сколько позволяет нам наша вера (или разнообразные страхи «зависимости» -- наши собственные, или нашего партнера). Мы осмеливаемся ценить друг друга в точности достаточно высоко для того, чтобы оставаться, но не настолько, чтобы угроза нашего или его ухода была для нас чрезмерной. Один воодушевляет, другой отворачивается; другой передумывает, один только что сдался. Таким образом, глубины эротического разделения отдаляются от нас, ибо как мы модем поклоняться тому, чему не позволяем доводить нас до непреодолимой привязанности?

Простодушие гораздо могущественней знания, рождающегося из нашего страха повторения в будущем прошлых затруднений. Простодушие более созидательно, чем любые хорошо продуманные обоснования или идеи в отношении того, как заставить что либо получаться. Именно оно вдохновляет сами эти идеи. Поэтому, в сферах эротической тайны, вопрос «следует ли мне уйти или остаться» превращается в коан, и, подобно общеизвестной загадке «звука хлопка одной ладони» не имеет буквального ответа.

По мере того, как мы, со все более глубоким простодушием, задаемся вопросом: «Как это могло быть?», наши чувства порицания, гнева, исчезающей надежды, и обиды становятся в большей степени допускающими разделение, и в меньшей - делом обвинений и возражений. Когда мы чувствуем, что в наши неприятности и проблемы вкрадывается чувство удивления, нам становится легче, мы «светлеем». Энергия, которую мы тратили, беспокоясь о «верном» выборе, возвращается в наше осознание как ощущение свободы. Мы видим возможности там, где нам когда-то казалось, что их нет - идет ли речь о том, чтобы оставаться, или чтобы уходить. Это не иллюзия ума - это тайна нашей неизбежной свободы.

Если мы уходим таким менее обоснованным образом, то уносим гораздо меньше эмоционального багажа. Нам не нужно будет считать, что это результат наших проболеем и подразумеваемых ими слабостей наших «способностей к отношениям» или таких способностей нашего партнера. Таким образом мы сохраняем свое простодушие, не давая ему захлебнуться в море психологической терминологии или мстительных характеристик.

В течениях эротической тайны может быть даже больше неопределенности в отношении того, что делать в отношениях, того, чего вы «действительно» хотите. Никто не знает ответа на трудный вопрос «уходить или оставаться». В вопросах эротической приверженности, всегда встает один и тот же вопрос: видим ли мы в этом отношении осуществление возможностей, или нет? Ведь мы не можем знать, какое изменение чувств могло бы произойти в следующий момент.

Вопрос о том, благороднее ли оставаться или уходить, выходит за рамки психологического анализа. Озадачивает именно простота совершения выбора и дальнейшего следования тому, что мы выбрали. Такой выбор может быть делом судьбы, где заключительная возможность предопределяет всем предшествующим их самые истинные значения.

Скрытые союзы, вийога, и устная страсть

Лучше, чем встречаться и соединяться все время,

Удовольствие соединиться однажды после разлуки

Когда он далеко, я не могу дождаться, чтобы взглянуть на него

О друг, когда у меня будет и то, и другое - быть с Ним, и, в то же время не с Ним, моим господином, белым как жасмин?

(Махадевиякка, в: Рамануджан, «Разговор о Шиве», 1973, с. 140)

Термин вийога относится к тому сильно завуалированному классу эротических союзов, которые не испытывают какого-либо более очевидного опыта явного разделения. Он включает в себя чувства тоски друг по другу, и страстного желания встречи друг с другом. Кроме того, он включает в себя множество чувств гнева, разочарования, стыда, вины, обиды, и «проблем», затмевающих ощущаемое чувство единства. Вследствие необоснованной ортодоксальности, все подобные чувства скрывают скрытое единство, а в тайне - эротическую тайну.

Чувство тоски друг по другу обычно считается просто болью разлуки, когда в действительности это переживаемое ощущение единства с кем-то далеким от нас. Это непосредственно переживаемая нить эмоциональной связи, которая превосходит пространственную близость и эмпирические свидетельства. Как может свидетельствовать любой роман, вовсе не нужно возмущаться от того, что вам недостает друг друга.

В то же время, большинству из нас следует изучать и совершенствовать романтическое искусство «тоски друг по другу» как волнительного предвкушения, и не усугублять ее трудность, превращая ее в порицание и негодование. В вийоге, призывы, обращаемые к другому в разлуке, выражают тоску по нему, а не стремление положить ей конец. Как объяснял специалист в этих вопросах, Лис, у Сент-Экзюпери:

--Лучше приходи всегда в один и тот же час, -- попросил Лис. - Вот, например, если ты будешь приходить в четыре часа, я уже с трех почувствую себя счастливым. И чем ближе к назначенному часу, тем счастливей. В четыре часа я уже начну волноваться и тревожиться.

Я узнаю цену счастью!

# Перевод Норы Галь

Вийога становится целой совокупностью эротических чувств и сообщений, возможно, невидимо разделяемых друг с другом. К этому оккультному измерению отношений относятся синхронные переживания - телефонные звонки, общие ночные сновидения, и другие психические феномены. Вийога выражает безусловную связанность, выходящую за пределы времени, пространства, и, быть может, даже завесы смерти.

Разделение составляет неизбежную основу эротических отношений; поэтому, утрата чувства разделения - это основное лишение, переживаемое как тоска друг по другу. Короткий путь обратно к разделению состоит в том, чтобы непосредственно разделять эту тоску, которая, будучи видимой в глазах друг друга, преобразуется в страстное стремление к воссоединению, поскольку истина разделения уже имеет место. После этого можно вместе прорабатывать извинения, прощения, логистику и детали проблемы.

На длинном или незавершенном пути, каждый использует свидетельства и мнения о другом, о детстве другого или своем собственном, и пытается объяснить, почему произошел разрыв. Эти объяснения могут принимать форму мстительных обвинений и встречных обвинений, продуманных анализов, или какого-то сочетания того и другого. Возникает чувство понимания, возможно, следуют извинение, прощение, и примирение, но даже тогда не обязательно возрождается разделение. И если оно возрождается, то вдохновляющее чувство разделения «точно той же тоски» по одному отношению, в котором находятся они оба, скорее всего, остается скрытым. Духовное чувство Одного Отношения, известное возлюбленным аджны, остается еще более скрытым.

Знание об этих более тонких уровнях отношений важно для того, чтобы бы могли начать тосковать по ним, и, таким образом распространять глубины человеческого страстного стремления на весь диапазон нашего бытия. Медитация - это самозабвенная влюбленность в эти уровни, познаваемые сперва как «невозможные идеалы» или воспоминания о наилучших временах, а затем как косвенный намек на случающееся в этот самый момент. Тогда из замеченного нюанса какого-то жеста или дрожащей интонации рождается половодье чувств безусловного воссоединения. « Он так застеснялся, и я увидела, кто он на самом деле; мое прощение пришло само собой». «Ее голос стал таким нежным; я вдруг понял, как мне ее не хватало». Как могли бы случаться эти поворотные пункты без доступа к моментам подобного преданного внимания друг к другу? Отсюда особая действенность (и красота) тантрических медитативных практик любви в искусствах вийоги.

Когда происходит воссоединение, возникает парадокс: все, что мгновенье назад было «отрицательным», теперь стало положительным подтверждением прочности общности партнеров. То, что они только что пережили, теперь становится вдохновляющим воспоминанием - а не мрачным, как это чуть не случилось.

Мы всегда должны стараться постичь эротическое значение каждого признания вины, каждого акта прощения, каждого акта давания или получения, и каждого момента боли, стыда, или гнева. Лари, Джил, и Рут открыли близость в вийоге.

Ларри устраивал вечеринку по поводу дня рождения Джил - двенадцатилетней дочери своей подруги Рут. Ларри обещал Джил, что она может пригласить на вечеринку восемь человек по своему выбору. Но затем произошла ссора между Джил и ее мамой, и Джил сказала Ларри, что не хочет, чтобы ее мама была на вечеринке - «ты же говорил, что я могу пригласить, кого сама захочу. » Тогда Рут рассердилась и на Ларри, за то что он «позволяет Джил манипулировать собой», и за то, что ее не приглашают. Ларри согласился, и оказался меж двух огней.

Они провели уже несколько часов в ожесточенной перепалке, когда Джил попросила у Лари прощения за то, что манипулировала им, чтобы отомстить своей маме. Рут попросила прощения за то, что пыталась обвинить Ларри. Ларри согласился с Джил, что ему не следовало позволять ей им манипулировать. Все они почувствовали большую близость, разделив друг с другом свои гнев, стыд, обвинения, извинения, и прощения.

Другими неявными вийогическими соединениями бывают не выраженные благодарность, восхищение, и уважение, неоднократно оттесняемые на задний план привычными разговорами повседневной жизни. Иногда люди воздерживаются от комплиментов в адрес друг друга, чтобы избавить своего партнера от трудностей их выслушивания. Или тот, кому адресован комплимент, не реагирует на него, говоря: «О, это пустяки». Как ни парадоксально, в этих небрежных словах заключены застенчивые волны благодарности за признание, возбуждения сублимационного типа.

Когда происходят такие коммуникации, они вызывают непредсказуемо страстные реакции, ибо робкие благодарности и смущенные восхищения - это самые сильные из возбуждающих средств целибата. Это проблески души и кратковременное более глубокое наполнение тела их сияющей жизненной силой. Нередко, все что для этого нужно - это начинать фразу словами: «Я действительно восхищался (-лась) тобой, когда.», на что следует простой ответ «Спасибо». Или, более полно: «Горячая краска смущения, которую ты сейчас видишь на моем лице, вызвана твоей благодарностью. Вот как много для меня значит твое восхищение». Тогда другой тоже начинает смущаться и отводить взгляд. Слишком часто кажется легче злиться на что-то отсутствующее, чем идти навстречу друг другу по этим колеблющимся водам вийоги.

Если бы мы слушали друг друга (и самих себя) с вийогическим умением, то могли бы прослеживать зависть и ревность к восхищению и поклонению; печаль и жалость -- к состраданию; страх, сомнение, и подозрение -- к благоговению перед великими силами в нас и в других; страстное стремление, томление, желание, и тоску - к вийогическим соединениям во время разлуки; гнев, возмущение, огорчение, разочарование, и ненависть - к страданию разрушенной надежды; в то время, как замешательство и смущение можно понимать как внезапное осознание собственной видимости, и еще большее ощущение собственного существования.

Эротическая свобода принадлежности

В нашей психологически изощренной культуре, мы наблюдаем чрезмерную дифференциацию и демистификацию эротических феноменов, превратившуюся в ксенофобию: значение эротических различий делается таким большим, что вызывает боязливое, приводящее в замешательство, или даже враждебное чувство чужеродности. Даже наши сексуальные символы преувеличивают тайну желания до дисгармоничной грубости, заставляющей содрогаться даже самых эмансипированных. Возможно, здесь может помочь то, как я определил термины эротического словаря - «эрос» как тайна, «преданность» как очарованная реакция на глубоко ощущаемую тайну, «пол» как непосредственно разделяемый, «страстное стремление» как сущность соединения, «пожизненный брак» и «моногамия» как внутренне присущие одной жизни. Упрощающее сведение помогает объединять нас в смиряющей неопределенности, к которой принадлежим мы все, будучи людьми.

Это эротическое смирение собирает воедино все формы «инаковости» -- полы, группы эротического предпочтения, этносы и расы, сексо-политические фракции. Оно показывает, что более глубоким, чем наши отличительные определенности, является то, что нас сближает - робко или соблазнительно - поскольку, в конечном счете, эрос столь таинственен. Это смирение предполагает, что более глубокой, чем неограниченная свобода желания, является, казалось бы, более ограниченная, но, в действительности, более освобождающая экологическая свобода принадлежности к чему-то обширному.

Свобода принадлежности, во многих отношениях, представляет собой наивысшую и самую трудную социальную или глобальную реализацию эротической тайны. Любовь становится воплощенной в единстве; это всепрощающее, стойкое, и, временами, мучительное восприятие мира как одной огромной семьи, к которой принадлежат все и вся, лишь в силу того факта, что все мы здесь пребываем в одной и той же тайне, перед лицом одного и того же неизвестного.