Утром с ночных мероприятий вернулась утомленная красавица Жаннет и обнаружила на кухне все тех же героев, сосредоточенно изучавших список московских радиостанций. Девиц бандиты благополучно отправили восвояси.

— О! Добры молодцы, спасители джаза, — скривила помятую физию Жаннет. — А вы чего, не ложились, что ли? А это у вас что такое, план захвата радиостанций? Почту с телеграфом, я надеюсь, не забыли? А вы в курсе, что по вашей клоунской милости целый оркестр на улице оказался?

— Жаннет, ну что ты гонишь! — возмущенным хором отреагировали бандиты.

— После вашей кремлевской премьеры был скандал. Нужно было найти виноватых, вот они и сорвались на оркестре, мол, не надо было играть. Всех турнули, до одного.

— М-да, нехорошо получилось. Накидали понтов, подставили братков. — Пастух с минуту постоял, застыв в одном положении, и тут же все уладил. — А вообще-то все хорошо, парни. Нам как раз оркестр нужен для репетиций. Значит, так, Саныч, ты скатайся, найди ребят и всех сюда притащи, вечером будем репетировать. А мы на радио. Правильно, Жанна?

Жанна, неопределенно покрутив рукой у виска, направилась на боковую, бурча под нос страшные ругательства.

— Спокойной ночи, Жанна, — сердито кинул вслед удаляющейся в сторону спальни девушке Пастух и вышел с кунаками из гостеприимного дома.

Через полчаса бандиты мчались на своем верном коне ЗИМе по просыпающимся улицам Москвы. Солнце нещадно светило в лобовое стекло, а машин с каждой минутой становилось все больше. Мимо пролетали московские жилые районы, шумные проспекты, понурые сонные москвичи, бредущие на работу. Бригада была настолько наэлектризована планами покорения большого города, что целенаправленно летела к пункту назначения, игнорируя все светофоры.

И вот наконец банда переступила порог главного офиса радиостанции «Блатной шансон». Вежливая девушка на входе, едва заметив первого вошедшего, швырнула в ящик стола свою косметичку, с которой сосредоточенно возилась до этого момента, и одарила парней белозубой улыбкой. На ее дежурный вопрос, который был уже скорее рефлексом, чем реакцией здравомыслящего человека, а как, собственно, представить прибывших гостей, галантный Саныч лихо среагировал:

— Милая, представь нас голыми. В бане.

Подумав, что она ослышалась, секретарша решила пойти с начала, и вот какой милый разговор состоялся у нее с южноморцами.

Вежливая девушка на входе: Здравствуйте, вы к кому?

Пастух: А к самому главному.

Вежливая девушка: К генеральному?

Пастух: К нему.

Вежливая девушка: А как вас представить?

Саныч: Голыми, в бане!

Пастух: Не надо нас представлять, мы сами представимся.

Девушка перестала улыбаться, напряженно шевеля мозгами в раздумьях о дальнейших действиях, но на ум не шло ничего, кроме неприглядных картин в бане с участием пришедших наглых типов. К счастью, на помощь ей подоспел опухший охранник. Несмотря на напускную серьезность черного костюма, по его лицу было ясно, как он проводит свой досуг. Мешки под глазами были едва не больше самого лица, и глаза отчаянно прятались в них, превращаясь в смешные щелки. Финальным аккордом в его и без того «солидном» виде была наколка на пальцах, гордо сообщавшая о том, что охранник — Вася.

Направляясь к уверенно настроенной четверке, Вася попытался что-то промычать, но не успел, так как Пузцо одним ловким движением руки отправил его грузное тело в обморочное состояние, которое затянулось на все время пребывания бригады на радио.

Парни быстро преодолели немногочисленные коридоры и оказались в диджейской студии. Сонный диджей, едва переваливший за четвертый десяток, дослушивал очередной трек тюремной лирики и готовился бодрить слушателей последними событиями в мире шансон-шоу-бизнеса. На нем была нелепая синяя рубашка, сильно помятая, почему становилось ясно, что мужичок спал, причем не дома и в неестественной позе, и проснулся недавно. Из-под рубашки торчала не менее мятая майка-тельняшка, на руке блестели серебряные часы и перстень странной треугольной формы. От недосыпа и усталости он едва успел открыть рот, когда в его рубку влетела великолепная четверка, а Пузцо, одним шагом приблизившийся к диджею, приставил пистолет к его голове:

— А ну-ка поставь! — дружелюбно приказал Пузцо и протянул ему диск со свежезаписанной песней.

— А сейчас, друзья, — выхватил Саныч у диджея микрофон и наушники, — я порадую вас новинкой от суперзвезд нашего небосклона. Слушайте и охреневайте — Алиса Дулина и «Веселая бригада» с хитом «Давай джазу!».

— Закольцуй ее, и пускай играет до вечера, — покрутил пистолетом Пастух перед диджейским лицом цвета муки и удалился из рубки, попутно уронив огромный стеллаж с дисками.

Навстречу банде по узкому коридору, украшенному портретами серьезных мужиков, уже летел разъяренный красный генеральный директор:

— Кто вы такие, мать вашу?! Это вы сейчас в эфир эту дрянь запустили? Вы ответите за это!

— Ну зачем же вы так, — дружелюбно протянул Саныч. — Мы же ваша аудитория, слушатели, кормильцы ваши, можно сказать.

— У вас как станция называется? «Блатной шансон»? Ну, так что ж ты нам, нормальным пацанам, не рад? — Пастух стоял, прислонившись к стене, и цинично крутил пистолет на пальце, нагло пялясь в круглую физиономию директора.

— Все, я звоню крыше, — ответил тот на провокационные заявления и нервно начал тыкать пальцами в мобильник.

— Привет, Марат! Слушай, тут ко мне какая-то шантрапа прилетела, буянит. Песню неформатную силой поставили. Что? Да джаз с Дулиной! Приедешь ты или нет? — Пока директор набирал воздух в легкие, чтобы продолжить закладывать веселую бригаду, Пузцо резво выхватил трубку:

— Ну, будь здрав, мил человек, ты тут вопросы, что ли, решаешь?

— Так, фраера, тереть некогда, гастроль у вас окончена, — послышался суровый хриплый голос из трубки. — Час времени — и в Москве вас больше нет. Руки в ноги, и домой — в свой колхоз «Заветы Ильича», в вонючую даль, усек?

— Ох, суетной ты, братишка, жить торопишься — ни здрасьте, ни привет, ни как звать. Так с людьми не разговаривают, неправильно это. Ты че меркуешь, бычье тупое тут по беспределу тему пробивает? Тут бурых нет, родной, как имя-то твое?

— Марат.

— Ох, Маратка, — продолжил деловые переговоры Пузцо, — долбаного осьминога тебе через плюз сапогом утрамбовать. Я от Кости Пастуха. Интерес у него тут, в богадельне этой, папиным костылем ее в дупло через колено раком-боком восемь раз, конкретно надолго. Ты, брат, не фыркай — сопля вылезет. Без нервов, прикинь, болт к носу. Едрена-ты зелена, мать твою за ногу с притопом, нужна тебе тут гребля с пляской под гармонь? Устроим — мало не будет. Короче, Маратка, мы по-быстрому тут замутим, чего надо — тебя реально с темы этой никто двигать не парит, при делах ты по-любому, внакладе не останешься. Краями разойдемся. А конкретно дергаться начнешь — тебе и здесь запара, а корешам твоим, что по зонам да крыткам на отдыхе, походу — труба. За базар отвечу. Там, сам понимаешь, маза наша. Не все твои в Матросской Тишине да в Лефортово драть-колотить под музыку Шопена тянут. Россия, брат, страна большая. Вот и меркуй, родной, что-чего-как. Реально не кренделя тебе фуфлыжные впариваю. Не трешь-мнешь-хрен-поймешь. Ты ж не кекс набушмаченный — сечешь поляну-то.

Никто из присутствующих, похоже, не понимал Пузцо до конца. Директор вытаращил на него свои налитые кровью глаза, а братва уважительно кивала головами. Их лица скривились в полуулыбке, в полуизумлении, а лицо Пузца к концу разговора потеплело, на нем появилось довольное выражение и дружелюбная улыбка:

— И тебе, Марат, и тебе. Да нет, все нормально, справимся. Эй, — грубо окликнул он директора, — на, тебя!

— Ну ты даешь, братишка, — похлопал Саныч Пузцо по плечу. — Это ты круто загнул, теперь «Блатной шансон» просто обязан взять тебя диджеем.

Красный, как вареный рак, генеральный директор продолжал разговор с Маратом, не глядя на нагло улыбающаюся джаз-банду.

— Марат, я все понимаю, страшные отморозки, вижу… Нормальные пацаны? Допустим, но я не могу крутить их песню пять часов подряд, меня учредители убьют. Не убьют? Не подряд? Через одну? Ты это серьезно? За что я тебе деньги плачу? Понял — чтобы не убили. Эти и те. Спасибо, Марат.

Он медленно положил трубку в карман и, закрыв руками голову, сухим от криков и переживаний ртом выдал:

— Только из большого уважения к великой певице Алисе Дулиной мы пойдем вам навстречу, включим вашу песню в формат и даже возьмем в ротацию.

— Брат, — наивно протянул Пузцо, — спасибо, но это лишнее — в ротацию-то брать!

— Пузцо! Крутить они будут песню, в этом смысле, — гоготнул Пастух.

— Тогда ладно, бери в ротацию.

— О боже, — простонал директор.

— Братан, тебя как звать-то?

— Игорь Михайлович! — почему-то закашлялся радиобосс.

Пузцо добродушно похлопотал пудовым кулаком директора по спине:

— Ну, мы тогда пошли, Михалыч. Ты только песню нашу из ротации не вынимай. Мы на контроле, Марату привет, слушайте джаз.

Через час, добросовестно отстояв в московских пробках, братва приехала в офис «Радио с танцами» и повторила свой радиономер с мельчайшими подробностями и там. Охранника вырубили, с девицей на входе вульгарно пококетничали, диджею пистолет к голове приставили, только на сей раз директор попался молодой и наглый. В то время как из всех колонок радио звучала песня Дулиной, директор набирал зазубренный телефон своей «крыши».

Пузцо, все еще находящийся под впечатлением от самого себя после предыдущего разговора, не дожидаясь, выхватил телефон у паренька в красном вельветовом костюме и бодро заговорил:

— Что, Марат, опять ты? Ты чего, все радио в Москве крышуешь, братан? Да, мы тут слегка твоим парням бока намяли. Извини. Что ты говоришь? Песняк тот же. Да это потому, что ты, Маратка, чудачина, вялым келдышем по пьянке деланный, куда от тебя деться? Куда ни плюнь в столице моей Родины, в дупло твое семь на восемь с буркалами попадешь…. Ну что ты молчишь? Понравилось? Еще? Могу. Но потом. У тебя еще много станций? Ну ладно, телефончик оставь. Записал. И тебя, и тебя.

Пузцо, довольный, протянул телефон мокрому от волнения директору и подмигнул братве. Поговорив с Маратом, Красный Костюм молча присел в свое коричневое кожаное кресло и промямлил что-то несуразное.

— Да брось ты, добрый молодец, — запел, присев на стол, Пастух. — Джаз тебе не по формату? Да у тебя же радио танцевальное, вот и пусть все танцуют под наши дудки.

— Да-да, — присоединился счастливый Пузцо, — бери в ротацию, но только не подавись.

— Ну ладно, поедем мы, некогда нам тут с тобой танцевать, еще десять станций нужно посетить. А ты не грусти. Слушай джаз, танцор.

Пастух по-отечески похлопал очередного побежденного радиобосса по плечу и двинулся к выходу.

Полные уверенности, что и в третий раз наткнутся на подопечных Марата, бандиты поднялись в офис следующего в их списке радио «Попсятинка», но натолкнулись на стену непонимания. Перед ними стояли восемь дуроломов, размером с альпийские горы, которые не имели никакого отношения ни к Марату, ни к предыдущим радиостанциям. Но к налету на собственный офис они явно были готовы, потому как весть о сумасшедших приморских джазменах разлетелась по всей Москве в считаные минуты. Впрочем, Пастух и компания были только рады, что наконец-то можно как следует поработать кулаками и размяться после трехдневного застоя. Двухметровые квадратные охранники, сразу же опознав своих недоброжелателей, без лишних слов потянули свои кулаки размером с глобус к бригадникам, на что те, довольные и счастливые от подвернувшейся заварухи, принялись за любимое кулачное дело. Завязалась кровавая битва. Южноморцы лихо разбросали по разным сторонам столичных амбалов и прямиком, без всяких хохм с секретаршами, протопали в кабинет программного директората.

За широким столом из красного дерева сидел немолодой крашеный блондин в бежевом пиджаке. Его лицо пошло загорелого цвета изображало удовольствие и какое-то скрытое извращение. Когда в его кабинет ворвались «злодеи» во главе с Пастухом, мужичок выронил на пол мужской журнал, который тут же открылся на странице с голой девицей, измазанной голубой глиной. Увидев нависших над ним суровых парней, блондин громко сглотнул несуществующую в сухой глотке слюну и шепотом проскулил:

— Мне надо позвонить.

— На! Звони! — заорал Саныч, доставая из своего кармана колокольчик беленджикского быка.

Директор в ужасе бросил звонкий колокольчик на пол, а «Веселая бригада», разозленная столь нерадушнным приемом, начала громить кабинет. Блондин, взвизгнув от неожиданности, забрался под стол и просидел там до того момента, пока стол над ним не раскололся на две части и не сложился как карточный домик.

— Ну, что же вы устроили, гады? — посмотрел он на диск, который ему гордо протягивал Пастух, и продолжил шептать от ужаса и, вероятно, ангины. — Я бы дулинскую песню и так поставил, из уважения…

— И в ротацию бы взял? — съехидничал Пузцо, радуясь новому слову в своем лексиконе. — Ну, извини, брат. Ошибочка, получается, вышла. Слушай джаз!

Бандиты вышли из кабинета, громко хлопнув дверью, а блондин, посидев несколько минут в полной тишине, расплакался от нервов и страха.

Офис «Национального радио» охранял усиленный милицейский наряд. Машины с мигалками, сирены, переговоры по рациям — все это несколько затормозило наших героев, и они, проторчав несколько минут в полном замешательстве, решили позвонить своему новому другу и товарищу — Марату. Пузцо набрал «коллегу», и через несколько минут перед ЗИМами, покрывшимися пылью не одной сотни километров, предстала дорогущая спортивная иномарка ядерно-красного цвета. Из нее вышел Марат: невысокого роста смуглый живчик в ярко-голубых джинсах и короткой кожаной куртке коричневого цвета. Его волосы были убраны назад огромным количеством геля и всяческих косметических препаратов, а на руках блестело огромное золотое кольцо с камнем в цвет автомобиля. Под расстегнутой наполовину цветастой рубахой красовалась увесистая цепочка толщиной с несколько дождевых червей, а на ней кулон с фотографией грудастой блондинки. Блондинка мило улыбалась и словно смотрела, куда идет ее обладатель. Ее длинные волосы были аккуратно убраны в густой хвост, а над ухом с сережкой из серебра или белого золота романтично выглядывала полевая ромашка. Рядом с веселым Маратом воинственно шагали его верные помощники, на вид не огромные, но с выражениями лиц как у злых бультерьеров.

— Ну, кто из вас Пузцо? — громко чавкая жвачкой, поинтересовался Марат и, не дожидаясь ответа, направился прямо к Пузцу, приветливо похлопав его по плечу. — Вижу, красавец! Слушай, загни еще разок, а то парни мои не верят.

— Эх, Маратка, я б тебе загнул, но мы ж с тобой, раскудрит твою маковку, вдоль-поперек совковой лопатой в душу в мать советскую милицию, культурные люди, в рот тебе мой канакатый капондустер! — Последние слова Пузцо договаривал, едва сдерживая смех, зато его товарищи уже давно демонстрировали истерический хохот, держась за животы.

— Ну, ладно, — успокоился Марат, вытирая слезы с глаз. — Что у вас там с ментами? Бабло спасет музло? Ну, давай бабки, я с ними разберусь.

Через десять минут, задушевно поговорив с капитаном милиции, Марат возвратился.

— Нормал. Это мои знакомые, через десять минут свалят на полчаса. Хватит вам полчаса? Только это — без погромов. Вежливо отдайте песню. Вы и так уже там всех зашугали. Ну-ка, Пузцо, выдай-ка еще чего-нибудь.

На следующей радиостанции веселую бригаду встречали стоя и с аплодисментами. Работники студии радостно подпевали песне Дулиной, а генеральный директор, глаз которого предательски подергивался, только успевал наливать парням виски. С таким же успехом бандиты пропутешествовали по всей оставшейся радиомоскве, и теперь везде их уже поджидали с накрытым столом и громко звучащей дулинской композицией.

— Откуда, блин? — недоумевал Пастух.

— Волшебная сила Интернета, — похлопал его по плечу Саныч, усаживаясь за руль. — Качают наш хит вражьи радиостанции.