Ник Лов проснулся бодрым и отдохнувшим. Он чувствовал, что проспал долго, и первой, пришедшей ему в голову, а может быть, и не оставлявшей его, была мысль о письмах Вер Ли. О том, что он сейчас прочтёт их, и ничто ему не помешает это сделать. Ник Лов непроизвольно перевёл глаза на ручки задвижек двери, как бы убеждаясь, что они на месте прочность запоров не нарушена.

Ник Лову вовсе не казалось, что его шестидневная прогулка внутрь звездолёта была сном. Железная палка валялась у входа, и грязный жёлтый комбинезон ещё более увеличивал кучу мусора в углу. Но Ник Лов чувствовал, что это уже позади, что он преодолел эти препятствия и перед ним открыт путь в нормальный мир, где его ждет хоть один, но равный ему по разуму человек — Лита.

Но прежде он прочтёт письма Вер Ли. И в сознании Ник Лова эти два имени — Вер Ли и Лита — уже как-то объединились. Расставшись с одной и ещё не зная другой, он почувствовал, что его одиночество кончилось. Быстро умывшись и побрившись. Ник Лов, всё время подавляя в себе нетерпение взяться за письма, приступил к завтраку. На этот раз ему не пришлось жаловаться на отсутствие аппетита.

После завтрака Ник Лов подошёл к столику, где лежали письма Вер Ли, и ещё раз посмотрел на своё имя, написанное на конверте. Почерк Вер Ли был ему не знаком, так как они никогда не писали друг другу. Ещё секунду задержав взгляд на конверте, Ник Лов протянул руку и, поддев уголок, вскрыл конверт. Перед ним оказалась пачка листов плотной синтетической бумаги, исписанной ровными строчками. Бумага совершенно не пожелтела, а строчки не выцвели. Всё казалось написанным только вчера, и время как будто не наложило своей печати на эти белые листы.

«Но как много, как бесконечно много времени прошло на самом деле!» — подумал Ник Лов, начав читать первые строчки послания Вер Ли:

«Милый Ник Лов!

Я никогда не предполагала, что мне придётся прибегнуть к такому старому способу общения с тобой. Ещё недавно я верила, что мы увидимся и что ты поможешь нам бороться со всем тем отвратительным, что обрушилось на наш несчастный экипаж, на наш бедный корабль. Но теперь я поняла, что мы более никогда не увидим друг друга. Я поняла это со всей определённостью, поняла свое бессилие препятствовать этому и боясь, что ты останешься в неведении, сочла необходимым рассказать тебе обо всём. Пусть это односторонний разговор. Пусть ты не сможешь ответить мне. Теперь это уже неважно. Ты всё равно должен знать то, что знаю я, и для этого я выбрала старый, но надёжный способ записи информации. Ибо боюсь, все другие могут не донести до тебя правды, когда ты вернёшься в этот мир.

Дорогой Ник Лов! Когда ты будешь читать эти письма, меня уже давно не будет в живых. И эти письма станут для тебя лишь памятью обо мне. И если они хоть чем-то окажутся тебе полезными я буду счастлива, ибо это всё, что я могу сейчас для тебя сделать.

Начну с самого начала. После того как мы все простились с вами, уходящими в анабиоз, после того как поздно вечером убедились по приборам, что ваше усыпление прошло нормально, оставшихся собрал по видеофону Мит Эс. Глядя на наши грустные лица, он одобрил нас и предложил всем отдохнуть и выспаться завтра.

Я долго не могла уснуть в тот вечер, перебирая в памяти происшедшее, и много думала о тебе, Ник Лов. Тогда я ещё не могла знать, что мы расстались с тобою навсегда. И не скрою. Ник Лов, да теперь это и не имеет значения, я думала и о том, что после твоего возвращения мы могли бы быть вместе».

Ник Лов закрыл глаза и оторвался от строчек. Он думал о том, что случившееся ограбило не только поколения живших и живущих космитов. Оно ограбило лично его, отняв у него Вер Ли.

«Что ж, тем хуже придётся виновным», — не смог подавить в себе мстительного чувства Ник Лов и тут же вспомнил, что настоящих виновников, виновников первоначальных, кто бы они ни были, он уже никогда не увидит, ибо их тоже нет в живых, и ему Ник Лову, некому и незачем мстить.

«Увы, история знает много примеров, когда неумолимое время уводило преступников от ответственности перед народами, которым они причинили зло», подумал Ник Лов и продолжил чтение.

«Утром мы все принялись за работу. Мит Эс чётко распределил обязанности. Ред Им, Мен Ри и я. под его руководством, должны были с помощью автоматов ещё раз произвести тщательное обследование умерших, Ша Вайн получил задание подготовить оптимальную программу пробы и поиска противоядия. Энергетик Лой Ки вместе с Лос Тидом должны были начать систематический осмотр корабля, конечно, с помощью аппаратуры, и подготовку его к переводу на орбиту спутника ближайшей звезды класса С0595, которую мы тут же единодушно предложили назвать Солнерой, в честь нашего далекого Солнца. Торможение корабля и переход на эллиптическую орбиту начались вечером этого дня и занял более суток. Естественно, что мы все находились в тормозных капсулах вахтенного экипажа. Переход прошел незаметно, по крайней мере я почти все это время, приняв снотворное, проспала, хотя и более тяжелым сном, нежели обычно. Но, разумеется, командир, его помощник да, кажется, и остальные члены маленького экипажа, кроме, пожалуй, Мен Ри, провели это время не так спокойно. У них были утомлённые лица, хотя начало следующего рабочего дня Мит Эс назначил лишь на двенадцать часов.

Накануне мы сделали много анализов со срезов тканей и крови умерших, которых пока решено было не предавать кремации.

«Как хорошо, — думала я тогда, — что все эти манипуляции делают автоматы».

И хоть я получила нормальную подготовку врача и, конечно, имела дело с трупами, мне казалось невозможным резать тела людей, которых я близко знала. Как наивна я тогда была и как дорого мы все за это заплатили! Мне сейчас иногда приходит в голову, что это я, моя профессиональная малограмотность, во всём виновата.

Анализы показывали то же: живые возбудители, идентифицированные аппаратами по каталогу памяти как холерные, стойко переносили известные противоядия. Реализуя оптимальную программу, автоматы последовательно перебирали различные сочетания препаратов, но результат был всё тот же — культура вибрионов в противохолерных вакцинах не уменьшала своей жизнеспособности.

На другой лень Мит Эс подвёл итоги: вибрион не поддаётся действию обычных препаратов. Мы ещё раз посмотрели культуру, спроектированную с предметного стеклышка микроскопа на экран. Были хорошо видны тонкие, слегка спиралевидные палочки, очень подвижные за счёт торчащих из тельца жгутиков. Для сравнения рядом, на тот же экран, был спроектирован взятый из хранилища медицинской памяти очень давний фильм, где также были сняты холерные вибрионы при том же увеличении. Даже на глаз было видно сходство обеих форм микроорганизмов. И было непонятно, почему на них не действовали проверенные препараты? Как мы были доверчивы! А ведь история учит: сомневаешься — насторожись.

Биолог Ред Им сказал нам после просмотра, что завтра он лично приступит к изучению выделенных культур, сначала проверив все анализы автоматов, затем сам сделает новые пробы. Ты, Ник Лов, помнишь Ред Има? Он всегда был очень мягок в высказываниях, но на этот раз в его словах звучала категоричность. Да ведь он и имел право на это: микробиология была его профессией и все случившееся он воспринимал как личный вызов судьбы его опыту и знаниям. Он очень решительно заявил, что не нарушит изоляции и проведёт все эксперименты один, чтобы никого не подвергнуть лишней опасности заразиться. Мне показалось, что Мит Эс с явным неодобрением выслушал это предложение, но, поколебавшись, дал своё согласие.

После этого совещание было закончено и все опять принялись за работу. Я продолжала заказывать в хранилище и изучать всю историю возникновения эпидемий холеры на Земле. И то, что я прочитала, ужаснуло меня: в былые времена эта гостья совершала по Земле опустошительные прогулки, сопровождавшиеся огромными жертвами.

Часов около десяти вечера меня вызвал по видеофону Мит Эс и спросил:

— Как вы себя чувствуете, Вер Ли?

— Совсем неплохо — ответила я. Конечно, инкубационный период…

— Мне кажется, вам ничего не грозит, доктор Вер Ли, — успокаивающе сказал мне командир, — Я хотел лишь спросить, полностью ли укомплектован медицинский пункт всем, что предусмотрено?

— Конечно, — ответила я. — Когда производилась приёмка медчасти, всё было тщательно проверено по описи.

— Отлично, Вер Ли. Когда у меня возникнет необходимость обратиться к помощи медицины, я вас извещу.

Мит Эс отключился. Разговор показался мне каким-то странным. В словах командира чувствовалась недомолвка.

С этим ощущением я и уснула. Но разбужена была очень рано, почти ночью. Меня вызвал Ред Им и, с трудом выговаривая слова, сказал, что ему плохо. Он, скрючившись, сидел на постели перед видеофоном, вид у него был совершенно больной. Ред Им пожаловался на сильные рези в животе, лицо его страдальчески осунулось, было видно, что время от времени его скручивает спазм и говорить он уже почта не может.

Сомнений у меня не было, хотя в отсутствия сомнений была моя огромная ошибка и глубочайшая вина. Но сомнений у меня не было, и я, сказав ему несколько успокоительных слов, немедленно отключила Ред Има и вызвала командира. Мит Эс откликнулся сразу, несмотря на то, что был в постели и несомненно спал.

— Кто? — резко спросил он, обращаясь к моему изображению на экране и даже не дождавшись моего доклада. Я была поражена этим, но, не тратя время лишние объяснения, ответила:

— Ред Им. Прошу разрешения перевести его в медпункт и приступить к оказанию помощи.

Вместо ответа Мит Эс включил экран каюты Ред Има. Прошло не более минуты, но Ред Им, обхватив живот руками, уже не сидел, а лежал на постели. — Ред Им! — позвал его командир. — Ред Им! — Лицо Ред Има, искажённое болью и мукой, повернулось к нам. Я не узнала его. — Ред Им! — почти крикнул Мит Эс. — С кем вы встречались ночью? Заходил ли к вам кто-нибудь?

Казалось, что Ред Им сделал попытку ответить, можно было уловить какой-то жест, которым он пытался заменить слова.

Говорите, Ред Им! закричал по видеофону Мит Эс, но голова Ред Им вдруг безвольно упала на подушку, было видно, что его руки ещё более сжались в конвульсивном движении, и он застыл в неестественной позе. Мит Эс молча продолжал стоять перед видеофоном, затем медленно поднёс палец к кнопке и отключился. Одновременно по внутренней связи я услышала его негромкий голос: — Ваша помощь. Вер Ли, ему больше не нужна. Оставайтесь на месте и никуда не выходите.

«Итак, ещё смерть! А ведь казалось наиболее вероятным, что в первую очередь это случится со мной, — с ужасом подумала я. — Едва начался четвёртый день, а среди нас уже нет ещё одного. Кто следующий?».

Через несколько минут Мит Эс опять появился на экране и сказал мне, что разбудил всех членов экипажа и дал команду автоматам доставить умершего в изолятор санитарной части.

«Последний изолятор. Два других уже заняты, и следующим не хватит специализированных помещений. Придётся использовать обычные», — подумала я и тут же отругала себя за такие мысли.

На экране появилось сосредоточенное лицо Ша Вайна, несколько заспанное лицо Мен Ри, который явно не проснулся, ничего ещё не знал и по своему легкомыслию уже готовился отпустить какую-нибудь шутку, но удержался, заметив серьёзные лица остальных. Лос Тид, как всегда, был сдержан и молчалив, он лишь иногда посматривал на Мит Эса, ибо был первым заместителем командира и мог ожидать от него особых поручений. Лой Ки, с которым я раньше мало общалась, молча стоял в ожидании распоряжений. В нём всегда была какая-то безучастность к событиям, но те, кто знал его по предыдущим полетам, аттестовали его как весьма храброго космонавта.

Мит Эс коротко проинформировал о случившемся. Его выслушали в молчании, никто не задал никаких вопросов. Мит Эс официально сообщил, что он просит всех присутствовать при том, как автомат возьмёт кровь и мазки у погибшего и передаст их в идентифицирующую машину, которая должна провести анализ.

— Может быть, для людей, не имеющих специальное образование, это зрелище будет непривычным, но тем не менее я бы просил всех не отходить от экранов, — добавил Мит Эс.

Покойный Ред Им, уже раздетый автоматами, лежал на столе. Белая ткань, покрывавшая его лицо и ноги, как бы подчеркивала его холодность и непричастность к нашему миру. Рядом наготове стоял операционный робот, чью работу я, как врач, всегда недолюбливала, ибо считала, что с людьми, даже мёртвыми, должны иметь дело тоже люди. Человек всегда повелевает автоматами. Когда же мёртвого вскрывает автомат, создается впечатление, что автомат властвует над человеком. И хоть это не более чем моя фантазия, ибо умерший человек уже не существует, я не любила наблюдать работу автоматов с трупами. Но тогда я смирилась с этим, ибо вскрывать друзей, с которыми только недавно работала бок о бок и разговаривала, было, как мне казалось, выше моих сил.

Робот подкатился к столу и принялся за дело. Своими руками-манипуляторами он взял со стола заранее заготовленные пробирки — кассеты, сделал мазки и срезы ткани разных частей трупа, взял пробу крови, герметизировал кассеты и сложил их в обойму. Кончив эти операции, робот-манипулятор перекатился в соседнее помещение, связанное с прозекторской дверью и ввёл обойму в приёмное устройство машины-идентификатора.

— Прошу обратить внимание, — произнёс Мит Эс. — Мы видим ту же картину, что в прошлый раз. Тот же возбудитель.

— Мит Эс произнёс это ровным тоном, и все грустно потупились, ибо ничего утешительного эти слова не несли: вибрион холеры продолжал жить и неведомыми путями распространяться.

— Теперь я прикажу автомату вернуться к столу, взять одну из пустых кассет, лежащих там же, где и предыдущие, те, которые он зарядил и только что отправил на анализ, — спокойным, но каким-то значительным тоном продолжал Мит Эс. — Но на этот раз я приказываю роботу, не заряжая кассету мазками и не укладывая в обойму, пустую прямо у нас на глазах ввести в приёмник машины.

Мит Эс нажал кнопки. Автомат выполнил команду. Мы не спускали глаз с кассеты, которую он повёз к машине. И как только кассета была заложена в приёмник, раздался чёткий треск нарастающих разрядов в счётчике Гейгера, свидетельствующий о наличии радиации у кассеты.

Мы смотрели на происходящее, мало что понимая, хотя в группе людей, собранных экраном, заметилось некоторое движение. Я не успела сообразить, что оно значит, как услышала слова Мит Эса, произнесённые несколько более напряженным тоном:

— Я пометил радиоактивным изотопом все кассеты, которые должны были сегодня пойти на анализ. Подчеркиваю — все, которые мог взять и должен был взять робот. Доктор Вер Ли, помните, я спросил вас, полностью ли укомплектована медчасть? Я имел в виду комплект изотопов. И те кассеты, которые я приказал роботу не прятать в обойму, действительно были радиоактивны.

В молчании мы домысливали, что скрывалось за словами Мит Эса или, вернее, что они раскрывали. По-видимому, он сделал нарочитую паузу, вглядываясь в каждого из нас. Затем продолжил:

— Как вы видели, кассеты, с которых нам были показаны вибрионы холеры, якобы с мазков тела Ред Има, радиации не показали. На них не был нанесён изотоп! Следовательно, это не те кассеты!

Я окаменела. Проведённый Мит Эсом эксперимент давал предельно ясный ответ — все анализы, которые мы до этого рассматривали, были сняты с каких-то других объектов, не имеющих к умершим никакого отношения.

«Значит, что же? Все погибшие умерли не от холеры? Автоматы давали не их анализы? Так отчего же они умерли?»

Судорожный комок застрял у меня в горле. Я смотрела на экран и видела всех присутствующих. Спокойное лицо Мит Эса, хотя я знала, мысль его работала напряженно. Изумлённое и возбуждённое лицо Лос Тида. Мен Ри, который, казалось, до сих пор не мог осознать услышанное. Удивление Лой Ки было сдержанным. Ша Вайн оставался безучастным ко всему и что-то перебирал на столе, иногда спокойно поглядывая на нас всех. Не знаю, как выглядела я, но руки мои вцепились в край пульта так сильно, что пальцам стало больно.

Молчание прервал Мит Эс:

— В создавшейся ситуации я прошу врача-космонавта Вер Ли лично произвести вскрытие и сделать анализы. Остальным приказываю не выходить из кают и не покидать поля зрения экранов. Пусть каждый видит каждого, как сейчас, до конца вскрытия когда картина станет ясной и нужно будет принимать решение. — Мит Эс сделал паузу, в течение которой он как бы по-новому посмотрел на всех нас, словно ожидая, что вот-вот кто-то что-то скажет. Затем, обратившись снова ко мне, произнёс: — Прошу вас, космонавт Вер Ли, приступайте! — Под взглядами всех присутствующих я направилась к двери. — Когда войдёте в медчасть, — услышала я вслед себе его слова, — включите экран общего вызова, чтобы видеть всех нас и чтобы мы…

Резкий звук выстрела прервал речь Мит Эса. Я обернулась и в страхе увидела, что тело Мит Эса сползает на пол, в то время как рот его ещё делает судорожные движения, как бы стремясь закончить начатую фразу, будучи уже не в силах ничего произнести. Электронный экран видеофона отразил фигуры всех пятерых, включая и меня, зрителей этой новой трагедии. Все были на своих местах, перед экранами в своих каютах. Уже не имея ни времени, ни желания рассматривать, кто как реагирует на ужасную картину, убийства командира, развернувшуюся перед нами, не в силах осознать, что произошло и как это могло случиться, я со всей быстротой, на которую была способна, бросилась вон и побежала к лифту, чтобы добраться до каюты Мит Эса. Как назло, лифт пришлось вызывать снизу и ждать полминуты, но бежать шесть этажей было бы дольше.

Выскочив на этаж, я бегом проскочила коридор и подбежала к двери командирской каюты, которая была открыта.

Ник Лов! Вместо одного человека, на полу каюты лежало двое. Первым, у двери, растянувшись во весь свой огромный рост, лежал вниз лицом Лос Тид. Руки его были раскинуты, большая лужа крови натекла из раны головы. Мит Эс лежал дальше, крови под ним натекло ещё больше. Каюта Тида была ближе, и он добежал быстрее чем я. Быстрее, чтобы получить свою пулю!

Лишь потом и осознала, что сердце мне сжала волна обыкновенного страха за себя, за свою жизнь. На долю секунды мною овладели смятение, нерешительность, возможно вызванная сомнением, к кому первому обратиться. Затем верх одержал профессионализм. Я прощупала пульс и приложила ухо к груди находившегося ближе Лос Тида — редкие удары сердца показывали, что он жив. Буквально перепрыгнув через него и едва не поскользнувшись в луже крови, я послушала сердце Мит Эса и убедилась, что он мертв. Я проверила реакцию зрачка, сомнений не было — Мит Эс перестал существовать. Беглый взгляд на рану показывал, что пуля, по-видимому, прошла через сердце. Мелькнувшую было мысль о немедленной реанимации я была вынуждена отложить. Зияющая рана в груди не позволяла надеяться на восстановление сердца командира. Да и к тому же я должна, обязана была отдать своё внимание в первую очередь живому. Есть ситуации, Ник Лов, когда врач обязан поступать согласно чёткому, веками выверенному алгоритму, и ему не дано права решать, чья жизнь в данный момент дороже. Я немедленно вернулась к Лос Тиду, схватив с аварийной полочки индивидуальный пакет, и начала останавливать кровотечение из сквозной пулевой раны головы.

Через полминуты я услышала топот шагов и в дверях показались Мен Ри и Лой Ки. Сзади них стоял Ша Вайн. Опять все шестеро собрались вместе, но только четверо были на ногах. Один лежал мертвый, второй находился между жизнью и смертью.

— Вызовите автомат с носилками! — подала я команду.

Не помню, кто сделал вызов, но через минуту автомат был здесь. Мы вдвоем с Мен Ри, ни на кого не смотря и не разговаривая, положили Лос Тида на носилки и последовали за автоматом, покатившим носилки к лифту, чтобы доставить Тида в медчасть. Как только мы туда пришли и переложили раненого на операционный стол, я сейчас же послала автомат снова, за Мит Эсом, хотя и понимала, что надежды на реанимацию практически нет. Вторичный осмотр Мит Эса, после доставки его в медчасть, подтвердил первоначальное мнение о невозможности возвращения его к жизни.

Помню, после этого, вернувшись к Тиду, я была полностью отключена от происходящего вокруг. Все мои мысли были заняты только им. Мен Ри также не выхолил из операционной. И хоть он не был медиком, всё же его биофизическое образование позволило ему очень быстро сориентироваться, и потому уже через полчаса я имела помощника, хоть и не слишком умелого, зато сообразительного. Рана Лос Тида была тяжелой. Пуля насквозь прошла через голову краем черепа. К счастью, ранение было навылет, и мне не пришлось заниматься трепанацией черепа и извлечением пули.

И моим главным помощником было могучее здоровье Лос Тида. После операции и наложения всех датчиков Тид хоть и напоминал опутанную проводами мумию, тем не менее стойко боролся за жизнь, и я стала надеяться, что он выживет, хотя ранение, как уже тогда и могла констатировать, не пройдёт для него бесследно. И действительно, забегая вперёд, могу подтвердить, что он впоследствии полностью потерял способность разумным действиям, превратившись в большого и капризного ребёнка… И в дальнейшем, по прошествии более чем двух месяцев с момента ранения, он, к сожалению, свои умственные способности не восстановил. Но, как ты позже узнаешь, это уже не являлось чем-то необычным в нашем новом, ставшем для меня проклятым, обществе. Нервы мои на пределе, и потому вынуждена прервать свой рассказ и отложить его на некоторое время, с тем чтобы ко мне вернулось спокойствие и способность к связному изложению.

Твоя Вер Ли.

0000 лет, 2 месяца, 12 дней по тому счётчику времени, который ты увидишь после своего пробуждения».

Ник Лов задумчиво перебирал страницы прочтённого письма. Всё было пока странным и непонятным. Кто убил Мит Эса и тяжело ранил Лос Тида? И если три предыдущие смерти были вызваны не холерой, то чем же? Стало быть, они тоже были убиты? Но кем? Ведь Вер Ли пишет, что их оставалось всего шестеро и, когда раздались выстрелы, все были друг у друга на глазах. Удалось ли им выяснить кто убийца? И как зародилось то общество, которое Вер Ли уже тогда назвала проклятым.

«Что ж! — подумал Ник Лов. — Вер Ли не писала бы мне писем, если бы в них содержались лишь одни загадки».

И развернул второе письмо.

«0000 лет, 2 месяца, 16 дней, 20 часов 30 минут.

Милый Ник Лов!

Мне потребовалось несколько дней, чтобы выбрать время и вернуться к письмам. Для меня это сейчас уже не просто, и позже ты поймёшь почему.

Своё первое письмо я кончила на том, что, по моему мнению, Лос Тид имеет прочные шансы остаться жить. После того как эта мысль во мне утвердилась, я доверила уход за больным и поддержание его жизненных функций автоматам. Мною овладела безмерная усталость, я провела на ногах рядом с Лос Тидом около пяти часов. Посмотрев на Мен Ри, который не отходил вместе со мной от операционного стола, я увидела, что он измучен не меньше. Закрыв дверь операционной, вымыв руки и присев на стульчики в соседнем помещении, мы впервые посмотрели друг на друга, как бы задавая безмолвный вопрос: «Что же произошло?» Ни он, ни я не получили за это время никакой новой информации, никто нас не беспокоил, видеофон операционной так и не был нами включен.

Я подумала, что надо бы подняться, вызвать автоматы, перевезти в прозекторскую тела двух первых погибших и вновь, теперь уже лично, заняться анализом причин их смерти, но мысль эта показалась мне невыносимой.

— И я должна их всех вскрыть и провести анализы? — почти закричала я, нарушая молчание, как бы без всякой связи с предыдущим разговором. Мен Ри успокаивающе погладил меня по руке и, поняв моё состояние, сказал:

— Я помогу тебе, Вер Ли. Но вскрытие произвести будет нужно.

— Ни в каких вскрытиях нужды нет! — Вздрогнув от неожиданности, услышали мы резкий голос хоть и знакомый, но в таких интонациях никогда нами не слышанный. В открывшейся двери стоял Ша Вайн. — Вам нет никакой нужды, доктор Вер Ли, делать эту неприятную работу, — повторил он спокойно и даже, казалось, каким-то насмешливым тоном. — Труп Мит Эса вместе с тремя первыми покойниками уже предан кремации. Я же могу дать вам и вашему уважаемому помощнику, — Ша Вайн сделал жест в сторону Мен Ри, — разъяснения по всем вопросам, которые у вас возникли и которые вы хотели бы разрешить с помощью такой неприятной работы, как вскрытие.

Несомненно, Ник Лов, и теперь я вполне понимаю, почему в голосе его звучала насмешка и торжество. Насмешка над мёртвыми и торжество над оставшимися в живых. Мы медленно поднялись со своих стульев, не сводя взгляда с застывшего в проёме двери Ша Вайна. Мен Ри первым оправился от неожиданности и звенящим голосом задал вопрос:

— Что вы имеете в виду, космонавт Ша Вайн? Вы хотите разъяснить причины смерти троих наших товарищей?

И сообщить, кто убил нашего командира и тяжело ранил его помощника сегодня?

Мы оба напряженно смотрели на откровенно торжествующее и ставшее отвратительным лицо Ша Вайна. Мне казалось, что его линзы на глазах зло сверкнули, зубы оскалились в гримасе означавшей улыбку. Мысль моя метались между нежеланием слышать, неприятием того, что уже готово было сорваться с его уст, и неотвратимой реальностью происшедшего, от которой некуда и нельзя спрятаться.

— Это сделал я! Я! — выкрикнул Ша Вайн. — Я! Ваш теперешний начальник и повелитель! По старшинству, по существу, по тому, что я так хочу!

Тело моё расслабилось, я почувствовала, что у меня от усталости, от тяжести переживаний подкашиваются ноги. Мен Ри поддержал меня и помог опуститься на стул.

— Что вы говорите, Ша Вайн? Ведь вы были у нас на глазах. Я же всё время видела…

— …меня на экране! — громко закончил за меня Ша Вайн. — Ха-ха-ха! Вам-то подобное простительно. Вы ведь всего лишь врач. Но вот ваш умнейший Мит Эс… Ха-ха-ха!

— опять торжествующе захохотал Ша Вайн — Он тоже не разобрал, что в последние минуты жизни видел на экране лишь мою заранее снятую и записанную на пленку видеограмму. А я в это время уже подходил к дверям его каюты и пристрелил его! А заодно и второго, который уж слишком спешил. Первых же троих я просто отравил! И поручил автоматам выдать вам ложный анализ. Ха! — Торжество в тоне Ша Вайна, казалось, достигло вершины. — Ещё бы, автоматы не сделали того, чего хочет Главный Кибернетик! Вот вам и доказательство, что Мит Эс не обладал ни достаточным образованием, ни достаточным умом, чтобы тягаться со мной!

Слезы ненависти душили меня. Но обессиленная усталостью и переживаниями, я неподвижно сидела на стуле, сжимая кулаки. Всё, что я могла, это крикнуть:

— Вы подлец, Ша Вайн! Подлец! И так ужасно, что порядочные люди…

— Назад! — услышала я резкий окрик Ша Вайна. Он отступил за дверь, полуприкрыв её и прижав с той стороны ногой. Мен Ри, не успев схватить Ша Вайна, ударился о дверь и хотел было на неё навалиться, но из-за двери послышались слова Ша Вайна: — Посмотрите сюда, в щель, Мен Ри. Посмотрите. Считаю до трёх. И если вы не прекратите глупости… Раз!..

Сквозь щель ясно было видно дуло пистолета, направленное прямо в живот Мен Ри.

— Ри! — закричала я, вскочила со стула, вцепилась в него и потащила от двери. Я не хотела больше смертей.

— Я не ошибся в вашем благоразумии, Вер Ли. Именно благоразумия и не хватило Лой Ки, когда он вдруг вознамерился расточить массу энергии на никому не нужное радиосообщение, которое к тому же не имеет шансов достичь адресата. Мне пришлось принять меры, и потому вам, доктор Вер Ли, следует пойти к нему в радиоцентр.

— Что? — вырвался у меня не крик, а почти стон.

— Не волнуйтесь, ничего страшного. У него прострелены всего лишь правое плечо и обе ноги, — издевательски, с какой-то прямо-таки невероятной наглостью произнёс Ша Вайн.

— Негодяй! — со слезами закричала я. — Негодяй! — И бросилась к двери, ища глазами переносный врачебный чемоданчик.

— Не переживаете так, доктор Вер Ли, — с лицемерным сочувствием сказал Ша Вайн. — Подобное неизбежно, когда один владеет оружием, а остальные нет. — И пока я собирала чемоданчик первой помощи, он добавил: — Лой Ки будет просто плохо двигаться и не сможет владеть правой рукой, что ему только полезно. А вы, Мен Ри, запомните, что этот пистолет — единственный на корабле!

— Эх, Мен Ри, Мен Ри, — покачал головой Ник Лов, отрываясь от строк печального повествования и, как это часто бывает, сосредоточивая внимание на самой несущественной части полученной информации. — Не любил ты нашу мужскую борьбу. Смеялся и зубоскалил. Вот и оказался в беспомощном положении. Что же касается пистолета, то, возможно, тот бедный шлюзовик из шахты лифта и ни при чём. Может быть, пистолет, из которого в меня стрелял Аберамон, был тем же самым, из которого стрелял и Ша Вайн. Вещи более долговечны чем люди.

И Ник Лов снова вернулся к письму. «Милый Ник Лов! Только сейчас, по прошествии времени, можно говорить, что надо было сделать то или это. Сейчас я считаю, что мне нельзя было оставлять Мен Ри наедине с Ша Вайном Но это я знаю сейчас, спустя более чем два месяца. А тогда я выполняла долг врача, выполняла его так, как повелевали мне совесть и воспитание. Я бежала к раненому, возможно истекающему кровью, спешила к человеку, нуждавшемуся во мне, и это так и было. И потому могу ли я осуждать себя? Ведь подлость побеждает именно потому, что подлец правильно прогнозирует поступки честных людей, в то время как поступки самого подлеца, с точки зрения логики честного человека, непредсказуемы. И лишь впоследствии я поняла, что Ша Вайну нужно было либо устранить, либо сделать беспомощными всех космонавтов корабля.

Когда я пробежала, не тратя времени на вызов лифта, через два этажа, выскочила в коридор, миновала ряд кают и распахнула дверь радиоцентра, меня не покидало чувство того, что это ещё не конец, что страшный ком убийств продолжает катиться, подминая под себя всё новые и новые жертвы. И я с каким-то, ставшим чуть ли не привычным чувством ужаса увидела Лой Ки, лежавшего в крови на полу, около стула, с которого он раненный сполз. Он был в полном сознании, но истекал кровью. Рана в плече была такова, что не позволяла наложить жгуты. Мне пришлось сделать местные кровоостанавливающие уколы. Затем я дала ему тонизирующее, закрыла раны на плече и ногах плёнкой и вызвала робот-носилки. Всё это время Лой Ки лежал молча, не реагируя на мои успокаивающие слова и глядя мимо меня. Когда робот вкатился, подвёл подъёмное устройство и переложил Лой Ки на ложе носилок, Лой посмотрел на меня, как бы желая что-то сказать.

— Не надо разговаривать, — остановила я его. — Сейчас робот доставит вас в медчасть и там я обработаю вам раны. Для здоровья они не опасны, и через три недели вы будете совершенно здоровы. — Я лгала ему как всегда лгут святой ложью врачи своим больным, чтобы не отнимать у них надежды, а вместо с нею и силы. Раны Лой Ки вовсе не были так безобидны. Лой Ки слабо кивнул и тихо прошептал:

— В этом ли дело?

И я поняла, что, несмотря на мучительную физическую боль, он думает сейчас не о ней, не о своём здоровье, а лишь о том, что же случилось?

«Почему всё это случилось? Как он смел? — думала я о Ша Вайне, нажимая у робота кнопку программы перевозки больного в санитарный отсек. — И что ещё может случиться?»

И с мыслью о том, что может случиться ещё, я передоверила доставку Лоя в медчасть целиком роботу, впервые в своей практике покинула больного и, опережая его, побежала обратно, туда, где я оставила Ша Вайна и Мен Ри.

Мен Ри лежал на полу, схватившись за лицо, и тихо, сдержанно и от этого ещё более страшно кричал от боли. Ша Вайн спокойно сидел на стуле и смотрел на скорчившегося на полу Мен Рн. Пистолета в его руках уже не было. При моем появлении он встал и произнёс:

— Этот — последний, доктор Вер Ли. И уверяю вас, что ничего подобного с вами не случится. Если, конечно, вы будете по-прежнему проявлять присущее вам благоразумие, — сделав значительную паузу, добавил он и нагло улыбнулся.

Ещё не поняв, что произошло на этот раз, хотя в нос мне бросился резкий запах концентрированной соляной кислоты, я поразительно спокойно, а вернее, истерически-спокойно, ответила:

— Я убью вас, Ша Вайн! Убью!

Ша Вайн криво улыбнулся, обошёл, не столько меня, сколько лужу пролитой на полу кислоты, и сказал в ответ:

— У нас ещё будет возможность поговорить на эту тему, уважаемый доктор Вер Ли. А пока вы нужны раненым, и потому у вас нет времени на то, чтобы убивать меня.

Он был прав, подлец, он был прав! И чётко прогнозировал моё поведение!

Первое, что я сделала, — это окатила Мен Ри потоком воды из медицинского шланга, чтобы смыть кислоту, которой облил его Ша Вайн. Хрустящие под ногами осколки подсказали мне, что эта завершающая день трагедия произошла вследствие того, что на голову Мен Ри была обрушена колба с кислотой, хранившейся в шкафу. Я сама два дня назад заказала в хранилище эти колбы для приготовления простейшего профилактического средства от желудочных заболеваний. Мы ведь готовились бороться с холерой! Две колбы с чётко видными надписями на них HCl и сейчас стояли на полке. Одна пустая — кислота из неё ещё позавчера пошла на приготовление питья для экипажа, вторая — запасная — полная. Третья — разбитая — колба валялась на полу, а я обмывала тяжелые ожоги на лице несчастного Мен Ри. С силой оторвав его руки от лица, с ужасом поняла, что ему никогда более не суждено увидеть света — глаз не было, вместо них зияли страшные, выжженные кислотой раны. Единственное, что я могла сделать быстро, чтобы облегчить мучения Мен Ри, это укол морфия, после которого он заснул и хотя бы на некоторое время избавился от страданий.

Итак, у меня в лазарете трое тяжелораненых: Лос Тид, Лой Ки и Мен Ри. Четыре мертвеца обращены в пепел, без похорон, без слов прощания. И пятьдесят шесть беспомощных мужчин, женщин и детей в анабиозе. Живых мертвецов, целиком находящихся в руках тех двоих, кто может действовать. В руках Ша Вайнь и в моих руках. Но что я сейчас могу сделать? С горечью, стыдом, мукой, Ник Лов, я должна признать, что тогда не нашла верных решений, не сумела избавить всех остальных космонавтов от той страшной участи, которую хладнокровно заранее запланировал для них мерзавец Ша Вайн.

Как врач, я делала всё, что могла, и сейчас могу уверенно утверждать, что всё делала правильно. Разумеется, я далека от мысли обольщаться высотами своей врачебной квалификации. В большинстве случаев я подключалась к памяти БМ, широко пользуясь его консультацией. Помощь эта была неоценима, я всегда имела квалифицированнейший совет, и потому моя роль в излечении троих больных невелика.

Лой Ки поправился первым, но возможность ходить и владеть рукой почти потерял Конечно, Лой Ки заказал себе протезную коляску-автомат, но она не заменит ему ног и руку. Лёгкое его зарубцевалось, но здоровье было подорвано. И сознание того, что он инвалид, сильно травмировало Лоя.

Не менее удручён был и Мен Ри. Потеря зрения сказалась на его психике: он стал угрюм, молчалив, если только можно назвать угрюмым выражение его обезображенного кислотой лица. Однако он и Лой Ки мыслили ясно, чего, увы, нельзя было сказать о Лос Тиде. Тот оставался беспомощным дольше всех. Он и сейчас ещё только немного ходит, потеряв практически главное, что есть в человеке, — разум. Тид никого из нас не узнает и не может связно говорить. Лишь иногда он выкрикивает отдельные, ничего не выражающие слова. Сильные головные боли приводят его в исступлённое состояние. И мои консультации с памятью БМ позволяют пока сделать неутешительный вывод о том, что, по-видимому, Лос Тид останется таким навсегда.

В лазарете у нас была полная автономия. Кухонные автоматы готовили нам пищу. Я целиком переселилась в медчасть и всё время спала рядом с больными, хотя, конечно, дежурные роботы хорошо выполняли роль сиделок, иначе я бы одна не справилась. Ша Вайн за четыре недели ни разу не потревожил нас и не вызвал меня по видеофону. Я же не знала и не имела времени интересоваться, следил ли он за мной и за тем, что делается в лазарете, ибо просто не помню, что там было с приёмными устройствами и как они были включены. Да при желании, как я поняла впоследствии, он мог наблюдать за нами, и не считаясь с нашими включениями или выключениями.

Лишь к концу третьей недели Мен Ри скупо рассказал, что произошло, после того как я убежала, а Ша Вайн остался с ним. Ри сказал, что Ша Вайн предложил ему сотрудничество на следующих условиях: на корабле устанавливается диктатура Ша Вайна. Мен Ри делается его верным помощником и слепо выполняет его распоряжения, беспрекословно и без обсуждения. Все, каковы бы они ни были.

— Слепо! — подчеркнул Ша Вайн. Передавая эти его слова, Мен Ри грустно покачал головой и показал на глаза. И единственно чем я могла его утешить, это сказать ему, что хоть он и слеп, но распоряжений Ша Вайна не выполняет. Кивнув, Мен Ри продолжил свой рассказ.

Мы с Вер Ли немедленно разбудим экипаж, и вы, Ша Ванн, предстанете перед судом! — ответил он Ша Вайну».

«Наивный Мен Ри, — оторвавшись от чтения, подумал Ник Лов, — Ты повторил ошибку всех предыдущих жертв, попытавшись бороться с подлецом законными средствами. Наверное, ты насмешил Ша Вайна?»

«Ша Вайн захохотал, — прочёл Ник Лов продолжение рассказа Мен Ри. — И, продолжая смеяться, ответил, обращаясь к Ри:

— Может ли суд справиться с человеком, который сильнее судей? — Ша Вайн указал на пистолет в своих руках.

— Что я мог ответить? — рассказывал Мен Ри. — Я сказал ему то же, что сказала и ты, Вер Ли. Я сказал, что убью вас, Ша Вайн. И услышал ответ:

— Тогда мне придется принять меры, чтобы настоять на своём.

И, не своя с меня дула пистолета, он потянул свободную руку к шкафу и взял какую-то стеклянную колбу. Я не сразу понял, что в ней, но почувствовал, что Ша Вайн замышляет подлость.

— Может быть, — продолжал Мен Ри, — мне надо было броситься раньше. Может быть, вцепиться в его руку с пистолетом, когда ты ещё не ушла, Вер Ли. Может быть, удалось бы отнять пистолет и убить его тогда наши жертвы были бы не напрасны. Но теперь уже ничего не сделаешь, — грустно продолжал Мен Ри. — Я бросился на него, пренебрегая глядящим на меня дулом, и в этот миг на голову мне обрушилась стеклянная колба. Далее ты все знаешь.

Вот так, милый Ник Лов, закончилась первая, после вашего ухода, часть обрушившейся на всех нас трагедии. Первая! Затем началась вторая, которую я должна буду рассказать тебе в следующих письма. Думаю, единственное, что я могу и что обязана сделать сейчас, спасти остатки разума на корабле. Над судьбами же всех остальных членов экипажа я уже не властна.

Твоя Вер Ли».

Ник Лов задумчиво погладил рукой страницу письма. Ещё раз прочитав последнюю фразу, он подумал, что Вер Ли, несмотря на укоры самой себе, верно определяла, на каждом этапе развития событий то самое главное, что надо было и что она могла сделать.

«Но что же случилось со спящими?» — спросил себя Ник Лов и, торопливо перевернув страницу, впился глазами в строки следующего письма.

«0000 лет, 2 месяца. 17 дней. 21 час 00 минут.

Дорогой Ник Лов!

Я продолжаю повесть о печальных событиях, которые нам пришлось пережить Ша Вайн вызвал меня по видеофону лишь через четыре недели после всех трагических происшествий, описанных мною и первых письмах. Кстати, более ни разу он не разговаривал ни со мною, ни с другими непосредственно, только по видеофону. Вечером, после того как я закончила процедуры с больными и, перейдя в смежную комнату, готовилась лечь спать, я вдруг услышала по звуковой связи голос Ша Вайна:

— Доктор Вер Ли! Прошу вас перейти в соседнее с медчастью помещение, где есть видеофон и где мы можем поговорить, не смущаясь обществом ваших подопечных.

Ни слова приветствия, ни нотки смущения, ни тем более раскаяния в его голосе я не услышала. Что ж, Ник Лов, как бы мы к нему ни относились, я понимала, что обязана была вступить с ним в переговоры. Быстро перейдя в соседнее помещение, служившее демонстрационной комнатой при обследовании больных, я включила видеофон. Ша Вайн ждал меня.

Несколько секунд мы молчали. Ша Ванн был спокоен и, как я опять заметила, торжествующе насмешлив. Я нервничала, хотя и старалась это скрыть. Ша Вайн начал первым:

— Доктор Вер Ли. Я убедился, что вы — прекрасный врач и очень успешно справляетесь со своими обязанностями, — Ша Вайн сделал легкий полупоклон, как бы давая мне возможность выразить ему благодарность за комплимент.

Я молчала, стиснув пальцы рук, и повторяла себе одно и тоже: «Это не человек, это оборотень, мразь! Не реагируй ни на что. Не реагируй!»

— Я понимаю вас, — продолжал Ша Вайн, поняв, что встречных любезностей не получит.

— Вы ещё находитесь по ту сторону общепринятой черты условностей, придуманных людьми, и одна из этих условностей гласит: не причиняй вреда ближнему. Вы верите этому, не так ли?

«Не реагируй, — повторяла я сама себе, — это не человек! Не спорь с испорченным автоматом!» — И молча продолжала смотреть ему в лицо.

— Впрочем, всё ваше поведение подтверждает, что вы, действительно, не преступили черты условностей. Ваше дело! — В тоне Ша Вайна прозвучало еле заметное разочарование. Вероятно, он устал в одиночестве упиваться своими злодеяниями и ему нужны были зрители. — Ваше дело, — повторил он. — Но я эту черту преступил! Морально преступил давно. Очень давно, с детства, был готов к этому. Фактически преступил, когда начал подготовку своего плана и его реализацию. Блестящую реализацию, как вы видите! — в его словах снова зазвучали торжествующие нотки, но мне опять показалось, что ему необходимо стороннее признание. Как я ни сжимала пальцы, не смогла промолчать.

— Вы, Ша Вайн, преступили не черту, а закон. И это во все времена так и называлось — преступление!

Нельзя было давать ему моральной возможности торжествовать, нельзя ответить ему смирением и признанием, которого он желает. И секундная злость, промелькнувшая в его глазах, прикрытых блестящими линзами, показала, что я права. Ша Вайн ответил сдержанно:

— Законы существуют там, где есть силы, их устанавливающие и поддерживающие. Здесь, сейчас, единственная сила — это я. И потому, опираясь на эту свою силу, я и устанавливаю свои законы.

Он опять сделал паузу, я молчала. Молчала, ибо полностью уверилась в его желании мелкого торжества. Либо торжества по поводу моего унижения, если я склонюсь перед ним. Либо, если я выражу протест, то он силой его подавит и опять ощутит торжество удовлетворения. У мелких личностей — мелкие желания, хотя возможности и средства, которые они для их выполнения привлекают, могут быть большими.

Я ответила ему по-прежнему спокойно:

— История знает многих, которые силой навязывали людям законы, противные человеческой природе. Все они кончили печально, а имена их прокляты потомками.

Ша Вайн кивнул и ответил:

— Я постараюсь дожить до конца отмеренных мне дней и приму меры, чтобы имя моё потомками было возвеличено.

— Переходите к тому, Ша Вайн, дли чего вы меня вызвали, — прервала я его.

— Я вызвал вас для того, чтобы сообщить, что приступаю к операции пробуждения ушедших в анабиоз.

Меня передёрнуло от пришедшей мне в голову мысли:

— Вы что, намереваетесь убивать или калечить каждого, кто проснется, пока он беспомощен?

— Вы недооцениваете меня, доктор Вер Ли, — усмехнувшись, ответил Ша Вайн, — к повторяете тем самым ошибки вашего покойного командира. Каждый из проснувшихся станет, не в пример вам, моим ревностным слугой.

Милый Ник Лов! Мы действительно недооценили его подлости. И напрасно. Все происшедшее свидетельствовало, что Ша Вайн не просто подлец, а подлец тщеславный. Убийства — это не цель его, а средство. Средство, с помощью которого он намерен добиться удовлетворения своего извращенного самолюбия. И ему нужно поклонение. Стало быть, трагедию убийств он, вероятнее всего, закончил и для остальных придумал что-то другое.

Но что он надумал?

И я, как можно более спокойно, спросила:

— Как же вы измерены избежать осуждения тех, кто проснётся? И их справедливого гнева?

— Пока это вас не касается! — ответил он. — Но уверяю вас, они будут послушны, как ягнята. Сказал же я это вам для того, чтобы вы приготовились к приёму новых пациентов. — И, увидев моё изумлённое негодование, поспешил добавить: — Нет, нет! Первое время они будут нуждаться не столько во врачебной помощи, сколько в простой человеческой заботе, к которой вы столь склонны.

Как видишь, Ник Лов, подлец, не следуя человеческим нормам сам, всегда рассчитывает на соблюдение их другими. Внимательно посмотрев на него, я сказала:

— А ведь вы, Ша Вайн, полагаете, что в том случае, если врачебная помощь потребуется вам самому, я буду вас лечить?

— Я убеждён, доктор Вер Ли, что вы никогда не уклонитесь от выполнения долга врача. Вы — единственный врач на корабле, и вы нужны всем. — И тут же перевел разговор на другую тему: — Прошу вас подготовить спальни на десять человек. И расписать программу кухонным автоматам. Постепенно я разбужу всех, — закончил он начальственным тоном и отключился.

На следующий день мы, трое разумных людей, впервые решили обсудить положение. Здоровье Мен Ри и Лой Ки уже позволяло это сделать. Возможно, ты будешь удивлен, когда узнаешь, что в этом нашем совещании принял участие и четвёртый член. Кто бы ты думал? Четвёртым был Большой Мозг, БМ. Это случилось для меня неожиданно, но, как выяснилось, Лой Ки уже несколько раз прибегал к консультациям БМ и, что самое важное, отвечал на его вопросы, давая ему информацию, которую тот не мог получить сам.

Большой Мозг подключился к нам по звуковой связи, и первое, что он сказал, относилось к тайне этого разговора.

— Друзья! — услышали мы. — То, что произошло, противоречит нормам морали и человеколюбия, на которые я запрограммирован людьми, так же, как и вы запрограммированы на эти чувства природой. Поэтому я принял меры к тому, чтобы эта наша беседа не была записана и услышана Ша Вайном.

Возможности обобщения и анализа, на которые способен БМ, тебе, Ник Лов, известны лучше, чем мне. И не исключено, что ряд вещей он осознал раньше нас и яснее. Поэтому я не удержалась от вопроса:

— БМ, в какой момент ты понял, что совершается преступление? И когда и как ты мог бы этому помешать?

— Вся визуальная информация, поступившая на экраны, мною фиксируется. Но необходимость её сопоставления и анализа была мною осознана только в момент подмены Ша Вайном своего присутствия кинограммой. Но ведь и для вас это перестало быть тайной через короткое время. Так что никого предупредить я не мог. Что же касается защиты людей, то я запрограммирован, и это не секрет, лишь на вмешательство при действии враждебных сил, исходящих от внешней среды. Машинам, как вам известно, не дано права вмешиваться в споры людей. И то, что я принял решение сейчас быть с вами и обсуждать создавшуюся ситуацию, есть следствие моего надпрограммного саморазвития.

Следующий вопрос задал Лой Ки:

— БМ! В состоянии ли Ша Вайн, по твоему мнению, предусмотреть твой независимый контакт с нами? И, как Главный Кибернетик корабля, может ли он вмешиваться в твою внутреннюю структуру, чтобы заставить тебя поступать лишь так, как полезно ему?

— Ситуация вполне подобна вашей, — отвечал БМ. — Ша Вайн ведь также вмешивается и в вашу человеческую структуру, пытаясь заставить вас поступать так, как нужно ему. Двоих из вас он необратимо покалечил. Остальных необратимо выключил, или, по-вашему, убил. Со мною проще. Какое бы действие Ша Вайн ни предпринял против меня, оно в принципе обратимом: со временем можно будет вновь восстановить элементы, которые он выключит, подобрать ячейки памяти, которые он изымет, и моё сознание будет восстановлено.

— И до какой степени простирается власть Ша Вайна, как кибернетика, над тобой? — присоединился к разговору Мен Ри.

— Власть очень велика. Он может выключить или даже уничтожить почти всего меня, но, однако, не ниже известного мне предела.

— А именно? — уточнил Мен Ри.

— Множество жизненно важных функций корабля, как-то: стабилизация орбиты, регенерация воздуха, соблюдение теплового баланса и тому подобное, — немыслимы без авторегуляции, которую осуществляют мои подсистемы. Поэтому полное уничтожение меня как действующей единицы невозможно. Это было бы равносильно тому, это просто взорвать корабль, совершив самоубийство».

— Так вот в чем дело! — воскликнул Ник Лов, оторвавшись от чтения. — Теперь понятно, что Ша Вайн таки изувечил и Большой Мозг, сведя его действия к простой регуляции биосреды.

«— Есть ли у тебя какая-либо информация, которая была бы нам не известна и могла бы быть истолкована как следствие враждебных действий Ша Вайна?» — прочёл Ник Лов следующий вопрос Лоя Ки.

«— Мне ещё не ясно, что вытекает из этой информации и сколь она враждебна. Но вам следует знать, что Ша Вайн воспользовался возможностью перевода на полную автономию систем слежения за анабиозными кабинами и вывел их из-под моего контроля все, кроме одной отдельной кабины Ник Лова.

— Он что-то замыслил и осуществляет против спящих! — закричала я. — Давно он это сделал?

— Двадцать семь суток пять часов тому назад.

— Какая-то очередная мерзость. Мерзость и преступление! — продолжала я, невольно улавливая в своём голосе истеричные нотки.

— Но вы говорили мне, Вер Ли, — успокоительно сказал Мен Ри, на слух поворачивая ко мне свое слепое лицо, — что Ша Вайн предупредил вас о пробуждении первых десяти человек. Стало быть, они живы.

— Мерзость! Это будет какое-то новое преступление!

Я никак не могла успокоиться, увидев в сообщении БМ подтверждение моим подозрениям.

— Вер Ли! Успокойтесь, — обратился ко мне Лой Ки. — Мы, пока, всё равно ничего не можем сделать. Подождём несколько дней и выясним, что за этим следует. — Лой Ки говорил сдержанно и спокойно, но я знала, что это спокойствие только внешне. В анабиозе находилась его жена, Эй Ки, и мне казалось, что надежда увидеть её и найти опору в жизни поддерживала Лой Ки в его страданиях.

— Прошу тебя, — продолжал Ки, обращаясь к БМ, — сообщать нам любую информацию, которая к тебе поступит.

Дальнейшее я опишу в следующем письме. Писать мне теперь приходится не всегда в удобных помещениях, выбирая такие, где заведомо нет объективов теленаблюдения. Дело в том, что БМ предупредил нас о приказе Ша Вайна одной из его подсистем — записывать все наши переговоры и снимать на пленку любые проявления нашей деятельности, отличающиеся от тривиальных. И пока БМ вынужден делать это, потому и просил избегать телеобъективов.

Твоя Вер Ли».

Прежде чем взять в руки следующее письмо, Ник Лов потёр лоб и задал себе вопрос: являлась ли подлость Ша Вайна реликтовым остатком прошлого или это качество людей самовозобновляется в наследственной записи их генетического кода и проявляется или заглушается в зависимости от ситуации? Впрочем, поколения людей столкнувшись с подлостью, безуспешно решали вопрос о том, рождаются люди подлецами или это продукт неудачи воспитания?

И надо же было отдельному всплеску подлости проявиться в такой необычной ситуации, в которой оказался звездолёт!

Однако размышления на эту тему в данный момент были бесполезны, Ник Лов отбросил их и развернул следующие листы.