Валентин Распутин и “Наш современник” в материалах советской цензуры
В эти весенние дни вся читающая Россия (увы, её масштабы после гибели СССР сжимаются, как шагреневая кожа) отмечает 70-летие Валентина Распутина. Достаточно напомнить о недавнем выходе в свет собрания сочинений юбиляра в почти полуторамиллиардном Китае! Наверное, не сыскать таких эпитетов, которые могли бы в полной мере выразить значение творчества писателя в извечной, непримиримой борьбе Добра и зла, в утверждении высших нравственных ценностей человеческого бытия на земле.
“…А поле битвы — сердце человеческое”, — утверждал Достоевский. Почти полвека из прожитых семидесяти Распутин сражается на этом ратном поле против пошлости и подлости, растления и разврата, против равнодушия и жестокосердия. Сражается, не ведая отпусков и каникул, без почивания на лаврах.
Кстати, о лаврах. Распутин, действительно, достойно увенчан прижизненной славой — от высочайшего звания Героя Социалистического Труда до недавно присуждённой премии Президента Российской Федерации. Ордена, медали, премии, звания — всё при нём. Так что же, выходит, что наш выдающийся современник — человек вполне благополучный, чуть ли не баловень судьбы, любимец властей прошлых и нынешних?
Между прочим, кое-кто сегодня именно так и думает, даже не подозревая, сквозь какие препоны и рогатки, сквозь какую “колючую проволоку” политических угроз и обвинений пришлось продираться писателю, ни разу не изменившему себе, не прогнувшемуся перед властью.
В дни подготовки к полувековому юбилею “Нашего современника” нам удалось раздобыть несколько любопытных документов ЦК КПСС, которые помогают глубже и точнее осмыслить механизм партийного руководства литературным процессом. Скажу сразу: одним из главных “фигурантов” этих материалов и докладных записок был именно Валентин Григорьевич Распутин.
Рабочим инструментом ЦК, призванным заниматься, так сказать, черновой работой первичного “просеивания” литературных политических установок партии, проверки его на соответствие принципам идеологии марксизма-ленинизма, было Главное управление по охране государственных и военных тайн в печати при Совете Министров СССР (сокращённо — Главлит, а попросту — цензура). Но окончательные оценки и решения вносились не сотрудниками Главлита, а на самом “верху”, в отделах культуры и пропаганды ЦК, в его секретариате и Политбюро. Здесь решались судьбы произведений литературы (а иногда и самих творцов): то ли “казнить”, то ли поднимать на щит.
Обратимся к справке о некоторых замечаниях Главлита по материалам, подготовленным для публикации журналом “Наш современник” в 1976 году. Едва ли не центральное место в этой обширной справке (к ней мы ещё вернёмся) занимает оценка напечатанной 30 лет тому назад повести В. Распутина “Прощание с Матёрой”:
В этой повести автор нарисовал очень неприглядную картину переселения колхозников на новые места в связи со строительством плотины на Ангаре. Переселение это выглядит бессмысленным, так как деревня Матёра очень богата, земли её плодородны, а людей гонят на новые места, непригодные для жизни. Сам процесс переселения изображался очень мрачно: при колхозниках рубят кресты, разрушают памятники на могилах их родных, жгут их дома. Представители власти охарактеризованы как невежественные и неумные люди. Интересы жителей Матёры автор противопоставил интересам государства, которое строит ГЭС на Ангаре. В повесть внесены значительные исправления.
Как говорится, мороз по коже… Переселение, по мнению автора, “бессмысленно” — а ведь совершается оно волею партии! “Людей гонят на новые места, непригодные для жизни…” Бессмысленная жестокость невежественных и неумных людей — а ведь они “представители власти”! Короче говоря, Распутину “шили”, ни много ни мало, открытую антисоветчину. Причём с отягчающими обстоятельствами: ведь он ради сохранения быта маленькой Матёры покусился на высшие интересы государства…
Понятна ярость главного цензора П. Романова: мало того, что журнал напечатал идейно и политически порочную повесть В. Распутина, так ещё и отметил её в числе лучших публикаций 1976 года! Читаем в справке Главлита:
…На обложке первого номера журнала за 1977 год публикуются результаты присуждения премий редколлегией “Наш современник” за лучшие произведения, опубликованные в журнале в 1976 году. Обращает на себя внимание тот факт, что среди лучших отмечены те произведения, по содержанию которых были сделаны серьёзные замечания как в Главном управлении, так и в директивных органах (В. Астафьев “Царь-рыба”, В. Распутин “Прощание с Матёрой” и др.). Сообщая о недостатках в подготовке материалов к опубликованию в журнале “Наш современник” в 1976 году, Главное управление полагало бы целесообразным обратить внимание руководства журнала на необходимость неукоснительного соблюдения требований, изложенных в постановлении ЦК КПСС от 7 января 1969 года “О повышении ответственности руководителей органов печати, радио, телевидения, кинематографии, учреждений культуры и искусства за идейно-политический уровень публикуемых материалов и репертуара”.
Начальник Главного управления по
охране государственных тайн в
печати при Совете Министров
СССР П. К. Романов.
20 января 1977 г.
Резолюция секретаря ЦК М. В. Зимянина на этой цензорской “телеге” была краткой и суровой:
Отдел пропаганды — т. Севруку В. Н.
Отдел культуры — т. Беляеву А. А.
По-видимому, следует условиться об анализе содержания журнала и работы его редколлегии, с учётом содержащихся в записке т. Романова замечаний, в ССП СССР или РСФСР и о внесении необходимых корректив в работу “Нашего современника”.
22.1.77 г. М. Зимянин
“Анализ содержания… содержащихся…” — это так, мелочи. С кем не бывает! А “коррективы” проясняются уже из записки, составленной в отделах ЦК более чем через месяц после зимянинской резолюции:
…Отделы культуры и пропаганды ЦК КПСС уже обратили внимание Союза писателей РСФСР и редколлегии журнала на низкую требовательность к публикуемым материалам.
По рекомендации отделов ЦК КПСС материалы первого номера журнала за 1977 г. обсуждались на заседании секретариата правления Союза писателей РСФСР.
Секретариат правления СП РСФСР принял решение в первой половине текущего года проанализировать и обсудить работу редколлегии журнала “Наш современник” по повышению идейно-художественного уровня публикуемых произведений.
Главный редактор т. Викулов и секретарь парторганизации журнала т. Кривцов приглашались на беседу в отделы ЦК КПСС. Им было указано на необходимость неукоснительного соблюдения требований, изложенных в постановлении ЦК КПСС “О повышении ответственности руководителей органов печати, радио, телевидения, кинематографии, учреждений культуры и искусства за идейно-политический уровень публикуемых материалов”.
Полагаем возможным ограничиться принятыми мерами.
Зам. зав. Отделом пропаганды ЦК КПСС В. Севрук
Зам. зав. Отделом культуры ЦК КПСС А. Беляев
1 марта 1977 года
Отмечу особо, что в целом отдельская записка отличается вежливой обтекаемостью, сдержанностью стиля — не в пример размашистым, а то и грозным политическим инвективам цензуры. Да и принятые меры, как нетрудно убедиться, носят профилактически-воспитательный характер. Ну прямо иллюстрация к известной милицейской байке о “злом” и “добром” следователях!
Разумеется, не всё здесь так просто. К тому времени в высшем руководстве партии (отметим здесь личную роль Л. И. Брежнева) возобладало уважительное, терпеливое отношение к творцам художественных ценностей. Разумеется, до определённого предела, каковым, естественно, считалось отрицание превосходства и смысла советского строя и коммунистической идеологии. А так — своего рода “крылатые качели”: вверх, вниз, вправо, влево — твори, выдумывай, пробуй!
В этой своеобразной и хитрой политике “качелей” учитывались и по возможности смягчались как либеральные, так и “русофильские”, “почвеннические” тенденции и крайности. Правда, с одним необходимым уточнением: любые “общечеловеческие”, в том числе прозападные мотивы в творчестве писателей либерального крыла воспринимались как заведомо более прогрессивные. А упрямое обращение литераторов “русской партии”, и прежде всего наиболее талантливого из них — В. Распутина, к истокам национальных традиций и народного характера, формирования и развития национального самосознания однозначно трактовались как еретическое впадение в грех “патриархальщины” и шовинизма. Для “левых”, либеральствующих — мягкие укоры и урезонивания, дружеские беседы. Для “правых” — суровые окрики, угрозы, политические ярлыки.
Объяснение всему этому теперь найдено. Литературную политику 60-х — 70-х гг. в ЦК КПСС вершили люди в основе своей без- и вненациональные, пронизанные духом “социалистического интернационализма”. Кстати, далеко не все из них были узколобыми догматиками. Просто уже тогда они были тайно ориентированы на “общечеловеческие ценности” и западные стандарты жизни. В них померкло, сузилось, а то и просто вытравилось святое чувство родной земли, восторга от её просторов и красот, кровного родства со своим народом, гордости за его драматическую, но славную историю. Не потому ли многим из цековских “надзирателей” за культурой, в сущности, не пришлось переживать мучительную ломку мировоззрения, когда в России на смену несовершенному “реальному социализму” пришёл куда более реальный бандитско-олигархический капитализм…
Но вернёмся к Валентину Распутину.
Угрожающие политические обвинения Главлита в адрес автора “Прощания с Матёрой” ЦК, по сути, проигнорировал. Повесть просто упоминается через запятую в небольшом перечне материалов “НС”, вызывающих серьёзную критику общественности в литературной и общеполитической печати.
Думаю, этому есть и ещё одно, мало кому известное конкретное объяснение. Шуму вокруг “Матёры” предшествовала не менее громкая возня вокруг повести “Живи и помни”. Помню (а я в те годы работал инструктором Отдела культуры ЦК), как в зале заседаний нового здания ЦК на Старой площади перед руководителями центральных СМИ с очередным установочным докладом выступал секретарь ЦК Михаил Васильевич Зимянин. Жёсткий и хлёсткий был тот доклад! Многим в который раз досталось на орехи за политическую рыхлость и мягкотелость публикаций, за недостаток наступательности в борьбе с буржуазной идеологией и т. д. В общем, всё привычно, всё как обычно. И вдруг в канву доклада вплелись новые, чисто творческие, идейно-художественные мотивы. Докладчик огласил свою прямо-таки разгромную развёрнутую оценку повести В. Распутина “Живи и помни”, только что напечатанной в “Нашем современнике”.
“Апология дезертирства!”; “Надуманные, нереальные сюжетные ходы!”; “Он призывает нас жалеть, вместо того чтобы ненавидеть!” Докладчик свирепствовал, а участники совещания — матёрые журналисты, всякое слыхавшие на своём веку, удивлённо переглядывались: во даёт Мих-Вас! До литературы добрался!
Прошло совсем немного времени, и всё вдруг волшебным образом изменилось. В Иркутск полетела телеграмма с приглашением на беседу в ЦК. Затем в газетах появились более чем благожелательные рецензии о “размазанной” Зимяниным повести, а вскорости было объявлено о присуждении В. Г. Распутину Госпремии СССР.
Стало ясно: куратор литературы явно перегнул палку, толкнул “качели” гораздо выше положенной отметки. Столь грубо портить отношения с творческой интеллигенцией не полагалось никому. Не сомневаюсь, что Зимянина одёрнули на самом “Олимпе”. Говорили даже в наших цековских коридорах, что он вынужден был лично извиниться перед Распутиным… Прав, сто раз прав был великий Шолохов, когда сказал одной короткой, как выстрел, фразой о двух высокопоставленных “контролёрах культуры”: “Демичев (тогда — кандидат в члены Политбюро ЦК. — Г. Г.) — пустой, Зимянин — грубо прямолинейный”. Не в бровь, а в глаз!
* * *
Конечно же, “синяки и шишки” от цензуры и ревнителей интернационализма в ЦК доставались не одному только Распутину. Моральными травмами, идеологическими “шрамами” отмечена творческая судьба многих “современниковских” авторов, в том числе будущих Героев Соцтруда Михаила Алексеева, Василия Белова, Юрия Бондарева, а также первого и единственного лауреата Ленинской премии в области публицистики Ивана Васильева.
…Вспоминаю давний разговор с В. Н. Севруком, зам. заведующего Отделом пропаганды ЦК, одним из любимчиков знаменитого “агента влияния” А. Н. Яковлева. “Володя! — спросил я (мы были уже на “ты”). — А почему все записки в ЦК по вопросам культуры направляются от двух отделов? Какое отношение пропаганда имеет к собственно художественному творчеству?” Ответ был коротким и внятным: “Главное, старик, — это следить за политикой в литературе. Эстетика, стили, творческие манеры — это дело самих писателей, их союзов. Но когда вещь напечатана или вышла в эфир — тут без пропаганды не обойтись. Наш долг — бдеть, не позволять идейно-политических шатаний и вольностей”.
И такие, как Севрук, бдели, придираясь к малейшим намёкам на “умиление” прошлым, на “очернительство” советской жизни, к любым попыткам осмыслить вековые национальные традиции. Нет, они не призывали создавать коммунистические легенды и мифы, лакировать и приукрашивать действительность. ЦК и Главлит добивались, чтобы писатели говорили народу правду — но “в её революционном развитии”, правду, проникнутую классовым духом и верностью марксизму-ленинизму… Естественно, конфликт между художниками и охранителями был неизбежен. Важно подчеркнуть, однако, что конфликт этот был, выражаясь по-истматовски, неантагонистическим — ведь писатели-“русаки” в массе своей всегда были горой за советскую власть. И можно только представить, какие зарубки на столь чутких и ранимых сердцах патриотов оставляли грубые, подчас мелочные и неумные придирки и подозрения ретивых цензоров.
Приведу в качестве примера фрагмент из уже упоминавшейся справки Главлита (январь 1977 г.).
…Были подготовлены к печати (журналом “Наш современник”. — Г. Г.) маленькие рассказы Ю. Бондарева под общим названием “Мгновения”, в том числе “Атака”, “Шептунья” и “Возмездие”. В “Атаке” автор, пытаясь объяснить большие людские потери во время Великой Отечественной войны, акцентировал внимание на том, что в атаки бросали необученное, неопытное пополнение, которое гибло почти полностью. “Только до атаки и доживали. Не спрашивай ты меня, ради Бога, о потерях наших…” Великая Отечественная война представлена в этом рассказе как какой-то “убойный конвейер”. В рассказе “Шептунья” автор, возвращая читателя к давно решённому партией вопросу, в крайне трагической форме изобразил судьбу дочери репрессированного в своё время советского человека, доведённой несправедливым арестом отца и его гибелью до психического расстройства. В рассказе “Возмездие” с внеклассовых позиций всё человечество, как “общество потребления”, обвиняется в жестоком, хищническом уничтожении природы, которое якобы и является прямым следствием научно-технической революции, прогресса, независимо от того, где это происходит — у нас или в капиталистических странах. Никакой попытки показать заботу Советского государства об охране природы автор здесь не предпринимает…
Серьёзные замечания вызвал и представленный на контроль рассказ В. Белова “Первый год (из дневника молодого врача)”, где автор нарисовал крайне неприглядную картину положения дел в наших психиатрических больницах: произвол врачей, непрофессиональное диагностирование, объявление здоровых людей психически ненормальными в случае незнания ими ответов на каверзные вопросы психиатра. Автор проводил также мысль, что алкоголизм является следствием социальных потрясений и жизненной неустроенности людей и что для лечения алкоголиков у нас нет нужных условий. Объективно этими рассуждениями автор вольно или невольно “подтверждал” разглагольствования зарубежной пропаганды о том, что в наших психиатрических лечебных заведениях содержатся здоровые люди.
Оказывается, изображение Великой Отечественной войны как “убойного конвейера” — это вовсе не изобретение яростных антисоветчиков-либералов типа Г. Попова или обозлённого на весь белый свет и советскую власть позднего Астафьева, а лидера советской военной прозы фронтовика Бондарева, обвиняющего “с внеклассовых позиций” чуть ли не всё человечество. И, главное, как он посмел не показать (в маленьком-то “мгновении”!) “заботу Советского государства об охране природы”?!
Явный “перевод стрелок” с больной головы на здоровую проявляется и в оценке рассказа В. Белова. Оказывается, это он “подтверждал” (?!), то есть как бы и доказал изнутри, факт использования в России “психушек” в неблаговидных политических целях. Снова и снова в качестве “момента истины” проступает желание цензоров во что бы то ни стало заставить писателей выдавать желаемое за действительное, изо всех сил нагнетая социально-исторический оптимизм. Теперь-то мы хорошо знаем, к чему это привело…
Через пять лет, в мае 1982 года, Главлит вновь засылает в ЦК обширную записку о серьёзных идейных недостатках, содержащихся в материалах “Нашего современника”. На этот раз “героями” цензорского доноса, помимо В. Белова и Ю. Бондарева, становятся М. Алексеев, И. Васильев, Н. Рубцов, В. Крупин, Вл. Солоухин. Общее настроение этого документа, с которым сейчас ознакомится читатель, таково: пора призвать журнал и его авторов к ответу, совсем от рук отбились, нужны самые строгие меры. Политические обвинения, тяжкие, как камни, сыплются на журнал чуть ли не в каждой строке.
Читаем записку Главлита.
ЦК КПСС
Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР в порядке информации докладывает о некоторых замечаниях и рекомендациях, данных в 1980-1982 гг. Главлитом СССР, по содержанию материалов, представленных на контроль редакцией журнала “Наш современник”.
В ряде подготовленных к печати очерков, повестей, рассказов, посвященных положению дел в деревне района Нечерноземья (слава Богу, хоть не “зоны”, как писалось долгое время! — Г. Г.), прослеживается тенденция оценить мероприятия, проводимые партией и правительством для укрепления экономики этого региона, как малоэффективные, носящие “кабинетный” характер, а “виновником” недостатков выступает какой-то анонимный руководящий слой, который всё зарегламентировал, зажал хозяйственную инициативу, поощряет работу не ради результатов её, а ради отчётности. Приведём некоторые примеры.
Для журнала N 6 за 1980 год был подготовлен очерк И. Васильева “Живая нива”, в котором была сделана попытка дать анализ состояния сельского хозяйства Калининской области. В этом очерке утверждалось, что “инициативность и самодеятельность тружеников села уступают место голому потребительству, удовлетворению личного интереса в ущерб общему, коллективному, которое вырастает в “злокачественную опухоль индивидуализма”. Такому процессу, по мнению автора, способствуют прежде всего создавшиеся общественные условия, когда местная инициатива сталкивается с общей схемой и уничтожается ею.
…В 1980-1981 годах журнал продолжал публиковать серию очерков В. Бе-лова “Лад”, в которых во многом идеализировалось прошлое, подчёркивалась разумность хозяйственного уклада дореволюционной деревни, якобы положительно формировавшего нравственный облик сельского труженика. Здесь просматривалось какое-то “умиление” патриархальностью и “благолепием” жизни старой деревни, не говорилось о классовом расслоении крестьянства, нищете и невежестве подавляющей его части. Один из очерков В. Белова (N 1 журнала за 1981 г.) завершался главой “Неразлучная пара”, подробно повествующей о церковных праздниках и обрядах, являвшихся, по мнению автора, “необходимым звеном в чередовании труда и отдыха сельского жителя”. После замечаний редакция внесла исправления в очерки; глава “Неразлучная пара” не была опубликована.
Из рассказа В. Солоухина “Вова, т-сс-с” (N 3 журнала за 1881 год) было исключено утверждение автора о том, что в последние годы многое на селе изменилось далеко не в лучшую сторону: “Общая атмосфера дружности и слаженности как-то размылась, развеялась. Село перестало быть чем-то единым, цельным и, если хотите, — живым. Живучим, во всяком случае… Теперь у нас уже не село, а просто населённый пункт”.
Не всегда правильно, с точки зрения историко-партийных документов, освещались в ряде материалов журнала “Наш современник” некоторые моменты жизни нашего государства.
На контроль для N 8 журнала за 1981 год было представлено окончание романа М. Алексеева “Драчуны”. В эту часть романа писатель включил материал о голоде 1933 года, причём утверждал, что этот голод (страшнее, чем в 1921 году) распространился на Поволжье, Северный Кавказ, Украину, Западную Сибирь, Северный Казахстан, Нижний Урал. Причиной голода, по мнению автора, был не неурожай, а самоуправство местных властей, роковой просчёт, допущенный сверху, действия классового врага. В романе давались натуралистические картины голода в родном селе писателя на Саратовщине.
Поскольку в историко-партийной литературе и официальных документах о голоде 1933 года ничего не говорится, нами были высказаны соображения о нецелесообразности публикации материала в представленном виде. Автор, приглашённый в Главлит, с этим не согласился и исключил из произведения лишь указание на широкое распространение голода в стране и некоторые натуралистические описания его проявлений в селе Монастырском. После информации соответствующих отделов ЦК КПСС заключительная часть романа “Драчуны” была подписана в печать.
…Для N 11 журнала за 1981 год была подготовлена повесть Владимира Крупина “Сороковой день”, в которой тенденциозно подчёркивалось равнодушие сельских жителей к труду, запустение деревни, пьянство. Имеющиеся на селе трудности объяснялись во многом многочисленными перестройками, которым подвергалась деревня (“колхозы и совхозы крепко встряхивали крестьян”). Касаясь в повести планов строительства новых городов, промышленных объектов, В. Крупин утверждал, что “всё как-то не получалось городов будущего: хулиганство росло, разводы увеличивались, рождаемость падала…”.
В этой повести В. Крупин касается и проблемы совести писателя. В повседневной жизни, по мысли автора, имеется “какая-то ложь в самой тональности очерков, в их бодрости”, “пишущие тратят время на творчество, а начальники на то, как их приучить, или приручить, как угодно”. В. Крупин ведёт рассказ от лица журналиста, работника газеты, который постоянно пишет не так, как ему бы хотелось и как велит его профессиональный долг, а так, как требует начальство…
Руководству журнала были высказаны замечания Главлита СССР, однако приняты были лишь немногие из них. Повесть с незначительными исправлениями была подписана в печать.
…Иронией по отношению к практике организации откликов трудящихся на решения директивных органов проникнуто стихотворение Н. Рубцова “Репортаж”, завёрстанное в том же номере журнала.
К мужику микрофон подносят,
Тянут слово из мужика.
Рассказать о работе просят
В свете новых решений ЦК!
Мужику непривычно трёкать.
Вздох срывается с языка.
Нежно взяли его под локоть.
Тянут слово из мужика!
Стихотворение из номера снято.
…Главное управление в 1977 году информировало ЦК КПСС о недостатках в содержании материалов журнала “Наш современник”. Однако приведённые выше факты показывают, что руководство журнала всё ещё нетребовательно относится к подготовке представляемых на контроль публикаций…
Начальник Главного управления по охране государственных тайн в печати при Совете Министров CССР
П. К. Романов
6 мая 1982 года
Такой вот внушительный и разнокалиберный перечень идеологических “ляпов”, “ошибок”, просчётов на страницах упрямого и непонятливого “Нашего современника”! Ему втолковывают, что надо рассматривать жизнь “с точки зрения партийных документов”, а писатели, ведущие авторы журнала, продолжают идеализировать прошлое, не скрывают умиления “благолепием” жизни старой деревни и даже повествуют о страшном голоде на Волге, хотя “в историко-партийной литературе и официальных документах о голоде 1933 года ничего не говорится” (?!! — Г. Г.).
В конце длиннющей не то записки, не то жалобы в ЦК П. К. Романов напрямую просит инстанцию урезонить редакцию, которая позволяет себе неслыханную дерзость — принимать лишь немногие из замечаний Главлита, нетребовательно относиться к его указаниям. Намёк ясен, как день Божий: пора закручивать гайки, пора, как было принято формулировать в партийных документах, “укрепить руководство” редакции, поскольку неоспорима старая истина: кадры решают всё.
В резолюции секретаря ЦК М. В. Зимянина (датирована 7.05.1982 г.) отделам ЦК предлагалось “обдумать меры тактичного, но принципиального разъяснения редакции “Нашего современника” её партийного долга, необходимости наведения надлежащего порядка как в работе журнала, так и в руководстве им со стороны СП РСФСР”. Любопытно, что секретарь ЦК в своей резолюции особо подчёркнул, что серьёзных недостатков в работе журнала “ещё больше — журнал вызвал много критических замечаний за идеологическую невыдержанность, обывательское брюзжание и т. д.”
Приведём теперь полный текст итоговой записки отделов, направленной высшему руководству партии.
ЦК КПСС СЕКРЕТНО
О ЗАПИСКЕ Т. РОМАНОВА П. К.
Начальник Главного управления по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР т. Романов П. К. сообщает о некоторых замечаниях и рекомендациях, высказанных Главлитом СССР по содержанию материалов, представленных на контроль редакцией журнала “Наш современник” в 1980-1982 годах.
Большинство из публикаций, упомянутых в записке т. Романова П. К., получили принципиальную оценку в партийной печати (газета “Правда”, журнал “Коммунист”), в литературных изданиях.
В декабре 1981 года состоялось заседание секретариата правления Союза писателей РСФСР, на котором руководству “Нашего современника” было указано на ряд идейных просчётов и ошибок в опубликованных материалах, в особенности одиннадцатого номера журнала за 1981 год. Принявшие участие в заседании секретариата видные писатели Ю. Бондарев, Е. Исаев, П. Проскурин, Е. Носов, Н. Доризо оценили публикацию повести “Сороковой день” В. Крупина, статьи В. Кожинова “И назовёт меня всяк сущий в ней язык” серьёзной ошибкой редакции. Секретариат СП РСФСР рекомендовал главному редактору журнала т. Викуло-ву С. В. повысить ответственность сотрудников редакции за идейно-художественное качество публикуемых материалов.
В соответствии с решением секретариата правления Союза писателей РСФСР в руководстве журнала произведены кадровые изменения. Коммунист т. Кривцов В. А. утверждён заместителем главного редактора, коммунист т. Журавлёв С. И. — заведующим отделом критики. За допущенные ошибки в работе первый заместитель главного редактора журнала “Наш современник” т. Селезнёв Ю. И. освобождён от занимаемой должности.
В апреле 1982 года состоялось открытое партийное собрание коллектива журнала, обсудившее вопрос о повышении ответственности коммунистов редакции за идейно-тематическую направленность публикуемых материалов. В работе собрания принял участие представитель Отдела культуры ЦК КПСС. Выступившие на собрании вскрыли серьёзные недостатки в планировании номеров, в отборе и подготовке рукописей к печати, наметили меры по их исправлению.
С учётом замечаний, высказанных на заседании секретариата правления Союза писателей РСФСР, а также в отделах пропаганды и культуры ЦК КПСС, пересмотрены редакционные планы, тематика и содержание номеров журнала на 1982 год. По существу вопросов, поднятых в записке т. Романова П. К., с главным редактором журнала т. Викуловым С. В. в отделах культуры и пропаганды ЦК КПСС состоялась беседа.
Тов. Романов П. К. поставлен об этом в известность.
Зав. Отделом пропаганды ЦК КПСС Е. Тяжельников
Зав. Отделом культуры ЦК КПСС В. Шауро
10 июня 1982 г.
Есть на этой записке и короткая резолюция члена Политбюро, секретаря ЦК Ю. В. Андропова: “Тов. Зимянина М. В. и тов. Шауро В. Ф. прошу переговорить со мной”. Так что редакция удостоилась высокого внимания человека, который через полгода после описываемых событий стал генсеком ЦК.
* * *
Весьма необычной была реакция ЦК КПСС на публикацию в журнале романа-хроники Валентина Пикуля “У последней черты” (N 4 и 5, 1979 год). Пикантность ситуации заключалась в том, что внимание ЦК (и лично М. Зимянина) к этому произведению было приковано не Главлитом, а рядовым членом КПСС, кандидатом исторических наук З. Мирским. Не жалея ругательств и хлёстких политических обвинений, автор письма в ЦК размашисто и твёрдо подводит “последнюю черту”: “Это по сути дела произведение антисоветское”. По мнению З. Мирского, В. Пикуль позволил себе “открыто шовинистическую, антисемитскую трактовку” российской истории, отыскивая причины всех её несчастий и бед “не в классово-социальных условиях, а в происках разного рода иностранцев, “инородцев”, французов, англичан, немцев и, особенно, евреев…”
Проморгали, проморгали и Союз писателей, и особенно Главлит! Буквально через несколько дней после получения М. Зимяниным “сигнала” от З. Мирского — 20 июня 1979 года “наверх” направляется записка отделов ЦК. Характерно, что авторы этого документа не пошли “тропой войны”, какую означил в своём злом доносе З. Мирский: “низкопробное, малограмотное чтиво”; “перемывание грязного белья”; “чудовищное богохульство” и т. п. В записке ЦК подобного рода грубостей и тяжких, как во времена прокурора Вышинского, “расстрельных” политических обвинений нет и в помине.
Приводим упомянутый документ с небольшими сокращениями.
ЦК КПСС
О романе В. Пикуля “У последней черты”.
Новый роман В. Пикуля “У последней черты”, который начал печатать журнал Союза писателей РСФСР “Наш современник” (N 4 и 5), вызвал озабоченность читателей и литературной общественности. Публикация романа ещё не окончена. Однако в ЦК КПСС, в Союз писателей, в редакции газет уже поступают встревоженные устные и письменные отклики…
Автор подчёркивает строго документальный характер романа. Это в какой-то мере дезориентирует читателей. Многие источники по истории предреволюционной России, в том числе мемуары белоэмигрантов, используются В. Пикулем, по мнению специалистов, без должного критического осмысления. Коренные противоречия эпохи, породившие революционную ситуацию, по существу, не получают в романе отражения. Вне зависимости от намерений автора, его сочинение подводит к выводу, что самодержавие пало не в результате социальной революции, а саморазложилось, что совпадает с трактовками буржуазных историков.
Основное внимание в романе сосредоточено на конфликтах внутри реакционного буржуазно-монархического лагеря. При этом некоторые деятели, вроде Столыпина, представлены в качестве энергичных и реалистически мыслящих людей, якобы способных защитить национальные интересы России и обеспечить её развитие по пути прогресса.
Говоря о сионистском влиянии на правящую верхушку буржуазно-помещичьей России, автор нарочито обостряет ситуацию, допускает в ряде случаев отступления от принципов классового анализа, что может лишь осложнить работу по разоблачению происков сионизма…
Секретариат правления Союза писателей СССР, после ознакомления с опубликованной частью книги В. Пикуля, отметил в ходе коллективного обсуждения существенные ошибки, допущенные автором, нарушение принципов историзма, дурной художественный вкус.
В отделах ЦК КПСС состоялась беседа с главным редактором журнала т. Викуловым. Было указано, что публикация романа В. Пикуля свидетельствует о снижении чувства ответственности за качество и уровень помещаемых в журнале материалов. Руководству журнала рекомендовано провести редактирование оставшейся части рукописи, устранить идейно-художественные изъяны и исторические несообразности…
После завершения публикации романа, в зависимости от результатов дополнительной работы над рукописью и с учётом общего впечатления от произведения, Союз писателей СССР и Союз писателей РСФСР намерены обсудить деятельность журнала “Наш современник” на секретариате правления Союза писателей РСФСР; на страницах еженедельника “Литературная Россия” (орган СП РСФСР) предполагается поместить аргументированную рецензию на роман В. Пикуля.
Имеется в виду также ознакомить руководителей органов печати, телевидения и радио с содержанием настоящей записки на очередном совещании в Отделе пропаганды ЦК КПСС.
Докладывается в порядке информации.
Зав. Отделом культуры ЦК КПСС В. Шауро
Зав. Отделом пропаганды ЦК КПСС Е. Тяжельников
“В какой-то мере дезориентирует читателей…”; “…без должного критического осмысления…”, “…допускает в ряде случаев отступления от принципов классового анализа…” Не правда ли, как деликатно звучит, как вежливо, почти по-отечески! Что же случилось? Очевидно, немалую роль здесь сыграла незавершённость публикации, что позволяло применить в этом опасном случае гибкую тактику “доброжелательного внушения”. Само собой, принималась во внимание и громадная, просто небывалая популярность Валентина Пикуля среди читателей, счёт которым шёл на миллионы. И, наконец, ЦК явно не хотел устраивать журналу публичную порку за “нарочитое обострение происков сионизма”. Ведь на дворе уже было время массового выезда советских евреев в “землю обетованную” и вообще на Запад.
И ещё. В записке Шауро и Тяжельникова “предполагается” публикация рецензии на роман Пикуля, но не в “Литгазете”, а в еженедельнике “Литературная Россия”. Характерное уточнение адреса! Тем самым история с “Нечистой силой” заведомо приобретала как бы региональный, а не всесоюзный критический резонанс. В общем, видится здесь этакая присущая эпохе “позднего Брежнева” благостность в духе: “Лишь бы не было войны…” Редакция “Нашего современника”, в сущности, отделалась лёгким испугом. Вот Мирский, будь его воля, её испепелил бы!
* * *
“У нас, слава Богу, нет парламента”, — говаривал незадолго до революции 1905 года один из самоуверенных царских министров; “У нас теперь свобода и, слава Богу, нет цензуры”, — с гордостью отвечают через сто лет “продвинутые” либералы всем тем, кто буквально вопиет от ужаса и негодования, с бессильной яростью наблюдая ведьмин шабаш вседозволенности, моральной распущенности, циничного разврата и жестокости в современных mass media. Всё громче и доказательнее звучат голоса патриотов о необходимости общественного контроля за деятельностью СМИ, о “нравственной цензуре”, о сохранении и популяризации незыблемых моральных ценностей населяющих Россию народов.
Испокон веков человечество, сперва интуитивно, затем и осознанно, вырабатывало сложную систему моральных и правовых табу, регламентирующих поведение человека в обществе и государстве. И если мы вернёмся к Главлиту, то ведь буквальное определение его главной функции — охрана государственных и военных тайн в печати — вовсе не связано с тотальным идеологическим и политическим контролем сферы художественного творчества. Это уж потом государство приравнивало литературную метафору, художественный образ, фабулу произведения к государственной тайне в силу огромного эмоционального и духовного воздействия литературы и искусства на человека и общество в целом.
Вопрос, следовательно, заключается не в “тотальной свободе от цензуры”, не в декларативной её отмене, а в выработке и строгом соблюдении именно нравственных императивов человеческого общения, в том числе и средствами принуждения идущих за нами подрастающих поколений. Человек призван подниматься ввысь, к Богу и его великим нетленным заповедям, а не бродить вслепую по смрадным болотам вселенского зла, куда его влекут современные “отвязанные” глобализированные СМИ. Только вопреки и наперекор им сможет, в конце концов, восторжествовать величайшая из всех возможных человеческих свобод — диктатура необманутой и несоблазнённой Совести.
Имя композитора Николая Лебедева знакомо, к сожалению, только профессиональным музыкантам. Они высоко ценят его. Ученик В. А. Гаврилина, Лебедев удостоился благосклонных отзывов неблизкого ему в творческом плане Д. Д. Шостаковича и доброжелательной поддержки Г. В. Свиридова, с которым — несмотря на разницу лет — Николая Сергеевича связывала дружба, основанная на общности художественных принципов.
Лебедев отдавал предпочтение духовной православной музыке. В одном из интервью (1991 г.) он сказал: “Секрет неиссякаемого интереса к духовной музыке в том, что она приближает нас к вечным вопросам бытия, а это и есть самые животрепещущие вопросы нашего времени, на которые другие виды искусства не всегда находят ответы. Россия сейчас стоит над бездной. Это ощущает каждый русский художник. Стремление очистить душу побуждает нас думать о самом сокровенном, обостряет наше религиозное чувство”.
Николай Лебедев — один из немногих современных композиторов, опирающихся на национальную русскую традицию. В его творчестве достижения петербургской “Могучей кучки” и московской школы Чайковского и Рахманинова развиты с позиции художника конца ХХ века.
Николай Лебедев умер на самом взлёте — 1 мая 2000 года, в возрасте 53 лет. В наступившем году ему исполнилось бы 60. О творчестве и личности замечательного композитора редакция попросила рассказать видного православного публициста М. Ф. Антонова.