Журнал Наш Современник 2005 #8

Современник Журнал Наш

НАШ СОВРЕМЕННИК

Nash-Sovremennik.ru

ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ

И ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ

ЕЖЕМЕСЯЧНЫЙ ЖУРНАЛ

У Ч Р Е Д И Т Е Л И:

Союз писателей России

Издательско-производственное объединение писателей России

Международный фонд славянской письменности и культуры

Коллектив редакции

 

Память

 

Дело Бейлиса. Ритуальные игры

А. Солженицын в своей книге «Двести лет вместе» дал такой комментарий к делу Бейлиса: «Да как возможно было в ХХ веке, не имея фактически обоснованного обвинения, вздувать такой процесс в угрозу целому народу». И чуть ниже добавил: «Странное трагическое убийство мальчика осталось неразысканным, необъяснённым».

Но даже эти осторожные мысли Солженицына вызвали настоящий приступ гнева у еврейского журналиста с ритуальной фамилией Резник, живущего в Америке. Резник бросился оспаривать Солженицына, утверждая, что на процессе Бейлиса «тайное стало явным. Все убийцы были названы… Всё это запечатлено на десятках страниц трёхтомной стенограммы процесса. Солженицын этот основной документ игнорирует, что и позволяет ему делать вид, будто убийство осталось нераскрытым» (С. Резник. Вместе или врозь. Заметки на полях книги А. И. Солженицына. Захаров. Москва, 2003 г.)

Не менее страстную отповедь дали журналисты Марк Дейч и Валерий Каждая историку Михаилу Назарову, посмевшему в Интернете предположить, что убийство пятерых подростков в Красноярске, случившееся за неделю до иудейской Пасхи, может носить ритуальный характер. Дейч и Каждая обвиняют Назарова в историческом невежестве, в том, что «стенограмму процесса Бейлиса некто Назаров явно не читал — никаких доказательств «практикования евреями ритуальных убийств» в стенограмме нет» («Московский комсомолец», 24 июня 2005 г.). В этой же статье, обращаясь к «Письму 500», направленному в прокуратуру РФ, авторы пишут: «Главный пафос «письма 500» — в требовании «официально возбудить дело о запрете в нашей стране всех религиозных и национальных еврейских объединений, как экстремистских»…

Здесь, надо сказать, Дейч сотоварищи в запальчивости привирают, поскольку в «письме 500» сказано иначе: «на основании ст. 282 УК РФ, закона «О противодействии экстремистской деятельности» (2002) и ст. 13—5 Конституции РФ («запрещается создание и деятельность общественных объединений, цели которых направлены на разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни») мы требуем официально возбудить дело о запрете в нашей стране всех религиозных и национальных объединений, основанных на морали «Шулхан Аруха», как экстремистских».

Одним словом, о запрещении не всех поголовно, а только тех, которые основаны на морали «Шулхан Аруха» — средневекового иудейского свода законов, который даже его издатели — Конгресс еврейских организаций и объединений в России (КЕРООР) — не решились напечатать на русском в полном объёме. Во вступлении к книге председатель Исполнительного комитета КЕРООР раввин Зиновий Коган откровенно признаёт: «…Редакционный Совет КЕРООР счёл необходимым опустить в этом переводе некоторые галахические указания, помещение которых в издании на русском языке было бы воспринято населением России, не придерживающимся иудаизма, как неспровоцированное оскорбление». Как видим, раввин признаёт оскорбительный характер текста, однако советует иудеям ознакомиться с ним в «Ешиве» (духовном училище).

Споря с Солженицыным, Резник с театральной патетикой восклицает: «Русский народ в лице двенадцати присяжных заседателей не принял чашу с отравой, а содержимое её выплеснул в лицо самим отравителям».

Таким напыщенным стилем Резник хочет сказать, что присяжные оправдали Бейлиса*, но при этом утаивает гораздо более важное обстоятельство: умерщвление отрока Ющинского на еврейском заводе с синагогой было признано «изуверским с подробно перечисленными признаками ритуального». Кстати, я вспомнил, что автор антисолженицынских инвектив — это тот самый Семён Резник, который в 1990 году встретил группу советских писателей статьёй «Десант нацистов в Вашингтоне». Резник тогда заявил, что делегацию возглавляет член президентского Совета Валентин Распутин — «антизападник и антисемит». Что в составе группы член редколлегии «Литгазеты» Светлана Селиванова, которая пытается в газете проводить «нацистскую линию»; что вместе с писателями в Америку приехала нанайка Евдокия Гаер, которая борется «против рыночной экономики и за «равноправие» русского народа, якобы угнетаемого евреями и другими инородцами»… Всё вышесказанное было «геббельсовской» ложью: никакой Евдокии Гаер и никакого Распутина с нами не было. А уж утверждать, что при главном редакторе еврее Чаковском Светлана Селиванова проводит в «Литгазете» «нацистскую линию» — для этого надо было быть либо идиотом, либо профессиональным лжецом…

Так что в его споре с Солженицыным лично у меня никакой веры Семёну Резнику нет и быть не может.

Естественно, что для большой части российского общества дело Бейлиса казалось «кровавым наветом», заговором черносотенцев и ретроградов против еврейства, образ которого в начале ХХ века связывался с понятиями «либерализма», «добра», «разума», «прогресса», «свободомыслия»…

Движимые этими представлениями о еврействе, русские либералы 30 ноября 1911 года в петербургской газете «Речь» опубликовали обращение «К русскому обществу» — по поводу «дела Бейлиса».

«Во имя справедливости, во имя разума и человеколюбия мы поднимаем голос против вспышки фанатизма и тёмной неправды. Исстари идёт вековечная борьба человечности, зовущая к свободе, равноправию и братству людей, с проповедью рабства, вражды и разделения»…

Вот такими не совсем грамотными, напыщенно либеральными и фальшивыми словесами изобиловало письмо в защиту Бейлиса, составленное В. Короленко и подписанное Горьким, Мережковским, Струве, Милюковым и прочими прогрессивными деятелями той эпохи. В их числе была и Зинаида Гиппиус, та самая, которая через 7 лет записала в дневнике: «На днях всем Романовым было повелено явиться к Урицкому, зарегистрироваться. Явились. Ах, если бы это видеть! Урицкий — крошечный, курчавенький жидочек, самый типичный. И вот перед ним — хвост из Романовых, высоченных дылд, покорно тянущих свои паспорта. Картина, достойная кисти Репина».

И не надо бы радоваться Дейчу и Каждая, что Александр Блок подписал это письмо, как и другое, осуждающее Розанова за книгу «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови», потому что после подобного рода коллективных акций Блок в своём дневнике каялся: «27.11.1911. Дважды (у Блока подчеркнуто. — Ст. К.) приходил студент, собирающий подписи на воззвании о ритуальных убийствах (составленном Короленкой). Я подписал. После этого — скребёт на душе. Да, Клюев бы подписал, и я подписал — вот последнее».

Достали Блока. Дважды приходили. «Скребет на душе», оглядка за помощью на Клюева… Не выдержал великий поэт давления «либерального террора» и признался сам себе в своей слабости…

Мало кто тогда из российских либералов понимал, что еврейский мир весьма разнороден и противоречив, и что его представляют не только ассимилированные знаменитости вроде скульптора Антокольского, художника Левитана, мецената Гинзбурга и подобных им персон… Кроме этого привилегированного и европейски воспитанного слоя еврейства в эпоху Бейлиса — Ющинского, оказывается, существовали ветви еврейского племени, сохранившие в своём быту традиции, обычаи и предания чуть ли не из доисторических времён.

В 1979 году советское издательство «Прогресс» издало мемуары крупной функционерки из ГДР Мишкет Либерман: «Из берлинского гетто в новый мир. Мемуары антифашистки». Это был живописный и подробный рассказ о том, как еврейская община из Галиции, совершенно не затронутая прогрессивными веяниями и жившая в изоляции, после начала первой мировой войны, спасаясь от её ужасов, переселилась не просто в глубь Германии, а в Берлин, и не просто в Берлин, а в его центр — в район Александерплатц и знаменитой Линден-аллеи, в течение полутора лет (в 1915–1916 годах) вытеснив из центра немецкое население. Евреи-беженцы организовали в сердце Германии своё добровольное гетто и начали жить в нём по законам и обычаям, о которых и не подозревали ни Томас Манн, ни Семён Резник.

Вот несколько отрывков из этой откровенной книги:

«Да, и в Берлине было гетто. Добровольное… У гетто было своё продовольственное снабжение… Евреи-иммигранты сами отрезали себя от внешнего мира. Они жили, как Моисей на Синайской горе: строго следовали десяти заповедям и сотням запретов… Большинство ортодоксальных евреев — и старых, и молодых — не умели читать и писать по-немецки… Девочкам приходилось совсем плохо. Они сидели дома и ждали, когда наступит брачный возраст. Смешанный брак считался у верующих евреев самым большим грехом. О нём вообще не могло быть и речи…»

О матери: «Какие были у неё волосы, не знала она сама. Она их просто не имела со времени свадьбы. Её заставили сбрить их, прежде чем идти к алтарю. Так требовал ритуал. Теперь она стригла их каждый месяц. Почти до лысины. Она носила парик, который делал её старше и ещё некрасивей. Мужчинам ритуал запрещал стричь волосы. Они носили длинные бороды и пейсы почти до плеч. Безумный мир…»

О сёстрах:"…они накрывали праздничный стол. Всё было приготовлено ещё в пятницу. Еда стояла в печи. Её накрывали перинами, чтобы она держала тепло целые сутки. Еда действительно не остывала, но прокисала, особенно летом. Отсюда столько страдавших желудком из числа фанатичных».

«Участвовать в пирушке женщинам не позволялось. Ни молиться в одной комнате с мужчинами, ни сидеть за одним столом».

«Пурим был очень весёлым праздником. Как ночь карнавала. Пурим основан на легенде о прекрасной Эстер, еврейской жене персидского короля Артаксеркса. Эстер удалось удержать министра Хамана от убийства евреев. В этот день в гетто царили дети и молодёжь. Они наряжались, ходили от дома к дому и разыгрывали эту легенду. Вечером они шли гурьбой в синагогу, захватив с собой трещотки. Как только раввин произносил имя Хамана, они начинали трещать. Возникал оглушительный шум, все смеялись и радовались. Вот и дали же мы антисемиту Хаману!»

«Птице связывали ножки, крутили её над головой и при этом произносили молитву. Малышам надо было всё время повторять: «Тебе на смерть, а мне для жизни». Мой маленький братик тоже шепелявил эти слова, в то время как отец крутил петуха над его головой. Затем животных доставляли еврейскому мяснику, чтобы они были зарезаны по ритуалу».

О свёкре: «Устроился на бойню, где можно было подкормиться. Как и другие на бойне, он пил кровь забитых животных».

Впрочем, нравы нашей Одессы, да и Киева в начале ХХ века, едва ли далеко ушли от нравов этого ветхозаветного (или талмудического?) гетто. Вспомним хотя бы сцену из одесских рассказов Бабеля, в которых он со знанием дела изображает сакральный ритуал обрезания еврейских младенцев мастером кровавого обряда Нафтулой Герчиком:

«Отрезая то, что ему причиталось, он не отцеживал кровь через стеклянную трубочку, а высасывал её вывороченными своими губами. Кровь размазывалась по всклокоченной его бороде. Он выходил к гостям захмелевший. Медвежьи глазки его сияли весельем. (…) одной рукой Нафтула опрокидывал в заросшую кривую огнедышащую яму своего рта водку, в другой руке у него была тарелка. На ней лежал ножик, обагрённый младенческой кровью, и кусок марли… мужья бросали деньги в его тарелку. Жёны вытирали салфетками кровь с его бороды».

Прочитав такое, любой обыватель всплеснёт руками: «Дикие люди, пьющие горячую кровь животных или чистейшую кровь обрезаемых младенцев!» Не все евреи похожи на Эйнштейна, на Ойстраха или на Марка Дейча. Среди них, оказывается, жива ветвь, цивилизованная не более чем племя таджикских огнепоклонников, с которыми я встречался в горах Памира, или африканская народность тутси…

Видимо, ассимилированный европеец Марк Дейч не читал ни Бабеля, ни Мишкет Либерман, поскольку уверяет читателей «Московского комсомольца», что «правоверным иудеям строжайше запрещено употребление крови — даже животных»… Может быть, и запрещено, но, как мы видим, не все следуют этому запрету.

Кстати, ничего постыдного в этом нет: и чукчи с якутами пьют горячую кровь оленей, и в русском народе время от времени находятся семьи, вроде знаменитых Лыковых из Восточной Сибири, жившие и живущие в наше время по архаическому ритуалу в отрыве от всякой цивилизации. Нехорошо стыдиться, Марк, грешно стыдиться, Семён, своих диковатых соплеменников. Не зря же мудрец Василий Васильевич Розанов в своём фундаментальном исследовании «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови» (СПБ, 1914 г. — сразу же после «Дела Бейлиса») с ужасом восхищался еврейской ветвью, сохранившей свои первобытные обычаи и привычки в ХХ веке. Просвещённые евреи — адвокаты, журналисты, меценаты, бросившиеся на защиту слабоумного Бейлиса, не поняли смысла этой книги и объявили Розанова антисемитом, просвещённые русские либералы исключили великого религиозного философа из «Философского общества»… А Розанов просто-напросто изумлялся в этой книге еврейской способности хранить свои ритуалы и продолжать жить по ним. А «Дело Бейлиса» — до предела политизированное — ему подгадило. Исторический фон для Василия Васильевича оказался несчастливым.

Действие бабелевского рассказа «Карл Янкель» происходит в те же годы, что и процесс по делу Бейлиса, но именно от такого первобытно-дохристианского обряда, как от «хаоса иудейского», в те же времена бежали Осип Мандельштам и Эдуард Багрицкий, Борис Пастернак и Лев Троцкий.

Такого рода ритуалы, конечно же, создавали фон, на котором присяжные заседатели по делу Бейлиса всё-таки пришли к выводу, что умерщвление отрока Андрея Ющинского было ритуальным… Кстати, слово «ритуал» (в его сакральном, древнейшем значении) и поныне является фундаментальным в размышлениях о судьбах еврейства самых что ни на есть интеллектуалов сионистского склада.

В недавно изданной в Америке на русском языке книге «Из глубин» израильский профессор, доктор физико-математических наук и философ Герман Брановер ставит это понятие в центр современного еврейского самосознания, с презрением и негодованием отзываясь о всякого рода ассимиляционных веяниях не только в Израиле, но и во всём мире: «Там, где социолог предсказывает полную ассимиляцию, вечный жид веками существует в своей неприкосновенной обособленности» (ну разве не об этом же пишет Мишкет Либерман?). «…Мы должны дорожить ритуалом уже и потому только, что он служил тысячелетия нашей защитной стеной, (…); был главным средством нашего сохранения». «Исполняющий ритуал наслаждается высшими удовольствиями… через саму душу». «Вся сложная система нашего ритуала была необходима прежде — тысячи и сотни лет назад (…) без этого нас давно бы не было»… «Только через ритуал лежит путь ребёнка к сохранению его в пределах народа».

Культ тысячелетнего (каким бы архаичным он ни был) ритуала в XXI веке, через сто лет после «Дела Бейлиса»!

Впрочем, человечество, утрачивая универсальные религиозные гуманистические системы — христианство, подлинный ислам, расставаясь с временно заменившими их идеологиями социализма, расставшись с мощной тоталитарной системой фашизма, хватается за любую соломинку, излучающую дыхание сакральности, какой бы архаической, какой бы отжившей и нежизнеспособной ни казалась она, эта сакральность, еще вчера…

А на фоне существования или даже оживления этих культов, вплоть до шаманизма, становится возможным всё — расцвет любых сект, любых ритуалов. Тем более таких, которые, возможно, на самом деле никогда не умирали…

Итак, как сказали бы в советское время, «по просьбе трудящихся евреев» Марка Дейча, Семёна Резника, а также грузина Валерия Каждая, уличивших Солженицына и Назарова в том, что последние плохо знакомы (или даже вообще не читали) с «Делом Бейлиса», мы публикуем основные главы из стенографической записи знаменитого процесса 1913 года.

Станислав Куняев

 

ДЕЛО БЕЙЛИСА

Выдержки из стенографического отчета

Состав суда по делу Бейлиса

П р е д с е д а т е л ь — председатель киевского окружного суда Ф. А. Болдырев, ч л е н ы с у д а: К. А. Вигура, А. И. Юркевич, кн. Д. В. Жевахов.

О б в и н и т е л ь — товарищ прокурора с. — петербургской судебной палаты О. Ю. Виппер.

П о в е р е н н ы е г р а ж д а н с к о й и с т и ц ы Александры Приходько — прис. пов. А. С. Шмаков, частн. повер. Г. Г. Замысловский и пом. прис. повер. С. Н. Дурасович.

З а щ и т н и к и — присяжн. поверенные — Д. Н. Григорович-Барский. О. О. Грузенберг, А. С. Зарудный. Н. П. Карабчевский и В. А. Маклаков.

Присяжные заседатели:

М. Д. Мельников (старшина), губернский секретарь, помощник ревизора контрольной палаты.

И. А. Соколовский, крестьянин, контролёр городского трамвая.

И. Г. Перепелица, мещанин, домовладелец Вознесенского спуска.

Г. А. Оглоблин, чиновник почтово-телеграфной конторы.

К. С. Синьковский, чиновник почтово-телеграфной конторы.

М. К. Кутовой, крест. села Хотово.

П. Л. Клименко, крест., служащий демиевского винного склада.

М. И. Тертычный, крест. села Борщаговки.

П. Г. Калитенко, мещан., служащий на вокзале.

Ф. Я. Савенко, крест. села Котуховка.

А. Г. Олейник, крест. села Гостомель.

С. Ф. Мостицкий, извозчик.

В число запасных входили:

Г. И. Яковлев, служащий городской управы, и Х. И. Штемберг, служащий соединенного банка.

20 октября 1913 г.

Богословская экспертиза

Суд предложил религиозно-богословским экспертам анкету из 29 вопросов. Первым выслушивается эксперт со стороны обвинения, патер Пранайтис, б. преподаватель древнееврейского языка в Католической духовной академии в С.-Петербурге, магистр богословия.

Экспертиза Пранайтиса

Позвольте мне начать с 5-го вопроса: Что такое Талмуд? В буквальном смысле это означает «наука», «предание». По мнению (еврейского) народа, когда Бог дал свой закон, то Моисей кое-что записал, но многое осталось незаписанным, оно переходит в устной передаче из поколения в поколение…Устное толкование (Моисеева закона) дало основание Талмуду, это — Мишна, книги Второзакония — это есть Тора…На Мишну опять последовало разъяснение, получившее название Гемара, т. е. «дополнение», «усовершенствование». Мишна была составлена во II в по Р. Х., а Гемара закончена в VI в…

В XVI в. появилось сокращение Талмуда под названием Шульхан Арух, эта книга имеет (у евреев) то же значение, как у нас Катехизис по отношению к богословию… Шульхан Арух — обязателен для всех евреев…Талмуд — громадная книга… там все науки находят себе место, но главным образом проявляется большая нетерпимость по отношению к иноплеменным, в особенности к христианам…Когда появились сомнения среди евреев, все ли отрицательные характеристики иноплеменников (первоначально язычников) относятся и к христианам, то Маймонид (еврейский богословский авторитет XII века) открыто заявил, что все эти христиане, к какому бы толку они ни принадлежали, все они — идолопоклонники… Все, что там сказано относительно войны с Амалекитянами, относительно их истребления, относится именно таким же образом и к христианам…Относительно же того, как надлежит евреям поступать с христианами, (в Талмуде) сказано, что надо их избегать, не иметь с ними никаких сношений, всячески стараться им вредить, не спасать от опасности и вообще вредить им так, чтобы их совсем истребить. Истребление христиан — главная цель евреев-талмудистов, к этой цели направлены все молитвы (евреев), все действия… это — даже обязанность, каждый еврей должен вредить христианам, а если он не вредит им, тогда он (согласно Талмуду) даже не настоящий еврей. Убийство христиан — есть единственная богоугодная жертва после разрушения (Соломонова) храма (в Иерусалиме римлянами в 70 г. по P. Х.).

Чтобы больше вредить христианству, Талмуд разрешает все средства: ложь, обман, ростовщичество (запрещенное по отношению к своим евреям) и даже… принятие (обманным образом) христианства, даже такой обман разрешается… Известный (еврейский) историк Грец говорит об известном (немецко-еврейском) писателе Генрихе Гейне, что он только кажущимся образом принял христианство, как враг, который берет в руки чужое знамя, чтобы тем лучше погубить своего врага.

…В таком же талмудическом духе издавались впоследствии и другие (еврейские религиозные) сочинения, на первом месте следует отметить «Каббалу»…Собрана эта наука в III веке, но получила окончательный вид только в XII–XIII вв…По этому учению, при создании душ божество перешло в израильские души, но некоторые искры (божества) попали и не в израильские, эти искры ждут освобождения…

Еврейство всегда называется внутренним ядром (Мироздания), а другие народы — скорлупой, шелухой; это ядро — согласно Каббале — надо освобождать, оно освобождается путем добрых дел (по отношению к евреям) и принесением жертвы, т. е. убийством неевреев… Мессия придет не раньше, чем (все) эти искры будут освобождены из шелухи.

В Каббале каждая буква (еврейского алфавита) означает число, и потом эти буквы (числа) слагаются. Если одно и то же число происходит от разных слов, то считается, что они (слова) непосредственно относятся одно к другому. Например, слово, которым в Талмуде пишется имя нашего Спасителя — Ишу — означает 316: 3, 10 и 6 — означает Иисус. Но слово «пустота», «мерзость» — тоже получается 316, а это значит (согласно Каббале), что Христос то же самое, что и мерзость… (Вопрос) «Каким способом рекомендует Талмуд добывать кровь из тела, в случае надобности в ней?» — Для добывания крови христианской, о которой говорится (в Талмуде), есть два способа: или колют или ущемляют, но не режут.

(Вопрос) «Каково отношение Талмуда к иноплеменникам, не содержится ли в нем прямых указаний на то, что убийство иноплеменника дозволено и является актом, угодным Иегове?» — После разрушения (иерусалимского) храма, говорится в Талмуде, нет другой жертвы (Иегове), как принесение в жертву христиан…

(Вопрос) «Чем в Каббале заменен ритуал принесения в жертву животных, прекратившийся с разрушением храма?» — Это относится к тому же, все эти ветхозаветные жертвоприношения исключены (теперь) принесением в жертву христиан, вместо агнцев и т. п…

(Вопрос) «Какое значение в Талмуде и Каббале имеет число 13?» — Это число всегда считалось священным: 13 колен (израилевых) считается вместе с Иосифом, которого к ним причисляют; было 13 школ в Месопотамии; 13 свечей (у них) в подсвечнике…

(Вопрос) «Из какого места тела, по толкованию Талмуда и Каббалы, выходит по преимуществу душа вместе с кровью?» — Указывается прямо, что душа выходит с кровью из шеи…

(Вопрос) «Когда появилось среди евреев учение неохасидов и какое отношение оно имеет к учению Каббалы?» — Это учение является как бы расцветом Талмуда и Каббалы…Талмуд учит, что раввины чуть ли не уподобляются самому Богу и что даже Бог должен считаться с мнением раввинов. В позднейшее время было сказано еще яснее, что раввины неохасидизма суть не что иное, как воплощение самого Божества…

(Вопрос) «Были ли в средние века и в наше время случаи осуждения евреев по обвинению в убийстве христиан с религиозной целью, причем евреи были изобличены, как собственным сознанием, так и нахождением, по их указанию, останков замученных ими детей?» — О средних веках у нас сложилось понятие, что тогда была тьма, в противоположность тому, что есть в ХХ в…Не все, что было в средние века, было плохо, и не все теперь хорошо…Цитирую (еврейского историка) Хвольсона, что нельзя верить написанному в средние века, ибо это написано набожными монахами. Но что же делать, если не было других писателей… они описывали и то, что неприятно евреям, и многое, что очень полезно для них (евреев). Когда этих монахов цитируют в пользу евреев, то их провозглашают истинными учеными, когда же они говорят что-нибудь противное евреям, тогда это — тьма, и все это никуда не годные источники. Были и ужасы в средние века, но разве их в наше время нет?…Говорят, будто все ученые, и прежние, и теперешние, были против «кровавого навета»; но могу (только) сказать, что те, кто писал в похвалу еврейству, только те считались настоящими учеными, а кто изобличал евреев, тот считался невежественным обскурантом. …В средние века было много случаев, когда (евреи) были изобличены по уликам и по сознаниям, были осуждены и казнены. И не только в средние века…но и в позднейшие времена, вплоть до наших дней…Последнее из таких дел было Холмское, где была убита девочка; это было доказано, убийца был осужден и приговорен к смертной казни. Просмотрел я и Саратовское дело, которое находится в государственных архивах. Там… все участники дела были обвинены по указаниям свидетелей и все они были осуждены и наказаны… Просмотрел я и Велижское дело, где обвиняемые были оправданы лишь потому, что свидетелей уже не нашлось…хотя и было обнаружено обескровление жертвы…У меня есть нотариально засвидетельствованный документ о еврейском убийстве в 1753 г. в Житомире: на основании этих документов… не остается ни малейшего сомнения, что расследование велось как следует и беспристрастно. Поэтому я вполне убежден, что если такие зверские убийства существовали раньше, то они существуют и по сие время. В истории их насчитывается более двухсот…

(Вопрос) «Заключается ли в учении еврейской религии, как древней, так и позднейшей — «Зогар» и др. (еврейские религиозные книги), — предписание об умерщвлении христиан с ритуальной целью?» — Таких указаний, где бы прямо говорилось об убийствах с ритуальной целью, разумеется, не существует, ибо есть предание, которое можно записывать, и есть такое, которое Талмуд запрещает записывать, это есть тайна постоянного устного предания. О том, что употребляют и как употребляют кровь, можно сказать лишь на основании исторических фактов и повторяющихся убийств. Употребление крови было видно из того, что она собиралась и посылалась в закупоренных бутылках, потом кровью пропитывался холст, и куски пропитанного кровью холста также рассылались. Это ясно видно по Саратовскому делу, где действительно все было найдено: и этот холст, пропитанный кровью, тоже был найден в том же доме, и обвиняемые никоим образом не могли объяснить, откуда эта кровь взялась; сначала говорили, что это, мол, дети играли, когда гусей резали, и испачкались в крови и потом спрятали. Но когда была произведена экспертиза, то оказалось, что это — кровь млекопитающего…О добывании крови, как и об ритуале, как я сказал, тоже нет определенных (письменных) указаний; кровь может добываться всякими способами… Когда это возможно, исполняются все предписания, существуют даже каббалистические знаки (и символы), которые они в своем изуверстве могут употреблять, например 13 уколов, но это не есть обязательное предписание…

(Вопрос) «Имеются ли данные и какие именно, что убийство Андрея Ющинского совершено из побуждений религиозного изуверства, вытекающего из вероучений еврейской религии или ее толков (сект), и в последнем случае, каких именно?» — Прямых указаний на это, кроме 13 уколов и раны в шею, не имеется, (однако) число 13 — священное. Что же касается (еврейских) сект, то профессор Хвольсон отрицает их существование, мне думается, что он говорит об исключительных сектах изуверов. Это наводит меня на мысль, что если у нас (христиан) находится такой сектант, то никто с ним не солидаризуется… все от него отказываются: пусть его осуждают и на нас его вины не сваливают. А тут, (у евреев), при таких обвинениях все еврейство стоит за таким сектантом, не позволяет его отделять, приписав к какой-либо секте. Как в Саратовском деле, так и в позднейших делах (евреи) всегда утверждают, что дело не в осуждении одного (лица), а в осуждении всего еврейства…В таких случаях многие евреи, которые вовсе не сочувствуют (обвиняемым)… и не знают всего этого, тем не менее защищают виновных, говоря, что этого не может быть — и призывают экспертов и ученых со всего света, и собирают папские буллы (якобы с опровержениями) — вот в этом-то и есть слабая сторона их дела, показывающая, что все они (к этому делу) причастны…Сколько писалось, с еврейской стороны, будто бы есть такие папские буллы, запрещающие даже говорить об осуждении евреев в употреблении (христианской) крови, приводятся буллы XIII века, которых насчитывается чуть ли не двадцать. Из них я нашел, в Санкт-Петербургской (духовной католической) академии, одну-единственную буллу папы Иннокентия (IV), в которой говорится только лишь, чтобы не преследовали евреев ранее суда и их осуждения. И напротив, нет ни одной буллы, которая запрещала бы обвинять евреев в изуверских убийствах или запрещала бы говорить об употреблении ими христианской крови… Я глубоко убежден, что если бы ничего подобного в действительности не было, то не было бы и таких методов, которыми пользуются евреи, чтобы оправдать себя от таких обвинений.

Допрос Пранайтиса

Прокурор: Скажите…с какого года вы состояли лектором древнееврейского языка в Духовной академии?

Пранайтис: С 1884 по 1902 гг.

Прокурор: Вы специально интересовались вопросом ритуальных убийств христианских детей евреями? Это ведь, собственно, не касается кафедры еврейского языка.

Пранайтис: Этот вопрос меня всегда интересовал, и я о нем слышал с самого детства, т. к. там, где я вырос, все уверены, что это так и есть. Когда я поступил (учиться) в Академию и слушал (профессора) Хвольсона, у меня явилось желание исследовать этот вопрос. Мои разговоры с Хвольсоном меня еще более в этом убедили, ибо сколько раз я ни обращался к нему с этим вопросом, он всегда выходил из себя… говорил, что все, кто утверждает о наличии ритуальных убийств — дураки, что они будто бы не знают ни одной буквы по-еврейски…

Прокурор: Хвольсон был тоже профессором по кафедре еврейства?

Пранайтис: Да, он был крещеный еврей и всегда защищал еврейство…

Прокурор: Скажите, все тексты Талмуда ясны, или же их можно истолковывать соответственным образом?

Пранайтис: Каждый раввин может одно и то же место в Талмуде толковать (как ему вздумается), толковать (как сказано в Талмуде же) — 49 раз…

Прокурор: Есть в Талмуде такой текст, что «дозволено приносить в жертву нееврея даже в день прощения обид, приходящийся на субботу»?

Пранайтис: Такой текст есть…В Талмуде сказано, что все жертвоприношения после разрушения (иерусалимского) храма заменены жертвоприношением иноплеменников…

Прокурор: Можно ли сказать, что заповедь Библии «не убий» (евреи) истолковывают лишь как «не убий еврея»?

Пранайтис: Да, все, что говорится о «ближних», относится только к евреям, а остальные не только не считаются ближними, но даже не считаются людьми.

Прокурор: Вы уже говорили, что все раввинские школы… сходятся в общей ненависти к христианам и что избиение и умерщвление христиан считается подвигом, богоугодной жертвой. Есть ли, например, такой текст (в Талмуде): «Отнимай жизнь у нечистого, убивай его, тогда Царь Небесный засчитает это тебе наравне с воскурениями и жертвами»?

Пранайтис: Да, такой текст есть.

Прокурор: Есть ли затем еще другой текст: «Кто проливает кровь нечестивых, тот столь же угоден Богу, как приносящий жертву»?

Пранайтис: Это написано в Талмуде.

Прокурор: Есть ли такой текст в «Зогаре» (книга Каббалы): «Нет у нас иной жертвы, кроме той, что состоит в уничтожении нечестивого»?

Пранайтис: Такого текста я не помню.

Прокурор: Вы говорили о «неохасидах»; значит, есть и просто «хасиды»?

Пранайтис: Хасиды как секта появились в XVII столетии. Неохасиды считают раввинов воплощением божества…

Прокурор: Эти преступления с вытачиванием крови из детей… ведь они начались очень давно, с XII в., даже раньше… Выяснилось ли в судебных процессах, что речь шла (только) об определенной секте?

Пранайтис: Никаких сект установлено не было. Кровь (всегда) употреблялась, и до появления хасидов…Я не допускаю (в этом отношении) существования особых сект, это все — развитие одного и того же раввинизма.

Прокурор: Насколько я понимаю, ваше положение сводится к тому, что человеческие жертвоприношения (у евреев) вытекают из основного их закона о том, что жертва должна быть и что она очищает от грехов?

Пранайтис: Да…

Прокурор: В «Зогаре»…говорится о «смерти их ам-хаарец» — что это означает?

Пранайтис: «Ам-хаарец» — неуч, невежда, в переносном смысле — всякий нееврей. Об их смерти говорится: «и смерть их пусть будет при заткнутом рте, как у скота, который умирает без голоса и речи». В молитве же (при убийстве) резник должен говорить: «Нет уст, чтобы отвечать, нет чела, чтобы поднять голову»… потом (делается) 12 «испытаний ножа» и удар ножом, т. е. всего 13 ударов…

Прокурор: Значит, ритуальные убийства должны происходить при заткнутом рте… и требуется при этом 13 уколов — так что убийство Ющинского соответствует этим требованиям и признакам?

Пранайтис: Да…

Прокурор: Скажите, в Саратовском деле не было ли установлено показанием свидетеля, еврея Кригера, что 2 бутылки с кровью (убитых мальчиков) были доставлены любавическому раввину (Шнеерсону)?

Пранайтис: Да, было установлено…

Карабчевский (защитник Бейлиса): Прошу занести в протокол, что здесь ссылаются на другое судебное дело.

Председатель суда: Но суд разрешил делать исторические ссылки, если эксперту такое дело известно.

Карабчевский: Но не свидетельские показания…

Прокурор: Но ведь это установлено самим приговором (по Саратовскому делу) и всеми обстоятельствами дела, а не только свидетельскими показаниями… Иначе мы будем лишены возможности вообще задавать вопросы относительно процесса.

Маклаков (защитник Бейлиса, лидер кадетов): Но это — наводящие вопросы.

Прокурор: Было ли установлено в Саратовском деле, что любавическому раввину Шнеерсону, которого мы теперь хорошо знаем, в 1853 году были отправлены две бутылки с кровью?

Пранайтис: Да, были…

Прокурор: Затем, были ли при обыске найдены куски полотна, пропитанные кровью?

Пранайтис: Да.

Прокурор: Не был ли еще найден особого вида кривой нож, именно в том месте, где хранились Тора и свитки?

Пранайтис: Да, были найдены.

Прокурор: Вы подтверждаете, что по Саратовскому делу евреи Шлиферман, Берлинский, Юшкевич и еще четвертый еврей были осуждены за убийство двух христианских мальчиков, с причинением им обрезания и мучений?

Пранайтис: Да.

Прокурор: Затем, вы говорили, что по Велижскому делу (в 1823 г.) состоялся оправдательный приговор… по недостатку улик?

Пранайтис: Да.

Прокурор: Но не состоялась ли по этому делу резолюция императора Николая Павловича, не можете ли вы ее воспроизвести?

Пранайтис: «Разделяя мнение Государственного Совета, что в деле сем, по неясности законных доводов, другого решения последовать не может…считаю, однако, нужным прибавить, что внутреннего убеждения, что это убийство евреями совершено не было, я не имею и иметь не могу. Неоднократные примеры подобных убийств, с теми же признаками, но всегда непонятных (в смысле поводов к убийству)… и даже ныне производимое, весьма странное дело в Житомире, доказывают, по моему мнению, что между евреями существуют, вероятно, изуверы или раскольники, которые считают христианскую кровь необходимой для своих обрядов».

Шмаков (поверенный гражд. истицы, матери Ющинского): Не помните ли вы, какое первое убийство христианского ребенка (евреями) занесено в анналы истории?

Пранайтис: Это было в XI в…

Шмаков: А не было ли (такого случая уже) в 415 г., в Малой Азии? Не было ли (там случая) распятия младенца?

Пранайтис: Было.

Шмаков: …Не помните ли вы об убийстве Клементия?

Пранайтис: Этот (случай) я помню, его убили (евреи). Нашли ребенка брошенным в реку; когда расследовали, то оказалось, что виновными несомненно были евреи, главным свидетелем (против них) был мальчик, сын того самого еврея, который убил (ребенка)… Потом этот мученик был причислен к лику святых…

Шмаков: Относительно убийства девушки Агнесы Грузы (в Польне, в Богемии, в 1899 г.)*, не можете ли вы объяснить суду, какое значение Каббала придает убийству (христианских) девушек?

Пранайтис: Убийство (невинных) девиц считается жертвой в каббалистическом смысле, путем такого убийства ускоряется пришествие Мессии…

Шмаков: Не сказано ли в Талмуде, что евреям дозволяется как угодно обманывать неевреев и вредить им, лишь бы гои, т. е. неевреи, не узнали, что еврей лжёт?

Пранайтис: Я уже говорил, и еще раз повторяю, что всякий обман, ложь — все допустимо, лишь бы «не было поругано имя Божие», т. е. чтобы это не стало известным…

Шмаков: Скажите, ведь из основного положения Талмуда, что мы (т. е. христиане) — не люди, не следует ли заключить, что евреи (с их точки зрения) юридически неспособны совершить по отношению к нам преступление?

Пранайтис: Да, разумеется, раз (жертва) не считается человеком, то убивается не человек, а животное…Евреи считают также, что имущество неевреев (в действительности) есть собственность евреев, и когда еврей берёт чужое, он не ворует, а лишь берет обратно своё.

Председатель суда: Г-н поверенный…такого рода вопросы не относятся к (настоящему) делу.

Шмаков: Все мои вопросы касаются того, как в Талмуде определяется отношение (евреев) к неевреям.

Председатель суда: Г-н поверенный… это не имеет прямого отношения к нашему основному вопросу…

Шмаков: Вы говорили, между прочим, о стремлении евреев к (мировому) господству. Нет ли в Талмуде указания, что это стремление будет продолжаться, «пока мы не истребим правителей акумского (т. е. христианского) народа»?

Пранайтис: Я уже говорил, что главное внимание (и ненависть) обращено здесь на правителей…

Шмаков: Не можете ли вы объяснить нам значение (упомянутого вами) слова «акум»?

Пранайтис: Это слово составлено из начальных букв слов «Абоде Кохабим Умаззалиот», что означает «поклонники звезд и планет» (первоначально оно обозначало язычников). Со времен Маймонида (еврейский знаменитый талмудист XII в.) это слово относится ко всем неевреям, поскольку в ту эпоху уже никаких идолопоклонников (в окружении евреев) не было.

Замысловский (поверенный матери Ющинского): У меня только один вопрос: о папских буллах. Вы говорили, что не нашли булл, которые осуждали бы обвинение еареев в ритуальном убийстве?

Пранайтис: Да, таких булл нет.

Замысловский: А есть только булла папы Иннокентия IV о том, чтобы евреев не обвиняли без доказательств, по одному только предрассудку?

Пранайтис: Да, и чтобы не наказывали без разбирательства дела.

Замысловский: Такие буллы есть, но они истолковывались в другом смысле?

Пранайтис: Да, их (евреи) толковали так, будто бы они прямо запрещали даже верить такому обвинению и чтобы никогда впредь таких обвинений не было; будто бы папы наперед запретили возбуждать такие вопросы, т. к. это якобы невозможно.

Замысловский: Не известно ли вам, что в одном судебном деле о ритуальном убийстве было указано, что кровь убитого была употреблена для окропления при закладке синагоги?

Пранайтис: Есть такое указание, что кровью окропляли синагогу…

Грузенберг (защитник Бейлиса): В какой книге вы нашли проповедь, что евреи учат убивать девушек?

Пранайтис: В книге Хаима Витала.

Грузенберг: Как эта книга называется?

Пранайтис: «Сефер Галикутим»…Есть еврейские книги, которые издаются целиком, а есть — с пропусками. Есть Талмуд полный, а в позднейших изданиях есть пропуски.

Грузенберг: Вы сказали, что евреям разрешается колдовство и волшебство. Не указано ли в Библии прямо, что кто занимается колдовством и волшебством, подлежит смертной казни?

Пранайтис: Что написано в Библии (т. е. в Ветхом Завете), то для евреев (теперь) не обязательно. Они имеют Библию, но они ее не понимают. Все колдовства прямо записаны в Талмуде, и по Талмуду они этим и занимаются…

Прокурор: Не можете ли вы вспомнить… как смотрел (Мартин) Лютер на ритуальные преступления?

Пранайтис: Лютер сначала против евреев не выступал, но потом стал самым ярым их противником, доказывая, что евреи употребляют христианскую кровь.

Прокуpop: Нет ли у Лютера указаний на то, что (убийство) совершается посредством швайки, убийство христианских детей?

Пранайтис: Помню, что (в одном месте) сказано об употреблении швайки…

Прокурор: Есть ли в Талмуде текст «Сефир», в котором указывается, как должны совершаться жертвоприношения? Сколько лиц должны принимать в этом участие?…

Пранайтис: Должны присутствовать 6 человек…

Грузенберг: …вы сказали, что есть еврейские издания, в которых пишется все, и есть особые издания, где опасные места опускаются. Я хотел бы вас спросить: по каким же книгам вы ознакомились с этими опасными местами? У вас были в руках эти особые издания?

Пранайтис: Да, были. Я знакомился с Талмудом на основании текстов величайшего ученого, знатока Талмуда И. Буксдорфа. Три поколения этой семьи, отец, сын и внук, занимались Талмудом и были профессорами (германских университетов). По их указаниям я познакомился с редчайшим изданием Талмуда, которое имеется в Санкт-Петербургской католической академии, изданием 1644—46 гг. Это издание — без всяких пропусков. Потом у меня есть еще Бердичевское издание 1894 г., и там именно тех мест, которые имеются в Амстердамском издании 1644 г., нет.

Грузенберг: Значит…ваши ссылки на Талмуд вполне соответствуют действительности, значит, мы можем их проверить?

Председатель суда: Г-н присяжный поверенный, показания эксперта мы проверять не можем. Вы можете ставить эксперту вопросы, а проверкой его ответов суд заниматься не может — это ведь не богословский спор. Эксперт сообщает, что он читал, какие сведения он имеет, где и откуда он их почерпнул; вы можете, для разрешения сомнений, обращаться к другим экспертам, а уже дело суда поверить тому, что сказал эксперт, или нет…

Грузенберг: Скажите…Неофит, на которого вы ссылались, он из евреев?

Пранайтис: Да, из евреев… но я уже вам говорил, что были крещеные евреи, которые стали христианами по (искреннему) убеждению, а были и такие, которые крестились лишь для того, чтобы еще более вредить христианам…

Замысловский: Известно ли вам, что (во время Велижского дела) все синагоги в Велиже были запечатаны по повелению императора Александра I и много лет стояли закрытыми?

Пранайтис: Помню, читал (это).

Замысловский:…Не известно ли вам, что Велижское дело было возбуждено по личному повелению имп. Александра I после того, как он, через несколько лет после совершения преступления, проезжал через Велиж и велижские женщины-христианки обратились к нему с челобитной просьбой?

Пранайтис: Да, помню.

Замысловский: И что государь император назначил специального флигель-адъютанта для наблюдения за производством дела и для непосредственного доклада (ему)?

Пранайтис: Да, помню, читал…

Грузенберг: Не известно ли вам, что тогда же (очевидно, в период разбирательства по Велижскому делу) министерство внутренних дел повторило опять Высочайшее повеление от 6 марта 1817 г… чтобы не ставить дел по обвинению евреев в ритуальном убийстве единственно потому, что (люди) верят этим убийствам, а требовать для этих убийств таких же улик, как и для других убийств?*

…Пранайтис: (После Велижского дела) последующие процессы не могли возбуждаться или же кончались таким же образом (как и Велижское дело, оправданием по недостатку улик). Их часто даже не решались возбуждать, т. к. спустя некоторое время свидетели устранялись, (дело прекращалось) по недостаточности улик, а потом наказывались те, которые доносили (т. е. якобы за клевету на евреев). Когда однажды было доказано, что совершено убийство, и не могло быть никакого сомнения в том, что имело место именно ритуальное убийство, дело пришлось отложить, т. к. главные свидетели исчезли. Потом это дело было возбуждено вторично, но по недостатку свидетелей велено было его прекратить… а настоятель (монастыря), принимавший в нем участие, чуть-чуть в Сибирь не попал.

Карабчевский: …Вы читали это дело?

Пранайтис: Я читал материалы дела… а потом мне свидетель говорил, который сам присутствовал на процессе.

Председатель суда: Ввиду ходатайства прокурора и представителей гражданских истцов… суд определяет огласить письменные показания эксперта Пранайтиса.

«Пранайтис был допрошен судебным следователем в Петербурге с 15-го по 23 ноября 1912 г. и, между прочим, показал следующее:

Я нахожу необходимым привести хотя бы несколько фактов убийства евреями христиан и христианских детей…

В своей «Истории Церкви» (книга VII, гл. 13) Сократес пишет, что в 418 г. евреи устроили христианский погром в Александрии, а в 419 году распяли христианского мальчика в Имностаре, близ Антиохии.

Клювериус пишет, что в 614 г. евреи откупили у персидского царя Хозроя II 90 000 пленных, главным образом христиан, и умертвили их жесточайшим образом.

В более поздние времена, начиная с XI в., всемирная история знает многочисленные случаи убийств евреями христиан с ритуальной целью, сопровождавшихся распятием на кресте, источением крови, обрезанием жертвы. Об этом свидетельствуют самые достоверные источники: Бароний, болландисты, св. Фома Аквинский и др. Среди замученных евреями (детей) есть и такие, как, например, Симон Тридентский, которого католическая церковь, нескорая в вопросах канонизации, признает святыми. Акты Тридентского процесса находятся в Ватикане.

Известный польский историк-писатель XVI в. Петр Скарга в конце жизнеописания св. Симона Тридентского приводит случаи ритуальных убийств в его время в Польше.

В Западной Европе в 1485 г. евреями был убит с ритуальной целью даже великий инквизитор Петр Арбуэс, он был также канонизирован в 1865 г.

В Сандомирском соборе есть в алтаре образ, изображающий убиение евреями христианского мальчика. До недавнего времени там еще сохранялась скамья, предназначенная для делегатов от еврейского кагала, которые обязаны были присутствовать при проповедях по поводу этого злодеяния.

В Ленчице Варшавской губ. сохраняется в ризнице до сих пор маленький гробик с останками умерщвленного евреями ребенка. Стены ризницы в этом храме расписаны другими сценами убиения евреями христианских детей.

История знает также достаточно случаев убийств этого рода с последовавшими по суду наказаниями виновных. В 1182 г. за убийство в Понтуазе (Франция) 12-летнего мальчика евреи были изгнаны из Франции. (Французский король) Филипп-Август за распятие евреями христианина приказал сжечь одновременно 85 евреев.

В 1293 г. в Кремсе (Австрия) два еврея были приговорены к смерти за убийство христианского ребенка.

В 1305 г. в Вейсензее (Бавария), за убийство евреями, перед их пасхой, мальчика Конрада евреи были осуждены и казнены.

В 1331 г. в Юберлингене (на Боденском озере) христианский мальчик был распят евреями, а его тело, исколотое и покрытое множеством мелких ран, было найдено в колодце. Осужденные по этому делу евреи были казнены.

В 1380 г. в Гагенбахе (Швабия) евреи похитили мальчика и мучили его; они были пойманы на месте преступления, по приговору суда их сожгли на костре.

В 1401 г. в Диссенгофене, в Швейцарии, был убит христианский мальчик Конрад Лора, 4 лет, неким Иоганном Цаан по подговору еврея Виттельмана, купившего у него кровь ребенка за 3 гульдена. Оба были казнены.

В 1442 г. в Линце, в Тироле, евреи похитили в Страстную Пятницу 3-летнюю девочку Урсулу, выпустили из нее кровь посредством множества уколов и ранок, а труп бросили в воду; виновные были найдены, осуждены и казнены.

В 1470 г. в деревне Эндлинген, в Бадене, за умерщвление целой семьи нищих — отца, матери и трех детей — евреи, уличенные и сознавшиеся, были приговорены маркграфом Карлом Баденским к сожжению.

В 1476 г. в Регенсбурге евреями была собрана кровь 8 христианских детей для каббалистических целей; в подвале дома еврея Иоселя были найдены останки этих детей и окровавленный камень-жертвенник; 17 евреев были осуждены и казнены.

В 1514 г. в Саксонии, в Гальте, еврей Пфефферкорн сознался, что похитил двух детей, причем одного он успел продать другим евреям и вместе с ними замучил.

В 1540 г. в Гейнингене, близ Нейбура, евреи привязали мальчика Михаила, 4 с половиной лет, к столбу вниз головой, всячески его мучили, искололи и изрезали; часть извлеченной из тела крови была найдена у евреев в другом городе. После трехдневных истязаний ребенок был убит, тело брошено в лесу и завалено листьями, где оно и было найдено. Преступление имело место перед еврейской пасхой, осужденные евреи были казнены.

В 1572 г. в Берлине евреи купили ребенка у нищего и замучили его, воспроизведя страдания Спасителя на кресте; виновные были найдены, осуждены и казнены в 1573 г.

В 1598 г. в Вязниках был замучен и умерщвлен младенец Альберт. Участники убийства, будучи допрошены порознь, дали аналогичные показания: младенец был похищен перед пасхой, евреи Ицик, Залман, Мошко и Аарон замучили ребенка, исколов его и вскрыв вены, затем сообща задушили его. По объяснениям убийц, кровь ребенка была употреблена для теста опресноков (маца) и примешана к вину. Еврей Аарон признался, что евреи всегда употребляют кровь подобным образом, когда могут ее достать. Труп ребенка был выброшен в болото, на вопрос, почему евреи его не зарыли, еврей Ицик — один из убийц — ответил, что этого делать нельзя, погребать гоя — нечистое дело, т. е. тяжелый грех. Осужденные в Люблине, все евреи были казнены.

В 1610 г. еврей Шмуль (фамилий у евреев не было) похитил в местечке Сташне мальчика и продал его евреям в Шидловаце; последние приступили к истязанию ребенка, но были застигнуты на месте преступления, осуждены и казнены.

В 1669 г. еврей Рафаил Леви в Меце (Лотарингия) похитил мальчика, другие же евреи его умертвили. Останки замученного ребенка были найдены в лесу по указаниям заподозренных евреев, причем ими утверждалось, что мальчика заели волки. Платье на трупе оказалось целым, одетым после убийства, на платье не было никаких следов крови. Евреи были признаны виновными в убийстве и казнены. Было перехвачено письмо Леви на имя старейшин синагоги в Меце, в котором он просил помочь его семье: «Я поставил себя в это несчастное положение для (целей) общины», говорилось в письме, и Леви требовал, в случае его казни, погребения по еврейскому обряду, иначе он не простит (им).

Убийство в Саратове двух мальчиков в 1853 г. сопровождалось их обрезанием, евреи были полностью изобличены и осуждены в каторжные работы (смертной казни за уголовные преступления в России не существовало уже с середины XVIII века).

В 1881 г. в Галиции была зверски умерщвлена евреями девушка Франциска Мних, труп ее был брошен в овраг. Трое убийц-евреев были приговорены судом к смертной казни; кассация приговора повлекла за собой пересмотр дела, суд в новом составе вновь приговорил их к смерти. Еврейские и либеральные депутаты австрийского парламента возбудили ходатайства перед министром юстиции, в результате смертная казнь была заменена пожизненным заключением.

В 1899 г. еврей Гюльзнер был двумя судебными разбирательствами признан виновным в соучастии в убийстве 19-летней Агнесы Грузы и приговорен к смертной казни, которую имп. Франц-Иосиф заменил пожизненным заключением, которое Гюльзнер отбывает до сего дня (см. выше: освобожден в 1918 г. и прославлен венскими евреями как герой).

Карабчевский (защитник Бейлиса): Вы говорили о процессах прошлых столетий. Не можете ли вы одновременно перечислить процессы ведьм и колдунов, которые также были сожжены?

Пранайтис: Не знаю таких процессов…

Грузенберг (защитник Бейлиса):…В Саратовском деле, известно ли вам мнение Госуд. Совета от 26 марта и 16 мая 1860 г., что Госуд. Совет отстраняет от себя рассмотрение вопроса о догмате крови (у евреев)… и обращается только к обстоятельствам дела об убийстве?..

Шмаков (поверенный гражд. истицы): В том определении, о котором только что говорил прис. пов. Грузенберг, Госуд. Совет решал вопрос о наличии ритуального убийства или же сказал только, что отклоняет решение этого вопроса?

Пранайтис: Госуд. Совет не брался решать вопрос о существовании ритуальных убийств, он сказал лишь, что устраняет этот вопрос…

Шмаков: Скажите, отец Пранайтис, были ли по Саратовскому делу установлены признаки ритуальности?

Пранайтис: Специальных признаков часто нельзя определить, поскольку они не всегда и всюду одни и те же; но по обнаруженным ранам и по обрезанию жертв это можно заключить…

Замысловский (поверенный гражд. истицы): По поводу Саратовского дела министру народного просвещения было направлено письмо (еврея профессора) Левинсона, в котором он писал: «Если это дело окончится, как я вполне убежден, тем, что возводимое на евреев обвинение окажется ложным, то осмелюсь высказать свое сердечное пожелание, чтобы оно (дело) было раз и навсегда уничтожено и чтобы правительство не позволяло впредь принимать подобных ложных доносов и придавать им значение дел судебных, исполнение же этих постановлений оградить всей строгостью закона и наказанием за его нарушение». Известно ли вам такое письмо Левинсона министру?

Пранайтис: Да, я это читал.

Карабчевский: Да, конечно, чтобы устранить ложные доносы.

Замысловский: А ведь дело то кончилось не оправданием, а осуждением…

Экспертиза проф. Троицкого

«Есть ли указания в Библии на человеческие жертвоприношения у евреев?» — По поводу этого вопроса о. Пранайтис уже говорил, что такие указания есть… Многие библисты склоняются к мнению, что у евреев могли быть человеческие жертвы, но эти факты требуют особого разъяснения… Закон всегда строго это запрещал… «Есть ли указание в Библии, что убийство… иноплеменников считалось евреями фактом, угодным Иегове?» — Можно указать только на один факт… это — избиение Амалекитян… «Что такое Талмуд, Шульхан Арух, Каббала… какое их значение в жизни современного еврейства, и есть ли в них указания на употребление евреями христианской крови?» — Относительно этого вопроса говорил мой предшественник (патер Пранайтис), т. ч. многое из того, что он сообщил, я не стану повторять… но считаю нужным добавить, (что) Талмуд нельзя представлять себе как сочинение одного лица… это — произведение многих поколений (раввинов). Вследствие чего понятно, что в Талмуде… есть и изречения, дышащие фанатизмом…"Какое значение имеют Талмуд и Каббала в жизни современного еврейства?» — Талмуд и Шульхан Арух нормируют практическую жизнь евреев, а Каббала нормирует их теоретическое мировоззрение. Относительно указания в Шульхан Арухе и Каббале на употребление евреями христианской крови… ни в Шульхан Арухе, ни в Каббале таких указаний нет…"Каково отношение Талмуда к иноплеменникам, и не содержится ли в нем прямых указаний на то, что убийство иноплеменника дозволено и угодно Иегове?» — Этот вопрос — один из самых щепетильных для тех, кто занимается Талмудом. По этому поводу написано очень много, причем…одни разрешают вопрос в одном смысле, а другие — в другом. Насколько я могу постигнуть этот вопрос, с моей точки зрения…отношение к иноплеменникам зависит от того, насколько Талмуд видит в иноплеменнике лицо, более или менее безопасное для еврейства… Если иноплеменник представляется угрожающим еврейству… то (он) заслуживает осуждение, даже вражду. Вот точка зрения Талмуда на иноплеменников, насколько, разумеется, я мог ее понять…Должен сказать, что в Талмуде есть выражения, которые подавали повод обличать талмудистов в полной нетерпимости и человеконенавистничестве. Это выражение, на которое часто ссылаются — «Лучшего из гоев убей!» —…оно цитируется не совсем полно. В некоторых местах Талмуда оно имеет такую формулировку: «Лучшего из гоев убей во время войны» — в этой полной формулировке это выражение ничего страшного не представляет, это — обычное военное право, трактовавшееся в древние времена…"Из какого места тела, по толкованию Талмуда и Каббалы, выходит душа вместе с кровью?» — По еврейскому представлению, душа находится в крови. Когда кровь выходит из тела, то… выходит и душа… (При) заклании животного резник вскрывает вену на шее, из которой вытекает кровь… (очевидно) что местом выхода души у человека является шея…

«Какие разоблачения сделали франкисты (антиталмудическая секта Якова Франка в XVIII в. в Польше) по поводу человеческих жертвоприношений у евреев на диспуте во Львове в 1759 г.?» — Специально этим вопросом я не занимался. На основании того, что я читал, я прихожу к заключению, что, строго говоря, несмотря на все обличения франкистов, они все же не доказали, что у евреев существуют человеческие жертвоприношения…

«Были ли в средние века и в наше время случаи осуждения евреев по обвинению в убийстве христиан с религиозными целями, причем евреи были изобличены как собственными сознаниями, так и нахождением, по их указаниям, останков замученных ими жертв?» — Я должен сказать, что вопрос этот не совсем правильно сформулирован… С религиозной целью убийств быть не может. Надо сказать: по побуждениям религиозного изуверства. Если так сформулировать, то я должен бы (на этот вопрос) ответить, что во всей его широте я им не занимался. У меня не было тех актов и исторических документов, которые по этому вопросу существуют в большом количестве. Мне известен лишь…сборник, в котором содержатся Велижское и Саратовское дела. Должен оговориться, что среди подобного рода дел мне известно дело об убиении младенца Гавриила… в 1690 г. в г. Слуцке Минской губ. Как видно из Жития этого младенца, он был замучен евреями, которые во время мучений издевались над ним (над 3-летним ребенком!)… В настоящее время мощи этого младенца почивают в г. Слуцке (в местной церкви)*…Насколько я ознакомился с историей этого вопроса…можно сказать, что не указывается ритуальной цели убийства… по требованию существующего догмата; насколько мне этот вопрос знаком, у меня такого впечатления не сложилось…Поэтому такие факты убиения младенцев, и вообще детей, замученных евреями, я отношу не к требованиям ритуала, а к обыкновенной преступности, которая может быть и у евреев, к тем преступным типам, от которых сами евреи отказываются…

«Имеются ли данные, и какие именно, что убийство Андрея Ющинского совершено из побуждений религиозного изуверства?» — Насколько я помню, мне кажется, что таких данных не существует. Вот, собственно, все, что я имел честь заявить.

Допрос проф. Троицкого

…Прокурор: Значит, вы отрицаете употребление евреями человеческой крови. А знакомы ли вы с учением еврейских мистиков (т. е. каббалистов)? Существует ли такое мистическое учение?

Троицкий: Я знаком с ним очень мало.

Прокурор: Скажите, профессор, когда прекратились у евреев кровавые жертвы?

Троицкий: В 70 г. по Р. Х., после того, как Иерусалимский храм был разрушен императором Титом. После этого кровавых жертв не было.

Прокурор: Может быть, приносилась жертвы и после разрушения храма?

Троицкий: Никоим образом.

Прокурор: А как сочетать прекращение кровавых жертв евреями с такими словами (в Талмуде): «Сказал равви Иисус: Я слышал, что жертвы приносятся, хотя нет храма; я слышал, что жертва приносится, хотя бы и не было возлияний».

Троицкий: Это место (в Талмуде) мне представляется неясным…

…Прокурор: Не заключается ли в тексте, который я вам сейчас прочту, решения вопроса (о приравнивании всех неевреев к жертвенному козлу «сеир»): «Кто проливает кровь безбожника, совершает этим дело, равноценное жертвоприношению»?

Троицкий: …Это имеет каббалистическое значение. Я сейчас на это не могу ответить…

Прокурор: Как вы толкуете слова: «Лучшего из гоев убей!» — Вы добавляете «во время войны», но разве так было указано в тексте (Талмуда)?

Троицкий: Я должен сказать, что получил несколько писем по этому поводу с указанием, что мной в предварительной экспертизе была допущена маленькая неточность и были указаны не все места из Талмуда. На этом основании я счел своим нравственным долгом сообщить, что мной была допущена неточность…

Прокурор: Я хочу вас спросить, чем же заменены кровавые жертвы в храме? Вы ведь знаете сочинения Серафимовича, Неофита — бывших евреев, признающих, что кровавые жертвы еврейством приносятся. Откуда это взялось? Что это — фантазии сумасшедших?..

Троицкий:…К такого рода свидетельствам надо относиться с большой осторожностью. Я не знаком с Серафимовичем. Говорят, что евреи примешивают кровь в мацу, но я считаю это фантастическим бредом…Насколько я научно знаком с предметом, и из своих личных отношений с евреями — у меня были ученики-евреи, были знакомые среди евреев, которые со мной всегда были откровенны и ничего от меня не скрывали —…я совершенно этого не допускаю.

Прокурор: Вы не допускаете потому, что беседовали с евреями и у вас есть евреи-знакомые. Больше я вопросов не имею…

Замысловский: Известно ли вам, что на диспуте во Львове (в 1759 г.) одна часть евреев публично обвиняла другую, что у нее есть тайна крови?

Троицкий: Не известно.

Замысловский: Далее, вы говорите, что у Неофита — все басни, что вы даже допустить не можете употребления крови евреями. Но ведь вот нашлись евреи, и их было довольно много, которые на публичном диспуте, с текстами и доказательствами в руках, обвинили других евреев в употреблении крови. Как же вы совмещаете с этим ваше заявление, что все это — средневековые басни и дикие фантазии?

Троицкий: Я бы на это дал ответ, если бы мне представили эти тексты, эти книги, обличающие евреев в ритуальном убийстве. Если бы я там увидел то, о чем вы говорите, то я, конечно, от всех своих слов отказался бы.

Замысловский: Но это же факт, что одна часть евреев публично обвиняла другую — это исторический факт.

Троицкий: Но подробностей этого факта я не знаю, т. к. с этим вопросом я знаком очень поверхностно…

Замысловский: Теперь последний вопрос, чтобы покончить с этим (Львовским) диспутом. Известно ли вам, что и еврейские, и христианские писатели считали, что победа на нем в смысле доказательности была за франкистами?…Даже Грец — апологет еврейства — признает, что на этом диспуте франкисты… не были побеждены. Не припомните ли вы у Греца такое место?

Троицкий: Сейчас не могу припомнить…

Замысловский: Теперь, вы говорите, что да, евреи убивают христиан, — этого вы отрицать не можете — но это, мол, вовсе не убийства ритуальные, а обычные. Но позвольте, тогда вы, значит, приравниваете все убийства — и с воровством, и с ограблением, и революционный терроризм — с Саратовским и Велижским делом?

Троицкий: Я говорил, что убийства совершали… преступные типы, от которых отказывается и еврейский религиозный закон. Допускаю даже убийства с целью издевательства над христианской религией — например в отношении младенца Гавриила. Однако благочестивые евреи, насколько мне известно, относятся с уважением к благочестию христиан.

Замысловский: Вы нам говорили о Житии святого Гавриила. Известно ли вам, что там сказано о лишении его жизни путем массы колотых ран, и что даже на мощах, которые имеются (до сих пор), видны эти уколы?

Троицкий: Мне известно, что в Житии об этом говорится.

Замысловский: Теперь дальше: известно ли вам по Велижскому делу, что был замучен и убит мальчик, 4 лет от роду?

Троицкий: Известно.

Замысловский: Известно ли вам, что ему тоже был нанесен ряд колотых ран… колюще-режущим орудием?

Троицкий: Сейчас я этого не помню.

Замысловский: Известно ли вам, что у него был завязан рот и что, по удостоверению врача, он был «рассудительно замучен»?

Троицкий: Я не помню.

Замысловский: Не известно ли вам еще, что злодеяние было осуществлено на раздетом ребенке, ибо на рубашке, в которой он был найден, не было никаких признаков крови?

Троицкий: Нет, это мне неизвестно.

Замысловский: Если вам неизвестны такие подробности убийства… как же вы решаетесь отрицать, что это убийство ритуальное?

Председатель суда: Г-н поверенный, вступать в спор с экспертом не разрешается.

Замысловский: Тогда я поставлю вопрос иначе: поскольку теперь зачитаны такие детали, которые вам неизвестны, но которых вы не отрицаете, не перемените ли вы своего мнения, что, может быть, это убийство все-таки было ритуальным? Кровь выточена, тело исколото?..

Троицкий: Относительно трупа факт представлялся несомненно, как его описывали судебный следователь и врач. Нужно было допытаться, в чем причина такого состояния трупа. Для этого явились свидетели, но они не удостоверили, что убийство было совершено евреями…

Замысловский: А Саратовское дело вам известно? В Велижском деле свидетели евреев не подвели, а в Саратовском подвели. Вы этого не отрицаете?

Троицкий: В Саратовском деле я не отрицаю известного издевательства над мальчиком, мальчик был обрезан. Я только отрицаю, что такие убийства совершались в последовательности, т. е. и в 1853, и в 1854, и в 1855 г. — вот что я отрицаю.

Замысловский: А вы не допускаете, что преступления, может быть, совершались, но оставались необнаруженными?

Троицкий: Этого я не утверждаю…

Шмаков: Вы ссылались на Франка, на Делича, а известны ли вам, например, ученые труды профессоров Геллани и Таубера?

Троицкий: Известны.

Шмаков: У Геллани в книге «Ритуальные преступления у древних евреев» проводится та же точка зрения, что и у вас, или противоположная?

Троицкий: Противоположная… Точка зрения этих сочинений мне известна, но я их игнорирую…

Шмаков: А сочинение Огюста Гильома вам известно?

Троицкий: Я с этим сочинением не знаком.

Шмаков: Значит, вы сочинений этого характера совсем не знаете… Вы знаете лишь некоторые труды, на которые вы ссылаетесь, а на другие, противоположного характера, вы не обращаете внимания, а третьих вы совсем не знаете.

Троицкий: На сочинения с противоположным содержанием я обращаю некоторое внимание, но не придаю им руководящего значения.

Шмаков: Знать не хотите… Я возвращусь еще раз — к вопросу о религиозных текстах: есть ли в (книге Каббалы) «Зогаре» утверждение, что евреи сейчас находятся в четвертом периоде их пленения, и что кто господствует над Израилем, тот как бы господствует над всем миром?.. Там еще говорится, что израильтянам принадлежит весь мир, т. к. только они и составляют весь мир. Вы об этом знаете?

Троицкий: Я этого в настоящее время не припомню…

Шмаков: Далее, не сказано ли там, что израильтяне должны так действовать, чтобы господство над другими народами перешло в еврейские руки, и по этому поводу в «Зогаре» упомянута лестница, которую Иаков видел во сне?

Троицкий: Не помню.

Шмаков: Тоже не помните…Не сказано ли там далее, что «наше пленение будет продолжаться до тех пор, пока не будет уничтожено владычество акумов?»

Председатель суда: Г-н поверенный, этот вопрос я устраняю.

Шмаков: Затем вы цитировали здесь добавление «на войне» («лучшего из гоев убей»). Но ведь это добавление содержится только в одном трактате, а именно в книге «Абода Зара»; а вы сами говорили, что в других трактатах этого добавления нет?..

Троицкий: Там этого, кажется, нет…

Шмаков: Значит, из трех трактатов, где говорится (об убийстве лучшего из гоев), только в одном сделана оговорка «на войне»… Затем, вы говорили, что в случае обвинения в ритуальном убийстве нет ничего мудреного, что все еврейство приходит на помощь, для собственного спасения — с этим можно согласиться. Но если говорится не о ритуальном убийстве, а об убийстве из религиозного изуверства — то почему же и в этом случае всё еврейство спешит на помощь обвиняемому?

Троицкий: He думаю, чтобы оно (в этом случае) шло на помощь…

Шмаков: Но вы ведь знаете, что в настоящем деле Бейлис обвинен в совершении преступления из побуждений религиозного изуверства, и вам, вероятно, известно, что сейчас все еврейство…

Председатель суда: Это — вопрос совершенно не религиозного характера…

Карабчевский: Скажите, пожалуйста, если в случае убийства ребёнка говорилось, что в нем участвовали 6 человек, из них двое — законоучители (т. е. раввины), а другие следили, чтобы все совершалось по определенному ритуалу, то, как вы полагаете: стоит ли здесь вопрос на религиозной почве?

Троицкий: Смотря что здесь подразумевается.

Карабчевский: Если имело место обескровление жертвы, употребление крови, если все совершалось по определенному ритуалу, если участвовали шесть человек, если известную роль при этом играл священнослужитель — то, как вы полагаете, касается такое убийство всего еврейского народа или нет?*

Троицкий: Я бы сказал, что в этом случае ставится вопрос об особой ритуальной церемонии еврейства, тут ставится уже вопрос о ритуальном убийстве.

Экспертиза профессора Коковцова

По вопросу: «Есть ли указание в Библии, что убийство некоторых людей и избиение иноплеменников считалось евреями актом, угодным Иегове?» — я согласен с мнением профессора Троицкого…Выражение «лучшего из неевреев убей», приписываемое раввину Симеону бен-Гохаю, в Талмуде, — насколько мне известно, не находится и, кроме того, представляет собой случайное, единичное выражение личного негодования, объясняющееся обстоятельствами жизни упомянутого раввина.

Это выражение содержится в различных трактатах Талмуда, в общей сложности семь (7) раз.

По вопросу, «какие разоблачения сделали франкисты по поводу человеческих жертвоприношений у евреев на диспуте во Львове в 1759 г.» — я не могу ответить, т. к. был лишен возможности навести справки…По вопросу: «Были ли в средние века и в наше время случаи осуждения евреев по обвинению в убийстве христиан с религиозными целями..?» — определенного ответа я дать, к сожалению, не могу, т. к. не имел возможности основательно изучить весь соответствующий материал — как не-юрист, я все равно не был бы в состоянии в нем разобраться… и поэтому должен отказаться от прямого ответа…

По вопросу: «Содержит ли Талмуд безнравственные учения?» — я присоединяюсь к сказанному проф. Троицким и думаю точно так же, что никаких безнравственных учений в Талмуде мне не известно… (В Талмуде ни одного постановления, относящегося непосредственно к христианам, не находится. Что касается термина «гой»… то под ним всегда подразумевается только язычник)…

По вопросу: «Заключается ли в учении еврейской религии… предписание об умерщвлении христиан с ритуальной целью?» — можно дать только отрицательный ответ. Ни Библия, ни Талмуд не требуют ритуальных убийств… Упоминавшиеся (здесь) места вполне разъяснены в свое время Деличем и Мерксом, т. е. совершенно безвредны и не дают оснований думать, что в Каббале предписываются ритуальные убийства…Для обвинения евреев в употреблении человеческой крови не может быть никакого разумного основания…Это относится ко всем наличным еврейским сектам… Талмуд исходит прямо из Библии и не дает точно так же никакого основания для обвинения евреев в употреблении христианской крови…

22 октября 1913 г.

Допрос проф. Коковцова

Прокурор: Я имею вопросы… Вы так же смотрите, профессор, на Неофита и его сочинение, как и ваш предшественник (проф. Троицкий)?

Коковцов: Это произведение представляется мне весьма подозрительным. Мне представляется невероятным, чтобы сын еврея…мог так писать о евреях, как «нечестивый народ» или «весь еврейский народ подлежит проклятию». Не мог сын еврея выразиться так о народе, к которому принадлежал его отец…Особенно странным представляется мне в устах ученого раввина указание, что раввины будто бы не уверены в том, что Иисус Христос не был Богом, то есть сомневаются в отношении своего догмата единобожия.

Прокурор: Вы не допускаете, чтобы сын еврейского народа мог написать против этого народа такой памфлет. А вот возьмём произведения Микульского — ведь он тоже был евреем и написал сочинение, озаглавленное «Злость еврейская»?

Коковцов: Это сочинение мне мало знакомо.

Прокурор: Вам известно, что одним из пап (римских) было сделано распоряжение о сожжении Талмуда, как заключающего в себе ряд суеверий и недопустимых мест, и действительно Талмуд был сожжен в 1224 г.?

Коковцов: Это — не единственный случай, Талмуд сжигался много раз. Я не думаю, чтобы из этого можно было сделать вывод, что он опасен.

Прокурор: Чем же вызывалось такое (папское) распоряжение?

Коковцов: Это был донос.

Прокурор: Не только. Оно вызывалось тем, что Талмуд наполнен богохульствами и суеверием…

Коковцов: Кто знает Талмуд, тот сумеет разобраться, и те изречения (в Талмуде), на которые здесь указывалось, могут вызвать только улыбку.

Прокурор: Так что, по-вашему, Талмуд изложен совершенно невинно и никаких богохульств не заключает?

Коковцов: Не заключает.

Прокурор: А в отношении христианского креста?

Коковцов: Конечно, евреи не верят во Христа, но богохульства у них нет.

Шмаков: Я прошу занести в протокол, что эксперту Коковцову неизвестны богохульства в Талмуде…

Прокурор: На вопрос защиты (Бейлиса) вы сказали, что вам неизвестен текст (Талмуда), в котором еврею позволяется даже принять крещение, чтобы обмануть христиан… Патер Пранайтис указал на (трактат Маймонида) «Иоре Деа», где сказано: «Если еврей может обмануть акумов, заставляя их поверить, что он сам акум, то это дозволено». А ведь под «акумом» понимается христианин.

Коковцов: Виноват, под «акумом» невозможно понимать христианина. Во всех старых текстах… стоит слово «гой»…

Прокурор: Тогда, значит, можно обмануть «гоя». Есть такое выражение?

Коковцов: Это, вероятно, говорит о законности обмана, когда приходится либо умереть, либо обмануть…

Прокурор: Это вы так толкуете?

Коковцов: В опасном положении допускается обман… но запрещается называть себя неевреем.

Прокурор: Тогда я напомню вам, что в «Истории евреев» проф. Грец говорит о Генрихе Гейне и (Людвиге) Берне, что «они только наружно отреклись от иудаизма, как борцы, овладевающие доспехами и знаменем врага, чтобы тем вернее поразить его». Так пишет Грец, вы не отрицаете этого?

Коковцов: Я не отрицаю, но я не могу и признать.

Прокурор: Вы не отрицаете этого места у Греца?

Коковцов: Я не отрицаю, но я не хорошо помню это место…

Шмаков: Не знаете ли вы такого места в Талмуде, что если еврей молится и ему навстречу идет акум с крестом в руках, то еврей не должен кланяться, даже если его мысли были обращены к Богу?

Коковцов: Это место — очень сомнительное, я должен видеть оригинал…

Шмаков: А относительно того места в трактате Маймонида «Иоре Деа», что нельзя продавать воду, если еврей знает, что она будет употреблена для крещения — есть такое место?

Коковцов: Не могу этого сказать

Грузенберг (защитник Бейлиса): Господа судьи…наша ли вина, что обвинительный акт поставил на разрешение присяжных заседателей научный спор, который тянется уже 8 веков?… Обвинительная власть ввела в формулу обвинения ссылку на еврейскую религию и ее изуверства… чему нет примера в истории всемирных процессов. Начиная с XVIII века, нигде не было процесса, где бы в формулу обвинения вводилась ссылка на религию. Ни одного процесса; я предлагаю моим противникам назвать хотя бы один — они не назовут. Процесс Бейлиса — единственный, беспрецедентный во всей истории нового суда.

Председатель суда: Г-н поверенный, прошу вас, говорите по существу дела…

Экспертиза московского казенного раввина Мазе

Я хочу выразить мысль, что у еврейского народа есть книги, и есть литература. За литературу он совершенно не отвечает и ответственность с себя снимает, не только здесь, но и у себя в синагоге. Он совершенно не считается с тем, что написано в тех или иных книгах — это частное дело каждого, чтить их или не чтить… Нельзя же подходить к мировоззрению чужого народа со своим мировоззрением.

Прокурор: Здесь никто не обвиняет еврейский народ, здесь говорится только об изуверстве.

Мазе: Здесь обвиняется еврейское вероучение.

Председатель суда: Также и еврейское вероучение не обвиняется.

Мазе: Но обсуждается, хорошо оно или преступно.

Председатель суда: Нет, здесь выясняется вопрос, возможны ли известные толкования (вероучения).

Мазе: Еврейская религия с самого начала и до сих пор считает своей святыней Библию (т. е. Ветхий Завет), и это клевета, будто явилась какая-то книга, которая ее отменила… В книге Моисея сказано, что когда еврейский народ завладеет Палестиной, то воля Господня была, чтобы все 7 народностей — я не буду перечислять, они известны всем — как идолопоклонники… были бы беспощадно истреблены…На эти слова всегда ссылаются все антисемиты: «Не оставляй в живых ни единой души». Господа судьи, книга откровения ни суду человеческому, ни критике не подлежит. Я экспертировать эту священную книгу не могу и не берусь…

Председатель суда: Г-н эксперт, вас об этом и не просят…

Мазе: Теперь, как относится Талмуд к «акумам»?.. Совершенно верно сказал проф. Коковцов, что в средние века в наших книгах при цензуре произошла такая путаница, что теперь никак нельзя различить, где было написано «акум» и где «гой». Но одно я могу сказать, что в Талмуде добросовестные исследователи не найдут ни одной строчки, которая бы относилась к христианам, как таковым…Единственное место, которым пользуются антисемиты, чтобы уронить достоинство Талмуда, это где говорится: «если акум потерял какую-нибудь вещь, то еврей (нашедший её) не обязан вернуть ему эту вещь». Это говорится потому, что у акумов был такой закон, чтобы не возвращать евреям потерянное… т. е. был применен закон за закон…

А у евреев был такой закон, который имеется во всех цивилизованных государствах, что нельзя утаивать находку, а нужно ее возвратить. Следовательно, господа судьи, (согласно Талмуду) нужно оказывать поддержку беднякам-«акумам» вместе с бедняками-евреями, нужно заботиться об их больных, вместе с больными евреями, нужно заботиться об их похоронах, нужно даже устраивать плач по ним. Сказано, что нельзя даже дать «акуму» пить воду, которая ночевала в открытом виде, т. к. считается, что это вредно, и я не должен давать ему («акуму») такой воды. Господа судьи, я просил бы связать это место с тем, что евреев обвиняли в отравлении колодцев…

Председатель суда: Г-н эксперт, здесь никто евреев в этом не обвиняет.

Мазе: А вот слова Маймонида. Я сознаюсь перед вами, что Маймонид отрицательно относился к христианству как учению… он говорил, что христианство неприемлемо. Но в отношении Христа — вот его слова: «Назареянин оказал великую услугу миру Божию… он уничтожил идолопоклонство… и, благодаря его появлению, великие слова Библии стали достоянием отдаленных островов и концов мира»…То, что вы (здесь) слышали… что Маймонид якобы все законы об идолопоклонстве распространяет и на христианство, — это ложь…Тут говорят, что еврей может принять чужую веру для какой-то цели… Господа судьи, тот текст из Шульхан Аруха, который сейчас коверкали перед вами, — неправилен. В действительности сказано: еврей не имеет права называться гоем, даже для того, чтобы его не убили… Хотя «Зогар» говорит об убиении «клипа» (шелухи, скорлупы), но это относится к оболочке, которая отделяет человека от божественного мира. Это — такое же выражение, как «умерщвляй свою плоть»… это значит — убивать страсти, которые приближают человека к плоти…Нет ни одной книги в мире, которая бы так горячо учила аскетизму, как эта книга «Зогар»…Относительно употребления евреями христианской крови сам эксперт Пранайтис говорил, что прямых указаний на это нет, а есть только косвенные. Но я имею честь заявить, что ни прямых, ни косвенных указаний на это нет…Я считаю своим долгом обратить внимание на то, что до совершеннолетия еврейский ребенок не только не считался скотом… а наоборот, считался святым. Нет такой религии, которая относилась бы с большим благоговением к детям, чем еврейская религия…

Вопрос: «Нет ли указаний в Каббале и в истории евреев, что даже евреи, казненные в средние века за проявления религиозного фанатизма, считаются жертвой, угодной Иегове?» — При этом вопросе, господа судьи, простите, я теряю самообладание: что это значит — «даже казнённые»? Как будто они преступники, те, которые были обвинены в религиозном фанатизме… которые умирали за имя Божие, не хотели менять свою религию — мы отлично знаем такие случаи…

Те жертвы, те евреи, которые были замучены во имя религии, те, которые избрали смерть, когда им предлагали отречься от Бога, — эти евреи предпочли умереть…

Я теперь отвечу на вопросы 17, 18 и 19: «Кто такие франкисты?» — Это такая секта, которая хотела продолжать проигранное дело (ложного мессии) Саббатая Цеви; в XVII в. были такие гонения, что еврейский ум стал искать утешения в мессианстве… Саббатай Цеви перешел в мусульманство, говоря, что делает это для скорейшего освобождения Палестины от мусульман… Саббатай-цевианство потерпело полное поражение… один еврей в Польше, по имени Франк, решил повторить его попытку… Для них был устроен диспут — я не знаю точно, чем он кончился… на этом диспуте неизвестно, победили евреи или нет. Но после этого жизнь франкистов среди евреев стала невозможной и они все перешли в христианство…

(Окончание следует)

 

Дневник современника

 

Александр КАЗИНЦЕВ. МЕНЕДЖЕР ДИКОГО ПОЛЯ

Часть III. ТАКТИКА НАБЕГА

Жертвы монетизации

Когда говорят о жертвах монетизации, прежде всего вспоминают пенсионеров. Внезапно выяснилось: самая мобильная часть населения — старики. Ни свет ни заря они заполоняют автобусы и метро, с натугой волоча неповоротливые сумки на колесах. Вы думаете, им нравится путешествовать, подобно западным сверстникам, в поисках впечатлений забирающихся даже в гиперборейскую Москву, где они ротозействуют в метро, как в театре, и в театре, словно в метро?

Полноте! Наши старики ищут товар подешевле. На рынке прямые поставки в колбасный киоск — на полкило докторской можно выиграть десятку. В старом, с советских времен сохранившемся гастрономе яйца не по 28, а по 19 рублей — опять выигрыш. А в результате не просто экономия — набирается сумма, на которую можно прожить лишний (хотя какой же он лишний!) день. Будничное чудо материализации хлебов из промозглого утреннего воздуха, из сизовато-дымного городского пространства, километров вызубренных назубок транспортных маршрутов.

Понятно, чиновники и не ведали об этих бабкиных чудесах. О каждодневной борьбе за копеечную выгоду. Те, кто катит по столице не на тряском троллейбусе, а в заграничном авто, не задумываются о подобных мелочах. Авторы пресловутого закона, поди, и не догадывались, что они не бесплатный проезд отбирают, а тот самый хитро выкроенный помимо бюджета день вырывают из старческих рук. А сколько таких дней осталось?

Это потом, когда разгневанные толпы разъяснили взаимосвязь между километрами и килограммами, власти озаботились проблемой. И не только ввели льготные проездные билеты, но и, сверх ожиданий, организовали нечто вроде газетных курсов на тему: как лучше одеваться и питаться с помойки. Трогательная забота со стороны людей, одевающихся от Армани и ужинающих в ресторанах со средиземноморской кухней.

Показательна статья в сверхоперативном «МК». Корреспондентка бойко рекламирует товары со знаменитой пригородной барахолки у платформы с библейским именем Марк: «Вот практически новая пара симпатичных белых туфелек. Торговец отдает их за… 40 рублей. Следующий шок — перчатки из натуральной кожи, абсолютно новые, с биркой — за полтинник (есть всех цветов, даже оранжевые) и ношеные — за двадцатку».

Из газетчицы мог бы выйти неплохой продавец, так ярко живописует она развалы. И только примерка (без которой при покупке не обойтись) почему-то остается за кадром. Кажется, я догадываюсь, почему: газетная барышня, конечно, может красноречиво рекламировать товар с барахолки, но надеть на руку расхваленные ею перчатки побрезгует.

Она благоразумно поостережется и лакомиться плодами, обнаруженными в контейнере с отбросами на плодоовощной базе: «Содержимое оказалось весьма разнообразным — апельсины, лимоны, хурма. Поройся я хотя бы полчаса — наверняка что-нибудь набрала бы» («МК», 25.03.2005).

Рыться в гнилье предлагают нам, читателям. Какое великодушие!

Проблемы возникли и с льготными лекарствами. На каждый пузырек требовался рецепт — и не в одном, а в двух экземплярах. Первые месяцы за рецептами выстраивались такие очереди, что место занимали чуть не в четыре утра! Зимой, на морозе.

При этом далеко не все необходимые лекарства наличествовали. Зато в списки насовали устаревшие, а то и просто опасные препараты. Люди, разбирающиеся в фармакопее, хватались за голову: «На тебе, Боже, что нам негоже. Турамадол, например. Его нельзя применять, его сняли, у него отрицательного эффекта больше, чем положительного. В нем содержится опиум, он вызывает эпилепсию. Или дедоксит, он тоже запрещен» («МК»,9.02.2005).

«Как же так?» — вопрошала читательница, упомянувшая о лекарствах, которые следовало бы назвать ядами. А так! Видимо, какой-то фирме нужно было избавиться от неликвидов. Их — под видом заботы о льготниках — ведомство Зурабова благосклонно включило в список.

Пенсионеры (а заодно и все мы) рискуют нарваться и на фальсификаты. И хорошо еще, если это будут просто таблетки из мела, а не смертельное снадобье! В последнее время риск отравиться возрос: с 1 мая 2005-го отменена обязательная сертификация лекарственных средств. Фармацевтическая мафия торжествует.

Не все чисто и с распределением заказов на поставку льготных лекарств. Депутат Госдумы и обозреватель «МК» А. Хинштейн пишет: «Немногочисленные компании, поставляющие лекарства за государственный счет, так или иначе сплошь завязаны на Зурабова» («МК», 26.01.2005). И дело не только в том, что предпочтение, по утверждению автора, отдается знакомым министра. Те, пользуясь случаем, выжимают из государства чуть ли не двойную цену: «Препарат «Сандиммун-Неорал» во флаконах. В 2004-м облздрав закупал его на тендере по 7579 руб. за флакон. Теперь, согласно приказу Минздрава и утвержденному Росздравнадзором перечню, безо всякого тендера он будет обходиться государству в 15264 рубля. Ровно в 2 раза дороже». Двойную прибыль делают не только на дорогих препаратах. К примеру, в Городецкий район Нижегородской области активированный уголь поставляют по льготным спискам за 1 рубль 85 копеек, а в обычной аптеке его продают за 1 рубль.

«Нетрудно подсчитать, — резюмирует журналист. — В текущем году на закупку бесплатных лекарств для льготников в федеральном бюджете запланирован 51 миллиард рублей. Если даже заложить маржу в 10 процентов — игру на разнице цен, — прибыль все равно получается внушительная: 5 миллиардов, а если двадцать процентов? Тридцать?».

Обозреватель «MК» обвиняет Зурабова в тривиальной корысти. Статья так и озаглавлена «Главный рвач страны». Более искушенные аналитики приписывают министру и политические цели: «Сверхзадачу Зурабова-манеджера… видят в построении «социального «Газпрома», которым формально будет руководить человек, назначаемый государством, а реально распоряжаться гигантскими ресурсами будут частные лица. Вероятно, эта структура к следующим президентским выборам будет востребована. И тот, кто ею воспользуется, простит ее автору юридические вольности при осуществлении закона о монетизации льгот» («Независимая газета», 3.02.2005).

Если догадка верна, то старики окажутся обманутыми д в а ж д ы. Первый раз в ходе самой монетизации, второй — во время президентских выборов, когда им в качестве подачки кинут толику средств, у н и х же отобранных.

Особая тема — отставники. «Нас, военных пенсионеров, поражает, как бесцеремонно авторы закона расправились с ветеранами военной службы, лишив их не только льгот, но и компенсаций за них», — писал в «МК» председатель Совета военных пенсионеров В. Мешик. Он подчеркивал: «По военным авторы вообще постарались побольнее ударить, словно перед ними вражья сила» («МК», 22.02.2005).

А может, догадка верна? Что скажете, господа Греф, Зурабов и Кудрин?

Даже когда столичные и подмосковные власти попытались хоть как-то исправить положение, вернув старикам право бесплатного проезда, офицеры запаса оказались обделены: не значились в списках областных собесов. («Независимая газета», 9.02.2005).

Только в Подмосковье «лишенцами» стали 2 млн человек. А по всей стране отставников насчитывается, по разным данным, от 6 до 10 млн. И это в большинстве еще достаточно крепкие люди, способные постоять за себя и за товарищей. А если учесть их дисциплинированность, организованность, то, что можно определить словами «мобилизационный ресурс», нетрудно понять, какую грозную силу затронули реформаторы. А заодно уяснить с т е п е н ь н е н а в и с т и к защитникам Отечества, которая заставила монетизаторов бросить им вызов, несмотря на очевидные риски.

Помимо опасности прямого выступления существуют и другие. Аналитики подсчитали, что вместе с семьями армия военных пенсионеров насчитывает 20 млн человек. Это п я т а я ч а с т ь российского электората! Причем наиболее организованная и активная.

Сообразив, какую кашу они заварили, реформаторы решили откупиться повышением пенсий. И сделали это с присущей им «щедростью»: прибавка составила 240 рублей. Отставники тут же назвали ее «три «Путинки» (на эту сумму можно купить разве что три бутылки водки). «Это насмешка над ветеранами», — охарактеризовал действия правительства военный эксперт Н. Шульгин («Независимая газета», 16.02.2005).

Кое-кто из «осчастливленных» не поленился придти на почту, чтобы отправить прибавку по адресу «Москва, Кремль». Газеты сообщали, что, к примеру, в Ульяновске в начале апреля у Главпочтамта выстроилась большая очередь. «Эту подачку мы считаем оскорбительной и возвращаем эти деньги президенту, наверное, она ему нужнее. Пусть добавит их к тем 140 тыс. руб., которые он получает ежемесячно», — пояснил офицер запаса Борис Смехов («Независимая газета»,13.04.2005).

Ветеранов можно понять. Одновременно с «увеличением» пенсий было повышено денежное довольствие в армии. Солидно — на 25–34 %. По Закону «О статусе военнослужащих» такая же прибавка полагалась отставникам. Но чиновники нагло обманули военных пенсионеров: армейское повышение они провели по графе «надбавка за сложность и напряженность», а надбавки на размер пенсий не влияют!

Пока протест выразился в непривычной для русской армии форме. Д е с я т к и т ы с я ч военных пенсионеров п о д а ю т в с у д на Министерство обороны, фактически на верховного главнокомандующего. Только по Оренбургской области таких исков более двух тысяч («Независимая газета», 17.05.2005)!

Правда, от наших судов защитникам Отечества не приходится ждать защиты. В начале года информагентства сообщили о судьбе прапорщика Геннадия Уминского, поразительной даже для наших, казалось бы, ко всему привычных дней. Геннадий служил в 204-м отдельном полку в должности командира взвода. 6 августа 1996 года получил задание — разблокировать блокпосты в Грозном. В бою был ранен, дважды контужен. А когда вышел из госпиталя, узнал, что уволен из Вооружённых сил с формулировкой: «нахождение вне части более одного месяца». К тому времени полк расформировали, из-за отсутствия бумаг прапорщик не смог получить ни «чеченскую» страховку, ни зарплату.

Несколько лет Уминский, ставший инвалидом II группы, судился с Министерством обороны и даже выиграл дело. Однако кассационная коллегия Орловского суда отменила решение с формулировкой, которая достойна войти в анналы правосудия, кое наши предки именовали «шемякиным». Цитирую по тексту NEWSru: «Вред здоровью Уминского был причинен при прохождении им военной службы в период военных действий, а потому установить причинителя вреда невозможно, что исключает вину ответчика».

Так звучало официальное заключение, а неофициально прапорщику посоветовали обратиться за возмещением к… лидерам чеченских боевиков Масхадову (он еще был жив) и Басаеву. Цинизм не просто неслыханный, но поистине у б и й с т в е н н ы й, ибо он подрывает те чувства, на которых испокон веков держится армия. «3а Богом и за царем служба не пропадет», — говаривали наши предки. И потому служили не за страх, а за совесть. А представьте, с каким чувством идет армеец на выполнение боевого задания в той же Чечне сегодня. Выполнишь и кого-то убьешь — родное государство тебя же посадит (так называемое дело Ульмана — лишь одно из многих). Покалечат тебя — государство пошлет утрясать финансовые вопросы к Басаеву…

Да понимаете ли вы, что творите, господа министры и судьи?! Разумеется, ждать от изгонщиков справедливости, ответственности, а тем паче заботы — бессмысленно. Но зачем же так вот, что называется, на пустом месте, безо всякого повода настраивать против себя тех, кто в с е е щ е, несмотря на творимые с ними безобразия, именуют себя «государевыми людьми»?

Стоит ли удивляться, что, не дождавшись защиты от «государя», эти люди начинают объединяться, чтобы самим защитить себя. 19 февраля в Москве прошло заседание Общероссийского офицерского собрания, где было объявлено о формировании Народного ополчения.

Подготовка к проведению этой встречи — особая история. Цитирую «MК»: «Организаторы, среди которых немало хорошо известных в армии лиц — экс-министр обороны Игорь Родионов, бывший начальник Главного управления международного военного сотрудничества Минобороны Леонид Ивашов, председатель Союза офицеров Станислав Терехов, — планировали провести собрание в Центральном Доме Советской Армии. Пригласили президента Путина, министра обороны Иванова, все высшее руководство военного ведомства: «Приходите, давайте поговорим о проблемах армии и безопасности страны. У нас одна задача — мы все хотим видеть Россию сильной державой» («МК», 24.03.2005).

Надо ли уточнять: из высокопоставленных приглашенных не пришел никто. Главковерх не хочет говорить со своей армией! Для сравнения: даже Ельцин присутствовал на первом Офицерском собрании. И проводили его не где-нибудь, а в Кремлевском Дворце съездов.

Теперь времена другие. Проведение акции в Доме Российской (в «МК» неточность!) Армии не дозволили. Собраться решили в конференц-зале Академии управления при президенте. И тут власть развернулась во всей красе! Это когда нужно защитить воина, пострадавшего за Отечество, она медлительна, как доисторический ящер. А когда дело доходит до того, чтобы «держать и не пущать», проявляет чудеса оперативности.

Уже у метро «Юго-Западная» участников собрания (около полутора тысяч отставников и действующих офицеров со всей России) встречали военные патрули и усиленные отряды ОМОНа. А в самой академии их ждали закрытые двери: «Пускать не велено!».

Несмотря ни на что, собрание провели. Были приняты «Боевой устав» и «Военная доктрина Народного ополчения». Документы во многом риторические, как и большинство деклараций патриотических сил. Однако в данном случае важны не бумаги, а стремление создать р е а л ь н ы е с т р у к т у р ы оппозиции по всей стране: «Отделение Народного ополчения имеет численность до 10 человек и создается в отдельном доме (группе домов или отдельном подъезде многоэтажного дома), улице частной застройки, деревне…».

Вдохновителем и лидером нового движения по праву можно назвать генерал-полковника Леонида Ивашова. Ему нелегко. С одной стороны, более осторожные патриотические лидеры, в частности обжившийся в Думе глава «Движения в поддержку армии» В. Илюхин, считают, что генерал «занимается опасным делом» («МК»,24.03.2005). С другой, радикалы типа С. Терехова называют Ивашова «утопистом». Они требуют «не только сформировать народное ополчение, но и решительно бороться с режимом — «начать активные манифестации и пикетирование по всей России, чтобы добиться отставки нынешнего правительства и президента» («Независимая газета», 21.02.2005).

Сам Леонид Григорьевич настаивает: «Никаких провокаций, насильственных действий». По его словам, цель нового движения — «помочь власти найти правильный путь». Подхватывая слова президента, сказанные после Беслана: «Это нападение на нашу страну», генерал конкретизирует: «Учитывая, что Россия находится в состоянии войны за свое существование», необходимо «призвать офицерский корпус к мобилизации и создать в этих целях соответствующие структуры. Они должны поддержать и возглавить уже стихийно формирующееся народное ополчение» (там же).

Структура еще не возникла, а вокруг нее уже начинают плести чрезвычайно опасные интриги. Тот же «МК», вроде бы сочувственно информируя об офицерском собрании, пытается связать его с так называемым делом полковника В. Квачкова, обвиняемого, как известно, в покушении на Чубайса. Материал венчает многозначительный пассаж: «На следующий день после покушения я позвонила в офис Военно-Державного Союзa (его возглавляет Л. Ивашов. — А. К.). А вдруг их народный трибунал (?!) уже рассмотрел дело и вынес вердикт, а полковнику запаса Владимиру Квачкову было поручено привести его в исполнение? «Скажите, пожалуйста, не числится ли полковник Квачков в списках ваших активистов?» — вежливо поинтересовалась я. Мне не сказали ни «да», ни «нет». Просто отказались отвечать…» («МК», 24.03.2005).

Не стану отвлекаться на комментарии, связанные с «делом полковника Квачкова». Тем более что это о ч е н ь с т р а н н а я история, на что обратили внимание едва ли не все комментаторы. Скажу лишь (поскольку об этом как раз умалчивают): «дело» используют для того, чтобы бросить тень на ряд оппозиционных патриотических организаций. В частности партию «Родина» (Рогозин вынужден был выступать со специальными разъяснениями). Видимо, на «контроле» и Военно-Державный Союз вкупе с Народным ополчением.

Превратится ли «дело Квачкова» в некое подобие «дела подлых убийц товарища Кирова» (при живёхоньком Чубайсе!), с е г о д н я сказать трудно. Нынешняя эпоха — время п о т е н ц и й. Потенцированных угроз государственного насилия. И зреющего общественного протеста.

Народное ополчение — одна из таких потенций. Оформится ли оно в подлинно массовое движение? Не знаю. Слишком много патриотических организаций возникало в последние годы на волне общественного воодушевления — и угасало, не ознаменовав себя конкретными делами. Бесспорно одно: если оно и окрепнет, то за счет низовых, «домовых» ячеек. В «рекрутах» скорее всего недостатка не будет. Причем поставлять их станут не мифические «активисты» типа полковника Квачкова, а господа министры. Которые своими действиями чуть не каждый день превращают лояльных граждан в оппозиционеров.

Обманув отставников (поставив их в неравное положение с действующими офицерами), они умудрились обмануть и армейцев. Об этом рассказал военный обозреватель газеты «Завтра» В. Шурыгин: «Президент осчастливил своих чиновников указом о повышении окладов. Причем не на какие-то 150–200 рублей, как лейтенантам, а в 3–5 раз. Теперь самый задрипанный чиновник в администрации Путина или каком-нибудь министерстве получает 18 000 — 20 000 рублей, а уж функционер рангом повыше — 45 000 — 60 000 рублей. При этом очень старательно и иезуитски обошли военных. А точнее, просто обманули. Как известно, зарплаты военных не так давно были «привязаны» к зарплатам госчиновников. Повышаются у одних — должны повышаться у других. Так вот, чтобы не платить военным ни копейки, все повышения чиновникам пошли по разделу «выслуга», «премии», «служебные надбавки» («Завтра», № 2, 2005).

Не правда ли, знакомый прием? Обманули тех, обманули этих. Что вы хотите — на то они и топ-менеджеры, чтобы обманывать, обсчитывать, обирать…

Кое-что «отстегнуть» армейцам все же пришлось. После того как подкошенные отменой бесплатного проезда офицеры стали подавать рапорты об увольнении целыми частями. А иные вступили с командованием в любопытную переписку. Газеты опубликовали несколько маленьких шедевров: «Прошу вас разрешить мне убывать со службы в 14 часов, так как в связи с отсутствием у меня денег на проезд я буду добираться до дома в Подмосковье пешком»; «Ставлю вас в известность, что из-за невозможности оплачивать проезд в общественном транспорте я буду прибывать на службу только во вторник, четверг и субботу» («МК», 21.01.2005).

Интересен тон. Армия держится на строгой субординации. Обращение по инстанции разрешается только по уставу. А тут: «Ставлю вас в известность»… Уже одна эта деталь показывает, что «монетизированные» ВС близки если не к в з р ы в у, то к р а з в а л у.

По данным опросов в начале года, только 5 (!) процентов офицеров и прапорщиков были удовлетворены своим материальным положением («Независимая газета», 9.02.2005).

Даже сторонние наблюдатели не могли не заметить этот настрой. В марте я участвовал в конференции, которую Ярославская епархия проводила совместно с военными вузами города. Меня поразила та откровенность, с какой руководители военных институтов рассказывали об униженном положении своих курсантов и армии в целом. Известно: военная среда жестко контролируется спецслужбами. Среди офицеров до сих пор популярна давняя байка: «Сидят три полковника в бане, выпили, расслабились, травят анекдоты. — Ну все, пора расходиться, — говорит один из них, кадровик. — Вам-то двоим спать, а мне всю ночь писать в Москву о том, что вы тут наговорили». И если п р и т а к о м контроле командиры чуть не криком кричат об армейских бедах, это показывает: ситуация критическая.

То же впечатление оставляет письмо трех старших лейтенантов-ракетчиков с космодрома Плесецк, опубликованное в «МК»: «Хотелось бы выразить нашему правительству (президента не берем — он у нас как икона) огромную благодарность за наше житье-бытье.

А жизнь у нас очень хорошая: денежное довольствие младшего офицера составляет порядка 5 тыс. руб. в месяц. А что, неплохая плата, достойная. В самый раз — за возможность не щадя живота своего положить жизнь на алтарь Отечества.

Живём мы почти в хоромах: по 4–5 офицеров в одной комнате, и правильно — дружнее будем. Душ один на два этажа — великолепно! Офицеры очень обеспокоены малыми запасами пресной воды. Жены не могут устроиться на работу в гарнизонах? Да это же замечательно… для жен, пусть дома сидят, собой занимаются, пусть они у нас будут красивее — все ж таки жены офицеров…

По поводу монетизации льгот — это вы хорошо придумали, сразу видно: «университеты» заканчивали. На кой, извиняюсь, хрен военнослужащему бесплатный проезд, ежели он на танке ездит? Ну в крайнем случае марш-броском с автоматом перемещается, а с автоматом его ни в метро, ни в трамвай все равно не пустят…

Паек у офицеров просто шикарный — 20 рублей в сутки, что аж на 1,5 рубля больше, чем в расчете на караульную собаку (18,5 рубля — бедная псина!)…

А по поводу того, что отменяют бесплатное лечение жен и детей офицеров в военных госпиталях — мы двумя руками «за». Народная медицина — она куда полезнее: съел корешок — новые зубы, съел другой — язва зарубцевалась. В общем, нечего своих родственников химией травить…

Господа, ваша забота об офицерах просто безгранична. Она у этих офицеров вызывает даже не злость — злость прошла, а бессильную иронию и желание как можно быстрее сменить китель на пиджак» («MК», 22.02.2005).

К слову, «сменить китель на пиджак» только за последние месяцы пожелали почти 100 тыс. офицеров. Это 30 % офицерского корпуса («Завтра», № 2, 2005)! А всего за 10 лет из армии уволились 375 тыс. офицеров («МК», 22.02.2005). Можно было бы говорить о полном обновлении, если бы не стремительность процесса — здесь точнее будет слово р а з г р о м. Фактически та армия, которая досталась РФ от Советского Союза, с ее высокой выучкой, боевыми традициями, «наукой побеждать», перестала существовать.

Удивительно ли, что новые кадры, сталкиваясь с бытовыми тяготами и невниманием к себе, обращаются за помощью по самым экзотическим адресам. Газеты сообщили о том, что офицеры гарнизона РВСН (это ракетчики — элита армии!), расположенного в поселке Кедровый Красноярского края, на собрании — цитирую — «приняли решение написать письмо президенту США. Мол, если наш Главковерх о нас забыл, так хоть вы помогите» («Независимая газета», 4.03.2005).

Забавный курьез? Как сказать. Запад внимательно следит за настроениями в нашей офицерской среде и с д е м о н с т р а т и в н о й г о т о в н о с т ь ю откликается на просьбы о помощи. Об этом на страницах "НГ» не без гордости поведал Патрик Ардуан — заместитель помощника генерального секретаря НАТО по делам регионов, экономики и безопасности: "За три года мы сумели открыть шесть региональных филиалов нашего центра в различных городах России, в Ростове-на-Дону, например. Создание системы филиалов позволяет охватить вниманием как можно большее количество людей. С помощью центра, занимающегося вопросами трудоустройства, мы начали помогать российским военнослужащим решать проблемы, связанные с поисками работы по окончании военной службы. И это не последний шаг в нашей работе» ("Независимая газета», 22.04.2005).

Интересно, какими будут дальнейшие шаги опекунов из Североатлантического альянса? Газета многозначительно озаглавила интервью: "НАТО становятся профсоюзом для российских офицеров".

А ведь известная поговорка предупреждает: "Кто платит, тот и заказывает музыку". В Кремле явно опасаются генерала Ивашова, патриота России, чья верность подтверждена бескомпромиссным отстаиванием интересов нашей страны в столкновениях с генералами того же НАТО. А не боятся ли в Москве, что в один далеко не прекрасный день в ответ на приказ, отданный какому-нибудь ракетному гарнизону, высокие начальники услышат: "Отстаньте! Господин Ардуан поставил нам другое задание"?

"Переподчинение", представляющееся сегодня немыслимым, станет куда более вероятным, если осуществится план, о котором много толкуют в офицерской — и даже генеральской! — среде. Якобы НАТО убеждает Путина согласиться на введение в страну иностранного военного контингента численностью до 100 тыс. человек — "для обеспечения безопасности ядерных объектов". В этой ситуации контакты, установленные Североатлантическим "профсоюзом" в российских войсках, окажутся весьма кстати…

Подобные слухи еще больше роняют и без того невысокий авторитет "отцов-командиров". По данным ВЦИОМ, в армейской среде министру обороны Сергею Иванову "доверяют лишь 11 процентов, а не одобряют его деятельность более 48 процентов опрошенных". Да и популярность Главковерха резко пошла вниз. По наблюдениям социологов, "офицеры уже не отделяют "доброго царя" в лице верховной власти от "плохих бояр" в образе министра обороны и прочих соавторов и авторов закона № 122" ("Независимая газета", 13.04.2005).

Рейтинг — волшебное слово. Офицеры увольнялись десятками тысяч, ржавел флот, падали самолеты — власть и не думала беспокоиться. Но стоило рейтингу Путина опуститься — и Главковерх вспомнил о Вооруженных силах, а заодно и об их проблемах. На очередном заседании кабинета министров был разыгран мини-спектакль. Драматическую сцену живо запечатлел корреспондент "НГ": "Кудрин, нервно теребя ручку, заметил, что повышение (окладов военнослужащих. — А. К.) на 10 процентов произойдет с 1 сентября. Путин недовольно поджал губы и сказал: "Нужно сделать, как минимум, три вещи". Первое — это проблемы военных в регионах, где цена проездного превышает размеры компенсации. Фрадков пообещал увеличить надбавку до 200 процентов. Путин погрозил ему карандашом: "Когда?" — "Три дня", — нашелся премьер. Президент кивнул и недовольно посмотрел на Кудрина: "Второе. Увеличение денежного содержания военным с 1 сентября на 10 процентов — поздно и недостаточно". По мнению президента, 20 процентов — это минимум. "В течение нескольких дней подумайте и внесите", — наказал Путин" ("Независимая газета", 22.01.2005).

По законам сцены, после грозных реплик верховного оркестр должен был заиграть "Славься", а восхищенные зрители — зааплодировать. Но случилось иначе. Военные профсоюзы скептически отнеслись к заявлениям Путина и даже провели пикетирование здания Минобороны на Знаменке. "Президент у нас много чего говорит, — цитировали газеты слова профсоюзного лидера Анатолия Смирнова, — но одно дело говорить, а другое — делать" ("Коммерсантъ", 11.02.2005). Профсоюзы потребовали увеличения зарплат минимум на 25 %, в том числе и гражданским служащим Минобороны, а это 800 тыс. человек.

Тогда-то сумма прибавки и выросла до 25–34 %. Но это уже мало кого удовлетворило. Потерять доверие легко. Восстановить — гораздо труднее.

Если помните, наставляя главу Минфина, Путин говорил о т р е х неотложных делах. Две задачи касались армии, третья — студенчества. Повышение стипендий президент отнес к первоочередным вопросам.

К этому времени недовольство начали проявлять даже студенты. Говорю "даже", потому что наша вузовская молодежь — в отличие от сверстников чуть ли не во всех странах мира — аморфна и аполитична. Этому есть объяснение: за рубежом люди смолоду приучаются зарабатывать — на жизнь и на учебу. Им вовсе небезразлична стоимость буханки хлеба, проездного и размер квартплаты (многие предпочитают жить отдельно от родителей). К тому же студент на Западе, как правило, обучается "с прицелом" — он заранее рассчитывает, в какой отрасли, по какой специальности будет работать. Прирост производства, данные о безработице — для него не пустые цифры. Он относится к жизни о т в е т с т в е н- н о, а это побуждает бороться за свои права. Безусловно, такие студенты есть и в России. Но основная масса — маменькины сынки, севшие на шею родителям, вольготно свесив длинные ноги акселератов. Они ни копейки не зарабатывают, живут на всем готовом и потому плевать хотели на то, что происходит за стенами их вузов и ночных дискотек. Такие не просто сторонятся политики, а делают это демонстративно, считая "придурками" всех, кто проявляет большую заинтересованность к жизни в стране.

И вот, представьте, проняло даже их! "Вслед за пенсионерами, протестующими против монетизации льгот, на улицы выходят студенты, — отрапортовал в апреле "МК". — Первыми акцию устроили екатеринбуржцы: в бумажных заячьих ушках и с лозунгом "Не плодите зайцев!" они требовали восстановить льготный проезд и повысить стипендии до прожиточного минимума". Газета предупреждала: "Их уже готова поддержать студенческая братия Петербурга, Ростова-на-Дону, Уфы, Самары, Челябинска, Ульяновска и Новосибирска. Похоже, в глубинке начинается студенческая революция. Когда она докатится до Москвы?" ("МК", 7.04.2005).

Революции в этот раз не получилось. Правительство откупилось сторублевой прибавкой к стипендии, и "молодые бунтари" благодарно схавали подачку. Более того, тысячами влились в массовку "Наших". То, что на улицах определяется судьба страны, российское студенчество, кажется, не слишком волнует. Зато на акциях, которые устраивают проправительственные "комиссары", можно вволю "потусоваться".

Другое дело, если министру обороны Сергею Иванову удастся пробить его давнюю идею отмены отсрочек от армии. Вот когда встрепенется студенистая студенческая масса! Тут уж пойдет речь о к р о в н о м: как прожить без маменькиной заботы и папашиных денег? И не "потусоваться", и "косячок" не забить! Самое время выходить на митинги под лозунгами "Нет произволу военкоматов!", "Нет закрытию военных кафедр!". Лозунги я выписываю из газетного репортажа о манифестации молодежного движения "Пора". Помните — такое появилось сначала в Сербии, потом в Грузии и на Украине. Добрались и до нас. "Студенты надевают оранжевые ленточки", — не скрывая восторга, сообщает близкая к Березовскому "НГ".

И все-таки от вузовской молодежи пока откупились. А вот кому ничего не досталось — это ребятам из ПТУ. Тем, кто в отличие от сверстников из университетов ничего не имеет. Правильно: у неимущего да отнимется! Нынешняя власть и не думает скрывать свою классовую природу. С особым остервенением она бьет по наименее обеспеченным.

По данным социологических исследований, у 80 % родителей учащихся ПТУ зарплата не превышает 1000 рублей. Вы только вдумайтесь: о д н о й тысячи! У половины детей нет отцов. 70 % — из неблагополучных семей. 6 % идут в ПТУ из-за недоедания и голода ("Независимая газета", 25.03.2005). И э т и м ребятам правительство РФ отменяет льготный проезд! И отказывается хотя бы сотню рублей бросить с белодомовского барского стола.

Ребята с рабочих окраин пытаются выжить. Руки-то к работе привычные с детства. Такие изделия вытачивают, выпиливают в мастерских — залюбуешься. И вот с этих честно заработанных копеек родное (?!) государство берет налог.

Это даже не социальная селекция. Это "избиение младенцев". Всех этих Петянов, Лёх, Колек, выживших несмотря на ельцинскую шоковую терапию, поднявшихся вопреки реформам г-на Путина. А их — под дых, под дых, под дых!

Создается впечатление, что правительство России больше всего ненавидит именно детей. Это трудно представить, но объяснить просто: дети — будущее страны. Не станет детей — не будет России…

Не с этой ли целью партия власти внесла в Госдуму поправки к Гражданскому кодексу. Среди прочих статью о том, что — внимание! — собственники жилья, где живут малолетние дети, имеют право продавать квартиры б е з с о г л а с и я органов опеки и попечительства. Теперь родители-алкаши н а з а к о н н ы х о с н о в а н и я х могут оставить своих отпрысков без крыши над головой!

Еще один удар по детям: новый Жилищный кодекс лишил многодетные семьи права на получение бесплатного жилья в первую очередь*. В огромной Москве всего 7 тысяч семей, имеющих более трех детей ("MK", 10.02.2005). Мизерный процент от стоящих в очереди. Но нет! — правительство мстительно выискало именно их и лишило преимуществ.

В развитие темы: Зурабов и его ведомство предлагают упразднить детские поликлиники. У нас была л у ч ш а я в м и р е педиатрия. Теперь шестимесячного грудничка и шестидесятилетнего туберкулезника будет лечить один и тот же врач.

Если к этим новейшим акциям прибавить осуществленные не так давно: массовое закрытие детских садов, секций при дворцах культуры и пионеров (а заодно и перепрофилирование самих этих учреждений — в основном в торговые залы и казино), если вспомнить о "сгоревших" в гайдаровские времена детских целевых вкладах в Сбербанке и детских страховках, станет ясно: правительство РФ ведет войну не только со стариками, но и с детьми.

Наряду с малышами инвалиды — самая незащищенная часть общества. Как же могла обойти их карающая длань государства? У тех, кто еще способен работать, отобрали налоговые льготы. В результате только за прошлый год на 20 % сократилось число инвалидов, занятых в производстве ("МК", 9.06.2004).

Тех, кто работать не может, заставили проходить переосвидетельствование. Апокалипсическое зрелище: слепые, глухие, безрукие теснятся в гигантских очередях. Газеты сообщают, что в е с н о й очередников записывали на конец л е т а. И все это время страждущие, лишенные соответствующего свидетельства, не могут получить бесплатные лекарства.

Одновременно Бюро медико-социальной экспертизы, где выдают документ, передали из городского ведения в федеральное. В Москве, выплачивающей своим врачам надбавки, сотрудники бюро потеряли в зарплате в д в о е. Многие уволились, а очереди инвалидов стали еще длиннее ("МК", 1.04.2005).

Перечисление жертв монетизации мы начали со стариков. Но постепенно выяснилось: реформа затронула в с е группы населения — от мала до велика. Она антинародна — не в том поверхностном, политизированном смысле слова, который вкладывают в него митинговые краснобаи (в результате чего понятие девальвируется и перестает восприниматься обществом). Нет, политика правительства в прямом, буквальном, н а к а л ь к у л я т о р е п р о с ч и т ы в а е м о м смысле слова — а н т и н а р о д н а.

Сначала мы были бедными. А потом нас ограбили…

— Проходите, поглядите, как я живу, — сухонькая невысокая женщина пропускает меня в комнату. Потертый линолеум на полу, выцветшие желтые обои в цветочек, пузатые часы на стене, разномастная мебель — два стула, табуретка, тахта с ворохом подушек, ажурная этажерка с фарфоровой балериной на верхней полке.

Единственная ценность в двухкомнатной, малогабаритной, как их называют, квартире — цветы. Они всюду: на широком подоконнике, на тумбочках, книжных полках, на массивном обеденном столе с потускневшей полировкой. Многоярусная высоченная бегония, драцена, фикусы, раскидистая герань. В летних сумерках растения излучают зеленоватый свет, сливающийся с зеленым маревом за открытым окном.

— Знакомые отростками давали, я вырастила, — не без гордости говорит Марина Николаевна. — А драцену у нас в подъезде на подоконнике нашла. Зима, окна на лестнице не заклеены, дует. Потрогала листочки — холодные. "Ну что, говорю, выбросили нас с тобой? Пойдем в квартиру греться!".

Собственно, из-за цветов я и заглянул сюда. Уезжая в отпуск, хотел попросить заботливую соседку присмотреть и за моими. И вот мы стоим посреди комнаты, беседуем о житье-бытье.

Марина Николаевна живет одна: сын завел семью и уехал куда-то в Тушино. Работает она в поликлинике, получает 2948 рублей.

— А за квартиру сколько платите? — не могу удержаться от неделикатного вопроса.

— Раньше 750, а теперь бумажку в почтовый ящик сунули, написано: 900. Да за телефон 170, да полторы сотни за свет — телевизор весь вечер смотрю, живу-то одна, поговорить не с кем.

— Так сколько же, — ахаю, — выходит: 1200 с хвостиком? Из 2900! Но вам, наверное, что-то доплачивают (как малоимущей — чуть было не сказал, но вовремя прикусил язык).

— А, — машет рукой Марина Николаевна, — копейки! А сколько порогов пришлось обивать!

— Так чем же питаетесь? — во мне уже проснулся профессиональный интерес.

Собеседница опускает глаза: "Я флюорографию делаю. Москвичам — бесплатно, а приходят иногородние… Сами знаете, сколько их сейчас — на рынках, на стройках. По правилам принимать я их не могу, но просят и деньги предлагают. Не откажешь!"

— Да много ли с них возьмешь? — любопытствую.

— Конечно, немного, — вздыхает Марина Николаевна.

Резкий рост коммунальных платежей — еще одна беда, которую министры-реформаторы обрушили на "дорогих россиян". Газеты (и, надо полагать, госучреждения) завалены письмами растерявшихся людей, не знающих, как жить дальше.

"Живу я одна в приватизированной квартире. Пенсия — 2009 руб. 13 коп. Коммунальные услуги — 1174 руб. 59 коп. Как одинокой пенсионерке мне выплачивают субсидию — 522 руб. 02 коп. Значит, ежемесячно на оплату квартиры я должна потратить 652 руб. 57 коп. Льгот у меня нет, поэтому от пенсии остается 1350 руб… Так вот я и хочу спросить у компетентных господ: "Знакома ли вам такая бухгалтерия? Как жить людям?" ("МК", 20.01.2005).

А это реплики жителей Подмосковья, адресованные высшим областным чиновникам в рамках акции "Прямая линия" (ее регулярно проводит "МК"): "Коммуналка подорожала на 40 процентов. Такого никогда не было. Одиноким пенсионерам хоть помирай"; "Я пенсионерка из поселка Вешняковские Дачи Ногинского района. В прошлом году я платила 1200 рублей за двухкомнатную квартиру, сейчас прислали счет на 1800 рублей. В чем дело?" ("MК", 2.02.2005).

Наряду с пенсионерами под ударом опять оказались инвалиды: "Я инвалид II группы, Волкова Нина Васильевна, живу в Химках. В новом году я должна платить за жилье на 700 рублей больше. Всего 2519 рублей. По какому закону, вы мне объясните?"; "Я мать ребенка-инвалида. Объясните, как жить? Получаю пенсию на ребенка, но ее мало. Детские сняли. Дали только 100 рублей на уход за ребенком, и все. И еще — 550 рублей на телефон и автобус. На что питаться? Покупать лекарства?" ("MК", 18.01.2005).

Обделены и бюджетники: "Я работаю ведущим инженером на "Энергомаше" и получаю зарплату 5000 рублей. Квартплата — 1500. Как жить?" ("MК", 2.02.2005); "Жители в шоке. Нам повысили квартплату на 140 процентов. За двухкомнатную квартиру с тремя проживающими я должна платить 3000 рублей. До каких пор нас будут лечить шоковой терапией?" ("МК", 18.01.2005).

Показательны не только вопросы "простецов", но и ответы областных боссов. Инженеру "Энергомаша", жалующемуся на высокую квартплату, министр экономики Подмосковья В. Крымов посоветовал "поменять квартиру на меньшую". А зампредседателя областного правительства О. Кошман вступил в любопытный диалог с противницей шоковой терапии:

— Какой у вас средний душевой доход на каждого члена семьи?

— Где-то тысячи три получается.

— У вас приличный доход, Ольга Юрьевна, прямо скажу.

И это заявляет человек, получающий д е с я т к и т ы с я ч!

Повышение платежей чиновники объясняют необходимостью перехода на 100-процентную оплату ЖКХ. "Жить дальше без реформы ЖКХ на самом деле невозможно, — утверждает федеральный министр регионального развития В. Яковлев. — Если ее не проводить, страна просто замерзнет и останется без воды, газа и электричества" ("МК", 3.02.2005).

К концу минувшего года жители смирились с тем, что им в очередной раз придется подставить свое плечо под обветшалую громаду державы. Бабуси аккуратно выводили в тетрадках цифирь. Им говорили, что до 100-процентной оплаты остается всего 10–15 процентов. "Выдюжим", — полагали старики.

Однако с нового года тарифы увеличились на 40, 50, 200 процентов! Чиновники и тут нашли объяснение: "С прошлого года по постановлению российского правительства ввели 18-процентный налог на добавленную стоимость на услуги ЖКХ. В течение года на 23 процента подорожал природный газ, на 20 процентов электроэнергия, горюче-смазочные материалы подскочили в цене в полтора-два раза. Плюсуйте сюда инфляцию. Все эти составляющие были заложены в тарифы ЖКX 2005 года. Поэтому, когда с 1 января областной бюджет прекратил дотировать предприятия коммунальной отрасли (население оплачивало 90 процентов стоимости услуг, 10 процентов составляли выплаты из казны), цены поднялись больше чем на 10 процентов, на которые рассчитывали граждане. В целом по области (Московской. — А. К.) — на 28,5 процента. Однако в 13 муниципальных образованиях они превзошли разумный предел. Кое-где рост составил 200 процентов!" ("МК",13.04. 2005).

Обнаружилось: и это не верхняя планка. В некоторых районах Саратовской области стоимость коммунальных услуг выросла в 8 раз ("Независимая газета", 15.02.2005).

Правительство твердит о деградации инфраструктуры. Тот же В. Яковлев привел данные: изношенность инженерных сетей в России составляет сегодня от 40 до 70 процентов. Потери по воде доходят до 30–40 процентов, по теплу — до 50, по электроэнергии — 17–18 процентов ("МК", 3.02.2005).

Страшные цифры! Не кто-нибудь — неугомонный реформатор А. Лившиц неожиданно разразился панегириком советским временам: "Мы держимся только за счет того, что при социализме строили с двойным запасом прочности. Заботились о надежности рельсов, трубопроводов и электросетей. ЦК КПСС требовал, чтобы настоящие сроки службы были подлиннее бумажных. Спасибо, конечно, отцам и дедам, но любые резервы когда-то кончаются. И тогда вместо удвоения начнется отнимание, деление и даже извлечение из ВВП квадратного корня". Эффектно сформулировать мысль Александр Яковлевич умеет! Продолжу цитату: "Мы даже не отдаем себе отчета, что живем в социалистической стране. Олигархи зарабатывают деньги на социалистических заводах — они еще пока сами ничего не построили. Свой товар возят по социалистическим рельсам, а ток — по социалистическим линиям электропередачи. Ремонтируют? Да, но не строят. Это все досталось от той страны, которой нет уже пятнадцать лет. А какого-то ввода мощностей мы не видим" ("МК", 8.06.2005).

Впечатляющая картина. Но о чем она свидетельствует? Очевидно, о полном фиаско "новых русских", не способных — или не желающих (что точнее!) — инвестировать в производство. Что из этого следует? Что надо оглянуться назад, взять лучшее из эпохи, когда возводили города, строили электростанции и промышленные предприятия. И как строили — с двойным запасом! Но почему-то вместо этого л о г и ч н о г о вывода правительство делает прямо противоположный: надо очертя голову ринуться в пучину рынка. В том числе в такой потенциально взрывоопасной сфере, как ЖКХ.

Причем все тяготы власти хотят возложить на простых граждан. Не модернизирует электросети Чубайс, несмотря на то, что прибыль одного только ОАО "Мосэнерго" за первый квартал 2005 года составила 4,4 млрд рублей (данные агентства Рейтер), а платить должен инженер "Энергомаша", получающий 5000 рублей!

Это не только н е с п р а в е д л и в о, но и, с экономической точки зрения, н е р е а л и с т и ч н о. Для того чтобы модернизировать изношенные коммуникации, требуется около 2 трлн рублей ("МК", 3.02.2005). Сколько это в расчете на каждую квартиру? В России примерно 50 млн семей. Разделите, получается 40 тыс. рублей на семью. И это только расходы на коммуникации, обновление жилого фонда (износ — 30 процентов) потребует сопоставимых сумм. На сколько же нужно будет повысить квартплату?

И не факт, что, содрав с нас безумные деньги, коммунальщики приведут жилье в порядок. К примеру, в Ижевске в сумму платежей включили статью "капитальный ремонт" (150 руб в месяц). И тут же предупредили: "…Не следует ждать, что при этом дома отремонтируют… Даже эта большая сумма — капля в море и проблемы не решает" ("Независимая газета", 16.05.2005).

Коммунальные монополисты (энергетики, водоканал и т. п.) немилосердно задирают цену. Столичные эксперты, три года кряду изучавшие работу водного хозяйства, обнаружили, что тарифы "Мосводоканала" "завышены в несколько раз" ("МК", 30.06.2004).

…Из командировки я привез газету "Южный Урал", там рассказывают о схожих проблемах. В Оренбурге аудиторская компания провела независимую проверку и выяснила, что "Лифтсервис" заложил в годовой бюджет 16 млн рублей на электроэнергию при реальной потребности 8 млн. Даже простейшую лампочку с патроном коммунальщики делают золотой, оценивая ее в 500 рублей, хотя красная цена — сотня ("Южный Урал", 16.02.2005).

Но беспардоннее всех обирает доверчивых россиян Анатолий Чубайс. Тариф на электроэнергию в Москве 1 руб. 08 коп. за киловатт-час. А себестоимость киловатта — 2 копейки! Сообщивший об этом коммунистический лидер А. Куваев подсчитал: "РАО "ЕЭС" (точнее было бы сказать — ЗАО "Чубайс и партнеры") извлекают 50 руб. с рубля затрат" ("Правда столицы", июль, 2003).

"До каких пор нас будут лечить шоковой терапией?" — отчаивается Ольга Юрьевна Николенко из Можайского района Подмосковья. Видимо, до тех пор, пока мы будем терпеть таких, с позволения сказать, "лекарей"!

Они и на следующие годы планируют рост тарифов. "По прогнозам федералов, к 2008 году цены на газ на внутреннем рынке увеличатся на 28 процентов, на электроэнергию — на 20 процентов. Сие означает, что населению энергоносители обойдутся еще дороже. Московские чиновники предполагают, что расходы на жилищно-коммунальные услуги в столице вырастут, как минимум, вдвое" ("МК", 31.05.2005).

Плюс к тому власти собираются значительно увеличить налог на дома и квартиры, рассчитывая его исходя из рыночной стоимости жилья. "Реальные платежи вырастут почти в десять раз" ("Независимая газета", 19.03.2004). Не забудьте и о намерении думцев повысить плату за землю, введя унифицированный процент от кадастровой стоимости участка. В этом случае жителям малых городов, сплошь состоящих из "частного сектора", придется платить за землю по астрономическим московским расценкам ("Независимая газета", 9.07.2004).

Самое приятное, как водится, напоследок. Цитирую министра В. Яковлева: "Согласно постановлению правительства, большая часть организаций ЖКХ должна быть ликвидирована. Затем все это хозяйство должно быть переведено на рыночные рельсы" ("МК", 3.02.2005). Что это будет означать на практике, думаю, растолковывать не надо. Скажу кратко: сломать механизм (признаю: неповоротливый и неэффективный) государство, скорее всего, сможет. А вот удастся ли что-либо выстроить взамен — большой вопрос. Еще одна задачка с неизвестным: на сколько взлетят коммунальные платежи, когда за дело возьмутся "акулы бизнеса"?

— Не все так плохо, — могут возразить упертые оптимисты. — Государство не бросит людей в беде! Выплачивают же субсидии малоимущим.

Что же, поговорим о субсидиях. Моя соседка Марина Николаевна назвала их "копеечными". А я постеснялся спросить, какую часть коммунальных расходов ей компенсируют.

Чтобы восполнить пробел, обратимся к материалу обозревательницы "МК", которая с цифрами в руках написала о мытарствах семьи неких Петровых. Собирательный это образ или реальные люди, не знаю. Но мне на собственном опыте довелось узнать, что такое очередь просителей к российскому чиновнику, и я готов заверить: ситуация воспроизведена точно.

Приведу несколько выписок. "Малообеспеченными считаются семьи, если на двоих выходит меньше шести тысяч в месяц. У Петровых в месяц получается четыре триста…

Приехали (к инспектору, оформляющему субсидии. — А. К.) к семи. Народу у дверей уже стояла целая толпа. Какая-то женщина записывала очередь и раздавала номера. Петровы оказались девяносто шестыми… Первые номера, оказывается, пришли сюда еще в четыре утра.

Потоптались под дверью. Холодно. Про инспекторов говорили, что они приедут в десять… Инспектор приехала к половине двенадцатого, одна, и сразу сказала, что принимать будет до четырех…

…Все триста шестьдесят малообеспеченных втиснулись в зал ожидания перед окошечком и встали. Сесть было негде. Голые стены, ни одного стула…

К инспектору малообеспеченные подходили строго по очереди. Но возилась она с ними подолгу. У каждого чего-то не хватало: то не было нужного документа, то имелась копия, а нужен оригинал, то, наоборот, требовалась именно копия… Сначала инспектор должна была растолковать малообеспеченному, чего ему не хватает для счастья. Озадаченный малообеспеченный уходил добывать недостающее. Потом возвращался и снова шел к инспектору, уже минуя очередь…

Кому-то стало плохо. Петровы увидели, как люди задвигались, расступаясь вокруг лежащей на полу женщины…

…Во вторник инспектор успела принять шестьдесят человек. Петровы уехали ни с чем. Вечером оба чувствовали себя настолько разбитыми, будто весь день таскали ведра с водой…

В среду Петровы снова поехали оформлять субсидию. В зале ожидания произошли изменения — там поставили четыре стула. Очередь выросла уже до четырехсот с лишним, но инспекторов на этот раз приехало двое, поэтому дела пошли веселее.

Очередь Петровых подошла к обеду. Оказалось, напрасно они заводили две сберкнижки, достаточно одной, да и на нее перечислять деньги начнут только через полгода. Наверное, начнут. А сейчас инспектор просто посчитает им субсидию за газ и электричество, и они будут полгода платить меньше на эту сумму. Но через полгода субсидии опять будут пересчитывать, и придется снова все оформлять.

Кроме того, инспектор сказала, что ей нужны оригиналы пенсионных удостоверений, копий недостаточно, а в газовой книжке не отмечено, что у Петровых установлен отопительный котел, а без такой отметки она ничего не будет считать.

Петровы помчались в газовую контору. Там начинался обед, но выглянула девица и объяснила, что за такой отметкой надо ехать в Раменское, население там принимают два раза в неделю. Петровы взвыли. Съездить в Раменское — это все равно что в Москву. Весь день уйдет. Выходит, напрасно они два дня простояли в очереди. Не дадут им сегодня заветной субсидии.

Но тут вдруг повезло: из конторы вышел добрый человек и внял их мольбам, поставил нужную отметку. Наверное, вопреки правилам.

Короче говоря, к вечеру Петровы наконец одержали победу и узнали, сколько им будет доплачивать государство за свет и за газ как семье малообеспеченных. Ежемесячно сорок восемь рублей за свет и девяносто один рубль за газ — вот сколько" ("МК", 25.02.2005).

Что называется, без комментариев. Разве что в качестве резюме можно было бы привести фразу пенсионера Александра Ивановича Курилова — участника "Прямой линии", организованной в "МК". Беседуя с заместителем председателя Мосгордумы М. Вышегородцевым, он в сердцах воскликнул: "Будь проклят тот человек, кто придумал эту субсидию!" ("МК", 21.04.2005).

Ну а если ты не можешь платить по новым расценкам и не хочешь унижаться за копеечную подачку, то самое время готовиться к выселению. Новый Жилищный кодекс устанавливает драконовскую меру за просроченные в течение полугода платежи.

Понимая, насколько чужда жестокость такого подхода ментальности русского человека, воспитанного на принципах государственного патернализма, реформаторы проводят активную психологическую подготовку населения, прежде всего в СМИ. Центральное телевидение как о триумфе рапортовало о выселении первых должников в Мурманске. Не уточняя, где они будут жить — в условиях Заполярья.

Сообщалось и о движении новых "тимуровцев". Помню, как я встрепенулся: неужели и в наше рыночное время молодежь способна на бескорыстную помощь? Оказывается, в новых условиях "тимуровцы" нашли себе иное занятие: они обходят дома, выявляя неплательщиков, и сигнализируют "куда следует"…

Характерный материал поместил все тот же "МК" — экая оперативность: газета успевает откликаться и на общественные чаяния, и на правительственный заказ. В статье "Приказано — выжить!" (в смысле выбросить из квартир) неплательщики представлены как закоренелые пьяницы, к тому же п о л и т и ч е с к и н е б л а г о н а д е ж н ы е: "Под матерок в адрес президента и правительства и бульканье водяры в стакане мы выбрались из сего гостеприимного дома", — одна из сцен, запечатленных журналистом "при исполнении". Газета будто не слышит голоса своих собственных читателей, буквально кричащих о том, что безумное повышение коммунальных тарифов поставило их перед выбором: оплачивать счета или покупать продукты. В большинстве это добропорядочные граждане, десятки лет отдававшие Родине свой фактически безвозмездный труд.

И вот этих-то людей "МК" вгоняет в ужас, живописуя халупы, куда будут выселять неплательщиков: "Кухня, как в любой бывшей общаге, общая. Над плитами потолок прогнил окончательно". Для пущей наглядности автор воспроизводит диалог с человеком, проживающим в этом приемнике для выселенцев: "Еще много лет назад наш дом СЭС признала непригодным для жилья, но потом про этот документ почему-то забыли. А грибок остался. И газ мы не выключаем, чтобы выгорал. Трубы-то газовые тоже прогнили — того и гляди взорвемся" ("МК", 23.03.2005).

И никакой рефлексии по поводу поистине лагерных условий. Самая массовая газета страны приучает свою аудиторию к мысли, что нам придется копаться в отбросах и жить в развалинах. Хорошенькое светлое капиталистическое будущее вы нам обустроили, господа!

Впрочем, для многих жизнь в развалюхах — это не мрачная перспектива, а печальная реальность. В неблагоустроенном жилье сегодня квартирует 40 млн человек (почти треть населения России!). 5 млн ютятся в ветхом и аварийном жилищном фонде. А несколько сотен тысяч ежеминутно рискуют жизнью — их дома подлежат отселению в 24 часа. Иными словами, могут в любой момент рухнуть*.

Бедственное положение граждан государство решило обратить в свою пользу (а также в пользу "приближенных" строительных фирм). Не мытьем, так катаньем оно изыскивает способы заставить людей платить — или хотя бы доплачивать! — за переселение в новые квартиры.

Добро бы дело касалось толстосумов. Правда, и здесь возникают вопросы. Читатели-москвичи наверняка не раз видели гигантские плакаты на новостройках и отреставрированных зданиях: "Продаются квартиры. Цена от 180 тыс. долларов" (случается, указывают и куда более значительные суммы). Но для меня и 180 тыс. — не то что долларов — рублей — немыслимое богатство. И я начинаю считать.

Как известно, президент России назначил себе оклад в 5 тысяч долларов. Выходит, если Владимир Владимирович решит приискать себе жилье в столице, куда он мог бы переехать после окончания второго срока, он должен будет откладывать в с ю з а р п л а т у в течение т р е х л е т, чтобы купить рядовую в сущности квартиру……

А между тем такие апартаменты в столице продают каждый день. Кто же крезы-покупатели? Нас учат: в рыночных условиях больше зарабатывает тот, кто лучше работает. Получается, в России сотни (а пожалуй, и тысячи) людей р а б о- т а ю т л у ч ш е, ч е м п р е з и д е н т! Ведь их доход выше. Если рыночное правило истинно, то, может быть, стоит кого-то из них пересадить в кремлевское кресло? Глядишь, и ВВП давно бы удвоил, и интересы державы — хотя бы в ближнем зарубежье — надежнее защитил.

Если же получают все-таки не по труду, если миллионные прибыли — результат не гениальных расчетов, а банальных спекуляций, то разве не справедливее было бы приискать этим господам иное жилье — гораздо севернее столичных Красных холмов?

И еще недоумение: а на какие средства покупают квартиры министры и прочие vipы? Зарплата у них скромнее президентской, значит, приличная квартира не по карману. Но ведь явно не в хрущевках живут……

…Но зачем забивать себе голову проблемами сильных мира сего? У нас и своих хватает. Благодаря инициативам высших чиновников, в том числе.

Руководители бывшего Госстроя лелеяли планы заставить очередников, отселяемых из ветхих домов, д о п л а ч и в а т ь р а з н и ц у между старой квартирой и новой ("Литературная газета", № 27, 2004). Легко подсчитать, в какие астрономические суммы это вылилось бы: квартира в аварийном доме фактически ничего не стоит, а новое жилье — от полутора тысяч долларов за квадратный метр.

К счастью, новация в только что принятый Жилищный кодекс не попала. Хотя там есть немало статей, способных отравить новоселам радость. Например, исчезло положение о том, что при сносе дома жильцам предоставляют р а в н о- ц е н н у ю площадь. Говорится лишь, что жилье должно быть "благоустроенным". Так что разгуляться за государственный счет очередникам не дадут.

Кстати, новый ЖК определил, что отныне в очередь на бесплатное получение квартиры будут ставить только малоимущих. Не уточнив, кого отнести к этой категории…

Зато систему оценки имущества разрабатывают с прямо-таки человеконенавистнической дотошностью. Бдительные томские законодатели, к примеру, озаботились тем, чтобы разузнать, владеют ли малоимущие "автомобилями, мотоциклами, мотороллерами, автобусами и другими самоходными машинами и механизмами на пневматическом и гусеничном ходу, самолетами, вертолетами, теплоходами, яхтами, парусными судами, катерами, снегоходами". Если очиститься от подозрений по этой статье заведомым беднякам несложно, то дать полный отчет по другой затруднительно. Дело в том, что законопроект предписывал учитывать не только зарплату, но и доходы, буде такие имеются, полученные "от заготовки древесных соков, сбора и реализации (сдачи) дикорастущих плодов, орехов, грибов, ягод, лекарственных и пищевых растений или их частей, других лесных пищевых ресурсов, а также технического сырья, мха, лесной подстилки и других видов побочного лесопользования" ("Независимая газета", 25.05.2005). Анекдотический законопроект, к счастью, в конце концов отклонили.

Как бы то ни было, подавая заявку на улучшение условий, будьте готовы к визиту придирчивой комиссии, которая, обнаружив пару ковров, телевизор и старенький автомобиль, откажет в предоставлении статуса малоимущих: "Да вы еще хорошо живете!".

Заведомо хорошо живут, по мнению властей, военнослужащие. Особенно после того, как государство сняло с себя обременительную обязанность предоставлять им бесплатное жилье, ограничившись ежегодным перечислением 37 тыс. рублей на приобретение квартиры. Министр Греф уверял, что на эти деньги вполне можно приобрести приличную жилплощадь. Ну, конечно, не в центре Москвы, — картинно разводил руками руководитель МЭРТа, — а где-нибудь в пригороде ("Сегодня". НТВ. 20.05.2004). На следующий день "МК" опубликовал расценки квадратного метра жилья в Подмосковье: Одинцово — 1070 долл., Реутов — 1126, Химки — 1190, Видное —1059, Долгопрудный — 970, Мытищи — 983, Люберцы — 964. Денег, которыми правительство щедро одарило защитников Отечества, хватит аккурат на приобретение собачьей конуры…

И тут на помощь приходит "палочка-выручалочка" под названием "ипотека". Сам президент не раз уверял, что с ее помощью можно решить все жилищные проблемы! А экс-председатель Госстроя Николай Кошман с должной основательностью поставил воздушные замки на твердое основание финансовых расчетов: "Отдельным строительным организациям мы говорим: нам не надо высокодоходного жилья, стройте для среднего класса, в пределах 250–270 долл. за метр. Ведь есть материалы, которые помогают удешевить жилье. Тогда семья учителя, врача, безусловно, сможет принять участие в ипотеке". Прерву цитату, чтобы попросить читателя внимательнее вглядеться в текст: "Грубо говоря, они должны будут платить по 8 тыс. руб в месяц уже с процентами. Мне Филиппов (занимал в 2004 году пост министра образования. — А. К.) говорил, что в школах средняя зарплата 8–9 тыс. 9 плюс 9 получится 18, если в семье работают и муж, и жена. Значит, на жизнь останется половина" ("МК", 25.02.2004).

Читая такие откровения, начинаешь хоть в какой-то мере понимать логику министров. О н и п р о с т о н е з н а ю т с т р а н ы! Что, конечно, не слишком хорошо характеризует их профессиональные, да и моральные качества. Не знают потому, что н е ж е л а ю т знать.

А теперь небольшой ликбез для министров и президента. Ипотека — это предоставление кредита под залог. Кредит предоставляют далеко не всем. Банки должны быть уверены в том, что заемщик способен производить ежемесячные выплаты. Как правило, их размер — 500–600 долларов. Следовательно, на ипотечное кредитование могут претендовать лица, зарабатывающие полторы и более тысяч долларов. Считается, что к таким счастливчикам относятся 5–7 процентов населения. А хотят улучшить жилищные условия 60 процентов россиян ("Труд", 2.02.2005). Новый порядок предоставления ипотечных кредитов ничего по сути не меняет.

Относительно учителей, получающих 8–9 тысяч в месяц. Средняя заработная плата в образовании — 4032 рубля ("МК", 31.03.2004). Полагаю, министрам любопытно будет узнать, сколько зарабатывают и в других отраслях. Специально для их сведения: машиностроение и металлообработка — 5752 рубля; пищевая промышленность — 5551; медицина — 5500; жилищно-коммунальное хозяйство — 4998; культура и искусствo — 4084; легкая промышленность — 3103; сельское хозяйство — 2300 (там же).

Все это н и ж е средней зарплаты, которая, по утверждению Путина, составляет 6830 руб. ("Время". ОРТ. 29.03.2005). Тоже невеликая сумма — чуть больше 200 долларов. Но как же она исчисляется? К низкооплачиваемому труду плюсуют высокооплачиваемый. В нефтедобыче средняя зарплата — 27 302 руб.; в газовой промышленности — 24 250; в финансовой сфере — 14 380; в цветной металлургии — 13 764. Почувствуйте разницу!

А заодно подумайте о том, что нефтяники, газовики, металлурги значительную часть продукции производят на экспорт. Обслуживают Запад — и благоденствуют. А низкооплачиваемые обустраивают Россию — и едва сводят концы с концами; прожиточный уровень в Москве в конце 2004-го равнялся 4265 рублям (это чуть ниже того, что получает врач и сотрудник ДЭЗа, и выше зарплаты учителя или библиотекаря).

При определении средней заработной платы учитывают и доходы сверхбогатых. В научной среде с едкой насмешкой говорят об "уравнении Грефа": если у 2/3 бедного населения доходы упали на 50 процентов, а у 1/3 богатых они выросли на 22 процента, то в среднем по стране доходы увеличатся на 10 процентов. Суммируя заработок ткачихи, не превышающий 3000 рублей, зарплату министра — те же 3000, но уже не рублей — долларов, 1 миллион 76 тысяч рублей, ежегодно выплачиваемых на содержание Б. Грызлова, и миллиарды Абрамовича с Алекперовым, статистики натягивают заветные 6830.

Для многих работяг и эти виртуальные деньги — предел мечтаний. Причем, чем меньше зарабатывает человек, тем ниже планка его ожиданий. Видимо, он не решается даже вообразить, что возможна иная жизнь — с иным уровнем доходов, а заодно и комфортом, который можно купить лишь за большие деньги.

Характерны итоги опроса, проведенного фондом "Общественное мнение" параллельно среди москвичей и провинциалов. Социологов интересовало: сколько должен зарабатывать человек, чтобы он не считал себя бедным? Большинство провинциалов назвали сумму от 3 до 5 тысяч рублей (29 процентов). Еще 19 процентов дерзнули поднять планку чуть выше: от 5 до 8 тысяч. Аппетиты 17 процентов ограничились 8—10 тысячами. И только 15 процентов отважились помечтать о чем-то большем. Тогда как для трети москвичей н и ж н и й п р е д е л желаний — 8—10 тысяч рублей. 24 процента хотели бы получать от 10 до 20 тысяч. А еще 19 процентов претендуют на зарплату свыше 20 тысяч ("МК", 12.04.2004).

Эти данные подтверждены и результатами опросов, проведенных в России немецким Фондом Ф. Эберта совместно с Институтом комплексных социальных исследований РАН: "Жители мегаполисов воспринимают себя более бедными, чем люди с аналогичным или даже более низким уровнем доходов, проживающие в сельской местности. В группе с самыми плохими жилищными условиями (менее 8 кв. м на человека) лишь треть считает их плохими. Остальные полагают, что "все так живут" ("Время новостей", 8.06.2005).

Самоидентификация, как мы могли убедиться, недостоверна. То же следует сказать и об официальных данных. Правительство постоянно рапортует об успехах в борьбе с бедностью. О том, насколько произвольна эта цифровая эквилибристика, свидетельствуют "победы" А. Починка, будто бы одержанные в 2003 году. В первом квартале он объявил о том, что число бедных по сравнению с 1999 годом сократилось на 13,4 млн человек — с 41,2 млн до 27,8 ("Утро". ru). В третьем показатель подрос — до 33,5 млн. В четвертом — с н и з и л с я с т р е м и т е л ь- н о — до 23,2 млн. А в первом квартале 2004 года вновь вырос — до 31,6 млн ("МК", 2.12.2004). Готов поспорить, что эти безумные скачки никак не отразились на содержимом кошельков наших читателей, да и других россиян.

Так какой же показатель выбрать? Полагаю, наиболее точный — с т р у к т у р а р а с х о д о в. Спрашивая человека, беден он или богат, вы скорее всего узнаете то, как он оценивает себя, а не то, сколько рублей на его сберкнижке. Для того чтобы уяснить его ф и н а н с о в о е положение, поинтересуйтесь, на ч т о он тратит свои деньги.

Вот список расходов с р е д н е с т а т и с т и ч е с к о г о россиянина. Больше всего он тратит на еду и напитки — 26 процентов. На оплату ЖКХ и транспорта — 24 процента. На одежду — 16 процентов. Отдельная графа — возврат долгов — 2 процента. Итого: на элементарное в ы ж и в а н и е (еда, ЖКХ, транспорт) уходит более п о л о в и н ы средств — 52 процента. Одежду тоже нельзя отнести к излишествам. Жизнеобеспечение поглощает 68 процентов средств. На улучшение качества жизни — образование, развлечения — остается всего ничего — 8,2 процента. И еще 1,5 процента — накопления ("МК", 28.01.2004).

Между прочем, вопреки расхожему представлению, будто у каждого русского что-то да припрятано в кубышке на "черный день", б о л е е п о л о в и н ы населения не имеет н и к а к и х сбережений ("МК", 11.02.2005).

Дифференцируем эти обобщенные данные. Каждый шестой (16,6 процента) едва сводит концы с концами. Даже покупка продуктов для таких людей проблема. Самая большая группа (36 процентов) без труда обеспечивает себя едой. Еще 33 процента наших сограждан без затруднений оплачивают и питание, и одежду. Позволить себе нечто большее, в частности приобретение товаров длительного пользования (телевизор, холодильник и пр.) могут только 12 процентов. И лишь 1,1 процента готовы раскошелиться на дорогие покупки — квартиру, дачу, автомобили (Утро. ru.).

Эти данные находятся в таком ужасающем контрасте с официальным "нарративом", что им поначалу отказываешься верить. Хотя, пожалуй, каждый читатель (да и сам автор этих строк) на собственном опыте мог убедиться: все верно, ничего, кроме еды да изредка одежды, мы себе позволить не можем. И все-таки человек устроен так, что он больше доверяет образу виртуального благополучия, созданному рекламой, чем своему опыту.

Хорошо, проверим. Вот результаты опроса, проведенного Аналитическим центром Юрия Левады. "Не хватает на продукты" — 16 процентов. "Вce уходит на еду" — 37 процентов. Покупают еду и одежду — 34. Товарами длительного пользования балуют себя 12 процентов ("МК", 14.06.2005). Расхождения с отчетом ВЦИОМа, приведенным выше, — всего 1 процент!

Обратимся к косвенным данным. Сколько людей готовы во время отпуска отправиться в поездку, требующую серьезных расходов? 21 процент. (Чуть больше 13, приобретающих товары длительного пользования. Как видим, "невинный" вопрос об отдыхе позволил выявить ещё несколько процентов состоятельных людей.) Остальные 79 процентов никуда не поедут. Будут копаться в земле на даче (27), затеют в квартире ремонт (32) и т. д. ("МК", 15.06.2004). Это не значит, что они не хотят понежиться в теплой морской водичке. Просто у 79 процентов россиян н е т д е н е г на полноценный отдых!

А где проведут лето их дети? Большинство — дома (46 процентов). 15 — на даче. "Еще не знают где" — 7 процентов. Осчастливить приездом детей родственников, отправить их на курорт или в лагерь намерены 28 процентов. Послать их за границу готовы 4 процента ("МК", 21.06.2004). Суммируем 46 и 15, получаем 61 процент бедняков. Пусть не обманывают читателей и 7 процентов не определившихся — скорее всего они оставят своих чад дома. К сожалению, социологи свалили в одну кучу тех, кто готов оплатить пребывание отпрысков в лагере, и тех, кто собирается переложить летние расходы на дедушек и бабушек. Наверняка уточнения сделали бы картину еще более мрачной.

Государство который год грозит перевести всю медицину на коммерческую основу. Поэтому читателям имеет смысл с особым вниманием отнестись к результатам опроса на тему "кому доступна платная медицина". Большинство (38 процентов) ни при каких условиях не смогут заплатить за лечение. 37 готовы на это "только при крайней необходимости" (иными словами — денег нет, но если болезнь прижмет, придется выкручиваться). Ответ "доступна" дал 21 процент. Если учесть, что такой же процент может позволить себе оплатить отпуск на курорте, то позволительно сделать вывод: только о д н у п я т у ю россиян можно отнести к обеспеченным людям. Остальные, увы, малоимущие.

В этом еще больше убеждают данные опроса автовладельцев, проведенного агентством РОМИР. Когда смотришь на московские улицы, кажется, будто все поголовно обзавелись машинами. Обманчивое впечатление! Только 22 процента россиян имеют автомобили. 78 процентов вынуждены передвигаться на своих двоих ("МК", 05.04.2005). Наводят на размышления и сведения о возрасте машин. Всего 4 процента автолюбителей могут позволить себе роскошь раскатывать на новенькой иномарке. Еще 11 довольствуются новинками российского автопрома. А большинство ездит на старых колымагах: 28 процентов — на автомобилях отечественного производства старше 10 лет, 25 процентов — на 6—10-летних, 4 процента на иномарках старше 10 лет (там же).

Таково имущественное положение русских. Правильность наших подсчетов подтверждает не кто иной, как московский градоначальник Ю. Лужков. В недавно опубликованной книге "Развитие капитализма в России. 100 лет спустя" (М., 2005) он утверждает: около и за чертой бедности находится две трети граждан России.

Пытаться выжать из этих несчастных больше денег, как это делают центральные и местные власти, безнравственно, да и бессмысленно. Они и так живут на пределе. Что, между прочим, официально признала такая авторитетная инстанция, как суд. Когда с 1 января коммунальные службы задрали тарифы, квартиросъемщики начали подавать иски. И вот в Воронеже суд вынес решение, которое могло бы стать п р е ц е д е н т о м — он отменил новый тариф, указав: "Повышение было произведено без учета платежеспособности населения" ("Сегодня". НТВ. 16.03.2005).

С годами неимущие становятся еще беднее. По словам руководителя Федеральной службы госстатистики В. Соколина, "в 2004 году доходы малообеспеченных граждан выросли всего на 2,4 процента, в то время как инфляция составила 11,7 процента" ("МК", 10.03.2005). Для сравнения: доходы населения в целом по стране увеличились на 9 процентов.

Формируется так называемая "застойная бедность": люди теряют надежду когда-либо выбраться из нищеты. В 2005-м (впервые за последнее время) выросло число тех, кто считает, что они никогда не приспособятся к переменам, — с 16 до 22 процентов ("МК", 3.03.2005).

Следует особо отметить: новоявленные Сатины — это не бездельники, принципиально не желающие работать. Даже твердокаменные либеральные фундаменталисты из ведомства Грефа признают: "…Большую часть бедного населения составляют работоспособные граждане… они просто заняты в бюджетных сферах" ("Независимая газета", 8.02.2005). "Вина" бедолаг не в том, что они не хотят работать, а в том, что они работают на общество (учителя, врачи, библиотекари). А общество — в благодарность за это — заталкивает их в нищету.

Над этими "жителями подземелья" нависает еще больший пласт тех, кто находится н а г р а н и бедности. Аналитики Всемирного банка пришли к тому же выводу, что и мы: "До 60–70 процентов населения имеют доходы, лишь чуть-чуть превышающие порог бедности" ("МК", 25.05.2005). Любые перемены грозят столкнуть их в пропасть нищеты.

Между тем правительство анонсировало три реформы: ЖКХ, образования и здравоохранения. К а ж д а я способна разрушить скудное благополучие д в у х т р е т е й населения. Вот на каком тончайшем волоске висит экономическая, да и социальная ситуация!

Добавьте сюда инфляцию. Не те политкорректные цифры, о которых сообщают власти, а опустошительный вихрь, выворачивающий наши карманы.

Об инфляции разговор особый. Правительство уверяет, что в минувшем году она составила 11 процентов, а в этом не превысит 10. Тоже, между прочим, немало. Из каждой сотни минусуем 10 рублей. Из тысячи сотню. Из 10 тысяч (у кого дотягивает зарплата) — тысячу!

Но когда наши жены заглядывают в старые тетради, куда они записывали траты, выясняется: о с н о в н ы е т о в а р ы подорожали намного больше. Мясо с декабря 1999-го по март 2005-го — с 60 до 140–150 рублей. Колбаса (самая простецкая) — с 58 до 180–190. Сахар — с 7,5 до 20–22 рублей. Яйца — с 8,5 за десяток до 30.

Цены выросли в 2,5–3,5 раза. Примем за среднюю величину 300 процентов. Дальнейшие операции способен произвести и третьеклассник: разделить 300 на 5, получается 60 процентов. Если чуть-чуть "подстраховаться" и за средний уровень инфляции принять 200 процентов, выходит 40 процентов в год.

Почему же Греф не может вычислить то, что под силу учащемуся начальной школы? Потому что министр и простые люди считают п о — р а з- н о м у. Греф помимо цен на потребительские товары учитывает весь валовой продукт — от нефти до бриллиантов. А простым людям до бриллиантов и недвижимости нет никакого дела. Вспомним, на что они тратят деньги: еда, квартплата, проездной.

Общественность давно предлагает определять инфляцию по социальному набору, куда входят три десятка товаров и услуг. Именно так ведет расчеты профессор Лев Николаевич Зайцев из Дубны. По специальности Зайцев — физик, но желание разобраться в том, что происходит с отечественной экономикой, а заодно и с семейным бюджетом, побудило его использовать интеллектуальный потенциал возглавляемой им исследовательской группы и возможности мощных компьютеров легендарного Объединенного института ядерных исследований для экономических расчетов. В результате выяснилось: начиная с 1997 года инфляция выросла в 14 раз (для сравнения — зарплата только в 5,9 раза). В среднем инфляционный рост составляет 40 процентов в год ("МК", 2.06.2005).

Кроме того, взяв за основу стоимость социального набора 1991 года и сравнив ее со стоимостью аналогичных товаров в 2005 году, профессор высчитал соотношение советского и нынешнего российского рубля — 1:100. Каждый может разделить свою сегодняшнюю зарплату на 100, сопоставить с той, что получал в 91-м, и понять, разбогател он или обеднел за 15 постперестроечных лет.

Я подсчитал, вышло: в 1991-м я получал в 2,2 раза больше. Сначала огорчился, потом дочитал Зайцева до конца и успокоился — не я один такой: "60 процентов россиян продолжают стремительно беднеть".

Профессор скептически оценивает широко разрекламированную инициативу Путина по резкому повышению окладов бюджетников к 2008 году. Кстати, президент говорил о д в у к р а т н о м увеличении, а чиновники откорректировали — в 1,5 раза. Если сбить инфляцию не удастся (а первый квартал 2005 года продемонстрировал ее рост), то, по словам Зайцева, "реальная покупательная способность простого смертного в 2009 г. упадет, она составит всего около 40 процентов от уровня 1997 года".

Так что же нас ждет? Социологические опросы показывают: россияне, несмотря на свой бесшабашный оптимизм, начинают бояться жизни. На первое место среди негативных факторов выходят высокие цены на ЖКХ (46 процентов опрошенных), инфляция (39 процентов), нехватка денег на жизнь (35), высокие цены на медицинские услуги (33) ("МК", 29.06.2004).

С о ц и а л ь н а я проблема на глазах перерастает в п о л и т и ч е с к у ю. По данным ВЦИОМа, россияне ждут от Путина прежде всего "роста благосостояния населения" (42 процента), развития социальной сферы (12 процентов), решения жилищного вопроса (9). Проведенный параллельно опрос Аналитического центра Юрия Левады показывает: 63 процента у с т а л и ж д а т ь ("МК", 12. 05.2005).

У затронутой проблемы есть и другое измерение. По утверждению медиков, "состояние здоровья народа отражает уровень наших доходов". Катастрофическое падение уровня жизни оборачивается ростом заболеваемости и смертности. Ученые даже определили временной интервал между причиной и следствием — 4 года ("Известия", 25.02.2005).

Дефолт 1998 года отозвался пиком смертности в 2002-м. Нетрудно подсчитать, когда "рванут" болячки, заложенные монетизацией льгот, ростом тарифов ЖКХ, необузданной инфляцией.

Мы говорили о том, что власть в е д е т в о й н у со стариками, детьми, с бюджетниками. Нелишне напомнить: на этой — как и на любой другой войне — убивают!

Ложь монетизации

Обосновывая необходимость реформ, правительство упирает на два довода. На обслуживание социальных обязательств в полной объеме нет средств; льготы — пережиток социализма, весь мир живет по иным, рыночным, законам.

Как водится, наибольшее впечатление на публику производит наименее серьезный резон: Запад живет по-другому. Ну, если сам Запад, тогда конечно…

Раздаются, правда, голоса, призывающие хоть как-то смягчить переход к рыночному формату "социалки". Чуть-чуть погрешить — из человеколюбия — против общих правил. Вот и автор очерка о мытарствах семьи Петровых Юлия Калинина в другой публикации просит не заимствовать западный опыт слепо. Не без горечи признавая: "Если исходить из того, что России для пущего развития необходимо первым делом копировать западное устройство социальной сферы, то власть все делает правильно" ("МК", 11.06.2004).

Конечно, как русский националист я рад, что заядлая западница (это явствует из ее многочисленных статей) пришла к мысли о необходимости самобытного пути для России. Или хотя бы некой корректировки "общечеловеческих" стандартов, исходя из особенностей нашей ситуации. Но как раз в д а н н о м вопросе каких-либо "особых" решений не нужно! Человеческие чаяния повсюду одни и те же — немного хлеба, немного лекарств и побольше внимания. Л ю б о е государство, претендующее на статус цивилизованного, стремится по мере возможности их удовлетворить. Это тот редкий случай, когда подражание Западу и оправданно, и плодотворно.

Тем более что и Запад подражал Советскому Союзу, создавая свою систему социальной защиты. Об успехах которой во время оно у нас предпочитали не упоминать по идеологическим соображениям. И сегодня умалчивают по той же причине!

Немногочисленные публикации о том, к а к решают проблему нуждающихся за кордоном, просачиваются в наше информационное пространство настолько робко, что даже коллеги-журналисты, как мы могли убедиться, не подозревают о них. Иначе Калинина не писала бы: "И льгот там (на Западе. — А. К.) ни у кого нет, это неэкономно…".

Прочесть что-либо серьезное о достижениях Америки и Европы в социальной сфере можно разве что в научных рефератах. Налицо если не формальная цензура, то целенаправленно создаваемый д е ф и ц и т и н ф о р м а ц и и. На этом-то фоне и рождается миф о том, что в н о р м а л ь н ы х странах льгот не существует. Миф опасный для простых людей и крайне выгодный для власть имущих.

Между тем в Соединенных Штатах, которые отнюдь не являются образцом социального государства, действует разветвленная (и дорогая!) система защиты малоимущих. На эти цели правительство выделяет свыше 300 млрд долл. в год (что равно т р ё м бюджетам России).

Для большей наглядности рассмотрим схему распределения помощи на примере конкретной семьи. Оплата квартиры обходится им в 200 долл. — вместо 900. От платы за коммунальные услуги они освобождены. За проезд в автобусе и метро платят п о л о в и н у стоимости. Раз в неделю семья получает продуктовый набор — бесплатно. Лекарства покупают по 1 долл. за упаковку. И в довершение всего эти люди имеют бесплатную медицинскую страховку, что позволяет не тратить деньги на лечение ("Личный вклад". НТВ. 2.07.2004).

Вот вам — "и льгот там ни у кого нет"! Впрочем, льгот на Западе действительно нет, ибо их называют иначе — с о ц и а л ь н ы е г а р а н т и и. В Соединенных Штатах существует понятие social security — социальная защищенность. Государство предоставляет своим гражданам гарантии защищенности — от голода в том числе. Это о с н о в а с т а б и л ь н о с т и. Защищенное общество не восстанет против власти!

Понятно, что сама по себе власть никого накормить не может. Она п е р е- р а с п р е д е л я е т средства с помощью прогрессивного налогообложения и мощных социальных трансфертов. Я до сих пор помню потрясение, которое испытал в детстве, листая журнал "Америка" (он издавался Госдепом для жителей СССР). Там был материал о том, сколько зарабатывают американцы — от секретарши до директора завода. Конечно, первое потрясение — размер зарплат: мы-то считали в сотнях рублей, а там сразу начинались тысячи. Другое дело, что американцы учитывают г о д о в о й доход; детское сознание не различало таких нюансов. Но настоящий шок я испытал, когда прочел, что директор, получающий 200 тыс. долл. в год (навсегда врезалось в память), 120 тысяч отдавал государству в виде различных налогов, в том числе на недвижимость.

Первая мысль: так зачем же работать на такой должности, требующей огромной отдачи сил, если деньги все равно уплывают из кармана? Со временем я уразумел, что и 80 тысяч, остающихся директору, — это больше, чем доходы других работников. Но лишь годы спустя мне стала ясна справедливость и даже мудрость подобной системы. Американский директор оплачивал social security. И не только для какого-нибудь чумазого обитателя Гарлема, который, получая малую толику позаимствованных у директора средств, мог обеспечить свою семью хлебом насущным, но собственную, директорскую защищенность. От того же негра из Гарлема: кто знает, что он мог бы натворить, оставшись без помощи и пищи.

Как бы ни относиться к Америке (а я, как, надеюсь, известно читателям, не являюсь ее поклонником), ей не откажешь в расчетливости. Которой так не хватает российским реформаторам: они с какой-то детской, или, точнее, п е р в о б ы т- н о й, алчностью желают захапать всё.

Делиться надо! — подсказывает элементарный расчет. Он же побуждает американцев не просто перераспределять средства в пользу малоимущих, но и к о н т р о л и р о в а т ь потребление. В отличие от Кудрина и Зурабова, они не монетизируют льготы, а дотируют производителей и продавцов. Бесплатный набор продуктов позволит бедняку из Гарлема продержаться неделю. А если ему выплатят их стоимость, он, возможно, пропьет деньги, и всю неделю голод будет провоцировать его на агрессию.

Примерно так же устроена система социального обеспечения в Израиле. 50-процентная скидка на проезд в общественном транспорте, на посещение выставок и музеев. 30-процентная — на муниципальные платежи. 75-процентная — на лекарства, включенные в дотируемую государством "корзину". Новая программа предполагает и прямые выплаты, в частности увеличение пенсий ("МК", 19.01.2005).

К слову, о лекарствах. Зурабов рекламировал свою аптечную программу как какое-то неслыханное благодеяние. На самом же деле национальные списки льготных лекарств есть в 156 странах мира ("МК", 22.04.2005). Во многих государствах — Англии, Канаде, Швеции, Норвегии, Италии, Испании и др. — существует система бесплатного медицинского обслуживания. К примеру, в Канаде, по словам известного аналитика Е. Гонтмахера: "…Как только любой премьер-министр выйдет на трибуну и скажет народу: "Давайте от бесплатной медицины будем отказываться и переходить на страховую", — через два дня он будет в отставке" ("Независимая газета", 10.06.2005).

Цивилизованные государства не экономят и на обучении своих граждан. Но даже там, где высшее образование платное, как в США, действует активная система поддержки, включающая государственные кредиты под низкий процент, корпоративные стипендии, премии и призы. В результате и в наиболее престижных американских университетах — Гарварде, Принстоне и Стэнфорде — лишь четверть студентов обучается полностью за свой счет ("Независимая газета", 6.04.2005).

Образцовой считается система социальной защиты, созданная в скандинавских странах. Местные авторы без ложной скромности провозглашают: "…В XX веке пять североевропейских стран создали тип общества, добившегося самых больших успехов в истории человечества. На уровень самых процветающих стран они поднялись из пучины бедности. Национальный продукт распределяется здесь наиболее справедливым образом как между социальными и возрастными группами, так и между полами" (цит. по: "Российская газета", 22.03.2001).

Процитированную декларацию можно было бы счесть провинциальным бахвальством, если бы не общеизвестные успехи наших северных соседей. Бывший премьер советского правительства Николай Иванович Рыжков рассказывал мне о впечатлении, которое произвела на него Норвегия: "Мы строили-строили социализм, а построили его вот где…".

В последние годы предпринимаются попытки обобщить скандинавский опыт. В новых условиях скандинавская модель рассматривается не только в качестве противовеса капитализму, с одной стороны, и социализму, с другой, но и как альтернатива глобализации с ее негативными последствиями — сокращением рабочих мест на Западе, подрывом влияния профсоюзов, уменьшением отчислений в государственные и местные бюджеты из доходов транснациональных корпораций и, как следствие, "усыханием" социальных пособий. Настольной книгой нового течения стала работа профессора Стокгольмского университета Иоахима Пальме (сына убитого — по одной из версий агентами ЦРУ — премьера Швеции социалиста Улофа Пальме) "Северная модель и модернизация социальной защиты в Европе". Последователи И. Пальме, такие как профессор Еспин Андерссен и Суне Перссон, звонкую декларацию которого я процитировал выше, прямо говорят о "Северной альтернативе" как идеологии современного государства всеобщего благосостояния.

К сожалению, работы авторов этого направления до сих пор не переведены на русский язык. Достижения северных соседей замалчиваются. Что могло бы удивить: ведь они признаны во всем мире. Более того, со Скандинавией нас объединяет опыт "догоняющей модернизации" — форсированного преодоления пути от архаичного аграрного общества к индустриальному. И если скандинавам — в отличие от нас — посчастливилось преодолеть этот путь без колоссальных потерь, а затем одними из первых вписаться в общество постиндустриальное, то их достижения должны представлять особый интерес для России. Однако, как мы увидим далее, в московской элите имеются влиятельные противники "Северной альтернативы" — именно потому, что она позволяет избежать гибельного перекоса в сторону "дикого капитализма".

Поэтому не стоит удивляться скромному количеству публикаций на сей счет в российской прессе. Мне удалось отыскать всего две статьи, написанные на шведском материале, и одну, обобщающую норвежский опыт. В Интернете представлено немало научных рефератов, но они не предназначены для широкой аудитории. Попробую суммировать сведения.

Поскольку наиболее последовательно скандинавская модель осуществилась в Швеции, систему социальной защиты мы рассмотрим на ее примере.

Эта система — детище социал-демократической партии, правящей в стране (с небольшими перерывами) с 1932 года. В основе "шведского льготного рая" — перераспределение национального дохода через государственный бюджет. Тот, в свою очередь, наполняется за счет налогов. Шведские налоги — самые высокие в мире. На рубеже 90-x суммарные поступления от налогов составляли 56 % шведского ВНП, тогда как в других странах ЕС они не превышали 41 %. Основная нагрузка падает на лиц со сверхдоходами — максимальная ставка — 50 % (и это в качестве "послабления" — до 1991 года она равнялась 72 %!). Для среднеоплачиваемых работников планка — 30 %. Малообеспеченные, а в Швеции таковыми считают тех, кто получает менее 90 тыс. крон в год (12 тыс. долл.), платят по ставке 20 %.

Вот мы говорим: налоги, бюджет. А можно определить и по-другому: н а ц и о- н а л ь н а я с о л и д а р н о с т ь. Конечно, с кровными расставаться нелегко — по всей стране на кухнях ворчат. Но отдают деньги: каждый — сколько положено.

Так набирается "шведская сотня" — 100 млрд долл., составляющих годовой бюджет. Большая его часть (свыше 50 %) тут же возвращается населению в виде разнообразных трансфертных платежей: пенсий, жилищных субсидий, пособий на детей, сельскохозяйственных и промышленных субсидий. Вы спросите: зачем же тогда собирать эти деньги в Центр? Во-первых, не только в Центр (основные налоги в Швеции собирают коммуны — аналог наших районов). Во-вторых, больше денег берут у богачей, а отдают больше тем, кого здесь именуют "нуждающимися". Вы полагаете, другая часть бюджетных денег идет на государственные нужды? Правильно, но это средства не столько на содержание госаппарата, сколько на функционирование разветвленной сети бесплатных больниц, вузов, школ, детских садов.

А теперь конкретнее: благодаря активной государственной политике на рынке труда в Швеции фактически решена проблема занятости — одна из наиболее взрывоопасных даже на благополучном Западе. В стране самая высокая в мире занятость трудоспособного населения (83–84 %). И самый низкий уровень безработицы (1,6 %).

Сохраняют достаток и те, кто уходит на пенсию. Шведы получают две пенсии: базовую ("народную") — 2500 крон (350 долл.) и дополнительную, размер которой зависит от трудового стажа, среднего заработка и времени проживания в стране (до 11 500 крон — 1 500 долл.). При этом пенсионерам полагаются 50-процентные льготы по оплате жилья. А это, как правило, не развалюхи, в которых приходится ютиться нашим ветеранам, а комфортабельные современные дома (в послевоенный период построено 4,5 млн домов на 10 млн населения).

Пособие по болезни избавляет работника от необходимости ходить на службу с температурой: как бы хозяин не выгнал! Не выгонит! И выплатит расхворавшемуся 9/10 его оклада.

Особой заботой окружены дети. После рождения ребенка родителям предоставляется 450-дневный оплачиваемый отпуск, которым по выбору могут воспользоваться вместе или раздельно мать и отец. Малыш заболел? Родителям предоставят так называемый "лечебный отпуск" (до 120 дней) с сохранением 75 % зарплаты.

На каждого из двух первых детей до их 16-летия семья получает ежемесячно по 750 крон (100 долл.), а если наследников прибавится, дотация существенно возрастет. Родителям не нужно беспокоиться о том, куда пристроить малыша, — к их услугам государственные ясли и детские сады. В школе (тоже бесплатной) их отпрыску будут платить ежемесячную стипендию — 750 крон, чтобы не клянчил у мамы деньги на кино и на мороженое.

Вкладывая деньги в образование, правительство руководствуется не только заботой о своих гражданах, но и трезвым расчетом. "Народное просвещение, — напоминал Улоф Пальме, — это наша гордость, а Швеция должна быть постоянным "учебным кружком". Будем постоянно учиться — будем всегда впереди!" (цит. по: "Советская Россия", 10.02.2005).

Обустроенная социальная сфера и экономические успехи делают Швецию одним из лидеров современного мира. Страна, население которой меньше 0,2 % от мирового, производит 1 процент мировой продукции, в том числе 3 % машиностроительной продукции, поставляемой на экспорт.

Что касается потребления на душу населения, то Швеция занимает третье место после США и Канады. Причем демонстрирует рекордно малый разрыв между низшим и высшим уровнем потребления (у нас он вопиюще велик!).

Успехи Швеции привлекают внимание к "Северной альтернативе". У англосаксов существует специальная литература по этому вопросу. Интерес, проявляемый ими, далеко не всегда сочувственный. Шведы — конкуренты дважды: в экономике, а теперь и в идеологии. Когда в 90-e годы мир вошел в период экономической "турбулентности", некоторые эксперты поспешили заявить: шведская модель не выдержит перегрузок.

Не так давно к этим пророчествам присоединил свой голос человек, казалось бы, со Швецией никак не связанный, — Егор Гайдар. Трудно сказать, что именно побудило отца российской шоковой терапии возникнуть из политического небытия. Скорее всего, он тяготится забвением, а потому решил напомнить о себе как разрушителе самой масштабной в мире системы социальной защиты, ставшей следующей жертвой реформаторов сразу вслед за социалистической супердержавой.

Тема для теоретизирования выбрана соответствующая: глобальные экономические тенденции и "негативные последствия системы пособий по бедности". Вот тут-то и понадобился опыт Швеции. Оказывается, социальные гарантии не только разрушают "трудовую этику" и снижают конкурентоспособность, но и повышают… "уровень внебрачной рождаемости".

Другое дело Соединенные Штаты — образец для всеобщего подражания. "…Американские профсоюзы оказались более слабыми, а регулирование трудовых соглашений, в том числе прав на увольнение, более мягким… К тому же система пособий по безработице в США сложилась более жесткая (соотношение среднего пособия к средней заработной плате — ниже, период их предоставления — короче)". В результате успешного наступления на права работников "США устойчиво сохраняют роль лидера мирового экономического развития в постиндустриальную эпоху". Тогда как Швеция в 1990-х "столкнулась с тяжелым финансовым кризисом" ("Независимая газета", 15.07.2004).

Органическая черта отечественных либеральных экономистов — лживость. В начале 90-х с кризисом столкнулась не только Швеция, но и весь мир, в том числе Соединенные Штаты. Почитайте книгу ведущего американского экономиста Лестера Туроу "Будущее капитализма" (русский перевод: Новосибирск, 2001) — там упадок самой большой экономики мира описан с исчерпывающим знанием дела. На рубеже веков глобальная конъюнктура оживилась — и Швеция вернула свои позиции. Так же, как и США. Но если шведы опирались как раз на трудовую этику народа и на мощный ресурс госрегулирования, то американцы вышли из прорыва за счет колоссального роста военных расходов (развязав войны в Афганистане и Ираке) и безответственного наращивания государственного долга.

Выступление Гайдара открывает еще одну грань либерального фундаментализма — жестокость, в сущности б е с ч е л о в е ч н о с т ь, о которой еще в середине прошлого века предупреждал великий Карл Поланьи! Посмотрите, с каким злобным удовлетворением горе-реформатор пишет об урезании социальных льгот: хорошо, что в Америке пособия по безработице ниже (в сравнении со шведскими, понятно), срок, на который их предоставляют, — короче; великолепно, что трудовые соглашения слабых профсоюзов с сильными работодателями дают последним широкие права на увольнение персонала.

С другой стороны, "неэффективная" шведская модель, по признанию самого Гайдара, обеспечивает рекордную продолжительность жизни, здоровый, свободный от вредных привычек быт. Да это же ц е л ь любой нормальной экономики — обеспечение долгой и здоровой жизни человека и нации! Процесс производства и — шире — созидания подчинен именно ей. И лишь в извращенном сознании догматика цель и средство меняются местами и главным оказывается "повышение конкурентоспособности".

Я не собираюсь оценивать моральные качества Гайдара. Интереснее другое: подобно многим провинциалам, он слишком долго готовил свой выход на глобальную сцену, а в результате появился в самый неподходящий момент. Идеи, которые взялся отстаивать Гайдар, обрели популярность в 90-е годы, когда рухнул Советский Союз. Мировой капитал осознал: у человечества нет альтернативы! И развернул невиданную за последние десятилетия экспансию. Всего один — но выразительный! — штрих: в с е м и ведущих странах Западной Европы в те годы социалистические правительства уступили место правым.

Сегодня ситуация меняется. Возвращение социалистов началось с Пиренеев: в Испании и Португалии пали консервативные кабинеты. Во Франции Ширак лихорадочно тасует премьеров — тщетно. Как показал последний референдум, французы больше не поддерживают правых. Угроза отставки и даже суда нависла над Берлускони. Вы скажете: а Германия? там как раз правые готовятся взять реванш! Согласен. Но разве это не следствие отказа красно-зеленой правящей коалиции от лозунгов социальной защиты, с которыми она шла во власть?

Вершиной европейского "бунта" против власти капитала стало протестное голосование на референдумах во Франции и Голландии. Жители этих стран отвергли не только идею форсированного расширения ЕС (как писали наши газеты), но и социальную модель, заложенную в Конституции Объединенной Европы, расценив ее как "ультралиберальную".

Если в чинной Европе судьба правых решается на выборах и референдумах, то в Латинской Америке движение глобального политического маятника влево сопровождается разрывами гранат со слезоточивым газом, выстрелами винтовок и грозным гомоном взбудораженных толп. Только за последнее время революции произошли в Аргентине, второй по значению державе континента, Эквадоре и Боливии. А Бразилию — страну, которой аналитики прочат место в ведущей тройке лидеров XXI века (наряду с Китаем и Индией), возглавил профсоюзный активист Луис Игнасиу Лула да Силва (или просто Лула, как с любовной фамильярностью именуют его миллионы бразильцев).

Идеи социальной справедливости и защиты легли в основу широчайшего движения исламского возрождения. Что убедительно подтвердила победа Ахмади Нежада на недавних президентских выборах в Иране. У нас в прессе о нем предпочитают не говорить, ограничиваясь ярлыком "ультраконсерватор". А вот на Западе его предвыборную программу определяют как "исламский консервативный социализм", выделяя лозунг "социального равенства" (BBC Russian.com).

Симптоматично и возвращение к власти в Дели социалистов из Индийского национального конгресса. Убедительны грандиозные экономические успехи красных националистов Китая и Вьетнама, конечно, далеко отступивших от социалистической доктрины, но не отказавшихся от ее фундаментальных принципов.

На этом общемировом фоне архаикой выглядит консервативный режим Буша. Кстати, почему это Гайдар решил, будто Соединенные Штаты "устойчиво сохраняют роль лидера мирового экономического развития"? Сведения устарели! Не кто-нибудь, а выдающийся американский ученый Иммануил Валлерстайн, человек номер один в мировой социологии, недавно констатировал: "СШA уже проиграли в экономическом соревновании. Экономическая мощь США пока что сконцентрирована в финансовом секторе, и сейчас этот потенциал подвергается перегрузкам из-за бюджетного дефицита, а также продолжающихся трат правительства. Я не вижу большого будущего у американского доллара и боюсь, что коллапс, когда он настанет, будет болезненным для нас. Сила Штатов в том, что если они рухнут экономически, пострадает и множество других государств. Вот почему другие страны стараются как бы удержать США от падения, беспокоясь о последствиях для самих себя. Тем не менее будущее человечества не в США" ("Время новостей", 8.06.2005).

Впрочем, о глобальных перспективах можно рассуждать до бесконечности. Вернемся к нашим баранам (или к нашим реформаторам). Они талдычат: на социальную поддержку населения денег не напасешься.

К этому тезису можно было бы отнестись серьезно, если бы унылый припев "нет денег" не перемежался с победными реляциями о рекордном росте золотовалютных резервов России и ее Стабилизационного фонда. Валютные запасы благодаря высоким ценам на нефть увеличиваются на десятки миллиардов долларов в год (они приблизились к 140 млрд). Что касается Стабфонда, то его размер на сегодня превышает 1 трлн руб., а к концу будущего года правительство собирается раздуть его до 2 трлн ("МК",15.06.2005).

В такой ситуации жалобы министров на нехватку средств выглядят нелепо. И тем не менее денег действительно нет. Валютные резервы и Стабфонд объявлены неприкосновенным запасом. Первые решено вообще не трогать, а от стабилизационного триллиона отщипывают средства лишь на погашение внешнего долга и на покрытие дефицита Пенсионного фонда.

Газетчики утверждают, что триллион Стабфонда ушёл прямиком в Соединённые Штаты — вложен в американские ценные бумаги ("МК",15.06.2005). Под смешные 1–2 процента (при том, что нормой считается 4 процента годовых). Вместо того чтобы золотым дождём оживить отечественное производство, обновить инфраструктуру, поддержать неимущих, министр финансов А. Кудрин укрепляет экономику США*.

Недаром в 2004 году Кудрина признали лучшим министром финансов мира ("Независимая газета", 31.03.2005). Это как титул "лучшего немца" для Горбачёва. Тот безо всякой выгоды для Союза сдал Восточную Германию ФРГ, этот переправил в Вашингтон валютные резервы России (не только деньги Стабфонда, но и золотой запас).

Других успехов за Кудриным не числится. Инфляция не укрощена. Социальная напряжённость, спровоцированная прижимистостью Минфина в ходе монетизации, выплеснулась на улицы. Рост экономики, не поддержанной масштабными инвестициями, остановился. В этих условиях международное чествование Кудрина воспринимается как демонстративное глумление мировой закулисы над нашей страной.

Вывоз капитала из России и так принял масштабы национального бедствия. В минувшем году за границу переведено, по разным оценкам, от 7,8 до 33 млрд долл. ("Известия", 17.06.2005). Это частные капиталы — крысиная побежка "новых русских" на Запад. Но, как выяснилось, само государство отправило в том же направлении ещё 30 млрд (стабилизационный триллион). Добавьте 140 млрд золотовалютных запасов — они и не покидали западные хранилища. Стоит ли удивляться, что ни на "социалку", ни на производство денег не хватает. Что рушатся здания, горят подстанции, лопаются трубопроводы, остаются без света и воды крупные города. Ни одно, даже самое богатое, государство не переживёт "кровопускания" в размере двух сотен миллиардов долларов.

Эксперты, депутаты, премьер М. Фрадков предлагали, требовали направить часть Стабилизационного фонда на решение социальных проблем и подъём экономики. Кстати, эти задачи связаны неразрывно. Вспомните активную политику шведского правительства на рынке труда: создавая рабочие места, оно обеспечивает всеобщую занятость. Важнейшее из социальных завоеваний! Теперь-то, потеряв право на труд, гарантированное советской Конституцией, мы это накрепко усвоили. В свою очередь вовлечённые в трудовую деятельность люди больше денег будут отчислять в бюджет. И полученные таким образом дополнительные средства пойдут на поддержку малоимущих.

Вице-спикер Совета Федерации С. Орлова предложила использовать средства Стабфонда на "программы энергосбережения, строительства жилья и дорог, развитие IT-технологий, разведку недр, инновационные разработки, защиту отечественного товаропроизводителя" ("Независимая газета", 22.03.2005).

Разумный выбор целей. Ведь даже в нефтяной сфере, которая служит источником безумного обогащения олигархов и — по остаточному принципу — поддерживает госбюджет, положение близко к критическому. Разведанных запасов осталось на несколько лет, а новые месторождения не только не осваиваются, они и не разведаны толком. Олигархи вывозят деньги за границу, не желая платить за исследование недр. Государство гонит валюту на Запад и тоже не финансирует геологоразведчиков. Между тем на разведку, добычу и транспортировку нефти в ближайшие 10 лет необходимо потратить 180 млрд долл. ("Независимая газета", 23.03.2005). Не получить — потратить! Прибыль появится потом.

Коллеги Кудрина по кабинету призывали направить средства Стабфонда на несколько крупных целевых проектов: увеличение уставного капитала Агентства по ипотечному жилищному кредитованию (10 млрд руб.); поддержку экспорта промышленной продукции (35 млрд руб.); создание специализированного гарантийного фонда для поддержки инновационных проектов (30 млрд руб.); создание технико-внедренческих зон (5 млрд). Как видим, большинство программ связано с развитием высоких технологий. За ними будущее, и у России — пока не исчерпан окончательно научный потенциал, созданный в советские годы, — есть шанс закрепиться в этом поистине золотом сегменте рынка.

Кудрин не выделил ни копейки! Хорошо, сказали эксперты (хотя что же, собственно, хорошего в твердокаменной позиции министра?) — не надо р а з д а- в а т ь деньги — дайте в к р е д и т. На ипотеку, чтобы желающие приобрести квартиру платили не 14 процентов (неподъёмные для большинства населения), а, скажем, 4. Это позволит не только обеспечить людей жильём, но и оживит строительную индустрию, поднимет мебельную, текстильную промышленность. Повысит рождаемость — семьи начнут в полном смысле слова о б ж и в а т ь свой дом.

Дайте ссуду на строительство дорог. И здесь, помимо прямого, будет мощный косвенный эффект. "На один рубль, вложенный в строительство дорог, приходит до 10 рублей инвестиций" ("МК", 15.06.2005).

Кудрин зарубил идею кредита! Деньги лежали мёртвым грузом. Итогом стала потеря фантастической суммы — от 20 до 30 млрд долларов в результате обесценивания американской валюты ("Момент истины". ТВЦ. 14.06.2005). Тогда как, отданные в кредит, они не просто работали бы на Россию, но и возвращались с процентами, принося прибыль!

Обычно Кудрина именуют "отцом-основателем" Стабилизационного фонда. Звание, не только льстящее самолюбию, но и утверждающее особые права министра на своё "детище": раз идея принадлежит ему, он, дескать, лучше других знает, как распорядиться деньгами.

На самом деле вопрос о создании фонда поставил вице-президент РАН академик А. Некипелов. В то время опасались повторения дефолта 1998 года, а потому возникла идея накапливать средства для погашения внешней задолженности. Сегодня, когда страна досрочно расплачивается с кредиторами, Стабфонд, по мнению академика, "просто бессмыслен". С одной стороны, высокие цены на нефть позволяют без напряга возвращать займы, с другой — если цены начнут снижаться, то этот процесс может продолжаться десятилетия (как в 70—90-х годах): никаких "заначек" не хватит.

Накопленный триллион, а также часть золотовалютного запаса Некипелов предлагает направить на укрепление экономики, создав для этого особый механизм предоставления долгосрочных кредитов ("Независимая газета", 12.04.2005).

Даже зарубежные эксперты советуют российскому правительству не сидеть сиднем на мешке с золотом. "Главный архитектор польского чуда", как его представляют газетчики, Гжегож Колодко заявил: "…Я думаю, что надо разработать экономический механизм, чтобы часть этих денег — около 25–30 процентов — использовалась на модернизацию экономики. Это могут быть кредиты предприятиям для закупки новых технологий, чтобы впоследствии их продукция была более конкурентоспособна и чтобы Россия не так зависела от экспорта нефти" ("Независимая газета", 13.04.2005).

Представьте, з а п а д н ы й экономист, один из крупнейших мировых авторитетов, вразумляет р о с с и й с к и х министров: вкладывайте в с в о ё производство. А Кудрин и Греф отвечают: не будем!

Единственное, чего удалось добиться, это обещания создать в 2006 году Инвестиционный фонд. Объявляя об этом, Греф тут же поспешил оговориться: "Кабинет министров ещё не определился окончательно относительно объёма Инвестиционного фонда и источников его накопления" ("Независимая газета", 18.04.2005). По словам министра экономического развития, размер фонда может составить 60 млрд руб. Притом, что министерства и ведомства подали заявки на увеличение инвестиций на 200 млрд!

Сравните: 60 млрд на нужды России — 1 трлн на обслуживание американских интересов. В былые времена сказали бы: вредительство. Или ещё похлеще: измена! Не знаю, как перевести на нынешний политкорректный язык. Некомпетентность — неточно (интересы Соединённых Штатов Кудрин обеспечивает грамотно). Ангажированность? Поди докажи, что министр получает от этого какую-то выгоду. Может, когда-нибудь это и выяснится, как в случае с Адамовым. А может, здесь голый энтузиазм, увлечённость "американской мечтой" и никакого личного интереса…… Одно несомненно: России её министр не служит.

Самое время уволить, если гуманность (что характерно — к министрам, а не к обобранным пенсионерам!) не позволяет отреагировать более адекватно. А что вместо этого? Бесконечные уговоры со стороны премьера Фрадкова, плавно перерастающие в перебранки с Кудриным и Грефом, которые транслируются на всю страну. Однажды засветился и президент — журналисты запечатлели его препирательства с Кудриным: "Ну я же помню, о чём мы договаривались, я ещё с ума не сошёл!" — возмущался Путин". ("МК", 13.01.2005). Коммунальная сценка! Даже жалко президента. Но, согласитесь, ещё более жалко Россию……

Особенно если вспомнить о последней склоке в правительстве, когда руководитель Агентства по культуре М. Швыдкой подал в суд на министра культуры А. Соколова. Всё очевиднее: режим раздирают внутренние противоречия, грозящие в недалёком будущем обрушить его.

Скрежет опор всё слышнее. Эксперты уже не подсказывают на ухо кремлёвским боссам, а криком кричат: берегитесь! Евгений Гонтмахер — в недавнем прошлом заместитель председателя Совета по социальной политике при президенте РФ — пытается образумить незадачливый московский истеблишмент: "Наши власть предержащие решают свои мелкие проблемы — думают, как им уцелеть до 2008 года, а может быть, и позже. Власть абсолютно глуха — даже к вызовам, которые сейчас стоят перед Россией. Они не слышат не только оппозицию, но и то, что стучится в дверь. Парализованная, бесчувственная, негуманная политическая элита (выделено мною. — А. К.)… Я имею в виду не только власть, но и тех, кто её обслуживает: карманных политологов и журналистов. Телеканалы показывают, как перевернулся автобус в Турции, а то, что в стране накапливается огромной силы внутренний негатив, что мы сидим на пороховой бочке, — этого мы в упор не видим. Есть большая опасность, что придёт харизматический маргинальный человек, несистемный, который выдвинет лозунги — "экспроприация экспроприаторов" и "Россия для русских". И тогда у нас наступит фашизм. И кровь будет, и Россия станет страной-изгоем" ("Независимая газета", 10.06.2005).

Гонтмахер, понятно, наблюдатель пристрастный. В отличие от него я не вижу трагедии в том, что власть может перейти в руки э т н и ч е с к о г о б о л ь ш и н с т в а — русских людей, составляющих 81,5 процента населения России. На мой взгляд, это было бы торжеством справедливости. А она не нуждается в крови! Да и положение страны-изгоя (во всяком случае до тех пор, пока у нас не иссякнут нефть и газ) РФ не грозит.

Но Гонтмахер — наблюдатель умный. Можно представить, какие напряжения накапливаются в околокремлёвской элите, если из её среды раздаётся подобный вопль ужаса!

Даже олигархи, наиболее дальновидные из них, озаботились проблемой и обратились к государству с требованием хоть как-то смягчить социальное неравенство, становящееся в з р ы в о о п а с н ы м. Показательна пространная декларация Олега Дерипаски "Преодоление неравенства — путь к долгосрочной стабильности" ("Независимая газета", 19.02.2004).

В сущности, никаких откровений. Но это тот случай, когда важно не ч т о говорится, а к т о говорит. Олигарх повторяет критические высказывания оппозиции в адрес СМИ: "Сейчас на телевидении и в прессе в основном одни и те же государственные чиновники рассказывают то, что им удобно. Отсутствие широко доступной многомерной информации о параметрах развития экономики и общества в целом очень сильно сужает возможности контроля со стороны общественности".

Достаётся и экономическому блоку правительства. Вообще государство, по мнению владельца "Русского алюминия", до сих пор оказывалось не на высоте стоящих перед ним задач. По контрасту миллиардер не без теплоты вспоминает советскую эпоху, "не всегда до конца справедливое, но всё-таки имевшее место в СССР равенство возможностей в области образования, здравоохранения, безопасности, культуры". Похоже, нечто невообразимое происходит за кремлёвской стеной, если такие люди, как Дерипаска и Лившиц, начинают публично ностальгировать по брежневским временам!

Высказана осторожная критика и в адрес коллег по бизнесу. Дерипаска выражает пожелание, "чтобы крупный российский частный капитал в гораздо большей степени, чем сейчас, в целом работал на интересы общественного развития". Признавая "перекосы" приватизации, олигарх предлагает владельцам предприятий "заплатить очень высокий налог — 75 процентов или даже 80 процентов от величины выгоды, которую они получили в результате недоплаты за приобретённые производственные активы". Кстати, он не изобретает ничего нового: в Англии так и поступили, чтобы вернуть в казну средства, недополученные во время распродажи общественной собственности консервативным правительством Маргарет Тэтчер.

Подводя итоги, Дерипаска считает необходимым чётко определить приоритеты государства и общества. Интересно не только то, какие вопросы олигарх выдвигает как первоочередные, но и то, какие отбрасывает, как шелуху: "…В любом случае в первой двадцатке вопросов нет места ни административной реформе, ни вступлению в ВТО, ни поиску взаимопонимания с Евросоюзом по поводу свободных цен на энергоносители и доступа финансовых институтов на наш внутренний рынок, ни участию в работе G-8. Эти за уши притянутые темы отвлекают нас от решения наших насущных проблем".

А вот приоритеты:

1) преодоление неравенства;

2) воссоздание единого экономического пространства на постсоветской территории;

3) развитие инфраструктуры (строительство автомобильных и железных дорог, мостов, портов, линий электропередачи и т. д.);

4) решение демографических проблем;

5) повышение качества жизни;

6) устранение неравномерности регионального развития;

7) создание условий для нормального проживания российского населения за пределами России;

8) безопасность страны;

9) безопасность граждан;

10) систематическая оценка (каждый месяц, квартал, год, 4-летие) качества функционирования государственного аппарата. При этом результаты должны обсуждаться парламентом и всем обществом.

Продуманная программа. Однако автор вынужден признать:"Честно сказать, в нашем государстве нет крупных государственных хозяйственных деятелей, способных отвлечься от пустой болтовни и взять на себя ответственность за постановку приоритетной государственной задачи…" (выделено мною. — А. К.).

Заметьте, это пишет не Ходорковский, не Невзлин, не Березовский. Это слова не замеченного в оппозиционности Олега Дерипаски. Который очень хотел бы быть лояльным по отношению к власти. Если бы в России была нормальная власть.

Словно желая доказать, что крупные государственники и хозяйственники не перевелись, в самый разгар монетизации московский градоначальник Ю. Лужков выпустил книгу "Развитие капитализма в России". Он резко критикует пресловутую реформу льгот (глава "Монетизация прав человека"). Возмущается бессмысленным накопительством распорядителей Стабфонда (раздел "Теоретические ошибки макроэкономистов-антинародников"). Особое внимание уделено "социальной нищете богатеющей страны" (так назван центральный раздел).

Выразительна характеристика политики нынешней власти: "Российское правительство до сих пор мыслит категориями середины XIХ века, когда активное противостояние между собственниками и рабочими составляло основу общественного развития. Отсюда проистекают жёсткая социальная политика, направленная на поляризацию общества, а также преследование государством бизнес-целей вместо стратегических задач развития общества".

Если с политкорректного языка перевести на нормальный русский, то получится, что Лужков ни много ни мало признаёт: федеральное правительство однозначно взяло сторону собственников и вместе с ними борется против народа. Основываясь на историческом опыте, мэр, уже безо всяких экивоков, указывает — этот путь ведёт к революции: "…Пренебрежение решением социальных проблем может привести к социальной напряжённости, революциям разного рода".

Об этом не раз предупреждали лидеры оппозиции. Но власть привычно отмахивалась от них: критиканы! От столичного мэра так не отмахнёшься!

Книга Ю. Лужкова показывает: в обществе — за исключением околокремлёвской элиты — начинает оформляться единое мнение о том, от чего следует уходить и в каком направлении двигаться. Влиятельные политики, наряду с учёными и бизнесменами, высказывают схожие оценки ситуации в России.

Смогут ли их предостережения и советы повлиять на положение в стране, переориентировать экономику, консолидировать драматично расколотое общество, вырвать из нищеты миллионы русских людей, зависит от многих факторов. Прежде всего от позиции Кремля — захочет ли президент прислушаться к мнению со стороны. И от позиции самого общества — будет ли его голос достаточно твёрдым и громким для того, чтобы з а с т а в и т ь прислушиваться.

Об этом — в четвёртой, заключительной, части работы.

(Продолжение следует)

 

Очерк и публицистика

 

Геннадий ГУСЕВ. ПРАВНУКИ ПОБЕДЫ

Геннадий ГУСЕВ. ПРАВНУКИ ПОБЕДЫРазмышления по поводу "собрания сочинений" девятиклассников,

написанных в канун 60-летия Великой Победы

Школа № 1304 находится на Крылатских холмах нашей столицы, почти в центре Крылатского района, где проживают преимущественно семьи не очень ещё постаревших московских интеллигентов, а также "новых русских", активно скупающих баснословно дорогие квартиры в "старых" (25–30 лет) домах или вновь построенных престижных сооружениях. 25 минут на метро — и ты в сердце Москвы, у стен Кремля. На "мерседесе" (сквозь "пробки"), пожалуй, дольше.

В этой школе учатся два моих внука. Отсюда через пять лет уйдёт в свой дальний поход за знаниями совсем ещё маленький Ванюшка. Но, к стыду своему, я побывал внутри её только один раз, когда ребята и классный руководитель 8-го класса, где учится старший внук, уговорили меня выступить у них и рассказать о Великой Отечественной войне — и о "моей войне", в которую я вступил первоклассником 1 сентября 1941 года.

…Стремителен бег времени! Теперь уже и я — "ветеран войны", во всяком случае в этих пытливых детских глазах, в уважительном плотном молчании класса… Кто они — "поколение Pepsi" или правнуки Победы? Давно ломаю голову над этим вопросом. Ответ найти непросто. А хочется найти!

…И вот ровно через год передо мною — полтора десятка школьных сочинений моих младших современников. Заданной темой для них стал рассказ "Судьба человека" Михаила Шолохова, кстати, тоже, как и Победа, майского юбиляра: в мае писателю исполнилось бы сто лет.

…Написал я "исполнилось бы" — а, пожалуй, зря. Шолохов жив и будет жить, пока течёт батюшка Тихий Дон, пока бьются русские сердца. И "собрание сочинений" моих юных современников в который уж раз, несмотря на все сомнения, убедило меня в могуществе и волшебной силе высокой классики.

Рождённые на излёте подлой горбачёвской перестройки, когда с грохотом рушились ещё вчера казавшиеся незыблемыми опоры советского строя, "красной империи", они, правнуки Победы, пытаются вглядеться в изувеченную войной и пленом душу Андрея Соколова, в его "словно присыпанные пеплом" глаза, угадать, как сложилась бы его судьба после Победы.

…Вспомнилась давняя, сорок лет тому назад, встреча с Михаилом Александровичем в издательстве "Молодая гвардия", где мне посчастливилось тогда работать. К 30-летию Победы мы готовили новое, подарочное издание его военных рассказов и романа "Они сражались за Родину". Молод я был, дерзок, но голова сладко кружилась, словно на взлёте: ещё бы, твой собеседник — сам Шолохов, недавно получивший Нобелевскую премию по литературе!

— Михаил Александрович, — спросил я писателя, — а почему Вы "Судьбу человека" назвали рассказом? По всем параметрам даже для строгих литературоведов — это же повесть. Столько судеб, столько действующих лиц, столько событий!

Шолохов улыбнулся, сперва помолчал, достал пачку "Беломора" (фабрики "Ростов-Дон" — других папирос он не признавал), зажёг спичку, прикурил и ответил:

— "Параметрами" пусть специалисты занимаются; а моё дело — рассказывать людям правду. Чуешь разницу? Рассказывать, а не повествовать, словно ты всего-навсего сторонний свидетель происходившего. Повесть холоднее рассказа. Так мне кажется…

Противоречивые чувства волнами поднимались во мне. Тепло становилось от безыскусной искренности ребячьих слов, передающих сердечное сопереживание, сострадание судьбе героя рассказа. Потом тепло сменялось ознобом недоверия и несогласия с банальным, холодным пересказом содержания. Я тщательно выискивал в компьютерных строчках "мини-сочинений" (так теперь именуют эту смесь добросовестного изложения содержания текста и самостоятельных его оценок) заветные завязи подлинной откровенности, своего, пусть иногда и коряво изложенного, осмысления великой и трагической правды о Великой Отечественной войне. Чувствовалось нередко, что не сердцем они написаны, а словно бы "под копирку", словно "отбывая номер". Мой давний, ныне, увы, покойный друг, герой-подводник Володя Фролов, говаривал в таких случаях резко и точно: "Невыносимо правильно, а души-то нету"… Я рад, что в школьных, неуверенных подчас, робких размышлениях нашёл немало интересного и честного. Огорчён, что нашёл меньше, чем хотелось и мечталось. Но подтвердилось главное для меня: за двадцать разгромных для России лет не распалась ещё цепь времён народной жизни, не оборвана ариаднина нить Памяти.

Скажу честно: непросто давался мне этот важный вывод. Я ведь оценивал сочинения прежде всего по степени сердечной искренности, не обращая внимания на грамотность авторов или степень их литературной одарённости. Кроме того, я не знаю (за вычетом своего внука) лично никого из них. Это создавало для меня восприятие страничек как tabula rasa ("чистой доски"), без помех, то есть без предварительного знания, кто как учился и на что способен, кто из какой семьи, у кого какой характер и темперамент.

Пробегая одну за другой странички сочинений (скорее, честно говоря, всё-таки изложений), я всё меньше обращал внимание на очевидную фальшь отдельных стереотипных фраз и оценок, почерпнутых из советского ещё литературоведения, — и буквально наслаждался безыскусностью и правдивостью тех, кто "впустил в своё сердце" измученного, изувеченного, исстрадавшегося Андрея Соколова. Завтра они станут взрослыми — но восхищение подвигами русского солдата у них останется. Останется навсегда!

А теперь рассмотрим тексты (так модно говорить сегодня — уступлю моде эту малость!). И начать я хочу… с конца, с ответа на вопрос: какой видится ребятам будущая судьба Андрея Соколова?

МАКСИМ АНДРЕЕВ

…Годом позже А. Соколов с ребёнком переехал на окраину Москвы. Жить они стали в маленькой деревянной лачуге, одной из тех, что и до сих пор в изобилии стоят вокруг Москвы. Андрей устроился работать на завод слесарем и через пару лет умудрился скопить достаточно денег, чтобы переехать в саму Москву. Квартиру — точнее, комнату — они снимали у одной старушки, которая сразу же прикипела к Ванюшке и всячески ухаживала за ним, пока отец был на работе. А ещё через год Ваня пошёл в школу и показал себя очень умным и старательным учеником. Он окончил все одиннадцать классов и, как ни странно, поступил-таки в МГУ, именно там, в университете, он познакомился с Екатериной Громовой, своей будущей женой. Жил он по-прежнему с отцом, вот только Андрей ушёл уже на пенсию по старости.

Пролетел ещё год, и Ваня решил съездить в родную деревеньку, где я его и встретил. Всё-таки осталось в нём что-то детское, и я без труда узнал Ванюшку, ставшего уже Иваном Андреевичем Соколовым. Мы долго сидели на крыльце, пока он рассказывал мне эту историю. Дослушав до конца, я вдруг понял, что нет у человека судьбы, нет у человека каких-то границ. Ну кто мог подумать, что сирота Ванюшка из деревни будет учиться в самом престижном университете СССР? А он подумал, решил и добился своего. Не таких ли людей можно называть гордым и всеобъемлющим словом "Человек"?

Что тронуло меня в этой версии судьбы главного героя шолоховского рассказа? Ну понятно, что жизненная удача и Андрея, и Ванюшки связана у Максима с Москвой. Я, кстати, совсем не уверен, что потянуло бы Андрея (с какой бы стати?) в столицу — нет в рассказе ни малейшего намёка на такой поворот судьбы. Вряд ли мог он отправиться "на поиски счастья" именно в Москву, а не в родные края, где война вдребезги разбила его прежнюю, незатейливо счастливую жизнь. Но Максим "от имени" Соколова рисует ему жизненную дорогу привычными, наверное, из рассказов взрослых почерпнутыми, красками. "…Умудрился скопить достаточно денег"… Собственно, и все об Андрее — а дальше всё о Ванюшке, вплоть до пика его мечтаний — учёбе в МГУ.

Тут у Максима явно просвечивает его собственная мечта, собственное — отчасти верное! — понимание слагаемых успеха: старательность и природный ум. Но, Максим, согласись — этого мало. Очевидно, что Андрей передал приёмному сыну своё русское упрямство и терпение, волю и неукротимость в достижении цели. "Подумал, решил и добился своего" — это слишком просто, слишком прямолинейно…

ВАСЯ ЛАЗАРЕВ

…Послевоенная судьба Соколова нелегка, но он стойко и мужественно преодолевает своё горе. Его душа полна постоянным ощущением одиночества. Соколов ведёт непрерывную борьбу с собой и выходит из неё победителем. Он даёт радость маленькому человеку, усыновляя такого же, как он сам, сироту Ванюшу, мальчишку со "светлыми, как небушко, глазами". Найден смысл жизни, побеждено горе, торжествует жизнь.

Я считаю, что Андрей Соколов и другие герои Великой Отечественной войны многое сделали для нашей страны. Россия победила. Его биография является примером для многих поколений. "Никто не забыт. Ничто не забыто".

Оставлю этот отрывок без комментариев… А остальной авторский текст Василия представляет собой добросовестный пересказ шолоховского рассказа. И всё-таки я не собираюсь никого поучать, ведь излагает каждый всё-таки по-своему. Жаль, не давая при этом волю своей фантазии… Но чтобы стали яснее и моё тайное недовольство, и моя столь же тайная надежда, что всё у этих ребят получится, приведу, почти целиком, ещё три сочинения.

Они показались мне поучительными примерами живого изложения, оправдывающего те самые мои тайные надежды.

ДАША КАМЫШАН

Две темы — трагического и героического, подвига и страдания — взаимосвязаны в рассказе Шолохова, образуя единое целое. Всё, что пережил Соколов — не только его судьба. Такая же участь постигла миллионы людей, это общая трагедия. В этом и заключается главный смысл рассказа.

…Андрей Соколов после всего того, что он пережил, казалось, мог озлобиться на жизнь, ожесточиться, но он понял, что невозможно обижаться на жизнь — это судьба. А можно просто попытаться помочь другим. Оставшись один на белом свете, этот человек всю сохранившуюся в сердце теплоту отдал сироте Ванюше, заменив ему отца. Он возвратил детству радость. Он будет оборонять его от боли, страданий и скорби. Казалось, всё вычерпала война из этого мужчины, но, несмотря ни на что, он остался человеком. Никто не может остаться один на свете, для каждого найдётся место, вот и два потерянных человека нашли друг друга.

…Сейчас нам кажется, что война была полна героических поступков, снимаются красивые фильмы о войне, про то, как жилось солдатам на фронте, как смело они защищали Родину, и многие маленькие мальчишки даже мечтают воевать. Но та война стала не только триумфом народа, но и его величайшей трагедией. Она оставила разрушенные города, вымершие деревни. Она принесла смерть целому поколению молодых, здоровых, талантливых людей. Уничтожен был цвет нации. И ныне никто не хочет войны, все хотят жить, жить и видеть небо над головой, яркое солнце в этом небе. Но всего этого не будет, если не будет мира и таких людей, готовых пожертвовать всем ради других — таких, как Андрей Соколов…

СТЕПАН ПОПОВ

…Главный герой рассказа Андрей Соколов — эталон русского солдата, преданного своему Отечеству. Проходя через адские муки войны, Андрей остаётся верен своей Родине.

На долю Соколова выпадают ужасные мучения в немецком плену. Нечеловеческие издевательства надзирателей, дикий голод, каторжные работы — лишь малая часть того, что пришлось вынести обыкновенному крепкому бойцу. Но ничто не сломило веру Андрея в нашу победу, никто не смог лишить его русского духа! Я думаю, что вера Соколова в самого себя и сознание того, что погибнуть — значит сдаться, помогла ему выжить в концлагере. И ещё одно испытание выпадает русскому бойцу — известие о гибели жены и детей. Неизгладимые раны на его сердце…

Я думаю, что самое главное в Андрее Соколове, познавшем ужасы плена и концлагеря, потерявшем немало товарищей и самых близких, родных людей — он смог остаться Человеком. Герой Шолохова не потерял ни чести, ни совести, не уронил достоинства русского солдата, сохранил способность быть отзывчивым, добрым, неравнодушным к бедам другого человека.

Я уверен: таких людей, как Андрей Соколов, готовых пройти через всё и пойти на любой шаг, даже смертельный, ради защиты Родины, не так уж мало и в наши дни. Просто в "гражданских условиях" любой человек ведёт себя не так, как в военное время. Я думаю: приди сейчас война, не одна тысяча русских людей, включая и нынешнюю молодёжь, даже с её пороками, встала бы на защиту нашей Родины, как вставали и шли в бой сотни тысяч советских людей шесть десятилетий тому назад…

ВАСЯ БАШЕНИН

В замечательном рассказе Шолохова мы видим яркий пример того, как простой советский солдат Соколов одержал бесспорную моральную победу над фашистом, пытавшимся сломить его стойкость и верность Родине. В русской пословице говорится: "На миру и смерть красна". Но здесь, когда Андрей Соколов был с врагом наедине, никто бы не оценил его поступка… Судьёй могла быть только его собственная совесть. Соколов был голоден и обессилен, но имел твёрдость духа, не унижался перед врагом, не молил о пощаде, смело смотрел смерти в лицо. Именно благодаря таким людям, трудолюбивым, терпеливым, верным Родине, наша страна победила в стольких войнах… Многие из них пошли на войну ещё юношами, а вернулись уже мужчинами, имеющими огромный жизненный опыт, закалёнными в огне войны. Вчерашние солдаты приобретали мирные профессии — многие танкисты пересели на трактора, простые солдаты стали строителями, рабочими, колхозниками. Нужны были именно такие люди, чтобы поднять из пепла разорённую и разрушенную страну, заново построить города и сёла, сеять хлеб, восстанавливать колхозы, заводы, фабрики. И они смогли это сделать — ведь их труд в 50—60-е годы позволил СССР стать одной из сильнейших держав мира.

Андрей Соколов после всех испытаний возвращается на родину, узнаёт, что семья его погибла, но находит в себе душевные силы, чтобы жить дальше. Он трудится, становится шофёром, усыновляет мальчика-сироту. Он строит заново разбитую жизнь. Такие люди честным трудом, добротой возрождали порушенную страну.

Ну вот, теперь остановимся и поразмышляем. Вроде бы и вправду просто добросовестное изложение содержания гениальной шолоховской прозы. Однако у каждого из этих трёх авторов (да, в сущности, и большинства авторов сочинений) есть своё личное, оригинальное, внутри себя пережитое мнение, своя, увиденная именно внутренним взором самостоятельная оценка великой трагедии.

"Уничтожен был цвет нации", — заявляет Даша Камышан, и это горькая правда, увиденная сквозь толщу времён.

"…ничто не сломило веру Андрея в нашу победу, никто не смог лишить его русского духа!" — слегка патетически, но в полном соответствии с правдой истории говорит Степан Попов. А вот его юношеский оптимизм ("Я думаю: приди сейчас война"…) вызывает по меньшей мере сомнение. Как подумаешь о сегодняшней армии — с её курсом на "контрактников" и "ландскнехтов", то есть наёмников даже из иных земель, готовых за деньги защищать Россию, — не по себе становится, ей-Богу…

У Васи Башенина ключевыми, на мой взгляд, являются слова: "На миру и смерть красна", — говорится в русской пословице. Но здесь, когда Андрей Соколов был с врагом наедине, никто не оценил бы его поступка. Судьёй могла быть только его собственная совесть". Вполне точно выявлено и понято школьником главное в русском характере — первичность совести, а не удачи любой ценой.

Такие "точечные попадания" в самую суть прочитанного шолоховского рассказа встречаются почти во всех работах. Вот Юля Казанская: "Даже обессиленный голодом, он смог проявить упорство и противостоять соблазну". Кстати, почти все считают именно духовную дуэль Соколова и коменданта лагеря Мюллера самым главным подвигом Андрея, но толкуют его всяк по-своему. Юля увидела в этом подвиге глубинную связь с эпизодом ночной казни Андреем предателя ("…Он не хотел становиться похожим на него. Он не мог продать свою Родину за кусок хлеба"…).

А вот несколько иной поворот в "вечном сюжете" о стойкости и малодушии, о верности и предательстве.

ЛЕНА БАРЫШНИКОВА

"…Война сталкивает Соколова со всевозможными бедами, ужасами, муками, терзаниями и испытаниями. Лагерь для него — это испытание человеческого достоинства, силы воли. Впервые именно там Андрей убивает человека. Как ни странно, он убивает не немца, а русского. Но почему-то у меня не хватает смелости называть такого человека русским. Да, он русский по происхождению, он вырос на русской земле, прожил на ней долгое время, но он предал своё Отечество, свой народ. Я думаю, что такого человека нельзя называть даже россиянином, он хуже самого кровного врага: ведь всегда больнее получить удар от человека, от которого ты этого не ждёшь, чем от врага…".

Приведу теперь — пришло время! — слова так и не узнанного мною по имени и фамилии автора о первоистоках жизнестойкости и преданности Андрея Соколова своему Отечеству. Он, этот "аноним", не обозначивший своё авторство, сказал так:

"Где же те источники, которые давали ему силу, чтобы выдержать, устоять? Ответ на этот вопрос — в довоенной биографии Соколова — ровесника века, жизненный путь которого помечен памятными событиями в жизни народа и страны, где произошла Революция, где в труде и борениях создавался новый мир. То были обстоятельства, в которых формировались характер и мировоззрение человека, историческое сознание народа, сыном которого он являлся".

По-моему, здесь явно проглядывает совсем неплохая публицистика. Конкретный человек — и глубины исторического сознания народа; в урочный день и страшный час войны они не могут не сблизиться, и тогда, словно кресалом из камня, высекаются яркие, не гаснущие во времени искры массового подвига, массового героизма.

Меня же особенно умилили слова: "…где в труде и борениях создавался новый мир". Какая непривычная в нынешних условиях высочайшая оценка советского прошлого! Господам либералам следовало бы задуматься: не слишком ли они хватают через край, именуя это прошлое "чёрной дырой" в надежде поскорее убить память, особенно в юных головах и сердцах?

Такую же несокрушимую веру прочитал я и в сочинении Олега Пеева — кстати, единственном от руки написанном — мелким таким, осторожным "пружинящим" почерком. Очень думающий мальчик. Его (хотелось бы, чтобы таких становилось больше!) "на козе" истерического очернительства истории не объедешь. Ему сейчас слово.

ОЛЕГ ПЕЕВ

"Я задумался: какой же силой воли нужно было обладать человеку, голодному, ослабленному, для того чтобы морально победить фашиста-коменданта… Казалось бы, человек, относящийся к русским как к рабочему скоту, заставлявший их делать нечеловечески трудную работу, — но даже он понял, что храбрость и сила воли Соколова, простого солдата, оказалась сильнее его силы. Именно благодаря таким, как Соколов, Великая Отечественная война закончилась для СССР победой. Немцы сначала были лучше оснащены, у них была отличная боевая техника, блестящие военные планы. У немецких военачальников были все основания считать, что война с русскими будет для них "лёгкой прогулкой". Но они главного не учли — неколебимую и непостижимую русскую душу".

Олег Пеев, кстати, едва ли не единственный, кто особо обратил внимание на художественную выразительность рассказа. "Шолохов называет его (Андрея Соколова. — Г. Г.) глаза "мёртвыми"… Душа этого человека — как сталь, закалённая в огне тяжелых испытаний…" Мне сразу вспомнилось знаменитое "чёрное солнце" из "Тихого Дона". Молодец Олег, заметил такую важную художественную деталь!

Но вернёмся к началу разговора. Вот и Олег Пеев в ответе на вопрос о будущей судьбе Соколова и маленького Ванюши отделывается общими, клишированными фразами типа: "Можно только догадываться…", а завершает и вовсе плакатно: "Его внуки и правнуки — те люди, которые сейчас заботятся о том, чтобы человечество не забыло о военном подвиге, совершённом воинами Красной Армии".

Если бы всё было так… Если бы… И подумалось ещё вот о чём: видимо, до сих пор во многих семьях "оберегают" своё потомство от горькой правды наших дней, когда не только на Западе (там эта задача практически решена), но и у нас в России всё больше людей (молодых в особенности) убеждены, что победу над фашистами и фашизмом одержали США, Англия и их союзники. Уж тут не до того, "чтобы человечество не забыло…" Тут главное — не допустить, чтобы отняли у русского и других связанных с ним историческими узами народов самое драгоценное — нашу всенародную Победу.

Приведу теперь текст ещё одного сочинения, что не даёт мне покоя, бередит сердце; написано оно в виде ответов на вопросы, связанные не с одной "Судьбой человека", но и с оценкой творчества М. А. Шолохова в целом. Мне кажется, текст достоин того, чтобы привести его полностью.

АЛИНА КИСЛУХИНА

1.  Вопрос : Как, по-твоему, помогла нашему народу "наука ненависти" к захватчикам, которую открыл Шолохов?

Ответ : Ненависть к захватчикам стихийна, ей нельзя научить, она просто есть.

2.  Вопрос : Имеем ли мы право называть роман "Они сражались за Родину" независимой эпопеей, равной по своей художественной силе "Войне и миру"?

Ответ : Я думаю, мы вообще не имеем права сравнивать два столь самостоятельных и самобытных произведения только потому, что они оба посвящены войне.

Приведите, пожалуйста, пример "зависимой" эпопеи. Каждое литературное произведение, кроме откровенного плагиата, в той или иной степени независимо. Что касается сопоставления с "Войной и миром", то и оно кажется лишённым смысла, так как всё это зависит от субъективного восприятия лишь самого читателя. Не стоит превращать "Войну и мир" в некий эталон, аршин, которым измеряют, в некое "прокрустово ложе", в которое загоняют другие произведения и смотрят, дотягивает или не дотягивает. "Они сражались за Родину", как минимум, самостоятельное произведение, и кто-то, возможно, сочтёт, что оно, а не эпопея Толстого, лучше помогает понять, что такое война.

3.  Вопрос : Голодный, бессильный Соколов одержал бесспорную моральную победу над фашистом, пытающимся сломить его волю к жизни, любовь к Родине. Как вы думаете, что этот человек может совершить для страны и народа потом?

Ответ : Одной из основных идей литературы так называемого соцреализма была поэтизация подвига, надрыва, борьбы за идею и отказа от личных интересов. История показала, что эта идеология — мертворождённая. Человек не может ВСЁ ВРЕМЯ совершать подвиги. У него должно быть время и для заботы о семье, для личного счастья, просто для того, чтобы побыть наедине с собой.

Поэтому я думаю, что голодный и бессильный Соколов, вернувшись с войны, станет обычным человеком, и это лучшее, что он может сделать. Есть время собирать камни и время разбрасывать камни. Время забыть обо всём, собрать волю в кулак и совершить подвиг — и время кропотливо и прочно строить дальнейшую, счастливую и спокойную жизнь. Если только его после войны не посадят "за измену Родине", за которую он проливал кровь.

Да-а… Вот это всплеск искренности совершенно иной закваски. Но недаром говорится, что чаще всего наши недостатки являются продолжением достоинств. Алина во всём — иногда чрезмерно — противопоставляет свой небанальный критический взгляд суждениям трафаретным, стереотипным, диктующим заведомо "благоприятный" (для отвечающего) ответ. Ну а если через год придёт другой учитель?.. Ну в самом деле: "Наука ненависти" Шолохова (равно как и "Русский характер" Алексея Толстого) задела за живое тысячи и тысячи бойцов Красной Армии — будущих победителей. И в этом, духовном смысле рассказы Шолохова и Толстого помогали ковать Победу. Но только в этом смысле! Преувеличение, как и недооценка, — путь к ошибке. "Ненависть стихийна", — говорит Алина. Ненависть подпитывается воспитанием, литературой, искусством, политикой, но не тождественна им, — думаю, что именно здесь, посередине стихийности и "педагогики" искусства, пролегает верный путь к истине.

Алина отвергла путь общепринятых и кажущихся бесспорными ответов — и заслуживает за это высокой похвалы. Но она, совершенно в духе нынешней "деидеологизации" высоких идей и понятий, абсолютизирует стихийность, впадая, только уже с другой стороны, в соблазнительный грех односторонности.

Второй вопрос, заданный Алине и её друзьям, мучает меня всю жизнь. И в молодости, и до сих пор я придерживаюсь такого мнения: с эпопеей, равнозначной "Войне и миру", у советских, а тем более у современных писателей, увы, пока не вышло… Осторожничаю, говорю "пока" — каких только чудес не бывает на свете! Ведь молодой Лев Толстой создал свою эпопею более чем через 50 лет после победоносного вступления храбрых русских войск в Париж. "В Париже росс!" — восклицал великий патриот А. С. Пушкин. Толстой развернул этот "литературный ген" нашего гения в беспримерный роман о доблести, мужестве и человечности русского человека. Эстафету принял Михаил Шолохов; всё меньше остаётся угрюмых и упрямых "литературоведов", пытающихся принизить и сам роман (подумаешь — русская Вандея начала ХХ века!), и в особенности его автора.

Но "есть ещё океан"! — как говорил Александр Блок. Такая война, как Великая Отечественная, не могла остаться "безголосой", не воспетой и не обдуманной. Я утверждаю, что почти за 50 лет, прошедших после 22 июня 1941 года, советская литература, и прежде всего русская, сумела создать коллективную широкоформатную эпопею о великих муках и подвигах нашего народа, как минимум, равнозначную "Войне и миру". Я всегда, где возможно, повторяю снова и снова: снимайте с книжной полки военные книжки Леонида Леонова и Юрия Бондарева, Василия Быкова и Евгения Носова, Виктора Астафьева и Ивана Стаднюка… Как говорится в таких трудных случаях: "и т. д., и т. д." Вспоминаются великие слова Достоевского о романе "Дон-Кихот" Сервантеса: человечеству достаточно предъявить Господу на Страшном суде одну эту книгу, чтобы надеяться на снисхождение и прощение. По-моему, русскому народу достаточно будет предъявить "Горячий снег" Бондарева, "Последний поклон" Астафьева или гениальный рассказ о цене Победы Евгения Носова "Шопен. Соната № 2". И, конечно же, рассказ Михаила Шолохова "Судьба человека", который будет вечно сиять как жемчужина в ряду литературных достижений ХХ века!

Те же слова в полной мере относятся и к незавершённому автором роману "Они сражались за Родину". Безусловно права Алина Кислухина, отвергая деление эпических произведений литературы на "независимые" и "зависимые". Но почему-то её тут же тянет в болото новой однобокости, когда якобы "всё зависит лишь от субъективного восприятия самого читателя". Почему, Алина? Разве ты полностью отрицаешь наличие объективных критериев оценки литературных произведений? Полностью отрицаешь возможность научного анализа художественного процесса? Судя по всему, так оно и есть. Худо это, и придётся оспаривать твои "неоспоримые" хлёсткие суждения, навеянные, по-моему, мнимым бесстрашием литизвращенцев типа Вик. Ерофеева или Вл. Сорокина. Называю эти одиозные имена не случайно. Вик. Ерофеев, посредственный, но продувной и нахальный литератор, "прославился" поистине геростратовым заявлением о "мертворождённости" советской литературы и метода соцреализма с его апологией революционности, поэтизацией подвига и "битвы идей".

Алина чутко уловила односторонность (значит, и недостаточность) соцреализма как метода художественного постижения действительности. Но неужели лучше модный ныне постмодернизм с его культом жестокого натурализма, "физиологизма", секса, мата и вообще всего плотского как "истинно человеческого"? Неужели лучше, а? И разве не улавливается чутким сердцем глубокая разница внешне схожих тезисов: "В жизни всегда есть место подвигу" и "Жизнь — это подвиг"? Здесь я на стороне Степана Попова, который искренне верит, что, "если завтра война", всё изменится и весь "российский народ за свободную Родину встанет". Да, его оптимизм, повторяю, слишком розовый, но "в жизни всегда есть место подвигу" — это надежда на будущее, а "жизнь — подвиг" — это исключение из обычной рутины бытия. Подвиги христианских мучеников-страстотерпцев, бесчисленные и не меркнущие подвиги героев — исключения, возвышающие человечество. Но уверяю тебя, Алина, что соцреализм вовсе не отрицал заботы о семье, о личном счастье, о любви "пограндиознее онегинской". Но и "о подвигах, о доблести, о славе" человек, чтобы не стать амёбообразным обывателем, не имеет права забывать никогда. Никогда!

И снова обращусь к М. А. Шолохову. В том же 1965 году шестидесятилетний писатель беседовал у себя в Вёшенской со школьниками-станичниками (он встречался с детворой регулярно — потому что любил). И на вопрос: "Подвиги можно было совершать в годы гражданской и Отечественной войн, а сейчас для этого какие возможности?" — Шолохов ответил кратко и ёмко: "Хорошо прожить жизнь с пользой для общества — это тоже подвиг… Война — разрушительница, а вот трудовой подвиг — это подвиг созидания. Хорошо учиться — это тоже подвиг. Вот так-то, ребятки".

…Вот так-то, Алина. Согласен: екклезиастова мудрость (время разбрасывать камни, время собирать камни) неопровержима. Но ведь как её повернуть: когда надо собрать волю в кулак и совершить подвиг — и когда "кропотливо и прочно строить дальнейшую счастливую и спокойную жизнь"? Вот коренные вопросы бытия человеческого, и юная Алина, как и подобает юности, бесстрашно задаёт их себе и другим.

К сожалению, толкование ею будущей доли человека с "мёртвыми глазами" не кажется мне ни юношески максималистским, ни объективно заданным самим ходом рассказа о жизни героя. Тут Алина явно выказывает несамостоятельность, тенденциозность своих суждений — возможно, от некритического усвоения антисоветской пропаганды. Что делать, живём в эпоху "плююрализма", как горестно пошутил однажды мой друг поэт Егор Исаев.

В самом деле: Соколов в 1946 году, во время встречи с автором рассказа, уже стал "обычным человеком" и мечтал, конечно же, не о подвигах, а о том, как изменить к лучшему свою трагически не заладившуюся жизнь. Ему это счастье — "просто… побыть наедине с собой" — и даром не нужно. Сдаётся мне, что не случайно ни Алина, ни её друзья "не заметили" в рассказе Шолохова страницы, где с такой покоряющей силой автор описывает простую и столь счастливую довоенную жизнь Соколова, его спокойную, "обыкновенную" и потому столь нежную, красивую любовь к жене и детям своим. Ни о каких подвигах, тем более об одиночестве, и не думалось тогда ему ни во сне, ни наяву… Вот почему Соколов без раздумий прижал к своему сердцу Ванюшку, столь же одинокого и несчастного, как и он сам. Пусть и выдав себя за его отца.

Сказано поэтом: "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман". Эти слова я отнёс бы (пусть с некоторой опаской) ко всему искусству социалистического реализма, недостатки коего были своеобразным продолжением его достоинств. Андрей соврал, что он отец Ванюшки. Но именно в этом "возвышающем обмане" — верный путь к счастью. Простому человеческому счастью.

…Должен сказать в заключение, что меня наповал сразили заключительные слова Алины: "Если только его после войны не посадят "за измену Родине", за которую он проливал кровь".

Голубушка Алина! Я хорошо знаю, кто внушил тебе это. Ведь даже в канун 60-летия Победы один за другим гоняли по телевизору кинофильмы, якобы раскрывающие, наконец, "всю правду" о минувшей войне. "Московская сага", "Штрафбат"… долгий, долгий перечень обмана под видом правды. Обмана, не возвышающего, но унижающего нас и наше историческое прошлое. Ты смотрела или читала "Сагу", дитя моё? Да это же сплошь наглое, злобное и бездарное враньё, коктейль из домыслов, версий, слухов, сплетен — и, главное, никакого чувства ответственности за сказанные слова или отснятый телекадр. Свобода, давно сползшая по наклонной в трясину безнаказанности и цинического хамства…

"Если не посадят за измену…". Ну каким ветром это предположение навеяно? Да, сотни и сотни тысяч военнопленных прошли строгую "фильтрацию" в органах МГБ: был ли предателем или не был? служил фашистам или не служил? Наверное — и даже наверняка — не обходилось здесь без ошибок и излишних строгостей. Вот мой дядька, Пётр Ильич, попал в плен в 41-м, а вышел на волю только весной 49-го года. Я точно знаю, что его, не найдя компромата, "на всякий случай" сослали на Урал, в город Молотов (ныне Пермь), где он пробыл в ссылке пять лет. Но ещё при жизни Сталина он вернулся домой и плотничал в родном Черногубове под Тверью до скончания своих дней. Я не раз пытался спросить его — зря или не зря "впаяли" ему пятилетнюю ссылку. Он только усмехался и говорил: "Могли и больше отвесить…". Не любил говорить о плене. Стыдно — и это чисто по-русски.

Потом пришла новая крайность — героизация реальных и мнимых подвигов военнопленных в фашистских лагерях. Оно, кстати, было очень важно для "размораживания" истории, для её приближения к истине. Однако была уже в середине 50-х (именно тогда написана "Судьба человека") и другая, подспудно антисоветская линия не просто "героизации плена", а дегероизации народной, Отечественной войны. Тогда, почти полвека назад, поэт писал:

…И подменяют постепенно Бессмертье не пошедших в плен Трагедией военнопленных.

К несчастью, это предостережение сбылось… А что касается "измены Родине", то в ГУЛАГ попадали в основном действительно предатели и фашистские прихлебатели. Советую внимательно смотреть передачи ТВ о Прибалтике и Западной Украине. Вам этот культ бывших эсэсовцев ни о чём не говорит?

И наконец последнее. Храбрые девятиклассники запросто обращаются с шедевром Михаила Шолохова, "награждая" его искренними эпитетами. Но, ей-Богу, меня не покидает ощущение… нет, не легкомыслия, но неглубокого (за редким исключением) проникновения моих "сочинителей" в художественную ткань рассказа "Судьба человека". Говорю это вовсе не в укор. Нет! Родниковая чистота шолоховского слова обманчиво кажется именно неглубокой, легко постигаемой. Такое ощущение, словно стоишь на зимнем прозрачном и толстом льду Байкала. Стоишь — и всё кажется таким близким, а под ногами — совсем рядом, рукой подать — плавают знаменитые байкальские омули. Так что не только они, мои юные собеседники, но и солидные дяди и тёти частенько "попадались" на этой кажущейся простоте. Не отсюда ли такая необъяснимая нелюбовь к Шолохову у многих чуждых России литературоведов, филологов, писателей? Они завидуют ему — но многие честно не понимают , откуда всё это взялось в обыкновенном донском станичнике. Кому угодно простят "простонародное" происхождение таланта — но непостижим для них истинно народный гений…

Завершить же свои раздумья я хочу замечательными, будто вчера написанными стихами видного русского советского поэта Михаила Дудина (с ним тоже нередко пересекались наши жизненные дороги). Посвящены они Неизвестному солдату. Русскому солдату.

Я всей жизнью своей виноват И останусь всегда виноватым В том, что стал неизвестный солдат Навсегда неизвестным солдатом. И в сознании этой вины, Собирая последние силы, Я стою у старинной стены, У его беспощадной могилы. И гудят надо мной времена Дикой страсти войны и разрухи. И погибших солдат имена Повторяют святые старухи. Чудо жизни хранят на земле Смертным подвигом честные люди. Но грядущее мира — во мгле, Но печальная память — в остуде. И тоска мою душу гнетёт, И осенние никнут растенья, И по мрамору листья метёт Оскорбительный ветер забвенья.

В наших ли силах воспрепятствовать агрессии "ветра забвенья"? Не выметет ли он из русских сердец светлую Память о Победе, о тех, кто до неё не дожил? Ребята из 9-го "Б" укрепили мою убеждённость в том, что — в наших силах!

"…Дело прочно, / Когда под ним струится кровь"

 

КОНСТАНТИН СМОРОДИН. ВЗЯЛИ ОНИ НАС ИЛИ НЕТ?

Иду вдоль железнодорожных путей по гравию, справа — овраг, шоссейка, домишки деревенские, слева — по другую сторону — перелесок. Если насквозь пройти — поле, дальше — холмы, пологие склоны которых сплошь поросли полевой клубникой. Вид с холмов открывается дивный: бежит вниз просёлочная дорога, петляет по равнине река Исса, одна из самых чистых в Мордовии, повсюду — живописные купы деревьев, деревеньки вдали, небо необъятное, синее, лёгкие тени облаков бегут по траве. И всё так просторно, ярко, откровенно-пронзительно. Стоишь на вершине холма — глядишь: вот она, моя земля… По тропинке вон люди торопятся, мои земляки… Долго душа хранит эти мгновенья, живёт этим простором в бессолнечные зимние дни.

Иду вдоль путей. Уже виднеются водонапорная башня и приземистый вокзальчик. А мимо — товарняки грохочут: цистерны с бензином и вагоны с лесом. Налетит тяжёлый состав, обдаст горячим вихрем, сотрясёт землю — и мимо. В ы в о з я т! Вычерпывают недра, рубят лес, волокут из страны, будто нет у неё завтра, нет детей, нет внуков — и некому будет бродить по этим тропам, обрабатывать поля, купаться в реках, глядеть с холмов вдаль… Занозой вошёл в душу странный вопрос: взяли о н и нас уже или нет? Они — чужие, может быть, и русские по крови, но желающие жить не в России, а в "золотом миллиарде" и потому переставшие быть русскими.

Итак, взяли или нет?.. Ну, железная дорога — это просто символ сегодняшней пронзённой, распродаваемой России. Но есть ведь места в стороне от этого дележа и вывоза. Нет там ни нефти, ни газа, ни алмазов, ни угля. "Брать" их по большому счёту никто не захочет. А вот захотим ли мы сами — как единый народ — "иметь" эту свою землю, любить её, жить, не рвясь душой за кордон, не проклиная ежечасно горькую судьбинушку — родиться в "несчастной, убогой, самой худшей" стране. Не сломлен ли дух окончательно? Готовы ли мы намертво вцепиться в свою землю — удержать, сохранить и тем самым спасти самих себя, свою миссию, свою идею, свой образ? И ответа на свои вопросы никак не мог я отыскать.

Но поскольку в жизни всё идёт одно к одному, то выдался мне случай спуститься из отвлечённых облаков и всмотреться внимательней в крошечный уголок провинциальной жизни.

Принесли мне "мемуарную книгу". Собственно говоря, книги никакой и не было, была довольно неряшливая рукопись, причём кое-где буквально "от руки". Просьба "помочь" мотивировалась тем, что автор-де "хороший человек", сам тоже многим помог и отказать ему невозможно. Понятно, что согласился я без радости и с тяжёлым сердцем. Всё оставлял работу эту "на потом". Наконец, выкроив время в служебной рутине, развязал тесёмки пухлой папки и принялся читать. В смысле литературном рукопись была ужасающей, но вот другой смысл в ней, без сомнения, имелся.

Герой книжки — главный врач больницы в райцентре Ромоданово, что в тридцати километрах от Саранска, человек со смешной фамилией Поросёнков. Со своей фамилией он не раз попадал в нелепые ситуации, но менять её не пожелал (а между прочим, некоторые из сокурсников по мединституту так поступили). Вот этот-то человек и взялся описать свою жизнь. И надо сказать, что безыскусный рассказ, без намёка на "психологию", чем-то всё же поразил меня и по-своему ответил на мои недоумения.

В биографии сообщалось, что главным делом жизни этого человека стала больница, возведённая методом "народной стройки" на месте прежней, ютившейся в деревянных бараках. К строительству привлекали даже алкоголиков, которые вечерами тайно лечились (тогда этой болезни принято было стыдиться), а днём работали. Персонал сажал сад, хирурги делали успешные операции, — всё это были маленькие победы, микроскопические в масштабах страны. Однако, читая рукопись, я неожиданно испытал отрадное чувство полноты жизни, какой-то её "правильности", укоренённости, человечности, когда человек — существо сознательное и одухотворённое. Запомнился эпизод из повествования: выдавался свободный вечерок, и молодой доктор, Владимир Сергеевич Поросёнков со своими сотрудниками ездили на мотоциклах — "жечь костры". О чём говорили они у этих вечерних костров? Или, может, молчали, глядя в огонь? Лежали на земле, смотрели на звёзды… Нет, невозможно человеку жить, не осознавая в себе этой тяги к высокому, к тайне, к осмыслению жизни…

В корявых, неумелых фразах рукописи, как в шелухе, таилось живое зерно, и мне захотелось помочь ему освободиться. Так что приступил я к редактуре уже по своей воле. Вглядывался, правил, старался понять.

Действие книги в основном разворачивалось в райцентре Ромоданово. Вспомнилось, что бывал я в этом посёлке на самой заре перестройки, в 1989 году, ездил по окрестностям в составе писательской бригады.

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

Кроме меня в бригаду (хорошенькое советское определение!) входили Борис Иваныч П., директор бюро пропаганды при местном СП, и Серафима Марковна Люлякина, ныне покойная. Чудесная была старушка, добрая, очень неглупая, с чувством такта, даром что всю жизнь проработала дояркой в глухом мордовском селе, вырастила кучу детей и лишь на старости лет занялась стихотворством, то есть сказительством. Новый муж-литературовед помог: полуграмотная, зато фольклор знаешь, значит — в сказители.

Приехали мы по осени, колхозники на уборке, а нам аудиторию организовывать надо. Вот и придумали. Подвезли нас к сельскому магазинчику, там как раз какой-то дефицит выбросили (в ту пору всё было дефицитом — конфеты, пряники, сигареты…). Народ, который не на сельхозработах, весь как есть в магазине и собрался. Магазин закрыли, бабушек-дедушек выгнали смотреть на объявившихся писателей-артистов. Я выступать напрочь отказался. Стою в сторонке, затесался среди недовольных местных и делаю вид, что я тут ни при чём.

Серафима Марковна, как это было у неё заведено, переоделась в красочный национальный сарафан (добыла в каком-то национально-фольклорном ансамбле). Борис Иваныч представил её и выступил в качестве конферансье — отпустил пару шуток и прочитал фривольный стишок. Толпа реагировала вяло. Затем полились народные песни вперемежку с авторскими, тоже написанными и исполненными Серафимой Марковной "под старину".

Отпела, отплясала Серафима Марковна (выкладывалась она полностью), раздались оживлённые хлопки. Приглашали ещё приезжать, только в более подходящее время. Помню, лица у людей посветлели, и вовсе не потому, что вот-вот должны были вновь открыть магазин, а потому что Серафима Марковна умела достучаться, расположить к себе. Мне было не совсем понятно, почему её с удовольствием слушали пожилые и молодые, мордва и русские… Какое, казалось мне, может быть сказительство в конце ХХ века? Теперь на многое смотрю иначе.

После концерта сельчане предлагали отовариться без очереди в магазине (а я-то слышал, как они переживали, как бы через заднюю дверь всё не повыносили). Честь оказали.

Ещё запомнились школа и сами школьники. Школа на вершине холма, в бывших настоятельских покоях — стены толстые, дух особый. Чуть поодаль из зарослей выглядывали прочие сохранившиеся от женского монастыря здания. Более запущенные, конечно. А дети (во всех классах человек 35) выглядели совсем по-городскому — причёсанные, девочки с бантами, в хороших платьях и костюмах, воспитанные, с живыми заинтересованными глазами. Чувствовался сильный педколлектив. Может быть, и потому, что село было побогаче других, славилось колхозными яблоневыми садами.

Само Ромоданово в тот приезд не приглянулось. Жили мы на окраине, в сельхозколледже, неподалёку — микрорайон безликих двухэтажек. Да и погода стояла угрюмая, то и дело лил дождь. Даже в парк я не заглянул ни разу, по центру толком не походил. Жители, правда, показались отзывчивыми — выступали мы и на швейной фабрике, и в каком-то тресте-хозяйстве, и на сахарозаводе…

БОЛЬНИЦА

…Чем дальше, тем больше времени требовала работа над рукописью. Взяв в компанию фотографа (его снимки должны были украшать будущую книгу), я воспользовался приглашением доктора Поросёнкова пожить в самом Ромоданове, подышать тамошней "постперестроечной" атмосферой.

Так получилось, что попал я в Ромодановскую центральную больницу и районную поликлинику в День медицинского работника. В небольшом актовом зале было белым-бело от накрахмаленных, стерильно чистых халатов врачей и медсестёр. Ощущалась праздничная атмосфера. А что нашему честному бюджетнику надо для праздника? Конечно, денег. Дали премию. Народ радуется. Зарплату выдают теперь регулярно… А зарплата-то какая? Работают; ничего, совесть не пропили (кое-где такое случается), профессионализм не утратили, недостаток в средствах восполняют на огородах и земельных участках.

После официального отчёта главврача В. С. Поросёнкова о том, что "несмотря на трудности" работа движется, показатели в норме, и поздравлений на сцену поднялись хирург Александр Поросёнков и Ольга Ковшова, зубной техник. Начался праздничный концерт. И хотя Александр выглядел совсем неплохо, особо выделю Ольгу — настоящая эстрадная дива. При удачном стечении обстоятельств она вполне бы могла потеснить разных маш распутиных и наташ королёвых. До этого я слушал её на Всероссийском фестивале патриотической песни — местная "звезда" не терялась в сиянии "звёздного пантеона".

Но первое впечатление от ЦРБ — попал куда-то на Украину. Уголок Черкасщины или Полтавщины — столь здесь зелено и уютно. Больничные корпуса "вписываются" в парковые насаждения. Позади поликлиники светлая берёзовая роща, вдоль лечебных корпусов яблони, вязы, липы, сосны, много лиственниц. Возле станции переливания крови мне показали маленький кедр, за несколько лет вырос всего на 3–5 см. Зато туи из обычного для нашей полосы кустика превратились в деревья… Ромоданово расположено в своеобразной природной нише, и потому у местных садоводов-умельцев даже крупный сладкий виноград вызревает, вёдрами собирают… Ещё запомнились цветники, где синими башнями возвышались дельфиниумы, огненными розетками полыхали лилии, тёмно-зелёными островками готовились к цветению неприхотливые нежные флоксы…

А внутри лечебных корпусов хотя и бедно, но чисто, стены аккуратно побелены, покрашены. Уголки с декоративной растительностью. И халаты у медперсонала белоснежные не только в праздник. Как будто побывал в одном из образцовых учреждений советского периода. Да и здания сравнительно новые, все ещё смотрятся. Действительно, вспоминается Украина. Именно там сейчас разительно видно всё то хорошее, значительное, ценное, что успела сделать советская власть для людей. Остаётся вспомнить лишь, что на Украине и в других республиках СССР условия для подобных дел и проектов были куда более благоприятные, чем у нас. В. С. Поросёнкову, главврачу с сорокалетним стажем, всё досталось потом и кровью. Выражение хотя и фигуральное, но отражающее истинное положение дел.

ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ

Трудно поверить, что ему уже семьдесят: ясный ум, прекрасная память, энергичен, подвижен, даже не поседел. В нём нет ничего стариковского, а наоборот, проскальзывает едва уловимо юношеский романтизм. Любитель природы. Страстный рыбак. По призванию — хирург. Более сорока лет работает одновременно хирургом и главным врачом Ромодановской ЦРБ. Народный врач СССР. Наверно, последний в Волго-Вятском регионе, их и так-то было всего несколько.

О самом Поросёнкове добавлю лишь один забавный характерный эпизод. Как-то к Владимиру Сергеевичу пришла посетительница, которой он много лет назад сделал операцию на щитовидной железе. Женщина начала благодарить его за успешную операцию, за то, что в больнице порядок, не воруют, больных кормят хорошо (она приехала из деревни проведать родственников), за чистоту в коридорах и палатах. Сообщила, что выглядит он неплохо, и вдруг начала горячо просить: "Не умирайте, Владимир Сергеевич, не умирайте!", аргументируя это тем, что без него здесь всё развалится, нарушатся связи с колхозами, перестанут нормально кормить… Одним словом, не умирайте, Владимир Сергеевич, а то другим станет хуже. Поросёнков вынужден был её заверить, что умирать не собирается.

Я не удержался и спросил:

— Как удалось в больнице создать такой замечательный парк в филатовских традициях?

Дело в том, что у меня под окнами в Саранске расположена городская детская больница. Там третий год подряд высаживают деревца — 90 % их гибнет. И повсюду такая же картина. Приживаются разве что берёзки да тополя. Очень жаль погибшие саженцы рябин, ёлочек, сосен.

— Мы, во-первых, правильно сажали — в тот же день, как выкопали, и в приготовленные как следует ямы, а во-вторых, ухаживали — не ленились: окапывали, обкашивали, поливали. Но и у нас были потери: ёлки, перед Новым годом, — продолжал он грустно, — хотя и сторожей выставляли… — И вдруг оживился: — Из хвойных лучше всего лиственницы сажать, прекрасно приживаются и зимой никому не нужны — хвою-то сбросили…

ТАНЕЧКА

Светловолосый вихрастый мальчуган лет десяти нёсся по пыльной улице на "школьнике", а за ним, не отставая ни на шаг, трусили довольно крупная дворняга и чёрный козлик. Козлик явно соперничал с собакой — и по сообразительности, и по преданности. Мальчуган остановился неподалёку, и к нему поспешила уже немного знакомая мне девчушка, вернее девушка, ещё не утратившая детскости в лице и стати, — Танечка.

— Так это ваш козлик? — спросил я без обиняков.

— Не козлик, а козичка.

— А ещё что у вас есть?

— Корова, большая коза, три курицы, петух… Были поросята… Зимой зарезали.

Смущённо улыбнувшись, Танечка (вообще-то Таня, но мне почему-то с первого взгляда захотелось называть её Танечкой) отправилась домой. Брат, повесив на руль сумку, в сопровождении собачье-козьего эскорта двинулся следом.

Вскоре я узнал, что Таня и её семья — переселенцы с Украины. Пять лет назад мама и четверо детей вернулись на родину предков, а глава семьи остался где-то под Харьковом. Года полтора тому семье выделили ссуду на покупку дома и обзаведение хозяйством. Живут трудно: мама — почтальон, Таня год училась в музучилище в Саранске, но вынуждена была вернуться, устроиться на работу и продолжить учёбу здесь.

При следующей встрече я спросил у Тани, почему она бросила музучилище.

Промелькнула тень колебания на лице, и всё же она ответила:

— Приехала сюда как-то, а у них дома из еды одни сухари… Сразу написала заявление… И учиться было трудно, я ведь даже нот не знала, взяли из-за голоса…

Мне говорили, что у неё настоящий "народный" голос и что они всей семьёй очень хорошо поют народные песни под баян.

А ещё мне сообщили, что Танина мама — сектантка, в их доме что-то вроде молельной избы. К счастью, как выяснилось, секта, к которой принадлежат они, не тоталитарная, то есть в ней не оказывают давление на психику. Однако этой секте и подобным активно помогает Запад, особенно Америка. А американцы просто так денег не дают. Секты протестантствующего толка формируют людей западного образца. Какую ценность в недалёком будущем будет представлять для них Россия со своей особой цивилизацией и её идеалами? Многие зарубежные "доброхоты" и их русскоязычные прихвостни хотели бы, чтоб наша страна ушла в небытие, как некогда Атлантида в океан, и потому Запад помогает не возрождению православия, фундамента, на котором зиждется Россия, а посылает нам, словно дикарям каким-то, миссионеров с коробами побрякушек и для приманки — долларами.

С другой стороны, куда деваться таким вот, как Танина семья, — беженцам и местным бедолагам, которые привыкли жить своим трудом, но по каким-либо обстоятельствам едва сводят концы с концами? Где им искать опору? И государство отворачивается от них, а православная церковь сама едва поднимается.

Не берусь осуждать Танину маму за то, что она примкнула к секте, потому что не знаю, как помочь… Я не знаю. Другие не знают, а может быть, тоже — все мы отворачиваемся?..

ЛЕБЕДИ

В наших краях стали оставаться лебеди. Раньше они только отдыхали денёк-другой на озёрах и прудах перед дальнейшим кочевьем, по весне — к северу, по осени — к югу. Но вот в прошлом году я впервые услышал, что несколько лебединых пар поселились на Саранском водохранилище. А в этом году увидел лебедей сам, правда, не на водохранилище, а на ромодановском пруду.

Жара в тот день стояла адская, желающих купаться оказалось более чем достаточно, и пришлось колесить, выбирая место. Благо пруд большой, широкий, глубокий, с чистой прозрачной водой, плещущейся рыбой, с зарослями лозняка, ракитами по берегу. Над водой, выделывая замысловатые зигзаги, мельтешила стая скворцов — взрослые давали молодёжи уроки пилотажа. Наконец мы нашли пустынный участок берега. Как раз напротив, в тихой заводи, обрамлённой камышами, с берега неприступной из-за болотистого овражка, увидели лебедей. Трёх. Они, словно в кино, или, точнее, в мультфильме, выстроились в ровный ряд — три изящных кораблика, три грации, три балерины (оказывается, не только в искусстве всё рассчитано и выверено!). Будто бы перед нами устраивали показательные выступления! До чего же здорово, красиво, изящно!.. Недостаёт слов, чтобы передать чувство, которое я испытал. Но главное, мне показалось, что водоём одушевился — получил или приоткрыл душу!

Лебеди перегруппировались — два как бы составили пару, а один остался в стороне. Может быть, третий — лебедёнок? Присмотрелись — нет, все три лебедя взрослые особи. (Как чувствуешь своё косноязычие, когда пишешь о столь совершенных существах!)

Вскоре лебеди скрылись в заводи, и мы со своей "смотровой" площадки уже не могли их больше разглядывать.

КЛАДБИЩЕ

На неполных десять тысяч жителей в посёлке четыре кладбища: два старых и два новых. Мы с фотографом забрели на одно из старых. За металлическими оградами скромные могилы — деревянные и железные кресты, железные обелиски со звёздочкой или крестиком в правом верхнем углу, такие же — из "мраморной" крошки, а из цельного куска мрамора или гранита — считанные единицы. Простое, бедное кладбище. Лежат куренями, и фамилии все обычные, русские: Корнеевы, Леоновы, Черновы… Ограды покрашены, могилы ухожены: цветы, сирень, берёзы, рябины. Птицы поют… Покой и горечь… Из праха пришли и в прах возвратимся — приоткрылась бездна, выпустив человека на волю погулять, пошалить, подумать о смысле этого самого жития на свете, а человек опомниться не успел, как опять притягивает его, властно зовёт назад бездна…

Поразило количество молодых покойников: двенадцать—пятнадцать—семнадцать—девятнадцать—двадцать четыре—тридцать годков… Мальчики, девочки, девушки, парни: "трагически погиб", "безвременно ушла", "от скорбящих родных", "неутешно наше горе"… Красивые лица. Широко распахнутые глаза. Больно смотреть на фотографии, перехватывает дыхание, стучит в висках: "Ну как же так? Другие поколения жили намного дольше, а сейчас рок какой-то. Рядом со стариками — их внуки и правнуки". Немало и мужчин сорока-пятидесяти лет, но юношей, похоже, больше. Как только эта арифметика выстроилась в голове, уже не покоем повеяло от кладбища, а тревогой. Захотелось убежать куда подальше от свидетельства того, чего знать не хочешь.

— Такая картина не только у нас в Ромоданове, — сказал мне доктор Поросёнков, — во всех районах. Гибнут в автокатастрофах, убивают друг друга, тонут, отравляются спиртным, суицид, наркотики появились… На прошлой неделе застрелили предпринимателя. Двадцать семь лет. Вечером поливал огород, подъехали на "жигулях" и застрелили…

А ЕСЛИ В ЦЕЛОМ…

И всё-таки Ромоданово мне понравилось. Парк — одно из самых отрадных впечатлений. Покуда жил в посёлке, ежедневно бродил по аллеям с удовольствием, даже с каким-то эстетическим удовлетворением. Больница — филиал Филатовского парка и под твёрдым, добрым руководством Поросёнкова явственно напоминает санаторий. Ромодановская средняя школа снаружи представляет собой гибрид старинного двухэтажного здания и современного строения. Довольно удачный гибрид. Подумалось, что в такую школу я б свою дочку отдал без лишних раздумий. Вокруг школы цветники, деревья. Бегают ребятишки с вёдрами и мотыгами.

Спрашиваю малышку:

— Где вёдра дают?

Она удивлённо хлопает глазами, а затем, сообразив, отвечает:

— Это мы поливаем!..

Большинство изб — добротные, крепкие, за сеткой-рабицей ни клочка одичавшей земли, редко где увидишь сорняк — огороды сейчас опять в цене. Но и на цветы участки не жалеют. Богатые сады: яблони, вишни, сливы… Если и вправду грядёт потепление, будут здесь и абрикосы с шелковицей да персиком — не сомневаюсь, земля-то — чернозём. Лишь бы хозяева не повывелись… Попадаются просторные особняки и новострои. Негусто, но есть. Несмотря на противоречивые впечатления и тревожные симптомы, в целом преобладает ощущение, что народ здесь х о ч е т ж и т ь. Наверно, это обусловлено тем, что в Ромоданове есть работа, есть перспективы, удалось сохранить пищевую промышленность. Сахарозавод с дореволюционным прошлым и разворотливым руководителем. Мельничный комбинат "Элеком" — гигант. И все худо-бедно функционируют, не разворованы, востребованы. А денежный доход работников, как известно, отражается на лицах.

Прошёл по центральной улице мимо похожего на игрушечный замок банка, через триста метров свернул в проулок и оказался на склоне поймы. Куры копаются в придорожной канаве. Кошка сидит на заборе. Бычок на привязи задумчиво жуёт зелёную травку. Видно далеко: зелёная ложбина поймы, ровная, с редкими островками деревьев или кустарника, километрах в пяти — ажурная дуга железнодорожного моста…

ИВАН

За рулём "козелка" недавний знакомец — мой ровесник или чуть помоложе. Разговорились. Сначала о рыбалке, затем о том о сём. Рассказывает, как на Крещение в проруби купается, много народу со всего района в Ивановке собирается на небольшой, но глубокой речке. Туда и ромодановцы приезжают.

— У меня уже примета: если искупаюсь — год болеть не буду, до следующего Крещения. Морозец так и жжёт, иглами в ноги впивается. Окунёшься с молитвой, как положено, красота! И не болею. Может, внушение…

Дорога близится к Саранску. Объезжаем по гравию, вздымая белёсые вихри, ремонтирующийся мост.

Узнаю между тем, что мой спутник — коренной ромодановец, живёт в собственном доме. Интересуюсь: держит ли скотину или какую-либо другую живность?

— Так, по мелочи. Мать держит двух коров, свиней… Почти напротив меня живёт. — И вдруг сообщает: — Я без коровьего молока жить не могу. Ни чая мне, ни кофе не надо. Две трёхлитровые банки молока в день вынь да положь. Вместо воды пью…

Я засмеялся. Вижу его настороженное удивление.

— Да фамилия-то у тебя какая, — говорю. — Коровин!..

* * *

Тянутся железнодорожные пути. Загорелся зелёный огонь семафора, закрылся шлагбаум. Налетел состав. В ы в о з я т! А мы остаёмся. Мы все — доктор Поросёнков, Танечка, Иван…

Закончена работа над "мемуарной книгой". Сколько людей новых я повидал, сколько рассказов выслушал! Что ни жизнь — то история, простых не бывает. А покуда работал, покуда ездил по Ромоданову и окрестностям, пытался понять: так взяли о н и нас или нет? О н и — чужие. И приметы вроде бы видел повсюду: здесь они уже и располагаются обстоятельно, по-хозяйски.

Самому мне чудилось иной раз, что утонул я в мелкотемье. Право, что изображать в провинциальном городке в десять тысяч жителей? Школа, больница, кладбище… Обыкновенней некуда. Обыкновенно течёт человеческая жизнь: рождение и смерть, скорбь и радость.

Да, радость. И это было моё главное открытие и ответ на измучивший меня вопрос. Потому что, как ни взгляни, невозможно в з я т ь эту огромную землю под необъятными небесами. Она может быть только дана, вместе с силой и мужеством, необходимыми, дабы владеть ею. И дана она нашему народу — Ивану, Танечке, доктору, нам с вами, которых пока ещё — большинство.

 

Вадим ДЕМЕНТЬЕВ. БУХТИНЫ КУБЕНСКОГО ОЗЕРА

Вологодское Кубенское озеро — это живой организм: то волнуется, то отдыхает, то гневается, а то, как и море по известному сравнению, смеется. Выйдешь в тихий вечер на крыльцо, а со стороны берега доносится гул — волна за волной с ревом накатывают на берег, покрывают сердитой пеной камни, несут с гневной водой взвесь песка и ила, клочья водорослей и лесной мусор. Вся природа уже успокоилась, впала в благостное умиротворение, а озеро раскачалось, стенает и сердится за дневной ветер, который налетел, поднял волну с "барашками" и улетел дальше — гнуть в свирепых порывах леса, крутить пыль на дорогах, утробно завывать в ущельях каменных городских кварталов. Только к утру озеро успокоится и встретит рассвет ласковым тихим приплёском. Будто и не было бури.

Явления природы здесь никогда в точности не повторяются. Гроза после жаркого антициклона тяжела и злобно-порывиста. С первым валом грязно-сероватого оттенка черные тучи накатываются с северо-запада всякий раз быстро и неожиданно. Еще умильно светит на другой половине неба солнце, тихо порхают птицы, но на объятую страхом вторую половину неба лучше не смотреть: жутко.

По контрасту с кубенскими грозами вспоминается удивительное явление, виденное мной как-то в августе. Я вышел ночью во двор под черное глухое небо с яркой звездной россыпью. Такая была темень, что выколи глаз, и только прямо над моей головой повисла молочно-белая, огромная линза. Это было как чудо, каких человек не предполагает увидеть в природе. Долго я приходил в себя, пока не заметил, что сквозь стойкое белое марево просвечивают острые лучики звезд. Полная луна, отражаясь от тихой глади озера, бросила блик на небо через воздух, пропитанный мельчайшими дождевыми испарениями, которые и "сотворили" эту летающую тарелку в ночном небе.

"Зимой на озере немудрено заблудиться и среди бела дня, — рассказывает о другом времени года Надежда Александровна Плигина, удивительная женщина, вдова Александра Николаевича Плигина, который в одиночку восстанавливал Спасо-Каменный Преображенский монастырь на кубенском острове. — Может начаться такой густой снегопад, что невозможно сориентироваться, в какую сторону идти. Или разыграется метель и в течение пяти минут заметет следы: дороги нет".

Особенно меня поражают в Кубеноозерье тихие летние дни. Кучевые облака будто застывают на одном месте. Озеро, что молочное море, так же недвижимо. Младенец-ветерок дохнет во сне, и пойдет по воде легкая рябь и тут же стихнет, опять сольется с голубой равниной. Тогда теряются границы неба и воды.

Природные красоты Кубеноозерья описывал некий Иларий Шадрин, рассказ которого нашел Василий Иванович Белов и процитировал в своей книге о Валерии Гаврилине. Этот Иларий Шадрин был, по словам Белова, "то ли монах, то ли священнослужитель". Могу предположить, что таким же наш край видели и преподобные Дионисий Глушицкий и Александр Куштский, Нил Сорский и Григорий Премудрый… Направлявшимся из Вологды в свои монастыри и скиты монахам открывалась такая картина, какой уж сегодня, увы, не увидеть: "Направо, куда первее всего направляется взор, сияет лазурное раздолье Кубенского озера, которое, начинаясь от села Кубенского, по правую сторону дороги, тянется далее, всё более и более расширяясь, пока не сольётся с горизонтом. Это громадное, чудное водное зеркало заключено в роскошные рамки зелени лугов и кустов, среди которых, подобно белоснежным раковинам, виднеются группы церквей и монастырей. И среди этой обширной, прозрачной лазури вдруг иногда покажется рыбачья лодка, как маленькая мушка на громадном стекле, за ней — другая, третья, а всмотритесь попристальнее, окажется и много таких "мушек", то исчезающих, то выплывающих из лона вод.

Подул лёгонький ветерок, поднялись белоснежные паруса, и маленькие лодочки, как чайки, быстро понеслись к Каменному острову, который, как снеговая глыба, как меловая скала, чуть виднеется в синеватом тумане жаркого летнего дня… Это рыбаки поехали "на замёт".

Или около противоположного берега из-за кустов вдруг покажется беловатая струйка дыма — то пароход идёт из Сухоны в озеро. Потянется эта струйка, станет расти, расти, и вдруг ясно, точно на близком расстоянии, увидишь белый корпус парохода, на котором хорошо видны и труба, и колёса, хотя расстояние не менее десяти вёрст.

Зимой здесь безбрежная белоснежная равнина, за которой к северу чуть виднеются верхи церквей противоположного берега, а также эта равнина уходит вдаль и сливается с горизонтом. Здесь всё мертво и пустынно. Но лишь только начинается весна — и снова эта пустыня оживает. С грохотом несутся по озеру громадные льдины, то громоздясь, то разбегаясь, по берегу снова засуетятся человеческие фигуры — то рыбаки починивают свои ладьи, пробуют первое рыболовство — ставят верши и мережи. Образовались закраины на озере, наступил вечер — и озеро запылало, зажглось сотнями огней, точно оно и не озеро, а большая широкая река, берега которой усеяны зажжёнными фонарями; это "ходят с лучом" — один из самых красивых способов рыболовства…

Между церквями рассыпаны многочисленные деревни, в которых там и сям пестреют крашеные крыши зажиточных домов и заводов, зеленеют сады, а перед ними на первом плане стоят ветряные мельницы, особенно в подозерье. Отъехал путешественник от Кубенского села версту, поднялся на небольшой пригорок — и перед ним открывается Песошное. Налево, под горою, всего в каких-нибудь ста саженях от церкви, журчит весёлая и прозрачная речка Шепинка, она же Богородская, через которую перекинут мост и идёт большая дорога".

К разгадке многих тайн души, рождавшихся от соприкосновения с северной природой, подошел Борис Шергин, мудро сказавший: "Невещественное прочнее осязаемого". Он и в своих заметках о поэтической памяти стремился выразить невыразимое, дать представление о непредставимом, сказать о несказанном. "Со мной не раз бывало такое, — писал Шергин, — в городе ли, в старом проулке, в деревне ли застигнет тебя, обнимет некое сочетание света и теней, неба и камня, дождя и утра, перекрестка и тумана — и вдруг раскроются в тебе какие-то тайновидящие глаза. Или это разум вдруг обострится? И одним умом думаешь — когда-то в детстве-юности шел ты и видел схожее расположение дороги, света, тени, времени и места. А разум твой раскрывает тебе большее, то есть то, что сейчас с тобою происходит, отнюдь не воспоминание, но что бывшее тогда и происходящее сейчас соединилось в одно настоящее. И всегда в таких случаях, чтоб "вспомнить", когда я это видел, мне надобно шагнуть вперед (отнюдь не назад)".

Каждый из нас смотрит на малую родину такими "тайновидящими глазами". Глазами детства, вспоминая первый свет. Глазами юности, вспоминая первое свидание с девушкой. Глазами зрелости, когда видишь всё округ себя отчетливее и ярче. Глазами кончины, когда всё упомянутое проносится перед внутренним взором в один миг.

Природа умягчает душу, душа укрепляет дух, дух побуждает желание, желание рождает заботу, забота приводит к труду. Это — прочный круг человеческой жизни, находящийся в любви к миру с его Богоданной природой.

О РЫБНИКАХ, СУЩЕ И КРУШКАХ

"Нас озеро кормит" — так может сказать любой кубеноозер, живущий в окрестных с озером селах и деревнях. Здесь водится 19 видов рыб, среди которых промысловое значение имеют сиг (нельмушка), судак, щука, сорога, язь, лещ, окунь, налим. До недавнего времени ловили и нельму. Мало у кого праздничный стол обходится без традиционного пирога-рыбника с начинкой под "крышкой" из теста, а еженедельный — без рыбной жарёхи или ухи. В перестроечные, не самые сытые годы научились готовить даже рыбные консервы.

Идёшь утром по улице, а из каждой печной трубы вьется духмяный и сытный запашок. Особенно удаются рыбники нашей соседке Ие Сергеевне Садомовой. Она не добавляет в пирог ничего лишнего — ни зеленого лучка, ни репчатого, чтоб вкус свежей рыбы не отбить. Самые лучшие рыбники получаются с жирной нельмушкой, которую запекают целиком, а большую рыбу разрезают на куски и с края пирога кладут желтую рассыпчатую икру. Вскрываешь крышку рыбника, а из нутра, где рыба проварилась в собственном соку, идет такой ароматный дух, что и словами не сказать. Внук Ии Сергеевны Сергей служил в армии на Дальнем Востоке и писал ей в письмах, что частенько ему вспоминались бабушкины пироги.

Из суща, сушеной рыбной мелочи, зимой варят рыбный суп или щи. Только в состав его у нас не входит знаменитый снеток. В Кубенском озере его попросту нет. Да и нужен ли вообще сущ, если имеется в изобилии снеток, например белозерский? Эта солено-сушеная рыбка из породы сиговых годится и в рыбную похлебку, и в жаренину с картошкой и яйцом, её можно и саму по себе есть, как семечки. Из соседнего с нами Белозерья снеток вывозили зимой целыми возами. Вся старинная Вологда запасалась впрок этим рыбным деликатесом, который был дешев, доступен простолюдинам и царям. "Высушенным белозерским снетком, — пишет археолог, академик РАН Н. А. Макаров (кстати, внук Леонида Леонова), многие годы ведущий раскопки в нашем крае, — в XVII веке снабжались русские войска во время походов".

В городах сейчас снеток появился в мелкой пакетной расфасовке как закуска к пиву. Цены на эту рыбку, которой раньше на севере подкармливали даже собак, запредельны — до 12 рублей за 25 грамм. Белозерского снетка я в этих тощих пакетиках не встречал, он с других северных озер — Ладожского и Онежского. Но иногда весной снеток можно найти вразвес на столичных рынках, тогда он относительно дешевый — до 40 рублей за килограмм. Москвичи проходят мимо него стороной, не понимая, что из него можно приготовить. Снеток должен быть в меру сырой, не крошиться, как труха. Из него получается прекрасный суп с незабываемым рыбным ароматом. Не удержусь, чтобы не подсказать хозяйкам рецепт: на среднюю кастрюлю воды берется грамм триста снетка. Варится он, как обычная уха. В конце добавляется пассерованный лук, морковь, мелко нарезанный картофель, лавровый лист, черный перец горошком, а перед подачей к столу разбивают в юшку-бульон три сырых яйца и быстро их перемешивают. Попробуйте, за отменный вкус ручаюсь!

Особенно славились своим приготовлением рыбные блюда в северных монастырях. Мяса монахи не ели. Обители держали многочисленные "ловли" на озерах, порой весьма дальние. Рыба являлась основной пищей в непостные дни, а также разрешалась и в некоторые посты. Кубеноозерская рыба всегда для насельников была под рукой, десятки видов, только успевай ловить, а для монахов в Кириллове, живших на небольшом, по вологодским масштабам, Сиверском озере, не столь богатом рыбой, ее приходилось в основном завозить издалека. Но разнообразие и здесь было велико и поражает современного обывателя, привыкшего к морскому минтаю, а в праздничные дни к кусочку семги. Елена Романенко, автор книги "Повседневная жизнь русского средневекового монастыря" (2002 г.), нашла в архивах интересные сведения о наличии рыбных припасов в обители чудотворца Кирилла: "В ледниках Кирилло-Белозерского монастыря в 1601 году хранились бочки "судочины, лещевины, щучины", семги, черной икры; здесь же лежали "осетры длинные" с Волги и шехонские (с реки Шексны). В сушилах над ледниками находился запас вяленой и сушеной рыбы: "пласти лещевые, язевые, щучьи, стерляжьи", семга, множество пучков вязиги (сухожилие из красной рыбы), сущ мелкий и снетки, и "чети молю заозерского".

Вообще-то, сущ и моль (он же мель) — это одна и та же мелкая сушеная рыба, из которой зимой, как из снетка, получается вкусный рыбный суп, о чем я писал выше.

Если наш современник подумает, что в Кириллове накрывался чуть ли не царский стол, имелось некое рыбное изобилие, то для сравнения можно привести перечень запасов одного из московских монастырей, также почерпнутый из книги Романенко: "В обиходнике Новоспасского монастыря упоминаются семга, белорыбица, осетрина, белужина, севрюга, щука, судак, сущ, стерлядь, икра черная и красная — сиговая. Стерлядь в этом монастыре считалась "расхожей рыбой", ее подавали в основном монастырским слугам и странникам".

Если вычесть из этого перечня красную рыбу, икру, осетров, белугу, севрюгу, то остальные запасы вполне могли иметься и в ледниках нашего Спасо-Каменного монастыря, которые еще в послевоенные годы использовались Кубенским рыбзаводом.

Блюда из местной рыбы в северных монастырях мало отличались от крестьянских. Не готовилась, к примеру, какая-то особая "уха по-монастырски", подаваемая сегодня в городских ресторанах. Ели "ушное", то есть обычную уху, которая заменяла щи. Жарили на огромных сковородах свежую рыбу, запекали ее на решетках, варили и ели ее со взваром, то есть с бульоном. Но имелись и особенные кушанья. Елена Романенко рассказывает: "Любимым рыбным блюдом монахов Кирилло-Белозерской обители были "крушки". У келаря в записях особо отмечены дни, когда "крушки живут на братию". Что представляло собой это блюдо, сказать сложно, но судя по тому, что слово "крушкий" в старом русском языке означает "ломкий", "хрустящий", видимо, это была тонко порезанная рыба, жаренная до хрустящего состояния. Когда жарили "крушки", то завешивались холстом от брызг кипящего масла". Можно предположить (добавлю к этому рассказу исследовательницы быта православных монастырей, в основном вологодских), что "крушки" — это строганина из лучших пород рыб, которая нарезается прямо на раскаленное масло на сковородке.

Современная пищевая индустрия придумала массу способов подделки рыбных продуктов. Всем известно, что так называемые крабовые палочки производятся из самых дешевых сортов рыбы и сдабриваются химическими красителями. Но то, что знаменитую норвежскую семгу ловят уже не в море, а искусственно выращивают на гормонах, знают немногие. И если даже форель поймана в горной реке, то это не значит, что она во время хранения не "улучшена". Почти вся рыбная экспортная продукция, которая хлынула в Россию, обрабатывается химическими препаратами и в нее закладываются пищевые добавки для улучшения вкуса и качества. Как-то мне на глаза попался специализированный журнал, описывающий технологии, которые сегодня доминируют в европейской рыбной промышленности. Чтение не для слабонервных, особенно для тех, кто привык к натуральным продуктам и кто не может себе представить, что и обычную рыбу европейские умельцы научились подделывать. Профессор Л. В. Антипова из Воронежа пишет об этом, как о само собой разумеющемся: "В некоторых странах пищевые красители в рыбной промышленности используют для имитации продуктов, получаемых из менее ценного сырья, а также при разработке некоторых продуктов с целью придания им более приятного внешнего вида, а в некоторых случаях — для повышения их биологической ценности. В Германии и Польше такой прием используется для придания приятного цвета заменителям лосося из тресковых рыб (трески, сайды, пикши), подкрашивания икры тресковых рыб пищевыми красителями — никотинамидом в смеси с поваренной солью или эрисорбатом натрия. В Англии при производстве копченой рыбы используют красители…". Здесь я прерву цитату, ибо далее следуют сугубо химические названия, которые расшифровать могут только специалисты. Ясно одно: европейцы, а значит и мы, приучаются к потреблению искусственной рыбы, у которой фальсифицируются не только цвет и вкус, но и "биологический состав". В скором времени спасти от подделок может только собственный улов, да и то неотравленный в грязной воде, генетически не измененный.

Уже сейчас мне с семьей, кормящейся каждое лето настоящей рыбой, озёрниной, в деревне, привыкшей к ней, не хочется покупать магазинную рыбу — каменно замороженных неизвестно когда судаков с Азовского моря, раздутых стимуляторами роста "живых" карпов, экзотических лимонелл. Трудно купить в столице обычную речную и озерную рыбу, экологически чистую и вкусную. Продается только мороженая морская, которая по вкусу и питательным качествам, по содержащемуся, в частности, в ней фосфору на порядок уступает речной и озерной. А в ее высокую цену входят разделка, дальняя доставка, химическая "доводка". Рыба в России, в стране, которая имеет выход к двум океанам и ко многим морям, где сосредоточены основные мировые источники пресной воды, где насчитываются десятки тысяч озер и крупнейшие в мире реки, стоит дороже мяса. Почти вся она для жителей постепенно переходит в разряд деликатесов. О дешевых и полезных "рыбных днях", как наследии "тоталитарного прошлого", страна может забыть. Скоро, после вступления в ВТО, и цены на всю рыбную продукцию подтянутся к мировым, и у нас за килограмм минтая хозяйки будут платить столько, сколько платят в "сухопутной" Венгрии с ее единственным озером Балатон.

ЛОВИСЬ, РЫБКА…

На реке Ельме за охотничьей базой "Омогаевское", где в недавние годы охотился на медведя Черномырдин, в пору осеннего обмеления я увидел выступившие из-под воды верхушки сгнивших бревен, перегораживающих реку. Безобразное зрелище — как гнилые стариковские зубы. Судя по всему, изгородь представляла собой остатки известного по истории еза, по-другому называвшегося частоколом, заколом, осеком, наиболее губительного приспособления для ловли нерестящейся рыбы. Преграды-заборы являлись артельным способом ловли. "Они устраивались следующим образом, — рассказывают авторы книги "Рыбные промыслы Русского Севера" (СПб., 1914). — Обыкновенно поперек всей реки или части ее делают перегородку из свай и кольев, к которым приставляют особый плетень; в нескольких местах этой перегородки оставляют отверстия, против которых прикрепляют ловушки. Когда рыба поднимается вверх по реке для икрометания и доходит до забора, она ищет в нем прохода и попадает в ловушки". Ее, добавлю, можно было черпать из воды ухватами, тазами, тащить даже руками. Подобными частоколами, возводимыми на больших реках целыми волостями, были загублены нерестилища ценнейших пород северной рыбы.

Известно, что раньше знаменитая двинская нельма проходила тысячи километров по зову природы, чтобы оставить потомство на камёшнике и песчаном дне двух наших рек Кубены и Ельмы. Здесь-то, на конечном этапе этого долгого путешествия, человек хитроумно и ставил свою ловушку. Н. А. Макаров пишет, что первое письменное упоминание об одном из северных езов содержится в духовной грамоте Дмитрия Донского, но, судя по археологическим данным, начало варварской ловли восходит еще к эпохе неолита.

Езы — езами, и не на каждой реке они сооружались, но с течением веков человек научился перегораживать реки уже не деревянными изгородями, а мощными бетонными плотинами, устраивая рукотворные моря. До этого огромные косяки рыб, идущие с Волги по Шексне в Белое озеро, с Северной Двины по Сухоне в Кубенское озеро, проходили к местам нереста почти свободно. В XVI–XVII вв. шекснинские и белозерские волости выплачивали оброк рыбой (пушных зверей, в частности бобров, к тому времени истребили) — осетрами, пудами черной икры, тысячами стерлядок. Где сейчас эти породы рыб в Шексне? После постройки плотин и шлюзов Волго-Балта о них остались одни предания.

Перегородив плотиной реку Сухону, человек "запер" и двинскую нельму в Кубенском озере. Хорошо, что она прижилась на новом для себя месте, акклиматизировалась и начала размножаться. Еще в середине прошлого века мой родственник Владимир Алексеевич Красиков из Коробово лавливал зимой на блесну до 50 крупных нельм.

Но вместо запрещенных еще в старые времена езов местные рыбаки начали перекрывать нерестилища сетями. Вновь нельма все чаще стала попадать в засады, не могла пробиться, и ее поголовье начало на глазах таять. Дальше я еще вернусь к этой природной катастрофе.

А в самой реке Ельме, куда по всей Северной Двине, раскинувшейся от Великого Устюга до Архангельска, по Сухоне-матушке через ее каменные перекаты, по бурному Кубенскому озеру шла и шла красавица нельма, гордость Русского Севера, царь-рыба, сегодня почти не осталось рыбьего поголовья. Извелось вконец!.. Как не вспомнить к месту строку Николая Рубцова: "Тина теперь и болотина там, где купаться любил".

Много поколений сменилось на кубенской земле. И всем хватало рыбы. Голода и в помине в наших краях не было. Наоборот — в недороды прибывало в наши края население, ибо можно было дарами озера прокормиться. А нынче плывешь на моторке по огромной озерной долине, как по общему еще огороду: сетями ее опутали, устья речек перепеленали, не знаешь, лавируя между кольями, то ли прозрачные преграды утром выбрали, то ли их бросили вместе со снулым уловом. Сколько раз крючки-тройники наших блесен цеплялись за брошенные или потерянные в шторм сети. Вытащишь такую — смрад от гнилой рыбы на всю округу.

Н. А. Макаров сообщает, что рыболовные сети были изобретены еще в эпоху мезолита, то есть среднего каменного века. Василий Иванович Белов по этому поводу пишет: "Временной промежуток между рождением нити и ячеи был, вероятно, очень недолгим. Может быть, ячея и ткань появились одновременно, может, врозь, однако всем ясно, что и то и другое обязано своим появлением пряже. А возможно, впервые и ткань, и рыболовная ячея были сделаны из животного волоса? Тогда они должны предшествовать пряже. Гениальная простота ячеи (петля — узелок) во все времена кормила людей рыбой. Она же дала начало и женскому рукоделию".

Сети плелись еще в начале XX в. изо льна, конопли, даже осоки. Различались волоковые сети, называвшиеся бродцами и курицами, которые катились по песчаному дну под воздействием подводного течения на круглых керамических грузилах; эти грузила и сегодня можно найти на берегу Ельмы; и ставные сети, стационарные, с тяжелыми грузами на своих концах и с железными кольцами по нижнему краю полотна. Весной в половодье сети ставили, привязывая к кольям, прямо у берега, куда подходила нереститься рыба. Наш рыбацкий капитан Виктор Алексеевич, сосед по деревне, в вёсны, когда стояла высокая вода, распускал сеть прямо на "черной" дороге-зимнике, ведущей к озеру, заходя в воду в сапогах-броднях и цепляя концы сети за ветки кустов. Так ловили наши прадеды, и эта ловля называлось ловлей "на тропках". Обычно на противоположном берегу озера, где настоящее Берендеево царство, зимой вырубали и расчищали в прибрежных зарослях дорожки, по которым в половодье устремлялись косяки рыбы метать икру на травах. Тут-то ее и поджидали орудия лова.

Сегодня никто из оставшихся рыбаков на Кубенском озере не откажется от ловли сетями. Не от количества жителей зависит способ ловли, а от качества и быстроты улова. Сетью можно ловить как в сказке: "Ловись, рыбка, большая-пребольшая!" Поставил вечером — утром выбрал. Можно под самый берег, можно и на фарватере. Всё зависит от желания и от погоды. И от условий крестьянского существования, когда дорога каждая минута, — хозяйственных забот полон рот.

Что касается отсутствия в культурных слоях археологических раскопок следов древних сетей, то это, по-моему, связано с тем, что сами сети целиком делались из органических материалов: ячейки вязали из волокон трав, например из простой крапивы, или, как предполагает Василий Белов, из животного волоса; в качестве грузил использовались камни, один из таких, грушевидно обтесанный, я нашел в своей деревне, или лепили кольца из глины, потом обжигали, и получались керамические грузила; поплавками служили трубки из легкой бересты. На задах красиковской бани в Коробово долгое время валялась веревочная сеть с такими берестяными поплавками. Все эти подсобные для ловли материалы со временем в земле разлагались без следа.

На Кубенском озере с XIV в. существовал лов рыбы закидными неводами. Этот вид рыбного промысла вплоть до 1952 г. являлся основным. Его принесли с собой в здешние края славяне. Это — артельный и сложный вид рыбной ловли, требовавший серьезной подготовки: и вязки рыболовных сетей, и их оснастки, и соответствующих плавсредств. Так что "колхозия" в нашей крови, только, конечно, смотря какая.

"Артели рыболовов, — пишет этнограф И. В. Власова, — называющиеся по неводам тагасами, продавали улов скупщикам, а сами редко выходили на рынок". Такая хозяйственная практика сохранялась в Кубеноозерье до начала XX в. Местный рыбак являлся оседлым работником. Он сам, своим трудом кормил семью, не будучи связанным с отходом на побочные заработки.

В XVII в. на Белом озере имелось 112 неводов-тагасов с ежегодным уловом в 700 тонн рыбы. Данных по соседнему Кубенскому озеру, к сожалению, нет, но, очевидно, и здесь улов был немалый. Большая часть рыбы предназначалась для продажи. На Белом озере, по рукописным данным, вывоз рыбы практиковался с XIV в., а в следующем веке рыбные ловли получили монастыри, в том числе и Троице-Сергиев. Можно не сомневаться, что для монашеских трапез и в царские палаты Кремля поставлялись белозерские судаки, лещи и снетки, а с Кубенского озера везли нельму и сигов. Монахам все это богатство доставалось отнюдь не даром. Они сами считались прекрасными рыболовами. В "Житии Кирилла Белозерского" упоминается чернец Герман, ловивший рыбу на Сиверском озере у стен монастыря, "ничем иным, только удицей, и налавливал на всю братию". Ловили монахи на Кубенском озере и неводами.

Рыбная ловля как основа жизнеобеспечения диктовала и порядок хозяйственного расселения. Не было ни одного устья реки в Кубеноозерье, где бы человек не жил с глубокой древности. Селились даже на небольших речках-пучкасах (отсюда название соседней с нами речонки Пучки). Из устьев рек легче выходить в бурное озеро, пережидать ненастье, здесь можно ловить на удочку, перегораживать реку езами, пользоваться другими способами ловли, вплоть до мальчишеской забавы, когда в лужах на пожнях ловили карасей и щурят.

Интересна местная рыболовная терминология. Здесь забытое слово "тагас" (артельный невод) соседствует с ныне употребляющимися в языке в качестве названий орудий лова мордами и мерёжами. Мерёжи выделывали раньше из ивовых прутьев. А вот охан (не от экспрессивного ли глагола охать?) — рыболовное орудие в виде сетчатого мешка-мерёжки на длинной рукоятке, которым ловили весной на езах, — самое что ни на есть диалектное слово, вошедшее в "Словарь вологодских говоров". О маленьких оханах с сетками-мерёжами говаривали в Устье Кубинском так: "Как уйдет сниженица да придет прибылица, ставят оханы в курье, много ляпков попадет в мерёжу". Ничего не поняли?.. Курья — по-местному, небольшой мелководный залив. Отсюда произошло название одного из древнейших наших поселений — Лахмакурье, которое можно расшифровать как заводь на какой-то там земле (ма — по фински "земля"). А ляпки — это, по-местному, подлещики.

Археологи находят в слоях XIII в. первые блесны, выкованные из железа вместе с крючком и предназначавшиеся для лова на "дорожку". Длина блесен до десяти сантиметров, по ним можно представить размер попадавшихся на них судаков и щук. Настоящие крокодилы!.. До середины XX в. блесны мастерились самими рыбаками. Мой прадед Александр Александрович Дементьев, получивший на одной из всероссийских ярмарок серебряную медаль за плетение рыболовных сетей и за разбивку яблоневых садов, пустил ее вскоре на уловистую блесну. Уничтожать медаль ему было, конечно же, жалко. Но известно, что серебряное покрытие блесен считается лучшим, такая приманка хорошо передает натуральный блеск рыбьей чешуи. А блесна из чистого серебра вообще вечна. Так что мой прадед сделал вполне рациональный выбор.

Как доказала археологическая экспедиция в деревне Минино, с эпохи каменного века кубеноозеры ловили на крючные орудия. Из рога или из кости животных древние поселенцы выделывали острые рыболовные крючки. Был даже найден костяной наконечник гарпуна. Им рыбаки лучили с факелами в темноте на мелководье рыбу. Я думаю, что лов на острогу — это древнейший из известных нам способов ловли. Закатай повыше штаны, залезая в воду, и бей гарпуном зазевавшуюся рыбу. Что может быть проще?! Но не каждый примитивный по оснастке лов легче и доступнее. Рыба — не дура, не будет спокойно поджидать ловца, вильнет хвостом, только ее и видели. А по большой воде за ней не набегаешься. Но люди вскоре заметили, что обитатели рыбьего царства имеют одну интересную особенность. Кубенский священник Николай Богословский рассказывал: "Ранней весной по ночам практикуется особый способ рыболовства "с лучом", то есть с огнем, при помощи которого высматривают рыбу и бьют ее острогами. Это красивый способ рыболовства: среди ночной темноты озеро загорается сотнями огней и кажется иллюминованным".

Вениамин Иванович Шмаков из деревни Каргачево рассказывал мне, что таким манером ловили и другие кубеноозеры. На носу лодки устанавливали на длинном древке смоляной факел, выплывали на мелкие места, где нерестилась крупная рыба, и били ее острогой — крепкой палкой с железным наконечником в виде острой трехгранной вилки с загнутыми внутрь крючками. Если подплыть к рыбе тихо, то свет огня ее ослеплял, она теряла ориентацию и осторожность, становясь легкой добычей человека. Острогой, не изменившейся с летописных времен, сейчас ловят налимов мальчишки на обмелевшей по осени Ельме. Часами бродят в сапогах между камней, выискивая в заводях под ними затаившуюся рыбу, которой деваться уже некуда.

Из исследования Н. Я. Данилевского (того самого, автора знаменитой книги "Россия и Европа", который женился на дочери местного помещика Межакова Ольге Александровне и при жизни слыл известным исследователем рыбных богатств Российской империи) "Кубенское озеро", мною опубликованного в книге "Земля русского преображения" (2005 г.), узнаёшь и о других местных особенностях рыбной ловли. Описаны автором и способы сохранения рыбы. В частности, Николай Яковлевич подробно рассказывает о приготовлении суща. Правда, Данилевский с горечью сетовал, что ловля неполовозрелой рыбы на сущ в больших количествах подрывает численность озерного стада. В наше время такой лов, к счастью, запрещен.

Во времена сущевой путины оживали рыбацкие станы — избушки, построенные для сушки рыбы в самодельных печах. Эти небольшие рыбацкие деревеньки тянулись вдоль всего восточного берега озера. Здесь же стояли на приколе лодки-кубинки, развешивались и чинились сети, горели костры. Вместе с отцами в рыбалке участвовали и сыновья. То-то был для них праздник, который помнился потом всю жизнь!..

Название "станы" — чисто новгородское. Мой друг Олег Митрофанович Бавыкин, руководитель Иностранной комиссии Союза писателей России, построил себе дом в валдайской деревеньке Станки. Она и сегодня небольшая, находится в уютной бухте Валдайского (по-другому Святого) озера. Можно без труда представить, как в трех верстах от городка Валдай в древние века здесь существовал такой же рыбацкий стан, какие были и в Кубеноозерье.

От наших "станков" также остались одни названия. Сегодня опытные рыбаки ловят рыбу в озере по особым приметам в местах, которые называются "на Осиновом", "на Березовом", "на Еловом" и так далее. Капитан Виктор Алексеевич не без оснований считает, что эти названия произошли от рыбацких станов на берегу, которые отличались какой-либо запоминающейся природной приметой — то большой березой, то высокой осиной.

Сейчас отведать покупной озернины можно только в селе Кубенском, где имеется небольшой магазинчик местного рыбзавода. Иногда рыбная мелочь — окушки, подлещики, язи и сорожки — появляется и в нашем новленском сельпо, торгующем обычно "всероссийским" замороженным минтаем. Редко, но на дорожных отворотках к приозерным деревням можно купить дешевую копченую рыбу. Вот, пожалуй, и всё, что касается местной рыбной торговли. Она совершенно не развита, да и не стремится к развитию. Причин здесь несколько.

Все здешние жители знают, у кого из рыбаков можно подкупить свежей рыбки. Перебои с ней бывают, когда озеро долго штормит. В последнее время редко стали попадаться крупные по размеру экземпляры. В засушливые годы они уплывают в реки, особенно много мигрирует в Сухону. Доходит до обидного: живут у огромного озера, а не могут порой найти рыбной косточки даже для праздничного угощения, к примеру — в честь юбилея сельской больнички. Глава Новленской администрации Дмитрий Валентинович Ячменнов рассказывал, что отыскал на этот случай крупных лещей у одного из рыбаков за пределами сельсовета, сам же и накоптил для врачей-женщин из Новленской больницы, построенной еще земством.

Другой причиной неразвитости местной рыбной торговли является то, что улов просто некому продавать. У многих вологодских автолюбителей, проезжающих по шоссе, денег с трудом хватает на бензин. Туристы со всей России пролетают мимо на скоростных автобусах.

С изменением экономических условий жизни меняется и людская психология, а с ней и привычки. Некоторые рыбаки в наших деревнях, хотя и негласно, ловят рыбу на продажу. Сдают ее перекупщикам или отвозят им же в Вологду. Выручают за нее скромно, весь навар оседает в карманах посредников, но для современного сельского жителя лишний рубль в семейном бюджете — тоже деньги. А если бы местная автомобильная трасса была более оживленной, то, уверен, что на ней появились бы, как грибы, многочисленные вешала со свежей, соленой, сушеной и копченой рыбой, которые меня удивляли, когда я ездил с Олегом Митрофановичем Бавыкиным на Валдай. Как только по шоссе Москва—Санкт-Петербург достигаешь окрестностей Волги, так проходу нет от продаваемой аппетитной рыбы, на любой вкус и размер. Местные жители хорошо кормятся дорожной торговлей. А чем вологодские хуже?

Нина Александровна Ромина, моя двоюродная тетка из Каргачево, дожившая почти до ста лет без двух месяцев, как-то рассказывала, что до Октябрьской революции всей деревней ловили зимой на озере рыбу на продажу в Вологде. Сколотят на берегу большой деревянный ящик и высыпают в него из невода пойманных судаков да сигов, щук и всякую иную рыбу. Никто ящик не стерег, и мороженую рыбу никто не трогал. Периодически приезжал из города купец-посредник, выпрастывал в сани улов, отвозил на склад, там его взвешивал и в следующий приезд расплачивался с рыбаками. Обмана ни с той, ни с другой стороны не бывало, всё делалось на доверии.

В те времена сигов и нельму из Кубенского озера, форель и стерлядь из Сухоны направляли в живорыбных садках в столицу России. Это были большие брезентовые чаны, наполненные водой и установленные на барках. В связи с немыслимым подорожанием водных перевозок сегодня такая доставка обойдется в копеечку. Да и никто ей пока не собирается заниматься.

Время от времени на озере происходят заморы — массовая гибель отдельных видов рыб из-за малого присутствия кислорода в воде. Такая экологическая драма повторяется с периодичностью примерно один раз в десятилетие. В Кубенском одно время исчезла уникальная нельмушка, но сейчас, слава Богу, понемногу стадо ее возрождается, пропал снеток — наша ряпушка, нет уже почти нельмы.

Каким-то чудом удалось избежать крупного замора зимой 2002–2003 гг. Два лета подряд стояла засуха при сухих осенних месяцах. Я видел фотографии Спасо-Каменного островного монастыря, сделанные в октябре 2002 г.: островок превратился в часть материка, обнажилось песчаное дно, по которому, как по грунтовой дороге, ездили машины. А зима выдалась хотя и снежная, но суровая, с трескучими морозами. Газета "Красный Север" еще осенью предупреждала: "Наиболее тревожная обстановка складывается на озере Кубенском". И было отчего беспокоиться. По данным водного поста, в нашей деревне Коробово в нормальные годы площадь водной поверхности в озере составляет 407,6 кв. км. В тот же год она уменьшилась практически вдвое. Объем воды составляет обычно 812 млн куб. м, а к весне 2003 г. он уменьшился в восемь раз. Назревала природная катастрофа. Спасаясь, озерная рыба, ведущая зимой активный образ жизни, мигрировала в Сухону. Здесь ловили ее все кто мог и сколько мог.

Часть крупной рыбы залегла на глубоководье. Но что тогда было считать глубиной?! Средняя толщина льда к весне составляла рекордные отметки — более 70 см, а под ней оставалось воды не более метра. На фарватере рыба еще могла выжить, хотя и задыхалась без кислорода*. Тяжелее всего ей пришлось на прибрежных отмелях.

В назревавшем рыбном ЧП сказались не только экстремальные природные факторы, но и вмешательство человека. Вологодские экологи Юрий Водоватов ("профессиональная" фамилия!) и Михаил Поляков предлагали для исключения подобных ситуаций реконструировать гидроузел "Знаменитый". Эта плотина, построенная в истоке Сухоны в 1827 г., обеспечивает только сезонное регулирование водного уровня. Когда под влиянием весеннего паводка вода в озере поднимается, часть ее спускается в реку. То же самое происходит и при переполнении Сухоны, которая имеет обыкновение весной течь "обратно" в озеро. Плотина все эти годы позволяла держать судоходный уровень воды и в озере, и в реке.

Но в последнее время областной центр осуществляет из Кубенского озера большой водозабор. Десять лет озеро является источником питьевого водоснабжения Вологды с почти 300-тысячным населением. Огромная труба буквально высасывает воду из мелкого озера. И все равно местные газеты постоянно печатают отчаянные письма вологжан: "В наших квартирах вода — редкий гость. Нет ее в праздничные и воскресные дни, нет в часы "пик" и даже в середине дня. И куда ни позвонишь — один ответ: "Не хватает воды в Кубенском озере".

Когда преподобный Герасим в XII в. строил первую церковь в городе на Собачьей площадке, отвесно спускающейся к маловодной Вологде-реке, он не мог предположить, что в основанном им поселении будут проживать сотни тысяч жителей, работать крупнейшие предприятия страны. Непосредственно вокруг Вологды всегда было мало воды. Река Тошня, основной резервуар для городского водоснабжения, уже в июле начинает пересыхать, качество ее воды все чаще вызывает беспокойство санитарных служб.

С каждый годом роль кубеноозерского водозабора возрастает. Значит, и дальше будет мелеть озеро, превращаясь в водный отстойник, что может привести к необратимым последствиям: река Сухона, главная водная артерия области, может стать несудоходной в среднем своем течении. "Уже в июне судоходство на Сухоне становится практически невозможным", — пишет известный вологодский журналист Анатолий Ехалов. "Законсервированное" озеро Кубенское зарастет и станет огромным болотом, деградирует вся важнейшая для Северо-Востока страны Двинская водная система. Впору будет вновь устраивать волоки.

Почему же молчат местные защитники природы, те из них, которые столь горячо протестовали против переброски части стока Северной Двины в волжский бассейн? А потому, отвечу, что сегодня выступать против кубенского водозабора, то есть такой же искусственной переброски, — значит навлечь на себя гнев всего населения города. Без воды из Кубенского озера Вологде не выжить в прямом смысле слова. Альтернативные источники водоснабжения пока не разработаны: подземные скважины не могут дать достаточный объем воды, водовод от озера Воже существует только в замыслах, и при нынешних экономических и финансовых реалиях его не построить до морковкина заговения. Но даже кубеноозерская чистая вода, поступающая за 30 километров по трубам в Вологду, на 40 процентов из-за прорывов и утечек изношенных водопроводных сетей теряется на своем пути, попросту уходит в землю. Опять же, у города нет средств, чтобы подлатать проржавевшие коммуникации. Вот и действуют водохозяйственные службы по самому удобному варианту, гигантским насосом выкачивая — всё больше, всё глубже, всё дальше — озерную воду, не думая о дне завтрашнем.

Зима и весна 2003 г. все-таки пощадили природу, а с ней и человека. Не в последний ли раз спасли?

КАРБАСЫ И РАСШИВЫ НА БУРНЫХ ВОЛНАХ

Василий Иванович Белов написал по поводу нашего колючего разбойника ерша рыбацкую байку-бухтину "Современный вариант сказки про Ерша Ершовича, сына Щетинникова, услышанный недалеко от Вологды, на Кубенском озере во время бесклевья". Не знаю, от кого узнал он эту историю-притчу, может быть, во время одного из выездов на зимнюю рыбалку, а скорее всего, сам сочинил, но сюжет этого рассказа известен в русской литературе давно. В сборнике "Сказки, песни, частушки Вологодского края" опубликованы два варианта сказки о "щетнике-блуднике", записанные в конце XIX в. В свою очередь, эти истории представляют собой фольклорные вариации древнерусской "Повести о Ерше Ершовиче", которая датируется XVII в. и считается одним из самых популярных сатирических памятников отечественной литературы. Первоначальный текст представлял собой пародию, написанную неизвестным автором-ростовчанином, на судебную тяжбу из-за земельных отношений, в которых участвуют судья боярин Осетр, воевода Сом, судный мужик Судак да Щука-трепетуха. Они рассматривали челобитье Леща и Головля на Ерша сына Щетинникова, наглостью и обманом завладевшего Ростовским озером.

Вне зависимости от авторства этой рыбацкой байки на Кубенском озере существовал богатый фольклор, касающийся и обитателей водных глубин. Сейчас, кроме частушек, ничего не осталось. Всё ушло в прошлое. Но начинают восстанавливаться традиции материальной культуры, возрождается ремесло дедов и прадедов.

Одна из таких традиций кубеноозеров оказалась востребована временем, экономическими реалиями наших дней. Речь идет об изготовлении деревянных весельных лодок. В селе Устье с 2001 г. проводится областной конкурс лодочников, народных умельцев, выделывающих знаменитые лодки-кубинки. "Приемную" комиссию возглавляет бывший командующий Северным флотом, адмирал Вячеслав Алексеевич Попов. Я его как-то в Совете Федерации, где он заседает сенатором, спросил: не земляк ли он наш? "Нет, — отвечает. — Я служил в Мурманске, когда мои родственники купили на Кубене дом, сейчас там моя дача, куда я вырываюсь даже на выходные".

Лодка-кубинка с деревянным лебедем на носу, образцово сработанная Николаем Николаевичем Калатоновым из поселка Высокое Усть-Кубинского района, подарена им местному историко-этнографическому музею и представлена в центре экспозиции как своеобразный материальный символ села Устье. Легкие, устойчивые на волне, крепкие и надежные самодельные лодки вновь стали пользоваться популярностью, встречаются и в устье Кубены, и на озере. И как же красиво они идут по воде!.. Каждая линия их елового каркаса отшлифована опытом поколений.

Наши лодки подразделяются на три вида. Первый — это карбасы из досок, грациозно (точнее не сказать!) изогнутые от носа к корме, придающие деревянному плавсредству классический облик лодки-кубинки. Второй вид — стружки, выделанные из осинового ствола без единого гвоздя. Их называют еще "долбленками", "осиновками", "однодерёвками", но стружки, по-моему, лучше, красивее звучит. Не правда ли, в самом названии лодки — стружок — слышится исторический отзвук? На больших стругах, расписных, плавал, "обнявшись с княжной", сам Стенька Разин.

В селе Устье мастером по стружкам долгое время был Иван Долганов, а центр этого лодочного ремесла находился выше по реке Кубене в деревнях Канское и Сверчково. Василий Белов в своем "Ладе" подробно рассказал, как делались в кубенском Заозерье лодки-стружки. После того как была найдена подходящая осина, свалена и размечена, выдолблена и вытесана мягкая внутренность, "лодочник, — пишет Белов, — привезет ее домой и положит где-нибудь на гумне или в подвале — завяливать. Иногда она завяливается там несколько лет.

Не так-то просто крестьянину оторваться от основных дел: то сенокос, то жатва приспела, то дом строить, то на службу идти.

Наконец назначен особый день. Где-нибудь на берегу речки заготовку кладут на невысокие козлы и под ней на всю ее длину разводят не очень жаркий костер. Наливают в нее горячей воды, опускают накаленные в костре камушки.

Снаружи жарят, внутри парят.

И вот — чудо! — выдолбленная осина как бы сама раздвигает свои бока. Голые еловые прутья осторожно, по одному, вставляют внутрь в согнутом виде. Их нежная упругость медленно раздвигает борта. Все шире и шире… Вот уже наметился и лодочный силуэт… Нетерпеливый хозяин подкладывает дрова, вставляет и вставляет упругие прутья, забивает распоры между бортами (предательскую крохотную щелку внутри никто не заметил). И вот лодка разведена! Вдруг раздается треск. Один борт отваливается начисто, а дно выпирается по ничем не исправимой щели.

Теперь все начинай сначала…".

Такие горе-мастера не участвуют в конкурсах в селе Устье Кубенское. Там собираются настоящие профессионалы лодочного искусства, сами уже имеющие учеников.

Ходкий и прочный карбас был у нашего родственника Владимира Алексеевича Красикова до той поры, пока он не купил дюралевую лодку. Сколько на этом карбасе порыбачили, поплавали и к Уфтюге, и в другие отдаленные концы озера!.. Справлялся с его управлением Владимир Алексеевич мастерски. Даже большая волна ему как бы подчинялась: вел он на моторе карбас между валами так, будто скользил с одного гребня на другой; никогда не захлестывало лодку, мягко перекатывающуюся с волны на волну.

Хозяйственно-промысловый характер того или иного северного озера или реки диктовал свой вид плавательных средств. Кубеноозерский карбас отличается от лодок-белян, расшивов и барок, которые можно встретить на Белом озере и на Шексне. Их выделывали черепане — жители череповецких деревень. Сохранились слова песни, в которой слышится эпический распев:

Вон Белое озеро плещет вдали,

Качая расшивы на бурных волнах…

С постройкой водной системы герцога Александра Вюртембергского (Северо-Двинского канала, соединившего прямым сообщением бассейны рек Волги и Северной Двины) в Кубеноозерье стали появляться большие суда, баржи, первые пароходы — собственность местных богатеев. В селе Устье такими пароходчиками являлись купцы Ганичевы, которым принадлежал к тому же лесопильный завод (ныне лесозавод) в устье Кубены, а также маслобойный и кирпичный заводы. В краеведческом словаре Ф. Я. Коновалова, Л. С. Панова, Н. В. Уварова "Вологда XII — начало XX века" (Архангельск, 1993) сообщается, что первый пароход "Меркурий" появился на Кубенском озере в 1862 г. Он курсировал между озером и городами Вологда и Тотьма. Ганичевский же пароход плавал от села Устье Кубенское через пристань Спасо-Каменного монастыря до реки Уфтюги и был, так сказать, внутренним рейсом. Известный род кубян Ганичевых, я думаю, имеет отношение к известному прозаику и публицисту, общественному деятелю В. Н. Ганичеву, который числит одну из родословных линий вологодской.

На Центральном рынке в Вологде надо обязательно посетить рыбные ряды. Там увидишь рыбу, которую не купишь по дороге в Кириллов. На базаре продаются уловы с двух озер — Белого и Кубенского. Белозерская рыба покрупнее, особенно лещи, но зато осенью можно недорого купить кубеноозерскую нельмушку. Только вот ее обрабатывать нужно как можно быстрее — она нежная, долго не хранится в тепле. Знатный рыбак Николай Красиков после рыбалки тут же вываливает нельмушку в таз с "холодянкой" — ледяной водой из колодца — и сразу ее "порет", то есть чистит, иначе, если опоздаешь с разделкой, считает Николай, нельмушка будет уже "не та".

Еще один мой родственник, художник по дереву Михаил Кирьянов, поступает с купленной на базаре нельмушкой просто — немного подсаливает (жирная, она быстро впитывает соль) и коптит в специальном железном ящике прямо во дворе у входа в свою мастерскую в центре Вологды. Аромат копчушки стоит на целый квартал такой, что даже Василий Иванович Белов с Ольгой Александровной Фокиной выглядывают из окон соседнего дома на запах.

Удивительно, но долгие десятилетия в Вологде запрещали торговать местной рыбой. На Центральном базаре даже рыбных рядов не существовало. Не купить было и знаменитых соленых рыжиков, клюквы, брусники, морошки, многих других даров Вологодской земли. Для их сбора и продажи имелась потребкооперация со своими магазинами. Не брошу камень в эту организацию, которая знала в своей истории и хорошие, и плохие времена, к тому же она умело перерабатывала лесные гостинцы в консервы, варенья, компоты, сушила грибы, мариновала и солила овощи. Из вологодских лесов продукция разлеталась по всей стране, а сам местный сапожник оставался подчас без сапог. Поэтому каждый вологжанин заготавливал подножный корм сам, не надеясь найти его на базаре.

Сейчас пришло изобилие по сравнению с прежними пустыми полками. Озерная рыбка спасает городских хозяек, которые любят, как и в стародавние времена, печь пироги с рыбной начинкой. Она дешевле, чем морская. Хотя для вологжан цены все равно "кусаются".

Годы местного безрыбья (ни судаков в продаже, ни лещей, ни щучины, ни тем более нельм) воспитали вкус горожан к морской рыбе, которая по дешевым ценам продавалась в вологодских магазинах, как и по всей стране. Авторы этнической истории Русского Севера пишут о жителях Вологды: "Вообще они больше ели соленую рыбу — треску, палтус, семгу, пикшу, зубатку, сельдь, камбалу, которые привозили с моря из Архангельска". И. П. Кукушкин в статье "К вопросу о рыболовстве в средневековой Вологде" ("Вологда". Краеведческий альманах. Выпуск 3) сообщает, что до конца XIX в. мясо было редкостью для населения Севера, "питались большей частью соленой рыбной пищей". Вывод слишком категоричный, а для моих земляков и неточный: они не употребляли мясо только в пост, но в обычные дни мясо-молочный рацион был для них привычен.

Жители Вологды и сами являлись хорошими рыбаками. Это сегодня река Вологда стала напоминать сточную канаву, хотя на ней и посиживают рыбачки, вытаскивая то хилого окунька, то приспособленного ко всем режимам ерша Щетинникова. Опытные вологодские рыболовы перебазировались на Кубенское озеро. Зимой на льду у лунок их особенно много — была бы машина да подходящая экипировка.

НА "ДОРОЖКУ"

На "дорожку" приучил меня ловить отец. Ставить сети он никогда меня не брал. Тяжелый это труд, в чем-то и опасный. На удочку ловили для "развлечения", времени на которое у отца не было, а окуней на камнях "дергали" от случая к случаю. Те и клюют только в определенные часы, чуть запоздал, пока доберешься на место, или волнение на озере какое — клёв как обрезает.

А на "дорожку" можно ловить когда угодно. Лучше, конечно, с утра, но щука с прохладных глубин берет и в полдень. Ненасытная она, прожорливая.

У меня тогда был малосильный мотор "Спутник", совсем не для озера, а для реки, да и для легкой лодки, лучше резиновой. За характерный "тембр" звука Екатерина Александровна Красикова, а за ней и все женщины деревни прозвали его, как всегда метко, — "визгунчик". Действительно, визжал он как поросенок, когда его режут.

У кого имелись деньги, покупали мощные "Вихри" в придачу к популярным "Ветеркам". На "Вихре" удобно было плавать на озере, тогда, как пелось в песне, "сокращались большие расстояния". Бензин был дешев, дешевле минералки и молока, покупали его сразу 200-литровыми бочками. Ия Сергеевна Садомова мне рассказывала, что ее покойный муж по восемь бочек за сезон сжигал. Не только рыбачили, но и косить на озерные пожни ездили, по грибы и по ягоды в Уфтюгу, ловили топляки на дрова, да мало ли каких забот по хозяйству имелось. До сих пор вспоминаю бесконечное завывание моторов на реке, особенно слышимое, когда к ночи другие звуки в деревне утихали: это уже начинали лихачить мужички-браконьеры. Движение по реке было таким, как сегодня в часы "пик" в городе. Но хозяйки как-то ухитрялись по "голосам" моторов различать — кто едет, и "своего" слышали издалека.

Вместе с моторами, их скоростями и очевидными удобствами пришли и катера, и дюралевые лодки. Старые деревянные кубинки догнивали свой век на берегах. На веслах по озеру никто уже не ходил. А когда-то нагребались местные мужики так, что у некоторых пальцы на руках не разжимались, с такими согнутыми клешнями и ходили.

Смена поколений в лодочном "поголовье" произошла стремительно, буквально за несколько лет, когда северное крестьянство наконец-то в 70-е годы разжилось, как теперь стало ясно, в первый и последний раз в XX в. Я и по сей день удивляюсь откормочным и молочным животноводческим комплексам, где все процессы механизированы, раздольным мелиорированным полям, о необходимости осушения которых я иногда спорю с публицистом Александром Арцыбашевым, мощным птицефабрикам, кормящим курятиной всю область, молочным заводам (кубенские и шекснинские края — родина вологодского масла), кирпичным домам и прекрасным сельским школам, ухоженным автодорогам… Не построй всего этого по плану подъема Нечерноземья, сегодня была бы совсем хана. Это только визгливый журналист Черниченко призывал прокормить страну с фермерского стола. На Русском Севере не смог бы выжить никакой "архангельский мужик"-единоличник без опоры на сельский "мир". С XIII в. здесь существовали "волости-общины", прообразы нынешних колхозов, которых современное трудовое крестьянство и не думает добровольно "отменять", ибо коллективные хозяйства с крепкими собственниками-работниками представляют собой исторически оправданную и оптимальную форму социально-экономического уклада нашего края.

Отвлекусь от рыбацких дел, пожалуй, и дальше… Сколько моим землякам "казали" на пример Финляндии, смотрите, мол, как нужно цивилизованно жить на селе и работать. На таких же суглинках и камнях… И вот я читаю в последнем номере журнала "Финское обозрение", что после вступления этой страны в Европейский Союз дотации местному сельскому хозяйству, ранее достигавшие 60 % в год от общих финансовых затрат, были снижены по требованию ЕС до 10–12 %, отчего из 300 тысяч фермерских хозяйств Финляндии тут же обанкротилось 200 тысяч, а оставшиеся на плаву вынуждены заниматься хоть каким-то более или менее прибыльным делом — от разведения страусов до туристического бизнеса. А сколько, риторически спрошу, получали и получают от государства наши северные колхозы?

Только в 70-е гг. по плану подъема сельского Нечерноземья субсидирование стало более или менее устойчивым, в деревню пошли деньги, отчего она тут же ожила, начала заменять свою многовековую, вконец обветшавшую хозяйственную и социальную инфраструктуру на современную.

Но вернусь к своим рыбам… В летние месяцы моторы с кормы лодок можно было не снимать, рыбаки даже не убирали на ночь бачки с бензином. Накинут на моторный колпак какую-нибудь тряпку, больше для вида — от жаркого солнца или от дождя, да так и оставят до утра, а то и на целый день. Удивительно, но воровства не было. В наше бедовое время деревянный багор нельзя забыть в лодке — кто-нибудь да и утащит. Особенно дико стали воровать дюралевые лодки — угонят в укромное место, разрежут на части, а потом сдадут в воровской шалман скупки-приема цветных металлов.

У отца имелось два мотора — мощный "Вихрь" и "Ветерок". Первый на катере был установлен стационарно, то есть с дистанционным управлением, и отец его редко снимал и уносил с лодки. Выезжая ловить на "дорожку", он брал на всякий случай и "Ветерок" как запасной мотор.

Ловля на "дорожку" азартная, если, конечно, рыба хорошо берёт. Капитан Виктор Алексеевич рассказывал о таком случае. Лодки с рыбаками-"дорожечниками" ходили по кругу в озере ближе к устью Уфтюги. "Только я встроился в их круг, как — хоп! — рывок сразу на две "дорожки". Тащу. Смотрю, попались две большие нельмы. Я развернулся, снова спустил блесны и подхожу к тому же месту. Снова — хоп! — опять две нельмы. Глазам не верю. Краем глаза наблюдаю — и мужики невдалеке тягают. В третий раз захожу. Клев, как часы, точен: вновь берет на две "дорожки", и снова большущие нельмы. Не стал я больше искушать судьбу, свернул "дорожки" и скорее поплыл домой. Такого рыбацкого счастья не часто доводилось мне испытывать".

Чтобы ловить на "дорожку", надо знать места. Обычно выбирают, где поглубже — на фарватере озера или у противоположного берега. Как заплывешь за большие озерные бакены, так и распускай леску. Большая щука любит глубину. Как стрела, она летит на цель, ничего не замечая. Еще эта рыба пасется на "завалах" — так у нас называют падение глубины при переходе песчаного дна в ил. Нравится ей шнырять и возле травы (водорослей) в озере, распугивая пасущуюся и кормящуюся здесь же рыбью мелочь. Хитрая и хищная рыба, попробуй ее выуди!..

Крупных щук резко убавилось из-за засух в последние годы. Сегодня на озере необходимо долго болтаться, чтобы поймать на "дорожку". Час бороздишь воду, второй… Металлические колокольчики на прутьях, закрепленных в уключины весел, однотонно побрякивают в такт моторному движку, нагоняя сонливость. Привыкаешь смотреть на натянутые лески, забывая сладкие свои ожидания, когда ивовый прут от рывка вдруг изогнется, колокольчик захлебнется в тревоге и когда, бросив всё, тянешь и тянешь, как бревно, рыбину, не давая ей спуску.

Счет кругам по воде уже не запоминаешь. "В слове "терпение" — пение, пение…" — писал поэт Геннадий Иванов. Не знаю, что он еще слышит в этом слове, но ни петь, ни говорить нам в лодке не хочется. Совсем разомлеваешь на солнце, которое смотрит в озеро, словно в котел с водой, пытаясь ее вскипятить, как вдруг… Азарт мигом возвращается, и ты нервно хватаешься за леску.

Нет, вроде показалось… Видно, блесна проскочила сквозь водоросли или царапнула по песчаной отмели. Подержишь леску в кулаке, услышишь дальнее "чистое" колебание блесны и отпустишь дальше: ловись наконец рыба, да покрупнее!..

Щука берет, как всегда, неожиданно, когда этого момента уже не ждешь. Всё происходит синхронно: резкий рывок лески, прут выгибается, и без звона колокольца уже ясно — схватила. Теперь главное — не спешить, но и не медлить. Каким-то непонятным чутьем угадывать, что ведешь ее хорошо. Сейчас щука в глубине мечется, пытаясь освободиться от стального крючка-тройника, уйти еще глубже. Вся сила ее мощного и гибкого тела направлена на то, чтобы выжить, избавиться от чужой воли. Нужно отдать этой хищнице должное: не хочет она смиренно висеть на стальном поводке, бьется до последнего.

Самый азартный момент наступает, когда она вдалеке, в водных бурунах выходит на поверхность. Широко разъятая пасть с острой пилкой зубов будто летит над водой. Тяни, тяни, Валя, быстрей!.. На солнце и воздухе щука деревенеет, несколько мгновений безропотно тащится за лодкой, в ее пасть вливается вода. Однако такое ощущение обманчиво. Опять сильный рывок, снова бунт!.. Теперь надо толково подтащить ее к самому борту лодки, ни на секунду не давая щуке слабины. Вот она уже рядом. Пора!.. Бьешь багром с острым крючком на конце по ее скользкой темной хребтине, цепляешь и вместе с леской перекидываешь через борт лодки. Всё?..

Нет. Щучина начинает колотиться, выгибаться кольцом, так прыгать, что не только может запутать выбранную леску "дорожки", но и сама выпрыгнуть обратно за борт. Поэтому сразу же за смачным шлепком на лодочные стлани рыбину необходимо хорошенько оглушить, обухом ли топора, или тем же багром. Только тогда она растерянно замирает и ее можно разглядеть.

Килограмма на три тянет, с темными пятнами на желтоватом, отнюдь не впалом длинном брюхе. Значит, не голодная, и бросилась за блесной из-за вечной своей жадности или из-за такого же, как и у нас, охотничьего азарта. Лежала бы и лежала себе на прохладном дне, сливаясь с ним темным окрасом. Лениво шевелила бы хвостом, поджидая какую-нибудь шальную рыбку, которую беззвучно проглотить не стоит ей никакого труда. Так нет же, еще издали острым взглядом узрела странное мерцающее свечение, приближающееся на большой скорости. Всё в щуке напряглось, сжалось в единый порыв, и она, как спущенная пружина, бросилась вслед уходящей цели. Только на дне взметнулся фонтанчик ила и не успел еще раствориться в чистой воде, как щука хватанула с налета блестящую приманку.

"Мама! — звонит взволнованно-счастливый Валя по мобильнику прямо в Москву с середины Кубенского озера, когда и берега еле просматриваются. — Я только что поймал на "дорожку" первую щуку".

Жизнь быстро меняется, где в худую сторону, где и в хорошую. Остаются вечными только азарт рыбалки, радость улова, счастье удачи… Вот она, большая рыбина, лежит, выдернутая из своей подводной стихии. В детстве, отправляясь с отцом на рыбалку, я всегда жалел выловленную щуку, особенно когда ее били в лодке по сплющенной голове. Прямо не мог на это смотреть, хотя сами минуты борьбы с рыбиной мне и тогда восторженно нравились. В такие моменты рождается будущий рыбак, для которого это самые волнующие воспоминания. Но потом мне рассказали, как крупная щука может глубоко поранить человека, вцепиться острейшими зубами в его руку, и я с этой варварской казнью смирился.

Оглушенная рыба забрасывается в мешок, тот заталкивается под скамейку, заводится с пол-оборота мотор, резкий разворот, и лодка с быстро распущенной "дорожкой" ложится на обратный курс. Никто из рыбаков не откажет себе в удовольствии вновь пройтись над тем же местом, где и взяла первая рыбина. В нервном предвкушении нового рывка смотришь на натянутую леску… Проплываешь еще десяток-другой метров… Пусто.

Ловя на "дорожку", я подметил за собой и за всеми, кто в лодке, интересный психологический момент. Если даже удалось вытащить одну щуку, то день считается непотерянным, рождается оправдание своим трудам, и, половив для приличия еще с полчасика, с легкой душой сматываешь "дорожки". Когда же нет ни одной поклевки, из нутра прямо-таки прёт желание плавать на озере до посинения, доказывая себе и рыбе, что именно ты способен всех переупрямить и всё перетерпеть.

Раньше ловилось все-таки не так. Виктор Алексеевич вспоминает, как на лодках, артельно, рыбаков по десять из одной деревни, переправлялись загодя на соседний берег. Коротали тихую летнюю ночь у костра. И сколько же здесь ребятишки, сыновья рыбаков, слушали рассказов и баек о рыбалке, о каких только случаях, забавных и не очень, узнавали, потом помнили их всю жизнь и рассказывали уже своим детям. По ранней заре их, сладко задремавших, будили отцы, чуть ли не несли к лодкам на темнеющем еще берегу, и начиналось рыбацкое веселье!.. Облавливали "дорожками" по огромному кругу самые рыбные места. Никто не приплывал домой пустым.

ДЕРГАНЬЕ ОКУНЕЙ

Дергать окуней из Коробова мы плаваем на Глебовы травы. По прямой от деревни они на расстоянии трех километров. Почему зовутся Глебовы? Говорят, что был такой заядлый рыбак из Новленского по фамилии Глебов, целыми днями сидел на этих травах и ловил. Но мне иногда в своих исторических фантазиях видится первый удельный князь Глеб Василькович Белозерский, проплывавший Кубенское озеро и основавший тогда в 1260 г. на Каменном острове Спасо-Преображенский монастырь. Может, и он здесь над травами дергал окуней?..

Такой способ ловли — одно удовольствие. Только надо знать время клева и выходить на лодке к точному месту. Время определить еще можно — начинать ловить лучше с шести-семи вечера. Солнце уже склоняется к закату, но как бы ярче сияет, и его лучи веером распластываются над озером. Волна к этим часам стихает, чуть плещется о борт лодки. Тишина стоит удивительная. Крик чайки-вьюши по воде слышен на несколько километров.

Только вот выйти на травы — проблема. Долгое время прямо на травах стоял издалека видимый буек — белая канистра из-под машинного масла. Проблем тогда не было. Но однажды буйка не оказалось, и мы не нашли трав, как будто их выкосили.

У подводных трав свои особенности. Если течение быстрое, не утихшее после сильной волны, то они пригибаются под водой, ложатся ближе ко дну. Тогда уж точно их не найдешь на огромной глади озера. Глубина здесь до двух метров, стебли водорослей длинные, как нити, и необходим полный штиль, чтобы верхушки трав с завязями семян, словно поплавками, поднялись к поверхности воды. В волну же, даже небольшую, попробуй их разгляди — колебание воды "расчесывает" травы в разные стороны.

В травах любят охотиться стайки окуней. Озерный окунь — крупный, нагулянный, его в реке не встретишь, разве что весной, когда он заходит в устье нереститься. Такого окуня у нас зовут "лапоть" или "горбач". Первая кличка дана, потому как он увесистый, а вторая — из-за темного горба за головой. Чем крупнее экземпляр, тем больше горб.

Эти хищники не все травы любят. Дальше от Глебовых, ближе к фарватеру озера, встречаются и другие островки водорослей. Здесь сиди сколько угодно, ни одного "горбача" не поймаешь. Травы пустые. А всё почему? Потому что они растут на иле, а не на песке. Окунь — рыба чистоплотная, любит прозрачную воду, песчаное или каменистое дно, тут он и нагуливается, охотясь за мелочью. А где ил, где муть, оттуда окунь бежит.

Глебовы травы растут на озерном чистом песке. Невдалеке от них проходит "завал", глубина резко падает в своеобразный обрыв. Место для красноперых хищников самое удачное. Из ила поднимаются моллюски и рачки, на кромке завала обычно крутится рыбья мелюзга, к оазису водорослей, как в водной пустыне, стремятся и другие озерные обитатели. Кормовая база для окуней здесь самая богатая. Вот и сидят в засадном полку сотни горбатых стрельцов, лениво трутся друг о друга, как в магазинном садке, сыто шевелят красными плавниками. Передовые отряды обчищают все окрестности Глебовых трав и, набив животы, дают выход на рубеж атаки тыловым частям. Так и бурлит это место рыбой.

А теперь представьте, как вы встаете на якорь посредине струящихся по воде Глебовых трав и забрасываете с зимней удочки маленькую блесёнку. Она опускается в самую гущу окуневого войска. Поддернешь удочкой раз или два, чтобы блесёнка "заиграла", обратив на себя внимание, и уже чувствуешь на конце лески приятную тяжесть: схватил блесну горбатый атаман. Вытащишь такого колючего пришельца, отцепишь его, бросишь в корзину и снова спускаешь в воду блесну. Та не успевает даже дойти до положенной глубины, как новый хищник на нее бросается. Такая в глубине толкотня, что острым крючком можно подцепить окуня за плавник, как за красную фалду рубашки. За час-другой такого бешеного клёва можно наловить бельевую корзину окуней. Их действительно дергаешь, вернее, выдергиваешь из воды.

Но чаще бывает и так, что поклюет-поклюет хорошо с полчаса, а потом как отрежет. Куда-то по неизвестным причинам скрывается вся окуневая гвардия или перестает реагировать на блесну. Почему так происходит? Еще один секрет природы.

Раньше, во времена Большого Озерного Клёва, дергали окуней на каменных грядах, находящихся глубоко на дне. Камни — не травы, они не видны над поверхностью воды, поэтому выходить на них необходимо ювелирно точно. Плюс-минус десять метров — и проскочил их на лодке. Не сунешь под воду голову, чтобы осмотреться.

А валуны на глубине огромадные. Виктор Алексеевич как-то в самую осеннюю сушь, безводье видел напротив деревни Каргачево два гранитных гиганта, которые проступили из воды, как спины бегемотов. На этих камнях мы с отцом любили дергать окуней. Подплывешь на место, спустишь в воду на весу якорь, стучишь им о дно. Если песок или ил, то звук глухой, мягкий, а если внизу камни, то звук звонкий, упругий.

Окуни там водятся особенно большие, даже не "лапти", а настоящие "валенки". С тех рыболовных времен многие якоря на катерах и лодках привязаны на длинных брезентовых ремнях, а не на цепях. Попади якорь в расщелину между камней, его обратно не выдерешь. Если он на железной цепи, то сиди кукуй, пока ее не перепилишь, если есть чем пилить. Сам горе-рыбак попадается, как окунь на блесну. Брезентовый же ремень можно быстро срезать ножом.

С дерганьем окуней немало связано рыбацких историй. Здесь ловля происходит как бы в "чистом", классическом виде. Не надо возиться с червями, таскать часами, как на "дорожке", за собой блесну. Баллом выше можно наградить только ловлю спиннингом. Но на озере спиннинг не особенно побросаешь, рука онемеет — простор воды огромный, рыба не самая голодная, блесну нужно закинуть ей под самый нос, чтобы она среагировала.

Остается среднее между рыбалкой на поплавковую удочку и на спиннинг — дерганье окуней. Кто хоть раз испытал эту радость, тот, я уверен, никогда ее не забудет.

СТАВИМ СЕТИ

В последние годы многие рыбаки приохотились на озере ставить сети. Для этой ловли нужна лицензия — в зависимости от длины сетей и размера ячеи. Сегодня озеро кормит в основном тех, кто ловит сетями. Все остальные виды рыбалки существуют для любителей-дачников.

Сети обычно ставят на ночь. Выходят в озеро на закате солнца. Эта рыбалка не любит соглядатаев, не терпит и шума. Кроме негарантированного успеха для нее существуют и две опасности.

Первая — сеть, оставленную в озере, могут "снять", то есть украсть.

Вторая — рыбнадзор. Если есть лицензия на лов, то это еще не гарантия от того, что катер рыбнадзора не подцепит ее специальными "кошками". Поэтому стражи рыбного порядка советуют прикреплять к сетям пластиковые бутылки с вложенной в них копией лицензии. Мы, мол, подплывем, посмотрим, если всё в порядке, то сеть не тронем. Но на такую маленькую хитрость никто из рыбаков добровольно не пойдет, так как пластиковая бутылка на воде, видимая издалека, — это верный маяк для всех озерных "татей".

Тогда, понимая ситуацию, рыбнадзор советует прикреплять бутылку с лицензией к грузу на дне. Мы, мол, достанем вашу сеть, посмотрим разрешение и снова ее в воду бросим. Но как можно вновь поставить сеть с попавшей в нее рыбой? Загадка, и не только для рыбнадзора. Одно утешает: проверки сегодня редки, как и побеги рыбаков от блюстителей порядка.

Встречу с грозным рыбнадзором испытали на себе и мы. Обычно рыбы нам не особенно много и надо. Поставим свою небольшую финскую сеточку в устье реки, где спокойнее, а наутро улов дней на пять вытащим. В озеро мы и не стремились выскакивать. Но до поры до времени. Захотелось для разнообразия и там половить.

Наутро с женой поехали в озеро выбирать сеть. Пока я, заглушив мотор, греб на веслах, ориентировочно на том месте, где вечером поставили сетку, жена прочесывала "кошкой" — металлической болванкой с проволочными усами, укрепленной на веревке, — дно, стремясь ее подцепить. И тут я обратил внимание на лодку, которая на большой скорости шла к нам со стороны Спас-Камня. Невольно стал на нее заглядываться, и в душе шевельнулось что-то нехорошее: лицензии ведь у нас не было.

— Смотри лучше, куда гребешь, — прервала мои раздумья Капитолина.

Но стоило мне повернуть голову, как я увидел и второй катер, шпаривший вдоль берега в обхват нас.

— Окружают, — заключил я мрачно, окончательно поняв, что это за гости. — Прячь быстрее "кошку"!

Тот, кто подплыл к нам первым, стал барражировать в двух метрах от нашего катера, а другой принялся прочесывать то место, где мы только что искали свою сеть, с расчетом подцепить ее винтом.

— Что делаете? — строго спросил первый.

— Гуляем, — как можно беспечнее ответил я, понимая, что мой ответ в довольно-таки большую волну в семь утра звучит весьма странно.

— Не верю я вам, что гуляете, — жестко ответил серьезного вида мужчина с седоватыми усами в форменном капоре.

Но и доказать противозаконное он ничем не мог. Редко, когда они промахиваются. "Кошку" жена спрятала под платье на живот и сидела так, странно скрючившись. В нашей моторке, куда заглянул, приблизившись, инспектор, лишь багор и корзина. Оказалась бы озерная рыбка для нас золотой.

Тем более что подплывал к нам "сам" Василий Павлович Фокин, гроза всех браконьеров, знающий озеро как свои пять пальцев. От него так просто не сбежишь. В Фокина, говорят, зимой даже стреляли в упор, когда он мчался к нарушителям на снегоходе "Буран". Только благодаря тому, что он мгновенно среагировал, откинувшись на снег, выжил. Лобовое стекло "Бурана" разнесло дробью вдребезги. Так что Василий Павлович из Устья Кубенского — человек мужественной профессии, и я винюсь за свой тогдашний обман. С тех пор, кстати, я ловлю по лицензии.

Но что может сделать один рыбнадзор на огромном озере? Даже на быстроходных катерах с японскими моторами и рациями? Кубенское, как кокон, опутано сетями, и попробуй запрети их продажу!.. Рынок, скажут, свободный, запретов на нем нет и не предвидится.

…В разрабатываемом правительством Водном кодексе Российской Федерации предусматривается передача в собственность частным лицам озер, ограниченных, правда, размерами водной поверхности. Всё это мы уже проходили, и здесь история вновь совершает разворот в прошлое. Николай Яковлевич Данилевский в упомянутом мной исследовании приводит известный в наших краях факт: "Лов рыбы в Кубенском озере в настоящее время совершенно вольный, как и во всех значительных озерах Империи. Но таковым сделался он лишь с начала настоящего, или с последних годов прошедшего столетия (XVIII в. — В. Д.). До того же времени весь лов на этом обширном озере составлял временно частную собственность одного крестьянина селения Кубенского, находящегося вблизи озера, верстах в 30 от города Вологды, и принадлежащего графам Орловым. Этот крестьянин, пользуясь силой, которую имел его господин при дворе императрицы Екатерины, подал просьбу, чтобы ему отдана была в собственность "задворная его лужа", называемая Кубенским озером, что и было исполнено без всяких дальнейших справок. В силу этого права взимал он известную пошлину со всех занимавшихся рыболовством в озере. Только несколько лет спустя крестьяне стали просить об отмене этой несправедливой и тягостной для них привилегии, в чем, конечно, и преуспели, как только разъяснилось, что это за "задворная лужа".

Кто знает, думаю с горечью я, не найдется ли такой новый-старый русский, который приватизирует "под шумок" и Кубенское озеро? Скажете, что в это трудно поверить? Но всего лишь десятилетие назад фантазией казалось то, что знаменитый Череповецкий металлургический завод, "Северная Магнитка", построенная всей страной, возведенная местными крестьянскими сыновьями, из-за чего запустела вологодская деревня, будет принадлежать одному человеку, а именно Алексею Александровичу Мордашеву, официально владеющему 86 процентами акций ОАО "Северсталь" (на весь многотысячный коллектив осталось всего лишь 10 процентов).

Как-то, выплывая рано поутру из устья реки Ельмы в Кубенское озеро, в очередной раз (и каждый раз — в первый) поражённый немыслимой красотой природы, поймал себя на мысли: как прекрасно, что всё вокруг меня моё и наше. Глубокое голубое небо — для всех, тихая долина озера — для каждого, а восходящий пунцовый шар солнца — для всего Божьего мира.

Надолго ли?..

Кубенское озеро—Москва

 

ИГОРЬ СОЙКИН. ТИХИЙ СВЕТ ВАРНИЦ

ОЧЕРК

Наш рассказ о небольшом, но славном монастыре, расположенном в местечке Варницы, что на северо-западной окраине древнего русского города Ростова Великого. И о православной школе при этом монастыре.

К сожалению, сегодня многим даже вполне церковным людям название Варницы мало о чем говорит. Между тем именно в этом древнем поселении ростовской земли 3 мая 1314 года в семье благочестивых бояр, преподобных Кирилла и Марии, родился мальчик Варфоломей — будущий великий подвижник и молитвенник, преподобный Сергий Радонежский (V1392)*.

В XVI веке это место называлось Никольской слободой, где были соляные варницы на реке Ишне. Вероятнее всего, так же именовалось оно и в XIV веке, во время жизни здесь преподобного Сергия Радонежского. На том месте, где находился родительский дом будущего игумена и печальника Земли Русской, в 1427 году архиепископом Ростовским Ефремом (V1454) был основан Троице-Сергиев Варницкий монастырь, который был задуман и исполнен как памятник великому русскому святому — преподобному Сергию Радонежскому.

В этой обители возносили свои молитвы святители — Иов, первый русский Патриарх, Димитрий, митрополит Ростовский, Филарет, митрополит Московский. Здесь бывали святой праведный Иоанн Кронштадтский и святой Патриарх Тихон — первый Патриарх всея Руси после двухвекового синодального периода (времени, когда патриарший престол, по воле царя Петра, пустовал). Потому и неудивительно, что после 1917 года богоборцы разоряли святое место с особым усердием, пытаясь вместе с обителью преподобного Сергия вытравить из народной памяти и само его славное имя, а с ним и Православие. Монастырь был буквально стерт с лица земли. Да и сама земля, по которой ступал преподобный, была залита асфальтом и рассечена автотрассой. Но… "когда всё уже кажется гибнущим, тогда воздвигается преподобный Сергий", — так писали еще в XIX веке.

После празднования Тысячелетия Крещения Руси в 1988 году Русской Православной церкви стали возвращать храмы.

Возвратили и Варницкому монастырю — помойку на месте взорванного Троицкого собора и разбитый инкубатор в стенах изуродованной и до неузнаваемости перестроенной Введенской церкви. Больше возвращать было нечего. Лишь памятный деревянный крест да свежесрубленная часовня на месте рождения преподобного Сергия свидетельствовали, что жива еще любовь русского человека к великому угоднику Божию.

Но в 1995 году родину преподобного взяла под свою опеку и покровительство Троице-Сергиева лавра. Дорога, проходившая через освященную подвигом многих молитвенников монастырскую землю, при содействии администрации города была наконец выведена за его пределы. А в 1997 году Варницы посетил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. "Место рождения глубоко почитаемого на Руси святого — преподобного Сергия Радонежского, основателя главной святыни России, Свято-Троицкой лавры, должно по праву вызывать чувство душевного волнения и благоговения у каждого русского человека.

Преподобный Сергий Радонежский, являясь образцом монашеского подвига, внес также неоценимый вклад в государственное устроение нашего Отечества и вот уже в течение более шести веков сохраняет всеобщее почитание и любовь к себе.

Игуменом Земли Русской признавали преподобного Сергия Радонежского не только в народе, но и князья, а впоследствии и правящие государи на Руси.

Мы все оказались в неоплатном долгу перед истинным воином Христа Бога, который яко солнце воссиял своему Отечеству.

Долг каждого верующего человека принять посильное для себя участие в возрождении монашеской обители, основанной на месте рождения Святого, и с чистым сердцем взывать к нему: "Преподобне отче наш Сергие! Моли Бога о нас, яко мы усердно к Тебе прибегаем, скорому помощнику и молитвеннику о душах наших!", — сказал тогда Святейший Патриарх.

И воцарившаяся на святом месте, казалось навечно, "мерзость запустения" стала медленно отступать перед молитвой, постом и кропотливыми смиренными трудами насельников возрождающейся обители.

30 апреля 2003 года в Варницком монастыре наместником Свято-Троицкой Сергиевой лавры владыкой Феогностом, по благословению Святейшего Патриарха, было совершено Великое освящение возрожденной Введенской церкви и первое богослужение.

На проповеди с амвона воскресшего храма владыка Феогност сказал: "Лишь очистив сердца свои и свои святыни от мерзости запустения, сможет народ наш вновь увидеть Бога. Еще 10–15 лет назад никто даже в самых смелых мечтах не предполагал, что монастырь-памятник на родине преподобного Сергия Радонежского возродится. Но стали стекаться на святое место подвижники и молитвенники… Не сразу, но стали появляться у Троицкой обители и строители, и администраторы, и учителя, и благотворители. При монастыре есть школа. Люди стали понимать, что воскресение храма — это и воскресение народа, и воскресение Отечества. Стали понимать, что без храма Россию восстановить нельзя, потому что Отечество наше — православное и по духу, и по форме, и по содержанию".

Еще в 1995 году, одновременно с началом восстановительных работ, при монастыре была создана и воскресная школа. Но одно дело — школа воскресная, и совсем другое — православная общеобразовательная. Когда в монастыре не было еще храма для богослужения, не было самого необходимого для нормальной жизни братии, даже думать о такой школе казалось преждевременным. Но думали и по мере сил готовились.

Православная школа — дело хлопотное и дорогое. Много сил, времени и средств потратил настоятель Троице-Сергиева Варницкого монастыря игумен Силуан, его единомышленники и помощники, чтобы многострадальное, полуразрушенное здание школы ожило, наполнилось учащимися и учителями — вновь стало полноценным православным учебным заведением. Ныне православная гимназия в Варницах хорошо известна в Ростове и за его пределами, пользуется заслуженным авторитетом у школьников, родителей и педагогов города и его окрестностей.

Именно с появлением православной гимназии в этом заброшенном людьми (но не Богом!) уголке связано воскресение к нормальной человеческой жизни не только Варниц, но и всех фактически вымирающих окрестных деревень и поселков. Отчаявшиеся было родители, многие из которых переселенцы, устроили детей в прекрасно оборудованную, даже по столичным меркам, школу. И сами успешно трудятся при школе и монастыре. Сложилась настоящая церковная община, объединенная не только совместной воскресной службой, но и всей полнотой церковно-приходской жизни. Заметим, к слову, что большинство православных семей в Варницах — многодетные.

Вот в этом, думается, и есть причина и важное условие успешного церковного строительства обители и одновременно духовного (да и физического!) воскресения жителей окрестных деревень и поселков, ныне — её прихожан, ибо одно без другого, как показывает опыт, не получается. "Вера без дел мертва есть" (Иак. 2,17), но и дела, совершаемые без веры, — безблагодатны и недолговечны на земле.

Крайне важно понимать, однако, что "дела" монастырей вовсе не ограничиваются только социальным служением. Мол, чем большую социальную помощь оказывает обитель или церковная община людям (учит, кормит, раздает одежду, дает работу и жилье и т. п.) — тем она лучше. Монастырь вовсе не дублирует государственную систему социального обеспечения. Кроме любви к ближнему своему монастырь учит нас любви к Богу — нашему Творцу, Заступнику и Утешителю.

Сегодня мы, современные и даже церковные люди, по причине малого духовного опыта, по маловерию своему с трудом понимаем то значение, какое имеют православные монастыри для жизни нашего государства и народа. Дивизия, завод, больница, школа — это понятно, а монастырь?

Часто нам кажется, что за толстые монастырские стены уходят для того, чтобы оставить этот жестокий и несправедливый мир и обрести личный покой и утешение в келейном одиночестве и молитве, отрешиться от забот мира сего. Но это ошибочное или, во всяком случае, совершенно неполное, недостаточное представление о роли монастырей в жизни общества. Не пренебрежение миром, а пламенная молитва за мир, за реальных живых и умерших людей и просвещение мира светом Вечной Истины, светом Слова Божия, светом Веры и Любви — вот одна из важнейших "функций" монастыря.

Именно из монастырских стен, из богословия вышла (ушла) в мир наука. Философия, астрономия, химия, медицина, педагогика, прибавим сюда литературу, живопись, музыку, а еще и социальную защиту (богадельни, больницы, сиротские и детские приюты, странноприимные дома и т. д.), — все они родом из монастырских обителей, из церковных общин. Неразрывно связана с монастырем регулярная армия, ибо по принципу монастырского устава воинов Христовых — монахов (послушание, дисциплина, единоначалие, иерархия) — она и по сей день строится — вспомним знаменитых монахов-воинов Пересвета и Ослябю. Однако и это ещё не всё.

Не от мира ограждается православный монастырь своими высокими стенами, но ограждает ими мир от козней и происков зла. Монастырь — это крепость, это поле брани, это фронт — передовая, на которой идет не прекращающаяся ни на минуту жестокая и бескомпромиссная война человека (лучших его представителей) с силами "духов злобы поднебесных" (Еф. 6,12).

Монастырь — это "громоотвод", принимающий на себя основной удар ненависти как инфернальных (адских) сил, так и их многочисленных земных слуг и приспешников.

Этого не понимали, судя по делам их, император Петр и императрица Екатерина Великие и без всякого сочувствия ломали не ими созданные монастыри и перекраивали Церковь (не имея на то церковного благословения и права) по своему земному усмотрению и потребностям.

Зато прекрасно понимали это революционеры-богоборцы, когда, придя к власти, прежде всего обрушили свою нечеловеческую ярость и ненависть не на внешнего врага (германцев) и даже не на врага "классового" — буржуазию, а на Церковь, на святыни и святые обители ее (Троице-Сергиева лавра была закрыта в 1918 году), на монашествующих и простых верующих.

И ещё: монастырь, монах, патриарх — это заступник, предстоятель и представитель человечества перед Богом Иисусом Христом и Его Пречистой Матерью Пресвятой Богородицей. Это ответчик и проситель и одновременно добровольная искупительная жертва Богу за грехи всего мира. Ибо крест, который по своей воле возлагает на себя монах, есть самый тяжелый из всех земных крестов.

"Попов и монахов не жалей, а то их Бог жалеть не будет" — добродушно посмеиваются в народе и не жалеют в большинстве случаев, а только осуждают, себе же на грех, о чем и свидетельствует вся наша история. Но монах и не требует жалости, напротив, он сам, как любящий отец, жалеет своих детей — прихожан, земляков, соотечественников и всё человечество.

Необозримо поле монастырской работы. Но мы и не ставим себе целью измерить его. Наша задача много скромнее: на примере просветительской деятельности возрождающейся древней русской обители — Варницкого Троице-Сергиева мужского монастыря — рассказать читателю о том, как работает, сотрудничает Русская Православная Церковь с современной школой.

* * *

Христианская традиция с неизменным уважением и сочувствием относится к светскому образованию. Многие отцы Церкви учились в светских школах и считали изучаемые в них науки полезными и даже необходимыми для верующего человека. Святитель Василий Великий писал, что "внешние науки не бесполезны" для христианина, который должен заимствовать из них всё служащее нравственному совершенствованию и интеллектуальному росту.

С православной точки зрения желательно, чтобы система российского образования была основана на традиционных христианских ценностях. "Церковь уважает светскую школу и готова строить свои взаимоотношения с ней исходя из взаимного признания человеческой свободы. При этом Церковь считает недопустимым намеренное навязывание учащимся антирелигиозных и антихристианских идей, утверждение монополии материалистического взгляда на мир…

Школа — посредник, который передает новым поколениям нравственные ценности, накопленные прежними веками. В этом деле школа и Церковь призваны к сотрудничеству. Образование, особенно адресованное детям и подросткам, призвано не только передавать информацию. Возгревание в юных сердцах устремленности к Истине, подлинного нравственного чувства, любви к ближним, к своему отечеству, его истории и культуре должно стать задачей школы не в меньшей, а может быть, и в большей мере, чем преподавание знаний" — таков взгляд Церкви на деятельность школы, изложенный подробно в "Основах социальной концепции Русской Православной Церкви", принятой на Освященном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в юбилейном 2000 году.

Увы, реальные итоги многолетнего и, похоже, всё еще далекого от завершения реформирования школы свидетельствуют о несовпадении взглядов Церкви и официальной школы по этому вопросу. На практике мы невооруженным глазом видим, что государственная школа, вопреки вековым традициям, всё более снимает с себя функции воспитательного учреждения, оставляя за собой только обучение. Заметим: реформирование школы происходит без существенного в том участия самих учащихся, родителей, да и учителей тоже. Их просто ставят перед фактом того или иного очередного нововведения, исходящего от высоких инстанций, и не спрашивают ни согласия, ни мнения о результатах. Ну разве только если эти нововведения вызывают всеобщее гневное возмущение и неприятие, как это было, например, с программами пресловутого полового воспитания или валеологией, — в таких случаях какая-то корректировка еще была возможна.

Образование без образа — не новинка. Это всё тот же дорогой сердцам наших вечных западников-либералов идеал. Для церковного человека образование без образа есть безобразие. "Свято место пусто не бывает" — место образа занимает нечто иное.

Мы не ставим себе целью перечисление болезней и недостатков современной государственной школы. Её трудное состояние — боль и забота всенародная. Наша школа (как, кстати, и армия) — точный слепок, отражение нашего общества. Её грехи и беды — наши грехи и беды. И потому только от нас самих зависит, какой быть нашей школе в будущем: продолжит ли она лучшие традиции русской педагогики, или скатится на уровень, какой укажут нам творцы "нового мирового порядка".

Безусловно, от повседневной, кропотливой, изнурительной, часто жертвенной борьбы за государственную школу, за наших детей в школе людям церковным уклоняться никак не следует. "Церковь призвана и стремится содействовать школе в ее воспитательной миссии, ибо от духовного и нравственного облика человека зависит его вечное спасение, а также будущее отдельных наций и всего людского рода" ("Основы социальной концепции Русской Православной Церкви").

Но не должно быть упущенным и другое направление педагогической деятельности, а именно — реализация международно признанного права верующих семей на получение детьми религиозного образования и воспитания. И в этих целях Церковь сама создает православные общеобразовательные учебные заведения, справедливо ожидая от государства поддержки.

Вот теперь, после необходимых, с нашей точки зрения, отступлений и комментариев, вновь вернемся к судьбе Сергиевской, как её нарекли основатели церковно-приходской школы в Варницах.

В 2004 году православная Сергиевская гимназия при Троице-Сергиевом монастыре усилиями её директора игумена Силуана и педагогического коллектива поднялась на новую высоту. При гимназии создается пансион, куда были приняты в 10-й класс первые двадцать шесть юношей православного вероисповедания, успешно окончившие девять классов светской школы, для получения ими полного среднего и начального богословского образования.

В настоящее время учащиеся пансиона размещены в новом красивом и благоустроенном здании. Комнаты, в которых живут старшеклассники по два-три человека, светлые, удобные, оборудованы всем необходимым для учебы и проживания. Бытовые помещения содержатся в идеальном порядке. Имеются библиотека и читальный зал. В хорошо оборудованных классах кроме уроков проводятся самоподготовка, консультации и факультативные занятия. Питание — четырехразовое, в монастырской трапезной. Есть хорошо оснащенный спортзал и зал для настольного тенниса. Актовому залу пансиона может позавидовать и какой-нибудь столичный театр. Учащиеся одеты в красивую удобную форму. Распорядок дня плотный и продуман до мелочей, сочетает в себе всё необходимое для интенсивной учебы, здоровой физической нагрузки и полноценного отдыха. Трудовое обучение и лабораторные работы, требующие специальных кабинетов, проводятся на базе городской средней школы, с которой поддерживаются самые дружеские отношения. По согласованию с командованием в Учебном центре МВД, на территории которого недавно был построен храм во имя великомученика Георгия Победоносца, проводятся занятия по начальной военной подготовке и патриотическому воспитанию старшеклассников.

Вместе с общеобразовательными предметами, определяемыми государственным стандартом, в гимназии изучаются: Закон Божий, история Церкви, литургика (изучение богослужения), гомилетика (умение проповедовать), церковное пение, основы иконописи. В ближайшей перспективе предполагается организовать курсы миссионеров, псаломщиков, певцов церковного хора, иконописцев, звонарей, алтарников и пономарей.

Однако христианское образование включает не только вероучительные дисциплины, но и другие предметы, что крайне важно для формирования цельного мировоззрения школьника. Так, например, на уроке биологии учащихся знакомят и с дарвинизмом, но обязательно с изучением обширной научной критики этой гипотезы видными учеными — креационистами и богословами.

Профессиональный уровень кропотливо подобранного на конкурсной основе педагогического состава гимназии высок — из 10 учителей-предметников 8 имеют высшую категорию, все воспитатели обладают многолетним педагогическим опытом. Обращает на себя внимание доброжелательная, лишенная привычной школьной суеты и торопливости, я бы сказал, академическая атмосфера, царящая в гимназии.

Беседуя с десятиклассниками, я невольно замечаю, какой заботой они окружены. Для них ученики пансиона как родные дети — те самые ближние, без которых невозможно и личное спасение. Тусклых, недовольных, раздраженных лиц нигде не заметил. Наоборот, старшеклассники производят впечатление юношей серьезных, самостоятельных, глубоких, воспитанных, открытых, искренних и жизнерадостных — явно не по воле случая собравшихся здесь, а объединенных единомыслием и едиными высокими целями. Все хотят послужить Богу и людям.

Ерохин Николай. Приехал в гимназию из поселка Шишкин лес Подольского района Московской области:

— О гимназии я узнал из передачи радиостанции "Радонеж". Мои родители иконописцы. С пяти лет я регулярно посещаю храм. С семи начал исполнять обязанности алтарника. После окончания 9-го класса по совету родителей поехал в Варницы познакомиться с монастырем и пансионом. Уже на третий день дал родителям телеграмму, что остаюсь в Варницах. Здесь очень красивая природа и необыкновенно умиротворяющая атмосфера. Я давно познакомился с жизнью и подвигами преподобного Сергия Радонежского, полюбил этого замечательного святого и всегда мечтал побывать на его родине. Жить на земле, где он родился и где прошли его детские годы, для меня счастье. Я всегда ощущаю его помощь: он слышит и понимает нас. По своей школе и друзьям иногда скучаю, но не жалею, что поступил сюда. А с друзьями мы видимся на каникулах. Родители же и сами нередко приезжают ко мне. Они тоже рады за меня. Здесь нет мирской суеты и агрессии внешнего мира, атмосфера молитвенная и благодатная. Очень хорош преподавательский состав, и особенно воспитатели. Они помогают нам привыкнуть к новым условиям жизни и друг к другу. Здесь я почувствовал, что такое настоящее живое Православие, что такое настоящая дружба и взаимовыручка. Жизнь в гимназии, на территории монастыря и общение с братией помогают нам и лично мне осознать истинный смысл жизни человека, увидеть свое призвание и своё служение. Благодарю Бога и спасибо всем, кто создал на этом святом месте такую хорошую и так необходимую нам гимназию.

Максим Архипов прибыл из Владимирской области:

— 1 сентября мы с моим духовным наставником, священником Виталием, приехали в Троице-Сергиеву лавру перед началом учебного года поклониться преподобному Сергию. В книжной лавке ко мне подошел какой-то мальчик и дал в руки листок, на который я вначале не обратил внимания. Только дома, разбирая книги, я увидел, что это объявление о приеме учащихся в 10-й класс гимназии пансионного типа при Варницком Троице-Сергиевом монастыре. Желание поступить возникло сразу, и я попросил маму позвонить по указанному в объявлении телефону. Я боялся, что уже опоздал, но меня пригласили приехать и познакомиться с гимназией и монастырем. Повез меня в Варницы сам отец Виталий. Мне все очень понравилось. Настоятель монастыря игумен Силуан и педагоги гимназии побеседовали со мной, проверили мои знания и приняли в 10-й класс. Вернулся домой, собрался и через неделю уже приступил к учебе на новом месте. Здесь хороший порядок. Всё продумано: учеба в классах сочетается с молитвой. Мы получаем огромный багаж знаний на всю жизнь. Я готовлю себя к поступлению в Московскую духовную семинарию. Хочу быть священником. Это и мое желание, и желание родителей. Условия и для учебы, и для отдыха здесь прекрасные. Воспитатели и учителя очень хорошие — понимают нас и наши нужды. Иногда мы составляем анкеты со своими пожеланиями, и они по мере возможности учитываются. Питание в монастырской трапезной вместе с братией монастыря. Готовят очень вкусно. Пища здоровая и полезная. В монастыре есть опытный и внимательный врач — Борис Степанович, который следит за нашим здоровьем. Мы часто ездим в паломнические поездки. Побывали у многих святынь Троице-Сергиевой лавры, Ярославля, Переславля-Залесского, Костромы, Суздаля, Углича, Иваново и Ростова. Были у Животворящего Креста в с. Годеново. Несем послушания в трапезной, в общежитии, в храме во время богослужений. В программу обучения гимназистов входит произнесение проповедей с амвона. Имеющие музыкальные способности охотно поют на клиросе. Но главное — учеба. Однако есть возможность и поразмышлять в уединении, осмыслить прожитый день. Желающим поступать в нашу гимназию советую не сомневаться. Конечно, духовная жизнь требует трудов, постоянной работы над собой, но зато она и благодатная — дает и силы, и настоящую радость жизни. Здесь, в гимназии при монастыре, наша вера укрепляется и подтверждается делами.

Беседую с настоятелем Троице-Сергиева Варницкого монастыря, директором православной гимназии игуменом Силуаном:

— Какие вступительные экзамены должен сдать желающий обучаться в гимназии-пансионе?

— Проводится собеседование по определению религиозной грамотности в объеме книги протоиерея Серафима Слободского "Закон Божий. Руководство для семьи и школы". А также делается "срез знаний" по основным предметам школьной программы: истории, географии, литературе, русскому языку, алгебре, геометрии, химии и физике.

— Откуда приехали к вам в пансион ученики?

— Из разных мест: из Московской, Ярославской, Владимирской и Тверской областей, а также из Москвы, Санкт-Петербурга, Ярославля, Костромы, Улан-Удэ, Читы, Магадана и Ташкента.

— Батюшка, откройте секрет успеха в столь трудном деле, каковым является создание и обеспечение всем необходимым православной гимназии, да еще и пансиона.

— Гимназия действует по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II и под покровительством Преосвященнейшего Феогноста, епископа Сергиева Посада, наместника Свято-Троицкой Сергиевой лавры. А еще секрет успеха заключается в молитве. День наш начинается с братского молебна, в котором участвуют и гимназисты. Молитвой день и завершается. Каждый гимназист учится в доброжелательной среде единомышленников, а не в разнородной или даже враждебной среде, как это нередко бывает в светских школах. Усилия педагогов и воспитателей в нашем пансионе направлены на то, чтобы давать знания, а не заставлять учеников учиться. Наши дети от произвола и агрессии внешнего мира хорошо защищены. Их учат не только безбоязненно исповедовать себя христианами и нести Слово Божие в мир, но и учить тому других.

Подумалось мне, что есть и ещё одно важное слагаемое успешной жизнедеятельности православной гимназии-пансиона. Оно ощущалось и присутствовало везде, где мне пришлось побывать, осматривая монастырь и гимназию, общаясь с насельниками обители, учителями и гимназистами. В одном из классов на учительском столе я заметил кем-то оставленный лист бумаги. На нем было написано: "Без любви — всё ничто. Справедливость без любви делает человека жестоким. Воспитание без любви делает человека двуликим. Ум без любви делает человека хитрым. Приветливость без любви делает человека лицемерным. Власть без любви делает человека насильником. Богатство без любви делает человека жадным. Вера без любви делает человека фанатиком. Есть только одна великая держава на земле и на небе — ЛЮБОВЬ!".

Покидал Троице-Сергиев Варницкий монастырь я со светлым и радостным чувством. И скоро понял его причину: своими глазами увидел нашу школу для наших детей.

 

К 100-летию Михаила Шолохова

Андрей ВОРОНЦОВ. "НАШ СОВРЕМЕННИК"

В ВЕШЕНСКОЙ

Венцом юбилейных мероприятий, посвященных 100-летию со дня рождения Михаила Александровича Шолохова, стал грандиозный Всероссийский литературно-фольклорный праздник "Шолоховская весна" в станице Вешенской 27–29 мая.

Без особой шумихи и помпы он проводится на родине великого писателя каждый год в последние дни весны, но, разумеется, такого размаха и масштаба он не знал никогда.

Начать с того, что президент Владимир Путин был первым руководителем страны, посетившим Вешенскую после Никиты Хрущева. Этот блиц-визит в одночасье разрешил вопрос, не решавшийся годами: о выкупе у итальянцев прав на фильм Сергея Бондарчука "Тихий Дон" и переозвучении его.

Вслед за президентом в Вешенскую потянулись Дмитрий Козак, Михаил Швыдкой, Сергей Вишняков, ростовский губернатор Чуб и другие, как говорят, официальные лица. В делегации союза писателей России, возглавленной его председателем Валерием Ганичевым, сразу три человека представляли "Наш современник": Станислав Куняев, Андрей Воронцов и Евгений Шишкин. Кроме них были еще литературовед Наталья Корниенко и прозаик Владимир Крупин. От областных организаций СП России приехали прозаики Петр Краснов, Николай Корсунов из Оренбурга, Виктор Лихоносов из Краснодара (это те, кого мы встретили), от Союза российских писателей — прозаик Михаил Кураев и поэт Римма Казакова (что само по себе — факт отрадный, ибо измышления о "шолоховском плагиате" чаще всего можно было услышать от членов именно этого, "альтернативного" Союза).

Все члены делегации СП России являются постоянными авторами журнала "Наш современник" — журнала, который еще задолго до юбилея неустанно пропагандировал творчество Шолохова и отстаивал от грязной, невежественной клеветы его доброе имя. Не случайно Станислав Куняев стал лауреатом Шолоховской премии 2005 года, а ваш покорный слуга был удостоен двух юбилейных и Шолоховских медалей — от Президиума Российской муниципальной академии и Президиума ЦК КПРФ. Эта роль, огромная культурная работа журнала постоянно подчеркивались Станиславом Куняевым и мной в ходе выступлений на сценах и импровизированных подмостках Вешенского праздника. Жаль только, что на одну из главных встреч с читателями, в Вешенской центральной библиотеке 27 мая, представители юбилейного оргкомитета пригласили от нашего творческого Союза только одного человека, между тем как на стендах в зале были выставлены именно наши книги, а вот книг выступавших членов СРП там не было. Все это, конечно, досадные мелочи, без которых ни одно крупное дело не обходится, но вклад в популяризацию наследия Шолохова Союза писателей России и Союза российских писателей в принципе несопоставим. Мы не претендуем, чтобы говорить с читателями, скажем, о Булате Окуджаве, это лучше получится у членов СРП, но, по этой логике, и право говорить о Шолохове не отнимайте у нас. К тому же, как отметил в своем выступлении на Детском литературно-фольклорном празднике В. Ганичев, Шолохов был членом правления нашего Союза писателей, а не СРП или, скажем, Союза писателей Москвы. Впрочем, я не хочу, чтобы у читателей сложилось впечатление, что на празднике между нами и "альтернативщиками" возникали какие-то трения, — нет, совсем наоборот, а с М. Кураевым мы даже неплохо нашли общий язык. Просто в литературной жизни и так слишком много "разделений", чтобы еще создавать их искусственно.

Первыми, кто встретил нас на донской земле хлебом-солью и чаркой "дымки", были работники крупной железнодорожной станции Миллерово. Миллеровский вокзал стал неузнаваем, с тех пор как я побывал здесь два с половиной года назад, работая над романом о Шолохове "Огонь в степи". Просторное, но довольно казенного вида, изнутри и снаружи, здание превратилось в светлый, легкий импровизированный музей великого писателя. Здесь и "донской уголок", являющий собой часть казачьего куреня, и прекрасные бюсты Шолохова, и живописные портреты… На высоте и обычный сервис: кассовой зал, буфет, комнаты отдыха с телевизорами и кондиционерами. В общем, вышло не хуже, чем толстовский мемориал на станции Козлова Засека. Молодцы железнодорожники! Следует отметить и высокий уровень обслуживания экспресса "Тихий Дон", где нашей делегации были предоставлены комфортабельные места в вагонах СВ и специально для нас была сделана остановка в Миллерово, не предусмотренная на этом маршруте. Встречей и проводами делегации культурная программа железнодорожников не ограничилась: ими, совместно с Ростовским госуниверситетом, были организованы встречи Валерия Ганичева и Станислава Куняева с читателями в Ростове-на-Дону.

Улицы Вешенской были заполнены сотнями тысяч людей. Всю станицу окружили их палаточные лагеря. Красные лампасы казаков, синие кителя, белые гимнастерки, фуражки с красными, желтыми (у уральцев и уссурийцев), зелеными околышами у пограничников (праздник совпал с их Днем), черные черкески кубанцев, традиционные алые кофты с оборками у казачек, крутящиеся в танце их расписные цветастые подолы… Пляшут и поют и на подмостках, и просто на бесконечных (километра по два) улицах станицы. Их протяженность мы прочувствовали, что называется, своими ногами, потому что из-за невиданного наплыва гостей 28 и 29 мая автомобильное движение в Вешенской было закрыто. Особенно туговато пришлось Владимиру Крупину, который решил ходить по святой донской земле босиком. Прибавьте еще обжигающий асфальт на 38-градусной жаре… Но ни одной жалобы мы от Крупина в тот день не услышали: "выдержал марку" до конца. Молодые казаки уважительно называли его "батей". Нажарившись на беспощадном солнце, он мощно, как некий Посейдон, плескался в Дону. Станислав Куняев, глядя на подплывающего к берегу Крупина, с бороды и усов которого обильно стекали струи воды, пошутил: "Вот такие существа выползали на берег, когда на земле зарождалась жизнь". Впрочем, в заплывах на Дону не было равных именно Куняеву, три года назад отметившему 70-летний юбилей: он переплыл легендарный Танаис туда и обратно два раза кряду (в то время как я, юнец по сравнению с ним, — лишь один раз).

Вешенская еще при жизни Шолохова была одной из литературных столиц России, но особое значение этого факта, его ответственность и гордость за него многие донцы, особенно "низовые", кажется, ощутили впервые. Жизнь простого человека на Дону так же нелегка, как и по всей России, людей замучили материальные проблемы и безработица, а праздник такого небывалого масштаба заставил хоть на несколько дней забыть о них и, быть может, в будущем поможет их преодолевать, как это делали трагические шолоховские герои. Наверное, тогда и молодежь перестанет уезжать из Вешенской, и станица, пока еще многолюдная (13 тысяч жителей), не превратится в огромную, но пустую усадьбу-памятник.

Молодые казаки и казачки со станции Михайловка Волгоградской области, с которыми я разговорился, были приятно удивлены, что я знаю об их родине, и, похоже, впервые услышали, какое значение Михайловка сыграла в жизни писателя (через нее он бежал от ростовского УНКВД в Москву осенью 1938 года). Собственно, для этого и нужны подобные праздники, чтобы люди сильнее ощущали свою причастность к родной истории и культуре. А мы, писатели, должны больше встречаться с такими, как высоченный, играющий мышцами казак из Таганрога, один из немногих псковских десантников выживший в страшном, героическом бою в Аргунском ущелье. Он уверенно сказал нам с Евгением Шишкиным: "Давили и будем давить врагов России, как это делали Лопахин и Андрей Соколов". На нем не было никакой казачьей формы, он приехал в Вешенскую по собственной инициативе, как и большинство гостей. Доводилось слышать и другие слова: явно не воевавшие важные дяди в погонах войсковых старшин (полковников) картинно обижались на обращение "мужики", наставительно говорили, что они "казаки", "совсем другой народ", а на вопрос, отчего же тогда у них наш язык и вера, отвечали, что это у нас такой язык, как у них, а крестились они на 122 года раньше Киевской Руси, в Белой Веже (видимо, их "крестили" хазары, хозяева этого города). Сообщая это, усатый казачий чин, словно Семен Давыдов, неизменно прибавлял: "Факт". Выяснилось, что почерпнул сии "факты" у красноярского писателя Александра Бушкова. Бедный войсковой старшина! Он, вероятно, мнит себя будущим атаманом "Всевеликого Войска Донского", а на самом деле он — типичный дед Щукарь! И это лишнее доказательство неистребимости шолоховских типов на Дону. К слову сказать, сам Шолохов, прославивший своими книгами Дон на весь мир, никаким удельным чванством не страдал, его Андрей Соколов "мужик", а не казак, и немало героев "Они сражались за Родину", воюющих не хуже казаков, — тоже "мужики".

"Шолоховскую весну" открыл 27 мая Детский литературно-фольклорный праздник. Это было сделано абсолютно правильно, потому что дети наглядно продемонстрировали преемственность казачьих поколений. В отличие от некоторых взрослых, они вовсе не были "ряжеными", так как в Вешенской, например, специализированная казачья школа существует давно. Как они плясали и пели! Жив, жив еще настоящий казачий дух на Дону, когда люди с малолетства знают свои песни и танцы, а не просто наряжаются и важно размышляют о своей "особости"! В этом смысле слова внука Шолохова, директора Вешенского государственного музея-заповедника Михаила Александровича Шолохова, что донские дети — гордость и надежда России, прозвучали вовсе не как фраза "по случаю". Дело в том, что детские и юношеские коллективы выступали не только на больших сценах, а прямо на улицах, в десятках мест, не боясь станичной пыли, как и положено на народном, а не театрализованном празднике. Как не хватает этого народного духа русским из Центральной России! Тут надо отдать должное казакам, и не только донским, но и кубанским, терским, уральским, чьи хоры и ансамбли приехали сюда… Кстати говоря, и эти коллективы, и те, что выступали вечером 27 мая на торжественном вечере в вешенском Доме культуры, и на открытии "взрослого" праздника 28 мая на Майдане, и на Фестивале казачьих куреней, трудились на радость людям совершенно бескорыстно, лишь за "жилье и еду", как нам сказали, хотя денег на юбилейные мероприятия, согласно Указу президента Путина от 11 января 2002 года, было выделено, вероятно, немало.

А ведь кроме парадного фасада праздника был еще другой, который трудно выставлять на всеобщее обозрение, но он не менее, а может и более, важен. Среди детей, выступавших на Майдане, были воспитанники семейного детского дома на хуторе Громки (в том числе чеченские сироты). Но не смогли приехать дети-инвалиды, живущие в том же доме. И тогда мы, писатели, по приглашению Виктора Лихоносова и кубанской колонии в Громках поехали к ним, хотя программа не предусматривала такого мероприятия. Приюты — не самое веселое место на земле, но этот был особенный — не приют даже, а община, где сильные помогают выживать слабым (и эти сильные, как и в большинстве подобных случаев, вовсе не богачи). Поэтому семейный дух, царящий на дружеской трапезе под огромными южными звездами, с дымящимися поленьями, накрытыми лопухами, по углам стола (местный рецепт от комаров и мошек), не исключал шутки и смеха. К нашему приезду сварили "тройную уху" по-шолоховски, зарезали на шашлык барана. Один громковский казак сказал с интонацией Пантелея Прокофьевича Мелехова: "Было два барана, но первый оказался невзрачный, мы забраковали его, прогнали попастись". То-то он, бедняга, наверное, переживал! Другой казак произнес оригинальный тост: "Между этими мужчинами встречаются красивые женщины!" Он не преувеличивал: дородные, статные, они внешне очень напоминали знаменитых шолоховских героинь. И не только внешне: одна казачка, уже в возрасте, сказала другой, помоложе: "Надо позвать гостей сплясать с нами". А та с достоинством ответила: "Нет уж, пусть они сами нас приглашают, мы должны гордость иметь". Такое гостеприимство, без заискивания, куда предпочтительней сюсюканья с гостями! Увы, среди нас умели плясать русского только Крупин и Куняев… Потом танцевали чеченские девочки. Мудрено было им, потерявшим в страшном пожаре войны отцов и матерей, не испытывать к нам неприязни! Но я не видел в их глазах ничего подобного — а детские глаза не умеют обманывать. Стало быть, громковские казаки сумели растопить в душах сирот лед страха и отчуждения. Эти чеченские дети были нашими детьми, о чем я и сказал с полной искренностью. Другие дети, инвалиды, сидели вокруг плясового круга, смотрели, слушали, озаряемые огнем костра… Но были и такие, которые не смогли сидеть, смотреть или слушать. Один из нас зашел зачем-то в дом — он был полон лежачими калеками…

Здесь, в Громках, я почувствовал "вживую" ту пронзительную интонацию, которая есть в книгах Шолохова и которой, может быть, даже нет в гениальных, умных книгах Достоевского и Толстого, когда люди, несмотря на сокрушительные, ужасные удары судьбы, не сгибаются и остаются людьми, верящими в добро и справедливость.

Оттого, наверное, на грандиозном, прекрасно срежиссированном известным постановщиком "массовых действ" Б. Красновым гала-концерте на берегу Дона, у памятника Григорию и Аксинье, на меня большее впечатление произвели не пляски и хороводы профессиональных ансамлей, не хорошие песни, исполненные с присущим им мастерством Валентиной Толкуновой, Надеждой Бабкиной, Николаем Басковым (от него были особенно в восторге тысячи донских девчат), а отрывки из старых советских фильмов по книгам Шолохова, от которых наворачивались слезы на глаза, когда вспоминал я вчерашних детей и простых казаков и казачек, живущих не по "понятиям", а по совести, по законам любви и сострадания, заповеданным нам две с лишним тысячи лет назад.

В половине двенадцатого ночи Вешенская содрогнулась от залпов салюта, вспыхнули цветы фейерверка над неторопливыми, играющими в лучах мощных прожекторов волнами Дона, полетело "ура" над станичными улицами. Шолохов и после смерти остался победителем, подумалось мне, его враги посрамлены, их ненависть растворилась в любви тех, кто и сегодня мог стать персонажами шолоховских книг, а зависть растворилась в их бескорыстии.

Потому что Народ никогда не забывает тех, у кого болело сердце за его судьбу.

 

Критика

 

Людмила Киселёва. "ГРЕХОВНЫМ МИРОМ НЕ РАЗГАДАН…"

Современники о Николае Клюеве

Сейчас, как и сто лет назад, Николай Клюев вновь ошеломляет своим "явлением", и XXI век словно стремится исправить ошибки века XX, искупить вину перед умученным праведником Слова. Его всё чаще называют классиком, его поэмы — гениальными созданиями, не имеющими аналогов в мировой литературе…

Однако ни слуха, ни понимания за истекшие сто лет у нас не прибавилось. Мы становимся всё более "ленивы и нелюбопытны", к тому же глаза наши сильно утомлены… А для восприятия целостного и многосмысленного клюевского текста, в котором непомерная стихийность обуздана ритуальностью и строгой знаковостью орнамента, необходимо особое зрение. Иное зрение, которым не обладали, в подавляющем большинстве своем, и современники Клюева:

Меня хоронят, хоронят Построчная тля, жуки. Навозные проворонят Ледоход словесной реки!

"Проворонить" художественные открытия Клюева сейчас гораздо легче, чем сто лет назад, потому что мы ещё более отдалились от христианского понимания Слова, потому что крестьянская культура давно стала "оборванной нитью", да и общая словесная культура всё чаще заставляет с грустью вспоминать строки из клюевской "Погорельщины":

Мы на четвереньках, Нам мычать да тренькать В мутное окно!

Поэтому очень важно попытаться понять: что так претило современникам в Клюеве и чем он их притягивал? Почему его то возвышали до небес, то смешивали с грязью? "Кому-то он был лукавым мистификатором, кому-то — учителем, Давидом хлыстовского корабля, Ангелом, Микулой, духовным братом" (С о л н ц е в а Н. Китежский павлин. М., 1992, с. 7). Кому-то — стилизатором в поэзии и в жизни, "ряженым мужичком" с проблесками истинного таланта. Кому-то — великим национальным поэтом…

В наше время давние представления о Клюеве нередко дублируются, причем с утратой некоторых существенных акцентов. Вопросы, которыми задавались современники поэта, повторяются исследователями в начале нового тысячелетия: "Кто же он был в действительности? Носитель "народной души", пришедший из "молитвенных чащ и молелен Севера" (слова Андрея Белого)? "Народный поэт" сектантского уклона (как думал, например, критик Иванов-Разумник)? "Земляной" и "кондовый" Микула, сказавший в литературе "свое русское древнее слово" (таким изобразила его Ольга Форш в романе "Сумасшедший корабль")? Или всё-таки "мужичок травести", готовый с легкостью сменить поддёвку и смазные сапоги на европейский "городской" костюм? Лукавый притворщик или одаренный актер? Искусный стилизатор или подлинный большой художник?" [1, с. 9]

И хочется пройти по "живому следу" — вернуться мысленно в первую треть XX века, чтобы осмыслить причины возникновения таких вопросов. Хочется проследить, как отражалась творческая личность Клюева в мемуарах, дневниках и письмах тех, с кем сталкивала поэта жизнь.

При этом достаточно широко привлекаются тексты самого Клюева*, ибо "пусть будет выслушана и другая сторона".

* * *

Восприятие личности и творчества Николая Клюева современниками в значительной степени осложнялось тем, что его не с кем было сравнивать. "Он — первый представитель неисчислимой, анонимной, до тех пор бессловесной массы русского народа, который не только заговорил о себе ярко и отчетливо, вполне литературным языком, но даже очень быстро превзошел испытаннейших знатоков и мастеров русского слова", — писал Эммануил Райс в 1964 году [9, с. 61]. Более чем за 50 лет до этого, после выхода в свет первых сборников стихов "олонецкого крестьянина", в одном из своих "Писем о русской поэзии" Николай Гумилев говорил о том же: "…ни критика, ни публика не знает, как относиться к Николаю Клюеву. Что он — экзотическая птица, странный гротеск, только крестьянин, — по удивительной случайности пишущий безукоризненные стихи, или провозвестник новой силы, народной культуры?" (журн. "Аполлон", 1912, № 6, с. 53).

"Я — мужик, но особой породы…" — неоднократно подчеркивал сам Клюев, гордясь своим крестьянским родословием: "Родовое древо мое замглено коренем во временах царя Алексия…". Неизмеримо глубже "замглено коренем" то "Микулово, бездное слово", которое оставил после себя Клюев. Он писал об этом, и пророчествуя, и предупреждая: "В мое бездонное слово / Канут моря и реки"; "Узнает изумленный внук, / Что дед недаром клад копил / И короб песенный зарыл, / Когда дуванили дуван!.."; "Будь с оглядкой, голубок, — / Омут сладок и глубок!". Клюев и жилье свое называл "подводной кельей", и вещами себя окружал "заветными", "китежскими", сохраняя их даже в самой злой нищете. И так неуместен был этот "китежанин" в советской России, да к тому же так необъясним, что "хотелось для трезвости сказать таблицу умножения" (как остроумно заметила О. Форш) или, по крайней мере, дать "полное разоблачение магии", хотя бы "пропечатав" объективные анкетные данные…

Но Клюев и в 1910-е годы рассказывал о себе достаточно удивительные вещи; а к концу 1920-х, затворившись "в глухой пещере" Слова, не без вызова подчеркивал свою "ископаемость". Современники сетовали на то, что биографических сведений от Клюева не добиться: "Он отшучивается, говорит, что происходит от печени единорога…" (из письма В. А. Рождественского — 1, с. 233).

В этом усматривали особую хитрость, уловку мифотворчества. На самом деле Клюев, всё острее ощущавший свою несовместимость с пролетарской идеологией, отстаивал право быть "художником… туземной живописи" (так назвал себя поэт в письме, адресованном Всероссийскому Союзу писателей). Он словно декларировал свою вненаходимость, вневременность своего бытия, обусловленную единством с неисчислимыми поколениями "Исавов в словесной ловле" — безымянных зиждителей "земляной" культуры в недрах русского крестьянства. Единством в слове: "Я к сорока, как визг ножа, / Познал словесного ежа, / Как знал в младенчестве ракиты". Поэтому Клюев мог сказать о себе: "Я — сын сорока матерей! / И сорок титанов-отцов, / Как глыбу, тесали меня…". Какие уж тут "биографические сведения"!

"В легенде став единорогом"… В поэзии Клюева переплетаются мотивы "пододонного слова", "подводной кельи" поэта и "единорога" — они и впрямь тесно связаны. "Индрик-зверь", как назван единорог в "Голубиной книге", "прочищает ручьи и проточины". В древнерусской книжности единорог известен прежде всего этой своей благодатной особенностью: он не только очищает воду, но и обезвреживает ее от смертоносного яда. Единорог обозначает также Христа, помогающего падшему человеку. Для Клюева всё это не только "книжность", но и живое слово вскормившей его традиции, живая плоть крестьянской культуры Русского Севера: до сих пор можно встретить пудожские расписные избы, украшенные львами и единорогами (о битве этих зверей также повествует "Голубиная книга"),

"Братья, это наша крестьянская красная культура, / Где звукоангелы — сопостники людских пабедок и просонок!" Речью, обликом, поведением, всем обиходом житейским Клюев стремился засвидетельствовать богатство и сложность этой многовековой культуры, ее "подземных рек", пробивающихся на поверхность. И здесь — целое гнездо его загадок… Разгадать их нам может помочь лишь полное доверие ко всему клюевскому "тексту" в целом. В этом отношении мы счастливее современников поэта — ведь они такой возможностью не обладали: "текст" творился у них на глазах, и восприятие его частей зависело от силы обстоятельств и неизбежных предубеждений.

* * *

"Явление" Клюева в русской культуре не было неожиданным. Еще Достоевский, размышляя о будущем отечественной литературы, отметил в середине 1870-х годов, что дворянский ее период завершен, а "гадательная литература утопистов" (скорее всего подразумевалось разночинское революционно-демократическое направление) "ничего не скажет и не найдет талантов". Надежды связаны лишь с "народными силами": "когда народ, как мы, твердо станет (…), он проявит своего Пушкина" (Литературное наследство. М., 1971, т. 83, с. 450).

О великой культурной миссии русского крестьянства писал в конце 1920-х годов Н. В. Устрялов: "Разве крестьянство не в порядке нашего исторического дня? В свое время дворянская "подоплека" создала же ослепительные явления национальной русской культуры. Черед — за крестьянством" [10, т. 2, с. 79].

Трагическим диссонансом "порядку исторического дня" прозвучали эти слова, сказанные в русском зарубежье, — через три года после гибели Есенина и вслед за написанной Клюевым "Погорельщиной". Историческое время, отмеренное крестьянству для создания "ослепительных явлений национальной русской культуры", оказалось немыслимо коротким.

К тому же как-то не верилось в "народного Пушкина"… К началу XX века российская интеллигенция, напророчив себе встречу с народной "стихией", проявляла то экзальтированное народолюбие, то скрытую или откровенную враждебность, то готовность к неминуемой гибели, то показное смирение и страх перед грядущими пришельцами. "Ждали хама, глупца непотребного, / В спинжаке, с кулаками в арбуз…" — в этих словах Клюева есть немалая доля истины. Ждали нечто таинственное, могучее, но… заведомо "корявое"…

"Корявый и хитренький мужичонка копается в муравейнике, ищет корешка, которым, верно, будет лечить коровье вымя или свою больную бабу", — писал Блок в 1906 году в статье "Девушка розовой калитки и муравьиный царь" (всего за год до начала переписки с Клюевым!). Но как "красиво просит" мужичонка небо и землю о заветном корешке! И "наверное найдет", потому что в мужичонке — "сила нездешняя", да и сам "муравьиный царь — тайный его сообщник" (Б л о к А. Собр. соч. в 8-ми т. М, 1962, т. 5, с. 91; курсив автора).

Как выразится спустя семнадцать лет Андрей Белый в очерке "Арбат", "мужик есть явление очень странное даже: лаборатория, претворяющая ароматы навоза в цветы; (…); откровенно воняет и тем, и другим: и — навозом, и розою…" (журн. "Россия", 1924, № 1, с. 59; курсив автора).

В смиренный диалог с воображаемым провозвестником новой силы вступает К. Бальмонт — самый знаменитый и прославленный в начале века поэт, называвший всех других поэтов своими предтечами:

Исполин безмерной пашни, Как тебя я назову? — Что ты, бледный? Что, вчерашний? Ты во сне иль наяву? Исполин безмерной нивы, Отчего надменный ты? — Не надменный, не спесивый, Только любящий цветы. Исполин безмерной риги, Цвет и колос люб и мне. — Полно, тень прочтённой книги, Отойди-ка к стороне.

Именно Бальмонт станет вскоре для Клюева символом "обессилевшей волны" русской культуры, и молодой поэт действительно вступит с ним в открытый диалог… [4].

Итак, "явление" Клюева как будто предсказано, и к встрече с ним по-своему готовятся. Всё это впоследствии так или иначе повлияет и на создание образа поэта в представлениях современников, и на характер поведения самого Клюева.

Но что должен был почувствовать тот "вытегорский мужик", которого поэты Серебряного века словно заранее мифологизировали, когда он наконец появился в их среде? Искушение легкой победы ценою притворства или потребность оставаться самим собой? Неприятие навязываемой роли или стремление сыграть ее с наибольшей для себя выгодой? Самодовольство или страх? Нет, с самого начала обнаружилось другое: потребность в понимании и желание быть услышанным; непритворное достоинство человека, которому есть что сказать.

"Простите мою дерзость, — писал Клюев А. Блоку в 1907 году, — но мне кажется, что если бы у нашего брата было время для рождения образов, то они не уступали бы Вашим. (…)

Вы — господа, чуждаетесь нас, но знайте, что много нас, неутолённых сердцем, и что темны мы только, если на нас смотреть с высоты, когда всё, что внизу, кажется однородной массой…".

Это письмо Блок процитирует в статье "Литературные итоги 1907 года", и "олонецкий крестьянин" прочно войдет в его жизнь, станет в ней "большим событием"… "То, что сближает обоих, — пишет К. М. Азадовский, — гораздо сильнее, чем изначальное взаимоотчуждение. "Два берега" русской жизни, которые в начале XX века воспринимались как непреложная реальность, оказываются в данном случае весьма размытыми" (в кн.: К л ю е в Н. Письма к Александру Блоку: 1907–1915. М.: Прогресс-Плеяда, 2003. С. 44).

* * *

Казалось бы, эти "берега" стали еще более "размытыми" после выхода в свет первых клюевских книг. Не просто "безукоризненные стихи", но и обещание "поистине большого эпоса" увидел в них Н. Гумилёв. Редким образцом подлинно религиозной поэзии назвал стихотворения Клюева В. Брюсов, написавший предисловие к сборнику "Сосен перезвон". Литературный дебют Клюева можно было назвать триумфальным…

Но вот что напишет Клюев Есенину несколько лет спустя, в 1915 году: "У меня накопилось около двухсот газетных и журнальных вырезок о моём творчестве, которые в свое время послужат документами — вещественным доказательством того барско-интеллигентского, напыщенного и презрительного взгляда на чистое слово и еще того, что Салтычихин и аракчеевский дух до сих пор не вывелся даже среди лучших из так называемого русского общества. Я помню, как жена Городецкого в одном собрании, где на все лады хвалили меня, выждав затишье в разговоре, вздохнула, закатила глаза и потом изрекла: "Да, хорошо быть крестьянином". Подумай, товарищ, не заключается ли в этой фразе всё, что мы с тобой должны возненавидеть и чем обижаться кровно! Видите ли — не важен дух твой, бессмертное в тебе, а интересно лишь то, что ты, холуй и хам-смердяков, заговорил членораздельно".

Здесь говорит не "социальная ущемленность", не оскорблённое самолюбие таланта "из низов". Здесь — кровная обида за "чистое слово" под "напыщенным и презрительным взглядом".

Клюев был убежден, что "чистое слово" сохранилось лишь в "земляной" культуре, где оно не стало "бумажным". Живет это слово в "мирском сердце", которое связано со всеобъемлющим Словом благодаря посреднику — ангелу в сердце человека.

Таков "Ангел простых человеческих дел" в "Матери-Субботе". Именно в пору создания этой поэмы (то есть уже в начале 1920-х годов) Клюев часто возвращался к своей "кровной обиде" в беседах с Н. И. Архиповым, и бесценные архиповские записи помогают понять недосказанный смысл адресованных Есенину строк.

"Без ангела в сердце люди и в хрустальном дворце останутся мертворождёнными сынами своих мертвых отцов". ("Без ангела" — значит, "без чистого слова" — оттого они и не чуют "духа твоего, бессмертного в тебе".) "Треплют больше одежды мои, а о моём сердце нет слов у писателей". (А ведь ясно сказал в "Матери-Субботе": "Ангел простых человеческих дел / В сердце мое жаворонком влетел"!)

В отместку за "напыщенный и презрительный взгляд" со стороны "так называемого культурного общества" Клюев провозглашает свою поэзию "туземной и некультурной". При этом подчеркивает, что она изначально явилась как стихийное "порождение иного мира, земли и ее совести". Такую "туземную" культуру невозможно определить в понятиях и категориях "цивилизованного" общества — не те мерки: "Самоцветный поддонный ум может быть судим только всенебесным собором".

Не случайно "цикл" рассуждений Клюева о смысле своего творчества, зафиксированных Н. И. Архиповым, завершается записью, которая продолжает тему письма 1915 года:

"За себя и за меня Есенин ответ дал. Один из исследователей русской литературы представил Есенина своим гостям как писателя "из низов". Есенин долго плевался на такое непонятие: "Мы, — говорит, — Николай, не должны соглашаться с такой кличкой! Мы с тобой не низы, а самоцветная маковка на златоверхом тереме России, самое аристократическое — что есть в русском народе".

Этому "самому аристократическому" Клюев дал определение: "Самоцветная кровь". И в статье с таким заглавием писал о "тайной культуре народа", её "чисточетверговом огоньке красоты", незримом "для гордых взоров"; о том "мёде внутреннем, вкусив которого просветлялись Толстые".

Не снисходить к народной культуре, а возрастать в ней; не "рассматривать", а "разгадывать" — таково требование Клюева. "Только б вышить жребий кумачный / Бирюзой кокандской, смирнским шёлком, / Чтобы некто чопорно-пиджачный / Не расставил Громное по полкам, / Чтобы в снедь глазастым микроскопам / Не досталась песня, кровь святая!..".

"Рассмотреть" — почти всегда означало для Клюева проглядеть, проворонить, тогда как увидеть по-настоящему — это всегда "разгадать". "Льдяный Врубель, горючий Григорьев / Разгадали сонник ягелей, / Их тоска — кашалоты в Поморье — / Стала грузом моих кораблей", — писал Клюев о своих любимых художниках. Разгадать "творческие сны", записанные в "земляную книгу" Руси, — только так, по мысли поэта, можно постичь "душу народного искусства", услышать "родное, громное слово".

Христианскому пониманию Слова как сущности бытия соответствовало у Клюева разделение "наружного" (греховного) и "сокровенного" (святого) в человеке. ("Наружный я и зол и грешен, / Неосязаемый — пречист…"). В переписке с А. Блоком молодой Клюев осторожно намекал на главную опасность отчуждения от Слова — утрату "храма невидимого", забвение вечного лика души: "…происходит то, что Вы зовете "глухой полночью искусства", — смешение языков, такое состояние, при котором внешний человек перестает понимать внутреннего и наоборот". Правда, достижение должного понимания — очень непростая задача человеческого существования, и это Клюев прекрасно понимал. Он сам больше всего боялся порабощения "внутреннего" человека ("чистого слова") "внешним" (словом "бумажным"): "Как раненый морж, многоротая книга / Воззвала смертельно: приди! О, приди! / И пал Карфаген — избяная коврига… / Найдет ли изменник очаг впереди?" "Жгучий правнук Аввакума" постоянно сталкивался с "поэтом", которого оценивал с аввакумовской беспощадностью: "словопоклонник богомерзкий". Однако никогда "внешний" человек не переставал понимать "внутреннего": "Взвыли грешные тени: / Он бумажный, он наш… / Но прозрел я ступени / В Божий певчий шалаш". С этой высоты уже можно было спокойно констатировать: "В художнике, как в лицемере, / Гнездятся тысячи личин, / Но в кедре много ль сердцевин / С несметною пучиной игол?".

Уже находясь в томской ссылке, Клюев писал в одном из своих исповедальных писем: "В сутолке жизни человек едва узнаваем. Его сокровенная жизнь сокрыта в этой чаще. (…) У некоторых души уподобляются духовному инструменту, слышимому лишь тогда, когда в него трубит беда и ангел испытания. Не из таких ли и моя душа?". Это исповедь человека. Но Клюев-поэт и способен был впустить в свою душу бесчисленное множество других: осознавая и утверждая себя как "посвященного от народа", он в многоликости этой и жил, и творил ("с несметною пучиной игол…"). Язычники и христиане, волхвы и монахи, старообрядческие начётчики и отвергающие книги хлысты, скоморохи и плачеи, люди "сермяжные" и "посадские", оседлые и беглые, святые и грешные — все они "сосуществовали" в духовном мире поэта, сказавшего о себе: "Как в омут, нырнул в меня / Народ родной, песноликий".

* * *

Поистине — "непомерный Клюев"… Именно эта "непомерность" и притягивала к нему, и неизбежно отталкивала. Чувствовалось, что в этом человеке всегда таится еще что-то (или кто-то); ощущались и некоторая нарочитость облика, и скрытность, — вернее, глубокая сокрытость.

Таким он был и в поэзии. Обращаясь в 1914 году к редактору "Ежемесячного журнала" B. C. Миролюбову (одному из немногих, кому Клюев полностью доверял и с кем был неизменно искренен), поэт писал в связи со своим стихотворением "Скрытный стих": "Перекроить эти образы и слова так, чтобы они были по плечу людям, знающим народ поверхностно и вовсе не имеющим представления о внутреннем содержании "зарочных", "потайных", "отпускных" слов бытового народного колдовства (я бы сказал, народного факиризма), которыми народ говорит со своей душой и с природой, — я считаю за великий грех. И потому в этой моей вещи, там, где того требовала гармония и власть слова, я оставлял нетронутыми подлинно народные слова и образы, которые прошу не принимать только за олонецкие (…) Некоторая густота образов и упоминаемых выше слов, которая на первый взгляд может показаться злоупотреблением ими, — создалась в этом моем писании совершенно свободно по тем же тайным указаниям и законам, по которым, например, созданы индийские храмы, представляющие из себя для тонкого (на самом деле идущего не из глубин природы) вкуса европейца невообразимое нагромождение, безумное изобилие и хаос скульптур богов, тигров, женщин, слонов, многокрылых и многоликих существ…".

Да, густота и затемнённость, сокрытость многих смыслов клюевского текста манифестировались поэтом, настойчиво подчёркивались им в продолжение всей жизни. "Недосказ — стихотворное коварство, / Чутьё следопытное народное", — писал Клюев в начале 1920-х годов.

В своем вершинном творении, "Песни о великой матери", поэт также предупреждал о трудностях, подстерегающих читателя: "…испить до дна не всякий может глыбкую страницу", — и вновь упоминал о следопытных тропках: "таинственно водимый по тропинкам междустрочий…". Но "таинственно водимым" может быть лишь тот, "кто пречист и слухом золот, / Злым безверьем не расколот, (…) / И кто жребием единым / Связан с родиной-вдовицей…".

Последовательное "стихотворное коварство" Клюева обусловлено главной отличительной особенностью его поэтического языка. Клюевское слово менее всего связано с лексическим значением — оно потому и названо "бездонным", что не вмещается в словари. "Древословный навес", уникальный орнамент поэзии Клюева, ориентирован на воспроизведение традиционных смыслов народной культуры*. "Родное, громное слово" несоотносимо с произнесенным или написанным: оно таится "на тропинках междустрочий", чтобы не потерять свободу, "чтобы некто чопорно-пиджачный / Не расставил Громное по полкам".

* * *

Итак, непомерен, неудобопонимаем, откровенно "коварен"… Мужиковат и аристократичен, неуловим в своей странной многоликости…

Все писавшие о Клюеве — от первого его биографа Б. А. Филиппова до автора монографии "Жизнь Николая Клюева" К. М. Азадовского — обратили внимание на небывалую широту спектра оценок Клюева современниками, несовместимость характеристик, даваемых порой одними и теми же людьми. Таинственность и чуждость (при всей притягательности!) — вот что ощущали наиболее чуткие представители элиты Серебряного века. "Для нас, вероятно, самое ценное в них враждебно, то же — для них. Это — та же пропасть, что между культурой и природой…" — так, размышляя о Клюеве, объяснял Блок несовместимость "народа" и "интеллигенции" в письме к матери от 5–6 ноября 1908 года. "Таинственный деревенский Клюев", — сказала Анна Ахматова, "…добротные, но очень чуждые стихи", — заметил Константин Сомов в своем дневнике 8 февраля 1917 года [7, т. 2, с. 25].

С началом "пролетарской эры" и Клюев, и представляемая им культурная традиция становились всё более чуждыми — не только "в классовом отношении", но и по своей сложности. "Такие люди, вобравшие в себя большую и чуждую нам культуру, которая всё же ценна для нас, сложны и таинственны", — писал в 1932 году Ефим Вихрев (8, с. 233), также воспринимавший Клюева как представителя другого мира.

Как видим, и до, и после революции Клюев оставался в своей стране неразгаданным "чужаком". Тем более ценны и значимы случаи "узнавания", когда подлинность Клюева и его соприродность отечественной культуре удостоверялись безоговорочно. "Клюев — пришелец с величавого Олонца, где русский быт и русская мужицкая речь покоится в эллинской важности и простоте. Клюев народен потому, что в нем сживается ямбический дух Боратынского с вещим напевом неграмотного олонецкого сказителя", — писал О. Э. Мандельштам ("День поэзии 1981", М., 1981, с. 197). "Его манера была обычной манерой, стилем сказителей. Так сказывали Рябинин, Кривополенова и другие, попадавшие к нам с севера", — вспоминал художник М. В. Нестеров.

Знаменательно, что украинец Б. А. Лазаревский сразу воспринял Клюева как "великорусского Шевченко" — народного гения, великого национального поэта. Лазаревский был воспитан на "культе Кобзаря"; автор многочисленных повестей и рассказов, он написал также две статьи о Шевченко. Поэтому сравнение Клюева с одним из величайших гениев славянства звучит в его устах и лестно, и веско.

Впоследствии, уже в 1930-е годы, Клюев скажет о своей участи: "…это похуже судьбы Шевченка…". И символом своей опальной поэзии назовет именно кобзу: "Никто не слышит ветродуйной, дуплистой и слепой кобзы…". Впрочем, его поэтическое родство с великим Кобзарем Украины не вызывает сомнений. Клюев, писавший о своей "славянской звезде", о "ключе от песни всеславянской и родной", открывал, как и Шевченко, "земляную книгу" — первобытные истоки славянского мифа. В 1920—1930-е годы поэт часто использовал украинские фольклорно-песенные образы и этнологические мотивы, стремясь воссоздать единое "соборное" всеславянское слово Руси, которая "отлетает": "Чумаки в бандурном, родном, / Мы ключи и Стенькины плёса / Замесим певучим пшеном".

* * *

Характерно, что Б. А. Лазаревский, в отличие от прочих мемуаристов, не упоминает об одежде Клюева — настолько естественной и уместной находит её (ведь и Шевченко, уже академик-гравер, создаёт свой знаменитый автопортрет в национальной одежде и с запорожской серьгой в ухе).

Но именно одежда Клюева чаще всего раздражала современников, вызывая недоумение и насмешки. "Они смеются над моей поддёвкой"… Да, действительно смеялись; более того — прозвали "ряженым мужичком" и пытались поэзию Клюева также отождествить с "ряженьем", с нарочитой стилизацией. При этом поучали, упрекали в неумелости (!), в незнании "подлинной народности". Приведем фрагменты откликов прессы на публичные выступления Клюева и Есенина с чтением стихотворений в феврале-апреле 1916 года:

"…их искание выразилось, главным образом, в искании… бархата на кафтан, плису на шаровары, сапогов бутылками, фабричных, модных, форсистых, помады головной и чуть ли не губной…

Вообще, всего того, без чего, по понятию и этих "народных" поэтов, немыслим наш "избяной" мужик.

Поиски в области версификации тоже сводятся к расфранчиванию и припомаживанию самими ими изобретенных квазинародных слов, вроде: "избяной", "подмикитошный", "вопю" и тому подобной "заумности"" [7, т. 1, с. 323].

"А поэты-"новонародники" гг. Клюев и Есенин производят попросту комическое впечатление в своих театральных поддёвках и шароварах, цветных сапогах, со своими версификаторскими вывертами, уснащёнными какими-то якобы народными, непонятными словечками. Вся эта нарочитая разряженность не имеет ничего общего с подлинной народностью, всегда подкупающей простотой чувства и ясностью образов" [7, т. 1, с. 324].

"Трудно поверить, что это русские, до такой степени стараются они сохранить "стиль рюсс", показать "национальное лицо". Таких мужичков у нас не бывало…" [7, т. 1, с. 334].

"Первые протесты вызвали прекрасные стихи Клюева, к сожалению, читаемые им всё более нарочито, претенциозно, "костюмно", да к тому же трудные и утомительные в чисто филологическом смысле (в особенности постоянно повторяемый поэтом Беседный наигрыш "с малым погрецом ногтевым и суставным")" [7, т. 1, с. 351].

И в откровенно издевательских откликах, и в последнем сочувственном есть нечто общее — неприятие "нарочитости", "костюмности". Отметим один важный акцент: свои "прекрасные стихи" Клюев читал "всё более нарочито"… Очевидно, это имело для поэта принципиальное значение. Но для понимания такого поведения также требовалось определенное усилие, что было для публики "трудно и утомительно", почему и "вызывало протесты".

Размышляя о "поведенческих масках" Клюева, В. Г. Базанов справедливо заметил, что пресловутая "костюмность" связана не только со "стремлением своим внешним обликом походить на олонецких крестьян". Поэт "хотел напомнить о глубоких связях своей духовной родословной с Древней Русью, о давних национальных традициях" [2, с. 13].

Думается, что в немалой мере поведение Клюева было обусловлено стремлением противопоставить "корявости" аристократичность, культурному косноязычию — особую "речистость" самого своего облика, "краснобайство" каждого жеста.

На Руси, как известно, "немцами" прозывали всех иностранцев. "Немым", безликим было для Клюева и "немецкое" платье: "Парасковья дочь отецкая, / На ней скрута не немецкая!" — писал он в "Песни о великой матери". Живая речистость и бытийственность вещи — очень приметная черта поэтического мира Клюева, и одежде (её происхождению, символике частей и целого, тайному "языку") здесь уделено особое внимание.

В связи с проблемой "ряжености" В. Г. Базанов ссылается на авторитетное мнение A. M. Панченко: "…накануне и во время взрыва культура распадается на отдельные течения, каждое из которых стремится победить… Каждое такое течение подчеркивает свою "знаковость". Знаковой становится и одежда (…) Ни Клюев, ни Есенин в сущности не рядились: им, мужицким поэтам, остро ощущавшим повышенную "знаковость" предреволюционной культуры, пристало и одеждой подчеркнуть свою мужицкую натуру" [2, с. 17].

Добавим, что присутствовал здесь и магический смысл — оберегающая, освящающая сила "своего" (не зря Клюев так подробно описал в "Песни о великой матери" хлопоты с "аглицким сукном", своеобразный чин творения вещи, — "чтоб не был зипун без души!"). В одном из клюевских "сновидений" 1922 года ("Два пути") запечатлена эта "костюмная" магия: одежда не только изменяет внешний и внутренний облик человека — она структурирует вокруг него пространство жизни или смерти.

"…привиделся мне сон.

Будто горница с пустыми стенами, какая в приезжих номерах бывает, белесоватая. В белесоватости — зеркало, трюмо трактирное; стоит перед ним С(ергей) Есенин, наряжается то в пиджак с круглыми полами, то с фалдами, то — клетчатый, то — синий с лоском. Нафиксатуарен он бобриком, воротничок до ушей, напереди с отгибом; шея желтая, цыплячья, а в кадыке голос скачет, бранится на меня, что я одёжи не одобряю.

Говорю Есенину: "Одень ты, Сережа, поддёвочку рязанскую да рубаху с серебряным стёгом, в которые ты в Питере сокручен был, когда ты из рязанских краев "Радуницу" свою вынес!..".

И оделся будто Есенин, как я велел. И как только оделся — расцвел весь, стал юным и златокудрым".

Правда, Клюев иногда утрировал те или иные черты своего облика и речи; мог даже порою рядиться в "чужое". Это давало ему возможность дурачить "чопорно-пиджачную" публику, издеваться над любителями всё "расставлять по полкам". Но это также позволяло скрывать свой подлинный, "невещественный лик".

* * *

Табу и загадка постоянно присутствовали и в жизни, и в поэзии Клюева: "…по пяди косы, Парасковью / На базар не вывожу, как плут!" Быть "потайным", "заветным", а не "показным" — этому он учил и своих "словесных братьев". Так, в 1914 году Клюев писал Александру Ширяевцу: "А уж я ли не водил "Бродячую собаку" за нос, у меня ли нет личин "для публики". То же советую и тебе (…) Не может укрыться город, на верху горы стоя". Год спустя Есенину — о том же: "Быть в траве зеленым, а на камне серым — вот наша с тобой программа, — чтобы не погибнуть". Наконец, в письме к Есенину от 28 января 1922 года — уже не предостережение, а заклинание и молитва: "Семь покрывал выткала Матерь-жизнь для тебя, чтобы ты был не показным, а заветным. Камень драгоценный душа твоя, выкуп за красоту и правду родимого народа (…) Страшная клятва на тебе, смертный зарок! (…) Молюсь лику твоему невещественному".

Глубокая внутренняя сосредоточенность, вслушивание в себя, постоянство в поисках "слова неприточного, по слуху неложного, непорочного" (заветного "пододонного" слова!) — всё это требовало внешней "закрытости". Ведь Клюев должен был самого себя непрерывно "разгадывать". По меткому замечанию В. Я. Лазарева, "становление Клюева-поэта напоминает явление в северной церковной архитектуре, когда изумительно красивые резные церкви иной раз обшивали досками под некий "городской стиль", стандартизировали, стыдясь своей провинциальной самобытности. А через многие годы — реставраторы "расшивали" эти чудо-храмы Русского Севера. Так Клюев не украшал со временем свои стихи, как полагают некоторые исследователи, а расшивал чудо-образы, резные слова, жившие с детства в его душе" [8, с. 18].

Поэтому Клюеву свойственны были и напряженная готовность к диалогу — к овладению чужими языками культуры, — и большая осторожность. Среди стихов, которые Клюев присылал Блоку, были и первые опыты собственного стиля ("туземной живописи"), о которых автор спрашивал: "Можно ли так писать — не наивно ли, не смешно ли?" Пройдет немало времени, прежде чем Клюев скажет: "И вот, как девушки, загадки / Покровы сняли предо мной", — а до того нужно было тщательно укрывать "расшиваемый чудо-храм". Так спрятано в сказках Кащеево яйцо, а в нем, как известно, хрупкая игла: сломаешь ее — смерть Кащею… Не потому ли Клюев писал, обращаясь к родной земле, своему "поморью, где песни в глубине": "Твоя судьба— гагара / С Кащеевым яйцом…" Эту неприступность, сокрытость "в образном скиту" A. M. Ремизов воспринял как сущностную характеристику Клюева: "И там, в олонецких лесах — в непроходе, в непроезде, в непрорыске — в образном скиту кощей Клюев ощерился" (в его кн. "АХРУ: Повесть петербургская". Берлин; Пб.; М., 1922, с. 39).

"Личины" поэта, как тын с мертвыми головами на столбах, укрывали заветную "хоромину" ("Струнным тесом крытая и из песен рублена, / Видится хоромина в глубине страниц"). С этой точки зрения в игровом поведении Клюева можно усмотреть своеобразный культурный подвиг юродства.

Однако еще раз подчеркнём: была в Клюеве некая изначальная, природная многоликость, словно и вправду он "сын сорока матерей". Об этом свидетельствуют земляки поэта. Он и знахарь, собирающий целебные травы в родной Олонии, и деревенский пророк, слушающий птичьи новости и рассказывающий односельчанам о "железных птицах" будущего, и "рукомесленный мужик" — по словам вытегорского народного мастера, крестьянского писателя Ефима Твердова. Демонстрируя свои макеты памятников деревянного зодчества, мастер рассказывал, что именно Клюев передал ему "секрет, как наводить узорный "мороз" на жесть" [6, с. 221]. Был он и знатоком иконописи — реставрировал и сам писал иконы. Был "печальником твари", защитником живой природы, оплакавшим срубленную мужиками ель. Был (в 1905–1906 годах) пропагандистом революционных идей, производившим "своей апостольской речью очень сильное впечатление" (А. Копяткевич [2, с. 36]), и страстным приверженцем родной старины, "ценностей народного искусства".

Интересно, что первое документально зафиксированное "ряженье" Клюева также относится к 1906 году: "В донесении вытегорского уездного исправника сообщалось, что "на маскараде в общественном собрании" Клюев появляется "одетый в женское платье, старухою", и здесь подпевает вполголоса какие-то песни: "Встань, подымись, русский народ" и другую песню, из которой исправник запомнил только слова: "И мы водрузим на земле красное знамя труда"" [2, с. 35].

Донесение исправника позволяет нам прочесть строку из клюевской "Песни Солнценосца" (1917) как цитату из "жизнетекста". ""Вставай, подымайся", — старуха поёт", — это русская "Марсельеза", которую пел сам Клюев, "переодетый старухою", в 1906 году.

Подобные свидетельства побуждают отнестись с доверием к утверждению поэта, что каждое его слово "оправдано опытом": "Труды мои на русских путях, жизнь на земле, тюрьма, встреча с городом, с его бумажными и каменными людями, революция — выражены мною в моих книгах, где каждое слово оправдано опытом…".

* * *

"Что мы с тобою не народ, / Одна бумажная нападка", — эти обращенные к Есенину слова, как и знаменитое самоопределение Клюева: "Я — посвященный от народа", — основаны, в первую очередь, на его непостижимом опыте, на удивительной многогранности и многоликости личности поэта. Не потому ли так разноречивы описания внешности Клюева? В одно и то же время его видят то юношей, то стариком; с лицом то мудрым, то "туповатым"; одни очевидцы подчеркивают в его облике мужественность, здоровье, другие находят "что-то бабье" и болезненное; наконец, одни называют блондином, другие — брюнетом…

Так, 10 июня 1916 года харьковский журналист М. Г. Берлацкий был свидетелем выступления Клюева в петроградском литературном кабаре "Привал комедиантов" и оставил такое описание облика поэта: "…на эстраде появился белобрысый парень, в поддёвке, в домотканой рубашке с вышивками, открыл рот с двумя рядами ровных белоснежных зубов и заговорил сначала тихо, потом всё громче, на каком-то новом непонятном языке…" [1, с. 141; курсив наш]. Пятью месяцами ранее (12 января 1916 года) М. В. Нестеров также видел и слышал Клюева, но не на эстраде, а в резиденции великой княгини Елизаветы Феодоровны, — как приглашенного "сказителя". Художник запомнил "сумрачного широколицего брюнета лет под сорок". Л. Клейнборт, бывший на первом закрытом вечере общества "Страда", посвященном творчеству Клюева и Есенина (10 декабря 1915 года), пишет: "Крепкий, высокий, с мохнатыми бровями, (…) Клюев напоминал хозяйственного мужичка, который приехал себя показать и на людей посмотреть…" [7, т. 1, с. 299]. А видевший и слышавший Клюева примерно в то же время писатель Г. Д. Гребенщиков оставил такой портрет: "Монолитный старовер Клюев в домотканом озяме с кожаною оторочкою на концах пол и на рукавах…(…) Его моржовые усы полузакрывали широко открытый рот, он закрывал глаза, и голос его чеканил удивительный узор из образов и слов северного эпоса. Это был баян, сказитель, слепой калика перехожий" [10, т. 1, с. 98, 99].

Обратим внимание на разительную несхожесть описаний внешности Клюева (которому шел тогда 32-й год) у М. Г. Берлацкого и М. В. Нестерова. По-видимому, здесь следует учитывать не только разность обстоятельств, но и тот факт, что в "Привале комедиантов" Клюев выступал один, а в резиденции великой княгини — вдвоем с Есениным. Чтобы понять, почему это столь существенно, вернемся к воспоминаниям Г. Д. Гребенщикова: по его словам, Клюев "держал Сережу сколько мог в отцовских рукавицах, но и носился с Сережею, как с редкой писанкой. Они читали свои стихи великолепно, один другому подражая, друг у друга заимствуя, друг друга дополняя. И вместе на глазах вырастали" [10, т. 1, с. 98, 99]. (Г. Д. Гребенщикову Клюев также показался старше, чем на самом деле, — "лет 38".)

"…мудрый, глубокий "сказитель" Клюев и нежный, ласково-чарующий крестьянский лирик Сергей Есенин", — писала 3. Д. Бухарова в рецензии на есенинскую "Радуницу" [7, т. 1, с. 368]. "Один — воплощение мужественного, крепости, которая чувствуется во всём: в кряжистости и напористости языка, в скупости и суровости чувства и обилии образов. Это — Клюев. Есенин — женственен, мягок, всегда с уклоном в лиризм (…) Бабье и мужицкое — в русской литературе", — такой виделась двуипостасная "мужицкая Русь" литератору Ф. В. Иванову [10, т. 2, с. 10].

О том же говорил И. И. Ясинский (известный не только как писатель, но и как мистик): "Мужественнее и грознее муза Клюева, женственнее и нежнее муза Есенина. Они точно представляют собой мужское и женское начала народной души в ее поэтических проявлениях (…)

Достаточно послушать наших поэтов и вникнуть в мелодии жажды света, воли, любви и красоты юного Есенина и в угрюмые, как северные леса, и широкие, и звучно льющиеся, как могучие северные реки, стихи Клюева, чтобы на вас пахнуло дыханием какой-то небывалой еще у поэтов, приходящих из народных сутёмок (пользуюсь выражением Клюева), мощи (…) И это не языческие образы, не те, которые погребены в летописях, в былинных сказах, не древний пепел истлевших форм русского слова, а что-то новое, никем еще не уловленное (…)

Поэтическая душа Клюева подобна вулкану, который вот-вот изойдёт лавой, но только таинственно бушует и рокочет под крышкой своего кратера, а душа Есенина — цветник благоухающих русских цветов" [7, т. 1, с. 298].

Это отмеченное многими взаимодополняющее единство поэтического космоса Есенина и Клюева было основой их тесной близости и одной из причин возникших позднее трагических противоречий. По справедливому замечанию К. М. Азадовского, "…Клюев напряженно искал — как в жизни, так и в творчестве — единства, "слиянности" духовного с телесным, "высшего" с "низшим". Любовь (брак) он понимал скорее религиозно — как мистическое таинство, в котором брачная пара призвана осуществить своё богоподобие" [1, с. 116].

Поэтическая сверхзадача Клюева мыслилась им как некий космический Брак земляной Руси с всеохватным, соборным Словом: "Как зерно, залягу в борозды / Новобрачной, жадной земли!" И брачное Слово прорастет "безбрежьем песенных нив" — именно об этом говорит Клюев в одном из посвященных Есенину стихотворений: "Супруги мы… В живых веках / Заколосится наше семя…".

Клюев, находясь рядом с Есениным, словно подчеркивал сочетание юности и зрелости, женственного и мужественного, ласковости и суровости, света и "сутёмок"…

* * *

Способность Клюева к "перевоплощениям", его редкостный артистизм изумляли современников. Он мгновенно изменялся под влиянием слова — дивно преображался, читая свои стихи. А в житейском общении с "бумажными и каменными людями", как называл Клюев представителей городской культуры, был способен тотчас реализовать то, чего требовала та или иная ситуация. Демонстрируя владение различными "культурными языками", поэт тем самым подчёркивал сознательное предпочтение своего собственного. "Хочу — псалом спою, а захочу — французскую шансонетку", — запомнил его слова, сопровождённые демонстрацией канкана, И. Бахтерев (сб. "Воспоминания о Заболоцком", М., 1984, с. 82).

Действительно, можно представить себе Клюева "в смокинге" (одна из личин для "Бродячей собаки") или в воротничке и при галстуке (за чтением Гейне!). Однако тут же, — как вспоминает, впрочем, и Георгий Иванов, создавая малопривлекательный и недостоверный образ поэта, — Клюев акцентирует превосходство своего. Совершенное знание "чужого" достигалось, думается, тоже не без помощи "личин", актёрского вживания в требуемый образ. Но в результате Клюев ещё основательнее укоренялся в родном, "туземном".

Даниил Хармс рассказывал искусствоведу В. Н. Петрову об удивившем его молниеносном превращении Клюева в "баре при Европейской гостинице":

"Он пришёл одетый, как всегда, по-крестьянски, в каком-то армяке и валенках.

Официант остановился перед ним в дверях и не хотел впускать.

Сначала Клюев скромно старался что-то втолковать официанту, но вдруг отстранил его, выпрямился и, подхватив проходившую девицу, уверенно и элегантно сделал с ней два или три фокстрота.

Затем он обмяк и пошёл по залу вразвалку, уже никем не задержанный.

Хармса поразила внезапность и быстрота превращения мужичка в подтянутого европейца — и опять в мужичка" (цит. по сб. "Русский имажинизм: история, теория, практика / Под ред. В. А. Дроздкова, А. Н. Захарова, Т. К. Савченко", М., 2005, с. 438; публ. Г. Маквея).

Непредсказуемость превращений "мужичка в подтянутого европейца" проявлялась и в несравнимо более высоких сферах. Это было совершенно непонятно и необъяснимо. Б. А. Филиппов вспоминает, что "окающий умник и хитроватый мужик", ходивший по "ленинградскому Петербургу" всё в той же, "уже потершейся и залоснившейся полуоперной поддёвке", превосходно разбирался "не только в поэзии, но и в любомудрии…". Далее Б. А. Филиппов передает рассказ С. А. Алексеева-Аскольдова о том, "как однажды олонецкий поэт-крестьянин поставил его и учёнейшего поэта Вячеслава Иванова в тупик, исправив в их разговоре ссылку на Фихте-младшего". "А при мне, — добавляет мемуарист, — Клюев усердно читал Баадера в подлиннике" (в его кн. "Всплывшее в памяти", London, 1990, с. 153).

Э. Райс пишет: "Клюев был глубоким знатоком не только русской религиозной литературы, официальной и неофициальной, но и современной ему русской и иностранной философии, о которой с ним охотно беседовали профессора Петербургского университета, в пору его наивысшего расцвета, как с равным, и отзывались о нем с похвалой и уважением. По свидетельству С. А. Аскольдова, Клюев читал в подлиннике и хорошо знал Якова Бёме, а также других западных мистиков и иранских суфиев. Он хорошо владел и английским языком и интересовался поэзией на всех доступных ему языках…" [9, с. 73].

Д. М. Молдавский вспоминает о Клюеве: "Я помню его по столовой Ленкублита, на Невском, не очень старого, с бородкой. Он говорил с моей матерью принципиально по-немецки (она перед Первой мировой войной училась в Берлине), говорил блестяще, стараясь смутить собеседницу неожиданными переходами с классического языка к провинциализмам" (журн. "Звезда", 1982, № 4, с. 200, 201).

* * *

Что тут сказать: "олонецкий крестьянин" сумел каким-то образом, говоря словами любимого им Пушкина, "в просвещении стать с веком наравне". Но при этом Клюев владел и такой премудростью, какою не мог похвастать его "просвещенный век". Поэтому нередко он с иронией отзывался о "разных ученых людях": "Разные ученые люди читают мои стихи и сами себе не верят. Эта проклятая порода никогда не примирится с тем, что человек, не прокипячённый в их ретортах, может быть истинным художником. (…) Всякому понятно, что всё то, чем они гордятся, самое их потаённое, давно уже мной проглочено и оставлено позади себя. Сказать про это вслух нашим умникам просто опасно…". Это высказывание Клюева, записанное Н. И. Архиповым, относится к 1922 году. В другой записи, датированной тем же годом, читаем: "Разные бумажные люди, встречаясь с моим подлинным, уподоблялись журавлю в гостях у лисы: не склевать журавлю каши на блюде".

Ещё более резко отзывался Клюев о людях "каменных" и "железных": машинная цивилизация и чудовищное разрастание городов грозили, по убеждению поэта, миру — обезличиванием, природе — уничтожением ("Сын железа и каменной скуки / Попирает берестяный рай".)

Интереснейший эпизод воссоздан в воспоминаниях В. П. Веригиной. Часто бывая в доме Ф. И. Шаляпина (вторая жена которого была её подругой детства), актриса однажды оказалась там вместе с Клюевым и Маяковским.

"Было два часа дня, — пишет В. П. Веригина. — Шаляпин уже встал и завтракал. Я села на софу возле Клюева. Маяковский сидел близ Федора Ивановича. Их разделял угол стола. Поэт как-то нелепо, по-детски придвинулся слишком близко, загнав себя спинкой стула как бы в щель. Руки оказались под столом. Хозяин больше молчал, а гость говорил не смолкая. "Я… я…" — звучало назойливо и неприятно, самоуверенный тон резал слух. Клюев, которому, как и мне, Маяковский был виден в профиль, тихо сказал: "Иде-ет железо на белую русскую березку". Я была изумлена. Что случилось с поэтом? Может быть, он в присутствии знаменитости почувствовал себя "в ударе", как на эстраде? Или смутился до крайности, сделался дерзким от отчаянного конфуза? Вернее последнее" (В е р и г и н а В. П. Воспоминания. Л., 1974, с. 204).

Однако напрашивается другое объяснение поведению Маяковского — присутствие Клюева, явного оппонента, который своими творческими устремлениями, безусловно, более импонировал Шаляпину, нежели поэт-футурист.

"Простой, как мычание, и облаком в штанах казинетовых / Не станет Россия — так вещает Изба", — бросил свой вызов Клюев в 1919 году, в стихотворении "Маяковскому грезится гудок над Зимним…". Правда, здесь ещё звучит увещание, предостережение: "Брат мой несчастный, будь гостеприимным…". Но позднее, в цикле "Разруха" (1934), оплакивая поражённую "бетонной проказой" Россию самоубийц, Клюев напишет: "И ты / Закован в мертвые плоты, / Злодей, чья флейта — позвоночник, / Булыжник уличный — построчник / Стихи мостить "в мотюх и в доску", / Чтобы купальскую берёзку / Не кликал Ладо в хоровод, / И песню позабыл народ…".

Описанное В. П. Веригиной столкновение двух поэтов в гостях у прославленного артиста, ставшего символом русского песенного дара, также нашло отражение в творчестве Клюева. В статье "Сорок два гвоздя" (1919) поэт помещает собственный духовный стих, который можно было бы озаглавить теми же, сказанными в доме Шаляпина, словами — "Иде-ет железо на русскую березку":

На младенца-березку, На кузов лубяной, смиренный Идут Маховик и Домна — Самодержцы Железного царства. Господи, отпусти грехи наши! Зяблик-душа голодна и бездомна, И нет деревца с сучком родимым, И кузова с кормом-молитвой.

* * *

Со времени своего вступления в литературу и до конца дней Клюев был последовательным противником и обличителем "Железного царства", что становилось всё более несвоевременным и даже преступным делом… Это сейчас о нем пишут: "Мы ищем крупнейшего поэта-"экологиста", а ведь крупнее Клюева здесь не найти" [3, с. 45], — тогда же вызывало, в самом лучшем случае, ироничное недоумение. З. Н. Гиппиус, со свойственной ей иронией, вспоминает о том, как Клюев — "в армяке, в валенках, (…) с высоким крючком посоха в руке", — в период Первой мировой войны "с кафедры Религиозно-философского общества призывал (…) всех "в истинную русскую церковь — зеленую, лесную", и закончил речь поэмой, не из удачных" [10, т. 1, с. 82].

В 1920-е годы правду "лесной" церкви Клюев отстаивал в своих "узорных славянских сагах". Выступая с чтением поэмы "Заозерье" в ленинградском геологическом комитете, он предварительно обратился к аудитории с такими словами:

"Сквозь бесформенные видения настоящего я ввожу вас в светлый чарующий мир Заозерья, где люди и твари проходят круг своего земного бытия под могущественным и благодатным наитием существа с "окуньим блеском в глазах" — отца Алексея, каких видели и знали саровские леса, темные дубы Месопотамии и подземные храмы Сиама".

Известный русский религиозный философ Н. О. Лосский вспоминает о том, как летом 1922 года он был специально приглашен Ивановым-Разумником для встречи "с поэтом Клюевым и писательницею Ольгою Форш". Программа этого домашнего вечера, видимо, была связана с религиозной проблематикой: "Клюев прочитал нам свою поэму, живо изображающую крестьянский быт на севере России, а О. Форш рассказала о том, как была на антирелигиозном митинге" (Л о с с к и й Н. О. Воспоминания. СПб., 1994, с. 237, 238). Воспоминания сына философа, Б. Н. Лосского ("Наша семья в пору лихолетия 1914–1922 годов"), встречавшегося с поэтом в том же 1922 году в одном из публичных собраний, косвенно свидетельствуют о том, что и здесь Клюев говорил "на религиозные темы" в связи с крестьянской культурой своего родного Поморья:

"В связи с церковным кризисом стали размножаться публичные собрания и диспуты на более или менее к нему относившиеся религиозные темы. (…)

Участвовал в собраниях иногда и Николай Клюев, рассказывая на голос благочестивого странничка об образе "святого Христофора с песьей головой" на "тябле" (ярусе) виденного где-то иконостаса. Его говор интерпретировала следившая юмористическим оком за церковной хроникой Ольга Форш…" (альм. "Минувшее", М.; СПб., 1993, [вып. ] 12, с. 120, 121).

Клюеву вовсе не нужно было странствовать, чтобы повстречать этот образ, — он мог видеть его на тябле иконостаса в часовне святого Христофора у себя на родине. Вытегорское предание гласит, что некогда местный купец Лопарёв, в память своего спасения от разбойников из оврагов под названием Собачьи Пролазы, "поставил часовню святого Христофора Кинокефала — с собачьей головой он изображается, всем известно…" [6, с. 219, 220]. Этот образ возникает и в стихотворении Клюева "Заутреня в татарское иго…" (1921) — Кинокефал изображен здесь как защитник оскверняемой Руси: "Христофор с головой собаки / С ободверья возлаял яро, / В княженецкой гридне баскаки / Осмердили кумысом чары".

* * *

Итак, снова подтверждается истинность сказанного Клюевым о своем творчестве: "…каждое слово оправдано опытом…". "Юмористическое", недоверчивое, а иной раз весьма гневное восприятие поэта современниками часто возникало из-за отсутствия у них знаний, необходимых для понимания клюевского слова, услышанного или прочитанного.

Например, Андрей Белый с яростным негодованием воспринял строки из "Погорельщины" о принесенном в город "Иродовой дщери" образе "Спаса рублёвских писем, / Ему молился Онисим / Сорок лет в затворе лесном!" "…не так говорят о духовном", — возмущался Белый, полагая, что упоминание о молившемся перед этой иконой затворнике возникло в клюевском тексте по едва ли не кощунственному произволу автора: ""Спаса писем — Онисим", — рифма-то одна чего стоит! Фу, мерзость!" [2, с. 213].

Но дело не в рифме; молитва затворника — очень важная часть самой иконы. И в контексте поэмы, и в контексте народной традиции эта деталь глубоко обоснована.

Говоря словами Аввакума, "последняя Русь зде!". В железном городе Иродиады людей уже нет — остались лишь "двуногие пальто". Мир опустел, и все святые покинули родную землю. Последний "мирской гостинец", рублёвская икона, — это последняя живая человеческая молитва. Потому так важно здесь имя: "…молился Онисим…". Таков контекст поэмы. Что касается исторического контекста, то Клюев, конечно же, неоднократно мог видеть древние молитвенные образа: "На оборотной стороне старинной иконы иногда встречаются записи (напр.: "сему образу молится такой-то" или "моление раба Божия такого-то"). Записи эти делались в тех случаях, если владелец иконы ставил ее в церкви для молитвы" (П о к р о в с к и й Н. Очерки памятников христианской иконографии и искусства. СПб., 1900, с. 380). Как видим, именно так и говорил народ "о духовном"…

Возвращаясь к словам Б. Н. Лосского о клюевском "голосе благочестивого странничка", думаешь невольно о том, как часто современники бывали несправедливы к поэту-страннику, который действительно "избраздил весь край". Есенин, сказавший так о Клюеве, признавал, что "олонецкий знахарь хорошо знает деревню". "Это были не фразы", — вынужден был согласиться И. М. Гронский, приводя слова Клюева: "Я самый крупный в Советском Союзе знаток фольклора, я самый крупный знаток древней русской живописи" (альм. "Минувшее", М.; СПб., 1992, [вып. ] 8, с. 149). Тем не менее Клюева то и дело подозревали в обмане и мистификациях, обвиняли в ханжестве и лицемерии, в хитрости и коварстве…

Так, объявляя Клюева своим "врагом", Есенин пишет Иванову-Разумнику: "Я больше знаю его, чем Вы, и знаю, что заставило написать его "прекраснейшему"…" [7, т. 2, с. 76]. Выходит, что посвящение "прекраснейшему из сынов крещеного царства, крестьянину Рязанской губернии поэту Сергею Есенину", предпосланное стихотворению "Оттого в глазах моих просинь…", — это некая клюевская хитрость, лицемерная уловка? Вовсе нет! Для Клюева это определение было устойчивой формулой: так обращался он к "словесному брату" в дарственной надписи на своей фотографии; так называл Есенина и в тех случаях, когда писал о нем другим лицам. В частности, отправляя полковнику Д. Н. Ломану весной 1916 года "О песенном брате Сергее Есенине моление" (вследствие чего Есенин был спасен от "отправки на бранное поле"), — Клюев начинал свое письмо теми же словами: "Прекраснейший из сынов крещеного царства…". В конце 1916 или начале 1917 года поэт писал Александру Ширяевцу о "Сереженьке": "Как сладостно быть рабом прекраснейшего!". Таким образом, только искреннее восхищение и глубокая любовь к "сопесеннику" заставили Клюева написать слова, в неискренности которых Есенин пытался убедить Иванова-Разумника.

* * *

"Свидетельства современников редко бывают бескорыстными", — замечает Б. А. Филиппов [11, с. 61]. Это касается многих карикатурных описаний Клюева. Со второй половины 1920-х годов вошло в привычку открыто глумиться над "идеологом кулачества", которого "можно было только ругать или окарикатуривать…" [11, с. 124]. К имени поэта прирастает постоянный эпитет: "елейный Клюев", чем подчеркивается якобы фальшивое благообразие его облика и речи. И даже сам Б. А. Филиппов упоминает о "елейном псевдомужицком стиле" писем Клюева "с простонародными словесными завитушками и концовками" [11, с. 57].

Однако современные исследователи, историки старообрядчества, отмечают, что в письмах Клюева "совершенно явственно чувствуется народная основа его личности"; эти письма свидетельствуют, "сколь неистребимо сохранялась этикетность мышления и поведения русского крестьянина" (Е. М. Юхименко [8, с. 10, 11]).

Закономерно, что в крестьянской среде Клюев не казался "елейным", а его речь — "псевдомужицкой" (особенно в таком словесном оазисе, каким было Поморье!).

У себя на родине, среди своих, да еще в шумной ярмарочной толпе, притворяться было бы неуместно и бессмысленно. Но можно было живо ощутить себя "балаганным дедом", чтобы передать толпе умиление, вызванное искусством "рукомесленного" земляка, — передать в узорной, складной, цветистой речи. Вот как рассказывает об этом эпизоде В. А. Соколов:

"Впереди нас встал худощавый мужчина среднего роста в серой колоколом шляпе. Умильно поглядывая на токаря-умельца, стал говорить распевно:

— Боженька-надоумник надоумил мужичка такую красоту, лепоту уладить: избу-матушку с хозяином добрым, с хозяюшкой расторопной, с малой младеней выказать. Это всё не пошто, не зряшно. Вяжись, неводок, длиннее, прядись, ленок, живее, гляди, мужичок, веселее!".

"…За ретивое кажинного человека красным умильным словом задеть" — так объяснял Клюев землякам смысл искусства словесного в 1919 году, выступая в Вытегорском красноармейском клубе перед спектаклем "Мы победим". Пьеса была "из современной революционной жизни" — Клюев же рассказывал о "сладости сердечной", о "потайных словах" народного искусства. О том, как прежде "люди с душевным ухом" "баяли баско, складно да учестливо", отчего и назывались "баянами", — "ныне же тех людей величают поэтами". Рассказывал о том, как триста лет назад простой мужик ("а нутром баян-художник") придумал, как "из вытегорских брёвен мысль свою выстроить", срубить церковь "на нашем Вытегорском погосте"… Наконец, о том, что ныне "умерла тиха-смирна беседушка, стих духмяный, малиновый", что "народ душу свою обронил, зверем стал и окромя матюга все слова из себя повытряхнул".

И в устной беседе, и в письмах, и в своей публицистической деятельности Клюев неизменно был верен этой сформулированной им задаче: "за ретивое кажинного человека красным умильным словом задеть". При этом крестьянская "этикетность" мышления, просторечные формы, сказовость повествования свободно сочетались с элементами проповеди, духовного завещания, толкования, жития — с сохраненным в старообрядческой культуре наследием древнерусской книжности. И это, безусловно, не "стилизация" — это узнаваемый, яркий авторский стиль, сохраняющий метки многослойной словесной культуры русского крестьянства, в том числе всей старообрядческой и сектантской письменности (а не только творений Аввакума и выговской литературной школы).

Любопытный образец "елейного стиля", сочетающего архаизмы и современный язык "в пародии самоунижения", представляет собою письмо "бедного писателя-крестьянина", скопца с 9-летнего возраста Никифора Латышева. Он написал его Сталину из дома престарелых в конце 1930-х годов. Анализируя этот документ, современный американский историк расценивает послание Латышева, несмотря на раболепный его тон, как осуществленную духовную миссию. "Написанное в классической манере скопцов, последнее письмо Латышева соединяет заботу моралиста о достойном поведении в этом мире с жаждой святого к милосердию" [12, с. 272] и свидетельствует о том, что автора интересовала "не политика, а культура письма". "Слово Божье было связано с производством и реализацией метафор. Язык священных духовных стихов и священных историй, "глаголы" коллективной молитвы, свод святых преданий (…) связывали верующих воедино. Любили они и формы выражения, которые должны выйти за пределы обыденного" [12, с. 276, 277].

Думается, что подобные примеры также помогут нам осмыслить нестерпимую для немалого числа современников и якобы фальшивую "елейность" Клюева.

* * *

Впрочем, бывал он и суровым, и пугающе-молчаливым: испытуя собеседника, мог заставить его часами говорить в одиночку (даже Блока!), умел говорить, как скоморох, и поучать, как профессор. Умел слушать, понимать и помогать. Мог быть даже простым и немногословным, когда дело касалось помощи друзьям — например бедствовавшему О. Э. Мандельштаму. Так, Э. Герштейн передает рассказ Н. Я. Мандельштам о том, как однажды в конце 1920-х годов явился к ним Клюев (сам нищий), "…как-то странно держа в оттопыренной руке бутербродик, насаженный на палочку: "Всё, что у меня есть"" (Г е р ш т е й н Э. Мемуары. СПб., 1998, с. 21).

Но этот нищий странник, ночевавший у знакомых и ходивший "по обедам", становился неузнаваемым, когда читал свои стихи. Э. Герштейн вспоминает, как Мандельштам с юным Львом Гумилевым "вернулись домой оживленные и возбужденные: только что заходили к Клюеву. Осип Эмильевич цитировал его стихи и показывал, как гордо Клюев читал их. Широкие рукава рубахи надувались, как воздушные шары, казалось, Клюев плывет под парусами" (там же, с. 49).

Плавание "под парусами" Слова совершалось непрерывно, и в этом плавании (а не в мутных водах моря житейского) Клюев был неизменен. "Себя настоящего" он отождествлял лишь с этим плаваньем:

Это тридцать лет словостроенья, Плешь как отмель, борода — прибой, Будет и последний китобой — Встреча с розою — владычицей морской Под тараны кораблекрушенья. Вот тогда и расцветут страницы Горным льном, наливами пшеницы, Пихтовой просекой и сторожкой…

Как вспоминает Н. Ф. Христофорова-Садомова, "сокровенное творческое состояние" было для Клюева, "как он говорил, не второй его натурой, а первой, и в нем он находился почти непрерывно, даже во время сна".

О. Д. Форш, наблюдательная и точная в описаниях, заметила о Клюеве: "В восторге же стиха пребывал непрестанно. (…) Когда стих вызревал, он читал его где и кому придется. Читал на кухне кухарке и плакал. Кухарка вскипала сладким томлением и, чистя картошку, плакала тоже". Впечатляюще изображено писательницей и действие "Микулы" на интеллигентных слушателей: "Он вызывал и восхищение, и почти физическую тошноту", — ощущение бессилия перед "дурманным вихрем".

А Г. И. Майфет [1, с. 226] вспоминает о даруемом чтением Клюева "катарсисе", об утрате ощущения времени…

А. Д. Артоболевская рассказывает о том, как преображало слушателей подобное состояние: "Помню, после чтения поэта Клюева все сидели за несложным чаем притихшие. Кто-то рядом сидевший прошептал: "Посмотрите на лицо Марии Вениаминовны. Портрет Рембрандта" (сб. "Мария Вениаминовна Юдина". М., 1978, с. 135).

Г. О. Куклин записал 7 декабря 1927 года в своем дневнике: "Сегодня слушал Клюева — чародея песни — густой и озёрной. И как он замечательно рассказывает сказки. Вот бы захватить (так!) фонографии" (Рукописные памятники. СПб., 1996, вып. 1, с. 178; публ. М. Ю. Любимовой).

К счастью, сохранилась запись (чтение Клюевым стихотворения "Кто за что, а я за двоперстье…" и отрывка из поэмы "Деревня"), которая, при всем своем несовершенстве, доносит до слушателя "дурманные вихри" поэта, "разящую стрелу" его голоса. Описать это впечатление невозможно; однако понимаешь, почему одним слушателям чтение Клюева напоминало "мяуканье кокетничающего кота", другим — камлание шамана; у кого-то возникали ассоциации с хлыстовскими радениями и элевсинскими мистериями, кому-то мерещилась греческая трагедия… Так может говорить стихами лишь тот, кто "видел звука лик и музыку постиг…".

И взлетит душа Алконостом В голубую млечную медь Над родным плакучим погостом Избяные крюки допеть!

* * *

Можно понять потрясение, которое испытывали слушатели "Погорельщины": заворожённые чтением, они прикипали памятью к той части текста, которая произвела на них наиболее сильное впечатление. Охватить разом всю эту, по словам А. Ахматовой, "великую поэму" было не под силу. Поэтому слушатели и очевидцы чтения "Погорельщины" рассказывают как будто о разных произведениях: поэма о голоде; поэма о "Настеньке"; поэма о "кружевнице Проне"…

"Переводчица и литературовед В. А. Дынник, жена Ю. М. Соколова, вспоминала: "Как-то Юр(ий) М(атвеевич) пришел домой и с радостной улыбкой сообщил мне, что сегодня вечером Клюев будет у нас читать свою поэму. Собралось несколько человек, друзей. Клюев стал читать. Это была поэма (довольно большая) "О кружевнице…". Читал предельно просто, но все были словно заколдованы. Я считаю, что совершенно свободна от всяческих суеверий, но на этот раз во мне возникло ощущение, что передо мною настоящий колдун… (…) Колдовство исходило от самого облика поэта, от его простого, казалось бы, чтения. Повеяло чем-то от "Хозяйки" Достоевского" [1, с. 237].

Б. А. Филиппов, повествуя о судьбе этой "замечательной поэмы о затравленной и убиенной Руси наших дней", писал в 1969 году: "Поэма ходила в списках по рукам, выучивалась наизусть. Ходит она в списках по рукам и сейчас, как об этом рассказывает в своих воспоминаниях (1958 года) кн. Зинаида Шаховская" [11, с. 144].

В советской России распространителей "контрреволюционной" поэмы отправляли в Нарым еще до того, как сослан был в те края ее автор [см. об этом: 1, с. 238].

Клюева арестовали и этапировали в Колпашево в 1934 году, однако судьба его "опальной музы" была предрешена, и образ ссыльного поэта складывался и обрастал легендами уже в конце 1920-х годов. Тогда, как вспоминал В. Т. Шаламов, "с уважением произносилось имя Николая Клюева — одаренного поэта, волевого человека, оставившего след в истории русской поэзии двадцатого века. (…) во второй половине двадцатых годов он уже был где-то в ссылке, ходил в крестьянском армяке с иконой на груди" (журн. "Юность", 1987, № 12, с. 33).

Правда, в это время Клюев посещал тех своих собратьев по перу, которые уже были сосланы. "Поэт Иван Елагин рассказывает, что в 1928 году Клюев посетил в Саратове высланного туда литератора, поэта и журналиста, отца Елагина — Венедикта Николаевича Матвеева, писавшего под псевдонимом Март. В. Март устроил литературное выступление Клюева в одном частном доме. Клюев читал, пел раскольничьи песни, песни свадебные, обрядовые, радельные. Как свидетельствует Иванов-Разумник, единственным источником существования Николая Алексеевича стало теперь именно это чтение произведений, главным образом новых, — на дому у знакомых" [11, с. 143].

"Не раз посчастливилось мне видеть у себя и у Всеволода Александровича (Рождественского) Николая Алексеевича Клюева, — пишет В. А. Мануйлов. — Он был великолепным рассказчиком. Запомнился обед у Рождественских двадцать девятого марта (1928 года), когда Клюев рассказывал свою любимую сказку про кота Евстафия и пел стихи о Ваське. Он вспоминал очень живо о встречах с Горьким и Шаляпиным, говорил о древнерусской живописи и архитектуре, о русских храмах" (М а н у й л о в В. А. Записки счастливого человека. СПб., 1999, с. 275).

* * *

Любимая сказка Клюева неизменно захватывала слушателей, и многочисленные свидетельства мемуаристов позволяют прийти к выводу, что содержание ее варьировалось. Поэт импровизировал: в сказку проникали новые имена, менялись и детализировались роли персонажей. Менялось и восприятие сказки — в зависимости от времени и обстоятельств. "Неподражаемый тонкий юмор" рассказчика мог вызвать безудержное веселье аудитории, но мог и навести на грустные размышления. Под впечатлением этой сказки, скорее всего, написано было А. Ширяевцем одно из стихотворений для детей "Кот Евстафий": "Жил-был кот Евстафий. / Держал мышей в страхе. / Был до них охоч он / Днем и ночью…". Но если в начале 1920-х годов клюевская сказка могла вдохновить на создание смешного детского стихотворения, то в 1930-е годы, в Томске, слушателям мерещились "чекистские погоны" на коте Евстафии (И л ь и н а В., З а п л а в н ы й С. Неистовый Ростислав: Повесть о любви. Томск, 1996, с. 158).

К. М. Азадовский цитирует отрывок из воспоминаний В. А. Баталина, пытавшегося воссоздать по памяти, как Клюев представлял своего "Кота Евстафия":

"Он при этом как-то "вдруг" преображался; казалось, на стуле сидел уже не Клюев, а древняя олонецкая бабка. Жамкая и окая, она начинала с чуть уловимыми жестами рук:

— Слухайте, бабы-молодицы, красны девицы, и вы, парни-красавцы, сидите смирно на лавцах, девок да баб не замайте — моому рассказу внимайте.

В Заозерье, у Марьи Щербатой, что на угорье живет, возле попова дома, был, жоланные, кот. Большущой, белущой — Остафьем прозывался. И такой этот кот, жоланные, был премудрой и обходительной, что, бывалыча, ни сметаны в крынке, ни молока в кунгане у Марьи ни за что не тронет, но и не понюхат… А чем же, спрашиватся, жил тот кот? — Известно, чем коты-те живут: мышами питался".

Далее рассказывалось о том, как кот Евстафий, прикинувшись, что "скоромного не вкушат", в конце концов "схрумкал" мышку Степанидку всю до последней косточки" [1, с. 250].

Только ли для забавы слушателей Клюев так часто рассказывал свои чудесные сказки, перевоплощаясь при этом в олонецкую бабку? В 1922 году он говорил Н. И. Архипову: "Наша интеллигенция до сих пор совершенно не умела говорить по-русски; и любая баба гораздо сложнее и точнее в языке, чем "Пепел" Андрея Белого". "Родное, громное слово" — в великом и малом, в потешном и трагичном — свидетельствовало устами Клюева о "самоцветной крови" крестьянской культуры. И не случайно действие сказки происходит "в Заозерье"; это тот же чудесный мир, куда уводит слушателей поэт "сквозь бесформенные видения настоящего" (как в поэме "Заозерье") — мир Слова живого.

* * *

"Чувствую, что я, как баржа пшеничная, нагружен народным словесным бисером. И тяжело мне подчас, распирает певческий груз мои обочины, и плыву я, как баржа, по русскому Ефрату — Волге в море Хвалынское, в персидское царство, в бирюзовый камень. Судьба моя — стать столпом в храме Бога моего и уже не выйти из него, пока не исполнится всё" — так сказал Клюев в 1924 году, предчувствуя свой крестный путь и твердо веруя в бессмертие Слова. В самом начале 1920-х годов он уже предсказал свой конец и судьбу своих "клюевословов": "Я взгляну могильной берёзкой / На безбрежье песенных нив, / Благовонной зеленой слёзкой / Безымянный прах окропив"; "По голгофским русским пригоркам / Зазлатится клюевоцвет"; "В избе же клюевословы / Мерят зарю-зипун".

Клюев мало рассчитывал на понимание со стороны современников — как старшего поколения, так и "октябрьских яростных дичков", и не только по причине политических разногласий. Главная "идеологическая ущербность" Клюева заключалась в его понимании слова. Показательна в этом отношении высказанная поэтом в середине 1920-х годов оценка творчества Н. Тихонова: "… довольствуется одним зерном, а само словесное дерево для него не существует. Да он и не подозревает вечного бытия слова". — "Мой же мир: Китеж подводный, там всё по-другому"; "Мой же путь — тропа Батыева ко стенам Града невидимого".

Для Клюева главным требованием к поэтическому слову была его укорененность в "пододонных" глубинах живой речевой стихии. Поэтому он так высоко ценил Мандельштама, называл Ахматову "китежанкой", а о Кузмине говорил: "…вновь учуял, что он поэт-кувшинка, и весь на виду, и корни у него в поддонном море, глубоко, глубоко". Себя же самого Клюев неизменно уподоблял "древу": "Я — древо, а сердце — дупло, / Где Сирина-птицы зимовье"; "А я обнимусь с корнями / Землею — болезной сестрицей"; "И пал ли Клюев бородатый, / Как дуб, перунами сраженный, / С дуплом, где Сирин огневейный / Клад стережёт — бериллы, яхонт?..".

Клюева-человека всё более заслонял Клюев-поэт, и здесь уже не могло быть места вопросам: где кончается "притворство" и начинается "подлинность", — в подлинности его живого "словесного дерева" невозможно было сомневаться. По свидетельству П. Н. Лукницкого, Анна Ахматова в 1926 году "сказала, что Клюев, Мандельштам, Кузмин — люди, о которых нельзя говорить дурное. Дурное надо забыть" (сб. "Воспоминания об Анне Ахматовой", М., 1991, с. 157). Истинный поэт не может быть предметом обывательских рассуждений и осуждений. Внешняя, событийная ткань его жизни, доступная рассмотрению, не имеет отношения к тому миру, где "всё по-другому". Возможно, поэтому писать мемуары о Клюеве даже и не пытались те, кто ближе его знали и лучше понимали.

* * *

Становясь всё более независимым от времени и от собственной судьбы, "песнописец Николай" был тем не менее связан со своей современностью теснее многих других. Он всегда находился в самой гуще культурной жизни, общался со многими прославленными деятелями искусства; следил за литературными новинками, встречался с начинающими писателями, выступал перед молодежью. Клюев любил и умел учить поэтическому мастерству. Есенин неоднократно и в разное время признавал это; даже в последние свои дни говорил В. Эрлиху: "Как был он моим учителем, так и останется". Одного этого уже было достаточно, чтобы привлечь к опальному поэту самый пристальный интерес молодого поколения.

"Чем же объяснить, что молодежь тянулась к нему? Почему мы должны были воевать за молодых поэтов? — спрашивает в своих воспоминаниях И. М. Гронский (объясняя, по сути, истинную причину своего "распоряжения" о высылке Клюева из Москвы). — Клюев был большим мастером стиха, и у него было чему поучиться, и он умел учить…" (альм. "Минувшее", М.; СПб., 1992, [вып. ] 8, с. 154).

Этой словесной мощью "олонецкий ведун" увлекал многих — даже, казалось бы, далеких ему по своим устремлениям писателей. Например, таких, как "чинари"-обэриуты Даниил Хармс и Александр Введенский. В записных книжках Хармса неоднократно встречается имя поэта, обычно с пометой "зайти" или "позвонить". Есть и такая запись: "Клюев приглашает Введенского и меня читать стихи у каких-то студентов, но, не в пример прочим, довольно культурных. В четверг, 8 декабря (1927 года), утром надо позвонить Клюеву" (альм. "Минувшее", М.; СПб., 1992, [вып. ] 11, с. 446, 541, 542).

Трудно даже представить себе, сколько скрытых "воспоминаний" о Клюеве осталось в русской культуре! И скрытых, и явных. И не только в русской… Для украинца Павла Тычины Клюев в 1919 году стал символом истинной любви поэта к родине — той любви, которая не знает классовых ограничений и пролетарского интернационализма. Стихотворение Тычины "Есенин, Белый, Блок и Клюев…" завершается обращенным к Поэту утверждением: не преступно любить свой край, "коль то для всех". Как будто о самом Клюеве и сказано… Ибо именно Клюев постоянно вынужден был доказывать, что необходимо "исцелить словесное сердце" русского народа и что любовь к родному слову и отчему краю не преступна: "Если средиземные арфы живут в веках, если песни бедной, занесенной снегом Норвегии на крыльях полярных чаек разносятся по всему миру, то почему же русский берестяный Сирин должен быть ощипан и казнён за свои многопёстрые колдовские свирели — только лишь потому, что серые, с невоспитанным для музыки слухом обмолвятся люди, второпях и опрометно утверждая, что товарищ маузер сладкоречивее хоровода муз?".

* * *

Преломление творчества Клюева в культурном сознании эпохи (хоть нередко и карикатурное), степень его участия в литературном процессе, восприятие наследия поэта за рубежом — все эти вопросы, как говорится, "требуют изучения". След, оставленный автором последних песен "из русского сада", его "крепкой кириллицей слов", будет со временем проступать всё более явственно. Будут обнаружены и многоразличные связи Клюева с национальной культурой — как с ее прошлым, так, возможно, и с будущим. И то, что казалось мистификацией, будет осмыслено как проявление особого, уникального опыта; а легенда предстанет как необходимый ключ к пониманию жизни и судьбы.

"Опровергнуть легенду о "посланничестве" Клюева уже невозможно: он освятил мученичество России и своими религиозными стихами, и своей гибелью", — пишет А. П. Казаркин [3, с. 49]. Да и сама эта гибель свидетельствовала о подлинности "легенды" Клюева, в которой "каждое слово" действительно оправдалось "опытом"… Допрашиваемый на Лубянке 15 февраля 1934 года, поэт отвечал на вопросы следователя с поразительным мужеством и прямотой: "Я считаю, что политика индустриализации разрушает основу и красоту русской народной жизни, причем это разрушение сопровождается страданиями и гибелью миллионов русских людей"; "Мой взгляд на коллективизацию как процесс, разрушающий русскую деревню и гибельный для русского народа, я выразил в своей поэме "Погорельщина"…".

Но важно и другое: на допросе Клюев повторил то, о чем писал в своих автобиографиях, что было оправданием его творчества: "Происходя из старинного старообрядческого рода, идущего по линии матери от протопопа Аввакума, я воспитан на древнерусской культуре Корсуня, Киева и Новгорода и впитал в себя любовь к древней допетровской Руси, певцом которой я являюсь" (Ш е н т а л и н с к и й В. Рабы свободы: В литературных архивах КГБ: [М.], 1995, с. 268). Бесстрашная искренность поэта перед лицом неизбежного заставляет видеть в этих словах не литературную позу, а исповедание веры.

* * *

С последней фотографии Клюева (из следственного дела) на нас смотрит человек, похожий на древних пророков. Глубокий старик (а ему накануне расстрела исполнилось всего 53 года!) с выражением непричастности земному суду на изможденном лице… Именно это выражение, как ни странно, позволяет ощутить сходство с шестнадцатилетним юношей в олонецкой рубахе на фотографии начала XX века, где Клюев снят рядом с отцом, — та же отрешенность во взгляде, ощущение "нездешнего" пребывания…

Листая страницы воспоминаний, тщетно пытаешься разглядеть лицо Николая Алексеевича Клюева: оно словно заслонено тем, что видели все — "старинной шапкой" и "моржовыми усами", "поддёвкой" и "сапогами", "армяком" и "валенками"…

Портреты и фотографии Клюева поражают разностью выражений: то непроницаемо-холодное спокойствие, то грустная задумчивость; то простоватое добродушное лицо, то пугающий своей глубиной взгляд, а то почти неузнаваемый, преображенный вдохновением лик. Художникам нелегко было совладать с такой натурой, — тем более что Клюев не обладал броской, колоритной внешностью; порою даже казалось (как Блоку при первой встрече), что он "без лица". Однако тем, кто знал поэта и любил его стихи, Клюев мог "открыться" неожиданно ярко и живописно.

Первый знаменитый портрет (украсивший собрание сочинений Клюева 1919 года "Песнослов") был написан Борисом Григорьевым. Клюев помещен также в центре монументального полотна Григорьева "Расея". Образ поэта словно фокусирует все лики григорьевской "Расеи" — стихийной, порой откровенно "корявой" — и выражает скрытый, созерцательный план картины. Этот символический портрет похож на другой — словесный, созданный в 1912 году С. М. Городецким в статье "Незакатное пламя":

"Клюев — тихий и родимый самый сын земли с углубленным в даль души своей сознанием, с шепотливым голосом и медленными движениями. (…)

Лик его с морщинистым, хотя и юным лбом, со светлыми очами, далеко сдвинутыми под вздернутые резкими углами брови, с запекшимися деревенскими устами, прикрываемыми верленовскими усами, с лохматой бородёнкой, — а волос весь дико-русый, — знакомый давний лик в глубине своей живущего человека, только её хранящего и только её законам верного. Низкорослый и скуластый мужичонко этот всем обликом своим говорит о божественной певучей силе, обитающей в нём и творящей" (газ. "Голос земли", 1912, 10 (23) февр., № 30).

В 1920—1930-е годы образ Клюева вдохновлял многих художников. Для И. Э. Грабаря именно портрет Клюева стал "пробным камнем" в "новом направлении" его творчества:

"В 1932 году зашел ко мне Н. А. Клюев, поэт, которого я знал еще в Петербурге лет двадцать назад.

Через несколько дней я уже написал его портрет, бывший первым пробным камнем в этом моем новом направлении. Одновременно я продолжал начатый за год до того портрет д-ра Штельцера, ведя его в прежнем живописно-формальном плане. Он мне также удался, но оба портрета в корне различны, различны по основной установке и отношению к натуре, ибо во втором ясно чувствуются отзвуки прошлого, а портрет Клюева глядит вперед" (в его кн. "Моя жизнь: Автомонография…", М., 2001, с. 304).

Сам наделенный даром живописца, обладавший безукоризненным вкусом, Клюев был своим среди художников. Некоторые из них (как, например, С. А. Власов) называли свои работы строчками из стихотворений Клюева. Нередко сам поэт давал названия картинам, обретавшим благодаря точному слову или символическому намеку неожиданную выразительность.

В. А. Баталин вспоминает, как вел себя Клюев на выставке в Обществе имени А. И. Куинджи в марте 1928 года:

"В вестибюле его встретили Рылов и Власов — видимо, его давние знакомые. Сначала ходили по залам с большими картинами Власова ("Власов — мой кум", — представил нам его Клюев). У картины "Невидимый Град" с изображением подводного "Града" с выходящей на поверхность озера звонницей, на которой женщина с исступленным лицом, распущенными волосами, озаренная зловещим пламенем, звонит в набат, Клюев остановился и сказал: "Не картина — видение. Провидит художник скорби Великого Града. Потому и бьет девица в набат: "Спасайтесь! Погибаем". И действительно, было в картине что-то глубоко тревожное, может быть, мистическое.

У картины художника Жаба "Море" Клюев значительно произнёс: "Пучина!". Море на картине было сумрачно, с нависшими над ним тучами. Необычайно чувствовалась его глубина-бездна: "Пучина!" Кто-то (очевидно, по контрасту цветовому) вспомнил "Девятый вал" Айвазовского. Клюев презрительно заметил: "Раскрашенный поднос".

И все другие "отметки" Николая Алексеевича у картин выставки поражали глубокой проницательностью и осведомленностью. Чувствовался во всем большой художник" [1, с. 240, 241].

Некоторые портреты Клюева не удавались художникам потому, что поэт становился в какую-то — совершенно, с их точки зрения, — неестественную позу, не желая ее изменять. Клюев открыто советовал живописцам, создававшим его портреты, пренебрегать "натурой", внешним сходством, а пытаться изобразить "лик" его поэтического слова.

Литератор В. Ф. Боцяновский, повстречав Клюева 28 марта 1928 года, тогда же сделал такую запись:

"В трамвае встретил Клюева. Поддёвка. Особого фасона, конусообразная, деревенская шляпа. Высокие сапоги. Разговорились о портретах его на выставке Куинджи.

— Портрет Щербакова был бы ничего. Он большой мастер, писал меня не с натуры, а старался отразить мою поэзию. Несомненно, в картине чувствуется дух моих настроений, но всё же это не всё. У него не хватает решимости сделать иконописный портрет совершенно. Он иконопись знает великолепно и, конечно, мог бы сделать под старую новгородскую икону. Но что поделаешь? Сам говорит, что не решается" [1, с. 241].

Стало быть, Клюев, в отличие от художника, решается на то, чтобы с него писали икону?! Что это — ослепление гордыни? самовозвеличение? духовное самозванство? Скорее наоборот: отказ от изображения себя как личности, стремление увековечить только слово, подлинная иконичность которого является смыслопорождающей основой поэтики Клюева [5].

"Тебе дается завещанье, / Чтоб мира Божьего сиянье / ты черпал горсткой золотой… / Любил рублёвские заветы…" — этим материнским благословением из "Песни о великой матери" определены и "песенная потреба" поэта, и сила его стиха. "Мир Божий" был для Клюева неразрывно связан с "нетленной славою икон", очерчен "иконной графьёй" — оттого и слово надо было, "как иконную графью, в строгости соблюдать…". Вспомним слова Клюева о невидимой, тайной культуре народа; о том, что сам он и его поэзия суть "порождения иного мира, земли и ее совести". Окном в иной мир может стать только икона. И только "словесная иконопись" может сохранить лик родной земли: "Та же бездонная Русь / Глянет с упорной страницы". Поэтому Клюев не только всячески подчеркивал связь своей поэзии с иконописью, но и о самом словесном искусстве говорил в терминах иконописных: "…в моих книгах (…) всё пронизано рублёвским певчим заветом, смысловой графьёй, просквозило ассис(т)ом любви и усыновления". Всё это тоже "не фразы".

"Главная его заслуга, — писал о Клюеве Э. Райс, — претворение средневековой иконописи в словесное искусство. (…) Тут Клюев один, без всякой посторонней помощи, открыл новое измерение русской поэзии. Его стихи воскрешают чёткость рисунка, прозрачность красок и неизреченную музыкальность линии дионисиевой школы" [9, с. 101].

* * *

Так помогут ли нам воспоминания современников увидеть тот лик, который хотел оставить своей родине "песнописец Николай"? Разумеется, нет. "Смысловая графья", пронизывающая последний "автопортрет" поэта, говорит о вечности, а не о времени: "Я — тот же тяжколобый Клюев / С рублёвской прорисью зрачков…". Современники же неизбежно видят временное, чаще всего — внешнее. Что ж: "Наружный я и зол и грешен"…

Тем не менее только благодаря этим воспоминаниям мы можем восстановить "болевые точки" соприкосновения поэта со своей эпохой. Можем задуматься о сложном — о логике развития национальной образной мысли, о возможности и пределах диалога различных культурных традиций. Или сосредоточиться на более простом и конкретном: на тех "вопросах", которые задавал современникам Клюев своим пребыванием в их среде — и как человек, и как поэт. (Но легко ли на них ответить? Ведь то, что открывалось в Клюеве каждому из очевидцев, характеризовало в первую очередь их самих.)

Наконец, "осколки" живой человеческой памяти, если их собрать воедино, могут подвигнуть читателя на путь "напряжения Памяти" и обратить к той "туземной" отечественной культуре, которая осталась "в мире подводном".

Постараемся же вспомнить Николая Клюева — таким, каким он явился во времени, и таким, каким остался в вечности. Ибо самого себя в этом мире Клюев, несомненно, разгадал, чему есть непреложное свидетельство: "…это песни… /За них стань прахом и воскресни!..".

Литература

1. А з а д о в с к и й К. Жизнь Николая Клюева: Документальное повествование. СПб., 2002.

2. Б а з а н о в В. Г. С родного берега: О поэзии Николая Клюева. Л., 1990.

3. К а з а р к и н А. П. Игровое и трагедийное в поэмах Клюева // Николай Клюев: образ мира и судьба. Материалы Всероссийской конференции "Николай Клюев: национальный образ мира и судьба наследия". Томск, 2000.

4. К и с е л е в а Л. А. Поэтические диалоги Серебряного века: К. Д. Бальмонт и Н. А. Клюев // Русская литература накануне третьего тысячелетия: Итоги развития и проблемы изучения. Киев, 2002. Вып. III. С. 28–40.

5. К и с е л е в а Л. А. Русская икона в творчестве Николая Клюева // Православие и культура. Киев, 1996. № 1. С. 46–65.

6. К р и н и ч н а я Н. А., П у л ь к и н В. И. Вытегорье — корабельная сторона: Дневник собирателей фольклора (июль-август 1971 года) // Вытегра: Краеведч. альм. Вологда, 1997. Вып. 1.

7. Летопись жизни и творчества С. А. Есенина: В 5-ти т. М.: ИМЛИ РАН. Т. 1 (гл. ред. Ю. Л. Прокушев), 2003; Т. 2 (гл. ред. А. Н. Захаров), 2005.

8. Николай Клюев: Исследования и материалы: [Сб. ] / Ред. — сост. С. И. Субботин. М., 1997.

9. Р а й с Э. Николай Клюев // Клюев Н. Соч. в 2-х т. / Под общ. ред. Г. П. Струве и Б. А. Филиппова. Мюнхен, 1969. Т. 2.

10. Русское зарубежье о Есенине: Воспоминания, эссе, очерки, рецензии, статьи: В 2-х т. / Вступ. статья, сост., коммент. Н. И. Шубниковой-Гусевой. М., 1993. Т. 1 и 2.

11. Ф и л и п п о в Б. Николай Клюев: Материалы для биографии // Клюев Н. Соч. в 2-х т. / Под общ. ред. Г. П. Струве и Б. А. Филиппова. Мюнхен, 1969. Т. 1.

12. Э н г е л ь ш т е й н Л. Скопцы и Царство Небесное / Пер. с англ. М., 2002.

 

Игорь ВИНОГРАДОВ. "Тарас Бульба" и юный Достоевский

Федор Михайлович Достоевский был младшим современником Гоголя. И так сложилось, что один из гоголевских однокашников, окончивший вместе с ним курс Нежинской гимназии высших наук, стал впоследствии учителем юного Федора Достоевского и его брата Михаила, когда в середине 1830-х годов они обучались в московском частном пансионе Л. И. Чермака.

Писатель Дмитрий Григорович, учившийся позднее с Достоевским в Петербургском инженерном училище, вспоминал: "Мне потом не раз случалось встречаться с лицами, вышедшими из пансиона Чермака, где получил образование Достоевский; все отличались замечательною литературною подготовкой и начитанностью". Младший брат Достоевских Андрей Михайлович в свою очередь свидетельствовал: "Помню… что я редко видал, чтобы по субботам и воскресеньям братья занимались приготовлением уроков и привозили с собою учебники. Зато книг для чтения привозилось достаточно, так что братья постоянно проводили домашнее время за чтением. — Такие субботы повторялись еженедельно, а потому я не буду на них долго останавливаться… Замечу лишь, что в последние годы, т. е. около 36-го года, братья с особенным воодушевлением рассказывали про своего учителя русского языка, он просто сделался их идолом, так как на каждом шагу был ими вспоминаем. Вероятно, это был учитель незаурядный… вроде нашего почтенного отца дьякона. Братья отзывались о нем не только как о хорошем учителе, но в некотором отношении как о джентльмене. Очень жаль, что я не помню теперь его фамилии…".

Естественно поставить вопрос, кто же руководил литературными интересами воспитанников в пансионе Чермака. Публикация в 1974 году архивных материалов дала возможность установить имя учителя молодого Достоевского. Исследователь Г. А. Федоров обнаружил в списке преподавателей пансиона в 1835–1837 годах имя Николая Ивановича Билевича, преподававшего здесь русский язык и литературу*.

В гоголеведении известны два Билевича, с которыми Гоголю довелось общаться на протяжении нескольких лет. Это Билевич-дядя и Билевич-племянник. Первый — профессор политических наук Нежинской гимназии Михаил Васильевич Билевич, второй — племянник Михаила Васильевича, соученик Гоголя по Нежинской гимназии Николай Иванович Билевич (1812–1860). Именно последний и оказал большое влияние на формирование литературных взглядов молодого Достоевского. В одной из записных тетрадей Федора Михайловича есть знаменательная запись: "Школьный учитель, роман (описание эффекта чтений Гоголя, "Тараса Бульбы")". Исследователи единодушны в том, что под "школьным учителем" здесь подразумевается Николай Иванович Билевич. Что же означает эта запись?

Прежде всего о времени ее появления. Сделана она была в 1874 году, то есть спустя почти сорок лет после обучения Достоевского в пансионе Чермака. Так глубоко запомнился Достоевскому его школьный учитель Николай Иванович Билевич. Тетрадь, где находится эта запись об учителе, содержит подготовительные материалы и наброски к роману "Подросток". Собственно говоря, запись о школьном учителе и эффекте чтений "Тараса Бульбы" представляет собой один из первых набросков к "Подростку", а возможно, и самый первый набросок к этому роману.

Дело в том, что текстологи расходятся во мнениях, как следует печатать указанные строки о "Тарасе Бульбе". В академическом Полном собрании сочинений Достоевского, вышедшем под редакцией Г. М. Фридлендера, заметка помещена в середине первого абзаца, среди других записей. Том, где были напечатаны подготовительные материалы к "Подростку", вышел в 1976 году. Однако незадолго перед тем, в 1965 году, этот же текст был впервые опубликован в "Литературном наследстве" (т. 77). В этой публикации, которая была подготовлена А. С. Долининым, фраза о школьном учителе открывает собой весь корпус подготовительных материалов к "Подростку". При такой публикации (а думается, для этого решения у исследователя были достаточные основания) значение заметки возрастает многократно. Ведь в таком случае с нее, по сути, у Достоевского началось вызревание замысла "Подростка"!

Итак, что же за человек был преподаватель русского языка и словесности в пансионе Чермака Николай Иванович Билевич, послуживший много лет спустя Достоевскому прообразом идеального школьного учителя, читающего детям "Тараса Бульбу"?

Биография Билевича как выпускника Нежинской гимназии высших наук была опубликована незадолго до его смерти в памятном издании "Лицей князя Безбородко" (СПб., 1859). Сын учителя гимназии в Курске, Билевич был всего на девять лет старше Федора Михайловича. В 1827 году он поступил в Нежинскую гимназию, где в числе его товарищей были Гребенка, Прокопович, Кукольник, Гоголь. По словам биографа, хотя Гоголь учился двумя классами выше Билевича, однако по языкам Гоголь и Билевич были в одном отделении, "и Николаю Ивановичу не раз случалось помогать знаменитому автору "Мертвых душ" в мудреной для него латыни".

Кое-что к характеристике Билевича добавляют сведения о его дяде, профессоре Нежинской гимназии Михаиле Васильевиче Билевиче. Уроженец Венгрии, Михаил Билевич получил образование за границей и прибыл в Россию в 1806 году по приглашению Харьковского университета. (Возможно, приехал он с братом Иваном Васильевичем Билевичем, отцом Николая Билевича, но сведениями об этом мы не располагаем.) Именно Михаил Васильевич, ревнуя о воспитании юношества, стал инициатором начавшегося в 1826 году в Нежинской гимназии "дела о вольнодумстве", которое окончилось изгнанием по личному распоряжению Государя Николая Павловича нескольких вольнодумных профессоров. Указ императора гласил: "Профессоров Гимназии… Шапалинского и Белоусова, за вредное на юношество влияние, а Ландражина и Зингера, сверх того, и за дурное поведение, отрешить от должности… тех из них, кои не русские, выслать за границу, а русских — на места их родины, отдав под присмотр полиции". Михаил Васильевич Билевич принадлежал к той группе профессоров Нежинской гимназии, благодаря которой в ней поддерживался тот почти монастырский быт и дух, который должен был главенствовать в ней, согласно Уставу гимназии. Домовая церковь, общий духовник, общие утренние и вечерние молитвы, молитвы перед началом и окончанием уроков, Закон Божий два раза в неделю, каждый день полчаса перед классными занятиями чтение священником Нового завета, вечером после занятий чтение книг духовного содержания, ежедневное заучивание наизусть по два-три стиха из Писания, строгая дисциплина… — таким был определенный Уставом гимназии быт ее учащихся, в котором воспитывались Гоголь и Николай Билевич. (Многими чертами этого быта Гоголь, кстати, позднее воспользовался при описании бурсацкого обихода в "Тарасе Бульбе" и "Вии".)

Окончив Нежинскую гимназию двумя годами позже Гоголя, Николай Билевич с отличным аттестатом приехал в Москву, где "без знакомых, без покровителей, один с своею решимостию… ревностно начал посещать лекции Московского университета и слушать профессоров словесного и юридического факультетов". Вследствие материальных затруднений он вынужден был взять место учителя истории и географии в Московской практической академии, а затем определился управляющим-письмоводителем в конторе одного из богоугодных заведений. В 1836 году Билевич женился. Помимо пансиона Чермака он преподавал в институте обер-офицерских детей при Московском воспитательном доме, в женском Александровском училище. По словам биографа, "с каждым годом известность его как опытного, хорошего преподавателя увеличивалась, вследствие чего, имея уже уроки в пяти или шести частных пансионах, он был приглашен и во многие известные в Москве дома для преподавания русской словесности". Позднее Билевич преподавал в 3-й московской гимназии, в Дворянском институте, в Сиротском доме, в Московском дворцовом архитектурном училище. Словом, это был прирожденный педагог.

Напомним, кстати, что и Гоголю, и многим другим выпускникам-нежинцам, была также присуща педагогическая жилка. Как известно, на протяжении нескольких лет Гоголь был учителем петербургского Патриотического института благородных девиц, а впоследствии адъюнкт-профессором Петербургского Императорского университета. Профессиональным преподавателем словесности был и друг Гоголя и Билевича Николай Прокопович. (Кстати сказать, с Прокоповичем Достоевский был знаком с 40-х годов в Петербурге.)

В 1848 году Николай Билевич был назначен инспектором в Калужскую гимназию. К этому времени относится упоминание о Билевиче в переписке Гоголя с Александрой Осиповной Смирновой (урожденной Россет). В то время муж Смирновой был калужским губернатором и Смирнова жила в Калуге. Имя Билевича встречается в письме Смирновой к Гоголю из Калуги от 26 января 1849 года (Смирнова передавала тогда Гоголю через Билевича посылку). А спустя год, 6 декабря, Гоголь писал Смирновой из Москвы: "С Назимовым я мало знаком: виделся с ним раза два, отзываются о нем другие хорошо. Если вам имеется в нем надобность, может быть, насчет Билевича, то посоветуйте ему обратиться к Гинтовту <соученик Гоголя и Билевича>, который с ним еще недавно служил вместе". Вероятно, Билевич, будучи тогда инспектором Калужской гимназии, являлся также домашним учителем детей Смирновой, и поэтому она за него ходатайствовала. Возможно, речь шла о переводе Билевича в Москву, так как уже в следующем, 1850 году Билевич, по распоряжению В. И. Назимова, попечителя Московского учебного округа, был переведен инспектором в 1-ю московскую гимназию. Сохранился экземпляр статьи Н. И. Билевича "Николай Иванович Новиков" с дарственной надписью одной из дочерей Александры Осиповны: "Ольге Смирновой в Калуге 1851 года". Несомненно, в Москве Билевич часто встречался с Гоголем. Спустя год после кончины Гоголя он вышел в отставку и уехал на родину, в Курскую губернию. В следующем, 1854 году он составил программу "Описания Курской губернии" и по рассмотрении ее министром внутренних дел утвержден был в звании члена-корреспондента Курского статистического комитета, с назначением и заведовать этим комитетом. Умер Билевич в 1860 году, 48 лет.

По-видимому, главным призванием Николая Ивановича Билевича было именно педагогическое поприще. Однако помимо преподавательской деятельности Билевич, подобно своим школьным друзьям, Гоголю, Прокоповичу, Кукольнику, Гребенке, в свою очередь пробовал — и не раз — свои силы в литературе. Интерес к писательству у него, как и у Гоголя, зародился еще в Нежине, где он начал писать стихи. В Москве он познакомился "с некоторыми из издателей журналов, причем всех ближе сошелся с Полевым, племянникам которого давал уроки, и с Надеждиным, чей "Телескоп" снабжал переводами статей из разных иностранных изданий… был введен в дом Киреевского…". По преданию, на литературных вечерах он встречал А. С. Пушкина, В. А. Жуковского, Н. Я. Языкова. Знаком он был с М. Н. Загоскиным, А. Ф. Вельтманом, Федором Глинкой.

В 1833 году, спустя три года после приезда Билевича в Москву, вышел в свет его первый литературный опыт: сборник сатирических статей под заглавием "Картинная галерея светской жизни, или Нравы XIX столетия" (Соч. Н. Б. 2 ч. М., 1833). А к тому времени, когда Билевич учил братьев Достоевских в пансионе Чермака, появилась его новая книга. Подобно Гоголю, написавшему "Вечера на хуторе близ Диканьки", Николай Билевич издал сборник повестей "Святочные вечера, или Рассказы моей тетушки" (2 ч. М., 1836; 2-е изд. СПб., 1839). Об этом сборнике положительно отозвались в 1836 году и О. И. Сенковский, и В. Г. Белинский. Сенковский увидел в книге "ум, шутку, проблеск чувства и воображения, что всего лучше, что-то русское, национальное, что-то слышанное вами в народе!"; а Белинский прямо советовал "автору обратить внимание на свой талант". Несомненно, братья Достоевские должны были знать об этих откликах критиков на произведение своего любимого учителя.

Кроме того, перу Билевича принадлежат еще несколько литературных произведений: сказка "Журавль" (1846), "Сказка об Иване-Богатыре" (1847), повести "Мечты и существенность" (1849), "Петр Иванович Короткоушкин" (1853), а также статьи "О преподавании русского языка и словесности" (1846), "Несколько слов об историческом значении Петровского-Разумовского" (1846); "Пребывание Карамзина в Москве" (1847), "Николай Иванович Новиков" (1847), "Русские писательницы XVIII века" (1847), "Русские писательницы XIX века" (1847), "О цели и сущности гимназического образования" (1848), "Коренная ярмарка в Курске" (1854).

Словом, литературные занятия играли весьма существенную роль в жизни наставника юного Достоевского. Говоря иначе, Билевич был вполне профессиональным литератором.

И тем не менее все это еще только "внешняя канва", которая хотя и свидетельствует, что Билевич был незаурядным, щедро одаренным человеком, однако мало объясняет, чем же так поразил в 1836 году юного Достоевского Билевич — и какую роль в этом сыграл гоголевский "Тарас Бульба".

Одной из отличительных черт нежинцев, как, впрочем, и многих других воспитанников гимназий и университетов той эпохи, было замечательное знание истории — русской и европейской. Таким знанием обладал и Билевич, который преподавал своим питомцам не только словесность, но часто выступал в роли учителя истории. Напомним, кстати, что и Гоголь в Патриотическом институте и в университете преподавал вовсе не литературу, а именно историю.

В конце 1830-х годов Билевичу было даже поручено составление учебника по всемирной истории, из которого первая часть — "Древняя история" — была им написана (к сожалению, заказчик умер, и издание так и не увидело свет). По словам биографа, этот учебник Билевич составлял, "пользуясь советами и замечаниями" еще одного из своих нежинских однокашников, Петра Григорьевича Редкина — к тому времени профессора права Московского университета, личности тоже небезызвестной в ученом мире.

Таким знанием истории и Билевич, и Редкин, и Гоголь опять-таки были обязаны Нежинской гимназии. Благодаря основательной постановке здесь дела преподавания истории в 1824 году среди учеников составилось даже "историческое общество под председательством старших воспитанников… Редкина и Любича-Романовича. Со всею смелостию детского возраста принялись пять или шесть воспитанников составлять полную всемирную историю в огромном размере"; "В свободное от классных занятий время… <П. Г. Редкин> вместе с другими тремя товарищами — Базили, Кукольником и Тарновским — предпринял огромный труд: возможно полное сокращение всеобщей истории, изданной обществом английских ученых и состоящей из нескольких десятков квартантов".

Истории придавали — во всяком случае в первой половине ХIХ века — весьма важное значение. Ее изучение было тесно связано с теми задачами, которые ставились перед воспитателями юношества тогдашним правительством. "В народном воспитании преподавание Истории есть дело Государственное", — писал, в частности, по этому поводу будущий министр народного просвещения Сергей Семенович Уваров в 1813 году (в то время попечитель Санкт-Петербургского учебного округа). Василий Андреевич Жуковский, назначенный в 1826 году воспитателем наследника Александра Николаевича, будущего императора, в свою очередь отмечал: "Сокровищница просвещения царского есть история, наставляющая опытами прошедшего, ими объясняющая настоящее и предсказывающая будущее. Она знакомит государя с нуждами его страны и его века. Она должна быть главною наукою наследника престола".

Надо вспомнить и о тех начинаниях правительства, которые относятся как раз ко времени поступления братьев Достоевских в пансион Чермака. Как известно, еще в 1832 году в России по инициативе императора Николая Павловича в качестве основ народного образования были провозглашены начала православия, самодержавия и народности. Историк Николай Барсуков позднее указывал: "В 1832 году, после великих бедствий, испытанных Россиею в течение последних лет и от губительных войн, и от междоусобной брани, и от моровой язвы… последовало обретение честных мощей иже во Святых отца нашего Митрофана, первого епископа Воронежского… Живый дух правыя веры и благочестия внушил Помазаннику Божию поставить во главу угла воспитания Русского юношества Православие, Самодержавие и Народность; а провозгласителем этого великого символа нашей Русской жизни — избрать мужа, стоявшего во всеоружии Европейского знания. 21 апреля 1832 года воспоследовал Высочайший указ Правительствующему Сенату, "о бытии президенту Императорской Академии Наук тайному советнику Уварову товарищем Министра Народного Просвещения".

Принципы православия, самодержавия и народности, которым следовал еще в 1820-х годах в своей деятельности на посту министра народного просвещения адмирал А. С. Шишков, были заявлены в 1832 году С. С. Уваровым в его "Отчете по обозрению Московского университета" — и еще раз подчеркнуты им в обращении 1833 года к попечителям учебных округов при вступлении в должность управляющего министерством. Последнее обращение нового главы министерства было напечатано в 1834 году в первом номере основанного Уваровым издания — "Журнала Министерства Народного Просвещения".

Исследователями гоголевского творчества доныне не было обращено внимания на то, что именно Гоголь (вместе с близкими его друзьями — Петром Александровичем Плетневым, Василием Андреевичем Жуковским, Михаилом Петровичем Погодиным, Михаилом Александровичем Максимовичем, Степаном Петровичем Шевыревым, однокашником Константином Михайловичем Базили) стал одним из первых сотрудников Уварова. Результатом этого сотрудничества и явилось поступление Гоголя в 1834 году адъюнкт-профессором на кафедру всеобщей истории Петербургского университета, а кроме того, публикация писателем в том же 1834 году в журнале Уварова четырех статей, тесно связанных с замыслом "Тараса Бульбы".

На замысел "Тараса Бульбы", помимо собственно истории запорожского казачества, оказали, таким образом, влияние и польское восстание 1830–1831 годов, и Отечественная война 1812 года, и начинание императора, проводимое Уваровым в жизнь с начала 1830-х годов. В этом смысле "Тарас Бульба" — как органическое единство истории и литературы, как историческое сочинение, тесно связанное с современностью, — произведение безусловно "знаковое". Сам Гоголь признавался, что у него "не было влеченья к прошедшему" и что предметом его творчества всегда была "современность в ее нынешнем быту". "Прошедшее же и отдаленное возлюбляется по мере его надобности в настоящем", — пояснял Гоголь. Собственно говоря, "Тарас Бульба" — это преобразовательное, "притчеобразное" (в понимании самого Гоголя) произведение о России как единственной свободной державе в мире, исповедующей православие.

Многое теперь начинает проясняться. Как раз в то время, когда министром народного просвещения Уваровым было официально провозглашено следование началам православия, самодержавия, народности, Николай Иванович Билевич, один из проводников на ниве просвещения заявленной Уваровым программы, читает юному Достоевскому и его брату гоголевского "Тараса Бульбу".

Хорошо известно, с каким воодушевлением современники Гоголя восприняли "Тараса Бульбу". С самого начала читатели почувствовали особый, исключительный характер гоголевской повести. По свидетельству самого Гоголя, его повесть понравилась "всем вкусам и всем различным темпераментам". Показательна реакция одного из тогдашних слушателей "Тараса Бульбы", преподавателя словесности в Благородном пансионе при Петербургском университете Василия Ивановича Кречетова, о чем рассказывал в своих воспоминаниях И. И. Панаев: "Кречетова поразил или, вернее сказать, ошеломил "Бульба". Он во время моего чтения беспрестанно вскакивал с своего места и восклицал: "Да это chef d’oeuvre*… это сила… это мощь… сам старик Вальтер Скотт подписал бы охотно под этим Бульбою свое имя…"". По свидетельству П. В. Нащокина, "особенно" хвалил "Тараса Бульбу" А. С. Пушкин. Критики — С. П. Шевырев, М. П. Погодин, О. И. Сенковский, В. Г. Белинский, П. И. Юркевич и др. — были единодушны в оценке "Тараса Бульбы" как лучшей из повестей "Миргорода". В то время сборник "Миргород" был поднесен Гоголем через Уварова императору Николаю Павловичу. Впоследствии "Тарас Бульба" стал одним из любимых произведений Александра Блока, цесаревича-мученика Алексея Николаевича и многих других.

Не остался равнодушным к гоголевской повести и четырнадцатилетний Федор Достоевский. "Эффект чтений" Билевичем "Тараса Бульбы" оказался так силен, что эта повесть навсегда осталась одним из любимых произведений Достоевского. О том, что Достоевский любил и перечитывал "Тараса Бульбу", свидетельствует, помимо упомянутого наброска к роману "Подросток", целый ряд фактов. Из письма Достоевского к брату Михаилу от января 1844 года известно, что к тому времени он закончил работу над драмой "Жид Янкель" (к сожалению, это произведение до нас не дошло). Позднее с образом Янкеля в "Тарасе Бульбе" Ф. М. Достоевский сравнивал одного из героев "Записок из мертвого дома" (1860). О гоголевской повести он вспоминал позднее в "Дневнике писателя" за 1877 год: "Что за трепетание, что за принижение перед Австрией! "Изволит, дескать, она осердиться!" У Гоголя атаман говорит казакам: "Милость чужого короля, да и не короля, а милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства". Это атаман говорит про предателей. Неужели вам хочется, чтобы и русские, в трепете животного страха за свои интересы и деньги, склонялись точно так же перед каким-нибудь желтым чеботом?".

Показательно, что к "Тарасу Бульбе" Достоевский обращается в 1874 году именно в связи с темой воспитания. Точно так же и Гоголь в конце жизни, работая над вторым томом "Мертвых душ", большое внимание уделяет теме школьного воспитания. Кстати сказать, один из прототипов помещика Тентетникова в первой главе второго тома "Мертвых душ", студент математического факультета Московского университета Дмитрий Константинович Малиновский, был также почитателем первых произведений Достоевского и даже признал самого себя в герое "Двойника". Малиновский писал тогда Гоголю: "Мой порок… вчуже осмеянный, принесет мне пользу — это я испытал… Вот не читали ли вы повести нового писателя Достоевского: "Двойник", там кажется уж слишком пересолено или по крайней мере взят больной человек. По сходству кой в чем героя этой повести со мною я очень его дичился и, признаюсь вам, начал стыдиться того, чего прежде не стыдился".

Итак, и Гоголь, и Достоевский в конце жизни одинаково обращаются к проблеме школьного воспитания. Делают они это, конечно, в разное время: Гоголь в 1840-х годах, Достоевский — много позднее — тогда, когда авторитет Гоголя окончательно закрепится в его сознании.

Нельзя не затронуть в связи с этим одну очень важную и даже болезненную тему, касающуюся взаимоотношений Гоголя и Достоевского. При рассмотрении отношений молодого Достоевского к Гоголю возникают еще две проблемы. Первая: была ли личная встреча Достоевского с Гоголем? Вторая, с ней связанная: какое отношение имеет образ Фомы Фомича Опискина в "Селе Степанчикове и его обитателях" к Гоголю как автору "Выбранных мест из переписки с друзьями". Решаются эти проблемы лишь при совместном их рассмотрении.

Какими-то чертами Гоголя Достоевский, судя по всему, действительно воспользовался, создавая образ Фомы Опискина. А почвой для этого, по-видимому, послужила личная встреча Гоголя и Достоевского осенью 1848 года.

Несомненно, идеи позднего Достоевского во многом перекликаются с идеями и взглядами Гоголя. Известно, например, как резко критически зрелый Достоевский отзывался об атеисте Белинском. Но не надо забывать, что свою литературную карьеру Достоевский начал, волею или неволею, именно в кругу Белинского. Встреча с Гоголем в 1848 году, на которой, вероятно, присутствовал Достоевский (установлению этого факта посвящена, в частности, статья Ю. Э. Маргулиеса)*, была организована Гоголем именно для представителей западнической, либеральной части литераторов. Достоевскому в то время было 27 лет, Гоголю — 39. Но разделял их не только возраст.

Надо сказать, что сам Гоголь не любил западников, для которых православие, самодержавие и народность в лучшем случае были пустым звуком, в худшем — "сигналом к атаке". Однако Гоголь считал, что долг его — влиять на окружающих, если они к нему тянутся, "снисходить" до уровня падших, чтобы заронить в них хотя бы крупицу того, чем обладал сам. Эта черта Гоголя прослеживается не только в его отношении к Белинскому и его последователям, но и ко многим другим его современникам. К сожалению, эта черта послужила (да и сейчас порой служит) поводом к различным идеологическим спекуляциям вокруг имени Гоголя. Однако нельзя не увидеть в этой черте христианской кротости, той "милости к падшим", к которой призывал современников Пушкин. На встречу с литераторами-западниками во время своего непродолжительного, трехнедельного пребывания в Петербурге в 1848 году Гоголь шел сознательно, желая повлиять на них не только ради них самих, но в большей степени ради их многочисленных читателей.

Насколько трудно приходилось при этом Гоголю, можно судить из воспоминаний об этой встрече близких к покойному уже тогда Белинскому современников — Н. А. Некрасова, И. И. Панаева, П. В. Анненкова, А. Я. Панаевой. "Снисходя" к "сродникам по плоти", Гоголь при встрече с ними соблюдал определенную дистанцию и даже держал себя "как начальник", свысока, что было воспринято ими как отчужденность и холодность. Так, Н. А. Некрасов вспоминал о встрече с Гоголем, на которой присутствовал, по-видимому, в числе еще нескольких не упомянутых литераторов, Достоевский: "Раз он изъявил желание нас видеть. Я… Панаев и Гончаров надели фраки и поехали представляться, как к начальству. Гоголь и принял нас, как начальник принимает чиновников; у каждого что-нибудь спросил и каждому что-нибудь сказал". И. И. Панаев рассказывал: "Гоголь изъявил желание А. А. Комарову приехать к нему и просил его пригласить к себе несколько известных новых литераторов, с которыми он не был знаком. Александр Александрович пригласил между прочими Гончарова, Григоровича, Некрасова и Дружинина… Мы собрались к А. А. Комарову часу в девятом вечера. Радушный хозяин приготовил роскошный ужин для знаменитого гостя… В ожидании Гоголя не пили чай до десяти часов, но Гоголь не показывался, и мы сели к чайному столу без него. Гоголь приехал в половине одиннадцатого, отказался от чая, говоря, что он его никогда не пьет, взглянул бегло на всех, подал руку знакомым, отправился в другую комнату и разлегся на диване. Он говорил мало, вяло, нехотя, распространяя вокруг себя какую-то неловкость, что-то принужденное. Хозяин представил ему Гончарова, Григоровича, Некрасова и Дружинина. Гоголь несколько оживился, говорил с каждым из них об их произведениях, хотя было очень заметно, что не читал их".

Хотя Гоголь изображен в этих воспоминаниях с чувством явного недоброжелательства, однако из них можно понять, что Гоголь, при всем своем желании повлиять на молодых писателей-либералов в нужном ему направлении, все-таки не сумел, не смог, по понятным причинам, не держать себя с ними отчужденно и отстраненно. И думается, именно это прежде всего бросилось в глаза и обидело молодого Достоевского — к тому времени начинающего, но уже известного писателя. К тому же Достоевский даже не был представлен Гоголю. Представьте, прождать Гоголя два часа, Гоголь приезжает, уходит в другую комнату, там ему представляют некоторых "избранных" литераторов, а о Достоевском в буквальном смысле слова забыли…

Оскорбленный таким "снисходительным" приемом Гоголя, увидевший его глазами либеральной партии, к которой сам принадлежал, Достоевский впоследствии и выплеснул эту обиду в "Селе Степанчикове…". Во всяком случае даже и после каторги кое-что от "петрашевского" периода в Достоевском еще оставалось. Понадобились годы, чтобы либеральная шелуха окончательно отстала от Достоевского, чтобы, исцелившись вполне, он смог вернуться к тому детскому, незамутненному восприятию Гоголя, которое сумел привить ему в юности его школьный наставник Николай Иванович Билевич. Одним из свидетельств того и является упомянутая заметка, с которой открываются наброски Достоевского к роману "Подросток": "Школьный учитель, роман (описание эффекта чтений Гоголя, "Тараса Бульбы")".

Надо сказать, значение заметки о школьном учителе не исчерпывается ее отношением к замыслу "Подростка". По наблюдению А. С. Долинина, первоначально Билевич должен был стать прототипом идеального учителя в неосуществленной поэме Достоевского "Житие великого грешника". Имеет отношение он и к образу князя Мышкина в "Идиоте": "На эту связь указывает и сам Достоевский в первом номере "Дневника писателя" за 1876 г.: "Я давно уже поставил себе идеалом написать роман о русских теперешних детях, ну и, конечно, о теперешних их отцах, в теперешнем взаимном их соотношении"… "Бесами" тема "Жития" была оттеснена лишь на время, и теперь, в самом начале 1874 г., она появилась вновь. Это видно из следующих параллелей: в поэме, кроме "великого грешника", пока еще ребенка одиннадцати лет, должны были действовать и другие дети — "честные" и "преступные"… Появляется какой-то учитель; часть действия происходит в пансионе Чермака… Там читаются произведения Вальтера Скотта, "Герой нашего времени" Лермонтова, Гоголь, — особенно часто упоминается Гоголь, — и эффект этих чтений… То же и здесь: сразу после записи о школьном учителе "описание эффекта чтений Гоголя"*.

Думается, после периода кратковременной неприязни к Гоголю, отразившейся в "Селе Степанчикове и его обитателях", обращение Достоевского к первоначальным юношеским впечатлениям от чтения гоголевского "Тараса Бульбы" и других произведений было вполне закономерным. Иначе и быть не могло. Ведь отношение к "Тарасу Бульбе" — этому уникальному созданию не только в русской, но и в мировой литературе — всегда определялось не только собственно художественными — неоспоримыми — достоинствами повести, но и религиозными, национальными и другими общественно-политическими взглядами самих критиков. Для Достоевского — православного художника и мыслителя — не оценить Гоголя за "Тараса Бульбу" по достоинству было невозможно. О стихотворениях Пушкина Гоголь как-то сказал: "Эти… сочинения можно назвать пробным камнем, на котором можно испытывать вкус и эстетическое чувство разбирающего их критика". Это высказывание вполне приложимо к гоголевской повести. "Тарас Бульба" и до сих пор остается "пробным камнем" для всякого читателя.

Ссылки

[1] Выдержки из протоколов суда публикуются по тексту, подготовленному В. И. Ланиным (псевдоним Игоря фон Глазенапа) на основе публикации газеты "Киевская мысль" (1913 г.). Ввиду огромного объёма протоколов, состоящих в основном из обмена короткими репликами между участниками процесса, редакция ограничивается публикацией наиболее содержательных фрагментов — выступлений экспертов и заключительных слов Обвинения и Защиты. Сокращения оригинала сохраняются.

Содержание