Шум на улицах Цитадели не затихал ни днем, ни ночью. Если, конечно, эти извилистые ходы между разномастными лачугами можно было назвать улицами. У них не было названий или номеров, они пересекались, ветвились, сужались, заканчивались вонючими тупиками или превращались в вытоптанные подобия площадей. Во всем этом не было видно никакого плана, системы или даже подобия логики.
Дома тоже не были похожи на творения архитектурных гениев, создававших прежние города Утопии. На красоту тут всем было плевать. Да и на прочность с надежностью. Если какая-нибудь крыша обрушивалась, выжившие просто выбирались наружу и плелись снимать стресс в ближайший бар, торговавший немыслимой бормотухой. В конце концов, вероятность так окончить жизнь была ничтожна, если сравнивать с шансами погибнуть в жвалах пауков или от чьей-нибудь пули.
О будущем здесь особо не задумывались – его просто не было. Удалось уцелеть в катастрофе? Ты уже счастливчик. Оказался в Цитадели? Любимец удачи! Торопись глотнуть какой-нибудь отравы, пощупать девку или продуть свои запасы в картишки. Продул все до нитки? Ищи отряд мародеров, который возьмет с собой на вылазку.
Раньше я знал Цитадель только по рассказам: новая столица с горами жратвы, реками бухла и табунами доступных женщин. Лучшее место на планете, осколок рая для выживших. Все это я вспоминал, когда мы оказались здесь, у стен Цитадели, с пустыми флягами, желудками и обоймами. Почти мертвецы, нераскаявшиеся грешники у небесных врат. Нам открыли «ангелы-стражники». У одного был ожог во все лицо, так что в устрашающей маске он не нуждался. У другого на шее болталось ожерелье из человеческих зубов, и я бы не удивился, если бы узнал, что он вырывал их голыми руками. Возможно, у еще живой жертвы. Но нас они впустили – значит, для них мы выглядели своими ребятами.
Путь от груды обломков, с которой Джоза забрал вертолет, я почти не помню. Чудом не сбились с дороги во время пыльной бури, чудом спаслись от пауков, чудом не умерли от жажды. Единственное, что до сих пор звучало в ушах, – непрерывные ругательства Амира, поливавшего «Черный легион» в целом, его разведку в частности и Джоза лично. Пришедшая в себя Катарина рассказала, что произошло наверху. Поднявшись, она увидела, что никакими запасами там и не пахнет. Тайник, правда, был, но его единственное содержимое – сигнальный маячок, который и вызвал туда вертолет. Джоз включил его и просто тянул время, пока его не забрали. И когда мы только начинали свой последний бросок через пустыню, он уже наверняка давал отчет начальству на базе «Черного легиона».
Каждый раз, когда Амир вспоминал об этом, он опять начинал неистово материться. Хотя на самом деле мы должны были радоваться, что не попали тогда под зачистку местности. Иначе наши внутренности были бы перемешаны с песком, как начинка с рисом в хорошем ризотто. И все-таки в пустыне мы не остались. Правда, и в Цитадели выжить было не так уж просто. Весь наш начальный капитал – пара дробовиков без патронов, энергетический топор и броня с разряженными аккумуляторами. Но для начальной ставки этого хватило.
Да-да, все правильно – я наконец-то снова сел за игорный стол. Почти забытое ощущение. К счастью, мой врожденный шулерский талант меня не оставил. Правда, он стал слабее, работал с перебоями, я постоянно отвлекался на вид светящихся огоньков, кружащих вокруг Цитадели, но все равно выигрывал. Мы начали осторожно, меняли заведения, которых здесь было пара десятков, и помногу нигде не забирали. Все складывалось удачно.
Амир маячил у меня за спиной во время игры, закрывая своей могучей фигурой от любопытных глаз. Катарина слонялась по залу, наблюдая за обстановкой и отслеживая входящих. Командой мы оказались неплохой, сильно не зарывались, и нам везло.
Мы даже наладили подобие мирной жизни. Почти семейная идиллия – два непутевых братика и стерва-сестричка. Ежедневные синтетические белки из ржавых банок и здоровый сон в душной, накалявшейся за день клетушке над стрип-баром. Я набрался сил, прибавил в весе, последствия контузии исчезли без следа. Амир перестал психовать по малейшему поводу, а Катарина наконец-то выбралась из своей скорлупы. Я уже забыл, что несколько людей могут часами просто сидеть вместе, жевать что-то, трепаться о ерунде и не опасаться, что кто-то сейчас воткнет тебе нож в спину, чтоб вырвать недожеванный кусок изо рта. Этот покой так растянулся, что начало казаться, что ему не будет конца.
Но прошлое по-прежнему шло за мной по следу, чтобы сомкнуть клыки на загривке. Его посланца я мог бы заметить издали, если бы регулярно сканировал окрестности пси-зрением. Но я думал, что не особенно-то в этом и нуждаюсь. Чтобы сильно не переутомляться, я использовал свой дар только во время игры. Да и какое мне дело было до того, что творится за стенами Цитадели? Соваться туда я не собирался, а оборону люди Амбала держали по-прежнему надежно, несмотря на все разговоры о том, что тварей все прибавляется и ведут себя они все агрессивней.
Если же мне хотелось узнать последние слухи о происходившем в пустыне, я всегда мог почесать языком в ближайшем баре. У меня даже появилась пара приятелей – неразлучные Вольд и Бродила, которые нанимались в разные отряды только для того, чтобы повидать новые места. Казалось бы, какие, к черту, «новые места» там, где только песок и руины? Но человеку свойственно скучать и искать разнообразия даже в аду. Я разгонял тоску игрой, они – опасными прогулками по руинам, о былой роскоши которых узнали когда-то из передач Стар-Яна.
Они прониклись ко мне особым почтением, когда я сказал, что был знаком с ним лично. С тех пор я почти всегда был первым, если не считать Амбала, кому сообщали последние известия. Я слушал их рассказы о невиданных раньше подвидах тварей, о вылазках Легиона, о немудреных политических событиях, которые сводились к разборкам между разными мелкими бандами, о проповедниках нового культа, которых видели в самых заселенных пауками местах. Я кивал головой, цокал языком и, если очередная байка особенно понравилась, ставил им по кружке какой-нибудь бурды за свой счет. Но все эти ужасы казались мне чем-то далеким, мало ко мне относящимся, как новостные выпуски, которые я иногда смотрел на Земле краем глаза.
Короче говоря, я стал слишком самонадеян и чересчур расслабился. Может быть, на прежней Утопии это и не было пороком, но теперь беспечность безнаказанной не оставалась. И я был наказан.
#
Я уже подумывал завершать – передо мной высилась горка расплющенных и начищенных гильз, заменявших здесь фишки. Пора было выходить из игры, менять выигрыш на жратву и патроны у хозяина заведения – вспыльчивого темнокожего Тафари, густо иссеченного рубцами ритуальных шрамов. А потом можно потихоньку отползать в наше логово, чтоб спокойно дожидаться следующего вечера.
Остальные участники партии явно были недовольны происходившим, но поделать ничего не могли. Сидевший напротив вожак какого-то из отрядов мародеров, похожий на стервятника, нервно скреб стол лапой паука, заменявшей ему протез. Он делал вид, что пытается скрыть неуверенность в своих картах, хотя на самом деле просто хотел обмануть нашу бдительность. Строил из себя неудачника, но очень надеялся на свой стрит. Неплохо, но только не против моего флеша.
Второй партнер, толстяк, торговавший просроченными консервами, отчаянно блефовал с двойкой на руках. Ему тем более ничего не светило. Откровенно говоря, мне было скучно, я с трудом удерживался от зевков. Мы вскрылись. Для меня сюрпризов, естественно, не было. Однорукий же от злости воткнул свой хитиновый коготь в столешницу. Но что тут поделаешь? Игра! Все вопросы к ее величеству Фортуне, а с ней он пусть сначала за потерянную конечность рассчитается. Толстяк заныл: «Опять ограбил, подчистую раздел… Отыграться дай! Последнего лишаешь…»
Я ничего не отвечал, надеясь, что суровая рожа Амира быстрее лишит желания настаивать на продолжении. Для этого здоровяку слова были не нужны, и он действительно молчал. Зато неожиданно я услышал другой голос. Знакомый. Слишком знакомый.
– А чего ты ждал, жирдяй? Не понял, что ли, с кем вы играть сели? Он же пси!
Как будто холодное щупальце забралось за шиворот и скользнуло вдоль позвоночника. Не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кто это сказал. Сейчас за моей спиной светился в полутьме череп, вытатуированный на лице мексиканца.
– Что уставились? Точно говорю, я его знаю. Пси, который в башку залезает. Карты ваши насквозь видит!
Толстяк удивленно выпучил глаза, нижняя губа отвисла. Зато однорукий не размышлял ни секунды – уцелевшей конечностью он вытащил из-за пояса пистолет, а острый крюк протеза направил мне в переносицу.
– Ах вот как! То-то я смотрю, что дело нечисто! За такое знаешь, что с тобой будет, тварюга?!
Вокруг загудели. Предчувствуя что-то интересное, к столу потянулись рожи изо всех темных углов. Тафари тоже уже был рядом. В руках он держал автомат «Мститель», обклеенный какими-то вудуистскими амулетами, и гневно вращал белками глаз.
– У Тафари дома так не делают! Тафари пси за стол не пускает! Тафари за такое смерть делать будет!
– Что за бред? Ты откуда знаешь? Ты сам-то кто вообще такой, красавчик? – это ревел уже мой товарищ. Я осторожно повернулся вполоборота, стараясь не терять из виду однорукого. Амир грозно наскакивал на Рохо, а тот стоял, невозмутимо скрестив руки на груди, и только недобро скалился, показывая острые зубы. Амир был выше его на голову, но от мексиканца исходила такая нешуточная угроза, что она держала здоровяка на расстоянии, как невидимое силовое поле.
– Кто я такой? А давай спросим. Эй, ребята, скажите ему, кто я такой… – Мексиканец огляделся по сторонам.
– Это Рохо. От Рохо правду не скроешь, бро. Когда Амбал правду хочет – зовет Рохо. Тафари один раз хотел обмануть Амбала. Никто про это не знал, а Рохо узнал! – Африканец потряс кистью, на которой не хватало мизинца. – Тафари навсегда запомнил, что Рохо нельзя обманывать. Если Рохо сказал, что ты пси, значит, ты – пси!
Амир не сдавался, хотя в голосе появились предательские неуверенные нотки.
– Ну и что? Может, и пси, ну и что? Карты тут при чем? Он пауков издалека чует, что есть, то есть. А игры это не касается!
Рохо только пренебрежительно отмахнулся:
– Касается, касается… Он еще на Земле игрой зарабатывал. Потом его на чистую воду вывели, вот он сюда и сбежал. – Ухмылка Рохо становилась все шире.
Он загонял меня в угол, наслаждаясь ситуацией. Чем мне все это грозило, было понятно. Прострелят башку. Выбросят паукам. Перережут глотку. В такие обвинения верят охотно, особенно те, кто хочет вернуть проигрыш. Да и остальным развлечение не помешает. Амбал наказывал за убийства без повода в Цитадели, но сейчас казнили с благословения его близкого подручного. Рохо же избавится от свидетеля, и никто не расскажет о его телепатии. Амбал-то о ней до сих пор не знает, иначе бы к себе и близко не подпустил. Невидимая петля захлестнула мое горло, виски сдавило, я не мог издать даже хрипа. Это Рохо перекрыл мне кислород для надежности.
– Смотрите, ему даже возразить нечего!
В глазах темнело, обзор сузился, как будто я смотрел через какую-то трубу. Мои руки, лежавшие на столе, казалось, были где-то очень далеко. Я постарался пошевелить пальцем и не смог. Сейчас он весил тонну. Со стороны все это, наверное, выглядело, как будто я сокрушен обвинением и даже не пытаюсь оправдаться. Да и что бы я сказал? Что меня обвиняет телепат? А что бы это изменило?
Передо мной лежали мои карты, рубашками вверх, но мне показалось, что с каждой ухмыляется череп Рохо. Как будто в Таро мне выпало сразу пять карт «Смерть». Тревожная карта, особенно если понимать ее буквально. Правда, в Таро обычно подразумевался не окончательный финал, а некая кардинальная трансформация, преображение, пусть и ценой больших потерь. Но так можно было бы утешать себя в какой-нибудь другой ситуации, а тогда я уже прощался с жизнью.
– Хватайте его! И большого тоже!
Все снова взревели. Амир что-то рыкнул и тут же заткнулся, наверное, ему приставили нож к горлу. Мне в затылок уперлось что-то твердое и холодное.
– Не здесь, не здесь, бро! У Тафари все должно быть спокойно! На улице! На улице!
Невидимые цепи, которыми стянул мою волю Рохо, ослабли, но теперь меня кто-то крепко держал за руки. Я пытался что-то лепетать, но язык не слушался. Меня оторвали от стула, чей-то кулак пару раз не очень точно смазал по скуле. Нас потащили к выходу с криками «Смерть пси! Смерть шулеру!», но до улицы мы так и не добрались. Что-то оглушительно громыхнуло. Я подумал, что кто-то все-таки решил расстроить Тафари и покончить со мной прямо здесь. Сердце ухнуло, ноги отнялись от страха, но ни боли, ни удара я не почувствовал, зато сверху на голову посыпалась какая-то труха. В воздухе завоняло порохом. Тащившие меня остановились: путь преграждала фигура в просвете двери. В каждой руке у нее было по пистолету.
– Который тут пси? – раздался резкий женский голос.
– Этот! – Тут же, жарко и зловонно дыша мне в ухо, кто-то начал трясти мою голову, вцепившись в волосы на затылке.
– И что вы собрались с ним делать? В расход пустить? Парня со способностями? Вы, куча ни на что не годных придурков? – Женщина, затянутая в черную облегающую кожу, опустила пистолеты. Она их не убирала, хотя явно чувствовала себя хозяйкой положения. – Хотели избавиться от единственного здесь человека, который может пригодиться Амбалу?
«Гадюка», – догадался я. Одна из личных телохранительниц Амбала. Тут любили им перемыть косточки, фантазируя об их отношениях с боссом. Но, естественно, только когда ни одной из них не было рядом. Все знали: кто пойдет против любой из «гадюк» – пойдет против хозяина. Таких безумцев тут не было, после этого не выживают. Меня отпустили, и я чуть не упал на пол.
Вокруг сразу образовалась пустота. Тафари что-то униженно мычал в свое оправдание, зубы его теперь скалились в заискивающей улыбке. «Гадюка» с презрением огляделась, а потом немигающим взглядом уставилась мне в лоб, будто хотела выжечь там клеймо: «Собственность Амбала».
– Я заберу его с собой. И второго бугая заодно…
Амира тоже отпустили, и он поводил плечами, злобно зыркая по сторонам.
– Привет, Зенира, – незаметный до этого Рохо отделился от толпы, – ребята погорячились, не суди их строго…
– И ты здесь? – «Гадюка» недовольно поморщилась. – Мог бы сам их остановить. Что-то Амбал тебя переоценивает, кажется…
– Ничего, я свою вину заглажу. Сам их ему доставлю. Чтобы ты не утруждалась. Я как раз к нему собирался…
«Гадюка» скривила губы.
– Что-то я тебе не слишком верю, мексиканец… Никогда не поймешь, что у тебя на уме!
– Доставлю в лучшем виде, не сомневайся! Клянусь Санта Муэрте! У тебя же своих дел навалом. Забыла, что ли, что Амбал тебе поручил? – Рохо многозначительно улыбнулся. – Не думаю, что ему понравится, если ты с полдороги вернешься…
«Гадюка» смотрела на Рохо с явным подозрением. Похоже, она совсем не ожидала, что мексиканец посвящен в такие подробности. Его авторитет рос на моих глазах. Конечно, если Амбал открывает ему все тайны, лучше с ним не связываться. На самом деле Рохо просто залез к ней в голову, принюхался к мыслям, как голодный койот. Она чуть отступила назад – ядовитая змея перед хитрым мангустом. И наверняка к своему счастью: я бы не удивился, если бы Рохо порвал ей какой-нибудь крохотный сосудик в мозгу в случае неповиновения.
– Ладно, но гляди! Потом проверю лично! И не дай бог с ними что-нибудь случится, о чем Амбал не узнает…
Рохо закивал, старательно изображая послушание. Правда, довольную ухмылку с лица стереть он не удосужился.
– Ни в коем случае, ни в коем случае… Сейчас и выдвинемся. Все, ребята, расходитесь, расходитесь… Амбал его сам накажет, если надо будет! Вы таких казней и придумать не сможете…
«Гадюка» вышла решительным шагом, не опускаясь до прощаний. Рохо оглядел оставшихся и одарил всех своей фирменной улыбкой. Проверять на себе остроту его зубов никто не собирался – притихшая публика рассосалась по своим закуткам с тем же проворством, с каким недавно оттуда хлынула. Теперь в центре зала стояли только мы с Амиром и мексиканец со своими людьми. Мне в бок настойчиво уперся чей-то пистолет.
#
Цитадель осталась далеко позади. Мы снова были среди бескрайних желтых песков, терявшихся в дрожащей дымке на горизонте. Полуденное небо было чисто, только в нескольких местах застыли неаккуратные мазки облаков. Рохо сам указывал путь, его не интересовали ни мои предупреждения о тварях, ни недоуменные переглядывания подручных. Они явно сомневались, что мы движемся в правильном направлении, но возражать никто не пытался. Видимо, в прошлые разы это плохо заканчивалось для слишком умных.
Раньше я пытался внутренним зрением отыскать убежище Амбала, о котором было столько трепа в барах Цитадели. Нашел стабильное скопление точек, которое вполне могло им оказаться. И поначалу мы действительно к нему приближались, пока Рохо не приказал свернуть. Теперь мы держали курс куда-то в сердце пустыни, где не было никого, кроме снующих паучьих стай.
Честно говоря, я уже давно понял, что к Амбалу мы не доберемся. «Мы» – это Амир и я. Рохо это было совсем не нужно, он собирался покончить с нами где-то по дороге. Но что можно было сделать? Меня разоружили еще в Цитадели. Амира, правда, опять нарядили в броню «палача» и дали топор, чтобы он мог прикрывать остальных при атаке тварей, но нас обоих постоянно держали под прицелом.
Накатила какая-то необоримая усталость. Пропало всякое желание бороться за жизнь, чувства притупились, в душе воцарилось полное безразличие к своей судьбе. Наверное, так же себя чувствовала Катарина, после того как надломилась в плену у Похитителей. Правда, к ней инстинкт самосохранения вернулся – во время заварушки в игорном доме она куда-то вовремя улизнула.
Но мне уже просто хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Поэтому я испытал что-то вроде облегчения, когда мы остановились у очередных руин. Рохо дал команду нас связать, и я не шевельнул даже пальцем, чтобы защититься. Амир привычно впал в ярость и принялся размахивать топором, но точный залп сбил его с ног. Топор отлетел в сторону, генераторы вышли из строя, только один еще истерично трещал в агонии. Броня выдержала большую часть пуль, и Амир был пока жив, но подняться уже не мог и только с трудом шевелился, как перевернутая на спину черепаха. Рохо жестом приказал снять с него доспехи. Трое бойцов тут же начали деловито раздевать его, как будто он был уже трупом.
Я ожидал, что тоже получу пару кусков свинца и упокоюсь навеки. Не самая худшая смерть по здешним меркам. Но Рохо этого было мало, он хотел поразвлечься. Мое безразличие его не устраивало – ему нужно было чувствовать чужую боль, ужас, отчаяние. Меня подтащили к торчащим из песка ржавым балкам, заломили руки назад и подняли на поперечную перекладину, стянув локти полимерным жгутом. Я висел на подобии дыбы, не доставая ногами до земли, и не мог даже пошевелиться, не причиняя себе дополнительных мучений.
Рохо и его головорезы.
Рохо отдал автомат одному из подручных, а сам вытащил нож из-за пояса. Приблизился ко мне, поигрывая оружием и ухмыляясь. Зашел за спину. Резкая боль хлестнула сначала по одной щиколотке, потом по другой. Икроножные мышцы стянулись в шары под коленями, не удерживаемые больше рассеченными связками. Я захлебнулся криком.
– Что, пси, допрыгался? Думал, никогда мы с тобой не встретимся? Утопия – тесная планета…
Татуированный череп снова плясал перед моими глазами, подмигивая сквозь красную пелену, как будто я оказался на мексиканском Дне мертвых. Или словно ожила карта «Смерть», только вместо косы в костлявой руке сейчас был небольшой нож из темной стали. Рохо поднял лезвие к моему подбородку, кольнул кадык, потом чуть прорезал кожу между ключицами. На мгновение замер, наслаждаясь происходящим. Его ноздри раздувались, словно он пытался учуять мой страх. Хотя телепату этого и не требовалось – он напрямую впитывал ужас, испускаемый мозгом. Пил взахлеб и пьянел, как вампир от крови. Нож рассек мне одежду на груди и остановился у солнечного сплетения. Замер еще на секунду, а потом Рохо надавил. Лезвие легко проткнуло мышцы и плавно пошло вниз, вскрываю брюшину.
#
Судорога перехватила горло, внутренности будто ворошили раскаленным штырем. Я закрыл глаза, не желая видеть, как из вспоротого живота вывалятся дымящиеся кишки. Меня окутала багровая тьма. Я перестал чувствовать ход времени, просто купаясь в кипящем океане боли без дна и берегов. Тело содрогалось в корчах, но я словно обособился от него, найдя точку невозмутимого спокойствия в центре агонии.
Внутреннее зрение обострилось, как будто раньше ему мешали какие-то преграды: я видел танец светящихся огоньков на сотни, тысячи миль вокруг. Краснеющее ожерелье уходящего вереницей отряда Рохо, нервные переливы паучьих стай, ползунов, точащих шкуру Утопии, как черви гнилое яблоко, негаснущее кострище Цитадели, где человеческие угольки вспыхивали, раздуваемые яростью, похотью и алчностью. Все это острее, четче, резче, чем обычно.
Но начинались галлюцинации, и я уже не мог отличить обычное зрение от внутреннего, реальность от предсмертного бреда. Мне казалось, что я оставил тело, распятое на ржавых балках, и поднимаюсь над ним в горячем застывшем воздухе, оглядываясь по сторонам. На горизонте врос в песок колючий черный многоугольник, наполненный красноватыми огоньками. Часть из них была обычным свечением людей, у других свет колебался вокруг темной сердцевины. Они были живыми, но и мертвыми в то же время. Покидая многоугольник, они двигались на восток, где трепетали, гасли и вспыхивали снова, сталкиваясь с волной металлических огней, похожих на отблески на вороненом ружейном стволе. Эти огоньки, наоборот, были мертвыми, но и живыми при этом. Они исходили потоками из недр многомерного кристалла, растущего на месте бывшего Грин-сити.
Там растекалась в пространстве немыслимо сложная конструкция из пульсировавших линий, которые пересекались под разными углами. Это были непрерывные потоки частиц, непонятных значков, похожих на цифры. Они бежали туда и обратно, пересекались, сплетались в единые тела двуногих, многоногих, движущихся на колесах существ, расползавшихся во все стороны. Значки были их кровью, в значках заключалась для них жизнь. Эти существа сливались в единый прилив, стальное цунами, пытающееся смести черный многоугольник.
Я видел вблизи одного из них – гиганта, заслонявшего солнце. Он шел вперед на гибких лапах из множества сочленений, и от его шагов содрогалась земля. Меня охватила уверенность, что я должен остановить великана – из последних сил, любой ценой, пока мой разум не померк окончательно. Повинуясь непонятно откуда взявшемуся чутью, я скользил вдоль светящихся нитей и пунктиров, наполнявших утробу чудовища, и искал центр, где сходятся все потоки. Вот он – главное пересечение в этом лабиринте. Продолжая следовать интуиции, усилием воли я начал останавливать определенные значки, менять их местами, совмещать те, что всем своим видом кричали, что не должны быть рядом ни при каких условиях. И добился своего.
Поток застопорился, значки замедлили ход в пульсирующих венах, начали сплетаться в один воспаленный узел. Здесь рос мертвенный тромб, перекрывший движение. Он вспухал, увеличивался в размерах, раздувался гигантским фурункулом и, наконец, взорвался с ослепительной вспышкой, брызнув во все стороны гаснущим гноем омертвевших знаков. Знаков, которые больше ничего не значили. Стальной гигант замер и почернел. Я больше не видел его, теперь он стал мертвым среди мертвых, как любой другой кусок бездушной материи.
Эта битва окончательно лишила меня сил, я вновь спускался вниз – к своему остывавшему телу. Оно тоже потускнело, почти сливаясь с окружавшей меня полутьмой. Но под ним, ниже поверхности планеты, в глубинах затаилась настоящая тьма. Та самая, что была связана со всеми бессловесными хищными тварями, захватившими Утопию. Я смотрел на нее, как в первый раз, и она начинала смотреть на меня в ответ.
Сначала это было лишь непроницаемое пятнышко где-то в самой сердцевине подземных недр, но чем дольше я в него вглядывался, тем больше оно становилось, разрастаясь, словно распускающийся черный цветок. Точка, пятно, клякса, извилистая червоточина медленно, но неуклонно расширяющаяся во все стороны. Я чувствовал взгляд – взгляд живого существа. Не разумного в человеческом понимании, нет, но и не бессмысленного зверя. Чего-то, выходящего за пределы нашего разума. Как если бы живой тварью вдруг оказалась черная дыра или газовая планета-гигант. Оно понимало, что мне скоро придет конец, но смотрело без всякого сочувствия, злорадства или хотя бы малейшего интереса. Так человек смотрит на каплю дождя, разбивающуюся о рябь лужи.
Я почувствовал, что этот сгусток тьмы чудовищно плотен. Как будто был спрессован из такого количества материи, что хватило бы на целую Солнечную систему с десятком планет, и обладал немыслимой гравитацией. Тьма тянула меня к себе, и не было никаких сил сопротивляться ее притяжению – я никогда в жизни не сталкивался ни с чем, что источало такую немыслимую мощь.
Теперь я двигался вниз, тонул в толще Утопии, как муха в тягучем сиропе. Мое тело оставалось наверху, как будто я, нырнув в воду, видел кого-то другого, безмятежно лежавшего на волнах. Оно уже почти не светилось, но его окружило кольцо других огоньков – ярких, живых. Опять я не мог понять, каким из зрений я вижу происходящее и где граница кошмаров умирающего мозга. Одновременно я смотрел из вязких глубин, затягивавших меня все ниже и ниже, и через полуприкрытые остывающие веки. Мое тело обступили фигуры в траурных черных доспехах и шлемах. У них на груди был символ в виде крылатого черепа. Я опять вспомнил о карте «Смерть» – иногда скелет изображался там рыцарем в латах цвета безлунной ночи. Они подняли меня на руки и погрузили в стальной катафалк. Повозка двинулась сквозь песчаные смерчи, пока не оказалась у врат железной крепости. Створки медленно открылись и поглотили нас, как огромная пасть.
Мое зрение больше не двоилось, я не погружался в глубины и не был закован в остывающий труп. Вместо этого я оказался в туннеле из холодного сияния. Тьма в недрах Утопии, железная крепость, мое неподвижное пустое тело, сама планета, окружавшая ее галактика с мириадами звезд и планет – все оставалось где-то позади… Я направлялся к источнику ослепительного белого света, который обещал вечный покой.
Но слиться с ним мне так и не удалось. Что-то пошло не так, я обрушился в черную яму, провал памяти. Перестал существовать не то на доли секунды, не то на целую вечность. Когда я снова вынырнул, свет больше не приближался и не заливал все вокруг. Он сузился до круга с четкими границами, затем разделился на шесть одинаковых светящихся кружков, висящих у меня перед глазами. Я попытался рвануться в их сторону, но ничего не вышло – меня снова держало собственное тело. Вдобавок оно было приковано к какой-то прохладной поверхности. Я попробовал оглянуться по сторонам, но не смог – голова тоже была зафиксирована.
Еще несколько мгновений я не видел ничего, кроме светильников, пока на их фоне не появились и не начали медленный танец стальные щупальца. На конце одного блестело лезвие, другое кончалось иглой, третье отсвечивало зеленым лучом, четвертое приблизило ко мне поблескивающий глаз-линзу.
Щупальце с лезвием скользнуло вниз, нацелив острие мне в грудь. В ужасе я видел поток значков, бегущий внутри металлической руки, который направлял ее движение. Я напрягся изо всех сил, стараясь прервать это течение. Передо мной закрутился калейдоскоп горящих иероглифов, и я уже уверенно выбрал и столкнул несколько из них. Поток значков застрял в своем истоке, где-то у плеча, стальная рука замерла, поблекла, как высохшая ветка, а лезвие остановилось в миллиметре от кожи. Но, сконцентрировавшись на ней, я упустил другое щупальце, ловкое и проворное, которое коварно воткнуло иглу мне в шею. Накатила теплая волна. Она утащила меня с собой, как отлив ракушку, в темные и беззвучные глубины сна.