Сначала Глебка просто не мог прийти в себя. Постоял на углу, помотал головой, потом пробежал еще квартал, вправо — может, дедушка как-нибудь быстро прошел. Никого не было.

Вернулся домой, хотел сразу рассказать бабушке про радостного старика и про то, что он сказал о Боре, но передумал. Как-то получалось несерьезно, что ли… Ведь если уж на то пошло, Глебка должен был того дедушку расспросить как следует, узнать, откуда у него такие сведения, а он молчал, только слушал, как будто загипнотизированный, и все.

Да может, ему старик этот просто примлился? Бывает же с людьми и не такое.

Глебка уж и себе не верил — да было ли это вообще? Поначалу он ходил по городу, привередливо вглядываясь в каждого старика. Однажды даже вроде как в розыск пустился — после школы, не снимая ранца, стал заходить всюду, где народу побольше, — в магазины, в сбербанк, на почту. Расспрашивал и близкую ребятню — не встречали ли, мол, такого-то и такого? Никто не встречал. Только тогда Глеб, вовсе и не собираясь этого делать, как-то вдруг, будто кем-то подталкиваемый, рассказал про старика бабушке. Прямо там, у нее в кухонном закутке. Бабушка перестала кашеварить, выключила все конфорки и уставилась на Глебку. Потом глаза ее наполнились слезами. Отирая их тыльной стороной ладони, она бормотала:

— Не может быть! Не может быть!

— Так что ты думаешь? — допытывался Глебка. — Куда он подевался, а?

— Куда, куда! — невнятно отвечала она. — Туда же, откуда явился.

— А явился откуда?

Она махнула рукой, отвернулась, затряслась, спросила — то ли Глебку, то ли себя, то ли неведомо кого:

— Но как же жив-то? Ведь схоронили!

Это она говорила про Борика, и Глебка тысячу раз это же спрашивал — как же жив-то, если… И сам он, Глебка, бросил в могилу пригоршню земли?

В общем, рассказал он бабушке про старика с веселыми глазами, но легче не стало. Ничего, кроме бабушкиных слез, округлившихся глаз, испуга, недоумения. Но такого и у него самого было — хоть отбавляй.

Еще одна забавная мелочь в тот день ему показалась. Выйдя из кухонного закутка, Глебка меланхолично, все еще думая о загадочном старике, подошел к старому их зеркалу в полный рост, которое бабушка звала странным словом "трюмо", и погляделся в него. Он, конечно, и раньше в зеркало смотрелся, особенно когда собирался на утренник в школе, потом — на вечер, и зеркало исправно отражало сначала ребенка, потом отрока, как сейчас. Ничего особенного — зеркало как зеркало, и мальчишка как мальчишка — отражается в стекле, да и только.

Но тут произошло нечто странное. Может быть, первый раз в своей жизни Глебка не просто глянул в зеркало, поправляя челку или осматривая пиджачишко, а вгляделся в собственное лицо.

Он даже отшатнулся: мальчишка, который смотрел на него из зеркала, был страшно похож на старика, возникшего невесть откуда. Только мальчишка не улыбался и был мальчишкой, а не стариком. Но черты лица, но глаза, нос, уши — были один в один.

Будто на Глебку смотрел Глебка же, который, постаревши, без труда может стать дедом, встреченным у барского парка.

Он поморгал глазами, но ничего не менялось. Были они поразительно похожи — мальчик и старик.

Глебка чертыхнулся, помолчал и отправился к крану, чтобы сполоснуть разгоряченную голову: примлится же такое, ей-Богу!